Хан Убаши

Что такое Калмыцкое Ханство? Каким оно было в суровые времена непрекращающихся войн 18 века? С кем воевали лучшие воины степей на европейских и азиатских просторах? И что бы произошло с могучим степным государством, если бы в судьбу калмыцкого народа вмешался его дальний потомок? Случайный сбой в отлаженной системе духовных материй приводит к незапланированному появлению души человека 21 века в веке 18. 'Этого' не должно было произойти. Баланс мироздания был нарушен, а за ним и вся историческая цепочка. Что из этого всего выйдет не знает никто, даже случайный 'герой'. Он знает лишь то, что не допустит трагических последствий Великого Исхода 1771 года.

Шел пятый год Семилетней войны. Войны, в которой Российская Империя под руководством Её Величества Елизаветы Петровны поставила себе целью устранить с политической арены Европы активно набирающую силу Пруссию. К этому времени Русская армия вплотную приблизилась к поставленной цели. Вражеский анклав в Восточной Пруссии был оккупирован и превращен фактически в рядовую российскую губернию, успешные боевые действия велись уже на основной территории противника. Город за городом, замок за замком капитулировали перед прославленным русским воинством. Казалось, еще немного нажать на пруссака и все, великая Victoria будет достигнута. Такова была общеизвестная обстановка. Но, как и всегда бывает, параллельно существовала другая, малоизвестная, и даже более того, активно скрываемая от глаз и ушей посторонних. Проблем было много, ужасно много. И командующие русских войск буквально разрывались между выполнением поставленных Петербургом задач и решением насущных проблем, возникающих практически каждый день. И самой опасной из таких неприятностей были разбойники. Специальным секретным приказом командующего русских войск, действующих в Пруссии, фельдмаршала Бутурлина, разбойниками признавались все сословия и категории населения как Пруссии, так и Речи Посполитой, уличенные в преступлениях против русских солдат. Их надлежало немедленно вешать без суда и следствия, как 'безродных псов'. Однако, одним лишь пустым приказом это дело не ограничилось. Ввиду начавшегося осадного характера ведения войны, к охране коммуникаций, дорог и путей в тылу армии была привлечена иррегулярная конница. Четыре тысячи отлично экипированных калмыцких всадника, что привел с собой наместник Ханства, совместно с полусотней прикомандированных кавалерийских унтер и обер-офицеров должны были навести порядок.

Ноябрь 1761 года. Поморское воеводство Речи Посполитой.

Деревня. Обычная польская деревня. Накатанная подъездная дорога, по одну сторону от которой идет редкий лес, а по другую тянутся голые, уже убранные к этому времени поля. Старенький, но довольно еще крепкий частокол вокруг поселения. И небольшая тихая речушка невдалеке на заднем плане. Милая сельская идиллия! Если бы не одно 'НО'. Она служила логовом для банды разбойников.

— Проклятые ляхи, не умеют даже толково составить карты! Здесь ничего не обозначено!!! — как можно тише выругался офицер, — И как можно воевать в таких диких условиях?

Однако ответить или поддержать премьер-майора от кавалерии Семёнова никто из других русских офицеров так и не решился. Большинству присутствующих вообще не было дела до предстоящего приступа деревни, им ужасно хотелось спать. Прошедшая бессонная ночь и пасмурное утро прямо таки валили с ног еще не привыкших к боевым действиям столичных франтов. Но не всех. Пара совсем уж молодых корнет, лет по шестнадцать — семнадцать, не отрываясь от подзорных труб, следили за штурмовыми командами.

— Петя, ты это видишь? Мне правда не грезится? Они оголены по пояс!!! — шепотом спросил один молодой человек другого, — Бррр, холодно ведь!

— Верно! — с усмешкой подтвердил собеседник, — Зато пистолями да ножами как обвешались! Ничего подобного раньше не видел!

— О, верно начинается!

Оброненная фраза привлекла внимание Семёнова, и он тоже всмотрелся вдаль. Мгновенно оценив не в первый раз увиденные приготовления под стенами деревеньки, наставник и начальник над молодыми офицерами привлек всеобщее внимание.

— Господа! Вам обязательно надо на это взглянуть! Конечно, сие не является правильным образчиком классического приступа крепости или редута. Однако, как вы сами увидите, позволяет избежать излишне большой убыли нижних чинов.

Тем временем, пока господа обер-офицеры всматривались сонными глазами в сторону деревни, штурмовые команды ждали только сигнала к началу. И он был отдан. Бесшумно, вверх взмыла горящая стрела, оставляющая за собой жирный чадящий дымный след.

— Вот! Наши друзья пошли на приступ! — комментировал происходящее новичкам из столицы премьер-майор Семёнов.

Тут же, по условленному сигналу команды дружно стали закидывать на частокол верхолазные кошки, дабы уже по ним проникать вовнутрь. Легкий туман, что стелился от речки и подходил практически до внешних стен, служил им дополнительной защитой. Все шло просто замечательно ровно до того, как первый 'штурмовик' не преодолел ограду. Резко прозвучавший собачий лай взорвал тихую утреннюю обстановку вокруг. Уже через пару мгновений к лаю добавились встревоженные людские голоса, топот сапог по деревянным настилам и лестницам, всевозможные скрипы и непонятные издали звуки. И вся эта какофония служила лишь своеобразным музыкальным сопровождением к развивающемуся приступу. Один за одним, подсаживая друг друга, за стеной исчезали полуголые 'штурмовики'. Всего с двух выбранных заранее мест внутрь вваливалось два десятка опытнейших воинов. Минута, вторая. Время текло, словно густой мед из узкого горла бочонка. Громом раздался выстрел. Крики боли, в которых отчетливо угадывался ужас и страдания раненого.

'Явно в живот стреляли, ироды! Умышленно, дабы навести на ляхов ужаса. Пожалуй, не буду рассказывать 'молодняку' такие страсти'.

Кавалерийский премьер-майор был опытным воякой, и ему не раз случалось сталкиваться с такими варварскими методами калмык. По долгу службы, Семёнов постоянно находился при походной ставке наместника калмыцкого Ханства, и не единожды был свидетелем разнообразных мер устрашения врага. Однако, даже он в глубине души понимал и признавал их эффективность в бою. Не все кочевники, конечно, могли повторить такой трюк в движении по живому человеку, но их молодежь училась куда быстрее армейских рекрутов.

Между тем, в деревеньке уже шла нешуточная перестрелка. Собственно говоря, так и было задумано изначально. Проникшие внутрь воины прекрасно справились с поставленной задачей. Они отвлекли на себя внимание защитников. И теперь дело оставалось за малым. У главных ворот уже лежал бочонок с порохом, из которого торчит догорающий фитиль. Еще совсем немного и мощный взрыв разнес в щепки обе створки ворот, поломал и покосил массивные столбы, часть стены, оставил после себя внушительных размеров воронку на земле. Он в одно мгновение выключил все остальные звуки.

Наблюдающие в свои подзорные трубы обер-офицеры от неожиданности и сильного грохота, что сразу же донесся до них, инстинктивно пригнулись, хотя им и не грозило ни малейшей опасности на таком расстоянии, да еще и на краю лесных зарослей. Последовал отборный русский мат, объектом которого, как не трудно догадаться, стал 'самонадеянный' наместник калмыцкого Ханства, молодой Убаши. Молодежь грозила ему всевозможными карами за грубую и опасную самодеятельность, но для Семёнова это был лишь пустой трёп. Весь его немалый дипломатический опыт говорил об обратном.

'Ох, ребятушки, не получится у вас ничего. Покуда на троне матушка-Елизавета, да покуда идет война с пруссаком, этому степняку любые прегрешения простят'.

Прочистив пальцем заложенные грохотом взрыва уши, премьер-майор взглянул на деревеньку. Вернее на то, что от нее осталось. А там уже все подходило к концу. У остатков ворот толклись лошади. Это уже латные калмыцкие воины довершают необычный приступ. На их долю выпало самое ответственное дело — подавление сопротивления, сбор ошеломленных нападением жителей деревни и их сортировка как полона.

— По коням, господа! Пришла пора засвидетельствовать присутствие русской армии и проследить за законностью! — с этими словами Семёнов подошел к своему жеребцу и лихо запрыгнув в седло, не спеша направился к дымящейся деревеньке.

Там же. Через некоторое время.

— Да что же это происходит, господин премьер-майор? Сергей Евграфович? Мы так и будем стоять и смотреть как сии инородцы насилуют души христианские? Это ведь...

— Замолчите юноша! Возьмите все себя в руки и наблюдайте. Раз уж, господа, судьба забросила вас из рядов столичной гвардии в армейскую кавалерию, так начинайте уже привыкать к жестоким реалиям войны.

Осадив начавшийся было ропот среди подопечных, Семёнов все же решил объяснить происходящее:

— Как вам уже известно, жители этой деревни обвиняются в разбойных нападениях на наши рекрутские команды. Вы сами, господа, имели возможность лицезреть останки тех рекрутов. Сто три души православные загубили, ироды!

— Дааа. Такое не забывается, ваше высокоблагородие! Это ж как надо ненавидеть наших солдат, чтобы вот так, по двадцать-тридцать проколов в теле наделать?

— Вооот, а ты братец говоришь, они — души христианские! Хуже Иудушек ляхи есть!

Воспитание юного поколения, что командование поручило опытному офицеру, прервало появление запыленного вестового. Еще издали характерным свистом этот воин дал понять стоящим в дозоре, что приближается свой. А уж ворвавшись в само разгромленное поселение, он напрямую проскакал к командиру сего отряда, зайсангу по имени Тюмен.

— Сейчас сам наместник прискачет со свитой, — объявил Семёнов подопечным, выслушав того самого вестового.

— Смотрите, господа! Похоже, наместник держит своих людишек в кулаке! — с усмешкой прокомментировал увиденное один из молодых офицеров.

А посмотреть на самом деле было на что. Сразу же, после известия о скором прибытии Хана и грозного командного рыка калмыцкого зайсанга, степняки стали носиться как при пожаре. Одним яростным приступом подавили на окраине деревни последний оплот сопротивления разбойников, затворившихся на большом и крепком подворье. Еще не успел выветриться пороховой дым от выстрелов, как начался организованный грабеж. Сперва, наружу выволакивали забившихся от страха по всем щелям поляков. До ужаса напуганные неожиданным вторжением, они практически не сопротивлялись. Даже, когда их пинками гнали к центральной площади, где уже вовсю шла сортировка пленных. Между тем, тщательные обыски в постройках и жилищах шли по нарастающей. Степняков интересовало все, что можно было увезти с собой и продать, начиная с продуктовых запасов, и заканчивая драгоценностями и деньгами. Все найденное так же сносилось на площадь.

Сам Семёнов только загадочно хмыкал, видя такое. Не в первый и не в последний, конечно же, раз. Он бывал свидетелем точно таких же моментов, что у казаков, что у обычных линейных солдат. Хотя, у калмык и немного казаков все же несколько иначе дела обстоят. Здесь, при армии, степняки состоят на положении практически союзников русской армии. Да, они разделены на два отряда и приписаны к армейским корпусам. Да, они выполняют приказы командующих. Вот только в приказах из Санкт-Петербурга ясно говорилось, что обходиться с наместником Убаши надо осторожно. Не обижать и не стеснять его людей. И для сведущих в политике людей, таких как фельдмаршал Бутурлин и генерал-майор Румянцев, это говорило о многом.

Между тем, на площади разворачивалось необычное для господ молодых офицеров действо. Рассортировав, разделив и связав всех оставшихся в живых жителей деревни, степняки вывели их в центр.

— Господа, время приговора!

Выйдя перед поляками, премьер-майор русской армии окинул притихшую толпу презрительным взглядом, и не спеша развернул документ:

— Согласно...

Далее следовало перечисление всех злодеяний, следы которых так или иначе вели к этому поселению. А именно: пропало без вести три пикета украинской ландмилиции, общим числом в 22 нижних и унтер-офицерских чина, две команды снабжения, общим числом в 10 нижних и унтер-офицерских чина, а также сборная рекрутская команда, числом в сто три нижних чина.

— ... данной мне властью, приказываю казнить! Вы сами до этого довели! — выдохнув, Семёнов быстро свернул документ в трубочку и отошел к группе своих офицеров.

— Вот так господа, жестокие времена требуют жестоких поступков!

Ничего так и не нашедшие ответить офицеры стояли молча и не могли пошевелиться. На всю деревню разразился дикий рёв. В основном голосили женщины, которых разлучали с их детьми или мужьями. Оставшиеся в живых мужчины молились.

— Сергей, надо дело делать. Хан совсем скоро приедет меня проверять!

Неслышно подошедший Тюмен со своей свитой улыбался. Ещё бы, хороший приступ — всего пара убитых воинов! Есть чем похвалиться перед своим хозяином! Но Хан едет не за трофеями, ему больше важно было узнать про испытание новшества с бочонком пороха. Молодой Хан благоволит различным новшествам.

— Да, ты прав. Заканчивай.

Получив команду от зайсанга, воины затолкали упирающихся женщин и стариков в разграбленную церковь и заперли двери на большущий замок. Их участь уже была предрешена. Священник, что чудом остался жив во время захвата, уже все понял. Смирившись с судьбой, он с остатками своей паствы принялся молиться. И было о чем, именно мужчины его прихода занимались последние два года разбоем на тракте. И когда церковь заполыхала сразу с нескольких сторон, священник был готов ответить за все грехи, и свои и односельчан.

В это же время связанных по цепочке отобранных мужчин уже выводили конные степняки, их путь лежал в сторону недалекого городка Мариенвердера. Именно там деловитые русские и восточно-прусские купцы наладили покупку 'живого товара'. И основными их поставщиками были командующие русскими армейскими корпусами, казацкий атаман Краснощёков и калмыцкий Хан. Правда, в осенне-зимнее время поток пленников уменьшался, потому как в это время большая часть русской армии отводилась на зимние квартиры в Восточной Пруссии и накал битв снижался.

Между тем, обер-офицеры занялись совсем уж несвойственным их высокому чину занятием — описью трофеев. Высказав общее 'великое' неудовольствие этому приказу своего наставника и ужасным смертоубийством безвинных женщин и стариков, молодежь все же очень не хотя подчинилась. Трое для описи было посажено за широкий и грубо сделанный бывший обеденный стол, кое-как донесенный в центр площади парой щуплых степняков. Ещё трое занялись оценкой и осмотром разнообразной рухляди. Все шестеро 'переведённых' имели чины гвардейских корнет, равносильных поручику армейской кавалерии, что несколько выше, нежели полагалось обычно при переводе из столичной гвардии в действующую армию за совершенный проступок. Однако, по приказу командующего, для придания особой важности сих 'прикомандированных к наместнику', такое повышение было оправданно.

Обыск жилых хат, землянок и разнообразных хозяйственных построек у калмык происходил медленно и тщательно. Наиболее укромные места, пригодные для тайников разбирались полностью, порой даже в огородах что-то откапывали. После чего, всё более-менее ценное сносилось на площадь. Скот сразу выводился за частокол и собирался в отары там, его предстояло перегнать и продать армейским закупщикам провианта — русским рекрутским учебным лагерям требовалось много продуктов.

Вот такую рабочую идиллию и застал приехавший в сопровождении всего десятка личной стражи наместник. Хан Убаши, как звали его сами степняки, был всего лишь подростком, лет пятнадцать-шестнадцать, по мнению уставившихся на него во все глаза русских офицеров. В то же время, поведение юного наместника было очень надменным. Это было заметно даже издали. Впрочем, как раз это и было привычнее всего. Вот, к своему повелителю подбежал и склонился в церемониальном поклоне уже знакомый молодежи зайсанг Тюмен. Активно жестикулируя, он быстренько отчитался по приступу. Всем без исключения офицерам, по молодости и любопытству очень было жаль, что не понимают и порой не слышат разговора этих двух. Ведь только здесь и сейчас они впервые увидели тех самых калмык, о которых порой ходили разные небылицы среди военной аристократии столицы.

— Господа, прошу вашего внимания! Я должен был несколько раньше вас предупредить, но так уж вышло, — премьер-майор чуточку волновался, — Все вы состоите на государевой воинской службе, и несомненно понимаете, что на войне не всё идёт так благостно. Тут много несправедливости. И... все из вас помнят, что подписывали документ о сохранении тайн, кои узнаете во время службы?

— Позвольте узнать, к чему вы это, ваше высокоблагородие? — почти хором спросили подопечные.

— Сейчас и далее, пока вы состоите при мне и под моей командой, вы станете свидетелями многих тайных дел. И разглашать сии тайны строжайше запрещено под страхом смерти! А потому вам, господа, я настоятельно рекомендую в короткий срок забыть праздную жизнь в столице и беспрекословно выполнять мои указания.

Оставив своих подопечных обдумывать сложившуюся ситуацию, Семёнов направился к Убаши. По пути чуточку привел свой внешний вид в порядок, где-то оттряхнул, что-то поправил. Ещё бы, этот юноша хоть и именовался российским правительством наместником, однако, вся дипломатическая переписка шла через особую Экспедицию по калмыцким делам. А это в свою очередь для посвященных говорило о многом. Теоретически, Убаши являлся вассальным Ханом. Однако на практике дело обстояло далеко не так. И увиденное премьер-майором как раз это подтверждало. А дело было в детях. Их не сожгли вместе с ненужными степнякам женщинами и немощными стариками, их не увели вместе со связанными цепочкой мужчинами в Мариенвердер. Их оставили. Детей оставили особому покупателю. Семёнов уже был свидетелем таких сделок. Католические священники — вот кому предназначался этот ценный товар. Архиепископ Гданьский, этот мерзкий поп, любитель молоденьких мальчиков внушал омерзение Семёнову. Ему было жаль этих невинных детей.

— Ааа, Сергей Евграфович!!! Приветствую вас! Как вам новшество нашего Убаши?! — офицера перехватил на полпути советник наместника, пожилой зайсанг по имени Рабдан.

Намеренно громко говоря на расстоянии, он перенаправил Семёнова в другую сторону от своего Хана. Как только они немного удалились, тон его тут же спал до шепота:

— Сергей, не стоит тревожить сейчас нашего повелителя. Он не в духе...

— Не в духе??? Вы в этой деревне разной рухлядью и живым товаром солидные суммы взяли. Как так не в духе?!

— Эээх, молодежь! Вот не знал бы тебя несколько лет, так и не сказал бы ничего. Но тут, пожалуй, открою тебе 'тайну'. В этом году астраханский губернатор выделил 'немцам' земли под строительство двух селений на левом берегу Волги. Так там отличные пастбища, дабы было тебе известно. Те земли уже давно нашим улусом числятся, там наши пастбища, и отдавать никому мы не хотим. А губернатор самовольно взял и поселил там 'немцев'! Конечно же не надолго. Тайша, на чьих землях сии деревни ставили, налетел и увел всех в полон. Потом продал, кажется, саратовским, но это не важно. Важно то, что среди тайшей слух пошёл, будто бы Хан очень мягок и не хочет или не может постоять за своих людей. А это чревато!

— А при чем здесь сии отроки? Они же безвинны!

— Как говорят у вас в христианстве, они станут агнцами на заклании. Убаши нужны деньги. И он прибыл сюда, на вашу войну добывать их любыми путями. Вон, смотри, 'католик' из Гданьска хочет детей? Мы дадим ему их, главное чтобы платил.

— Сие не есть правильно! Торговать отроками! — чуть раздраженно ответил офицер.

— Я не ослышался? И это говорит мне русский дворянин, наследник имения с тремя сотнями крестьянских душ? Да в вашем Петербурге торгуют крестьянами чуть не на каждом углу, хочешь девку молодую, али хочешь мальчика малолетнего! В карты проигрывают, как скотину. Тебе ли этого не знать, Серёжа! А тут ляхи! Два десятка всего! Тьфу! Вот в следующем году пойдешь с нами на Кубань! Вот там посмотришь на настоящую торговлю! Съездим с тобой на рынок горцев, если Убаши разрешит. Так там кого только не продают! Может, подобно вашему царю Петру прикупишь себе арапа!

Уводя разговор в сторону от скользкой темы детей, ханский советник Рабдан выполнял одну из своих основных задач. Он сглаживал острые углы, которые неизменно возникали при взаимодействии двух отличных друг от друга культур. Семёнов отлично это знал, и по прошествии времени уже сам научился понимать моменты, когда стоит остановиться и не переть напролом в поисках правды. Слишком уж много высокопоставленных чинов заинтересовано в сегодняшнем погроме этой деревни.

'О! А кто это к нам пожаловал? И Рабдан быстрым шагом засеменил к своему повелителю. Неспроста такой ажиотаж вокруг прискакавших всадников, ой неспроста!'.

Очередными действующими лицами, появившимися в деревушке, оказалась группа всадников восточного вида. Однако, к калмыкам те явно не относились. Скорее они напоминали турок, что переоделись в цивильное европейское платье. 'Встречающие', во главе с совсем юным наместником, встретили 'гостей' настороженно, калмыцкие воины заблаговременно заняли удобные позиции по периметру небольшой центральной площади.

'Ага, видимо это и есть люди гданьского архиепископа. Прибыли за 'товаром''.

Обмен церемониальными приветствиями по восточным традициям не занял много времени, стороны спешили завершить сделку ко всеобщему успокоению. Приезжие вели себя осторожно, наемники, среди которых мелькали и обычные лица европейцев, пристально осматривались по сторонам. Руки у них, как и положено в опасных ситуациях, находились около оружия. Передача пленников прошла как по писаному: у подведенной вереницы связанных и безмолвных детей лишь сменился конвой. Беглый подсчет 'товара' по головам и передача двух мешочков с характерным монетным звоном. Все, сделка совершена, все довольны.

Уже на обратном пути к своим подопечным, Семёнов, да и все остальные присутствующие на площади синхронно повернули головы в сторону шума. Там, где только недавно царили натянутые улыбки дружелюбия и согласия, разгоралась свара. Разбираться, что же произошло там на самом деле, уже не было времени. Охрана калмыцкого наместника хваталась за оружие. На одних только рефлексах, Семёнов потянулся к пистолету, дабы быть вооруженным перед лицом опасности. Но это было уже ни к чему, поскольку в следующее мгновение на месте совершения сделки, прямо между двумя противными сторонами взорвалась бомба. Что в действительности произошло, кто кинул ту бомбу, и кому она предназначалась было уже не важно. Самого премьер — майора и нескольких степных воинов рядом с ним не задело осколками только по счастливой случайности. Их сильно оглушило, повалив на землю. Последнее, что успел увидеть Семёнов перед потерей сознания, это сильно окровавленное тело молодого наместника. Его несли в сторону сразу шестеро воинов.

Дикая боль. Было ощущение, что меня всего поломали. Я не могу пошевелиться, не могу кричать, даже не могу открыть глаза. Я вообще ничего не могу, только лежу пластом в полной темноте. Никаких звуков. Кажется, я умер. Воображение рисует мне последние воспоминания: деревня, штурм и засада... Детально уже не вспомнишь, в памяти остались лишь фрагменты. Такое ощущение, что это произошло очень давно, и успело позабыться. Не могу даже сказать толком, сколько времени нахожусь в таком состоянии. Других воспоминаний не было, как отрезало всю нужную для осмысления себя информацию, имя, возраст и даже мой пол. Я практически 'чистый лист'...

В одно мгновение я был вырван из своего заточения. Темнота сменилась световыми всполохами, через раз пробивались неясные очертания предметов, людей, природы. Я уже было обрадовался хоть какому-то развитию своего существования, однако, видимое отнюдь не было воспоминаниями. Я это видел! Видел своими глазами! А всполохи — это поднимаются и опускаются веки. Какое же счастье снова ощущать контроль над живым телом. Для начала, хотя бы лишь над такой его малой частью, как глаза. Через некоторое время мучений у меня получилось сфокусировать взгляд и хоть немного осмотреться. И то, что я увидел, не внушало оптимизма. Повсюду была кровь. Моя, чужая, не известно. Ее было столько, что нет сомнений, что тут недавно было очень жарко и погибло немало людей. От вида крови в моей памяти стали всплывать странные и поначалу непонятные мне картинки. За ними пришло понимание происходившего там, и оно мне жутко не понравилось. Я вспомнил то, о чем лучше было забыть навсегда. Вспомнил и то, что должен был уже умереть...

Слух вернулся тоже рывком. Сначала оглушительным писком, а затем становясь все отчетливее и понятнее для восприятия. Это было ужасно приятно, снова слышать звуки окружающего мира. Однако, мою радость омрачало содержание этих звуков. Это были отчаянные стоны раненых, душераздирающие крики умирающих. Звуки войны. Они служили неким фоном на заднем плане. На переднем же происходило нечто, напоминающее операцию в полевых условиях. Меня освобождали от амуниции и одежды. Отмывали от запекшейся повсюду крови, осматривали. Я не сразу сообразил, что разговоры ведутся отнюдь не на русском языке. Это очень напугало меня в первое время. Однако, язык не был и нахским или тюркским, на которых говорят наши враги. Это был мой родной, калмыцкий. Я не сразу узнал его, поскольку звучащая речь изобиловала незнакомыми мне выражениями и словами. Однако, это был он. Но задумываться о происходящем пока было рано. Да и голова гудела от обилия поступавшей информации.

Пообвыкнув с новыми возможностями, я попытался сделать движение. Ничего не вышло. Я не контролировал ни ног, ни рук, ничего. Оставалось лишь бессильно ждать и пытаться составлять картину происходящего по скупым фразам неизвестных, находящихся рядом.

'Хан', 'бомба', 'татары', 'золото', 'товар', 'ляхи', 'русские', и еще множество ругательных слов различных языков и в самых различных сочетаниях. Этого конечно же было мало для каких-то серьезных выводов, но для начала годилось. Однако, эти слова полностью не соответствовали моим воспоминаниям, они были как бы из другой эпохи...

'Слово 'Хан' у нас уже давно не в ходу. Так себя даже местные ваххабиты не называют, не то что 'федералы'. Очень странно и попахивает крупными неприятностями на мою вновь обретенную голову. Да и мою ли? Ведь последнее, что я теперь ясно помню, так это засада, в которую мы угодили, убийственную очередь чего-то крупнокалиберного в мою сторону и боль, дикую и беспощадную боль'.

И только перебрав в уме самые дикие догадки на свой счет, у меня родилась совсем уж фантастическая догадка. 'А что если я и вправду попал в прошлое, как писали во множестве романов и романчиков? Вдруг такое случилось со мной??? Помню, как мечтал о подобном еще в юношестве, в то тихое и почти безопасное время'.

Проверить свою догадку мне посчастливилось совсем уже скоро. В поле моего зрения появился разодетый не по моде мальчишка. Точнее, не по моде двадцать первого века. На нем красовались высокие сапоги, зеленые штаны и старинный расшитый мундир. Мальчишка был весь в пыли, отчего его новый мундир походил скорее на уже истрепавшийся. Необычность его вида в моих глазах прекрасно дополнял старинный пистоль какого-то там века.

'Во попал!!! Хотел попасть прошлое, дубина? Нате вам, распишитесь в получении. Может надо было быть точным в своих желаниях и просить вернуться в беззаботное детство, а не в непонятно куда?'.

Но вот огорчаться по этому поводу как раз времени не было. Мне надо было быстро соображать и продумывать линию своего поведения здесь. Заметив, что я в сознании, перед моими глазами тут же стали мелькать незнакомые лица. Они наперебой пытались одновременно в чем-то заверять меня, рассказывать, и кажется, даже жаловаться на кого-то. Их многоголосый гул стал для меня последней каплей. Разболелась голова вдобавок к переживаниям, и я разом провалился в забытье.

Не знаю, что происходило за время моего сна, но как только я проснулся, мельтешения людей перед глазами уже не было. В помещении пахло уже подзабытыми мной степными травами и какими-то благовониями. По монотонному чтению мантр (молитв), мне стало понятно, что гелюнги (монахи) проводят какой-то обряд. Стало радостно, что к моим возможностям прибавилось еще и обоняние. Так, потихоньку, надеюсь, со временем я обрету полный контроль над телом. Главное в это верить.

Сам ритуал продолжался долго. Судя по коротким репликам монахов — гелюнгов, они выявили у меня полный паралич тела и всеми возможными способами пытались вывести у меня это состояние. Кололи иголками, прижигали раскаленным железом, капали расплавленным воском, растирали настойками и бог знает, чем еще. Это не помогало. В конце — концов, они влили в меня какие-то лекарства и наказали ждать. Однако, чуда не произошло. На второй день, ко мне прибыли долгожданные гости. Я ожидал кого-либо еще в самом начале, однако, пара знатных владетелей объявилась только сейчас. Их было двое. Вошли, церемониально поклонились. Подошли и припали на одно колено передо мной, склонив головы. Теперь я мог разглядеть их более детально. Никаких национальных костюмов, обычные европейские платья, как и на том молоденьком офицере.

'Странно, они европейцам подражают? Помнится, у царя Петра тоже были поначалу разные, и те, кто под европейцев одевался, и те, кто придерживался традиций. Эти, видимо из 'западников''.

— Повелитель, с прискорбием сообщаем тебе, что при взрыве погибли оба твоих ближних советника, тысячник войска и сотник личной стражи. Именно они закрыли тебя от жалящих осколков бомбы. Воины уже знают о произошедшем, и среди них ходят многочисленные слухи. Мы с уважаемым Эрдемом приказали тысячникам пресекать пустую болтовню пока. Однако, ропот пройдет только с твоим появлением, — горячо выдал уже немолодой тайша.

— Уважаемый Тагир прав, мы все ждем твоего выздоровления, Повелитель! Я взял на себя право послать за местными лекарями. Мои ребятишки уже к вечеру приволокут их сюда. Потерпи немного.

К вечеру и правда, доставили двух европейцев — лекарей. Один был евреем, другой — поляком. Не знаю уж, что они делали со мной, однако, еврея после шести часов странных манипуляций с кровопусканием выволокли из кибитки воины охраны и убили. Поляк после увиденного пытался упираться и отказывался лечить меня наотрез. Его тоже убили, но после жестоких побоев. И за что его так?

'Вот блин горелый, они так всех, кто хоть что-то умеет, поубивают. А кто лечить-то будет???'. Мне ничего не оставалось, кроме как молчаливо на все это смотреть и выбирать полезную для себя информацию.

Под утро воины привезли еще одного 'смертника'. Им оказался немец. Однако, он не производил впечатления 'истинного арийца'. Невысокого роста, русые волосы, телосложением, совсем доходяга. Однако, по первым его действиям он напомнил мне настоящих врачей. Прослушал дыхание слуховой трубкой, постукал молоточком в локте и колене, пощипал кожу щипцами, еще какие-то непонятные действия. Наконец, набравшись духа, немец объявил русскому офицеру, знавшему немецкий, что все это бесполезно. Что он не знает причину паралича и не может его вылечить. Уже приготовившись к неизбежной гибели, эскулап сел на пол и обреченно склонился, поджав ноги.

'Его ведь сейчас тоже прикончат. Надо помочь бедняге, но я не могу...'. Силясь хотя бы двинуться, я попытался пошевелить рукой. Ничего не выходило. Было очень обидно ощущать себя 'растением'.

Когда два воина под руки вывели этого немца, произошло странное. Я уже выдохся из сил, пытаясь что-либо сделать, когда походный стол, на котором я лежал, внезапно подломился. Не выдержали ножки стола или еще что, уже не знаю. Однако, проваливаясь вниз, я до такой степени испугался внезапного падения, что у меня получилось прокричать нечто нечленораздельное. Треск стола и мой крик сделали свое дело, немца просто не успели убить. Все без исключения, кому позволял его статус, ринулись в Ханскую кибитку.

И опять-таки, освоение тела происходило постепенно. Неизвестным проведением мне был дарован голос. Сначала только хрип. Потом, уже под присмотром лысых калмыцких гелюнгов, я начал осваивать речь. Это было смешно и горько одновременно. Взрослого мужчину выхаживают другие мужчины, возятся с ним как с ребенком. Терпеливо, даже настойчиво. Меня поили разными горькими настойками, дурно пахнущими снадобьями и всяким подобным. Это была настоящая каторга для мозга. Зато то время для живота было праздником: кормили меня самыми вкусными блюдами. Однажды привезли даже пирожные из какого-то немецкого городка. Самый натуральный деликатес в это нелегкое время! Так шли дни. Уже через неделю я мог сносно выговаривать буквы, но произносить речи я пока опасался, хотя и мог попробовать. Еще неизвестно как дальше быть, чего ждать.

Однажды утром ко мне зашел тайша Тагир, один из тех, что носили европейские платья. После обязательного приветствия он перешел к сути волновавшего его вопроса.

— Повелитель, позволь спросить, узнаешь ли ты меня? Мы с уважаемым Эрдемом заметили перемены в тебе. В порядке ли твоя память, твой рассудок? Быть может, травма и горе состарили тебя раньше положенного срока?

'Похоже, эти двое все знают. Ну что же, рано или поздно это должно было случиться. Ни моя речь, ни мои попытки хоть как-то скрыть свое незнание обстановки и очевидных действий, не укрылись от внимания приближенных Хана. Я даже готовился к этому разговору, перебирал в уме возможные варианты лжи. Но так и не смог что-либо придумать, кроме как разыграть потерю памяти'.

— О чем ты, уважаемый Тагир? — я попытался вложить в вопрос максимум достоверности.

— Быть может, у тебя старческая болезнь? — немного замявшись вначале, робко проговорил тайша, — У моего деда была такая болезнь. На шестьдесят седьмом году жизни он перестал узнавать всех своих родственников. Все спрашивал, когда вернется из похода его давно умерший отец.

'Быть того не может! Он принял мое состояние за старческое слабоумие? Кажется, у медиков это зовется маразмом'.

Между тем, тайша не закончил свой монолог.

— Мы с уважаемым Эрдемом опасаемся, что эта болезнь может отнять у тебя разум. Совет не станет терпеть над собой больного умом Хана. Эти старые пауки мигом соберутся в стаю и затеют заговор против твоей семьи и всех нас, кто верно служит тебе сейчас.

'Ого! Да похоже, что ханство не такое и единое, как казалось мне 'там'. Ведь, когда говоришь про Ханство, имеешь ввиду государство, хоть и древнее. А значит и единоначалие, причем крепкое. Не ожидал я такого от предков. У них тут тоже заговоры, интриги, кружки по интересам'.

Закончив говорить, Тагир молча уставился мне в глаза и ждал ответа на свой вопрос. По этой его напряженности во взгляде можно было понять, что от моего сейчас ответа очень многое зависело. Если бы он сделал вывод, что его ставка на молодого Хана провалилась, то из ханского приближенного быстро превратился бы в первого заговорщика. И это только для сохранения семьи, рода, клана.

Прочистив горло и совладав с нервным напряжением, я принялся спасть себя.

— Уважаемый Тагир, я благодарен тебе за заботу обо мне. Со мной и правда не все в порядке. Тот взрыв не ранил меня в тело, он ранил меня в душу. Моя память и правда покинула меня, остались лишь крохи. Однако, для волнения нет причин, так можете передать и уважаемому мной нойону Эрдему. Некоторое время назад, мое тело отказывалось подчиняться мне. Но, я понемногу овладеваю им. Уверен, что мудрые гелюнги поставят меня на ноги. То же будет и с памятью. Но, здесь мне нужна помощь вас обоих, двух моих верных владетелей...

Тот разговор с Тагиром Кондуковым стал для меня отправной точкой. Он принял меня как Хана, достойного его поддержки, а я заимел первого реального помощника в этом мире. Да не просто помощника, а человека, за которым стоит большой и сильный клан. Весь секрет его помощи мне оказался до боли прост: кланы Кондуковых и Дондуковых уже давно держались единым фронтом против остальных. Дондуковы — это ханский клан торгоутовского племени, его поддерживают тайши Кондуковы и еще несколько больших и чуть меньше кланов другого, дербетовского племени. За это Хан им отдает под кочевья лучшие пастбища, по сравнению с остальными владетелями. Третьим ключевым племенем-кланом Ханства являются хошеуты, во главе со своим тайшой Замьяном. Самыми многочисленными были конечно же ханские кланы торгоутов, довольно лояльные к моей семье. Далее идут кланы хошеутов, держащихся отстраненно и частенько конфликтующих с центральной ханской властью. Дербетовские кланы, дружественные мне третьи по силе в Ханстве, но отнюдь не последние. Есть и другие, примкнувшие или завоеванные рода караногайских владетелей, перебежчики-казаки, полоняники, обладающие полезными знаниями и некоторые другие.

Между тем, шло время. Наступил декабрь месяц. В Европе выпал снег, и похолодало. Войсковые операции практически прекратились, русские войска оттягивались назад в Восточную Пруссию на зимние квартиры. Стараниями провиантской службы и других хозяйственных частей там были созданы условия для полноценного отдыха многотысячной армии. Мне самому довелось увидеть длинные ряды солдатских палаток — лагерь пехотного, или, как здесь их называют, мушкетерского полка. Его разбили прямо посреди соснового бора. Посмотреть более детально у меня не получилось, отряд спешил как можно быстрее успеть занять выгодное место для зимовки. Им должна была стать небольшая польская деревушка вместе с поместьем какого-то пана, дружелюбно настроенного к Российской Империи. Название ее я даже не хотел запоминать, мне было важно поскорее возобновить свои тренировки с телом. Оно все никак не хотело подчиняться.

Проезжая через очередную разоренную деревню, меня привлек нетипичный для такого места звук. Это был плач, и похоже, что плакал ребенок. Казалось, моих воинов нисколько не трогал и даже не волновал плач, они и не такое слышали на поле боя. Передовые проехали, не моргнув и глазом. Я же не смог.

— Стооой! Проверьте, кто там и что там! — двое из охраны срываются с седел, и осторожно проникают в незапертую дверь обычной крестьянской халупы.

Через некоторое время, обследовав в доме все сверху донизу, они возвращаются. У обоих в руках по одному младенцу.

— Двое детишек, Повелитель! Парень, да девка, близнецы похоже. Родители в подполе лежат, издохли. Эти тоже голодные! — подходя ближе, воин постарше взял обоих малышей и поднес ко мне, чтобы было видно.

— Твое имя, воин?

— Эльвег, из рода Чоносов, Повелитель!

— Кхм. Отвечаешь за них головой, Эльвег, из рода Чоносов (Волков). Доберемся до места, передашь мне. Все! Тронулись!!!

Когда карета, на которой я передвигался в лежачем положении, тронулась, меня начали тревожить вопросы по поводу необдуманного поступка.

'И зачем мне эти два младенца? Что с ними делать? Здесь война идет, а я детский сад развожу! при этом сам еще даже не встав на ноги. Эх, и за что это все? Не мог попасть сразу во дворец? В тихое и чистое место, в здорового человека, на крайний случай! Угораздило же'.

Одно было хорошо, ехать на таком страшном средстве передвижения как карета восемнадцатого века, было все же комфортно. Воины ее раздобыли, подремонтировали, набили внутри всяким мягким хламом вроде подушек, матрасов, перин и одеял. И все, можно в путь! В лежачем положении, я чувствую себя словно король на выезде! Смотрю себе по сторонам, мысли разные гоняю.

И вот, при переезде какого-то каменного мостика через речку, карету слегка тряхнуло на кочке. Мне аж захотелось крикнуть возчику, чтоб смотрел куда едет, но не стал. Меня остановило осознание того, что я начал чувствовать боль! Боль была в позвоночнике, в районе поясницы.

'Я ее чувствую! Точно чувствую!'.

Не успев порадоваться новым ощущениям, боль в костях меня так скрутила, что я непроизвольно свернулся клубочком и закусил подушку вместо кляпа. Не хотелось показывать воинам, что их молодой Хан боится боли. Через некоторое время все прошло. Я старался потихоньку, один за другим разрабатывать пальцы рук, ног, а потом все вместе. Мне в голову пришло сравнение с героиней фильма 'Убить Билла', там она тоже упорно разрабатывала свои конечности, которые долгое время не двигались.

В лагерь расположения калмыцкого войска мы въезжали последними из всех трех летучих отрядов и в кромешной тьме. Опасаться здесь было некого, деревенские старались вообще лишний раз не показываться на улице. Во-первых, декабрьский мороз, а во-вторых, боялись встречаться с 'русскими татарами'. Для них все азиаты были татарами. И 'русские татары' представлялись для них настоящими порождениями сатаны.

Передовой дозор еще на расстоянии предупредил условными сигналами о нашем прибытии часовых, так что, нас ждали и пропустили без остановки. Карета проехала по словно вымершей деревеньке и покатила прямиком на панскую усадьбу. Там расположились уже и мои военачальники и даже русские офицеры, что должны будут состоять при моих сотниках для координации действий. Таково было распоряжение командующего. При мне оказалось всего два военачальника, те самые тайша Тагир и нойон Эрдем. Был и третий, но он погиб во время того проклятого взрыва бомбы. И три тысячи войска из первоначальных трех с половиной. Убыль воинов была страшнейшей, непривыкшие к влажному климату, они заболевали чаще обычного. Лекари — гелюнги с трудом справлялись с ранениями, в осеннее — весеннюю пору они быстро начинали гнить. К слову сказать, русские войска страдали от тех же проблем даже в куда больших масштабах. Но, сейчас речь не о них.

На роскошном крыльце усадьбы меня вышла встречать целая делегация. Первыми стояли мои верные владетели, все в тех же европейского покроя нарядах. Далее за ними была группа пока незнакомых мне русских офицеров, в знакомых по многочисленным историческим фильмам мундирах зеленого цвета. Рядом присутствовала пара роскошно наряженных пузанов, надо полагать, хозяев поместья с небольшой свитой прислуги. Вот собственно и все. После недолгого ритуала приветствия и знакомства с радушными поляками, мои воины охраны бережно переложили меня на носилки, и занесли в дом. На первом этаже для меня выделили неплохую просторную спальню. Видимо, из нее удалили лишние предметы интерьера, поскольку, кроме кровати со старомодным балдахином поверху и пары шкафов, там ощущалась некоторая пустота. Зато, присутствовала смежная небольшая комнатушка для прислуги, где расположилась пара моих охранников. Одного звали Алтан, другого Бамбар. Оба были из уважаемого рода потомственных ханских воинов-кеточинеров, считай, гвардейцев.

После короткого разговора с семейством польского пана, ко мне напросился русский офицер Семёнов, куратор моего войска от русского командующего. Прежде чем ему позволили войти, меня поудобнее усадили на кровати, а нойон Эрдем, принявший на себя временную опеку надо мной вместо отсутствующего Тагира, кратко проинформировал по его поводу.

— Повелитель, этот Семёнов встречался с тобой только пару раз. Все приказы и распоряжения фельдмаршала Бутурлина передавались через покинувшего нас Рабдана, а не лично. Поэтому, тебе не о чем волноваться. Сам же он представляется мне больше воином, нежели соглядатаем от Экспедиции. Держись уверенно, я и твои верные охранники рядом.

Поглядев мне в глаза и дождавшись утвердительного кивка на его слова, Эрдем приоткрыл дверь, дабы впустить Семёнова. Надо сказать, что я несколько опасался встречаться с настоящим представителем русского правительства, пусть даже армейского подчинения. Однако, как позже выяснилось, мои опасения были напрасны. Вошедший человек был самым обычным на вид. Среднего роста, поджарый, коротко острижен по армейской моде. Было видно, что ему самому здесь несколько неуютно.

— Кхм. Ваша Светлость...

Сделав не совсем понятный мне реверанс со шляпой, премьер — майор встал по стойке смирно, и продолжил:

— Не хочу утомлять Вас на ночь глядя, однако, ставкой командующего, мне было поручено известить Вашу Светлость. Матушка Императрица, Елизавета Петровна... при смерти... За сим, войска было велено поскорее отвести на зимние квартиры в Восточную Пруссию, а иррегулярные части, то бишь, войско Вашей Светлости, отпустить до дому. Вот ордер!

Эрдем, находясь в некоторой прострации от услышанного, взял протянутый документ и сразу же вчитался в него. Это уже после я узнал, что все приближенные Хана умеют не только говорить на почти чистом русском языке этого времени, но и читать — писать. Это было указано еще моим уже покойным отцом для отпрысков всех знатных родов Ханства.

— Его правда, Повелитель! Война для нас закончена! Домой! — радостным голосом практически закричал Эрдем.

— Есть что-то еще? — спросил я стоящего напротив меня офицера.

— Точно так, Ваша Светлость! У меня еще при себе есть рескрипт от наследника, Петра Федоровича. Лично в руки Его Светлости, наместнику калмыцкому, Убаши Дондукову. Примите!

'Прямо как Новогодняя ночь! Время получать подарки! Даже интересно, что там мог написать наследник престола инородцу, пусть даже и высокопоставленному? Кажется, в дореволюционной России не очень-то привечали кочевников. Не зря же наши смылись обратно в Джунгарию!'.

Второе послание предназначалось лично мне, а потому, Эрдем развернул рулетки с рескриптом так, чтобы было видно только мне.

'Таак... Его Высочество, наследник... бла-бла-бла... признает тебя своим младшим братом... и приглашает на аудиенцию... бла-бла-бла... Крайне интересная писулька. Младшим братом он меня признает! Хотя, может это большая милость с его стороны? Еще и приглашает к себе! Странно, но я ничего такого особенного за Петром Федоровичем и не помню... Кто такой вообще? Хотя, если судить по войне с Пруссией, то помнится, в народе иногда вспоминали времена, когда по чьей-то неразумной воле уже взятый Берлин немцам обратно отдали! Не тот ли это чудак? И год, тысяча семьсот шестьдесят первый от Рождества Христова, мне ни о чем не говорит. Разве только то, что до войны с Наполеоном мне наверное уже не дожить'.

После ухода офицера, Эрдем снял с лица маску доброжелательной улыбки.

— Что скажешь, Эрдем? Зачем наследник огромной Империи может звать к себе на прием наместника с окраины?

— Ни одной толковой мысли не находится, Повелитель. Могу лишь предположить, что мальчишка готовится к новой войне с известными противниками урусов — турками. Других причин я пока не нахожу.

— С турками, говоришь?

— Именно. Сколько себя помню, урусы стараются бить своих противников поочередно. Хорошая стратегия, надо признать. Сначала разобьют 'немцев', потом принимаются за 'турка'. И так дальше, как маятник. То тут ударят, то там. А раз с Пруссией скоро мириться хотят, даже вон, войска отвели, то жди скоро войны на юге. На 'турка' пойдут, слово даю!

— И что от нас захотят в таком случае?

— Как и всегда бывало, выставить сколь можно большее войско.

— И сколько мы способны выставить?

— Нууу... по-разному бывает. Смотря, сколько урусы припасов дадут. Отец твой, да даруют ему боги лучшую жизнь, собирал и сорок, и пятьдесят тысяч. Но это нужно сильно напрячься, посадить в седло всех, от мала до велика.

'Нормально так предки тут держатся! Сорок — пятьдесят тысяч! Это же больше четырех дивизий!'

Видимо, уловив мое мечтательное выражение лица, Эрдем сразу решил оговориться.

— Но, на такую прорву народа нужно много оружия. Ладно, на семью у каждого имеется мушкет, кое у кого даже пистоль. Сабля вообще у каждого вошедшего в возраст семи лет есть. Лошадьми тоже можно снабдить. Но вот как быть с остальными? Более половины будут только при лошадях, да сабле с луком, а с ними много не навоюешь! Нужны мушкеты, пистоли, порох, пули, пики, чтобы каждого вооружить. Вот это и нужно требовать от наследника.

Ночью мне снился кошмар. И он был самым, что ни на есть, ужасным. Мне снилось, что я так и остался инвалидом, обездвиженным калекой. В родных кочевьях такого Хана не хотели. Заговор не заставил себя ждать. Меня предали и убили жадные до власти владетели. А прежде единое Ханство распалось на три враждующих осколка. Со временем, эти осколки легко были по отдельности смяты татарскими ордами, которые никого не пожалели. Все кто успел спастись, ушли к казакам или русским. А память о народе была стерта, раз и навсегда.

Проснулся я весь в холодном поту. Такой кошмар даже не забылся, как это часто бывает, я помнил его очень подробно. Немного отойдя от первого шока, я вдруг понял, что не просто лежу в кровати, я на ней СИЖУ!!! В горле тут же перехватило, я смотрел на себя! Я сидел! Ооо, у меня даже все работает, что и положено мужчине! Утренний стояк! А я радовался этому как мальчишка, кем я собственно сейчас и был. Руки и ноги двигались, позвоночник, таз, все работало как надо, но пока каждое движение сопровождалось болью. Я чувствовал себя куклой — марионеткой, у которой четко выделялась каждая конечность. И я эти свои конечности отчетливо ощущал.

Я и не заметил, как за окном рассвело. Не успели где-то вдали пропеть первые петухи, как из смежной комнаты едва слышно протиснулись оба моих охранника. Хоть они и были без уже привычной моему взгляду брони, выглядели они внушительно. И такой вид им придавали шрамы на лицах. У одного был некогда рассечен лоб, у другого — щека. Такие 'награды' лучше любой похвалы свидетельствовали о героизме носителей. Однако, этим утром воинам не требовалось один на один сходиться с врагом, здесь дело было в другом. Выходя как можно тише, чтобы не разбудить спящего, как они думали, Повелителя, Алтан и Бамбар не сразу заметили одну странность. Хан сидел на кровати и наблюдал за ними. Когда же они поняли, что не так, кто перед ними и в какой позе, оба обомлели и дружно шлепнулись на пол. Еще бы! Еще только вчера Хан был тяжело болен, у него отнялось все тело ниже шеи. Они сами видели это, и про себя жалели выжившего беднягу. А сегодня с утра он снова двигается! Да еще и улыбается, наслаждаясь произведенным эффектом. Тут поневоле впадешь в ступор от таких перемен!

— Да живой я, живой! Рты можете закрыть, — чуть не смеясь, проговорил я.

Оба, совладав с собой, послушно закрыли рты, поднялись. Проделав традиционные низкие поклоны Хану, замерли в ожидании распоряжений.

'Тааак, они наверное ждут команд каких-нибудь. Знать бы только чего приказывать...'

— Кхм... помогите мне подняться. Посмотрим, не разучился ли я ходить!

Встав по бокам, они вполне удобно обхватили меня под руки, и немного приподняв с кровати, поставили на ноги. На ногах я конечно же не удержался, но я ясно понял, что мне это будет по силам в самом ближайшем времени, даже несмотря на сильную колющую боль в суставах.

— Все ясно. Верните меня на кровать. Алтан, позови ко мне уважаемого Эрдема, он мне нужен. Бамбар, мне нужно помыться, побриться, кто с этим справится?

Это утро вышло несколько суматошным. За прошедшее время моей новой жизни я порядочно отлежался, мне хотелось действий, движения. И первое, что сделал, это хорошенько помылся. Пока что, с помощью специально приставленного для этого ко мне монаха-гелюнга. Оказалось, что они мастера в вопросах гигиены. У них были различные мази, настойки, ароматические масла и самое важное, мыло! После водных процедур пошли дела брадобрейные. Меня аккуратно побрили от выступившей слегка щетины на лице, а потом и постригли, точно так же удалив под ноль и волосы на голове. Это уже после я узнал, что в походе у калмык так положено, иначе заведутся вши, а это уже чревато разными болезнями.

После утренних процедур шел завтрак в обществе семейства хозяина поместья. Все обитатели усадьбы, что постоянные, что временные, были несказанно удивлены известием, что со мной случилось чудо. И конечно же, это было наипервейшей темой за столом. Я как мог, старался отмалчиваться, улыбаться. Однако, приходилось и отвечать на вопросы. Благо, что собравшиеся поняли мою неохоту разводить пышные дискуссии на эту тему и разговор увял, все принялись методично жевать. Надо сказать, я немного был разочарован пищей, поданной к завтраку в столь богатом доме. Я даже подумал, что хозяин специально минимизировал меню, дабы не нести слишком большие убытки от навязанных постояльцев.

А еще меня за столом ужасно бесил тесный кафтан, в который меня одели. Оказалось, что я сильно прибавил в размерах, и моя старая одежда никак на меня уже не лезла. Старый гардероб можно было весь выбрасывать. Единственное, что мне пришлось впору после перебора множества вариантов, это запасной европейский кафтан Эрдема. Только он хоть как-то подходил не только по размеру, но и по статусу.

Сразу после завтрака, меня забрали к себе гелюнги. По словам старшего, моему телу требовалась помощь, чтобы оно вспомнило все свои возможности. А потому, меня бросили на стол к самому настоящему мастеру массажа. Растерев тело какими-то маслами, сам старший гелюнг принялся за дело. Мял он меня вполне профессионально, признаться, я даже задремал на столе. Не знаю, сколько точно продлился сеанс массажа, однако он оказался лишь прелюдией. Дальше по плану было иглоукалывание. И странное дело, безболезненное! Уже через полчаса я был похож на ежа, утыканного иголками.

Освободился я только к обеду, и то не до конца. Гелюнги предложили мне для ускорения выздоровления брать пример с ребенка. А именно, сначала пытаться встать на четвереньки. Освоив это, уже думать о ходьбе прямо. Это напомнило мне о двух детишках, подобранных в одной из разоренных войной деревушек.

'И что мне с ними делать? Тут сам еле-еле двигаюсь, куда мне еще дети??? Надо от них отделаться поскорее'

На крыльце меня уже поджидал тот самый воин, держа в руках два кулька. Однако, никаких криков, как это обычно бывает, от детей не исходило, видимо, спали. Рядом стоял, по всей видимости, его командир. Когда мои носилки были уже совсем рядом, первым поприветствовал именно он.

— Повелитель! Как ты и приказывал, дети в полном порядке. Мы их накормили, спят теперь, проглоты. Хотя парень настоящим богатырем вырастит, по себе знаю! У самого пара таких же скоро в возраст войдут!

— Благодарю, уважаемый...?

— Десятник Арвин, из рода Чоносов, Повелитель! Рад служить!

Вот так я обзавелся двумя детьми, еще даже не будучи женат. Избавиться от таких крох у меня рука не поднялась. Хотя возможно, только я прикажи, Алтан и Бамбар могли бы и глазом не моргнув, утопить обоих, словно котят. Не приказал. И теперь вместо убийц, мои телохранители стали профессиональными няньками. За мной, день ото дня ухода требовалось все меньше. А вот за малышней все больше. Странное дело, но будто почувствовав заботу о себе, они требовали пристального внимания чуть ли не ежечасно. Особенно, девочка. Могла реветь не переставая часами, пока добродушный дядя Бамбар не возьмет на ручки и не покачает Алиму. Придумал ей имя я сам, поскольку в войске теперь считали, что я обоих усыновил. На русский язык оно означало Яблочко. Парень же показал себя тихим, но изворотливым, не мог просто так спокойно лежать в пеленках. Он стал любимчиком Алтана, видимо, тот видел сходство с кем-то из своей родни. Его назвал тоже я, но посоветовавшись на этот раз со старшим гелюнгом. Дача имени мальчику у калмыков, это практически ритуал. И подходить к нему надо со всей тщательностью. Общими усилиями мной было выбрано имя Яшкул. Оно означало нечто новое, обновление. Для меня это и вправду было чем-то новым, новой жизнью.

Дети детьми, однако, мое войско собиралось домой. А это означало никак не то, что мне подумалось вначале. Калмыцкое войско никогда не обременяло себя громадными обозами, как делают это регулярные армейские полки урусов. Все, что использовалось для постройки кибиток, палаток, навесов и так далее — это сплошь трофеи. Кухонная утварь, подушки, кое-какая мебель — все это было когда-то добыто, утащено или украдено у немецкого населения Пруссии. И теперь это нужно было как можно быстрее продать, так как все торопились попасть домой. Каким-то невообразимым образом, на краю имения возник стихийный базар. Все ненужное, крупногабаритное или хрупкое моими орлами сбывалось. Вскоре, почуяв выгоду, здесь объявились еврейские скупщики. В этом времени их называют жидами. В основном эти шакалы обхаживали пехотные полки урусов, выменивая ценности на нужные солдатам товары. Но сейчас затишье, а потому, поток трофеев резко пошел на спад. Не отстали по осведомленности от жидов и казаки. Атаман Краснощеков пожаловал на торг самолично, ведь по сути, казаки не особо и отличались от нас. У них такие же закрома рухляди накопились за последний год войны. Вот они и приехали посмотреть, вдруг чего интересного выгодно сторгуют.

Меня же вскоре ждала дорога в Столицу. С собой, в качестве сопровождения, я взял десяток воинов, лучших из лучших. Все они были как на подбор с отметинами отгремевших сражений. Каждый их шрам мог рассказать историю битв войны. Эти воины были самой настоящей гордостью нации! Именно такие и должны были показаться со мной будущему Императору. По завершении торга, когда каждая сотня продала все ненужное, сотники собрали ханскую половинную долю и по всем традициям преподнесли мне. Было приятно. Даже чуть не пустил слезу от такого проявления преданности. Но, конечно же сдержался, еще не хватало, чтобы меня приняли за тряпку! Плюс к тому, отдельным подарком для меня было то, что по инициативе нойона Эрдема, войско вскладчину организовало сундучок с драгоценностями изысканной работы. Это предназначалось как дары Наследнику престола, Петру Федоровичу. А я и думать забыл о том, что надо еще и подарки с собой для будущего Императора прихватить. Вот был бы вселенский Позор!!! Спасибо Эрдему, опять меня выручил.

'Дааа, на моем месте книжные герои бы давно уже высокодоходным бизнесом занялись бы, или фабрики — заводы строили! Врагов бы тысячами сокрушали, в плен бы брали прусских фельдмаршалов! А я что? У меня под командой целое войско — три тысячи головорезов! А я до сих пор их всех толком и не видел...'

Примерно в таком ключе у меня и проходили вечера. Откуда ни возьмись, навалилась тоска, ничего не думалось и не хотелось. И даже вкуснейшие блюда нашей кухни больше не радовали так, как вначале. Одно только барахтанье двух карапузов в люльке периодически отвлекало от тяжкого состояния. От ничегонеделания я плавно перешел к воспоминаниям прошлой своей жизни. Там у меня стартовые возможности были куда как хуже, чем здесь. Простая семья, обычное детство, увлечения, которые здесь уже не пригодятся. Да чего врать-то себе? Никчемная жизнь. И закончилась она по-дурацки, в глупой гражданской войне на окраине никому ненужного села.

'А что у меня здесь? Я — Хан, уже неплохо! Хотя и еще надо посмотреть, что за Ханство, что оно из себя представляет. Из когда-то прочитанного и услышанного, мне вспоминаются разрозненные факты. Когда-то там большая часть калмыков ушла из Поволжья назад, в Джунгарию. Это так сильно ударило по нации, что никогда больше прежней силы и могущества мы не имели... И произошло это в промежутке между Петром Первым и нашествием Наполеона. Петр считался с калмыками как с военной силой, а значит, тогда мы реально могли выставить неслабую армию. А вот уже в войне с Наполеоном калмыки едва наскребли на два или три полка кавалерии. Значит, все произошло в этом промежутке. И, если верить словам нойона Эрдема, мы все еще грозная сила на юге. Стоп! Это что получается, я должен буду возглавить эту авантюру с откочевкой???'

Между тем приближалось время отправления в путь. Я уже довольно сносно передвигался по поместью при помощи ходуль — прообраза костылей. Садиться в седло мне пока запрещали гелюнги. Их терапия с втыканием множества иголок в тело оказалась на удивление рабочей. Мышцы на руках и ногах и правда быстрее разрабатывались, даже и не знаю, что бы я без них делал. Малышей было решено брать с собой. Не доверял я посторонним заботу о них, слишком уж укоренилась в голове мысль о чудовищно большой детской смертности у кочевых народов. Лучше уж пусть будут при мне. Специально для них в моей карете сделали нечто вроде яслей, так же сплошь заваленных одеялами и подушками от тряски по дороге. Мне же осталась только половина пространства, где можно было только сидеть, но с комфортом. Помимо моего десятка сопровождения, десятка личной охраны и вернувшегося тайши Тагира, к нам присоединился премьер — майор Семёнов с двумя молодыми офицерами. Остальные русские должны были отправиться вместе с моим войском в Ханство, где поступить под начальство другого чиновного лица. Итого, наш отряд составлял два с половиной десятка человек.

Путь лежал неблизкий, а потому, ставка главнокомандующего обеспечила нас всевозможными подорожными, паспортами для пересечения границ, и даже спецпропусками с гербовыми печатями Императорской Канцелярии. Итак, Восточная Пруссия, господа! Начиная от самой западной границы и вглубь территории располагались русские войска. На дорогах стоят многочисленные пикеты вспомогательной малоросской ландмилиции, и мышь не проскочит. В деревнях никого, как повымерли. Одни лишь солдаты, да ополченцы. Тут нас хоть и останавливали, однако, проверив документы, пропускали дальше. Восточная часть Восточной Пруссии была полной противоположностью западной. Здесь царили хаос и мародерство. Оставшись без должного надзора и столкнувшись с наплывом беженцев из западной части губернии, народ почувствовал полную вседозволенность. Надо сказать, что эта новая российская губерния не отличалась однородностью. Здесь жили истинные пруссаки, немцы, поляки и литовцы. И конечно же, все ревностно следили друг за другом, чтобы все было как у всех, по справедливости. Наплыв беженцев же только усугубил обстановку в восточных районах, где и так ощущался голод и недостаток власти. И понеслось... Пришлые, пруссаки и немцы резались на смерть за крохи оставшейся пищи с местными, этническими поляками и литовцами, коренными жителями. Местная аристократия практически не вмешивалась, поскольку не было понятно чьей вообще окажется Восточная Пруссия в скором будущем. Все уже знали о перемирии между Россией и Пруссией.

Коменданты восточных районов же не особо утруждали себя поимкой расплодившихся многочисленных местных банд, они действовали как пожарная команда. В уже вырезанное поселение прибывала команда собирателей трупов и потихоньку прибирала последствия бойни. Как мне пояснил старшина одной такой команды, это делается только из страха перед распространением мертвецких болезней. Вдоль дорог, по которым мы проезжали, а это были главные торговые тракты, периодически ездили усиленные патрули русских драгун. Все же, какая-то работа по наведению порядка ведется. Результаты их патрулирования были отчетливо видны. Частенько на деревьях попадались висельники с табличками 'Вор' или 'Разбойник'. В сумерках от них даже становилось иногда не по себе... Однако, дальше тракта они не имели права соваться, тем более вступать на земли местных баронов.

Так или иначе, земли Восточной Пруссии заканчивались, впереди лежала польская Литва. Здесь ничего уже не напоминало о виденных нами зверствах. Однако, тут вершились дела иного характера. На границе, в надежде попасть в Пруссию и продать свой товар скопилось множество торговцев и купцов при целых обозах различных продуктов. Странное дело, но их не пускали. Видимо, политика!!!

'Ну конечно! Пока там люди режут друг друга за кусочек хлеба или даже гнилую репу, гуманные европейцы стоят в сторонке и ждут, когда же цены на продукты взлетят достаточно высоко? А может они так специально нагнетают обстановку там? По всей видимости, что-то ведь помешало России в моем прошлом закрепить эту губернию за собой...'

От проезда по Литве особых впечатлений не было, на сей раз мы старались держаться от поселений подальше. Хотя, надо признать, что населения здесь больше чем в Восточной Пруссии, да и живут несколько богаче, наверное, долгая война привнесла свой вклад. А вот на границе польской Литвы и Курляндии нас ждал сюрприз! Невзрачный немец — офицер отказал нам в проезде. Мотивировал он это указом их правительства, Ландстага. У меня сразу же возникла ассоциация с Рейхстагом. Он также распространялся и на все русские войска, что захотят пройти на Родину в самом удобном для этого месте.

'Ну точно! Сразу же вспоминаются похожие мелкие каверзы прибалтов. То они на таможне новые правила выдумают для транзитников из Калининграда, то разные марши фашистов устроят. Лишь бы досадить большому соседу с Востока'

Пришлось собирать совет. Если ехать в объезд, то можно попросту не успеть к положенному сроку на прием к Наследнику, а это уже чревато недопониманием.

— Какие будут предложения? Что скажешь, Тагир? — спросил я первым тайшу, тем самым, оказывая ему почет.

— Два варианта, Повелитель! Беспроблемный — отправиться в объезд по польским землям через Виленское и Полоцкое воеводства, выйдем прямиком в урусские владения на Псков, а там уже напрямик лошадок погоним. Впритык, но должны успеть. Есть еще один вариант, проблемный — вырезаем этих олухов и одним махом преодолеваем все их жалкое герцогство. Тогда точно успеем, с запасом. Однако, проблемы от трупов обязательно у нас будут.

— Что же, я понял. А что скажете вы, майор?

— Премьер — майор, Ваша Светлость... — поправил меня Семёнов.

'Вот блин, премьер — майор, это же язык сломаешь, пока выговоришь... Похоже он принял это просто как мою забывчивость. Да и не обязан я ему ничем, забыл так забыл!'

— Мое мнение таково: сии солдаты не виноваты, у них есть приказ не пускать через границу, и они его выполняют. Убить их и правда, вам не составит труда. Но надо ли делать это? Пару верст в сторону тех лесов справа, и никто даже и не узнает, что мы вступили в Курляндию.

'Здравая мысль у офицера! Интересно, может ему не позволяет его офицерская гордость убить солдат не враждебной страны в спину? Тагир и два десятка азиатских головорезов даже и размышлять над ситуацией не станут, удавят солдатиков тихонько, и нет проблемы'

— Тааак, мне все понятно! Поступим следующим образом: будем пересекать герцогство. Как можно быстрее, нас не должно задержать какое-то мелкое недоразумение. Те леса и правда сослужат нам неплохой защитой от посторонних глаз, — озвучил я свое решение.

Однако, мое принятие предложения премьер-майора Семёнова заметно обидело тайшу Тагира. С умело скрываемым недовольством он решил выяснить причину такого моего решения.

— Повелитель... Быть может, ты еще не достаточно оправился от душевной травмы... К чему такие сложности в простейшем деле? Десяток моих воинов управится быстрее, чем мы доскачем до тех лесов. К тому же, если мы идем на нарушение закона, то видоков надо бы устранить!

— Благодарю тебя, Тагир, за заботу обо мне. Моя память и правда пока не желает исцеляться. Но, это не мешает мне рассуждать трезво. И пока, мы будем делать крюк, отправь десяток воинов. Нам надо не только устранить всех до одного видоков нашего здесь присутствия, но и оставить следы, будто на пикет напала банда...

— Все понял, Повелитель! Все исполним! — с хищной улыбкой, Тагир отправился давать указания своему сотнику.

Однако, я не мог знать, что наравне с удовлетворением от порученного, в уме опытного тайши заработал механизм анализа. И налицо были заметные изменения в поведении молодого Убаши — Хана.

Тагир со своим отрядом нагнал нас только через час, уже на курляндской земле. Мы как раз переправлялись через небольшую, но топкую по берегам речку. Карета как назло провалилась на тонком льду и увязла в жирном прибрежном иле, но с помощью подложенного под колесо лесного сухостоя, мы все же потихоньку ее преодолевали. Конечно, это заметно тормозило весь отряд, однако, без кареты я пока никуда. В седле бы мне было намного тяжелее и опаснее. С тайшой и его людьми все было в порядке, будто бы и не убили недавно пяток невинных человек. В подарок с рейда мне презентовали хороший офицерский пистолет и сверток с угукающим ребенком. Вот это был для меня настоящий СЮРПРИЗ!

— Пикетчиков оказалось чуть больше, двенадцать солдат, да три офицера, потому так долго и получилось. А когда начали искать что полезное по округе, наткнулись на запертую в хлеву бабу с ребенком. По всему видать, бабу снасильничали, так она повесилась прямо там, внутри. А ребенок живой, воином будет, на скаку со мной даже не плакал! Вот мы там и подумали, раз уж наш Повелитель двоих пригрел, так может и третьего возьмет к себе? — с хитрой улыбкой спросил меня Тагир.

— Покажи!

Закутанный в чистые пеленки и обернутый для тепла в трофейную синюю офицерскую накидку из толстой ткани, ребенок и правда был спокоен как удав. И это не смотря на то, что привставший в стременах Тагир трясся неимоверно.

'Что это такое происходит-то? Я детский сад открывать не собираюсь... Дети-то почти грудные! Это хорошо, Алтан и Бамбар оба из больших семей и знают, как можно накормить детишек без женщины! Вот напасть! И отказаться нельзя, не приучен я выкидывать на произвол судьбы детей. Ну вот, уже трое. Это только мне так могло повезти, обзавестись тремя детьми вне брака. И в... интересно, а сколько мне лет-то???'

Уже через несколько часов езды по Курляндии, мне стало ясно, что опасаться кого-то встретить не стоило. Эта страна была чрезвычайно малолюдна. При взгляде на карту, у меня возникал вопрос, как вообще такое государство могло появиться на свет? Тонкая полоска земли, вытянутая с запада на восток, она напоминала мне государство Израиль. Такое же искусственное образование на клочке земли, которое существует только по воле какого-то сильного правителя. Привал сделали за день только раз, когда дети уже не давали мне покоя, отчаянно требуя пищи. Отряд тоже не остался в стороне и на скорую руку перекусил запасами сушенной снеди. Детям дали по самодельной кожаной соске с теплым жирным козьим молоком, а взрослые уминали сушенную говядину с постными лепешками и запивали соленым калмыцким молочным чаем.

'И кто сказал, что сухой паек придумали в будущем? Вот он, у степняков такое было при себе с незапамятных времен, как, наверное, и у других народов, кто вел частые войны. Я ел наравне со всеми, здесь некогда было готовить горячую пищу специально для меня'

— А хорошо наверное здесь летом, а, Тагир? Земля, должно быть, жирная, черная и плодородная, много воды рядом, леса...

— Земли и впрямь неплохие... Однако, не наши они, не по традициям. Трава не та, а значит и скот наш здесь не приживется, мы степные люди, Повелитель. Скот — вот наше все! Скот — это и имущество, и достаток для семьи. Это сам дух калмыцкого народа! А там, где скот не сможет как следует жить, там и мы жить не сможем...

'Дааа, занятный у нас разговор получился. Теперь понятно, почему я помню из школы, что степняки всегда похвалялись количеством угнанного у противника скота, а не числом убитых врагов. Интересно, а сколько у меня скота? И какого? Коровы, лошади, овцы, верблюды? Наверное, не мало, Хан все-таки! Только вот будущее не за кочевниками, какими бы они отличными воинами не были. Будущее за земледельческим населением, за обычными крестьянами, которых сейчас мои воины и в грош не ставят. Что делать-то?'

Уже на следующий день наш отряд вступил на земли Российской Империи. Это было понятно по увиденному нами конному дозору драгун. Мы не стали обнаруживать себя, так как это могло выглядеть несколько странно. Пропустив дозорных, мирно беседующих друг с другом, мы неспешно вновь выехали на лесную дорогу, и направились по ней до ближайшего крупного города. Это была Рига, и к ней вели все здешние пути. Первые признаки цивилизации попались нам в виде небольшого поселения прибалтов. То, что оно не русское было видно издалека, над поселением возвышалась лютеранская церковь. Увидев и испугавшись странного отряда незнакомцев, крестьяне забили в звонкий колокольчик сигнал тревоги. Словно в кино я видел, как подобно испуганным цыплятам, в поселение сбегаются люди, и как за последним заскочившим внутрь, закрываются ворота. Не выдержав, я заржал что есть мочи. Воины уже с первых минут такого бесплатного развлечения потешались над пугливыми крестьянами.

'Вот интересно, за кого они нас приняли? Ведь, мы явно не похожи на русских драгун, у тех зеленые мундиры, а мои сплошь в грязно-коричневого цвета броне, да меховых накидках. Защитные панцири на воинах не были одинаковыми, присутствовали самые разные сочетания пластинчатых доспехов, кольчуг и даже панцирей из толстой выделанной кожи. На мне самом надет сейчас именно такой, из толстой кожи. Насколько он хорош в остановке пули судить не могу, однако, надеюсь, что он на мне неспроста. Помимо доспехов, у каждого воина имелось по две лошади, одному мушкету, одному луку, два колчана со стрелами и по два-три тюка личных вещей, погруженных на заводную лошадь. И это было только основное, на что натыкался мой пока дилетантский взгляд'

Что везли с собой воины догадаться нетрудно, трофеи, подарки родным. В таком походе, за тысячи верст от родных кочевий, воины оставляли себе только самое, на их взгляд, ценное и компактное. Драгоценности, отдельные механизмы от мушкетов, искусной работы холодное оружие. Остальной хлам хранился лишь до времени, когда его можно было бы продать с большей выгодой. Про механизмы от мушкетов я узнал от пары своих телохранителей, Алтана и Бамбара. Они хвастались, что у обоих уже скопилось порядочно целых кремневых замков от мушкетов для продажи. Оказалось, что это самая ценная часть в мушкете. Все остальное, железный ствол, деревянное ложе с прикладом — это расходные части, которые можно найти практически везде и дешево. Такие, не особо важные моменты периодически отвлекали меня от главного вопроса 'Что мне делать?'.

'По каким причинам могла произойти столь массовая откочевка более половины народа из Империи? Допустим, что царская администрация стала активно заселять Поволжье, распахивать наши исконные пастбища, отбирать плодородные земли. Нечто подобное припоминаю. Тогда получается, что скоро вдоль Волги появятся многочисленные поселения крестьян с их пашнями и садами... Потихоньку они займут все лучшие земли для выпаса скота, и нам останется только безводная степь и пустыни... И противопоставить-то мне нечего будет! Поволжье как стол ровное, доступно для заселения со всех сторон! Это тебе не труднопроходимая Финляндия, это не Кавказ, куда русские колонисты так и не проникли. У меня даже, скорее всего, документов на владение нашей землей нет. Хммм... Прямо как индейцев в США, загоняют в резервации, в гиблые места. Да и что с того документа? Как захотят, так и вывернут, насмотрелся на похожие ситуации в будущем. С государством шансов отстоять свои права практически нет. Я не способен застолбить территорию за собой, тем более, такую непригодную для обороны. Финны издавна были оседлыми и почему-то получили особый статус в составе Империи. Даже свою валюту имели! Этот вариант не подходит для примера. Дагестан! Такие же скотоводы, как и мы. Но, они горцы, оседлые. Не годится! Чечня, то же самое. Посмотрим на казахов. Из того, что я знаю, Россия начала их колонизацию только разобравшись со своими проблемами на западных границах. И вообще, в Среднюю Азию русские полки двинулись лишь незадолго до Первой мировой. Толком там не укрепились даже за короткий промежуток времени. А когда гражданская война завертелась, басмачи быстро вернули огромные территории в средневековье... Это что получается, прежний Убаши и его советники все понимали!? И рассуждали примерно так же, как и я сейчас!? Ведь он увел народ, не готовый к оседлой жизни именно туда, куда руки захватчиков доберутся еще не скоро, в Среднюю Азию. Но они просчитались, китайские войска будто бы ждали изнуренных длительным переходом калмыков. Наверняка, это было предательство! Как же мне не повторить его судьбу? Ведь это только кажется, что земной шар большой, на самом деле, места на нем мало! И все пригодные территории для комфортной жизни давно кем-то заняты. А значит, придется драться с хозяевами этих территорий. Это как в фильмах про живую природу. Драка обязательно будет насмерть! Одно хорошо, в Средней Азии нет серьезных государств с мощными армиями. Надо будет подробнее узнать об обстановке там... Крупные игроки? Их силы? Возможные альянсы? Если мы сейчас промедлим, то можем лишиться всего'

Въехав в пределы России, мой отряд сразу же плотно закутался в теплую верхнюю одежду. Всему виной стал пронизывающий холодный ветер со стороны моря. Сама одежда напоминала своим видом прообраз тулупа мехом внутрь. Точно такие же нашлись и для меня с русскими офицерами. Теперь все выглядели на первый взгляд почти единообразно и по варварски. Наш путь пролегал в обход города Риги на Псков. Здесь ничего примечательного не произошло, за исключением пары остановок на пикетах местных расквартированных гарнизонов — служба есть служба. Везде нас пропускали без задержек тотчас же, как появлялась заветная бумага с грозными печатями императорской Канцелярии. В дороге нам периодически попадались санные купеческие поезда, спешащие по своим делам. Переглянулись поравнявшись и все, едем дальше. Под Псковом пришлось задержаться. Какими бы ни были степняки выносливыми, однако холод свое берет. Вот только никаких постоялых дворов тут на такую ораву не нашлось, те, что были, оказались заняты купцами. Воины вполне комфортно расположились в огромном амбаре, на сеновале. Господам офицерам и мне комнаты нашлись только на почтовой станции. Здесь я впервые узнал, что такое постельный клоп. Хоть я их так и не увидел, однако, эти твари не дали мне покоя всю ночь. Кусали.

После столь ужасной ночи в 'клоповнике' лишь завтрак кое-как скрасил это морозное утро. Кусок пышущего паром жареного мяса с овощами был действительно неплохо приготовлен. В остальном станция мне ничем не запомнилась, обычная деревянная двухэтажная хибара. Господа офицеры же наоборот, были в хорошем настроении. Неплохо отдохнули и были рады возвращению на Родину.

Псков объехали по дуге, чтобы не терять время. Дальше путь лежал до Новгорода. Тут стоит отметить, что проезжая по уже накатанному почтовому тракту и довольно густо заселенным землям, посмотреть было на что. Частенько попадались небольшие деревеньки, больше чем наполовину состоящие из землянок. Это меня ужаснуло. Мне всегда казалось, что землянки — это пережиток глубокого прошлого. А оказалось нет, вот они! Вдоль дороги не было никаких указателей, это очень непривычно! Деревеньки за окошком мелькали без названий. Однажды, проезжая через ремонтируемый мост, я услышал иностранную речь. Выглянув в запотевшее окошко и подслушав разговор, понял, что работают пленные немцы под конвоем. По внешнему виду и одежде все было понятно сразу: по периметру рабочей зоны стояло оцепление из четырех вооруженных русских солдат, одетых в длиннополые накидки и закутанные в домашние вязаные шарфы. Немцы же выглядели обычными голодранцами, напялившими на себя все мало-мальски теплое. Солдат знаменитого Фридриха в них выдавало лишь наличие смешных для меня треугольных шляп, и то не у всех. Прямо как пленные фашисты в фильмах из моей прошлой жизни. Эх, ностальгия...

Далее, вплоть до самого Петербурга меня уже ничего не интересовало, навалилась ужасная усталость, и я почти весь путь спал. По накатанным снежным дорогам, да с отличной теплой, благоприятствующей погодой, последний отрезок пути наш отряд преодолел рекордно быстро. В столицу Российской империи мы въезжали поздним вечером двадцать шестого декабря 1761 года. Точнее будет сказать, пытались въехать. Пикет городовых солдат, установленный на главной дороге, завернул нас назад под предлогом комендантского часа. Не возымели действия на служивых даже наши специальные пропуска с высочайшими печатями. Пришлось поворачивать в пригороды, где с трудом удалось найти к часу ночи приличный постоялый двор. Наш путь приближался к завершению.

Уже после мне стало известно, что по случаю смерти Елизаветы Петровны, в городе резко активизировались бандиты всех мастей. И введение комендантского часа, вкупе с перекрытием пикетами солдат наиболее криминальных районов города должен был хоть как-то исправить обстановку в Столице.

Русский офицер Семёнов взял на себя миссию по извещению соответствующих инстанций о нашем приезде. С ним и его офицерами от меня направился тайша Тагир с парой своих 'орлов'. Сейчас их путь лежал в специальную Особую экспедицию по калмыцким делам, которая ведала всеми взаимоотношениями между сюзереном — Империей и ее вассалом — Калмыцким ханством. Что это за такая Экспедиция до обстоятельного разговора с Тагиром у меня не было ни малейшего представления. В школе о таком даже не заикались! Теперь же мне было кое-что известно, хотя я и не находил каких-либо аналогий из своего прошлого. Так вот, о нашем прибытии в столицу первым делом следовало известить эту самую Экспедицию. Дальше в дело вступала бюрократическая машина государства. Различные извещения о прибытии, согласования дат и времени аудиенций, очереди в ведомствах и коллегиях, уведомления заинтересованных сторон — все это лежало на плечах чиновников Экспедиции. В сложной структуре государственного аппарата Империи, такое отдельное ведомство было единственным и уникальным явлением. В его распоряжении была собственная казна, через которую проходили как финансы, так и материальные ценности. Собственные вооруженные силы, числом свыше батальона пехоты, расквартированного в крепости Ставрополь-на-Волге. И конечно же, собственная агентурная сеть, состоящая как из обычных доносчиков, так и из агентов влияния внутри Ханства.

Главой Экспедиции на сегодняшний день являлся князь Кирсанов. Очень интересная личность, на мой взгляд. По словам того же Тагира, Его Светлость, Иван Матвеевич Кирсанов, был уже третьим из рода Кирсановых, занимающих эту должность. До него ведомство возглавляли его ныне покойные отец, Матвей Константинович, и дед, Константин Александрович. Так вот, занимая столь выгодный пост в течение нескольких поколений, Кирсановы сколотили приличное состояние. Это было следствием взаимовыгодного сотрудничества. Кирсановы поддерживали Дондуковых в столице перед императрицей, не давая царской администрации сделать ставку на кого-либо другого. В обмен на это, моя семья исправно 'благодарила' главу Экспедиции. Вот такой вот своеобразный симбиоз двух семейств.

Для меня было большой неожиданностью, когда на следующий день после ночевки в пригороде Санкт — Петербурга, мы все переехали в городской особняк. Он принадлежал Экспедиции и был специально выстроен для временного размещения в столице подобных делегаций. При проезде по улицам города я не отлипал от быстро запотевающего окошка кареты. Пригород представлял из себя довольно ветхие строения за высокими заборами. Никакой покраски, лишь потемневшее от времени дерево. И редкие прохожие, закутанные в теплую крестьянскую верхнюю одежду. Дальше, все чаще стали попадаться двух и трехэтажные жилые дома, тоже, из дерева. Видимо, это было жилье среднего достатка горожан, составлявших основную его массу. Заборы практически исчезли, чаще стали попадаться прохожие. Здесь уже преобладала одежда по моде восемнадцатого века. Забавные треугольные шляпы и мешковатые накидки у мужчин, меховые шапки и длиннополые платья у женщин. Наш особняк располагался как раз в одном из таких районов. В отличие от соседей по улице, его скрывала высоченная крепкая ограда с массивными воротами. Внутри нас ждало обширное подворье, на котором с легкостью расположился весь наш отряд. Подоспевшая прислуга показала выделенным на хозяйство воинам стойла для коней и большой амбар с сеновалом. Меня же, первым делом препроводили в покои для важных постояльцев. Да, шел я сам, при помощи все тех же ходуль. Комната так же, как и в имении поляка, была обставлена по минимуму: широкая двуспальная кровать, искусно выделанный стол с парой лавок и два больших, вместительных шкафа. Совмещенной комнаты для прислуги здесь не было, а потому, мой 'детский сад', вместе с двумя телохранителями заселились в соседнюю, расположенную прямо напротив. Дежурили Алтан и Бамбар попеременно у входа, оберегая меня от возможной опасности. Здесь, в столице урусов, никто из моих людей почему-то не чувствовал себя полностью защищенным.

Сундучок с драгоценными дарами наследнику стоял тут же, в комнате, всем своим видом напоминая о предстоящей мне здесь миссии. Было страшно и интересно одновременно встретиться лицом к лицу с правителем одного из сильнейших государств мира. За время пути я успел о многом подумать, оценить, на ум пришли необычные мысли по поводу своего будущего. И будущего Ханства, конечно же.

Первые гости прибыли буквально сразу же, не успели еще даже мы обжиться во временном пристанище. Хорошо хоть на постоялом дворе мне удалось помыться и сменить поизносившуюся дорожную одежду на роскошный национальный наряд. Этого требовал церемониал. Я как раз вышел лично проверить, как разместились мои воины в бараке на подворье, когда к воротам подъехала кавалькада всадников. Прибыли наши 'послы'. Сдав поводья коней воинам, дежурившим у ворот, Семенов и Тагир направились сразу же в мою сторону. Так и не совершив задуманного, мне пришлось тут же вникать в суть вестей, что принесли эти двое. А дело и правда не терпело отлагательств, потому как нас намеревался посетить сам российский самодержец, пусть пока и не коронованный.

Удобно расположившись на жестком прообразе дивана в довольно обширной гостиной нашего особняка, я внимательно слушал и следил за обсуждением предстоящего нам приема столь важной персоны. Семенов и Тагир были явно обескуражены этим событием и гадали о его причинах. Оказывается, при посещении Экспедиции им посчастливилось вызнать кое-какие слухи, витавшие в тех стенах. И слухи эти отнюдь не радовали. Поговаривали о скором возможном упразднении Экспедиции и передачи всех дел из Санкт — Петербурга в Астрахань, в канцелярию губернатора. И якобы это инициатива САМОГО, многозначительно показывали доброхоты при этом указательным пальцем вверх. Так что, при таких раскладах, в самой Экспедиции люди пребывали в унынии, мало кому хочется расставаться со столь непыльной работой.

Догадки же двух моих 'послов' были самыми разными и очень даже для меня интересными. Например, о том, что за последнее время к нашему Петру Федоровичу из-за границы стеклась уйма родственников немецкого происхождения. И практически все они требовали себе высокие посты и чины, порой, абсолютно не имея никаких специальных навыков и знаний к той работе, на которую претендовали. А уж беды от таких некомпетентных родственников самодержца уже стали то тут, то там проявляться с завидной регулярностью. Здесь оба сходились в нелюбви к немцам, поскольку видели на прошедшей войне своими глазами, на что те способны, а уж в чужой-то стране и подавно! Тут Семенов наверное наконец вспомнил, что тайша Тагир и сам не является коренным жителем Российской империи, и смущенно перевел обсуждение на другую тему. Другой догадкой была возможная скорая война на южных рубежах. С недавних пор среди русского офицерства, по словам все того же Семенова, стала активно обсуждаться идея присоединения Крымского ханства к Империи. Практически никто из боевых офицеров, воевавших в Пруссии, не сомневался в успехе следующей войны с Османской империей. С начала петровских реформ русская армия окрепла как никогда и сейчас готова к боевым действиям и завоевательным походам. Однако, обсудить возможную будущую кампанию против османов Петр скорее послал бы князя Трубецкого, Никиту Юрьевича, как президента военной коллегии, с парой — тройкой сведущих генералов.

'А вот это уже интересно! Что же могло произойти такого, что практически всесильному Петру понадобилось лично встретиться? Интересно и страшно одновременно. А вдруг что-то пойдет не так?...'

Окончательно утонуть в сомнениях и внутренних вопросах мне не дал шум и лошадиное ржание около ворот. Судя по начавшейся суете, это были долгожданные гости. Привстав с насиженного места и подойдя к окну, я увидел только спешащих быстро войти во внутрь дома закутанных в мешковину незнакомцев под охраной четырех офицеров отменного роста.

— Императорские гвардейцы... — выдохнули разом русский офицер и знатный тайша.

— Повелитель, тебе лучше остаться здесь. Мы с Сергеем Евграфовичем встретим их.

— Хорошо, — только и смог я выдавить из себя.

Я волновался. Сильно. Все еще оставаясь лицом к окну, я прикрыл глаза и попытался успокоиться. Выдавать свое волнение нельзя ни в коем случае. По всему видно, что этот визит важен для Петра. Важен он и как для меня лично, так и для Ханства в целом. Смешно признавать, но я тут сейчас буду представлять Калмыцкое Ханство, которого до сих пор пока не видел и не знаю. Но если судить по рассказам знакомых мне владетелей, проблем у нас впереди много. Переключившись со своих переживаний на другие мысли, я поймал себя на том, что сердце уже успокоилось и не так бешено стучит, как совсем недавно.

'Да, теперь только осталось сделать 'морду кирпичом', как говаривала моя бабушка, и хотя бы поначалу имитировать спокойствие'.

— Прошу, Ваше Величество, сюда, располагайтесь, — тайша Тагир, на правах встречающего, был само благодушие к пожаловавшим гостям.

— Благодарю! Господа... — человечек с полностью замотанной шарфом головой, указал рукой спутникам рассаживаться, избавляясь при этом от импровизированной маскировки, — Как я уже просил, без лишних церемоний, господа...

Сказано это было на довольно неплохом русском языке, и лишь небольшая картавость выдавала в нем уроженца немецких земель. Однако, после непродолжительной перестрелки взглядами, пора было приступать к переговорам. Петр застолбил за собой кресло напротив меня, однако садиться, как и все, не торопился, все же официального преставления сторон пока еще не было. Его свита также не присаживалась, обозначив лишь, что займут диван по правую руку от наследника. Мои заняли оставшийся диван слева от Петра, оставив таким образом для меня последнее свободное место — точно такое же кресло, что и у будущего Императора России.

Первым взял слово глава Особой Экспедиции по калмыцким делам, князь Кирсанов. Сам я его видел впервые, однако, настоящий Хан Убаши его неплохо знал.

— Господа, — легким полупоклоном князь обозначил всем находившимся в гостиной свое почтение, — все мы здесь заочно знакомы друг с другом, однако, никогда прежде в таком составе не собирались. Поэтому, позвольте мне взять на себя честь представить находящихся здесь лиц. Ваше Величество, позвольте официально представить Вам Его Светлость, Убаши Дондукова, наместника Ханства Калмыцкого. Ваша Светлость, в свою очередь, позвольте представить Вам Его Величество, Петра Федоровича, Императора и Самодержца Российского...

Легкий кивок с моей стороны был принят Петром и его спутниками с легким недоумением. Однако, ответный кивок не заставил себя ждать, Император довольно быстро сориентировался, приняв мысленно какие-то свои решения. Окинув равнодушным взглядом Семенова и Тагира, Петр уставился на меня. Видимо своей выходкой я нарушил какой-то местный регламент или даже церемонию по незнанию обстановки. Хотя, из-за скорости событий мне и в голову не пришло посоветоваться с тайшой Тагиром насчет своих действий при встрече. В фильмах обычно перед царями падали на колени или стояли навытяжку. Но это относится к низшим сословиям. Мы же с Петром вроде как равные, вон, в документе даже 'младшим братом' назвал.

Между тем, Кирсанов продолжал, обращаясь уже ко всем:

— Также, хочу представить Вам Его Сиятельство графа Воронцова Михаила Илларионовича, канцлера Российской Империи, а также президента Коллегии Иностранных Дел, и Его Светлость князя Трубецкого Никиту Юрьевича, президента Военной Коллегии.

Называемые при упоминании их титулов и должностей также ограничивались легкими кивками всем сразу. Спутники Императора были отнюдь не молодыми, степенными и ощущающими собственную значимость людьми. С моей же стороны были молодые люди с горящими глазами.

— А это представитель молодого поколения калмыцких владетелей тайша Тагир Кондуков. И один из наших славных офицеров, премьер — майор Семенов Сергей Евграфович. Откомандирован ко двору Его Светлости, наместника Убаши.

Итак, знакомство всех со всеми состоялось, и все присутствующие заняли свои места. Спутники Петра Федоровича, прямо таки долгожданно плюхнулись на диван, годы уже были не те, чтобы вести беседы стоя. Тем более, что разговор предстоял долгий и не простой. Сам император был значительно моложе, на мой взгляд, ему было от двадцати до двадцати пяти лет, не больше. Его Величество присел на облюбованное им кресло столь величественно, будто долго тренировался только одному этому действию. Осанка потрясающая! На ум пришли только парадные кремлевские солдаты с их безукоризненной выправкой, виденные мной однажды в юности прошлой жизни. Кстати, все гости были без тех смешных париков, которые я ожидал увидеть на жителях столицы Империи. Расселась на места и наша сторона. Пока образовалась небольшая пауза, Тагир быстро подозвал и о чем-то проинструктировал воина стражи. Затем, перехватывая инициативу у князя Кирсанова, мой тайша заговорил на неплохом русском языке.

— Ваше Величество, от лица Калмыцкого Хана Убаши мы рады приветствовать Вас! — при упоминании слова 'Хан' практически все гости недовольно поморщились, однако Петр никак на это не отреагировал, а потому и остальные промолчали, — Также, позвольте принести Вам лично соболезнования от Хана Убаши и меня. Безвременная кончина Ее императорского Величества Елизаветы Петровны очень сильно нас всех опечалила...

Тут Тагир довольно низко поклонился, обозначая одновременно и скорбь по усопшей, и свое почтение к наследнику трона. В это же время двое моих личных охранников внесли и поставили посреди гостиной тот самый сундучок с драгоценностями. С натянутыми на лица масками безразличия, Алтан и Бамбар тихонько удалились. Гости, конечно же, все свое внимание сконцентрировали на сундучке. Тут и без слов все было понятно, внутри нечто ценное и это подарок наследнику.

'Тааак, если он сейчас собирается подношение делать, то мне, наверное, стоит тоже подняться? Вот же гад, почему не сказал, что надо делать и говорить? Неужто Тагир все еще меня испытывает? Ладно, будем пока плыть по течению, авось прорвемся!'

Прежде чем продолжить свою речь, молодой тайша приблизился ко мне и шепотом запретил сейчас вставать. Этот шаг вывел бы меня в глазах наших гостей из разряда 'условно зависимых' лидеров в разряд 'покорных вассалов'. Сказал он это на калмыцком языке, поэтому можно было не опасаться быть понятыми. Ни Семенов, уже давно вращавшийся среди наших, ни даже князь Кирсанов, потомок перешедших на царскую службу калмыцких владетелей, не смогли ничего разобрать и понять. Мне оставалось лишь улыбаться и наблюдать разворачивающееся действо. Как только Тагир приоткрыл крышку, и содержимое сундучка заиграло бликами проникающего в комнату солнца, глаза всех гостей тут же заблестели. Даже Петр не удержался и чуть подался вперед, дабы лучше разглядеть дары, что ему преподнесли. Сказать по правде, на меня этот сундучок не производил большого впечатления, в фильмах я привык видеть и много больше. Но именно как презент наследнику трона он подходил как нельзя лучше.

— Благодарю Вас, наместник ммм... Убаши, тайша эээ... Тагир, — было видно, что немчик с трудом освоил русский язык, но вот произнести калмыцкие имена пока непосильная тягость для него, — Вижу, что семь долгих лет войны не прошли для вас в пустую?

Итак, предварительное знакомство и начало переговорам было положено. От гостей в дело вступил наследник, а потому, Тагир скромно отступил и присел на диван к офицеру Семенову. Это был не его ранг, дальше мое дело. Я это понял по довольно красноречивым движениям глазами моего тайши. Не укрылось это и от троицы пенсионеров напротив, у них появились снисходительные улыбки на лицах. Еще бы, мне ведь от силы лет семнадцать-восемнадцать, и тут я младше всех присутствующих.

— Да, Ваше Величество, мои люди довольны. Битв за это время было много, добычи мы взяли достаточно.

Улыбки с лиц аристократических пенсионеров слетели мгновенно. Перед ними сидел молодой предводитель вассального варварского народа, который смел не только говорить с ними на одном языке, но и держать себя на равных с будущим Императором Российской Империи. Да это возмутительно! Куда смотрит Экспедиция! Что Воронцов, что Трубецкой бросили по паре испепеляющих взглядов в Кирсанова, прежде чем нацепили маски дружелюбия.

— Знаю-знаю, король Фридрих недавно в письме обмолвился о Вас, наместник, и ваших людях. Очень жалуется на вас, просит отозвать от армии и распустить по домам 'азиатских варваров'. Пишет, что чините вы со своими людишками непотребства и сеете всюду запустение...

— Даже и не знаю что сказать...

— Ничего и не надо говорить, наместник, МЫ все знаем... На днях граф Шувалов (Начальник Канцелярии тайных розыскных дел) докладывал мне о делишках графа Бутурлина и его семейства в Пруссии.

Для меня обе эти фамилии ровным счетом ничего не значили, однако, Тагир здорово забеспокоился. Плюс к тому, разговор зашел про какие-то делишки графа Бутурлина. Я и знать не знаю ни о каких делишках, а вот мой тайша явно в курсе дел.

— Можете ничего не говорить. Дело это прошлое, назад ничего не воротишь уже... Однако, в державе, что досталась мне от тетушки, есть большие проблемы. И одну из них вы можете помочь мне решить, наместник.

Переглянувшись с моим тайшой и не получив от него каких-либо знаков, я решил, что надо послушать дальше. Тут могло пахнуть большими государственными делами. Интересно и страшно одновременно.

— Вижу, у вас пока есть сомнения. Хочу вас успокоить, предложение выгодно и вам и нам...

Не дожидаясь ответа, Петр щелкнул пальцами и пара офицеров его сопровождения, что оставалась до того в коридоре, вошла в гостиную. Один из них вынул из простой армейской полевой сумки пару листов бумаги. Взяв их в руки и бегло пробежав глазами, Петр продолжил свою мысль:

— Нам нужно, чтобы вы разорили Малые Ногаи...

'Вот блин, грязную работенку похоже предлагает 'немчик'. В мое время ногайцы — это настолько малый народ, что своего региона у них не было. А значит, их кто-то к тому времени сильно проредил...'

Не успел я начать мысленно паниковать, как ко мне пришел на помощь Тагир. Я без него совсем пока никуда.

— Что скажешь, Тагир? Мы способны на это?

— Ммм, даже не знаю как сказать, Повелитель. Очень много проблем, которые могут нам помешать. Шансы есть и не плохие, особенно после удачного завершения прошедшей войны урусов. Надо послушать их предложение до конца, там и подумаем.

— Хорошо, послушаем, — сказал я своему тайше, и повернувшись к Петру, ответил уже ему, — Это все, Ваше Величество?

— Эээ, нет, не все. Нам нужно не просто разорить их, нужно уничтожить, выкорчевать эту заразу с земель по Кубани. Полон разделим так: нам нужно десять тысяч семей с чадами и домочадцами, остальные по вашему разумению. Скотину пополам. На рухлядь, взятую в походе претензий не имеем.

Я сидел и никак не мог понять услышанного. Только что мне предложили совершить разбойное нападение на соседнее государственное образование в особо крупных размерах, совершить массовые убийства, попутно занимаясь мародерством. Далее меня призывали заняться работорговлей в тех же особо крупных размерах, счет должен пойти на десятки тысяч человек. И это все под покровительством государства.

'Тааак, надо собраться! Это не двадцать первый век, а восемнадцатый. Тут никто не слышал о правах человека, о неприкосновенности жизни, собственности и т.д. Вот понадобилось ему зачем-то рабов себе добыть, нас к этому делу привлек. И похоже, дело может выгореть, вон как у Тагира глаза бегают, все варианты просчитывает. Эээх, дикое время... и простое. Тут пока еще все называют своими именами. Убить так убить. Раб так раб. Я совсем забыл, что в моем времени все было почти что также. Были рабы, опутанные кредитными долгами, словно цепями. Убийства назывались миротворческими операциями или революциями против тиранов. Везде одно и то же...'

Видя мое временное оцепенение, Петр понял его по-своему и поспешил озвучить некоторые 'бонусы'. Они явно были призваны окончательно склонить меня к принятию 'правильного' решения.

— Предвидя возможные осложнения в охране и перевозке полона, и для поддержки в походе Военная Коллегия может выделить наместнику Убаши... Никита Юрьевич, что скажете? — окликнул Петр заскучавшего князя Трубецкого.

— Эээ, я предполагаю, что можно выделить не более пяти — шести эскадронов драгун, Ваше Величество... Это максимум, что может выделить Военная Коллегия. Больше уже потребует дополнительного изыскания средств...

— Что ж, думаю, что наместнику этого будет достаточно? — Петр выказывал крайнее ко мне расположение.

'Это явно вопрос, который не требует ответа. Отказываться нам не с руки, имею я представление о возможностях различных специальных ведомств. Да и не владею я пока ситуацией в должной мере. Что еще меня ждет по приезде в родные края? Так уж лучше пока иметь за собой 'Большого брата', который и помочь иногда может. Вон, даже регулярные части отдают в распоряжение, лишь только сделай что просят. Хотя нет, не просят, а требуют. Вежливо, но требуют'.

— Да, этого достаточно.

— Вот и замечательно! А меня некоторые отговаривали иметь с вами дело, наместник. Дескать, вы молодой и строптивый. Но, теперь я составил свое мнение и я рад, что не ошибся в вас. Да, совсем забыл предупредить, ногаи должны быть разгромлены до лета будущего года. Это жизненно необходимо, — акцент на последней фразе можно было понять лишь как приказ к немедленным действиям.

— Никита Юрьевич, Иван Матвеевич, подготовьте все необходимые рескрипты и ордера в Астрахань и Ставрополь-на-Волге. Пусть выделят необходимые припасы наместнику. Михаил Илларионович, на вас посольские вопросы, крымский Хан не должен успеть пожаловаться в Стамбул. Мы с вами это уже обговаривали, я надеюсь на вас, господа! Нас ждут великие свершения!

— Будет исполнено, Ваше Величество! — бодро в один голос отрапортовала троица сопровождающих Петра.

— Ваше Величество, вы просили напомнить про джунгар...

— Точно! Благодарю вас, Иван Матвеевич. Так вот, по поводу джунгар... Ваших соплеменников, как мне рассказали. По сведениям графа Шувалова, у дружественных нам киргиз-кайсацких владетелей находится до четырех тысяч семей беглых джунгар. У наших сибирских воевод также содержатся на учете до тысячи семей. И здесь мы готовы содействовать вашему воссоединению. Не просто так разумеется, расходы на выкуп, содержание и доставку будут учтены. Пока же точных сумм нет, Канцелярия занимается этим.

'И что прикажете делать? Кто это такие догадаться не трудно, и через столетия потомки будут помнить про джунгар. Это и правда родственный нам народ, который на протяжении более сотни лет сражался с Китаем. Иногда удачно, иногда не очень, но в конечном счете проиграл и был практически уничтожен. Я просто не могу оставить их на произвол судьбы, раз уж собираюсь переиграть историю'.

— Ваше Величество, мы выкупим всех до единого.

— Хорошо, как только моя Канцелярия даст ответ, курьер прибудет к вам. Пожалуй, это все, что нас интересовало, наместник... Далее, все дела с вами от нашего имени будут вести мои приближенные, — кивок в сторону троицы обличенных властью пенсионеров, — Я же лично жду от вас победы, наместник Убаши. От вашей миссии очень много зависит...

Петр встал. За ним, словно молодые сорванцы, повскакивали со своих мест и его спутники. Неторопливо оглядев стоящий посередине сундучок, он щелкнул пальцами, подзывая своих гвардейцев. Два молодца тут же выросли около него и споро утащили подарок наружу, в ожидающий пассажиров транспорт.

— Жду вас с победой, наместник.

Без лишних прощаний, будущий Император повернулся и двинулся к выходу. За ним тут же поспешили остальные, лишь чуть задержавшись, чтобы ответить мне на все тот же молчаливый знак внимания. Я ограничился легким поклоном вслед удаляющемуся Петру, его свита также ответила мне. Все трое. При виде этого Тагир даже не смог скрыть своего удивления. Они же с офицером Семеновым тоже поднялись, дабы проводить высокопоставленных гостей. Оставшись в гостиной один, я наконец вдохнул полной грудью и тихонько улыбнулся.

'Первый экзамен сдан! Не верится даже, что все прошло так удачно для меня. Ведь я наверняка нарушил какие-то церемонии своим молчанием? Да и кивал я не от осознания собственной важности, просто забыл все на свете от нахлынувшего страха, признаю'.

Рухнув в кресло, я мысленно поблагодарил высшие силы за благосклонность ко мне в этом отдельно взятом случае. Мне просто-напросто повезло...

На следующий день моя пытка должна была продолжиться, но этого не произошло. Официальное приглашение на устраиваемый графом Воронцовым Святочный бал нами был отклонен со всеми возможными отмазками. После личной аудиенции с новоиспеченным Императором, тайша Тагир посоветовал мне временно закончить на этом контакты со столичными вельможами. Следовало лучше подготовиться, так как его надежды на возвращение ко мне памяти практически исчезли. А потому, всех нас ждал скорейший путь на юг, в родные кочевья. К тому же, полученное от Петра Федоровича задание требовало скорейшего исполнения.

На всевозможные приготовления в путь потребовалось двое суток. За это время отдохнули и впрок выспались как люди, так и наши четвероногие средства передвижения, лошади. Кстати говоря, оказалось, что мою карету тянет пара голштинских жеребцов гнедой масти (коричневый цвет). По местным меркам и судя по словам практически незаменимого Семенова, на них можно выменять от десятка до сотни крепостных, в зависимости от места торга и качества 'людского товара'. Но об этом животрепещущем вопросе я узнал несколько позже, при проезде густозаселенной московской губернии. Воины моей свиты гордо восседали на отборных жеребцах уже нашей, калмыцкой породы, Тагир ее так мне и назвал 'калмыцкая'. Оказывается, что по этому поводу в прошлом даже было всеобщее обсуждение на очередном Съезде нашей знати. Тогда как раз русское правительство закупало для своих нужд большое количество скота и для отчетности требовалось официально и законодательно закрепить данную породу лошадей одним названием. Наши были чуть ниже ростом, но заметно мускулистее и выносливее. Такие подробности я начал замечать только недавно, а до того не видел никакой разницы. Наверное, осваиваюсь...

Офицеры же Семенова и он сам, как официальные представители русского командования при моих отрядах, к проходившим на их глазах 'небольшим' грабежам на территории Пруссии не присоединялись. А потому и не обзавелись особо ценными трофеями в виде хотя бы породистого рысака. Их полукровки были самыми обычными и распространенными сейчас лошадьми, однако, со своими функциями неплохо справлялись и не сильно отставали от основы нашего каравана. Да, именно каравана, поскольку теперь наши офицеры обзавелись парой подчиненных и пересели с холодных седел в теплое нутро кибитки на полозьях. Такую же, только побольше, приобрели и мне, продав на рынке трофейную карету. Очень жаль, но она уже не защищала от усилившихся морозов. Дополнительным попутчиком к нам прибавился полковник от артиллерии Панин, отрекомендованный как родственник знакомого теперь нам князя и президента Военной Коллегии Никиты Юрьевича Трубецкого. И едет сей достопочтенный муж на Царицынскую сторожевую линию, принимать командование. Полезное знакомство, ничего не скажешь...

Тайша Тагир, как только услышал про назначение этого Панина, так чуть ли не сразу закатил мне лекцию на пару часов про эту линию и ее значение для нашего Ханства. Теперь он сделал выводы из нашей встречи с Петром и старался заранее хоть немного, но дать мне представление о происходящем вокруг. Так вот, Царицынская линия, по его словам, представляет из себя уже не столько оборонительный рубеж с войсками, сколько окраинную стражу, больше занимающуюся отловом и возвратом беглых крепостных. Само-собой у казачков на линии не густо с жалованием и Ханство давно имеет весьма тесные связи с местным начальством. Потихоньку идет купля-продажа казенного оружия и пороха, и кое-что еще по мелочи. В общем, у нас с 'линейными' добрососедские отношения, перестрелок или погонь со смертоубийством уже лет двадцать не было. И это просто замечательно, что судьба свела нас со столь ценным человеком. Налаживать с ним контакт будем уже не с пустого места.

Итак, столицу Российской Империи мы покидали ранним утром тридцатого декабря. Город во всю готовился к празднованию Нового Года, по заведенной Петром Первым традиции. Никаких намеков на траур в связи с кончиной Елизаветы Петровны не наблюдалось, и это несколько подрывало мое отношение к наследнику престола. Хотя, я еще не достаточно освоился здесь, чтобы оценивать кого-то. Разберемся.

Признаться, столько снега я давно уже не видел. Здесь климат все еще суровый, даже в Петербурге, прибрежном городе сугробы с человеческий рост. Это хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что зимы тут пока настоящие, с метелями, буранами и большим количеством снега. В такую погоду не до войны, неудивительно, что войска выводят на зимние квартиры. Это надо будет запомнить, нам еще много воевать. Плохо это в том плане, что приличный отрезок времени буквально выпадает из активной жизни. Вот тут надо будет подумать как использовать зимний период в других направлениях своей деятельности. Разберусь на месте, а пока придется подстраиваться под существующую систему Ханства, ведь по сути, там у нас еще племенная система. Правит кучка самостоятельных князьков-нойонов, которые даже по призыву Хана на войну в Пруссию со мной не отправились, откупились и все. Для меня это странно и непонятно. Пока.

Таким караваном с неспешной скоростью мы за трое суток добрались до Новгорода Великого. Само собой, со всеми полагающимися остановками для ночевки, отдыха как взрослых, так и малышни, что всегда рядом со мной. Гостиные дворы или почтовые станции, на худой конец, были нам пристанищем. Далее, наш путь лежал на Вышний Волочек с общим направлением на Тверь. Добрались примерно за неделю, я даже успел привыкнуть к дороге. Санный путь был уже отлично укатан и наш караван летел вперед, практически без препятствий. Только лишь однажды случилось нечто запоминающееся. Уже в самой Твери, на одной из главных площадей мы наткнулись на торжище крепостных. Там прямо в центре была установлена добротная платформа, на которую выводили по одному продаваемых крепостных и в красках описывали их достоинства. В фильмах обычно подобным образом продавали негров-рабов, со всевозможным рекламированием своего 'товара'.

— Обратите внимание, дамы и господа! Дворовая девка Маринка, семнадцати лет отроду. С малолетства была взята в дом в услужение к княгине Лисицыной, так что будет отличной служанкой любому достойному! Обучена кухарским премудростям, сервировке барского стола и даже грамоте, господа! Не упустите редкий шанс приобрести столь обученную прислугу! Всего сто рублей и Маринка ваша, господа! Есть желающие?

Зазывала всячески старался как можно лучше расхвалить свой 'товар', описывал чуть ли не безграничные выгоды покупателю этой крепостной, лишь бы кто-нибудь ее купил. Увидев наш остановившийся караван, он прибавил громкости голоса, дабы привлечь внимание. Но этого и не было нужно. Не сговариваясь, полковник и я практически одновременно остановили свои кибитки и вышли наружу. Мне было интересно, а вот наш попутчик явно озаботился покупкой себе крепостного. Увидев меня, Николай Иванович подошел и поинтересовался:

— Неужели Ваша Светлость решили приобрести себе русских крепостных?

— Пока не думал об этом, господин полковник. Вот, уважаемый Тагир меня всячески отговаривает, наши 'старики' не поймут...

— Так, у Вас выходит тоже конфликт поколений? Не думал, право, что в Ханстве кипят такие страсти. Признаться, я о своем новом месте службы практически ничего не знаю, лишь крохи по слухам от бывших сослуживцев. Теперь же, познакомившись с Вашей Светлостью, я намерен как можно больше узнать о наших южных соседях и союзниках...

— Будем только рады, Николай Иванович. Я вижу в наших добрососедских отношениях лишь только благо как для России, так и для Ханства.

— Истину говорите, Ваша Светлость, истину! Для того я и поставлен на это место, дабы еще больше улучшить наши с Вами отношения.

'Ага, только мне-то не надо лапшу вешать на уши. Улучшать он поставлен, как бы не так... Ну да ладно, кажется, первый мой заход вышел удачным. Будем и дальше играть 'младшего брата', а там посмотрим как ситуация повернется. А пока надо как следует обжиться, освоиться тут, раз уж занесло...'

Между тем, к нам присоединились и господа офицеры во главе с неизменным премьер-майором Семеновым, решившие, видимо, размять затекшие за время пути ноги. Вместе мы приблизились к платформе, на которой уже завершалась сделка купли-продажи той молодой крепостной. Некая уже не молодая особа в шикарной меховой шубе с двумя крепкими подручными расплачивалась с продавцом за свою покупку. Увесистый мешочек с позвякивающим содержимым перекочевал в руки продавца в обмен на небольшую бумажку, своего рода документ-чек, подтверждающий продажу одной крепостной души. Для меня все это действо было омерзительным, но довольно привычным. Там, откуда я сюда попал, было отнюдь не лучше.

Вот, продавец вывел новый лот для продажи, это была целая семья: мужчина был кучером, а женщина кухаркой и немного швеей. Оба были еще не стары, здоровьем не обижены, но без детей. Покупателей на них сперва не нашлось.

— Пожалуй, куплю. Хотел по приезде в Царицын присмотреть себе прислугу, но раз уж подвернулся случай...

Вот так легко наш попутчик, полковник Панин стал обладателем двух душ крепостных, кстати, в дополнение к своим трем сотням, проживавшим где-то в Вологодской губернии.

Следующим и последним на сегодня продаваемым стал уже не молодой швед в износившемся и потерявшем прежний цвет мундире. Эхо войны со скандинавами. Выглядел швед чумазым и обросшим, что в купе с его возрастом не добавляло ему покупательской привлекательности. Представили его как крепкого и послушного работника и носителя иностранного европейского языка, больше ничем другим продавец похвалить его не мог. И стоил старый вояка всего пятьдесят рублей.

— Уважаемый Тагир, нам надо его купить.

Сказал я это ничуть не скрываясь, так что на меня уставились абсолютно все рядом стоящие. И господа офицеры, и полковник, и даже мой незаменимый тайша. Как оказалось, причин тому было несколько. Первым было непонимание Тагира: зачем вообще тратить деньги на старого крепостного, от которого пользы почти нет. Другое, общее: всем кроме пока что меня было известно, что в Империи существует правило, по которому запрещено продавать крепостных лицам инородческого происхождения. Пусть даже и подданному этой Империи, вроде нас с Тагиром. Другими словами, я не мог купить здесь себе никого, пусть даже у меня и имелись для этого средства, закон был против.

Первым ожил премьер-майор Семенов:

— Кхм, прошу прощения, Ваша Светлость, но я могу Вам с этим помочь. Я его куплю... а потом... потом подарю его Вам. Вот на Новый Год хотя бы... Хоть он уже и прошел...

'А ведь и правда, Новый Год прошел, даже Рождество... Эх, такие праздники в пути пропали! А Семенов похоже решил тоже наладить отношения. Интересно, это его желание или приказ питерского начальства?'

— Так и быть, господин майор, дарите.

— Кхм, премьер-майор, Ваша Светлость... Сейчас организуем!

С этими словами он направился прямиком к продавцу, где после недлительной торговли и осмотра 'товара', сделка была совершена. Семенов сбавил цену на шведа с первоначальных пятидесяти до сорока двух рублей серебром, тайша Тагир был очень поражен этим.

По виду полковника Панина и остальных молодых офицеров из команды Семенова, им было очень интересно зачем же мне старый швед. Признаться честно, мне и самому это не до конца было понятно. Захотелось вот. Тайша Тагир чуть позже поведал мне о том, что за прошедшую войну с Пруссией, нами были отправлены домой не только караваны воинских трофеев, но и ценные для нас пленные. Точного списка он предоставить конечно же не мог, но там точно были некоторые мастера как военного дела, так и сугубо гражданского. Делалось это конечно же тайно, русское правительство старалось ограничивать развитие подвластных им окраин. Тем же самым, кстати, промышляли и казаки Федора Ивановича Краснощекова, походного атамана донских казаков. Так однажды, например, при разграблении окраин Берлина, воины моего нойона Эрдема завязали с казаками перестрелку из-за пленных мастеров литейного цеха. Тогда, правда, все обошлось, десятерых немцев просто поделили пополам и разошлись.

После суточного отдыха в Твери и подготовке к дальней дороге новых попутчиков, караван вновь тронулся. Очередные трое суток и мы в Первопрестольной. Кстати говоря, при подъезде к городу, мы попали в самую настоящую пробку, затор на дороге. Всему виной были опрокинувшиеся сани с ягодами в бочках. И теперь эти ягоды рассыпались поперек проезжей части и вместе с поломанными санями и раскиданными бочками мешали движению. Умники конечно же нашли объездной путь, благо, дорога была не на возвышенности и объехать место аварии не составляло особого труда. Въезжать в сам город у нас не было намерения, а потому, обогнув Москву по объездной дороге, на ночлег мы остановились в пригородном гостином дворе. Дальше нас ждал Астраханский тракт, самый скучный отрезок пути, во время которого ничего примечательного вообще не происходило. Десять дней до Тамбова и двенадцать до Царицына. Однако, и это время я использовал с пользой, Тагир готовил меня к встрече с верхушкой калмыцкой знати. С одной стороны, явных претендентов на мой трон не было, союз кланов вокруг моей семьи это жестко контролировал. С другой же, ханская власть отнюдь не предполагала полного подчинения мне со стороны других владетелей. У них имелись свои земли, свои люди, и даже свои вооруженные силы. В процентном соотношении это выглядело так: моя семья держала за собой сорок процентов всего населения, родственные и подконтрольные нам кланы добавляли к этому еще двадцать. Остальные сорок процентов делили между собой рода самостоятельных владетелей, вернувшихся отщепенцев, подконтрольных буддистскому духовенству и прежде покоренных караногайцев. И таких неподконтрольных было много. Само собой, это не могло так дальше продолжаться. Главы дружественных нам кланов ждали от меня решительных шагов в этом вопросе ввиду усилившегося на нас напора русского правительства.

Между тем, мы добрались до Царицына. Конечно, это был не тот, запомнившийся мне город-миллионник Волгоград. При виде деревянных стен крепости, кое-где даже разобранных, я вообще растерялся.

'Это еще что такое??? Я думал, что тут настоящий форпост Империи на юге, а что вижу? Ребятки совсем расслабились без опасности. Стена у них разобрана и не восстановлена до конца, ров не углублен. Все работы брошены и явно забыты, а теперь еще и занесены снегом аж с горкой. Тагир говорил, что тут давно уже никто не шалит, ногайцы сюда не доходят, нашим запрещено, дабы не портить отношения'

Офицеры конечно же тоже заметили не порядок с оборонительными сооружениями, однако, вслух распространяться не стали. Гостиного двора в Царицыне не было, для временного размещения гостей и торговцев полковник Чистяков, комендант крепости, использовал одну пустующую казарму гарнизонного батальона. Только она хоть немного могла служить этим целям, потому как других больших и пустых зданий тут не было. Сам полковник и его семья были очень рады появлению в Царицыне новых гостей, скука на окраине Империи была серьезной проблемой для всех обитателей крепости. И вот тут очень кстати оказался новый командующий войсками Царицынской сторожевой линии, полковник Панин. Провинциальный дворянин, однако, отлично осведомленный о последних столичных новостях офицер стал просто нарасхват среди скучающих военных и чиновников гарнизона. На мои попытки завязать более тесные контакты с комендантом Тагир меня отговорил, заверяя, что торговать с Чистяковым не получится, тот слишком для этого труслив, в Астрахани для этого куда больше простора.

Итак, распрощавшись с Паниным и оставив заверения в непременном гостевом визите, наш уменьшившийся караван тронулся в дальнейший путь. Практически сразу же за посадом Царицына нам открылась так называемая Царицынская цитадель. Гордое название, ничего не скажешь. На деле же цитадель представляла из себя немаленький такой деревянный форт на вершине насыпной горки с площадками для пушек. В сторону калмыцких кочевий их смотрело около десятка.

— Да старая она, наших уже никого не пугает. Вот раньше да, до пятисот солдат там обитало при полной амуниции, а сейчас едва сотня казаков. Тоже конечно сила, но все же не то...

Тайша Тагир при приближении к родным кочевьям старался как можно скорее рассказать мне обо всем подряд, как бы спешно вводя меня в курс дела, ведь на кону стояло очень многое. Тревожные времена наступают. Проезжая саму сторожевую линию, я не увидел грозных казаков, стоящих в дозоре и чутко стерегущих покой южных границ Империи. Тут царило все то же умиротворение и безразличие к происходящему. Оборонительные сооружения сторожевой линии, добротно построенные почти сорок лет назад, сейчас находились в некотором запустении, было видно, что их давно не ремонтировали. Сама линия брала свое начало прямо от насыпного вала цитадели и тянулась прямиком за горизонт и далее до самого Дона. Состояла она из такого же вала, под которым со стороны степи был вырыт некогда глубокий ров. Сейчас он конечно немного осыпался, но до сих пор был довольно труден для штурмовых операций. На самом валу располагались позиции для защитников, их прикрывал искусственный бруствер, сделанный из плетеных корзин, забитых землей. Сейчас эти корзины практически нельзя было различить и со стороны это сооружение казалось монолитом, пусть и в запущенном состоянии.

Проездом через позиции служили массивные ворота, давно уже настежь распахнутые. Был тут и черно-белый шлагбаум, некогда преграждавший путь проезжим. Сейчас он застыл в открытом состоянии и наверное даже заржавел. Остановившись около домика начальника караула, тайша Тагир и премьер-майор Семенов отнесли для регистрации наши подорожные паспорта. Никакой проверки или досмотра не было, казакам было не до тонкостей службы. Позже я узнал, что этой зимой Волжское казачье войско, что несло службу на Царицынской линии, по сути, организовало массовую забастовку ввиду долгой невыплаты им положенного жалования. Что привело к недоеданию в семьях, и в итоге к болезням и голодным смертям среди них. Это было только одно из увиденных мной позже последствий прошедшей Семилетней войны и жесткой экономии средств Казной.

Итак, мы вошли в пределы калмыцких кочевий. Сильных чувств патриотизма у меня это не вызывало, я больше боялся не справиться или как-то выдать, что со мной что-то не так. Двигались мы по правому берегу реки Волга по почтовому Астраханскому тракту. Эта дорога была уже не столь используема, но все же, наезженная в снегу колея была видна. Промежуточными пунктами наших остановок служили казачьи малые крепости Черный Яр и Енотаевская. Из них же, тайша Тагир отсылал наших воинов гонцами к калмыцким владетелям с приглашением собраться всем в Ставке Хана. Такой шаг был немного не по канонам степи, но вполне допускался. Добравшись за четыре дня до Астрахани, но не въезжая в город, мы прямиком направились в Ставку. В принципе, она была кочевой, как и сам калмыцкий народ. Однако, за прошедшие пять лет никуда не передвигалась. И главной причиной тому было болезненное состояние прежнего Хана в последние его годы. Хана звали Дондук-Даши, мой отец.

Дальнейший наш путь пролегал по так называемой Кизлярской дороге. Она проходила в прямой видимости от Каспийского моря. Вдоль дороги не было поселений казаков, Империя пока не приступала к активному заселению Юга. Не помню когда именно, но не проехав по дороге и дня пути, мы свернули в сторону и начали быстро удаляться от нее. Не успел я заметить смену направления движения, как на горизонте появилось стадо. Коровы это или лошади, издали было абсолютно не понятно, но скотины было много. Очень. Двигаясь параллельно, мне все же не удалось в подробностях разглядеть животных, они дружно спешили в уютный распадок, где можно надежно укрыться от поднявшего вдруг колючего степного зимнего ветра. Один из воинов по приказу старшего отделился и поскакал прямиком в сторону распадка, по пути активно свистя. Как после мне доложил Тагир, воин отправился переговорить с пастухом. Это было необходимо, так как калмыцкие поселения-хотоны были кочевыми и самостоятельно найти хотя бы одно без длительной разведки было сложно. Узнав, кому именно требуется помочь, пастушок, совсем молоденький парнишка, бросил все дела и помчался впереди, показывая дорогу.

Въехали в поселение практически ночью. Все наши продрогли до сосулек на носу, даже у меня в кибитке потухла внутренняя печка. Малыши, кстати, укутанные в меховые пеленки с головой, чувствовали себя довольно не плохо. Для меня это было странно, присутствовало такое ощущение, что они все понимают и стараются не мешать во время трудного пути. Даже есть просили не часто, а только когда Алтан или Бамбар просили сделать остановку для кормления малышей.

Наше появление в хотоне сначала вызвало жуткий переполох, потом старейшины навели порядок и все пришло в норму. Они же выделили нам лучшие кибитки в поселении, обогрели и предложили горячую, только что приготовленную пищу. Простую, но очень питательную. Немного позже, после ужина, я решил проверить как все разместились. Тагир увязался со мной, искренне не понимая, зачем мне это нужно. Все потому, что знать никогда себя этим не утруждала, для этого были другие люди. Я же считал себя ответственным за этих людей. Дорога как-то очень сблизила меня со всеми, с Тагиром, с воинами из охраны и даже с русскими офицерами Семенова. Такое же непонимание я встретил в глазах воинов, когда появился на пороге простецкой кибитки, куда их определили. Последними я посетил офицеров. У них тоже было все в порядке, отогрелись, поели, и даже уже приготовились ко сну. Обойдя всех, я счел свой долг выполненным и со спокойной душой отправился в выделенную мне кибитку. Которую я не сразу нашел... Помог мне найти нужную чуть отставший Тагир. Пока я обходил людей, он договорился со старостой насчет завтрашнего нашего отбытия.

Войдя к себе, я был немного удивлен. У очага стояла бадья с водой, в которой две молодые женщины купали наших малышей. Признаться, в дороге момент их гигиены я постоянно упускал из виду. Это на себя взяли попеременно два моих телохранителя. Здесь же, в поселении были женские руки, которые могли дать более подходящий уход за младенцами. И, надо сказать, после суровых мужских рук, детишки просто млели от теплой водички и веселого женского хохота. Тут пока нет специальных пеленок или памперсов, но для детей всегда найдется во что их завернуть. Помыли, обтерли, завернули, и так три раза подряд. В итоге, все трое лежат в люльке рядком с самодельными сосками-пустышками во рту. Приглядевшись, я понял, что соски были сделаны из каких-то жил или кишок, завязанных снаружи в узел. Сначала меня передернуло от такого, но, подумав, я с этим смирился, ведь не станут же местные травить таким образом детей. Наверное, это безопасно.

Сделав все дела и прибравшись, женщины удалились. При этом и у меня и у них было смущение, я не мог долгожданно распластаться на полу, а они все исподлобья тихонечко косились на меня, чуть хихикая. Не прошло и минуты, как дети провалились в сон.

'Вот теперь можно наконец-то расслабиться, последние мои подопечные проверены, пора бы позаботиться и о собственном отдыхе... Итак, по словам Тагира, уже завтра мы будем в Ставке. А значит, надо мысленно подготовиться к еще одному раунду моей легализации тут. Это будет уже не один незнакомый со мной прежним Петр, а довольно много умудренных жизнью и знавших меня прежнего людей, ввести в заблуждение которых будет чертовски сложно. И первой в этом списке стояла мать Убаши...'

На утро, наш отряд был готов к последнему рывку, финишная прямая до цели. Воины были свежи и веселы в родных местах, русские офицеры тоже не горевали, для молодых подчиненных Семенова это было сродни путешествию на край света. Тайша Тагир руководил сборами детишек, которым добрые старосты хотона надарили целый мешок разнообразных подарков. Наконец, все было готово к отъезду, все по местам, и мы тронулись. У моей кибитки были маленькие и мутные стекла в дверцах, но и через них было видно, что при приближении к Ставке, все чаще и чаще встречались табуны лошадей, отары овец, стада коров. Тагир это объяснял тем, что все владетели стараются на зиму перегнать свои стада, как можно южнее, на зимние кочевья. Эта территория простиралась примерно от реки Калаус, далее по обоим берегам реки Маныч, плавно переходя в реку Кума, вплоть до самого Каспия. Эту территорию мы контролировали и кража скота дикарями с гор была практически исключена. Хотя, бывали и исключения, но это уже отдельный разговор.

С одной небольшой остановкой на перекус, к вечеру мы все же достигли Ставки. Сказать, что я был потрясен, это ничего не сказать. На месте ожидаемого обычного хотона я встретил довольно большое поселение, которое было сродни небольшому городку будущего. Четко просматривались широкие улицы, по краям которых располагались жилища местного населения. От края поселения к центру менялись как видимый достаток хозяев, так и сами жилища. Начиная от простых кочевых кибиток с небольшим огороженным пятачком площади, заканчивая уже добротными кибитками с серьезными хозяйственными постройками, явно принадлежащими зажиточным людям. В центре поселения возвышались две постройки из деревянного бруса, смотрящиеся здесь довольно внушительно. Весть о возвращении из похода молодого Хана в Ставку принес высланный заранее вперед один из воинов. Так что, подготовиться к встрече время было у всех. При нашем приближении, на улицу вышли наверное все местные жители. И даже по зимней одежде было видно, что люди принарядились. Что характерно, здесь родители не прятали своих дочерей как в русских поселениях, а даже наверное выставляли их напоказ. Уж не с целью ли возможного замужества, не знаю. Опять же, сами девушки в большинстве своем не прятали взгляда, открыто и с интересом смотря на приехавших. Совсем забыл упомянуть, что Тагир посоветовал мне все же въехать в Ставку верхом на жеребце. Даже несмотря на возможные осложнения со здоровьем. Я его понял так, что лишние очки за мужественный вид вернувшегося воина еще пригодятся нам. И недалеко от поселения пересел из теплого нутра кибитки в седло. К этому времени я чувствовал, что смогу это сделать.

Итак, проезжая по улице, я ловил на себе изучающие взгляды припадавших на одно колено жителей, моих подданных. Они не склоняли голов, одного приклоненного колена было достаточно для выражения почтения. Ликования народа конечно же не было, здесь этого и не требовалось. При приближении к центральным деревянным постройкам стало понятно, что стены у них не сплошные. Деревянным был только каркас строений, а обшит он был тем же войлоком и шкурами животных. Справа был целый ансамбль таких каркасных зданий, обшитых шкурами — ханские шатры. Слева же располагалось небольшое здание того же типа — кибитка Верховного Ламы. Правда, он сейчас отсутствовал, и навстречу мне оттуда вышла целая делегация лам с различными духовными атрибутами в руках. У одного в руках была чаша со знакомым мне тлеющим порошком с характерным запахом. Буддистские благовония. Из шатров справа показалась тоже процессия во главе с немолодой женщиной. Как я понял, это была ныне вдовствующая ханша Черень-Джал, моя здешняя мать. Лицо ее закрывала темная вуаль, по видимому, она до сих пор оплакивает усопшего мужа.

Не дожидаясь ее подхода, я спрыгнул с коня и направился к ней. Приблизившись, увидел, что женщина плакала. Тихонько, но мне это было заметно.

— Ты вернулся... Так возмужал за это время... Мой Убаши... А до нас доходили страшные вести, будто с тобой приключилась беда...

Она говорила и говорила, а я не мог пока произнести и слова. Сердце начало бешено колотиться и перехватило дыхание. Я не мог сейчас соврать этой женщине, моей теперешней маме. Пришлось отмалчиваться. А к нам в центр поселения все подходили и подходили люди. В какой-то момент их стало вокруг так много, что Черень-Джал опомнилась. Она встряхнула головой, убрала с лица вуаль и на глазах у всего народа обняла меня со словами:

— Он вернулся, мой Убаши!

Вот тут собравшийся народ и взорвался ликованием.

— Наш Хан вернулся!!!

Народ вновь возликовал.

'Странно, чего радоваться-то так? Ну вернулся, да. Но я ведь не Дед Мороз, подарков всем не привез, осчастливить всех тем более не могу. Так чего они орут-то так радостно? Ну, с теткой вроде все ясно, могла сына потерять, но все обошлось. А народ? Не понимаю...'

Свои вопросы я конечно же никому задавать не стал. Успокоившись, народ чуть отступил назад, образовав вокруг нас с матерью и подошедших воинов круг. Сначала я не понял происходящего. И только по приблизившимся ламам я догадался, что сейчас будет проведен какой-то религиозный ритуал. Подойдя достаточно близко, монахи дружно запели тягучие буддистские мантры. Народ вокруг замолчал и, наверное, тоже про себя присоединился к молитвам. Пока ламы старших возрастов молились, младшие 'послушники' потихоньку обходили и обдавали собравшихся дымом тлевших благовоний из сосудов в их руках. Обошли меня и ханшу, поочередно всех моих воинов и тайшу, прошли по кругу мимо местных жителей. Благодатного дыма досталось всем.

По случаю зимы и открытого продуваемого пространства, ритуал не стали растягивать. Завершив все необходимые действия, монахи неспешно удалились к себе. Их главный все порывался переговорить со мной, но его мягко оттесняла охрана. А потом тайша Тагир вообще увел его в обратную сторону.

— Пойдем, пойдем... Нам надо о многом поговорить, сын.

Мягко подтолкнув меня по направлению к ханским шатрам, Черень-Джал и радовалась и плакала одновременно. Это было видно по ее глазам, даже не смотря на сгущающиеся сумерки. По пути она чуть отстала, давая кому-то из местных воинов распоряжения и коротко переговорив с одним солидно выглядящим господином. От Тагира я уже знал, какая часть жилища принадлежит мне, туда я и направился. Сзади пристроились моя неизменная пара личных охранников. Однако, на территории Ставки им было не место. Так сказать, не их юрисдикция... При проходе небольшого частокола ограды, местная стража была наготове. При двух высоченных стражниках выхаживал местный военачальник. При моем приближении все трое подтянулись, а главный так и вообще выдал короткую приветственную и верноподданническую речь в мой адрес. Не найдясь что ответить, я лишь коротко ему кивнул и прошел. А вот Алтану и Бамбару внутрь было нельзя.

— Стоять! Совсем молодежь распоясалась... Знайте свое место...

Начальник стражи неизвестно почему был зол. В тот момент я даже не задумывался, что могу нарушить какие-то местные порядки или правила.

— В чем дело? Они со мной...

Хоть я и не до конца пока понимал местные реалии, но вот разбираться с возникающими трудностями решил сразу же. Мне требуется как можно быстрее вжиться в местное общество, раз уж занесло...

— Кхм... Прошу прощения Повелитель, не по порядку это... Молодежи в Ставке не место, не заслужили пока... Если есть какие-либо распоряжения, мы в полном твоем распоряжении. Но этих двух я пропустить не могу.

— Что ж, тогда распорядись детей ко мне отнести и покормить, что ли... И ни в коем случае не наказывай Алтана и Бамбара. Они выполняли мое распоряжение. Да и в целом отлично показали себя за время похода, я доволен ими...

— Благодарю за лестные слова, Повелитель... Обязательно передам твои слова семьям этих оболтусов, а там уж старейшины решат, достойны ли они твоей похвалы.

Сказано это было несколько с улыбкой, так что, наверное, можно не беспокоиться за этих двух 'оболтусов'.

Отослав 'молодежь', начальник стражи выполнил мои распоряжения. Прислуга, выстроившаяся для моей встречи во дворе перед шатрами, в мгновение ока взяла в оборот малышей. Никаких вопросов или пререканий на счет младенцев у них не было, по видимому, ханша Черень-Джал прекрасно справлялась с хозяйством и отлично вышколила прислугу. И первый вопрос, который задала мне 'здешняя' мама, освободившись от своих дел и догнав меня, был как раз о детях.

— Сынок, ты не хочешь объяснить мне, зачем подобрал и приволок сюда их?

Сказано это было без какой-либо неприязни, будто разговор ведется о досадной неприятности. Необременительной, но все же не приятной.

— Пока и сам не знаю... мама... Но, мне кажется, в скором времени мне потребуется очень много людей... Разных людей...

Обдумывая услышанное, Черень-Джал ненадолго впала в ступор. Замер и я, ожидая ее реакции на мое откровение, к которому даже не готовился. Все получилось несколько спонтанно. Ведь не хотел раскрывать все свои карты сразу, да еще и на открытом воздухе и перед десятком ожидающей прислуги.

Очнувшись и быстро оглядевшись по сторонам, 'мама' быстрыми шагами направилась в сторону ханского шатра, по пути увлекая и меня.

— Пойдем, сын. Похоже, нам стоит серьезно переговорить и немедленно...

Ханский шатер. Немного позднее.

— Убаши, ты многого происходящего не знаешь. С тех пор, как шесть лет назад твой отец тяжело заболел, мне пришлось его заменять. Ты должен это помнить... Но вот вскоре после твоего отбытия в поход два года назад, Дондук-Даши стал совсем слаб. И я взяла все в свои руки. Тебя я решила не тревожить, и потому в посланиях об этом не упоминалось... Так вот, чтобы удержать тогда хошеутовских владетелей нейтральными к нам, мне пришлось заключить сделку. Брачную сделку...

Хоть я и отлично понимал значения слов, однако, общий смысл сказанного до меня дошел не сразу. И как только я понял о чем речь, выражение моего лица скорее всего сильно изменилось, поскольку Черень-Джал заулыбалась.

— Ну слава Богам, кое-что в тебе осталось прежнего... А то после рассказов вернувшихся монахов-гелюнгов и нойона Эрдема, я ожидала увидеть совсем другого Убаши... Повзрослевшего, как они говорят... Вижу изменения в тебе, эти два года в дали и правда повлияли... с хорошей стороны...

Говоря это, 'мама' приблизилась и погладила ладонью мою щеку. Чуть уколовшись об отросшую за последнее время щетину на лице, Черень-Джал улыбнулась.

— Время бежит неумолимо, еще совсем недавно ты был таким же, что и те три младенца. И вот мой маленький Убаши совсем взрослый, стал Ханом, взял на себя ответственность за чужих детей... и даже колется теперь как настоящий мужчина...

Последняя фраза стала для меня неким сигналом, что 'мама' настроена положительно по отношению ко мне. Даже не смотря на явные различия с прежним Убаши. Судя по всему, она списала это на пережитое тяжелое ранение и большой срок вдали от нее.

Тем не менее, дела не терпели отлагательств. И после недолгого лирического отступления нам предстоял серьезный разговор о происходящем внутри и вне нашего Ханства. И тут меня ждал очередной шок. Не знаю почему, но я представлял Калмыцкое Ханство неким доисторическим государственным образованием. Проще говоря, варварским. Однако, реальность была намного интересней. Я понял, что там, в двадцать первом веке мы абсолютно ничего не знали о своих предках, живущих здесь и сейчас. Историческая правда об этом времени была либо потеряна, либо специально 'вычищена' историками. Например, для меня стало огромным открытием, что на просторах от рек Дона и Кубани на западе, и до западной Манчжурии на востоке, основной письменностью тамошних народов является общемонгольская, вертикальная. Ее использовали все: волжские калмыки, киргиз-кайсаки, каракалпаки, горные киргизы, джунгары, уйгуры, тибетцы, джунгарские татары, буряты, западные и восточные халхи. И это только те народы, кто в это время признает эту письменность своей главной. Периодически же ей пользовались практически все, кто так или иначе имел контакты с этими народами. Имели своих знатоков письменности такие монстры как Российская Империя и Империя Цин, более мелкие государства Средней Азии: Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства.

Итак, первым важным для меня делом на повестке был мой брак. Да, мне совсем скоро восемнадцать лет, а я до сих пор не женат. Это не есть порядок. В эти времена у калмыков женятся чаще всего гораздо раньше: в четырнадцать — пятнадцать, а бывает, что и еще раньше. Но это уже на усмотрение родителей и буддистского духовенства. И к моим восемнадцати у большинства уже имеется ребенок и даже не один. Вот перед таким фактом меня и поставила моя здешняя 'мама'.

— Девушку зовут Айса, она племянница хошеутовского тайши Замьяна, дочка его покойного ныне младшего брата, нойона Улана. Сейчас ей четырнадцать, родители и все родственники будут рады наконец породниться и положить конец бесконечным смутам. Все уже порядком устали, хотят стабильности. И мы в этом с ними полностью согласны. Когда только вопрос о браке возник, я собрала всех лояльных нашей семье владетелей и на совете мы обсудили его. Это отличный выход для всех. Пора уже торгоутам, хошеутам и дербетам вновь объединиться под единой властью.

— Понял. Хорошо...

Такой оборот дел стал для меня неожиданностью. Признаться честно, я думал, что по приезде сюда начну самостоятельно распоряжаться и двигаться в сторону прогресса. Развивать военное дело или готовить армию к скорому походу... А тут... всем командует 'мама'. Облом...

Собственно на этом и закончился первый день дома. Услышав согласие с предложенной мне партией, Черень-Джал спокойно удалилась, пожелав на последок доброй ночи. Конечно же, сразу завалиться спать было нельзя, хоть и очень хотелось. За время пути случай нормально помыться выпадал довольно не часто. Так что, я с удовольствием залез в большую бадью с теплой водичкой. После долгого и холодного путешествия это казалось верхом наслаждения. Я уже практически задремал, когда в помещение вошли две служанки с туалетными принадлежностями. Меня полностью побрили и подстригли. Тут следует сразу упомянуть, что у степняков во все времена велась жесточайшая война с разнообразными паразитами и болезнями. Так, например, для мужчин это вылилось в некий стандарт прически 'наголо' в различных сочетаниях. Причем, в зависимости от возраста, количество оставленных волос на голове возрастало. Меня же, семнадцатилетнего и не женатого, сделали полностью лысым. Но, это уже не имело никакого значения, когда я добрался-таки до своей постели.

На следующий день проснулся я примерно к полудню. Часов здесь нигде конечно не было, и определить время можно было лишь ориентировочно и наобум. Первым делом внимательно оглядел помещение, вчера как-то было не до того, да и темно. Моя спальня была небольшой, из мебели в ней присутствовала большая двуспальная кровать оголовьем у стены, а у подножья располагался небольшой стол с убранной под него скамейкой, по углам комнаты были расставлены друг на друга разнокалиберные сундуки. И все, простенько, но со вкусом. Сразу не заметил, но на стенах кое-где были развешены изображения буддистских божеств, а прямо напротив кровати висела большая карта. И только после внимательного ее изучения я признал в ней схему политического устройства наших и окрестных земель. Очень полезная для меня штука. И что примечательно, надписи на ней были выполнены общемонгольской письменностью.

Однако, долго любоваться ей мне не дали. Постучавшись, в комнату, отодвинув висячий полог, проник стражник. Он передал мне, что ханша Черень-Джал ожидает меня к обеду, если на то будет моя воля. Поблагодарив его, заверил, что скоро буду. Стражник исчез, а следом за ним как вихрь ворвались две вчерашние служанки. Как оказалось, одеться самостоятельно я пока не в состоянии, так как банально не знаю что где лежит, как и в каком порядке одевать национальные костюмы. Это в пути я приноровился ко всем этим европейским платьям, там я мог себе это позволить. Здесь же, от меня требовался церемониал, соблюдение национальных традиций, о которых я пока мало что вообще знал. И большое спасибо 'маме', что нечаянно помогала мне в этом.

Итак, я был готов. Судя по всему, в домашней обстановке Хан не носит различные драгоценности или какие-либо атрибуты власти. Мужское нижнее белье представляли собой обычные льняные нательные рубаха и штаны. Скорее всего покупные у оседлого русского населения, потому как пока я не представлял себе у степняков ткацких станков. Поверх уже надевался длиннополый запашной халат, довольно теплый и дорого выглядящий. Последней шла небольшая накидка, напоминающая жилетку, только много длиннее, почти до колен. На ногах у меня красовались новые шерстяные носки, очень теплые. Другой обуви в помещении не полагалось, собственно, как и какого-либо головного убора. Обязательный ремень с обязательным же ножом в богато инкрустированных ножнах завершали композицию. Небольшая заминка произошла только с ремнем. За время моего вынужденного лечения я чуть прибавил в объемах. И служанкам пришлось быстренько подогнать ремень под нужный размер, только и всего.

Выйдя из спальни я попал в комнату раза в два больше. Она напоминала кабинет или что-то в этом духе. Здесь присутствовали массивные сундуки и даже пара заполненных шкафов в дальнем конце, поближе располагался небольшой столик с сидячими местами вокруг него и два больших комода с ящиками, выстроившиеся у стены. На самих стенах висели какие-то изображения. Но изучить их досконально пока не было времени, комнату я оглядел лишь по ходу. Третье помещение было самым большим из всех. По видимому, оно было центральным, от которого уже расходились в разные стороны различные помещения. Одним из таких ответвлений и была моя половина, ханская. Итак, в центре помещения находился длинный и низкий стол. Как и большинство виденных мной здесь столов, он был приспособлен только для сидения за ним на полу, на специальных подстилках. Никаких стульев, по европейскому образцу. Черень-Джал ждала меня за накрытым столом. Причем, не во главе стола, а по левую руку. Для меня было оставлено главное. Однако, я не сразу распознал в этом какой-то смысл. Пока я не умею замечать такие тонкости.

— Рада видеть моего сына в добром здравии... Как тебе спалось дома, Убаши?

'Мама' была само радушие и благосклонность. У меня даже настроение поднялось, как хорошо все идет.

— Спасибо, мама, я давно уже соскучился по дому и очень рад, что мы наконец вернулись.

Присев за стол, у меня сразу же потекли слюнки. Такого ароматного и вкусного калмыцкого чая (черный или зеленый чай с добавлением молока, масла, соли и некоторых других добавок по вкусу) в будущем уже не делают. Да, за время нашего путешествия в Петербург, а потом и сюда домой, воины готовили наш чай, однако не такой. Здесь же чувствовалась рука просто мастера кулинарии, создавшего не просто напиток, а настоящее произведение искусства. Закусив же свежими борцоками (обжаренное в масле или жире тесто, ближайшим родственником является пончик), я по-настоящему ощутил себя дома. И только когда мои мысли зашли о еде, я вспомнил про малышню, которую утром обязательно надо было покормить.

— Не волнуйся за них, еще вчера я дала поручение слугам. Мои девочки позаботятся о них. Кстати, мне рассказали, что ты и имена детям дал? Это огромная ответственность, Убаши... Надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь...

Наполовину сказав, а наполовину спросив это, 'мама' выжидательно уставилась не меня.

— Да, я понимаю. И у меня есть кое-какие мысли на их счет.

— Вот как? Что ж, очень интересно узнать, что ты придумал.

Отложив в сторону аппетитный борцог, я решил немного открыться перед сидящей передо мной 'мамой'. Ведь от ее поддержки моих планов многое зависело. С Черень-Джал не стоило темнить.

— Ммм, я предвижу впереди много крови, мама... Уже сейчас, только-только замирившись с прусским королем Фридрихом, новый царь урусов бросает свой взгляд в сторону Дикого поля. У меня нет сомнений, что в скором времени они побьют турок, отгонят черкес в горы, подчинят крымских татар, раздвинут свои пределы до Валахии... Это не просто много, это реки, моря крови...

— Урусы и раньше не знали покоя, сын. Сколько себя помню, у них то война, то бунт. А значит, и наши воины всегда будут нужны им.

— А вот в этом я не совсем уверен, мама. Ты ведь уже знаешь, что в Петербурге новый царь урусов Петр встречался со мной и тайшой Тагиром? Так вот, он просил до лета разгромить кубанских ногаев и привести ему большой полон. Просьба была пока устная, но в скором времени надо ждать от него бумаг.

Скривившись, словно от зубной боли, 'мама' выдала целую тираду матерных слов. Даже как-то неожиданно от внешне благовоспитанной и властной женщины.

— Прости, Убаши... Как же это все не вовремя... Мы с твоим отцом еще пару лет назад пришли к выводу, что новая война урусов с турками неизбежна в скором времени. Но я даже представить себе не могла, что Петр, только-только взойдя на трон, сразу же начнет терзать османских прихвостней. Причем, нашими руками. Причем, даже не замирившись до конца с пруссаками. Это же не правильно!

— Ммм... Верно, все так. Потому мы с уважаемым Тагиром и разослали гонцов ко всем нашим владетелям с приглашением на общий сбор. Нам всем необходимо сплотиться перед приближающейся угрозой войны... И предстоящая свадьба здесь как нельзя к месту. Помирившись и заручившись участием в походах хошеутовских владетелей, у нас появится реальный шанс выстоять перед лицом тяжелых испытаний, выпавших на долю нашего народа.

— Удивлена, насколько ты повзрослел, Убаши... Твои речи разумны и даже коварны не по годам... Время вдали от дома, да под присмотром умнейших наставников сотворило просто чудо! Мне жаль, что твое взросление произошло не на моих глазах... Но, ради такого результата можно и пожертвовать материнским желанием держать своего ребенка вблизи...

Смахнув нечаянную слезинку, 'мама' с мягкой улыбкой на лице погладила меня по бритой налысо голове.

В целом, второй день дома выдался для меня довольно интересным. После плотного завтрака, мы с Черень-Джал и почти полным составом слуг отправились на утренний общий молебен. Большая кибитка Верховного Ламы была окружена множеством народа. На первый взгляд, здесь собрались лишь мужчины в возрасте, скорее всего, главы семейств. Все довольно прилично и чисто одеты и обуты. При нашем появлении, в сопровождении целой собравшейся из ниоткуда свиты, народ замолк. Опознав меня как Хана, на одно колено припали сначала ближайшие ко мне, а затем и остальные последовали их примеру. Образовав живой коридор ко входу, мужчины поднимались и тянулись за мной по неизвестному пока мне признаку старшинства. Рассадка на молитву происходила по тем же законам.

После довольно продолжительного богослужения время было к обеду. Вернувшись в свое жилище, я планировал провести детальный осмотр помещений, но не вышло. Наконец появился пропавший вчера тайша Тагир вместе со своим верным нойоном Эрдемом. Как оказалось, с момента нашего расставания, Эрдем провел в своих родных дербетовских кочевьях огромную работу. Теперь можно без всяких сомнений сказать, что все шесть их нойонов полностью поддержат меня на собрании. Тагир не без гордости отчитался об этом. В преданности уже моих торгоутовских нойонов пока была неясность, мне предстоял серьезный разговор с Черень-Джал.

Я как раз примеривался своим седалищем к внушительных размеров трону, как вошла 'мама'.

— Ааа, Тагирчик, дорогой... рада, что и ты вернулся из похода живым и здоровым! Уважаемый Эрдем... Вижу, вы к Убаши с важными делами?

Оба гостя встали и с вежливостью отвесили церемониальные поклоны. Слово взял Тагир:

— И мы рады видеть Вас, госпожа! Да продлят Боги Ваши годы... Отец в своих посланиях рассказывал мне о Вашей милости к нашей семье... Хочу еще раз заверить Вас в нашей общей преданности... И... совместно с нашим господином уже делаем шаги к возрождению былой славы нашего Ханства...

Черень-Джал не подала виду, что несколько удивлена поставленными сыном целями.

— Давно пора, Тагир, давно пора! Жаль с нами сейчас нет моего мужа, у него тоже были свои мысли по этому поводу. Но я рада видеть, что наш сын Убаши идет теми же стопами. А уж если нас поддерживают такие достойные владетели... Вы обязательно добьетесь успеха...

Уловив момент, я решил не терять время зря и тут же спросить 'маму' о верности уже наших, торгоутовских владетелей.

— Да, мама, как видишь, дербеты с нами, уважаемый Эрдем все подготовил. Но вот как дела в наших улусах? Все ли верны нам?

Чуть задумавшись, Черень-Джал коротко обрисовала нам сложившуюся на эту зиму обстановку. Так, в торгоутовских улусах в последнее время царил небольшой переполох. Со смертью старого Хана и отсутствием в родных кочевьях молодого, некоторые дальние нойоны пошли в разнос. Пока не сильно, но в любой момент ситуация могла выйти из-под контроля. Суть беспорядка заключалась в том, что распоясавшиеся владетели решили заработать легкие деньги, совершая пока небольшие набеги на соляные караваны в Астраханской губернии. В канцелярии губернатора пока смотрят на это сквозь пальцы, но и там скоро кончится терпение.

Ситуация далеко не катастрофическая, но требует скорого и основательного подхода к ее решению, ведь до обозначенного Петром срока времени оставалось совсем мало. И уже вечером на первое совещание ко мне собрались верные семье люди. От дербетов присутствовали тайша Тагир Кондуков и нойон Эрдем Тундутов. От наших торгоутов прибыли находившиеся при Ставке первый владетельный зайсанг Амуланг Горяев, считавшийся главным военачальником торгоутовских улусов, и невладетельный зайсанг Петр Чимидов, главный казначей Ханства. Само собой, на совещании присутствовала и Черень-Джал, но лишь как наблюдатель.

Сам процесс совещания совсем не походил на все виденное мной. Мое место было на троне — символе власти и могущества в здешних землях. Места же приглашенных на совещание были гораздо ниже, и просто на постеленных подушках для сидения. Менять порядок и традиции я пока не собирался, а вдруг и так будет удобно? Итак, представлять меня гостям не надо было. А уж кто есть кто из двух пока незнакомых мне мужчин я разобрался довольно быстро. Поначалу обсуждение как-то не клеилось. Но, видя, как живо расписывают Тагир и Эрдем последние проблемы в степи, торгоуты решили не отставать. Итого, за один только вечер на меня вывалился не просто ком трудностей, я бы назвал это просто гигантским 'гордиевым узлом'. Все дела в Ханстве, за что только не возьмись, требовали немедленного решения. И даже не простого решения, а ПОЛИТИЧЕСКОГО! Именно так, и именно заглавными буквами.

'Вот блин, да тут нужен не я, а какой-то вундеркинд с самыми различными познаниями и умениями, начиная от социально-бытовых, и заканчивая военными. Тут мое неполное высшее вообще не играет... Тем более, предвоенное.'

Однако, что-то надо было решать. Начать свое долгожданное правление с меланхолии я просто не имел права. К тому же, я не мог подвести Тагира, сделавшего на меня ставку и поддержавшего меня в трудном положении еще там, в Пруссии. И первым своим шагом, по совету моего главнокомандующего, я выбрал полное подчинение некоторых распоясавшихся в последнее время торгоутовских владетелей. Их было трое. Один невладетельный нойон и два его зайсанга. Все из последних прибывших на Волгу джунгар. По словам Амуланга, практически у всех новоприбывающих нелады с дисциплиной, но эти трое явные бунтари. И в их устранении первый торгоутовский зайсанг видел решение некоторых назревших проблем нашего Ханства. Дербетовские владетели полностью поддержали эту инициативу, потому как никому не нужны были волнения среди вновь прибывших, которые кочевали и в их улусе.

Таким образом, за прошедшую ночь, нами была подготовлена и мной утверждена операция по поимке 'на горячем' джунгарских самовольных разбойников и последующем их судилище на скором Съезде всех калмыцких владетелей. В принципе, этого делать было нельзя, так как по нашим старинным законам, Хан не имел права вмешиваться во внутренние дела другого улуса. Но на практике, такое случалось и раньше, при других правителях, и само Ханство все больше превращалось из изначально федеративного в централизованное. Это чувствовали все наши владетели, и теми или иными путями искали сближения. Пришлым же джунгарским, такие порядки усиления ханской власти конечно же не нравились. Одним словом, в Ханстве назрела ситуация, требующая реформы всего государства волжских калмыков сверху донизу, и от осознания этого мне становилось страшновато...

Конец января 1762 года. Ставка калмыцкого Хана.

Зима в восемнадцатом веке далеко не такая, как в двадцать первом. Сильные степные ветры с наступлением сумерек рождают натуральные снежные бураны и вихри. Для меня это открытие было неприятным, и чтобы согреться, приходится в помещении надевать на себя тяжелую теплую безрукавку, даже несмотря на установленные в каждой комнате отопительные жаровни. Благо, что такой период заморозков не долог, и окончится уже скоро, если верить словам 'мамы'. Однако, бытовые сложности оказались самыми ничтожными в моей новой жизни. Сразу же по приезде домой в Ставку, мне пришлось на своей шкуре узнать все тяготы власти. Пусть даже над небольшим и малонаселенным государством. И называю я Калмыцкое Ханство государством вполне осознанно, поскольку его структура была намного сложнее, чем мне представлялось в прошлой жизни будущего. 'Оттуда', все казалось очень простым. На деле же, есть абсолютно не так. Вот, взять в пример недавнее укрощение трех своевольных владетелей. По нашим законам, я мог повлиять на них только через непосредственного нойона, владетеля их улуса, либо через племенной совет Ханства — суд Зарго. Но это довольно долгая процедура, к тому же, не факт, что совет поддержал бы меня тогда. Но мы поступили иначе. По совету моего первого зайсанга, я проявил силу. Да, против своих же, и да, в некоторое нарушение древних законов. Однако, у простого народа это вызвало не гнев и злобу на меня и мой клан, а скорее одобрение. У знати были смешанные чувства, и, насколько я знаю, до конца не определились ни в одном из калмыцких улусов. И пока схваченные 'разбойники' сидели в ямах, ожидая своей участи, все Ханство кипело от нетерпения в преддверии всеобщего Съезда, даже несмотря на январские морозы.

Сам Съезд должен был произойти в первых числах февраля здесь, в Ставке Хана, уже совсем скоро. И главы улусов, родов и кланов сейчас у себя вовсю совещались, вырабатывая общие цели и приоритеты, дабы потом отстаивать их уже здесь, перед другими такими же делегатами со всех наших земель. Зачастили ко мне и гонцы с посланиями от таких глав. Конечно же, все подтверждали свое участие, но важнейшим там было не это. Всех интересовали вопросы, которые будут обсуждаться. И здесь, надо сказать, я проявил от себя новшество. В отличии от прежних Съездов, где темы обсуждений скрывались до последнего, я решил не таиться. И распорядился выслать каждому владетельному и невладетельному тайше или нойону список важнейших тревожащих все Ханство тем, родившийся все тем же знаменательным вечером. Всех, кроме большого похода на Кубань, разумеется. Это военная тайна.

Здесь, наверняка следует пояснить, кто же такие это владетельные и невладетельные тайши и нойоны. Итак, все Калмыцкое Ханство на описываемый период делится на восемь улусов (регионов), и несколько территорий в общем пользовании. Но, основных заселенных улусов восемь: Багацохуровский, Эркетеневский, Хошеутовский, Дербетовский, Яндыковский, Харахусовский, Икицохуровский и Эрдниевский. Общие же территории, служили неким буфером, между калмыцкими кочевьями и землями других, конечно же враждебных народов. Они располагались на западе, отделяя земли кубанских ногайцев, на юге, отделяя земли подконтрольных нам караногайцев и ногайцев, служащих дагестанским кумыкам, здесь именующимся эндереевцами. А также на востоке, в купе с водами реки Яик (р. Урал), служащие надежным барьером практически от любых нападений. Сами же улусы, представляют собой абсолютно не равные между собой территории. Население тоже неоднородно, во всех улусах присутствуют рода трех основных племенных образований: торгоутов, хошеутов и дербетов. Отличие состоит в преобладании того или иного племени. Так, улусов, где преобладают торгоуты, насчитывается четыре, хошеутов — три, и дербет — один. Во главе каждого племени стоит тайша. Если у тайши есть свой земельный надел — улус, он именуется владетельным, если же нет — невладетельным. То же самое касается и подчиненных им нойонов. Последними в иерархии знати Ханства идут зайсанги. Они делятся на две категории, первую и вторую. Первая властвует над целым кланом, что в среднем составляет тысячу кибиток. Вторая имеет в подчинении целый род, около пятисот кибиток. И в самом низу уже идут выборные старосты хотона (поселение).

А пока 'мама' готовилась встретить весь цвет калмыцкой знати и занималась организационными вопросами, мне на плечи свалились шесть сотен кибиток, оставшихся без своих схваченных владетелей. Благо, что они практически все торгоутовского племени и с назначенными временными управляющими у них не возникло противоречий. А у меня уже чесались руки присоединить их к своим подданным, все равно хочу потребовать на Съезде решения казнить своевольных владетелей. Кстати, неожиданно для меня на горизонте появилась еще одна неслабая политическая сила Ханства — духовенство. За время прошлой жизни я как-то привык, что ламы и гелюнги представляют из себя не замешанных в политике членов общества. Здесь же все было наоборот, Верховный Лама Ханства, а с ним и все духовенство активно участвует в жизни. Они владеют примерно двумя тысячами кибиток, не облагаемых никакими податями и даже не выставляющими воинов для боевых походов. И этого им было мало. Как только мы схватили разбойников и отлучили их семейства от управления, недавно вернувшийся Верховный Лама попытался на меня надавить и перевести часть людей в пределы кочевий своих подданных. Конечно же у него не получилось это сделать. Я твердо настоял на их полной неприкосновенности до решения Съезда, даже несмотря на несмелые уговоры окружающих пойти на уступки Ламе и немного поделиться. Так у меня возник первый здесь небольшой конфликт.

Благополучно завершив свой первый в этом мире шаг, я получил от судьбы небольшой бонус. Он выражался в виде двух больших саней, набитых мешками с солью. Принес эту весть мне мой казначей, Петр Чимидов. Петр имел довольно интересную судьбу, которая некогда привела отбитого у крымских татар пленного русского мальчика сначала в семью одного невладетельного калмыцкого зайсанга, а потом и в Ставку Хана как смекалистого писаря, со временем доросшего до главного казначея.

— Итого, почти пятьдесят пудов соли, Повелитель!

Для меня пуды вообще ничего не говорили... Я привык и знал пока только метрическую и граммовую системы.

— Тааак, а сколько мешков, ты говоришь привезли?

— Шестнадцать...

'Тааак, что мы имеем? Шестнадцать мешков... Если мешок не поменялся в размерах за пару веков времени, то там пятьдесят кило вмещается. Итого, восемьсот килограмм??? Солидный подарочек...'

— Очень хороший презент, Петр... И это только за избавление соледобытчиков от грабежей? Тебе не кажется, что этого много?

— Кажется, Повелитель... Старшина каравана, что сани привел, велел на словах передать, что Фома Белкин кланяться велел за избавление от напасти и...

— И? Что? Не тяни уже...

— И, что хозяин его, этот Белкин, готов прикупить 'псов беспородных', будь на то твоя воля, Господин...

— Псов? Зачем?

— Эээ... Ммм... Так урусские заводчики полоняников татарских зовут... всех, кого с Кубани, Крыма или из-за Яика казачки притащат...

При этих словах Петра меня как переклинило!

'Откуда какие-то соледобытчики могут знать о предстоящем большом походе на Кубань??? Я еще даже не обсуждал это ни с одним владетелем, а они знают, похоже. От нас утечка точно исключена. А значит, весть пришла из Петербурга. Надо бы поговорить мне с этим Белкиным...'

— А где этот старшина со своими людьми, Петр?

— Развернулись и в обратный путь двинулись...

— Мне надо пообщаться с их хозяином...

— Догнать? Вернуть их, Господин???

— Возвращать не надо... Вышли гонца, да, пусть догонит и передаст мое приглашение Белкину сюда, ко мне в Ставку.

— Понял, уже лечу.

Выскочив за порог, и мигом раздав указания своим помощникам, Петр вернулся. После такого подарка, шел общий отчет по доходам и расходам казны прошедшего года. Баланс был в минус, а это значило, что Ханству срочно требовались новые источники дохода. И если в ханском Икицохуровском улусе дела шли еще куда ни шло, то наши братья в соседнем Харахусовском дошли совсем 'до ручки'. Стали известны факты продажи некоторыми зайсангами своих людей урусским землевладельцам. Но это уже не сфера финансов, а потому и полной информацией Петр не владел. Вот по поводу повышения прибыли у него были мысли. Для начала, была идея создать с дружественными нам казаками Волжского войска на паях мануфактуру по выделке и облагораживанию овечьей шерсти с наших отар. Предварительные переговоры с казацкими старшинами были проведены еще в прошлом году, и испытывающие острую нужду казаки были полностью согласны. Другим проектом была серия кирпичных заводов неподалеку от Астрахани, также на паях, но здесь компаньоном выступал Главный таможенный надзиратель Астрахани, ведущий с нами дела аж со времен, когда еще его отец занимал эту должность. И подобных прожектов у Петра накопилось преизрядно, но в большинстве из них мы попросту не имеем права участвовать... И вот тут вскрывалась самая главная проблема всего Калмыцкого Ханства — имеющимся у нас юридическому и политическому признанию Петербурга не хватает территориального межевания. И это один из ключевых вопросов для обсуждения и вынесения общего решения на Съезде.

Следующим за казначеем для отчета о состоянии дел был главнокомандующий торгоутовских улусов Амуланг Горяев. Человек тяжелой судьбы, он происходил из уважаемого торгоутовского рода. Но несмотря ни на какие утраты и лишения, Амуланг всегда в первую очередь оставался верным и умелым воином ханского улуса, тем самым честно заслужив этот ответственный пост.

При беглом перечислении состояния и количества по улусам кеточинеров (профессиональных воинов) и албату (ополченцев), в голове у меня все смешалось. Я еще только начинал вникать во все подробности власти, и такой поток важной информации просто захлестнул меня с головой.

— Так, погоди-погоди, Амуланг... не так быстро...хорошо?

— Как прикажешь, Господин! Начать сначала?

— Неее, не надо... Давай-ка лучше сразу с конца начнем... Сколько, говоришь, наши улусы способны выставить всего воинов?

— Ммм, до пяти тысяч кеточинеров и до тридцати тысяч албату, в зависимости от возраста и наличия вооружения, мой Господин...

'Ого!!! Пять тысяч профессионалов и до тридцати тысяч ополченцев... Это реальная сила в регионе даже для двадцать первого века, при городах — миллионниках, а сейчас так и подавно... И это сводка только по нашим улусам, а если прибавить еще и дружественных дербетов, да хошеутов, получится мощнейший ударный кулак... При условии, что нам удастся сплотить все племена...'

— Хорошо, Амуланг, я понял...

После такой вводной по количеству наших вооруженных сил, главнокомандующий перешел к перечислению всех боевых столкновений за прошедшие полтора — два года. И набралось их немало. Ханство фактически жило во враждебном окружении. Кавказ, Дикое поле, Кубань, Дон, Прикаспий — на сегодняшний день это одна большая незатухающая горячая точка, выражаясь языком двадцать первого века. Идет затяжная война всех и против всех. Союзы носят лишь временный характер. И мы находимся фактически в центре всего этого. С севера подпирает укрепляемое Петербургом казачество, с запада не дают забыть о себе киргиз-кайсацкие орды, на востоке беспокоят поддерживаемые Стамбулом кубанские ногаи и крымские татары, на юге вообще дикое переплетение разноязыких горцев в союзе с остатками терских ногаев. В общем, жизнь тут бьет ключом, цвета крови.

Итак, за последнее время акцент боевых действий сместился в основном к западу, это восстановили свои силы после наших опустошительных набегов двадцатилетней давности кубанские ногаи. В прошлом году, еще до заморозков, у нас пропали без вести четыре дальних дозора, полностью уничтожены два хотона с пятьюстами подданными Дербетовского улуса и было два встречных сражения без уверенной победы. На других направлениях пока царило затишье. Причины этому пока уточнялись, но в скором времени отсутствующий владетельный нойон Исэн Очиров должен был предоставить подробнейший доклад о политической обстановке вокруг.

— И еще, Амуланг... Приготовь мне завтра воина в полном боевом облачении. Мне надо точнее знать как вооружены наши воины.

Чуть замешкавшись со столь неординарной просьбой, главнокомандующий решил уточнить:

— Прошу прощения, мой Господин... Эээ, подготовить облачение кеточинеров (профессионалы) или албату (ополчение)?

— Тогда готовь оба...

Приняв указания, Амуланг Горяев тихонько вышел, прикрыв за собой плотный и теплый дверной полог. На сегодня посетителей у меня больше не было. И очень хорошо, поскольку меня ждало очень интересное занятие — разбор старых сундуков, в которых скрывались очень интересные находки. Уже второй вечер я коротаю таким образом. За это время я нашел около десятка заинтересовавших меня рукописей на старорусской и старомонгольской письменностях, которые пока не имел возможности прочитать. Завтра в моем распоряжении будет писарь-переводчик для ускорения работы. Кстати, оказалось довольно трудно найти грамотного человека, не связанного с обиженным на меня духовенством. Это тоже следовало взять на заметку, поскольку зависеть от монахов и лам, мне категорически не хотелось.

Коротая вечера за разбором старинных рукописей и ценностей, днем у меня была другая познавательная деятельность. За неделю, пролетевшую в мгновение ока, я побывал практически во всех важных для меня местах. Первым делом проверил обустройство русских офицеров и майора Семенова, постоянно забываю его приставку 'премьер'... Но он уже даже и не замечает этого. Удостоверившись, что все благополучно, зашел к моим верным кеточинерам Алтану и Бамбару. Но в казарменной кибитке их не было. Оказалось, что они убыли в свой родной хотон на побывку. Это нечто вроде вахтового способа несения службы здесь, в Ставке. И прибудут назад они только через месяц, сменив на посту таких же 'побывочных'. Следующими на очереди были арсенал и осмотр облачения воинов. Сам склад вооружения и огнеприпасов не особо меня впечатлил, обычный сарай из толстых камышитовых плит. Но вот его наполнение было уже серьезнее. Вдоль стен были аккуратно расставлены пирамиды с карабинами, над ними мирно висят на гвоздиках за скобы спускового крючка пистолеты. В рядок вдоль одной из стен выставлены бочонки пороха. Идеальный порядок, что кстати было очень странно. Все разрешилось только тогда, когда мне представили местного управляющего. Им оказался кореец по имени Кван. Какого лешего он со своей семьей делает на берегах Волги Кван никому вообще не распространялся, да по сути всем было все равно. Мастером кореец был отменным. С его помощью, у меня здесь работал цех по переделке трофейных пехотных мушкетов и фузей в карабины, более удобное для кавалериста оружие и даже мелкосерийной сборке пистолетов из негодных для карабинов частей. Всех потребностей этот цех конечно не перекрывает, однако, как начальная школа оружейного искусства был очень хорош. При нем уже сейчас работают пять подмастерьев, перенимающих бесценный опыт.

Отдельного описания заслуживает устроенный мной осмотр полного боевого облачения калмыцких воинов. Амуланг Горяев не подвел и передо мной предстали два экземпляра с живыми владельцами. Первым и наиболее экипированным было облачение профессионального воина — кеточинера. Сам воин и частично его лошадь несли на себе элементы пластинчатой брони. На человеке, это панцирь-жилет с поддоспешной подкладкой, наплечники, наручи на предплечье, набедренная защита всадника и поножи на голенях. Обязательным атрибутом присутствовал шлем с металлической пластиной спереди. Это что касается брони. Далее следовало вооружение воина. На поясе обязательно был нож. Еще одним холодным оружием была сабля или палаш на поясе. Из стрелкового вооружения всадник имел в своем распоряжении карабин в чехле с пятьюдесятью обязательными бумажными патронами в сумке на левом боку лошади и лук с полным колчаном стрел на правом. Как дополнительное вооружение использовался кнут и особая калмыцкая волчатка. Все это имущество обязательно к наличию у любого кеточинера, как собственно и конь особой, кавалерийской породы. По поводу второй заводной лошади никаких точных регламентов почему-то не оказалось, но вот к ее поклаже имелось. Помимо вооружения и брони, у каждого воина должно было быть войлочное одеяло, отрез рогожи и вторая пара сапог. Конечно же, в бой все разом оно не бралось, слишком массивно. Набор определялся приказами командиров. Лишнее оставалось на заводной лошади, в тылу. Увиденное действительно производило впечатление. Жаль только, что таких воинов у нас мало... Однако, стыдливо опускать глаза при осмотре воина — ополченца албату мне не пришлось. Да, в сравнении с профессионалами, албату выглядели куце. Но их сила была не в броне и мощи атакующего удара, а в маневренности, скрытности и в шквальном огне. Итак, маневренность и скрытность достигались почти полным отсутствием на воинах металлической брони. Отдельные элементы присутствуют, но абсолютно не влияют в целом. Защита на них представлена в виде панцирей из толстой воловьей кожи специальной выделки. А вот шквал огня достигается обилием у носителя как холодного, так и стрелкового вооружения. Обязательные для каждого воина нож и сабля. Далее идут пика и набор из метательных ножей либо дротиков, кому как удобней. Два полных колчана стрел и лук. Карабин, пистолет или дополнительные колчаны со стрелами. У албату в количестве вооружения и боеприпасов ограничений не существует, ценен уже сам факт наличия у воина заводной лошади.

Под впечатлением от увиденного я удалился. И потом мне потребовался весь остаток дня, чтобы как-то смыслить и понять, что делать дальше.

'В принципе, здешние войны коренным образом отличаются от той, в которой участвовал я. Здесь не надо опасаться малозаметных беспилотников, внезапных арт-налетов, применения химии или тех же самых растяжек, будь они не ладны... Тут, чтобы убить противника, пока еще надо выйти с ним чуть ли не один-на-один, в крайнем случае, на расстояние прямой видимости. Практически, благородные войны... Они колят пиками, режут ножами и саблями, стреляют из луков и ружей на расстоянии ста метров, бросаются ножами и дротиками, бьют кнутами и волчатками, наверняка и руками-ногами машут будь здоров... Что я им могу предложить такого, что усилит одних кочевников против других? Надо думать... '

Второго февраля одна тысяча семьсот шестьдесят второго года от Рождества Христова и две тысячи триста пятого года по буддистскому летоисчислению, в Ставку Хана калмыцкого Убаши Дондукова, торгоутовского племени, съехались делегаты от всех значимых владетельных и невладетельных родов и кланов калмыцкой степи. Съезд обещал быть крупнейшим и знаменательным событием года, а по словам некоторых услужников, даже и десятилетия. Помимо крупных делегаций от калмыцких владетелей, испросили разрешения на присутствие также посланцы донских, волжских, яицких и даже терских казаков, подконтрольных нам караногайцев. Конечно же, на закрытые совещания им вход был запрещен, но отказать в присутствии на открытом обсуждении нашим давним союзникам было нельзя. К тому же, моими советниками не исключалась возможность тут же согласовать общий поход на кубанских ногаев.

Для начала, такое большое дело не могло не обойтись без общего большого богослужения, на котором присутствовали все. Даже несмотря на крепкие морозы, богослужение прошло по намеченному распорядку. Специально под это дело Черень-Джал, взявшаяся за подготовку всех предстоящих мероприятий, организовала масштабное строительство. Дабы вместить почти сотню активных делегатов Съезда, было спроектировано и построено большое помещение, основой для которого был выбран большой ханский шатер. Увеличив количество вертикальных столбовых опор, у 'мамы' получился некий прообраз большой армейской модульной палатки, использовавшейся в будущем МЧС для размещения беженцев. Тем не менее, он отлично справлялся с возложенной на него обязанностью. На богослужении присутствовали все.

Штат слуг в Ставке был срочно увеличен сразу, как только стало известно, что намечается Съезд. Как оказалось, такое мероприятие раньше никогда не проводили зимой, чаще летом, когда нет трудностей с размещением и питанием делегатов. Сейчас же, достойно принять такое количество гостей было проблемой. Благо, что все прибывали не налегке, а со своими слугами, в расчете на долгое здесь пребывание. Тем не менее, на время всего Съезда нелегкое дело снабжения Ставки продуктами взяли на себя сообща все владетельные зайсанги моего улуса. При помощи такой кооперации ханский стол показался многим очень зажиточным, тем самым, как бы дополнительно играя мне на руку в глазах многих, тяжело переживающих зимние холода.

На следующий день, после богослужения и общего обильного ужина, начались первые совещания. Соорудить специально для этого по моему желанию большой круглый стол не вышло, площадь не позволяла этого сделать. Но, получилось кое-как втиснуть овальный. Для собравшихся разновозрастных делегатов это было в диковинку, прежде такого не бывало. И на этот счет у всех были разные мнения, кому-то такой отход от традиций был не по нраву, а кому-то очень импонировали нововведения молодого Хана, но открытого ропота все же не было. Для каждого весомого делегата предназначалось отдельное место за общим столом. И помимо двух писарей, скромно разместившихся в самом углу, более никого в помещение стража не пускала. Кстати говоря, стражу тоже пришлось значительно усилить, во избежание ненужных проблем.

Сперва, слово взял старейший из прибывших делегатов, владетельный хошеутовский нойон Бату Нарминов. В свои шестьдесят пять он все же решился поучаствовать в последний раз в давно назревшем Съезде. Для начала, следуя традиции, он добрыми словами поприветствовал возвращение меня и моих отрядов из дальнего похода в чужие земли, даже похвалил за проявленные в Пруссии отвагу в битвах с врагом и заботу о наших воинах. Я так и не понял, была ли эта похвала за реальные дела или просто данью традиции. Но не суть, справившись с речью, Бату занял свое место. Пора было начинать.

Распорядителем Съезда стал старший ханский советник, владетельный торгоутовский нойон Исэн Очиров. Ни у кого из делегатов претензий по поводу его кандидатуры не было, его знали все. Итак, приподнявшись со своего места, Исэн зачитал первый пункт, выставленный на общее обсуждение: 'Распределение территорий кочевий улусов на текущий год'.

По большому счету, изменений в этом вопросе не было уже лет тридцать, улусы занимали уже традиционные для себя пастбища. И даже с приходом переселенцев из разгромленной Джунгарии, владетели не захотели менять устоявшийся порядок. Тем не менее, за последние пять лет ситуация в калмыцких улусах, примыкавших к Волге сильно изменилась. Поток русских поселенцев только увеличивался и к ним стали прибавляться даже другие. Все это сильно беспокоило владетелей, не знающих что делать. Толи применить силу и выжечь непрошенных захватчиков, толи жаловаться астраханскому губернатору. И из года в год ситуация только накаляется, поскольку ссориться с русским правительством и постоянно разграблять мирные бедные поселения владетели не хотели, а достучаться до Астрахани было невозможно. Ответа на жалобы не поступало.

Казавшийся таким безобидным, вопрос и его обсуждение вмиг разделили присутствующих на две неравные части. Меньшая, полностью осознающая эту зарождающуюся проблему, часть высказывала предложения за пересмотр территорий для кочевий, ввиду их сократившихся пастбищ. Большая же, всячески стояла за нерушимость старых границ и укоряла меньшую в бездеятельности и даже трусости по отношению к жалким 'урусским червякам', возящимся в грязи. Начавшаяся перепалка уже грозила перерасти в драку, когда я поднял вверх пистолет и выстрелил. Кричать и успокаивать оппонентов в тот момент было бесполезно, поэтому мне пришлось воспользоваться последним аргументом. И как не странно, подействовало. Чуть остыв, активных спорщиков развели выделившиеся лидеры противостоящих групп. У меньшей это был тот самый хошеут Бату Нарминов, а у большей, как ни странно, молодой дербетовский невладетельный тайша Бадма Кондуков, младший брат Тагира. Переглянувшись с Исэном и обоими лидерами, мне пришлось взять слово.

— Я смотрю... и не вижу перед собой гордых сынов степей, о которых мне пела мама... Где те батыры, о которых сложено столько легенд??? Куда исчезли наследники славных своими подвигами Мингяна, Хонгора и Джангара??? Их нет... Никого...

В этот момент кто-то из ретивых молодых владетелей решил что-то возразить, но его моментом заткнули рядом сидящие, более чуткие к текущей ситуации. А я чуть подумав, решил вести смысл своей речи к сплочению здесь находящихся.

— Или я ошибаюсь??? И этой склоки, присущей диким безродным псам, сейчас не было? И все мы здесь, потомки прославленных воинов, собрались наконец объединиться перед лицом окружающих нас врагов... Вместе мы — Сила! Мы как... как эти пальцы на руке...

Припомнив один киношный трюк, я решил сейчас его разыграть. Самое подходящее для него время. Сжав и разжав кулак перед делегатами, я с силой продемонстрировал им удары по подставленной ладони второй руки.

— Вот так, одного за другим, мы вместе одолеем любого врага... я это вам обещаю...

Переведя дух, после неожиданно даже для меня волнительной речи, я осмотрелся по сторонам. Народ к такому тут еще не привык... Некоторые даже с открытыми ртами застыли, не веря своим ушам и глазам... Первым поднялся тайша Тагир. Даже не смотря на наши договоренности, он встал и в пояс поклонился мне. А в глазах его играло искреннее уважение. Следом за ним то же повторили и обе противоборствующие половины. Эта первая небольшая моя победа сегодня в целом определила характер всех дальнейших переговоров. Не без перекосов, конечно, но по первому вопросу все же удалось принять общее решение. И оно, кстати, привело меня к решению наведаться в Астрахань, к засевшему там хитрому губернатору. В целом же, по вопросу было решено следующее: границы кочевий в улусах на этот год не менять, потесненные же владетели обязывались не предпринимать никаких агрессивных действий по отношению к русским поселенцам до моего личного визита к губернатору. Добившись консенсуса по этому вопросу, останавливаться было нельзя. Далее по списку стоял вопрос по сборам податей в этом году. По словам главного казначея Ханства, Петра Чимидова, принципиальных отклонений от сборов прошлого года в этом не ожидалось. Однако, после выступления владетельного торгоутовского нойона Яндыковского улуса, Нармы Шараева, при общем одобрении делегатов, нормы ему были немного снижены. Всему виной была странная болезнь, уже третий год выкашивавшая до трети всего молодняка крупнорогатого скота. И, судя по всему, причины падежа до сих пор не были установлены.

После такого, можно сказать, дружного решения второго важного для всего Ханства вопроса, у всех делегатов проснулся зверский аппетит. Прихлопнув по столу ладонью, распорядитель объявил перерыв на обед. Непосредственно перед трапезой давалось полчаса на исправление личных дел делегатов: кому 'сходить до ветру', а кому и просто освежиться, размять ноги, затекшие от длительного сидения. Сегодня к столу было подано довольно разнообразное для зимнего периода меню: несколько разновидностей мяса и рыбы, как варенных, так и жаренных на огне, гарниром выставили выменянные у урусов жаренную репу с луком и квашенную капусту. Хлебная лепешка была собственного приготовления, но, опять же, на основе выменянной муки. Напитком служил наваристый калмыцкий чай. Похвастаться таким богатым столом в тяжелое зимнее время в калмыцкой степи мог далеко не каждый, хватит пальцев только одной руки. Открывать же гостям всю подноготную этого гастрономического изобилия я конечно же не собирался. 'Маме', присутствовавшей на таких открытых мероприятиях, были особенно приятны похвальные отзывы и здравицы от знатных и влиятельных владетелей калмыцкой степи. Но, что обильно и приятно желудку для жителей века восемнадцатого, то не совсем устраивает меня, выходца из века двадцать первого. И, обратив свое внимание на вопрос кулинарии, я сделал себе зарубку в памяти обязательно вникнуть в эти дела и хоть как-то разнообразить свой стол.

Между тем, плотно пообедав, надо было продолжать нелегкое дело законотворчества. Третьей и последней темой на сегодня был военный вопрос. Слава Богу, внутренней открытой вражды между нашими владетелями нет уже больше десяти лет точно. Оставалось рассмотреть донесения о столкновениях с нашими соседями. И тут расклад был следующий: на западе владетели Дербетовского улуса за последние два года наблюдают и ощущают усиление и учащение набегов со стороны кубанских ногаев. На юге, где пограничными являются Дербетовский и Икицохуровский торгоутовский улусы, особых перемен не было замечено, собственно, как и на востоке, где располагались кочевья двух хошеутовских и одного торгоутовского улусов. Уловив момент после рассказа дербетовского владетельного тайши Тагира Кондукова о схватках подконтрольных ему владетелей с ногаями на востоке, владетельный нойон Исэн Очиров взял слово:

— Повелитель... Уважаемые владетели... Я, как Первый советник Хана, заметил такую необычную ситуацию на границах наших кочевий еще полгода назад. Выясняя ее причины, я привлек все возможные источники новостей. Так, через уважаемых караногайских владетелей, нам стали известны причины спокойствия горцев: не так давно, в конце лета прошлого года, по всему северному склону Кавказа прошлось моровое поветрие. Пострадали все, черкесы, и малые кабардинцы, и эндереевцы (кумыки) больше всех... Менее других пострадали большие кабардинцы и аланские (осетинские) общества... Про других не знаю, но уже одного этого хватает, чтобы понять, что на юге от нас сейчас идет большая перетасовка, в ходе которой пока о нас забыли. И нам это на руку... Ммм... Далее, по киргизцам пока новостей меньше. От наших друзей с Яика нам стало известно, что всем нам известный Хан Среднего жуза Абилмамбет этой весной решил силой подчинить себе некоторых биев и султанов Старшего и Младшего жузов... вот они в панике и сидят тихо, скапливая силы вокруг своих ставок. Вести конечно требуют других подтверждений, но их пока нет... Это все, что пока нам известно...

Усваивая полученную информацию, делегаты молчали. Предложений пока не было. По моему настоянию, тайша Тагир пока не требовал карательного похода на Кубань. Это должен сделать я сам. Набравшись духа, я медленно привстал.

— Уважаемые владетели... У меня для Вас одна новость... Все вы так или иначе знаете, что будучи в Петербурге, я и тайша Тагир имели личную встречу с урусским наследником Петром. Так вот, на этой встрече, урусы потребовали от НАС совершить поход на кубанских ногаев... и полностью разорить местность. В подмогу нам они выставят часть своей кавалерии...

По большому счету, моя весть нисколько не смутила владетелей. Догадывались ли они о таком нам поручении? Скорее всего да, даже Тагир перед той аудиенцией предполагал нечто подобное. Конечно, до требуемого полного истребления здесь никто бы не додумался, однако, видимо, большинство ожидало чего-то подобного. Возражений на мои слова не последовало, уже хорошо. Но и ярой поддержки было не видно. До того помалкивавший владетельный хошеутовский тайша Замьян Тюменев решил выйти из тени:

— Повелитель... Загнанный в угол зверь — самый опасный противник, ему нечего больше терять. Некоторые из здесь сидящих со мной вместе ходили на Кубань, и мы знаем, что ногаи — опасный противник. Раздавим мы их? Да, но вот сможем ли занять те земли? Хватит ли у нас сил удержать их за собой оставшимися силами? Ведь по лету тогда надо будет ждать крымчаков, они обязательно придут мстить...

Пришла пора задействовать наши главные силы, и, уловив вопросительный взгляд от тайши Тагира, я ему разрешительно кивнул.

— Замьян, а я смотрю вы на восточной стороне жирком в последнее время обросли, тяжело стало в походы собираться? С каких это пор Тюменевы стали бояться ногаев да крымчаков??? Отец мой про тебя такого не рассказывал...

Выслушав укор в свою сторону, тайша Замьян под пристальными взглядами своих приближенных побагровел лицом в считанные мгновения.

— Тагир, ты говори-говори, да не заговаривайся!!! Не будь наши семьи близки, не спустил бы тебе сейчас такого... Хошеуты никогда не показывали спины врагам, и сейчас мы никого не боимся...

— Так пошли с нами на гиреевских выродков... Пора уже кончать с ними. Даже урусы видят, что пришло время...

— Да что нам эти урусы, Тагир??? У них своя голова на плечах, свои интересы...

— Это так, Замьян, но именно сейчас наши интересы сошлись... Им надо убрать угрозу для себя с Кубани, а нам нужны те земли под кочевья. Сам ведь знаешь, что тесно становится...

После небольшого обдумывания и даже короткого совещания со своими сторонниками, Замьян вынес общее решение:

— Что ж... твои слова разумны, Тагир... И хошеуты с тобой, Повелитель.

Последняя фраза уже предназначалась для меня. Конечно, этим все не кончится. Еще вчера, мои советники предупреждали, что если даже при всех на Съезде Замьян поддержит нашу инициативу, то втихаря все равно будет отпираться и торговаться до последнего. А в плане переговоров, по их словам, Замьян был одним из лучших. Но, так или иначе, принципиально мысль объединения сил всех владетелей была единогласно одобрена. Далее, распорядитель Исэн Очиров подвел итог вопросу извещением, что завтра состоится более детальное обсуждение предстоящего похода. Это время давалось на подготовку не только всем делегатам, но и нам, поскольку требовалось уточнить подготовленные списки, с учетом согласия всех владетелей. На сегодня рабочий день был закончен. Выходили делегаты из тепло протопленного помещения в очень приподнятом настроении, как-никак за последнее время это первый раз, когда удалось договориться о совместных действиях 'всем миром'. Молодежь кое-что живо обсуждала между собой, а старики задумчиво помалкивали. До назначенного общего ужина вечером все были свободны.

Сразу же, по окончании сегодняшнего заседания, я направился в ханский шатер, хотя мне нужно было в другую сторону. Однако, пожелания 'мамы' здесь не обсуждаются. Предстояла первая встреча с моей будущей невестой. Женская часть клана Тюменевых торопила со свадьбой, а потому, собиравшемуся ко мне в Ставку на Съезд владетельному хошеутовскому тайше Замьяну пришлось прихватить с собой и невестку с племянницей. Уж не знаю, что связывает мою 'маму' Черень-Джал и мою будущую тещу Амину Сабирову, тридцатипятилетнюю выходицу из захудалого башкирского рода владетелей, но по виду, понимали они друг друга с полуслова. Однако, полноценной встречи и разговора не получилось, девушка пока ужасно стеснялась, да и наши родители все время были рядом. Отсидев положенное время на своеобразных 'смотринах', я с радостью покинул их, приближалось время общего для всех делегатов ужина. Как и в прошлые разы, это кулинарное мероприятие было открытым и для наших гостей. Безусловно, у них у всех были свои причины своего здесь присутствия. Например, по предположениям моих советников, от казаков мы ожидали разных предложений: от совместных набегов, до совместной кооперации в плане небольших мануфактур. И наиболее резвыми в плане кооперации были волжские линейные казаки. Это их теперешнее бедственное положение прямо таки подстегивает к поиску дополнительного источника пропитания. Донские и яицкие в этом плане были более консервативными, плату за службу им почти не задерживали, а потому, они больше любили побряцать оружием. От караногайцев мы не ожидаем серьезной инициативы, они прибыли, чтобы быть в курсе происходящего и может быть, даже немного пошпионить. Ничего страшного. Вечером, все прошло довольно обыденно: поели, попили, да каждый отправился к себе, завтра предстоял еще один тяжелый день Съезда.

А у меня на вечер было незаконченное дело. Сегодня в Ставку доставили очередную порцию самодельного пороха, пять небольших бочонков. Да-да, именно самодельного. Объемы нашего подпольного производства пока были очень скромными, дело тормозили малые партии исходных ингредиентов и нерегулярная их поставка. Как мне рассказали советники, Канцелярия астраханского губернатора пресекала любые наши большие закупки серы с приуральских заводов. На малые сделки там пока смотрят сквозь пальцы, что нас до сих пор и выручает. С другим ингредиентом, селитрой, проблем меньше, ее нам продает семейство астраханских заводчиков индусов. Люди они довольно оборотистые, а потому, с готовностью отгружают любые наши заказы, лишь только плати сразу. Ну а с древесным углем, понятное дело, вообще проблем нет.

Проверив и пересчитав поступление, управляющий нашего 'арсенала', кореец Кван выложил на стол три мешочка. Это были заказанные мной мастерам порохового дела взрыв-пакеты. Литейных мастерских у нас в степи нет, и производить гранаты, что швыряют на поле боя гренадеры во врага, мы не можем. Поэтому, в упрощенном варианте, можно будет использовать и эти петарды-переростки. Ничего особенного, туго обернутый веревкой кожаный мешочек с дымным порохом и торчащим наружу фитилем. Это только пробная партия пиротехники, хочу посмотреть ее в деле и понять, можно ли сделать ее осколочной. Такая игрушка, если все удачно сложится, очень нам пригодится во время штурмовых операций. К слову сказать, поначалу я опасался сделать подобный заказ. Все таки, я пока не полностью знаю, каким был настоящий Убаши, его привычки и черты характера. Со слов окружения уже кое-что проясняется, но пока не полностью. Однако, мой интерес к подобному пиротехническому новшеству почти никого не удивил. Как оказалось, настоящий Убаши шел по пути своего отца и тяготел к разнообразным новинкам. Особенно, в военной сфере, пробуя их применение на практике в той же самой Пруссии. Впрочем, удостоверившись в приходе моего 'заказа', я в приподнятом настроении направился к себе. Пора было отдохнуть от сегодняшнего суматошного дня и приготовиться к завтрашнему, не менее тяжелому.

Итак, новый день должен принести всем нам чувство единения. По крайней мере, по своей наивности, я этого ожидал. Но не тут-то было... С самого начала, все пошло как-то не так. Заслушивая своеобразные доклады владетелей о численности профессиональных воинов и ополчения в подконтрольных им землях, у меня расходились данные. Так, если мои военный и финансовый советники предположительно выставляли одни числа по количеству воинов и конского поголовья в распоряжении владетеля, то перед всеми на Съезде, отчитывался он за полтора — два меньшее. Сначала я думал, что подсчеты моих людей не верны, все же, всякое бывает. Но, во время небольшого перерыва, нойон Эрдем уверил меня, что это не так, владетели банально врут и специально занижают свои данные. Поблагодарив нойона за помощь, я вернулся назад к заслушиванию докладов, и вплоть до объявления распорядителем обеда обдумывал сложившуюся обстановку.

Выходило так, что и промолчать сейчас мне было никак нельзя, но и громогласно уличить обманщиков тоже было нельзя. Все было очень запутанно и сложно. Все крупные владетельные тайши и нойоны знают в общих чертах состояние дел на своих землях и они несомненно сейчас заметили обман. Спускать такое неуважение к себе в самом начале своего правления я не имел права, но и разрушить тот хрупкий пока договор о взаимодействии всех калмыцких владетелей я также просто не мог. Плюс к тому, матерыми лжецами оказались в большинстве своем хошеутовскими владетелями, а это уже камень в огород тайши Замьяна и всего хошеутовского племени. Тут дело попахивает уже не просто очередным конфликтом, а скорее, кровной обидой. Допускать такое было тоже нельзя. А потому, я пришел к выводу, что настало время для личной встречи с владетельным тайшой Замьяном.

Замьян, по своему виду, олицетворял эдакого мифического 'батыра'. Довольно высокий для степняка, под метр-восемьдесят, очень крепкий, кило эдак под полтораста и ни капли жира. Даже не смотря на свой пятидесятипятилетний возраст, Замьян до сих пор занимался борьбой и слыл настоящей легендой не только у нас, но и далеко за пределами калмыцкой степи. Но об этом позже, сейчас мне предстоял непростой разговор.

В главной зале ханского шатра я был один. Выпроводил советников и даже настаивавшего на своем присутствии тайшу Тагира. Настала пора привыкать к самостоятельности, а то по Ставке уже ходят некоторые слухи, будто слишком уж близко и часто оказываются дербетовские владетели рядом с ухом молодого Убаши-Хана...

Замьян вошел неторопливо, даже с некоторым интересом. Сразу заметил, что мы одни. Немного расслабился... Приложив сжатый кулак правой руки к груди в районе сердца, поприветствовал:

— Повелитель...

— Уважаемый Замьян... Как видишь, мы здесь одни, можно и по-простому...

Я поднялся со своего трона и пересел пониже, чтобы быть на одном уровне с ним. Тайша это заметил, но виду не подал, подошел и присел на предложенное место рядом.

— Думаю, ты понимаешь, зачем я пригласил тебя именно сейчас? После того, что все мы только что слышали...

Не уверен, что заметил какие-либо перемены на лице Замьяна, однако, его молчание говорило само за себя.

— Молчишь? А ты заметил, что дербетовские владетели не пытались жульничать как некоторые? Мои пока не отчитывались, но могу тебя заверить, что и они будут честны здесь, перед всеми на Съезде. И то же самое мне нужно и от хошеутов...

— Зачем? Какой нам смысл откровенничать здесь перед всеми? Воинов у нас достаточно, за восточный край не беспокойся, у меня все под контролем...

— А смысл такой, что времена другие настают, Замьян. Нам надо держаться вместе, сплотиться... И для начала, быть откровенными друг с другом здесь и сейчас. Все ведь заметили ложь. И я не могу закрыть на это глаза, ты сам прекрасно понимаешь мое положение...

— Да, немного подправили свои отчеты владетели, но я не вижу ничего страшного... Это дела исключительно хошеутов, преувеличивать или преуменьшать количество своих воинов. И я не позволю кому-либо влезать в них, даже тебе, Убаши...

— Ваши дела, говоришь? Пока, может и ваши. Но скоро они станут общими. Время пришло. Ты в самом деле думаешь, что дальше все будет как раньше? Так я тебе прямо сейчас скажу, что нет, не будет!!! Время не стоит на месте и нам надо меняться...

— Меняться? Может ты и прав... Я помню как сам в твои годы говорил это слово отцу, кажется, совсем недавно это было...

Помолчав и ненадолго задумавшись о чем-то своем, владетельный хошеутовский тайша Замьян Тюменев все же решился.

— Хууу... Чего ты хочешь?

— Для начала, мне нужна правда от хошеутовских владельцев. Здесь и сейчас мы должны начать доверять друг другу. Начать работать вместе...

— Понимаю. Значит, хочешь построить государство? Ммм... Ты ведь знаешь судьбу Джунгарии?

После моего молчаливого кивка головой, тайша продолжил.

— У тебя есть свои советники и не мне учить тебя, Убаши. Дело ты затеял благородное и нужное, это бесспорно. Но трудное, жутко трудное. На моей памяти было много подобных замыслов, отличных идей, но до сих пор они так и остались словами. Покажи мне реальные дела за собой и я обещаю, пока жив буду, все хошеутовские кланы будут за тебя...

Столь неожиданный поворот событий выбил меня из колеи, честно говоря. У меня даже пересохло во рту. Не уводя взгляда, я спросил только одно, даже неожиданно для самого себя.

— Почему?

— Хочу оставить о себе память для потомков...

После таких слов он поднялся и после церемониального буддийского поклона неторопливо вышел. А я остался собираться с мыслями.

'Хочет оставить о себе память? А старый лис, похоже, все отлично понимает и настроен к идее государства положительно. Однако, не глупые предки у нас оказывается... Остается только дать толчок всем патриотически настроенным владетелям. Но каким он должен быть? Земля тут не при чем, она есть у нас и сейчас. Победы? Тоже были в прошлом. Тогда что? Надо думать...'

Откашлявшись, стражник заглянул в помещение и предупредил, что перерыв закончен и пора присоединиться к застолью.

Сама трапеза прошла довольно быстро и тихо, по крайней мере, мне показалось, что все делегаты сосредоточились не на еде, а на своих мыслях. Понятное дело, ни от кого из владетелей не укрылся факт подачи ложных сведений. И сейчас за столом шло активное его обсуждение. Дербеты у себя, хошеуты у себя, мои торгоуты также между собой. Поначалу я и не заметил отсутствия тайши Замьяна, об этом меня предупредил распорядитель нашего Съезда, Исэн Очиров, мой наиболее информированный по части наших внешних и внутренних связей советник. Порой, я без него как без рук, в прямом смысле.

Появился владетельный тайша Замьян Тюменев только к продолжению сегодняшнего заседания. Он и десяток других хошеутовских владетелей заняли свои места. И только тогда все заметили, что на лицах некоторых 'опоздавших' появились ссадины и синяки. Судя по прокатившемуся среди владетелей слуху, Замьян провел среди своих подчиненных разъяснительную работу, после нашего с ним короткого разговора начистоту. Смешков, как ни странно, не было. Физические наказания в это время у нас активно применяются и считаются основой выработки дисциплины у молодежи. Результатом подобной работы тайши стало повторное заслушивание отчетов хошеутовских владетелей по их же просьбе. Мол, промашка вышла, их счетоводы и писари грубо ошиблись при составлении описи. И, конечно же, виновные понесут заслуженную кару.

За хошеутами отчитывались мои, там ничего нового для меня уже не было, численность торгоутовского войска уже выучил назубок. А вот после моих, слово взяли представители караногайцев. Их мирзы, Амир Гасан и Касым Шутук через прибывших послов извещали своего покровителя, то бишь меня, что в начале прошлого месяца, их посетили странствующие проповедники ислама. По давним законам степи, путников как дорогих и желанных гостей приютили и накормили. Однако, в короткое время они оба об этом пожалели. Покушения на дружественных нам владетелей караногайцев не достигли своих целей, однако, нанесли им серьезные травмы. Так, в результате частичного отравления, Амир полностью ослеп, а Касым, тяжело ранен отравленным кинжалом и находится при смерти. Убийц охране взять живыми не удалось, однако, после публичного разрубания нечестивцев, в знак подтверждения наших давних дружбы и союза, мирзы прислали мне их головы. Конечно, я получил это послание еще позавчера, сразу же по прибытии посланцев к нам, а здесь и сейчас эта новость просто доводилась до всех заинтересованных. Голов тех двух убийц — неудачников мы не стали сохранять до сих пор, я выбросил их в отслужившую свое выгребную яму, после чего, мои люди ее засыпали.

Для меня вид двух отрезанных человеческих голов был не в диковинку, и не такого насмотрелся в прошлой своей жизни. Но сам факт накала обстановки здесь, совсем рядом, прозвучал для меня 'звоночком'. Слишком уж я расслабился за последнее время, открывшаяся новая жизнь полностью отвлекла меня от анализа моего положения. Даже подготовка к походу не привела к отрезвлению, для меня это стало походить на компьютерную игру, где надо строить юниты и посылать их в бой. И только вид двух обезображенных голов заставил меня взглянуть на ситуацию иначе. Ведь, это была не просто агрессия против двух владетелей, это был первый удар во вновь набирающей обороты постоянной степной войне, самой, что ни есть настоящей. Там убивают. И чаще всего, не издалека, а на расстоянии вытянутой руки с саблей или вскинутого мушкета, когда на лице врага можно отчетливо увидеть самые разнообразные оттенки чувств: страх, ненависть, боль, ужас, страдания и даже иногда растерянность. Для большинства же собравшихся, сообщение не было чем-то новым или сверхъестественным, подобные шайки проповедников ислама в наших кочевьях вылавливают с самого прихода калмыков в низовья Волги. Смешно сказать, но похоже, никто из делегатов уже и не помнил истоков подобного враждебного отношения. Просто, так повелось исстари: ничего хорошего от посланцев 'полумесяца' ждать не стоит. Между тем, после небольшой паузы слово взял главный военачальник Ханства, владетельный зайсанг Амуланг Горяев. Человек, чье имя было воспето нашими песенниками и сказителями наравне с некоторыми героями древности. А значит, его знало и уважало за проявленную в боях доблесть практически все наше население, включая даже родовитых владетелей, присутствовавших здесь. Ему предстояло зачитать и вручить делегатам составленные требования-предписания на подготовку определенного количества воинов от каждого улуса. Говоря языком двадцатого века, в Ханстве объявлялась мобилизация. У наших гостей это вызвало большую заинтересованность, поскольку за последние лет пятьдесят-шестьдесят мы не собирали в поход столь внушительные силы. Даже по прежним запросам русских властей столько не требовалось. Десять тысяч профессиональных воинов-кеточинеров и почти сорок тысяч ополчения, это практически все боеспособные мужчины подходящих возрастов, не считая калек, больных и подростков, занятых в пастьбе скота.