-Ну так иди, — шлепнул ее Весь. Вроде в шутку, но довольно-таки чувствительно. — Погуляй, пока я публику разогрею, далеко только не уходи. Услышишь, как я начну с ножами работать, подходи. Ты девка крепкая, в первые ряды мигом проберешься! Ясно?
-Ясно, — мрачно ответила Маша и пошла прочь от телеги, даже Зорьку не погладила.
Конечно, далеко она не отходила, бродила поблизости, приценивалась даже кое к чему (предусмотрительный Весь повесил ей на локоть корзинку, тут все бабы так ходили, а где он ее раздобыл, неизвестно!), а потом отправилась в ряды, где артисты веселили народ.
Найти Веся труда не составило: именно там, где он пристроился со своими номерами, толпилось больше всего народу. Весь легко перенял стихотворный речитатив Маши, и теперь справлялся и без нее, завлекая людей, а если учесть, что делал он это, не прекращая кувыркаться или вовсе завязываться узлом, то и интереса было куда больше!
Маша, как было велено, протолкалась в первые ряды и встала с краешку, глядя за выступлением Веся. И ведь не подумаешь, будто аристократу плясать перед толпой простолюдинов — как нож острый! Так естественно у него все выходило, так легко, что Маша вдруг поняла — да ведь он и вправду пляшет! Или... разминается, так, что ли? Это ведь не танец, не пляска, а именно что разминка, Маша уже немного привыкла отличать, только толпе-то всё едино — катился бы циркач кубарем, вставал на одну руку, ногами махал, узлом завязывался, с них и довольно... Оставалось только позавидовать такой гибкости да подумать, сколько труда в нее вложено! Маша бы ни за что так не изогнулась, а Весю это было вроде и в радость...
Девушка уже чувствовала, что скоро интерес толпы начнет ослабевать, и тогда Весь объявит следующий номер, и ей придется встать перед толпой и послужить мишенью для острых ножей. Впрочем, это ерунда, она знала, что Весь не промахивается, самой бы не оплошать, пропустив условный знак... которого не было. Вот ведь! Мог бы предупредить заранее!..
-А что, народ честной, не потешить ли мне вас пляской ножей, что в дальних странах повелители особенно любят? — задорно выкрикнул Весь, и Маша подалась вперед — не пропустить бы! А то вылезет вперед какая-нибудь невместно смелая дура, и что с ней делать прикажете? За косы оттаскивать?
А еще девушка чувствовала, что несмотря на весь этот задор, Весю до глубины души противно развлекать простой народ. Вот противно, и всё тут. Странное сочетание: он гордился своими умениями, тем, что мог бросать ножи, не глядя, на звук движения, что способен был, стоя на одной руке, второй жонглировать чем угодно, но... Напоказ выставлять все это ему было неприятно. Да, он использовал это, потому что ничего другого не умел, но каково ему приходилось?
Пожалуй, Маша впервые задумалась об этом. "А я-то сама что сделала, чтобы нам поскорее добраться до Повелителя? — подумала она и устыдилась. — Только и могу быть мишенью... для ножей и насмешек!" А могла бы посудомойкой наняться, да кем угодно, уж заработала бы! И в то же время она прекрасно понимала: простым честным трудом ей не заработать было столько, сколько собирали они с Весем одним выступлением...
Отвлекшись, девушка не сразу поняла: что-то изменилось. К дощатому помосту, где по очереди выступали артисты, кто-то двигался, и толпа расступалась, не почтительно, но поспешно, и это Маше совсем не понравилось.
-Это кто ж у нас такой? — протянул чей-то глумливый голос, и девушка вскинула глаза.
Они замерли друг против друга: незнакомый молодой мужчина, чернобородый, с веселым, красивым, если б не портил его старый шрам на щеке, одним концом прячущийся в бороде, лицом, верхом на сером коне, и Весь — тонкий, будто напружиненный, явно почувствовавший опасность. За чернобородым следовало еще человек пять не то шесть, все верхами, и все несли на себе печать той непонятной Маше, но ясно видимой неприкосновенности. Кто они были, эти люди? Она примерно представляла, еще Раххан-Хо рассказывал, но... Что им понадобилось от бедного лицедея?
-Новый артист, — угодливо подсказал кто-то из толпы.
-Артист? — удивился чернобородый. — Ну а что ж он стоит, как вкопанный? Эй, покажи-ка нам пляску пьяного матроса!..
Под ноги Весю полетела монета. Как сумела разглядеть Маша, самого мелкого достоинства, но мужчина даже в лице не переменился. Вдруг обмяк, поплыл, чуть не упал с подмостков, босые ноги ударили в доски, выбивая ритм, толпа подхватила, хлопая в ладоши: такого исполнения пляски пьяного матроса тут еще не видывали!
Только Маше, наверно, заметно было, как побелели крылья носа у Веся, как ходят желваки у него на скулах. А что делать, назвался артистом, играй, что велят богатеи!..
-Молодец! — под ноги Весю, замершему на самом краю подмостков, полетела еще одна монета. — А давай-ка...
-Может, господин желает... — начал было тот, но один из спутников чернобородого, оказавшийся совсем рядом, наотмашь хлестнул наглого артиста по губам.
-Не разевай пасть, пока не спрашивают! — рявкнул он и тут же повернулся к хозяину в ожидании распоряжений.
Маша видела, как вздрагивают пальцы Веся, готовые прянуть к метательным ножам. Как раз шесть штук, по числу этих... этих... Только что дальше? Уходить огородами, бросив лошадей и пожитки? Скрываться теперь еще и как убийце? Он на это не пойдет, Маша понимала, но...
-А пусть он нам лягву покажет, — решил предводитель. — Давай, артист, расстарайся!
И Весь расстарался: прыгать на руках, связав ноги узлом, не каждый способен, но он владел своим телом превосходно. Еще и лицо состроил глупейшее, глаза выпучил, щеки надул, как есть лягушка!
-Ох, хорош! — выговорил чернобородый, перестав держаться за пузо от смеха. В толпе тоже надрывали животики. А что, господину нравится, значит, простому люду тоже должно быть по нраву! — А бороться ты умеешь, артист?
-Куда уж мне, слабосильному! — с явным усилием улыбнулся Весь. Маша вздрогнула: она уже видела как-то раз это выражение на его лице, и ничем хорошим это не кончилось. — Только народ развлекать и горазд!
-Ты ври да не завирайся, — обрезал предводитель,— вы, артисты, сильны, как... сильны, словом! Кто б еще на руках прыгать смог? Я б вот не смог, бороду на усечение даю! Давай-ка, померяйся силой с моим человеком, полный кошель золота дам, если сдюжишь.
Маше показалось, будто она заметила искру алчности, блеснувшую в глазах Веся, но та мигом угасла.
-Как прикажешь, господин, — смиренно ответил тот. А и будешь тут смирен, если на тебя глядят разом три самострела! Их даже Маша видела, да и стрелки не таились!
Против Веся вышел вроде бы самый обычный человек. Ну, подумаешь, ростом на голову выше самозваного артиста и раза в три шире... По здешним меркам — вовсе ничего выдающегося. Но по тому, как разом подобрался Весь, как напружинился, Маша поняла: на него вынесло не деревенского любителя побороться, ой, никак не простака! Как бы самому Весю не схлопотать...
Борцы сошлись. Толпа ахнула, завизжали девки... Маша осторожно открыла глаза.
Мужчины стояли в разных концах подмостков, оба невредимые, мерили друг друга злыми взглядами.
Снова сошлись, и опять Маша ничего не успела увидеть. Вот только были рядом, и тут же разлетелись, как коты, которых из ведра окатили! Тот, чужой, еще покосился на чернобородого, мол, сильный попался противник, хоть с виду худосочный!
Маша невольно прислушалась: вокруг уже заключали пари, сколько еще продержится Весь; судя по всему, этот чужак был признанным бойцом. Девушка пригляделаськ нему: и правда, тело, будто скроенное из стальных тросов, сломанный нос, а ухмылка... сразу видать, бывалый! И что-то защемило в сердце, когда она поняла, насколько хрупким рядом с ним кажется Весь: фарфоровая старорежимная статуэтка рядом с новенькой бронзовой скульптурой! Казалось бы, что ей за дело? Но всё же товарищ... Нет, не товарищ, всего лишь попутчик!
-Я побил твоего человека в третий раз, — громко сказал Весь. На нем даже рубаха не взмокла, а противник лежал на подмостках, будто пытаясь сгрызть собственную пятку. — Разве я не достоин твоей награды, господин?
-Ты достоин большего! — осклабился чернобородый. Снял что-то с седла, размотал — оказалось, кнут, длинный, тяжелый, таким убить можно, если умеючи. — А теперь давай-ка, попляши!!
Предводитель владел кнутом мастерски, наверняка мог муху убить, но теперь всего лишь бил по ногам Весю. Тот отскакивал, насколько позволяли подмостки, выходил и правда что танец, нелепый, и от этого смешной: в толпе тут и там послышались хохотки. Кнут гулко щелкал, врубаясь в дерево подмостков, Весь изворачивался, стараясь не угодить под удар, снимающий не то что кожу, а и мясо до кости, взлетая в воздух так, как не снилось акробатам, толпа восторженно ахала... А Маша только прижимала руки к лицу и не понимала, бросаться на выручку, или... Да что она может сделать, "глупая девка"? Ее саму перепояшут кнутом, и спасибо, если не таким страшным, как тот, которым гоняют по подмосткам Веся, а потом...
-Устал? — захохотал чернобородый и снизил темп.
Рубаха на Весе была мокра, хоть выжимай, но он оскалился в ответ и высказал все, что думал о матушке предводителя и ее родственных связях с земляными червями и слизнями, а также о потомстве, которое она произвела на свет вследствие оной связи. Прозвучало это так, что в толпе зареготали, а Маша покраснела. Воистину, Весь не умел смолчать даже в подобной ситуации!..
Чернобородый кивнул, и на подмостки, бросив коней, выскочили разом двое. От этих Весь уйти не сумел — то ли слишком устал, то ли они оказались сильнее, но ему враз заломили руки за спину, и аристократу осталось только гневно сверкать глазами. Но кого тут можно было напугать этим!
-Много о себе возомнил? — ласково спросил чернобородый. — Забыл, где оказался? Ну так сейчас вспомнишь... Двадцать плетей!
Толпа ахнула. Маша уже примерно понимала, что к чему, и осознавала, что двадцать ударов таким вот кнутом, как у предводителя, — это смерть. Да таким и с одного удара убить можно!
Весь дернулся в руках у державших его парней, но не прощения просить стал, а выругался так, что небесам стало тошно.
-А, вон ты как? — Чернобородый кивнул своим людям.
Те мигом располосовали на Весе рубашку сверху донизу... и только присвистнули.
-Ого! — сказал и предводитель и сказал им: — А разверните-ка его к людям! Не всякий раз такое увидишь!
Маша, присевшая у кромки подмостков, тоже посмотрела: да, такую татуировку тут не увидишь, да еще чтобы она шевелилась под кожей!..
-Ох, и жаль же такую шкуру кнутом портить! — притворно вздохнул чернобородый, оглядывая Веся. — Ну, скажи, где такие картинки делают?
Ощерившись, тот сообщил, куда может отправляться чернобородый со своей свитой. Маша стояла неблизко, но чуяла бессильную ярость Веся. А ведь запорют, как есть запорют его, такого гордого!.. И что же делать?!
-А, ладно...
Весь вдруг рванулся в руках стражников, и вырвался бы, не окажись один чересчур цепким. Этот еще и платок с него сорвал, и золотая коса выкатилась на всеобщее обозрение.
-Ого! — весело сказал чернобородый. — А не девку ли мы поймали?
-Никак не девку! — рявкнул в ответ один из тех, кто сдерживал бессильную злость Веся. -Я уж пощупал, как есть парень!! А что коса...
-А косу долой, — постановил предводитель. — Негоже парню с косой...
Сверкнул нож, и вот тут уж Весь забился в чужих безжалостных руках, а Маша, не выдержав, — ведь знала, слышала, что для служителя культа его волосы!! — ринулась на подмостки с криком "не троньте!!"
И ведь одного мужика отбросила, скинула в толпу, силы ей было не занимать, и второго бы успокоила, но оставались еще четверо... правда, у Веся были ножи...
Вот только тут прозвучал совсем иной голос.
-Что опять творишь, Вазек? — густым басом спросил кто-то, и Маша с трепетом увидела мужчину таких размеров, что при нем она бы казалась воробьишкой при степном орле! — Озоруешь?
-Так артистов заезжих поучить решил, — сообщил чернобородый, теребя поводья. — Вовсе ничего не умеют, а туда же!
-Поучил? — миролюбиво спросил гигант. Конь его показался Маше колоссом, от его поступи земля дрожала. — Ну так и ступай с миром. И их отпусти.
-Так я разве держу? — удивился чернобородый, и Веся отпустил второй его подчиненный, поскорее спрыгнул вниз. Весь, как тряпочный, осел на подмостки. — Он сам...
-А я и вижу, — прогудел колосс. Посмотрел на перепуганное, малиновое лицо Маши и вдруг метнул ей под ноги аж два золотых. — Был бы я помоложе...
Глава 20. Есть женщины...
Чернобородый со свитой уже убрались, гигант тоже развернул коня, народ разбрелся, а Маша всё боялась сдвинуться с места. Вернее, это Весь не шевелился, а куда она одна пойдет?
-Ну пойдем, — потянула девушка каменное, тяжеленное тело. Вроде и небольшого роста, хрупкий такой, а поди подыми! — Ну Весь! Идем же!!
Тащить на себе Веся ей пришлось волоком, своими ногами он не шел, будто из него все кости вынули — и это притом, что Маша готова была поклясться, что ни чернобородый кнутом, ни его подчиненный кулаком до него даже не дотронулись!
Слава Вождю, сил у Маши хватало, и ей удалось дотянуть Веся до того места, где они оставили лошадей, и даже взгромоздить на телегу. Маша хотела поскорее покинуть негостеприимный городок, но не тут-то было...
-Ты куда правишь? — спросил Весь, сев прямо. Его рубашка висела клочьями, и Маша подумала, что надо бы его переодеть.
-Подальше отсюда!
-Дай вожжи! — Весь отстранил Машу — откуда силы взялись! — и направил Зорьку куда-то в центр городка. Девушка потянула носом: от взмыленного мужчины должно было бы крепко пахнуть потом, но тянуло почему-то полынью, остро и так горько, что аж в носу защипало.
-Ты чего?.. — Маша потрогала было его за плечо, но Весь дернулся, сбрасывая ее руку. Она хотела поговорить с ним, успокоить как-то: видела же, что его аж колотит, как в припадке, предприняла еще одну попытку: — Весь, ну ничего же страшного не случилось! Ты так и так выступал, а потом этот здоровый дядька вступился и еще денег дал... Вот, смотри, два золотых!
-Очень кстати! — он выхватил у нее монеты, быстро спрятал — девушка даже не успела увидеть, куда именно, не то попыталась бы отобрать.
-Весь, но нам же надо припасов купить, и ночевать где-то тоже нужно! И вон Зорька хромает что-то! — попыталась Маша воззвать к его совести. Куда там!
-Зорьку сведи в кузницу, у нее подкова болтается на правой задней, — сквозь зубы ответил мужчина. — Поспать и на телеге можно, не зима, поди! И еда осталась.
-Весь, — Маша снова попыталась подсесть к нему поближе, сморщила нос от острого запаха полыни. — Ну Весь, ну правда, чего ты? Они тебя не ударили даже...
-Не ударили?! — тот развернулся к ней, и девушка невольно отшатнулась — таким бешенством перекосило лицо мужчины. — Ты, головой скорбная! Моему роду больше тысячи лет, среди моих предков были великие полководцы, даже император один затесался, крупнее наших владений нет во всей империи! Да и сам я не последнего разбора человек! Бывало, мои родичи всходили на плаху, но чтобы так?! Чтобы какая-то рвань подзаборная надо мной глумилась?! И это, по-твоему, ничего не значит?!
