Книга 3. Своя гавань

Огромная благодарность прекрасному другу и собеседнику Анатолию Спесивцеву из Харькова!

Мы источник веселья — и скорби рудник.

Мы вместилище скверны — и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир — многолик.

Он ничтожен — и он же безмерно велик!

Омар Хайям

СВОЯ ГАВАНЬ

1. Опасное ремесло

1

Шхуна была старенькая, не раз чиненная. Но надёжная, неприметная, и, самое главное, быстрая. Как раз настолько, чтобы убежать даже от фрегата береговой стражи — всё равно какой страны. Хоть Испании, хоть Франции, хоть Англии. Даже в Сен-Доменге — пиратской гавани! — и то не очень радовались контрабандистам. Всё верно, пираты купцов вообще-то привечают (что странно), разве только для испанцев делают неприятное исключение: их попросту грабят. Но какое голландцу дело до каких-то испанцев-папистов? Ну и что, что союзники. Сегодня союзники, а завтра, глядишь, наоборот, сколько раз так было. А о своём благосостоянии нужно думать всегда. Вот и он, Даниэль ван Веерт, думает. И не может сказать, что его дела совсем уж плохи.

А шхуна и впрямь хороша. Трюм достаточно вместителен, чтобы провезти нужные товары. Ходовые качества выше всяких похвал: эта старенькая посудина давала двенадцать узлов при не самом сильном ветре, а по маневренности уступала разве только новым английским бригам. Немногочисленная команда знала своё дело хорошо. С пиратами до последнего времени соблюдался нейтралитет. Что ещё нужно порядочному контрабандисту, чтобы не попадаться? Да то же, что и порядочному пирату: удача. И Даниэль ван Веерт имел все основания полагать себя удачливым малым. А залогом своей удачи он считал шхуну, случайно перекупленную пять лет назад у какого-то ямайского пирата. Шхуна была голландская, с меньшей, чем у других судов того же типа, осадкой, но не "пузатая", как большинство её соотечественниц. По мнению команды, не очень-то ей подходило имечко, красовавшееся на кормовом подзоре: "Бабка Гульда". "Какая она ещё, к морскому дьяволу, "бабка", если умеет так резво бегать?" — посмеивался боцман. Но почтенный возраст — на взгляд Даниэля, не меньше трёх десятков лет — всё же иногда давал о себе знать. То "слеза" по обшивке, то приходилось ремонтировать румпель после пустякового шторма, который и лодку-то потопить бы не сумел, то рангоут начинал скрипеть, словно несмазанное тележное колесо.

"Ещё годик — и я куплю себе что-нибудь поприличнее".

Мечты пока оставались мечтами. По меркам Мэйна он успешный делец. По меркам Европы — мелкая шушера. Возвращаться в Голландию следовало с туго набитым кошельком, а не с сомнительной славой удачливого контрабандиста. И уж подавно не на старенькой шхуне с таким интересным названием. А помочь Даниэлю в этом благом деле должны были пираты Сен-Доменга. Помимо своего желания.

Встреча, естественно, была назначена далеко от города. Пираты — это даже не нетерпимые к контрабандистам испанцы. Те просто вешают, а эти в лучшем случае побьют, отберут корабль, и ещё штраф сдерут такой, что мало не покажется. В худшем — сплавят на соляные копи, предварительно обработав девятихвостками. Уж что-что, а своих купцов они действительно берегут. Чтобы не разбежались. Но дешёвые ром, кофе, сахар, ещё более дешёвые ткани и пиратская добыча по совсем уже бросовым (по меркам Мэйна) ценам всё-таки стоили риска. И Даниэль рисковал.

В этой бухточке в десяти милях к западу от Сен-Доменга и была назначена встреча с "партнёрами".

"Интересно, — Даниэль позволил себе съехидничать, хотя бы мысленно, — почему эти пираты, отчаянно защищая интересы связавшихся с ними купцов, не могут углядеть за своими сволочами? Об этой мадам говорили, будто она старается не допускать таких промахов. Значит, либо врут, либо... даже страшно подумать, что все эти "партнёры" работают на неё". Последняя мысль была неприятной настолько, что голландец поёжился. "Да нет, быть того не может, — успокаивал он сам себя. — Такого не делают даже англичане, а они мастера на подобные подлые штучки. Я пугаюсь собственной тени, это плохой признак". Спокойствие вернулось не сразу. А когда солнце покатилось к горизонту, "Бабушка" — как ласково называл её ван Веерт — галсами пошла к побережью. Фарватер он знал как свои пять пальцев — ещё с тех времён, когда здесь заправляли испанцы. Потому вёл шхуну уверенно, даже не поставив на бак матроса с лотом. Но он немного не рассчитал с временем: солнце-то ещё не зашло. И потому только чертыхнулся сквозь зубы, увидев подсвеченные закатом паруса.

Двое. Две посудины под трёхцветными республиканскими флагами. Береговая охрана, чтоб её...

А может, верно говорят, что пиратка приказывает не хватать купчишек-воришек на месте, а отслеживать каждый их шаг? Если так, то он пропал.

Ветер — крепкий норд-норд-ост — сейчас благоприятствовал пиратам. Но и Даниэль не стал покорно ждать, пока его повяжут. Разве "Бабка Гульда" — не самая быстрая шхуна в этих водах? Да при таком ветре он выжмет из неё все тринадцать узлов, и проклятым разбойникам из Сен-Доменга останется только поцеловать её в ...корму.

— Лево на борт! — крикнул он. Боцман подхватил инициативу, и матросы забегали по палубе и вантам с удивительной прытью. — Ставить все паруса! Живо, черти, живо! Или на рею захотели?

"Бабушка" совсем не по-старчески лихо развернулась и пошла строго по ветру, набирая скорость. Не в первый раз. Ибо жизнь контрабандиста — это не только выгодные сделки, но и такие вот гонки на выживание. Что ж, верная посудина оправдала ожидания своего капитана: скорость была никак не меньше предполагаемых тринадцати узлов, а значит, скоро можно будет вздохнуть с облегчением. По крайней мере, когда они отойдут от пиратов самое меньшее на милю. А там уже... Что это?

Даниэль, не веря своим глазам, уставился за корму.

Пираты не только не отставали — они явно подсократили расстояние!

"Но этого не может быть! Они же идут самое меньшее на шестнадцать узлов!!!"

Изумление было так велико, что Даниэль даже забыл испугаться. А когда он об этом вспомнил, то понял одну вещь: пугаться поздно. Зато самое время спускать флаг и ложиться в дрейф.

"Что у них за посудины, хотел бы я знать?"

Прошло совсем немного времени — золотой ослепительный диск солнца только-только коснулся горизонта — когда Даниэль смог наконец во всех подробностях рассмотреть пиратские суда... "Две мачты. Парусное вооружение как у брига. Но корпус! Не бывает таких бригов, хоть повесьте меня на нок-рее!" Узкий, острый, как клинок, форштевень. Он и рассекал волны не хуже клинка, отсюда и скорость. Корпус, своей формой слегка смахивавший на барракуду. А маневренность наверняка не хуже, чем у брига, да и пушечки у них... Ван Веерт разглядел: у этих странных "бригов" орудийных портов не было вовсе. Всего-то вооружения, что по две небольшие пушки по каждому борту, на верхней палубе. Но какие пушки! Судя по блеску, не бронзовые. Одним словом, влип — дальше некуда. Одна надежда: пустой трюм. Если нет контрабандно вывозимого товара — ввозить без лицензии пираты позволяли буквально всё — значит, есть шанс наплести пиратскому капитану, что, дескать, заплутал в незнакомых водах. А при виде патруля испугался, не разглядел республиканских флагов. Шанс контрабандиста — не только быстрый корабль, но и умение вовремя прикинуться честным человеком...

...Капитан — ну и харя! — ухмылялся так нахально, что у Даниэля помимо воли зачесались руки. Дать бы ему между глаз, сразу бы перестал скалиться. Кто знает: может, десять лет назад, в пору лихой юности, он бы так и поступил. Чтобы тут же быть скрученным и избитым. Ведь за капитаном на борт "Бабки Гульды" пожаловали два десятка головорезов, ничуть не симпатичнее своего капитана. А второй "бриг" всё время держал голландца на прицеле. Чёрт, ведут себя не как разбойники, а как военные. Даже изволят гордо именовать себя береговой стражей Сен-Доменга. Бандитские рожи — вот кто они! Но Даниэль твёрдо знал, что не только не выскажет пиратам своё истинное мнение — он будет предельно вежлив и обходителен. Он принесёт самые глубокие извинения за беспокойство, причинённое доблестным стражам морских границ республики, и даже пригласит капитана отужинать...

— Ужин — дело стоящее, — хитро ухмыляется эта небритая морда, именующая себя капитаном Матье. — Только недосуг мне с вами ужинать, минхеер. У меня приказ — провожать таких как вы в гавань Сен-Доменга. Разумеется, со всем почтением, с которым следует относиться к желанным гостям.

Эти слова он произносит с таким едким сарказмом, что Даниэль едва подавляет тяжёлый вздох. Конечно, ещё не всё потеряно. Но теперь придётся платить за лицензию и покупать нужные товары в городе, по полной цене. В лучшем случае. Если же пираты хоть что-то прознают о его здешних связях, конфискация и соляные копи ему обеспечены. Так что лучше сейчас улыбаться и помалкивать. И подчиниться силе.

— Что за гусь?

— Голландец. Наверняка контрабандист, только доказательств нет. Пока нет.

— Надо было брать его с поличным.

— С поличным их хрен возьмёшь — они ж свои делишки ночью обделывают, сам в курсе. Так бы и ушёл по темноте, ночи-то безлунные.

— А на берегу что? Опять прозевали? Шкуру спущу, селёдки снулые!

— Да нет Этьен, на этот раз, кажется, что-то нащупать удалось. И знаешь, мне до чёртиков не нравится то, что мы нащупали...

2

Галка отчаянно завидовала "совам" — людям, пик активности которых приходится на тёмное время суток. Сама же она привыкла вставать с первыми лучами солнца и работать допоздна. Но после заката ей приходилось выпивать по три чашки кофе, чтобы не заснуть прямо за бумагами... Чёрт, чёрт, чёрт, опять засиделась до полуночи! Джеймс уже устал говорить о том, что она себя не бережёт. Но его взгляд иной раз был красноречивее всяких слов. Эдак недолго мужа потерять... Разводиться он с ней, понятно, не станет — нормальная религиозная мораль, как-никак — но вот стать ей чужим вполне может.

"Нет, — подумала Галка, с усилием потирая наливавшийся пульсирующей болью висок. — Я понимаю, что политика требует жертв, но не собираюсь ради неё, проклятой, жертвовать семьёй".

...Джеймс не спал. Обычно, когда жёнушка допоздна засиживалась за бумажной работой — днём, естественно, у них обоих были неотложные дела, не связанные с канцелярией — он или выходил в сад, или садился читать... Глухое раздражение копилось понемногу, по капельке, и теперь время от времени начинало себя проявлять. Только вчера он едва не поругался с женой из-за радикального несовпадения взглядов на воспитание ребёнка. Хорошо хоть у обоих хватило ума выяснять отношения не в присутствии Жано и кормилицы. В итоге они всё же помирились, но дался им этот мир куда труднее, чем раньше... Джеймс вздохнул и закрыл книгу. Воспоминание свежее, и не из приятных. А причина лежала на поверхности. "Сен-Доменг отнимает у меня Эли, — подумал он, бросив пухлый томик на стол. — А может, дело во мне? Может, Эли отдаёт всё время Сен-Доменгу потому, что я донимаю её придирками и стыжусь своей нежности?.." Память тут же подбросила панамский поход. Объяснение, тайные свидания с риском попасться на глаза испанским лазутчикам, лихая свадьба накануне решающего штурма Панамы... Да, тогда он не стеснялся демонстрировать Алине свои чувства. Что же изменилось с тех пор?

Если ничего не предпринять, их брак вскоре может превратиться в фикцию.

"Я не допущу. Нет. Я слишком её люблю, чтобы потерять так глупо..."

...Галка тихонечко вошла в комнату — ни дверь не скрипнула, ни паркетина под ногами. Она не хотела будить Джеймса, если он уже уснул. За ним в последнее время завелась привычка засыпать прямо за чтением очередной книги... Язычок пламени одинокой свечки скупо освещало стол. Предметы отбрасывали причудливые тени, и те, переплетаясь с узором паркета, превращались в фантастические фигуры... Джеймс не спал. Просто сидел в кресле с закрытой книгой в руках и заворожено смотрел на танец свечного огонька. Он даже не отреагировал на тихие Галкины шаги. И, когда жёнушка ласково коснулась его щеки, вздрогнул от неожиданности.

— Эли... — он смотрел на жену, словно пытался понять — сон это, или явь.

— Мы опять думали об одном и том же, — Галка поняла недосказанное и тепло улыбнулась.

Джеймс посмотрел на неё так, будто впервые увидел. Эта уставшая женщина давно уже не была похожа на задиристую, нагловатую, злую девчонку, в которую он имел неосторожность влюбиться. Тогда в её душе ещё хранилось тепло родного дома, родительской любви. А сейчас?.. Видимо, эти мысли как-то отразились — в мимике, во взгляде. Потому что в глазах жены Джеймс прочитал ответ: "А сейчас я сама пытаюсь построить дом. Наш дом..."

И время повернулось вспять...

Сведения, полученные ещё вечером, заставили Этьена крепко задуматься. На всю ночь. Пришлось влить в себя кофе чуть не до самых ушей. Как там Воробушек говорит? "На том свете отдохнём". А что делать? Приходится вертеться как проклятым — своя ведь гавань, не на дядю работают.

"Вовремя они, гады, подсуетились, — думал Этьен, делая для себя определённые выводы. — "Гардарика" и "Сварог" стоят на тимберовке, обоим ещё недели три до спуска на воду. Остальные корабли на патрулировании побережья или в рейдах. Если бы не пара новых сторожевиков да оперативная работа моих ребят в городе, могли бы проворонить этот канал утечки информации... Всё верно. Ни один враг не гадит так, как ...добрые соседи. Особенно те, которые славятся умением вовремя оказаться не при чём. А что теперь будет-то?.. Впрочем, не моего ума это дело — политикой заниматься. Да и времени нет".

Разведслужба Сен-Доменга действительно не вмешивалась ни в политику, ни в торговлю. Только собирала информацию. А какие выводы из этой информации сделают "наверху", разведке должно быть всё равно. И Этьен полагал это правильным. Фактически то же самое наблюдалось и в Испании, и во Франции, откуда система и была скопирована с некоторыми коррективами под местную специфику. А французская разведка редко давала сбои на жизненно важных для страны направлениях. Вот как уже распоряжались собранной информацией в Версале — от этого иные кадровые разведчики только тихо матерились. Политика... А здесь Сен-Доменг, пиратская страна. Во главе которой находится редкостная стерва, сумевшая полтора года назад преподнести профессионалам французской разведки большо-о-ой сюрприз. Хорошо ещё, что король посчитал более выгодным вариант с признанием независимости мятежной колонии и обменом посольствами, не то получился бы такой геморрой, что и за двадцать лет бы не разгребли. Этьен теперь прекрасно видел принципиальное отличие Сен-Доменга от типичного "разбойничьего острова", коими в своё время были Ямайка и Тортуга. Хотя флот Сен-Доменга — это всё те же пираты, перебравшиеся сюда чуть не со всего Мэйна, но они являются здесь именно флотом, и не более того. Не пираты решают, с кем, чем и по каким ценам торговать — для этого есть Торговый совет во главе с месье Алленом. Не они решают, с кем и против кого Сен-Доменг сегодня будет дружить — для этого есть генерал Спарроу. Вернее, Эшби-Спарроу, как она подписывается в официальных документах. И уж тем более не пираты диктуют немцу Лангеру, что изобретать и испытывать в лабораториях города. В этом ещё д'Ожерон, покойник, усматривал залог будущности Сен-Доменга как государства. Этьен сильно подозревал, что умный и хитрый политик месье Бертран именно этим и аргументировал перед королём свою позицию. Ну, а что действительно было на уме у Луи Четырнадцатого, то одному Богу ведомо. В любом случае, Этьен не собирался расслабляться, и его ребята исправно отслеживали информацию, уходившую по двум выявленным каналам французских коллег. Брать этих товарищей не было смысла: вроде как союзники. Но каждый раз Этьен весьма подробно информировал мадам генерала, что эти союзники знают, и чего пока не знают.

А здесь... Получается, права Воробушек: в политике не бывает ничего святого...

Этьен мысленно ругнулся: кой чёрт принёс его в такую рань? Ведь знал же Галкин распорядок дня. Встаёт ни свет ни заря — так ведь ещё солнце не взошло. Припёрся... Сиди теперь и жди, пока важный, словно лорд, дворецкий-англичанин пошлёт кого-нибудь из прислуги разбудить госпожу. Визит главы контрразведки — как раз тот случай: когда бы ни пришёл, всё хорошо, лишь бы не было слишком поздно. И всё-таки Этьен мысленно выругал себя. Неужто не мог подождать ещё часок? Голландец-то всё равно под замком, что с ним станется? А его дружков с берега, пусть и не всех, но отследили. Тоже никуда за этот час бы не делись...

Невозмутимый Джордж явился минут через пять, и объявил, что господа готовы принять гостя. Провожаемый холодным взглядом англичанина, Этьен проследовал в гостиную. Джеймс и Галка, даже при их военно-морской привычке быстро одеваться, успели лишь накинуть халаты.

— Извини, что встречаем в таком виде, — Галка жестом пригласила гостя присесть. — Рассказывай.

— Сегодня вечером наши отловили одного голландца, — Этьен сразу перешёл к делу. — С виду как будто обычная контрабанда — его на берегу ждали. С товаром. Но был среди этих, кто на берегу ждал, и один тип без товара. Только запахло палёным, он первым и смылся. Задержать не удалось. Зато парни сумели проследить, куда он вошёл, когда удостоверился, что мы как будто не висим у него на хвосте. А вошёл он в контору англичанина Уилкинсона, поставщика скобяных товаров. Того самого, что поставляет гвозди для верфи.

— Интересно, — новость для Галки была, мягко говоря, неприятная: верфь и корабли были её "пунктиком". Не говоря уже о том, что верфей, способных капитально отремонтировать линкор, здесь было всего три — в Сен-Доменге, в Порт-Ройяле и в Фор-де-Франсе. — Охрану верфи усилили?

— Это первое, что я сделал.

— Надеюсь, ты сделал это так, чтобы кое-кого не спугнуть?

— Обижаете, капитан, — Этьен по привычке называл Галку "капитаном" — привилегия старого друга. — Послал туда ещё десять человек — под видом новых работников. Не беспокойтесь, все они корабельные плотники, прокола не должно быть. За англичанином и его людьми прицепили "хвост", теперь каждый его чих будет нам известен. Мастера на верфи давно под наблюдением. Хрен кто подойдёт к ним и их чертежам ближе, чем на пушечный выстрел. А входящих на верфь и выходящих оттуда и так обыскивали. Ночью же караулы будут удвоены — это на тот случай, если вдруг кому-нибудь захочется поиграть с огнём.

— Всё верно, Этьен, — Галка всегда с уважением относилась к профессионалам, на каком бы поприще человек ни отметился. — Тут, как говорят у меня на родине, комар носа не подточит. А за англичанами пусть следят в десять глаз. В прошлый раз они как будто начинали возню вокруг арсенала. Насколько я знаю, мы ещё не в курсе, кто крышует их сеть в городе?

— Подозреваем секретаря посольства, но подозрения ещё не уверенность.

— Хорошо, работай на этом направлении. А что союзники?

— Там пока тихо. Испанцы же не шевелятся — ещё с весны, когда мы их сеть разом прикрыли. Но, сдаётся мне, они получают сведения от голландцев — через тех же контрабандистов. Если я как следует допрошу этого ван Веерта...

— Допроси. Только фарш из него не делай — он нам ещё целым и невредимым понадобится.

— Он вроде парень умный, можно уговорить. Или подкупить. Какой голландец не поведётся на деньги?

— Да, но он будет вынужден подписать агентурное обязательство, и стоить нам это будет немало, — усмехнулся Джеймс.

— Джек, если мы прохлопаем диверсию в городе, это обойдётся куда дороже, — возразила жёнушка, в очередной раз демонстрируя свой "ангельский" характер. — У нас флагман и один из линкоров на ремонте. Ещё шесть судов заложено, строят с нуля. Если всё это сгорит к чёртовой матери, нас сомнут за два-три месяца. У нас ко всему компоту уже дефицит снарядов. Помнишь, как братва в Сантьяго решётки и ворота снимала? Сколько трофейных бронзовых и чугунных пушек на корабли погрузили? Всё это переплавили, но сколько снарядов получилось, а сколько нам нужно?.. Если завтра у нас на горизонте нарисуется испанская эскадра, мы их встретим как положено. Костей не соберут. А если сразу за испанской придёт эскадра голландская, я уже не знаю, чем их встречать. Тут уже мы сами костей не соберём, и это не преувеличение. Пока держимся за счёт большой дружбы с Францией и отличной разведки. Но если мы не замиримся хотя бы с голландцами, нам очень скоро не поможет и это.

— Помнится, ты была очень недовольна сепаратным миром Англии и Голландии, дорогая, — заметил Джеймс. — Чем мы в данном случае будем лучше Англии?

— Тем, что продолжение войны с Голландией для Англии было не смертельно. Могли бы и повоевать, хотя бы для приличия, — невесело усмехнулась Галка. — А у нас ситуация именно такова: либо мир с Голландией, либо смерть. Во-первых, войну на два фронта мы в одиночку не вытянем. Французы-то не спешат слать подмогу. Как Кубу брать — так без нас никак. А как подкинуть пару линкоров в помощь — обойдётесь, самим нужны. Во-вторых, голландцы — это...

— ...торговля, — Джеймс понял Галкин намёк ещё до того, как он прозвучал. — А торговля, помноженная на наши пушки и корабли — это большая прибыль. От такого предложения голландцы не откажутся. Но Франция... Боюсь, король не расценит этот шаг как дружественный. А шантаж вовсе выведет его из себя.

— Если грубо работать — да. Но мы уж как-нибудь вывернемся, — подмигнула ему Галка. — Придётся повертеться, если жить хотим.

— Я подброшу сведения голландскому резиденту, — Этьен, как кадровый разведчик, умел одной фразой подвести итог любой беседы. — Есть у меня надёжный канал. Если клюнет — я немедленно сообщу. Могу даже устроить встречу.

— Нет, с этим пока не стоит торопиться, — мадам генерал покачала головой. — Уровень главы резидентуры — максимум глава контрразведки. То есть, ты, Этьен. Ты и без нас теперь знаешь, что и как ему говорить. А если на встречу начнёт набиваться очень большая шишка — это я о себе так скромно, ага? — голландцы вообразят, будто могут из нас верёвки вить. Если мы хотим получить мир, не стоит скупиться. Но и выцарапывать его любой ценой тоже не стоит. Мы независимое государство, или где? — добавила она с непередаваемой иронией.

— К тому же, государство, не потерпевшее пока ни одного поражения в этой войне, — добавил Эшби.

— Не сглазить бы, — помялся Этьен. — Всяко ведь бывает.

— Верно. Но всё-таки голландцы, в отличие от французов, ещё помнят, кто отколотил Рюйтера у Мартиники. На этом стоит сделать акцент, когда ты выйдешь на голландского резидента.

— Будьте покойны, месье, поговорю с ним как надо, — сказал Этьен. — Я могу идти? Дел ещё...

— Может, позавтракаешь с нами? — Галка наконец вспомнила, что она вроде как хозяйка в доме. — Нет, Этьен, не отказывайся. Вижу ведь, что всю ночь кофием накачивался, а промытый желудок — плохой советчик в делах.

Джеймс взял со столика маленький колокольчик и легонько тряхнул его. Комната наполнилась мягким серебряным звоном. Дверь приоткрылась, и пожаловал Джордж — по-прежнему невозмутимый, как истинный англичанин. Но не этой эпохи, а викторианской.

— Джордж, распорядитесь через четверть часа подать завтрак на три персоны, — распорядился Джеймс.

— Слушаюсь, сэр, — чинно ответствовал дворецкий и, сохраняя достоинство старшего слуги при знатном семействе, не спеша покинул гостиную.

Ох, Господи, если бы я знала, во что лезу... Не понимаю тех руководителей, которые, имея власть, целыми днями валандаются по охотам и балам, скинув все дела на министров. Я тоже не всё в одни руки загребла: помощники есть, и толковые. Но, как в той песне поётся — покой нам только снится... С другой стороны, если я не буду заниматься политикой, она займётся мной. Вплотную.

Верфь. Корабли. Это сейчас главное. Пока есть время, нужно сделаться если не сильнее всех, то хотя бы самыми сильными в этом конкретном уголке земного шара. А некоторые члены торгового совета изволили недавно выразить недовольство по поводу "чрезмерно милитарного бюджета". Мол, могли бы денежки эти пустить на торговлю... Наполеон был прав. Страна, не желающая кормить свою армию, будет в итоге кормить чужую. Не имея возможности сослаться на Бонапарта, выдала эту сентенцию под соусом: "У меня на родине говорят..." Но, кажется, убедило это не всех скептиков. Для некоторых из них что мы, что французы, что англичане с испанцами — всё едино, лишь бы им оставили налоговые льготы да гарантировали безопасность перевозок. Вот на этом и пришлось их поддеть. Заявила, что вряд ли представители властей какой-либо ещё державы готовы предоставить господам негоциантам льготы, подобные действующим в Сен-Доменге. А обеспечиваются эти льготы как раз тем самым "милитарным бюджетом". Ибо не будь у нас флота, которого реально боятся все окружающие, здесь и по сей день рулил бы какой-нибудь дон Педро.

Итак — флот.

На завтра намечен спуск на воду отремонтированных "Гардарики" и "Сварога". Это был не просто капремонт с полной заменой обшивки. Модернизация вооружения заставила радикально изменить внутреннюю конструкцию судна. Мидель-деки попросту перестали существовать. Зачем кораблю шестьдесят орудий, если ту же плотность огня можно выдать вдвое меньшим количеством пушек? А если учесть, что каждая снятая со "Сварога" пушечка весит примерно по три тонны, то можно прикинуть, насколько толще и прочнее можно сделать обшивку, больше взять на борт припасов, товара или людей. Но если на "Свароге" только заменили обшивку и перепланировали "внутренности", то от старой "Гардарики" остались разве что мачты. Прежний корпус был полностью разобран и пошёл на текущий ремонт мелких судов. А новый уже ничем не напоминает "пузатый" галеон. Скорее, помесь военного галеона (толстая обшивка, высокие ют и бак), фрегата (узкий корпус) и клипера (острый форштевень). Что поделаешь, у корабельных мастеров оказалась богатая фантазия. Теперь "Гардарика" должна глубже сидеть в воде. Но отсутствие нижней батарейной палубы с орудийными портами сводит негативные последствия этого обстоятельства почти на нет. Ну, не во всякую захолустную гавань теперь войдёшь, придётся на внешнем рейде становиться. Так ведь у французских и английских линкоров осадка ещё глубже, и никто от этого в истерику не впадает. Ну, балласта в трюме чуть больше. Зато мачты малость нарастили, да реи чуток удлинили. За счёт чего парусность увеличилась примерно процентов на двадцать... Одним словом, жду — не дождусь завтрашнего дня, когда можно будет провести ходовые испытания. Наши сторожевики на основе бригов, уже прозванные "барракудами", показали себя отлично. Но "Гардарика" намного тяжелее этих сторожевиков. Как она теперь поведёт себя на воде?..

Если этот опыт удастся, и мы со временем создадим скоростное трансокеанское судно наподобие чайного клипера, ещё посмотрим, кто в этой истории станет владыкой морей...

3

— Капитан! Впереди по курсу Сен-Доменг!

Влад поднялся на мостик. Если ветер не стихнет и не переменится, то через час с небольшим "Бесстрашный" бросит якорь в родной гавани. Родная гавань... Капитан... Да, кто бы семь лет назад мог подумать, что избалованный папенькин сынок станет сперва французским офицером, а затем пиратским капитаном...

Ещё четыре месяца назад сорокапушечный фрегат "Бесстрашный" носил имя "Сантьяго-де-Арагон". И ходил в паре с таким же сорокапушечным фрегатом "Сан-Фернандо". И повстречали как-то эти двое одинокий тридцатидвухпушечный фрегат французского производства под трёхцветным республиканским флагом. "Проклятые воры" сдаваться отказались. Завязался бой. Пираты, зная, что их ждёт в испанском плену, дрались как безумцы. "Сан-Фернандо" был потоплен. Но на пиратском фрегате полегла четверть команды, капитан был убит. Его место на мостике занял старший помощник. Через десять минут погиб и он. И командование принял второй помощник — Влад. Пиратский корабль к тому времени был изрядно искалечен: он лишился грот-мачты и уже начал погружаться носом в воду. Палуба стала скользкой от крови. Но Влад отдал приказ: на абордаж. В их положении это был единственный шанс на победу. Пираты им воспользовались. И победили... Влад до сих пор не мог без душевного содрогания вспоминать тот бой. Пираты дрались с отчаянием смертников, и Влад шёл на абордаж вместе с уцелевшей командой. Так же, как и все, он рубил, колол, стрелял, гвоздил обломком рангоута — когда у него выбили саблю... Когда бой был окончен, на палубе не осталось ни одного испанца. А из двухсот пятидесяти пиратов выжили всего сорок семь, вместе с коком, доктором, штурманом и и.о. капитана — Владом. Все сорок семь были в крови с головы до ног, и все были в ранах различной степени тяжести. Пиратский фрегат, стоило его разгрузить и расцепить корабли, тут же ушёл на дно. А на ещё не отмытой палубе трофейного "Сантьяго-де-Арагон" единогласно был избран новый капитан. Владимир Павлович Волков. Капитан Вальдемар...

"Зря Галя надо мной прикалывалась, — думал Влад, наблюдая, как матросы потихоньку подтягиваются из кубрика на палубу — земля на горизонте, хороший повод проветриться перед высадкой на берег. — Не будет в Карибском море капитана Влада. Впрочем, если и капитан Блад обозначится, то будет вполне официально ходить под нашим флагом. А может, — тут он позволил себе лёгкую иронию, — даже и до губернатора Тортуги дослужится. Должность немножко геморройная, но престижная. И — чего греха таить — прибыльная". Влад иронизировал больше над собой, чем над известным в его родном мире литературным персонажем. Его собственная карьера была если не круче, то явно интереснее, чем у "дона Педро Сангре". От корабельного кока, не знавшего, с какой стороны браться за саблю, до капитана. Причём, заслуженно уважаемого многими коллегами по пиратскому ремеслу. На берегу его ждут прекрасная любящая жена и милая дочка. "В проекте" ещё один ребёнок. У него красивый богатый дом, прислуга, паи в нескольких торговых конторах — в отличие от большинства капитанов, он предпочитал вкладывать свою долю в дело, а на проценты от оборота содержать семейство. Впрочем, так же поступали и другие пираты, у которых в Сен-Доменге были дома и семьи. И таковых, благодаря внутренней политике Триумвирата — как заглазно называли глав трёх руководящих советов — становилось всё больше.

"Верно, — Влад снова пустился в размышления о будущем. — Если пирата никто не ждёт, нет смысла копить деньги и обзаводиться имуществом на берегу. Но если его ждут жена и детишки, он вряд ли прогуляет все свои денежки в кабаке. Отметить возвращение с друзьями — дело святое. Этого никто не отменял. Что-то, как все нормальные мужики всех времён и народов, положит в заначку, чтоб законная половина была не в курсе. Каюсь, сам грешен. Но остальное железно отнесёт жёнушке, на хозяйство. Если же моряк уверен, что в случае его смерти вдова гарантированно получит достойную пенсию от государства, а детишек бесплатно выучат и выведут в люди, то он, во-первых, охотнее заводит семью, а во-вторых, куда увереннее чувствует себя в море. Ему не нужно бояться, что без кормильца семья пойдёт по миру, как было бы в Европе. Пиратский социализм, да и только..."

В этой шутке была только доля шутки. В Сен-Доменге слишком мало народу, чтобы Триумвират позволял себе дурную роскошь пренебрегать человеческими жизнями. Потому и были приняты законы, направленные на улучшение демографической обстановки. В том числе и всяческие льготы для переселенцев из Европы, единственным условием для получения которых было принятие гражданства Сен-Доменга. Когда Влад выходил в этот рейд, в гавань как раз пришёл "Перун" с пассажирами из Европы. Французы, немцы, шведы, голландцы — в основном молодые врачи, бедные ремесленники с семействами, да военные, не имевшие перспектив сделать карьеру на родине по причине "подлого происхождения". Пиратская демократия плевать хотела на наличие или отсутствие дворянского звания, лишь бы человек хорошо делал своё дело. И Влад, имевший опыт общения с французскими офицерами на Мартинике, знал, что это им не нравится. Очень не нравится. Отсюда следовал вывод — что это не нравится не только офицерам. А отсюда следовал вывод вовсе неприятный: вскоре у пиратской республики могут начаться крупные проблемы.

И у Влада ещё несколько месяцев назад появилась идея, которая, если её реализовать, помогла бы заметно повысить шансы Сен-Доменга на выживание...

Громаду парусов впереди по курсу марсовой заметил давно. Влад не обеспокоился нисколько: в этих водах врагам делать нечего, если они не самоубийцы. Присмотревшись внимательнее, он разглядел чёрный корпус. Значит, спустили-таки "Сварог" на воду после ремонта. Линкор маневрировал, то спуская, то поднимая паруса. И в какой-то момент Влад разглядел следовавший за линкором ...корабль. Ибо тип этой посудины он определить не смог. В профиль как будто галеон, сидящий в воде чуть глубже обычного, но бак по форме уж слишком напоминал английские клипера девятнадцатого века. В фас — один в один фрегат. Но красно-белый корпус во всём флоте Сен-Доменга имеет только одно судно — флагман. "Гардарика".

— Ну, Галя... — Влада начал разбирать смех. — Устроила тут кружок "Умелые руки", понимаешь...

Смешного здесь, впрочем, было мало. Пиратские вожаки — по крайней мере, те, кто входил в Совет капитанов — прекрасно понимали перспективы Сен-Доменга в случае, если не удастся обеспечить своё превосходство на море. Не в количестве кораблей и вооружения, так в качестве. Если флагман вместо рекордных для галеона десяти узлов будет давать хотя бы двенадцать, это уже большой плюс. А "Гардарика" при сегодняшнем крепком ветре, идя бакштагом, давала на взгляд Влада все тринадцать узлов. Для такого увесистого корабля с огневой мощью, превосходившей французский линкор — рекорд абсолютный. Из его "Бесстрашного" больше двенадцати пока выжать не удавалось ни при каких обстоятельствах, а ведь это был один из лучших фрегатов испанского колониального флота.

Пока Влад и команда "Бесстрашного" наблюдала манёвры флагмана и линкора, фрегат подошёл к ним на три кабельтовых. "Гардарика" и "Сварог", словно их капитаны сговорились заранее, дружно сделали поворот фордевинд, приспустили флаги и дали по выстрелу с правого борта, приветствуя новоприбывшего.

— Грегуар! — Влад окликнул боцмана. — Приспустить флаг! Огонь холостым с левого борта!

"Гардарика" и "Сварог", описав полукруг, организовали "Бесстрашному" нечто вроде почётного сопровождения. Матросы, радуясь возвращению в родную гавань, махали руками товарищам на флагмане и линкоре, свистели — словом, Влад пожалел, что нет возможности записать эту сценку на видео. Батарейка в его "Нокии" давно сдохла, а ждать, пока Мартин наконец соорудит зарядное устройство, видимо, придётся долго. А жаль, момент был как раз из тех, что приятно вспомнить.

— Отдать якоря!

Долгожданная команда прозвучала. Теперь — на берег.

Возвращаясь из рейдов, Влад каждый раз ловил себя на том, что не может наглядеться на жену. Исабель что-то говорила — рассказывала о том, как они с малышкой скучали, считали дни до его возвращения, что распорядились приготовить к праздничному столу — а он её почти не слышал. Только смотрел, не отрываясь, на её милое лицо. Сейчас Исабель выглядела не лучшим образом. Впрочем, на седьмом месяце беременности женщины редко блещут неземной красотой. Но улыбка жены была полна того домашнего, уютного тепла, которого нет и быть не может в море. Катька, дочь — хулиганка мелкая — уже уселась папе на шею. Причём, не в переносном, а в прямом смысле. В кого она такая непоседа? Или тётя Галя вредно влияет? Влад улыбался своим мыслям, не замечая, как потихоньку отпускает железная когтистая лапа, сжимавшая его душу в море. Да. Влад, в отличие от своих матросов, имевших на берегу семьи, не на шутку боялся однажды не вернуться. Он капитан, и Исабель в случае его гибели получила бы большое обеспечение от республиканской казны. Но деньги не заменили бы ей любимого мужа, а Катеньке и ещё не родившемуся малышу — отца...

Было время, и не так уж давно, когда Влад мечтал о смерти. Но — вот она, его семья, его жизнь. И теперь он боялся не вернуться из похода. Оттого и дрался тогда с испанцами как сумасшедший. Вернее, как смертник, получивший единственный шанс выжить — убить напавшего, превосходившего его по силам. Он просто хотел вернуться домой.

Разумеется, с Галкой названый братец увиделся только под вечер. Пока он наслаждался семейным уютом, сестрица всласть погоняла обновлённую "Гардарику" вдоль побережья, а заодно — и команду по вантам. Чтоб не расслаблялись. Зато в Алькасар де Колон она вернулась сияющей, как новенькая монета. Да не одна, а в компании Джеймса, Билли, Жерома и Геррита. Если команды пошли "обмывать" спуск флагмана на воду в портовые таверны, то господа капитаны и офицеры решили устроить праздничек в обстановке поимпозантнее. Влад присоединился к ним, когда тусовка была уже навеселе. Но праздничек всё же удался. Гости расползлись по домам достаточно весёлыми, чтобы наутро у них болела голова. А хозяева столько не пили, предпочитая выпивке дружеское общение. Но когда капитаны наконец распрощались (по десятому разу) и ушли отсыпаться после пьянки, Галка начала с усилием тереть виски. Джеймс по опыту знал, что это означает, и со вздохом открыл дверцу шкафчика, где хранились лекарства от доктора Леклерка.

— Сильно болит? — Влад сразу почувствовал себя не в своей тарелке.

— Терпимо, — процедила сквозь зубы Галка. — Хорошо хоть не пила наравне с этими проглотами, а то бы давно уже скрючило.

— С этим нужно что-то делать, Эли, — Джеймс накапал в стаканчик какого-то резко пахнущего снадобья, развёл водицей из графина и подал жене. — Загоняя себя, ты не добьёшься этим ничего, кроме ...самого худшего.

— Джек, как поётся в одной нашей песенке — "и после смерти мне не обрести покой", — криво усмехнулась Галка, покорно проглотив противное питьё. — Я бы и рада взять отпуск, да кто ж мне позволит это сделать?

— Ты пытаешься думать сразу о многом, — Влад понял недосказанное с полунамёка. — Я понимаю — власть, политика, шпионские игры... Не слишком ли много для тебя одной?

— Я не одна, — ровным голосом проговорила Галка, глядя в стенку. — Но у нас слишком мало времени. Я не знаю, откуда у меня такое ощущение, но оно есть, и избавиться от него я не могу. А предчувствие меня ещё ни разу не подводило. Потому, мои дорогие, я буду гнать как на пожар.

— Пока совсем себя не загонишь? — нахмурился Влад.

— Или пока эта гонка не перестанет быть нашим единственным шансом на выживание.

— Эли, — с укором произнёс Джеймс. — Влад прав в том, что ты действительно взвалила на себя неподъёмную тяжесть. Я тебя понимаю, но подумай — станет ли нам всем легче от того, что ты окончательно подорвёшь своё здоровье в этой чёртовой гонке?

— Вряд ли, — вынужденно согласилась мадам генерал.

— Тогда обещай, что с завтрашнего дня ты как минимум неделю посвятишь отдыху от всех дел. Я подчёркиваю — от всех.

— А если я не соглашусь? — Галка вымучила из себя невесёлую улыбочку. — Ну, ладно, Джек, я пошутила. Неделя — и ни днём больше! Только ты и Жано...

...Галка не заставила себя упрашивать и ушла в спальню. Ей действительно было плохо. Джеймс и Влад, дождавшись, пока она покинет гостиную, обменялись хмурыми взглядами.

— Если бы я мог заставить её... — негромко произнёс Эшби. — Но это, увы, невозможно.

— А чего ты хотел? — пожал плечами Влад. — Видел ведь, на ком женился.

— Она и дома загоняла себя в могилу с такой незавидной настойчивостью?

— Дома у неё не было в том необходимости.

Джеймс нервно пробарабанил пальцами по столешнице.

— Я давно усвоил единственно возможную тактику общения с Эли, — произнёс он, глядя в окно. Вернее, в тропическую ночь, сгустившуюся за оконным стеклом и казавшуюся совершенно непроглядной. — На неё ни в коем случае нельзя давить. Никогда. Никому. Но если постороннего человека, попытавшегося нарушить это правило, она незатейливо пошлёт куда подальше, то на давление с моей стороны она подобным образом отреагировать не сможет. И это будет ранить её душу... Но я не могу спокойно смотреть, как она убивает сама себя!

— Так помоги ей, — сказал Влад.

— Я и так помогаю ей, чем умею, но я не рождён управлять страной.

— А она, по-твоему, родилась, чтобы флотом командовать? — "братец" усмехнулся. — Когда мы попали на "Орфей", оба шкот от фала отличить не могли. А что сейчас?.. Помогай ей во всём, иначе она скоро загнётся.

— С чего предлагаешь начать? — сдался Джеймс.

— Завтра утром, часов в девять, подойди к мастерской оружейника Ламбре. Я покажу тебе кое-что очень интересное.

— Сюрприз?

— Да. Если получится — то приятным он будет только для нас...

Верный своему слову Джеймс настрого запретил прислуге будить миссис Эшби. Что бы ни случилось. А сам отправился к упомянутому оружейнику. Он уже догадался, какого рода сюрприз приготовил Влад. Чего ещё ждать от пришельца из будущих времён, если не какого-нибудь головоломного новшества? Потому он ни капельки не удивился, увидев в мастерской ещё и Мартина. Немец уже успел прославиться, разумеется, в узких кругах, как изобретатель "белого пороха" и "электрической машины". По сути, он и несколько его помощников были самыми охраняемыми персонами Сен-Доменга. Даже корабельных мастеров, строивших суда новой конструкции, оберегали не так тщательно, как этого германца. При нём и в мастерской сейчас находились двое вооружённых до зубов индейцев. Насколько Джеймс разбирался в типажах туземцев, это были не старые друзья пиратов из берегового племени москито, а юкатанские майя, имевшие репутацию не только отличных воинов, но и прекрасных телохранителей. Индейцы двумя бронзовыми статуями застыли за спиной "охраняемой персоны", а Мартин в свою очередь не обращал на них ни малейшего внимания. Влад же о чём-то оживлённо спорил с месье Ламбре. Мастер из Тулона, всего полгода назад перебравшийся в Сен-Доменг, съехал к пиратам вовсе не от безысходности, как многие поселенцы. Это был один из лучших оружейников Франции, которого удалось сманить за море, посулив большие деньги. Более того: это был учитель Пьера Бертье, старшего канонира пиратского флота и изобретателя знаменитых нарезных пушек. А Пьер клялся, что по сравнению с мастером Ламбре он просто салага. Этот крепкий старик по приезде на остров тут же взял к себе троих учеников, и работа закипела. Но сейчас учеников в мастерской видно не было: мастер отослал. Потому что дело, с которым к нему явился капитан Вальдемар, не терпело лишних глаз и ушей.

— О, привет, Джеймс! — Влад, едва завидев "родственника", явно обрадовался. — Как там Галя?

— Я велел не будить её, — сухо ответил Эшби. И тут же решил сменить тему. — Насколько я понимаю, речь идёт о чём-то новеньком из разряда лёгкого огнестрельного оружия?

— Кому лёгкое, а кому над ним с весны голову ломать пришлось, — крякнул старый мастер. — Но будь я проклят, если эта штучка не наделает шума во всём мире!

В ответ на вопросительный взгляд Джеймса Влад извлёк из длинного плоского ящика ружьё. На первый взгляд как будто мало отличавшееся от обычного буканьерского ружья, имевшего большую популярность среди здешних охотников и пиратов. Но только на первый взгляд. Ибо на второй Джеймс заметил некоторые конструкционные отличия. Для начала, у этого ружья не было пороховой полки. Во-вторых, уж очень странным выглядело крепление ствола, более короткого, чем обычно. И в третьих, Джеймс подозревал, что самое интересное как всегда кроется внутри. Недаром же сюда явился Мартин.

— Восемь ружей испортил — восемь! — пока не вышла вот эта красавица, — мастер продолжал нахваливать своё творение. — Механизм впору часовщикам заказывать. Зато когда я увидел её в деле — о, да, месье — это было нечто потрясающее! Желаете убедиться? Прошу!

Слова сыпались из старого оружейника как горох из дырявого мешка. "Истинный француз", — не без иронии подумал Джеймс. Но когда мастер вывел всю компанию на просторный двор, обнесенный каменной стеной, вся его словоохотливость куда-то испарилась. У дальней стены, шагах в пятидесяти, на бочках были расставлены разнокалиберные бутылки. Ламбре взял у Влада ружьё, и... переломил его пополам. Джеймс опешил. А затем понял, в чём дело: ствол не был намертво укреплён на цевье приклада! И ружьё это, как новые пушки, заряжалось с казны! Эшби заметил, как мастер всунул в ствол какой-то цилиндрик, показавшийся ему бумажным.

— Патрон склеен из самой плотной бумаги, свёрнутой в три слоя, — мастер подтвердил его догадку. — Внутри — заряд белого пороха, запал из ...как её там ...гремучей ртути, медное донце, пыж и обычная свинцовая пуля. Есть ещё с картечным зарядом, но эти я вам здесь показывать не стану — изрешетят стену ко всем чертям. Кладём его в эту адскую машинку с казны, чтоб донце аккуратно улеглось в кольцевой паз, возвращаем ствол в исходное положение, защёлкиваем замок... — все эти пояснения француз сопровождал соответствующими манипуляциями. — Теперь остаётся самое простое — взвести курок, прицелиться и... Чёрт, до сих пор не привыкну!

Нестандартное ружьецо хлопнуло выстрелом. Вроде бы не очень громко, но мэтр Ламбре чертыхнулся, потирая ушибленное плечо. Одна из целей-бутылок разлетелась вдребезги, а на стене за ней появилась изрядная выбоина. Мастер тут же быстро "переломил" ружьё, вытряхнул наземь дымящийся цилиндрик с медный кругляшком на донце, вставил новый заряд, "закрыл", взвёл курок — и снова выстрелил!

— От шести до восьми выстрелов в минуту! — не без гордости произнёс Влад, бесцеремонно пихнув Джеймса в бок. — Обычный гладкоствол, из буканьерского ружья по накатанной технологии за неделю переделать можно. Ты представляешь, как теперь будет выглядеть ближний бой?

— Секрет изготовления такого оружия могут быстро разгадать, и тогда шансы сровняются, — скептично заметил Эшби.

— Может, такую машинку где и сделают, — хмыкнул мастер Ламбре. — Да вот насчёт патрона — не уверен. Там такая адская штука, о секрет которой я сам зубы сломал. А ведь я до сих пор считал себя знатоком пороха! Пришлось идти к месье Ланжеру в ученики, — засмеялся он.

Мартин от подобной лести в восторг не пришёл. Едва заметно поморщился.

— Здесь нет ничего особо таинственного для знающего человека, — не слишком довольно проговорил он. — Даже если секрет белого пороха будет охраняться как государственная тайна, европейским химикам понадобится лет двадцать-двадцать пять на разгадку технологии. А если удастся выкрасть документацию...

— Не накаркай, герр гауптман, — хмыкнул Влад.

Джеймс поднял с земли остывший цилиндрик. В середине медного кружка на донышке виднелась маленькая неглубокая вмятинка — будто в этом месте его ударили чем-то тонким и очень твёрдым. С другой стороны в этом же месте, если присмотреться, виднелась небольшая выемка — видимо, сделанная с таким расчётом, чтобы и не пробить медь спусковым механизмом, и вещество запала сдетонировало от удара.

— Да, — согласился Эшби, подкинув цилиндрик на ладони. — С подобным оружием картина ближнего боя изменится весьма существенно. Но всё упирается в ресурсы. Допустим, у нас есть тысяча буканьерских ружей, которые можно пустить на переделку. Но боюсь, мэтру Ламбре на подобную работу понадобятся годы. Даже если ему будут помогать ученики.

— Бросьте, месье Эшби, — отмахнулся француз. — Можно подумать, я единственный оружейник в Сен-Доменге.

— В таком случае я задам ещё один вопрос: скольким из этих людей вы можете довериться? Секрет ведь из тех, что нежелательно выпускать за пределы острова.

— За пятерых поручусь железно. Ещё троих я попросту плохо знаю. Но если вы предусмотрите охрану и подходящее помещение для совместной работы... Согласитесь, месье, — вполне серьёзно сказал старик, — нельзя эту штучку раздавать по разным мастерским. Где-то что-то обязательно стащат.

— Помещение и охрану я гарантирую, — кивнул Эшби, мысленно прикинув, что Галка-то с этим обязана согласиться. Не может не согласиться. — Теперь — материалы. Насколько я понимаю, на некоторые детали этого ...устройства нужна отличная сталь. Приблизительно того же качества, которая идёт на толедские клинки. Мы при всём желании не сможем организовать рейд на Толедо, чтобы привезти вам достаточное количество такой стали.

— А наши запасы в арсенале? — напомнил Мартин.

— Трофеи, — кивнул Влад. — Они самые. Только из Сантьяго и только я один притащил два великолепных клинка. Оба пошли ...на опыты.

— Хорошо — трофеи. Это сейчас. А в дальнейшем? — всё ещё сомневался Джеймс.

— А в дальнейшем — я бы и сам взялся за хорошую сталь, — крякнул старый мастер. — Если уж что-то делать, так делать до конца. Руда вот лотарингская... как бы помягче сказать-то... в общем, не очень годится. Шведской бы достать. Может, даже и не руды, а готового железа. Тут бы я развернулся...

— Об этом уже была речь на совете, — припомнил Джеймс. — Но я постараюсь сделать вопрос поставки железа одним из самых главных. Может, и в Сен-Доменге руда найдётся, кто знает?..

"Может, и найдётся, — думал Джеймс, возвращаясь в Алькасар де Колон. — Не зря ведь Мартин организовал что-то вроде научной экспедиции под охраной индейцев. Но даже если и не найдут железо здесь, оно может найтись где-нибудь неподалёку. И если так, то... как поступит Эли? Особенно если эти земли окажутся испанским владением... Не думаю, что она пойдёт на захват этих земель. Мы их попросту не удержим. Что же тогда?.. Впрочем, пока ещё рановато об этом даже думать. Ружьё нового образца — отличная идея. Влад вроде бы сказал, что с похожими ружьями в их мире до сих пор на охоту ходят? Что ж, если так, то, похоже, вскоре появится ещё один серьёзный аргумент в нашу пользу на предстоящих мирных переговорах".

А ружьё, к слову, ему понравилось. Очень понравилось.

4

"Теперь я знаю, как должен чувствовать себя корабль на стоянке, — думала Галка, нежась в постели. Джеймс ещё спал, и она боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не разбудить его. Устаёт ведь... — Как долго тянется время!.."

Время и впрямь для неё тянулось как резина. Хотя, первый день она почти проспала, поднявшись только к обеду. А к ужину, на удивление всех домочадцев, встретила Джеймса как примерная супруга — в опрятном домашнем платье, с непритязательной, но симпатичной причёской, с радостной улыбкой, а рядом с ней скакал счастливый Жано. Ещё бы: мама целый день дома. "Как прошёл день, милый?.." Для Эшби это был настоящий праздник. Жаль, ненадолго. На следующее утро Галка хоть и соблюла данное слово не заниматься делами, но снова обрядилась в штаны и умотала с сыном пускать в корыто с водой деревянные кораблики. Трудно даже вообразить себе радость двухлетнего ребёнка, когда очередной игрушечный фрегат (больше похожий на обструганную чурку с палочкой вместо мачты и бумажными парусами) "сходил со стапелей" и принимался бороздить "морские просторы". Особенно когда мама умудрялась не очень криво прибить снизу к чурочке свинцовую полоску вместо балласта, и "фрегат" не опрокидывался днищем кверху. Жано — на редкость серьёзный для своего возраста молодой человек — был в полнейшем восторге... Галка вполне разделяла радость малыша, но чувствовала себя опустошённой. Вернее, ей банально не хватало обычной каждодневной нагрузки. Умом она понимала, что, работая в таком режиме, загонит себя в гроб ускоренными темпами. Нервное истощение и в семнадцатом веке не означало ничего хорошего. Но и сидеть сложа руки она уже не могла. Физически. Слишком велика ответственность. Сен-Доменг сейчас похож на корабль, пытающийся найти удобную бухту перед надвигающейся бурей. Если эта бухта не будет найдена, и если пиратская республика не "бросит якорь" до первого шквала, корабль под названием "Сен-Доменг" попросту пойдёт ко дну. А признаки приближающейся бури Галка чуяла всем своим существом.

Рано или поздно война в Европе закончится. Причём, в пользу Франции. И вот тогда король Луи начнёт задумываться — а на кой чёрт ему союзники-пираты? Он ведь и сам круче вареных яиц... Галка, как и многие её люди, получив во владение этот огромный остров, стала строить планы на будущее. Но если у неё не будет "своей гавани", все планы — к чёрту на рога. Не будет будущего ни у неё, ни у её пиратов, ни у Влада с семейством, ни у Джеймса, ни у малыша Жано, ни у сотен детей, родившихся у переселенцев с континента уже на этой земле. Потому каждый час отдыха казался Галке преступлением. Она бы с радостью согласилась помереть молодой, но с твёрдой уверенностью, что её смерть уже ничего не изменит, и Сен-Доменг станет землёй надежды для людей, лишённых достойного будущего у себя на родине. Даже для таких отщепенцев, как бывший лондонский вор Билли Роулинг, ставший адмиралом её флота. Но до этих благословенных времён следовало ещё дожить, и потому Галка мысленно соглашалась с мужем. Неделя отдыха. Или хотя бы один выходной в неделю на будущее. Уинстон Черчилль вроде бы даже во время войны не выходил за рамки рабочего дня и свято соблюдал выходные. Чем она хуже Черчилля?

Галка отдыхала, а вот Джеймс теперь работал за двоих. И, естественно, дико уставал. Но вид жены, к которой с каждым днём возвращалась её былая жизнерадостность, с лихвой компенсировал все неудобства. Он строго следил, чтобы ни один человек с верфи или от Мартина не прошмыгнул мимо него к Галке, и, кстати, сам неплохо справлялся со всеми делами. Даже удивлялся, почему мысль помочь жене на этом поприще не пришла в его голову раньше. Тем более, что Галка осталась очень довольна его решениями по поводу организации производства ружей нового образца. Только одно беспокоило Эшби: Этьен Бретонец, узнав о вынужденном отпуске своего генерала, не пожелал делиться информацией с одним только Джеймсом. Вот так и поставил вопрос ребром: хотите быть в курсе, месье — зовите жену. Не позовёте — я ничего не скажу. Джеймс отказался звать жену, и Этьен, пожав плечами — мол, пока это не срочно — развернулся и ушёл. В дела секретной службы Джеймс раньше не лез, понимая, что это попросту не его епархия. Но подобное поведение Этьена его обидело. Если Галка ему доверяет, то почему Бретонец считает нужным поступать иначе? Одним словом, Эшби не пришёл в восторг, когда на пятый день, уже под вечер, Этьен заявился снова. Причём, судя по его виду, он пересёк весь город чуть ли не бегом.

— Зовите капитана, месье, — безапелляционно заявил с порога запыхавшийся Бретонец. — Дело срочное, не терпит отлагательства!

— Почему я должен прерывать её отдых? — сухо поинтересовался Джеймс, отложив в сторону свои лоции. За три года он перерисовал с экрана ноутбука карты всего побережья Мэйна и островов, да и не только Мэйна. И за право скопировать эти великолепные карты (об истинном происхождении которых мало кто догадывался) штурманы союзного французского флота платили большие деньги. — Надеюсь, ты не принёс весть о грядущем пришествии испанской эскадры?

— Нет, месье. Новость куда получше. Но если вы сейчас же не позовёте капитана, она вас точно прибьёт.

— Этьен, я...

— Чёрт подери, сударь, вы меня слышите?!! — неожиданно взъярился Этьен. — Говорю вам — срочно зовите капитана!

Джеймс, не ожидавший от этого спокойного выдержанного человека такой вспышки, опешил. Видимо, дело и впрямь слишком серьёзно. Не стал бы Этьен по пустякам врываться в кабинет и с такой настойчивостью требовать начальство.

— Хорошо, будь по-твоему, — примирительно проговорил Джеймс, с удивлением глядя на взъерошенного Бретонца. И звякнул в колокольчик. — Джордж, — это уже явившемуся дворецкому. — Пригласите миссис Эшби. Скажите, это по срочному делу.

Джордж, ни слова не говоря, поклонился и исчез за дверью. А мистер Эшби холодно воззрился на француза.

— Я ведь не из какой-то дурной прихоти заставил Алину на время удалиться от дел, — проговорил он, заложив руки за спину и сделав несколько шагов по комнате. — Она взвалила на себя столько, что не выдержало бы никакое здоровье. Потому ты должен понять мою заботу о ней — ведь Алина нужна не только Сен-Доменгу. Она нужна мне и сыну. Желательно, живой.

— Поверьте, месье, вреда от моей вести точно не будет, — усмехнулся Этьтен. — А вот пользы — очень даже много.

— Вот как? И новость из тех, что невозможно доверить никому иному?

— Подумайте хорошенько, месье. Я-то не имею к вам никаких претензий, но в нашем деле никто не может отступать от правил.

С этим Джеймс был согласен на сто процентов, но всё-таки его задевали манеры Этьена. Даже при том, что он немалую долю своей жизни провёл среди грубых пиратов.

— Правила... — не без недоброй иронии проговорил он. — Сразу видно французскую школу. Не обижайся, Этьен — ты ведь знаешь, что я не в восторге от каких бы то ни было служб подобного толка. Но если Алина считает необходимым иметь в Сен-Доменге подобное ведомство...

— Не только необходимым, — в дверях показалась Галка. По последним словам мужа она сразу догадалась, о чём речь. — Сам знаешь, Джек — без разведки мы как без рук... Привет, Этьен!

— Отлично выглядите, капитан, — хмыкнул Бретонец. Отпуск и впрямь пошёл Галке на пользу, кривить душой не пришлось.

— Какие новости? — Галка тут же перешла к делу.

— Хорошие, капитан. Во-первых, я виделся с голландским резидентом. Они готовы вести переговоры.

— Чёрт, отличная новость! — воскликнула Галка, обрадованно потерев ладошки. — А что у нас "во-вторых"?

— Контрабандист раскололся. Посидел в подвале, подумал. Теперь готов на нас работать.

— Две отличные новости в один день! — рассмеялась женщина. — Джек, или в лесу что-то скоропостижно сдохло, или мы опять схватили удачу за хвост!

— Франция может неправильно понять твоё стремление обезопасить торговлю Сен-Доменга, — напомнил Джеймс. Одним из его главных достоинств было умение делать верные, хоть и не всегда приятные выводы.

— Дорогой, а на что люди придумали политику? — улыбнулась Галка. — Вот и применим её по назначению... Этьен, ты ведь бывал в Версале и виделся с королём, не так ли?

— Всего один раз, капитан.

— Можешь сказать, что он за человек и какие аргументы для него будут решающими?..

Ваше Величество!

Прежде всего считаю своим долгом сообщить Вам, что флот Сен-Доменга уже через два месяца будет полностью переоснащён и укомплектован для известного Вам дела. Ходовые испытания флагмана и линкора проведены, корабли показали отличную скорость и маневренность, а относительно их огневой мощи Вы осведомлены не хуже меня. Таким образом в техническом плане исполнению задуманного препятствий нет.

Однако, наряду с хорошей новостью есть и неприятная, о чём также считаю нужным Вам сообщить. Дабы избежать кривотолков и ложного представления о нашем положении, информация должна быть из первых уст. Итак, перед нами встала непростая дилемма. По сведениям, полученным из Кюрасао и Порт-Ройяла, голландцы каким-то образом проведали о нашем предстоящем путешествии и собирают эскадру вторжения. Иными словами, стоит нашему флоту отойти от Сен-Доменга на пару дневных переходов, как в город наведается адмирал Эверстен. Городской милиции и ополченцев, даже при наличии пушек нового образца, хватит ненадолго, и тогда мы рискуем вернуться на пепелище. Либо в голландскую колонию. Франция же в этом случае рискует лишиться надёжного союзника за океаном. В то же время если наш флот останется в гаванях, голландцы не станут с нами связываться, но тогда наш союзнический долг останется неисполненным, что лично для меня является неприемлемым. Нашему государству всего два года от роду, и я, быть может, не столь искушена в международной политике, как Ваше Величество. Однако я осознаю всю полноту ответственности перед доверившимися мне людьми, которая лежит на моих плечах. Мы — не Франция, способная бросить вызов всей Европе и выйти победителем. Потому, исходя из сложившейся невесёлой ситуации, я осмелюсь предложить Вашему Величеству наиболее приемлемые варианты развития событий. Как человек чести, не исполнить свой долг перед Францией я не могу. Следовательно, остаются лишь три варианта. Первый: для охраны Сен-Доменга мы оставляем из нашей эскадры два самых мощных линкора. Недостаток этого варианта в том, что эскадра будет ослаблена, и тогда выполнение нашей боевой задачи может оказаться под вопросом. Второй вариант: Ваше Величество в качестве жеста доброй воли направит в Сен-Доменг два линкора из Бреста или Тулона, либо пять-шесть тысяч солдат и тридцать-сорок пушек нового образца. В таком случае мы будем абсолютно спокойны за Сен-Доменг, и ничто не помешает нам исполнить свой долг. И третий вариант: республика будет вынуждена заключить перемирие с голландцами, с перспективой подписания полноценного мирного договора и направления всех наших сил на противоборство с главным противником — Испанией. Ослабление Испании как в колониях, так и на континенте, приведёт в конечном итоге к ослаблению всей антифранцузской коалиции, и — как итог — приблизит подписание большого мирного договора на самых выгодных для Франции условиях.

Простите за прямоту, Ваше Величество, но я иначе не могу. Я человек военный, предпочитаю не засорять разговор словесными завитушками. Ведение переговоров за спиной союзника, даже не поставив того в известность — это британский стиль, который я, прямо скажем, не выношу. Мне не нужны никакие конфиденции от голландцев. Мне нужен их нейтралитет. Либо твёрдая уверенность в их бездействии за время отсутствия эскадры в Сен-Доменге. Только в этом случае наш флот сможет появиться в нужном месте в нужное время. Если же Вашему Величеству угодно настаивать на продолжении Сен-Доменгом военных действий против голландцев, то в таком случае мне придётся либо рассчитывать на Вашу военную помощь, либо разделить эскадру и поставить под вопрос успех совместной операции наших флотов.

Алина Эшби-Спарроу

Генерал Сен-Доменга

Письмо действительно было больше похоже на реляцию генерала, чем на дипломатическое послание. Но Галка, Джеймс и Этьен, немного поспорив, пришли к общему выводу, что такой стиль подействует вернее, чем вычурные придворные фразы с двойным, а то и тройным смыслом. "Правильно, нечего сопли размазывать", — согласилась Галка. И написала вышеприведенное послание. Письмо уже третью неделю находилось в пути, когда в Сен-Доменге в режиме секретности прошла "встреча в верхах": Триумвират республики принимал директора-губернатора Кюрасао минхеера Яна Донкера. О чём конкретно шёл разговор, можно было догадаться из последующих событий. Голландцы действительно были немножко в курсе планов флота Сен-Доменга, хоть и ничего не знали о конечной цели планируемого рейда. И действительно снаряжали эскадру. О чём французская разведка, надо полагать, исправно сообщала своему королю. Но заключённое перемирие не замедлило положительно сказаться на экономике Сен-Доменга и Кюрасао. Голландский торговый флот был на тот момент самым многочисленным в мире. Потому товары, производимые в "пиратской республике", стали беспрепятственно развозиться голландцами по всем колониям, отчего республиканская казна только выиграла. А город Сен-Доменг мог уже не опасаться нападения голландской эскадры. Неизвестной оставалась реакция короля Людовика: человек он неоднозначный, может воспринять самостоятельность союзника во внешней политике как чрезмерную и нешуточно обидеться. Галке не нравилась роль марионетки. И всё же она отлично понимала, что один на один с "цивилизованным миром" Сен-Доменг не выстоит. Пока.

"Ещё десять-двенадцать лет! — думала она, размышляя над результатами переговоров с голландцами. — Ещё десять или двенадцать лет — и мы сможем играть самостоятельно. Лишь бы у нас были эти годы..."

Десять-двенадцать лет... Галка уже давала себе слово, что пойдёт на всё ради этой форы по времени. А голландец-контрабандист, должен был стать одной из деталей её политической игры. Мартин вовремя подоспел и с пироксилиновым порохом, и с патронами для лёгкого стрелкового оружия. Теперь у пиратов Сен-Доменга есть туз, который можно припрятать в рукаве, зайдя с другой карты.

Если ты слаб — покажи, что силён. Если силён — покажи, что слаб. Этот принцип ещё никто не отменял.

"Подлость? Да, подлость, — Галка всегда точно оценивала свои поступки. — Но если положить на одну чашу весов судьбу одного выдающегося человека, а на другую тысячи жизней доверившихся мне людей, я без всяких колебаний принесу этого человека в жертву. Как бы он ни был мне симпатичен".

Даниэль ван Веерт никогда особенно не обольщался насчёт пиратов. Но если раньше они просто были сволочами, то сейчас это сволочи в квадрате. И в столь неблаговидную категорию входила даже эта любезная женщина в мужской одежде. Сотрудничество! С разбойниками!.. А что ему оставалось делать? Гнить в тюрьме?

Женщина, словно прочитав его мысли, тонко усмехнулась.

— Я вижу, насколько вам неприятно иметь с нами дело, — произнесла она, пробарабанив пальчиками по столу какой-то ритм. — И всё же это лучший вариант из всех возможных — для вас лично.

— Не сомневаюсь, — кивнул ван Веерт. За время сидения в подвале он изрядно оброс и завонялся, но даму, похоже, вовсе не смущает ни его небритый вид, ни тяжёлый запах немытого тела. — Обязательство я подписал, что дальше?

— Для начала напомню, что сорваться с крючка вам не удастся, — честно предупредила пиратка. — За всё время, что мы работаем со своей агентурой, была только одна попытка нас "кинуть". Испанский купец Родриго Монтес Фалькон из Маракайбо. Может, слышали?.. Нет? Ну, тогда не буду вас расстраивать подробным описанием его участи: закончил он весьма плохо. Потому искренне советую вам поберечь здоровье и не делать глупостей.

— Это я понял с первого же намёка, мадам, — криво усмехнулся голландец. — В чём будут заключаться мои ...гм ...агентурные обязанности? Учтите, я знаю в лицо только одного типа, "шестёрку", который должен был передать мне некие бумаги. Так что моя ценность для вас сомнительна.

— О, в этом плане вам беспокоиться не о чем. Вашего контрагента мы тоже хорошо знаем в лицо, и знаем, какие именно бумаги он должен был вам передать. Более того: он здорово помог нам выявить всю их резидентуру. Главное, что о факте нашей осведомлённости пока не знает английский резидент, — со смешком проговорила женщина. — Потому ваши агентурные обязанности по отношению к Сен-Доменгу не будут отличаться от подобных же обязанностей, которые вы имеете перед Англией, — жёстко добавила она. — Да, мы в курсе, можете не округлять глаза. Мои люди зря жалованье не получают... Итак, минхеер Даниэль, поступим следующим образом. Поскольку вас задержала береговая стража, бумаги о вашем задержании были переданы на рассмотрение прокурору. Все эти недели шло разбирательство дела о контрабанде. Но поскольку ввоз контрабанды в Сен-Доменг бессмыслица — у нас нет запрета на те или иные товары, как в некоторых колониях — а вывезти без лицензии вы ничего не успели, приговор будет в вашу пользу. Шхуну и команду вам вернут, выплатят положенную по закону компенсацию. Либо в её качестве бесплатно выдадут лицензию на торговлю нашими товарами. Английский агент, естественно, станет обходить вас десятой дорогой, но его труп благополучно обнаружат неподалёку от того места, которое вы упомянете в записке. Всё это — пока "Бабка Гульда" ещё будет стоять на рейде. А вы, весьма правдоподобно испугавшись возможного ареста, как можно быстрее рейд покидаете. Позаботьтесь, чтобы шорох, поднятый вашим бегством, оказался не слишком громким, иначе о вашем обязательстве перед нами может прознать сам минхеер Донкер. Тогда головы вам не сносить... Всё ясно?

— Вы хотите, чтобы я отвёз ваши чёртовы бумаги в Порт-Ройял? — удивление голландца можно было понять: к чему всё это затевать?

— Не совсем, — сказала пиратка, глядя ему прямо в глаза. — Я знаю, что разведслужба Англии время от времени сливает голландцам разную интересную информацию. Думаю, вы это тоже знаете, потому что слив идёт через вас и подобных вам двойных агентов. Ваша задача заключается в том, чтобы содержимое пакета, который вы получите от английского агента...

— ...который будет убит после передачи мне этого пакета... — ван Веерт соображал очень быстро, понимая, что речь идёт о его жизни. — Я должен передать пакет тому лицу, которое подряжало меня на этот рейд. А уж дальнейшее — на его усмотрение, не так ли?

— Получив то, что вы ему передадите, ваш подрядчик поступит весьма определённым образом, — недобро усмехнулась пиратка. — Дальнейшее — уже моя забота. И поверьте — Голландия от этого "дальнейшего" вполне вероятно только выиграет.

— Перемирие, — догадался ван Веерт.

— Вы умны, минхеер Даниэль. С вами приятно разговаривать.

— А вы опасны, мадам Алина. С вами тоже весьма интересно беседовать, — голландец двусмысленно усмехнулся. — Понятия не имею, что за конечная цель у вашей авантюры, но не завидую тому, против кого она направлена.

— Правильно делаете, что не завидуете, — без тени юмора ответила пиратка, соглашаясь. — Можете даже не теряться в догадках, что и ради чего я делаю. Всё равно ваши выводы будут далеки от истины... Знаете, что общего у пиратов, контрабандистов и разведки? — с усмешкой проговорила она. — Ремесло опасное. Один неверный шаг — и конец, даже завещание не будет времени написать... А теперь, минхеер Даниэль, тюремный цирюльник в вашем распоряжении. Приведите себя в порядок — вам завтра присутствовать на суде...

Если Бог не за нас — мы пропали. Если Бог всё же с нами — мы попали. На всю катушку. Но я уже давно не боюсь будущего. Потому что его не знаю. А круги-то на воде расходятся всё дальше. История меняет курс медленно, но верно. И кто теперь знает, как будет выглядеть этот мир лет через сто или двести? Только Он, Господь...

Никогда не завидовала пророкам. Жить, точно зная будущее, всё-таки страшновато. Может быть, потому они старались если не уйти в пустыню, то держаться подальше от людей?

Паруса к ветру. И полный вперёд, лавируя между рифами и мелями. Есть большая вероятность никогда не преодолеть эту "полосу препятствий", но ради маленького шанса на прорыв стоит рискнуть.

2. Времена и нравы

1

Антонио Ариета.

"Жизнь — дерьмо. А судьба — как портовая шлюха, ложится под каждого, кто готов заплатить. Если платить нечем, она на тебя и не взглянет..."

Ариета, сидя на берегу, бросал камешки в набегавшие волны. Потому что иного занятия для него сейчас попросту не осталось.

Всего год назад он думал, будто его жизнь удалась. Жена, две дочки, свой дом, крепкая лодка. Хорошие уловы в водах около Гаваны. Что ещё нужно рыбаку-баску? Разве только поменьше сталкиваться с напыщенными испанцами, считающими басков дикарями. Ха! Ариета хоть и рыбак, но у него тоже есть какой-никакой герб, шесть имён, положенных дворянину, и череда благородных предков, ходивших в крестовые походы. Пусть он дворянин низшего разряда, из самых бедных, но всё-таки не "чёрная кость". В Стране Басков чуть не каждый — благородный. Вот это-то испанцев и коробит. Они там через одного выскочки, хорошо если отец и дед имели герб... Но беде всё равно, есть у тебя благородные предки, или ты даже имени своего отца не знаешь.

Ровно год назад не стало жены. Нелепая случайность: поранила руку, когда чистила рыбу. В первый раз, что ли? Но этот раз оказался последним. Рыба, видать, попалась больная — как сказал доктор, которого Ариета нарочно привёз из Гаваны... Руку поразил "антонов огонь", зараза распространилась через кровь на всё тело. И за каких-то пять дней Матильды не стало. Ариета неподдельно скорбел по жене: восемнадцать лет вместе, как-никак. Девочки плакали. Казалось, большего горя в их доме и быть не может...

А через неделю пришли французы. И тогда Ариета понял, что может. Ещё как.

Ариета хорошо помнил рейд англичан — когда им удалось взять Сантьяго. Проклятые еретики напали и на прибрежные поселения. Тогда баски, зная, с кем придётся иметь дело, попросту посадили свои семьи на лодки и были таковы. Или — у кого не было лодок — сбежали в лес. Англичане, разграбив их жалкое имущество, сожгли селение и ушли. Невелика потеря. Баски возвели хижины, а через пару месяцев отстроились на пепелище и продолжали жить своей жизнью. Правда, опасное соседство с французскими пиратами вскоре заставило басков перебраться в окрестности Гаваны. Французы же атаковали так стремительно, что рыбаки едва успели укрыться в лесу. Подумаешь — опять пограбят, пожгут дома и уйдут восвояси. Тем более, Гавану-то они тоже взяли, там добыча посолиднее рыбачьих пожитков будет... Напрасные надежды. Над Гаваной развевались флаги с золотыми лилиями, а белизну их полотнищ пятнала копоть от сгоревших домов и кровь убитых горожан. Хоть это и были чёртовы испанцы, но рыбаки-баски им сейчас искренне сочувствовали. На рыбачье селение никто не покушался, и жители начали потихоньку возвращаться в свои дома. Прошёл даже слух, будто французы (ведь такие же католики, не еретики-протестанты, как англичане) объявили Кубу своей колонией, а испанцев выгоняют в три шеи. Что ж, любому баску это как маслом по сердцу: натерпелись за сотни лет. А если французы не будут особенно усердствовать в сборе податей, то даже с ними можно ужиться... Так рассуждал и Ариета. Пока два месяца назад к ним в селение не явился французский отряд. Да не сборщики налогов, а солдаты... Сам Ариета был в море с младшей дочкой, двенадцатилетней Хосефой, управлявшейся с парусом не хуже иного мальчишки. Старшая осталась в доме — после смерти матери хозяйство пришлось вести ей... По словам соседей, явившиеся сперва собрали всех на площади у церквушки, объявили какой-то приказ губернатора, а затем начался грабёж. Французы врывались в дома, забирали всё подчистую, позорили женщин невзирая на возраст... Ариета и Хосефа всю ночь просидели над истерзанным телом Терезы, завёрнутым в рогожу. Не сказав ни слова. По лицам обоих — взрослого мужчины и девочки-подростка — текли редкие тяжёлые слёзы, не приносившие облегчения. Толку от герба и шести имён, данных при крещении, если не можешь защитить своё дитя от надругательства? У соседей — не меньшее горе. Там французы сына убили, там мужа, там — замучили до смерти сестру или дочь. У вдовы Айраола всех трёх сыновей зарубили, а старухе прижигали пятки до тех пор, пока она не сошла с ума... Схоронив старшую дочь, Ариета собрал немного съестного, что осталось после набега этих варваров-лягушатников, погрузил в лодку, посадил туда Хосефу и отчалил, рассчитывая добраться до Флориды. Ему, опытному рыбаку, было не привыкать к таким путешествиям...

Сан-Августин встретил неласково. Ариета не был первым, кто бежал с захваченной французами Кубы. Селению басков, оказывается, крупно повезло, что они жили неподалёку от Гаваны. Французский губернатор, родственник королевской фаворитки Монтеспан, начал с селений в глубинке, принимая все возможные меры для пресечения распространения слухов о зверствах своей солдатни. И лишь затем взялся за окрестности Гаваны. Послушав всего несколько историй от товарищей по несчастью, таких же рыбаков, как и он сам, только испанцев (а впрочем, какая сейчас разница — испанец, каталонец, баск...) Ариета невольно задумался. Для чего такая жестокость? Ведь французы же, не турки! Такие же католики, в те же церкви ходят молиться, а ведут себя так, будто дружно поклялись вконец извести население Кубы...

...Ариета бросил в воду очередной камушек. Погода стояла тихая, ветра не хватило бы наполнить даже парус лодки — единственного его имущества. Строиться на побережье алькальд Сан-Августина почему-то запретил, а в городе всем крыши над головой не нашлось. Так и жили с дочкой в хибарке из пальмовых листьев. Ходили на промысел, да вот продать улов получалось редко. Слишком много рыбаков в одном месте — плохо. Приходилось самим питаться рыбой да бананами. Слава Богу, они хоть достойно прокормиться могут. А недавно пришла целая флотилия рыбачьих лодок, имевших на борту кроме самих рыбаков беженцев из глубины острова — крестьян. Так те вовсе устриц собирают, чтобы с голоду не помереть. И того скоро не хватит, если так пойдёт и дальше. Потому Ариета не удивлялся косым взглядам, бросаемым на него жителями Сан-Августина. Ещё немного — глядишь, начнут гнать пришлых взашей.

— Отец! — от костерка послышался звонкий голосок Хосефы. — Идите ужинать, я рыбы нажарила!

Её стряпня, конечно, совсем не то, что выходило из-под умелых рук Матильды или Терезы, но девчонка старается. Через пару лет, когда в возраст невесты войдёт, может, и научится вести хозяйство как положено.

Если ей позволят дожить до этого возраста. Французы насиловали девчонок и помладше Хосефы...

Жареная рыба, кусок маисовой лепёшки (настоящее лакомство, сегодня удалось обменять свой улов на целых четыре штуки!) — негусто, но и того могло сегодня не быть. Когда налетел шторм, Ариета несколько дней не мог ходить в море, и они с дочерью до нитки промокли в хилой лачуге, стараясь не обращать внимания на бурчавшие от голода животы. Хорошо хоть при первых же признаках надвигавшейся непогоды лодку успели вытащить на берег. И хорошо, что шторм не снёс начисто пальмовые шалашики рыбаков. Тогда пришлось бы снимать мачту, переворачивать лодку, кое-как укреплять и прятаться под ней... Будь проклят этот скряга алькальд!

Свежезажаренная рыба обжигала пальцы, но Ариета не чувствовал боли.

"Надо уходить".

— Что, отец?

Ариета так был поглощён своими невесёлыми мыслями, что не заметил, как сказал это вслух.

— Надо уходить, дочка, — повторил он. — Здесь нам никто не рад.

— А... куда? — Хосефа хоть и славилась среди поселковых девочек как дерзкая на язык, но задавать столько вопросов старшим было не принято. Потому она смутилась от тяжёлого отцовского взгляда.

— Не знаю, — честно ответил Ариета. — В Кампече. Или в Веракрус. Можно было бы в Сан-Хуан, да его пираты, того глядишь, себе заберут... Где разрешат дом поставить, там и осядем. Пока есть рыба в море, с голоду не помрём.

Хосефа отвела взгляд, не решаясь расспрашивать отца дальше.

— Завтра в море выйдем, — Ариета ответил на незаданный вопрос дочери. — Всё, что поймаем, навялим — и в путь. Хорошо бы ещё лепёшек достать, но это уж как повезёт.

— Пекарь Педро из города обещал мне давать по две лепёшки за корзину рыбы, — напомнила Хосефа.

— Держись от него подальше, — нахмурился отец. — Я и раньше, в благословенные времена, слыхал про этого Педро... всякое. А сейчас, когда столько голодных девчонок тут крутится, он и вовсе стыд потерял. Те-то ладно — испанки-голодранки. А ты? Не забывай, кто ты есть!

Дочь закусила губу. Дворянская честь — дело доброе. А слово отца вообще закон. Не забывать, кто такова... Французы ведь не смотрели в родословную Терезы. Им и в голову прийти не могло, что где-то есть на свете рыбаки-дворяне...

— Пойдём в Кампече, — решил Ариета. — Я там бывал, вроде бы можно устроиться.

И замолк. Надолго.

...Неделю спустя рыбачья лодка под парусом уже миновала крепость Сан-Маркос и взяла курс на юг...

Хуанито Перес.

"Вот смешно-то! Ружьё французское, а по своим стреляет!"

Французское ружьё досталось ему в бою. Когда проклятые лягушатники догадались послать в очередной рейд по испанским деревушкам французских пиратов. Из тех, что не рискнули пойти в Сен-Доменг, то есть, отребье из отребья. Ну, а что такое моряк в лесу, Хуанито уже слышал, а теперь увидел воочию. Надо отдать разбойникам должное: драться они умели. В открытом бою. Только много ли навоюешь, если тебя из-за каждого дерева могут огреть по башке, угостить свинцом или рубануть дьявольски острым мачете?.. Так их и перещёлкали, даже на племя не осталось. А ружьё Хуанито снял с плеча француза, так и оставшегося стоять пригвождённым к стволу длинным мачете: мало кто из его односельчан умел метать это оружие не хуже ножа.

Французы меньше, чем полком, не рискуют путешествовать по Кубе. Горит, горит у них землица под ногами. Таких, как Хуанито — тысячи. А могло бы вовсе не быть, если бы лягушатники были поумнее. Вон, как пираты Сен-Доменга. Вроде бы разбойники — а простых людей, что на земле работают, не обидели. Даже налоги вроде бы снизили тем испанцам, кто не пожелал убраться с острова. А ихняя главная пиратка будто бы даже смертную казнь установила за обиду своих крестьян... Может, врут люди. А может, и не врут. Но свой кусок земли Хуанито не променял бы ни на какие Сен-Доменги со всеми сниженными налогами. Если бы не пришли французы.

Поначалу-то вовсе не так и плохо было. Сеньор сбежал, кабальные-то обрадовались, что теперь на себя спину гнуть будут. Вольные, вроде самого Хуанито, имевшие свою землицу — те не больно были рады. Мол, посадят в Гаване вместо губернатора-испанца губернатора-француза, и какой ещё налог тот брать станет... Ну, присягнул Хуанито на верность французскому королю Луису, как вся деревня, и стал жить дальше. А жил он по деревенским меркам весьма и весьма неплохо. За десять лет из бедного арендатора сделался одним из самых зажиточных крестьян Орьенте. Всё своим трудом! А в прошлом году ещё и четырёх негров прикупил — отец-то хоть и крепкий ещё старик, а всё равно годы своё берут. Братья женились и ушли в другие деревни. Так что негры ему вовсе не помешали. Сам Хуанито горбатился на своей земле наравне с ними, и это никого не удивляло. Староста-то тоже пашет-сеет-собирает не чужими руками, хотя сам имеет двух рабов... Так бы, глядишь, и держал Хуанито крепкое хозяйство. Если бы не чёртовы французы и их прихлебатели из своих.

Староста сразу смекнул, в чём его выгода. Потому и натравил солдат на Хуанито — мол, дерзкий вольнодумец, поносил французского короля и — страшно подумать! — даже поговаривал: мол, не мешало бы сеньора вице-губернатора на ближайшем суку вздёрнуть... Когда солдаты ворвались в дом, семья ужинала. Разговаривать с "бунтовщиком" никто не собирался: сразу давай хватать и бить. Хуанито был не из тех, кто позволяет лапать жену и кровянить себе физиономию, но их с отцом всего двое. Двое взрослых мужчин против восьмерых солдат, чьё ремесло — убийство... Как долго его били, Хуанито не помнил. Видимо, сочли мёртвым и бросили на дворе, рядом с трупом отца. Очнулся он от жуткого крика и запаха дыма. Через силу заставил себя разлепить распухшие веки... Горел дом, возведенный своими руками. Дом, в котором — как он надеялся — будут жить его дети и внуки... Крик повторился... Нет. Не будет у него ни дома, ни детей. Хуанито успел ещё расслышать хлопки выстрелов и гогот французов... "Сволочи..." — это была его последняя мысль перед провалом в беспамятство.

Кто, когда и как перетащил его в чей-то дом, осталось загадкой. И вообще, кому могла прийти в голову мысль искать живых на его дворе? Хуанито ещё не скоро смог разумно воспринимать происходящее. Несколько недель окружающие были для него странными тенями на тёмно-багровом фоне, казавшимся ему адским пламенем. А когда вернулась способность соображать, он узнал дом братьев жены. Родственники рисковали, пряча у себя в доме "бунтовщика": если прознает староста, лебезивший перед французами, им тоже несдобровать. Разорением дома и уничтожением семьи Пересов захватчики тонко намекнули, какая судьба ждёт всех непокорных. Но если верить словам — пусть тихим, произносимым лишь по вечерам, в кругу семьи — деревенские были обозлены до опасного предела. Французы выгребали у крестьян всё до последнего зёрнышка, а тех, кто противился — уничтожали с жестокостью, поражавшей даже привыкших к насилию испанцев. Хуанито вообще засомневался в том, что у француза-губернатора всё в порядке с головой. Ибо нормальные люди так себя не ведут даже в захваченной стране. Ну, а когда лягушатник издал приказ о лишении крестьян права на владение земельными наделами — идиотизм полнейший: земля отныне могла принадлежать либо сеньорам, либо церкви — терпение лопнуло. И французы теперь в полной мере осознали на своей шкуре значение испанского слова "герилья". Но первыми на ближайшем суку повисли проклятые французские подхалимы вроде ненавистного старосты.

Горы Сьерра-Маэстра поросли густым лесом. Там можно было бы спрятать целую армию, а не то, что отряды обозлённых крестьян....

— Хуанито! Тебя к команданте!

— Иду...

Команданте у них толковый. Бывший офицер. Бывший владелец красивой асиенды под Сантьяго и изрядного куска земель. Достаточно молодой, тридцати ещё нет. Из благородных, но тоже пострадал от французов и не прочь с ними поквитаться. Именно команданте первым подал идею объединить разрозненные отряды мстителей в единую армию. Получилось далеко не сразу. Хотя бы потому, что не все вожаки отрядов разделяли его негодование по поводу полнейшего бездействия Испании после захвата Кубы французами. Если Санто-Доминго ещё пытались отвоевать, пусть и неудачно, то сюда не был направлен ни один фрегат. А многие вожаки держались того мнения, что Кубу следует возвратить королю Испании. Команданте — умный человек. Многих сумел перетянуть на свою сторону, и потому их ...соединение уже не назвать отрядом. Настоящая армия. И всё же Хуанито сильно подозревал своего командира в желании стать независимым властителем навроде пиратской генеральши.

"А почему бы и нет? — думал Хуанито, направляясь к палатке команданте. — У разбойников получилось, а мы чем хуже?"

— Звали, дон Иниго?

— Звал, Хуанито, — сказал команданте. — Заходи, разговор есть...

Дон Игнасио де Фуэнтес.

"Если бы месье де Грансен был умнее, всё могло бы сложиться по-иному".

Иниго де Фуэнтес был умным и весьма образованным человеком. А также состоятельным и утончённым. В высших кругах Сантьяго он был чуть ли не законодателем мод. Когда пришли пираты, дон Иниго без колебаний и угрызений совести присягнул королю Людовику, как они того требовали. Естественно, пришлось отдать треть имущества. Но пираты во главе со своей дамой-генералом, славившейся благородством по отношению к побеждённым, ушли. А на их место явились французы... Назначение губернатором Кубы месье де Грансена, какого-то там ...юродного кузена королевской фаворитки, вызвало у благородных идальго раздражение. Сперва лёгкое. Подумаешь — король решил угодить своей метрессе, пристроил на кормное местечко её обедневшего родственничка. Но де Грансен принялся выкачивать деньги такими темпами и такими способами, что затмил даже пиратскую славу недоброй памяти Олонэ и Моргана. Купцов грабили дочиста. У свободных земледельцев отнимали последнее, даже зерно, предназначенное для следующего посева, фактически обрекая их на голодную смерть. Рыбаки массово бежали с побережья на своих лодчонках. И только благородных идальго француз пока не трогал. Поставив в Сантьяго вице-губернатором кого-то из своих людей, де Грансен прочно засел в Гаване. А шевалье де Лесаж — тот самый "свой человек" губернатора — оказался хитрой, трусливой и злобной тварью. Едва не попавший в долговую тюрьму на родине, обладатель побитого молью герба, фамильной шпаги, смазливой физиономии, постоянный герой регулярно возникавших в Париже скандалов, связанных с деньгами пожилых, но всё ещё любвеобильных дам. Наконец едва не насильно сосланный в новую французскую колонию. Дон Иниго узнал некоторые пикантные подробности из жизни вице-губернатора достаточно поздно, иначе и ноги бы его в Сантьяго уже не было. Португальские корабли ведь всё ещё заходят сюда, увозят желающих уехать идальго. Три шкуры дерут за перевоз, но жизнь ведь дороже... Однако Фуэнтес даже свёл дружбу с французиком, который поначалу отнёсся к знатным испанцам весьма дружелюбно. О чём впоследствии благородный испанец не раз пожалел.

Когда дон Себастьян де Меркадор разбил голову, упав с лошади на полном скаку, дон Иниго разделял всеобщее мнение о несчастном случае. Поначалу. Потому что на следующий день конюха дона Себастьяна обнаружили зарезанным. Обеспокоенные таким странным совпадением домочадцы велели осмотреть седло. Но седло куда-то странным образом запропастилось, так и не нашли. Ещё через недельку на дона Алонсо Рамиреса по дороге на асиенду напали разбойники. Снова покойник. А ещё через десять дней дон Иниго получил приглашение на светский раут у месье вице-губернатора. Общество собралось блестящее: чуть не вся знать Орьенте. Беседы шли на самые различные темы. Де Лесаж, прекрасный рассказчик, забавлял знатных испанок сплетнями о французском дворе. Благородные сеньоры, бросая на француза взгляды, полные опаски, с деланной непринуждённостью обсуждали виды на будущий урожай и его вероятную прибыльность. Никто и словом не обмолвился о двух "несчастных случаях". Француз, оставив дам на попечение своей легкомысленной, но очень красивой сестры, присоединился к мужскому обществу, и сделал тонкий намёк: мол, месье губернатор планирует заметно расширить права знатных землевладельцев за счёт грязных крестьян. Кое-кто из сеньоров удивлённо округлил глаза, кое-кто даже обрадовался. Но дон Иниго был слишком умён, ему не нужно было долго думать, чтобы понять, чем грозит подобный указ. И не замедлил сообщить своё мнение... Лишь вернувшись в свой городской особняк, дон Иниго словно проснулся. Внезапно со всей ясностью вспомнился взгляд французика — острый, холодный — словно тот прицеливался... Фуэнтеса пробил ледяной пот. В памяти всплыло: обе жертвы "несчастных случаев" за день или два до смерти тоже бывали приглашены на светские рауты у вице-губернатора. Значит, эта сволочь выискивает потенциальных лидеров оппозиции и истребляет?.. А поскольку предосторожность в таких делах никогда излишней не бывает, дон Иниго в спешке переоделся, вооружился, бросился на конюшню, сам оседлал коня (предварительно самолично проверив подпругу) и на ночь глядя выехал прочь из города. Быстрее в асиенду. Забрать жену и сыновей, вооружить самых преданных слуг, взять припасы — и в горы. Не медля ни минуты!

Донья Долорес всё поняла без излишних расспросов. Быстро собрала детей, уложила в несколько мешков (сундуки всё равно бы им только помешали) кое-что из вещей, немного съестного, завязала в узелок шкатулку с драгоценностями. Дон Иниго усадил жену в седло (дамского брать не стали, пришлось сеньоре довольствоваться мужским), подал ей младшего сына, старшего взял к себе. Затем вооружённые слуги во главе со старым верным Гонсало оседлали господских лошадей и отправились следом за хозяевами. А полчаса спустя они увидели за спиной сполохи, похожие на зарницы отдалённой грозы. Только красноватые... Их едва не пристрелили крестьяне, недавно перебившие и ограбившие десяток французских солдат. Но всё вскоре прояснилось, и таким вот странным манером в горах Сьерра-Маэстра образовался ещё один отряд герильи. На сей раз — организованный, под началом отставного офицера.

"Монархисты, республиканцы... — думал дон Иниго, размышляя над предложениями Хуанито. Умный парень. На французов и их приспешников злобствует так, как не злобствовал сам монсеньёр Торквемада на еретиков, но ярость не застилает ему глаза. — Есть даже такие, что вообще не признают никакой власти — анархисты. То есть, обычные разбойники". Если над пойманными французами и их пособниками герильерос устраивали некое подобие суда, и даже приколачивали к деревьям бумагу с приговором, то этот анархический контингент люди дона Иниго убивали на месте. Без всяких церемоний. В этом все отряды герильи были солидарны. Если король Людовик не нагонит на Кубу многие тысячи своих солдат, у сопротивления есть хороший шанс отвоевать остров. Но вот насчёт его дальнейшей судьбы действительно наблюдались разногласия. Благодаря стараниям дона Иниго, ставшего фактически лидером герильи, многие команданте склонились к мнению, что не стоит возвращать Кубу под власть юного Карлоса Второго. Упустил один раз — упустит и во второй. Монархисты же — в отличие от республиканцев, люди в возрасте — как раз и стояли за возвращение под власть Испании и защиту её флота. Дон Иниго подвергал этот аргумент большому сомнению: мол, сейчас Испании не до Кубы, они терпят поражение за поражением в Средиземном море, и не от знаменитого Дюкена, крейсировавшего в Бискайском заливе, а от посредственного д'Эстре. Если бы не голландец Рюйтер, Испания вообще лишилась бы флота. Если, мол, даже Картахену, Санто-Доминго и Сан-Хуан не сумели защитить от пиратов, какие шансы королевского флота победить французов на Кубе — можно прикинуть самим...

Одним словом, за несколько месяцев дон Иниго превратил скопление озлобленных, потерявших всё людей в боеспособную армию. Вот что значит опыт испанского кадрового офицера. Оружие они добывали у врага. Провиант — там же. Активно сотрудничали с крестьянами, которые днём притворялись верными вассалами французского короля, а ночью становились его злейшими врагами. Сколько "лягушатников" повисло на ветвях деревьев вдоль дорог! Ничуть не меньше повисло тех, кто на захватчиков работал. И герилья добилась своего: французы теперь не смели и нос высунуть за стены Гаваны, Сантьяго и ещё пары укреплённых городов поменьше. За пределами этих городов герильерос чувствовали себя столь вольготно, что даже не считали нужным скрываться. Они вышли из лесов и принялись терроризировать окрестности городов, занятых захватчиками...

"Скоро всё кончится, — думал дон Иниго, наблюдая, как его жена, утончённая донья Мария-Долорес Паломар де Фуэнтес, вместе с двумя крестьянками варит кашу на ужин. В лесу все равны. — Лолита чудесная женщина, она с гордостью будет рассказывать нашим внукам об этих незабываемых временах. Но у французов есть в запасе серьёзная карта: пираты Санто-Доминго. Если они нажмут на их генерала, эта сеньора будет вынуждена выступить против нас... Впрочем, если верно всё то, что я слышал о ней от заслуживающих доверия лиц, она найдёт способ отвертеться от подобной низости".

А было бы забавно — провозгласить Кубу республикой и тут же заключить договор с пиратами. Хотя... В обмен на поддержку их флота нужно что-нибудь дать, причём, это "что-нибудь" должно быть достаточно ценным. Куба же попросту разорена годичным правлением французов. Потому дон Иниго де Фуэнтес такой вариант развития событий пока не рассматривал...

2

— Эли, я надеюсь, он шутит?

— Если это шутка, Джек, то из разряда чёрного юмора. Король явно не в восторге от происходящего.

А король Франции Людовик Четырнадцатый и впрямь был далеко не в восторге. Галка отслеживала ситуацию чуть не с первого дня оккупации Кубы французами. Когда с острова побежали купцы, она не удивилась. Из Сен-Доменга они тоже бежали в первую очередь. Некоторые, узнав, что никакого террора против испанского населения там никто не устраивал, потом вернулись, но не в этом суть. Когда побежали рыбаки — тоже можно было понять. Французы не ангелы, и налоги у них чуть не самые высокие в Европе. Но когда толпами побежали благородные идальго, имевшие на Кубе крупные земельные владения и привязанные к острову экономическими интересами, а крестьяне стали массово переквалифицироваться в партизан, это было уже слишком. Вот тогда Галка и написала королю письмо, в котором дотошно перечислила "подвиги" губернатора де Грансена и их неприятные последствия. Написала буквально через несколько дней после отправки другого письма — о предстоящей военной операции. И на днях пришёл ответ. На оба послания... Галка, пропустив протокольную преамбулу, снова внимательно перечитала собственно текст письма.

...Ваша прямота, мадам, заставила нас приятно удивиться. Нечасто в наше время можно встретить человека, который бы говорил монарху горькую правду без всяких прикрас. Нас неподдельно огорчило положение дел на Кубе. Его Превосходительство губернатор де Грансен не счёл нужным упомянуть о нём ни единым словом. Вам, мадам, мы имеем все основания доверять больше, чем господину губернатору. Однако с превеликим сожалением мы должны отметить тот неприятный факт, что проблемы Вест-Индских колоний до сих пор являются неразрешимыми. Месье Кольбер предупреждает, что средств в этом году у нас может не хватить даже на завершение летней кампании в Европе. Отсюда проистекают некие затруднения в решении нами кубинской проблемы. Но, полагаясь на немалый опыт Вашего Превосходительства, мы готовы предоставить Вам право самостоятельно принимать решения относительно вмешательства или невмешательства в дела губернатора Кубы. Нам известны Ваша прямота и честность, мадам, потому мы смело можем доверить Вам решение даже столь деликатной проблемы.

Что же до первого Вашего письма, то мы должны отметить некоторую несвоевременность предлагаемого Вами перемирия с Соединёнными Провинциями Нидерландов, особенно в свете предстоящей совместной операции наших флотов. Однако мы вынуждены признать, что Франция не в состоянии отправить в Вест-Индию два линкора, не говоря уже о просимых Вами пяти тысячах солдат и орудиях. Ослабив наши позиции в Европе, мы рискуем отдалить перспективу успешного завершения войны и заключения выгодного нам договора. Действуйте так, как Вы сочтёте нужным. Перемирие — ещё не полноценный мир, и если произойдёт какой-нибудь досадный инцидент после завершения задуманного, полагаю, Вы не будете сильно расстроены.

Людовик

— "Ваша прямота заставила нас приятно удивиться", — с кривой усмешечкой процитировала Галка. — Ещё бы...

— Король трижды в тексте упомянул твою прямоту — следовательно, она ему не слишком-то понравилась, — сказал Джеймс. — По поводу голландцев... Изящное решение — прикинуться, будто не понял твоего намёка, и высказать свой приказ в форме пожелания... Вообще ты ему пришлась не по вкусу, но он пока должен терпеть твоё своеволие как горькое лекарство. А прозрачные намёки на отсутствие денег для Вест-Индии — это же просто отмашка действовать по своему усмотрению.

— И на свой страх и риск, — добавила жёнушка. — Потому что войны имеют свойство заканчиваться, даже столетние и тридцатилетние. Вот после заключения мира нам и припомнят все наши усмотрения.

— Не уверен, что у тебя нет вариантов действия на этот случай, — Эшби с улыбкой приобнял её.

— Есть, — Галка улыбнулась в ответ. И заговорила по-русски, как делала всегда, когда опасалась чужих ушей. — Только я не собираюсь ждать конца войны, дорогой...

Выход эскадры из гавани Сен-Доменга был назначен на пятое марта 1677 года.

Нейтрализовав голландцев перемирием, Триумвират мог не опасаться подвоха с этой стороны. Голландцы же тихо радовались тому факту, что теперь им больше не нужно бояться кораблей под республиканским флагом — ибо пираты, не перебравшиеся в Сен-Доменг и оставшиеся верными флагу Франции, не имели достаточно мощных кораблей, которых не стыдно было бы бояться. Нейтральные англичане гадили исподтишка, но больше Франции, чем Голландии. А испанский колониальный флот был так потрёпан — пираты, мягко говоря, очень сильно затруднили морское сообщение между Испанией и её американскими владениями — что даже если и соберётся эскадра для вторжения в Сен-Доменг, то, во-первых, не скоро, а во-вторых, пушек форта и сил городской милиции для решения этой проблемы хватить должно. Тем более, что спущенные со стапелей верфи сторожевики-"барракуды" были способны всей стаей доставить большие неприятности любому потенциальному захватчику. А их-то как раз и оставляли "на хозяйстве".

И всё-таки Галка беспокоилась. У неё возникло пока ещё смутное предчувствие... Нет, не опасности. Просто нехорошее, гаденькое такое чувство, словно ей предстояло войти в чей-то неопрятный дом. Или на корабль какого-нибудь капитана-засранца. Но ведь речь шла о военном походе. В чём же дело?.. Галка в тысячный раз мысленно "перебирала" все детали подготовки к рейду и не находила причин для волнения. Значит, дело не в её людях и флоте.

"Если верить Этьену, как раз сейчас стоит ждать известий с Кубы, — думала Галка. — Положение у них, мягко говоря, хреновое..."

Когда около полудня первого марта на бастионе крепости подняли сигнальный флаг о приближении военного корабля, Галка ничуть не удивилась. В порт не пошла. Если это французики с Кубы, пусть сами к ней в Алькасар де Колон являются. А это и впрямь был корабль, явившийся из Сантьяго. Большой пятидесятипушечный фрегат, вооружённый, кроме всего прочего, четырьмя нарезными орудиями. Вот такие фрегаты и превратили год назад доселе неприступные укрепления Гаваны в кучу щебня. А этот носил помпезное название "Гордость Франции" и имел на клотике генерал-губернаторский вымпел... Заметив этот вымпел, Галка зло рассмеялась.

— Думаешь, они сейчас будут просить о помощи? — с сомнением проговорил Джеймс.

— Думаю, они пришли её требовать, милый, — нехорошо усмехнулась миссис Эшби. — Ну, ладно, пусть идут...

Пока французов мурыжили таможенные офицеры, пока они, злые словно черти, добирались на шлюпке до берега, пока явились наконец в резиденцию генерала Сен-Доменга, прошло не меньше трёх часов... Галке ещё в своём родном мире приходилось кое-что читать об эпохе Людовика Четырнадцатого, а здесь и вовсе довелось лично столкнуться с весьма колоритными персонажами вроде сьера де Шаверни. Которого, к слову, хоть и не посадили в тюрьму, но от двора всё же удалили. Однако спесь, ставшая чуть ли не визитной карточкой подданных Короля-Солнца, всегда приводила Галку в изумление. Франция, конечно, сильнейшая держава Европы, но зачем же нагло переть, словно танк, не разбирая дороги? Так ведь и на мину напороться недолго. Эти же господа вполне оправдали ожидания пиратской адмиральши насчёт спеси. Сам губернатор Кубы де Грансен, и вице-губернатор, шевалье де Лесаж. Собственными персонами, так сказать.

— Мадам, — оба француза неохотно изобразили нечто вроде почтительного поклона — всё-таки перед ними глава государства, а не наместник короля.

— Рада видеть вас, господа, — как были насквозь фальшивы и протокольны поклоны французов, такой же была и радость генерала Сен-Доменга по поводу их визита. — Присаживайтесь, — Галка кивнула на резные испанские кресла. — Разговор, судя по всему, обещает быть непростым во всех отношениях.

Де Грансен, мужчина лет сорока (наверняка моложе, Галка до сих пор судила о возрасте по стандартам своего времени), был одет в светло-голубой шёлковый камзол с вышивкой мелким жемчугом. Парик, изделие парижских куаферов, обязан был в должной мере подчёркивать благородство облика своего владельца, но в коварном южном климате только заставлял оного владельца немилосердно потеть. Галка мстительно усмехнулась: пусть пособлюдает приличия, пусть взмокнет как следует. За то, что он вытворял на Кубе, это самое малое наказание.

— Мадам, наш визит в Сен-Доменг вызван насущной необходимостью, — без особой приязни проговорил де Грансен, сжав в ладони резной набалдашник драгоценной трости. — Я полагаю, вам известно положение дел во вверенной мне колонии?

— Известно, — Галка выглядела совершенно спокойной. Пусть француз выговорится. Он ещё получит свою порцию ...э-э-э ...неприятностей. Дайте только время.

— В таком случае не будем тратить время на излишние разговоры, — сурово произнёс де Грансен, развеяв Галкины надежды на то, что он сейчас начнёт пространно расписывать свои проблемы. — Нам нужны ваши линкоры, четыре тысячи человек и двадцать орудий.

— Всего лишь? — женщина удивлённо приподняла бровь, позволив себе ледяную усмешку. Что ж, если он не желает затягивать разговор, можно и поторопить экзекуцию. — С вашей стороны, граф, это просто бесподобная наглость.

— Мадам! Что вы себе позволяете?! — вспылил де Грансен. — Разве не вы обещали его величеству всемерное содействие французским войскам в Вест-Индии?

— Я, — кивнула Галка. — А разве не вы, сударь, получив в управление такую богатейшую колонию, как Куба, умудрились всего за год довести её до полного упадка?

— Мадам, мы будем обсуждать мою политику управления Кубой, или количество предоставленных вами солдат для наведения порядка на острове? — господин губернатор перешёл на повышенные тона, искренне полагая, будто генерал Сен-Доменга — должность не выше его собственной. К тому же, это всего лишь женщина. — Проблема Кубы в том, что там всё ещё слишком много испанцев. Если мы избавимся от них, проблема будет решена раз и навсегда!

— Извините, — ядовито улыбнулась Галка. — Если вы собираетесь решать проблемы Кубы такими методами, то, боюсь, вы ошиблись адресом. Ближайшая мясная лавка на соседней улице.

— Прекратите издеваться! — рявкнул господин губернатор, послав куда подальше всю свою вежливость и хороший тон. — Я явился сюда не как проситель, а как доверенное лицо его величества! И вы, мадам, как лицо, всем обязанное его величеству, должны без колебаний действовать в интересах Франции! Я не прошу — я приказываю вам отправить свои войска на подавление мятежа!

Вот уже больше шести лет Галка находилась, так сказать, на руководящих должностях. Всякое бывало. Но лишь сейчас её посетил приступ самого настоящего генеральского гнева. Явился он сюда не как проситель, понимаешь... Сен-Доменг фактом своей независимости действительно во многом обязан королю Франции. Но это совсем не означает, что какой-то высокопоставленный охламон, профукавший всё, что только можно, имеет право ей приказывать.

— Сядьте, — ледяным тоном проговорила она. Де Грансен и правда вскочил, надеясь впечатлить даму своей экспрессией. И, когда он, явно озадаченный её реакцией, действительно вернулся в кресло, заговорила снова: — Прежде, чем продолжить наш разговор, давайте проясним пару моментов... Во-первых, кто вы такой, чтобы на меня орать?

Вопросик был ...как бы это помягче выразиться ...риторический. Де Грансен попросту лишился дара речи, и потому ответить на него не смог. Но его молчаливый спутник... Галка внимательно наблюдала за обоими гостями. И шевалье де Лесаж показался ей куда опаснее, чем его шеф. Ну, не повезло человеку с роднёй при дворе, что поделаешь, оттого и карьера не столь блестящая. Однако умён был, гадёныш. Умён, беспринципен, труслив, и потому опасен. Потому и молчал. Тем не менее, Галка продолжала экзекуцию.

— Во-вторых, — сказала она, — может быть, вы объясните мне, почему я должна решать проблемы вверенной вам колонии в ущерб собственным интересам? У меня и без вас головной боли хватает.

— Франция!.. — вскричал совершенно взбешённый де Грансен. — Франция рискует лишиться Кубы, если мы упустим время!

— А кто в этом виноват? Неужели я? — издевательски поинтересовалась Галка.

— Не вы! — заорал губернатор, срывая голос. — Не вы, чёрт вас подери! Но эти чёртовы разбойники уже вышли из лесов и грозят городам — последним укреплениям, где мы ещё можем находиться в безопасности! И ваши интересы, мадам — ничто перед интересами Франции и её подданных! А если вам угодно издеваться надо мной, то можете быть уверены — его величество вскоре узнает о том, как вы блюдёте свои обязательства!

— Можете не беспокоиться, — улыбнулась Галка. — Три месяца назад я уже отписывала его величеству о том, как вы блюдёте его интересы на Кубе. Так что ещё неизвестно, каков будет ответ Версаля на вашу истерику.

— Ваша дерзость, мадам!..

— Хватит! — жёстко отчеканила Галка, резко поднявшись с кресла. — Я год назад пожертвовала своими людьми и кораблями во имя интересов Франции. А вы, сударь — да, лично вы! — всё просрали, и ещё смеете что-то от меня требовать!.. Моя дерзость! Ха! Моя дерзость — ничто по сравнению с вашим идиотизмом. Только идиот, получив Кубу, мог слить её в выгребную яму! И только абсолютный идиот способен думать, будто положение можно исправить военной силой!

— Раз уж разговор зашёл в этом ключе... — де Грансена просто трясло. Он снова вскочил. Его спутник неспешно поднялся и тенью пристроился позади начальника. — Обещаю вам — я этого так не оставлю. Вы сделали ошибку, позволив себе подобное отношение к моей персоне. Роковую ошибку, мадам!

— Советую вам покинуть гавань ещё до захода солнца, — тон Галки снова был любезен и холоден. — Так будет лучше для всех, и в первую очередь для вверенной вам колонии.

Уходя, де Грансен так грюкнул дверью, что затряслись китайские вазы, стоявшие на подставках по обе её стороны. Галка, тяжело вздохнув, опустилась в кресло. "Ну ничего себе! — думала она, чувствуя, как вся закипает от злобы. — Испанцев ему на Кубе много, видите ли! Хотел прикрыть нами свою задницу от партизанских пуль? А хрен тебе за щеку, скотина!" И всё же она чётко осознавала, что нажила себе серьёзного врага. Ведь рано или поздно ей придётся навестить Версаль, а де Грансен — кузен госпожи де Монтеспан, любимой "султанши" короля Людовика...

— Надеюсь, он ничего не сломал?

— Ой, Джек, прости, я совсем забыла, что ты в соседнем кабинете, — Галка провела ладонями по лицу, словно снимая налипшую паутину. — Ужас! Никогда не думала, что король Франции может назначить на такую должность клинического идиота. Де Шаверни хоть умный был...

Джеймс покачал головой.

— Эли, ты хоть понимаешь, что с этого момента тебе придётся ходить под охраной? — спросил он.

— Я не могу позволить себе такой роскоши как охрана, дорогой, — устало вздохнула Галка. — Братва обидится.

— Если объяснить нашим людям, в чём дело...

— Джек, вот только не хватало, чтобы братва взъелась на французов, — Галка взяла мужа за руку и потёрлась щекой о тыльную сторону его ладони. — Особенно сейчас. Придётся чаще оглядываться по сторонам, — улыбнулась она.

— Эли, — Джеймс потянул её за руку, и Галка поднялась с кресла. — Эли, обещай мне быть осторожной.

— Обещаю, — грустно усмехнулась жёнушка.

"Обещаю, — мысленно повторила она. — Только гарантировать ничего не могу, милый..."

"Гордость Франции" не стал дожидаться заката — поднял якоря сразу же, как только высокородные господа оказались на его борту. А его капитан, месье Латур, с хитроватым прищуром старого морского волка наблюдал, как господина губернатора буквально распирает гнев. Но и этот старый волк, хорошо представлявший себе, кто такие пираты, даже вообразить не мог, насколько всё запущено.

"Да кто она такая? — думал де Грансен, спустившись к себе в каюту и там наконец дав волю своей ярости. — Безродная тварь, разбойница, подстилка пиратская! Какую ошибку совершил его величество, внушив ей какие-то иллюзии относительно независимости Сен-Доменга!.."

Дверь тихонечко скрипнула. "Кого ещё чёрт принёс?" — гневно вскинулся де Грансен. Но тут же взял себя в руки, ибо чёрт принёс шевалье де Лесажа. А он, губернатор, неподдельно уважал этого весьма неглупого человека. И даже — чего греха таить — немного его побаивался. Ведь если раньше шевалье был просто аферистом, то сейчас его стали замечать в обществе неких иезуитов. А сочетание преступного ума с иезуитами всегда настораживало.

— Ваше превосходительство, — учтиво поклонился де Лесаж. — Могу я высказать своё скромное мнение по поводу случившегося?

— Вы весьма кстати, шевалье, — надменно проговорил губернатор. — Будьте любезны, — он кивком указал на второй стул.

Де Лесаж не заставил себя упрашивать и присел, изящно откинув полы камзола. Вообще хорош, мерзавец. Не зря ведь на него так клевали парижские дамы. И умён к тому же. Интересно будет его выслушать.

— Итак, шевалье, я весь внимание, — сказал губернатор.

— Я оказался прав насчёт несвоевременности ваших требований, ваше превосходительство, — без тени смущения ответил этот красавчик. — Судя по тем обрывочным сведениям, что мне удалось здесь добыть, эскадра Сен-Доменга готовится выйти в какой-то весьма ответственный рейд. Мадам просто не имела права разделять силы.

— Вы её защищаете, шевалье? — нахмурился де Грансен.

— Ни в коей мере, — обворожительно улыбнулся де Лесаж. — Однако на вашем месте я бы действовал более изощрённо.

— Вы бы обольстили эту даму, — криво усмехнулся его шеф.

— Она для этого слишком умна. Но у любого человека есть слабые места.

— Её семья?

— Боюсь, тот, кто хотя бы попытается причинить вред её семье, недолго заживётся на свете. Я наслышан о ней, эта женщина при необходимости без раздумий пустит в ход нож, пистолет или своих разбойников. Нет, ваше превосходительство. Есть куда более действенный, безопасный, хоть и небыстрый способ уничтожить эту даму...

3

Французский офицер умирал мучительно и долго. Причём, достаточно мучительно и достаточно долго, чтобы выложить сведения о численности гарнизона Сантьяго и его оснащённости. Дон Иниго ничуть не удивился пыточному мастерству Хуанито. Этот малый, ставший его правой рукой, видел свою семью превращённой по прихоти французов в пепел. Потому его жестокость ещё можно было понять. Но дон Иниго никак не мог привыкнуть к тому, что Хуанито потрошит пленных лягушатников с совершенно спокойным лицом. Будто исполняет обыденную крестьянскую работу. У Фуэнтеса тоже болело сердце при виде истерзанной земли и не менее истерзанных людей. Крестьяне гибли не только от рук французов. Десятки деревень вымирали от голода и болезней. В десятки мелких городов, умудрявшихся месяцами держать оборону против захватчиков, французы входили только после того, как умирал голодной смертью последний защитник. Поля зарастали сорной травой, по деревням бегали одичавшие собаки, пожиравшие непогребённых мертвецов и нападавшие на живых... Отец Доминго, ушедший в лес вместе со своей паствой — точнее, с теми из паствы, кто остался в живых — только крестился и повторял: "Это гнев Божий. Да пошлёт нам Всевышний мужества принять его и пережить". Дон Иниго не спорил со священником вслух, но каждый раз, когда герилья истребляла очередной карательный отряд, кощунственно думал: "Вот вам мой гнев. Чем он хуже Господнего?" Но чтобы спокойно резать на части человека, пусть даже врага — до такой степени душа дона Иниго ещё не окаменела. Может быть, потому что его семья при нём? Может быть, потому, что донью Долорес не насиловали всем скопом и не сожгли заживо вместе с сыновьями? Будь трижды благословен тот миг, когда он сумел верно понять предупреждение, посланное небесами...

Дон Иниго никогда раньше не замечал за собой способности внушать людям веру в свою правоту. Да он и не пытался. Не было необходимости. А сейчас, всей кожей, всей душой, полной мерой ощутив боль и ненависть — он это мог. Боль и ненависть придавали ему сил. Боль и ненависть отливались в пламенные слова, прожигавшие очерствевшие души лесных мстителей до самой основы. Боль и ненависть дона Иниго была и их болью и ненавистью. Потому под знамёна дона Команданте — как его уже прозывала вся Куба — с каждым днём вставало всё больше людей. И не только крестьян. А в последнее время — не только испанцев. Каково же было удивление дона Иниго, когда один из отрядов герильи, который они застали за активным уничтожением карателей, оказался укомплектован ...французами, сбежавшими из Сантьяго! Эти французы, обнищавшие ремесленники, которых за долги отправили на Кубу в бессрочную кабалу к новоиспеченным властителям острова, попросту не имели выбора. Хозяева так активно принялись вынимать из соотечественников жилы, что люди взвыли. И, наслушавшись о герилье, отреагировали так, как и следовало ожидать: сбежали в лес. "А что было делать, месье? — вопрошал дона Иниго командир отряда, невысокий костлявый француз по имени Венсан. — Горбатиться на дядю от зари до зари, а потом всё равно под забором с голодухи подыхать? Не, мы не согласные. Если уж подыхать, то красиво!" Дон Иниго опасался "подставы", но Хуанито категорически отверг эту версию. "Не похоже, — сказал он, отрицательно покачав давно не стриженой головой. — Больно они тощие. А своих лягушатники так кормят, что они даже ради дела не стали бы отказываться от еды, хоть бы и на пару деньков. Да и руки у них не беленькие, уж я-то на своём веку повидал". Кроме того, мысленно добавил дон Иниго, этим французам теперь отрезаны все пути назад. Как ни крути, а они подняли оружие против своих кровных сородичей. Так что боль и ненависть у них теперь были одни на всех...

— Полторы тысячи солдат, — повторил дон Иниго. — Двадцать пять орудий, обращённых в нашу сторону, из них четыре пушки нового образца. Но у этих пушек есть один недостаток: они хороши против крепостей и больших кораблей, но малоэффективны против пехоты... Ах, если бы Испания послала нам в помощь свой флот, я бы первым крикнул: "Да здравствует король Карлос!"

— Французы что-то кораблей в бухту тоже не торопятся нагонять, — довольно усмехнулся Хуанито. — Пираты их пошлют подальше, если уже не послали: охота им влезать в чужую мясорубку, с которой ничего не поимеешь, кроме пули в лоб? Самое время напасть, дон Иниго.

— Их полторы тысячи — и нас полторы тысячи. Но они сидят за стенами, а мы в чистом поле... Нет, Хуанито. Нужно вынудить их дать генеральное сражение. Выманить из города.

— Делов-то! — хохотнул Хуанито. — Они ж не знают, сколько нас, правда?

— Вот тут ты прав...

Волна гнева и ярости прокатилась по Кубе от восточного побережья до западного.

Взятие Сантьяго не составило большого труда и, вопреки ожиданиям дона Иниго, обошлось меньшим количеством жертв. Вице-губернатор де Лесаж может и был неплохим интриганом, но вот военными дарованиями Господь наделить его забыл. Оттого, завидев вышедший из лесу и становящийся боевыми порядками отряд численностью человек пятьсот, он решил одним ударом раздавить этих наглецов. И отправил за стены города тысячу двести солдат... Для него и для этих солдат, преследовавших "разбойников", которые не выдержали первой же атаки и побежали обратно к лесу, фланговые удары лёгкой конницы оказались огромным сюрпризом. Исход сражения был предрешён. Герильерос ворвались в город "на плечах" бегущего противника. В порту началась паника. Немногим удалось сесть на корабли, тут же отплывавшие из гавани. Шевалье де Лесаж сбежал одним из первых. А вот тем многим, кто не успел это сделать, мягко говоря, не повезло. Ибо восставшие устроили в городе чудовищную резню, вымещая на французах свою боль и ненависть...

Но Сантьяго — это ещё не вся Куба.

...Волна катилась с востока на запад, сметая на своём пути все препятствия. Чем ближе она подбиралась к Гаване, тем сильнее становилась. К прославленному дону Команданте присоединялись все, кто мог. За оружие взялись даже женщины и подростки. Кому не хватило трофейных ружей, точили мачете. И к стенам Гаваны подошла армия численностью в несколько тысяч человек.

Губернатор де Грансен, оставив город на попечение коменданта крепости, удрал, даже не дожидаясь начала сражения. "Гордость Франции" поднял паруса задолго до рассвета.

Верно умные люди говорят: посеешь ветер — пожнёшь бурю. Де Грансен же почему-то не пожелал воспользоваться своей законной долей этого урожая.

4

...Ваше Величество, положение сложилось крайне неприятное. Если бы я могла вмешаться раньше, мы не столкнулись бы сейчас с этой проблемой. Но в данный момент ситуация именно такова: Франция, благодаря ошибкам и просчётам известных Вашему Величеству персон, не удержит Кубу ни при каком раскладе. Время упущено. Факт малоприятный. Ещё менее приятной мне видится перспектива возвращения Кубы под власть испанской короны. Потому единственно приемлемым в данном случае вариантом будет поддержка с моей стороны лидера республиканской партии — дона Иниго де Фуэнтеса. Дон Иниго пользуется безграничным доверием населения Кубы, его победа — дело ближайшего времени. Он ярый сторонник провозглашения независимости Кубы. И, хотя его ненависть обращена против Франции, я не думаю, что он откажется принять нашу помощь. Куба дотла разорена бездарным управлением и войной, а мы как раз взяли два конвоя с мексиканским зерном, которое нам попросту некуда девать: свой урожай в прошлом сезоне оказался достаточно велик. Таким образом мы приобретём известное влияние на кубинского лидера, а Франция сможет сохранить лицо, не позволив Испании вновь утвердиться на Кубе. И поверьте, Ваше Величество, нам не пришлось бы сейчас выбирать из двух зол, если бы некие должностные лица больше думали о престиже Франции, и меньше — о своих личных амбициях...

Эскадра Сен-Доменга вышла точно в срок и, миновав пролив Мона, взяла курс в открытый океан. В Европу. Исполнять союзнический долг. Но флотилии Тортуги и Пти-Гоава — Северная и Западная эскадры — оставались на месте. Для европейского театра военных действий они были слабоваты, а вот для Мэйна — в самый раз, чтобы отбить у соседей охоту зариться на пиратскую республику. А капитан Жан Гасконец, получивший под своё управление Тортугу, и рад был, и не рад. С одной стороны он тут теперь вроде как за главного, а с другой — это ж какие нервы надо иметь, чтобы за всем поспевать и не чокнуться! Ну, четыре месяца не такой большой срок. А там уже основная эскадра вернётся.

Тем не менее, забот хватало. Жан уже устал составлять списки выловленных в море кубинских рыбаков, которые, отчаявшись устроиться во Флориде, пытались на своих судёнышках добраться до континентальных испанских владений. И многие из них попадали прямиком в объятия пиратской береговой охраны. Своей властью губернатора Тортуги и западной части Сен-Доменга ("Во дела! Раньше и помыслить не мог, что взлетит так высоко!") Жан велел этим рыбакам селиться в окрестностях Кайонны, Пти-Гоава, Пор-де-Пэ и прочих поселений. Что было очень кстати: многие здешние рыбаки завербовались на корабли и ушли в поход вместе с генералом. Испанцы вначале дичились, сторонились местных. Но, когда их уловы стали скупать на корню ещё в гаванях, да не за гроши, а за серебро, дичиться быстро перестали...

Двенадцать ливров! Двенадцать полновесных серебряных ливров за восемь корзин отборной рыбы!

Поначалу Ариета, узнав здешние цены на продукты, приуныл. Тут хоть с утра до утра в море болтайся, не хватит даже самому прокормиться, не то, что дочку содержать. Потому и тянул жилы. Больше рыбы — больше медяков в кошеле. Но двенадцать ливров... К тому же, он ещё никогда не видел пиратской деньги. С одной стороны цифра и надпись по-французски, с другой — герб. Диковинный герб: кораблик, а под ним скрещённые сабля и абордажный крюк. Хорошее серебро, хорошая чеканка... Повертев в руках пиратские деньги, Ариета восемь ливров тут же упрятал в горшок и заложил в ямку под своей кроватью. Так, глядишь, и на достойную жизнь накопить можно! С двумя монетами отправил Хосефу в лавку. Раз уж такое дело, почему бы не отметить? Дочка вернулась, нагрузив корзину так, что едва её волокла. Ещё и сдачу притащила — несколько медяков с таким же гербом на аверсе... Местные — по большей части французы, понятно — не сильно радовались чужакам. Но попривыкли, даже здороваются при встрече. За неполный месяц Ариета подсобрал немало денег. Уплатил положенный налог (с ума сойти — в конторе с точностью до су знали, сколько он заработал!) Получив на руки бумажку с печатью, подтверждавшую сей факт, он подсчитал чистую прибыль... и решил, что останется здесь на какое-то время. На Кубе война, там сейчас не до рыбного промысла. А после... Своим помочь — дело святое. Только если в кармане будет позвякивать серебро, это тоже будет вовсе не лишним.

Ариета забросил сеть. Солнце, ветер и морская вода за годы выдубили его кожу, он мог не бояться ни того, ни другого, ни третьего... Сеть не такая уж и тяжёлая, случалось вытаскивать за раз и больше. Но Ариета твёрдо знал, что в этом нет ничего страшного. По здешним меркам его заработок был невелик, однако его хватало на всё необходимое, и ещё изрядно оставалось. Если пару дней будет плохой улов, можно спокойно перебиться. Рыбак только криво усмехался. Его спокойствие и достаток обеспечивали те, кого он ещё недавно считал своими смертельными врагами — пираты. Даже сейчас Ариета видел на горизонте паруса корабля. Далековато, но баск мог поклясться, что на клотике у него развевается трёхцветный флаг этой странной республики. Пираты... Какая сила могла превратить банду грабителей, насильников и убийц в настоящую армию? Что заставляет разбойников беречь эту землю, словно они все дружно зарыли здесь награбленное? Ариета не знал ответов. Он видел только результат... и благодарил всех святых за это превращение. Не будь его, что бы он сейчас делал?

Рыба живым серебром сверкала в сетях. Корзины четыре он сегодня сможет продать, а то и больше... Нет. Сегодня он ничего не положит в заветный горшок. Даже кое-что оттуда вынуть придётся. Надо Хосефе праздничную юбку купить, как она хотела — с кружевом. И корсаж. И новую рубашку. И башмачки. А что делать? Невеста растёт. Будет в чём в церковь по воскресеньям ходить. Обноски, они хороши, когда рыбу чистишь...

Чуть ли не впервые после смерти жены и старшей дочери Ариета не боялся завтрашнего дня.

Ничего себе — гость! Хорошую же парочку для переговоров они составляют: безродный пират и один из знатнейших майя! Впрочем, Жан Гасконец давно готовился познакомиться с этим типом лично. Дон Хуан Коком. Фамилия подревнее некоторых испанских, это семейство некогда владело всем Юкатаном и землями южнее. Сто с лишним лет назад монах Диего де Ланда и присные едва не извели этот род под корень. А за компанию — практически всех майя, владевших тайной загадочной письменности, и почти все их рукописные книги. Что удивительно — де Ланда не поленился записать значение майянских иероглифов, но сделал это так путанно, что учёные разобрались в его ребусах лишь четыре века спустя. Капитан Жан по прозвищу Гасконец всего этого не знал. Он и всех тонкостей этой дипломатической игры тоже не знал. Он знал только, что ему следует оказать всяческое содействие дону Хуану, если он решится выступить против испанцев на Юкатане. А уж как оказывать это содействие — принимай решение сам, ты же капитан, в конце концов!

Индейский принц оказался невысоким плотным мужчиной лет тридцати с небольшим. Он явился, разумеется, инкогнито. Жану случалось видеть во время рейда на Мериду повреждённые временем и людьми каменные индейские изваяния. Явившийся к нему сеньор выглядел родным братом тем индейцам, что послужили моделями для древних юкатанских скульпторов. Носатый, смуглый, но в чёрном испанском камзоле и с подстриженными на испанский же манер иссиня-чёрными волосами. Красивый серебряный крест, надетый на изящную цепь поверх камзола, вполне ясно говорил о религиозных пристрастиях гостя.

— Да, я католик, — на отличном французском проговорил гость, когда была окончена церемония представления. — Причём, искренне верующий, хотя, некоторые испанские сеньоры, с коими я имел честь быть знакомым, до сих пор в этом сомневаются.

— Для нашего дела, сударь, это неважно, — крякнул Жан. — Вы уж извините, дон Хуан, я человек простой, политесу не обучен.

— Буду иметь это в виду, — тонко улыбнулся индеец. Он прекрасно понимал, что дама-пиратка не поручила бы столь ответственные переговоры никчёмному человеку. Этот капитан — невоспитанный простец? Пусть, лишь бы он был достаточно умён и хитёр. Впрочем, другие надолго в капитанах не засиживаются. А на его грубые манеры можно не обращать внимания. — Итак, месье капитан, если вы желаете обойтись без излишних деталей — извольте. Я получил письмо от мадам генерала и выехал, едва лишь подвернулся случай. Моё отсутствие не должно вызвать подозрений, иначе все усилия пойдут прахом.

— Тогда не будем отвлекаться на всякие там предисловия, дон Хуан, — пиратский капитан широким жестом пригласил гостя присесть. — Раньше начнём — скорее управимся...

Дон Хуан Коком покинул Кайонну далеко за полночь, на борту маленького голландского шлюпа. Покинул в твёрдой уверенности, что их безумная затея почти обречена на провал. Но из-за этого "почти", из-за не менее безумной надежды на этот маленький шанс, он готов был рискнуть... Сен-Доменг ведёт войну с Испанией, а Юкатан — не Куба. Здесь пираты могут совершенно открыто помочь как оружием, так и поддержкой флота. Хватит даже тех нескольких фрегатов, что находились в распоряжении капитана Жана. А в обмен — они ведь ничего не делают бескорыстно — дон Хуан гарантировал союз и помощь войсками. Майя отличные воины. Они сильны там, где у пиратов как раз слабовато — на суше. А если они будут обучены воевать по-европейски и получат хорошее оружие...

Тонкая, загадочная, едва заметная улыбка нарушила каменную неподвижность смуглого лица, словно скопированного с древних фресок в покинутых городах. Похоже, эти люди, умевшие быть жестокими и беспощадными и постоянно бросавшие вызов судьбе, совершенно разучились думать о возможном поражении. А может быть, именно в этом секрет их везения? Не зря же их зовут "джентльменами удачи"? Дон Хуан не разделял этого странного оптимизма. Если жизнь чему-то научила его, то только тому, что нельзя никому доверять и полагаться на неверную удачу.

Но не доверять и не полагаться — это одно, а не верить — совсем другое. Дон Хуан почему-то не мог твёрдо сказать, что не верит в реальность этого плана. Это маленькое слово "почти"... Один шанс из тысячи. Но он есть, и не ухватиться за него было бы ещё большим безумием, чем в него же поверить.

5

Из дневника Джеймса Эшби.

Я долго пытался отрицать очевидное, лгал самому себе. Но от правды никуда не деться. Я безумно люблю Эли. Существует только она, для меня более нет иных женщин. Так бывает очень редко, но я как раз из этих редкостей. А Эли... Она не потеряла способности... нет, не влюбляться — увлекаться. По-настоящему она испытывала сильные чувства только к Дуарте и ко мне. Ко мне, отбившему её у португальца, с которым она умудрилась даже ни разу не поцеловаться. Я наивно полагал, что подобная авантюра пройдёт для меня безнаказанно. Я ошибался.

Нет, Эли свято соблюдает клятву, которую дала мне перед алтарём — клятву верности. Грубо говоря, спит только со мной. Но иной раз это лишь иллюзия... Геррит по прозвищу Рок. Толковый капитан, знаток различных языков, такой же беспощадный убийца, как и большинство из нас. Но при всём этом удивительно обаятельный человек. У него этого обаяния много. Недаром его так обожает собственная жена, дочь одного из береговых индейских касиков. И он безусловно любит эту милую женщину. Но я не мог ослышаться тогда, два года назад. Геррит не признавался Эли в любви. Он просто и без затей заявил, что желает её, и если она не против, то... К чести Эли должен сказать, она нашла наилучший способ и не поссориться с отличным капитаном, и удержать его на расстоянии. "Это будет подло по отношению к тем, кого мы любим, Геррит, — вот что сказала она. — И не думай, будто никто ничего не узнает. Те, кто любит, узнают первыми и без посторонней помощи". С тех пор они оба стараются не оставаться наедине, это верно. Но с какой страстью Эли отдавалась мне в ту ночь! И я принял её страсть, чувствуя себя вором, потому что она предназначалась не мне.

Два года прошло, а я до сих пор не могу смотреть на голландца без неприязни, хотя у Эли сие увлечение давно минуло. А теперь этот француз. Де Граммон. Небольшого роста, жилистый, некрасивый и неопрятный. Удивительный хам и негодяй. Присоединился к нам за две недели до выхода эскадры в море. Ещё более удивительно, что Эли согласилась принять его в эскадру. Хотя лично у меня сложилось впечатление, будто на его "Ле Арди" разводят свиней. Грязь и "ароматы" соответствующие. Мы уже забыли о подобных вещах, а здесь — будто заглянули в своё собственное прошлое. Недавнее прошлое. Эли даже изволила подпустить Граммону шпильку: "Ваш фрегат, шевалье, можно выставить в первую линию без опасения, что он будет по дороге съеден крысами?" Вы полагаете, француза это смутило? Ничуть. Его даже не смутила перспектива подчиняться приказам дамы. Его взгляд... Никогда не понимал, почему столь наглый взгляд способен привлекать женщин. Граммон пробыл в Сен-Доменге всего две недели, а о его победах на любовном поприще пошли легенды. Эли... Я всем существом чувствую её неприязнь к этому французу. К его грязи и наглости. Но в то же время она восхищается его дерзостью, необыкновенной удачей и бесстрашием. Эли вообще восхищается всем необыкновенным. Я ощутил это в первую же ночь. И не придумал ничего лучше, кроме как проявить свою ревность ответной страстью. "Я не знала, что ты такой ревнивый, мой милый", — сказала она. "Я не думал, что моя жена способна увлечься негодяем, дорогая", — ответил я. "Ты не находишь, что у нас с ним многовато общего? — спросила Эли. — Он фантастически удачлив, ни черта не боится, точно так же имеет в виду больших шишек... Мы даже внешне похожи, заметил?" "Нет, милая, — ответил я, немного подумав. — Этот француз действительно обладает всеми перечисленными качествами и в самом деле похож на тебя как близкий родственник. Если бы не его французский длинный нос, выглядел бы твоим родным братом... Но если ты способна любить других, то он любит только себя. На мой взгляд разница очевидна". По-моему, я сказал банальность: Эли и без меня прекрасно видит, что это за птица. Но я ничего не могу поделать с её натурой. Ревностью я только всё испорчу. Остаётся ждать и надеяться на скорейшее выздоровление моей милой, ибо эти её увлечения очень напоминают мне обычную простуду.

Лишь изгнав французов и взвалив на себя бремя государственных забот, дон Иниго понял, перед какой пропастью стоит остров.

При испанской власти высокопоставленные идальго — кто имел желание и способности, конечно — посильно участвовали в управлении колонией. Фуэнтес перед самым французским завоеванием несколько месяцев отвечал за поставки продовольствия в Сантьяго. При французах он добровольно от этой должности устранился. А сейчас, фактически вернувшись к прежним обязанностям и изучив положение дел, пришёл в ужас. Французы умудрились уничтожить всё, до чего дотянулись. Ни дать, ни взять, понимали, что всё равно не удержат остров, и выжимали из него всё подчистую. Что-то было уничтожено в ходе войны. А оставшихся крох не хватит даже на посев. Едва не половина населения Кубы погибла, вымерла от голода и болезней, либо попросту сбежала. Те, кто выжил и остался, злы и голодны. Дон Команданте пока пользуется их безграничным доверием, и люди готовы затянуть пояса, дожидаясь нового урожая. Ну, а если засуха или сильный ураган? Он, конечно, первым делом распорядился восстановить рыбный промысел, но одной рыбой всю Кубу не накормить, да и рыбаков на побережье осталось маловато. А голодные люди очень быстро могут превратиться из ярых приверженцев в озлобленную толпу, жаждущую крови...

— Ты пытаешься думать сразу о многом, дорогой. Постарайся отвлечься — это поможет.

Долорес. Теперь вся Куба знает её как Бесстрашную Долорес: во время штурма Сантьяго, когда у восставших на счету был каждый вооружённый человек, она организовала отряд из крестьянок, жён и дочерей повстанцев. Женщины ворвались в город сразу за передовым отрядом, и стреляли во французов ничуть не хуже своих отцов и мужей. Впрочем, жена народного героя не имела права поступить иначе — как в шутку говорила она сама. Но со времени похода на Гавану что-то в ней переменилось. Долорес стала холоднее, начала понемногу отдаляться от него. Лишь после взятия города дон Иниго понял, в чём дело. Ему нужна была армия, и он произносил пламенные речи в каждом селении, где ещё оставались жители, убеждая их присоединиться к походу. И Долорес не могла не видеть, с каким обожанием смотрели на "народного героя" молодые женщины. Прекрасные сеньориты и сейчас осаждали дона Команданте, тот едва открещивался от их настойчивых визитов беспросветной занятостью. Воспитание не позволяло ей закатывать мужу сцены ревности, но утончённая идальга могла уязвить по-иному. Вот и сейчас в её словах не было того удивительного тепла, которое до сих пор отличало их брак от прочих, заключённых не по любви, а по родительской воле.

Дон Иниго устало посмотрел на жену. Долорес умна: понимая, что не время сейчас расхаживать в дорогих платьях, одевалась как горожанка невысокого достатка. В народе даже ходили слухи, будто она продала свои платья и драгоценности, чтобы закупить продовольствие. Это было правдой лишь отчасти. Наряды и лошадей она действительно продала. Но фамильные драгоценности, доставшиеся ей от матери, не решилась даже заложить. Ибо не надеялась выкупить. Да и кто в разорённом захватчиками и войной городе дал бы за них хорошую цену...

— Лолита, я не знаю, что с нами будет завтра, — признался он. Может быть, искренность вернёт её доверие? — Если мы будем настаивать на независимости Кубы, нам неоткуда ждать помощи.

— Ты не должен отрекаться от своих слов, — Долорес присела на краешек кресла — как раз напротив него. — Говорят, все политики всех времён этим грешили, но именно ты и именно сейчас не должен...

— Тогда мы обречены на голодную смерть.

— Можно обратиться к генералу Сен-Доменга. Если эта сеньора отказала французам в военной помощи против нас, быть может она даст нам необходимое, хотя бы в обмен на французские корабли, что мы захватили в гавани.

— Дорогая, без флота нас сотрут в порошок быстрее, чем мы распухнем от голода, — невесело усмехнулся дон Иниго. — К тому же, как я слышал, эта сеньора ушла со своей эскадрой в открытое море. Не знаю, рискнут ли её губернаторы... Впрочем, стоит попробовать. Спасибо за прекрасную идею, дорогая, ты всегда была умницей.

— Стараюсь тебе помочь, дорогой. — Улыбка, в которой тепла не больше, чем в лунном свете.

Дон Иниго отрешённо смотрел вслед уходившей Долорес, и понимал: чтобы преодолеть расстояние, разделившее их, придётся потратить немало сил и времени. Но зато в конце он будет вознаграждён за терпение.

— Пять кораблей, дон Иниго!

— Французы?

— Как будто нет. Ближе подойдут — разглядим.

— Канониров к пушкам, — скомандовал Фуэнтес. Мало ли кого там принесло? — Командирам собрать отряды в порту.

Хуанито бросился вон из кабинета — передавать приказы дона Команданте. А дон Иниго отправился в крепость. "Пираты? — думал он по пути. — Нет, вряд ли: у нас сейчас попросту нечего брать. Если это только не мясники вроде Олонэ: тот нападал иной раз просто ради сомнительного удовольствия перерезать пару лишних испанских глоток. Впрочем, у нас сейчас в Вест-Индии нет друзей..."

Корабли шли в бейдевинде, при не очень сильном ветре. Так что разглядеть их флаги удалось лишь часа через полтора. Трёхцветные флаги республики Сен-Доменг. Всё-таки пираты. Дон Иниго нахмурился. Но ещё через некоторое время он разглядел смутившие его детали. Лишь один корабль из пяти был боевым фрегатом. Четыре остальных представляли собой неповоротливые, но вместительные торговые галеоны, сидевшие в воде чуть не по самый мидель-дек. То есть, нагруженные под завязку. Лезть с такой флотилией на крепость Гаваны — чистой воды самоубийство. И у фрегата порты закрыты. Последние сомнения полчаса спустя разрешил вымпел, взвившийся на грот-мачте фрегата.

— Парламентёр, — едва слышно проговорил дон Иниго, словно опасаясь спугнуть робкую надежду. — Они намерены вести переговоры.

— Канонирам-то что делать, команданте? — поинтересовался неизменный Хуанито. — А вдруг обман какой.

— Посмотрим, — Фуэнтес сложил подзорную трубу. — На всякий случай пусть канониры держат корабли на прицеле. А мы с тобой пойдём встречать гостей...

...Шлюпка с фрегата причалила в самый полдень. Солнце щедро поливало людей потоками всё пронизывающих лучей, но дон Иниго даже не надел шляпу. Прибытие столь неожиданных гостей волновало его куда сильнее, чем риск напечь голову. Он, ещё ничего не зная о приближении пиратских кораблей, твёрдо решил в ближайшие дни написать Роберу Аллену, главе Торгового совета республики. Сеньора генерал, уезжая, не могла не оставить ему некие распоряжения насчёт внешнеполитических акций. Но пираты опередили события. Неважно, что они там привезли — договор или ультиматум. Фуэнтес знал только одно: если пираты явились что-то требовать, то тогда единственным разумным выходом будет возврат Кубы под власть Испании. Ибо больше никто не сможет их защитить.

— Капитан Жан Ле Гаскон, — представился подозрительно хорошо одетый добрый молодец, первым вылезший из шлюпки на пирс. — Губернатор Тортуги, адмирал Северной эскадры Сен-Доменга.

— Дон Игнасио де Фуэнтес, — испанец был куда скромнее. Но причина этой скромности состояла как раз в том, что официального наименования его должности ещё не придумали. Дон Команданте — почётное прозвище, и только. — Чем обязаны вашему визиту, сеньор адмирал?

— Дело есть, — пират не выдержал строгого делового тона, и на его хитрой простецкой физиономии появилась едкая ухмылка. — Вы небось слышали, что основная эскадра Сен-Доменга вышла в море?

— Мне сообщили, — уклончиво ответил Фуэнтес.

— Ну, да. И наш генерал тоже в море. Но перед выходом она кое-что мне поручила... Короче, сеньор Фуэнтес, красиво говорить я не умею, потому обойдёмся без обиняков. Я тут четыре галеона зерна притащил. Куда сгружать-то будем?

Если бы дону Иниго сейчас поднесли зеркало, он бы неподдельно удивился: неужели человек способен так выпучить глаза?

— Сеньор адмирал, это...

— Это вроде подарок, — физиономия гостя стала ещё ехиднее. — По-соседски друг дружке помочь, значит — дело святое. Сегодня мы вам, а завтра, глядишь, и вы нам чем подсобите.

— Чем же именно? — удивление дона Иниго сменилось иронией.

— Вот завтра и будет видно, чем. А сегодня давайте решать, куда груз девать. Мне ещё обратно вдоль всего побережья тащиться. Оно мне надо — с четырьмя галеонами в хозяйстве на испанскую эскадру напороться?

— Хуанито, — дон Иниго наконец ощутил, как отпускает державшая его все последние дни безысходность. — Приведи людей. Распорядись насчёт шлюпок и складов.

— Вот это дело, — одобрительно кивнул пират. — У меня людей мало, так что насчёт посудин и прочего вы очень кстати распорядились. А вот насчёт остального — у меня в кармане письмецо есть. Для вас лично. Обсудим в тенёчке за бокальчиком вина, или как?..

Где-то, уже далеко от берегов Сен-Доменга, шла в сторону Европы военная эскадра. Хоть и не очень велика она была по европейским меркам, но не в количестве была её сила.

Женщина на квартердеке флагмана зябко поёжилась: утречко выдалось туманное и довольно прохладное для этого времени года. Конечно же, не всё пойдёт так, как задумывалось. Но если неизбежные коррективы в планах не затронут их основу, она нисколько не огорчится. Она готовилась выступить в "европейском концерте" если не на равных, то во всяком случае достаточно громко и убедительно, чтобы в дальнейшем к её голосу прислушивались внимательнее.

Пиратка, ставшая генералом и фактически главой независимого государства, шла навстречу Большой Политике. Хоть и боялась сфальшивить по сугубой неопытности в жестоких подковёрных играх. Но она верила в своих людей и знала, что они-то уж точно её не подведут. А капитаны и команды кораблей верили в её удачу.

3. В гостях у сказки. У страшной.

1

Полезная всё-таки вещь — компьютер. Особенно в морском походе. Если бы ещё к нему до кучи спутниковую связь — цены бы ему не было. Но Джек и без того до сих пор в восторге от нашего трофея. Там в навигационной программе такие карты, такие звёздные таблицы, что любой штурман душу дьяволу бы заложил за подобный девайс. Сколько лет уже работает, и только раз система полетела. Хорошо, что в комплекте дисков к нему был установочный. Винда и правда необычная, но я в ней худо-бедно разобралась и переустановила... И только потом поняла одну важную вещь. Помнится, меня терзала загадка: почему наши "доброжелатели" ничего не наизобретали тут сами? Мол, если у них под рукой были мощные компы, то кто мешал им притащить на винчестерах кучу технической документации? Ведь мы обнаружили на этом ноуте только "голую" винду да несколько прикладных программ, установки которых находились на одном компакте с системой. Скорее всего — хотя, это только моё предположение — они всё-таки насовали в комп всяких файлов с документацией. Прихватили с собой по установочному диску и по куче пустых болванок для будущих записей. А копию инфы с винта не сделали. То есть, может и сделали, только не на компакте, а на какой-нибудь флешке. А если я ничего не напутала, это загадочное "устройство", с помощью которого они перемещались сами и перемещали нас, весьма и весьма капризно... Такое впечатление, будто инфа была стёрта целенаправленно и избирательно, по-хакерски. Искусственный интеллект со встроенными моральными императивами, что ли? Вот ребятки и прокололись... Почему не сообразили после такого облома натащить компактов с нужной инфой? Не знаю. Может, не могли уже. Мало ли, какие ещё ограничения накладывало то "устройство". Судя по скудному описанию, этих самых ограничений там было до фига. Потому-то им и понадобились люди, обладатели какого-никакого технологического образования, плюс лидеры, способные найти самородков среди местных и дать ход изобретениям.

Вопрос на засыпку: можно ли называть уродами тех, для кого живой человек ненамного отличается от компакта с файлами? Думаю, для подобных ...особей слово "урод" не оскорбление, а комплимент. Незаслуженный.

Проклятое солнце, совсем не похожее на родное бретонское, жарит с неба так, что смотреть в его сторону совершенно невозможно. Даже если есть предмет, на который смотрел бы и смотрел. А ещё лучше, взял бы его. Точнее, её. Слава богу, не содомит какой-то. "Игры с ласковым Пьером не в счёт. И с весельчаком Луи. И, ясное дело, с безотказным Ронни. Так, развлечение из-за отсутствия подходящей женщины. Настоящему мужчине женская ласка нужна постоянно. Или хотя бы часто. Но и муже-бабы оценили меня как сверх-мужика. И она оценит, никуда не денется. Гы-гы-гы! Ух, как я её..."

Высокий, голубоглазый, с несколько грубоватыми, но, в общем, правильными чертами лица, Жан-бретонец, или Неотразимый красавчик, привык к женскому вниманию и без всякого стеснения пользовался им. В невеликом своём возрасте имел несколько громких для тех мест побед на сердечном фронте. На чём и погорел, завалив на сеновале жену местного судьи, и был застукан супругом, явившимся туда с той же целью под ручку с женой адвоката. Вместо того, чтоб быстренько смыться, пусть и со штанами в руках, Жан начал выяснять с рогоносцем отношения и, в конце концов, пришиб дурака. На его счастье, в Бретани легко добраться до порта из любого места, и он успел сбежать на первом же попавшемся корабле. Шедшем в Кайонну. За короткое время пребывания на Тортуге он успел подобрать ключи к любвеобильным сердцам двух местных купчих и супруги помощника вице-губернатора острова. Потом прибился к пиратам, ходил с Жаном Гасконцем, а теперь вот попал на корабль самой адмиральши. Немало парней с флагмана пошли на повышение, капитанами и офицерами на малые корабли, им требовалась замена.

Плюнув на риск вызвать гнев боцмана — будь проклят этот чёртов метис! — Жан с деловым видом прошёл поближе к юту, не в силах так долго находиться вдали от предмета влечения. Знаменитой адмиральши и правительницы новоявленного государства.

Жана опять обдало жаром изнутри. Адмиральша, о чём-то увлечённо беседуя с толстяком доктором, так прелестно наклонила головку, так изящно взмахнула ручкой...

"Оооо! Она будет моей! Она обязательно будет моей. Проклятье, почему я раньше не замечал, как она прекрасна?! Пусть и телес у неё не хватает, и мордашка так себе. Но, к её счастью, я наконец обратил своё внимание на её прелести и могу осчастливить. Я сделаю это! Как я её..."

Тем временем объект вожделения Жана закончила разговор с доктором и явно на повышенных тонах сцепилась со штурманом, своим супругом.

"И чего она в нём нашла? Скучный англичанин, и мордой... тьфу, а не мужик. А уж в постели наверняка мне в подмётки не годится! Но кажись, он таки ей надоел. А на меня она посматривает ласково. Вчера, вон, улыбнулась, так... обещающе... Ух!"

Жан почесал голову, привычно выловил в волосах гниду и раздавил её между ногтями. Требования к чистоте на флагмане его злили, и он как мог манкировал их исполнение. За что частенько огребал от боцмана по шее и, случалось, бывал мыт насильно.

"Вот ещё! С чего это я буду так часто бултыхаться в воде? Вон, говорят, что и его величество по полгода не моется. Какого чёрта я буду мучиться? Ничего, завалю адмиральшу, заставлю её отменить это дурацкое правило. Всё по-своему поверну! И ждать нечего. Сегодня ночью собачью вахту её нудный муженёк стоит. Залезу к ней в постель и так её отдрючу..."

Не любят моряки собачью вахту. Тяжело не то, что сохранять под самое утро внимание, просто выстоять и не заснуть — проблема для нормального человека. Люди спят в это время особенно сладко. Минут через пятнадцать после ухода супруга адмиральши, в замке их каюты раздался тихий скрежет. Самому Жану казавшийся очень громким. Руки от волнения у него дрожали и открыть замок (навыки соответствующие у него были ещё со времён Франции) ему удалось далеко не так быстро, как хотелось. Счастье ещё, что в каюте стояла полная тишина. Наконец замок щёлкнул, дверь приоткрылась.

Адмиральша сидела за столом и что-то писала. "Охота ей с бумажками возиться, когда нормальные люди спать должны", — промелькнула ехидная мысль. И всё-таки Жан даже испугался: хоть и сидит бабёнка спиной к двери, но вряд ли она не слышала, как он копался в замке.

— Ну, заходи, заходи, не стесняйся, — сказала она, не оборачиваясь и продолжая скрипеть пером. — Зря, что ли, полчаса замок курочил? Не сломал хоть?

"Зараза... Ну, кто ж знал, что она до полуночи сидит, бумагу пачкает? Вот что значит — под боком не мужик, а снулая английская рыбина. Ну, ничего, я её сейчас приласкаю, вмиг забудет о своей чернильнице!"

В предвкушении вышеописанного Жан хищно улыбнулся. Баба есть баба, даже если она в генеральском чине и носит штаны. Не может она не оценить настоящего мужика, каковым он несомненно является. Красавчик вошёл в каюту, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь. Вот тут адмиральша обернулась... Будь у Жана чуть побольше извилин, он бы по одному этому стальному взгляду понял: пора уносить ноги. Но вот какая штука: рядом с бабёнкой у него напрочь отшибло последние мозги. А рубашка у адмиральши так соблазнительно топорщилась спереди двумя холмиками...

— Ну, — женщина улыбнулась, отчего у Жана улетучились последние остатки здравого соображения, — может, объяснишь наконец, зачем тебе понадобилось ломиться ко мне среди ночи?

— Капитан, — он решил уладить дело по-хорошему, бабам это нравится. — Вы уж простите, что я без спросу. Словом... Люблю я вас — просто сил нету молчать больше. Вот и решил... того... сказать.

— Ага, — хмыкнула адмиральша, и в её голосе Жан уловил какие-то странные нотки. — А навестить меня, по-тихому взломав замок, ты собирался, чтобы избежать признания? Сразу к делу перейти?

— Так если по доброму согласию, почему нет, капитан? — Жан, пока слово за слово, потихонечку подбирался к командирше, и улыбка его становилась всё шире. Разве только слюна не текла. — Вы ведь женщина красивая (при этих его словах адмирал почему-то поморщилась), вам ласка нужна, а не постоянная грызня с муженьком. А я ведь так приласкать могу, что вы никого другого не захотите!

— Правда? И как же ты собрался меня ласкать, приятель? — адмиральша вдруг с милой улыбкой поднялась ему навстречу. — Хотела бы я посмотреть на тебя ...в деле.

"Ну, всё, она точно моя! Теперь-то поживу как у Бога за пазухой!"

Радость мгновенно обожгла Жана, словно кипяток. Чуть штаны не треснули. Адмиральша-то вроде из благородных. Облапить и в койку — в самый раз для простушек и портовых шлюх. Этой наверняка подавай какие-нибудь утончённые ласки вроде тех, которым его в своё время научила жена одного капитана, дворяночка... Когда он взял женщину за грудь, то и через тонкую ткань почувствовал, как отозвалось мелкой дрожью её тело. А когда забрался пятернёй в разрез рубашки, адмиральша закрыла глаза и так сладостно ахнула, что "крышу" у Жана снесло начисто. "Ну, точно бабе с мужем не повезло. Вот они, благородные... Трахну её прямо на столе, чего уж там!" От поцелуя капитан почему-то увернулась, подставив под его жадные губы нежную шейку, а её ручка скользнула вниз, аккурат туда, где уже готовы были лопнуть штаны... Жан, не в силах больше сдерживаться, зарычал, развязал кушак и спустил штаны чуть не до колен, предоставляя адмиральше возможность немножко поиграться с его внушительным хозяйством. От одного вида которого иные бабы просто сатанели и сами прыгали на него... Всё произошло так быстро, что Жан поначалу просто подавился собственным языком. Снизу ударила сводящая с ума боль... Эта маленькая ручка, только что доставлявшая ему такое наслаждение, оказывается, была способна удержать рукоять тяжёлой абордажной сабли в нешуточном бою. Или мокрый шкот при шквале. Или штурвал во время шторма. Или зажать его яйца словно в тисках. В железных. Жан завыл, пытаясь согнуться пополам, чем только усугубил своё незавидное положение: левой рукой адмиральша вцепилась ему в горло.

— Ну и дурак ты, приятель, — её голосок звенел стальными нотками, хоть и прозвучал довольно весело. — А имелись бы мозги, мог бы и сообразить, что раз я была только под одним мужиком, то этому есть много веских причин.

"Издевается, с-с-с-сука! — мысленно взвыл Красавчик, для которого весь мир сжался в одну вполне определённую точку. — Тварь подзаборная, да я её!.. О-о-о, как больно!.."

— Молчи, идиот, — тихо, но вполне злобно рыкнула на него женщина, мгновенно переходя от показной весёлости к гневу. — Или хочешь, чтобы братва тебя на куски порезала? Так я сейчас свистну, они вмиг явятся. А будешь дёргаться — яйца оторву.

Хрип из сдавленной гортани, в который превратился его крик, вряд ли кто-нибудь мог бы услышать. Но и он утих, едва адмиральша произнесла эти слова. Помереть под ножами команды — это одно, а вот подохнуть оттого, что оторвут его мужское достоинство — совсем иное дело. Или того хуже — жить евнухом.

Но больнее всего Жану было сознавать, что его, крепкого мужика, скрутила баба!

— Ещё раз сунешься — я тобой днище "Гардарики" вычищу. Заодно помоешься, — фыркнула Галка, отпуская незадачливого ухажёра. А то аж побелел весь, так ведь и загнётся мужик, отвечай потом за труп. — Любовничек нашёлся, блин... Держи пасть на замке, не то братва тебя на лоскутки порвёт. Понял? А теперь быстро одел штаны и вон из каюты!

Злость кипела в ней, словно вода в чайнике, забытом на плите. С тех пор, как она стала капитаном, никто, ни одна зараза не смела тянуть к ней руки. До того — желающие находились даже после убийства Томаса Вуда и приснопамятного разговора о выборе женихов. Но на капитана ещё никто зариться не решался. Эшби — другое дело, он честь честью сделал ей официальное предложение, а она его приняла. Потому что, во-первых, Джеймс ей действительно нравился, а во-вторых, братва уже бурчать начинала насчёт подчинения незамужней девчонке... А тут — нате вам. Явился, Ромео. Штаны сразу скинул, под рубашку ей полез... Тьфу! Вонючка, чтоб его... Но меньше всего на свете Галка хотела бы устраивать скандал на всю эскадру. Если братва узнает, француза мигом на ножи поставят. Хотя бы за то, что поднял ...скажем так: руку — на живой талисман удачи. А её собственная репутация от этого только пострадает. Случись подобное "ухаживание" на палубе, на глазах у команды, Галка могла бы скрутить красавчика приёмом, благо, он был новичком на флагмане. И скрутила бы, не опасаясь никаких понтов с его стороны: команда бы сразу подняла француза на смех. А в каюте, за запертой дверью, наедине с "ухажёром", ей можно было надеяться либо на шум, поднятый дракой, либо на свою находчивость. Не будучи уверена, что он при первых же признаках "трепыхания" не вырубит её ударом в челюсть и не поимеет бесчувственную (видала она и такое, иным красавцам после этого операцию по смене пола без наркоза сделала), Галка пустилась на хитрость. Меньше шума, больше пользы... Но это ещё как сказать. Вряд ли этот, как его — Жан, что ли? — способен стерпеть подобное "оскорбление" от женщины, будь она хоть сто раз адмиралом. Так что или будет теперь бояться её как огня, или озлобится, наделает глупостей и окажется за бортом.

Галка не поленилась сходить на камбуз набрать кувшин пресной воды. И пить что-то захотелось, и вымыться как следует. Она чувствовала себя грязной, будто месяц даже не полоскалась. Кожа в тех местах, где её щупал француз, буквально чесалась. Галка понимала, что не в грязи дело: они с Джеймсом, случалось, любили друг друга и на песочке, и где-нибудь в тропическом лесу, в сторонке от лагеря. Галку трясло от мысли, что всего несколько минут назад её лапал этот вонючий мужик. Всего лишь лапал, но и от этого она пришла в дикую ярость! А что было бы, если бы матросы её хоть раз изнасиловали, ещё тогда, на "Орфее"? Галка хорошо знала свой мерзкий характер. Скорее всего, прикинулась бы паинькой. А ночью порезала бы спящих, сколько бы успела. Или того лучше: пробралась бы с тлеющим фитилём в крюйт-камеру...

Водичка была тёплая, как раз помыться. Галка ополоснулась над серебряным тазиком, оставив половину кувшина воды для Джеймса, переоделась в чистое, погасила свечу и легла. Её так колотило от переполнявшей душу злости, что она даже не надеялась уснуть... Джеймсу точно нужно рассказать. Всё как было, без утайки. Он слишком умён, чтобы по-идиотски набрасываться с ножом на этого озабоченного. Как сделал бы, скажем, не в меру горячий Дуарте. Зато вместе они обязательно что-нибудь придумают.

2

На рассвете четвёртого апреля 1677 года на правом траверзе эскадры показался мыс, увенчанный невысокой горкой.

— Ну, всё, мы почти пришли, — сказала Галка, когда её в шесть часов утра этим самым известием вытащили на мостик. — Если ветер не переменится, через час увидим Танжер... Курс ост, пять градусов к северу!

"Гардарика", ложась на новый курс, совсем чуть-чуть накренилась на правый борт... Галка никогда не бывала в этих местах, ни в родном двадцать первом веке, ни здесь, и ориентировалась исключительно по карте. А Джеймс бывал. Юнгой, на английском фрегате. Потому эскадра имела своей оперативной задачей миновать Танжер на максимально возможной скорости и направляться прямиком к Гибралтару. Нет, ничего страшного: просто нельзя было в преддверии генерального сражения распылять силы и портить корабли. Англичане, владевшие Танжером, хоть и придерживались нейтральных отношений с французами и их союзниками, но в Мэйне время от времени стычки всё-таки случались. Не хватало ещё нарваться здесь, на пороге Европы... Галка знала: французы, одерживавшие на суше блестящие победы, в Средиземном море показали себя не с самой лучшей стороны. В апреле прошлого года соединённая голландско-испанская эскадра под командованием знаменитого Рюйтера, взяла у Сицилии верх над французской эскадрой под командованием адмирала д'Эстре. Французы затем отыгрались в битве у Гибралтара, заставив противника спрятаться в бухте, но общая картина складывалась пока не в их пользу. Благодаря придворным интригам Дюкена задвинули в Бискайский залив, где испанский флот даже не появлялся, а Средиземное море "отдали" д'Эстре, который в данный момент сильно рисковал потерять этот "подарочек". И это только то, что было известно Галке, а ведь этим новостям было несколько недель от роду: встретили на днях французский корабль, шедший из Лориана, и наслушались последних сплетен в исполнении его болтливого шкипера. То ли ещё будет, когда они минуют Гибралтар и соединятся с флотилией д'Эстре...

Английская разведка наверняка имела сведения о выходе пиратской эскадры из гавани Сен-Доменга, но цель путешествия джентльмены удачи скрывали так тщательно, что англичане наверняка очень удивились, когда на траверзе Танжера показались корабли под республиканскими флагами. Во всяком случае, Джеймс разглядел в трубу некое шевеление в бухте: его соотечественники явно не знали, как реагировать, и решили на всякий пожарный подготовиться к обороне. Но пиратская эскадра спокойно миновала Танжер и направилась прямиком через пролив, понемногу забирая к северу.

Ветер был попутный, а вот довольно сильное встречное течение малость подпортило Галке настроение. Правда, эти обстоятельства несколько уравнивали возможности при вероятном столкновении с противником, но течение при встречном ветре означало волну, а волна — это головная боль любого морского канонира. Корабли раскачивало и сейчас, рано утром. А к Гибралтару при таком ветре и течении они должны подойти часов через пять-шесть. То есть, когда волнение может достигнуть максимума. А может и сойти на нет, если стихнет ветер. Но в этом случае они рискуют застрять посреди пролива в виду противника... Впрочем, как думала Галка, испанцы тоже пока не научились ходить под парусом без ветра, а их пушки ещё не способны поражать цель на расстоянии мили. Единственная неприятность, которая может грозить при таком раскладе — потеря эффекта внезапности. Завидев вражескую эскадру, испанцы могут передать эту новость курьерами по суше, и тогда... Тогда у цели их будут ждать с большим нетерпением.

Дон Диего де Аларкон заметил паруса ещё около полудня. Ему, капитану королевского фрегата, по огневой мощи почти не уступавшего иным линкорам, не очень-то приятно было подчиняться голландцу-адмиралу. Но пока Рюйтер крейсировал в Средиземном море, дон Диего чувствовал себя хозяином положения. Ну и что, что почти вся эскадра сейчас дерётся с французами у Сицилии? В его распоряжении практически неприступная крепость с отличной бухтой, около пяти десятков крупнокалиберных пушек на стенах, два линкора, шесть фрегатов, из которых четыре — королевские. Вполне достаточно, чтобы дать отпор любому желающему взять Гибралтар под свой контроль. Но сейчас... Дон Диего ломал голову: кого это там принесло попутным ветром? Французов? Вроде все их сколько-нибудь значащие флотилии сейчас у Мессины. А Дюкен... Интересно, кто это при дворе короля Людовика так симпатизирует Испании, что добился его отставки в разгар войны? Хотя, оно понятно: "неправильное" протестантское вероисповедание командора давно стояло фанатичному католику Людовику поперёк горла. Плюс, солидный возраст — целых шестьдесят семь. Правда, голландцу Рюйтеру уже семьдесят, и возраст вовсе не мешает ему с завидной регулярностью топить французские корабли... А забавно было бы увидеть, как молотили бы друг дружку эти два прославленных старика!

Паруса на горизонте, наполняемые попутным ветром, превратились в целое облако. Эскадра. Но чья?.. Дон Диего напрягал зрение, протирал платочком линзы подзорной трубы, пока не узрел странные флаги: три вертикальные полосы — чёрная у древка, белая посредине и красная на краю. Ему, никогда не ходившему за океан, пришлось поднапрячь память, и она, скрипя от натуги, минут через пять всё-таки выдала результат...

"Что за чёрт! Откуда здесь взялись вест-индские пираты?!!"

— По местам!!! — срывая голос, заорал он. — Орудия к бою! Ставить все паруса! Стрелков на правый борт!.. Сигнал — всем готовиться к бою!

На палубе тут же началась беготня. Открылись порты, канониры принялись деловито забивать в стволы картузы с порохом, пыжи и ядра. Матросы на реях спешно ставили паруса, а капитан вполголоса проклинал ветер, благоприятствовавший "проклятым разбойникам". "Мало им Новой Испании! — бурчал дон Диего. — Теперь они сюда явились, наверняка заключив соглашение с французами. Чтоб они все разом в аду горели!" Тем не менее, через полчаса его "Санта-Мария-де-Энкарнасион" снялся с якоря и в крутом бейдевинде пошёл навстречу противнику. За флагманом в линию выстроились все линкоры и фрегаты, находившиеся под его командованием, а пушки форта наверняка уже заряжены и наведены. Но пираты тем временем приблизились уже на расстояние двух миль. Теперь дон Диего отчётливо видел, что идут они двумя линиями. Первую возглавлял красно-белый ...линкор, что ли? Ведь не бывает галеонов с узким корпусом фрегата, и фрегатов с высокими носом и кормой галеона. А для линкора всё же маловат. Скорее всего, что-то новенькое с французских или английских верфей. Во главе второй линии шёл уже классический фрегат британского происхождения. И вообще, вторая линия не произвела на испанца особого впечатления, там он не заметил корабля крупнее всё того же фрегата. Зато в первой... Из-за кормы флагмана в обе стороны неспешно вышли два линкора — чёрно-золотой и красно-золотой. Флагман же взял рифы и сбросил скорость, готовясь к сражению. Из-за этих кораблей снова показались паруса: ещё два линкора — бело-жёлтый и бело-зелёный близнецы — и два крупных фрегата, один из которых был даже больше флагмана. Получился эдакий клин с флагманом на острие — довольно странное построение для боевого флота перед сражением. Но передние корабли, подняв паруса на гитовы, постепенно снижали скорость, и ещё через полчаса в восьми кабельтовых от испанской флотилии выстроилась почти классическая линия. Только корабли развёрнуты носом к противнику и флагман почему-то в середине, ну да Бог с ними, с этими разбойниками. Правила благородной войны они всё равно никогда не соблюдали.

— Красиво идут, сволочи, — проворчал испанец, наблюдая за эволюциями пиратской эскадры. — Только за каким чёртом они выстроили поперечную линию?.. Разворачиваются бортом... О, идиоты! Шесть кабельтовых — а они готовятся дать залп!

Правда, дон Диего тут же мысленно одёрнул себя: если бы пираты были такими уж идиотами, они не отобрали бы у Испании Санто-Доминго с Кубой. Потом он вспомнил о новых пушках и чертыхнулся уже в голос. При такой волне с шести кабельтовых попасть мудрено даже из этих дьявольских новоизобретений. Но всё-таки можно. Следовательно, дела дона Диего сейчас плохи как никогда ранее: ответить ему попросту нечем. Пиратские корабли разумно стали вне досягаемости тяжёлых крепостных орудий.

— Чёрт подери, надо было заманить их под огонь форта, — процедил дон Диего.

— Ещё не поздно, сеньор капитан, — ответил штурман, скромный, но толковый Мигель Флорес. — Ветер как раз благоприятствует этому манёвру.

— Поднять паруса! — скомандовал дон Диего. Флорес ещё ни разу не дал ему плохого совета. — Лево на борт!

Отойти под защиту форта, пока не поздно... Нет, уже поздно.

С бортов пиратских кораблей поднялись облачка порохового дыма. И прежде, чем до испанцев донёсся гром залпа, море вокруг сошло с ума, поднимаясь чудовищными фонтанами, а корпуса задрожали от попаданий. Пару мгновений спустя некоторые снаряды, пробившие толстый борт "Санта-Марии-де-Энкарнасион", взорвались, причинив немалый урон на батарейных палубах. Дон Диего, представив, что было бы, попади такой снаряд в крюйт-камеру, мгновенно взопрел.

— Лево на борт!!! — прокричал он, срывая голос. — Разворачиваемся! Скорее, чтоб вас черти сожрали!!!

Хоть ветер и благоприятствовал манёвру испанцев, разворот тяжёлого корабля всё равно занимал немало времени. А минуту спустя после первого залпа пираты произвели второй... На сей раз стреляли явно с верхних палуб, но дыма дон Диего почему-то не углядел. Только огоньки, вылетающие из пушечных жерл. А дальше... Дальше дон Диего проклял ту минуту, когда принял решение выйти из уютной бухты. Снаряды, издав короткий и мерзкий вой, взорвались аккурат над такелажем его кораблей, осыпав снасти дождём картечи. Жутко закричали матросы на реях, на палубу посыпались тела убитых и раненых. Досталось и палубной команде. Флорес упал с пробитой шеей, захлёбываясь собственной кровью. Дону Диего вдруг показалось, будто он наблюдает этот бой со стороны, будто это происходит не с ним... Он перестал слышать звуки и чувствовать запахи. Медленный, убийственно медленный разворот фрегата, агония Флореса, посеченные дьявольской картечью паруса и ванты, кровь и трупы на палубе... И только одна здравая мысль: скорее уйти из-под огня. Преимущество противника в артиллерии было ошеломляющим. Геройски бросаться на корабли, вооружённые такими пушками с такими боеприпасами — не самый удачный способ самоубийства.

Он едва заставил себя вновь "вернуться на грешную землю". Пираты поднимали паруса, готовясь к развороту. Сперва флагман, за ним чёрный и красный линкоры, и так далее. И вскоре пираты снова шли линией, то есть, прежним порядком. За эти полчаса испанцы успели, поймав ветер, войти в бухту. Теперь пиратская эскадра, чтобы их уничтожить, волей-неволей должна попасть под обстрел артиллерии форта. А тяжеленные сорокавосьмифунтовые пушки по причиняемому противнику вреду ничуть не хуже этих новоизобретённых...

Но пираты, если дона Диего не обманывали глаза, кажется, вовсе не собирались их уничтожать. Поставив все паруса и закрыв порты, они забрали на два румба к югу и полным ходом проследовали ...мимо Гибралтара.

Представив, какое письмо он должен будет отписать адмиралу Рюйтеру, дон Диего де Аларкон только зубами скрипнул и мысленно помянул пиратов очень нехорошим словом.

— Два залпа — и путь свободен, — сказала Галка, подводя итоги боя с гибралтарской флотилией. — Не зря Пьер своих орлов так долго натаскивал. Зато какое преимущество в бою!

— Жаль, что это ненадолго, — пессимистично заметил Джеймс. — Рано или поздно противник тоже обзаведётся такими вот пушечками, и рисунок морских сражений изменится радикально. Боюсь, это может случиться очень скоро.

— Джек, не накаркай...

Она наблюдала, как Пьер с помощниками надевает на пушки верхней палубы чехлы из просмоленной парусины и ставит под них вёдра с сахаром. Сталь — не бронза, она ржавеет, если вовремя не позаботиться о смазке в движущихся частях, чехлах и поглотителе лишней влаги... Гибралтар остался позади, а небо со всей ясностью предупреждало мореходов о надвигающемся шторме. Хотя, что средиземноморские шторма по сравнению с карибскими ураганами? "Гардарика" уже не раз выходила победительницей из схваток с ними, не говоря уже о прочих кораблях эскадры. Но в их задачу борьба со штормом не входила, пусть даже по всем признакам этот шторм налетит не раньше завтрашнего утра. Потому пираты взяли курс зюйд-ост. К северному побережью Африки, где можно было найти бухточку для якорной стоянки.

3

— И это... всё?

— Всё, мадам.

— Двенадцатипушечный фрегат и люггер... — Галка едва не высказала вслух всё, что думала об адмирале д'Эстре. — Да, солидно. Славная будет "совместная операция наших флотов". Адмирал, видимо, очень хорошего мнения о нашей боеспособности, если считает... Ну, да Бог с ним. Сколько человек сможете высадить на берег?

— Не более восьмидесяти, мадам.

— М-да... Ну, ладно, постараемся обойтись тем, что есть.

Французский капитан, шевалье де Малеструа, был из тех, кого, по выражению Пьера, "ядром не прошибёшь". Но и этот железный мужик едва сдерживался, чтобы тоже не высказать мнение о своём адмирале. Ведь когда он узнал от пиратки о цели их совместной операции, никаких слов у него не осталось. Одни выражения. Причём, из тех, что при дамах лучше вслух не произносить. Фрегат и люггер... Он бы ещё галеру прислал. Одну. Без боеспособного экипажа, с одними рабами на вёслах. В общем, настроение у француза было не самое лучшее. Они едва успели бросить якорь в бухточке, где остановились пиратские корабли. Если бы не скорость обеих посудин, могли бы и не успеть до шторма. А разбойница ещё и объявила, что намеревается задержаться в этой бухточке на кренгование. "Мы пять недель были в море, днища обросли до неприличия", — вот что услышал капитан де Малеструа. И сказано это было таким тоном, что он только зубами скрипнул. Никаких возражений насчёт сроков дама явно принимать не собирается. Впрочем, как военный моряк, шевалье прекрасно понимал, что боеспособность эскадры — задача первоочередная. А попробуй поманеврируй под огнём противника с обросшим водорослями днищем. И вообще, за двадцать пять лет службы шевалье не сумел подняться выше капитана фрегатика в каком-то заштатном Сан-Рафаэле. Где ему судить о замыслах пиратки-адмиральши, которая прославилась, мягко говоря, нестандартным подходом к военному делу?.. Одним словом, шевалье попал в ситуацию, когда мало кто захотел бы поменяться с ним местами.

А что же пиратка?

...Местность незнакомая, враждебная. Но привал на берегу был просто необходим. После пяти недель в море не только корабли нуждались в кренговании и мелком ремонте, но и люди — в отдыхе на твёрдой земле. Пираты организовали временный лагерь, выставив усиленное охранение, и принялись за дело. Конечно, для качественной очистки днищ требовались пять-шесть дней, но время сейчас играло против гостей из Мэйна. Потому кренговали корабли на скорую руку. Рано или поздно их обнаружат, и тогда у них начнутся незапланированные приключения. Причём, всё равно, кто обнаружит — испанцы, голландцы или мусульмане. Здешние места славились как вотчина алжирских и тунисских пиратов, но раньше времени встречаться с коллегами под зелёным знаменем пророка пираты Мэйна пока не торопились.

Ночь щедрой рукой высыпала звёзды на иссиня-чёрный купол неба. Галка смотрела на заходящий за горизонт серп молодой луны, словно сорвавшийся со шпиля какой-нибудь мечети... Скудный свет от этого серпа едва подсвечивал контуры холмов, подходивших чуть не к самому берегу. Охотники-индейцы уже обследовали эти холмы на предмет чего-нибудь вкусного. Из "вкусного" нашлись только козы, стадо которых по-пиратски экспроприировали у местных пастухов. А вообще, эта земля, Северная Африка, бывшая некогда житницей Римской империи, сейчас поражала своим запустением. Алжирские и тунисские пираты, жившие только и исключительно грабежом, считали землепашество и скотоводство презренными занятиями. "Чтоб ты землю пахал!" — так звучало их страшнейшее проклятие. И если у здешних джентльменов удачи случался "неурожайный" на добычу год, Алжир и Тунис в буквальном смысле слова корчились от голода: местных крестьян так мало, что даже если обобрать их дочиста, проблемы это не решит. Капитан де Малеструа щедро поделился с пираткой этой информацией. Сам он в алжирском плену не был, но в его команде человек двадцать в своё время хлебнули лиха. Галка же в который раз мысленно крестилась и благодарила Всевышнего за то, что дал ей достаточно красноречия убедить карибских пиратов мирно сосуществовать в пределах одной страны с земледельцами, купцами и ремесленниками. "Мы защищаем пахаря и пастуха — они нас кормят. Мы защищаем купца — он платит нам налоги. Мы защищаем учёного и мастера — они создают для нас новейшее оружие и корабли. Мы защищаем поэта и художника — они за это прославляют нас по всему миру. Но стоит нам счесть этих людей добычей или презреть из труд, как мы тут же лишимся их поддержки. И тогда дни наши сочтены". Конечно, не всё было так уж гладко, но в основном Сен-Доменг жил по этому принципу. И жил неплохо. Как жил Алжир — уже известно: от добычи к добыче. То есть, это было пиратство в чистейшем, без всяких примесей, варианте. Даже на Тортуге имелись какие-никакие плантации, а Порт-Ройял и при Моргане, и до, и после него считался одной из торговых столиц Вест-Индии.

"Не дай нам Бог выродиться вот в ...такое, — думала Галка, вспоминая виденное и слышанное. — Мы и без того не подарок, а с таким оружием и нашими амбициями можем вообще превратиться в сущий кошмар". Впрочем, до этого было ещё рано и далеко, она зря волновалась. Но Сен-Доменг — это действительно пираты. Если их возглавит лидер типа Граммона — умный, наглый, властный, и в то же время ярый анархист и разрушитель — они сделаются кровавым ужасом морей. И не только морей.

"Лёгок на помине".

Во избежание неприятностей во враждебной стране Галка приказала песен не орать и при питье рома знать меру. За порядком должны были следить капитаны и боцманы. А вот у этого костра её приказ явно нарушался. Причём, не кем-нибудь, а самим капитаном. Граммон сидел в компании своих офицеров, уже основательно набравшихся, и горланил разудалую песенку, половина куплетов которой изобиловала словечками "всех на дно", "резать глотки", и так далее, а другая половина состояла из грубой кабацкой похабени. Галку сложно было смутить подобной пиратской "попсой": наслушалась уже. Но капитаны благородного происхождения обычно и вели себя как дворяне. А этот... Она поморщилась. И что в этом типе женщины находят, позвольте спросить? Ни рожи, ни кожи — вроде неё самой. А поди ж ты, липнут, как мухи на сладкое. Галка и сама ощущала на себе это странное притяжение. Иной раз при сугубо деловом разговоре с Граммоном она ловила себя на том, что начинает судить о нём не как об офицере, а как о мужчине. Что самое поганое, Граммон это прекрасно видел, и не оставлял попыток к ней подкатить. И если не объявлял публично о своих намерениях, то только потому, что не был стопроцентно уверен в успехе.

— Генерал! — шевалье, заметив, что Галка вознамерилась пройти мимо, прервал песенку и окликнул ей. — Прошу, генерал, не обойдите нас своим вниманием!

— Налейте даме вина! — поддержал его ещё один такой же невмерно весёлый светловолосый красавчик с великолепными усами. Судя по акценту, голландец.

— От вина не откажусь, если оно не кислое, — Галка поняла, что отвертеться не удастся, и присела к костру. Аккурат рядышком с Граммоном.

Шевалье весело рассмеялся. Крепкими, ещё не разрушенными плохой едой зубами он вытащил пробку из бутылки и плеснул вина в относительно чистую оловянную кружку. Даму всё-таки угощает... Галка никогда не отступала от пиратского правила: капитан ест из одного котла с командой. И из той же матросской посуды. Серебряный сервиз в каюте, доставшийся им с Джеймсом в качестве доли добычи, стоял скорее для красоты. Пользовались им лишь в тех случаях, когда генерал Сен-Доменга принимала важных гостей на борту флагмана. Потому-то Галка никогда не брезговала пить из простых кружек и есть из грубых деревянных мисок. Но здесь... Эту кружку, кажется, в последний раз как следует мыли задолго до похода в Средиземное море. Даже на "Орфее" в былые времена посуда была чище. Однако от угощения не отказываются. Галка отхлебнула вина, отметив про себя, что как раз оно-то не подкачало. Видать, из личных запасов капитана, а о Граммоне ходила слава ценителя напитков. "И женщин, — тут же встрял едкий, как царская водка, голос рассудка, надоедавший Галке всю её жизнь. — Хватит пялиться на француза, подруга. Ну, капитан. Ну, удачлив, как сам чёрт. Лучше вспомни, скольких красоток он успел подмять под себя в Сен-Доменге за какие-то несчастные две недели. Хочешь оказаться в том же списке?" Однако, рассудок рассудком, а Галка не раз и не два ловила себя на том, что её тянуло к этому человеку. Даже несмотря на его сногсшибательную наглость и полнейшее безразличие к порядку на собственном корабле... "Засранец, — думала она, подставляя кружку под очередную порцию вина. — Но обаятельный. Эх, мать, держись, не то пропадёшь!"

— Вино превосходное, — сказала она, чувствуя, как по жилам разливается приятное тепло. — Если я не ошибаюсь, испанское?

— До французских ещё не доехали, генерал, — лучезарно улыбнулся шевалье. — Но когда мы до них доберёмся, первое, что я сделаю — приглашу вас на пир.

— Для пира ещё должен быть хороший повод, — мысль о предстоящей военной операции заставила Галку собраться, стряхнуть подступающий морок: от Граммона и впрямь исходило нечто непонятное, действовавшее на её женскую сущность. — Вот явимся в Марсель с победой, тогда и попируем. С вином и закуской. И песенки покричим, да такие, чтоб у всей округи уши на корню повяли. А здесь и сейчас это, мягко говоря, неуместно.

— Это ещё почему? — со смехом поинтересовался всё тот же усатый красавец, что предложил налить ей вина.

— Лоран, видимо, даме не спится под наше пение, — заржал француз. И сделал странное движение — ни дать, ни взять, собрался приобнять женщину. Но вовремя остановился. Так, будто наткнулся на невидимую стену.

— Даме прекрасно спится даже под скрип рангоута, — подцепила его Галка. Её показная весёлость, как она прекрасно видела, ничуть француза не обманула. Потому и соблюдал дистанцию. — Ваше пение ненамного мелодичнее, но я не о том. Мы не на Тортуге, господа, где можно спокойненько орать песни на бережку в тёплой компании. Здесь живут берберы и арабы, фанатичные мусульмане, и они не откажутся от удовольствия продать кое кого на рабском рынке. Или для разнообразия перерезать несколько христианских глоток.

Если бы здесь были парни с флагмана, они бы только округлили глаза, встретив слова капитана возгласами типа: "Да ну! В самом деле?" Им-то было известно, что Воробушек прочитала тыщу книг и знает массу интересных подробностей о различных народах. А эти заржали, как некормленые жеребцы. В самом-то деле, что ещё можно услышать от женщины, кроме очередной глупости, правда?.. Галка холодно усмехнулась. И шевалье де Граммон верно понял эту усмешку, тут же сделав своим людям знак замолчать.

— Извините их, генерал, — примирительным тоном проговорил он. — Они, как вы догадались, не привыкли к высокоучёным беседам с дамами. Но мне отчего-то кажется, что вы изволили несколько преувеличить опасность. Разве лагерь не охраняется?

— Если бы вы изволили соблюдать мой приказ насчёт тишины, парням в охранении было бы куда легче исполнять свои обязанности, — сдержанно улыбнулась Галка, поднимаясь. — Вспомните, откуда во французском языке взялось слово "assassinat". Кажется, от неких мусульманских фанатиков... Впрочем, вы можете продолжать веселье, если желаете. Я не против. Резать, в случае чего, будут вас, а не меня.

Смешки и разговоры у костра мгновенно смолкли, а голландец-усач, которого Граммон называл Лораном, удивлённо присвистнул.

— Интересно, мадам, откуда у вас столь обширные познания в повадках приверженцев ислама? — насмешливо поинтересовался он. — Вы бывали на Востоке?

— Если бы Голландия столько времени воевала с этими самыми приверженцами ислама, сколько Россия, вы бы обладали такими же обширными познаниями, месье Графф, — Галка наконец выудила из памяти имя одного из ближайших приятелей Граммона, о котором была наслышана. Как хорошего, так и плохого. — Благодарю за угощение, господа, вино и впрямь было превосходным.

— Доброй ночи и приятных сновидений, генерал, — Граммон снова улыбнулся, на сей раз с убийственной иронией.

— Спасибо, — мадам адмирал в таких случаях никогда не оставалась в долгу, отвечая той же монетой. — И вам того же, шевалье.

— Нет, Мишель, думай, что хочешь, но эту дамочку ты точно не завалишь.

— Ещё не родилась женщина, способная мне отказать. На эту придётся потратить чуть больше времени.

Усач, которого весь Мэйн знал как Лорана де Граффа, только хмыкнул.

— Скажи спасибо, что этого не слышат наши команды, — скептически проговорил он. — Уж наверняка нашёлся бы кто-нибудь, кто позаботился бы довести смысл нашей беседы до сведения генерала. У неё это дело, я слышал, поставлено очень хорошо.

— Ты считаешь меня слишком самоуверенным? — Граммон, прогуливавшийся с другом около самой кромки прибоя — предостережение мадам генерала он всё-таки принял всерьёз.

— Ты похож на свой фрегат, Мишель, — с усмешкой проговорил голландец. — Такой же стремительный, сильный и наглый. А она... Она, что вовсе неудивительно, похожа на свой флагман, этот перестроенный галеон. На первый взгляд как будто ничего особенного, кроме формы форштевня, но в деле — опаснее линкора. Смотри, дружище, не напорись на этот риф.

— Может, я только того и желаю, — рассмеялся Граммон. — Если эта дама именно такова, как ты говоришь, то умереть в её объятиях было бы для меня...

— ...честью? — хитро прищурился Графф. В темноте, раздвигаемой лишь кострами, его лица было не видать, но Граммон и так знал приятеля как облупленного.

— ...наивысшей формой наслаждения, — совершенно серьёзно сказал шевалье. — Я понимаю тех несчастных, что согласились распрощаться наутро с головой, но провести ночь с египетской царицей. Наша мадам генерал не царица, но женщина той же породы: властная и смертельно опасная для всех, кто рискнёт с ней связаться. Пусть она и неказиста с виду, но поверь, Лоран — нет для мужчины большего мучения и большей сладости, чем любить столь необычную даму.

— Ах, вот почему её муженёк... Чёрт, Мишель, ты не боишься, что она прирежет тебя до того, как ты успеешь её завалить?

— Вот в этом-то, приятель, и заключается половина её очарования, — негромко рассмеялся Граммон. — Либо она меня прирежет, либо я её...

4

— ...Влад, я не о моральной чистоте наших вояк забочусь, а об элементарной боеспособности. Если они в самый интересный момент начнут потрошить дома и сдирать с женщин украшения, кто будет сражаться? Мы с тобой? Господа капитаны? Нет, я вовсе не против помахать шашкой. Я очень даже за. Только если это принесёт какую-то пользу нашему делу.

— А это правда, что мусульманки таскают на себе каждая по несколько фунтов золота? — предметно поинтересовался капитан Беннет. Не так давно он всё-таки решился перебраться с Ямайки в Сен-Доменг, и не столько потому, что ему так уж нравилась эта гавань, сколько потому, что английские власти стали слишком уж строго спрашивать за пиратство.

— Правда, — кивнула Галка. — Только не все, а в богатых домах. Впрочем, говорят, в Алжире бедных домов попросту нет.

— С чего бы им постоянно тягать на себе столько побрякушек? — удивился англичанин. — Обычай у них такой, что ли?

— Вроде того. У мусульман, видишь ли, муж в любую минуту может три раза сказать жене слово "талак", что означает развод. И жена обязана при этом покинуть дом мужа в том, что на ней есть в данный конкретный момент. Потому бабы и таскают на себе весь свой золотой запас — на всякий случай. Потому я и говорю: атакующим первой волны десанта лучше ни на что не отвлекаться. Алжирцы... да и вообще мусульмане подраться не дураки. С ними чуть зазеваешься — голова с плеч.

— Я почему-то думаю, что у первой волны десанта особых проблем с атакой не возникнет, — с хитроватой усмешкой проговорил Влад.

— Ну, да, если вспомнить, какую жуть мы с собой приволокли, — рассмеялся Билли. — Я-то своих предупредил, а вот тем, кого не предупредили, я очень сильно не завидую.

— Я надеюсь, парни с "Перуна" тоже штанов не испачкают, — улыбнулся Геррит. — Хоть и не уверен. Во всяком случае, тогда, вернувшись с полигона, я первым делом посмотрел в зеркало: проверял, не поседела ли моя бедная голова. А ведь я как будто человек образованный, и не настолько суеверный, как эти язычники.

— Мусульмане вовсе не язычники, дружище, — покачала головой Галка. — Более того: язычниками они считают как раз нас, христиан. За то, что чтим Троицу. Мол, аллах един, и никаких гвоздей. Но это так, к общему сведению. Главное же следует уяснить сразу: они — фанатики своей веры. Испанцы в этом отношении и рядом не валялись. Потому если на вас с воплем "Аллах акбар!" станут кидаться шестилетние пацаны с ножичками, не удивляйтесь. Их так воспитывают.

— Да, мы для них попросту не люди, — поддержал Влад. — Слышал я, как одна ...мусульманка кричала односельчанам-грекам: "Скоро мы вашими детьми будем собак кормить!"

— Не завидую я вам, русским... — процедил Граммон, до тех пор исправно молчавший, слушавший и делавший для себя пометки на будущее. — У вас такие милые соседи, что просто залюбуешься.

"Что бы вы сказали, шевалье, если бы знали, на чьих верфях строятся турецкие карамуссалы? — не без едкой иронии подумала Галка. — Вряд ли что-нибудь приличное. Хоть вы и редкостный засранец, но кое-какие понятия о чести имеете. В отличие от некоторых политиков".

— А нам с соседями всю дорогу не везёт. Судьба, видно, такая, — сказала она вслух. — Главное — вовремя сделать из оного соседства верные выводы. И чтобы эти выводы в данный момент помогли нам победить с как можно меньшими потерями. Если полезем на Алжир как на испанцев, до Сен-Доменга мало кто доберётся живым и не искалеченным. Нужно знать сильные и слабые места врага. Это прописная истина, господа, я вижу, что сказала банальность. Но кто из вас раньше хотя бы поверхностно имел дело с мусульманами?.. Вот потому-то я вам все эти байки и травлю. Про то, как они себя ведут в бою и после боя. Про то, что их бабы носят на себе кучу золота. Про воспитание мальчишек, турецкие орудия, дамасские клинки, отношение к иноверцам и тому подобные мелочи. Вы и сами лучше меня знаете: без учёта этих мелочей победа может обойтись нам слишком дорого.

— Ладно, — подытожил Билли. — С мелочами всё ясно. Какие будут коррективы к плану?..

"Во имя аллаха, всемилостивого, милосердного..."

Раис Али-Мухаммед никогда не пропускал утреннюю молитву, почитая её наиглавнейшей обязанностью правоверного мусульманина перед аллахом. Ни на суше, ни в рейде не расставался с потёртым молитвенным ковриком, доставшимся ему от отца, носившего зелёную чалму. Раис Хаджи Ала-ад-Дин ныне вкушал сладостный отдых в садах аллаха, довольно навоевавшись с неверными. Он сам ходил в море вместе с командой на своём галеоте, хотя, иные раисы уже в его время — позор на их головы! — предпочитали лишь снаряжать корабли на свои деньги, отсиживаясь на берегу и наслаждаясь красотой наложниц в гаремах. Али-Мухаммед брал пример с отца, отправляясь в море лично, деля все радости и невзгоды с верной командой. А команда благодарила аллаха за столь храброго раиса, для которого добыча стояла на втором месте. После воинской доблести.

У него не маленький галеот, а фрегат — прошлогодний трофей, взятый в неравном бою у неверных франков. "Меч Джебраила" — хорошее название для столь прекрасного и грозного корабля. Сорок две пушки. Нечестивый крест на клотике заменен священным полумесяцем. Мало кто в Аль-Джазере может похвастаться столь могучим кораблём. Оттого раис Али-Мухаммед пользуется таким уважением, оттого диван всё более склоняется к мысли, что в военное время им нужен бей, имеющий самый свежий опыт морских сражений, а не убелённый сединами турок Селим, чьи заслуги несомненны, но столь отдалены во времени... Али-Мухаммед знал, чего ему не хватает для окончательного восхождения. Ещё одной громкой победы с богатой добычей. Пусть даже для этого придётся сговориться с испанцами-кафирами. Этот дон Рамиро Нуньес... как там его дальше... словом, испанец не скупился, предлагая золото в обмен на нейтралитет воинов аллаха по отношению к его соотечественникам и кафирам-голландцам. Что ж, раис Али-Мухаммед золото взял. С диваном, как водится, поделился. Нейтралитет обещал, и пока соблюдал его, понимая, что рано или поздно придёт момент, когда раисы и янычары выйдут на площадь и начнут требовать нападать на всех кафиров без различия флага. А против воли собственных воинов не пойдёт даже бей. Но сейчас... Сейчас "Меч Джебраила" готовится возглавить поход на франков. Пока их флот сражается с испанским и голландским флотами у Сицилии, кто помешает воинам аллаха начисто ограбить всё южное побережье Франции?

Горы золота и серебра, драгоценных камней, отрезы парчи, бархата и лионского шёлка... Снова в Бадестане будут продавать сильных невольников, юных девушек для гаремов. Снова лекари будут скопить франкских мальчишек, из которых — кто выживет, конечно — вырастут отличные евнухи. Снова сундуки раисов наполнятся доверху, шеи их любимых жён отяготятся драгоценными ожерельями, пальцы будут унизаны дивными кольцами, а уши оттянут тяжёлые серьги... Али-Мухаммед подумал о своей любимой жене. Мариам-египтянка, всего четырнадцать лет. Лишь три месяца прошло с тех пор, как он пленился её несравненной красотой. Не один год пройдёт, прежде чем её стан утратит стройность, а лицо обезобразят морщины. Но тогда ей придётся уступить место любимой жены какой-нибудь молоденькой невольнице, которая ещё, вероятно, только родилась. Как уступила это место прекрасной египтянке уже начинающая стареть Сейда... Может быть, взять Мариам в поход? Для этой цели раис обычно брал рабыню-наложницу, которую после сражения отдавал команде. Любимую жену разгорячённым после боя воинам не отдашь, придётся покупать невольницу. Пусть сперва послужит госпоже, а затем...

Пушечный выстрел прервал сладостные мысли раиса. Что такое?

С запада Аль-Джазер прикрывали высокие холмы, которые по совести можно было бы назвать даже горами. Во всяком случае, обзор с северного мыса прекрасный. Оттуда в ясную погоду можно было высмотреть крупные корабли за десяток миль. Сейчас, ранним утром, море было подёрнуто лёгкой дымкой, и обзор даже с такой удобной наблюдательной точки несколько сократился, как минимум до полулиги. Франки? Всё может быть. В любом случае, пушка в крепости не стала бы стрелять, возвещая о приближении кораблей, если бы эти самые корабли не были вражескими. Ветер? Раис Али-Мухаммед присмотрелся к вымпелу. О, шайтанов хвост, западный ветер-то как раз благоприятен кафирам! Впрочем, чтобы поднять по тревоге команды всех алжирских кораблей много времени не нужно. Да и крепость, построенная ещё доблестным Хайраддином, должна дать достойный отпор.

— Раис-эффенди, — на мостик взбежал верный Ахмед — турок. — Дозорные передали — идёт сильный флот. Семь больших кораблей и несчётно малых.

— Кто? — коротко поинтересовался Али-Мухаммед.

— Кафиры, раис-эффенди.

— Я и сам догадался, что не правоверные. Кто именно?

— Дозорные не знают, раис-эффенди, — Ахмед виновато потупил взор. — Они никогда не видели таких флагов. Три вертикальные полосы: чёрная, белая, красная.

Чёрная, белая, красная... Али-Мухаммед готов был поклясться бородой пророка, что где-то что-то слышал об этом сочетании цветов. Или читал... Или этот кафир Нуньес что-то говорил... Постойте! И верно: именно Нуньес что-то рассказывал насчёт заморских разбойников, заключивших договор с франками!

— Объявляй тревогу, — сказал Али-Мухаммед. Он всё-таки был раисом всего флота, отвечавшим за его боеспособность и защиту гавани, и просто обязан был отреагировать на угрозу. — Немедленно сообщить бею Селиму и Хасану-аге — пусть янычары приготовятся к бою!

Ахмед низко поклонился и, цепляя кончиком ятагана за резные балясины поручней, шустро сбежал по ступенькам вниз. У борта его ждала шлюпка.

"Если мне удастся отбить атаку кафиров, приблизится время исполнения моей мечты, — холодно усмехнулся Али-Мухаммед. — А Селим... Что ж, я буду горько сожалеть, если он погибнет во время боя с неверными".

5

— А где же зелёное знамя пророка? — не без иронии поинтересовался Джеймс, разглядывая укрепления Алжира в подзорную трубу.

— Алжир номинально принадлежит Османской империи, а у турок знамя вроде бы красное, с полумесяцем, — не слишком уверенно проговорила Галка. — По крайней мере, в моём мире. Здесь — чёрт их знает...

— Бог с ними и их знамёнами, Эли. Что сказал шевалье де Малеструа по поводу их пушек?

— Турецкие. На кораблях самое большее фунта по двадцать четыре, в крепости — по сорок два и сорок восемь фунтов. То есть, ближе, чем на пять-шесть кабельтовых не подойти. Стреляют не чугунными ядрами, а булыжниками. В корпус такой камушек с близкого расстояния попадёт — мало не покажется.

Джеймсу однажды довелось видеть результаты попадания каменного ядра в корпус корабля. Пробив обшивку на батарейной палубе, камень разлетелся на острые осколки и переранил чуть не половину канониров. Причём, попали из мелкой пушчонки фунтов на восемь. А если попадут из сорокавосьмифунтовой пушки?.. Словом, Джеймс в который раз поблагодарил Всевышнего за то, что их собственная артиллерия могла сейчас дать сто очков форы кому угодно. Те же испанцы, охранявшие Гибралтар... Когда эскадра пойдёт обратно, вряд ли доны посмеют высунуться из бухты. Что бы там ни было, а уроки из своих поражений они извлекать умели. Да и не будут они знать, что к тому времени на борту у пиратов почти не останется снарядов нового образца. Не так много их успели наделать на пока ещё единственном оружейном заводе республики Сен-Доменг.

— Восемь кабельтовых! — крикнул вперёдсмотрящий.

— Орудия к бою! — скомандовала Галка.

На флагмане и линкорах открылись орудийные порты, канониры принялись наводить пушки на крепость. Но корабли пока и не думали останавливаться. Первый залп так и произвели — с ходу... Надо полагать, последователи ислама были весьма удивлены и опечалены: пушки незваных гостей обладают сумасшедшей дальнобойностью. А что тут особенного? Крепость — не корабль. Мало того, что совсем иные размеры. Крепость никуда не увернётся, опытный корабельный канонир может бить хоть вслепую; тут, чтобы промахнуться, нужно быть совсем уж криворуким и косоглазым. Потому почти все снаряды достигли цели. И стены алжирских укреплений задрожали от взрывов.

"Мартин молодец, — думала Галка, наблюдая за результатом деятельности своих канониров. — Вместо фитиля всунул в эти фугасы какие-то охренительные трубки. Маловато у нас пока таких снарядов. А то бы одним Алжиром дело не ограничилось".

Из-за мыса показался корабль. Фрегат, поднимавший все паруса и шедший в галфвинд. По размерам — не уступавший "Гардарике". То есть, в ближнем бою страшный противник. Вот на нём-то и развевалось зелёное знамя ислама.

— Ну, вот, Джек, и флаг пророка появился, — улыбнулась Галка. И рявкнула во всю мощь своей лужёной глотки: — По местам, братва! Грот и фок на гитовы! Право на борт!.. Приготовиться к развороту на левый борт, по моей команде спускать все паруса! Верхняя палуба — доложить готовность!

— Орудия готовы! — отозвался Пьер.

— По команде — огонь из всех стволов! Поднять сигналы! "Сварогу" и "Перуну" — продолжать обстрел форта; "Жанна", "Дюнуа", "Бесстрашный" и "Ле Арди" — следовать за нами, атакуем ихний правоверный флот в гавани! Кордебаталии — приготовиться к высадке десанта!.. Ну, парни, с Богом! Всыплем нехристям перцу во все дырки!

— С Богом! — дружным рёвом отозвались пираты.

После ремонта и модернизации на "Гардарике" не стало мидель-дека, что позволило заметно расширить кубрики и трюм. И теперь на флагмане Сен-Доменга было четыреста двадцать человек команды. Ох, несладко сегодня придётся их алжирским коллегам по ремеслу...

Раис Али-Мухаммед ничуть не удивился, увидев красно-белый корабль довольно странной конструкции, повернувший ему навстречу. Адмиральский вымпел... Что ж, кафиры не в первый раз посылают против Аль-Джазера своих флотоводцев. Но, если верить Нуньесу, во главе заморских разбойников стоит женщина. Женщина! Какой позор! Неужели неверные собаки не нашли для него, прославленного раиса, более достойного противника? Сражаться с женщиной — только позорить своё имя. Впрочем...

— Воины ислама! — Али-Мухаммед по обыкновению обратился к команде, воодушевляя её перед боем. — Вы видите этот красно-белый корабль? Кафиры, убоявшись подставляться под неодолимые удары ваших мечей, послали против нас презренных разбойников, выпущенных из тюрем, и поставили раисом этого корабля слабую женщину! Не свидетельствует ли это, что аллах покарал неверных, лишив их разума и тем самым предав в наши руки? И не является ли это знаком свыше о даровании нам победы?.. Да будет трижды благословен этот день, воины ислама!

Команда, как и следовало ожидать, ответила радостными возгласами, потрясая оружием.

— По местам! — скомандовал раис Али-Мухаммед. — Возьмём то, что даровано нам аллахом!

И "Меч Джебраила", поднимая паруса, пошёл навстречу красно-белому флагману. Ещё чуть-чуть — и можно разворачиваться на правый борт. Для залпа...

— Лево на борт!.. Паруса долой!.. Правый борт — огонь!!!

Когда все без исключения орудия правого борта дали залп, Галке в первый момент показалось, будто у неё лопнули барабанные перепонки. А "Гардарику" начало заметно заваливать на левый борт. Белый порох почти не давал дыма, и пираты имели возможность видеть, что сейчас творилось на палубе фрегата под зелёным флагом. Пушки алжирского корабля практически сразу открыли ответный огонь, но не все и не залпом, как предполагал вначале вражеский капитан. Потому что огонь "Гардарики" в первую очередь был сосредоточен на батарейных палубах противника. Пираты Мэйна, вдоволь натренировавшиеся на испанцах, уже давно приспособились к этой тактике: опередить врага хоть на мгновение и лишить его огневой мощи.

— Верхняя палуба — картечь, орудия готовы к бою! — гаркнул Пьер.

— Залпом, по верхней палубе противника — огонь!!!

От огня ещё не подавленного форта, расположенного на небольшом островке у гористого мыса, "Гардарику" прикрывали корпуса "Жанны" и "Дюнуа" — двух линкоров-близнецов, некогда взятых в битве с испанской эскадрой у Сен-Доменга. Линкоры удачно вклинились между фортом и баталией, и теперь имели прекрасную возможность стрелять сразу с двух бортов. Ещё более мощные "Сварог" и "Перун" обстреливали береговые укрепления, стоя на якоре. А к их бортам, обращённым в сторону моря, уже подтянули шлюпки для десанта. Фрегат "Бесстрашный" под командованием Влада уже подбирался к алжирскому бригу (тоже, видать, боевой трофей, мусульмане бригов не строили), и там, судя по всему, недолго ждать обмена любезностями из всех наличных стволов. А "Ле Арди" Граммона уже вовсю "приветствовал" парочку вёртких шебек. Несколько мелких алжирских кораблей проскочили мимо этих великанов и принялись обстреливать линкоры. Те немедленно огрызнулись залпами из бронзовых пушек... Словом, бухта Алжира, до сих пор служившая надёжным пристанищем и убежищем мусульманских пиратов, превратилась в ловушку для их же флота...

"Меч Джебраила", получив несколько разрывных снарядов в упор, стал очень быстро крениться на левый борт. И что бы раис Али-Мухаммед сейчас ни делал, как бы ни кричал, пытаясь принудить своих людей к повиновению и призывая страшнейшие проклятия на голову этой неверной — всё было напрасно. Фрегат вот-вот затонет, и не поможет ему ничто, кроме чуда.

А аллах почему-то с чудесами не торопился...

Красно-белый флагман кафиров снова поднимал паруса и разворачивался к югу. Готовился войти в гавань, дабы довершить разгром, учинённый там фрегатами неверных. Ну, кто мог подумать, что они привезли с собой эти пушки, изготовленные не иначе в кузнице самого иблиса? Почему аллах отдал подобное оружие в руки неверных? Чем Аль-Джазер так прогневил его? Не иначе тем, что правоверные вздумали договариваться с кафирами-испанцами, да поразит их аллах гнойными язвами! Будь проклят тот миг, когда раис Али-Мухаммед решился взять их золото!

Грот-мачта, не выдержав нагрузки, обломилась в двух локтях от палубы и, обрывая ванты, рухнула в воду, задев самым кончиком корпус вражеского флагмана. Раис видел, что фрегат уже не спасти. Можно лишь спасать людей. Впрочем, воины уже прыгали за борт. До берега недалеко. Доберутся, а там присоединятся к янычарам в порту, дабы достойно встретить кафиров, когда те высадят десант... Капитан покидает свой корабль последним? Пусть неверные соблюдают это правило. Не так много в Аль-Джазере достойных раисов, чтобы разбрасываться их жизнями. Али-Мухаммед встал на планшир мостика по правому борту, готовясь прыгать в воду. И в какой-то миг, ещё колеблясь, оглянулся. На планшире, держась одной рукой за крюйс-стень-фордун, стояла эта неверная и отдавала приказы своей команде. В другой руке у неё был франкский абордажный палаш, а из-за кожаного пояса торчала рукоять пистолета. Расстояние было достаточное, чтобы раис разглядел её... Маленькая, худая, некрасивая. И властная. Такую бы он точно не ввёл в свой гарем. Вот какими, оказывается, становятся нечестивые франкские женщины, если дать им волю! Вне себя от ярости раис вытащил из-за кушака пистолет, взвёл курок и выстрелил. Промахнулся. Кафирка, только тут заметив его, громко рассмеялась и что-то крикнула. Её голос потонул в чудовищном грохоте: это артиллерия линкоров добила форт. Один из их дьявольских снарядов угодил в пороховой склад, и укрепления доблестного Хайраддина взлетели на воздух. Обломки посыпались на корабли в бухте — и на правоверных, и на кафиров. Один камень долетел даже до тонущего "Меча Джебраила" и пробил ему обнажившееся днище. Раис не стал дожидаться, пока фрегат потонет окончательно — спрыгнул в воду.

— Всё, они наши! Валим корабли и высаживаем десант!.. Хайме! Бери шлюпы, дуй на позицию!

Пираты Мэйна не жалели порох — ни чёрный, ни белый. Стрельба была такая, что обзавидовались бы все адмиралы Европы. Мусульманам, наверное, казалось, что гости явились начисто стереть с лица земли их город, причинявший франкам столько головной боли ещё со времён Барбароссы. Но флот Сен-Доменга явился сюда за добычей, а для того, чтобы добраться до алжирских сокровищ, о которых ходили легенды, следовало уничтожить их флот. Причём, уничтожить быстро. Без потерь, понятно, не обошлось: мусульмане тоже слыли отличными воинами. И капитаны, решившиеся идти на абордаж, очень хорошо это почувствовали. Пиратам Мэйна пришлось рубиться с пиратами Алжира со всей яростью, на какую они были способны. И применяя всю свою выучку. Это не испанцы, бросавшие оружие после пленения или гибели капитана. Тут приходилось вырезать всех дочиста: алжирцы сопротивлялись до последнего человека, как и предупреждали своих матросов капитаны. Но тем не менее факт остаётся фактом: спустя час с небольшим после первого залпа пираты Сен-Доменга практически полностью уничтожили алжирский флот, полтора века терроризировавший Средиземноморье.

6

— Тихо!

— А я и так тихо сижу! Чего ты?

— Вот найдёт нас тут боцман — выпорет обоих, это уж точно!

Под парусиновым тентом, пропитанным смолой, было нечем дышать. Двое мальчишек, незаметно проскользнувших на шлюп, который зачем-то подтянули к борту флагмана, поначалу сидели тихо, как мыши. Но жара и смоляная вонь были невыносимы даже для них, успевших уже и поработать на верфи, и походить на флагмане. И они начали потихоньку приподнимать тент. Вот тут-то Хайме их и застукал... Поначалу юнги пиратского флагмана подумали, что тут им и конец. Жаль, трудно было запомнить все те слова, которые на них обрушивал боцман. Хайме ругался сразу на полудюжине, если не более, языков. А знали ребята пока только родной испанский и французский.

Для обоих Хосе — юнги были тёзками и ровесниками — не было секрета, что Хайме сильно недолюбливает испанцев. Мягко говоря, недолюбливает. Но такого возмущения от него они не ожидали. В конце концов, никаких приказов они не нарушали, уже знали, что на этом корабле, дисциплина обязательна для всех. Подразумевалось, что они будут при лазарете. Но распоряжения идти в лазарет к доктору Леклерку им никто не отдал! А они, что, трусы — прятаться в боях под палубой? Вот, потихоньку и забрались на шлюп, куда не набивались, как сельди в бочку, пираты из десанта. Залезли под тент на палубе, там какие-то железяки — не смейтесь: с крылышками! — лежали. Среди каких-то прямых железяк. На пушки это точно не походило. Да и на снаряды... вы видели где-нибудь снаряды с крылышками?

При подходе к алжирской бухте Хайме тент откинул и их, естественно, обнаружил. Мальчишки чуть не оглохли от его криков. Думали: всё, конец. Сейчас задушит, утопит, повесит, расстреляет и покромсает на кусочки одновременно. Но — пронесло. Видно, Святая Дева своим покрывалом от его гнева закрыла. Он даже подзатыльников им не надавал. Приказал только отойти на бак и не путаться под ногами.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Раз уж сами сюда залезли, смотрите у меня, не обосритесь. А то я вас лично выпорю. Сейчас эти штуки полетят на нехристей. Со страшным грохотом и воем полетят. Вот и посмотрим, какие вы храбрецы на самом деле.

Юнги отошли и устроились поудобнее. Будет о чём рассказать друзьям, когда вернутся! Участие в штурме знаменитого Алжира — им уже объяснили, что там за город, — это вам не хухры-мухры. Хосе Хуан Александр Луис Карлос Фелипе Ирручага, сын благородного идальго, убитого французами ещё в начале войны. На палубе — просто Рыжий. Он и правда был рыжий: отец баск, матушка родом из Астурии, а в тех краях нередки даже блондины. И Хосе Домингес, безотцовщина с явной примесью индейской крови, которому и фамилию-то сама адмиральша выдумала — в честь святого Доминика, покровителя их острова. Двое сирот, живших в заброшенной хижине, перебивавшихся случайными заработками, они нанялись на флагман, упав перед походом в ноги знаменитой атаманше пиратов. Надо же, самых грозных бойцов возглавляет женщина! Бабой-то её и сам король назвать не решится. Она их желание стать юнгами не просто выслушала, а сама привела на корабль и приказала зачислить в состав команды. И зачислили, куда им деться, у неё — не побалуешь.

Помощники Хайме тем временем залили водой всю палубу, будто сами свой шлюп утопить собирались, и отбежали в сторону, затыкая уши... Юнги, на предложение одного из них поделиться затычкой, замахали руками. О чём потом сильно жалели. Они видели ещё три шлюпа, на палубах которых стояли такие же штуковины с крылышками, а матросы занимались теми же приготовлениям... Хайме затыкать уши не стал, а, подойдя к тем железякам с крылышками, выждал какое-то время. И стал поджигать у них фитильки, после чего и сам отбежал в сторону.

Из хвостов ракет вырвался огонь, разгораясь всё сильнее и сильнее (палубу потом, несмотря на разлитую кругом воду, пришлось тушить), ракеты стронулись с места и, быстро ускоряясь, с нарастающим воем двинулись сначала по направляющим, а потом полетели самостоятельно. Кроме одной, благополучно нырнувшей в воду рядом с их корабликом. Палубу заволокло едким дымом, оба Хосе закашлялись, их глаза начали слезиться. А когда ракеты набрали скорость, ребята поняли, зачем все вокруг, кроме Хайме и их, дураков, затыкали уши. При полёте железяки с крылышками издавали одновременно и очень громко, вой, визг, рёв, свист и ещё кучу звуков один другого страшнее. Будто черти из ада вырвались и к несчастным нехристям полетели... Как и было твёрдо боцману обещано, они не обосрались. Мужчины ведь должны держать данное слово! А если штаны у них немного намокли, так ведь волны вокруг! И брызги... да и не проверял он их потом. Не до того было. Пожар на борту — не шутка. Вот здесь ребята постарались вовсю, несмотря на небольшие ожоги при тушении. Хайме даже их похвалил.

— Ну, всё, ребятки, — улыбнулся он, утирая рукавом мокрое и грязное от копоти лицо. — Вот теперь вижу — вы не робкого десятка. Настоящие морские ...волчата, чёрт бы вас побрал!

...А волна шлюпок с пиратами Мэйна на борту накатывала на берег. Лишившиеся почти всех своих кораблей, алжирские пираты и янычары приготовились дать бой на земле. Своей земле. Уцелевшие при обстреле дьявольскими снарядами пушки береговых батарей уже начали пристреливаться по ворвавшимся в бухту кафирам, когда с четырёх шлюпов на город выпустили драконов. Или, скорее, каких-то вызванных из ада существ. Известное дело, для неверных иблис — родной брат. А что ещё может при полёте изрыгать огонь и дым, издавать непереносимые для любого правоверного звуки? Только адские твари.

Склонные к инфарктам и инсультам получили своё прямо там, на побережье. Остальные защитники — все до единого! — позабыв обо всём на свете, с горестными криками бросились наутёк, спасая не столько грешные тела, сколько бессмертные души. И многим, очень многим, мешали бежать вдруг наполнившиеся и намокшие шальвары.

Сопротивления на берегу пираты Сен-Доменга не встретили. Конечно, офицеры предупреждали об издании этими ракетами страшных звуков. Но одно дело предупреждение, а совсем другое — услышать подобную несусветную жуть, догоняющую тебя сзади, пролетающую над головой... В общем, многие из бойцов первой волны десанта, храбрейшие из храбрейших, сменили во время штурма штаны. И не всегда на лучшие. Но уж нехристям за свой кратковременный испуг они воздали сторицей...

Когда генерал Сен-Доменга вместе со второй волной десанта оказалась на берегу, Алжир был похож на сущий ад. И тому была масса причин. Во-первых, "психическое оружие"... На идею сделать из обычных ракет исчадия ада Мартина натолкнула достаточно свежая для него история с русскими "катюшами". Ведь когда Красная армия впервые применила это оружие против вермахта, не самые трусливые в мире германские солдаты бежали с позиций, наложив полные штаны. Естественно, кто уцелел. Ракеты такой мощи Мартин пока создать не мог: не те материалы. Но вот прицепить на корпуса ракет неширокие металлические кольца с отверстиями различного диаметра — всегда пожалуйста. Кольца, понятно, усиливали рассеивание и заметно снижали радиус поражения. Но при полёте эти ракеты издавали такие жуткие звуки, что и самому изобретателю становилось не по себе. Не говоря уже о том, как пачкали штаны даже тёртые жизнью пираты, коим пришлось осваивать новое оружие на полигоне. А в конце траектории, когда прогорал порох в трубке, взрывалась "боеголовка", начинённая зажигательной смесью — "адским ромом". Много, понятно, не пожжёт, но кое-какой пожар вызовет... Во-вторых, ужас, охвативший защитников города, передался и во дворы. Пищали от страха многочисленные дети, причитали старухи. Рабыни-христианки, даже не передать, до какой степени обрадованные явлением мстителей, дрались с изнеженными хозяйками, словно кошки, и палками гнали их из домов. Если вовсе не резали их кухонными ножами. По улицам бегали истошно оравшие, ополоумевшие женщины. Пираты из десанта второй волны ловили этих женщин и тут же срывали с них украшения. Правоверные мусульманки, для которых хождение с непокрытой головой было сродни богохульству, начинали пронзительно верещать, стоило заморским гостям нечестивой пятернёй содрать с них шёлковый хиджаб. Не говоря уже о золоте. Но пираты Мэйна не обращали на их визг никакого внимания. Подумаешь! Благородные испанки, когда с них сорвёшь драгоценное колье или браслет, визжат точно так же. У алжирок, действительно похожих на ходячие ювелирные прилавки, оперативно изымали тяжёлые ожерелья, браслеты и кольца, кое-кому из них порвали мочки ушей в стремлении непременно добыть ажурные золотые серьги. И если их не насиловали, то только потому, что генерал Сен-Доменга снова объявила свой излюбленный приказ о немедленной казни за подобное непотребство. Затем орущих и рыдающих мусульманок, лишившихся золота и — главное! — чадры, сгоняли на площадь. На ту самую площадь рынка Бадестан, где их мужья наверняка ещё вчера присматривали себе рабынь-наложниц. Женщины пронзительно голосили, оповещая мир о своём позоре, обливались слезами и призывали потерявшихся детей. Дети в свою очередь ревели во весь голос от ужаса, когда злобные кафиры вытаскивали их из домов и гнали всё туда же, в Бадестан... А где же доблестные воины ислама и отцы обширных семейств? Испуг испугом, а с врагами из плоти и крови, которые с саблями в руках, можно и подраться. Но пираты Мэйна первым делом прорвались к тюрьме у рабского рынка, где в совершенно невыносимых условиях содержались захваченные в последних набегах пленники-христиане. Беспощадно вырезав довольно сильную охрану тюрьмы, пираты открыли ворота... Кстати, это была третья причина превращения некогда цветущего мусульманского города в ад. Освобождённые мужчины-пленники числом около полутора тысяч набросились на алжирцев с такой яростью, что пиратам даже пришлось их сдерживать. Иначе они разорвали бы и алжирских женщин с детьми.

Бея и раисов, составлявших диван Алжира, Галка с офицерами уже не застали. Они смылись из города с такой скоростью, что плохо бегавшие моряки Мэйна догнать их даже не надеялись. А устраивать верховую погоню в совершенно незнакомой местности — увольте. Главное — сбежавшие приверженцы ислама не успели вывезти свои богатства! А Алжир, живший почти исключительно грабежом, без преувеличения был богатым городом. Эдакая ожившая сказка из "Тысячи и одной ночи". Только, в отличие от упомянутого литературного произведения, страшная... Пираты Мэйна, захватившие город, согнавшие оставшихся жителей на площадь и в тюрьму Бадестана, сразу же озаботились выставить караулы и вовсю занялись любимым делом — грабежом. В порту на драгоценных коврах уже сваливали сверкающие груды добычи, извлечённой в основном из домов престижного квартал Фахс, где жили раисы. При виде совершенно фантастической кучи женских украшений, складываемых отдельно, Галка честно попыталась потерзаться совестью. Почему-то не получалось. Может быть, оттого, что алжирские женщины сами носили на себе награбленное их мужьями? Золотая и серебряная посуда, бесценные дамасские клинки, украшенные перламутром знаменитые восточные сундуки, ломившиеся от тканей и драгоценностей. Здоровенные мешки пряностей, до сих пор дорого ценившихся в Европе. Драгоценные камни, свезенные сюда со всего света, сложили в отдельный сундук, и они наполнили его доверху. Потрясающе красивая восточная мебель теснилась у стен. Кучи золотых и серебряных монет самой различной чеканки занимали сразу несколько довольно больших ковров, сложенных в ряд. Ещё больше места заняло богатое оружие, разукрашенное с чисто восточным размахом. А уж жемчуга всех цветов и оттенков оказалось столько, что испанцы, добывавшие "слёзы моря" в Рио-де-ла-Аче, удавились бы от зависти. Что касается освобождённых христиан, то одних только французов обоего пола там обнаружилось около семисот человек. Итальянцы, испанцы, англичане, немцы, греки, болгары, мадьяры, поляки, сербы, русские, грузины, армяне, персы, африканцы, индийцы, китайцы... Галка окинула Алжир суровым взглядом. Не так уж он и велик. А собрал в себе людей чуть не со всего обозримого мира. Причём, по большей части против их воли. При виде разноязыкой ликующей толпы Галка сразу же подумала: чем их кормить-то во время перехода через море? И не только их — они ведь взяли массу пленных алжирцев, женщин и детей. Но пираты, бравшие штурмом уже не первый город, хорошо знали своё дело. Всё продовольствие в портовых складах и базарных лавках было тут же изъято, учтено и погружено на корабли. В том числе и на трофейные галеры, уцелевшие во время боя только потому, что их даже не отвели от пирса. Попросту не успели, чем сохранили жизнь десяткам гребцов, прикованных к вёслам...

Трое суток. Трое суток Алжир подвергался ограблению, какого не знали даже испанские города Мэйна. Пираты выгребали всё подчистую. В грабежах принимали участие и освобождённые пленники, многие из которых решились уйти на Сен-Доменг. Особенно женщины. Возврата на родину по той или иной причине большинству из них уже не было, а тут столько холостых мужиков!.. Под конец заморские гости, затарив корабли по самые палубы, подожгли город и отплыли. На север.

В Марсель.

7

— Почему ты никогда не присоединялся к нам на посиделках в октябре, Пьер?

Ветер хоть и не был попутным, но шесть узлов при такой загрузке кораблей — это очень даже прилично. При таком ходу завтра они уже бросят якорь на рейде Марселя. Но до завтра ещё следовало дожить. Ведь только вчера они разминулись с голландской флотилией. Почтенные минхееры знали о перемирии с пиратами и в драку не полезли. Но никто не помешает им передать сведения испанцам. А те вряд ли упустят случай наброситься на сытого, и потому почти небоеспособного врага. И драться пиратам помешали бы не столько полные трюмы, сколько полные корабли сухопутных крыс. Оно, конечно, хорошо — освободить христиан из алжирского рабства. Но в морском бою они попросту станут обузой...

— Я бы с радостью, — вздохнул Пьер, отдыхавший на шканцах после вахты. Поболтать с Воробушком он всегда бывал рад. — Да только мало хорошего для меня было в тот день.

— Что так? — удивилась Галка.

— Понимаешь... я как только тебя увидел там, так и обмер. Спутал тебя с сестрёнкой. Думал уже — всё, придётся сейчас насмерть драться... Ты и правда на Катрин очень похожа. Только глаза у неё карие, а у тебя серые. Да Катрин бы сразу меня узнала. От сердца отлегло, а всё равно — как представил, что с тобой сейчас сделают, так и помыслил: не выдержу ведь. Всё равно в драку полезу...

— Обошлось же, — пожала плечами Галка.

— Обошлось, верно. А страх как был, так при мне и остался. Даром что ты выкрутилась. И тогда, и потом.

— Так, — мадам капитану уже всё было ясно: у Пьера, этого великолепного пиратского канонира, на поверхность повылезали разные там комплексы. — Ну, и что ты дальше собираешься с этим делать, брат? От себя всё равно не убежишь. Остаётся или бороться, или сдаться.

Пьер вздохнул и стукнул тяжёлым кулаком по планширу. Можно было только удивляться, как этот без преувеличения очень сильный и опасный боец — а другие среди пиратов просто не выживали — умудрился остаться всё тем же наивным мечтателем, который в семнадцать лет пустился за море, чтобы повидать мир, казавшийся ему прекрасным. С тех пор минуло немало лет, Пьер нажил шрамы на теле и раннюю седину на висках, придумал самое разрушительное оружие этого времени, а в душе так и был всё тем же мальчишкой.

— Мы вот в Марсель идём, — сказал он, когда понял, что отмолчаться не получится. — Там до Тулона рукой подать, хоть по морю, хоть по суше. Боюсь я, Алина. А вдруг из моих там и в живых уже никого нет?

— Может и так быть, что всё как раз хорошо, — сказала Галка. — Тебе кое в чём полегче, братец. Ты хоть можешь надеяться на лучшее...

— Ну, да, а ты точно знаешь, что из твоей родни никого нет, кроме брата, — согласился Пьер. — А мне бы на твоём месте легче было.

— Так что же ты всё-таки решил?

— Ну... Что бы ни было, я тут всё равно не останусь. Дел-то ещё сколько — в Сен-Доменге...

Удачный рейд, трюмы, полные добычи... Но не было у Галки сейчас того же чувства, что после Картахены — мол, вышла на финишную прямую. А было неприятное предчувствие, будто она входит в тёмный лабиринт. И один Бог знает, что там.

Как французы прознали о подвигах пиратов Сен-Доменга до их прихода в гавань Марселя — оставалось загадкой. Но факт есть факт: город встречал победителей Алжира торжественным орудийным салютом: три залпа из двадцати пушек, гром от них разнёсся на несколько миль вокруг. А на набережной собралась радостная толпа горожан, желавших поглазеть на знаменитых вест-индских флибустьеров, которые так много сделали для прекрасной Франции. Разгромив флот Алжира и разорив их базу, пираты попросту на несколько ближайших лет обезопасили южное побережье Франции от набегов мусульман. А это уже много значило. Почти все освобождённые пленники-французы были родом из прибрежных городков вроде Сен-Тропеза, Канна или Сан-Рафаэля. Так что радость марсельцев была вполне объяснима. А уж когда месье комендант позаботился встретить пиратскую адмиральшу и её офицеров, высадившихся на пирсе, строем почётного караула, народ просто пришёл в восторг. Так до сих пор встречали только иностранных принцев или полководцев-триумфаторов...

— Огонь, вода и медные трубы, — сказал Влад, когда Галку, Джеймса и господ капитанов наконец проводили в шикарную резиденцию, специально отведённую для почётных гостей. Здесь пираты наконец-то смогли вздохнуть свободно: эти почести, конечно, приятны, но чертовски утомительны. — Первое и второе испытание кое-как прошли, зато третье — самое сложное.

Джеймс снял шляпу и обмахнулся ею, переводя дух.

— Думаешь, не выдержим? — спросил он.

— А тут и самые сильные вояки, бывает, ломаются, — сообщил своё мнение шевалье де Граммон. По такому торжественному случаю он изволил побриться и одеться, как подобало дворянину. — Кто читал Макиавелли?

— Обижаешь, приятель, — усмехнулась Галка. — Кто ж возьмётся руководить страной, не читав этого классика лицемерия и государственного цинизма? Кстати, на свой счёт я более-менее спокойна.

— Интересно, отчего же? — с непередаваемой иронией поинтересовался Граммон.

— Слишком хорошо знаю свою видовую принадлежность: змея подколодная обыкновенная. Отсюда все наезды на пытающихся меня унизить и всё презрение к явным льстецам.

— Ну, тут, в этой Франции, хватит и тех, и других, — хмыкнул Билли. — Змея, говоришь? Может, и так. Только приехала ты в такой змеючник, что прямо скажу — не завидую. Съедят. А не съедят, так искусают до крови.

— Можно подумать, ты здесь бывал, — поддел его Геррит.

— Не бывал, но много слышал от знающих людей, — Билли развернулся к нему лицом. — Если бы не ремонт и не пленных переправить, я бы сюда вообще не пошёл. И Алину бы отговорил... Не нравится мне здесь.

— Слава не греет?

— Да ну её, эту славу, в... болото! — вспылил Билли. — И тебя, Рок, с твоими подковырками тоже! Вот правильно Воробушек сделала, что выбрала для нашей гавани остров подальше от всех этих королей с герцогами. От них и без того одна головная боль, а ежели у них под боком жить — вообще спасайся кто может.

— Билл, — совершенно серьёзно сказала Галка. — Я с тобой согласна на все сто, но политика есть политика. Думаешь, я не знаю, что из себя представляет Версаль? Тоже наслушалась от бывалых людей. И д'Ожерон, покойник, тоже просвещал меня на этот счёт, и Этьен... Короче, гадючник ещё тот, ты прав. Но вот какая загвоздка... Если мы хотим, чтобы Сен-Доменг и дальше оставался нашей гаванью, то мне так или иначе придётся сунуться в версальский серпентарий. А может, и кое-кому из вас. За компанию. Вы ж не бросите меня одну на съедение этим драконам? — тут она позволила себе грустную улыбку.

Граммон ехидно усмехнулся, собираясь, видимо, сказать что-нибудь колкое, но его словам не суждено было прозвучать. В просторную комнату, где с удобством расположились пиратские капитаны, с невероятно важным видом вошёл нарядно одетый тип. Судя по всему, здешний дворецкий.

— Господа, — церемонно поприветствовал он присутствующих. — Его превосходительство адмирал д'Эстре имеет честь пригласить вас на обед.

— О! — воскликнула Галка. — Адмирал здесь?

— Здесь, мадам, — подтвердил дворецкий. — Это его дом. Я провожу вас.

— Обед у адмирала, — тихонечко хихикнул Влад, когда этот важный месье провожал их по коридорам и лестницам. Без экскурсовода тут и впрямь можно было заблудиться. — Не знаю, как вам, а мне почему-то Тортуга вспомнилась.

— А ты как думал? — Джеймс тоже, как и Влад, перешёл на русский язык: слишком много лишних ушей. — Сейчас мы, как и на Тортуге, будем торговаться с властями до седьмого пота насчёт цены добычи и процента их доли. Разница лишь в масштабах события: там речь шла о сотнях тысяч, а сейчас — о десятках миллионов...

...Сорок миллионов ливров. Именно в такой сумме исчислялась пиратская добыча, привезенная из Алжира. А по закону портовый сбор во Франции составлял десять процентов. То есть, четыре миллиона как с куста. Плюс, пришлось "позолотить ручку" нескольким должностным лицам, включая самого адмирала, иначе пиратскую добычу обложили бы ещё и драконовскими налогами. Всё-таки, это не дикая Вест-Индия, а цивилизованная Европа. Но и оставшаяся сумма — тридцать четыре с лишним миллиона — была настолько огромна для флибустьеров, что эта цифра даже мало у кого в голове умещалась. Марсель и Тулон несколько дней стояли на ушах от пиратских гулянок! Местные жители, конечно, частенько бывали свидетелями возвращения матросни из походов, однако по сравнению с гостями из-за океана тутошние морячки оказались просто шпаной. В связи с чем Галке потом пришлось человек пятьдесят вытаскивать из тюрем, куда они по обыкновению загремели за слишком уж буйный загул... Пьер всё-таки нашёл сестру, и даже в Тулон ехать не пришлось: оказалось, она давно замужем за плотником марсельской верфи. Тот не очень-то обрадовался явлению шурина-пирата, но всё же согласился, чтобы Пьер квартировал у них в доме. И старший канонир флота Сен-Доменга на радостях закатил пир на всю улицу... Словом, жизнь шла своим чередом. Галка даже удивлялась, что французские власти почти не вмешиваются в её собственные дела и дела её братвы. И что Версаль ничем пока себя не проявил. Потому она, мысленно крестясь, постаралась форсировать ремонт своих кораблей, повреждённых во время боя с алжирцами, и управилась в десять дней вместо запланированных двух недель. Но...

Как говорится, человек предполагает, Бог располагает, а чёрт всё портит.

— Этого я и боялся.

Джеймс с самым мрачным видом вернул жене письмо. Красивый каллиграфический почерк, гербовая бумага, печать королевской канцелярии. Приглашение от короля Франции. К этой бумаге, между прочим, прилагались четыре кареты, целый штат прислуги и почётный эскорт — личная гвардия его величества! Такое приглашение не игнорируют.

— Эх... — вздохнула Галка. — Накаркала... Придётся ехать.

— Кого ты думаешь взять с собой в качестве свиты? — спросил Джеймс. Он не ждал ничего хорошего.

Галка, немного подумав, ехидно заулыбалась...

4. "Всё могут короли..."

* * *

5. Се ля ви.

1

"Матка бозка Ченстоховска! Защити! Спаси от дьявольских соблазнов, меня опять одолевающих! — почтенный ремесленник Богуш Малецкий впился взглядом в глаза Святой Девы. Статуя Марии смотрела на него понимающе и милосердно. — Вот женщина была! Не случайно её сам Господь выбрал. Не то, что нынешние вертихвостки. Так и зыркают по сторонам. Так и норовят подкатиться под бок, ввести в соблазн. Воистину, настоящие дочери праматери Евы. Ну как тут не согрешить? А прижмёшь такую в углу, она брыкаться начинает. Вот и выходит... — перед глазами Богуша встала картина, будто он вернулся во вчерашний вечер. Страшная картина, лучше бы её никогда не было. — Не хотел я её душить, матка бозка! И Марыльку из Лужищ, тоже... не хотел. А уж ту приставучую Луизу, полную греховного бесстыдства, так и стоило задавить! Но я не хотел. Оно само как-то получилось..."

Левое колено, в своё время разбитое при бегстве с одного из своих "приключений", заныло, но вставать Богуш не стал. Пусть святая заступница увидит его рвение в молитве. Он специально стал на молитву поближе к статуе, на колени, кланялся до самого пола. "Все мои беды — из-за дьявола и его соблазнов. Ох, силён нечистый! А я — слаб, матка бозка. Слаб и уязвим для его происков. Здесь же нечистый свил настоящее гнездо".

Не выдержав нарастающей боли, Богуш встал, морщась и растирая колено рукой. Боль он переносил плохо и совершенно зверел, когда его жертва умудрялась нанести ему хоть какой-то урон вроде царапины или пинка в кость ноги.

"Матка бозка, как я страдаю! Помоги, защити меня перед Сыном и Богом-отцом! Помоги очистится от грехов моих тяжких. А я уж отслужу, ибо верую!"

Приглашён он был среди прочих ремесленников наладить в Сен-Доменге производство качественных кож. В юности Малецкий служил подмастерьем у сбежавшего из Московии мастера Ефима, научившего его выделывать великолепные кожи. Богуш, воспользовался этим приглашением, дабы избежать неудобных вопросов по поводу смерти лавочницы с соседней улочки, Луизы Буланже, удушенной им. Подозрения вот-вот могли пасть на него, а выдержать допрос он и не рассчитывал.

Когда плыл, надеялся, что среди душегубов его грешки невинными покажутся, никто здесь за такое преследовать не будет. Да не так вышло, как ему хотелось. Плохо ему стало ещё по пути: жарко, душно, сердце перебои даёт. А на берегу — будто живым в ад попал. Дышать нечем, жара и ночью не спадает, пришлось ходить вечно мокрому от собственного пота. А комарьё здешнее будто точно из ада явилось. Зазеваешься ночью на открытом месте — быстро всю кровушку выпьют. За убийство же здесь — кто б мог подумать! — казнят немилосердно, кого бы ни убил. И находят убийц не в пример чаще, чем на его родине или, к примеру, во Франции.

"Бежал, называется, из опасности — в беду, в когти дьявола. Которому не иначе эта демоница служит. Вот я бы её... прости матка бозка, за грешные мысли, только ведь продавших душу дьяволу надо уничтожать. Видно чем-то она нечистому сильно услужила, что он ей дал под руку столько проклятых. А по виду и не скажешь. Невидная бабёнка, тощая. Марылька помнится... прости, матка бозка! И ведь помощники у неё тоже не без связи с дьяволом. Этот шваб не случайно всё с серой возится. Ох, матка бозка, не случайно. И не порох он делает из неё, а какую-то адскую настойку выгоняет, всё разъедающую. Верные люди говорили, свои же братья ремесленники. Только вот Богу они не привержены, хоть говорят, христиане. Не хотят даже заикаться о действиях против демоницы. Довольны сребрениками, которые от неё получают. Ну за Иудой и пойдут в ад. Надо всё получше обговорить с ксендзом, которого недавно из Мехико прислали. Хоть и молод, а производит впечатление преданного Господу пастыря..."

Диего Эстрада кипел от возмущения, как передержанный на сильном огне котёл с водой. Нет, он был готов взорваться как бочонок с сухим порохом, в который сунули горящий факел. Его, сына одного из почтеннейших купцов острова, почти дворянина, жестоко оскорбили. И кто! И как!!!

Втроём — он и ещё двое сыновей богатых купцов (не с голытьбой же ему водиться) — пошли в припортовую таверну, где было легко нанять девку для понятных услуг. Собственно, такую же, даже лучшую, можно было найти и в чистой половине города. Но там легко нарваться на кого-то из знакомых, не дай Бог, на старшего родственничка, вони потом не оберёшься. Сами ходоки ещё те, а на молодых набрасываются: "Вам ещё рано! Успеете нагуляться. Знаться с падшими женщинами — грех!" Кто бы говорил... К тому же, если наймёшь девку недалеко от своего дома, хочешь, не хочешь, а расплачиваться с ней надо, иначе неприятностей будет выше потолка. А платить нечем. Все трое проигрались в пух и прах. Родители же жлобы редкие, у них и в сезон дождей воды не выпросишь, не то, что дополнительные деньги на карманные расходы. Посовещавшись, решили нанять шлюху в порту, а после использования расплатиться с ней пощёчинами и пинками. Да получилось совсем по-другому.

В проходе таверны они наткнулись на выходившего, точнее было бы сказать, вылазившего из неё пирата. Грязного, оборванного, со следами побоев на заросшей щетиной морде. И пьянущего в дым. Шедший первым Диего и не подумал уступать быдлу дорогу. Вот ещё! Сожалея, что приходится пачкать руки о такую грязь, оттолкнул пирата. Однако тот не свалился назад, а, уцепившись рукой за дверной косяк, устоял...

Очнулся Диего от того, что ему на ноги кто-то упал. Потом выяснилось — один из его приятелей, Руис. Другой, Педро, к этому времени уже тихо лежал в сторонке и явно не собирался больше нарываться на неприятности. Удара, которым пират опрокинул Диего на землю, на короткое время выбив из сознания, ни он сам, ни его приятели не заметили. Пират, оглядев живописно разбросанных юнцов, загоготал. Получилось это у него до невозможности обидно. Молодая горячая кровь вскипела. Диего выдернул ноги из-под тела Руиса, вскочил и бросился на пьянчугу, намереваясь немедленно свернуть ему шею. Пират не пытался убежать, да и как бы он это сделал с заплетающимися ногами? Но и кулак Диего пролетел почему-то мимо. Зато не стоявший ровно на ногах разбойник опять попал. И снова очень точно и очень сильно. Его удар, вроде бы кулаком левой руки, разбил парню губы, выбил три зуба и опрокинул на землю, о которую он пребольно ударился затылком.

Теперь Диего поднялся не с первого раза. Кружилась голова, его поташнивало. Сплюнув наполнившую рот кровь и выбитые зубы прямо себе на грудь, он с трудом перевернулся и начал вставать, первым делом взгромоздившись на четвереньки. И от сильного пинка в зад рухнул лицом в пыль, под отвратительный и чрезвычайно оскорбительный хохот проклятого ладрона. На сей раз почти не больно, но чертовски обидно. Диего повторил попытку встать, и опять поцеловал пыль. Личности, называвшие себя его друзьями, что характерно, в потасовку больше не вмешивались. Лежали себе в сторонке, делали вид, будто им хорошо и ничего их больше не интересует.

— Предатели!

Противнющий гогот пирата жёг душу огнём, но вставать Диего не спешил. Получить ещё один пинок не хотелось. Погоготав немного, негодяй справил малую нужду прямо на штаны юного испанца. Ох, что творилось в этот ужасный момент в душе гордеца! Но размахивать кулаками почему-то больше не хотелось. Он благоразумно решил выждать, пока пират отойдёт, и только тогда бежать домой за шпагой. В городе, как ни странно, с укреплением пиратской власти стало намного безопаснее. Пираты беспощадно вешали за грабёж или покушение на убийство, а за злонамеренное душегубство даже четвертовали. В том числе, и своих. Именно поэтому приятели оказались в такой момент без оружия. А ведь все трое неплохо владели шпагой, искусству обращения с которой обучались у лучшего учителя на острове.

Пират наконец-то ушёл, заметно покачиваясь и горланя какую-то французскую песню. Наверняка похабную и богохульную. Появившиеся будто ниоткуда прохожие издевательски насмешничали над тремя молодыми дураками и пошучивали в адрес некоего квартирмейстера Пикара. Кто-то крикнул, что связался чёрт с детьми. Приятели вскочили и, не обращая внимания на собравшихся насладиться бесплатным зрелищем зевак, бросились по домам. Друг с другом они не перебросились и словечком, общаться со свидетелями собственного позора не хотелось.

Прямо на входе в собственный дом — вот невезение (или везение?) — Диего опять наткнулся. На сей раз на собственную мать. Сеньора Эстрада, увидев, в каком виде любимый и единственный сын явился домой, разоралась и разохалась, чем привлекла к месту события почему-то оказавшегося дома отца. Гаркнув на причитающую женщину, он быстро и чётко расспросил сына о случившемся. Услышав под конец сбивчивого рассказа, что сын прибежал за шпагой, неожиданно сильной пощёчиной сшиб его на стул. У парня от боли и неожиданности даже слёзы на глазах выступили.

— Жить надоело?! — рявкнул отец.

— Да я у лучшего фехтовальщика Санто-Доминго учился! А у него тяжелейшая абордажная сабля, я его на поединке три раза проткну, пока он её поднимет!..

Хлёсткий удар по другой щеке прервал развитие реваншистских планов Диего.

— Дурак! Он же вмиг тебя пошинкует на мелкие кусочки, вместе с твоей шпагой!

— Он наверняка и фехтовать не умеет! — зло выкрикнул Диего, размазывая по лицу слёзы и грязь. — Он даже не капитан, а квартирмейстер, это наверное что то вроде боцмана! Мастер кулаками махать! Я его...

Новая пощёчина. Милый получился семейный разговор, нечего сказать.

— Молчать! Трижды дурак! Знаю я его! Это Роже Пикар, он со своим братцем Пьером, капитаном, уже лет пятнадцать в здешних морях зверствует! Ты понимаешь, что это значит?!

— Что он просто старый пьяница!

— Щенок безмозглый! — совершенно вне себя заорал отец. — Это значит, что его уже пятнадцать лет пытаются убить, а он ещё жив! Не тебе с твоей железячкой его одолеть! Слава Богу, он сегодня добрый был, только обоссал тебя, дурака. Вообще-то, он знаменит совсем другими шуточками, далеко не такими безобидными!

Луис Эстрада, чего уж скрывать, сильно испугавшийся за сына, отвернулся от растерявшегося и внезапно расплакавшегося наследника.

— Пабло! — крикнул он дюжему негру-слуге. — Закрой дурака в комнате и никуда не выпускай! Принесите туда лохань и горячую воду, обмыться ему надо. И пошли Хуанито за доктором, пусть посмотрит, что у него с лицом!

Повернувшись снова к сыну, он уже совсем другим тоном обратился к нему:

— Ты понимаешь, сынок, какая страшная беда тебе грозила?

Столько переживший, получивший дома поначалу не поддержку, а окрики и пощёчины, Диего разрыдался в голос, уткнувшись головой в объёмистый живот отца. Тот же, поглаживая его спутавшиеся, грязные волосы, расстроено приговаривал:

— Ну, не плачь, сынок, не плачь. Всё, слава Богу, закончилось хорошо. Всё хорошо, сынок.

— Отец Висенте, я не понимаю...

— От вас это и не требуется, монсеньор.

— Вы считаете себя вправе разговаривать в таком тоне с епископом, который старше вас на полвека?

— Возможно, вот эта бумага многое вам объяснит.

Отец Пабло — вернее, уже полгода как епископ Сен-Доменгский монсеньор Пабло Осорио — по старческой подслеповатости уже давненько пользовался очками. Но печать и подпись архиепископа Пайо Энрикеса де Риверы, нынешнего вице-короля Новой Испании, он узнал сразу. И нахмурился. Как один из пастырей церкви, он был обязан подчиняться вышестоящим иерархам. Но как гражданин республики Сен-Доменг, находящейся в состоянии войны с Испанией, он не мог действовать вразрез с интересами своего острова. А монсеньор архиепископ призывает его оказывать всяческое содействие отцу Висенте — иезуиту с повадками подстрекателя.

— Брат мой, — с грустью произнёс отец Пабло, свернув письмо. — Вы требуете от меня невозможного.

— Могу ли я узнать, почему? — гость из Мехико слегка нахмурился.

— Если бы речь шла о делах матери нашей святой церкви, я бы оказал вам любое содействие, какое только в моих силах. Но боюсь, что на этот раз монсеньором архиепископом движут мирские интересы. Не князь церкви, но вице-король Новой Испании написал это письмо и прислал вас сюда.

— Монсеньор, разве вы не испанец?

— Я испанец. Но прежде всего я один из пастырей. И обязан заботиться о пастве, а не вести её к погибели.

— Если в пастве завелись паршивые овцы...

— Кого вы называете паршивыми овцами, брат мой? — Старик епископ был само терпение. Безграничное. — Среди моих прихожан есть и французы, и англичане, и индейцы. Неужели вы говорили о них? Неужели истинным католиком может считаться только испанец?

— Не стоит понимать мои слова столь превратно, монсеньор. Я говорил о разбойниках без роду и племени, оскверняющих землю своим существованием и позорящих само звание католика.

— Разбойник, раскаявшийся на кресте, попал в царство небесное.

— Но эти-то продолжают грабить и убивать!

— Так же, как и испанские солдаты, увы, — с печальной улыбкой ответил старик. — Так же, как солдаты иных стран. Забудьте о временах недоброй памяти Мансфельда, Олонэ и Моргана. Сейчас силу пиратов направляют ум и воля человека, которому не чуждо христианское милосердие.

— Верно подмечено, монсеньор, — отец Висенте устремил на престарелого епископа колючий взгляд. Надо же! Назвал женщину человеком! — Говорят, эта сеньора ходит к вам на исповедь.

— Я бы не назвал это исповедью. Скорее, философскими беседами.

— И... как по-вашему, с ней можно договориться?

— Вполне, если ваша цель достойна.

— Разве очищение этих вод от разбойников — не достойная цель?

— Уверяю вас, брат мой, — улыбнулся старик, — сеньора генерал сделает это гораздо лучше нас с вами. И — не пролив ни капли лишней крови...

"Старый пенёк совсем выжил из ума, — мысли отца Висенте, когда он возвращался в монастырь, где остановился после приезда из Мехико, были мрачны, как никогда. — Вместо того, чтобы повсеместно насаждать истинную веру, потакает московской схизматичке, устроившей здесь настоящий Вавилон! Голландские протестанты, французские гугеноты, английские пуритане, пресвитериане, германские сектанты, прочие еретики со всей Европы, по которым костёр инквизиции плачет. Ещё, глядишь, богомерзких евреев и магометан навезут! Если так пойдёт и дальше, то я не удивлюсь и языческому капищу на улице Лас Дамас!.. Нет, положительно следует избавиться от этого старикашки, который не видит разницы между истинным католиком и еретичкой. Чем скорее, тем лучше!"

2

— ...А что такое чудо, месье Кольбер? Сколько ни живу, до сих пор не сталкивалась, хоть и верую в Бога.

— На мой взгляд, чудо — это когда стране удаётся довести до конца летнюю кампанию при пустой казне, — всесильный министр финансов улыбнулся кривоватой, страдальческой улыбкой. Мочекаменная болезнь плюс язва — малоприятное сочетание.

— Позвольте не согласиться с вами, сударь, — совершенно серьёзно сказал его величество. — Разве вы забыли о королевском чуде?

— Это каком же? — удивилась Галка. Историю она учила, но всё же в такие тонкости не вникала.

— Вы не знаете, мадам? Короли Франции с давних времён обладают чудесным свойством излечивать золотуху посредством наложения рук, — проговорил Людовик, и пиратка по его тону поняла: он действительно воспринимает эту сказку всерьёз.

— Ну, если так, — улыбнулась она, — то я тоже могу похвастаться схожим чудесным свойством — не в обиду вашему величеству будет сказано. Исцеляю от казнокрадства посредством наложения пеньковой верёвки на шею. Эффект потрясающий: исцеляется не только больной, но и его окружение.

Оба высокопоставленных собеседника рассмеялись. Весело, от души. Людовик — несмотря на искреннюю веру в "королевское чудо", Кольбер — несмотря на постоянные и весьма болезненные "желудочные колики"...

Карета раскачивалась, поскрипывали толстые кожаные рессоры, колёса гремели по камням мостовой. Марсель. Ещё четверть часа пути — и кортеж остановится в порту, где у пирса стоят наготове дежурные шлюпки. Письмо было отправлено с курьером из Парижа, и господа старпомы уже наверняка выгребли братву из портовых кабаков. Корабли, приняв на борт капитанов и их сопровождение, должны были немедленно сниматься с якоря. Они и так по милости короля задержались здесь намного дольше запланированного... "С дороги! Прочь с дороги!" Мушкетёры под командованием всё того же капитана де Жовеля, охранявшие посольство Сен-Доменга на обратом пути, распугивали зазевавшихся прохожих. Самым нерасторопным марсельцам ещё и кнутом от возницы доставалось... Яд практически не нанёс Галке и Джеймсу вреда. Вовремя принятые меры возымели своё действие. Но мутило их не столько от остатков яда в организме, сколько от лекарств, которыми супругов Эшби напичкали Каньо с версальскими докторами. Хосе пришлось хуже. Если бы не народные индейские снадобья, мальчишка, вероятнее всего, умер бы в течение часа. Но сейчас Каньо клялся всеми своими богами, что юнга выживет. Только придётся парню до конца жизни питаться кашками да бульончиками: отрава, как поняла Галка, разъедала слизистую и стенки желудка, и вызывала симптомы вроде прободения язвы. Мадам генерал очень хорошо знала эти симптомы: десять лет назад от этого умерла её бабушка. Пока доехала "скорая" — "всего-навсего" через два часа — было уже поздно. Двенадцатилетний мальчишка с лужёным желудком гавроша и моряка отделался проблемами с пищеварением до конца дней своих, а это ставило под большой вопрос его карьеру на флоте. Теперь разве что в сухопутную часть, или канониром в форт... Или всё-таки на флот? Ведь на кораблях Сен-Доменга — с их обитой медью и снабжённой плотными крышками тарой для продуктов — крысы в трюмах с голодухи вешались. И качество рациона было на порядок выше, чем везде. А уж если Галка постарается наладить на острове производство мучных изделий типа макарон, жизнь моряка и вовсе перестанет быть сущим адом. По крайней мере, в том, что касается пищи. Так что всё может быть. И мечта Хосе Домингеса — стать капитаном — вполне может осуществиться.

Подумав о Хосе — а оба мальчика сейчас ехали в одной карете с Хайме, который взялся их опекать, словно младших братьев — Галка грустно улыбнулась. Как они глазели на великолепие королевских апартаментов! С каким восхищением рассматривали и даже украдкой трогали прекрасную мебель, не веря, что эту красоту создали человеческие руки! Как захлёбывались от восторга, рассказывая своему капитану, что вот прямо сейчас с ними заговорил сам король, и назвал их обоих "юными идальго"!.. А теперь... Теперь роскошь дворцов у них прочно ассоциируется со смертью. Как и у неё.

— Ты грустишь, Эли. — Джеймс был как всегда предельно внимателен к супруге. — Почему? Мы уже почти на месте.

Галка молча погладила его руку. Чувство вины не проходило. Ведь только случай с отравлением спас её от прямого попадания в королевскую постель. Если бы не шевалье де Лесаж, посчитавший себя умнее всех, быть бы ей очередным экспонатом донжуанской коллекции Людовика Четырнадцатого. Впрочем, спасение от королевского алькова было не единственным плюсом, который генералу Сен-Доменга удалось выжать из злонамеренного отравления. Король, тоже чувствуя себя в какой-то степени виновным, без разговоров подписал четыре весьма выгодных для Сен-Доменга документа. Хотя до того полный месяц тянул кота за хвост, стараясь выторговать условия, куда более прибыльные для Франции, чем для заморского острова. Испанский посол дон Антонио примчался к постели пострадавшей одним из первых, стараясь заверить сеньору генерала, что он никоим образом не причастен к свалившемуся на неё несчастью. Галка верила ему на все сто: во-первых, испанец не самоубийца, а во-вторых, меньше всего на свете он желал срыва переговоров. А в качестве доказательства своих добрых намерений тут же отписал в Мадрид письмецо с изложением всех пунктов будущего мирного договора. Правда, он не ручался, что её величество королева-мать согласится их обсуждать, но положительный сдвиг налицо... Галка погладила крышку резного лакированного ларца, в котором хранились везомые ею документы.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — сказала она по-русски. — Знаешь, Джек, а я ведь... Я ведь капитулировала. Я... согласилась...

— Я знаю, милая, — Джеймс ласково поцеловал её в висок. — Когда мы ели эти чёртовы сладости, я уже знал.

— Ты... слышал?

— Нет. Мне передали записку. Я потом проверил: это был почерк маркизы де Монтеспан.

— Вот сучка! — вспылила Галка. — Не дай Бог встретимся ещё раз — обрею налысо!

— Её можно понять: не в силах предотвратить то, что ей казалось неизбежным, она решила отомстить тебе чисто по-женски.

— Прости меня, Джек.

— За что, Эли? Разве должна просить прощения женщина, которую принуждали к близости весьма нешуточными угрозами?

— Ты и это знал?

— Догадался. Я слишком хорошо знаю тебя. — Джеймс улыбнулся. — Ты бы никогда по доброй воле не легла в постель с таким надменным и себялюбивым типом.

— Джек. — Галка уткнулась лицом ему в плечо. — Если бы ты был в курсе, какой ты чудесный человек, то никогда бы на мне не женился.

— Милая моя, — Эшби погладил её по голове, словно маленькую девочку. — Никто из нас не застрахован от ошибок и слабостей. Я вовсе не так идеален, как ты думаешь. Но обвинять любимую женщину в измене после изнасилования — а ведь то, что король собирался сделать, ничем от изнасилования не отличается — ни за что не стал бы.

— Зато ты наверняка пошёл бы бить ему морду.

— Это верно. И попал бы на плаху — за оскорбление величества.

— Вот за это я и прошу у тебя прощения, Джек...

— Вы моя гостья, мадам, вам здесь ничего не грозит.

"Как там писал Иван Ефремов? "Слишком много заверений в безопасности". — "Следовательно, её нет", — подумала Галка, вспоминая читанный ещё в той жизни "Час Быка"...

...Карета остановилась.

— Мадам, мы прибыли. — Капитан де Жовель склонился к окошку.

Занавеска откинулась.

— Благодарю вас, господин капитан. Передайте также его величеству мою искреннюю благодарность за его заботу.

Капитан чуть склонил голову. Не так, как в первый раз — с облегчением, что наконец-то сбыл с рук малоприятных гостей — а уже с некоей долей уважения. Как военный военному...

— ...Вам приходилось убивать, мадам?

— Да, ваше величество.

— Вы убивали только в бою, по необходимости, или всё же бывали случаи убийства по иным мотивам?

— Да. Я без пощады казню насильников и живодёров.

— Потому что они нарушают установленный вами закон? Я по сути делаю то же самое.

— Не в законе дело. Совершая насилие над теми, кто не может дать сдачи, они теряют право называться людьми...

...Мгновения, когда капитан де Жовель отъехал от кареты, оказалось достаточно.

Галка успела заметить тень на занавеске. Затем дверца резко распахнулась, проём загородила высокая худощавая фигура — высокий рост незнакомца скрадывался тем, что он уже сгибался, чтобы без препятствий проникнуть в карету. И в руке у него был кинжал... Семь лет она ходила на абордажи и до сих пор жива. Тот, кто послал обормота с кинжалом, явно не принял в расчёт этот интересный факт.

— Во имя святой матери це... А-а-а-йы-ы-ы!!!

Удар ногой в грудную клетку унёс неудавшегося киллера на мостовую, где его тут же повязали опомнившиеся мушкетёры. Галка готова была поспорить, что сломала "шахиду" пару рёбер... Испугаться она попросту не успела. Просто заметила, что в какой-то момент всё происходящее стало напоминать замедленную съёмку. Потому и реакция оказалась такой ...адекватной. И — как показалось окружающим — молниеносной.

— Эли! — вскрикнул Джеймс, запоздало пытаясь прикрыть её собой — он сидел с другой стороны.

— Всё в порядке, Джек, всё в порядке, — Галка, с потрясшим даже её саму космическим спокойствием, словно наблюдала всё происходящее со стороны: предельное усилие тела и разума не прошло даром. — Всё уже ...закончилось.

— Тебе не уйти от гнева Господнего! — вопил "шахид", которого мушкетёры "спеленали" по всем правилам искусства. А из-за угла уже выбегали стражники во главе с офицером. — Разверзнутся небеса, и дождь огненный прольётся над твоим Вавилоном! Поднимутся воды морские и поглотят его! Содрогнётся земля, и...

— Да ты бы уже определился, чем нас истреблять, что ли? Больше одного раза казнить всё равно не получится.

Галка с Джеймсом, уже выбравшиеся из кареты, обернулись на этот знакомый насмешливый голос. Так и есть: из второй кареты вылез зевающий шевалье де Граммон, успевший задолго до этого прославиться требованиями показать ему Бога и чёрта, а иначе он в них не поверит. "Шахид", голосивший с вдохновением пророка, ведомого на казнь, заткнулся, словно его выключили. А точнее — как подумалось Галке — богохульные словечки Граммона сбили у него внушённую программу. Когда происходил такой сбой, подобные недалёкие фанатики как правило на какое-то время лишались дара речи, в том числе и пророческой.

— Мадам, вы не пострадали? — капитан де Жовель даже спешился, дабы удостовериться, что с его подопечной ничего страшного не произошло.

— Я же пиратка, капитан, — Галка устало пожала плечами. — Если не убили в первый же год, потом это сделать очень трудно.

При слове "пиратка" подбежавший капрал-стражник, у которого хватательный рефлекс явно срабатывал намного раньше мозгов, сделал было радостное лицо ("Вот, сама призналась! Теперь только отвести её в тюрьму и получить награду!") но, во-первых, угрюмый вид капитана личной гвардии его величества мог отрезвить кого угодно, а во-вторых с пирса уже подбегали десятка два матросиков слегка разбойного вида. Наверняка увидели, что что-то произошло с их адмиральшей, и торопятся на помощь. Какая уж тут награда. Как бы ещё не заработать головной боли с этим убийцей — да помилует его Господь. А уж что месье комендант скажет... Словом, не стоит нарываться. Себе дороже.

— Это испанцы, Эли. Их работа.

— Скорее, иезуиты. Чую знакомую по Картахене вонь.

— Я знаю, ты не боишься. Но я за тебя боюсь.

— Джек, я за этот месяц словно постарела лет на десять.

— Нет, милая. Ты просто стала мудрее...

...Июньское солнце, стоявшее чуть не над самыми головами, вызолотило своими лучами воды бухты. В каждом блике чувствовалась та неповторимая радость, которую так хорошо впитал в себя и отразил характер итальянцев и провансальцев. Но Галкина радость сейчас была с горьким привкусом.

— Якорь чист! — крикнул вахтенный.

— Ставить фок и грот! Лево на борт, три румба к югу!

Три пиратских корабля осторожно, стараясь не задеть плотно набившиеся в бухту суда, выходили с рейда. И только когда опасность кого-нибудь зацепить миновала, они подняли все паруса... С форта показались дымки, а затем докатился грохот залпа: Франция орудийным салютом провожала героев Алжира, направлявшихся домой.

— Правый борт — холостыми — огонь!

Фрегаты-сторожевики салютовали флагману Сен-Доменга, как и форт. Пришлось отвечать. Галка удивилась: с чего бы вдруг столько шума? Пираты Мэйна ограбили пиратов Алжира, только и всего.

— Ты недооцениваешь вред, который причиняли алжирцы, Эли, — ответил Джеймс, когда жёнушка высказала ему своё мнение. Сейчас они оба старательно обходили тему покушения. — Это было истинное проклятие Средиземного моря.

— Как и мы — были и остались проклятием моря Испанского, — грустно улыбнулась Галка.

— Как ты сама сказала, осмотрев покорённый Алжир: "Мы с ними настолько не похожи, что просто ужас", — Джеймс намеренно процитировал выражение своей драгоценной половины по-русски, даже скопировав её интонации. — Теперь многие страны Европы могут несколько лет не опасаться их набегов. Есть ещё Тунис и Триполи, но думаю, их быстро задавят.

— Ещё бы...

— Дюкен? — кажется, его величество был неприятно удивлён вопросом мадам генерала. — Он слишком стар для войны.

— Рюйтер старше, и одерживает победы, сир. Будь командор Дюкен моим адмиралом, я бы без колебаний доверила ему командование нашим флотом во время генерального сражения.

— Возможно, будь он вашим адмиралом, мадам, для Сен-Доменга это могло бы обернуться большими неприятностями.

— А... в чём дело?

— Дело в том, что какой-то высокопоставленный гугенот передал голландцам документы, которые позволят им в ближайшее время создать такую же артиллерию, как у нас с вами, — раздражённо проговорил король. — Среди высших офицеров нашего флота был только один гугенот, мадам — командор Дюкен. У нас не было прямых и бесспорных доказательств его измены, лишь свидетельства, что он в тот день находился в Гавре, где происходила передача бумаг. Потому я повелел ему уйти в отставку. Но уверяю вас, если бы доказательства нашлись!..

— Сир, — лицо Галки не выражало ничего, кроме разочарования. Пожалуй, и самый проницательный человек сейчас не догадался бы, что многоходовая комбинация, провёрнутая на свой страх и риск через английскую разведку — дело её рук. — Не знаю, кто и как вас информировал, но сдаётся мне, тут не обошлось без англичан. А они, как вам хорошо известно, втайне желают поражения Франции на море.

— Говорите, — его величество впился в неё холодным взглядом.

— Англичане всё время вертелись вокруг моих верфей и арсенала. У меня есть твёрдая уверенность, что им удалось украсть пару бумажек: их шпион был найден убитым неподалёку от того места, где передавал краденое посланцам с Ямайки. Это следовало из записки, найденной в его кармане. Очевидно, англичане заметали следы, дабы этот человек, за которым мы уже послеживали, их не выдал. Так что стальные пушки сейчас наверняка полным ходом осваивают не столько голландцы, сколько англичане.

— Но вас это прискорбное обстоятельство, как я вижу, вовсе не беспокоит.

— Пустое. Они украли чертежи устаревших, не самых надёжных образцов. А Дюкен, как я думаю, вовсе не при чём.

— Вполне надёжные свидетели уверяли, что видели в тот вечер в Гавре человека, похожего на него!

— Сир, вот я однажды сбегу в Париж, завернусь в простыню и пойду в полночь гулять по Лувру. А наутро вполне надёжные свидетели вам доложат, будто видели призрак Белой Дамы. Ночью-то все на одно лицо, а англичане большие мастера на подобные подставы.

— Хорошо. Чего вы хотите?

— Верните Дюкена, сир.

— Он — гугенот, мадам.

— Как сказал сам командор Дюкен, когда вы изволили отправить его в отставку — он гугенот, но его заслуги перед Францией истинно католические...

— Да, Дюкен их быстро на ноль помножит, — проговорила Галка, примерно прикинув, сколько кораблей мусульманские пираты выставят против французского флота после разгрома Алжира. — А потом — испанцев с голландцами. Или наоборот: сперва Рюйтера, потом мусульман. А я при всём желании никогда не смогу извиниться перед ним. Он даже не знает, кто на самом деле виноват в его отставке.

— И последующем возвращении, — добавил Джеймс.

— Но его отсутствие на флоте сыграло нам на руку, Джек... Чёрт, вот за что я ненавижу политику, хоть и занимаюсь ею!

— Эй, Воробушек! — из люка вылез сияющий, словно новый луидор, Пьер. — Поди сюда, я тебе кой-чего покажу!

— Опять новую загогулину к пушке приделал? — подцепила его Галка.

— Да ты не болтай, а иди сюда.

Галка, посмеиваясь, спустилась с мостика и полезла в люк. Идеальный порядок на батарейной палубе её нисколько не удивлял: всё на местах, настил выкрашен свежей красной краской, ещё даже запах не выветрился. Пьер был очень ревнив, когда речь шла о порядках в его "царстве". А на пушках — просто помешан. Галка нисколько не удивилась бы, обнаружив на его стальных любимицах оптические прицелы или что-нибудь в этом роде. В общем-то, она почти угадала: первым делом Пьер продемонстрировал ей подзорную трубу, на первый взгляд не отличавшуюся от обычной.

— А ты погляди в неё, — заговорщически подмигнул Пьер. — Сразу поймёшь, в чём разница.

— Чёрт! — Галка, посмотрев в окуляр и увидев тонкие ровные деления, так и подпрыгнула. — Дальномер!

— Ну, что-то в этом роде, — согласился канонир. — При таких пушках, как у нас, надо очень точно определять расстояние. Не то все снаряды мимо пойдут. Я тут даже кой-какие расчёты проделал, табличку бы теперь составить. Так всё равно нужны снаряды, мишени и время.

— Дома этого у тебя будет выше крыши. И отличный математик в придачу. Придём — спросишь немца по фамилии Лейбниц, его туда Влад должен был доставить.

— Дело того стоит, можешь мне поверить, Воробушек... Но это ещё не всё, — тут Пьер состроил хитрую рожу. — Пушки видишь?

— Вижу. Пушки как пушки, тяжёлые, под чёрный порох. Дома надо будет стволы перелить...

— Ага. Только это не те пушки, с которыми мы сюда пришли.

— Как это — не те? — опешила Галка.

— Вот так. Не те. Те, которые с отработанными стволами, сейчас на марсельском форте стоят. А эти только по десятку контрольных полигонных выстрелов сделали, — Пьер, улыбаясь во все тридцать два великолепных зуба, погладил одну из пушек по стволу — словно любимого котёнка.

— Эй, Пьер, ты кого тут без меня ограбил? — Галка начала понимать, к чему он клонит, и тоже заулыбалась.

— А, — Пьер махнул рукой. — Восемь новеньких стволов по две тысячи ливров за штуку — это ж просто даром. А старые благополучно заняли их место на бастионах... Понимаешь, Воробушек, комендант тутошний такой жмот! За каждый су торговался до обморока, ворюга!.. Чего ты ржёшь? Можно подумать, тебе каждый день попадаются стальные пушки по две тысячи! Переливка и протачивание ствола дороже обойдутся. А я у этого висельника ещё тысячу снарядов к ним по дешёвке взял. Ты не поверишь: у него вместо пороха в половине бочонков зола — тоже украл, скотина, и до сих пор не попался. Еле удержался от соблазна отправить на прощанье письмецо куда следует! Ведь если Рюйтер прознает, каково они тут форты содержат, от Марселя камня на камне не останется!

— И эти люди... называют нас... пи... пиратами!.. — еле выдавила из себя Галка, задыхаясь от одолевшего её безудержного хохота.

Если бы Пьер знал, какие воспоминания навеяли его снабженческие подвиги мадам генералу, он бы был весьма удивлён. А Галка смеялась, держась за живот, и, не в состоянии удержаться на ногах, потихоньку сползала на снарядный ящик. Смеялась сквозь слёзы, вспоминая свою несчастную родину. Которую подобные марсельскому коменданту высокопоставленные воры распродавали точно так же — по дешёвке...

3

— Говорят, в порту нашли задушенную женщину, — бородатый англичанин-трактирщик — рожа страшная, вот уж действительно пособник нечистого! — пыхнул своей адской трубкой. — Ещё говорят, стража землю носом роет, ищут душегуба. Ну, я думаю, отыщут.

— Точно отыщут? — как можно равнодушнее поинтересовался Богуш, потягивая крепкое и кислое английское пиво. Не чета пражскому, ну да Бог с ним. И таким можно жажду утолить.

— Эти — да. Они всегда находят.

— А если невиновного кто оговорит?

— Э, парень, — осклабился трактирщик. — Ты, я вижу, тут новичок. Так послушай, что я тебе скажу, и на ус намотай: у нас, бывает, и без суда казнят. Но только если на горячем застукают. Если нет, засадят в крепость и будут пару месяцев выяснять, насколько ты виновен. Не бойся. Не было ещё случая, чтобы безвинного казнили. Это дело тоже верёвкой пахнет, вот парни из стражи и берегутся. Сто раз перепроверят. А ежели кто-то невиновного оговорил, сам в ад отправится. Потому если и доносят, то стараются по делу. Чтоб самому не влипнуть.

— Сурово у вас, — к мрачному Богушу подсел бородатый кряжистый голландец — один из тех, кто ехал с ним через этот проклятый океан на этот проклятый остров. — Чуть что — сразу петля.

— А ты как думал? — ухмыльнулся трактирщик. — Тут свои законы. Или соблюдай их и живи в своё удовольствие, или пошёл к чёрту.

— Не поминал бы ты нечистого, — опасливо перекрестился Богуш. — Грех это.

— Я своим грехам сам счёт веду, парень, — с этой гнусной пиратской рожи не сходила ухмылка, казавшаяся Малецкому сатанинской гримасой. — Когда срок придёт — сам за них и отвечу. А ты никак решил за меня похлопотать? Свои грехи уже отмолил, что ли?

Богуш резко поставил кружку на стол — даже пиво выплеснулось.

— Не богохульствуй, — буркнул он, мрачно глядя на трактирщика.

— Не разливай пиво, — старый пират, назвавший трактир, видать, в свою честь, не остался в долгу. — Будешь буянить — заставлю разлитое языком слизать.

Голландец расхохотался.

— Молодец, — он подмигнул трактирщику. — Сразу видать — ещё недавно был грозой морей... Михаэль Янсзон, корабельный плотник, — представился он, мотнув крупной головой.

— Джон Причард, — ответил трактирщик. — Уже третий год как содержу это заведение. До того полных семь лет пускал испанцев на дно. А до того служил на английском королевском флоте и занимался тем же самым — пускал испанцев на дно.

— Очень приятно, — весело рассмеялся голландец. — Плесни-ка ещё пива, гроза морей, выпьем за знакомство!

"Прости, матка бозка, несчастных богохульников, ибо не ведают, что творят". Богуш даже подобрал слова, дабы достойно ответить обоим нечестивцам, один из которых признался, что убивал добрых католиков, а другой этим нисколько не возмутился, но прикусил язык. Трактирщик — еретик, бывший пират. С него станется достать нож и выпотрошить верного сына святой матери церкви, если тот ему ещё хоть слово поперёк скажет... Расплатившись, Богуш покинул негостеприимный трактир.

"Нельзя более терпеть эту еретическую мерзость, этих разбойников, — подумал он, перекрестившись на церковь. — Пойду сейчас к ксендзу Винценту. Предамся в руки Господа, дабы исполнить волю его..."

— Слышь, приятель, а этого богослова недоделанного, что мне всё про грехи толковал, ты знаешь? — как бы между делом поинтересовался Причард.

— Да поляк какой-то, — Янсзон достал из кармана глиняную трубку, набил табаком и запалил от свечки. — Я об его имечко чуть язык не сломал. Кожевничал в Лионе. Потом к вам за море подался. То ли на деньгу польстился, то ли чего натворил... А ты что на него взъелся? Тут пиво по столам разливают и без этого чёртового поляка, — весело улыбнулся он. — Не по нутру пришёлся, а?

— Я терпеть не могу, когда мне начинают указывать все, кому не лень, — проговорил Причард.

— Ну, конечно, ты ведь капитаном был. Верно?

— Верно.

— И ходил в эскадре этой вашей дамочки?

— "Дамочки", — криво усмехнулся "старый пират". — Приятель, мне сорок пять, и я за всю свою жизнь подчинялся без разговоров только троим. Отцу, Мингсу и этой "дамочке". Объяснить, почему?

— Я догадливый, — голландец был весельчак и болтун, но зла не держал. — А поляк и впрямь странный какой-то. Пока мы сюда ехали, все перезнакомились. Друг дружке о родных местах рассказывали, радовались, что будет достойная плата за работу, что детишки выучатся, в люди выйдут. А этот как воды в рот набрал. Каждое слово клещами тянуть приходилось, хоть по-французски говорит лучше меня. Чуть что — сразу крестится... Э, приятель, а у тебя нюх на людей, — снова рассмеялся Михаэль. — Сразу гнильцу почуял, да?

— Я не был бы пиратским капитаном и не дожил бы до этой вот стоянки на берегу, если бы не имел нюха на людей...

— Отче, что мне делать? Слаб я.

— Молитва укрепит дух твой, — по-отечески мягко проговорил ксёндз Винцент. Говорили они по-французски — ибо святой отец не знал польского, а Богуш — испанского. — Тело — всего лишь обуза для души праведной. Недаром оно терзает её болями: это нечистый, чьё царство и есть плоть, стремится совратить тебя с пути истинного.

— Значит, истинно праведный путь — избавление от греховной плоти, отче?

— Рано или поздно через это проходят все. Но лишь немногим, твёрдым в истинной вере, дано вознестись после смерти в царство Божие. Разве не замечал ты, как грешники цепляются за жизнь, стараются любой ценой отсрочить неизбежное?

— Замечал, отче! — просиял Богуш: один к одному его собственные мысли! — Их души отягощены грехами и обречены попасть в ад, а тело удерживает их в этом мире! И они, одержимые страхом перед вечными муками, стремятся задержаться на земле!

— Ты истинный христианин, Богуслав Малецкий, — отец Висенте постарался как можно правильнее произнести странное для него славянское имя. — Ты достоин царства Божьего.

— Укажи путь, отче. Я готов.

— Мученическая смерть за истинную веру — вот путь святого. И твой.

— Я готов, — повторил Богуш. — Что мне делать, отче? Скажи, всё исполню.

— Убийство — смертный грех, сын мой. Но если ты пожертвуешь своей земной жизнью ради избавления мира от еретички, превратившей форпост католической веры в разбойничий вертеп, гибель от руки её приспешников искупит все твои грехи. И ты войдёшь в царство небесное.

— Благослови, отче.

"Второго такого безумца до прихода эскадры мне всё равно не найти, — думал отец Висенте, благословив и отпустив поляка. — А значит, нужно убрать первоочередную цель. Если, конечно, люди ордена не убрали её в Марселе, но лишняя страховка не помешает. Старик епископ скоро сам вознесётся в царство небесное, святым только туда и дорога — да простит меня Матерь Божья за такие мысли. А мы, грешные, расчищаем дорогу для всемирного триумфа католичества, как умеем... О, как много ещё работы!"

— Больно?

— Ещё как... Ведь не тебя, а меня этот проклятый разбойник кулаком в челюсть... У-у-у! Встречу — зарежу мерзавца!

— Да, чтобы украсить своей персоной городскую виселицу, — съязвил Педро. — Больно много чести для пиратского быдла, чтоб из-за него купеческого сына повесили.

— А что ты предлагаешь? Утереться и простить?

— Нет, — Педро загадочно улыбнулся. — Есть идея получше.

Педро и впрямь был заводилой в их компании. Не все его идеи бывали удачны, но по большей части Диего нравились его авантюры. Кроме последней, разумеется... Интересно, во что он его снова втянет?

— Выкладывай, — Диего понизил голос до шёпота, зыркнув на дверь. Матушка и так едва согласилась пустить к нему друга, а если узнает, что они опять что-то затевают — Педро отправят домой, а его запрут на замок. Хорошо ещё, если опять не приставят сторожем эту черномазую дубину Пабло.

Минут пять Педро шёпотом, на ухо, рассказывал Диего о своей идее. Тот поначалу не поверил. Затем испугался. А потом... Потом понял, что Педро прав: это и впрямь отличная идея.

4

Штиль. Ветер молчит.

Упал белой чайкой на дно.

Штиль. Наш корабль забыт,

Один в мире, скованном сном...

Столько лет прошло, а строчки из песни некогда любимой группы "Ария" всё-таки не стёрлись из памяти. И вспомнились в самый раз, к месту... Милях в трёхстах к югу от Азорских островов "Гардарика", "Амазонка" и "Ле Арди" попали в полосу мёртвого штиля. Море стало похоже на огромное мутноватое зеркало, воздух буквально стоял на месте, солнышко припекало — над палубами натянули парусину — матросы от нечего делать дрыхли в кубрике, играли в карты и кости, травили байки. Новобранцев, навербованных в Марселе, давным-давно проинструктировали и поднатаскали в "азиатском бое". На Галкин взгляд, то, чему сейчас обучали салаг на её кораблях, уже мало напоминало классическое айкидо. Пиратская жизнь внесла в это благородное искусство свои коррективы, и теперь это был уже некий своеобразный стиль, не похожий ни на какой другой. Вернее, похожий сразу на многие. Что-то от испанской дестрезы, что-то от французского боя на палках, что-то от английского кулачного боя, хотя, основа и теоретическая часть всё равно оставались японскими. Получилось нечто странное, но очень эффективное. Новички после первых занятий волками выли, но после втягивались... и уже не представляли своей жизни без этого убойного искусства. Сейчас, когда воздух над палубой стал вязким от тяжёлого смоляного запаха, не было никакого желания даже шевелиться, не то, что заниматься рукопашным боем... Хорошо в трюмах полно продуктов и воды, можно хоть три недели спокойно болтаться посреди уснувшего океана и не волноваться насчёт пути до Сен-Доменга. Пираты не раз и не два встречали в море "корабли-призраки" — посудины с несвежими трупами на борту. Эти невезучие наверняка попали в штиль, и им из-за крыс и неистребимой экономии кэпов на продуктах элементарно не хватило еды. Почти на каждом обнаруживались следы того, что озверевшие от голода матросы поедали своих товарищей. Должно быть, соломинки тянули, определяя, кто станет обедом для остальных. А может, и не тянули... Когда на такой "призрак" наткнулась "Гардарика" — а было это задолго до похода на Картахену — Галка долго молчала. А потом объявила, что если перед выходом в море на борту не будет двойного запаса продуктов, квартирмейстер и кок повиснут на рее. И с тех пор это правило на флагмане соблюдалось неукоснительно.

В каюте было душно, несмотря на открытое окно. Потому мистер и миссис Эшби почти всё светлое время суток проводили на палубе, в тени парусиновых тентов. Вот и сейчас Галка, пользуясь вынужденным бездельем, сидела на планшире и записывала всё случившееся после Алжира в свой дневник. Джеймс дремал, умостившись на большой бухте каната, и потому не видел как Хайме — сам, между прочим, выучившийся грамоте всего пару лет назад и делавший две ошибки в собственном имени — учил уже заметно окрепшего Хосе-Индейца "разбираться в буковках". Хосе-Рыжий буквы знал как бы не лучше боцмана, но тот сразу пресёк попытки вмешаться в учебный процесс: "Яйца курицу не учат, парень!" Потому мальчишка то и дело тихонечко прыскал в кулак, наблюдая этот бесплатный балаган...

— Шлюпка от "Ле Арди" отвалила! — крикнул вахтенный, радуясь хоть какому-то сдвигу в этом однообразии.

Его крик разбудил Джеймса. Сонный штурман, быстро "включившись", переглянулся с женой.

— Опять... — вздохнули оба.

— Да пошли ты его подальше, Воробушек, — посоветовал Хайме, оторвавшись от дощечки, на которой он рисовал обожжённой палочкой буквы для своего ученика. — Надоел хуже солонины.

— Послать я кого хошь могу, и далеко. Только этот пойдёт по указанному адресу не один, а со своим фрегатом, — ответила Галка. И обратилась к мужу: — Джек, когда он явится, оставь нас одних минут на пять.

— Будешь его отшивать? — криво усмехнулся Джеймс, потягиваясь. — Давно пора.

Минут через пять шлюпка с "Ле Арди" пришвартовалась к флагману, и на борт пожаловал шевалье де Граммон собственной персоной. В который уже раз за эти четыре дня. Если в Версале он не рисковал конкурировать с самим королём, то сейчас будто навёрстывал упущенное, решив наконец штурмовать крепость по имени Алина-Воробушек. Его не смущали даже присутствие Джеймса и кривые усмешки братвы. Его вообще ничего не смущало. А от применения силы удерживало, пожалуй, лишь одно: Галкина репутация непредсказуемо опасной дамы... Шевалье кивком поприветствовал супругов Эшби, встретивших его на квартердеке.

— Твои матросы, должно быть, устали возить тебя туда-сюда, — весело прокомментировала Галка его появление. Краем глаза она видела, как гребцы поднялись на борт и присоединились к матросам "Гардарики", игравшим в кости на днище бочки. Игра на ценности здесь была запрещена, потому играли на вахты. Но раз парни не остались в шлюпке, значит, шевалье тут надолго.

— Я на "Ле Арди" сдохну от скуки, — признался Граммон, тут же усаживаясь на планшир и обмахиваясь шляпой. — Здесь хоть есть образованные люди, с которыми можно словом перемолвиться.

— Предлагай тему, — Галка закрыла записную книжку и сунула в карман.

— Веракрус.

— Заманчиво, — согласился Джеймс. — Особенно после восстания индейцев Юкатана.

— Вот именно, — хмыкнул Граммон, беспардонно раздевая взглядом его жёнушку, отчего Эшби еле поборол искушение чуток подтолкнуть его. Падать тут невысоко, не расшибётся небось. Но хотя бы вымоется и малость поостынет. — Богатенькие доны сейчас сбегаются под защиту этой крепости, самое время будет их там навестить. К тому же — я абсолютно уверен — там скопилось много золота и серебра. Ты ведь, Воробушек, так дело поставила, что они полных два года вообще не отправляли слитки в Испанию. Боялись, что ты уведёшь у них эти грузы, как увела пару конвоев с зерном.

— Испанцы не идиоты, они наверняка знают, что мы ушли в Европу, — Галка упорно делала вид, будто не замечает наглых взглядов шевалье.

— Ха! Будто ты не в курсе, как они умеют зады чесать, когда действовать надо! — Граммон темпераментно взмахнул шляпой. — Пока они узнали, что мы вышли из Сен-Доменга, пока до них дошли слухи, что нас видели у Гибралтара, пока проснулись и начали собирать лоханки со всего Мэйна!.. Спорю, они сейчас ещё даже якоря не подняли.

— Идея дельная, — усмехнулась Галка. — Ведь если верить нашим примерным подсчётам, за два года доны могли накопить слитков и камушков на сумму от восьмидесяти до ста двадцати миллионов песо... Ага... — она вдруг оживилась, словно ей в голову пришла какая-то очень интересная мысль. — Вот оно что... Нет, это не просто дельная идея — это отличная идея, шевалье!

— Знаешь, Воробушек, я бы предпочёл, чтобы ты называла меня по имени, — не преминул уточнить Граммон.

— Шевалье, вам не кажется, что вы преступаете границы дозволенного? — окрысился Джеймс.

— А вам не кажется, сэр, что вы чрезмерно горячи для англичанина? — Граммон вообще никогда за словом в карман не лез, и только потому до сих пор остался жив, что был отличным фехтовальщиком.

— Дружочек, ещё слово — и я тебя за борт выкину, — удивительно спокойным тоном сказала ему Галка. — Ничего, что я обратилась к тебе так фамильярно?

Шевалье фыркнул, но промолчал. Упрямая женщина. Ничто её не берёт, ничто не смущает. Впрочем, как и его самого.

— Пожалуй, я оставлю вас ненадолго, — процедил Джеймс, понимая, что если он сейчас не уйдёт с мостика, дуэли не миновать.

— Вот упёртый тип! — Граммон, едва Эшби спустился на шканцы, не преминул озвучить своё язвительное и нелицеприятное мнение о штурмане. — Угораздило же тебя выйти за такого зануду.

— Твои предложения? — поинтересовалась Галка.

— Брось его к чертям собачьим. Тебе нужен такой же безумец, как ты сама, а не это скучное создание.

— Шевалье, я сама определяю, кто мне по жизни нужнее, — проговорила капитан "Гардарики". — И вообще, скажи честно — только действительно честно! — ты поспорил на меня?

— Ну, если быть действительно честным, то да, — скабрезно усмехнулся Граммон. Если он ещё не облапил эту женщину, то только из-за опасения получить от неё три-четыре дюйма железа под ребро. Ведь видел же, что и на неё действует его мужское обаяние, но, чёрт возьми, действительно боялся!

— С кем?

— С Лораном, с кем же ещё.

— Придём домой — обязательно поздравь его с победой, — улыбнулась Галка.

— Неужели?

— Ага. Я до ужаса стервозная дама, шевалье, и обожаю портить подобные игры кобелям вроде тебя.

— Значит, что можно королю, запрещено простому капитану?

Сказав это, Граммон тут же пожалел о своём длинном языке, и было отчего.

— Тьфу, блин! — озлилась Галка, яростно взмахнув руками. — Хотела бы я знать, какая зараза распускает про меня такие слухи! Уж не ты ли, красавчик?

— Эй, эй, Воробушек, потише, — с деланной весёлостью рассмеялся шевалье. — Уже и пошутить нельзя... Сказать по правде, я не верил в эту сплетню с самого начала. Ты ведь у нас... Всё, молчу, молчу! А вот маркиза, кстати, стерва ничуть не лучше тебя. Уверен, она тебя со всех сторон языком обтреплет.

— Думаю, маркизе будет малость не до того, — хмыкнула капитан "Гардарики", остывая. — Там кое-кто удружил ей по гроб жизни, нужно будет крепко повертеться, чтобы удержаться в фаворитках. А вот что касаемо нас с тобой, то давай откроем карты. В этом споре победа тебе не светит. Почему — я думаю, не стоит объяснять. Ты умный, сам догадаешься.

— Ты права, Воробушек: шутки в сторону. — Весёлость Граммона мгновенно испарилась: теперь перед Галкой было его истинное лицо — жестокого беспринципного эгоиста. — Должен сознаться, поначалу я считал тебя ненамного лучше портовой швали в юбках — не обижайся, порядочных женщин в Мэйне в самом деле маловато. Да и сногсшибательной красотой ты не блещешь, сама ведь знаешь. Потом я увидел, чего ты стоишь как адмирал. Приятно удивился. Затем был Версаль и твоя игра с королём. Я посмотрел на всё это и понял, что завоевать тебя действительно большая честь. Что ты достойна стать моей единственной женщиной. И ты станешь ею. Я завоюю тебя, чего бы это мне ни стоило.

— Единственной, говоришь? — улыбка Галки была холодной и немного печальной, как зимний рассвет. — А я ведь уже стала твоей единственной женщиной. В смысле — единственной, кого ты не завоевал и не завоюешь никогда. В каком-то смысле это тоже неплохо, согласись.

— Я ещё не проиграл ни одного спора в своей жизни, — в голосе шевалье промелькнула хорошо скрываемая, но всё же ощутимая угроза.

— Не злись, — сказала Галка. — Что тебе важнее — дело или женщина?

— Сейчас для меня это одно и тоже.

— А мне важнее всего дело. Важнее всего. Ты думаешь о Веракрусе, испанском золоте и моих костлявых прелестях. Я думаю сначала о Сен-Доменге, а потом уже о Веракрусе и прочем. Вот в чём разница между нами, хотя, нас считают удивительно похожими. Да, мы с тобой, кроме отношения к жизни, похожи во всём. Даже в везении...

— Кстати, о везении, — в тёмных глазах шевалье промелькнула опасная искорка. — Ты не против, если мы доверим решение нашего спора судьбе? Бросим кости. Кому повезёт больше, тот и выиграл спор. Только одно условие: проигравший не смеет играть отступление.

— Я только раз поставила себя на кон, и выиграла с большим трудом, — проговорила Галка, вспомнив свой самый первый день знакомства с командой "Орфея" и импровизированный спарринг по айкидо сразу с пятью противниками.

— Да, я слышал, как ты одна пятерых в песке вываляла. Но сейчас речь идёт не о боевом искусстве, а о чистом везении. Проверим, к кому из нас Фортуна более благосклонна?

— А не боишься? Вдруг я выиграю, — лукаво прищурилась Галка.

— Когда ты переедешь на "Ле Арди", мне нечего будет бояться, а тебе — не о чем жалеть.

"Самовлюблённый ты тип, шевалье, и крупно недооцениваешь мой сволочной характер, — подумала женщина. — Если я перееду на "Ле Арди", ты недолго пробудешь его капитаном. Вот чего бы тебе следовало бояться".

— Пошли, — она кивнула на сходни.

Парни, увлечённо бросавшие костяшки на бочке, не сразу заметили двух капитанов. А когда заметили, дружно смолкли, удивлённо уставившись на них. С чего это вдруг они заинтересовались игрой? А Граммон — игра шла в шесть костяшек — бесцеремонно смешал кубики.

— Не люблю игру на шесть костей, — сказал он, пальцем отобрав пару штук. — На две.

— На две, — согласилась Галка. — Бросай.

— Уступлю честь первого броска даме.

— Ну, как знаешь.

У Галки сейчас сердце, мягко говоря, было в пятках. Она бросила костяшки в стакан, мысленно обзывая себя последними словами и так же мысленно клянясь никогда ни за какие блага в мире больше даже не заговаривать об этом... Матросы понятия не имели, что за уговор был между капитанами. Только заметили, что Воробушек была непривычно бледновата, а Граммон пристально следил за каждым её движением... Оловянный стаканчик глухо стукнул о днище бочки. Галка пару секунд прижимала его к рассохшемуся дереву, затем резко подняла, открывая выпавшее число.

— Вот почему я никогда не сажусь играть, — она сказала это так спокойно, словно речь сейчас не шла о её судьбе.

А Мишель де Граммон — баловень судьбы, любимец женщин, удачливый пират, превосходный капитан — стоял, закусив до крови губу. Чувствовал он себя так, будто его мешком по голове стукнули.

Обе костяшки лежали шестёрками кверху...

— Вот, значит, как, — Граммон был, мягко говоря, неприятно удивлён. — Однако везёт тебе до неприличия.

— Тебе тоже.

— Ха! Если бы мне всегда везло так, как сегодня, я бы сейчас с крабами беседовал, а не с тобой!

— Чего ты дёргаешься? Сам же выставил условие — проигравший не играет отступление — а теперь бесишься.

— Это первый спор, который я проиграл, — повторил шевалье.

— Всё когда-нибудь случается в первый раз...

Оба капитана не сговариваясь посмотрели на север. У горизонта, ещё недавно чистого и идеально ровного, на воде появилась едва заметная темноватая полоска.

— Рябь, — проговорил Граммон, сощурив глаза.

— Где рябь, там и ветер, — улыбнулась Галка, высказав то, что подразумевал её коллега. — Ну, всё, кончились наши мытарства.

Шевалье окинул её каким-то странным взглядом.

— А жаль, — сказал он, словно отвечая на какую-то свою мысль. — Очень жаль. Мы бы на пару таких дел могли наворотить...

— У моей жизни есть смысл, и зовут его Сен-Доменг, — проговорила Галка. — Позволь узнать смысл твоей жизни?

Граммон, немного подумав, весело улыбнулся, добыл из кармана красивую резную трубку и сунул её в зубы.

— Выкину за борт, — улыбнулась в ответ Галка, заодно напомнив коллеге о правилах на её корабле.

— Меня или трубку? — последовал вопрос.

— По настроению: или тебя вместе с трубкой, или трубку вместе с тобой.

— Понял, — заржал Граммон. — Я вообще-то знал, что ты стерва, но не думал...

— ...что до такой степени, — Галка засмеялась в ответ. Шевалье тоже был стервецом каких поискать, но и он не умел долго злиться.

...Джеймс не без некоторого удивления проводил взглядом шлюпку, на которой Граммон возвращался к себе.

— И он смирился с поражением? — хмыкнул штурман.

— Я на это даже не надеюсь, — ответила Галка.

— Не повторяй ошибку Причарда. На корабле должен быть только один капитан.

— О, Джек, поверь — на эти грабли я точно не наступлю. Ещё пожить охота... По местам! — гаркнула она. Матросы, заслышав долгожданную команду, бросили свои дела, забегали по палубе и полезли на ванты. — Паруса поднять!

Не успели матросы закрепить шкоты, как огромные полотнища парусов, сперва провисшие, как тряпки, стали наполняться ветром.

— С Богом, братва. В добрый путь!

5

— Паруса прямо по курсу!

За двенадцать дней с момента, когда они миновали полосу штиля, это была не первая встреча с кораблями. По большей части то были купцы — голландцы, англичане, французы или португальцы. Даже попался один шлюп под датским флагом. Испанцев почему-то видно не было. Но эти корабли явно не имели отношения к торговому флоту. Впереди по курсу — а шли наши герои прямым ходом к островам Кайкос, чтобы завернуть затем на Тортугу — находилась большая военная эскадра, и если это враги, то приятного будет мало. "Гардарика" и оба фрегата шли бакштагом, и крепчающий восточный ветер не давал никаких шансов разминуться с возможной опасностью: там тоже наверняка заметили три крупных корабля и готовились к встрече. Теперь при всём желании не сбежишь — всё равно догонят. Впрочем, Галка и не собиралась никуда бежать.

— Орудия к бою, — скомандовала она. На всякий случай.

Три корабля продолжали идти, не меняя курса, прямо на неизвестную эскадру. Будь что будет.

— Наш флаг! — радостно заорал вперёдсмотрящий. — Наши!

У Галки в буквальном смысле челюсть отвисла. Если это "наши", да ещё в таком количестве, то это наверняка Билли. А если это Билли, то он явно вышел охотиться на крупную дичь. Уж не на испанский ли серебряный конвой, появление которого предвидел Граммон? Хорошая цель, только корабли после океанского перехода не очень-то готовы к полномасштабному бою. Ведь серебряные конвои испанцы всегда хорошо охраняли... Матросы на "Гардарике" такими рассуждениями не заморачивались. Известие, что впереди по курсу свои, обрадовало их, как вид родной гавани. Свои! Вскоре не только марсовые, но и находившиеся на палубах разглядели два больших линкора — чёрный и красный — а при них десятка полтора кораблей поменьше.

— "Сварог", "Перун", "Бесстрашный", "Вермандуа"... — Джеймс перечислял корабли, попадавшие в поле зрения его знаменитой трубы. — Кордебаталия под началом Дуарте. Да, Эли, тут только нас не хватало...

— ...для полного дурдома, — усмехнулась Галка, реквизировав у него трубу — свою-то всегда отдавала марсовым. — Представляю, как сейчас потирает ручки наш друг де Граммон. Это ведь не испанских каботажников у Балеар пограбить, чтобы выместить на испанцах злость, накопившуюся в Версале. Это серебряный конвой с нехилой кучей денег в трюмах... Кстати, Джек, — дражайшая супруга дёрнула Эшби за рукав, — как ты думаешь, какой суммой исчисляются долги испанской казны? Войну они ведут, а притока золота и серебра из колоний нет уже второй год.

— Думаю, этот конвой для них очень важен, — улыбнулся Джеймс.

— А если он для них очень важен, и мы его перехватим — что тогда?

— Тогда Испания вылетает из войны, как пробка из бутылки. С территориальными потерями, уроном престижа и большой дыркой вместо казны.

— Хороший повод прибрать к рукам кое-что из их колоний, не так ли? — Галка заговорщически подмигнула мужу. — А пока что поднимемся к Билли на борт. Соскучилась я по этому обормоту, честное слово, будто он мне действительно родной брат...

Солнце едва миновало зенит, когда шлюпки с "Гардарики", "Амазонки" и "Ле Арди" пришвартовались к чёрно-золотому борту гиганта "Сварога". А там их уже встречали — Билли, Геррит, Влад, Дуарте, де Графф... Словом, вся весёлая компания закатилась в огромную капитанскую каюту поделиться новостями и отпраздновать встречу, пока матросы праздновали то же самое на палубе: по приказу Билли из трюма извлекли пять бочек рома, а кок с помощниками уже старался насчёт закуски.

— Ну, теперь-то рассказывай, Воробушек, чего вы там в Версале так долго делали, — смеясь, затребовал Билли, когда шумная компания, состоявшая из господ капитанов и офицеров, расселась по стульям и табуретам.

— Делали? — покривилась Галка, остыв от веселья: встреча с друзьями — а ведь это не просто пиратская тусовка, это действительно была компания друзей — её неподдельно обрадовала. — Да ни хрена мы там не делали, если честно. Спали, ели, гуляли по парку... Правда, кое-кто времени даром не терял. Уж не знаю, скольким знатным фамилиям шевалье де Граммон там понаделал наследников, но коллекция батистовых платочков в его каюте впечатляет, — добавила она под всеобщий хохот. И громче всех ржал сам шевалье. — Мне пришлось чуть не каждый день заниматься политикой в обществе его величества и министра Кольбера. Занятие не из приятных, но парочку полезных бумажек я привезла. Надеюсь, месье Аллен обрадуется. А в остальном — ничего интересного. Есть места получше и компания поприятнее... А вы тут как, братва? Что там дома?

— Да всё, можно сказать, в порядке, — Билли откинулся на спинку стула, и только сейчас Галка заметила: у него при поясе болталась не абордажная сабля, а великолепный восточный клинок, украшенный замысловатой вязью арабских письмен. — У немца, правда, что-то в оружейной мастерской рвануло, так он день и ночь возится, чего-то придумывает, чтоб это больше не повторялось. Потом рыбаки кубинские, что на Тортуге и в Пти-Гоав пристроились, а потом подались обратно, снова к нам побежали. Там у них жрать нечего, так ещё и обирают не хуже этих французских красавцев. Жан в Гавану собирался наведаться, дать по черепу этому Фуэнтесу, чёрт его дери.

— Ты не рассказал, почему мы здесь, — напомнил Влад.

— А, да, верно, — Билл хлопнул ладонью по столу. — Неделю назад — мы как раз такелаж в порядок приводили — приходит письмецо от одного типа из Веракруса. Ну, купчишка из тех, что на крючке. А я и по-английски-то читаю с трудом. Пошёл к Року. Он как перевёл — у нас обоих глаза на лоб полезли! Шестьдесят четыре борта, из них семнадцать больших галеонов по шестьсот-семьсот тонн только со слитками серебра! Остальные с золотишком, камнями и богатыми испанцами, которые сейчас твёрдо намерены смыться на родину вместе со всем своим барахлом. Мы как прикинули, сколько это может стоить, чуть не охренели!

— Говори за себя, приятель, — подмигнул Галке Геррит. — Подумаешь — каких-то сто двадцать с лишним миллионов песо. Всего-навсего двухлетний расход Испании на военную кампанию.

Вся честная компания снова грянула хохотом.

— Точно, нам на мелкие расходы в самый раз, — смеялась Галка. — Ну, а что насчёт охраны конвоя?

— По словам купчишки — девять фрегатов. Девять! — воскликнул Билли. — И на те напихали всяких сухопутных крыс, бегущих от наших индейских друзей. Во всём Мэйне у донов не нашлось больше военных кораблей, способных обеспечить охрану такой эскадры!.. Я тоже сперва подумал — подстава. Ну, не может быть, чтобы люди в твёрдом уме и здравой памяти... Тьфу ты, наоборот: в здравом уме и твёрдой памяти, во! — отправляли через океан такие деньжищи всего с девятью фрегатами сопровождения. А потом мы просто прикинули, сколько мы за последние три года потопили и прихватили испанских посудин. Хочешь, не хочешь, а поверили. Донам сейчас деваться некуда. Или везут денежки на свой страх и риск в Кадис, пока мы с Алжиром воюем и добычу делим, или сидят по уши в дерьме.

— А купец этот ничего не сообщил насчёт курса конвоя? — поинтересовался Джеймс.

— Написал, что матросы болтали про Канары. То есть, если из Веракруса идти, то южным путём — чтоб, значит, через пролив Мона по старой памяти — они не поползут. Побоятся. Скорее, пойдут севернее Кубы, а там от Инагуа повернуть на норд-ост и проскочить чуть севернее Кайкоса. Теперь сидим тут, у этих треклятых островков, и ждём, когда доны наконец выползут из своей норы.

— Ну, ну, — одновременно и весьма скептично хмыкнули Галка и Граммон.

— Не верите, что ли? — Билли удивлённо поднял бровь.

— Нет, братан, тебе я верю больше, чем себе, — сказала Галка. — Но испанцам не верю ни на грош. Что-то тут не так...

— Брось, Воробушек, — капитан "Сварога" махнул рукой. — Всё будет в порядке.

Посиделки затянулись до позднего вечера, и капитаны не разошлись, а расползлись по своим кораблям, сытые, пьяные и весёлые. Влад только успел рассказать названой сестрице, что с Жано всё в порядке, и что малыш очень скучает по папе с мамой. А заодно намекнул на разговор, который лучше бы провести в более тихой обстановке. Разговор был ему твёрдо обещан, после чего все спокойно разбрелись по шлюпкам.

По возвращении на "Гардарику" Галка весьма удивилась, услышав в кубрике крики и брань. Драк на борту флагмана уже давненько не случалось, и потому она лично пошла выяснять, в чём дело. Но не успела она добраться до люка, как оттуда сперва вытолкнули одного матроса, а затем один за другим пожаловали ещё пятеро.

— В чём дело? — строго вопросила капитанша. И тут узнала в вытолкнутом, уже изрядно помятом матросе того самого Жана, который, помнится, не слишком удачно за ней приударил.

Вперёд вышел Мигель, второй боцман, и вкратце объяснил сеньоре капитану, в чём дело. Оказывается, матросы в кубрике стали обнаруживать на себе вшей. Явление уже настолько прочно забытое, что братва начала искать источник "благодати". И нашла (кивок в сторону хлюпавшего разбитым носом Красавчика). Теперь этого "блохастого" побреют наголо, заставят вымыться и переодеться. Не то остаток пути он проведёт болтающимся на канате за кормой корабля.

— Ну, ну, — Галку начал разбирать смех. Она сразу вспомнила, как остервенело отмывалась после неудачных ухаживаний Жана, всерьёз опасаясь подцепить какую-нибудь заразу. Оказывается, не зря опасалась. — Чистота — залог здоровья.

Жан опять хлюпнул раскровяненным носом и зло посмотрел на неё. Но наткнулся взглядом на холодную улыбочку, и раскрывшийся было для неожиданных откровений рот захлопнулся сам собой...

Наутро мистер и миссис Эшби снова были на борту "Сварога". Галка хотела не только обсудить с Билли кое-какие детали, не предназначенные для всеобщего обсуждения, но и просто спокойно пообщаться с другом.

Теперь Галка с первого же взгляда поняла: что-то в каюте друга не так. Присутствует нечто неуловимое, необъяснимое. Чего не было и в принципе не могло быть раньше. И дело было вовсе не в драгоценных коврах, доставшихся Билли после дележа алжирской добычи. Даже не в красивом восточном оружии, развешанном на деревянных стенах. И уж точно не в серебряном с золотой отделкой столовом приборе опять-таки в восточном вкусе. Дело было, пожалуй, в самом капитане "Сварога", и Галка положила себе обязательно повыспросить друга на сей предмет.

— Вина? — предложил Билли.

— Наливай, — кивнула Галка. После вчерашней попойки в голове стоял ровный и крайне неприятный гул. "Бодун. Как много в этом слове..."

— Лаконично, но красноречиво, — усмехнулся Джеймс. — Ну, что ж, твоё здоровье, адмирал Роулинг.

— Ну, вот, опохмелились — и жизнь стала веселей, — хихикнула Галка, чувствуя приятное тепло, разливавшееся по телу. — А теперь можно и поговорить... Что там за взрыв был, Билли?

— Ртутная соль рванула, — без особенного удовольствия сообщил друг. — Немец говорит — недосмотр работника, который допустил её чрезмерние пересушивание. Парню пальцы оторвало.

— Он ещё счастливо отделался, — Галка ещё до похода успела посмотреть, что могла натворить ложка сухой "гремучей ртути", завёрнутой в бумагу. — Наверное, небольшая порция сыграла, иначе могло ведь и руки... вместе с головой. Шуму было много?

— Замяли. Пока. Но если повторится что-то наподобие, вони не оберёшься. Ладно, — Билли снова наполнил вином чудесные серебряные чаши, покрытые чеканным узором. — С этим пока всё ясно. С новыми ружьями особых проблем нет. Мастер Ламбре так хорошо дело поставил, что делают сейчас по два десятка в день. Мы же специально заказали во Франции две тысячи буканьерских ружей для переделки, я лично наблюдал за их погрузкой на "Сварог". Другое плохо: вокруг мастерской Ламбре и самого Мартина стали крутиться англичане с голландцами.

— Конструкция ружья не так уж и сложна, её быстро разгадают, — проговорил Джеймс. — Но если мы сможем удержать в тайне секрет производства белого пороха и запала...

— ...то пусть ружья делает кто угодно — патроны всё равно будут вынуждены заказывать у нас, — подмигнула ему жёнушка. — А задачка насчёт химикатов — это не на один год. Пока они там в Европах догадаются, что и из чего нужно делать, мы уже придумаем что-нибудь похлеще.

— Уверена? — хмыкнул Билли.

— На все сто.

— А как насчёт востока? — продолжал сомневаться капитан "Сварога". — Сравнил я на днях толедскую шпагу с дамасским клинком. Что сказать? Испанцам бы ещё у арабов поучиться сталь варить. А нам — и подавно. Ты на Европу равняешься, а восток в плане всяких там порошков и растворов давно нас обставил. Если б они ещё не были такими упёртыми фанатиками, можно было бы и мосты с ними навести.

Галка хитро прищурилась.

— Билл, — хмыкнула она. — Я ж тебя знаю, как облупленного. Откуда такие глубокие познания в истории мусульманских стран?

Билли улыбнулся, скосил глаза на дверь.

— Шерман! — крикнул он.

В каюту ввалился вахтенный.

— Слушаю, кэп.

— Позови Мэри.

— Мэри? — хихикнула Галка.

Почему-то ей сразу представилась рыжая англичанка или ирландка, эдакая грудастая бестия с зелёными глазами и пышными бёдрами — дама как раз в его вкусе. Насколько она знала, Билли с души воротило от послушных домохозяек. В Алжире было вызволено из плена немало его соотечественниц, и по теории вероятности таковая "непослушная" бестия там просто обязана была оказаться. Но в каюту полминуты спустя пожаловала невысокая, с ног до головы завёрнутая в покрывало женщина. Одни глаза и было видно. Но если судить по глазам, женщина была молоденькая, и явно восточного типа. Женщина поклонилась гостям и скромно примостилась на резной стульчик рядом с Билли.

— Знакомьтесь: Мэри, — тот кивнул на неё и снова улыбнулся. — Была женой какого-то там алжирского капитана, теперь моя... жена. Говорит на пяти языках — правда, английского не знает — поёт, как птичка, танцует, ну ...и так далее.

Галка мельком взглянула на эту самую Мэри, стараясь понять, что та из себя представляет на самом деле. Мусульманка, возможно, действительно не знавшая английского языка, всё же прекрасно понимала, что речь идёт о ней. И смотрела на Билли с таким обожанием, что гостям сразу стало всё ясно. Ну, может быть, не всё, но очень многое.

— Насчёт "и так далее" можно было не говорить, сами бы догадались, — беззлобно поддел друга Джеймс. — Но как она вообще оказалась в твоей каюте? Пленных женщин, если я не ошибаюсь, оставили в Марселе.

— Расскажу — не поверите, — рассмеялся Билли. — Когда, значит, мы пошли уже дома потрошить, сами знаете, Алжир в чёрт знает что превратился. Зашли мы в один богатенький дом. Бабы заорали так, что я чуть не оглох; кое кого из них — ты уж прости, Алина — пришлось даже по башке огреть, чтоб помолчали малость. Золота на каждой оказалось побольше, чем в сундуках иных испанцев, я уже молчу за кучу всякого прочего добра в доме. Парни сразу за дело принялись, а я взял двоих и пошёл наверх. Проверить. Захожу в одну такую милую комнатку — кругом роскошь, на стенах шёлк, занавесочки всякие — а там посредине огромного ковра сидит моя красавица. Перед ней расстелен шёлковый платок, а на платке всё её золото аккуратненько сложено. Внизу сущий ад, а она сидит так спокойно, будто к ювелиру в лавку пришла. Я кивнул парням, чтоб побрякушки прибрали. Сам подал ей руку. А она посмотрела на меня так... ласково... И ручку мне в ответ подаёт. Ну, вы ж понимаете, я не каменный. Отвёл её на борт, заперлись мы в каюте, и устроили там... гм... сражение. Вот с тех пор и "сражаемся" так чуть не каждую ночь.

— Любопытно, — усмехнулся Джеймс. — На каком же языке вы общаетесь?

— На французском.

— Билли, — Галку разбирал смех, — а жене твоей пятнадцать-то хоть уже есть?

— Может, и нету, да только знала бы ты, что она в постели вытворяет! А всего-то три месяца замужем была. И поговорить с ней тоже интересно, Мэри у меня умница. Стихи пишет. По-арабски, правда. Ни черта не понять, но звучит красиво!

— Билл, или кончаем перемывать косточки даме в её присутствии, или давай перейдём на французский. Невежливо как-то получается, — продолжала посмеиваться Галка. Честно сказать, она была рада за друга. Который в былые времена клялся и божился, что не женится ни за какие блага в мире. Нашлась же женщина, которая смогла его удержать!

Но не успел Билли и слова сказать, как в дверь грохнули кулаком.

— Капитан, наш корабль с зюйд-зюйд-вест! — торопливо сообщил вахтенный, едва Билли велел ему войти. — Сторожевой, спешит на всех парусах. Вымпел Северной эскадры. Видать, что-то важное от Гасконца!

Билли и Галка с Джеймсом тут же подскочили и помчались к выходу. А мусульманочка, испуганная такой внезапной переменой обстановки, будто приросла к стулу.

— Господин! — робко пискнула она — Галка, кстати, отметила, что по-французски эта звезда востока говорила куда лучше неё. — Господин, что же мне делать?

— Жди меня здесь, малыш, — Билли обернулся с порога.

И, выскочив в коридор, захлопнул за собой дверь.

— Точно, наша "барракуда", — констатировал Джеймс, присмотревшись к приближавшемуся судну. Здесь подзорная труба была уже не нужна: кораблик приближался достаточно быстро, а со скоростью десять-двенадцать узлов в галфвинде умели ходить только эти сторожевики. — Но каковы новости?

— Будем надеяться, что хорошие, Джек, — Галка чувствовала внутреннее напряжение. Впрочем, как и всегда — перед боем.

— Скоро узнаем...

Долго ждать не пришлось. Всего через полчаса на борт "Сварога" поднялся офицер со сторожевика — молодой, но уже заросший густой бородищей француз. И от того, что он рассказал, пираты дружно и весьма нецензурно выругались. Оказывается, Жан Гасконец вчера вечером получил сведения от вполне надёжного проверенного человека. Осведомитель выпивал в таверне Веракруса в компании одного из испанских штурманов. И испанец спьяну выболтал ему, что "серебряный флот" на сей раз пойдёт очень необычным курсом: от Веракруса до южной оконечности Флориды, само собой, как и планировалось, а вот оттуда уже не к югу от Багамских островов, а сразу на север, между побережьем Флориды и островком Бимини. И вот так они должны двигаться на север и северо-восток до тридцать четвёртого градуса северной широты, после чего сразу сворачивать на восток. Чтобы, дескать, обойти английские Бермуды с севера и уже спокойно идти в Испанию... Едва Жан получил эти сведения, сразу же отправил один из сторожевиков к эскадре, дабы Билли принял решение. Ну, а если тут сама мадам генерал, то стало быть решение принимать уже ей.

— Так, — Галка вся подобралась: новость и впрямь сногсшибательная. — И когда же они должны были выйти из Веракруса?

— Четыре дня назад. Сведения точные, тому человеку верить можно: он нас никогда не подводил.

— Ветер юго-восточный, постепенно меняется на южный, — прикинул Джеймс. — При такой загрузке они вряд ли идут быстрее шести-семи узлов... Но...

— Ты прав: если мы сейчас же не снимемся с якоря, то не успеем к месту встречи. Нам туда даже при попутном ветре двое суток пилить! — покривилась Галка.

— Твоё решение, Воробушек? — поинтересовался Билли.

— Да какое тут ещё может быть решение? Якоря поднять, и паруса к ветру!

Решение адмирала пираты встретили дружным радостным рёвом. "Серебряный флот"! Такого улова у джентльменов удачи не бывало уже давненько. А ради него стоило малость попотеть, спешно поднимая паруса и приводя корабли к новому курсу.

6

— Что это, дон Федерико?

— Это пираты, — на редкость безмятежно ответил вышеупомянутый.

— Пресвятая Дева! И вы так спокойны?

— А что нам остаётся делать, уважаемый? У этих ладронов лучшие в мире пушки. Я бы с радостью согласился затопить наши корабли, чтобы сокровища, принадлежащие испанской короне, им не достались, но вы ведь наверняка будете возражать.

— Не понимаю вашей иронии, сеньор капитан. У вас на борту самые уважаемые люди Новой Испании. Как можно шутить с их жизнями?

— Вот потому, сеньор, мы и будем вынуждены отдать разбойникам то, за чем они сюда явились...

Галка по вполне понятной причине не могла слышать, о чём говорил адмирал этой сводной эскадры со своим богатым пассажиром. Но она отлично видела, что творилось в самой испанской эскадре. Да, кораблей там было как на бродячей собаке блох. Но лишь двадцать шесть из них могли сравниться по размерам с "Гардарикой". Причём, семнадцать галеонов явно были не просто нагружены, а перегружены сверх всякой меры. То есть, любой резкий манёвр (если он вообще был им под силу с такой тяжестью на борту) означал риск, что вода хлынет через орудийные порты на нижние палубы — и здравствуй, дно морское. Не соврал шпион-купец, всё верно обсказал. Ну, а девять фрегатов... Судя по тому, как единственный снаряд, вздыбивший огромный фонтан воды у носа фрегата под адмиральским вымпелом — Пьер ради пущего эффекта фугас не пожалел, хотя, на борту их осталось не больше полутора десятков — заставил испанцев лечь в дрейф, они понимали всю безнадёжность своего положения... На месте испанца Галка сейчас приказала бы выстроить фрегаты стенкой (помирать, так с музыкой), и под их прикрытием выводить из-под огня подотчётные корабли мелкими группами. Кто-то бы из них обязательно прорвался: пиратов явно было меньше, за всеми бы не угнались. Однако страх парализовал испанцев при одном только виде готовых к бою кораблей под республиканскими флагами. Не будь у пиратов преимущества в артиллерии, доны ещё рискнули бы принять бой. Не будь у испанских военных на горбу такого количества перепуганных цивильных, не будь их трюмы переполнены сокровищами, не будь монсеньор архиепископ — да простят Иисус и Пресвятая Дева столь дерзкие речи! — полным кретином в военном деле, считающим боевой фрегат чем-то вроде торговой посудины, предназначенной для перевозки ценностей...

Пираты дружно подняли чёрные вымпелы — требование сдаться без боя. По неписаным правилам противнику на обдумывание и принятие решения по умолчанию полагались законные десять минут. Капитаны некоторых фрегатов, несмотря на тяжёлое положение, намеревались драться. Но адмиралу жизни "уважаемых людей" явно были куда важнее сохранности груза, даже такого ценного. Галка не отказалась бы узнать, в чём же дело — в количестве оных уважаемых, или в их, так сказать, качестве? То есть, значимости? Уж не едет ли там сам монсеньор архиепископ? На такую удачу она даже не надеялась, и потому верила с большим трудом. Скорее, там куча самых богатых испанцев Мэйна. Возможно, голубых кровей. Возможно, везущих в своих сундуках большие суммы. В любом случае драка очень маловероятна.

Так и случилось. Головной фрегат спустил флаг, не дожидаясь последней минуты...

— Без боя! — радостно восклицал Хайме. — С ума сойти! Один предупредительный выстрел — и они спускают флаги!

— Наглядная демонстрация подавляющего военного преимущества, — Галка не проявляла вообще никаких эмоций. Просто констатировала факт. Странное чувство: отстранённость. Словно это не с ней происходит, а с кем-то другим. — Не спеши радоваться, Хайме, головная боль только начинается...

...Дон Федерико улыбался. Но это была улыбка, полная горечи. Старый циник, каковым он себя считал, поступил так, как подсказывала ему совесть. Ведь если бы он поступил согласно подсказкам долга, это действительно могло обернуться жертвами среди перевозимых в его эскадре важных персон, а ценности так или иначе всё равно были бы потеряны. Ведь пираты, собравшиеся в такие грозные флотилии, ещё ни разу не уходили без добычи. А дама, что сейчас поднялась на борт его "Нуэстра-Сеньора-де-ла-Консепсьон", кроме всего прочего славилась тем, что предпочитает обходиться без крови, если это в принципе возможно. Может быть — у дона Федерико даже мелькнула безумная идея — удастся с ней договориться? Возможно, она удовлетворится частью груза, и позволит конвою продолжить путь?.. Нет. Насколько дон Федерико мог судить, сеньора генерал сейчас занята обустройством Санто-Доминго, а для этого ей нужны деньги. Много денег...

Ещё одна безумная идея — приказать матросам перестрелять пиратскую делегацию — мелькнула и канула в Лету. Эти разбойники в отместку за смерть своей "королевы" не только перебьют всех, кого смогут поймать. Они огнём и мечом пройдут по землям Новой Испании, и вырежут всех, не щадя даже малых детей. Ведь режут же испанцев индейцы майя, заручившиеся пиратской поддержкой.

— Сеньора, — испанец склонил голову. Нет. Перед ним не разбойница, а флотоводец. И приветствовать её следовало как равную. — Дон Федерико Луис Наварро, адмирал этой эскадры. Согласно вашему требованию, мы капитулировали. Теперь, если вы не возражаете, я бы хотел выслушать ваши условия.

— Мои условия просты, дон Федерико, — дама ответила таким же учтивым полупоклоном. — Вся ваша флотилия вместе с грузом с момента спуска флага является нашей военной добычей, а команды и пассажиры — пленными. Насчёт добычи всё ясно, а вот судьбу пленных нам с вами лучше всего обговорить по пути в Сен-Доменг.

— Сеньора, я надеюсь, вы понимаете, какую ответственность берёте на себя? Испания никогда не смирится...

— Полноте, дон Федерико, — усмехнулась дама-генерал. — Испании вскоре много с чем придётся смириться, и потеря "серебряного флота" станет ещё не самым болезненным ударом. Можете поверить мне на слово.

Ну? И что тут скажешь? Она права. Дон Федерико знал это не потому, что обладал какими-то секретными сведениями, а потому, что так подсказывал ему здравый смысл. Испания проиграла эту войну. У неё ещё есть шанс вернуться к былому величию, если её величество королева-мать сумеет найти человека, сравнимого по масштабам с герцогом Оливаресом, или хотя бы с французом Ришелье. Герцог-кардинал, кажется, сумел вытащить Францию из весьма плачевного положения. Но дон Федерико почему-то крепко сомневался в том, что таковой человек найдётся в Испании. То есть, может, и найдётся, но к власти его не допустит свора казнокрадов, отиравшаяся вокруг королевы. Дон Федерико подавил печальный вздох. А пиратствующая гостья ещё подсыпала соли на его раны.

— Мне очень жаль, сеньор адмирал, — сказала она, — но по всему видать, время Испании подходит к концу. Я почему-то думаю, что вы это уже поняли. Иначе не спустили бы флаг.

Дон Федерико склонил крупную седеющую голову — классическая испанская бородка клинышком упёрлась в верхний вырез позолоченной кирасы. Да. Время Испании уходит. Но кто придёт ей на смену?

7

"Ну, что ж, шрам на губе меня совсем не уродует. Наоборот, придаёт некоторую дополнительную привлекательность. Настоящего мужчину шрамы украшают. И синяк под глазом, если его припудрить, будет совсем не виден, особенно в тени широкополой шляпы".

Рассматривая своё лицо в маленькое зеркальце, купленное, якобы, для девицы, за которой он ухаживал ("Вот ещё! Дарить такие дорогие вещи девкам! Слишком жирно для них. И так любить будут!"), но на самом деле предназначенного для любования самим собой, когда этого никто не видит, размышлял Диего. О, он прекрасно понимал девок, млевших при виде такого великолепного мужчины, настоящего идальго ("Ну и что ж, что титула пока нет. Настоящий идальго и без титула всё равно остаётся идальго!")

Диего привычно улыбнулся и сердце его пронзила боль. Чёрная выщербина там, где когда-то были великолепные зубы...

"Maldito ladron! Иисусе сладчайший, пусть будут прокляты все предки чудовища, сотворившего ТАКОЕ преступление! И все его потомки до седьмого колена!"

У Диего от огорчительного зрелища на глаза навернулись слёзы.

"Да как же мне плакать, не рыдать от вида того, что этот... — Диего замялся, пытаясь найти точное и уничижительное определение для обидчика, но не преуспел в этом. Без того не слишком большой его словарный запас, буквально замораживало от обиды. — Месть! Страшная, изощрённая месть будет единственно правильным ответом этому негодяю. Чтоб там отец об опасности этого бандита не говорил. Хорошее дело Педро предложил. Странно даже, что его он придумал, а не я. Наверное, это из-за моего огорчения. Вообще-то, ему до меня, как мулу до кровного рысака. И девки его без предварительной оплаты любить отказываются. И денег его отец при нашествии пиратов куда больше потерял. Надо будет одеть шёлковую рубашку с кружевным воротником. У него такой нет, пусть завидует и знает своё место!"

Отец Диего, сеньор Луис Эстрада, слыл далеко не бедным купцом. Даже потеря трети имущества, отнятого при захвате Санто-Доминго французско-пиратскими войсками, не слишком сильно ударила по его делам. И под властью короля Людовика Французского им неплохо жилось. Но когда остров захватили пираты, для семейства Эстрада наступили нелёгкие времена. Новоявленную республику признала Франция, которая вела войну как с Испанией, так и с Голландией. Торговавший ромом и сахаром Луис Эстрада сразу почувствовал себя не у дел: в испанские и голландские гавани его кораблям теперь путь заказан, англичане собственный ром гонят не хуже, а французы строго лимитировали ввоз этого матросского пойла в свои колонии. Торговля в Санто-Доминго ожидаемой прибыли тоже не дала: хоть пираты и поглощали ром немеряно, но по новому закону товары, производимые в Санто-Доминго, в пределах острова должны были продаваться с наценкой не выше двадцати процентов от себестоимости плюс расходы на доставку. А какие тут расходы на доставку, если заводик Луиса Эстрады находился чуть не в самом порту? Попытка завысить себестоимость на бумаге едва не закончилась солидным штрафом: эта чёртова разбойница так поставила дело, что учитывался каждый песо в кармане каждого купца. Где такое видано? Луис Эстрада, повздыхав, подсократил кое-какие расходы — в частности, на единственного сыночка и его вовсе не детские забавы — и смирился. Ром и сахар — вот всё, что интересовало почтенного купца, ведь они давали пусть и не слишком большой, но всё же стабильный доход. А эти новоизобретённые штучки его попросту пугали. Ну какие добропорядочные христиане, скажите на милость, станут покупать сахар, если он будет упакован в эти чёртовы бумажные пакетики? Луис Эстрада только плевался, когда услышал о новшестве. Но когда узнал, что горожане как раз после этого нововведения валом повалили в магазины конкурентов-лягушатников, и с удовольствием берут сахар, развешенный в фабричные пакетики с напечатанными на них гравюрами (виды Сен-Доменга — довольно привлекательно для иностранцев), опять вздохнул ...и завёл у себя ту же моду. Потом кто-то из французиков изобрёл новый способ очистки сахара, и стал предлагать на продажу не нечто жёлтое, а мелкие белоснежные кристаллы. А чтобы привлечь покупателей, самолично угощал любого желающего чашкой кофе, подслащённого очищенным сахаром. Само собой, горожане и иностранные купцы едва не снесли дверь в лавке изобретателя, расхватывая диковинный товар, едва он появлялся на прилавке и складах. Опять убыток Луису Эстраде. А купцы очень не любят, когда им приходится терпеть убытки.

То, что пару месяцев назад предложил Рудольфо Сантос, торговец галантереей, показалось сеньору Эстраде вполне разумным. Этот португалец вообще славился неплохими идеями. Хотя в "царстве" сеньора Сантоса как раз всё в порядке — достаток в Санто-Доминго сейчас таков, что даже матросские жёны могли себе позволить праздничное платье с бантиками и хотя бы одну пару шёлковых чулок — пиратскую власть он почему-то очень сильно невзлюбил. Причина сего сеньора Луиса Эстраду не интересовала. Важно было вернуть Эспаньолу под власть испанской короны. А если в сём несомненно благом деле будет и его лепта, то родина не замедлит отблагодарить своего верного подданного...

— Тихо ты! Услышат!

— Да молчу я, молчу...

Диего сидел, скорчившись в три погибели, в какой-то пыльной кладовке и проклинал тот миг, когда послушал Педро. Кой чёрт они тут собирают паутину на свои нарядные камзолы? Неужто нельзя было пристроиться как-нибудь поудобнее?.. Впрочем, может, не так уж и не прав Педро? Щёлка узкая, но они втроём всё прекрасно видели. Да, втроём: как же без Руиса? Ведь его отец тоже здесь! А происходило в доме сеньора Сантоса нечто удивительное. Заговор! Заговор против проклятых ладронов! Давно пора, видит святой Доминго, да защитит он остров, названный в его честь!

— ...одной акцией не обойдётся, — запальчиво говорил... нет: скорее, вещал Рудольфо Сантос. — С каждым днём на острове становится всё больше приезжих колонистов. Подъёмные обещаны таковы, что они тащат с собой свои семьи вплоть до троюродных дедушек. С каждым днём они всё прочнее пускают корни в этой земле, и вскоре мы обнаружим, что вся торговля, все ремёсла в Санто-Доминго принадлежат чужестранцам! А мы с вами, уважаемые сеньоры, будем вынуждены отдать наших сыновей на работу в их лавки и самим наниматься к ним в услужение! Я уже не говорю о том, что наши супруги и дочери должны будут идти работать на бумажную фабрику проклятого француза Рамбаля, дабы не умереть с голоду! Давно я хотел сжечь его богомерзкое заведение!.. А что алькальд? Дон Альваро продал душу дьяволу, это уж точно!..

— Врёт папаша, — тихонечко хихикнул Педро. — Два месяца назад он сам набивался к Рамбалю в компаньоны, а тот отказал. Вот батюшка и злобствует.

Кто-то из присутствовавших на собрании сеньоров шикнул на Сантоса-старшего, и дальнейший разговор шёл уже на заметно пониженных тонах. Так что трое наследничков уже ничего не услышали. Педро осторожно вывел их из кладовки, после чего молодые люди отправились в его комнату — почиститься и обсудить услышанное.

— Чтоб тебе подавиться, Педро! — шипел Диего, разглядывая свой бархатный камзол, который сейчас "украшали" разводы пыли и целые полотнища грязной паутины. — Разве это отчистишь?

— Отчистишь, отчистишь, — ухмыльнулся Педро. — Вот щётка.

— Да что бы я своими руками...

— Интересно, а как я должен буду объяснить матушке происхождение грязи на наших одеждах? — теперь Педро был донельзя язвителен. — Я могу позвать служанку, но она обязательно доложит матушке, а матушка точно поднимет крик на весь дом. Знаешь, что тут творилось, когда я явился домой с синяками?

Скрепя сердце, Диего был вынужден согласиться, и принялся за чистку камзола. Впрочем, в этом тоже есть свой плюс: можно продемонстрировать великолепную шёлковую рубашку.

— Не понимаю — как они не боятся? — удивлялся тихоня Руис. — У ладронов везде глаза и уши.

— Ха! — воскликнул Педро. — Кто боится, тот всегда будет в проигрыше. Так отец говорит, и он прав.

— Но если кто из слуг донесёт?

— Не донесёт. У папаши нет идиотской привычки доверять слугам хоть что-то важное. Думаешь, это тайная встреча? Как бы не так! Уважаемые купцы собрались по приглашению отца, дабы обсудить вопрос моего брака с дочерью сеньора Мантойи. Кстати, девушка с богатым приданым, я точно не откажусь от такой партии. Официально сеньор Мантойя против брака, ибо мой отец не так богат, как он, а друзья отца его уговаривают... Всё понятно?

— Ну... в общем, понятно, — хмыкнул Диего. Он знал, что рано или поздно сеньор Луис Эстрада тоже подберёт ему богатую невесту, дабы продолжить род и передать дело возмужавшему наследнику. Но Педро-то куда спешит? Лусия Мантойя — всего лишь красивая дура. Ей бы только танцевать до упаду да новые платья на зависть подругам демонстрировать. — Твой отец хочет убрать пиратов с острова. Но сами они не уберутся. Что же он делать собрался?

— Вот то и собрался, что говорил, — улыбка Педро сделалась вдруг холодной и жестокой. — Жечь дьявольские фабрики, верфи, отравить их пойло. А самых главных — убить. Ладроны сами натащили сюда отребья, способного за сотню песо отправить в ад хоть их генеральшу.

— Я слышал, она дерётся не хуже любого пирата, — робко напомнил Руис.

— От ножа в спину не спасёт никакая выучка, приятель... Вы понимаете, что это значит?

— Что пиратам скоро конец, — Диего улыбнулся бы сейчас, но не хотелось демонстрировать дырку на месте некогда великолепных зубов. — А ты, Педро, понимаешь, что это означает лично для нас?

— Ну? — заинтересовался Педро.

— Что мы можем спокойно прирезать того ладрона, который нас оскорбил!

У Руиса глаза на лоб полезли. Прирезать! Прирезать разбойника, который голыми руками расшвырял их троих, словно щенят! Как Диего не страшно даже выговорить такие слова?

— Дело стоящее, — неожиданно согласился Педро. — И надо бы провернуть до возвращения их эскадры. Не то неприятностей не оберёшься.

Всего два раза в жизни чутьё Джона Причарда давало осечку. В первый раз — когда прошиб с выбором подельников, организовывая бунт против прежнего, законного капитана "Орфея". В результате чего пришлось действовать быстро и максимально жестоко. Барк тогда еле отмыли от кровищи. И второй — когда проглядел момент и допустил, чтобы удачливая "пигалица" перехватила власть над командой. С тех пор Причард не лез вперёд, уступая дорогу молодым и нахальным. Пусть набьют себе шишек. Кто не подохнет — станет умнее. Да вот хотя бы эта "пигалица". Хорошенькую она себе задачку поставила, нечего сказать. "Берём кучу дерьма, именуемую иначе Береговым братством. Поселяем на большом острове, полном болот, малярии и испанцев. Даём в руки новое оружие и смотрим, что получится... Впрочем... Получается и впрямь что-то дельное, если это до такой степени не нравится донам". И у Причарда были все основания так думать.

Михаэль Янсзон, получивший работу на верфи, стал завсегдатаем его таверны, и даже можно сказать, другом. Голландец и впрямь любил поболтать, но Причард заметил за ним две немаловажные особенности. Янсзон умел подмечать в людях детали, ускользавшие от других, хоть и не всегда придавал им значение. А во-вторых, он никогда попусту не болтал о действительно важном. И если интересовался каким-то делом, то всегда доводил его до конца. Причард ждал голландца с минуты на минуту: тот всегда являлся поужинать и попить пивка в половине седьмого пополудни. А заодно поделиться с хозяином "Старого пирата" последними новостями.

— Здорово, приятель! — Ну, вот, явился, хоть часы по нему проверяй.

— Здорово, Янсзон. Тебе как обычно?

— Как всегда — свинины с капустой, хлеба и пива!

Причард мотнул головой, и мальчишка-мулат умчался на кухню за заказом. А голландец тем временем подсел к стойке.

— А я кое-что вызнал, — хитро подмигнул он. — Помнишь поляка, которому мы кости перемывали?

— Что с ним ещё не так? — хмыкнул Причард.

— Да всё не так, чтоб я лопнул! Явился сюда как кожевник, а работу не ищет, хоть кожи тут и нужны. Это раз. За жильём в контору, как все мы, не обратился, пошёл жить в монастырь. Это два. Что постится и молится — Бог с ним. Но он мессы в соборе ежедневно заказывает! За какие шиши? Это три. И наконец: позавчера ходил в порт, выспрашивал, когда должна вернуться эскадра вашей адмиральши... Тебе мало? Я бы на твоём месте уже давно смекнул: дело тут нечисто.

— Откуда тебе знать, о чём я думаю, Янсзон, — усмехнулся Причард. — А ты молодец. Я посылал мальчишек, они и половины того не вызнали, что ты сейчас рассказал.

— Приятель, я потому и дёрнул из Голландии, что слишком много замечал и делал неприятные выводы, — рассмеялся голландец. — О, а вот и мой ужин!

"Или этот Этьен Бретонец лоханулся, или слишком заигрался с испанцами в кошки-мышки, — думал Причард, дымя неизменной трубкой. — Не буду гадать на кофейной гуще. Пошлю к нему мальчишку. Пусть или сам сюда явится, или человечка надёжного пришлёт. Нельзя шутить с огнём у крюйт-камеры..."

Весть о том, что эскадра под командованием мадам генерала уже явилась на Тортугу с невиданным призом, пришла в столицу по суше, с курьерской почтой. Генерал в послании к городу и трём советам сообщала, что везёт договор, подписанный королём Франции, а также огромное количество ценностей, захваченных у испанцев. Мэтр Робер Аллен, глава Торгового совета и член Триумвирата, тут же распорядился готовиться к торжественной встрече. Но праздничная суета, охватившая Сен-Доменг, мало радовала трёх молодых испанцев. Скоро эскадра будет здесь. А это тысячи разбойников, которые вмиг разорвут каждого, кто посмеет поднять руку на любого из них.

— Надо поторопиться! — настаивал Диего. — Я уже вызнал: этот квартирмейстер, будь он проклят во веки веков, если не его вахта, каждый вечер наведывается в тот грязный кабак. Ужинает, напивается и нанимает девку, если после игры денег хватает. Так вот: как раз сегодня его вахта. А завтра его можно будет подстеречь!

Все трое поклялись страшной клятвой никому ничего не говорить и непременно явиться назавтра к месту встречи. Во всеоружии. При полном параде. Разве не приказал Аллен готовиться к празднику? Вот они и наденут свои лучшие одежды! И пойдут вершить свой праздник!

Сведения, которые получил Диего, раскошелившись на целых пять су для шустрого уличного мальчишки, подтвердились. Следующим вечером квартирмейстер Роже Пикар действительно был замечен в том самом кабаке, куда, помнится, и они мылились за услугами гулящих девок. Юные испанцы не придумали ничего лучше, кроме как зайти туда же. На этот раз они были при деньгах: по случаю подготовки к празднику родители выдали любимым чадам на карманные расходы по сорок-пятьдесят серебряных ливров. Заняв лучший стол и заказав самые дорогие блюда, трое юношей надеялись продемонстрировать этим своё превосходство над грязными пиратами. Но не тут то было! Проклятый Пикар словно в насмешку над молодыми испанцами, швырнул на стойку пригоршню монет, среди которых поблёскивало золото.

— Всем вина за мой счёт! — проревел негодяй, и, заметив вытянувшиеся физиономии богато разодетых юношей, противно загоготал. Совсем как в тот раз. Видать, узнал, паршивец.

Понимая, что для соперничества с ним на этом поприще у них попросту не хватит денег, Диего, Педро и Руис молча доели свой ужин и ретировались из таверны. Пить за счёт пирата они не стали. Диего едва поборол искушение демонстративно вылить его угощение на пол. Остановило лишь то, что тогда проклятый ладрон уж точно полез бы в драку прямо в зале, а это их никак не устраивало. Если они с ним одним справиться не смогли, то три десятка таких же разбойников попросту размажут их по стенке. И скажут, что так и было. Испанцы просто оставили кружки с вином на столе, нетронутыми. Пусть пьёт кто хочет. И, покинув эту дыру, отправились в облюбованные заранее кусты — сидеть в засаде.

Ох, и долго же им пришлось в этой самой засаде сидеть! Время не шло, а ползло, словно улитка. Трое "заговорщиков" успели проклясть и свою идею, и беспощадное комарьё, и сволочного пирата, решившего, видимо, не покидать кабак, пока не пропьёт все денежки. Диего тихо ругался сквозь зубы. Ещё немного — и приятели плюнут на всё, уйдут домой. "Если этот ладрон не появится через полчаса, я тоже пойду домой! Не то комары выпьют всю мою кровь, и я уже буду не в силах поднять шпагу!"

"Ладрон" словно подслушал его мысли. Появился. Ещё более пьяным и мерзким, чем в прошлый раз. Но теперь трое испанцев, хорошо знавших, как опасен этот пират даже в таком свинском облике, были наготове. И при оружии... Пикар успел услышать шорох за спиной. Даже успел обернуться и состроить страшную рожу. Но шпага торжествующего Диего вонзилась ему в грудь. Испанец целил в сердце, однако проклятый разбойник успел отшатнуться в сторону, и клинок попал ему в правое лёгкое. Чёртов пират заревел, словно раненый бык, и, несмотря на тяжёлую рану, одним ударом опрокинул Диего наземь. На сей раз юный испанец не лишился сознания. Просто чётко осознал приближение собственной смерти: теперь-то точно его пришибут. Но тут сзади на француза обрушились Педро и Руис, не на шутку испугавшиеся за друга. Проклятый квартирмейстер захрипел — кинжалы пробили ему шею и правую ключицу. "Крепкий мужик, — на мгновение подумалось Диего. — Я бы уже давно был мёртв". Пикар же пока не умер. Стряхнув с себя обоих дружков Диего, он обернулся... и повалился на землю, истекая кровью.

— Бежим! — выдавил из себя Педро.

Объяснения не требовались: трактир близко. Сейчас оттуда потянутся другие ладроны и наверняка заметят тело квартирмейстера. Не хватало, чтобы они ещё заметили, кто его порезал! Диего, чувствуя головокружение и боль — Пикар всё-таки хорошо приложил его по черепу — с трудом поднялся на ноги, вытащил шпагу из тела француза, обтёр пучком травы и поковылял за друзьями.

Дело сделано. А там, глядишь, всё обойдётся: никто ведь их не заметил, правда?

8

О, как Сен-Доменг встречал эскадру! Как палили пушки форта, салютуя победителям! Как радовались горожане, надевшие свои праздничные одежды и высыпавшие на набережную! А когда флагман дал залп холостыми зарядами одновременно с обоих бортов, на берегу раздалось громогласное "ура" и полетели вверх шляпы. На домах были развешаны трёхцветные флаги Сен-Доменга, но и этого казалось мало: некоторые молодые горожане — именно горожане, а не матросы! — нацепили такие же флаги на длинные палки и размахивали ими, словно знаменосцы, взобравшиеся на стены вражеской крепости. Этьен при этом подумал: "Вот теперь эти люди и впрямь стали гражданами нового государства. Не французы, голландцы, англичане и испанцы здесь собрались — а граждане Сен-Доменга. Хорошая идея, неплохая реализация. И клянусь, я не позволю разрушить это каким-то ублюдкам!"

Он уже знал кое-какие подробности вчерашнего покушения на Роже Пикара. Квартирмейстер, конечно, не подарочек, но если он помрёт, из-за тех трёх дураков может рухнуть пока ещё хрупкий мир между общинами Сен-Доменга. Да, Этьен уже знал имена преступников. Диего Эстрада, Педро Сантос, Руис Эскобар. Три молодых идиота, решивших устроить Пикару месть за то, что он на днях как следует их отпинал. Установить личности и мотивы неудавшихся убийц для парней из службы Этьена не составило большого труда. Гораздо труднее оказалось скрыть эти сведения от всех остальных, и в первую очередь, от брата Роже — Пьера. Капитан Пикар рвал и метал, клялся собственными руками разорвать тех, из-за кого его брат лежит при смерти. Хорошие дела, если пираты пойдут резать всех испанцев подряд! Да генерал с него самого, с Этьена, в первую голову шкуру спустит! Только-только что-то получаться начало — и нате вам...

"Сен-Доменг, — Этьен был одним из немногих, кто не проявлял бурной радости при виде входящей в бухту эскадры. — Мечта, которая понемногу облекается плотью и кровью. Мне нравится эта мечта, хоть и не всё тут так гладко, как задумывалось". Да, не всё здесь было гладко. Но победа — первая настоящая и столь масштабная победа Сен-Доменга! — заставляла жителей острова гордиться флагом своей странной республики...

— Они ещё поплатятся за это.

Этьен едва расслышал эти слова, сказанные по-английски, и сразу насторожился. Сегодня он был одет как обычный матрос, переговаривался с помощниками по-французски, вот англичанин и решил, что его никто не поймёт. Этьен присмотрелся внимательнее. Так и есть: сэр Чарльз Ховард, посол Англии, признавшей заморскую республику полгода назад. А кто это рядом с ним? Какой-то лейтенантик? Секретарь посольства? Но тоже англичанин, судя по покрою камзола и фасону шляпы. "Чёрт! — мысленно ругнулся Бретонец. — Я знал, что они нас терпеть не могут, но не думал, что они рискнут высказаться так откровенно!.. Одно хорошо: Алина и без меня прекрасно понимает, кто истинный враг этой страны".

Да, такая новость могла омрачить любую радость и испортить любой праздник. Тут ни в какое сравнение не идёт даже гора бумаг, накопившихся за время её отсутствия... Галка, выслушав Этьена, нервно прошлась по кабинету. Джеймс и Влад обменялись встревоженными взглядами.

— Ты точно уверен, что твои парни выследили настоящих убийц? — спросила Галка.

— Они даром хлеб не едят, капитан, — спокойно ответил Этьен. — Все трое сейчас сидят по домам, уверенные, будто им ничего не грозит. Если вдруг что-то прознают и попытаются сбежать — их приловят у дверей.

— Надо брать, пока не поздно, — сказал Влад. — Шила в мешке не утаишь. Если их посадить сейчас, всё быстро уляжется. А если затянуть — капитан Пикар сам пронюхает, кто подрезал его братца, и тут такое начнётся — мама не горюй!

Галка думала о том же. Но как это провернуть? Нагрянуть с полицейским ордером и десятком дюжих парней? Так эти придурки ещё в окна прыгать начнут, ноги поломают, крику не оберёшься...

— Этьен. — Идея пришла в голову как всегда неожиданно, и как обычно оказалась сумасшедшей. — Кто там в этой грешной троице верховодит? Чья идейка была?

— Диего Эстрада. Он больше всех пострадал от кулаков Роже, и свидетели уверяли, будто он не раз прилюдно ругал своего обидчика и даже клялся зарезать.

— Идиот... Ладно, скажи парням, чтобы по-тихому обложили дома остальных и следили за каждым движением. А я навещу сеньора Эстраду-старшего.

— Одна ты туда не пойдёшь, — твёрдо заявил Джеймс.

— Хорошо, Джек, мы пойдём туда вместе, — на удивление легко согласилась Галка...

Из дневника Джеймса Эшби

Я считал, что у глупости человеческой всё же есть какие-то границы. Мы ведь творения Божьи, в каждой душе горит искра Его благодати! Оказывается, нет предела совершенству.

Вряд ли уважаемые сеньоры, как раз собравшиеся в доме купца Луиса Эстрады, ожидали нашего визита. Они так испугались, что я уже собирался послать за доктором. И с перепугу решили, будто Эли в курсе их заговора. Эли же действительно притворилась, будто ей всё известно, и это намного облегчило ей задачу...

Испанцы сидели тихо, как пришибленные. А Галка переводила суровый взгляд с одного сеньора на другого.

— Итак, господа, — сказала она, выцеживая каждое слово сквозь зубы, — надеюсь, вам понятна вся безнадёжность вашего положения? А теперь давайте подумаем, как из этого положения вы будете выбираться... Мало того, что вы вознамерились способствовать свержению властей республики — вы укрываете в своих домах убийц. Не смотрите на меня так, будто не знаете, в чём дело. Вчера вечером было совершено покушение на убийство квартирмейстера Роже Пикара, офицера флота Сен-Доменга. Я знаю, кто это сделал, знаю, почему. Знаю и то, что в данный момент трое покушавшихся сидят по домам. Я о вашем сыне, сеньор Эстрада, а так же о ваших чадах, сеньоры Сантос и Эскобар. Не дёргайтесь, все выходы из ваших домов блокированы, мышь не проскользнёт.

— Господи, помилуй... — простонал Луис Эстрада. — Мой сын! Мой единственный сын!.. Сеньора генерал, что же нам делать? Как я могу отдать единственного ребёнка на растерзание...

— Ваш сын уже далеко не ребёнок, уважаемый, — сухо ответил Джеймс. — В семнадцать лет я уже отвечал за свои поступки как взрослый. Кроме того, никакого "растерзания" не будет, если вы сами выдадите страже преступников. Будет суд. Роже Пикар выжил, и доктор клянётся, что хоть пациент и потерял много крови, он ещё долго будет сквернословить и пьянствовать по тавернам. Пусть это не лучший образчик рода человеческого, но наши законы распространяются на всех. На всех, сеньоры! — Эшби намеренно сделал акцент на последних словах. — Городской прокурор — испанец. У вашего сына и его друзей есть шанс отделаться пятью годами соляных копей. Поверье, это куда лучше виселицы.

Луис Эстрада, представив своего наследника в каторжных лохмотьях, на цепи, машущего киркой и исходящего рудничным кашлем, бурно разрыдался. Воспитал сыночка, нечего сказать... Он ещё смутно надеялся растрогать нежданных гостей искренним родительским горем, но сеньора генерал грубо развеяла эти надежды.

— У нас тоже единственный сын, сеньор Эстрада, — мрачно проговорила она. — И мы с мужем тоже любим его больше всех на свете. Но если он в будущем совершит нечто подобное, мы сами его свяжем и приведём в тюрьму, как бы это ни было нам больно. Дело не только в законе, который един для всех. Дело в том, что если вы не выдадите своих сыновей под суд, брат и друзья Роже Пикара сами обо всём прознают. И тогда начнётся уже самосуд. Вы хоть понимаете, какой кошмар начнётся в городе? Всех испанцев пустят под нож только потому, что трое молодых придурков подрезали одного пьяницу, а взрослые дураки не захотели выдать их страже. Не надейтесь на моё слово, сеньоры. Я при всём желании не смогу остановить своих людей, когда они пойдут по улицам с ножами в руках!

— Выбирайте, сеньоры, — добавил Джеймс. — Либо вы отдаёте провинившихся под суд, либо никто не сможет гарантировать безопасность испанской общины Сен-Доменга. Вы погибнете все. Вместе с сыновьями.

— Как вы жестоки, сеньоры! Бог и святая церковь учат нас милосердию! — рыдал Луис Эстрада.

Галку словно кнутом ударили — так она вскинулась и прожгла испанца гневным взглядом.

— Святая церковь? Милосердие? — в её голосе слышался звон стали. — Кто-то из служителей святой церкви сказал однажды Симону де Монфору, опасавшемуся перебить вместе с еретиками и истинно верующих: "Убивай всех, сын мой, Бог узнает своих". Уж не этот ли урок милосердия вы имели в виду?..

Когда супруги Эшби покинули дом испанца, впустив туда четверых парней из стражи, Джеймс посмотрел на жену... и увидел в её глазах слёзы.

Я видел, с каким лицом Эли бросилась навстречу маленькому Джону, когда малыш выбежал с криком: "Мама приехала!" Моя милая, моя бедная Эли, самой судьбой обделённая правом на материнство, как же она любит нашего приёмного сына! Я представляю, каких усилий ей стоило не поддаться на слёзы испанца, испугавшегося за своего единственного ребёнка. И хорошо представляю, что творится в её душе сейчас...

9

"Матка бозка, заступница небесная, на тебя уповаю. Защити. Закрой своим покровом, отведи глаза еретиков, пока дело не будет сделано..."

Богуш, кривясь от боли, поднялся с колен. Перекрестился, отвесил ещё один поклон статуе Девы Марии. Вот теперь он готов. Ксёндз Винцент уже исповедовал и причастил его, остаётся лишь одно: выполнить свою миссию. Еретичка в городе. Если верно то, что он успел вызнать, она сегодня обязательно явится к епископу Павлу. "Странно. Почему епископ, святой человек, не обратит её в истинную веру? Или она так нагрешила, что даже епископ не надеется спасти её душу обращением? Тогда... тогда сам Господь сегодня будет ей судьёй".

У него были все причины поторопиться с исполнением воли Божьей. Стража медленно, но верно разматывала запутанную нить, протянувшуюся от задушенной блудницы в келью, где святые монахи доминиканцы поселили приезжего поляка. Если не совершить суд Господень сегодня, завтра его могут потащить в тюрьму, и не спасут даже стены монастыря. Отец Винцент... он уже отпустил ему грехи вольные и невольные. А убийство еретички будет искуплено мученической смертью. После чего Богуш наверняка окажется в царстве небесном, где нет ни боли, ни греха...

Разбойница появилась в соборе вскоре после службы, когда епископ уже снял облачение, оставшись в скромной повседневной ризе. Богуш решил прислушаться к их разговору. А вдруг святому человеку удастся уговорить упрямую еретичку принять свет истинной веры? Тогда кинжал будет ни к чему. Ведь раскаявшийся еретик лучше заблудшего единоверца. Так говорил ксёндз Ежи, настоятель костёла в его родном Чарнове... К сожалению, беседа шла на испанском языке, которого Богуш не знал. Но раз еретичка не поцеловала святому человеку руку и не пошла в исповедальню, значит, дьявол крепко держит её душу в своих когтях.

"Может ли быть, что подобная смерть искупит её грехи? — вдруг подумал Богуш. — Если так, то ещё одна душа будет спасена пред лицом Господа. Спасена моей верой!"

Последний аргумент оказался решающим. Богуш и без того неотрывно смотрел на женщину в мужской одежде, а сейчас просто впился в неё взглядом. Всё. Сейчас — или никогда.

— Ясновельможна пани! — воскликнул он, словно только в этот миг узнав её. — Ясновельможна пани, прошу вашей защиты и покровительства!..

С польским языком у Галки отношения были никакими. То есть, знала несколько слов, подцепленных у старой польки, ещё в молодости сбежавшей от террора бандеровцев со Збруча аж на Днепр и жившей по соседству. Но чтобы стопроцентно всё понимать — нет. Хотя родственные славянские корни были узнаваемы даже за большим количеством шипящих звуков.

— Поляк? — спросила она, от неожиданности сбившись на русский язык.

— Поляк! — радостно закивал незнакомец, подходя поближе. — То есть правда, пани!

— А пана не смущает, что я... Ах, чёрт!

Поляк был уже в двух шагах, и клинок мелькнул так быстро, что Галке даже с её абордажным опытом едва удалось уклониться влево. Мадам генерал краем глаза увидела, какой ужас отразился на добром лице отца Пабло. Старик сделал движение — ни дать, ни взять, сейчас кинется самолично пресекать непотребство, чинимое в святом храме. И напорется на кинжал. Галка, недолго думая, вырубила поляка, сильно ударив основанием ладони ему в челюсть. Убийца-неудачник бесформенным мешком повалился на каменный пол.

Галка сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, избавляясь от последствий мгновенной мобилизации всех сил организма.

— Вот так, — сказала она по-испански. — Всё-таки искусство боя без оружия имеет некие преимущества, отец Пабло, — добавила она, заметив, что старый епископ тоже облегчённо перевёл дух. — Его можно спокойно применять для самозащиты даже в святом месте.

И принялась вязать бесчувственного поляка его же собственным поясом.

— Увы, сеньора, в наше страшное время даже храм не может служить надёжным укрытием, — искренне огорчился епископ, мысленно сокрушаясь, что не сумел предотвратить насилие. — Как я не разглядел!..

— Сама хороша... Ладно. Вы не будете возражать, если я позову парней? А то как-то неохота самолично тащить этого типа на своём горбу.

— Вы станете применять пытки, дабы он сознался?

— Нет, — холодно усмехнулась Галка, заметив, что связанный приходит в себя. — Я думаю, наш друг сам всё по-хорошему расскажет.

— Схизматичка! — в полнейшей, но бессильной ярости процедил поляк. На хорошем русском языке, между прочим. — Холопка московская! Мы вас давили при Сигизмунде и ещё подавим!

— Та годі тобі, — Галка в кои-то веки заговорила на своём втором родном языке — украинском. — Сидів би в своєму Ченстохові, чи де таких дурнів народжують, та не ганьбив свою Речь Посполиту на весь світ. А я родом з Запорізької Вкраїни... Отака нині твоя вдача, хлопче.

Судя по тому, как округлились, а затем отразили неподдельный страх светлые глаза поляка, этот язык он если и не знал как русский, то понимал в достаточной степени. И он впал в грех уныния. Ибо те, кто родом с Запорожской Украины, поляков жаловали ещё меньше, чем московиты. Не забыли там ещё "подвиги" Иеремии Вишневецкого, ох, не забыли...

— Моя вина! — Этьен разве только бороду на себе не рвал. — Я столько внимания уделил тем трём мальчишкам, что не сообщил вам о поляке! Меня же предупреждали! Я же следил за ним!.. Никогда себе не прощу!

— Ну, хватит, Этьен, что было, то прошло, — постаралась успокоить его Галка. — Я тоже лажанулась на всю катушку. Представляешь, когда он со мной по-польски заговорил, я сразу расслабилась. Родные слова, ностальгия и всё такое прочее... Моё счастье, что он дурак. Умный бы сразу сообразил, что сухопутной крысе с нами в одиночку не справиться.

— Твоё счастье в том, что сегодня дьявол оказался сильнее! — Богуш гневно сверкнул глазами. — Но настанет день расплаты!

— Ещё один пророк, мать его так, — Галка ругнулась по-французски, чтобы все присутствующие поняли. — Ну, что ж, Этьен, он твой... А ты, парень, даже не представляешь, во что влип, — это уже поляку. — Не надейся умереть. Эти ребята так хорошо знают своё дело, что ты не покинешь этот мир, пока не выложишь им всё.

— На дыбу, — Этьен кивнул двоим подчинённым, и те моментально завернули поляку руки за спину.

— Стойте! — взвыл Малецкий. — Не надо, я всё скажу!

Этьен слышал про людей, которым нестерпима даже наималейшая боль, но видеть не доводилось. Впрочем, это всегда можно проверить. А пока что он сделал палачам знак повременить, пододвинул к себе письменный прибор и обмакнул перо в чернильницу.

— Ну, давай, парень, выкладывай, — недобро усмехнулся Бретонец. — Дыба никуда не убежит. И ты — тоже.

Отец Висенте писал письмо в Мехико. Очередной отчёт, только и всего. Но сколько в нём было горечи! "Серебряный флот", который сейчас необходим Испании как воздух, захвачен пиратами! Знатные гранды и богатейшие купцы Новой Испании, бежавшие от зверств, учиняемых дикарями майя, сейчас сидят в крепости Санто-Доминго и ждут, когда родственники внесут за них выкуп! И это при том, что пираты отняли у них все перевозимые ценности!.. Зверьё, еретики проклятые... Ну, ничего. Скоро им будет нанесен такой удар, что они не оправятся!

Письмо было уже отправлено, когда фра Эстебан сообщил об аресте трёх молодых испанцев, купеческих сыновей, обвинённых в покушении на убийство, и предстоящем суде над ними. Услышав фамилии арестованных, отец Висенте так и обмер: это же сыновья тех самых купцов, которых он вовлёк в заговор против пиратов! Что если мальчишки знают о замыслах отцов и захотят купить себе жизни, рассказав об этом следователю? Здесь полицейское дело поставлено отменно, и следователь обязательно уцепится за возможность раскрыть заговор! А купцы, чтобы снять с себя хоть часть вины, обязательно назовут имя инициатора! Его имя!

— Фра Эстебан, сообщите отцу настоятелю, что мне необходимо срочно отбыть в Мехико, — сказал отец Висенте. — У меня есть сведения, которые я не могу доверить бумаге.

Монах поклонился и вышел.

"Бежать. И как можно скорее!"

Голландских кораблей в порту было предостаточно, и — какое счастье! — один из них как раз собирался идти в Веракрус. Отец Висенте договорился с его капитаном ("Еретик-протестант, а ради денег повезёт хоть католика, хоть самого чёрта!") и сразу поинтересовался, когда отплывает его бригантина.

— Через пять склянок, — последовал ответ. — Пассажиров начинаем принимать на борт через три склянки. Вы уж не опаздывайте, святой отец, ждать вас никто не будет.

— Не раньше? — на всякий случай поинтересовался иезуит. — Не хотелось бы явиться в порт ровно через полтора часа и увидеть ваши паруса на горизонте.

— Если я сказал — через три склянки — значит, так и будет, — процедил голландец.

— Может, мне сейчас подняться на борт?

— Ещё чего? Там погрузка идёт полным ходом. Ваше преосвященство, чего доброго, мешком придавит, — заржал нечестивец.

— Ну, через три так через три...

Если бы отец Висенте изволил поинтересоваться порядками в порту Сен-Доменга, то нисколько бы не удивился неуступчивости голландца. По местным правилам пассажиров положено было принимать на борт не ранее, чем за час до отплытия. И таможенники за этим тщательно следили: несанкционированный пассажир на борту более, чем за две склянки до поднятия якоря — это как минимум штраф, как максимум подозрение в шпионаже. Пиратам есть что охранять... Походный сундучок при нём, можно было бы и сразу погрузиться в лодку и плыть на голландскую бригантину. Но еретик упёрся, а настаивать — значит, навлечь на себя подозрения. Можно скоротать время в какой-нибудь более-менее приличной таверне, несмотря на их богохульные названия. То "Красотка" какая-нибудь, то "Пивная кружка", то "бутылка рома", то вот эта, "Старый пират". Сие заведение, кстати, оказалось ближе всех к пирсу, и отец Висенте, мысленно положив попросить монсеньора архиепископа отпустить ему этот невольный грех, проследовал туда.

Хозяин таверны был под стать вывеске: такой же грубый. И наверняка бывший пират, наживший своё состояние грабежом испанцев. Заметив католического священника, трактирщик послал к нему одного из слуг.

— Что вам угодно, сеньор? — звонко спросил мальчишка-мулат. Спросил по-испански.

— Стакан воды, — самым умиротворённым тоном, на какой он был способен, сказал отец Висенте.

Мальчишке, видать, не впервой было обслуживать постящихся священников, и он умчался на кухню за водой. Вскоре требуемое было доставлено, и отец Висенте с благодарностью выпил воду. Свежую, холодную, словно только что из источника. Наградив мальчика медной монеткой, он достал из кармана Библию формата in octavo и углубился в чтение.

— Не помешаю, святой отец?

За чтением отец Висенте и не заметил, как к нему за стол подсел сам хозяин таверны.

— Нет, сын мой, — хоть этот пират наверняка еретик, отец Висенте счёл нужным обратиться к нему как к единоверцу. — Чем могу быть вам полезен?

— Я вот хотел прояснить для себя одну закавыку, — ухмыльнулся трактирщик. Его страшная рожа сделалась при этом совсем зверской, но отец Висенте сразу распознал в нём очень умного человека. — Вы уж простите, святой отец, я не католик. Но вы, католические попы, лучше всех в мире разбираетесь в подобных тонкостях. Потому я и решил обратиться за разъяснениями именно к вам.

— Спрашивайте, сын мой, я всегда готов услужить любому христианину, к какой бы конфессии он ни принадлежал.

— Скажите мне, святой отец, — ухмылочка трактирщика стала ещё страшнее, отчего отцу Висенте сделалось не по себе, — вот если бы я был священником, даже протестантским, и в то же время шпионил для своей страны, то есть, служил бы светским властям — это было бы благим делом?

— Сложно сказать, — отец Висенте уже понял: провал. Но смутная тень надежды не оставляла его. Вдруг удастся вывернуться? — Если вы не преступали бы заповедей Господних, это безусловно было бы благим делом.

— А как насчёт подстрекательства к убийству?

Удар за ударом... Значит, это не испанцы его выдали, а чёртов поляк попался! И если в порту всё спокойно, то пиратка жива!

— Простите, сын мой, я не могу понять, к чему вы клоните, — выучка, тем не менее, брала своё: отец Висенте был спокоен, как ясное небо. — Я всего лишь скромный служитель церкви, прибыл сюда по церковным делам, и должен отбыть в Мехико тоже как служитель церкви. Ни в одной цивилизованной стране не задерживают слуг Божьих под надуманными предлогами...

— Слуг Божьих — может быть. А вот испанских шпионов задерживать иногда очень полезно, — хмыкнул пират. — Кстати, это вы первым заговорили о задержании, не я... Не советую дёргаться, святой отец. У меня пистолет, он заряжен, и стреляю я без промаха.

"Где я допустил ошибку? — это была единственная мысль, которая в данный момент волновала отца Висенте. — Где была осечка?.."

Господь молчал. А пираты, скорее всего, не станут отвечать на этот вопрос.

Эпилог.

Граммон завалился в Алькасар де Колон словно в очередной кабак: пьяным и грязным. Впрочем, другим его в последнее время почти и не видели, даже его друг де Графф. Но взгляд у шевалье был совершенно трезвый и на редкость мрачный.

— Ждёшь испанцев? — процедил он, упав на первый попавшийся стул. — Мир подписать хочешь?

— Хочу, — кивнула Галка. — А ты против?

— Если бы только я! — воскликнул Граммон. — Я знаю, тут уже больше половины парней семьями обзавелись, корни пустили. Когда жена с детишками под боком, война ни к чему, это верно. А ты подумала о тех, кто не знает иного занятия, кроме как грабить испанцев? Если ты заключишь мир с донами, те парни тебе этого в жизни не простят!

Галка давно обдумывала этот вопрос. И вариант, недавно предложенный Владом, показался ей действительно привлекательным.

— Знаешь что, шевалье, приходи-ка сегодня вечерком, — сказала она. — Перетрём проблему, а заодно поужинаем.

— Добро, зайду, — Граммон обмахнулся засаленной шляпой. Что она ещё там напридумывала?

К вечеру шевалье изволил побриться, помыться и одеться поприличнее. Всё-таки дама пригласила, хоть и в генеральском чине. Втихомолку он надеялся на ужин вдвоём, а там, глядишь, мадам разомлеет от выпитого и станет поуступчивее. Мало ли, чего она там наговорила на борту флагмана... Надежды развеялись утренним туманом, стоило ему переступить порог столовой. Эшби и Вальдемар. Её муж и её брат. Семейный ужин, так сказать. Шевалье покривился, но спокойно занял своё место за столом. Гостям прислуживали двое — англичанин Джордж и негритянка Сюзанна, дочь кухарки. Разложив снедь по тарелочкам и разлив вино в бокалы, они удалились.

— Ну, что вы на меня уставились, будто видите в первый раз? — шевалье де Граммон как обычно был образцом невежливости. — Позвали утрясать проблему — давайте утрясать.

— Правильно, — хихикнула Галка. — Раньше сядешь — раньше выйдешь.

— Ты о чём? — не понял Граммон.

— Не обращай внимания, это просто шутка. Неудачная, — поспешила успокоить его мадам генерал. — Не думай, будто мы не предвидели, что дело может обернуться таким образом, — уже гораздо серьёзнее проговорила она. — Мы давно прикидывали, как решить эту проблему, и, кажется, у нас появилась дельная мысль.

— "У нас", — хмыкнул француз.

— Да, у нас, — подтвердил Влад. — Мы, понимаешь ли, собираемся жить на этом острове ещё довольно долго и относительно мирно. Потому полных два года только тем и занимались, что улучшали демографическую обстановку в Сен-Доменге. Грубо говоря, всячески поощряли парней заводить семьи. Сам понимаешь, что на это повелись не все. На себя хоть посмотри, — хмыкнул капитан "Бесстрашного". — Вот мы и подумали...

— За нас подумали, — едко уточнил Граммон.

— Ты не дослушал, — Влад холодно усмехнулся, но продолжал. — На земле ещё столько интересных мест, что всем нам хватит места под солнцем. Если тебе не нравится, что Сен-Доменг собирается ближайшие лет десять-пятнадцать жить в мире, езжай в Европу, там идёт война.

— Парень, я создан для того, чтобы всем мешать, — хмыкнул шевалье. — Если мне взбредёт в голову помешать заключению мира между Сен-Доменгом и Испанией — я это сделаю.

— Приятель, если тебе придёт столь неудачная мысль, мне тоже может чего-нибудь не того в голову брякнуть, — Галка отхлебнула глоточек вина. — Не забывай: по части неприятных сюрпризов мы с тобой равные соперники.

— Я помню.

— Тогда давай не нарываться на конфликт, приятель. Мне ссора с тобой нужна как зайцу тормоз. Да и тебе тоже она ни к чему. Но если ты останешься в Сен-Доменге и будешь совать мне палки в колёса, драка между нами неизбежна. И ещё неизвестно, кто победит.

— Тогда давай решим дело миром, — вынужденно согласился Граммон. — Ваше предложение я слышал. Не хотите послушать моё?..

— Там, в Алжире, были свои законы, а здесь свои, — настаивала Галка. — Вставай, прогуляемся. А то сидишь тут, как канарейка в клетке!

Мариам сдалась. В конце концов, если женщина одета по-мужски, вооружена и опасна, то вполне можно выйти на улицу в её сопровождении, как если бы это был мужчина. И обе дамы пошли гулять на набережную. Мариам завернулась в цветное покрывало и закрыла лицо чадрой, являя миру лишь чудесные глаза — даже живя среди христиан она не осмеливалась нарушать законы шариата.

— Тебе не тяжело? — спросила Галка.

— Нет, — сквозь тонкую ткань чадры угадывалась улыбка Мариам, а в её непроницаемо чёрных глазах появилось странное выражение — смесь лукавства и нежности. Египтянка погладила живот, заметный даже под мешковатым покрывалом. — Он непоседа, как и его отец, но это совсем меня не беспокоит.

— Уверена, что будет мальчишка? — рассмеялась Галка. — А вдруг девочка? Что тогда?

— Пусть будет девочка, — согласилась Мариам. — Господин сказал, что одинаково обрадуется и сыну, и дочери. И что это наверняка не последний наш ребёнок.

"Билли не рассказал ей, как когда-то клялся не жениться даже под угрозой расстрела на месте, — мысленно похихикивала Галка, — зато меня сватал за каждого встречного капитана!"

— Господин очень добрый, — продолжала Мариам. — За всё время ни разу не ударил меня, не накричал... Мой прежний господин за три месяца побил меня трижды: он призывал меня на ложе, а я была нечиста. Потом... Я никому не говорила, а тебе скажу. Когда вы напали на Алжир, я подумала: вот воля аллаха. Либо меня убьют, либо я стану свободной. Я думала так: рано или поздно я потеряю стройность и красоту, и господин выгонит меня из дому, как выгнал свою предыдущую любимую жену, когда купил меня. Пусть лучше аллах пошлёт мне смерть или сделает женой христианина. У вас же положено иметь только одну жену.

— Значит, ты считаешь, что с Билли стала свободной, — философия юной мусульманки казалась Галке несколько диковатой. Как на её собственный характер, прежний муженёк Мариам, имей он несчастье привести в свой дом такое стихийное бедствие, прожил бы очень недолго. — А что бы сказали на это ваши муллы?

— Ничего хорошего, — вздохнула Мариам. — Но я живу так, как подсказывает мне сердце, и рада столь щедрому дару аллаха.

Мариам была вдвое моложе Галки — действительно, ещё пятнадцати не исполнилось! — но её мудрости хватило бы на полдюжины женщин.

— И я живу так, как подсказывает мне сердце. В этом мы с тобой похожи, Мэри, — сказала Галка, наблюдая, как над какой-то лавкой подвешивают свежевыкрашенную вывеску. Навстречу обеим женщинам шли несколько молодых людей в камзолах военного покроя. Поклонились. Мадам генерал поклонилась в ответ. — Но если бы я могла выбирать судьбу, то была бы далеко отсюда.

— Омар Хайям однажды написал о таких, как ты, — мягко проговорила Мариам.

— Правда? — улыбнулась мадам генерал.

— Он наверняка имел в виду мужчин, но ты... ты ничем не хуже.

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,

Чем в число блюдолизов презренных попасть.

Лучше кости глодать, чем прельститься сластями

За столом у мерзавцев, имеющих власть.

Мариам продекламировала эти стихи нараспев, по-французски. Видимо, сама перевела, чем втихомолку гордилась. Пять языков, умение петь, танцевать, играть на лютне, сочинять стихи... Чем лучше образована невольница, тем дороже её можно продать. И неважно, что хозяином её может оказаться как поклонник красоты и поэзии, так и какой-нибудь ублюдок, способный избивать женщину только за то, что она женщина.

— Не всё так просто, Мариам, — Галке невольно вспомнилась её поездка в Версаль. Последствия отравления давно прошли и забылись, а рана в душе не зажила до сих пор. — Если бы ты знала, какая это мерзкая профессия — политик...

Женщины посидели в "Старом пирате", где Причард, мысленно усмехаясь над предрассудками мусульманки, выделил им отдельный кабинетик. Таверна гудела: все обсуждали вчерашнее событие — уход "Ле Арди" капитана Граммона и нескольких кораблей его единомышленников. Мадагаскар! Далёкий остров у восточного берега Африки! Зачем ему понадобилось отправляться так далеко?.. Лёгкий перекус — и обе дамы снова вышли на свежий воздух. Теперь — на пирс, к зданию портового управления. Здание было новое, только построенное. Из кирпича: город Сен-Доменг рос, как на дрожжах, два кирпичных заводика едва справлялись с заказами подрядчиков. Маляры ещё красили двери и ставни — ураганы здесь проносятся часто, без ставен не сохранишь окна — каменщики заканчивали вымостку площадки у крыльца. А над дверью уже укрепляли герб Сен-Доменга: так полагалось отмечать все административные здания... Ещё недавно герб был "немым" — без девиза. Но сейчас решением всех трёх советов республики был утверждён новый его вариант. Всё тот же кораблик, всё те же скрещённые под корабликом крюк и сабля. Но над кораблём теперь сияли несколько звёзд, а под гербом располагалась лента с девизом на латыни:

PER ASPERA AD ASTRA

— "Per aspera ad astra", — вслух прочла Галка. — В самом деле, хороший девиз для такой сумасшедшей страны, как наша.

— Что он означает? — спросила Мариам. — Прости, я не знаю латыни.

— "Через тернии к звёздам", — охотно перевела мадам генерал. Она тоже не знала латыни, но это выражение встречала ещё в своём мире. — Да, к звёздам... Далеко, но чертовски заманчиво!

"К звёздам, — думала Галка, проводив Мариам домой и вернувшись в Алькасар де Колон. — К тем самым звёздам, украденным у нас и ловко подмененным на пресловутые сто сортов колбасы. Которую, кстати, далеко не каждый может купить. Да, мы разбойники. Мы воруем серебряные флоты и берём выкуп за пленных донов. Но если именно отсюда будет начат путь, который приведёт нас к звёздам... Да ради такого шанса я готова подохнуть какой угодно смертью, драться с кем угодно, портить жизнь всем, до кого только дотянусь, воевать и заключать мир! Я готова на всё!"

До звёзд было ещё далеко. Пару сотен лет так уж точно, да и то — при самом благоприятном стечении обстоятельств. И идти к ним придётся через такие тернии!..

Но звёзды того стоят!

Тимберовка — капитальный ремонт корабля.

Шкот — снасть, закреплённая за нижний угол прямого или нижний задний угол косого паруса (шкотовый угол) и проведённая в направлении к корме судна. Шкоты удерживают в желаемом положении нижнюю шкаторину паруса. Шкотами также называют снасти, закреплённые за верхние углы аварийного пластыря.

Фал — снасть, служащая для подъёма некоторых рей, парусов (кливер-фалы), сигнальных флагов и т. д.

В те времена уже давно использовались примитивные "патроны" с чёрным порохом и пулей, склеенные из бумаги, но изготовлялись они не мастерами-оружейниками, а солдатами, непосредственно перед боем.

Капсюль. Гремучую ртуть в нашем мире впервые синтезировали в 1799-1800 годах. Здесь Мартин решил опередить прогресс более чем на 120 лет. И он же просто обязан знать, что гремучая ртуть (фульминат ртути) как правило сильно реагирует с металлами, потому он наверняка предусмотрел этот момент при изготовлении даже таких примитивных патронов.

"Антонов огонь" — гангрена.

Рейд Кристофера Мингса в конце 1662 года.

Распространённое в то время официальное название Голландии.

В нашей истории адмирал Рюйтер был смертельно ранен в сражении у Агосты, а его оппонентом был командор Дюкен. Который впоследствии наголову разгромил испано-голландский флот и надолго обеспечил господство Франции в Средиземноморье. Но в описываемой здесь альтернативной ветви истории Дюкен как раз в это время должен был возвращаться во Францию после захвата Кубы. Естественно, он не мог находиться в Средиземном море и сражаться с Рюйтером, что и предопределило иной исход сражения.

Как уже было отмечено ранее, в этом альтернативном варианте истории встреча Дюкена и Рюйтера так и не состоялась.

Assassinat — злодейское убийство (фр.). Пошло от "асассинов" — исмаилитов, мусульманской секты наёмных убийц, с которыми в своё время пришлось плотно столкнуться крестоносцам.

Реальный случай из жизни современного Крыма

Разновидность галеона, использовались в турецком флоте до 19 века. В 17-18 веках их строили и вооружали в Тулоне.

Раис — капитан.

Зелёную чалму имели право носить "хаджи" — совершившие хадж, паломничество в Мекку.

Арабское наименование Алжира.

Кафир — неверный.

Крупнейший рабский торг в Алжире.

Морская лига — 5,56 километров.

Хызыр Хайраддин, прозванный Барбароссой (умер в 1546 году), младший брат османского корсара Аруджа, до сих пор считается героем ислама. Прекрасный политик и организатор, он пиратствовал в Средиземном море столь успешно, что невольничьи рынки Северной Африки были переполнены рабами-христианами. При нём пиратская база в Алжире переживала пору расцвета.

Замедлительные трубки. Галке, плохо разбиравшейся в тонкостях подобной техники, простительно было запамятовать их название и насмехаться над собственным невежеством в этом вопросе.

Головной платок мусульманки.

Так многие поляки до сих пор называют немцев.

В те времена налысо брили осуждённых преступниц и профессиональных проституток. Последние были вынуждены пользоваться париками.

Исторический факт. Мишель де Граммон действительно декларировал и всячески подчёркивал свой атеизм.

В нашей истории Дюкен произнёс эти слова несколько позже.

"Ария", "Штиль"

В 17 веке считалась одним из самых "грязных" стилей фехтования: помимо искусства обращения со шпагой дестреза включала в себя удары ногами, захваты вооружённой руки противника, даже плевки и укусы.

Проклятый разбойник (исп.)

В нашей истории Чарльз Ховард, граф Карлайл был генерал-капитаном и губернатором Ямайки с 1678 по 1680 год. Причём, Генри Морган был его заместителем.

Возможно, кому-то подобное недоброжелательство покажется надуманным, но есть воспоминания очевидца, ставшего свидетелем очень похожей сцены в 1945 году. Находясь в Англии, этот человек присутствовал при показе фильма о параде победы в Москве. Его сосед, англичанин, занимавший не последнюю должность, всё время ёрзал на месте, а когда был показан эпизод бросания фашистских знамён к подножию Мавзолея, так и сказал очевидцу, приняв его за соотечественника: "Они ещё поплатятся за это".

Папский легат Арно-Амальрик. Эти слова были сказаны перед штурмом Безье.

Будет тебе. Сидел бы в своём Ченстохове, или где таких дураков рожают, и не позорил бы Речь Посполитую на весь мир. А я родом с Запорожской Украины... Вот такое нынче твоё везение, парень. (укр.)

Фра — брат (исп.) Обычно так обращаются к монаху.

В одну восьмую листа. Книги в таком формате были очень удобны для путешествующих.