Крапчатая страница: мухомор в лоне русской литературы

Володя Злобин

В одном из первых номеров советского журнала «Мурзилка» помещён следующий рисунок: из леса выходит гурьба очеловеченных мухоморов, распевающих нехитрую песенку: «Мы идём, мы идём, всех буржуев изведём»1. Со шляпками, надвинутыми, как картуз, мухоморы напоминают лесной пролетариат на стачке. Красный гриб не мог быть не замечен большевиками, но в союзе этом нечто большее, чем только цвет и опасность.

В городское пространство России мухомор попадает на стыке XIX-ХХ вв. через рождественские открытки из Германии, где красный гриб считался символом новогодней удачи. Причины омухоморивания праздника до сих пор не ясны — существуют как языковые гипотезы, указывающие на дрейф немецкого слова «Glückspilz» (счастливчик) от отрицательного значения (выскочка, парвеню) к синонимичному с «Glückskind» (счастливый ребёнок)2, так и прямолинейные цветовые или мифологические толкования: на тех же открытках можно встретить контрастную божью коровку или заметить связь между севером, копытными, елью и мухоморными одеждами немецкого Вайнахтсмана.

В любом случае, Amanita muscaria3 появился в России именно как наглядность: натуралистичные «Мухоморы» Ивана Шишкина стояли в стороне вплоть до начала эпохи ар-нуво, в которой проросли россыпи мухоморов Ивана Билибина. Его ученик, Георгий Нарбут, сделал мухомор участником народной сказки «Война грибов»: «Вы вставайте, Мухоморы,/Покидайте темны боры,/Вам пора вставать,/На войну воевать!/Отказались Мухоморы:/ — Деревенские мы воры»4. В более поздней сытинской печати мухоморы отказываются идти на войну в связи с карьерным ростом в сенаторы5. Только советской власти удалось подчинить мухоморы и отправить на войну лекарями6. Интересно, что в самом первом издании «Войны грибов» (1889) с рисунками Е.Д. Поленовой мухоморы являются лишь декоративным элементом, как и нет их в записанном Владимиром Далем оригинале7. В его же сборнике русских пословиц о мухоморе встречается единственное и странное: «Семеро Грузин мухоморов объелись»8.

Из живописи мухомор проникает в детскую литературу. Евгений Шведер пишет сказку «Мухомор красавец»9, где кичливый гриб расплачивается за гордыню потерянной шляпкой. В другой дореволюционной истории мухомор также «сознавал свою красоту и ждал, чтобы все смотрели на него и любовались им»10. Игорь Северянинов делает прифрантившийся мухомор объектом «насмешек и умор». Окончательно закрепили сюжет поэты Сергей Михалков в басне «Грибы» (1967) и Михаил Пляцковский в звуко-сказке «Мухомор» (1985). Так за мухомором в детской литературе и повелось — гриб-красавец на своём примере показывает, как важно не задаваться. Исключения немногочисленны, вроде повести новосибирской писательницы Светланы Никитиной, где мухоморы наказывают пинающих их хулиганов, дабы сие послужило «хорошим уроком не только этим разбойникам, но и всему человеческому роду»11.

Но почему, собственно, мухомор?

Amanita muscaria растёт везде, кроме Антарктиды, почти на любых почвах и в самой смелой хвойно-лиственной микоризе. Мухомор повсеместен, необычен, ещё в детстве первым бросается в глаза. Михаил Пришвин определял мухомор как «красоту без добра»12, и общее представление о грибе до сих пор сводится к чистой эстетической функции, взламывающей привычное. Кровь с молоком, белая ангельская плоть и багрянец — не просто редкое природное сочетание, а сигнальное, какое-то даже откровенное. В промоченном осеннем лесу, где так влажен опад, мухомор не даёт пространству распасться, крепит его к земле. Это связующий гриб, указывающий вовне. Молодой, он как чистенькое яичко, а в старости мудрый, с разлохмаченными, как у зачитанной книжки, краями. В букварях и на детских площадках, на стенах больниц и продлёнки — мухомор встречает ребёнка узнаваемой грибной азбукой.

Почтила мухомор и классическая русская литература. В бунинских «Косцах» (1921) барин присаживается к костру рязанских батраков:


И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:

— Ничего, они сладкие, чистая курятина!13


Мухомор придаёт работникам бодрость, они без устали окашивают лес в той сцепке с природой, утрату которой Бунин так ясно переживал в Париже. Крестьянство в рассказе ещё не отделено от земли, нет ни пролетариата, ни пасынков, и из незакрепощённой груди льётся древняя свободная песня. Бунин услышал её проездом из Саратова в Москву и по каким-то невыясненным причинам соотнёс крестьянский распев с мухомором. Прелесть «Косцов» не столько в утраченной пасторальной России, а в истинной грибной многослойности, когда мухомор связывает разрозненный русский мир воедино: подпочву с травой, крестьян с землёй, барина с крестьянами, народ с Россией, Россию с эмиграцией — и всё это на тонком нитчатом мухоморе, шаманской космогонии из чугунка.

Мухомор волновал и ещё одного парижского эмигранта, Георгия Иванова. Тоска о невозможности возвращения сходна с тоской о детстве, а значит, с одним из первых его впечатлений, мухомором:


Здесь в лесах даже розы цветут,
Даже пальмы растут — вот умора!
Но как странно — во Франции, тут,
Я нигде не встречал мухомора.

Может быть, просто климат не тот —
Мало сосен, березок, болотца...
Ну, а может быть, он не растет,
Потому что ему не растется.

С той поры, с той далекой поры —
...Чахлый ельник, Балтийское море,
Тишина, пустота, комары,
Чья-то кровь на кривом мухоморе...


Хотя мухомор был знаком русским с давних пор, задокументированные случаи его употребления относятся только к первой половине XVIII столетия. В немецкоязычной работе Филиппа Юхана фон Страленберга описан русско-корякский обмен мухоморов на шкуры белок, лис, горностаев и соболей14. Несколько позже Георг Стеллер подтвердил, что, хотя завезённая водка постепенно вытесняет мухоморы среди местного населения, «коряки и юкагиры еще более падки на эту пищу и настолько любят ее, что повсюду скупают мухоморы у русских»15. Американский путешественник Джон Кенанн утверждал, что вопреки противодействию властей мухоморная торговля процветала и во второй половине ХIХ столетия: «мне самому довелось видеть, как за один такой гриб коряки давали, по крайней мере, долларов на двадцать ценных шкур»16. Наряду со «спиртными напитками, опиумом, гашишем, кокаином» от новоиспечённой советской власти требовали бороться и с «сушёным мухомором»17. Этим же ранее занимались православные миссионеры18. Возможно, русские познакомились с употреблением мухомора ещё раньше и ближе, через удмуртов, у которых, по предположению Даля, мухомор служил порошковой добавкой при варке пива19. В качестве инсектицида мухомор был предметом крестьянской торговли ещё в немецких землях XVI столетия20, а среди венгров мухомор (bolondgomba, то есть «гриб безумия») использовался в ритуалах колдовства21. Но первые свидетельства о столкновении русских с мухоморами приходят только с Камчатки: «...Служивому Василью Пашкову, которой часто в Верхнем Камчатском и в Большерецком на заказе бывал, велел мухомор у себя яйца раздавить, которой, послушав его дни в три и умер»22.

Как тут не вспомнить, что, когда Карл Линней создавал свою знаменитую классификацию, поначалу он определил грибы в группу «хаос»23. К слову, именно ученик Линнея, шведский богослов Самуэль Одманн, в 1784 году как раз на сибирском материале создал популярный миф об употреблении берсерками мухоморов. Amanita muscaria и дальше продолжал соотноситься с чем-то хтоническим: «...К примеру, в «Русском враче» №46 за 1915 год промелькнула заметка военного врача Т.Ф. Белугина о солдатах-призывниках, которые отварили мухоморы, съели, впали в эйфорию, пели, веселились, часто повторяя: 'Всё равно умру. Обязательно умру'»24.

Страх перед мухомором есть часть большого страха перед грибами — весьма юной еды человечества25. Страх этот небезоснователен, ведь и «съедобные грибы — это грибы, ядовитые в наименьшей степени»26. При этом в мире грибов властвует не какое-то объективное значение ядовитости, а, скорее, сила привычки, первого впечатления и традиции, когда категория «ядовитый» объединяет и безобидный чёрный груздь, названный млечным убийцей (Lactarius necator), и шампиньон желтокожий (Agaricus xanthodermus), способный вызвать лишь желудочное отравление, и настоящих убийц, которые прикончат едока, как бледная поганка (Amanita phalloides) или принимаемая за опёнок галерина окаймлённая (Galerina marginata). Красный мухомор, на счету которого нет доказанных интоксикационных смертей, воспринимается куда опаснее, чем часто собираемые, но воистину злокозненные свинушки тонкие (Paxillus involutus) или путаемая с майской рядовкой волоконница краснеющая (Inocybe erubescens)27. Это не говоря уже об обычном арахисе, ежегодно губящем десятки людей в одних только США.

Страх перед разложением, страх перед отличием, страх перед неизвестным — всё это страх перед грибами, не признающими концептуальные границы собственных и чужих тел28. Грибы страшат тайной происхождения, нечистотой, ядовитостью, быстрым ростом, поглощением биомассы, многовидностью, таинственной морфологией. Исторически в западной культуре к грибам сложилось отталкивающее отношение29, лучшие образцы чего можно прочитать в произведениях Говарда Лавкрафта и Томаса Лиготти. В Норвегии зафиксировано исторически отрицательное отношение к грибам, характерное даже для голодных лет войны: «Лучше на одной картопле сидеть, чем жевать коровий корм»30. В популярном грибном справочнике США 30-х гг. ХХ в. говорилось, что, за исключением приезжих из России и юга Европы, среднестатистический американец «приходит в такой смертельный ужас от дикорастущих грибов, что ничто не может заставить его съесть хоть один»31. Мухомору же и вовсе не повезло. Философ Альберт Великий, первым после античности описавший мухомор, сравнил его кожицу с главным страхом Средневековья — кожей больных проказой32. Образ мухомора часто соотносился с воображаемыми противниками. В годы Первой русской революции либеральная печать изобразила Константина Победоносцева в качестве цензурного мухомора33. Поэт Демьян Бедный порадовался, что от храма Христа Спасителя осталась груда «мусора и кирпичей», а значит, «мухомор не мозолит нам больше очей». В нацистской пропаганде мухоморы оказались уподоблены евреям34. В зарубежных справочниках ХХ в. мухомор нередко считался каким-то жутким русским грибом, повинном как в отравлении солдат Наполеона, так и в смерти некоего царя Алексия35. Такой подход отразился и на западной литературе. В рассказе Уэллса «Purple Pileus» мухомор превращает бережливого лавочника в бестию, неожиданным образом поправившего своё положение за счет «демона грибного яда». Мухомор сопровождает роман Гюнтера Грасса «Камбала» и, будучи приготовленный по «старому сибирскому рецепту», приводит к массовому помешательству на пиру. Неуточнённый mushroom, уменьшающий или увеличивающий Алису в стране чудес, по своему действию также напоминает мухомор36.

Иное дело любовь к отеческим грибам. В далёком 1927 году новоиспечённые супруги Роберт и Валентина Уоссоны прогуливались в горной местности штата Нью-Йорк. Будучи русской, Валентина Павловна бросилась собирать грибы, чем сильно напугала мужа. Он наотрез отказался есть дары леса и посчитал, что утром проснётся вдовцом: «Как и все добропорядочные англосаксы, я ничего не знал о мире грибов и чувствовал, что чем меньше я знаю об эти гнилостных коварных созданиях, тем лучше»37. Так лисички Валентины Павловны стали началом этномикологической деятельности четы Уоссонов, исследовавших социо-культурные связи народов Земли с грибами.

Именно Уоссон в 50-х гг. ХХ в. первым причастился к древним грибным культам Мексики, в ходе ритуала испробовав Psilocybe mexicana, чем запустил к энтеогенному роду Psilocybe волну праздного интереса. И хотя Уоссон сокрушался, что зря открыл для «riff raff» (отбросов) священные грибы, всё же приятно и неожиданно знать, что у истоков психоделической революции 1960-х, повлиявшей на мировую культуру, стояли не только писатель Олдос Хаксли и химик-литератор Альберт Хофман, но и русская эмигрантка Валентина Павловна Геркен, просто решившая собрать лисичек.

В ходе своих исследований Уоссоны условно разделили все народы на микофобные и микофильные, считая русских даже не гриболюбивым, а самым грибоодержимым («mycolatrous») народом планеты38, тогда как многие другие общества грибов попросту сторонятся. Показательна легенда о возникновении грибов, записанная у енисейских остяков. Согласно ей, в лесах когда-то росли «фаллосы», которыми пользовались женщины. Мужчин в мире не было вовсе. Когда же мужчина всё-таки появился, дабы помочь женщинам выдернуть фаллос из земли, тот прирос у него к причинному месту: «...Наевшись и собравшись уходить, мужик взял было фаллос в руки, но оказалось, что тот прирос. Бабы ещё больше обрадовались и оставили мужика у себя. А фаллосы в лесу захирели, стали грибами; русские их кушают»39.

Первое упоминание о сборе русскими грибов относится к XIV столетию40. В кухне простейшие грибные кушанья прослеживаются со второй половины XVI века41. В конце XVII монастырское меню насчитывает пару десятков грибных блюд42. Их разнообразие определил православный календарь, предписывающий поститься около двухсот дней в году. Поэтому очень бедная и бесхитростная русская крестьянская кухня, для которой характерно малое употребление дикоросов в пищу, выказывает большое внимание к грибам43. Нашлось место и мухомору: на нём настаивали спирт для растирки или томили до состояния масла44.

Забавное наблюдение: православие помогло сохранить в русском народе любовь к грибам. Когда в русле общей европейской грибофобии в России была написана статья «О вредности грибов», петербургский цензор А. И. Красовский запретил её с пояснением: «грибы — постная пища православных и писать о вредности их — значит подрывать веру и распространять неверие»45. После такого хочется воскликнуть лишь следующее: «Такбир!!!».

В отечественной литературе мухомор долго не выходил дальше элемента орнамента. Он просто деталь, вещь, оскорбление. «Ах ты, мухомор!», — бросает герой Островского, а Бальмонт всего лишь призывает не собирать его. Наряду со смертельными черёмухами, пахнет мухомором у Хлебникова. То похвалит мухомор, то назовёт «бесполезным красавцем» Пришвин. Поразмышляет, зачем люди одурманиваются мухомором, Лев Николаевич Толстой. В «Грибах» (1909) Алексея Толстого мухомор разрывают на части съедобные грибы: «И где мокро осталось, там даже трава завяла с мухоморьего яда». Из-за своей ядовитости гриб оказался востребован как сатирический образ: в Петрограде недолго издавался юмористический журнал «Мухоморы» (1922-1923). Разве что в этнографических произведениях Amanita muscaria не воспринимался как что-то плохое. Шаман слизывает размельчённый гриб в «Земле Санникова» (1926), а в романе Тана-Богораза «Союз молодых» (1930) полковник Авилов после впечатляющих грибных видений братается духовитой мочой с чукчами. В читательском обиходе появляются сказки народов севера. Так, одна корякская история повествует о схоронившихся по кустам грибах. Лишь один мухомор остался стоять на пригорке. Поражённые грибы спрашивают, зачем же мухомор стоит у всех на виду, и получают ответ, что он ждёт людей, которым покажет жизнь и смерть46. В ительменской сказке «Челькутх и девушки-мухоморы» соблазнительные аманиты увлекают отца семейства в лес, где он забывает о родных. Только с наступлением холодов оголодавший Челькутх возвращается к жене. Без него лукавые «девушки-мухоморы засохли и умерли»47. Тогда же, в цензурный холод, русские деревенщики попытались защитить мухомор от пинка литературной инерции: Владимир Солоухин в «Третьей охоте» усомнился в его смертельности и признал гриб полезным для зачервлённых лосей. Фёдор Абрамов в «Мухоморе» просил не трогать этот гриб, так как он спас семью рассказчика от нацистов: те хотели выкачать у пленных кровь, но находчивый паренёк натёр всех мухомором: «Боли ужасные. Кожа распухла. Ну, немцы нас и забраковали: 'Коростен, коростен'. Конечно, нас бы уничтожили. Но немцам помешали наши. Освободили.

С тех пор я больше всего люблю из грибов мухомор, гриб — спаситель»48. К сожалению, в букварях так и осталось: «Мама, мухомор. Рома, мусор»49. Каждую осень мухомор умирает в лесах за чьи-то невыясненные грехи. Его уничтожают со злобой, с каким-то непонятным остервенением — как призывала в 1990-х поп-группа «На-на» в песне «Мухомор»:


Я за грибами выйду спозаранку
Утренним лесом часик поброжу
Если увижу под кустом поганку
Этот щедрый дар природы я не пощажу.


И правда ведь, существовал и существует на мухомор лихой навет: губят его, сшибают шляпки, топчут, словно победу над каким-то запретом празднуют, над первым взрослым наказом «Не трогай!», над отличием, над красотой, над табу, над непознанным... Мухомор пронзителен, как луч на заре. Это гриб для слепых, который не могли не заметить разные религиозные системы. Роберт Уоссон попытался отжать из мухомора индуистскую сому, а филолог Джон Аллегро прославился тем, что откопал под христианством мухоморную грибницу, плодовыми телами которой оказались Христос и апостолы. Концепция шаманского христианства Аллегро не более чем задорная лингвистика50, но библеист основывал её и на действительном историческом материале. Один из таких примеров следует разобрать.

На фреске XIII века в госпитальерской часовне в Плейнкуре (Франция) изображён змей-искуситель, обвившийся вокруг раскидистого «мухомора» и протягивающий Еве гриб. Стесняющиеся Адам и Ева прикрывают наготу чем-то шляпчатым. Фотографию фрески в 1910 г. прислали на оценку микологу Жану Будье. Учёный согласился с тем, что на фреске изображён мухомор, предположив, что: «...художник, не сумев найти дерево, которое принесло бы как хорошие, так и плохие плоды, без сомнения, придумал изобразить его в виде гриба». Миколог также добавил, что положение рук Евы на животе связано не со стеснением, как того предполагает вкушение плода познания, а со страданием от колик, ведь мухомор ядовит51. За фреской сохранялось мухоморное толкование вплоть до середины ХХ века, покуда Роберт Уоссон не обратился за искусствоведческой справкой, которая срубила грибодерево под корень как типичную для романского и раннеготического искусства стилизацию. Средневековые художники почти всегда рисовали не с натуры, а с классических образцов, и потому крапчатое древо лишь типичная для фресок той поры итальянская зонтичная сосна, ветви которой направлены вверх так, что после копирования действительно могут напоминать грибную шляпку52. Уоссон из-за своего трепетного отношения к христианству никогда не подвергал искусствоведческое заключение критике, хотя совсем рядом с часовней располагается древнее бенедиктинское аббатство Сен-Савен-сюр-Гартамп, славное фресками XI-XII вв., где под сотворёнными солнцем и звёздами растут псилоцибиноподобные грибы и нечто, похожее на итальянскую сосну с загнутыми вверх ветвями (на сей раз без точек). Это не неожиданное открытие: во Франции есть и другие подобные фрески, а в Епископальном музее города Вик (Каталония) можно увидеть ещё одно «мухоморное» древо познания в крапинках53. Тем не менее, значительная часть энтеогеноподобных грибов в христианском искусстве лишь жертвы пристрастного толкования54. А когда Джон Аллегро провозгласил Христа закамуфлированным мухомором, хотя бы косвенно солидаризоваться с «грибной религией» стало совсем непросто, особенно если учесть, что в небольшом труде Аллегро только производные от пениса и фаллоса упоминаются около двухсот раз. В периодике книгу метко охарактеризовали «эротическим кошмаром семитского филолога»55.

Экскурс в достаточно маргинальный спор показывает, насколько навязчивыми являются некоторые мухоморные метафоры и сравнения. Это как лакомые для психологизирования заросли phallus, так и энтеогенное буйство, в сущности лишь ещё одно дитя эмансипации, желающее перенаправить вектор получаемого откровения снизу-вверх. Вся сложность религиозного опыта сужается до дверки, в которую можно проникнуть без стука, просто отомкнув её грибным ключом. Связками их призывно гремят на рынке, но мухомор это не ответ, а, скорее, сомнение. Оно не детерменирует, не обязывает. Оно вообще не способно на это. Всё равно что объяснять что-то тенью, в которой, как верили крестьяне, самозарождаются грибы. Царство их промежуточно, таинственно, до конца не определено. Из-за своей пограничности грибы с давних пор окутаны мифологическим туманом56.

Один из таких мифов сотворила знаменитая телепередача «Ленин — гриб» Курёхина-Шолохова (1991) — по ленинградскому телевидению доказывалось, что большевистский вождь на самом деле был мухомором и радиоволной.

Эта мистификация стала самой важной микоризой русской культуры. О мухоморе начинают говорить в толстых литературных журналах57. Уральский поэт Александр Верников, любивший вкусить мухомор58 и настоявший на нём свою лирику, выпускает о грибе передовую художественную работу59. Корякский поэт Юрий Алотов признаётся, что использует мухомор «для усиления интуиции и творческого вдохновения»60. Запрос 90-х на новую духовность породил «шаманскую» литературу, в которой мухомор стал ещё одним расширителем сознания. Но вопреки распространённому мнению о шаманской предназначенности мухомора, его употребление среди некоторых северных народов (ханты, кеты, ительмены и др.) свойственно и простым людям, тогда как шаманы вполне могли использовать другие энтеогенные растения — коноплю, багульник, можжевельник, корень женьшеня, полынь и пр. Мухомор это мирской гриб, «шаман для всех»61, а кому его не хватало, пользовались своей, чужой или оленьей мочой, в которой не расщепляются кружащие вещества мухомора. Мирча Элиаде считал наркотическое опьянение деградацией шаманского культа, лёгким путём «достижения мистического экстаза или какого-либо иного решающего переживания»62, но работа классика вышла до открытия как мухоморных петроглифов на уступах чукотской реки Пегтымель (1 т.л. до н.э), так и грибной живописи в североафриканском Тассилин-Аджере (ок. 7000 лет до н.э.). По ряду подсчётов, красный мухомор употреблялся на северо-востоке Азии ещё с конца III т. лет до н.э.63

На столь удобренной почве в 1999 году одновременно всходят первый том «Мифогенной любви каст» Пепперштейна-Ануфриева и знаменитое «Generation П». Если парторг Дунаев давит фашистов ещё псилоцибиновым колобком, Пелевин в своём романе впервые задействует Amanita muscaria как героя. Мухомор рассказывает Владлену Татарскому о связи грибов и культа Иштар, открывая рекламщику древние аккадские тайны. Татарский видит ярко-белую сферу своего ума, в которой протянулись волоконца чувств: «'Значит, никакой смерти нет, — с радостью подумал Татарский. — Почему? Да потому, что ниточки исчезают, но шарик то остается!'».

Среди знатоков возникли споры о подлинности мухоморных переживаний Татарского, хотя спор лишён оснований, так как мухомор, в отличие от тех же псилоцибинов64, действует на человека совершенно непредсказуемо. Причины этой непредсказуемости в общем виде сводятся к культурно-психологическим объяснениям: «красный мухомор обладает именно такой степенью воздействия, какую допускает для себя его употребляющий. Зажатый человек обычно не испытывает ничего или желудочные боли, веселый смеется, пессимист предается унынию, у слабого возникает страх, а у склонного к преступной деятельности возможны вспышки дикой агрессии»65. Выстроенные этнографами схемы мухоморного опьянения66, работающие как для коренного населения, так и для моделей традиционной культуры, зачастую незначимы для европейцев, употребляющих мухомор вне регламентирующего их ритуала. Так на сцену помимо объективной нейрохимии выходит различие в культурных стандартах, обуславливающих картину энтеогенного эффекта67. Важность культурной прошивки отмечали ещё православные миссионеры: «Между прочим, многие коряки и Евъятгим рассказывали мне, что они во время этих сеансов и после принятия мухоморов видят иногда и русского светлого Бога, так что даже глаза не выносят такого света; а иногда видят светлого русского старичка, по описанию наружности, похожего на св. Николая, а один коряк, даже зайдя за мной в церковь и увидев большую икону на холсте Св. Николая, говорит что он видел именно его, только во весь рост»68. Прекрасно зная об этой особенности, этнограф Тан-Богораз переиначивает её в романе «Союз молодых»: чукчи пробивают землю «круглыми булками» и «железными наконечниками» так как «не знают ничего о посевах зерна» и «выплавке металла», а полковник Авилов «жёлто-опушенным гусенышем» долбит «роговым клювом твёрдую и круглую темницу».

Но не все мухоморные переживания столь поэтичны. Они легко оборачиваются кошмаром. Директор советского совхоза может убежать в тундру, переплыть «довольно быструю и холодную речку во всей амуниции», а около дома выворотить «столб с электропроводами», и всё потому, что за ним гнался «огромный медведь»69. Денщику подполковника Мерлина «приказывал мухомор удавиться с таким представлением, что все ему дивиться будут»70. Для глубоких состояний мухоморного опьянения характерны отрицательные переживания71, что для европейца (в широком смысле этого слова) усугублено культурной установкой на саморефлексию: «...Мухоморный пьяница после пьянства, как бы с того света пришел, говорят, будто мухомор показывает ему рай и ад и наводит на человека страх, как будто он (мухомор) волен его возвратить на сей свет, или ввергнуть в безду ада (подземную бездну). Иногда он заводит человека в темную пропасть и повелевает ему оглянуться назад, посмотреть на верх и тогда сей свет представляется ему не более, как с яйца небольшой птицы. В этот момент пьяница терзается страхом...»72

Или всё тот же Крашенинников: «...Другому из тамошних жителей показался ад и ужасная огненная пропасть, в которую надлежало быть низвержену: чего ради по приказу мухомора принужден он был пасть на колени и исповедаться»73.

Поэтому Amanita muscaria не был включён в психоделическую революцию и не стал ещё одной игрушкой тех, кто хочет крутить педали психоделического велосипеда. Слишком велик риск заехать туда, где тебе не рады. Красный гриб подчиняется древним природным циклам, его не вырастить на подоконнике, не совратить в таблетку, не убрать побочные эффекты и отсроченность действия. Даже мода на мухомор не причинит ему вреда. Со временем исчезнет нелепый грибной «микродозинг» и вновь раскроет свою пятнистую шляпку метафизика. И тогда развращённый экстенсивностью человек научится смотреть не в себя, а под ноги. Мухомор убережён от хищнического оскала корпораций, от пут закона, от откровений гуру, от единообразности опыта — разный, разный гриб, истинный осенний анарх. Он не свою описанную химию проявляет, а неизведанность нейронных троп. Вместо весёлой круговерти цветастых картинок, мухомор предлагает прокрутить человека, свернуть его в ничтожную точку, в тлен, в ничто, пропитать древней сомой извечных вопросов.

Вот где сходятся мухомор, русская история, литература, природа и русское же страдание. Творчество трансгрессивно, оно переходит границы и часто — с помощью химического Харона, которому платят разумом и здоровьем. Для русской литературы таким оболом была водка, протравившая многих великих. Куда естественнее заменить её мухомором, соответствующим России географически, исторически, бытийно и сущностно. В союзе с ним раскроется вся неоднозначность культурных наслоений, тот жирный творческий перегной, в котором давно вызрело нечто потаённое. Нужен только импульс, стремление. В мухоморе как раз есть усилие по взламыванию почвы, когда вырываешься из неё красноголовый, со здоровым вздохом рождения, разворотив тяжёлую материнскую землю.

...Мухомор, он же мухотрав, он же мухобой, он же мухоед, он же мухомёр, он же мухояр, он же гриб съедобный и ядовитый, священный и поганый, нарядный и бросовый, одноголосый и разноязыкий, космополитичный и абсолютно национальный, обособленный гриб с жаркой шляпкой и часть колдовского круга. Это гербовый гриб, гриб-камертон. В пазухе старой культуры, плотно одетой зелёным плющем, пытливого исследователя ждёт мухомор. Из него растёт башня Татлина, его разукрашенную скорлупу проламывают на Пасху, его крапчатые узоры различают в ковре на стене. И в то же время это гриб, освобождённый от любого контекста, сведённый просто до эстетической функции. Красное поле в белый горох легко становится сарафаном, жестянкой с остатком крупы, чулочками и ёлочной игрушкой....

Не странно ли, что столь «опасный» гриб окружает нас с самого детства? Ведь даже пресловутых «Косцов» Бунина задают читать в пятом классе, и растерянные дети приходят на урок, спрашивают, зачем крестьяне едят мухомор, но точно так же растерян учитель — и правда, зачем?

В мире есть совсем немного вещей, которые мир этот не может поймать. И мухоморы, как тысячи лет назад на уступах реки Пегтымель, продолжают свою тайную пляску. Только размыкаются руки и удлиняются шляпки. Трещат камни. Грибы зовут в подземный хоровод русского человека.


Вернуться от сноски к тексту можно нажав стрелку «назад» поисковика.

1 Мурзилка, № 6, 1924.

2 Der Fliegenpilz als Glückspilz — seit wann eigentlich? // Tintling, № 7, 1997. — S. 28. Первая известная мухоморная открытка датируется 1899 годом.

3 Латинское наименование мухомора красного. Ни сам он, ни содержащиеся в нём энтеогенные вещества не являются запрещёнными. Слово энтеогенный, то есть «богоисходящий», применяется в тексте вместо характерно окрашенных терминов «психоделик», «наркотик» или «галлюциноген» и подразумевает растительное вещество, используемое в ритуальных практиках для достижения изменённого состояния сознания.

4 Нарбут Г.И. Война грибов. — Издание И. Кнебель, 1909. — 16. с.

5 Грибы: Рус. нар. песня / Рис. А.В. Неручева. — М.: Т-во И.Д. Сытина, 1916. — 16 с. Примечательно, что книжка с антивоенным уклоном и кровавым оформлением вышла в разгар ПМВ.

6 Лебедев А.И. Война грибов. — издание автора, 1926. — 16 с.

7 Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. Выпуск IV. — Издание 2-е, К. Солдатенкова и Н. Щепкина. М.: 1860. — С. 107. Собрано ещё шесть русских вариантов сказки. Художница Елена Поленова вспоминала, что услышала сказку от бабушки «с вариантом об волнушечьем монастыре, которого я потом нигде не встречала». В более пространном варианте В. Даля грибы воюют с ягодами. См. Первая первинка полуграмотной внуке: Сказки, песенки, игры / Переск. В.И. Далем — М.: Тип. Т. Рис, 1870. — С. 14-16.

8 Даль В. Пословицы русского народа. Издание второе, без перемен. Том I, 1879. — С. 435.

9 Мухомор красавец // Зорька, № 10, 1907. — С. 49-50. Отдельное издание состоялось в 1912.

10 Смирнова Е. В царстве папоротника. — Санкт-Петербург; М.: Т-во М. О. Вольф, 1912. — 52 с.

11 Никитина С.М. Путешествие в царство Базидии. — Научно-популярная повесть-сказка. — Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1992. — 160 с.

12 Пришвин М.М. Дневники. 1944-1945. — М.: Новый Хронограф, 2013. — С. 543.

13 Вполне возможно, что крестьяне ели не энтеогенный Amanita muscaria, а безвредный деликатесный мухомор серо-розовый Amanita rubescens, который по вкусу действительно напоминает курицу. На это косвенно указывает то, что крестьяне «ложками таскали из чугуна куски чего-то розового», т.к. потревоженная мякоть Amanita rubescens всегда розовеет. Такой мухомор употребляет в пищу славянское крестьянство Европы. Вопреки предубеждениям, Amanita muscaria также можно употреблять в пищу: достаточно дважды отварить его по десять минут со сливом отвара, а затем протушить или пожарить. Смертельная доза содержащегося в мухоморе алкалоида мускарин составляет 0,5 грамм при его доле в грибе ок. 0,0002, следовательно, насмерть отравиться можно съев 2,5 кг сырых мухоморов. Для сравнения: среднестатистический человек умрёт, если съест 2,24 кг сахара, 1.5 кг миндаля или 250 грамм обычной пищевой соли.

14 Stralenberg P.J. Das nord und östlich Theil von Europa und Asia. Tabula Poliglota. — Stockholm, 1730. — S. 389.

15 Stellers G.W. Beschreibung von dem Lande Kamtschatka. — Bonn: Holos Vergal, 1996. — S. 66.

16 Кеннан Д. Кочевая жизнь в Сибири. — С-Петербург: Издание книгопродавца С.В. Звонарева,1872. — С. 157.

17 Богораз В.Г. Предложения к вопросу «об изучении и охране окраинных народов» // Жизнь национальностей, книги 3-4, 1923. — С. 179.

18 1-й Камчатский миссионерский съезд // Владивостокские епархиальные ведомости, № 23, 1914. — С. 379. Святитель РПЦ митрополит Московский Иннокентий также выступал с речами против мухомора.

19 Толковый словарь живого великорусского языка / Соч. Владимира Даля. Т. 2, И-О, 1881. — С. 321.

20 Clusii С. Rariorum plantarum historia. — Antverpiae: ex officina Plantiniana, apud Joannem Moretum, 1601. — P. CCLXXX.

21 Хоппал М. Следы шаманизма в венгерских народных верованиях // Шаманизм и ранние религиозные представления. К 90-летию доктора исторических наук, профессора Л. П. Потапова. Сборник статей. М., 1995. — С. 255-266.

22 Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. — Изд. Главсевморпути: Москва-Ленинград, 1949. — С. 694-695.

23 Лонг Л.В. Путь сквозь лес. О грибах и скорби. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2021. — С. 20.

24 Калачев Б.Ф. Кокаин был проклятием нашей молодости. Наркотики в окопах и в тылу Первой мировой // Медицина, № 2, 1914. — С. 52.

25 До недавнего времени считалось, что человечество начало употреблять грибы в пищу только в энеолите (IV-III т. л. до н. э.), но в зубном камне останков из пещеры Эль-Мирон (Испания) обнаружились следы грибов рода болетовых (ок. 19 т. л. назад).

26 Хофрихтер Р. Таинственная жизнь грибов. Удивительные чудеса скрытого от глаз мира. — «Азбука-Аттикус», 2017. — С. 95.

27 Концентрация мускарина в волоконнице в 20-25 раз больше, чем в мухоморе (то есть её смертельная доза 125-150 гр.). Исторические споры вокруг употребления и смертельности мухомора можно посмотреть в Rubel W. Arora D. A Study of Cultural Bias in Field Guide Determinations of Mushroom Edibility Using the Iconic Mushroom, Amanita Muscaria, as an Example // Economic Botany. Vol. 62, № 3, 2008. — 223-243 p. Единственная разобранная смерть от Amanita muscaria связана с отравлением в 1897 году графа Ахилла де Векки, итальянского дипломата в США, умершего, предположительно, после употребления в пищу двадцати мухоморов (граф весил более 300 фунтов и любил поесть). Тем не менее, даже среди Amanita muscaria мог затесаться какой-нибудь опасный гриб, т.к. граф, лично отбиравший грибы на рынке, был дальтоником и мог перепутать поганку с деликатесным мухомором. См. Rose D.W. The Poisoning of Count Achilles de Vecchj and the Origins of American Amateur Mycology // McIlvainea 16 (1) Spring, 2006. — 37-55 p. Другие летальные исходы от мухомора ещё более газетны и сродни расхожим уверениям того времени, что запахом красного мухомора была убита собака, к носу которой был поднесён этот гриб. Более терпимое отношение к мухомору можно увидеть в южной Европе, где исторически собирался мухомор Цезарский и Серо-Розовый.

28 Вудард Б. Динамика слизи. Зарождение, мутация и ползучесть жизни. — Пермь: Гиле Пресс, 2016. — С. 54. Если упрощать, северо-западная Европа традиционна микофобна, тогда как юго-восточная гриболюбива.

29 Обобщающий труд на тему: Rofle R.Т. Rolfe F.W. The Romance of the Fungus World. — London: Chapman & Hall LTD, 1925. — 309 p.

30 Лонг Л.В. Путь сквозь лес... С. 101. Напротив, существуют свидетельства, что в военный голод в России грибы (даже мухоморы) шли в пищу: «А.А. Соболев (1938 г.р.), в прошлом житель Севера, ныне — Москвы, рассказал, что из-за голода во время Второй мировой войны стал есть похлебку из красных мухоморов, готовя ее, как обычный грибной суп, без особой обработки». См. Диксон О. Мистерии мухомора. — Tremedia, 2021. — С. 31.

31 Krieger L.C. The Mushroom Handbook. Macmillan, New York. (Reprinted in 1967 by Dover Publications, New York). — P. 113. Якобы в Сибири встречаются деревни, полные «отравленными обезумившими людьми, бегающими с обнажёнными ножами и в напускном бесстрашии подвергающих товарищей опасности». Дословно: «...intoxicated people running amok with drawn knives and false courage endanger[ing] the lives of their fellows».

32 Alberti Magni. De Vegetabilibus. — BEROLINI, TYPIS ET IMPENSIS GEORGH REIMERI, 1867. — S. 137.

33 Вездесущие и всеведущие мухоморы // Юмористический альманах, выпуск XXVI, № 60, 1906. — 16 с.

34 Hiemer E. Der Giftpilz — Nuremberg, Stürmerverlag, 1938 — 56 s. «Поганка» напоминает Amanita phalloides.

35 Marshall N.L. The Mushroom Book. — New York: Doubleday, Page and Company, 1905. — P. 49. Дословно: «It caused the death of the Czar Alexis of Russia...». История с царём Алексием пошла гулять по западной историографии благодаря «Описанию петербургской жизни» Ф.Х. Вебера, посланника при русском дворе в начале XVIII столетия. В ней Вебер умертвил грибами жену Алексея Михайловича, миф чего кочевал из книги в книгу до первой половины ХХ века.

36 Дьяков Ю.Т. Занимательная микология. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. — С. 8.

37 Wasson R.G. Seeking the Magic Mushroom // Life magazine, May 13, 1957. — P. 113.

38 Wasson V.P. Wasson R.G. Mushrooms Russia and history. — Pantheon books, New York, 1957. Vol. 2. — P. 336.

39 Анучин В.И. Очерк шаманства у енисейских остяков. — Санкт-Петербург, 1914. — С. 9.

40 Палеостровский монастырь в 1376 году запретил крестьянам на своих землях «рубить лес, косить сено, ловить рыбу, брать ягоды и губы». См. Васильков Б.П. Изучение шляпочных грибов в СССР. — Москва-Ленинград, АН СССР, 1953. — С. 13.

41 Одно из первых таких упоминаний содержится в рукописи XVI столетия «Книги на весь год, какие на стол яства подавать», позже включённой Сильвестром в «Домострой». См. Домострой. По рукописям Имп. Публ. б-ки / Под ред. В. Яковлева. — Санкт-Петербург: Д.Е. Кожевников, 1867. — С. 158. С другими древними источниками о русском грибном промысле можно познакомиться в Васильков Б.П. Указ. соч. С. 13-20.

42 Расходная книга патриаршего приказа кушаньям подававшимся патриарху Адриану и разного чина лицам с сентября 1698 по август 1699 г. — Издание И.А. Вахрамеева, С.-Петербург, 1890. — 447 с.

43 Анализ многотомника «Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: материалы "Этнографического бюро" князя В. Н. Тенишева», где собраны данные за 1897-1900 гг. о 23-х европейских губерниях России, показывает крайнюю пищевую бедность крестьянской кухни (за исключением грибов).

44 Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. — С-Петербург, 1903. — С. 298-299. Также см. Кайгородов Д. Собиратель грибов. — С.-Петербург, издание А.С. Суворина, 1898. — С. 54.

45 Скабичевский А.М. Очерки истории русской цензуры (1700-1863 г.). — С.-ІІЕТЕРБУРГЪ, Изданіе Ф. Павленкова. — С. 182.

46 Диксон О. Мистерии мухомора. С. 37.

47 Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки. — М.: «Наука», 1974. — С. 558-560.

48 Трава-мурава; Были-небыли : [сборник / сост. и авт.вступ. ст. Л. В. Крутикова-Абрамова]. — СПб.: Культ-информ-пресс, 1993. — 302 с.

49 Жукова Н.С. Букварь: учебное пособие. — М.: ЭКСМО, 2012. — С. 21.

50 См. Allegro J.M. The sacred mushroom and cross. — Hodder & Stoughton Ltd (London), 1970. — 381 p. Первые мухоморные суждения филолог высказал ещё в середине 50-х, а окончательно радикализировался к началу 70-х. Так, Аллегро выводит слово «христианин» от шумерского «измазанный семенем» («smeared with semen»). См. Allegro J.M. The sacred mushroom and cross. P. 20; 61. Также библеист считал Иоанна Крестителя замаскированным грибом на основании семитского слова («red-cap»). Критика остроумно понадеялась, что и к имени Аллегро («живчик», ещё и «аллегория») когда-нибудь также применят авторский подход, из которого ясно будет, что никакого Джона Аллегро не существовало, а была только метафора бойкого говорящего человека. См. Mushrooming comment // Time, June 29, 1970. — P. 4.

51 См. Boudier J. La fresque de Plaincourault (Indre) // Bulletin de la Société Mycologique de France, vol. 27, 1911. — P. 32-33.

52 Уоссон обратился к знаменитому Эрвину Панофски ещё в 1952 году. Расширенная версия комментария приведена в Wasson, R. Gordon. Soma: Divine Mushroom of Immortality. 1968. — P. 178-179.

53 Наиболее полный и корректный анализ представлен в статье Samorini G. New Data from the Ethnomycology of Psychoactive Mushrooms // International Journal of Medicinal Mushrooms, vol. 3, 2001. — p. 257-278.

54 Например, «грибы» Великого Кентерберийского псалтыря (его «энтеогенная» часть, созданная на переломе XII-XII вв., постоянно приводится в «сенсационного» рода литературе вроде Brown J.B. Brown J.M. The Psychedelic Gospels The Secret History of Hallucinogens in Christianity. — Park Street Press, 2016. — 288 p.) на поверку оказываются обычными стилизованными деревьями. Ведь те же самые шляпчатые древа Эдема растут и на грешной земле после изгнания Адама и Евы! В других иллюминированных рукописях (см. Folio 8r, 11r, 12v, 13r, 16v, 18r, 21r, 61v, 67v, 93v и др. Абердинского бестиария XII в.) снова обнаруживаются красно-крапчатые деревья, «мухоморная» часть которых (Folio 21v, 24r, 65r) совмещена с цветками и листьями (на Folio 77v отмечено, что подобные грибовидные изображения являются деревьями). Или же «мухомор» на лбу зелёного человека в Росслинской часовне (Шотландия, XV в.), на деле дюжинный трилистник — типичный лиственный орнамент для такого рода изображений.

55 Religion: Jesus as Mushroom // Time, June 8, 1970.

56 Топоров В.Н. Семантика мифологических представлений о грибах. — Balcanica, М., 1978. — С. 757.

57 Поскребышев О. Среди людей // Урал, № 7, июль 1991. — С. 120.

58 Борис Рыжий «...не может быть и речи о памятнике в полный рост...» роттердамский дневник // Знамя, № 3, 2003. — C. 136.

59 Верников А. Дедушка Мухомор и мальчик Бананан или грибники-шкурники. — 1996. — 44 с.

60 Батьянова Е.П. Бронштейн М.М. Мухомор в быту, верованиях, обрядах, искусстве народов севера // Сибирские исторические исследования. № 1, 2016. — С. 48-49.

61 Симченко Ю. Обычная шаманская жизнь // Российский этнограф. М.: Центр прикладной этнографии Института этнологии и антропологии РАН, 1993. — С. 34.

62 Элиаде М. Шаманизм и архаические техники экстаза. — М.: Ладомир, 2015. — С. 321.

63 Шаповалов А.В. Магический гриб мухомор: к вопросу об использовании психотропных средств в шаманской практике. Новосибирск, 2001.

64 В отечественной литературе этот род грибов наиболее представлен в Djonny. Сказки тёмного леса. — Mushroom Elves Press, 2007. — 452. с.

65 Диксон О. Указ. соч. С. 40.

66 Богораз В. Г. Материальная культура чукчей. — М.: Наука, 1991. — С. 140-142.

67 Гордеева О.В. Психологические эффекты мухомора красного (Amanita muscaria) // Сибирские исторические исследования, №2, 2017. — С. 177.

68 Иеромонах Нестор. Из Камчатки // Владивостокские епархиальные ведомости, № 11, 1909. — С. 351.

69 Симченко Ю. Обычная шаманская жизнь. С. 31.

70 Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. С. 428.

71 Гордеева О.В. Психологические эффекты мухомора красного (Amanita muscaria). С. 165.

72 Анадырский край. Рукопись жителя села Маркова Г. Дьячкова. С предисловием г. О.О. Буссе. Владивосток, 1893. — С. 114-115.

73 Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 428.

[Наверх]