В погоне за мечтой. Часть 1

Бойтесь своих желаний — они имеют обыкновение исполняться самым причудливым образом...

Афоризм

Глава 1.

Что-то давило на грудь, мешая мне сделать глубокий вдох.

— Манька, скотина безродная, задушишь! — сквозь сон пробормотала я, скорее рефлекторно, чем осознанно, взмахнув правой рукой. Однако вместо того, чтобы спихнуть на кровать кошку самой плебейской полосатой окраски, почти год назад подобранную на улице худой и голодной, а с тех пор разъевшуюся до размеров доброго гиппопотама и не в меру обнаглевшую, ладонь лишь захватила воздух.

Странно — но все же недостаточно, чтобы заставить меня полностью проснуться. Вслепую пошарив рукой по телу, я однако не нашла ничего лишнего — даже наоборот, куда-то пропал мой животик. Не то, чтобы прежде он как-то особенно выдавался, но все же был, мягкий и теплый, а теперь рука наткнулась на что-то плоское и твердое. Неужели я, как знаменитый герой Кафки, во сне превратилась в жука?!

От такой жуткой мысли тотчас же захотелось взвизгнуть и вскочить на ноги — но удалось осуществить только первое. Согнуть спину мешал... хитиновый панцирь?!

Заорав уже в полный голос, я рванулась изо всех сил, перевернулась на живот, встала на четвереньки, и только после этого смогла выпрямиться в полный рост, упираясь руками в ствол дерева. Да, невероятным образом я из своей пусть не слишком гламурной, но уютной спальни переместилась на плэнер — слава богу, не в густой лес. Небольшая рощица прижималась к обочине довольно широкой грунтовой дороги, по другую сторону которой простиралось поле — кажется, возделанное, хотя я в таких вещах не разбираюсь...

Однако сейчас гораздо больше, чем окружающий пейзаж и предстоящий урожай озимых меня волновало собственное состояние. Конечно, это был не жучиный панцирь — как такое только в голову могло прийти, всегда знала, что читать слишком много классики вредно! С немалым изумлением я обнаружила себя одетой в пышное платье с кринолином, из тех, что прежде видела только в кино. Душил меня, разумеется, тугой корсет — средневековое орудие пыток. Талию теперь можно было свободно обхватить двумя пальцами, вот только удовольствия мне это не доставляло. Еще раз внимательно пошарив руками по телу, я обнаружила только кружевной надушенный платочек в кармане юбки да чужое кольцо на среднем пальце правой руки — на мой вкус, слишком массивное и подозрительно легкое для золотого. Ни денег, ни документов, ни мобильного телефона... Единственная радость — грудь моя осталась при мне, но совершенно непонятно, кому могло понадобиться переодевать и переносить меня непонятно куда.

Для того, чтобы определиться хотя бы в последнем, я отлепилась от клена, ставшего почти родным, и приблизилась к дороге — странно, никаких следов шин — в пыли остались только отпечатки ног и лошадиных подков! Сама же дорога, извиваясь и петляя, одним концом терялась за поворотом, скрытая рощей, а другим неторопливо взбиралась на пологий холм, вершину которого венчал даже на таком расстоянии выглядящий огромным и внушительным рыцарский замок.

Ну, наконец-то все встало на свои места! Видимо, я просто подрядилась в массовку какого-то костюмированного исторического фильма, в перерыв прилегла отдохнуть под деревом, и мне банально напекло голову, с вытекающей отсюда потерей памяти. Не полностью — помню же, как меня зовут, кто я и откуда! — а, стало быть, будем надеяться, что скоро вернутся и остальные воспоминания. Однако, похоже, выпал изрядный кусок жизни — засыпала зимой, а сейчас, судя по колосящемуся... бог знает, чему, уже ближе к осени.

Подобрав юбку, чтобы не волочилась по пыли (платье еще костюмерам сдавать, как вычтут из гонорара за порчу реквизита, так не только не заработаю, а еще и должна окажусь), я решительно зашагала в сторону замка. Наверняка основное действие разворачивается там, и судя по костюму, мое место не в крестьянской толпе. В крайнем случае, режиссер развернет обратно и еще раз объяснит, что нужно делать.

Вблизи сооружение оказалось еще больше, чем выглядело со стороны. Это оказался не просто замок, а целый город, окруженный крепостной стеной. Проходя через арку мимо обвешанных холодным оружием стражников, я невольно вжала голову в плечи — ну, как упадет сверху плохо закрепленная нерадивым реквизитором решетка или еще какой булыжник? Пронесло — декорации явно были сделаны на совесть.

Я уже битых полчаса ходила по узким и неуютным улочкам, но никак не могла отыскать никаких следов съемочной команды: ни штативов, ни камер, ни людей в цивильном прикиде — одни актеры. Причем никто не курит, не закрывается от солнца бейсболкой — работают так, что любо-дорого посмотреть, выкладываются по полной, представляя обычную жизнь средневекового города-крепости, со всеми ее контрастами. Все-таки кажется мне, что костюмированная драма — не тот жанр, где съемка ведется скрытой камерой. Так, может, и я здесь не работаю, а развлекаюсь — прибилась к ролевикам, чтобы выпустить пар, бегая по лесам и полям с деревянным мечом? Но меча-то как раз нет, и вообще, все как-то чересчур достоверно для простой игры...

На крыльцо одного из домов вышла женщина и размашисто, чуть ли ни мне под ноги, выплеснула обмылки из длинного корыта. Я с ужасом уставилась на ее красные, загрубевшие от работы и огромные, как лопаты, руки. Историческая достоверность, конечно, вещь хорошая — но к чему до крайностей-то доводить? Так обращаться со своей кожей даже столетние бабуськи в самой рассибирской деревухе себе не позволяют!

По улицам свободно текли нечистоты, собаки, свиньи и дети с криками носились вперемешку, не разберешь, кто где, да и добротно сложенные стены домов не производили впечатления созданных только для виду, на один день. Но самое сильное впечатление производил запах — тот самый, который невозможно описать и нельзя ни с чем перепутать, запах устоявшейся человеческой жизни. Сомнений не оставалось: каким-то невероятным, непостижимым образом я вдруг оказалась в средневековье!

От жуткого осознания сердце как будто сжала огромная ледяная ладонь, в глазах потемнело, а чтобы удержаться на подгибающихся ногах, пришлось ухватиться за стену дома.

— Госпожа, вам плохо? — я обернулась: в меру грязный босоногий абориген в обтрепанных снизу штанах и подпоясанной рубахе навыпуск из какого-то равномерно-серого грубого плотна казалось, глядел с непритворным участием.

— Да... Нет, — неуверенно пробормотала я. — Где я?.. Что это за место?..

— В Межреберье вы, госпожа, попали, — доброжелательно пояснил мужичок: — Заблудились, что ль? Приезжие-то завсегда тут теряются. Так это мы мигом — сейчас малого кликну... Эй, малой! Отведи госпожу, куда она скажет!

— Погодите-погодите! — в отчаянии попыталась я остановить доброго самаритянина, так кстати подкинутого на моем пути судьбой: — А что это за город? Как называется?

— Так... одна у нас столица, госпожа — Старгород! Эй, малый, проводи госпожу во дворец!

— Не надо во дворец! — отчего-то такое предложение испугало меня не меньше, чем приглашение проследовать к инквизиторам для выяснения моей ведьмовской сущности. Да и в любом случае, перед таким официальным визитом хотелось привести себя в порядок, хорошенько подумать... и отложить его на неопределенное время: — Проводите меня, пожалуйста, на постоялый двор — только самый лучший!

— Малой, ты где?! Отведи госпожу в "Корону"!

Таинственный "малой", выделенный мне в провожатые, оказался уменьшенной копией "старшого" и, по-видимому, приходился ему младшим братом или сыном. Однако город он, похоже, знал не хуже, чем собственный карман, и уверенно вел меня куда-то к ему одному известной цели по улицам, переплетающимся в настоящий лабиринт.

— К-на г-жа, — бормотнул он себе под нос, указывая на каменное здание с широким крыльцом. Очевидно, это можно было перевести на человеческий как "Корона", госпожа". Пока я глазела на огромную вывеску без надписи, украшенную размашисто намалеванной короной с воинственно растопыренными зубцами, мальчишка куда-то испарился. Видимо, сделав дело, со спокойной совестью вернулся к своим детским забавам. Мои же дела только начинались.

Несколько раз глубоко вздохнув для храбрости, я сделала лицо понаглее, и решительным шагом поднялась по ступенькам. Что ж, попробую изобразить богатую аристократку — зря, что ли, однажды в любительском фильме играла уборщицу?

Видимо, гримаса хозяйки жизни мне удалась — во всяком случае, стоило показаться на пороге, как навстречу мелкими шажками бросился пестро одетый человечек, судя по повадкам и льстивому взгляду — прирожденный халдей:

— Что угодно госпоже? — сладчайше улыбнулся он.

— Перекусить и ванну, — коротко бросила я. — Нет, лучше сперва ванну, а потом перекусить. И пришлите девушку, чтобы помогла мне раздеться!

— Конечно-конечно, — пробормотал человечек, совершенно сраженный моим напором. — Ванну предпочитаете горячую или холодную?

— Издеваетесь? Конечно, горячую! Разве я похожа на снежную бабу!

— А из закусок?..

— Устриц с белым вином! — рыкнула я.

— Машка! — внезапно взревел он, заставив меня подскочить на месте от неожиданности. — Ты где, дармоедка?!!

Раздался дробный топот босых ног по половицам, и в холл, вытирая мокрые руки прямо о передник вместо полотенца, влетела девушка в простом, но опрятном свободном платье (без корсета!) и с каким-то диким чепцом на голове. Украшающих его пышных оборок, кажется, хватило бы не на одно платье. Однако прячущееся среди этого великолепия личико выглядело смышленым.

— Проводи госпожу в комнату, приготовь горячую ванну, да распорядись на кухне насчет вина и закусок! — отдал приказания мужчина — видимо, портье или даже хозяин гостиницы. Тем приятнее будет его обмануть!

Как видно, Машка умела одновременно находиться в двух-трех местах и была мастерицей на все руки, потому что к тому моменту, когда она расшнуровала мне корсет и помогла избавиться от последней загадочной тряпки, которых под платьем оказалось великое множество, ванна — вернее, деревянная бадья, в которой можно было поместиться целком, только поджав ноги к подбородку, — была уже готова. На столе же загадочно и заманчиво топорщилась белоснежная салфетка, явно скрывая поднос с закусками. Неужели действительно устриц в речке наловили?

Постанывая от наслаждения, я опустилась в горячую воду. Мне пришлось пройти пешком не такое уж большое расстояние, но для городского жителя, привыкшего больше полагаться на четыре колеса, а не на две ноги, этого оказалось достаточно. Горячая вода принесла облегчение и расслабленность, заставив кровь быстрее бежать по жилам и выгоняя из головы неприятные мысли. Однако по мере ее остывания и мои размышления становились более холодными и трезвыми. Черт возьми, я в средневековье! Да еще каком-то странном, ни на что не похожем: платья и мужские костюмы вроде бы по европейской моде, а разговаривают со мной все по-русски. И это название — Старгород! Пусть в школе по истории у меня никогда не было оценки выше четверки, но некоторые факты закрепились в памяти намертво: позабыв дату крещения Руси, я была твердо уверена, что Галицкое и Волынское княжества объединились в одно Галицко-Волынское именно в 1199 году, и что Новгород был, а вот упоминаний о Старгороде до наших дней не сохранилось!

А еще... в средние века не было настоящих зеркал, горячую воду для ванных грели и таскали ведром, не было стоматологов и хирургов... Не говоря уже об электричестве и автомобилях! От таких мыслей немудрено было прийти в отчаяние, и мне очень захотелось уйти под воду с головой и не всплывать... Машка, чутко ожидая приказаний "госпожи", приняла перекосившую мое лицо гримасу за недовольство остывшей водой, и щедро плеснула в бадью кипятка, после чего принялась тереть мое тело какой-то допотопной мочалкой явно растительного происхождения — похоже, скрученной из лыка.

— Скажи, Машенька, а этот город — действительно столица? — осторожно поинтересовалась я, когда она помогла мне вытереться и начала разбираться с бельем. О, господи, корсет!..

— Да-а-а! — охотно подтвердила девушка. — Старгород!

— А тот замок...

— Это королевский дворец!

— Да? Надо будет сходить, посмотреть на него поближе...

— Конечно! Вызвать для вас провожатого, госпожа?

Маша с готовностью кинулась было к двери, но я успела ухватить ее за подол:

— Погоди! Сперва перекушу. Не идти же во дворец на голодный желудок!

— Ваша правда, госпожа, — согласилась девушка, и сдернула салфетку с подноса. На нем обнаружились, конечно, не устрицы, а изысканно оформленные бутерброды с ветчиной, ноздреватым сыром и, кажется, копченая рыба. В кувшине плескалось очень недурное белое вино. С удовольствием созерцая нежное, пронизанное мраморными прожилками мясо, я вспомнила, что помада, кажется, была изобретена еще в Древнем Египте, и градус настроения снова пополз вверх — даже потянуло на светские сплетни:

— А ты, Машенька, сама когда-нибудь короля видела?

— Конечно! Это ведь королевская гостиница, — бесхитростно пояснила та, и аппетит сразу куда-то пропал. — Для дипломатических посольств! Высокопоставленные господа, конечно, размещаются во дворце, а свита и слуги квартируют у нас.

Опрометчиво надкушенный бутерброд застрял комом в горле. Одно дело отобедать и воспользоваться всеми удобствами частной гостиницы, а потом, пообещав заплатить, испариться в неизвестном направлении, и совсем другое — посягнуть на королевскую собственность, это уже государственное преступление. Если же выдать себя за посла... То придется самому королю докладывать, зачем и откуда приехала. Хотя, если выбирать между этим портье с лисьим личиком и королем — то я однозначно выбираю короля, пусть он даже старый и страшный. Кстати...

— И какой он?

— Красивый! — мечтательно закатила глаза девушка. — И очень умный, все так говорят!

— А что еще говорят? — подкинула я провокационный вопрос.

— Что из последних трех королей он самый лучший! — с готовностью затараторила Машенька. — Жаль, что наследника у него до сих пор нет... Хотя он еще молодой...

— Что, какие-то проблемы со здоровьем?

— Он не женат! — с ходу отмела мои инсинуации горничная.

"Еще бы — когда вокруг столько восхищенных кошечек! А женишься — только проблемы, ревность... Еще неизвестно, на какую мегеру попадешь", — пронеслось у меня в голове. И, видно, отразилось на лице, потому что Машенька возмущенно надула губки:

— Все знают, что король поклялся, что женится только на той девушке, которая будет не похожа на других, даже если это окажется простолюдинка!

Да уж, наверное, когда завидный холостяк выезжает из дворца, вдоль дороги тут же выстраивается "почетный караул" из незамужних девиц всех сословий и возрастов... Представив себе эту картину, я хохотнула, тихонько, чтобы не настраивать против себя горничную, и с вернувшимся аппетитом набросилась на угощение. Как говорится, бог не выдаст — свинья не съест!

— К королю — так к королю!

Даже не знаю, какая задача была основной для громилы, которого приставил ко мне заботливый портье: проводить меня до дворца и охранять по дороге, или следить, чтобы я никуда не сбежала. Однако банальный побег не входил в мои планы — это было бы слишком неинтересно. Не знаю, что он говорил дворцовым стражникам, но препятствий нам никто не чинил, и сразу же, без предварительных расспросов, проводили к королю. Неужели это и есть царство победившей демократии, где высочайшей аудиенции может добиться любой?

Тронный зал поражал своими размерами и великолепием — оглядываясь по сторонам, я чувствовала себя кузнецом Вакулой, приехавшим в Петербург за царицыными черевичками, и изо всех сил старалась не показать, какое это производит на меня впечатление. Но самым сильным потрясением оказался сам король: действительно, очень молодой, лет тридцати, что не могла скрыть даже аккуратная бородка, с огоньком в глазах василькового цвета — только этот василек был засушен между страниц романа, на память о прошлой любви... Замечтавшись, я чуть было не пропустила первый вопрос:

— Как вас зовут и откуда вы прибыли?

Предварительные заготовки и рассказы о пережитых по дороге в столицу приключениях, в результате которых я лишилась свиты, кареты, всех вещей и фамильных драгоценностей, тут же вылетели из головы:

— Я... не знаю!..

— Но как такое может быть? — мягко, но настойчиво поинтересовался король. В глазах оттенка волшебного цветка мелькнуло удивление и, кажется, тень интереса. В конце концов, средневековье может оказаться не таким уж мрачным!

— Я очнулась в роще, неподалеку отсюда, и отправилась в город, который увидела на холме, даже не зная, как он называется...

Глава 2.

Я решительным шагом пересекла главную площадь, размашисто и мстительно вбивая острые каблуки в брусчатку. Придворной королевской чародейке позволялось многое: и эти самые высокие каблуки, какие в этом мире разрешалось носить только мужчинам, и косметика на лице, за что любую другую местную женщину в лучшем случае могли обозвать "размалеванной блудницей", а то и закидать камнями. Можно было бы отказаться и от корсета, сменив платье на более свободное и простое по крою (пусть из дорогой, говорящей сама за себя ткани), но мешало женское тщеславие — хотелось похвастаться тонкой талией. Вот только тот, ради кого я так страдала, ежедневно позволяя заковывать себя в это подобие испанского сапога на ребрах, не обращал никакого внимания ни на привлекательную со всех сторон фигуру, ни на прекрасный цвет лица, ни на мелодичный голос. Помноженное на невозможность вдохнуть полной грудью, это приводило меня в мрачное, поистине ведьминское расположение духа.

Каждое утро, пока плечистая горничная Настасья затягивала тугую шнуровку на спине в стремлении превратить мою фигуру в подобие перевернутой рюмки, даже если это будет стоить мне жизни, я невольно вспомнила, как в начальной школе с лучшей подругой Наташкой надевали длинные, до полу, материнские платья, воображая себя принцессами и королевами. С каким восхищением смотрела на нас свита придворных плюшевых медведей! А мы мечтали, как здорово было бы жить "в стародавние времена"...

Наташку бы сюда! Воплотившись в реальность, мечта оказалась далеко не столь привлекательной: чтобы с гордостью носить красивое платье, стоило изрядно пострадать, а длинный подол собирал с пола весь мусор. Если простолюдины еще устраивали себе раз в неделю банный день, то представители высшего общества стиркой и мытьем не злоупотребляли, считая, что они не занимаются тяжелым физическим трудом, не пашут землю — а, стало быть, и не мараются. С запахом пота не боролись, а маскировали сильными духами, так что в жаркий день на каком-нибудь великосветском приеме запросто можно было хлопнуться в обморок от простой нехватки чистого воздуха, что закрепило за придворными дамами славу чувствительных тонких штучек.

Миновав площадь, мы с моим сопровождающим свернули в узенький переулок, где, помимо прочего, располагались несколько лавок с широким ассортиментом лекарственных трав, эликсиров и прочего колдовского товара. Напоминающий трехстворчатый шкаф как телосложением, так и интеллектом, приставленный ко мне лично королем, громила выполнял функции то ли телохранителя, следящего за тем, чтобы меня никто не обидел, то ли сторожа, караулящего, чтобы я сама никого не обидела, как раз перегораживал переулок, задевая плечами стены противоположных домов, и вынуждая встречных прохожих прижиматься к стенам наподобие улиток. Обитатели и завсегдатаи Кривого Тупика хорошо знали частых посетителей лавки травницы Тамары, но какой-то бородатый крестьянин с замашками провинциала, разглядев мое лицо с подведенными ресницами и слегка тронутыми помадой губами скривился и хотел сплюнуть — то ли под ноги, то ли в мою сторону, — так что идущий следом успел остановить его буквально в последний момент:

— Это же госпожа придворная чародейка! — громовым шепотом прошипел он в немытое ухо невежи.

Перекрестившись, тот от души трижды сплюнул через левое плечо — чтобы не пропадало! — и поспешил испариться из поля моего зрения, опасаясь порчи.

— А что это у нее волосья... Полосами? — уже из-за спины донеслось до моего слуха.

— Дык... Это... — горожанин явно не знал, но не хотел ударить в грязь лицом перед деревенщиной, поэтому быстро нашелся: — Значит, ей пятьдесят годочков уже минуло! Ведьма, как первые полста разменяет, кожу сбрасывает, точно змея, и снова молодой, как девушка, становится. А волосы постепенно линяют, и растут уже другого цвета!

Мелирование в этом мире явно было не в чести — волосы красили разве что женщины, чье поведение традиционно считалось ниже средней тяжести. То же самое с косметикой — в обычном магазине невозможно было просто так купить новую помаду или заказать понравившийся цвет по каталогу. Изготовлением декоративной косметики занимались немногочисленные мастерицы, передающие тайные фамильные рецепты из поколения в поколение. Так и получалось, что с высокопоставленной придворной чародейкой можно было столкнуться в самых неожиданных и неприглядных местах.

— Здравствуй, красавица! — как всегда, радушно приветствовала оптовую покупательницу травница Тамара, уже немолодая, но все еще привлекательная черноволосая и темноглазая женщина. — Что на этот раз?

— Как обычно, — вздохнула я, и склонилась над прилавком: — А это что за травка?

— Это шалфей, ты его уже видела, только в сушеном виде, — отмерив обычные дозы желудочных и слабительных сборов (обитатели королевского дворца считали слово "диета" неприличным ругательством, и не ограничивали себя за столом, осаждая затем покои несчастной ведьмы с жалобами на отравление), и получив из рук моего телохранителя условленную сумму, Тамара превратилась из торговки в учительницу.

— А у сухого и свежего свойства различаются? — "прозорливо" догадалась я.

Занимая высокий пост придворной чародейки (с немаленьким, кстати, окладом), к собственному стыду должна признаться, что совершенно не умею колдовать, варить зелья и заговаривать зубы. Ну, разве что зубы... Как при этом удалось получить и упрочить свое положение? Как и все в этом мире — совершенно случайно...

...— Спрашивала у меня, где оказалась и что это за город, — опасливо оглядываясь на Инквизитора, признался мужичок, встреченный мной в Межреберье — переулке городской бедноты. — Попросила проводить к лучшему постоялому двору.

— Среди бела дня велела приготовить горячую ванну и подать к белому вину какую-то неслыханную закусь! — поддержал мужичка в потрепанной одежке другой, одетый, напротив, слишком пестро — портье королевской гостиницы "Корона".

Машенька — девушка, помогавшая мне переодеваться и принимать ванну, краснея, как маков цвет, прошептала что-то на ухо святому отцу. Нахмурившись, тот покосился в мою сторону:

— Подними руки, дочь моя!

Я послушно вскинула растопыренные ладони.

— Полностью, — уточнил Инквизитор. После чего подошел поближе, чтобы внимательно оглядеть их от запястья до плеча... и ниже.

— Метка дьявола! — с мрачным, как мне показалось, удовлетворением, констатировал он. Крупная родинка в правой подмышке и мне самой доставляла неудобство при эпиляции, но чтобы уж сразу дьявола! Опустив руки, я упрямо сцепила их за спиной.

— Скажи, дитя, есть ли у тебя братья или сестры? — священник прикидывался таким приторно-сладким, что аж челюсти слипались.

И полдня не прошло, как я очутилась в этом мире, представляющем какое-то невероятное, неправдоподобное, никогда не существовавшее славянское средневековье, как уже попала в оборот Святой Инквизиции! Объяснить, каким образом сюда попала я не могла, потому что не знала сама, а рассказ о прошлой жизни по местным меркам получился бы слишком фантастическим, поэтому в разговоре с местной светской и духовной властью я прибегла к спасительной амнезии. Мол, не помню ничего, очнулась в двух шагах от вашего города, никогда его раньше не видела — видно, кто-то заколдовал. Но Инквизитор настолько ошарашил меня своим неожиданным выпадом и обвинением в ведовстве, что на последний вопрос невольно вырвалось правдивое:

— Есть, младший брат.

— А сестра?

Сказала "А" — говори и "Б":

— Нет, сестры ни старшей, ни младшей нет. И как наша фамилия — тоже не помню!

— Так у вас есть фамилия? — заинтересовался король, до сих присутствовавший на "допросе" исключительно качестве стороннего наблюдателя.

— Не помню!

— А у вашей матушки есть сестры или братья? — продолжал гнуть свою линию священник.

— Нет, она была единственным ребенком.

— А у ее матушки?

— У бабушки было четверо или пятеро братьев. Не помню точно, они умерли еще до моего рождения почти все...

— Значит, вы единственная дочь в третьем поколении, — удовлетворенно заметил Инквизитор и, обернувшись к королю, торжественно доложил: — Ваше Величество, это ведьма!

— Нет! — сдавленно пискнула я. — Какая же я ведьма — даже колдовать не умею!

— Умеешь, — уверенно возразил священник. — Просто не помнишь!

— Ну... А, может, я — белая ведьма?

— Вот и проверим, от кого тебе дана сила — от бога или от лукавого!

На пару с королем они устроили мне самый настоящий перекрестный допрос — только участвовали в нем не адвокат с прокурором, а два прокурора, — перемежая вопросы о моем прошлом такими, на которые нельзя было односложно ответить "Не знаю" ("Какого цвета небо?"), явно рассчитывая меня запутать и заставить проговориться. И им это удалось. По окончании "разговора" они уже нисколько не сомневались, что кроме собственного имени я не помню абсолютно ничего — чего стоило только это смехотворное утверждение, будто Земля вращается вокруг солнца, а не наоборот! Но испытание на колдовское мастерство, тем не менее, не отменили.

— Рыбак, зовут Васькой, — монотонным голосом, как будто читая по бумажке, пояснил придворный лекарь, явно считая ниже своего достоинства общаться с какой-то там ведьмой, но не осмеливающийся ослушаться приказа короля и Инквизитора. — Пострадал при пожаре. Вернувшись с лова, обнаружил свой дом весь в огне, рядом теща кричала, что внутри осталась его дочка. Бросился в огонь и был придавлен упавшей стеной. Пока соседи залили пламя, верхняя часть успела сильно обгореть, но, как ни странно, выжил. Если это, конечно, можно назвать жизнью...

— А девочка? — переспросила я.

— Незаметно от бабушки убежала поиграть с подружкой, и вернулась уже на пепелище.

В одном лекарь был совершенно прав — принять за живое существо лежащую передо мной человеческую головешку было сложно. От запаха паленого мяса мутило со страшной силой, а взглянув на "пациента" хотелось зажмурить глаза и больше никогда не открывать. Но и с прищуренными веками в уши настойчиво проникало мерное хлюпанье со стоном — звук дыхания обгоревшего.

— И... что же я должна делать? — не хотелось думать, будто Инквизитор, желая самым кардинальным образом прервать страдания несчастного, решил сделать это моими руками. Я не смогу убить человека, даже чтобы избавить от мучений, и всегда была противницей эвтаназии!

— Это уж как госпоже ведьме будет угодно, — хмыкнул лекарь.

— Надо подумать... Может, озарит.

Эскулап снова фыркнул, но задерживать и приковывать к "подопытному" цепями не стал.

Горничная — не Маша, та вернулась в гостиницу, а другая девушка, представившаяся Настасьей, — помогла мне переодеться и облачиться в ночную рубашку, по удобству мало уступающую корсету. Одеяло было слишком теплым, перина — комковатой, но все же мне удалось провалиться в сон...

...Какое же наслаждение — принять расслабляющую ванну, в которой можно нормально вытянуть ноги, а в воде плавают хлопья ароматной пены! Вот только шампунь закончился — вместо него из фыркающего пластикового флакончика мне на ладонь выдавливались только гроздья переливающихся всеми цветами радуги мелких пузырей, слипшихся, точно лягушачья икра...

Я проснулась так резко, точно получила удар кулаком под ребра. Ну, при чем тут лягушачья икра? Никогда я не любила этих земноводных и прочих пресмыкающихся, даже на головастиков никогда не ходила смотреть, не говоря уже о такой гадости!

Однако что-то не давало мне спокойно перевернуться на другой бок и снова заснуть, буквально выталкивало из кровати. По принципу "Сама не сплю — и другим не дам", я отправилась будить королевского лекаря.

— Что, осенило? — ехидно поинтересовался он, блудливо косясь на мою ночную рубашку. Ну, не смогла я найти халат, а самостоятельно зашнуровать на себе платье невозможно. Сам тоже хорош, в таком трогательном колпачке — чтобы лысина во сне не мерзла...

— Где у вас тут можно разжиться лягушачьей икрой? — не реагируя на выпады, задала я встречный вопрос.

— Проголодались?

— Для колдовских нужд!

— Сейчас пошлю мальчишку в магическую лавку...

Очевидно, у мальчишки, как у гонца богов Меркурия, на пятках росли крылья, так что баночка требуемого продукта оказалась в моих руках через считанные минуты. Открыв крышечку, я подцепила пальцем пару икринок, придирчиво осмотрела на просвет и, преодолев брезгливость, понюхала. Как будто чего-то не хватает...

— А шампунь у вас есть? — поинтересовалась я.

— А что это такое? — в один голос удивились лекарь и быстроногий вестник.

— Ну, чем голову моют!

— Мыло?

— Давайте мыло, только измельчите и разведите водой.

Мальчишке не надо было повторять дважды, и вскоре, под неодобрительным взглядом придворного лекаря, я уже помешивала на совесть разведенное в глубокой плошке до консистенции жидкой сметаны мыло. Немного поколебавшись, ухнула в миску и лягушачью икру:

— Господи, помоги!

Странная смесь зашипела и бурно вспенилась, почти переплескиваясь через край. Как будто мало несчастному рыбаку уже свалившихся на него неприятностей: дом сгорел, сам при этом пострадал, с ним приключилось еще и самое страшное — я.

— Надеюсь, не повредит... Помогите его поднять — начнем наносить со спины, а то потом смажется.

— Это — ваш пациент, — умыл руки лекарь, но посмотрел на чашку с "лекарством" таким полным презрения взглядом, что захотелось немедленно провалиться под землю. Взяв себя в руки, я принялась щедрой рукой размазывать пену по телу пострадавшего, стараясь не обращать внимания на запах. Средство моментально впитывалось, что можно было рассматривать как хороший знак, но никакой другой положительной динамики не наблюдалось.

— Подождем до утра! — оптимистично заявила я, вытирая руки. Смеси хватило на все тело, кроме небольшого участка лба над правой бровью.

На этот раз я уснула сразу и спала без сновидений. А на утро узнала о новом назначении — рыбак полностью вылечился, причем даже не остался покрыт шрамами от ожогов, как брат Фредди Крюгера: небольшая ссадина осталась только на лбу, там, где мне не хватило мыльной пены. И я стала придворной ведьмой.

О причинах того, что на столь высокую ответственную должность приняли первую попавшуюся девчонку с улицы, без рекомендаций и практически без проверки, мне стало известно позднее. Оказалось, что с некоторых пор среди знати при дворах соседних королевств стало модно держать при себе волшебника "на все случаи жизни". Нашему королю никак нельзя было остаться в стороне, но выбор придворного мага затянулся: что, если приглашенный на эту должность волшебник окажется чересчур честолюбивым, и возжелает власти над самим правителем, а то и захочет занять его место? С этой точки зрения потерявшая память девица — без корней, без прошлого а, стало быть, легко поддающаяся влиянию, — представлялась идеальной кандидатурой. При этом настоящая ведьма, без дураков — спросите рыбака Ваську!

Глава 3.

Вступая в должность, я все же немного побаивалась — а ну, как на самом деле заставят колдовать? Но работка оказалась не бей лежачего: в обязанности придворной чародейки входило обязательное присутствие на утренних выходах короля (главное — лицо сделать посерьезнее, вроде как у меня все под контролем). На банкет с иностранными послами когда пригласят, а когда и без лишних свидетелей обойдутся. Все остальное время — спи-отдыхай! Со скуки я даже принялась было читать какую-то местную книжку, но дальше названия так и не продвинулась: один взгляд на как будто знакомые, но таким причудливым образом искривленные и переплетенные друг с другом буквы вырубал не хуже снотворного. Выспавшись днем, я принималась жечь свечи по ночам, порождая слухи о творимом за закрытыми дверями страшном колдовстве...

Для жизни и работы мне выделили роскошные апартаменты в служебном крыле дворца: раньше там квартировал придворный алхимик, и после того, как он, нанюхавшись собственных эликсиров, спикировал с колокольни на самодельных бумажных крыльях, туда никто не заглядывал. В полной уверенности, что чародейки просто обожают затхлые темные помещения, декорированные пылью и паутиной, дворцовый распорядитель гордо распахнул дверь в лабораторию, и был немало удивлен моим отказом входить в эту жуткую пещеру.

Пришлось здорово наломаться, прежде чем помещение стало мало-мальски пригодным для жизни — даже с помощью отряженной мне в помощь кухонной девушки уборка заняла три дня. В наследство от предшественника остались три смежные комнаты, бесчисленное множество химической посуды — колбы, реторты и чашки всех форм и размеров, что-то вроде спиртовки или примуса (не разбираюсь в этом), а также небольшая печка с плитой, на которую как раз помещался большой медный котел. Вся мебель состояла из двух столов, двух стульев, трех пустых стеллажей из-под книг (по словам распорядителя, фолианты на всякий случай сожгли... дикие люди!), и одного комода, содержимое ящиков которого я выбрасывала, не разглядывая, для сохранения душевного спокойствия. А спал непризнанный ученый прямо на полу, на комковатом соломенном тюфяке...

Две узкие кровати — одна для меня, другая для горничной — выдали за казенный счет. Ширма появилась как будто сама собой, во всяком случае, я не просила. Дюжие молодцы, пыхтя и отдуваясь, притащили два сундука: один для летней, другой для зимней одежды. В последнюю очередь в комнате появились еще один стул, матрас и подушка. На этом список благодеяний заканчивался — очевидно, одеяло и постельное белье не входили в число вещей первой необходимости. Вообще при словах "наволочка", "простыня", "пододеяльник" у дворцового завхоза вытянулось лицо, будто он впервые об этом слышит.

Плечистая кухонная девушка, одна стоящая двух грузчиков, безропотно перетаскивала вещи из угла в угол, пока я не остановилась на таком раскладе: самую маленькую комнату, без отдельного выхода в общий коридор, зато с большим окном, отвела будущей горничной. Туда же отправился один из одежных сундуков: мне все равно пока не нужен, нет зимних вещей, а два легких платья отлично чувствовали себя и вися на ширме. Комната с печкой стала лабораторией и спальней. Потом я горько об этом пожалела — как же смердит при варке полуготовое мыло! И все время жарко, даже при открытом окне... Но первое время была очень довольна своим стратегическим решением. Третья комната стала приемной: стеллажи с красиво расставленными на полках ретортами создавали внушительное впечатление. Еще пару стогов сухой травы по стенам развешаю, и получится настоящее чародейское логово!

Подготовившись к приему посетителей, я сложила руки на коленях и принялась ждать, когда в двери начнут ломиться желающие излечиться от всех болезней, узнать смысл жизни и обрести рецепт бессмертия. И ждала... ждала... Пока не почувствовала, что еще один день с книжкой да ночь при свечах — и одной умственно полноценной чародейкой в Старгороде станет меньше.

Решительно распахнув дверь в большой мир, я отправилась на поиски приключений. Несколько раз стражники находили меня в самых отдаленных уголках дворца и выводили к цивилизации, пока я не научилась более-менее сносно ориентироваться в хитросплетениях каменных коридоров, и почувствовала себя вполне готовой к выходу в город. А первый клиент, смущенно пожаловавшийся на таинственное кишечное недомогание, буквально окрылил. Я как раз знала великолепный рецепт против этой напасти — зря, что ли, так внимательно изучала состав волшебного чая для похудения, из-за которого мы с соседкой однажды пропустили "по болезни" три рабочих дня!

Все необходимое удалось достать в первой же "растительной аптеке" — травница Тамара лично занималась сбором и сушкой сырья, ручаясь за качество. Расфасовав готовую смесь в шелковые мешочки вместо бумажных пакетиков (все пальцы исколола, пока сшила!), я снабдила их подробной инструкцией, как заваривать и пить, и в торжественной обстановке вручила страждущему.

То ли травы и впрямь творили чудеса, как обещает реклама, то ли сработало самовнушение — через три дня побледневший, но довольный придворный разнес обо мне добрую славу по всему дворцу, так что жаловаться на отсутствие клиентов больше не приходилось. Мне отлично удавалось находить и другие темы для жалоб...

Укороченная юбка, недостающая до земли на целых два сантиметра (я настаивала на пяти, но подлая портниха нажаловалась Инквизитору, и тот сказал свое твердое "Нет") все равно успешно подметала мостовую, украшая подол пылью и сором. Может, именно поэтому — чтобы сберечь дорогие платья, — влиятельные и знатные дамы велели закладывать карету даже для того, чтобы проехать сто метров по улице. По штатному расписанию придворной чародейке тоже полагался служебный транспорт — все-таки лицо, приближенное к трону, негоже пешком ходить, что люди скажут? Из королевской конюшни мне предложили на выбор сразу два экипажа, и этот тест-драйв я не забуду никогда в жизни!

Условно наиболее популярные модели карет можно было поделить на два типа: "жесткие" и "мягкие". Сложно сказать, какой оставил о себе худшее впечатление: деревянные колеса "жесткого" экипажа (без всяких там шин и прочих излишеств) подскакивали на каждом кирпичике брусчатки, отдаваясь у пассажира в позвоночнике, заставляя ребра постукивать друг о друга, как кастаньеты, а зубы — выбивать чечетку. Обтянутое мягкой тканью и набитое то ли конским волосом, то ли опилками сиденье нисколько не облегчало участи сидящего, а лишь умножало его скорби.

"Мягкий" экипаж представлял собой примерно то же самое, что и "жесткий", с одним различием — "салон" кареты не скреплялся намертво с передней и задней колесными осями, а раскачивался на толстых и прочных кожаных ремнях, закрепленных на деревянной раме. Попадая в него, пассажир мог, не покидая суши, в полной мере испытать на себе все прелести морского путешествия.

Совершив в каждой из казенных карет круг почета по центральной площади перед дворцом, я вывалилась на брусчатку, не понимая, где небо, а где земля. Чувствовала себя при этом так, точно попала в десятибалльный шторм, и велела немедленно вернуть испытанные экипажи на место — пока придворный палач не хватился излюбленных пыточных инструментов, — после чего сделала окончательный выбор в пользу пеших прогулок. Богатырское здоровье нужно, чтобы пользоваться средневековыми удобствами... Да и к народу так ближе.

— ... Госпожа, ради Христа!.. — от стены отклеилась почти слившаяся с серым камнем тень.

— Ах, ты!.. — замахнулся было суровый охранник, но я удержала его за руку. Попрошайки уже давно мне не досаждали — не оттого, что мало подавала. Просто как-то по простоте душевной вместе с мелкой монеткой предложила одному калеке с изъязвленными ступнями замечательную заживляющую мазь — новый рецепт собственного изобретения, уж очень хотелось попробовать на живом человеке. Несчастный бросился прочь со всех ног, отбросив костыли... С тех пор и прошел слух, будто бы я умею лечить не только отварами и наложением рук, но и волшебным словом.

Уже значительно позже, внимательно наблюдая за жизнью Старгорода, я поняла, что нищенство — прибыльный столичный бизнес, в котором имеющий настоящие увечья обладает неоспоримым преимуществом перед коллегами-симулянтами. А навести какую-нибудь болячку подчас в разы труднее, чем вылечить...

Я с любопытством уставилась на отважную нищенку — очевидно, новенькая в столичных низах, еще не знакомая с городскими легендами, она не пыталась давить на жалость подвязанной в колене ногой или искусно наведенными синяками. Совсем молоденькая девушка, только очень чумазая и в жутких лохмотьях. Держится как-то странно, ссутулившись, точно пытается спрятать что-то прижатое к животу. Пропадет ведь на улице! Куда бы ее пристроить — может, на кухню? Потаскает немного горшки и подносы, пообтешется, а там и до горничной постепенно дорастет...

На этом месте моя летящая резвым скакуном мысль внезапно споткнулась и запрыгала на трех ногах. Я не могла поверить собственным глазам:

— Машенька?!!

С девушкой-горничной с постоялого двора "Корона" для особо привилегированных гостей я была знакома, быть может, на полчаса дольше, чем со всеми остальными обитателями этого мира. Но чувствовала себя так, точно столкнулась на улице со старинной подругой, которую не видела добрых полгода. В свою очередь та, похоже, встречного восторга вовсе не испытывала, и сжалась еще сильнее, будто мечтая провалиться сквозь землю. И бежать бы бросилась, кабы ноги держали...

— Левушка, что ж ты стоишь столбом, помоги девушке, она сейчас упадет!

Тигриным прыжком тезка царя зверей бросился к несчастной горничной (судя по всему, уже бывшей), и молниеносно произвел захват, облапив ее за плечи широченными, формата газетного листа, ладошками.

— Полегче, Лев, это ведь человек, а не медведь! Ты никогда за девушками не ухаживал?

Тот недоуменно пожал плечами, но хватку ослабил.

— Машенька, да на тебе лица нет — просто не узнать! Ты, наверное, голодная?

Неуверенно оглянувшись на своего "кавалера", та согласно кивнула.

— Это заведение для приличных людей, проваливайте отсюда! — хозяин небольшого и с виду уютного трактирчика, привечавшего клиентов в двух шагах от центральной городской площади, бросился нам наперерез, полный решимости оградить покой почтенной публики — если понадобится, даже ценой собственной жизни.

— Дорогу придворной королевской чародейке, если не хочешь остаться импотентом! — сквозь зубы выдавила я. Не так уж часто в этом мире меня не опознавали с первого взгляда, и с непривычки было даже обидно.

Моментально сориентировавшись в обстановке, трактирщик склонился до земли:

— Добро пожаловать, госпожа! Такие почтенные гости у нас бывают не часто, вот и не сообразил сразу, что эти господа тоже с вами, уж простите старика!

Заняв мигом освободившийся столик, мы сделали большой заказ. Левушка, правда, от закуски отказался, чтобы не отвлекаться — он ведь на работе! — и принялся бдительно озирать окрестности. Я плотно позавтракала, насколько позволял корсет, и еще не проголодалась. Машенька же изо всех сил старалась держаться в рамках приличий, но не могла, и жадно заглатывала кусок за куском, почти не жуя, будто не ела несколько дней.

— Нельзя сразу есть так много, если долго голодала, — я попыталась если не остановить, то хотя бы несколько притормозить девушку. — Плохо станет!

— Ерунда! — та махнула рукой. — Всего-то три дня не ела. Мне и неделю приходилось на одной воде сидеть.

— Ты что, из "Короны" ушла? Надеюсь, это не из-за меня? — встревожилась я.

— Да нет, — после моих слов стесняясь в открытую доедать оставшуюся на тарелке снедь, Машенька пальчиками потихоньку отщипывала небольшие кусочки и проворно засовывала за щеку, очевидно, полагая, что если понемножку, то я ничего не замечу: — Хозяин сам уволил, как только стало заметно.

— Что?

Бросив последний взгляд сожаления на тарелку, в которой еще оставался соус, и была даже корочка хлеба, чтобы вымазать его начисто, девушка отодвинула свой стул от стола и расправила плечи. Разумеется, ничего она к животу не прижимала — он в этом не нуждался.

— Так ты замуж вышла? Поздравляю! — покривила я душой. Сомнительное счастье — муж, который заставляет беременную жену жить впроголодь подаянием.

— Не вышла, — Машенька вновь ссутулилась и замкнулась в себе. — Ну, спасибо за хлеб-соль... Пойду я, — напоследок она все-таки исхитрилась стянуть со стола и спрятать в складках грязной юбки недоеденную корку.

— Куда ты собралась?

— Ну, — она неопределенно дернула плечом, — я тут у одной доброй женщины пока живу. Своих детей у нее нет, и она обещала позаботиться о моем малыше.

— Почему же она тебя не кормит?

— Она и так согласилась у меня ребенка бесплатно взять. И позволяет ночевать на своем подворье, в сараюшке. Теплом...

— Вот что, — я жестом подозвала хозяина трактира и, не обращая внимания на бурные возражения, расплатилась за обед: — Ни в каком сарае ночевать ты больше не будешь. Пойдешь со мной во дворец, работать по специальности, горничной. Высокую зарплату и быстрый карьерный рост не обещаю — но, по крайней мере, будешь сыта и одета.

— Меня не возьмут...

— Ерунда! Кто осмелится возражать придворной чародейке? Скажу, что Настасья одна не справляется. В крайнем случае, заплачу из своего кармана. Один кусок мыла стоит столько, что хватит двух служанок целый год кормить, вместе с семьями... А горничная ты от бога, думаю, жалеть мне не придется.

— Нет-нет! — горячо заверила Машенька. — Из кожи вылезу, но услужу!

— Первым делом — ванная, — я проводила девушку в свою "лабораторию", почти половину площади которой занимала большая деревянная бадья с чистой холодной водой. Доставкой кипятка обычно руководила Настасья, но ее, как обычно, не было на месте — не привыкнув ежесекундно прибегать к чужой помощи, чтобы почесать нос, я пользовалась услугами горничной только в тех случаях, когда стопроцентно не могла справиться сама: затянуть за спиной тугие завязки корсета и распустить их перед сном, наполнить ванну... Все остальное время Настасья была свободна, и использовала его, чтобы почесать языки с закадычной приятельницей — королевской поварихой.

Лично спустившись в кухню, я попросила доставить в свою комнату несколько ведер крутого кипятка. Расторопные поварята доставили требуемое в мгновение ока, и застыли на пороге, гладя во все глаза, что же я собираюсь делать: варить лягушек или шпарить мышей? Пришлось разочаровать мальчишек, напомнив, что внизу их еще ждет работа, а тот, кто подглядывает за ведьмами через замочную скважину, превратится в летучую мышь... Подростков точно ветром сдуло, а я, посмеиваясь, опрокинула первое ведро с горячей водой в бадью:

— Попробуй, не слишком горячо получается?

— Это... мне? Горячая ванна? — изумилась и растерялась девушка.

— А кому же еще? Извини, конечно, но в холодной тебя и за неделю не оттереть... Держи мыльце.

Новоиспеченная придворная горничная с каким-то испугом покосилась на безобидный кусочек фигурного мыла с нежным цветочным ароматом:

— Это то самое... На три семьи?

— Что? — удивилась я. — Да ты не сомневайся, новое — до тебя им никто не пользовался!

— А-а-а, — Машенька все равно не торопилась брать в руки озорного зайчишку, воинственно держащего наперевес свекольного цвета морковку. С натуральными красителями никогда не угадаешь, какой оттенок получится в следующий раз. Собрана травка не на южном, а на северном склоне того же самого холма — и уже совершенно иной эффект. Травница Тамара могла бы гордиться ученицей! Исправлять свои ошибки я пока еще не умела, зато, поломав голову, могла догадаться о причине неудачи, и попытаться избежать этого в следующий раз.

Неизбалованные переизбытком косметики, придворные купили бы и испорченное мыло, с перемешавшимися цветными слоями, но я не желала ронять марку, и бракованные куски оставила для личного пользования. Это была первая пробная партия, разлитая в фигурные пряничные формы, и пока я догадалась, что смесь перед заливкой нужно слегка охладить, чтобы узор не расплывался (но не слишком — мыло застывает очень быстро!) "проб и ошибок" накопился целый ящик.

— Бери, не бойся — оно ничего не стоит. Видишь, белый с красным перемешался? Все равно мне его не продать, а самой до конца жизни хватит. Так что не жалей, намыливай смело!

Девушка взяла "зайку" в ладоши бережно и осторожно, точно хрупкую фарфоровую статуэтку:

— Какое красивое... Как пряник!

— Я его в пряничные формы и разливаю... Только не кусай! Ну, не буду мешать. Надо будет чистой воды подлить — только позови.

— Нет-нет, сама! — она замахала руками. — Это ведь я ваша горничная, а не наоборот!

Пока Маша плескалась, я призадумалась над новой проблемой: где взять наряд для беременной служанки? Неброское платье типового фасона — своеобразную униформу дворцовой прислуги — можно заказать у специальной портнихи или, если казна не готова понести такие расходы, обратиться к городской швее. Но что девушке носить до этого? Другой горничной на сносях, у которой можно на время одолжить запасное платье, я во дворце — да, пожалуй, и во всей столице, — не встречала.

И тут, как нельзя более вовремя, появилась Настасья — румяная, веселая, с огромным кренделем в руках.

— А что, у поварихи ведь есть запасное платье? — задумчиво поинтересовалась я.

Вцепившись зубами в румяный бок замечательной сдобы (с орешками, на меду!) девушка молча кивнула, подтверждая — да, есть:

— Нарядное, для выхода. Такое с оборочками, — пояснила она. И тут же переспросила: — А что?

— Вот что... — я полезла было в карман широкой юбки, в котором вместе с надушенным платочком пристрастилась таскать мелочь, но вспомнила, что почти всю медь отдала в той неприветливой забегаловке, и бросилась к комоду, в котором кроме горшочков и пакетов с "реактивами" хранила также бархатный мешочек со сбережениями:

— Возьми у нее платье и принеси мне сюда. Вот, денежку передай — пускай новое себе купит... просто очень срочно надо!

— Целый сребреник за поношенное платье?! — у бедной Настасьи от изумления глаза на лоб полезли — она даже про калач забыла.

— И за беспокойство... Ах, да — и какой-нибудь чепчик раздобудь. Такой, знаешь — с лентами... В общем, на свой вкус.

— А для кого это?

— Для новой горничной...

Сладкий крендель со стуком упал на пол и раскололся пополам, рассыпаясь вокруг липкими крошками и дроблеными орехами. Сверху рухнула сама Настасья — слава богу, не плашмя, а на колени. Девушка она крупная, так что даже каменный пол вздрогнул:

— Вы меня прогоняете? — в звенящем голосе заплескались слезы. — Это... из-за мыла?!

"Мыльная история" произошла где-то с полмесяца тому назад, когда я только-только от скуки на все руки вспомнила о давнем хобби. В моем мире страсть самостоятельно варить мыло воспринималось окружающими как блажь, к тому же весьма накладная: необходимые компоненты не только стоили дорого, но и достать их было непросто. Старгород не мог похвастаться собственным парфюмерным супермаркетом, зато тот же щелок, к примеру, на рынке распространялся совершенно свободно. Конечно, химическая чистота местных ингредиентов оставляла желать большего, но, отправив в сточную канаву каких-нибудь двадцать литров "опытов", я наконец получила первый кусок настоящего, твердого мыла с не очень противным запахом.

Постепенно аромат становился все приятнее, затем начались эксперименты с цветом — небольшие партии я варила исключительно для собственного употребления, и складывала "запас" в объемный ящик. И в один прекрасный день обнаружила, что он девственно пуст! Исчез даже небольшой обмылочек, оставшийся после вечернего купания. Призванная к ответу горничная, захлебываясь слезами, призналась, что важная придворная дама, остановив ее в коридоре, вежливо поинтересовалась, не знает ли она секрет красоты госпожи чародейки? Раздувшись от собственной важности, девушка призналась, что знает. Тогда добрая дама предложила Настасье целый золотой за маленький кусочек волшебного средства — и та не устояла! Пропажу одного мыльца я не заметила... Затем второго... третьего... Пока совсем ничего не осталось!

В приступе раскаяния девушка высыпала на стол весь свой золотой запас — созерцая немалую даже по современным меркам груду, я не на шутку задумалась о расширении бизнеса. Сорта "Чародейка Љ1", "Чародейка Љ2" и "Чародейка Љ3" пользовались большой популярностью в придворной среде, впору задуматься о расширении ассортимента — мне следовало благодарить Настасью за отличную идею, воплотившуюся в непрекращающийся золотой поток, а вовсе не сердится.

— Да нет, мыло тут вовсе не при чем, — я махнула рукой. — И вовсе тебя никто не прогоняет. Просто так решила нанять вторую горничную. Ну, давай: одна нога здесь, другая там. А то сейчас Машенька из ванны выйдет, а надеть нечего...

— Она что же, во дворец голая пришла? — вконец опешила девушка.

— Ее обноски даже пол мыть не сгодятся.

Не смотря на полученный строгий наказ, Настасья не торопилась на кухню:

— А сколько ей лет? — обернулась она уже в дверях.

— Примерно как тебе. Вы непременно подружитесь!

Что ж, иногда и чародейки ошибаются!

— А почему она такая толстая?

— Не толстая, а беременная, — я постучала костяшками пальцев по двери лаборатории: — Машенька, ты как там? Надо спинку потереть?

Судя по звукам, от такого предложения новая горничная ушла под воду с головой, и едва не захлебнулась.

— Все в порядке? Тебе помочь? — встревожилась я.

— Нет-нет, не надо! — донеслось из-за двери. — Это ведь я ваша горничная теперь, а не наоборот!

Оставив русалочку плескаться, я отправилась на поиски дворцового завхоза — кастеляна: срочно требовалась дополнительная кровать. Во дворце, как в Греции, было все — нашлось и еще один лежак для горничной, а также тюфяк и шерстяное одеяло. Пока слуги в соответствии с моими начальственными указаниями устанавливали кровать и взбивали матрас, из-за разделяющей комнату прислуги и лабораторию двери доносились душераздирающие повизгивания — похоже, там дрались кошки. Старательно делая вид, что так и надо (пустяки, рабочий момент!), я внутренне боролась с желанием распахнуть створку, немедленно выяснить, в чем там дело, и помирить всех, не сходя с места.

Эффектное появление на пороге осталось незамеченным — девушки так увлеченно таскали друг дружку за волосы, что наверняка не обратили бы внимания, даже въедь я в комнату верхом на лошади. При этом фыркали и визжали, точно дикие кошки.

— Что здесь происходит? — со всей возможной грозностью поинтересовалась я. Вопрос проигнорировали — просто не расслышали.

— Девочки! — пришлось повысить голос. Тщетно. Увлеченные своим делом борцы налетели на трехногую табуреточку, при помощи которой я забиралась в высокую бадью-ванну, и она, отлетев в сторону, больно ударила меня под коленки.

— Брейк! — от внезапной боли я взревела совсем уж нечеловеческим голосом. Наверное, даже дохлые куры на кухне принялись испуганно креститься: — Боксеры, по углам! Доложить обстановку: что это вы здесь устроили?!

— Это все она! — отцепившись друг от друга, хором отозвались девушки.

— Машенька, ознакомь меня со своей версией событий, пожалуйста!

Та не заставила себя долго упрашивать:

— Она принесла мне чепец! — наклонившись, горничная подняла с полу изрядно потоптанную в драке тряпку, при ближайшем рассмотрении действительно оказавшуюся аляповатым головным убором пронзительно-алого цвета: — Вот!!

— Действительно, к платью совсем не подходит, — согласилась я.

Нарядное платье поварихи — болотного цвета монстр весь в оборках и рюшечках, — и без того смотрелся на девушке чудовищно, обтягивая живот и сползая с плеч, так что казалось, что она вот-вот выскочит из ворота.

— А что такого?! — раскрасневшаяся и растрепанная Настасья сдула со лба светлую кудряшку и спрятала выбившиеся волосы под синий, в тон платья, чепец. — У нас в деревне гулящие девки завсегда в красных косынках ходят!

— Настенька, — голосом, полным меда и яда промурлыкала Машенька: — Девушка простая, деревенская... Как же ты во дворец-то попала — просто пришла и постучала в ворота?

Я не уловила потайной, наверняка саркастический смысл замечания, но Настасья моментально сравнялась цветом лица с тем самым спорным чепчиком:

— Зато в подоле не принесла! — зло выплюнула она.

— Ты просто никогда не любила по-настоящему!

Две дикие тигрицы изготовились к прыжку, чтобы рывком повалить противника и вцепиться зубами в незащищенное горло. В последний момент между хищницами вклинилась я:

— Стоп-стоп-стоп! Сделаем так, чтобы все остались довольны: ты, Настенька, отдашь Машеньке вот этот вот свой чепчик, а этот новый наденешь сама...

— За что?! — возмутилась девушка.

— Я же просила тебя подобрать головной убор на свой вкус. Не зря говорится: не подсовывай другому то, чего сама носить не хочешь!

Надув губы, Настасья выхватила у новой горничной уже мало на что похожую красную тряпку и вышла из комнаты, чтобы вскоре вернуться с новым чепчиком, на этот раз как положено — зеленым.

— Держи, — она протянула его Машеньке, с мстительным удовольствием наблюдая, как та руками старается удержать само собой сползающее с плеч платье: — Ты лучше веревочкой подвяжи! К ушам...

— Завтра же закажем придворной портнихе новое платье по мерке, — предупреждая новую ссору, пообещала я.

— Она родить успеет, пока швея провозится, — фыркнула Настасья. — Только подгонять по фигуре будет неделю...

— Труд портнихи не так прост, — вступилась за нее Машенька. — Надо снять мерки, раскроить ткань, а потом еще сшить...

— Откуда ты все это знаешь?

— Моя мама — швея, — просто пояснила она. — Нас у нее шесть дочерей, и всех она обучала шить. Младшие так и устроились на тканой улице, а мне повезло попасть в горничные "Короны"... Во всяком случае, так мама подумала, пока я не вернулась... с пузом.

— И что? — удивилась я. Как странно: при живой матери девушка живет из милости в сарае у чужой женщины, побирается!

— Теперь у мамы только пять дочерей, — печально заметила Машенька.

— Па-а-адумаешь, шесть! — фыркнула со своего места Настасья. — У меня вообще восемь братьев и сестер — это только те, кто выжили!

— Вы, деревенские, вечно плодитесь, как кролики, — не удержалась от подколки девушка.

— Не то, что вы — городские скромницы! — хмыкнула та.

— Девочки, девочки, не ссорьтесь! — примирительно заметила я. — Нам вместе еще жить и работать, а как известно, худой мир лучше доброй ссоры. Тот, кто хочет работать на меня и дальше, должен будет соблюдать нехитрые условия: самой ссоры не затевать и в них не ввязываться, на выпады не отвечать и ни в коем случае больше не драться! Согласны?

Оглянувшись друг на дружку, девушки неуверенно кивнули. Что ж, это главное!

Судя по тому, что ночью из-за двери топот и крики не доносились, обе стороны свято блюли заключенный пакт о ненападении.

Глава 4.

Свечей Машенька не просила — значит, за пару часов, разделяющих восход солнца с той порой, когда можно попробовать меня разбудить без риска для жизни, она совершила настоящее чудо. Не знаю, как девушка этого добилась, но платье с кухаркиного плеча теперь как будто нарочно было на нее сшито — не морщило, не натягивалось и, кажется, даже было отглажено.

— Как ты здорово шьешь! — удивилась и обрадовалась я. Полезно иметь под рукой сообщницу, которая не побежит докладывать кому попало о лишних сантиметрах! Я, конечно, очень уважаю мнение Инквизитора, но порой, широко шагая, все-таки наступаю на юбку и запинаюсь...

Не откладывая дела в долгий ящик, мы всей веселой гурьбой отправились на рынок — в текстильные лавки. С удовольствием пересмотрев весь разложенный на полках товар, выбрали подходящий кусок ткани для рабочего платья горничной, и еще два — для нарядных праздничных туалетов обеим девушкам.

— Это правильно, — одобрила мое решение Машенька. — А то Наська меня просто возненавидит...

Получившийся в итоге довольно увесистый тючок поручили Левушке, и отправились дальше — подбирать нитки, ленты, пуговицы. Никогда бы не подумала, что это так увлекательно — почти как шопинг на семидесятипроцентной распродаже в брэндовом бутике готового платья!

Выбранная для нее ткань Настасье понравилась, но для виду девушка все же наморщила нос:

— Теперь еще шить придется!

— Машенька тебе поможет!

— Да уж, она нашьет...

— Вот увидишь, какое я себе платье сделаю — еще сама запросишь!

Действительно, меньше чем через неделю дочь портнихи продемонстрировала нам образец своего мастерства. Платье типового скромного покроя, наподобие униформы работающих при дворе девушек, в ее исполнении отличала бездна индивидуальности, так что мне не представляло теперь никакого труда узнать свою горничную в безликой массе дворцовой прислуге не только... по фигуре.

— А второе сошью уже после того, как похудею! — довольная нашим восхищением, Машенька еще немного покружилась по комнате, отчего пышная юбка раздулась колоколом. Стежочек к стежочку, крепче, чем на машинке, и все вручную, в свободное от работы время!

— Машенька, ты — настоящая волшебница! — восхищенно выдохнула я.

— Хотите, я и Вам платье сошью? — предложила она. — Из простой ткани, домашнее, если боитесь, что напортачу!

— Я не боюсь...

— Мне! — внезапно вскочила Настасья. — Ты ведь мне сперва обещала новое платье сшить!

...Заглянув вечером в комнатку горничных, я увидела, что новый наряд уже раскроен, и обе девушки, на руках сметывая отдельные части, оживленно о чем-то болтают. Как говаривал мудрейший кот Матроскин, совместный труд — причем для несомненной пользы одной из сторон! — цементировал отношения куда лучше глупых запретов и штрафов.

Очень скоро стало понятно, что в Машенькином лице мне попался настоящий бриллиант чистой воды: она стала не только верной подругой, но и проводником в этом сложном мире Средневековья. Пожалуй, именно ей, помогавшей мне первый раз взбираться в деревянную ванну, а затем объяснявшей назначение всех бесчисленных деталей туалета, как никому другому было понятно, что должен чувствовать человек, совершенно не ориентирующийся в вещах, которые для всех остальных кажутся обыденными и привычными. Я еще не успевала сообразить, в какую руку, сидя за столом, нужно брать вилку с двумя зубцами, а она уже приходила на помощь. Как только я жила без нее все это время! Новая горничная моментально укоротила на два сантиметра все мои неудобные верхние юбки, и на добрых полметра нижние — все равно из-под платья их не видно, только в ногах путаются. А главное — ориентируясь исключительно на словесное описание, умудрилась соорудить отдаленное подобие нижнего белья. Да, под платье тут кое-что одевалось — даже очень многое! — но все ж это не было бельем в полном смысле этого слова. Скорее, еще одним нижним костюмом.

Глава 5.

— Госпожа придворная чародейка! — кто-то "легонько" постучал снаружи в дверь из цельных досок, так, что аж кровать подпрыгнула. Зарычав, я спрятала голову под подушку. Всегда мечтала быть незаменимой и жить недалеко от работы... Однако круглосуточно находиться в зоне непосредственной досягаемости — пожалуй, уж слишком!

— Госпожа придворная чародейка! — чуть громче повторили за дверью. Скорее всего, кто-то из слуг: при возникновении нужды в магической помощи приближенные к трону повелительно буркали "Ведьма!", менее титулованные заискивающе добавляли "Госпожа", а полностью название моей должности выговаривали только слуги, да разве что еще робкие молоденькие придворные дамы — но ни одна из них так не басила.

— Если дело не касается жизни или смерти — испепелю, — хрипло пообещала я.

Слуга за дверью притих, но не надолго — стоило мне вновь смежить веки и опуститься на лавандовое облачко сна, как он снова подал голос:

— Госпожа придворная чародейка! А вы не знаете, где отец Михаил?

— В моей комнате его уж точно нет! — я окончательно вышла из себя. — Даже под кроватью! Можете заглянуть!

Неразборчиво пробормотав что-то смущенно-извинительное, голос вместе с исторгающим его телом удалился. Забрав с собой и остатки моего сна! Хоть слоников считай... Интересно, сколько сейчас времени? Местные как-то определяли если не точный час, то хотя бы примерное время дня и ночи по звездам и положению солнца. Мне же, выросшей в каменных джунглях и привыкшей поглядывать на запястье да экран мобильного телефона не оставалось иного выхода, кроме как уточнять у осведомленных лиц. С одинаковой долей вероятности черное как смоль небо могло означать, что до рассвета осталось 15 минут — или что солнце закатилось за горизонт четверть часа назад... Не будить же девочек только для того, чтобы спросить время!

Перекатившись на спину, я попыталась устроиться так, чтобы сбившиеся твердыми комками перья внутри перины располагались по периметру тела, а не упирались в позвоночник или в бок. Интересно, куда же на самом деле подевался Инквизитор? И почему его вдруг стали искать у меня? На вопрос, зачем кому-то среди ночи понадобился священник, без дополнительной информации не смог бы ответить и знаменитый Шерлок Холмс. А вот подедуцировать по первым двум мне вполне по силам... Первое, что приходит на ум: слугу послали "за попом или за ведьмой" и холоп, не мудрствуя лукаво, попросту постучался в ближайшую дверь. О чем наверняка уже раскаивается!

Нет, теперь я точно не усну — так и буду до утра гадать, что кому и для чего понадобилось. Ладно, так уж и быть, пойду... водички попью, а по дороге узнаю, что за шум. "Нагуляю аппетит" — и обратно, баиньки... От одной мысли сразу начало клонить в сон, но я знала: стоит лечь в кровать, и его снимет, как рукой. Поэтому не поддалась малодушному искушению, а недрогнувшей рукой потянулась за халатом.

Ткань для халатика — очень миленькую, с неброским рисунком, я выбирала сама, при случае оказавшись недалеко от модных рядов. Бестрепетно отсчитала требуемую сумму, подивившись дороговизне — восемь монет! — и понесла "добычу" домой. Увидев отрез, Машенька схватилась за голову, а потом на пальцах популярно объяснила неместной чародейке, что набивные ткани в Старгороде не производят, а раскрашивают вручную и везут за тридевять земель, так что ценятся они буквально на вес золота. Сообразив, что расплатилась медью по золотому курсу, а хозяин лавки постеснялся указать на ошибку, или, что вероятнее, побоялся чародейского гнева, запустила пальцы в прическу и я. А затем бросилась обратно в магазин...

Вопреки ожиданиям, лавочник совсем не обрадовался принесенным деньгам, шарахнувшись от золота, будто я торговалась за его бессмертную душу. А затем упал на колени и принялся биться лбом об пол. Из сбивчивых, весьма прерывистых объяснений с большим трудом мне удалось понять: есть вещи дороже денег. Еще через полчаса картина начала слегка проясняться: мою дежурную фразу в обмен на пожелания всех благ, дорожки скатертью и земельки пухом — "Вам тоже всего хорошего... и... это... Удачи в торговле!" — он воспринял как магический заговор. А по странному стечению обстоятельств сразу после моего ухода в магазинчик повалили клиенты, сметая с полок все подряд, будто назавтра ожидался кризис текстильной промышленности, при этом совершенно игнорируя лавки конкурентов.

Сперва владелец лишь ошалело следил за тем, как покупатели опустошают товарные запасы, выхватываю из-под носа друг у друга целые штуки ткани. А затем, набравшись наглости, принялся повышать цены — на четверть, вполовину, вдвое... Приток клиентов только увеличился, под девизом "Дороже — значит, лучше!" раскупался самый неходовой ассортимент. Неудивительно, что суеверный торговец отказывался поменять удачу на деньги. Страшно извиняясь, что приглянувшуюся мне ткань расхватали в первую очередь — ввиду дороговизны маленькими кусочками, на платки и шарфы, — он всучил мне "в подарок" шуршащий отрез на платье и, краснея, словно девушка, смущенно попросил пожелать ему удачи в личной жизни. Ошеломленная, я отматерила лавочника по полной программе: дом — полная чаша, жена — красавица, дети — умницы... И с трудом отговорила разошедшегося не на шутку мужчину от намерения скупить у соседей всю парчу, чтобы выстлать мой обратный путь до самого дворца. Полный дурдом...

Зато халатик получился — просто загляденье! Самого простого кроя, но очень удобный и красивый. Правда, выходить в нем из комнаты и вообще показываться на глаза людям заботливые горничные не советовали: сглазят из зависти. Но другого варианта я не видела — самостоятельно корсет и застегивающееся со спины платье мне ни за что не надеть!

В коридор я вышла с соблюдением всех предосторожностей, тихо, как мышка, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате девочек. Хотя уж если они не проснулись после устроенного неизвестным тарарама, то и из пушки можно было бы выстрелить... Огляделась по сторонам — ни души, даже время не у кого спросить. Думаю, не ошибусь, если двинусь прямым ходом к келье Инквизитора.

Шагать через полдворца в конечном итоге не пришлось — уже через два поворота я наткнулась на шумную компанию, в которой каждый, казалось, старался доказать остальным что-то важное, используя в качестве основных аргументов громкие крики и активную жестикуляцию. Углядев в числе спорщиков знакомую фигуру в сутане, я пожелала доброго вечера и как бы невзначай поинтересовалась — что за шум, и почему до сих пор никто не дерется? Он не успел ответить — кто-то в толпе тоже заметил новое действующее лицо, и тут же опознал:

— Ведьма! — отразившийся от каменных стен возглас прозвучал так кровожадно, что я невольно шарахнулась в сторону. Кипящий спор немедленно остыл, и пять пар глаз, принадлежащих толстоватому, богато одетому мужичку, немолодой женщине в платье зажиточной горожанки, дворцовому стражнику с алебардой в одной руке и чадящим факелом в другой и верзиле — видимо, тому самому слуге, выламывавшему дверь, — с надеждой уставились на меня.

— А... что это вы тут делаете? — глупее вопроса нельзя было придумать при всем желании.

— Госпожа чародейка! — толстячок бросился навстречу, растопырив руки, точно намереваясь обнять: — Простите, сразу не признал! Найдите же ее!!!

— Кого? — непонятливо переспросила я. Все, кроме Инквизитора, снова заговорили разом. В конце концов с большим трудом я все-таки вникла в суть проблемы. Короче говоря, пропала королевская невеста!

Правда, сам его величество о неожиданно свалившемся на него счастье, равно как и о безвременно постигшем горе, знать не знал, со спокойной совестью просматривая сейчас восьмой или девятый сон. Простой до гениальности план родился в голове не слишком родовитого провинциального дворянчика, однажды сообразившего: король — холостяк, а у него как раз подрастают три дочки-красавицы... Да это судьба! Под прикрытием визита вежливости был немедленно собран свадебный поезд. За заслуги дальних предков дворянчика перед не менее дальними предками короля ему была дарована привилегия во время деловых наездов в столицу останавливаться на постой не в "Короне", а прямо в гостевых покоях дворца, что, по мнению заботливого батюшки, обеспечивало его прелестницам прямой "доступ к телу".

В ближайшую же ночь после прибытии в Старгород под прикрытием сумерек тщательно проинструктированная девица в сопровождении служанки (ибо снять, равно как и надеть платье без посторонней помощи было совершенно невозможно, а халат в этом мире, по-моему, носила я одна) отправилась в королевские покои, где должна была занять тепленькое местечко под монаршим одеялом. Через какое-то время взволнованный отец в сопровождении священника должен был появиться на пороге, и призвать "коварного совратителя" к ответу — не на дуэль, разумеется, а под венец.

Покинув отведенную ей комнату, старшая дочка обратно уже не вернулась, что было воспринято отцом как добрый знак. С дальнейшим возникли проблемы: привезенный с собой священник, узнав, кого ему придется ловить "на месте преступления", перепугался до полного расстройства желудка, и выбыл из игры, не в силах отойти от нужника и пяти метров. Поломав голову над поисками достойной замены, великий матримониальный стратег решил компенсировать качество количеством, для чего призвал в свидетели своего камердинера и вдовую тетку, присматривающую за девочками. Но путь в королевскую спальню "свадьбе" преградили плечисты охранники, клянущиеся, что после захода солнца мимо них не то, что взрослая девица — даже комар не проскользнет. Служанки, которая должна была оставаться снаружи и дать знать, что все в порядке, тоже нигде не было видно...

Несчастного отца начала бить нервная дрожь. Он едва было не сцепился с охранниками в рукопашную, но кровопролитие предотвратила пожилая родственница, попросту повиснув у племянника на плече в имитации обморока, и "пришла в себя" только после того, как он слегка подостыл. Теперь несостоявшийся королевский тесть, в лучших традициях греческой трагедии то вздымал руки к небу и горестно вопрошал, за какие грехи на него свалились эти напасти, то принимался упрашивать Инквизитора, чтобы тот украдкой заглянул в королевскую спальню ("Вдруг она все-таки там?"), то начинал теребить дворцовых стражников, чтобы они "делали хоть что-нибудь, а не торчали тут, как истуканы!" В моем лице к нему явилась новая надежда:

— Госпожа чародейка! — он попытался было пасть передо мной на одно колено, но запнулся и вытянулся на полу во весь рост — по-моему, так получилось даже эффектнее: — Умоляю, найдите Адольфину! Никаких денег не пожалею!!

Я затравленно огляделась по сторонам — у всех на лицах застыло одинаковое выжидательное выражение, как будто стоит мне только опустить руку в карман, и оттуда появится если не сама пропавшая девица, то хотя бы подробный план с пошаговой инструкцией, где и как ее искать.

— У вас есть... портрет пропавшей девушки? — припомнив виденный когда-то полицейский фильм, розыски я начала со сбора дополнительной информации о пропавшей.

— Есть! — с готовностью подтвердил дворянин.

— Покажите.

— Не могу, он дома остался!

— Понятно... Ну, покажите тогда ее комнату. Может, беглянка уже вернулась?

Окрыленный надеждой, осиротевший отец летел по коридору, точно выстреленный из пушки, и, распахнув дверь отведенной девочкам комнаты, буквально ворвался внутрь.

— Тут была драка! — изумилась я, оглядывая перевернутую вверх ногами богатую обстановку гостевой комнаты. Перина с пустующей кровати сброшена на пол, кресло перевернуто, туалетный столик опрокинут...

— Да нет, — сбросив какие-то тряпки с единственного прямостоящего стула, папаша повалился на него и принялся обмахиваться надушенным кружевным платочком: — У них всегда так... Торопилась, очень волновалась... Вот и упало кое-что.

Младшие сестры пропавшей, с ногами сидящие на одной кровати, согласно закивали: так и было.

— Ага, — я еще раз внимательно осмотрелась. На видном месте свитков с требованием выкупа не видно. Вообще ничего подозрительного... Для порядка все же слегка поворошила на полу кучу из верхней и нижней одежды вперемешку. Внезапно бебехи взвизгнули нечеловеческим голосом и бросились прочь, размахивая на ходу десятком разномастных рукавов. Я тоже вскрикнула (надеюсь, все-таки по человечески), и отскочила на пару шагов назад. В следующий момент из-под одежды высунулся блестящий черный нос, а следом за ним — и два озорных глаза.

— Собачка! — позабыв про пережитый страх, я поспешила освободить кроху от намотавшихся на него тряпок.

— Заморская, — не упустил случая похвалиться дворянин. — Пять золотых отдал!

— Какая прелесть! — я подняла крохотное, меньше кошки, тельце на руки, и провела ладонью по шелковистой шерстке: — Как его зовут?

— Трезор. "Сокровище" означает по-ихнему.

— Трезорушка, лапочка! — песик смотрел на меня влюбленными глазами и бешено вилял невидимым под длинным мехом хвостиком. От идущих по шерсти волн казалось, будто зверек извивается всем телом: — Это ваших дочерей собачка?

— Адольфины, ласточки моей! — безутешный отец прекратил обмахиваться платочком, и использовал его по прямому назначению — сперва промокнул слезы, а затем высморкался.

— Есть идея! — я ссадила собачку на пол. Столпившиеся в дверях зрители затаили дыхание, ожидая, что я с минуты на минуту начну страшное колдовство: — Вы позволите использовать Трезорку?

— Берите, — тот махнул рукой. — Только, прошу, сделайте это быстро, чтобы он не мучился. Лидочка мне этого никогда не простит!

— Сделать что? — изумилась я. Как будто мы говорим о разных вещах.

— Жертвоприношение, — шмыгнул носом аристократ.

— Да за кого вы меня принимаете?! Собачка не пострадает.

Достав из кучи на полу первую попавшуюся деталь туалета пропавшей девушки, я сунула ее под нос Трезору и позволила тщательно обнюхать:

— Умничка, Трезор, ищи! — честно говоря, мне не верилось, что из затеи выйдет что-то путное — французская болонка не выглядела самой подходящей кандидатурой на роль ищейки.

Однако Трезор опроверг все сомнения, с готовностью бросившись в бой. Услышав команду, песик задорно гавкнул, побегал по комнате кругами, уткнув носишко в пол, как будто и впрямь в поисках свежего следа, и неожиданно выскочив за дверь, со всех лапок бросился вперед по коридору. Все заинтересованные лица и просто любопытные кинулись следом, отпихивая друг друга локтями: несмотря на неважную с виду физическую форму аристократ легко обошел всех на финишной прямой, первым выскочив из комнаты. А Трезор, добежав до следующей двери, выходящей в этот же коридор, принялся подпрыгивать и царапать ее передними лапками, будто пытался открыть.

— Комната учителя, — схватившись за сердце, пояснил папаша. — Предупреждал меня Павел Валерьяныч, соседушка любезный: возьми лучше хранцузку, мужчина в доме есть мужчина в доме... Вот и накаркал, змей!

Скрывающаяся за дверью комната была втрое меньше отведенной девочкам. Небогатая обстановка ограничивалась десятком свечей, почти ровным кругом расставленными вокруг широкой кровати, выдвинутой в центр помещения. "Пентаграмма", — прошептал кто-то у меня за спиной. А мне нравится — так романтично...

Но гораздо больше пляшущих язычков общее внимание приковало к себе то, что эти огоньки освещали: продолговатый сверток, лежащий поперек кровати, напоминающий по форме завернутого в одеяло человека. Вот только одеяло сплошь было усеяно кроваво-багряными пятнами, вызывающие самые зловещие ассоциации. Похоже, у каждого из тех, кто увидел эту картину, возникли одни и те же мысли...

Перебросив служебную алебарду в левую руку, стражник размашисто перекрестился, толкнув меня железным локтем. Не удержавшись на ногах, я повалилась на пожилую тетушку, которая в свою очередь, подчиняясь эффекту домино, толкнула в спину племянника, замершего в дверях соляным столбом. От тычка столб разом обмяк и, упав на колени, подполз к кровати, на ходу горестно заламывая руки:

— Доченька! — страшным голосом взревел он, выплакивая наболевшее: — Лидочка! Крошка моя, невинно уе... Убиенная!

— Папенька, не убивайте! — тонким голоском заверещал сверток и, самопроизвольно размотавшись с одной стороны, показал сильно растрепанную белокурую головку (точь-в-точь паста из тюбика): — Мы с Гастоном давно любим друг друга!

Факел, во время погони за собачкой неведомым образом перекочевавший от стражника в руки плечистого камердинера, внезапно громко затрещал, рассыпая вокруг искры, точно бенгальский огонь, что заставило девушку заметить — папа пришел не один, а в большой компании:

— Ой!..

— А учитель?.. — меня все-таки смущали эти пятна.

Выпроставшись по плечи с другого конца "кокона", смазливый Гастон кокетливо помахал ладошкой.

— У нас и священник как раз с собой! — радостно объявила я, чувствуя настоятельную необходимость чем-то заполнить неловкую паузу.

...Во внутренней дворцовой часовне свечи горели круглосуточно. Пахло ладаном, и царящая тишина настраивала на торжественный лад... Вернее, там было тихо, пока не ввалился наш развеселый свадебный кортеж: впереди, с недовольно поджатыми губами, размашисто шагал Инквизитор... то есть, отец Михаил. Не дай бог, когда-нибудь его вслух так назову... Следом, держась за руки, мелко семенили жених с невестой: один в исподнем, другая по прежнему закутанная в сползающее покрывало. Верную служанку, унесшую неизвестно куда испорченную пятнами красного вина одежду, отыскать пока не удалось. Счастливый, но все еще ошеломленный отец шел под ручку с тетушкой, следом диффузной толпой тянулись "гости".

Свидетелей набрали тут же, из "массовки". Сестры новобрачной изображали подружек невесты. Прежде чем занять свое место у алтаря, Адольфина-Лидочка повернулась к средней сестренке — тоже очень хорошенькой, с целой копной тугих огненно-рыжих кудряшек и созвездием ярких веснушек на вздернутом носике:

— Я все-таки раньше замуж выхожу, бе-бе-бе-э-э!

— Ах, так!? — отбросив в сторону чахлый букетик из привядших бумажных цветов, та уперла руки в боки: — Папа, у меня скоро будет малыш!

— Кто?.. — потрясений вечера оказалось слишком много, и дворянин впал в какой-то ступор, понимая каждое третье слово через два.

— Мальчик, — уверенно тряхнула гривой рыженькая.

— И... чего же ты хочешь?..

— Замуж!

— Ну, выходи... — лишь обреченно махнул рукой отец. На него страшно было смотреть — казалось, небо обрушилось на землю, огрев бедолагу по маковке так, что тот до сих пор не может пересчитать плавающие перед глазами звездочки.

Радостно захлопав в ладоши, средняя сестренка ледоколом врубилась в толпу гостей, прираставшую по мере приближения к часовне в геометрической прогрессии, и вытащила на свет божий неуверенно сопротивляющегося юношу с приятной, но не запоминающейся внешностью:

— Не было же ничего, — робко пытался протестовать он.

— Ты хочешь на мне жениться?! — топнула ногой красавица.

— Да, но...

— Так какая тебе разница?!

Новообразовавшийся жених несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, но так и не нашелся что возразить, и покорно смирился с судьбой.

— Валериан Павлович, соседушка любезный, — увидев нового фигуранта, вздохнул отец большого семейства. И еле слышно пробормотал себе под нос: — Есть у меня подозрение великое, что Павел Валерьянович-таки колдун. Как вы думаете, госпожа чародейка, тут можно что-нибудь сделать?

— Павел Валерьянович? — я наморщила лоб, изображая титаническую работу мысли: — На шабашах такого не встречала, не из наших!

— Папа, папа! — к аристократу подскочила младшая дочка, черноволосая чаровница с фарфорово-бледным личиком: — Когда я вырасту, то тоже стану ведьмой! — она перевела взгляд с меня на Инквизитора: — Или священником!

Закатив глаза, не в добрый час решивший посетит столицу дворянин осел на пол в спасительном обмороке...

Нажелав молодоженам всяческого счастья — а главное, чтобы они никогда не переставали любить друг друга, — я почувствовала страшную усталость. Точно пыльным мешком по голове огрели... Что значит целая ночь на ногах! Поэтому, когда вся свадьба отправилась в трактир "Короны" догуливать — с перспективой несколькодневного праздника, — я незаметно откололась от коллектива, и окольными путями направилась в лабораторию. Доспать хотя бы те полчаса, что оставались до восхода солнца... даже меньше — небо на востоке уже стало заметно светлее, но в запутанных дворцовых коридорах по-прежнему царила ночная тьма.

Первое время после заселения я постоянно запутывалась в дворцовых коридорах, на все корки костеря средневековых архитекторов — если снаружи замок выглядел огромным, то внутри он, казалось, был втрое больше. Лишь через какое-то время в голове постепенно начала выстраиваться стройная и почти логичная схема расположения важнейших помещений, а уж дорогу "домой" я отыщу даже с закрытыми глазами...

Однако и на хорошо знакомой дороге путника могут подстерегать любые неожиданности. Я вздрогнула, когда освещающий коридор факел, вставленный в специальное крепление на стене, заслонила темная фигура, а знакомый голос произнес:

— Доброе утро, госпожа чародейка! Я вас не напугал?

— Ве... Кхе... Простите, ваше величество, я просто не узнала Вас в темноте!

— Вас тоже с трудом можно узнать, — легко парировал король. — Вы сегодня какая-то... другая. Это платье вам очень идет!

— Это халат, — мучительно краснея, я двумя руками пыталась пригладить к голове стоящие дыбом волосы. Они ужасно отрасли, а без бальзамов и кондиционеров при каждом удобном случае — а после помойки непременно! — норовили сбиться в колтун. Каждое утро Машенька тратила на мое расчесывание не меньше получаса. Не накрашенная, лохматая — настоящая ведьма!

— Дела или просто не спится? — продолжал вежливый светский разговор титулованный работодатель.

— Вы не поверите, ваше величество, была на свадьбе.

— Кого же это окольцевали? Кого-то из ваших подруг?

— Ваших невест!

— Как! Всех?! — в притворном ужасе воскликнул король.

— Одна еще осталась. Но ей всего десять лет, и она еще не решила, кем станет, когда вырастет — монашкой или ведьмой...

— Ну, ничего, вырастет — поумнеет. А я, так и быть, подожду.

— Не пожалеете, — признала я, вспомнив зеленоглазую стрекозу: — Изумительная красавица будет! Жалко под сутаной да под клобуком прятать...

— Берете в ученицы?

— Еще хуже — кто потом ведьму замуж возьмет? Кстати, вот и моя комната. Спасибо, что проводили, ваше величество. В коридорах так темно и страшно!

— Всегда пожалуйста, госпожа чародейка! Повезло мне, что вы не пустили в ход свою колдовскую силу и не испепелили меня на месте.

— Смеетесь? Уж Вам-то, ваше величество, все должно быть известно про мою, извините за выражение, "колдовскую силу"! Не то, что испепелить — я даже чирий заговорить не могу. Ваш конюх, кстати, на прошлой неделе с этим обращался. До сих пор с претензиями не заявился — стесняется, наверное...

— А какие могут быть претензии? Чирий у него действительно прошел... И еще много чего. Он даже жениться собирается — как прыщи пропали, таким красавчиком оказался, что за него любая готова пойти. А что дурак — так это сразу и не заметно.

— Почему дурак? — удивилась я. Вроде, когда "на прием" приходил, клиническим идиотом не казался. Или от радости рассудком тронулся?

— Потому что выбрал в жены самую красивую горничную... Так что вы преуменьшаете свое могущество.

— Я о таком слышала. Просто он очень сильно поверил, что вылечится, вот все и прошло. И вообще, такие проблемы с кожей — всегда от нервов... В одном женском журнале читала.

Глава 6.

Выглянув поутру из окна, я так и ахнула:

— Девочки, обновляем шубы! Я же говорила, что зима будет!

— Снег! — радостно воскликнула Машенька, и захлопала в ладоши. Затяжная слякотная осень в этом году продолжалась до декабря (по моему календарю), и грозила окончательно оставить старгородцев без ледяных гор, снежных баб и крепостей. По свидетельству очевидцев, именно так получилось в прошлом году, и жестокие заморозки на корню сгубили озимые. Поэтому выпадение снежного покрова воспринималось крестьянами как дополнительный праздник, означая богатый урожай. А детворе сулило веселые зимние забавы.

— Бежим скорее! Я хочу его пощупать!

Настасья распаковала "меховой запас", пересыпанный отпугивающими моль травами. На "мыльные деньги" горничным справили простенькие, но добротные и теплые полушубки, мне же, как особе приближенной ко двору, полагалось роскошное одеяние, по местной моде пошитое мехом внутрь, с "покрышкой" из дорогой ткани. Что-что, а меха в этом мире выделывали просто изумительно — почти невесомые, а какая красота! Волосок к волоску, даже жалко прятать... Для себя я уже твердо решила, что буду надевать новую шубу попеременно мехом то внутрь, то наружу — и пусть придворные сплетники говорят, что хотят.

Снег был совсем такой, каким запомнился со школы, когда мы с братом на новогодние каникулы ездили к бабушке с дедушкой в деревню. Потом они, как и многие, соскучившись по благам цивилизации, продали дом и переехали в город... а воспоминания остались. И этот первый снег, падающий с неба крупными хрупкими хлопьями, казался мне даже еще лучше, чище и пышнее того, оставшегося в далеком детстве.

Какое-то время мы с девочками просто носились по нехоженым дорожкам зимнего сада, сравнивая свои отпечатки и повизгивая от восторга. Кто первым скатал и бросил грязноватый снежок — не помню... Но идея была воспринята на ура!

— Эй!

Не ожидая подвоха, я обернулась на оклик. Не снежок — целое пушечное ядро, добрых полснеговика врезалось мне в район солнечного сплетения, разом выбив из легких весь воздух и опрокинув на спину. Колючий куст погиб смертью храбрых, но нисколько не смягчил приземление...

Пока я судорожно пыталась сделать вдох, к месту крушения подбежали и горничные, и удачливый бомбардир:

— Ах я, медведь! Госпожа чародейка, с вами все в порядке?! — рывком поставив на ноги, он потряс меня за плечи — как ни странно, это помогло справиться со спазмом:

— Спа... Кхе-кхе! Спасибо за заботу, ваше величество! Все хорошо. Правда! Напомните мне не попадаться Вам больше под горячую руку...

— Ваше величество! — запыхавшись, к месту происшествия подбежал Инквизитор... отец Михаил: — Следует соразмерять свои силы, играя с девушками в снежки! Не нужно расстреливать их, как неприятеля!

— Я раскаиваюсь, — сквозь зубы выдавил король.

— Ничего-ничего, — попыталась я смягчить впечатление. — Это было... незабываемо. Наверное, когда Вы, ваше величество, были маленьким, ваша команда брала снежную крепость за минуту!

— Когда я был маленьким, то не знал, что можно играть... в снег.

— В снежки! А еще можно вылепить снежную бабу...

— Еще одну?!

И правда — облепленная снегом с ног до головы, я выглядела младшей сестрой снеговика. Подоспевшие на выручку Настасья и Машенька в четыре руки отряхнула налипшие на меня снег и мусор, вытащили из-за воротника и из прически колючие ветки с гостеприимного куста.

— Хорошо, что вы в Машеньку своим снарядом не попали... Вот я глупая! Тебе же, наверное, вредно так прыгать?!

— Нет, мне очень хорошо! — закутанная в шубу девушка напоминала воздушный шарик, и носилась по саду с такой скоростью, точно половину всего объема и впрямь составлял легкий гелий. От бега и морозного воздуха она разрумянилась, и являла собой образчик красоты и здоровья. В отличие от некоторых — неводостойкая косметика размазалась и стекала по щекам, уподобляя меня восставшему из могилы, очень несвежему зомби. К счастью, узнала я об этом только после того как, вернувшись во дворец, заглянула в зеркало, поэтому вполне искренне наслаждалась прогулкой.

У садовых ворот мы столкнулись с королевским садовником, и любезно раскланялись. Не отвечая на приветствие, тот не сводил замороженного взгляда с ветки в моих руках — король сам вытащил ее из-под воротника моей шубы, и выбросить просто не поднималась рука:

— Госпожа чародейка, — справившись наконец с овладевшей им оторопью, козлетоном проблеял садовник: — Я понимаю, что у вас свои колдовские нужды... И все же, прежде чем сломать что-нибудь в саду, посоветуйтесь со мной!

— Но это... — запротестовала было я, однако старик не дал закончить оправдательную фразу:

— Любимый цветок покойной королевы. Король не позволяет его даже подрезать, и если увидит сломанную ветку...

— Он же сам его и сломал! — я тут же перевела стрелки. — Мной... А если эту ветку в воду поставить — она корни даст?

— Вряд ли, — вздохнул садовник. — Это очень прихотливый цветок...

Не попрощавшись, он похромал по тропинке в сторону того места, где когда-то рос столь памятный для короля куст... Как бы его Кондратий не хватил при виде того, что осталось! Мучимая раскаянием, я сделала пометку в памяти: сварить целебную мазь для больного колена. Старик у меня еще запрыгает молодым козликом! Особенно если скипидару добавить...

Зима не относилась к числу моих самых любимых времен года: холодно, ветрено, скользко, а в городе — еще и ужасно грязно. Чавкающая серая масса достает до колен, от реагента на обуви остаются белые разводы, кожа трескается и до срока выходит из строя, так что купленные осенью сапоги уже не жалко донашивать весной... Только в Старгороде я поняла, что настоящая зима — совсем другая: с катаньем на санях, веселыми рождественскими колядками, строительством ледяных гор — а не превращением каждого тротуара в каток! Оказывается, если каждое утро на улицы не выходит рота вооруженных метлами дворников, торопящихся соскоблить с тротуаров выпавший за ночь снежок и отполировать до зеркального блеска обнажившийся лед прежде, чем люди пойдут на работу — снег вовсе не засыпает дома до самых крыш...

— Они мокрые!! — кричала девочка лет пяти, переступая босыми ногами на пороге и не давая пройти внутрь мальчику того же роста, в тулупе и больших, не по размеру, валенках: — Ты их измочил!!!

— Ильяна, закрой дверь, дом застудишь! — донеслось изнутри.

— Ма-а-а! А Ильюшка опять валенки намочил! В следующий раз я первая гулять пойду-у-у!

Наблюдая за этой сценкой, я не могла сдержать улыбку. Одни валенки на всех, а счастливы, будто у каждого по "Мерседесу"! И так каждый день: дети бегают, торговцы торгуют, снег идет... Красота!

Кроме внезапно снизошедшей мировой гармонии у меня была еще одна причина для радостного настроения: новая шуба — сердечный бальзам, живая вода для каждой женщины. Честно говоря, предыдущая меня вполне устраивала — если не красотой, то качеством, — и я не планировала пополнять гардероб, превращая его в коллекцию. Так уж сложилось...

...Приемный зал был полон под завязку — при дворе ожидали приезда какого-то важного гостя, и штатной чародейке давно следовало занять свое место. Но под утро так сладко спится... Может, все человечество произошло и от обезьян, а русские люди — от медведей! Я, во всяком случае, точно впадаю в спячку. Хотя зима уже перевалила за середину... классический шатун! Целыми днями, зевая, шатаюсь по коридорам, мужественно борясь со сном, а то и просто сплю на массажной кушетке в своей приемной. Не смотря на то, что моя должность была официальной и вполне легальной, суеверные в большинстве своем аристократы все-таки стеснялись прибегать к волшебной консультации в открытую, при свете дня. Поэтому основной поток клиентов начинался после заката. Чтобы случайно не столкнуться друг с другом в коридоре, страждущие приходили с интервалом в двадцать минут — видимо, договаривались заранее. А, учитывая, что днем присутствие придворной королевской чародейки требовалось на самых разных официальных дворцовых мероприятиях, времени на сон оставалось совсем немного.

Цокая каблучками, я прошла меж выстроившихся рядами придворных под перекрестьем взглядов, выражающих гамму самых разных чувств — от вежливого удивления до откровенного ужаса. Верная Машенька семенила следом, готовая поддержать, подсказать, помочь в случае необходимости. Кроме флакона со специальной солью, один запах которой приводил в чувство даже коматозных больных, а щепотка, насыпанная в нос или ухо, поднимала на ноги умерших, она являлась носительницей уникальных знаний. Долгое время проработав в гостинице для иностранных послов, горничная изучила обычаи всех стран, с которыми у нас были дипломатические отношения — в том объеме, который необходим для простейшего бытового общения. Так что в экстренном случае могла подсказать, как следует поступать в той или иной ситуации, оставаясь в рамках приличий: перед одним послом следовало склониться до земли, перед другим — присесть, с третьим потереться носами.

Еле-еле успела занять свое место позади трона, как специальные молодцы с лужеными глотками объявили о появлении короля. Величественный и неприступный, он занял свое место, обвел взглядом зал — так, что каждый из присутствующих тепло высочайшего внимания, — после чего главными героями дня стали послы. Судя по окладистым бородам и богатым шубам, с которыми не пожелали расстаться даже в теплом помещении, гости прибыли из северных земель. Особых ритуалов для общения с ними не требовалось, говорили они по-русски, хотя, как и полагается политикам, иносказательно, так что вскоре я заскучала и принялась клевать носом, упуская из внимания нить беседы. В конце концов, для этого у короля есть министры и советники, а мое дело — отразить внезапную колдовскую атаку. Или хотя бы пасть смертью храбрых...

Как видно, магическая безопасность волновала и северян — высочайшее посольство сопровождал настоящий шаман, сморщенный горбатый старикашка самого отвратного вида, похожий на бомжа. В отличие от патронов, подметающих соболями дворцовые полы, он был одет в меховые штаны, сапоги (похоже, из собачек... или волчьи), и какое-то подобие курточки из развивающихся на ходу, странным образом скрепленных между собой кусочков шкур разных цветов, размеров и форм. Непременный бубен, по ободу украшенный шкурками, перышками, камешками и косточками он сжимал под мышкой, настороженно оглядываясь по сторонам.

Присматриваясь к "конкуренту", я как-то выпустила из внимания, когда разговор из простого обмена любезностями перешел в фазу вручения вполне материальных даров. Но не смогла остаться равнодушной, когда несколько слуг на вытянутых руках торжественно внесли в зал шубу невероятной красы — сшитую, похоже, из шкурок разных зверей, так затейливо подобранных по цвету и фактуре, что мех играл, как живой. В сравнении с парадными "мантиями" гостей подарочная шуба казалась коротковатой — видимо, для верховой езды. Король очень увлекается лошадьми... интересно, будет он ее носить или, как обычно, велит положить в хранилище бесполезных даров?

Поймав себя на последней мысли, я почувствовала, как к щекам горячей волной прихлынул румянец смущения, и быстро опустила глаза. Пялиться с таким вожделением на чужую вещь просто неприлично! Тем более, что я за два вечера могу заработать столько, что позволю себе заказать новое меховое манто... Правда, далеко не такое красивое!..

В общем зале произошло какое-то возбужденное оживление, и появилась еще одна шуба — родная сестра первой, но какая! Длинная, великолепная, женская... Я почувствовала, что начинаю задыхаться от волнения. Эту король точно носить не будет! Неужели отправят в сокровищницу на вечное хранение? Или продадут? Я бы купила!

Меж тем послы не торопились широким жестом бросать меха на пол к королевским стопам, а принялись оглядываться по сторонам, особое внимание уделяя представительницам прекрасного пола. Придворные дамы — жены и дочери сановников, — рады стараться: так глазками и постреливают, только что из платьев не выскакивают. Эх, надо было внимательно слушать, о чем там речь шла — неужто сибиряки объявили, что хотят породниться с нашей великой державой, и объявили немедленный смотр невест? И Машенька молчит, знаков не подает...

Коротко посовещавшись, высокие гости, кажется, пришли к определенному мнению. Обладатель самой длинной бороды — видимо, старший, — барским жестом схватил мужскую шубу, с силой встряхнул и распялил на вытянутых руках, демонстрируя со всех сторон, точно торговец в меховом ряду. Придворные в полном согласии восхищенно ахнули — хороша! Восторг был не протокольный, а совершенно искренний. Поднявшись с трона, король сделал несколько шагов навстречу посольству и крепко обнял седобородого, после чего тот накинул обновку на монаршии плечи — точно впору.

Одаренный король вернулся на свое место, а северянин, таким же образом продемонстрировав всем желающим женскую шубу, внезапно решительным шагом направился в сторону трона... Нет, в нашу с Машенькой сторону! И совершенно внезапно протянул меховое сокровище... Мне?!!!

— Берите и кланяйтесь, — еле слышно прошелестело за моей спиной. Впрочем, и без чужой подсказки отказ от такого подарка не входил в мои планы. От всей души отвесив старцу поясной поклон (а вы пробовали когда-нибудь наклоняться в корсете?!) я трепетно приняла в объятия почти невесомую шубку. Вот это мех! Не удержавшись, погладила его ладонью и прижалась щекой. Такой нежный!

— Спасибо большое!

Посол раскатисто хохотнул, и, развернувшись на каблуках, вернулся к остальным. Стоящая неподалеку довольно пожилая, но все еще кокетливая придворная дама поглядела на меня с нескрываемой завистью — кажется, схожие чувства в этот момент испытывали почти все находящиеся в зале женщины. Наверняка и я бы завидовала, достанься она другой...

— Надеюсь, я не подписалась только что на гастроли по Сибири? — полуобернувшись, краем губ прошептала я.

— Нет-нет, — быстро ответила Машенька. — Это совершенно бескорыстный подарок, вы им ничем не обязаны! Такая северная традиция.

— Хорошо, потом расскажешь поподробнее.

Стоять с прекрасной шубой в руках было очень приятно — но и неловко: казалось, что все в зале смотрят только на меня. К тому же, как придворной чародейке, мне следовало держать руки свободными и в любой момент готовыми к колдовству... хотя бы видимость создавать! Кликнув мающегося без дела лакея, я убедилась, что он действительно из дворцовой обслуги, и передала манто на сохранение. Многие придворные, как и я, прибыли на прием в сопровождении собственной прислуги — поди, объясни потом, что просто перепутала похожие ливреи, а не захотела сделать дорогой подарок!

На прощание сопровождающий посольство шаман устроил образцово-показательное выступление: с неожиданной для старикашки прытью обежал весь зал, кидаясь из стороны в сторону, размахивая бубном и выкрикивая что-то нечленораздельное, но ритмичное каркающим голосом. Ах, что он вытворял с этим бубном — настоящее акробатическое представление! К концу "шоу" я уже не скрывала детского восторга, даже хлопала в ладоши. Во, дает дед — любого молодого за пояс заткнет!

В заключение шаман проделал несколько совершенно головокружительных кульбитов в центре зала, отрывисто каркнул в потолок, и в изнеможении рухнул на пол... чтобы в следующий момент вскочить на ноги и пулей вылететь из зала!

Северян принимали по полной программе — то есть, после официальной части пригласили к столу. Еще бы, после такого роскошного подарка королевский обед — самое меньшее, чего заслуживали эти чудесные люди из далекой холодной страны! Паузу, в течение которой гости могли привести себя в порядок (в идеале — переодеться), я решила использовать для удовлетворения информационного голода.

— Рассказывай, в чем дело! — принялась я тормошить Машеньку, как только мы покинули зал и свернули в уединенный коридор. Вот она, двойственность моего положения: обедаю с королем, обитаю в крыле для прислуги...

— Послы приехали к нам из Югры, — девушка начала объяснение с самого начала — от Ноя и до наших дней: — Это не страна, а вассальное княжество. Тот, с седой бородой — сам князь, остальные его сыновья. Дедок — местный колдун...

— Об этом я догадалась...

— ...Ну, вот. Они каждый год приезжают. И так как князь — дядя короля по материнской линии...

— То-то они обнимались так по-родственному. Совсем не протокольно!

— ...Он очень озабочен тем, что племянник до сих пор не женился. И в каждый свой приезд одаривает его "парными" шубами...

— Это как? — вновь перебила рассказчицу я.

— Такие шубы, которые сшиты парой, — очень понятно пояснила горничная: — Как туфли — с виду похожие, но одна для правой, а другая для левой ноги. Так и тут — только для мужчины и женщины.

— Сравнение с пяткой, безусловно, должно мне польстить.

— Говорят, в Югре даже обычай такой есть — кто купит себе парные шубы, тех и женят... Ни за что бы себе такую не взяла! — неожиданно резко закончила она. — Неизвестно еще, кто попадется.

— Особенно когда уже кого-то себе присмотрела! — я подмигнула. — Не слишком верь во все, что другие говорят. Покупают ведь шубы и женатые люди! Скорее, это просто повод для знакомства... или такой вид гадания.

— Может быть, — не стала спорить с ведуньей Машенька. — Во всяком случае, князь каждый год привозит королю пару шуб: одну для него самого, другую — королеве. "Удивляется и огорчается", что ее еще нет, выбирает любую из находящихся в зале девушек, не обязательно признанную красавицу, и дарит шубу ей. Есть даже такая примета: каждая, кто получит такую шубку, непременно выйдет замуж в течение года.

— Не хочу!

— А как же судьба?

— Просто поклонники красотки, опасаясь королевского соперничества, откладывают в сторону гитары, ноты серенад, и приступают к активным действиям, — я выстроила безупречную дедукцию, развенчивая еще одно суеверие. — А когда есть выбор, девушка быстро находит кого-то себе по вкусу...

— Может быть, — снова покладисто согласилась горничная.

Почти у самых дверей лаборатории мы нос к носу столкнулись с сибирским шаманом. Чтобы пропустить дедушку, я отступила в сторону — он тоже. Я влево — он вправо, я вправо — он, в свою очередь, влево, недвусмысленно преграждая дорогу.

— Мы здесь живем, — не желая сходиться врукопашную с пожилым тружеником бубна, вежливо заметила я. Понимающе кивнув, он что-то неразборчиво каркнул и поманил пальцем: "нагнись!", как будто желая сказать что-то по секрету на ушко. Я доверчиво наклонилась — шаман сноровисто набросил мне на шею петлю из тонкого кожаного шнура, снова каркнул, растянул то ли в улыбке, то ли в оскале морщинистое лицо, и быстро убежал. Вот и понимай, как знаешь: сделал подарок от чистого сердца, или вызвал на дуэль по сибирскому обычаю?

— Что это? — испуганно прошептала Машенька, разглядывая болтающийся на петле большой круг — кольцо с натянутыми веревочками, образующими что-то вроде неравноячеистой сети. По всему диаметру кольца были привязаны более короткие шнурки с кусочками кожи, пучками перьев, яркими бусинками, камушками — похоже, все, что только попадалось шаману под ногами, вплоть до старых шишек, он пускал в дело.

— Ловушка для снов, — с некоторым сомнением я опознала непонятную штуковину: — Видела что-то похожее в одной компьютерной игре.

— Ловушка, сковывающая Вашу волшебную силу? — добрая девушка засучила рукава, демонстрируя готовность немедленно догнать старичка и разобраться с ним по-свойски, с применением рукоприкладства.

— Да нет... Вроде бы, отгоняет кошмары и неприятные сны, а хорошие и добрые удерживает. Надо ее повесить у кровати.

— А Вам снятся кошмары?

— Пока нет. Но осторожность никогда не помешает!

Увидев меня с новой шубой наперевес, Настасья застыла, открыв рот:

— Не может быть, — наконец выдавила из себя она. — Не верю своим глазам!

— Может-может, — я еще раз ласкающим движением провела рукой по меху: — Симпатичная вещица? Настоящая королевская шуба!

— Да у нас ведь все королевское, — справившись с волнением, привычно фыркнула строптивая горничная: — Живем мы в королевском дворце, пьем королевский чай из королевского фарфора. Да и та, первая шуба...

— Была оплачена "мыльным" золотом. Хотя и не стоила того!

— Это еще почему? — вступилась за нее Машенька.

— А как еще можно сказать, когда битый час объясняешь мастеру, что хочешь, а он в ответ заявляет, что это некрасиво, немодно и он так делать не будет? А когда все-таки принял заказ, то все равно пошил по-своему, и свалил на подмастерье — это он, дескать, неправильно стачал раскроенные куски. Есть у меня подозрение, что он вовсе не скорняк, а просто перепродает готовые шубы — очень уж быстро все сделал!

— Померяйте! — попросила Настасья.

— Эх! Ты и мертвого уговоришь!

Накинув манто на плечи, я покружилась по комнате. Не знаю, как там насчет пары — мечтать не вредно! — а мы с этой шубой точно созданы друг для друга!

— Перестала мечтать, что стану когда-нибудь королевой красоты лет, наверное, в тринадцать — когда поняла, что ни за что не вырасту достаточно высокой, тощей и страшной! А вот надо же...

— Вы мечтали стать королевой, госпожа? — откровенно изумилась Машенька. В ее глазах я тут же выросла до графини — а то и до принцессы. Мудрость "где родился — там и пригодился" явно была сформулирована в средние века, и первоначально означала сословную принадлежность. Знай свое место!

— Королевой красоты, — терпеливо пояснила я. — У нас раз в году ей любая может стать. Ну, если внешние данные позволяют... и спонсор.

— А какие внешние данные?

В двух словах я коротко описала типовую "мисс город/область/страна" и процесс выборов — каким он должен быть в идеале, без подковерных интриг. Пускай у девочек хотя бы иллюзии останутся...

— Я догадалась, госпожа! Вы из страны амазонок! — сложив два и два, Машенька с присущим ей размахом в сумме получила восемь.

— Господи, с чего ты это взяла?!

— Вы избираете себе королеву общим голосованием, — горничная оттопырила первый пальчик.

— Ну, не таким уж и общим... — попыталась уточнить я. Но она еще не закончила:

— ...Высокую мужеподобную женщину без груди, которая сама выбирает себе мужчину, когда ей это для чего-то нужно...

— Ты утрируешь! Или я чересчур упрощаю... Королевы красоты не имеют реальной власти, это просто... ну... приятно, — не удержавшись, я еще раз погладила блестящий мех. Все-таки есть между женщиной и шубой какая-то астральная, потусторонняя связь. А не только из-за первобытных ассоциаций с добычей! — Обновим после обеда? Прогуляемся по саду...

— То-то обрадуется королевский садовник — там еще остались несколько недоломанных кустов, — усмехнулась Настасья.

— А я... А у меня... Не-е-ет шу-у-убы!.. — внезапно залилась горькими слезами Машенька.

— Ну-ну, не плачь! — попросила я. — Хочешь эту померить?

— Хочу! — через распухший нос пробасила хрупкая девушка. Увы, шубка оказалась ей слишком длинна, зато катастрофически не сходилась на животе.

— Ничего — на день рождения малыша я тебе ту, первую, подарю! -широкий жест мне ничего не стоил, но моментально осушил мокрые глазки.

Боясь опоздать к столу (прибыть к августейшей трапезе после короля считалось верхом неприличия, а не прийти вовсе — должностным преступлением), я почти всю дорогу бежала бегом. Хуже, чем опоздать на банкет — только столкнуться в дверях с королем, оттолкнуть его и первой влететь в трапезный зал...

Мы разминулись буквально на минуту. Прошествовавший на свое место во главе стола монарх ни словом, ни взглядом не дал понять, что заметил и запомнил утреннее происшествие. Он вообще не обратил на меня никакого внимания, равнодушно скользнув взглядом по ряду вытянувшихся во фрунт придворных. Наверное, и свою шубу (не стал до конца года ждать!) сразу кому-нибудь передарил...

Подкативший к горлу колючий жесткий ком я выплюнула на горячее — тушеное мясо с овощами, любимое блюдо югринцев:

— Какая гадость!

Глядя на меня, остальные застольщики, уже занесшие над лакомым угощением большие ложки, неуверенно отложили их в сторону. Атмосфера за столом лишилась сердечности, король нахмурился... Кажется, я догадалась, что может быть еще хуже, чем опоздать или вовсе не явиться к столу!

Внезапно протянувшаяся откуда-то из-за плеча коричневая обезьянья лапка заставила меня подскочить на своем месте. Шаман из свиты северян как ни в чем ни бывало сцапал отвергнутую мной тарелку, и погрузил корявый палец в густую подливку. Основательно разворошив содержимое миски, он облизал испачканный палец (не знаю, как у других, а у меня аппетит пропал гораздо раньше), и тут же смачно сплюнул прямо на пол:

— Отравлено!

Поднявшаяся суматоха давала наглядное представление о грядущем конце света. Четверо бледных от испуга придворных, не успевшие даже понюхать подозрительную еду, настойчиво требовали подать им сей же час противоядие (причем от меня!). Одного, особо впечатлительного, уже тошнило в углу. Только король и высокие гости представляли собой островки спокойствия в этом океане хаоса и неразберихи. Под шумок со стола убрали все подозрительные продукты — не поварята, а солдаты дворцовой гвардии. Наверное, отправят на экспертизу... Мне было очень любопытно: есть ли на королевской кухне резерв готовых блюд специально на такой случай, и что же нам подадут — но его величество решил не испытывать судьбу, и скомандовал отбой, пообещав послам угостить их неслыханным ужином. При дворе вновь открылась вакансия главного дегустатора...

Глава 7.

Быть может, высокая придворная должность и досталась мне легко, практически случайно, но собственным тяжелым трудом я добилась того, что синекура превратилась в настоящую работу — приходилось изрядно побегать. Здраво рассудив, что "ведьма" должна ведать все на свете, придворные теперь шли ко мне за консультацией по любому вопросу, вплоть до того, какое платье лучше надеть к обеду — красное или зеленое? Чаще всего требовалось лишь вникнуть в проблему и направить "страждущего" к соответствующему специалисту: тому же отцу Михаилу, придворному плотнику, а однажды мне даже пришлось разыскивать королевского ассенизатора — или, как его здесь нескромно именовали, золотаря...

Но все же в монотонности буден порой выпадала свободная минутка, когда можно было спокойно присесть, смахнуть с чела трудовой пот и выпить чашечку травяного отвара, который я приспособилась заваривать в колбе на алхимической спиртовке, оставшейся от прежнего хозяина лаборатории. Крепчайший самогон, которым за неимением очищенного спирта приходилось заряжать горелку, придавал напитку ни с чем не сравнимый аромат и специфический привкус...

Однако на этот раз, стоило залить кипятком колбу с укрепляющим сбором, священнодействие прервал внезапный стук в дверь. Горячая вода плеснула мимо сосуда, чудом не попав на юбку. Я зашипела сквозь зубы, но притворяться, будто никого нет дома, не стала и, подойдя к двери, распахнула во всю ширь.

— Госпожа чародейка, посмотрите мою спину!

Я посторонилась, пропуская в приемную облаченного в костюм для верховой езды короля. Стеллаж, заполненный всевозможными емкостями с "ингредиентами" — теперь уже не только для видимости, — потеснила массажная кушетка. Азам рукоприкладства меня в стародавние времена учила настоящая медсестра, с которой мы на троих с еще одной девушкой некогда снимали одну квартиру. Мы по очереди делали друг другу массаж скорее от скуки, чем предполагая в будущем зарабатывать этим на жизнь, и я никак не думала, что умение сослужит свою службу, когда к придворной королевской чародейке придет жалующийся на боли в шее дворянин. С тех пор клиенты повалили косяком, и пришлось даже заказать плотнику специальную жесткую лежанку.

Через какое-то время, чувствуя, что не справляюсь, и после приема двух клиентов уже не способна даже просто поднять вверх руки, не говоря уже о чем-то большем, я передала небогатый запас знаний Настасье. Плечистая деревенская девушка мяла мягкие аристократические спины так, что любо-дорого... Короля же я обязана была осмотреть сама. Не дай бог, с лошади свалился и что-нибудь сломал!

Следуя моим указаниям, венценосный клиент разделся до пояса и с сомнением покосился на кушетку.

— Ложитесь-ложитесь, и не таких богатырей выдерживает, — я мельком покосилась на прозрачную колбу, в которой, судя по насыщенному цвету, уже заварилась смесь из листьев земляники, мяты, сушеных ягод и еще кое-каких травок.

— Новый эксперимент? — полюбопытствовал король.

— Да нет, просто чаю заварила...

— Вы пьете чай? — он отчего-то страшно удивился.

— Ну, это не настоящий чай... Но пить можно.

— А можно попробовать?

— У меня только глиняные чашки...

— В следующий раз непременно прихвачу свой золотой кубок!

Невольно прыснув, я сцедила горячий настой, разделив его меж двух толстостенных — кажется, пивных, — кружек.

— Может, вы с медом любите? — в последний момент спохватилась я. — А то у меня нет. Так пью...

— И я так! — король решительно схватил чашку, подозрительно принюхался к содержимому, покачал сосуд в ладони, точно винный бокал перед дегустацией, и мужественно отхлебнул. С таким лицом Сократ, должно быть, пригубил цикуту... Но уже после первого глотка трагическое выражение лица разгладилось, сменившись приятным удивлением:

— А ведь вкусно!

— Плохого не посоветую! — сегодня настой и впрямь удался. Может, оттого, что стоял меньше обычного? Отвлечься на какое-то дело, и забыть обо всем прочем было для меня нормальным...

Бесшумно отворилась дверь, разделяющая лабораторию с приемной, и Машенька, ведомая неведомой надобностью, шагнула внутрь — но, увидев нас с полуголым королем, распивающими что-то из огромных пивных кружек, придушенно пискнула и подала назад. Его величество, сидящий спиной к межкомнатной двери, ничего не заметил, а проследив за моим взглядом, увидел уже лишь плотно прикрытую створку.

— А теперь за дело! — я закатала рукава и с хрустом размяла пальцы. Сперва легкими, исследующими движениями провела ладонями вдоль позвоночника — на первый взгляд, ни судорог, ни синяков. На всякий случай размяв королевскую спину по полной программе, я засомневалась: а вдруг ущемление нерва?

— В каком месте у вас спина болит, ваше величество? Что-то я ничего не чувствую!

— Да она вовсе и не болит, — сев на кушетке, тот потянулся за рубашкой. — Просто хотелось убедиться. При дворе только и разговоров, какие у Вас руки волшебные!

С этими словами он накинул курточку и вышел в коридор. Бросившись к бадье, с утра наполненной для вечерней ванны, я поплескала в лицо холодной водой. Аж в жар бросило от близости к титулованному телу! Ну и, конечно, горячий отвар...

— Машенька! — позвала я, заглядывая в комнатку горничных. — Ты что-то хотела спросить?

— Я кое-что хотела сказать! — загадочным голосом отозвалась та, и прыснула в кулачок. — Даже показать!

— Что еще? — встревожилась я.

— А Вы вот сами посмотрите! Выходи!

Прятавшаяся за дверью Настасья медленно и величаво вышла на середину комнаты, торжественно, будто держа на голове стакан с водой без помощи рук. Подняв глаза, вместо стакана однако я с изумлением увидела на ее пышно взбитых кудряшках маленькую четырехугольную шапочку — наподобие ермолки или тюбетейки.

— Что это ты такое напялила?

— Церемониальный головной убор ученика алхимика! — с гордостью пояснила Машенька.

— В лаборатории нашли?

— Главный пожаловал! — вновь не удержалась от смеха округлившаяся горничная.

Сердито зыркнув на чересчур смешливую подружку, Настасья сама поделилась нечаянной радостью. Оказывается, сегодня, пока меня не было в покоях, на огонек заглянул то ли церемониймейстер, то ли камердинер — постоянно забываю, как эта должность называется... словом, дворцовый кадровик, занимающийся подбором персонала. Он, кажется, слегка обиделся, когда я наняла Машеньку в обход его департамента, но боль в спине оказалась сильнее взаимных претензий.

Не застав чародейки на рабочем месте и не в силах больше терпеть, несчастный мученик прострела согласился с предложением Настасьи провести для него сеанс массажа самостоятельно, впервые не под моим присмотром. Почувствовав облегчение, клиент проникся к "доктору" огромной благодарностью, и решил наградить девушку. Разумеется, не деньгами, а официальным статусом ученицы придворной чародейки. Так что теперь никто, кроме меня (и, разумеется, короля), не мог отдавать Настасье приказания, как раньше. А чтобы первый встречный в коридоре с ходу отличал ее от прочих горничных, и не отвлекал посторонними поручениями, начальник позволил девушке сменить чепчик на ермолку, ставшую частью униформы.

— Но ты же на самом деле не ученик алхимика, — заметила я, глядя на обновку — шапочка чем-то напоминала огромного растоптанного в лепешку паука, и порождала самые неприятные ассоциации. — И черный тебе как-то не к лицу. Обтяни ее, что ли, цветным шелком. Да ленточек добавь для красоты!

— Тут вот бусинки можно пустить, — активно поддержала мою идею Машенька. — Или вышивку. А можно и то, и другое!

Оставив девушек обдумывать фасон первой в этом мире шляпки-таблетки, я вернулась в приемную и сама вытянулась на кушетке. Удобно! Может, вообще выкинуть перину с кровати? Никаких тебе комков под боком, для позвоночника полезно... Да и Настасье меньше работы, не перетряхивать каждое утро тяжеленный мешок с перьями — наверное, чтобы мыши не завелись. Комков от этого что-то меньше не становится...

Тем же вечером важный курьер доставил в мою комнату посылку, упакованную в деревянный ящик. Причем обращался с ношей так бережно и осторожно, будто внутри лежала бомба, способная детонировать от малейшего сотрясения.

— Что там? — проникшись торжественностью момента, шепотом поинтересовалась я.

— Это из королевской сокровищницы, — туманно пояснил тот. Возможно, и сам не знал: — Велели передать лично в руки!

Заверив, что ни в какой квитанции о вручении расписывать не нужно — он-де верит мне на слово, — слуга откланялся. А я с нетерпением приступила к распаковыванию. Не без труда оторвала верхнюю крышку, разворошила солому, и не удержалась от восторженного вздоха: в ящике лежали невероятной красы чашки и блюдца из тонкого, как бумага, почти прозрачного фарфора — почему-то в количестве четырех пар. В поисках если не письма, то хотя бы коротенькой записочки, объясняющей причины столь щедрого дара, я достала из сена небольшой холщовый мешочек, знакомо похрустывающий при нажатии... Принюхалась... Точно — чай!

— Девочки, скорее сюда! — закричала я. — Будем пить чай из королевского фарфора!!!

Чайничек к сервизу не полагался, его роль по-прежнему вызвалась играть старая добрая колба. Заваривающийся напиток издавал умопомрачающий аромат... Сюда бы еще лимончик! Кто бы мог подумать, что раньше я китайский черный чай совсем не любила, предпочитая более запашистый цейлонский, а еще лучше — зеленый, с жасмином. Да мне просто подсовывали дешевую подделку, траву сушеную под видом нектара!

Разделив первую заварку на троих, по-братски... или, точнее, по-сестрински, — я трепетно обняла ладонями горячую чашку, и сделала первый глоток. Как мало все-таки человеку надо для счастья! Отними что-то привычное, без чего он не мыслит жизни, а потом верни. Хорошо еще, что я не научилась в школе курить — вот без сигарет заядлые курильщики, по слухам, просто на стену лезут.

— Ну, как? — поинтересовалась я, когда горничные осторожно, кончиками пальцев удерживая чашки, сделали пробные глотки.

— Горько! — поморщилась Настасья.

— Попробуй с сахаром, — я пододвинула миску с неровными обломками серого, но сладкого сахара.

— А мне и так нравится! — похвалилась Машенька. — Очень бодрит!

— А тож! Напрасно, конечно, мы на сон грядущий пьем...

С сахаром у Настасьи дела пошли лучше — впрочем, можно ли уже называть чаем насыщенный сироп, в котором только что ложка не стоит? На вкус и цвет товарищей нет — вот уж воистину...

— Можно, я завтра с утра ненадолго покину дворец? — посмотрев на подругу, Машенька утащила из мисочки кусок сахару, и теперь весело хрустела вприкуску.

— Свидание? — подмигнула я.

Беременная горничная невольно поперхнулась чаем:

— Нет, — прокашлявшись, выдохнула она. — Ленточек у нас нет подходящего цвета. Хотела быстренько сбегать в модный ряд, прикупить...

А я-то весть вечер гадаю, отчего девушки ограничились тем, что скромно обтянули ермолку голубым шелком, так что Настасья в ней стала ужасно напоминать готовую на все медсестру из немецкого фильма для взрослых... Прости меня, господи, за такие мысли!

— Конечно, можно. Я и сама с удовольствием с вами схожу. Ничего не куплю, так хоть поглазею.

Пока Настасья придирчиво выбирала самые-самые лучшие ленточки, мы с Машенькой вышли из лавки на улицу — подышать свежим зимним воздухом... и чтобы не скупить целую гору совершенно ненужных, но таких красивых безделушек. И так по дороге уже столько всего набрали... Сама не помню, что купила, но у Левушки обе руки заняты всевозможными пакетами и сверточками. Может, за одним купить ему объемную суму через плечо, чтобы руки освободить? А то сделали из телохранителя носильщика. Опять же, стоит кому-нибудь на нас сейчас напасть — и он просто побросает покупки на землю, в грязь...

Оглянувшись назад, я так и замерла с открытым ртом: Левушка стоял, как всегда перегораживая широкими плечами переулок... а из груди у него торчал конец острого длинного кинжала! В глупой голове еще успела галопом пронестись мысль: "и как же это мы сразу не заметили, когда из дворца выходили?" — а в следующий момент из раны фонтанчиком брызнула кровь, густыми каплями оседая на свертках с покупками. Наклонив голову, телохранитель — кажется, с неменьшим, чем у меня, изумлением, — уставился на вспоровшее дубленку острое лезвие... А затем, покачнувшись, тяжело завалился на бок и вытянулся на мостовой...

Подкравшись сзади, кто-то быстро (можно сказать, профессионально) накинул мне мешок на голову. Я даже пискнуть не успела, как, скрученная по рукам и ногам, оказалась запертой в каком-то тесном ящике. А вдруг он закрывается герметически?! Надо экономить воздух... Но сама от волнения запыхтела вдвое чаще. А затем — видимо, от страха, — потеряла сознание.

...Пришла в себя от тряски — нет, меня не приводили в чувство, бережно, но настойчиво потряхивая за плечи и похлопывая по щекам, трясло и подбрасывало ящик, в котором мое бедное, не закрепленное ремнями безопасности тело билось о стенки, дно и крышку. Перепутать было невозможно — ящик явно погрузили в карету... Лучше бы в сани, честное слово! И локтями в стенки не упереться — руки накрепко примотаны к телу...

Повозившись, я кое-как, насколько позволяло полуподвешенное состояние, разогнула ноги — ящик длинный... как гроб. Вот положеньице...

А ведь когда-то, в дремучем детстве, зачитывалась криминальными и приключенческими романами, воображая себя на месте главной героини и мечтая быть похищенной каким-нибудь эффектным разбойником или пиратом. Он вежливо пригласит меня "в плен", я буду долго ломаться, но все же паду жертвой мрачного обаяния злодея. При ближайшем знакомстве тот, конечно же, окажется несправедливо оболганным борцом за справедливость.

Жизнь, как всегда, внесла свои коррективы: без предупреждения схватили, обмотали шпагатом, точно батон колбасы, и сунули в тесный ящик... все тело затекло! Хорошо еще, если просто потребуют выкуп, получат деньги и отпустят с миром. Телевидение, газеты и книги убеждают, что киднеппинг редко заканчивается добром — во всяком случае, для жертвы.

Внезапно карета остановилась, вздрогнув особенно сильно, так что я, напоследок ударившись головой о крышку ящика, не смогла удержать стон:

— Молчи, если хочешь жить! — проскрипел откуда-то сверху не вызывающий доверия, явно разбойничий голос. А как же "пожалуйста"?! Мало того, что сразу на "ты" — такого себе даже король не позволяет... Хам!

Дверца кареты хлопнула, то ли выпуская невоспитанного пассажира, то ли впуская нового. Может, шумнуть, попытаться привлечь к себе внимание?..

— Что с девкой? — такой вопрос не располагал к более близкому общению. На всякий случай я решила пока промолчать и послушать, что же будет дальше. Голос нового персонажа звучал как-то странно — наверное, из-за преграды в виде стенки ящика.

— Как и положено, — хохотнул первый, тоже не слишком приятный, но все же слегка знакомый голос. — Визжала-а-а!

— Надеюсь, теперь она умолкла навеки?

— Не беспокойтесь, больше вы про нее не услышите!

Я и без того чувствовала себя в этом ящике, точно в тесном гробу, а такие разговоры бодрости не прибавляли. Пожалуй, и впрямь лучше пока голос не подавать.

Прислушиваясь к беседе, которая постепенно перешла в русло торгов по поводу оплаты оказанных услуг, я сама не заметила, как успокоилась и перестала паниковать. Стало даже интересно, во сколько же здесь оценивается человеческая жизнь — тем более, что в данном случае речь шла о моей жизни! — но спорщики осторожно избегали называть вслух точную сумму, оперируя такими понятиями, как "аванс" и "половина". Заказчик прижимисто отказывался от выплаты остатка заранее оговоренной суммы, требуя твердых доказательств выполнения работы — лучше всего, по его мнению, для этого подошла бы голова вредной девки. Разбойник спокойным голосом доказывал, что с отрезанной головой ему в город соваться опасно, ну, как мешок протечет — доказывай потом стражникам, что это не твоя... Вот если бы господин согласился съездить с ними в лес: там прямо при нем тело и откопают, и разделают на порционные куски. После последнего предложения строптивый заказчик моментально пошел на попятный, очевидно, понимая, что с той же легкостью его могут прикопать рядом с первой жертвой, и полностью расплатился, не протестуя даже против надбавки "за вредность".

Меж тем в моем ящике становилось не только душно, но и жарко. При каждом вдохе колючий мешок самым неприятным образом прилипал к лицу, да и вдыхать становилось все труднее. Легкие разрывались, перед глазами поплыли цветные пятна...

Наверное, я снова потеряла сознание, потому что не почувствовала, как открылась крышка ящика, сильный мужские руки вытащили меня наружу и стянули с головы мешок. Первый глоток свежего воздуха казался слаще меда... вторым и третьим невозможно было надышаться.

— Очухалась? — с грубоватым участием поинтересовался похититель — плечистый мужик с окладистой бородой, одетый небогато, но добротно и чисто. В городской толпе трое из пяти выглядели как его братья-близнецы. Грамотная маскировка!

— Вашими молитвами, — насколько позволяли спутанные конечности, я постаралась отодвинуться подальше, на самый край каретного сиденья — очевидно, под ним меня и прятали, в отсеке для багажа.

— Поговорим?

— А у меня есть выбор?

— Верно мыслишь! — усмехнулся в бороду тот. — Заказ мне поступил, сложный, но и денежный. Ни много, ни мало — саму придворную чародейку навеки упокоить. Не в правилах лесного братства уговор нарушать, да только ведьма нам позарез необходима. А ты ведь все равно умерла.

— И стала призраком? — фыркнула я.

— Долго ли? — достав из-за голенища высокого сапога кинжал с длинным лезвием, разбойник с показной невозмутимостью принялся чистить ногти — в условиях каретной тряски эксперимент опасный, однако у него получалось необыкновенно ловко. Что значит привычка! Может быть, этим самым клинком он и проткнул несчастного Левушку... Меня передернуло.

— Так что у тебя есть выбор, — не обращая внимания на мою реакцию, продолжал злодей. — Или заказчик получит твою голову в подарочной упаковке, или... Если себя не жалко, может, она сумеет тебя убедить?

С этими словами бандит носком сапога подцепил противоположное сиденье, так же оказавшееся крышкой багажного ящика. Свернувшись клубочком, похожая на пушистую кошечку, там лежала моя горничная.

— Машенька! — позабыв о веревках, я рванулась вперед, не удержалась на связанных, онемевших ногах, и потеряла равновесие. Толчок кареты отбросил меня назад, плотно усадив обратно на сиденье: — Если с ней или с ребенком что-то случится...

— Все зависит только от тебя, — развел руками убийца. — Одно только слово! Говорят вы, аристократы, всегда выполняете свои обещания.

— Хорошо, согласна! — я извивалась всем телом, но никак не могла избавиться от веревок — разбойник явно знал толк в узлах и петлях — одна такая давно по нему плачет!

— Вот, сразу бы так, — вновь достав страшный кинжал, он в мгновение ока перерезал связывающие меня путы. Сбросив на пол обрезки веревок, я бросилась к Машеньке. Слава богу, живая! То ли крышка второго ящика прилегала неплотно, то ли щели в стенках пропускали больше воздуха, но горничная... спокойно спала. Даже похрапывала тихонько.

— Станешь хорошо себя вести — и с подружкой будет все в порядке, — пообещал бандит. — Все пальчики на месте, все ушки...

— А зачем вам вообще ведьма? — запоздало поинтересовалась я. — Если прохожих очаровывать или страже глаза отводить — так я этого и не умею!

— Стал бы я связываться с чародейкой, которая такому обучена! — снисходительно хмыкнул бородач. — Без слеги в омут не суемся, сперва все спознали: чем занимаешься, куда ходишь... Хотели сперва засаду в Кривом тупике поставить, или в переулке, а тут такой подарок судьбы — случайно на улице столкнулись! На ловца и зверь бежит.

— Ага, матерый волк на рыбака наскочил, — буркнула я себе под нос, хотя на самом деле и вполовину не чувствовала той уверенности, какую хотела показать.

— Была у нас одна знахарка. Врачевала старушка знатно: ранку зашить или зуб больной вырвать — легкая рука, бывало, и не почувствуешь. Да убралась к черту, а где теперь хорошую замену найдешь?

— Подъезжаем! — донесся снаружи хриплый голос возницы. То ли сильно простуженный, то ли испитый... Еще не приняв дела и истории болезни, я уже примеряла на себя халат участкового врача.

Карета вздрогнула последний раз и остановилась так резко, что меня сбросило с лавки на пол. Даже Машенька проснулась, и села в своем ящике, сонно потирая глаза:

— Госпожа! — обрадовалась она, увидев знакомое лицо. После чего недоуменно огляделась по сторонам: — А где это мы?

— Хотела бы тебя порадовать, да нечем, — вздохнула я. — В плену мы! И если повезет — надолго...

— Навсегда! — припечатал разбойник. — Так что добро пожаловать в новый дом!

Но прежде чем, собственно, пожаловать, нам пришлось привязать к ногам большие плоские дощечки — нечто среднее между ластами и снегоступами. То ли для того, чтобы не проваливаться на ходу в снег, то ли не оставлять следов. А скорее всего и то, и другое.

Какое-то время мы шли по заснеженному лесу гуськом: впереди главный бандит, велевший называть себя просто "батька Тимофей", следом я, затем семенила Машенька, а замыкал процессию возница. На ходу он душераздирающе хрипел и кашлял, заставляя предполагать самое худшее, начиная с двухстороннего воспаления легких со всеми осложнениями. Профессиональное любопытство, что поделаешь...

Бородатый батька Тимофей нырнул в темный провал пещеры, полузасыпаный снегом. Я невольно остановилась:

— Вы что, живете в пещере?!

— Не отставай! — донеслось из-под земли.

Неуверенно оглянувшись, я прихватила широкую юбку вместе с меховой полой, согнулась в три погибели, чтобы не упираться позвоночником в земляной потолок, и осторожно начала спускаться. Внезапно ноги с привязанными к ним дощечками без спросу рванули вперед, и я скатилась в подземелье, точно на лыжах, в самом низу врезавшись в широкую атаманскую спину.

— Не спеши! — бородач легко отставил меня в сторону, будто куклу. Вот это силища — такой точно лошадь на самом скаку остановит! Хотя это бабское дело... Тогда — ядра пушечные может ладонями ловить, как мячики!

Меж тем разбойник таким же манером перехватил скользящую по склону Машеньку. На лету она пронзительно взвизгивала.

— Ты упала? — встревожилась я. — Как себя чувствуешь? Живот не болит?

— Н-нет, — дрожащим голосом заверила она. — Так весело — прямо как в детстве с горки с ребятами каталась! Только темно и страшно...

Идущий последним, возница заранее отвязал от пяток предательские дощечки, так что твердо стоял на ногах, зато и спускался дольше всех. Достав допотопную зажигалку — кажется, в цивилизованных странах это называется огниво, — атаман высек искру, и подпалил предусмотрительно торчащий из щели в стене факел:

— Не отставайте! — строго предупредил он. — Тут целый лабиринт подземный, коридоров уймища, опоздавших никто искать не будет!

То ли у меня от страха и от нервов начался озноб, то ли под землей действительно было гораздо холоднее, чем снаружи, только весь оставшийся путь сопровождался дробным зубовным стуком. Я уж и челюсти рукой придерживала — бесполезно.

Наконец за очередным поворотом нашим изумленным взорам открылся не грот, не пещера — настоящий подземный зал со стенами, сложенными из неровно обтесанных камней примерно прямоугольной формы. Сводчатый потолок терялся где-то высоко-высоко. Освещали зал многочисленный факелы и несколько разложенных прямо на полу костров — наверняка где-то были и вентиляционные отверстия, куда уходил дым, иначе все давно бы уже задохнулись. Вот только окон в подземном зале не было, так что не смотря на обилие искусственных источников света многое оставалось покрыто мраком. Так вот они какие, теневые структуры!

Впрочем, изумление испытали только мы с Машенькой — для разбойников все это было обычным, будничным.

— Ничего себе! — оглядываясь по сторонам, я совсем забыла, что надо смотреть под ноги, и споткнулась о здоровенный булыжник: мы вошли в помещение не через дверь, а сквозь пролом в стене: — Вы все это сами сделали?!

— Точно — тут одни каменщики собрались, ага! — усмехнулся батька Тимофей, галантно поддерживая падающую чародейку под локоток: — Эти подземелья даже не мы первыми нашли! Когда-то сверху целый замок стоял, да совсем развалился, и памяти не осталось. А подвалам хоть бы хны!

— Солидная работа! — похвалила я, проведя ладонью по стене. Неровные, разного размера камни были подогнаны друг у другу плотно, не то что ладонь — лист бумаги не просунешь. — Строили на века!

— О! Новенькая! — от толпы разбойников, сидящих вокруг мерцающего костра, отделилась темная фигура, и безошибочным чутьем опознав "неместную" направилась в мою сторону: — Как тебя зовут, красотка?

Обхватившие меня за талию руки даже сквозь одежду и шубу казались липкими, а пропитанное перегаром дыхание убивало на лету.

— Ведьма! — повернувшись к незваному "кавалеру", я эффектным жестом убрала упавшие на лицо волосы. Руки вернулись на свои места так быстро, будто разом отсохли, бандит даже пробормотал что-то неразборчивое вроде извинений — обознался, дескать... Вот что значит целый час сидеть в душном мешке при полной боевой раскраске — не каждая психика выдержит! А когда это я успела полную шевелюру паучьей паутины насобирать?

— Кстати, что у вас с горлом? — возница напомнил о себе лающим кашлем: — Простудились?

— Покажи, — батька Тимофей толкнул того кулаком в плечо, и разбойник послушно приподнял бороду, демонстрируя горло. Мама дорогая! Я такое прежде только в фильмах ужасов видела! Пришлось зажать рот ладонью, чтобы не вскрикнуть при виде огромного багрового шрама, пересекающего гортань.

— Нашей бабки работа, — довольный произведенным впечатлением, пояснил атаман. — Не вовремя только она померла... Не долечила.

— С-с-солидно сделано, — истончившимся до мышиного писка голоском подтвердила я.

— Так что сама видишь — без ведьмы нам никуда. Но и лишние рты кормить ни к чему. Так что работай на совесть! А если кто из моих людей невзначай помрет — подружка не досчитается пальчика. Или глазика. Или еще чего-нибудь...

— Я уже поняла! — постоянно поднимаемая тема членовредительства начинала нагонять дрожь.

— Спать будете на бабкином месте. Или у женского костра — как пожелаете. Хоть врозь.

— Не боитесь, что сбежим? — сама не знаю, зачем спросила.

— Девочки за вами присмотрят, — покачал головой атаман. — Да и далеко вы убежите — зимой, без шуб? Эй, принимайте гостей!

Он плеснул в ладони, и от "женского" костра в нашу сторону направились две — видно, заводилы.

— Не бойся, красотка, не пропадет твоя шубка! — ласково протянула смуглянка. — Заношу до дыр!

— Что б тебя... Перевернуло и хлопнуло! — пробормотала я себе под нос любимую бабушкину присказку. Особенно часто она повторяла эти слова, когда соседи начинали долбить стены или пол в очередном ремонтном порыве. Но шубу пришлось отдать — у Цыганки был чрезвычайно боевой, даже кровожадный вид. А большой шрам, пересекающий правую щеку, доказывал, что слово с делом у нее не расходятся... Рыжей досталась Машенькина дубленка. Вернее, даже не ее: ношеную одежонку утром неведомо откуда принесла Настасья — скорее всего, взяла у кого-то на время. Запахнув широкие полы, Машенька опоясалась кушаком, и выглядела по-зимнему элегантно. На подземельной же красотке одежка смотрелась насмешкой: еле доставала до колен, зато в ширину могла вместить под собой еще двух девушек средней упитанности. Но длинная, кажется, была вполне довольна обновкой.

— А что еще у тебя есть, красава? — наступала цыганка. — Я страсть как люблю все блестящее!

— Есть — да не про твою честь! — после теплой шубы в подвале сразу стало нестерпимо холодно, а злость, как известно, согревает: — Ступай восвояси, пока я тебе вторую щеку не разукрасила, для симметрии!

— Да кто ты такая?! — выпятила грудь черноволосая красотка.

— Ведьма!

Глядя на нашу перепалку, батька Тимофей только похохатывал, хлопая себя ладонями по бедрам, а, отсмеявшись, подтвердил:

— Точно, это наша новая старушка! Так что будьте с ней поосторожнее, не задирайте. А это, — он обнял рыжую с цыганкой за плечи, — это мои девочки, заблудившиеся в лесу! Не обижайте их.

С этими словами, очевидно, сочтя ритуал знакомства завершенным, атаман размашистым шагом удалился. Несколько раз переведя взгляд с меня на уходящую спину, Цыганка все-таки бросилась следом за покровителем, придерживая шубку на плечах руками. Но запнулась о торчащий из каменной кладки пола кирпич и растянулась под одобрительный смех остальных женщин. Атмосфера подвала была буквально пропитана духом товарищества и взаимовыручки...

Не оглядываясь по сторонам, чтобы не сталкиваться с любопытными взглядами "девочек", мы с Машенькой осторожно присели у огня и протянули ладони к жадному пламени.

— Я... я не хочу, чтобы мой ребенок рос в такой обстановке! — дрожащим голосом прошептала горничная.

— Рожать ты будешь во дворце! — я ободряюще сжала ее руку, не представляя, как буду выполнять обещание. Похоже, подкоп — наиболее реальный выход. Правда, вокруг сплошной камень... Все это бред, бред! Какие могут быть земляные работы, когда Машеньке осталось донашивать месяц, максимум два? Хотя дату зачатия она называла довольно точно: "Тогда еще луна была такая большая-большая!" — я худо-бедно прикинула срок, опираясь на косвенные признаки. Да и прав атаман — далеко мы сможем уйти по такому снегу без верхней одежды? Летом меня, должно быть, посадят на цепь... Нет, к лету нас здесь уже не будет!!!

Я чувствовала себя Гердой, попавшей в плен к разбойникам — только тут не было доброй дочки атаманши, и никаких перспектив на побег с северным оленем. А как себя должна была ощущать Машенька — страшно даже подумать!

— А что это за "девочки, заблудившиеся в лесу"? — поинтересовалась я, чтобы отвлечь свою спутницу от грустных мыслей. — Какое-то местное выражение или анекдот? До меня не совсем дошло...

— А! — Машенька поморщилась. — Это просто сказки. Тимоха Отчаянный уже года два в старгородских лесах хозяйничает, вот и выдумывают про него люди невесть что. Он-де на самом деле и дворянин, подавшийся в разбойники после того, как его отвергла вероломная дама сердца...

— Что-то сомнительно, — вставила я.

— Никогда в жизни таких дворян не встречала, — подтвердила дворцовая горничная. — Еще рассказывают, будто управляет он своей бандой твердой рукой, и принимает туда только бывших солдат. Грабят они одних богатеев, а добро раздают беднякам...

— Свежо предание!

— Вот именно... Ну и, конечно, заблудившиеся в лесу девочки. Их люди Тимохи находят и выводят к дому, потому что знают тут каждое дерево... буквально в лицо.

— А мальчиков? — задумчиво поинтересовалась я.

— Что? — удивилась она.

— Заблудившихся мальчиков они из леса не выводят? Оставляют погибать от голода и холода под прикрытием теории естественного отбора?

— Про это я ничего не слышала, — призналась Машенька. — А девочек этих даже поименно называли!

— Цыганка, Рыжая и Рябая? — хотела пошутить, но неудачно — покосившись в сторону щеголяющих обновками женщин, она вновь замкнулась.

Лежанкой старой ведьме служила груда соломы, закинутая старым тряпьем. Перетряхивая лохмотья, я рассыпала спрятанные под ними сухие соцветия пижмы, которым обрадовалась, как родным — по крайней мере, в постели не будет блох! Ну, хотя бы не так много... Накрывшись одним одеялом, мы с Машенькой прижались друг к другу, и тотчас заснули. Быть может там, на воле, был еще белый день, но здесь, под землей, переполненным впечатлениями и волнениями, нам казалось, что с момента пленения прошло не меньше двух суток.

Глава 8.

Выспавшись и отдохнув, Машенька обрела былую живость и непосредственность и, кажется, вполне вписалась в окружающую обстановку: с утра меня уже ждал кувшин с горячей водой для умывания, так что на две секунды я почувствовала себя снова во дворце. И немудреный завтрак из хлеба с холодным мясом, напомнивший, что мы ничего не ели со вчерашнего дня.

Кто никогда не спал в корсете... Тот счастливый человек! Такое ощущение, будто всю ночь дробила, таскала камни и собственноручно мостила центральную старгородскую площадь. Тело ныло каждой косточкой, каждой мышцей. Сейчас бы на больничный... но некогда — на прием к новой ведьме уже потянулись жидкой вереницей первые клиенты с жалобами, в точности повторяющими придворный репертуар: "хочу, но не могу", "могу, но не хочу" и "меня никто не любит"! Каждому требовалось утешение и ободряющее слово надежды — все, мол, будет хорошо!

Порывшись в бабкиных запасах, я безошибочно (благодаря характерным соцветиям) опознала только два пакета с травками, какие сама часто использовала в прошлой жизни, еще во дворце. Остальные же безжалостно выбросила — быть может, это какие-то безумно полезные и даже дорогие сборы редких трав, но, не зная точно, для чего они предназначены, лучше не рисковать. У меня нет права на ошибку!

— Что это? — удивился батька Тимофей (или Тимоха Отчаянный, как прозвала его народная молва), когда я чуть ли не за руку подтащила его к "своему" углу, где прутиком в скопившейся за века пыли нацарапала список.

— Это то, что нужно для лазарета! — безапелляционным тоном заявила я. — Как мне людей лечить, если здесь даже самого необходимого нет?

— Бабка сама справлялась, — попытался увильнуть от ответа атаман.

— Летом я, быть может, и собрала бы собственный гербарий. Но некоторые травки нужные уже сейчас! А кастрюльки бабушкины твои "девочки" растащили — каши вон варят. В перегонном аппарате суп состряпали!

— С кашей я разберусь, — повел мохнатой бровью разбойник. И неожиданно гаркнул на весь подвал: — А ну, кто тут умеет читать, поди сюда!

— Я сама умею...

— А-а-а! — обрадовался батька. — Прочти тогда, что здесь нацарапано!

Я послушно зачитала список вслух. На каждом пункте атаман загибал один палец на руке:

— Хватит! — скомандовал он, когда свои пальцы закончились. — Больше не запомню. Обойдешься пока и этим!

— Только травки берите в третьей с краю лавке! Там немного дороже, зато сеном не так безбожно разбавляют, — напутствовала я. Не знаю, принял ли разбойник эти слова к сведению, но обнадеживающе кивнул.

Постепенно, день за днем, мы с Машенькой обустроили наш угол так, что любо-дорого: отгородились от общего зала драной занавесью, создав видимость домашнего уюта, из камней сложили подобие маленького очага. Система вентиляции в подвале работала таким образом, что дым от открытого огня столбом поднимался вверх, и можно было не бояться угореть. Первым делом после закрепления занавески я избавилась от ненавистного корсета — он только сковывал движения да зверски впивался в тело при каждом наклоне. Платье свободно сошлось на истончавшей талии — но прежней радости это мне не доставило. Максимум — облегчение, что не надо ничего подгонять и подшивать.

Мобилизовав остатки умственных усилий и весь ресурс девичьей памяти, я более-менее успешно пользовала разбойников (наиболее популярным диагнозом был похмельный синдром), безумно тоскуя по дневному свету. После долгих уговоров батька Тимофей все-таки позволил нам выходить на улицу — но только порознь и в сопровождении доверенных охранников. Возвращаться после этих кратких вылазок в вонючий подвал — все равно, что добровольно опускаться в разверстую могилу. Так я себя и чувствовала — полуживым зомби-шатуном.

Чтобы не впасть в апатию и не смириться с жизнью в плену, я ни на секунду не оставляла мыслей о побеге, рискуя, что это превратится в навязчивую идею. Хитрый трюк с особым набором трав, который травница Тамара непременно должна была узнать и понять, что это я подаю о себе весточку, не удался: не вчера родившийся атаман отоваривался в нескольких лавках, из каждой принося по одному пакетику. Так что теперь все мои надежды были связаны с этими короткими прогулками: а ну, как нас для виду покатали по лесу в карете, а город на самом деле — вон за той горкой? Или даже поза-той...

Каждый раз меня удивлял один вопрос: там, под землей, день и ночь горели костры, чадили факелы... А тут, наверху, не было видно ни одной, самой тоненькой, поднимающейся из-под снега струйки дыма. Насколько же далеко могут уходить эти вентиляционные шахты? Порой мне приходила в голову "гениальная" мысль каким-нибудь образом подняться под самый потолок, втиснуться в вентиляционный колодец и пробраться по нему — кто знает! — может быть, прямо до самого Старгорода. Понятно, как банде удается уже два года удерживаться в лесу: чуть облава или антитеррористическая операция — ушли под землю и затаились, как мышки.

Радиус исследований ограничивался тем расстоянием, на которое девушка в одном платье может зимой отойти от теплого подземелья. Я почти привыкла к неудобным дощечкам на подошвах, к пронизывающему зимнему ветру — и даже не удивлялась, как не подхватила воспаления легких: бушующая в грудной клетке ярость, помноженная на волю к свободе, казалось, были свободны не только обогреть холодный лес вокруг меня, но и растопить вековые полярные льды. Отобранную шубу ни одна из "заблудившихся девочек" носить так и не смогла: стоило кому-нибудь надеть или хотя бы накинуть ее на плечи, как он тут же начинал спотыкаться на ровном месте, и в конце концов падал. Пошел слух, что шуба заколдованная, так что теперь она без дела висела на вбитом между каменными кирпичами деревянном клине как "охотничий трофей".

В одну из таких коротких вылазок — до посинения и обратно, — я обнаружила куст боярышника, усыпанный полупрозрачными мороженными ягодами, и решила набрать немного в карман для Машеньки — ей сейчас особенно витамины нужны.

— Замерзнешь, ведьмочка, — пробасил сопровождающий разбойник, и заботливо накинул мне на плечи свой тулуп. Я тут же по колени утонула в снегу. Приближалась весна (а может, и шла полным ходом: под землей мы не то что часов — дней не наблюдали), и ноздреватый, рыхлый снег не выдерживал человека даже в деревянных "ластах". Единственная уступка, на которую пошел атаман — драная шаль, которой худо-бедно можно было обмотать шею и плечи. Под теплым тулупом я быстро согрелась:

— Спасибо... Ой!

Длинный шип боярышника коварно воткнулся в палец. Густая красная капля медленно набухла, и драгоценным камнем упала на снег. В сердце зашевелилась острая колючка тревоги — за короля. Не верится, что своим ведовским шарлатанством при дворе я насолила кому-то до смерти. Скорее всего, некто решил устранить со своего пути препятствие — ведь моя официальная должность включает в себя функции магического телохранителя, заслоняющего монарха от дурного завистливого глаза. Ну, во всяком случае, пугала для суеверных врагов. И, судя по всему, пугала хорошего — еще так спалилась с этой отравленной едой... Дураку ясно, что это колдовство — не просто же так, из-за плохого настроения, придворная чародейка охаяла рагу! А теперь сижу в лесу, где не то, что защитить — какой из меня защитник, по совести говоря! — даже предупредить об опасности никого не могу. Вся надежда, что Инквизитор сложит два и два, и догадается, что мы с Машенькой не подались в бега, а пропали не по своей воле.

— Тихо! — внезапный толчок в спину застал врасплох — рассыпав собранные ягоды, я с размаху уткнулась лицом в снег. Тряхнув нависающую сосновую ветку, разбойник обрушил сверху целый сугроб, и сам точно провалился сквозь землю. Догадавшись, что это не спроста, я не стала громко возмущаться и раньше времени подыматься из импровизированной берлоги, а послушно затаилась. Прохожие в лесу тоже разные бывают, могут и такие бандиты попасться — похлеще моих. Да и честный купец сперва разрядит арбалет, а уж потом будет разбираться — в кого.

Сквозь толщу спрессованного снега чувствовалась дрожь земли — сюда приближался всадник. В таких сугробах лошадь завязнет по пузо, значит, где-то рядом проходит наезженная дорога. Еще не зная, как такая информация может мне пригодиться, я мысленно завязала узелок на память, и аккуратно прочистила уши. Пожалуй, топот слишком частый — не всадник, а пара коней в упряжке. Или даже тройка... Как бы узнать точно, кто это едет?

Точно по заказу, экипаж остановился у самой сосны, давшей мне приют и покров. Скрипнула дверца — карета! Кто-то тяжело выпрыгнул на землю и, судя по звукам, принялся нетерпеливо пританцовывать на месте, оглядываясь по сторонам.

— Не смогли мы голову найти — должно, волки отъели, — батька Тимофей подошел неслышно, будто явился из ниоткуда. Я вздрогнула — но для приехавшего это стало ожидаемой неожиданностью:

— Ах, оставьте эти подробности! — визгливо отозвался он. — Я совсем по другому вопросу!

Беседуя, они обошли вокруг кареты — ну, не может русский человек зимой разговаривать стоя на одном месте, непременно переведет энергию в моторику — заодно и согреется. Поэтому подробности нового дела мне расслышать так и не удалось, хотя я искренне напрягала уши. Долетели только обрывки фраз: "...шесть человек...", "...вооружены..." и "...после полудня...".

— Так что? — похоже, и разговор, и сами собеседники вернулись к началу.

— А, его будто сам черт хранит! — в сердцах ругнулся неизвестный.

Обмозговав идею внезапно подняться и изобразить восставшую из временной могилы покойницу (благодаря "макияжу" из смеси подземной грязи, паутины и сажи в снежных разводах выглядела для этого достаточно "хорошо"), я предусмотрительно осталась лежать без движения. Боюсь, Отчаянный атаман не оценит юмора...

...Карета отъехала, а я продолжала лежать под сугробом, предпочитая не попадаться на глаза батьке Тимофею — он мог совершенно неправильно оценить мое появление в этом месте в это время. И подала голос, только услышав встревоженный зов:

— Ведьмочка! Ты там не задохнулась?!

Заново насобирав полные карманы диких ягод, я вернулась под землю, едва не забыв вернуть разбойнику одолженный тулуп. "Не простудился бы", — запоздало проснулись угрызения совести. "Заболеет — вылечу", — легкомысленно отозвался внутренний голос. Только мозг не участвовал в диалоге, напряженно пережевывая информацию. Политика и уголовщина сплелись в голове в один тугой комок, но ни в какую не желали объединяться.

Машенька искренне обрадовалась неожиданному лакомству, но сразу заметила, что меня что-то тревожит:

— Что случилось, госпожа? Вы как-то странно выглядите.

— Да ничего, — вздохнула я. Сколько раз говорила ей, что теперь в одинаковом положении, товарищи по несчастью, и можно обращаться друг к другу на "ты" — Машенька продолжала строго блюсти субординацию. Наверное, это помогало ей поверить, что наш плен — не навсегда, и очень скоро все вернется на круги своя: — Наверное, просто простыла.

— Вы сегодня очень долго гуляли, — заботливо попеняла горничная и, усадив меня поближе к огню, принялась дополнительно укутывать. А потом и вовсе притащила кружку с каким-то горячим отваром.

— Кто из нас ведьма, ты или я?

— Вы, вы! И хорошая ведьма сейчас выпьет лекарство...

Более-менее успешно пользуя пациентов травами, сама я пробовала свой отвар впервые. Ничего, приятно: кисленький и освежает. Мяты я туда, что ли, напихала?

С холодка от горячего питья разморило не хуже, чем от рюмочки коньяка. Я не заметила, как заснула у костра, свесив голову на грудь...

...Дворец нежился в послеобеденной истоме. Дворяне свято блюли "тихий час", и в коридорах почти невозможно было столкнуться со спешащим по срочному поручению слугой. Лишь на кухне и в службах царила прежняя суета. Сегодня моя дорога лежала не туда — прежде мне никогда не приходилось бывать в крыле высшей знати, но во сне я двигалась уверенно, как будто точно знала, куда идти. Вот и королевская комната...

Он сидел на диване, положив вытянутые ноги на маленький пуфик и запрокинув голову. Подойдя поближе, я успокаивающе положила ладонь ему на лоб — вздрогнув, он проснулся и растерянно заморгал, пытаясь понять, что его разбудило. Подобные вольности по отношению к начальству возможны только во сне. И только во сне я могла увидеть в королевских глазах отражение собственного восторга и радости встречи:

— Ты... вернулась! — резко вскочив на ноги, он запнулся о лавочку, покачнулся, и лишь каким-то чудом сумел удержать равновесие.

— Я всегда рядом! — так много хотелось сказать — хотя бы вот так, сквозь сон! И так сложно оказалось подобрать подходящие слова.

— Но... Где ты была?! — казалось, ему тоже безумно хочется броситься вперед, обхватить руками и никогда больше меня не выпускать. И в то же время страшно...

— В одном ужасном месте, под землей.

— Но ты... — он вытянул руку, пытаясь схватить мне за локоть.

— Я жива!.. — я открыла глаза...

— Слава богу! — с облегчением выдохнула Машенька, и перестала трясти меня за плечи. — А то мне уж показалось... страшное.

— Что?

— Да так, — она уклонилась от прямого ответа. Ей не хотелось рассказывать — ну, а меня, признаться, не слишком тянуло выспрашивать. Хотелось снова и снова перебирать в памяти подробности сна — все выглядело настолько реальным! Ну, почему Машенька не разбудила меня на полчаса позже, не дала побыть в сказке еще хоть немного!

Глава 9.

В очередную вылазку за боярышником (а заодно разведать, что там с дорогой) я отправилась во всеоружии — с большой кружкой наперевес. Машенька решила во что бы то ни стало сварить компот — или кисель... а может, и варенье. Из пространных объяснений сложно было сделать определенный вывод, но звучало вкусно. На этот раз меня сопровождал другой разбойник, не склонный к сантиментам: курточкой не поделился и, логично рассудив, что без верхней одежды я далеко не уйду, не потащился следом по глубокому снегу, ограничившись наблюдением издалека.

Уже подходя к кусту, я заметила, что сегодня меня уже кто-то опередил: он ходил ходуном, разбрасывая в стороны ягоды и маленькие веточки. У корней копошилась пушистая коричневая фигурка, напоминающая маленького медвежонка.

— Зара! — удивилась я. — Что ты тут делаешь? Мама тебя сегодня не ждала!

— Иди на...! — грубо отозвался "медвежонок". — Мама меня вообще не ждала!

Маленькая дочка Цыганки не жила с нами в подвале — она лишь иногда появлялась в лесу, основное время промышляя в городе: просила милостыню, приделывала ножки плохо лежащим мелким вещицам и подслушивала разговоры купцов, ожидающих прибытия обозов с товарами или отправляющихся в далекий поход — словом, была мастерицей на все руки. Не знаю, сколько ей было лет — выглядела Зарита на пять, но в больших невинных глазах орехового цвета блестела недетская смекалка.

— Хорошие девочки не говорят таких слов!

— А я — плохая девочка! И про тебя, тетя ведьма, всем расскажу!

— Что? — искренне удивилась я.

— Ты меня сглазила! — девочка резко обернулась, и я ахнула: из-под левого, опухшего и не открывающегося глаза, огромный лиловый синяк стекал чуть ли не до подбородка.

— Что с тобой такое случилось?! Упала?

— Мальчишки избили, — шмыгнула носом та, и снова яростно набросилась на боярышник.

— Из-за меня?

— Это же ты вчера сказала, что я хорошая девочка, а хорошие девочки не воруют.

— А при чем тут мальчишки?

Цыганочка вздохнула, удивляясь моей непонятливости:

— Я пыталась украсть у них игрушку. И уронила...

— Не знала, что ты играешь в игрушки.

— Я бы ее продала.

— Ага, — я задумчиво посмотрела на Зару — и снова вздрогнула, наткнувшись взглядом на опухшую щеку: — Сильно болит?

— А сама-то как думаешь? — потянувшись за дальней, наверняка самой вкусной гроздью, девочка оцарапалась о длинный шип и зашипела, как кошка.

— Дай подую.

— Это еще зачем, — проворчала Зарита, но отстраняться не стала. Нагнувшись, я подула на синяк, и пробормотала "заклинание", которым мама всегда лечила мои мелкие ушибы:

— У кошки боли, у собаки боли, у сороки боли, у вороны боли... А у Зары, хорошей девочки, не боли! Ну как, полегчало?

— Угу, — из вежливости согласилась девочка. Из вежливости? На Зару не похоже!

— Надо еще что-то холодное приложить, чтобы отек спал, — я огляделась по сторонам, и набрала в горсть снега: — Да вот, хотя бы... Только не слишком долго, чтобы лицо не обморозить.

Послушно взяв с моей ладони сплюснутый снежный пластик, цыганочка прижала его к щеке — снег тут же принялся таять, стекая из-под ладони на подбородок смоляными каплями. Да, умыванием девочка себя явно не утруждает...

Спасибо маме... и отечественному кинематографу. Внешние карманы у меня, конечно, обчистили, но под юбку заглянуть не догадались, так что в маленьком кармашке, который я собственноручно пришила с внутренней стороны самой нижней поддевки (Машенька только хмыкала, разглядывая корявые стежки) сохранился неприкосновенный запас — две золотые монетки. Три начинали звенеть при ходьбе, а я и так исколола все пальцы, пока пришивала один кармашек. Да и перспектива черного-пречерного дня, когда этот запас сможет понадобиться, выглядела в то время более чем туманно. Не то, что сейчас...

При виде золотого кругляша ореховые глазки засияли, точно два солнышка:

— Что надо сделать? — Зара с готовностью протянула чумазую лапку.

— Ты сейчас вернешься в город, и отнесешь вот это в гостиницу "Корона", — вытащив из кармана грязноватую тряпицу, некогда бывшую носовым платком, я протянула ее "гонцу". — Передай портье... Или подбрось так, чтобы он этого не заметил.

— Волшебство? — девочка так же проворно спрятала руку за спину.

— Только для того, кто этот сверток развернет, — успокоила я ее. — Он меня обхамил однажды... Никак не прощу.

— А-а-а, — понимающе протянула она. — А если я его тем мальчишкам отдам — им будет что-нибудь плохое?

— Нет, он заговорен только на одного конкретного человека, — я покачала головой, и протянула монетку: — Когда вернешься — получишь еще одну такую же.

— Ты даже не заметишь, что меня не было! — схватив деньги и "письмо", Зара припустила по сугробам так, что только пятки засверкали. Надеюсь, она сделает все, как надо, и не станет по дороге экспериментировать, подействует колдовство на ее обидчиков или все-таки нет.

Разумеется, сверток не был ведьминым проклятием — за неимением бумаги и чернил, я написала послание на носовом платке — вернее, вышила крестиком, надергав цветных ниток из подола. А иголка у Машеньки, как у всякой хорошей портнихи, всегда была при себе.

Я таскала письмо при себе несколько дней — даже пару раз распарывала зашитый суровой ниткой "конверт", чтобы добавить какие-то новые подробности, — но совершенно не представляла, какой почте его доверить. Ни один разбойник не взялся бы добровольно доставить собственную явку с повинной и донос на товарищей. Чаще всего возникала мысль о голубиной почте — но для этого была нужна птица непосредственно с дворцовой голубятни. А дикому лесному сизарю как объяснить, куда лететь? Так что без преувеличения можно было сказать, что эту девочку мне сам бог послал!

Скажем прямо, в плане розысков нашего с Машенькой конкретного места заточения письмо мало чем могло помочь: план проезда к тайному разбойничьему убежищу я набросать не могла — сама не знала. Поэтому ограничилась рекомендацией уточнить в архивах и исторических хрониках: где-то должно сохраниться упоминание о лесном замке, разрушенном до основания — скорее всего, взрывом. Приблизительное количество боеспособных разбойников дважды приходилось спарывать и уточнять — первый раз некоторых я пересчитала дважды, не слишком различая по лицам. Бороды и лохмы до плеч у всех выглядели одинаково, и вполне успешно заменяли бандитам классические черные шапочки с прорезями для глаз. Потом в убежище вернулся небольшой летучий отряд, выполнявший какое-то особое задание... Даже сейчас я не могла поручиться, что указанная цифра абсолютно верная.

Больше же всего пришлось поломать голову над подписью: "придворная чародейка" — звучит чересчур официально, да, может, меня уже давно уволили за небрежение служебными обязанностями. Просто "ведьма" — самой не нравится... Сомневаюсь, помнит ли кто-нибудь во дворце, как меня зовут на самом деле? В конце концов, остановилась на нейтральном "Ольга". Руки так и тянулись простирнуть захватанную тряпку, но вышитый бледными нитками текст на мятой ткани станет совсем уж нечитабельным. Оставалось только скрестить пальцы и надеяться, то получивший такое послание портье не бросит его в огонь немедленно, а хотя бы попытается приглядеться.

К вечеру Зара в пещере так и не появилась. Впрочем, я и не ожидала, что мой "гонец" вернется с хорошими новостями так рано. Гром грянул на следующее утро...

Под землей не было закатов и рассветов, так что ориентироваться во времени было очень проблематично. Разбойники вовсе не утруждались такой ерундой, и свободное от нападений и грабежей время проводили по-медвежьи, в спячке. И мне не миновать бы полной дезориентации во временном пространстве, если бы не Машенька — каждый божий день на заре, точно разбуженная петушиным криком, она поднималась и приносила мне миску с теплой водой для умывания, как будто ничего не случилось и жизнь идет своим чередом.

При тусклом пляшущем свете масляной лампады, склонившись над миской с водой — жалкая замена зеркальцу! — я наводила марафет... точнее, страх и ужас. Древесный уголек из костра заменял всю косметику скопом, позволяя сделать из лица готическую маску в черно-серых тонах.

Внезапный шум заставил всех отвлечься от своих дел. Разбойник, оставленный Тимофеем наверху, следить за приближением к пещере случайных грибников и потенциальных врагов, вывалился из пролома в стене, спотыкаясь и хватая ртом воздух:

— Королевские... егеря! — выдохнул он.

Переполох, поднявшийся после этих слов, можно было сравнить с началом конца света. Вместо того, чтобы схватиться за оружие и грудью встретить врага, или отправить небольшой отряд, чтобы он отвлек на себя внимание основных сил противника и увел в сторону "от гнезда" по примеру курицы-наседки, мужчины лишь бестолково метались по подвалу, распинывая костры и наступая на продолжающих спать товарищей. Некоторых из них и пушечный выстрел не разбудит...

Женщины, напротив, кинулись собирать вещи и увязывать их в узлы — правильно, на каторге все пригодится... Не собираются же они пешком убегать от егерей через лес с таким грузом за плечами!

Поддавшись общему психозу, Машенька тоже было бросилась собирать в кучу какое-то тряпье и посуду.

— Погоди! Куда это ты собралась? — я схватила ее за руку.

— Не знаю... Как все, — растерялась она.

— Все сейчас вспомнят про нас, и начнут мстить, — пришлось напомнить, что мы здесь на особом положении. — Так что делай не как все, а как я!

Опустившись на четвереньки мы постепенно (и, хочется надеяться, незаметно) поползли вдоль стены. Спрятаться негде — ни ниш, ни проемов, даже углов в этом подвале не было! Так что своеобразным укрытием нам послужила распятая на стене шуба. Может, хоть какое-то время не сразу заметят.

Сорвав со стены предательский факел, я изо всей силы отбросила его прочь — обратно вернулся звук удара и сдавленное проклятие. Кажется, попала в кого-то... Ну, извини!

— Нет ее здесь! — кажется, мы очень вовремя покинули свое прошлое пристанище. Хриплый голос возницы с перерезанным горлом невозможно было перепутать с любым другим.

— Да куда она может деваться! — уверенно рявкнул Отчаянный Тимоха. Машенька пискнула мышкой и, дрожа, прижалась к моему боку — как будто так мы становились менее заметными.

— Вот она! — прохрипел разбойник. Где-то совсем близко... предательская слабость в ногах... Вот бы стать незаметной-незаметной... прозрачной!

— Это шуба, дурак! — осадил подручного атаман.

— Спрятались за ней...

— И ноги поджали? — хмыкнул батька Тимофей. — Черт с ними, пора рвать когти!

Как только разбойники повернулись к нам спинами, я почувствовала шевеление под боком, и успела ухватить Машеньку за руку:

— Ты куда собралась?

— Туда, к выходу!

— Балда! Остальные только нас и ждут. Попасть под дружественный огонь тоже мало приятного. Давай туда, за атаманом!

— Я боюсь! — уперлась горничная. — Заметит!

— Ничего, прорвемся! У него наверняка есть какой-то план.

Делу — время, а телу — бремя... Немного поколебавшись, я сняла со стены свою шубу и накинула на плечи. Мало ли что с ней может случиться во время штурма! Стараясь держаться в тени стены, не натолкнуться на кого-нибудь из разбойников, и в то же время не потерять из виду удаляющие спины батьки Тимофея и Хрипатого, мы с Машенькой успели заметить, как атаман хлопнул по стене ладонью, после чего они вместе с сообщником буквально прошли сквозь холодный камень! Когда к этому месту подбежали мы, там вновь была гладкая кирпичная кладка.

Я в задумчивости остановилась: а вот горничная, не сомневаясь ни секунды, рванулась вперед, и гулко врезалась лбом в стену.

— Ты что?!

— Я думала, еще можно пройти, — потирая ушибленное место, призналась девушка.

— Мала еще без меня сквозь стены проходить... Кажется, этот, — сделав поправку на разницу в росте, я всем телом навалилась на камень, по которому стучал Отчаянный Тимоха. То, что со стороны и в чужом исполнении выглядело легко, от меня потребовало приложения немалых усилий. Когда я уже совсем было пришла к выводу, что ошиблась кирпичом, он неожиданно поддался и ушел в стену вместе с изрядным куском кладки, открыв дышащий сыростью провал.

— Так и знала! Не могли же прежние хозяева попадать в свой подвал только через пролом в стене, или с потолка спускаться! — удовлетворенно заметила я. Нашарив глазами еще не до конца прогоревший факел, вытащила его из крепления и взмахнула, как знаменем: — Вперед!

— Я боюсь, — Машенька задрожала всем телом.

— Прорвемся! — эх, мне бы на самом деле хоть половинку этой уверенности.

Взявшись за руки — ни дать, ни взять, две школьницы перед прививочным кабинетом, — мы дружно шагнули вперед. Лично я при этом, признаюсь, крепко зажмурилась — а Машенька и вовсе обмерла. Стенка за нашими спинами со зловещим скрежетом вернулась на свое место — скорее всего, рычаг спрятан под одной из плит пола, по которым мы только что прошлись, или система противовесов с каким-нибудь примитивным таймером, вроде песочных часов... но получилось очень эффектно!

Машенька сдавленно пискнула и начала медленно оседать — кажется, собирается потерять сознание. Как не вовремя! Я ободряюще сжала ее ладонь:

— Не бойся, как вошли — так и выйдем! В крайнем случае, пересидим тут, пока суматоха не уляжется, и поищем рычаг с этой стороны.

— Я вовсе не боюсь, — дрожащим голосом отозвалась моя спутница. — У меня земля уходит из-под ног!!

— Что? — я опустила факел — каменная плита, на которой обеими ногами стояла Машенька, действительно медленно, но верно уходила вниз.

— Соскакивай скорее!

Как могла, одной рукой я тянула ее за шиворот вверх, помогая выбраться из ямы. Можно было ненадолго положить факел на пол, и взяться обеими руками, но страх, что единственный источник света может погаснуть, и мы останемся в полной темноте в этом полном ловушек коридоре, не позволял пальцам разжаться. Странная, конечно, западня — рассчитанная на очень медлительного врага. Или тяжелого рыцаря в полном комплекте железных доспехов. А может, просто механизм испортился от времени?

— Куда теперь? — выбравшись на твердый пол, Машенька была бодра и готова к новым подвигам.

— Пока вперед. Выбор у нас небольшой.

— А теперь?

Я по очереди осветила первые метры двух разветвляющихся коридоров. Кажется, у левого ответвления пламя слегка дрогнуло.

— Сюда! Кажется, отсюда идет сквозняк.

— Ну, и что за радость, если нас сейчас еще и сквозняком продует, — неожиданно заупрямилась моя спутница. — Мне правый коридор больше нравится! Он и шире, и светлей, и чище...

Я изумленно покосилась сперва на Машеньку, а затем на коридоры-близнецы. Хотя, если присмотреться повнимательнее, в правом действительно на полу ни пылинки, а вот в левом будто постелили пушисты серый ковер. И уже порядочно натоптали... сапожищами 45-го размера.

— Не нравится мне все это. Кто здесь пылесосит? И зачем? Все-таки нам налево! Тем более, и Тимоха туда пошел.

— А зачем нам догонять этого разбойника? — Машенька попыталась вырвать у меня свою руку: — Разве это подходящая компания для порядочной девушки? А оттуда меня кто-то зовет... так ласково...

— Машуль, когда в компании один слышит голоса, а другой нет — это очень плохой признак, поверь мне на слово, — пыталась увещевать я, но, взглянув на девушку, поняла: поздно. Машенька страшно побледнела, и смотрела сквозь меня совершенно застывшим взглядом. Черт, может, тут газ какой-нибудь скопился галлюциногенный? Кто знает, что в этих подвалах раньше хранили, может, настойку мухоморную. Ядреную — до сих пор не выветрилось...

— Заткни уши! — без особой надежды быть услышанной крикнула я, и решительно устремилась в выбранном направлении, не разжимая руки на вялом запястье. Машенька не то, чтобы активно сопротивлялась — тогда бы мы до сих пор пластались в этом коридоре, и еще неизвестно, кто победил, ведь ударить беременную мне не позволяли моральные принципы и простая человечность. Но чтобы заставить ее сделать хотя бы маленький тараканий шажок, следовало приложить немалое усилие. Через пару метров я уже взмокла, как мышь под метлой. Еще эта шуба... К счастью, чем дальше мы уходили от зловещей развилки, тем больше горничная приходила в себя.

— Да иду я, иду, — отозвалась она после очередного рывка, и я недоуменно встряхнула головой: — Что это было? В уши будто воды кто налил...

— Пошли скорее, пока нам тут действительно по уши не налили, — поторопила я ее. — Кто знает, какие еще ловушки в этом подземелье — могут ведь и воду пустить!

— Так может, вернемся?

— Только через мой труп! Нет, назад нам теперь дороги нет.

Вот за что люблю Машеньку в нормальном, незагипнотизированном состоянии: ни одного вопроса-переспроса, подобрала юбку и пошла вперед. Разве можно обмануть такое доверие?

К счастью, дальше коридор больше не раздваивался и не растраивался, ведя прямо к цели. Летом выход из подземелья, очевидно, заслоняла густая лесная растительность, а сейчас мы просто уткнулись в рыхлую снежную стену, в которой чьи-то трудолюбивые руки прокопали широкую нору, уходящую вверх под небольшим углом. Еще осыпается... Толща спрессованных снежинок красиво просвечивалась солнцем, и я невольно залюбовалась. Вот он, путь к свободе! В буквальном смысле этого слова на белый свет.

Я воткнула в снег древко все еще не погасшего факела — но тушить не стала, мало ли как все обернется! — и передала Машеньке шубу:

— Эх, вспомню молодость! В детстве мы с ребятами с нашего двора целую крепость снежную построили, вот там были норы так норы, куда уж этой! Правда, нам родители помогали... Пойду вперед, а ты жди здесь и ничего не делай. Если увидишь что-нибудь страшное — в драку сразу не вступай, а кричи и бегай по кругу, пока я не вернусь. Ну, с богом!

Упираясь локтями, я быстро поползла вверх. Достаточно широкий, чтобы протиснуться взрослому мужчине, ход шел под удобным углом, ползти было одно удовольствие. Совсем как в детстве... разве что тогда родители всегда наряжали меня тепло, как на Северный полюс, и после горок от меня буквально пар валил — хоть яичницу на лбу жарь. А сейчас холодная крупа сыпалась прямо за шиворот, забивалась в декольте... Рук я уже давно не чувствовала. Не ведьма, а снежная баба... Теперь хорошо понимаю, как должна чувствовать себя сосиска, забытая в морозильнике и постепенно покрывающаяся инеем...

К счастью, лаз довольно быстро закончился, и я с удовольствием глотнула свежего вольного воздуха, но не стала замирать и любоваться природой, а развернулась и тут же юркнула обратно в нору. Ползти-катиться вниз было несравненно удобнее!

В подвале было темно, как ... в подвале, к тому же пахло еще пакостнее, чем мне запомнилось перед "восхождением" — кажется, паленой щетиной.

— Машута! — испуганно воскликнула я.

— Факел погас, — печально отозвалась невидимая в потемках девушка. — Упал... Да так неудачно...

— Ну, и бог с ним! — облегченно отмахнулась я. — Иди сюда, сейчас я тебя наверх подыму. Только сперва шубу застегни.

— Но...

— Хотя бы верхние пуговицы! А теперь ложись в снег... Да не на живот! Спиной.

Умница, Машенька не стала задавать лишних вопросов и тянуть время, а послушно вытянулась на снежном склоне в позе египетской мумии. Даже ручки на груди сложила...

Немногие из моих школьных подруг уже успели обзавестись потомством — но и из общения с этими немногими я успела твердо уяснить: беременным нельзя поднимать руки, даже чтобы белье развесить или чашку с верхней полки достать. Мне даже пытались объяснить, из-за чего, но подробности уже забылись. Одно я помнила твердо — это чревато самыми неприятными последствиями, вплоть до преждевременных родов. А оно нам надо?

Поэтому, спустившись пониже, я вытянула руки и вцепилась в воротник шубки. Надеюсь, выдержит... Северные скорняки старались на совесть!

Легче всего нам дался первый метр. Машенька вела себя хорошо, лежала спокойно и не брыкалась, пытаясь помочь. Шуба скользила вверх по склону, точно намазанная салом, и не норовила соскользнуть вниз — значит, все-таки не из кротовых шкурок. У кротов, я где-то читала, мех устроен таким образом, что как погладишь, так и ложится — чтобы крот в своих подземных коридорах не застревал, если понадобится назад сдать. Да и вообще, сколько этих кротов надо наловить на целую шубу — представляю себе полк "добытчиков-звероловов" с лопатами... наверное, надо мной просто подшутили, не бывает кротовых шуб!

А вот идея подоткнуть юбку, прежде чем снова спускаться в нору, была просто гениальной! Жаль, поздно пришла... когда проклятая юбка уже совершенно наделась мне на голову, сковав движения. Локтями я по-прежнему могла упираться в стенки тоннеля, да что толку — одновременно с этим прижималась и ткань. Проделать тот же трюк при помощи коленей не удавалось — суставы не такие гибкие. Мы с Машенькой надежно застряли в самой середке снежной трубы. Снова спускаться вниз, подоткнуть (а то и оторвать ее напрочь!) юбку, оставить Машеньку, подняться, развернуться и снова спуститься за оставленной подругой страсть как не хотелось. Однако альтернатива не прорисовывалась.

Внезапно в памяти всплыл еще один эпизод моего славного детства, относящийся примерно к тому же периоду, что и постройка во дворе снежной крепости: первое посещение плавательного бассейна. Разумеется, сразу в воду нас, первоклашек, никто не пустил, сперва все движения нужно было отработать на суше, и лишь после этого неофитам торжественно вручили пенопластовые дощечки-лодочки и показали, где лесенка. Оказавшись в воде, я тут же бодро поплыла — только, к изумлению тренера, не вперед, как остальные, а задом наперед, загребая ногами вместо того, чтобы отталкиваться. Несколько занятий потребовалось на то, чтобы помочь мне сменить вектор направления — но все равно плыть головой вперед у меня получалось медленнее... и несравненно скучнее!

На пробу я сделала ногами несколько загребающих движений. Некоторые вещи не забываются, это как езда на велосипеде — пара падений, и тело рано или поздно все вспомнит само. Вот и на этот раз — несколько нерассчитанных ударов пятками в снежный свод, обрушивших на нас по пригоршне снежинок, и я бодро погребла к выходу.

Не скажу, что это было так уж легко — кто пробовал когда-нибудь плыть против течения вверх по водопаду, наверняка меня поймет. Дело шло в разы медленнее, чем при помощи локтей, я выбивалась из сил быстрее, да и снежный коридорчик после этого выглядел так, точно, несмотря на тесные размеры, в нем кипела жаркая драка. Но в конце концов мы это сделали! Думаю, даже форель мною бы гордилась.

Взмахнув в воздухе голыми ногами, я уже по-человечески смогла встать на четвереньки и вытянуть Машеньку из снежного жерла, точно пробку из бутылки:

— Поздравляю, мамаша, у вас девочка!

— Что? — она стряхнула снег с лица и ушей.

— Ничего — это я не с тобой...

Облегченно вздохнув, снежное лоно закрылось. Ничего себе! В дополнение к холодному пронизывающему ветру ледяная рука схватилась за сердце: а если бы вся эта масса обрушилась нам на головы?! И никто не узнает, где могилка моя... Вот что называется — повезло, так повезло!

Пока я оглядывалась назад, Машенька отряхнула снежинки с бровей, смело взглянула вперед и тут же заметила главное:

— Убегают!

— Кто?

Даже если подкоп и отнял у них изрядное время, пока мы, в свою очередь, занимались подснежным плаваньем, Тимоха с Хрипатым должны были уже десять раз успеть добежать до местного аналога канадской границы. Однако солнечная погода подготовила разбойникам коварную ловушку, и рыхлый весенний снег, подтапливаемый теплыми лучами, не выдерживал веса взрослого мужчины даже с дощечками на ногах, так что на каждом шагу бандиты проваливались по пояс, и будто разыгрывали жанровую сценку: ледокол (батька Тимофей), широкой грудью прокладывающий дорогу во льдах для баржи (Хрипатого). Хотя и сложно сказать, в каком снегу брести сложнее, взрыхленном или нетронутом?

— Стойте! — ух, аж у самой уши заложило! Ну, и акустика — в этой ложбинке театр бы построить...

На разбойников, по-видимому, внушительный окрик тоже произвел впечатление — оба замерли, как вкопанные... Хрипатый даже ногу занесенную не опустил, так и остановился в позе журавля на болте.

— Вообще-то Тимоха спас Вам жизнь, — Машенька подергала меня за рукав. — Ведь мог бы выдать заказчику...

— Ага! А когда в последний раз приходили прощаться, то ножички прихватили только для самообороны, — съязвила я, но невольно почувствовала, что поднявшаяся в душе волна гнева потихоньку откатывается. — Ладно уж, бегите! Но помни, Тимоха, теперь ты — мой должник!

Как будто в снятом с паузы фильме атаман с пособником как ни в чем не бывало бросились дальше — даже не обернулись напоследок, не говоря уже о том, чтобы попрощаться...

Внезапно из-за купы деревьев, откуда уже давно доносился какой-то таинственный шум, вылетела одинокая шальная стрела. Кто-то палил в белый свет, как в копеечку, но попал очень точно — схватившись за шею, Хрипатый повалился на снег, и оросил его чистый холст алой кровью.

Не знаю, как я преодолела разделяющее нас расстояние. Не помню, чтобы увязала в снегу... просто, кажется, в следующий за падением момент каким-то чудом перенеслась к раненому разбойнику. Отчаянный Тимоха, не оборачиваясь, продолжал отчаянно улепетывать. Вот это я понимаю, дружба и взаимовыручка!

Не зная толком зачем, собственно, прибежала, и что собираюсь делать, я опустилась на колени рядом с умирающим. Хотя Хрипатый, лежа на спине, еще дышал и моргал глазами, было понятно, что не дни даже, а часы... нет, минуты его сочтены. Войдя чуть ниже левого уха, стрела прошила горло насквозь и вышла спереди. Если кровь и не хлестала фонтаном, то только оттого, что рану закупоривало деревянное древко стрелы. Хорошо помня из многочисленных приключенческих романов и прослушанного в незапамятные времена курса оказания первой помощи, что делать этого не стоит ни в коем случае, я тем не менее схватилась за стрелу. Древесина подозрительно легко хрустнула под пальцами, оставив в ладони обломанный кусок с наконечником. Теперь ничто не мешало вытащить оставшуюся часть метательного снаряда из шеи пострадавшего, что я и сделала вопреки здравому смыслу.

Не река — настоящий фонтан, водопад океан крови хлынул мне на руки и юбку, и без того уже ни на что не похожую. Разбойник вздрогнули, и совсем было собрался помереть, но в последней, наверняка совершенно бессмысленной попытке остановить кровеизвержение, я зажала руками обе раны — входящее и выходящее отверстие. Несколько секунд левая ладонь чувствовала слабые толчки, походящие на биение пульса, а затем весь мир вокруг нас будто замер: лишь в уголке глаза лежащего разбойника появилась большая бриллиантово-прозрачная слеза, медленно набухла и скатилась по грязной щеке, утонув в снегу.

"Мертвые не моргают", — напоследок успела подумать я, и... потеряла сознание.

...Любимый бежал по облаку, проваливаясь в него почти по пояс при каждом неосторожном шаге. Вот я и умерла — тела не чувствую, и все вокруг такое белоснежное, сияющее...

Милый подбежал совсем близко — я всегда знала, что он настоящий ангел! Но вот повел себя вовсе не по-ангельски: схватил меня за плечи и принялся энергично встряхивать — душа тут же торопливо вернулась в тело, ощутив каждую клеточку, каждую ноющую жилку, каждый сантиметр горящей от холода кожи.

— Я... жива? — в голосе явственно чувствовалось больше недоверия, чем радости по этому поводу.

— Сколько крови, сколько крови! — вместо ответа пробормотал он, и принялся ощупывать меня в поисках ран — не слишком-то трепетно и нежно... хотя мое посиневшее пупырчатое тельце сейчас вряд ли хоть у кого-то могло вызвать эротические ассоциации. Разве что у не слишком притязательного маньяка-некрофила.

— Это не моя, — в первом порыве подавшись навстречу, в следующую секунду я вспомнила, в каком виде покинула разбойничью пещеру и, отталкиваясь руками и ногами, насколько рыхлый наст позволял на него опереться, поползла прочь.

— А чья?

— Разбойника... Он где-то тут же должен лежать.

— Никого нет, — он покачал головой. — Наверное, не добила. Ну, да, вот и стрела валяется — вырвал и убежал.

— Не мог он убежать, не такая это рана!

— Кровавых следов нет. И вообще никаких следов. Не по воздуху же он улетел!

— Не подходи ко мне! — устав ползать по поляне кругами, наконец приказала я.

— Почему?

— Я... Грязная, страшная! По-моему, в этом платье даже блохи завелись! Не хочу такой запомниться! — насколько проще была бы жизнь, если бы мы всегда говорили то, что думаем... Но и на этот раз, сердито посопев, я лишь выдавила: — Не хочу, и все!

— Глупенькая! — усмехнулся король, и одним движением подхватил меня на руки. От прикосновений горячих ладоней я почувствовала, что вот-вот растаю, как Снегурочка... В кино или книге такой романтический момент главные герои непременно закрепили бы в меру страстным поцелуем. Забыв обо всем — даже о том, как выгляжу, — я облизала губы и подалась вперед. Он медленно наклонился... И тут снова — как всегда, в самый неподходящий момент, — я потеряла сознание!!

Глава 10.

Пришла в себя я довольно быстро, но дипломатично предпочла пока не подавать признаков жизни — так приятно было почувствовать себя не "всемогущей, прости, господи, чародейкой", а просто слабой, нуждающейся в заботе женщиной!

Утопая в снегу то по колени, а то и по пояс, любимый стоический шагал вперед, периодически теряя то равновесие, то меня (падать было мягко, так что лично я не в претензии). Однако так выбираться из сугробного плена можно будет и несколько суток — двигались вперед мы в час по чайной ложке. Рядом с самым лучшим человеком на земле я готова была провести весь остаток жизни (на таком холоде она будет недолгой), но у него оказались другие планы на этот счет.

Пристально вглядевшись в мое безмятежно спящее лицо (сквозь полуопущенные ресницы все достаточно хорошо видно!), король, по-видимому, не заметил никаких признаков возвращающегося сознания, и с резким хэканьем перекинул меня через плечо, точно куль картошки. Мечтая, что когда-нибудь мужчины будут носить меня на руках, я все же представляла себе процесс несколько иначе... Но обижаться не стала. Просто не успела, в очередной раз лишившись сознания — на этот раз всерьез и надолго.

...Очнулась от неприятного ощущения потряхивания и покачивания. Ну, точно — я в карете... И кто-то осторожно похлопывает меня по щекам:

— Машенька! — ее встревоженная мордашка была первым, что я увидела, открыв глаза: — С тобой все в порядке? Живот не болит?

— Слава богу, госпожа, вы очнулись! — всхлипнула девушка.

— Ну-ну, успокойся, — я потрепала ее по плечу и попыталась выпрямиться: сиденье кареты было сплошь усыпано мириадами мягчайших подушечек, и я барахталась в них, как муха в меду, не находя точку опоры. Просто королевская роскошь!

— Ваше величество! — мой венценосный работодатель удобно (насколько это вообще возможно в скачущей по ухабам карете) устроившийся на противоположном сиденье, спиной по ходу экипажа, ответил встречным реверансом:

— Госпожа придворная чародейка!

— А что Вы тут делаете? — от растерянности я не придумала лучшего вопроса.

— Прибыл на зов о помощи.

— Но зачем же лично, подвергая свою драгоценную жизнь такой опасности! Можно было просто послать егерей, — боже мой, что я несу! Наручники мне... на язык!

— Я не мог прореагировать иначе на личное письмо.

— Личное?!

— Вы подписали его собственным именем. К тому же не думаю, что подвергался в лесу б0льшей опасности, чем во дворце. С Вашим исчезновением там стали твориться странные вещи...

— Это заговор! — хором воскликнули мы с Машенькой. И, дрожа от верноподданнического азарта, принялись наперебой вываливать на сюзерена информацию. Только одного мы так и не смогли ему назвать — имени заказчика. В лучших разбойничьих традициях, Тимоха общался с ним один на один, без свидетелей, и знали злодея в лицо разве что он да Хрипатый. Эпизод, когда я благородно отпустила разбойников на все четыре стороны (хотя и не могла противопоставить им никакой реальной силы, кроме криков и угроз) деликатно обошли. О том, что случилось после того, как я в первый раз упала в обморок — наверное, от вида крови, — знала только Машенька:

— Госпожа опустилась на колени и принялась водить над разбойником руками, — с готовностью доложила об увиденном она. — Потом схватила его за горло... И замерла. Потом медленно завалилась на бок и упала в снег. А еще через какое-то время разбойник поднялся и ушел...

— Этого не может быть! — перебила я рассказчицу: — С такой кровопотерей он не мог далеко уйти! Ваше величество, вы же сами видели!

— Следов не было, — то ли поддержал, то ли возразил мне он.

— Разбойники привязывают к ногам такие специальные дощечки, чтобы не оставлять следов, — горничная посмотрела на него снисходительно. — А я что видела, то и говорю. И ничего не придумываю. Правда, он покачивался на ходу, и хватался за деревья, но шел!

— Наверно, стрела просто оцарапала ему шею, — подытожил король.

— Разве от царапины бывает столько крови? — с сомнением заметила я. Теперь и сама не уверена, было это на самом деле, или просто показалось от переживаний. Стрела действительно могла проткнуть воротник, лишь слегка задев кожу...

— Стрела могла пробить разбойнику ухо, — в тон моим мыслям заметил бывалый вояка. — Такие ранения тоже сильно кровоточат.

Что ж, вполне может быть... Хотя ранение казалось таким реальным!

В ответ на сообщение о заговоре, король поделился рассказом о поисках — собственно, до получения моего письма они буксовали на месте: меня видели то в одном конце страны, то в другом, но всякий раз тревога оказывалась ложной. Зато после "весточки из подполья" произошел настоящий прорыв. Разумеется, никто не отправился штудировать хроники вековой давности, пылящиеся в королевской библиотеке — такая идея могла родиться только в моем испорченном высшим образованием мозгу! Все оказалось гораздо проще: увидев в руках у голодранки салфетку с королевского стола, портье не стал долго рассуждать, а просто крепко ухватил Зару за грязную ладошку, и потащил во дворец. "Вестника" проводили сперва к отцу Михаилу, а после его визы — к главному.

Увидев вблизи "самого настоящего, живого короля", цыганочка нисколько не растерялась. Девочку подробно расспросили — разумеется, без запугивания и пыток (тут вам не какая-нибудь первобытная дикость, а просвещенное средневековье!) и она совершенно добровольно вызвалась не только описать дорогу, но даже проводить королевских егерей к тайному разбойничьему убежищу. Взамен Зарита получила обещание не отдавать ее матери и две серебряные монетки — в разы меньше, чем получила от меня только за доставку письма! Впрочем, ее можно понять: ведьмино золото к утру еще не известно, во что превратится, а королевское серебро вот оно: блестит и сверкает.

За душевным разговором время пролетело незаметно. По приезду во дворец, дабы не перетруждать мои усталые и обмороженные ноги, церемониймейстер — или камердинер, все никак не запомню название этой должности... а может, кастелян? — кликнул рослого плечистого слугу, и поручил отнести госпожу чародейку в ее покои. Со страхом покосившись на невероятно грязную растрепанную "госпожу", как никогда похожую на ведьму, тот послушно вытянул перед собой руки, точно ожидая, что я заскочу туда сама.

— Лучше возьми Машеньку, — наотрез отказалась я. Кататься на равнодушных руках — само по себе удовольствие ниже среднего, а уж когда они к тому же трясутся от страха... — Я уже очень хорошо себя чувствую!

Пошатываясь на подкашивающихся ногах и всеми силами стараясь не опираться на стены, я как могла, постаралась продемонстрировать великолепные равновесие и координацию движений. Кажется, получалось не очень — но, по крайней мере, я не упала, что уже само по себе можно было считать достижением. Обрадованный слуга подхватил на руки не менее грязную, но более, на его взгляд, безопасную Машеньку, и чуть не бегом припустил в сторону моих "покоев".

— Позвольте вас проводить, госпожа чародейка! — усмехнувшись, король подставил локоть. Я с благодарностью на него оперлась, и мы отправились вдогонку за первой парой. Взяв с ходу неплохой ритм, мы подошли к лаборатории через несколько секунд после того, как несший Машеньку слуга бережно составил девушку на пол, и несколько раз бухнул в дверь кулаком.

Открывшая нам Настасья с покрасневшим носом и опухшими от слез глазами пару мгновений смотрела прямо перед собой, словно не решаясь этим самым глазам поверить, а затем издала жуткий вопль, которым по праву мог бы гордиться любой потомок краснокожих:

— Госпожа вернулась!!!

Не ограничившись этим, она произвела еще несколько малоинформативных взвизгов общерадостного характера, и сплясала вокруг нас что-то вроде ритуальной пляски туземца-людоеда, в конце голодной зимы встретившего упитанного миссионера. После чего со всхлипыванием повисла у меня на шее:

— Зара... — начала было я, и... в глазах потемнело. Что-то я такая падучая в последнее время... Как бы это в привычку не вошло!

— ...Остынет...

— Лей!

— Ванну... — простонала я, не открывая глаз.

Хором охнув, девушки загремели ведрами.

— Я же говорила, — мстительно прошипела Машенька. На нее приятно было посмотреть: чистенькая, розовощекая, в новом, чересчур обтягивающем платье — пошила его еще до похищения, и не успела расставить.

Навалившись на меня, как два трудолюбивых муравья на дохлую гусеницу, горничные сорвали грязное платье — в самом буквальном смысле, не расстегивая, а распластав его от ворота до низа, — и бросили окровавленные тряпки в угол. Горячая ванна наполнила тело приятной истомой, заставив кровь быстрее бежать по венам. В четыре руки меня скребли мочалками и вымачивали в трех водах, а я чувствовала себя, точно замороженная, а затем обданная кипятком помидорка — совершенно раскисшей. В горле першило, глаза слезились, в носу свербило...

— Похоже, простудилась я...

Ничего странного: наверняка сказываются те прогулки "налегке", да и когда мы удирали из подвала тайным ходом, сперва я как следует взопрела в шубе, а затем голой нырнула в снег. Что и следовало ожидать!

— Сбегать за придворным лекарем? — подхватила юбки Настасья.

— Не надо! — с той самой памятно ночи, проведенной у постели обожженного крестьянина, мы с лекарем больше не встречались. Вернее, завидев меня в конце коридора, он резко поворачивался и быстрым шагом возвращался туда, откуда шел. Еще яду в микстуру подмешает... Лучше не рисковать: — Будем лечиться народными средствами! Заварите-ка чаю покрепче, с лимоном, да медку добавьте... липового.

Похоже, Машенька умела кипятить воду силой воли быстрее, чем это позволяют человеческие и физические законы. Через считанные минуты после того, как влетела в лабораторию, горничная уже совала мне в руки королевскую чашку с дымящимся содержимым. Рискуя спалить язык и небо, я сделала осторожный глоток... Ничего себе! Похоже, не посвященная в другие тонкости чаеварения кроме сакраментального "не жалей заварки!", Машуня попросту залила кипятком весь оставшийся чай, так что в итоге получился чифирь повышенной крепости — от одного запаха аж волосы дыбом встали. Вдобавок добросердечная девушка выдавила в ту же чашку целый лимон, и меду бухнула от всей души — даже ложка стоит.

— Спасибо! Как раз на мой вкус, — пытаясь незаметно отереть выступившие на глазах слезы (а никто не говорил, что лекарство должно быть вкусным!) "призналась" я.

Кашляя, возводя глаза к потолку и давясь, я каким-то чудом все-таки умудрилась впихать в себя "микстуру", и облегченно отставила кружку в сторону. Настасья с Машенькой следили за каждым моим движением так пристально, что смухлевать и вылить "зелье" в цветочный горшок было совершенно невозможно. Да и не было в лаборатории цветочных горшков...

— Надо же, совсем ничего не изменилось! — я с умилением огляделась по сторонам. Все вещи стояли на своих местах, и Настасья явно каждый день аккуратно сметала с них пыль — когда мы въезжали в бывшую алхимическую лабораторию, у нас только на перемывание и отскабливание колб и реторт два дня ушло... Кстати, о колбах:

— А куда самая большая колба подевалась? Она же всегда на окне стояла!

Настасья испуганно взглянула на Машеньку, как будто ища у той поддержки и защиты от хозяйского гнева, и смущенно призналась:

— Король забрал!

— А ему-то зачем? — я не на шутку удивилась. — Неужели тоже занялся этими ужасными химическими опытами?

Снова всполошенные переглядывания. Да что там за тайны Мадридского двора?

— Так он ее вместе с веткой забрал... Той, ну, помните — которую вы в саду сломали...

— Ее король сломал! Мной...

— Ну, вот он ее и забрал без вас. В смысле, пока вас не было. Я не хотела отдавать, но ведь это же король!

Еще совсем недавно Настасья готова была бежать на край света по любому пустячному поручению, данному вышестоящим чином — а ниже горничных во дворце котировалась разве что кухонная обслуга. Теперь же едва не осмелилась перечить королю! Как разлагающе действует на неокрепший средневековый ум общение со мной.

Несмотря на ударную, почти смертельную дозу теина, внезапно дурманным одеялом навалилась сонливость. Решив не идти наперекор природе, я быстренько скомкала разговор, пообещав непременно разобраться с королем завтра же — пусть хоть колбу вернет! — и блаженно вытянулась на кровати. Наконец-то удобная, такая родная, мягкая моя кроватка с настоящим одеялом и подушечкой! Ну, теперь меня еще двое суток не добудятся...

Но я проснулась сама уже на следующее утро. Ну, не то, чтобы совсем уж сама — в соседней комнате девочки, встающие всегда раньше петухов, с грохотом что-то уронили, и притихли, точно две маленькие мышки.

Пользуясь отсутствием лишних свидетелей (к чему шокировать неокрепшую средневековую психику!) я стянула насквозь промокшую, хоть отжимай, ночную рубашку, обтерлась важным полотенцем, и во всей красе вытянулась перед вмурованным в стену зеркалом. Мутноватое, оставшееся еще от прежнего обитателя помещения и, по слухам, служившее тому для вызова всезнающих духов, с равным успехом оно применялось в мирных целях, безжалостно отражая голую правду. Откуда это у меня столько синяков — никто же вроде не бил? Неужели от поездки в карете? А эти жуткие круги под глазами — то ли от усталости, то ли сама накануне не до конца отмылась. Да уж, прямо скажем, не образец красоты и здоровья!

— Госпожа! — ахнули за спиной. — Вы выглядите так, будто все время отдавали этой проглотке свою порцию!

Машенька возмущенно пискнула и, похоже, ткнула подругу локтем под ребра — та ойкнула. Я вздохнула:

— В еде нас не ограничивали. Наверное, от нервов аппетит пропал... Настенька, будь другом, поменяй постельное белье... И перину неплохо бы как следует высушить.

— Пропотеть при простуде — первейшее дело, — тоном умудренной жизнью бабки-знахарки заметила Машенька.

— Кто из нас ведьма? — я усмехнулась и провела костяшками пальцев по выступающим ребрам. Сегодня в горле уже не саднило, и температура, судя по ощущениям, спала. Вот только все тело ломило так, словно мне всю ночь напролет пришлось махать кайлом в королевских каменоломнях: ныли каждая косточка, каждый нерв. И эта противная слабость в ногах — не ровен час, опять в обморок хлопнусь. Надо бы на витаминки приналечь...

— А принесите-ка персиковое платье!

Новая идея заставила оживиться не только меня, но и горничных. Бросив белье на пол — все равно стирать! — Настасья бросилась к ширме, скрывающей мой довольно небогатый платяной запас. Персиковое было настоящим старожилом: купленное без примерки в то время, когда я только-только получила назначение на придворную должность, и не могла ударить в грязь лицом, выбранное за несказанную красоту, оно так и оставалось новым по одной простой причине. Даже Настасья была не в силах затянуть на мне корсет до такой степени, чтобы сошлась застежка. Так платье и пряталось за ширмой — ни продать, ни подарить, — без особой надежды, что час его когда-нибудь пробьет. И вот, как говорится, нет худа без добра, — он пробил!

Пусть мне пришлось выпустить из легких весь воздух и не дышать, пока горничная с силой затягивала прочные завязки корсетной шнуровки, результат стоил того: теперь талию можно было без труда обхватить двумя пальцами, а пышная юбка придавала мне сходство с перевернутым цветком... Или персиковым облачком. Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не скелет!.. Ах, как приятно тучке... Парам, парам, парам! Рифма забуксовала, но мне было, в общем-то, уже безразлично — хорошее настроение больше не нуждалось в вербальной стимуляции.

Легкими движениями кисточки я нанесла минимальный макияж, а девочки в четыре руки сообща соорудили на моей голове Стоунхендж из двухцветных волос. Теперь не стыдно и в свете показаться. Да что там стыдно — я просто обязана появиться при дворе, чтобы обнадежить друзей и повергнуть в ужас врагов короны и трона!

В коридоре придворную чародейку уже поджидали — похоже, очередь занимали прямо с вечера. Боюсь, окрыленная новым платьем и шампанским настроением я чересчур легкомысленно раздавала обещания. Теперь несколько месяцев кряду придется круглосуточно заниматься мыло— и зельеварением! Ничего, девочки помогут.

Оглядываясь на мрачные, покрытые страшноватыми гобеленами и факельной копотью дворцовые стены, я испытывала благостное ощущение возвращения к родным пенатам. Дом, милый дом! Интересно, испытала бы я такой же восторг, если бы вернулась не в Старгород, а в свой родной мир, пусть даже в еще более красивом платье?

Против обыкновения, при приближении к приемному залу количество встречных придворных и слуг постепенно снижалось. А в зале... никого не было. С королем что-то случилось! Наверняка простыл, барахтаясь в снегу!!

Выскочив в коридор, я буквально нос к носу столкнулась с Инквизитором:

— Отец Михаил...

— Госпожа чародейка, — степенно поклонился священник.

— А... где все?..

— Его величество сегодня не в настроении.

— Для чего? — глупо спросила я, и еще более глупо залилась свекольным румянцем. — С ним все в порядке? Он здоров?

— Абсолютно здоровы! — поспешил успокоить он. — Просто не пожелали заниматься государственными делами.

Я застыла с открытым ртом. Как это непохоже на короля! Никогда раньше он не отменял свои дела без уважительной причины... да вообще никогда не отменял! Ну, раз такое дело... воспользуюсь внезапно появившимся свободным временем.

Глава 11.

Осторожно приоткрыв дверь, я осторожно заглянула в комнату горничных. Сидя у окна, Настасья неловко орудовала швейной иголкой, и уже совершенно запуталась в тянущейся за ней длинной нитке. Свернувшись калачиком поверх покрывала, Машенька мирно посапывала на своей кровати — очень удачно!

Прижимая к губам палец, я знаками велела горничной одеваться потеплее и выходить. Понятливая девочка с готовностью оставила свой каторжный труд, и выскочила в коридор с душегрейкой в охапке:

— Гулять? — она так и била копытом, точно застоявшаяся у коновязи породистая лошадка.

— Потом — непременно, — пообещала я. — Но сперва — в меховой ряд.

— Хотите себе новую шубу заказать?

Я не удержалась от горестного вздоха. Эх, шуба, шуба... Роскошный подарок послов дружественной северной страны не пережил заключения в подвале: мех основательно пропах луком и чесноком, прокоптился дымом костров и пропитался целым букетом прочих слабоароматных запахов. А химчисток в этом мире еще не было... Хотя моей шубке уже никакая чистка не поможет: воткнутый в снег перед подъемом факел упал как раз на длинную полу, и выжег в ней здоровенную лысину. Как будто этого мало, кто-то из разбойников, выбираясь через узкий лаз, потерял ножик — вряд ли это была ловушка, иначе бы я точно в нее угодила, елозя туда-сюда. Теперь спину шубы пересекал неровный зигзагообразный разрез... А я-то думала, отчего Машеньку стало вдруг так тяжело тащить?

— Хочу — только не для себя, — я запустила руку в карман, где мелодично звякнули несколько монеток. На хорошую шубу с лихвой хватит пяти золотых... Возьму на всякий случай десять.

— ...Машке?! — догадалась девушка.

— Это самое меньшее, что я могу для нее сделать. Наверное, уже через неделю подземной жизни я перестала бы отличать день от ночи, и смирилась. А она, представляешь, каждое утро в одно и то же время приносила горячую воду для умывания, как будто все по-прежнему, и заставляла поверить, что все еще так и будет, понимаешь? Может быть, только поэтому я и не сошла тогда с ума...

— Она точно так же говорит, — задумчиво пробормотала горничная. — Что, если бы вы не сказали, что все будет хорошо, она сдалась и умерла бы, потому что жить под землей невыносимо. Она ведь боится темноты!

— Я тоже... не люблю. Выходит, мы помогли друг другу.

Когда мы с Настасьей проходили через ворота высокой стены, отделяющей дворцовую территорию от города, нас чуть было не сбил с ног всадник на лошади. Прижавшись спиной к каменной кладке, я почувствовала исходящий от скакуна запах потной шерсти и кожи, и сумела хорошо разглядеть ногу всадника, выглядывающую из-под такой знакомой полы короткой шубы.

— Его величество куда-то поехали, — подтвердил мою догадку Левушка. Несмотря на страшную рану, ему удалось выжить — каким-то чудом кинжал прошел в миллиметре от сердца. Но телохранителю все же пришлось полежать пластом, в ожидании пока затянутся жуткие рубцы, хотя он и рвался вскочить на ноги уже на следующий день, чтобы отправиться на мои поиски. А сегодня, когда начальник королевских гвардейцев предложил мне в сопровождающие другого телохранителя, Лев так выразительно наобещал тому всего плохого, что он счел за благо добровольно уступить сию хлопотную, но малославную обязанность.

— Король все эти дни постоянно надевал новую шубу, — заметила Настасья.

— И я его понимаю, — я смахнула каменную крошку с парчового рукава. — Мне моя тоже очень нравилась...

Подробно описав Машенькины параметры (на голову ниже меня и на полголовы — вот этой девушки), я принялась живописать скорняку желаемый фасон новой шубки. Даже сподобилась изобразить что-то вроде эскиза на листе грубоватой, но дорого ценящейся в этом мире бумаги. Однако чем больше я рассказывала и объясняла, тем сильнее остекленевал взгляд слушателя. В конце концов, на каждое сказанное мной слово он начал отвечать одной и той же фразой:

— Чтобы подол книзу слегка расширялся, вот так, трапецией, понимаете?

— Такого не может быть!..

— И воротник отложной, как вот тут, на картинке!

— Такого не может быть!..

— Тогда мы пойдем к конкурентам!

— Такого не может быть!.. То есть, это же бессмысленно — никто другой вам такой шубы тоже не сошьет, таких просто не бывает! Скорняжное сообщество этого не допустит.

— А если оно не узнает? — тоном змеи-искусительницы предложила Настасья.

Меховщик неуверенно оглянулся на прислушивающихся к разговору подмастерьев:

— Н-н-нет...

— А за двойную плату? — включилась в игру я.

— Э-э-э...

— И вы можете не ставить на шубу клеймо мастерской!

Против такого аргумента ни один бизнесмен устоять бы не смог:

— Не ставить клеймо? — пролепетал он.

— Тройную цену! — я поднажала. — Но учтите — если новый фасон войдет в моду...

— Мы возьмем за эту шубу обычную цену, и поставим клеймо мастерской, — вытирая усы, с улицы в мастерскую размашистым шагом вошел еще один мужчина, судя по замашкам — хозяин, а по внешнему сходству — старший брат или отец того, кто принимал у нас заказ. Мимоходом старший отвесил молодому отеческий подзатыльник.

Еще раз выслушав наши сбивчивые объяснения и пожелания по поводу шубки, старший мастер внимательно рассмотрел сделанный мной рисунок, конусовидно заточенным кусочком древесного угля внес свои исправления, после чего с ходу на обратной стороне листа начертил выкройку и приблизительно рассчитал необходимое количество шкурок:

— Выбирать будете?

— Конечно! — в один голос воскликнули мы с Настасьей. Ни я, ни горничная не считали себя профессионалами, способными сходу отбраковать негодную шкурку, но до чего же приятно было покопаться в меховых грудах! Мы так разошлись, что навыбирали вдвое больше необходимого:

— Может, сразу и тебе шубейку новую заказать? — глядя жадным взглядом на собранную кипу, задумчиво пробормотала я.

— И у нас с Машкой одинаковые шубы будут, что ли? — надула губки девушка. — Нет уж, лучше подкоплю и сама куплю... Или заслужу.

— Не извольте беспокоится, сделаем все в лучшем виде! — пообещал мастер. Хотя сейчас его, кажется, гораздо больше интересовала не предстоящая работа, а небрежно отброшенный Настасьей в сторону тючок — три предыдущих скорняка на просьбу "подремонтировать" мою наградную шубку отвечали лишь полными ужаса взглядами, так что в этой мастерской мы даже не стали ее разворачивать. Однако ремесленник и в туго скатанном валиком мехе сумел угадать настоящее произведение искусства: — Северная работа?

— Югорская, — подтвердила я.

— Макарий, — уверенно опознал руку мастера он. — Старик уже, а стежок к стежку кладет, точно шкурку так и сняли целиком... Лучше бы работать учился, а не цену набавлять! — с этими словами суровый воспитатель вновь отвесил подзатыльник великовозрастному сынку. Тот лишь шмыгнул носом, безропотно принимая отеческое наставление.

— Хотите, я вам ее подарю? — неожиданно решилась я. Честно говоря, смотреть на изуродованную красоту было просто мучительно, а выбросить — не подымалась рука: — Для перенятия опыта, так сказать...

— Не-нет-нет! — мужик всполошно замахал руками, как будто я предложила ему постоять на стреме, пока буду обчищать королевскую казну: — Это слишком дорогой подарок!

— Можно сказать, просто бесценный, — горестно вздохнула я. — И он... ничего не стоит. Настенька, покажи...

Настасья послушно встряхнула шубку, в полный рост демонстрируя нанесенные меху повреждения.

Сказать, что увиденное потрясло скорняка — все равно, что сравнить Ниагарский водопад с веселым ручейком в дренажной канаве. У сурового плечистого кожемяки аж слезы на глазах выступили:

— Как... Кто это сделал?.. Как такое могло получиться?..

— Несчастный случай, — мне не хотелось углубляться в подробности, и мастер понятливо не стал настаивать. Как и продолжать отказываться от бесценного подношения — кажется, он просто окончательно потерял дар речи.

— Изготовим в кратчайшие сроки, госпожа придворная чародейка! — пробасил младший мастер, отвешивая мне на прощание земной поклон.

— Просто гора с плеч, — искренне поделилась я, когда мы покинули лавку, и прогулочным шагом направились обратно во дворец: — Хотя я, кажется, на радостях столько заказов набрала, что нам теперь придется варить мыло, не разгибаясь, весь следующий месяц. Даже не знаю, как время выкроить, чтобы заказ забрать, не говоря уже о том, чтобы праздно гулять...

— Справимся, — уверенно заявила Настасья.

— Вы все можете, — из-за плеча пробасил Левушка. А в следующий момент мы с Настасьей еле дышали, прижатые к стене ближайшего дома его бревнообразной рукой: — За нами кто-то следит! — страшным конспиративным шепотом сообщил телохранитель: — Вон те двое идут от самой лавки!

— А до лавки они шли за нами от дворца, — я отвела руку и, поморщившись, растерла ребра — еще старые синяки не прошли. — Это же гвардейцы, их ваш начальник за нами послал, для подстраховки...

— То-то я смотрю, рожи больно знакомые, — буркнул Лев. — Не доверяют, сталбыть... И правильно — в прошлый раз вон как опростоволосился, да и сейчас не сразу заметил...

— Потренируешься — и все придет, — я попыталась утешить бедолагу, но он лишь горестно вздохнул. Надеюсь, после возвращения во дворец пойдет тренироваться и накачивать мышцы, а не предаваться унынию и накладывать на себя руки...

— Вы гуляли без меня! — с порога разоблачила нас Машенька.

— Вовсе нет, выходили по делу, — подмигнув Настасье, бодро соврала я. — Сама помнишь, сколько нам всего назаказывали — надо запасы пополнить...

— А почему с пустыми руками?

— Заказали с доставкой... Откуда это так воняет? — я сменила тему безыскусно, но вполне искренне.

— О-о-о! — многозначительно протянула девушка. Проследив за ее взглядом, я еле удержалась от смеха.

Пожалуй, когда-то это было шубой... или дубленкой... дохой, а то и пуховиком — сейчас уже невозможно было сказать определенно.

— Что это?! — в ужасе воскликнула Настасья.

— Шуба! — не обращая внимания на нашу реакцию, с гордостью заметила вторая горничная.

— Кхм... И где же ты ее отко... достала? — я опасливо отступила в сторону — не хотелось, чтобы наверняка обитающая в этих меховых развалинах моль обратила свое внимание на продукт посвежее.

— Одолжила у кухарки — она ведь все равно почти никуда не выходит...

— И я ее, в общем-то, понимаю, — под нос себе пробормотала Настасья.

— Главное — теплая! А моль... и вытрясти можно.

— Не только можно, но и нужно! — отступив еще немного, я оказалась в лаборатории, и категорически потребовала: — А еще лучше — вывесите ее за окно. Пусть хотя бы верхний слой промерзнет хорошенько.

— За окно? — удивились девушки. Ах, да — здесь ведь и окна на зиму запечатываются так, что не откроешь, только если вместе с рамой высадить!

— Тогда хотя бы в холстину закатайте, а то эта гадость сейчас по всему дому расползется!

Мысленно я перебирала в голове травки, которыми можно было бы пересыпать этот выкидыш скорняжного искусства, чтобы несколько сократить поголовье опасных насекомых. Пижма, белая полынь, герань — все это лишь отпугивает, а не убивает. Табак? Интересно, а Америку уже открыли? Что-то при дворе мне ни разу не встречался никто, затягивающийся сигарой, курящий трубку или кальян... Из доступных способов борьбы с паразитами оставалось только мысленно пожелать им подавиться — что я и приговаривала всю дорогу, пока мы с Настасьей тщательно, почти герметический упаковывали шубу в мешок из старой простыни.

— Ну, рассказывай! — избавившись от биологической угрозы, потребовала я.

— О чем? — прикинулась невинной овечкой Машенька.

— Разумеется, последние придворные новости! Ни за что не поверю, будто повариха с тобой не поделилась!

— Я могу рассказать! — вскинулась было Настасья, но я осадила ее движением руки:

— Для тебя это уже не новости, сможешь что-нибудь забыть или упустить. Лучше дополняй!

Как и следовало ожидать, за время нашего отсутствия во дворце случилось многое — но самое "вкусное" Машенька, конечно, приберегла под конец: историю нашего с ней похищения и чудесного освобождения в сплетнях и домыслах. С изумлением я узнала, что Тимоха похитил меня для того, чтобы я превращала для него свинец в золото. А получив решительный и категоричный отказ, посадил в яму и сковал какой-то специальной антиколдовской цепью. Но я и тут не сдавалась, под покровом ночи зубами перегрызая прочные звенья, а металлические опилки, чтобы не вызывать подозрений, проглатывала. Когда же наконец сумела разомкнуть звено и сбросить оковы — тут уж разбойникам мало не показалось! Королевские егеря, прибыв на шум, успели уже к шапочному разбору — перепуганные разбойники сами сдавались в плен, не взирая на численное превосходство, и умоляли только об одном — защитить их от моего праведного, но от того не менее страшного гнева. В конце концов удалось "спасти" для каторги почти всю шайку — не досчитались только самого атамана и его ближайшего приспешника, которых я сгоряча превратила-таки в жаб...

Настасья хохотала от души, а я, изображая ту самую третью глухонемую жабу только беззвучно открывала и закрывала рот, не в силах выдавить даже сиплое "ква" — видно, железные опилки поперек горла встали...

— На кухне только и пересудов, что об этом, — будто ни в чем не бывало, добавила горничная. — Ух, как они все мне обрадовались: налетели, сразу давай тормошить — да что, да как там все было на самом деле...

— И что ты?

— Разумеется, подтвердила, что все это — чистая правда...

— ...!?!!!

— ...только разбойников вы превратили не в жаб, а в червей!

— ...!!!!!

— Даже я таких слов не знаю, — уважительно прошептала Настасья.

— Дезоксирибонуклеиновая кислота, — напоследок совсем уж непечатно буркнула я. Порой и школьный курс биологии может сгодиться! Ладно, не давать же теперь официальное опровержение в газетах, чтобы обелить честные имена королевских егерей. Тем более, что нет в этом мире периодических печатных изданий достаточной массовости.

— Госпожа придворная чародейка! — громкий стук в дверь в очередной раз заставил нас с девочками нервно вздрогнуть.

— Да, я здесь! А в чем дело?

— Следуйте за мной! — высокий гвардеец в королевской ливрее выглядел более чем серьезно и внушительно.

— А... Куда?

— Вы все узнаете.

— Мне нужно что-нибудь с собой взять?

— Нет, просто пройдемте.

Вот так вот — "с вещами на выход"... Вернее, даже без вещей. Такой вот арест... за измену родине и королю?

Не расстреляют же меня, в самом деле! Из лука. Представляю себе эту картину...

А что — очень даже хорошо представляю! Мотив расстрела святого Себастьяна разбойниками у средневековых художников был очень популярен. Как раз из луков. Или арбалетов. Хрен редьки не слаще...

Чтобы не отставать от своего длинноногого провожатого, я бежала следом вприпрыжку. И ломала голову — какой важной шишке в таком срочном порядке могла понадобиться? Надеюсь, не Инквизитору — для украшения декоративного костра...

Юркнув следом за гвардейцем в приоткрытую дверь, я совершенно неожиданно оказалась главным действующим лицом самого настоящего следственного эксперимента:

— Сейчас вы отвернетесь и крепко зажмурите глаза, — инструктировал меня сам король. — Несколько человек скажут одну и ту же фразу. Если чей-то голос покажется вам знакомым, поднимите руку и скажите. Вам понятно?

Я молча кивнула. От волнения язык прилип к гортани. Как все официально, сурово... Местами даже страшно!

Для надежности мне дополнительно завязали глаза плотным шарфом — чтобы не вздумала подглядывать! — и поставили спиной к опознаваемым. По невидимому и неслышимому для меня знаку каждый из них произносил одну и ту же фразу: "Надеюсь, теперь она умолкла навеки?"

Выслушав этот вопрос, троекратно повторенный разными голосами и с разным выражением, я немного поколебалась и подняла руку:

— Это господин Родион, — так заранее не было оговорено, кого именно я должна опознать, скрывать наше знакомство не стоило — вдруг это тест-проверка на честность, или испытание, насколько у меня хороши слух и память? Следующие несколько голосов снова оказались незнакомыми — или просто не запомнились, — а затем я вновь подняла руку:

— Этого господина по имени я не знаю, но однажды он приходил ко мне на прием — в плаще и полумаске. Хотел заказать эликсир для возвращения телу былой стройности...

— Ваше средство удивительно помогло, — хмыкнул король.

— Я брал микстуру не для себя! — запротестовал знакомый голос, но был невежливо прерван:

— Следующий!

— Надеюсь, теперь она умолкла навеки?

В глазах потемнело — я пошатнулась, но удержалась на ногах, опершись на чью-то услужливо подставленную руку:

— Это... Этот голос мне знаком.

— Когда и при каких обстоятельствах вы его слышали?

Стараясь не упустить ни одной мелочи, я максимально подробно пересказала два подслушанных разговора — в карете и в лесу.

— Ведьма! — судя по поднявшейся за спиной возне, возмущенного разоблачением заговорщика пришлось усмирять силой. А ведь ему теперь нечего терять! Я испуганно спряталась за широким плечом, прилагающимся к твердой услужливой руке.

— Спасибо, госпожа придворная чародейка, вы свободны. Можете вернуться к своим делам, — от официальной холодности этих слов мороз продирал по коже. Так и не сняв повязку, я рванулась в ту сторону где, по моим представлениям, должна была находиться дверь — хорошо, Инкви... отец Михаил вовремя успел схватиться за один из свисающих за спиной концов, и сдернул шарф. А попутно окончательно разрушил и без того покосившуюся после долгого трудового дня прическу. Заколки и шпильки прыснули в разные стороны, и сильно отросшие двухцветные волосы жидким водопадом упали на плечи.

Растерянно оглядевшись по сторонам, я нагнулась, чтобы подобрать шпильку — стоили они дорого, а терялись легко, и не уверена, что у меня еще остался запас, — но священник перехватил мою руку и сжал своими горячими ладонями:

— Оставьте, госпожа чародейка, слуги подберут. Пойдемте, я вас провожу!

— Благодарю, святой отец, — я проглотила застрявший в горле ком — такой большой и колючий, что аж слезы выступили, — и позволила вывести себя в коридор. И только там вспомнила: — А кто это был?!

Надо же так увлечься собственными переживаниями, чтобы совсем забыть поинтересоваться, кто же так настойчиво хотел лишить тебя жизни и за что!

Отец Михаил смущенно кашлянул — видимо, не знал, насколько мне можно доверять политические секреты:

— Это... кхм... один из казначеев. Проворовался и решил замести следы.

— И не нашел способа проще убийства короля? — изумилась я. — Это сколько же надо было украсть — всю казну, что ли?!

Священник поджал губы и молча развел руками: мол, это все, что могу рассказать.

— Ладно-ладно, понимаю — государственная тайна! Спасибо, что проводили, святой отец, а то я каждый раз теряюсь в этих запутанных коридорах.

Инквизитор с улыбкой поклонился, как бы давая понять, что раскусил мою маленькую ложь, но оценил комплимент.

Глава 12.

То ли король хорошо знал и любил разоблаченного придворного, и мое лицо стало лишним напоминанием об этом подлом предательстве... То ли я сама его как-то разочаровала — на примере пухлого придворного продемонстрировала несоответствие занимаемой должности и склонность к беспардонному обману... Но опознание стало последним случаем, когда меня официально пригласили на официальное мероприятие.

Хотя по протоколу придворная чародейка в обязательном порядке должна была присутствовать при каждом королевском выходе на публику и "защищать" его величество от внезапной магической атаки, все чаще о приемах, встречах и публичных трапезах мне сообщалось постфактум, и то — если сама спрошу. Как будто больше не доверяет... или не хочет видеть... А может, и то, и другое.

Нет — ну, можно подумать, я о чем-то просила! Валялась в ногах, умоляла принять в ведьмы... И вообще, в гробу видела лишнюю работу. Просто очень ответственно отношусь к выполнению своих служебных обязанностей. Да, с детства!..

Смесь постепенно уваривалась и загустевала — все ближе подходил тот самый ответственный момент, когда мыло можно будет снять с огня, разлить по формам и оставить в холодном месте. Однако пригореть ко дну кастрюли оно могло и сейчас, поэтому я не останавливалась ни на секунду, бодро орудуя деревянной мешалкой на длинной ручке. От энергичности перемешивания качество смеси не слишком зависело, зато простой механический процесс позволял выплеснуть наружу всю боль, обиду и злость.

Ну, скажите на милость, как можно объяснить такое поведение: сперва роют носом землю, всеми силами стараются разыскать пропавшую придворную чародейку, даже объявления "ушла и не вернулась" по городу расклеили, с нарисованными от руки портретами (неизвестные живописцы, надо сказать, совсем мне не льстили и, судя по всему, вообще ни разу "объект" вживую не видели, малюя по устному описанию). Наконец, нашли — не поленились согнать в лес егерей, король собственной персоной туда отправился, рискуя жизнью и здоровьем... До кареты нес на руках! Как вспомню — аж сердце замирает, хоть и без сознания была.

Зато стоило мне вернуться во дворец — мгновенно потерял всякий интерес. Впрочем, его величество можно понять: любой нормальный человек непременно проникся бы отвращением при виде вылезающего из-под земли грязного лохматого чудовища, в которое я быстро превратилась без солнечного света, ванны и чистой одежды...

Фыркнув в тон своим невеселым мыслям, я перебросила ложку в другую руку, и с удвоенной энергией принялась перемешивать смесь в противоположном направлении. Мимоходом вспомнились бабушкины уроки по кулинарии: при замесе теста следует вращать ложку только в одну сторону, если начала по часовой стрелке или против, так и продолжай, иначе невкусно получится... не знаю, почему так — примета. Но мое мыло на зуб пробуют только те, кто первый раз его видит и нюхает, так что какая разница...

Чтобы отвлечься от неутешительных размышлений, я набрала заказов на чародейскую продукцию вдвое больше, чем могла осилить физически — но трудотерапия себя не оправдала. К вечеру я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, и без сил падала в кровать... А вот варить мыло, одновременно занимаясь самокопанием, как выяснилось, очень даже можно!

Деревянная ложка гулко ударилась о край чугунного котла, но вместо сочувствия получила от меня лишь суровый взгляд. За прошедшую после чудесного освобождения неделю я сломала уже три мешалки, и рыночный ложкарь сделал мне скидку на четвертую, как постоянной покупательнице. А при покупке мелкооптовой двухдюжинной партии обещал добавить в подарок новенькую скалку или разделочную доску. Наверное, стоит воспользоваться этим выгодным предложением... Уж лучше думать об этом, чем снова вспоминать, как за завтраком его величество вскользь мазнул по мне взглядом, точно по пустому месту...

Пш-ш-ш!..

О, черт, совсем позабыла о кипящем на спиртовке чайнике! Вернее, уже совсем выкипающем... На секунду оторвавшись от перемешивания, я бросилась к столу. Как назло, рядом не оказалось никого из девочек: Машенька гуляла в королевском садике, и в соответствии с моим строгим указанием дышала свежим воздухом. А Настасья отлучилась по моему же совершенно неотложному указанию — побежала в скорняжную мастерскую уточнить сроки готовности заказа, а то мы в прошлый раз на радостях об этом даже не спросили. Хотя можно было и не торопиться — кипяток залил пламя, а спиртовка, хоть и заправленная вместо спирта местным самогоном тройной очистки, все-таки не газовая горелка: помещение не отравит и сама собой не взорвется. На автомате я достала чайник, ополоснула кипятком, насыпала заварку и залила водой — пусть настаивается.

Возвращаясь к оставленному без присмотру мылу, я мельком глянула в окошко — красота-то какая! Видом на море, густой лес или хотя бы чистое раздольное поле моя комнатка похвастать не могла, но в такую погоду даже внутренний двор, где разгружались подводы с продуктами для дворцовой кухни, выглядел празднично. По-весеннему яркое солнышко так и манило, так и звало бросить все и идти на улицу, проводить зиму катанием с подтаявшей ледяной горки или строительством рыхлого влажного снеговика. Мое любимое время года: кругом еще лежит снежок, но воздух уже полон томительных предчувствий — природа беременна весной, и с умилением наблюдает за тем, как птицы-торопыги в кронах лысых деревьев выводят звенящие трели, готовясь объявить всему миру радостную весть...

Кстати, о беременных — интересно, как там Машенька? Из окна в лучшем случае можно было разглядеть край забора, огораживающего сад, по заснеженным дорожкам которого сейчас должна была степенно шествовать моя горничная.

Хлопнула дверь — Машенька, в поварихиной шубе похожая на неуклюжего медвежонка, громко объявила, что нагулялась, и вообще — без меня скучно!

— Не замерзла? — заботливо поинтересовалась я. — А то у меня и чаек горяченький как раз заварился... О, Господи! Мыло!!!

Мне в жизни еще не приходилось видеть ничего ужаснее! Нет, смесь не пригорела — напротив, получилась однородной, без единого комочка, будто прошла через хороший миксер. Вытаращив глаза, я с суеверным страхом наблюдала за тем, как деревянная ложка на длинном черенке старательно перемешивает содержимое чугунной посудины без какой-либо очевидной посторонней помощи, сама по себе. Заметив, что "спалилась", она на мгновение замерла, а затем безвольно упала, гулко ударившись о бортик горшка.

— Госпожа, что с вами? — встревожилась вошедшая в комнату Настасья. — Вы как будто привидение увидели!

— Ложка, — слабым голосом пояснила я. — Сама... движется.

— Ну и что? — изумилась девушка, перехватывая инициативу за деревянный черенок, пока драгоценное мыло все-таки не подгорело. — Я такое часто вижу!

— Да... но... — мозг, глаза и прочие части тела наотрез отказывались верить виденному. Чтобы не доводить до расчлененки, мне не оставалось ничего другого, кроме как отложить разбирательство с самовольной кухонной утварью до лучших времен: — Пора разливать!

Девочки споро расставили на столе подготовленные формы, заранее смазанные, чтобы мыло не пришлось выковыривать оттуда ножом, как в первый раз. Настасья, поплевав на ладони, приподняла тяжелый горшок за обернутые войлоком ручки — теперь мне оставалось только направлять струю при помощи той самой преступной ложки, чтобы смесь не выплескивалась за пределы фигурных выемок. За свой инструмент я взялась не без содрогания, но мешалка вела себя хорошо, не хихикала и не вырывалась, совсем как обычная ложка.

Раскрасневшаяся после прогулки и, кажется, вполне довольная жизнью Машенька охотно подтвердила: да, она она тоже неоднократно замечала, как как колдовская работа буквально горит у меня в руках, а некоторые предметы и без хозяйского пригляда продолжают выполнять общественно полезный труд — ложки перемешивают, ситечко трясется, венчик взбивает пенку, нож шинкует. Даже хотела было попросить, чтобы я зачаровала ее иголку — хотя бы на длинную прямую строчку, — но постеснялась.

Окончательно же меня добила Настасья рассказом о живущей собственной жизнью метелке для пыли: якобы та по ночам срывалась со своего места и принималась трудолюбиво стряхивать пыль с лабораторных стеллажей, не доверяя такую тонкую работу горничной — а, может быть, опасаясь, что та что-нибудь уронит и разобьет. Своими глазами девушка, правда, этого не видела, но сверкающие стерильной чистотой полки с миллионом баночек, пакетиков и реторт говорили сами за себя.

Пока высказавшиеся девочки трудолюбиво надраивали кастрюлю, я принялась экспериментировать. Ложка-самомешка работала как часы, с каждым разом все меньше стесняясь нескромных взглядов. Стоило только трижды перемешать ею содержимое горшка (в пустом не работала — оно и понятно), легонько стукнуть деревянным черенком по краю сосуда, три раза провести уже в противоположном направлении и разжать пальцы — процесс пошел. Если же при этом поставить чугунок на горячую плиту, ускорялся. Вот красота — и никакого миксера не надо...

Но как же все-таки это происходит?! Всякие веревочки, палочки и прочие механические приспособления полностью исключались — это я проверила первым делом. Колдовство тоже — кто лучше меня мог знать пределы моих, прости, Господи, колдовских возможностей?! Оставался единственный разумный вывод: в лаборатории завелся дружественно настроенный барабашка. А может, и не завелся, а всегда был — кто знает, чем тут занимался мой предшественник? Может, и после смерти не захотел покидать насиженное место, сперва стеснялся, присматривался, а когда убедился, что я себя хорошо веду и не безображу, призрак себя проявил... и, кажется, вполне серьезно настроен на сотрудничество.

Пусть я не верила в колдовство, но со сверхъестественным доводилось сталкиваться даже в родном мире: в конце концов, разве могут быть абсолютно ложными все те многочисленные доказательства, которые нам ежедневно демонстрирует телевидение — и не только в художественных фильмах и сериалах, но и в документальных программах? А еще когда я училась в школе одна из одноклассниц рассказывала, что ее матери добрые знакомые однажды с барского плеча отдали совсем хорошую, почти новую тумбочку. Жили они небогато, без папы, и подарку обрадовались. Но через два дня в доме начало твориться что-то странное: среди ночи раздавались посторонние стуки, шорохи, будто бы издалека доносились неразборчивые голоса... Последней каплей стало, когда несносный дух распоясался до того, что принялся душить во сне жительниц неспокойной квартиры. До самого утра они с криками бегали по комнате, но таинственным образом так и не смогли отыскать дверь. А на другой день с облегчением отволокли "щедрый дар" на свалку, и пригласили домой попа из местного храма. После освящения жилье вновь стало тихим — о происшедшем напоминали только глубокие царапины, оставшиеся на обоях, всей мебели, и... спинах обитательниц квартиры. Маруська даже показывала мне оставшиеся шрамы.

Правда, другая одноклассница, знавшая ее еще с тех пор, как Маруська с мамой жили в другом районе, утверждала, будто бы шрамы дочке на долгую память оставил родной папаша-алкоголик, под парами любящий прикладывать горячую руку к тому, кто первым под нее подвернется. По-моему, такие люди в сто раз хуже любой нечистой силы... Во всяком случае, с местным барабашкой, будь то домовой или призрак алхимика, мы сосуществовали мирно — как говорится, полный консенсус!

Улучив минутку, я послала Настасье вопросительный взгляд — ну, что там скорняк? Но та лишь развела руками — еще не готово! — и растопырила два пальца. Значит, обещал закончить то ли через два дня, то или через две недели... Вряд ли через пару часов!

— А какая она будет, моя новая шуба?

Я снова внимательно поглядела на вторую горничную — на этот раз с молчаливой укоризной.

— Ну, да, я ей рассказала, — неохотно признала та, опустив глаза в пол: — Не смогла удержаться...

— Да ладно, не переживай — пусть человек заранее порадуется подарку. А вот какая она будет — это сюрприз. Но второй такой точно во всем Старгороде не сыщешь!

— Ух ты! — маленький непоседливый колобок никак не мог устоять на месте: — А эту я тогда кухарке обратно отнесу?

— Настя тебе поможет!

Наверное, по-хорошему сперва стоило бы дождаться получения заказа, а то бедной девочке и из дворца выйти не в чем — но терпеть дальнейшее присутствие по соседству этого монстра из шкур вымерших животных, на каждом шагу рассыпающего вокруг себя клочки вылезающего меха и трупики дохлой моли, было выше человеческих сил. Когда мы первый раз перед прогулкой вытряхнули шубу из импровизированного простынного чехла, отдельной кучкой высыпался и прах мехоедных бабочек — с полкастрюли наберется. Видно, и впрямь умудрились так плотно замотать, что насекомые задохнулись без воздуха. Кухарка нам еще спасибо скажет...

Королевская повариха, однако, вовсе не сидела сложа руки в ожидании того, что сверху вот-вот обрушится нечеловеческое счастье — спускаясь по лестнице (придерживая полу чудовищно тяжелой шубы, я в полной мере ощущала, будто помогаю прятать криминальный труп), мы слышали доносящиеся снизу крики и звон посуды. А в коридоре столкнулись с самой работницей ножа и солонки: размахивая огромным половником, которым меня можно было с легкостью накрыть по самые плечи, она гигантскими скачками догоняла низкорослую, но до того раздавшуюся вширь фигурку, что в памяти невольно воскресли все сказки про НЛО и зеленых человечков — ни дать, ни взять летающая тарелка! При этом бочкообразное неопознанное тело обладало завидной маневренностью, так ловко уворачиваясь от карающей длани рассерженной женщины, точно глаза у него располагались вокруг всей головы, и немедленно замечали каждое движение противника.

Повинуясь первобытному охотничьему инстинкту: бежит — значит, надо ловить! — мы с Настасьей, не сговариваясь, бросили шубу на пол и перегородили коридор в классических позах футбольных полузащитников-полувратарей. И все же "толстому веретену" едва не удалось уйти — буквально в последний момент, бросившись плашмя, горничная обхватила руками ноги беглеца, и тот, с хрустом обрушившись на пол, рассыпался на части.

Шедшая позади Машенька из-за наших спин никак не могла разглядеть, что происходит впереди, и когда к ее ногам неожиданно подкатилась тяжелая сырная голова, взвизгнула и подпрыгнула на месте от страха. Коридор выглядел так, точно в нем взорвалась продуктовая бомба: из-под полы злоумышленника вывалилось несколько больших буханок хлеба (одна заметно надкусанная), связка лука, кусок ветчины (тоже ущербный), и целая куча плохо распознаваемых кусочков, густо вымазанных эктоплазмой (или соплями пришельцев).

— Яйца! — взвыла подоспевшая с месту побоища кухарка.

— Зара! — в один голос с ней подхватила я, с изумлением опознав хитника.

Несмотря на полученный щедрый гонорар — сперва от меня, а затем и из рук самого короля, — не было похоже, будто дела у маленькой нищенки идут блестяще. Шмыгнув носом, она размазала яичный белок по плутоватому личику, и вновь попыталась ускользнуть, но на этот раз я была настороже:

— Зарина, что это ты тут делаешь? Тебе разве никто не говорил, что воровать нехорошо?!

— Кроме тебя — никто, — буркнула девочка, на лету ловко подхватывая последнее уцелевшее яйцо, выкатившееся из рукава. Настасья с большим трудом удерживала на расстоянии клокочущую от жажды справедливого возмездия повариху. Машенька успокоилась, и теперь с интересом наблюдала за разворачивающейся интермедией.

— Вижу, кому-то придется всерьез заняться твоим воспитанием, — я неодобрительно покачала головой. — Но сперва — вымыть и переодеть. Даже в подвале ты, помнится, одевалась лучше... Настенька, помоги здесь все убрать и тоже приходи — будем отскребать эту замарашку в шесть рук!

По трагическому лицу девочки можно было подумать, что ее ведут не мыться, а на расстрел. Но даже под дулом автомата она не расскажет врагу страшную военную тайну!.. Воду в бадье пришлось менять трижды, пока в ней хотя бы начало пениться мыло. В процессе головомойки Зарина не закрывала глаз и не разжимала рук, намертво вцепившись в деревянный бортик. Точно также, помню, вела себя Манька, когда мы с Олеськой в первый раз купали ее противоблошиным шампунем — будто боялась, что мы ее сейчас утопим...

— Что ж ты себе новое платье не купила, — покачала я головой, рассматривая сброшенные Зарой обноски — жуткую хламиду, сшитую, похоже, из мешковины. — Деньги ведь есть?

— Я купила! — выбравшись из воды, цыганочка вновь обрела былую уверенность в себе и, закутавшись в полотенце, смачно уплетала большую булку с изюмом. Как только ухитрилась спрятать? — Но в приюте все отобрали, и одежду, и деньги.

— Госпожа придворная чародейка! — ну, разве можно так неожиданно в дверь стучать — инфаркт гарантирован!

— Да-да! — стараясь унять колотящееся в грудной клетке сердце, отозвалась я.

— Девочка спряталась у вас?

Я покосилась на Настасью, но та, сделав страшные глаза, лишь развела руками — верю, что она и в самом деле никому ничего не говорила. Наверное, рассерженная повариха первым делом побежала жаловаться священнику.

— Да, Зара сейчас у нас, — все равно скрывать не имеет смысла. — А за испорченные продукты, не волнуйтесь, я заплачу!

— Откройте дверь, — после недолгой паузы потребовал отец Михаил.

— Здравствуйте, батюшка, — выглянув в щелочку, я убедилась, что священник пришел один, без конвоя: — Да, я понимаю, что кража — это плохо. Но Зара еще совсем дитя. И учтите, в каких условиях она росла и воспитывалась!

— Именно об этом я и хотел с вами поговорить! — подхватил тему королевский исповедник. — Это сложный, проблемный ребенок, и девочке просто необходимо создать все условия для перевоспитания. Она не может остаться во дворце!

Хотя до сих пор я не задумывалась над устройством дальнейшей судьбы маленькой цыганочки, движимая лишь примитивным желанием приютить, накормить и обогреть ребенка, но сейчас активно восстала против попытки отстранить меня от участия:

— Тем более она не может оставаться на улице!

— Отчего же сразу на улице, — поморщился отец Михаил. — Девочку определили в сиротский приют, где ей привью хорошие манеры, дадут соответствующее воспитание и навыки ремесла... А что вы можете предложить взамен?

— Ну... — я неуверенно огляделась по сторонам: — Она могла бы помогать девочкам, и постепенно, втянувшись, стать горничной...

— Девушку такого происхождения никогда не возьмут в приличный дом!

— Тогда я оставлю ее себе! Не вечно же Настя с Машей в девках просидят. Повыходят замуж, обзаведутся своими домами — а тут им уже и смена готова...

— Вы не можете оставить ее при себе! — точно заведенная пластинка, повторил священник. — Ребенку нужно общество других детей, в конце концов. Ее необходимо вернуть в приют!

— Знаю я эти приюты! — в памяти сразу всплыл "Оливер Твист". — Давайте у самой девочки спросим, что ей больше по душе. Зара! Ты где?

Неведомым образом малышка умудрилась исчезнуть из поля зрения, хотя до сих пор мне казалось, что в лаборатории негде спрятаться и кошке. На всякий случай я даже заглянула в бадью с водой — пузырей нет...

— Я не вернусь в приют, — непонятно откуда раздался тихий, будто бы потусторонний голос. — Все равно сбегу!

— Но почему? В приюте ведь так хорошо! — с фальшивым энтузиазмом взрослого, обращающегося к ребенку-дауну, засюсюкал священник.

— Вы сами-то там хоть раз были? — фыркнула я.

— Э-э-э... Но матушка Серафима говорит...

— Простите, чья матушка? — не удержавшись, перебила я. Может ослышалась: ведь серафим — это ангел, какая у него может быть мать?!

— Так зовут мать-настоятельницу монастыря, при котором организован приют, — укоризненно подал губы он.

— Ах, ну, конечно! — напоследок покосившись в сторону бадьи — сдается, голос все-таки доносился откуда-то с той стороны, — я принялась теснить отца Михаила к выходу: — Не будем пороть горячку! Этот вопрос надо будет всесторонне рассмотреть и как следует обсудить... А пока девочки подберут для Зары какую-никакую одежонку (не может же девочка продолжать ходить в грязном картофельном мешке!), мы с вами сходим в этот приют и своими глазами увидим все на месте. Если условия содержания детей покажутся мне сносными — так и быть, отпущу Зарину без разговоров. Может, еще и сама туда же переберусь, на трехразовое-то питание...

Королевскому исповеднику не оставалось другого выхода, кроме как согласиться с моим предложением. Или у него просто не было сегодня других срочных дел. У меня были... Но, в конце концов, дети — наше будущее, а ради счастливого будущего какими-то мелочами можно и пожертвовать.

Глава 13.

Сиротский приют располагался не в самом фешенебельном районе Старгорода и, по словам священника, был "постоянно открыт для всех страждущих". Но в этот раз встретил нас плотно закрытыми, чуть ли не заколоченными воротами.

Я вошла во вкус, и уже чувствовала себя почти что настоящим дятлом, когда по ту сторону тяжелых створок послышались тяжелые шаги:

— Ну, кого там еще черти принесли? — по моим скромным представлением, не такими словами должны были встречать незваных гостей в богоугодном заведении, находящемся под патронажем матушки Серафимы. Но скрывать не стала:

— Это я, ведьма!

— Господь с нами! — тут же переменил мнение зазаборный голос.

— Матушка Серафима? — неуверенно уточнил отец Михаил.

Через пару минут ожидания тяжело звякнули железные засовы, и ворота медленно со скрипом приоткрылись. В образовавшуюся щель просунулась дрожащая рука с глиняной кружкой и, размахнувшись, щедро плеснула водой. Даже если святой — все равно неприятно зимой такой "подарочек" в лицо получить. Опасаясь за макияж и шубу я ловко увернулась в сторону, так что вся благодать водопадом обрушилась на бедного священника.

— Отец Михаил? Мы не ожидали вас сегодня, — оттеснив в сторону неопрятного вида полную женщину с кружкой в руках, одетую в длинный темный балахон, вместо пояса перехваченный примерно посредине туловища простой веревкой, вперед выступила высокая, худая, невероятно постная монахиня.

— Матушка Серафима, — в ответ расшаркался тот. — Мы так внезапно нагрянули...

— Вот и славно, — подытожила я. — Раз не ждали и не успели подготовиться, есть надежда, что мы увидим все, как есть на самом деле.

— Госпожа придворная чародейка хотела бы увидеть, как живут сироты, — сердито зыркнув в мою сторону, пояснил священник.

Услышав "чародейка", толстуха тут же принялась размашисто и как-то чересчур нарочито креститься. Я с трудом подавила желание щелкнуть зубами — что за детское хулиганство! В конце концов, мы пришли с миром.

Смерив меня изучающим взглядом — при этом выражение ее лица окислилось еще больше, если такое вообще можно себе представить, — высокая монахиня посторонилась:

— Хорошо, проходите...

Хотя детский приют и находился под юрисдикцией женского монастыря, как объяснил мне отец Михаил, большинство монашек, от греха подальше, обитали за чертой города, в обители, по надежности укреплений могущей поспорить с рыцарским замком. При взгляде на серые монастырские стены в голову невольно приходили сомнения о добровольности отказа от всех мирских благ...

Не собираясь делиться крамольными размышлениями со своим спутником, я с любопытством оглядывалась вокруг. Добротный деревянный забор, по мощности не уступавший пресловутой монастырской стене, огораживал довольно большую территорию, занятую хозяйственными постройками. Из большого сарая помыкивала корова, повизгивали поросята, квохтали куры. Похоже, все не так плохо — тут и навыки ремесла, и молоко, и свежие яйца... Приусадебного участка, правда, нет, — но священник говорил, что продуктами с сиротами делится церковь, выделяя какую-то часть от законной десятины. Кроме того, королевская казна выделяет на каждого воспитанника денежное пособие. Но отчего Зарине выдали такую дерюгу вместо нормального платья? Хотя маленькой цыганочке соврать — что конфетку съесть...

Преисполнясь оправданными сомнениями, я повернула к добротному двухэтажному домику, в котором опознала детский корпус:

— Здесь живут дети?

— Нет, — мать Серафима, вынужденная общаться с "нечистой силой", на каждом слове брезгливо поджимала губы: — Здесь находятся кельи сестер.

— А где сейчас малыши? — доброжелательно поинтересовался Инквизитор.

— На обеде, — подсказала пухлая монашка, оставившая пост у ворот и увязавшаяся следом за нами: — В трапезной, вон там!

Длинный сарай, ошибочно принятый мной за хлев, на самом деле оказался бараком для детей. Внутри помещение было поделено на две половины: в одной части воспитанники принимали пищу, в другой слушали уроки закона божьего, и здесь же спали вповалку, расстелив тонкие коврики: мальчики у левой стены, девочки — вдоль правой. Одетые в одинаковые рубахи-мешки, бледные дети походили на грустных призраков, бесшумно переступая босыми ногами по неструганным доскам пола. Пустые колыбельки для грудничков наводили на самые грустные размышления... Да нет, нельзя так плохо думать о человеке, пусть даже она мне совсем не нравится! Скорее всего, просто выросли, а новых пока не подбрасывают.

— Обед только что закончился, — еще сильнее поджав, почти проглотив и без того тонкие губы, процедила мать Серафима.

— Обидно! Неужели совсем ничего не осталось? — я с грустью оглядела длинные ряды деревянных столов и лавок. Однако и амбиции у матушки — воспитанников едва пятнадцать душ наберется, а трапезная рассчитана на втрое большее количество едоков.

— Я сейчас попрошу что-нибудь для вас приготовить.

— Не стоит! Я смотрю, кое-что все-таки осталось! — мне действительно удалось углядеть на краю стола пузатенькую кастрюлю — на дне еще виднелась каша: — Мы люди неприхотливые, и вполне довольствуемся тем, что не доели дети. Верно, отец Михаил?

— Признаться, я не голоден, — промямлил священник.

— Ну, хоть пригубите за компанию! — решительно отодвинув тяжеленную лавку, я подсела к столу.

Вооружившись огромной черпалкой, монахиня-повариха в белом переднике поверх сутаны плюхнула в деревянные, выщербленные по краю миски по изрядной горке гречки. Не так уже плохо! Во всяком случае, так я думала, пока не попыталась проглотить первую ложку. То, что в каше не было мяса — еще полбеды. Не было там ни масла, ни даже соли — вообще, вкус у крупы был такой, точно ее просто залили крутым кипятком, да так и оставили на ночь. Судя по вытаращенным глазам отца Михаила, он не мечтал о подобном даже во время самого строгого поста и аскезы.

— Свиней вы здесь же держите? — с трудом проглотив первую и последнюю ложку "лакомства", поинтересовалась я у матери Серафимы.

— При чем тут это? — нахмурилась монашка.

— А при том, что от такой кормежки даже самая нетребовательная хрюшка моментально копыта отбросит! Соберите и оденьте детей, я отведу их в трактир.

— Они одеты, — пролепетала молоденькая монахиня с бегающими глазками, расставлявшая тарелки. Настоятельница сочла ниже своего достоинства отвечать на выпады и критику со стороны "исчадия ада", лишь еще сильнее выпрямила спину, кажется, тронь — и зазвенит, как струна.

— Одеты? На них же только рубашки! Я имела в виду верхнюю одежду — пальто, валенки...

— А зачем? Дети все равно никуда не выходят, а растут быстро...

Неприятнее всего в этом ответе меня поразило именно его простодушие. Как будто так и должно быть!

— То есть, вы хотите сказать, что у вас дети всю зиму сидят здесь взаперти, не видя белого света? Не играют в снежки, не катаются с горки, не лепят снежных баб?!!

Поняв, что сказала лишку, монашка бросила испуганный взгляд в сторону матери-настоятельницы, и промолчала.

— Эти тщетные развлечения — не более, чем мирская мишура, — фыркнула старая вобла. — Так воспитанникам гораздо лучше думается о вечном.

— Вам не кажется, что детям еще рано думать о вечном? Они еще и нагрешить-то не успели.

— Так расплатятся за грехи отцов! Все они — плоды разврата...

— А у вас самих-то дети есть?!

Молоденькая монашка покраснела, хихикнула, и скромно опустила глаза. А мать Серафима аж назад прогнулась от возмущения:

— Мы — невесты христовы!

— Давно существует этот приют? — потеряв интерес к беседе с детоненавистницей, я повернулась к священнику.

— Он был основан еще при дедушке нынешнего короля...

— Я хочу увидеться с кем-нибудь из бывших выпускников. Вы как-нибудь интересуетесь их судьбами? Хотя бы в частном порядке? — это вопрос снова был адресован матери Серафиме.

— Мы заботимся о душе. А тела — в руках господа... — при этих словах она размашисто перекрестилась. Чуда не произошло — я не рассыпалась в пепел, испугавшись крестного знамения, и не обрушилась заживо в преисподнюю, завывая нечеловеческим голосом.

— Все-таки попытайтесь узнать. Может, кто-то из других сотрудников что-то случайно о них слышал.

Покинув столовую, мы заглянули в "класс", где дети как раз хором нараспев повторяли за учительницей-монашкой урок. Это была не молитва, а что-то вроде стихотворного девиза или гимна:

Игрушки дьяволом даны —

Долой проделки Сатаны!

А кто живот едой набьет,

Тот раньше времени умрет!..

Слушая перечисление кар, полагающихся презренному любителю радостей жизни, я кожей чувствовала каждую холодную мурашку в пробегающем по спине табуне. Особую жуть нагонял повторяющийся рефрен:

Не холи тело, ведь оно

В аду гореть обречено!

— Миленько, — пришлось основательно прочистить горло, прежде чем удалось выдавить из себя хоть звук: — Кто автор?

— Матушка Серафима, — не стала скрывать польщенная монашка.

— Да вам, матушка, надо в Голливуд, сценарии для триллеров писать, — я покачала головой. — Мы вернемся через полчаса, соберите всех детей в трапезной. И тех, кто наказан!

— Хорошо, — с очевидным трудом выдавила из себя монахиня. Можно было подумать, что я велела ей доесть всю оставшуюся после воспитанников кашу.

— Мы идем за детской одеждой? — обреченно поинтересовался священник, как только тяжелые ворота захлопнулись за нашими спинами.

— Это потом, когда всех пересчитаю, — отмахнулась я. — Есть вещи поважнее!

В ближайшей же таверне мне сразу указали на хозяина, расторопного мужичка с быстрыми глазами, явно умеющего считать в уме. Оценив на глазок шубку новой клиентки, он тут же растянул лицо в услужливой улыбке и елейным голосом поинтересовался, что угодно госпоже.

— Обслуживаете выездные банкеты?

— Да, конечно! — может, трактирщик и не знал точного значения слова "банкет", но безошибочно понял, что дело может обернуться выгодой.

— Тогда будьте любезны, доставьте в детский приют большую кастрюлю мясного супа... У вас достаточно большие кастрюли? Тогда две. Столько же рагу с овощами... Да, и компот!

— Мы не делаем компот...

— Так сделайте!!!

— Конечно, госпожа! Как прикажете, госпожа! — низко кланяясь на ходу и смешно перебирая ножками, трактирщик скрылся на кухне.

— Один раз вы их накормите. А что потом? — черным вороном каркнул над ухом священник.

— Суп с котом, — не слишком вежливо огрызнулась я. Его слова прозвучали в пчельном унисоне с моими собственными мыслями. — Будет день, будет пища. Меня больше беспокоит помещение.

— Помещение?..

— Ну, в котором мы разместим новый приют...

— Госпожа придворная чародейка! Вы только подумайте...

— Господин королевский исповедник! — в тон ему повысила голос я. — Подумайте и вы: что вырастет из детей, которых учат не читать и писать, а скандировать такие вот... язык не поворачивается назвать это стихами!

— Но это же крестьянские дети, зачем им читать и писать?

— Только не уверяйте меня, что монашки учат их пахать и сеять! А убирать за скотиной — не ремесло. По-моему, после такого воспитания им прямая дорога только в монастырь...

— Что неплохо!

— А если не хочется, что тогда? С моста в реку?

— Вы уж чересчур драматизируете...

— А вы уж чересчур идеализируете!.. О, а вот наконец и наша еда!

Разлитый по тарелкам мясной суп исходил паром, и пах так одуряюще соблазнительно, что у меня самой потекли слюнки. Однако сироты не торопились опорожнять чашки, и смущенной стайкой жались у дверей. Вряд ли им добавлял бодрости вид матушки Серафимы со скрещенными на груди руками, своим приветливым оскалом способной превратить в уксус чистую воду. Испуганно поглядывая в сторону суровой наставницы, дети старательно отводили взгляды от тарелок, и сглатывали голодную слюну.

— Вы как хотите, а лично я поем! — не дожидаясь дополнительного приглашения, я подобрала юбку, и зачерпнула наваристый супец деревянной ложкой. М-м-м, вкуснятина! Как водится, первыми не выдержали самые маленькие:

— Тетя, а сегодня какой-то праздник? — смущенно засунув пальчик в нос, робко поинтересовался малыш лет трех: то ли мальчик, то ли девочка — монахини стригли всех под один горшок.

— Почему обязательно праздник?

— Матушка Серафима говорит, что в будний день вкусно есть грешно...

Я проглотила застрявший в горле ком:

— Да, малыш, сегодня праздник. Потому что приехала я, а там где я — всегда праздник! Так что кушай, дорогой, не стесняйся...

Один за другим и остальные воспитанники приюта бодро загремели деревянными ложками. Вскоре за столом то там, то здесь начали вспыхивать сперва робкие, а затем уверенные улыбки, послышался звонкий смех. Только у матери-настоятельницы было такое лицо, будто какой-то шутник сунул ей за пазуху живую лягушку...

— Матушка Серафима — хороший администратор, — вступился за свою подружку отец Михаил, как только мы покинули стены дружелюбного заведения. — Возможно, она действительно мало подходит на роль воспитателя... Но не думаете же вы, будто она намеренно причиняет детям зло!

— Разумеется, нет. Я думаю, что дети ей совершенно безразличны. В отличие от королевской казны. Вы обратили внимание, что во второй раз ворота сразу распахнулись, стоило только упомянуть, что мы действуем от имени короля?

— Что не вполне соответствует истине...

— Возможно, его величество напрямую и не поручал нам с вами произвести инспекцию... Но все же мы занимаем официальные придворные должности, имеем прямой доступ "к телу", и при желании могли бы доставить матушке массу неприятностей, вплоть до снижения государственных субсидий.

...Вернувшись в приют с супом, мы битых полчаса колотили в ворота руками и ногами, взывая к совести окопавшихся внутри монашек. И только после угрозы доложить обо всем его величеству им, наконец, "удалось справиться с тугим засовом". Перед тем, как выпустить нас наружу его, очевидно, смазали салом...

— Я еще разберусь, на что расходуется финансирование! Конечно, казна не получает от этих "небесных ласточек" никаких отчетов?

— Госпожа чародейка! Матушка Серафима отчитывается в своих тратах только перед вышестоящим церковным начальством...

И священник прочел мне целую проповедь о взаимоотношениях церкви и государства, основательно промыв замусоренные всевозможными заблуждениями мозги. Оказывается, по факту король вообще не имел на святош никакого влияния — наоборот, не принимал никаких важных решений без одобрения признанных столпов веры. Разумеется, он ни за что не посмел бы обидеть матушку Серафиму такими подозрениями, пусть и оправданными, рискуя поссориться со всей святой церковью, которая, конечно же, поднимется на защиту своей сестры против произвола мирской власти... У меня самой возможностей было еще меньше — только сердито смотреть и портить монашкам настроение... если они вообще в следующий раз меня к себе пустят.

— Значит, мы не можем ничего сделать для того, чтобы улучшить условия жизни детей в этом приюте? — расстроилась я.

— Я могу поговорить с матушкой Серафимой, намекнуть...

— У меня есть идея получше. Нужно организовать в городе другой, альтернативный детский дом! В идеале, конечно, следует найти для сирот приемные семьи, с выплатой небольшого регулярного пособия... Но это дело не быстрое, и хотя бы временный приемник-распределитель все же необходим...

— Госпожа чародейка! По-моему, вы просто не представляете себе истинные масштабы дела, которое затеваете. И все из-за одного ребенка?!

— Одного ребенка я просто-напросто оставила бы при себе, наплевав на запреты. Но теперь, когда я посмотрела в глаза остальным двадцати... Надо срочно найти какое-нибудь помещение, куда можно их перевести.

— Не так-то просто найти в городе достаточно большое никем не занятое здание. Разве что какой-нибудь склад...

— Детям не нужна целая казарма, — поморщилась я. — А в сарае они уже жили... Идеальный вариант — обычный жилой дом, лучше двухэтажный, из нескольких комнат, плюс одна большая — для общих занятий. Установить очередность дежурства на кухне, под присмотром воспитателя, разумеется... Кухарка, нянечка... И еще мне понадобится хороший бухгалтер!..

— Госпожа чародейка, ну, подумайте сами, с чего будет пустовать жилой особняк в престижном районе? Не в Кривой же переулок детей переводить.

— А что происходит с домом, хозяин которого, к примеру, умирает, не оставив наследника?

— Здание переходит в королевскую собственность и сдается. Если, конечно, не начинает пользоваться дурной славой из-за призраков...

— Отлично — то, что надо! Там и арендная плата наверняка ниже!

Священник как-то странно покосился в мою сторону, кажется, с трудом подавляя желание перекреститься:

— И вы готовы предать детей потусторонним силам?!

— Поверьте мне, святой отец, шестнадцать малолетних разбойников любой призрак заставят бежать без оглядки! Особенно если с ними будет Зара.

Какое-то время мы продолжали идти по улице молча. Отец Михаил глубоко погрузился в раздумья, автоматически поворачивая налево и направо. Все еще неважно ориентируясь в хитросплетениях старгородских коммуникаций, я целиком положилась на своего спутника, уверенная, что священник не доведет до греха. Он первым и нарушил повисшее молчание:

— Все-таки я не рекомендовал бы давать детям ложную надежду. Когда вам надоест, или перестанет хватать времени на то, чтобы заниматься с ними, все опять вернется на круги своя.

— Я вовсе не собираюсь заниматься всем этим сама! Какой из меня учитель, когда я эту вашу славяно-готическую вязь вообще с трудом разбираю, да и пишу наверняка с ошибками — "еры" эти, "яти", чтоб их... Главное, найти подходящих людей, нанять, организовать их работу, а потом все пойдет как по маслу... если не накроется медным тазом, конечно. А уж свободного времени, после отстранения от активной придворной жизни, у меня более чем достаточно...

— Значит, вы так на это смотрите? — отец Михаил вздохнул, но не стал пояснять, какая часть моего монолога ему так не понравилась: — Пожалуй, у меня есть на примете свободный дом. Два этажа, большая кухня, пять жилых комнат и гостиная с камином. Правда, он может быть несколько запущен...

— Главное, чтобы стены были, и крыша не слишком протекала! — тут же воодушевилась я. — А генеральная уборка самое то для начала отношений: совместный труд, как известно, объединяет! К тому же один раз наломаются — потом сами уже не захотят сорить...

— Вот и он! — внезапно остановившись, священник вытянул руку и указал на высокое, зсыпанное снегом крыльцо аккуратного особнячка — похоже, его и впрямь уже давно никто не посещал. Хороший район, и от дворца недалеко... Подозрительно все это!

— И... чей же это дом?

— Мой, — просто ответил королевский исповедник. — Его построил еще прадед, а после смерти родителей здесь жил мой младший брат. Он плохо кончил...

— Сочувствую...

— Не стоит. Каждый сам хозяин своей судьбе, и у него был выбор.

— Все равно... Если бы с моим братом что-то случилось, даже по его собственной вине...

— А у вас есть брат?

— Да.

— И как его зовут?

Я буквально в последний момент успела прикусить не в меру бойкий язычок:

— ...Не помню. Порой что-то само из памяти всплывает, а если специально голову ломать — все бесполезно.

— Понятно. Хотите осмотреть помещение?

— Да мы, наверное, до самого вечера только лед со ступенек сбивать будем, чтобы дверь открыть!

— Хорошо, тогда вернемся сюда завтра утром.

— Прихватив ломики и снеговые лопаты!

Считая вопрос с помещением решенным, и не желая чересчур затягивать дело, я сразу же отправилась в мастеровой квартал — вербовать учителей для будущей школы. Вопреки ожиданиям, ремесленники шли на контакт неохотно, мялись, оглядывались, бормотали что-то насчет того, что не могут оставить свои мастерские даже на минуту, что им удобнее брать учеников на домашнее обучение — в общем, как могли набивали себе цену, но в конце концов все равно соглашались.

— Теперь осталось только хороших воспитателей найти, — я потерла озябшие руки. Постоянно забываю, выходя из теплого помещения на улицу, натягивать пушистые варежки.

— Монахини... — заикнулся было священник.

— Только не по рекомендации матушки Серафимы! Это называется "шило на мыло"...

— У вас есть вариант получше?

— Есть, вообще-то, — я задумчиво прикусила губу. — Но она вряд ли согласится. А через пару недель ей вообще будет не до того... Пожалуй, монахини и впрямь пока лучший вариант. Тут поблизости есть монастыри кроме того, что держит этот приют? Боюсь, что не найду отклика в сердцах его обитательниц...

— Я сам этим займусь, — пообещал отец Михаил.

Приоткрыв дверь в лабораторию, я услышала переливающийся серебряными колокольчиками голос Зары — маленькая оборванка учила моих доверчивых девочек жизни. Она по-прежнему сидела, закутанная в простыню, но Машенька уже быстро сметывала на руках какие-то детали будущего платья. Ей богу, так у нее получалось быстрее, чем на швейной машинке!

— Нельзя говорить госпоже "ты", — наставительно заметила Настасья в ответ на очередную реплику-трель.

— Это еще почему? — с напускным простодушием поинтересовалась Зарина.

— Тыкать невежливо. А хорошие манеры очень важны, если ты хочешь в будущем стать горничной...

— Вот еще! — фыркнула малолетняя хамка. — Я вовсе даже не собираюсь становится горничной!

— Кем же ты хочешь стать? — войдя в комнату, я подключилась к разговору.

— Конечно, ведьмой! — не задумываясь ни на секунду, ответила та. — Только не такой, как ты, дурочка, а чтобы меня все боялись, и делали, как я скажу!

— Зара! — хором воскликнули девушки. — Нельзя грубить!

— А тебе не приходило в голову, что для того, чтобы стать ведьмой, одного желания не достаточно — нужны еще какие-то способности?

— А бабушка научила меня читать по руке! — гордо выкрикнуло дитя улицы.

— Правда? — не на шутку заинтересовалась Машенька. — Можешь прочитать, что на моей написано?

Повернув протянутую руку ладонью вверх, Зара глубокомысленно уставилась в густое переплетение линий судьбы, будто и впрямь пыталась в них что-то прочесть:

— Тут написано... Что ты — шлюха брюхатая!

— Зарина! — поскольку обе горничные после такого заявления попросту онемели, мне самой пришлось взять на себя функции воспитателя: — Еще одно грубое слово — и я тебе рот заклею!

— Ду... — внезапно девочка умолкла на полуслове, сделала страшные глаза и надула щеки, очень живо изображая, будто не может разомкнуть слипшиеся губы: — М-м-м-м!..

— Собаку тут завести не позволю, и не проси!

— М-м-м-м!

— Не смешно!

— Мы-мы-мы-ы-ы-ы!

— Хватит придуриваться, говори нормально. На роль Герасима ты все равно не тянешь...

— А-а-а! — завизжала Зара — и тут же захлопнула рот, еще и зажала обеими ладошками.

— А кто такое Герасим? — с любопытством поинтересовалась Настасья.

— В двух словах не расскажешь... Да и давно я Тургенева читала, еще в школе...

Учитывая количество набранных под горячую руку заказов на мыло, времени на дружеские посиделки особенно не было. Зато пролетало оно за душевным разговором совершенно незаметно — мы и глазом не успели моргнуть, как была готова очередная порция. Особой крепости — с девичьей слезой... Очень уж история жалостивая!

— Бедная собачка! — всхлипнула орудующая второй ложкой Настасья. Машенька с Зарой, обнявшись, утирали распухшие носы одной простынкой. С дружного согласия всех присутствующих было решено разливать смесь в формы, изображающие песиков и волчиков, как выразилась Настасья — "В память о покойнице"...

Пусть и не без некоторого сопротивления, управляющий дворцовой прислугой в конце концов разрешил Заре оставаться при моей особе. Нагло заявив, что не обойдусь без дополнительной помощницы, я пригрозила следующего аристократа, недовольного задержкой с приготовлением остродефицитного мыла, переадресовывать к нему — и смотритель дрогнул. Для цыганочки в комнате горничных даже поставили дополнительную кровать, после чего там стало совершенно невозможно развернуться, а девочка все равно засыпала, только перебравшись под бочок к Настасье и прижавшись к ней. По-моему, малышка до сих пор боялась, что однажды все это окажется сном. Взяв на себя обязанности воспитателей, смею надеяться, мы с девочками успешно с этим справлялись, и шаг за шагом дикий зверек превращался в воспитанную маленькую леди... Которая от избытка чувств ежедневно переворачивала вверх дном всю лабораторию.

Нельзя сказать, что рискнувшие пойти против воли матушки Серафимы монашки-претендентки на должности воспитательниц в новый приют выстраивались в очередь, зато те две, которые все-таки рискнули, после собеседования с отцом Михаилом и мной были одобрены и тут же утверждены в новых должностях. Спасти детей из цепких ручек "матушки" оказалось не так просто — я чуть не сорвала голос, выкрикивая перед герметично закрытыми воротами свое "Именем короля!" И снова вмешательство королевского исповедника, прошептавшего что-то в щелочку над засовом, заставило приготовившихся к продолжительной осаде монахинь отомкнуть запоры и впустить нас внутрь, теперь уж точно в самый распоследний раз. Когда я спросила собравшихся в трапезной воспитанников, кто из них хочет остаться, а кто — пойти со мной, никто из присутствующих не откололся от коллектива, даже не уточнив, куда я собираюсь их отвести. А вот святой матушке пришлось напомнить, что сироты — не крепостные рабы, и имеют право на свободный выбор.

Восторг детей, получивших в свое распоряжение целый дом, нельзя было описать словами — кстати, говоря "запущенный", священник здорово приукрасил действительность... Хотя крыша, и вправду, не протекала. За день объединенными усилиями нам удавалось привести в порядок не больше одной комнаты — зато после этого никто не жаловался на аппетит, с энтузиазмом уничтожая все, что выставлялось на стол. После покупки детской одежды, запаса продуктов и дров, а также выплаты аванса будущим учителям я ясно увидела дно своего ящичка с "золотым запасом"... следовало удвоить усилия по варке мыла!

— Госпожа чародейка, и как только вам на все сил хватает, — качала головой Настасья, помогая мне расшнуровать корсет перед сном — наверное, если бы не эта подпорка, крепко держащая за бока, я бы еще два часа тому назад сломалась и упала без сил.

— И зачем только вам все это нужно? — не удержалась от критики горничная. Лишившись "стрежня", я ничком повалилась на кровать. Вздохнув, девушка вытянула из-под моего бесчувственного тела одеяло и заботливо укутала — ну, просто мать родная.

— Понимаешь, Настя, — пробормотала я в подушку: — Настоящий китайский мужчина должен построить сто домов, высадить рощу... словом, хоть как-то отвлечься.

— Не понимаю, — снова покачала она головой. Но продолжать беспредметный разговор не стала — или я просто заснула и больше ничего уже не слышала...

Глава 14.

Если правда, что все в мире гармонично и уравновешено, то мне сейчас явно выходили боком те самые не дни даже, а целые недели, проводимые в тупом раскладывании пасьянсов на мерцающем экране офисного компьютера. Тут поневоле начнешь жалеть, что в сутках не двадцать восемь часов: на рассвете с трудом проснуться, умыться и причесаться (а волосы с каждым днем все длиннее!), вытряхнуть из форм остывшее и затвердевшее за ночь мыло, упаковать и разослать заказчикам. Наскоро позавтракать — если останется время. Накраситься, поприсутствовать на официальных утренних придворных мероприятиях, делать вид, что подчеркнуто-равнодушное отношение короля нисколько тебя не трогает. Затем бегом — в приют, принять отчет монахинь, выслушать взаимные жалобы учеников и учителей, урегулировать споры, если получится, к обоюдному удовлетворению. Повидаться с отцом Михаилом, отчитаться перед ним о состоянии дел, покорно выслушать выговор о неподобающем придворной дамы поведении, согласиться, что краска на лице моветон, но остаться при своем мнении, и со всех ног — на дневные официальные придворные мероприятия. Не прием, так встреча... Отстоять до гонца, борясь со скукой, и скорей в лабораторию: разнять девочек, насмерть сцепившихся из-за очередной тряпки или непонятно кем разбитого горшка. При Заре почему-то вся посуда начала биться сама собой — может, и впрямь талант? Вечерние официальные придворные мероприятия... и зачем я только нажаловалась священнику, что у меня слишком много свободного времени! В лаборатории в огромном котле бурлит смесь, которой полагается превратиться в мыло — надо будет поговорить с кем-нибудь, чтобы мне для этого выделили отдельное помещение в нежилом крыле, а то уже весь этаж пропах... А вдруг девочки отвлекутся, забудут вовремя снять горшок, и смесь подгорит?! Или опрокинут котел?! С тревогой достоять до конца, переминаясь с ноги на ногу, дождаться, пока из зала выйдет король, который по прежнему делает вид, будто меня и на белом свете-то нет, и скорей в лабораторию — слава богу, все в порядке, дворцовое крыло уцелело, пережив взрыв страстей. Котел тоже устоял... Список потерь ограничился еще одной деревянной ложкой, которую ставшая очень нервной Настасья сломала о крепкий Зарин лоб — у девочки даже синяка не осталось, но где же она берет среди зимы живых лягушек? Ночка предстоит веселая.. Если я вообще смогу уснуть хоть на минутку: после захода солнца лабораторию начинают осаждать толпы мнительных дворян в поисках немедленной ведьмовской помощи. Вынь да положь им приворотное зелье! Два часа на сон — если повезет, — и все по новой...

— Госпожа чародейка!

— А?.. — я приподняла над подушкой растрепанную голову. Что-то тут не так, что-то неправильно...

— Вы умываться будете? — хмуро поинтересовалась Зара, держа наперевес тазик с теплой водой. Ну, точно, если скажу "Нет" — окатит с размаху прямо в постели... Благоприобретенная вежливость давалась прирожденной бродяжке очень нелегко.

— Буду-буду, — спустив ноги с кровати, я торопливо поплескала водой в лицо, взбила в ладонях мыльную пену, и только тут окончательно проснулась: — А почему ты? Где Машенька?

— Плохо ей, — без всякого сочувствия буркнула девочка: — Рожает, кажись.

— Что?!! — вскочив на ноги, я толкнула и едва не опрокинула маленькую цыганочку на пол, но тяжелый таз она все же удержала.

Ураагном ворвавшись в комнату горничных, я встретилась с Машенькой глазами и поняла — дело плохо. Все лицо молодой женщины покрывали крупные капли пота, волосы намокли и слиплись, в глазах слезы, нижняя губа прикушена мало не до крови.

— Господи, что с тобой?! — в данных обстоятельствах сложно было придумать более глупый вопрос.

— Ничего-ничего, — она часто задышала, и принялась перебирать руками по одеялу, будто собралась вставать: — Я сейчас... Уже проходит...

— Куда уж проходит! — положив ладонь на плечо, я заставила ее снова лечь: — Уже и воды, поди, отошли?

— Нет! — в глазах горничной плескался настоящий панический ужас: — Еще рано! Еще не пора!

Она попыталась сесть на кровати, но внезапно ее лицо исказила гримаса нечеловеческой боли, а сквозь сжатые зубы протиснулся сдавленный стон.

— Ты как знаешь, конечно, но я иду за лекарем! — я испугалась не на шутку. Честно говоря, так свыклась уже с крутобокой Машенькиной фигуркой, что с трудом представляла, будто может быть как-то иначе. И уж совершенно точно не была готова к такому развитию событий, подсознательно оперируя понятиями: "начались схватки — "скорая помощь" — больница — счастливые и здоровые мать и дитя". Пожалуй, только глядя сейчас в искаженной болью лицо подруги, я внезапно остро осознала, что в эту эпоху рожали прямо на дому, часто даже без посторонней помощи, как природа подскажет. Мне же в данный момент природа подсказывала только один выход: как можно быстрее бежать за помощью и переложить ответственность на чьи-нибудь широкие плечи...

— Нет! — мой локоть сжали не человеческие пальцы, а стальные тиски — синяки останутся, без вопросов. Кажется, только что я своими ушами слышала, как хрустнул хрящ. А Машенька с лихорадочным блеском в глазах быстро бормотала: — Нет! Только не лекаря! Он меня... залечит!

Мы с придворным лекарем недолюбливали друг друга — после моего назначения на должность он потерял часть клиентуры, и теперь при встрече в узком коридоре непременно разворачивался и удалялся в противоположном направлении. Такое поведение не вызывало у меня ответных теплых чувств... но все же это не повод подвергать сомнению репутацию врача — при дворе неумех не держат! Исключая кое-кого из присутствующих... Напуганная, как никогда прежде, я заорала не своим голосом:

— Настасья!

Совсем забыла, что накануне отпустила вторую горничную на именины к поварихе, и разрешила не возвращаться до обеда. Помощи ждать неоткуда... На секунду мне представилось, как по возвращении Настасья застанет в комнате только два хладных трупа: Машенька погибнет от того, что я не смогла толково оказать ей хотя бы первую помощь... а я — скованная мертвой хваткой мертвой девушки, от голода и жажды. Хотя без еды человек может, кажется, семь дней прожить, а воды у меня достаточно, целый тазик. С мыльной пенкой "для скусу"...

Сильные руки обхватили меня за плечи и энергично встряхнули, избавляя дурную голову от бредовых мыслей.

— Так и знала, стоит только мне отлучиться — и все пойдет наперекосяк! — добродушно проворчала Настасья, закатывая рукава: — Что, началось?

— Нет! — сдавленно пискнула Машенька. — Не сейчас! Я не хочу!

— Главное, что ребеночек уже хочет, — уверенно возразила ей подруга. — Пришла пора ему наконец воздух глотнуть. А будешь сдерживать — задушишь. Уж можешь поверить: у матушки кроме меня еще восемь детишек было, с семи лет ей во всем помогала... Ну!

Следующие несколько... минут?.. часов?.. показались мне сутками. Повинуясь уверенным приказам Настасьи, Зара крутилась, точно белочка в колесе, принося, унося и подавая: точь-в-точь расторопная хирургическая медсестра во время операции. Мне же не оставалось ничего другого, кроме как держать Машеньку за руку, уговаривать ее, что все будет хорошо, и молиться про себя, чтобы так оно и было...

На моей руке отпечаталось уже несколько рядов красных пятен от железного захвата пальцев роженицы — и первые уже начали постепенно наливаться синевой. Ничего, это пройдет — только бы и с Машенькой, и с малышом все было в порядке. Кажется, в комнату кто-то ломился: за опаздывающей придворной чародейкой послали слугу, — но открывшая дверь Зара посоветовала ему зайти попозже, лучше всего завтра. В настолько неподобающих маленькой девочке выражениях, что вряд ли посланник передал отцу Михаилу этот ответ дословно.

Наконец — кажется, спустя десять тысяч лет, — воздух пронзил возмущенный, пронзительный детский крик.

— Мальчик, — странным голосом произнесла Настасья.

— Что такое? — взглянув на новорожденного, я внезапно испытала совсем не приставшее женщине чувство дурноты, но мужественно справилась с собой: — Какой хорошенький! Зачем ты ему пуповину на шею намотала?

— Он таким родился...

— Слава богу, что не задохнулся!

Перевязав и перерезав пуповину, Настасья ловко вымыла и спеленала мальца. Похоже, она и впрямь знала в этом толк. От меня же помощи было мало: не имея прежде близких контактов с младенцами, перед этим, первым, я испытывала безотчетный страх, поэтому просто продолжала держать Машеньку за руку и гладить по голове.

— Что с ним? — тревожно вскрикнула она, силясь подняться. — С ребенком все в порядке?!

— В полном, — Я положила свою ладонь на горячий лоб горничной: — Сейчас покричит, и уснет. Он хорошо потрудился. И тебе надо передохнуть... Спи!

Утомившаяся Машенька, будто поддавшись на уговоры, быстро уснула, и дальше мы с девочками действовали самостоятельно. Будучи женщиной суеверной, будущая мать не запаслась заранее детскими вещами и прочими причиндалами вроде пеленок, пустышек и колыбельки — примета плохая. Поэтому кроватку пришлось на скорую руку соорудить из деревянного ящика — хранящийся в нем запас готового мыла я попросту высыпала на пол. На пеленки пошла запасная простыня, роль матрасика успешно выполнила одна из подушек с моей кровати, вместо одеялка пригодился теплый цветастый платок из Настасьиного гардероба.

Удивительно, но вскипяченная Зарой вода еще не успела совершенно остыть — не обжигала, конечно, но, по-видимому, весь этот кошмар все-таки уложился не в сорок часов, а в сорок минут. Спешить на работу я, тем не менее, не стала — нет ничего хуже, чем прийти после короля, тогда уж лучше совсем не ходить. Тем более повод-то какой! А важных приемов сегодня, кажется, не ожидают — иначе меня предупредили бы. Правда, слуга зачем-то приходил... Ну, если что-то срочное — пошлют еще раз, или отец Михаил сам придет. Не бегать же теперь по коридорам дворца с криком "Кто ведьму вызывал?!"

Присев у колыбели, я тихо любовалась малышом. Хорошо, что Настасья умеет перепеленывать и кормить младенца из рожка — мне по-прежнему страшно было даже к нему прикоснуться, ребеночек выглядел таким крохотным и беззащитным...

— Настоящий маленький ангелочек! — прошептала я.

— Да, по всему видно — не жилец, — нахмурилась подошедшая горничная.

— Ты что, Настя, думай, что говоришь! — возмутилась я. — Типун тебе на язык! Нормальный здоровенький ребенок.

— Может, и здоровенький, — не унималась упрямая девушка, — но вот нормальный...

— И что тебе не нравится? — я начала сердиться.

— Он желтый, — принялась скрупулезно перечислять она. — А такого лица у младенцев я вообще никогда не видела! По всему выходит, что он или больной... или демон.

— К вам демоническое посольство девять месяцев тому назад приезжало? — хмыкнула я. — Узкоглазый, желтолицый — обычные азиатские черты лица! Видимо, с папиной стороны.

Глава 15.

Отец Михаил мягко пожурил меня за досадные упущения в воспитании Зары (похоже, ему-таки передали дословный ответ!), но удовлетворился объяснением, что все мы были немножко на взводе, и больше такого не повторится, и даже согласился окрестить новорожденного, как только мамаша придумает достойное его имя.

— ...Ну, кто это — неужели сам синайский посол? — открыв дверь в комнату, я услышала только последнюю Настасьину реплику.

Как следует выспавшись, Машенька уже успела привести себя в порядок, и теперь нежно укачивала малыша:

— Он для этого возит с собой специальную наложницу. К тому же страшный, как смертный грех!

— А кто?

Та выдержала интригующую паузу, но все-таки призналась:

— Его телохранитель.

— Телохранитель! — разочарованно протянула девушка. — Хоть бы уж переводчик!..

— Сердцу не прикажешь.

Рождение малыша обернулось для Машеньки большой радостью... и полной профнепригодностью. Даже будничные ежедневные обязанности выполнять с ребенком на руках несподручно, а оставить его в колыбельке — еще хуже: стоило только младенцу пискнуть, и у горничной все начинало валиться из рук в самом буквальном смысле. Каждый раз при этом она страшно извинялась, затирала лужу, собирала осколки и обещала восполнить ущерб из будущей зарплаты, так что если бы я обращала на это внимание, следующие два года Машенька должна была отработать бесплатно... И явно не собиралась останавливаться на достигнутом. Равно как и сидеть сложа руки. В ответ же на мое предложение привязать ребенка к спине на манер индианок девочки посмотрели на меня, как на безумную. Воля ваша, наше дело предложить...

Как будто мало мне было разом навалившихся домашних и служебных забот, каждое утро теперь я "совершенно случайно" сталкивалась в дворцовых коридорах с отцом Михаилом, который вежливо, но настойчиво напоминал, что маленькому ребенку негоже оставаться до сих пор не окрещенным. Я была полностью согласна со всеми его доводами, но Машенька оставалась непреклонна — имя сыну должен дать отец. Синайское посольство в Старгороде ожидали еще нескоро, а каждый раз тыкать пальцем или говорить просто "ребенок" нам с девочками быстро надоело, и мы добились от мамочки разрешения называть его хотя бы по отчеству. Пу Цзян... дал же бог имечко! С нашей с Зарой легкой руки Пуцзянович быстро превратился в Пузанчика. Даже сама Машенька, хотя сперва и сердилась, скоро тоже начала его так называть. Прозвище мальцу удивительно подходило: он спал, когда не ел, и ел, когда не спал — что же из него вырастет к тридцати годам? Впрочем, для грудничков это, кажется, вполне нормально.

Я лениво сортировала принесенные из лавки травки — за полгода набила руку, и стала разбираться в этом гораздо лучше. Нечистоплотные продавцы или поставщики могли подмешать в сбор обычного сена, а то и похуже. Кроме того, для некоторых рецептов требовалось использовать все растение целиком, а для других — только отдельные его части, листья или стебли... Словом, работа эта была важная, но монотонная и однообразная.

Сидя немного сбоку от окна, так, чтобы не перекрывать мне свет, но и самой не попасть в тень, Машенька на руках дошивала очередную распашонку, ногой раскачивая колыбельку с сопящим Пузанчиком. Новую кроватку изготовили "мои сироты", по собственному проекту Андрюшеньки — этот одаренный подкидыш своими новаторскими идеями и изобретениями поражал не только мое воображение, но и всех учителей. Ноу-хау колыбельки заключалось в том, что в отличие от стандартных моделей, раскачивающихся на двух вырезанный полукругом ножках или гнутых полозьях, норовящих опрокинуться от неосторожного движения няньки, эта прочно стояла на ногах, раскачивался только "короб" с ребенком. Причем приводить в движение ее можно было как рукой, так и при помощи ноги, нажимая на специальную педаль. Машенька считала изобретение гениальным, и ободренный похвалой пользователя мастер уже работал над новой, усовершенствованной моделью, которую можно будет заводить при помощи колеса от прялки, и устанавливать три режима раскачивания... Поистине, этот мальчик опередил свое время.

Внезапно мирную идиллическую картину нарушил страшный грохот: распахнувшаяся входная дверь, ударившись о стену, отскочила и с силой захлопнулась, прежде чем я успела оглянуться и заметить, кто же так рвался оказаться в нашем обществе. Во второй раз Настасья была осторожнее. Судя по сбившемуся дыханию и прическе, она бежала издалека:

— Едут! — только и смогла выдохнуть девушка.

— Ну, вот, от сквозняка все снова перемешалось, — ребром ладони я попыталась вернуть любовно сложенным пучкам прежнюю форму.

Машенька тоже не проявила сильного интереса к принесенным подругой новостям:

— Ребенка разбудила, — отложив шитье, она склонилась над колыбелькой.

— Он молчит, — возразила Настасья, и Пузанчик немедленно разразился громким протестующим плачем, показывая, что хотя он и молчит, но все слышит.

— Все это ерунда! — махнула рукой горничная: — Едут же!

— Сваты? — хмыкнула я.

— Очень может быть!

— Что ты имеешь в виду? — молодая мамочка спросила исключительно из вежливости, не проявляя искренней заинтересованности: сейчас всеми ее мыслями владел только один мужчина — маленький сынишка.

— Через две неделе при дворе ждут прибытия синайского посольства! Только что от них скороход послание доставил!.. Ой...

Может, и не первый раз в жизни, но на моих глазах точно впервые Машенька без чувств повалилась на пол. В последний момент мне чудом удалось ухватить Пузанчика за пеленку.

Передав зашедшегося визгом младенца Настасье — сама разбудила, сама и укачивай, — я склонилась над его матерью.

— Умерла? — еле слышно спросила побледневшая девушка.

— Живее всех живых! — легкими хлопками по щекам я попыталась привести горничную в чувство: — Сколько раз я уже в обморок падала, пора бы к этому и привыкнуть!

— Вы падали иначе, — упрямо возразила Настасья. — Гораздо мягче! А она так головой сбумкала...

Машенька наконец открыла глаза и озадаченно заморгала, будто стараясь понять, где это она и как сюда попала.

— Вставай-вставай, Винни-Пух ты наш! — подав руку, я помогла ей подняться на ноги: — Не время спать! Время радоваться!

Две недели пролетели, точно один день, занятые исключительно приятными хлопотами: пошив нового платья, подбор бижутерии и прически — артиллерия готовилась дать сводный залп из всех орудий женского обаяния, дабы поразить условного противника в самое сердце. Уверена, еще никогда появления при дворе синайской делегации не ожидали с таким нетерпением!

Происходили в эти дни и мелкие, незначительные события: так, однажды утром, взяв список ожидающих доставки мыла клиентов, я вычеркнула из него последнюю фамилию, и облегченно опустила натруженные руки. Почти незаметно окончился великий пост — придворные повара делали все, чтобы отсутствие мяса на королевском столе совершенно не замечалось. Горожане поздравили друг друга с благой пасхальной вестью, а я научила девочек нескольким хитрым приемам битвы на яйцах, которые мне в детстве показал папа. Андрюшенька провел презентацию новой полуавтоматической колыбельки.

Вскоре после прощания с зимой она и впрямь окончательно покинула город: на улицах растаял снег, а от скорняка наконец-то пришло долгожданное известие об окончании шубных работ. Задержка объяснялась просто: не переспрашивая, для чего мы отобрали шкурок вдвое больше необходимого количества, мастер... стачал две шубки. Внешне они получились даже лучше, чем я рассчитывала, но что делать со второй? Отдать Машеньке обе — про запас? Или подарить одну кому-нибудь? Заре велика... А Настасья вряд ли захочет носить такую же, как у подруги, шубу!

— О-о-о!.. — сдавленно простонала девушка, выступавшая в роли народного контроля.

— Ты же не хотела, чтобы у вас с Машенькой были одинаковые шубки, — удивилась я.

— Тогда я ее еще не видела...

— Когда только вы их носить будете? Весна уже...

— А я — на голое тело! — самоотверженно заявила Настасья. Перед таким напором невозможно было устоять...

Церемония встречи синайского посла проходила в максимально узком кругу. Большая и гордая империя Синай могла себе позволить пару-тройку дипломатических скандалов из-за косо посмотревшего и обезглавленного за наглость придворного. После нескольких таких случаев челядинцы и сами не рвались приветствовать высоких гостей, тем более, что посмотреть на экзотически разодетых "варваров" можно было, с удобством расположившись на галерее зала приемов — что-то вроде театральной галерки или балкона, только без кресел. В особо торжественных случаях и во время балов там располагались музыканты, но прием высоких зарубежных гостей проходил без звукового сопровождения.

Поглазеть на загадочного Машенькиного "жениха" мы отправились всем табором — даже Зара увязалась. Не захватили с собой только Пузанчика, чтобы тот своим плачем не нарушил торжественности дипломатического процесса. Разумеется, ребенка не бросили совсем одного в пустой комнате, а доверили попечению поварихи — вырастившая шестерых, она представлялась Машеньке достойной доверия кандидатурой.

Других желающих поглазеть свысока на высокопоставленных синайских сановников не нашлось: то ли успели насмотреться досыта за предыдущие годы, то ли, что вероятнее, вспомнили о срочных и неотложных делах, как только увидели на галерее придворную чародейку со свитой. Чтобы занять самые удобные места, мы пришли туда заранее.

Дабы не слишком бросаться в глаза, мы с девочками присели и спрятались за балюстрадой. И все же вошедший в зал король, кинув взгляд на галерею, еле заметно усмехнулся. Наверное, краем глаза уловил какое-то шевеление... Хотя торчащую между резными балясинами голову сложнее было не заметить, чем разглядеть.

— Зара! — змеей зашипела я, дергая девочку за край юбки. — Убери голову!

— Не могу! — так же шепотом ответила она. — Не лезет!

— Настя!

Ухватив цыганочку за талию, девушка приготовилась вытащить ее, как спелую морковку из грядки, но та внезапно начала лягаться и брыкаться:

— Уши, уши! — уже в полный голос взвизгнула Зарина.

— Погоди! — остановив горничную, я просунула руки между балясинами, и попыталась ладонями прижать оттопыренные ушки, которые успевали все слышать и все на свете замечать — теперь голова должна была свободно пройти... но застряли руки.

Выдержке синайских дипломатов можно было только позавидовать — если бы у меня в самый неподходящий момент над головой поднялась такая возня с мышиным писком, я бы постоянно оглядывалась — что там такое происходит? Может, киллер залег и стрелу ладит? Хотя если он с таким шумом устраивается в засаде, послу и в самом деле можно не волноваться — не попадет. Еще застрелится случайно из своего лука с оптическим прицелом...

Вот король нет-нет, да и поглядывал вверх, стараясь делать это по возможности незаметно, но явно проявляя к спасательной эпопее больший интерес, чем к передаче верительных грамот от синайского императора и перечислению собственных титулов из уст синайца-толмача.

— Плохо дело — придется столбик выпиливать, — констатировала Настасья после нескольких безуспешных попыток помочь попавшей в ловушку девочке.

Я провела пальцем по темному, густо покрытому тонкой резьбой дереву, стараниями дворцовой прислуги без всякого лака отполированному почти до зеркального блеска. Жалко...

— Вряд ли скрежет пилы и сыплющиеся сверху опилки будут сильно способствовать укреплению доверительных дипломатических отношений между двумя великими державами... Придется дождаться конца приема.

— Хочу в туалет! — как нельзя более не вовремя захныкала Зара.

— Я — за топором! — подхватив юбки, Настасья выскочила в коридор и затопотала вниз по лестнице.

— Она перила будет рубить? — пискнула цыганочка, переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, голову кое-кому снесет! А то за порчу дворцового имущества ей самой будет секир башка...

Да уж, иногда лучше жевать, чем говорить: приняв мою черную шутку за чистую монету, Зарина взвыла в голос. Понимая, что соблюдать конспирацию уже бесполезно, я навалилась животом на перила, и повисла на балюстраде, точно белье на веревке. В таком положении мне почти удалось заглянуть девочке в глаза, и я принялась ее утешать, уговаривать, что просто неудачно пошутила, и сейчас спасу ее безо всякого топора. Как бы только эти уши к голове прижать — может, привязать?

Покосившись на широкую оборку своей юбки, я все же сочла "разоблачение" преждевременным, и вытянула из кармана "носовой платок" — очередную салфетку с королевского стола, разумеется, с гербом, вышитом на самом видном месте. Сложенная по диагонали, она как раз подошла на роль скромной косыночки, прижавшей чуткие, но чересчур выпирающие зарины ушки к черепу. В косынке цыганочка смотрелась препотешно, так что вернувшаяся Настасья (с топором и огромным мужиком для его переноски) невольно прыснула, глядя на это чудо.

Даже не думая обижаться, девочка тут же снова прилипла к балюстраде, пытаясь рассмотреть, что происходить внизу. Главное, чтобы голову больше куда не надо не совала! Отпустив "лесоруба" восвояси, мы с Настасьей облокотились на перила — все равно уже рассекретились, — и принялись с любопытством разглядывать делегацию, пытаясь угадать "Машкиного жениха".

Желтые лица, глаза-щелочки и роскошные многослойные костюмы сразу выдавали в гостях чужаков, и смотрелись для наших широт очень экзотично. Богаче всех был наряжен сам посол: даже сверху его легко можно было отличить от остальных по манере держаться и шапочке-тюбетейке с задорным султанчиком, густо расшитой то ли бисером, то ли мелкими драгоценными камнями. Свита щеголяла блестящими лысинами — видно, жестокая мода требовала от синайских мужчин брить затылки и стягивать окружающую чахлую растительность в куцый хвостик. Сверху блестящие тонзуры смотрелись... не слишком симпатично. Но, может, при ближайшем знакомстве начинали играть всеми красками?..

— Тебе какой больше нравится? — пихнув Настасью локтем в бок, шепотом поинтересовалась я.

— Вон тот, слева...

— Почему? — на мой взгляд, и форменные халаты, и лысины, и обрамляющие их смоляные шевелюры посольских охранников выглядели удручающе одинаково. Я уж не говорю о лицах, которых с галерки, правда, не различить, зато легко можно себе представить.

— У правого хвостик простым шнурком перевязан, а у этого — с бомбошками...

— И что?

— Значит, мужик с выдумкой!

— ...Настя, ты меня шокируешь!

— Извините, госпожа, я забылась...

— Ничего-ничего, не стоит стесняться искренних порывов, — я невольно прыснула в кулачок: — Это на тебя весна так действует!

Не знаю уж, что в этот момент подействовало на меня: тоже весеннее обострение, или всего лишь врожденная глупость. Только, попытавшись разглядеть, из чего же сделан загадочный султанчик посольской шапки (воистину, женское любопытство не знает границ!) я слишком сильно перевесилась через перила, и, внезапно потеряв равновесие, едва не рухнула с галереи, на радость иностранной делегации. Хорошо, что в последний момент успела ухватиться за деревянную балясину, да так и зависла вниз головой, опасаясь неосторожным движением нарушить хрупкий баланс.

Торопясь на встречу с судьбой, всегда обязательная — даже дотошная! — Машенька этим утром отнеслась к своим обязанностям горничной с вопиющим формализмом, всего два раза против обычных четырех проверив, крепко ли держатся на моей голове всевозможные шпильки, заколки и прочие прищепки, отдаленно уподобляющие мою не слишком впечатляющую шевелюру изысканной прическе. И вот теперь я в полной мере пожинала плоды этой небрежности, можно сказать, халатности: уже в пылу борьбы с судьбой и длинными ушами моей маленькой протеже прическа сильно растрепалась, последний же рывок оказался последней каплей: одна из заколок, пощекотав на прощание скальп, покинула насиженное место в вороньем гнезде, и ястребом спикировала вниз. Нет, чтобы на пол: даже если целиться нарочно, вряд ли получилось бы так точно попасть прямо в центр медно-желтой макушки. Бумкнуло звонко, как в гонг. Я замерла от ужаса, как и висела: одной рукой придерживаясь перил, другой будто подманивая кого-то с другого конца зала, вытаращив глаза и не дыша, как будто это могло помочь оставаться незамеченной, если охраннику вздумается поднять голову!

Однако то ли дипломатический протокол запрещал любые лишние телодвижения во время церемонии, то ли в посольскую свиту отбирались только самые нелюбопытные воины — вздрогнув, узкоглазый секьюрити никак не проявил свое удивление по поводы сыплющихся с неба заколок. Даже ухом не повел. Даже обидно... Ухватив за край юбки, Настасья рывком втащила меня обратно на галерею.

— Ты же в туалет собиралась! — напомнила я Заре.

— Расхотелось! — легкомысленно отмахнулась девочка, и вновь приникла к балюстраде.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать ее примеру, и продолжить наблюдение за торжественным ритуалом. Только на всякий случай передвинулась на полшага вправо: теперь, если с галереи снова что-нибудь упадет, то в худшем случае просвистит у синайца над ухом. Хорошо все-таки, что огнестрельное оружие тут еще не изобрели, и что высокие гости не явились во дворец вооруженные арбалетами или хотя бы луками — при известной привычке нервных телохранителей сперва стрелять, а потом интересоваться, что случилось, шумное сборище на галерке уже давно должно было породниться с ежиками. Хотя нервы у желтолицых ребят, похоже, покрепче канатов...

Как видно, не у всех: внезапно брат-близнец "моего" охранника, стоящий по левую руку от посла, как-то странно задергался, искоса огляделся по сторонам, после чего жутко изогнул шею, стараясь как бы между делом и незаметно для патрона посмотреть вверх.

— Зара! — зашипела я, уверенная, что вдохновленная моим примером маленькая хулиганка избрала вторую лысину в качестве собственной мишени. Кто из нас в школе не плевался в одноклассников жеванной бумагой!

— Это не я! — возмущенная несправедливыми подозрениями, прошептала цыганочка. Да, она стоит далеко... Облокотившись на поручень, Машенька уронила голову на сложенные руки и беззвучно рыдала — так горько и безутешно, что сердце разрывалось на части. Горячие слезы, сбегая по пальцам, капали на телохранительскую лысину, заставляя синайца волноваться и нервничать.

— Машуня, что? Что случилось? — с двух сторон принялись тормошить девушку мы с Настасьей. — что-то болит?

— Расстроилась, что он на тебя не смотрит? — я попыталась самостоятельно угадать причину слез: — Но ведь это не от того, что не хочет — просто протокол не позволяет. Да, может, и не знает, что ты здесь...

— Мань, который? — в первую очередь волновало вторую горничную.

На секунду прервавшись, Машенька размазала слезы по лицу и всхлипнула:

— Это не он... Его нет!.. Он не приехал!.. Забыл меня!...

Последние слова она почти прокричала. Покосившись внизу, где признаки нервозности проявляла уже вся зарубежная делегация без исключения, я махнула Настасье рукой:

— Уводим ее! Только дипломатического скандала нам и не хватало для полного счастья...

Подхватив Машеньку с двух сторон под белы ручки, мы осторожно, шажок за шажком, повели ее к выходу с галереи. Слова утешения вроде "Забудь его, мы тебе другого, в сто раз лучше найдем!" не шли на язык. Поверила бы я, если бы кто-то сказал мне такое? Никогда не стоит считать других людей глупее себя...

Я все-таки предприняла попытку утешения словом, после того, как безутешную Машуню умыли, заново причесали и напоили горячим сладким чаем:

— Может, сегодня просто не его смена. Или он получил наряд вне очереди. Или носится сейчас по городу, ищет тебя — он ведь помнит горничную "Короны", и наверняка не ожидал встретить тебя во дворце!

Машенька прекратила лить слезы — но, по-моему, вовсе не от того, что успокоилась и пришла в себя, просто в организме закончилась лишняя жидкость. Она сидела на стуле, слегка покачиваясь из стороны в сторону, безучастно уставившись в одну точку прямо перед собой и, кажется, не слышала ни слова из обращенных к ней речей.

— Ну, хочешь, я сама посла о нем спрошу? — последняя отчаянная попытка вывести девушку из этого пугающего ступора как ни странно, сработала:

— Спроси! — внезапно рванувшись вперед, Машенька крепко ухватила меня за плечи и встряхнула так, что только зубы лязгнули — хорошо хоть, язык не прикусила. — Спроси, что он сделал с моим Пу Чжаном! Ох!.. — ее взгляд слегка прояснился, разжав руки, девушка смущенно спрятал их за спиной: — Извините, госпожа... Это вы серьезно — насчет посла?

— Как никогда ранее, — заверила я. — Вот прямо сейчас и отправлюсь... Только чуть попозже, когда прием закончится.

— Может, он заболел, вот и не приехал? — очень задумчиво и очень некстати пробормотала Настасья.

Прижав ладошки к губам, Машенька вновь хотела было впасть в ступор, но тут очень вовремя с кухни вернулась Зара: умнее нас всех вместе взятых, она осторожно несла на руках Пузанчика, а в зубах — крендель с маком. Ребенка девочка осторожно передала матери, а надкусанный крендель, немного поколебавшись, протянула мне.

— Спасибо, кушай сама, — растроганная широким жестом, я нашла в себе силы отказаться от лакомства. — Ты ведь еще растешь, тебе нужнее!

Без лишнего жеманства цыганочка захрустела сдобой, стряхивая мак и крошки с подбородка прямо на пол.

— Будете разговаривать с синайцами — не смотрите им прямо в глаза, — укачивая младенца, надиктовывала инструкции Машенька. — Они воспринимают это как оскорбление, особенно от женщины. Лучше вообще на них не смотреть, глядите в пол — у синайских чиновников каждая деталь одежды означает что-то важное, вдруг он разглядывание воспримет тоже как оскорбление? Еще нельзя обращаться к ним напрямую — с женщинами они вообще не разговаривают. Если первой обратиться, можно и мечом по шее получить. Если что-нибудь попросят, даже через переводчика: не поднимая глаз, показать жестами — а лучше вообще ничего не отвечать...

— Чувствую, в Синае мне и вовсе не понравится, — вздохнула я. Но обещала — надо выполнять... — Ладно, найду себе кого-нибудь в посредники. Того же отца Михаила...

Мысль сама по себе была неплоха — вот только никто не учел, что королевский исповедник, не отчитываясь в своих планах, может отправиться в новый приют, навестить сирот. По собственному опыту я знала, что там можно провести несколько часов, а то и задержаться до самого вечера. Возвращаться к девочкам с известием, что миссия невыполнима, было ниже моего достоинства — ведьма я или не ведьма? — и давящее на голову всемогущество погнало меня в непосещаемое прежде дворцовое крыло, в котором гнездилась родовая знать. Авось, кто-нибудь из старых клиентов не откажется оказать ответную любезность...

Разумеется, я не собиралась приставать с расспросами к самому послу — сказала так, только чтобы успокоить и обнадежить Машеньку. Необходимую информацию наверняка без труда можно получить от любого члена посольской свиты — "эксперт" уверяла, что их состав меняется крайне редко. Если бы не дискриминация по половому признаку, проще всего было лично расколоть переводчика. Ну, раз уж они такие шовинисты, поищу кого-нибудь в штанах.

Я беспорядочно кружила по незнакомым коридорам, чувствуя, что все сильнее запутываюсь. Вдобавок дворец как будто вымер: ни души, даже слуги куда-то попрятались. Или я как обычно что-то пропустила, и все собрались на каком-то жутко важном официальном мероприятии, где не хватает разве что присутствия придворной чародейки?

Почти запаниковав, я оставила правило правой руки, и принялась поворачивать без всякого порядка в первые попавшиеся коридоры, в надежде если не попасть в нужное место, то хотя бы наткнуться случайно на какого-нибудь знакомого... Хоть на кого-нибудь!

...Голова, металлически гремя, покатилась по полу. Вот уж наткнулась так наткнулась! Схватившись за сердце, я молча сползла по стене, представляя всевозможные кары за непреднамеренное убийство придворного. Представляю свои показания: шла по коридору, заблудилась, случайно задела плохо прибитый к стене гобелен, тот свалил напольную вазу, она покатилась по полу и сбила большую алебарду в руках случайного прохожего... рыцаря. И этот здоровенный топор на длинном древке, падая, случайно обезглавил носителя!.. Уже сама себе не верю. Мама! Меня расстреляют без суда и следствия! Причем из пушки...

Добрых полчаса понадобилось, чтобы набраться храбрости взглянуть в лицо своей "жертве". Тьфу, черт, столько стразу из-за пустых доспехов! Что за дурацкая мода расставлять их в коридоре вместо нормальных статуй! А вот не буду его обратно собирать, и все! Не чародейское это дело. Пусть так и лежит тут, в углу.

Я в очередной раз повернула за угол — и остановилась, будто налетев на невидимую стену: это место определенно было мне знакомо! И в то же время я готова была поклясться, что никогда прежде здесь не бывала.

Каменные стены, пол и потолок совершенно обычные, ковер под ногами такой же, как и в любом другом коридоре этого крыла. Вот держатели для факелов тут по-настоящему уникальны, в разное время их ковали разные мастера, вкладывая в свои изделия бездну фантазии. В одном месте факел распускался огненным цветком, в другом — как будто запутался в ветвях дерева, в третьем его держала высунувшаяся из стены рука рыцаря... Но я еще не настолько хорошо изучила дворец, чтобы по таким приметам сразу определять собственное местоположение. Тем более, встречались среди них и похожие. Вот висящие на стенах картины и коврики — пардон, гобелены с ткаными сюжетами, на которых лица людей получались такие забавные, хоть сейчас в комикс! — различались зримо и разительно. А уж висящий в конце этого коридора портрет и вовсе невозможно было перепутать с каким-нибудь другим: даже средневековому богомазу не удалось скрыть под несколькими слоями краски красоту изображенной на холсте женщины.

Подойдя поближе к картине, я поменяла мнение: пожалуй, художник был очень даже талантлив! Особенно удались безымянному мастеру глаза, лучистые, почти живые, и губы, на которых играла неуловимая улыбка — ответ на удачную шутку.

Можно было еще долго стоять в коридоре и любоваться портретом, если бы не чувство долга: Машенька там, наверное, уже с ума сходит, волнуется, куда госпожа пропала, и удалось ли мне что-нибудь разузнать. Резко повернувшись на каблуках, я едва не врезалась в неслышно подошедшего и вставшего позади короля. И тут точно пыльным мешком по голове шарахнуло: и коридор, и картину — все это я видела во сне. Тогда, в подземелье, в разбойничьем плену! Ну, ничего себе! Выходит, сон был вещим?

Стоять и молча смотреть на монарха, глупо вытаращив глаза, становилось уже неловко. Повернуться и убежать, не говоря ни слова — совсем уж никуда не годится...

— Здравствуйте, ваше величество, — пробормотала я, приседая в неловком реверансе. Попробуйте-ка одновременно согнуть ноги в коленях, изящно развести руки в стороны (изящно, а не махать крыльями, стараясь удержаться на подкашивающихся ногах!), и согнуть спину. Это в корсете-то, который сковывает движения похлеще смирительной рубашки! Настасья с Машенькой только со смеху покатывались, пытаясь натаскать меня в придворном этикете. Вот и сейчас, потеряв равновесие, я внезапно начала заваливаться на бок. Если бы не вовремя подставленная королевская рука...

— Ох! Спасибо! Что-то у меня... голова закружилась, — выпрямившись, я тут же выпустила высокородную конечность, словно ухватилась за раскаленную кочергу: — А... что вы тут делаете?

Еле заметная улыбка пробежала по королевским губам, и спряталась в бороде:

— Услышал грохот, и вышел посмотреть, в чем дело.

— Ой! Я случайно повалила вашего рыцаря!

— Голова закружилась? — догадался он. — Вам нужно больше бывать на свежем воздухе, госпожа чародейка.

— После того, как я сломала ваш любимый куст, садовник как-то косо на меня смотрит. А в город выходить опасно — всадники носятся совершенно безбашенные, того гляди, под копыта попадешь.

Слегка смутившись, король поспешил сменить тему:

— Кого-то ищете или просто заблудились?

— О! Да! Мне срочно нужен какой-нибудь мужчина!

— Что?! — густые брови взметнулись к самой короне.

Задним числом сообразив, насколько двусмысленно прозвучала последняя фраза, я попыталась сдержать предательский румянец, сделав несколько глубоких вдохов, но, боюсь, безуспешно. В двух словах я попыталась обрисовать сложившуюся ситуацию:

— ...Так что слуги не подходят. Да мне и они сегодня что-то не попадаются!

— Вы так хорошо знаете синайские обычаи! — восхитился король.

— Добрые люди подсказали, — смутилась я незаслуженной похвалы. — И вот я решила найти кого-нибудь из знакомых вельмож и попросить об услуге, а потом... заблудилась.

— Так, может, и я на что сгожусь?

— Что вы, ваше величество! Мне даже неудобно вас утруждать своими пустяками...

— Ах, госпожа чародейка, никакого беспокойства! — в тон мне протянул король. И уже нормальным голосом добавил: — Если честно, просто страшно любопытно узнать, о чем вы будете общаться с синайским послом.

— Мне вполне хватило бы расспросить и кого-нибудь из свиты: переводчика, телохранителей...

— Короли никогда не получают информацию из вторых рук, — он покачал головой и галантно подставил мне руку для опоры: — Пойдемте же!

Идти под ручку с королем было приятно и волнительно. Даже если на самом деле ему все равно, что лежит у него на сгибе локтя: дамское запястье или палка колбасы. Не удержавшись, напоследок я все-таки оглянулась через плечо:

— А эта женщина на портрете... Это ваша мама?

— Бабушка, — мне показалось, что отвечая на вопрос собеседник слегка напрягся.

— Очень красивая!

— Я ее не помню. Отец еще маленьким был, когда она пропала.

— Пропала?

— Однажды просто исчезла из своих покоев, хотя никто не видел, чтобы она куда-нибудь выходила.

— Как таинственно!

— Да. Дедушка всегда говорил, что она не от мира сего. Тогда я не знал, что он имеет в виду. А теперь, кажется, начинаю понимать!

Далеко идти нам не пришлось: от королевского дворца до гостиницы "Корона" буквально рукой подать, дольше карету закладывать, чем пешочком дошагать. В очередной раз я поразилась, как быстро и дружно в этом мире на смену многоснежной зиме пришло жаркое лето. Хотя накинуть на плечи легкий палантин все же стоило, хотя бы для соблюдения элементарных приличий: ни одна аристократка в солнечную погоду не выходит на улицу без широкой накидки с капюшоном, закрывающей лицо и руки — не дай бог подхватить плебейский загар! Какой контраст с моим миром, в котором бледнокожие красотки выбрасывают бешеные деньги на солярии ради того, чтобы как следует почернеть.

Посол как будто только и ждал неформального королевского визита, сидя в своей комнате. Старательно пяля глаза в пол, я всеми силами удерживалась от того, чтобы начать разглядывать яркие экзотические костюмы гостей из далекой империи. Вблизи синайская делегация выглядела совершенно иначе, чем с галереи: все невысокие, плотного телосложения, с невыразительной, непривычной русскому человеку мимикой... Ну, вот, опять подняла глаза!

Так как на этот раз он сам пришел в гости, король и разговор начал первым, рассыпавшись в дежурных комплиментах великому императору и лично высокому гостю. Переводчик-синаец с постоянно бегающими глазками разродился длинной тирадой на родном языке — перевод занял у него вдвое больше времени, чем оригинальная фраза. Выслушав славословия с благожелательным (как мне показалось) выражением лица, посол коротко каркнул.

— Са-па-си-ба-са! — растянув губы в двуликой восточной улыбке, пропел толмач.

— Что он сказал? — спрятавшись за королевским плечом, изумленно прошептала я.

— Не знаю! — не переставая улыбаться в ответ, краем губ прошептал тот. — Мне первый министр обычно объяснял!

— Жалко, что мы его с собой не взяли, — мобилизовав умственные усилия, я высказала смелое предположение: — По-моему, это значит "Спасибо"!

— Спасибо? — переспросил король.

— Са-па-си-ба-са, са-па-си-ба-са! — закивал переводчик. Узы дружбы между двумя государствами крепли на глазах...

Посол вновь крякнул и плеснул в ладоши — расторопные слуги тотчас приволокли и поставили роскошное кресло для дорого гостя. Мне даже стульчик не предложили! На пол головы возвышаясь над каждым синайцем, я чувствовала себя неприлично долговязой и чересчур заметной. Пристроившись за спиной сюзерена, я медленно подогнула колени и спряталась за спинкой кресла, присев на корточки.

Меж тем синайскому послу уже было, что сказать, и он разразился целой серией каркающих выкриков — только что ногами не топал и кулаками не потрясал. В своем убежище за широкой королевской спиной я сжалась в комочек, чтобы стать уж совсем незаметной. Неужели вельможу так разгневало, что на дипломатической встрече присутствует женщина?

— Се-се, Му-ну, Ня-ля, прин? — благожелательно поинтересовался толмач. Из всей фразы я твердо могла поручиться только за вопросительный знак в конце. Интересно, на какой язык он переводит?

Из моего положения мне не было видно королевское лицо, но судя по выражению затылка он не меньше моего был озадачен наметившимся ходом беседы.

— Похоже, он спрашивает, зачем вы пришли, — слегка приподнявшись с колен, я зашептала на ухо своему спутнику: — Мол, чему обязан приятностью нашей встречи?

— Прин, прин, ось прин, — с готовностью закивал переводчик. Он что, слышал мои слова? Ну и ушки!

— Прослышал я, — на былинный манер певуче начал король, устраиваясь в кресле поудобнее и явно настраиваясь на продолжительную беседу: — о дивном зеленом чае, растущем в синайских горах, с ароматом дивных цветов жасмина...

Толмач еще не успел досказать до конца, а посол уже отдавал приказы направо и налево. Вскоре посреди комнаты, точно по волшебству появился невысокий столик и целый набор загадочных приспособлений для чайной церемонии. Две девушки, на вид немногим старше Зары, старательно глядя в пол, принялись священнодействовать — выглядывая из-за кресла, я запоминала подробности. Мало ли, когда придется принимать иностранные делегации! Когда чай заварился, девушки уперлись лбами в пол и, не поднимаясь с коленей, задом наперед уползли из комнаты. Ну, это уж слишком!

Синайский посол собственноручно разлил ароматный напиток по чашкам — в своем убежище я чуть слюной не изошла. А вот королю, похоже, не слишком понравилось:

— Изумительно, — отхлебнув чай, пробормотал он таким тоном, точно увидел на дне чашки заваренного таракана.

Переводчик радостно закудахтал, и перевел ответную реплику посла — похоже, тот очень доволен, и даже пообещал оставить... или доставить? Королю целый запас. Постепенно я почти начала понимать, о чем лопочет синайский толмач — по крайней мере, через слово... ну, в крайнем случае, общий смысл.

Светская беседа о природе и погоде неторопливо журчала звонким ручейком. Сочтя, что подходящий момент наступил, я вновь потянулась к королевскому уху:

— Спросите у посла, куда подевался его телохранитель Пу Чжан — в прошлый раз он с ним приезжал...

Хороший дипломат никогда не задает интересующие его вопросы прямо в лоб — и чем важнее ответ, тем дольше будет предисловие... Король неспешно окинул взглядом внутренне убранство посольской комнаты, похвалил, что синайцы устроились очень уютно, и как бы между делом поинтересовался сменой охранного состава.

Готова поклясться, что по каменному лицу лицу посла промелькнула тень неудовольствия вопросом — причем еще раньше, чем переводчик начал свою прочувствованную речь. Впрочем, это естественно: каждый дипломат в чужой стране всегда немножечко шпион, и должен понимать местный говор. Однако до ответа на том же языке не унизился:

— Телохранитель Пу Чжан на этот раз остался дома, в Синае. Мать нашла ему хорошую невесту, — эту фразу я поняла почти дословно, и сердце глухо ухнуло куда-то глубоко в пятки. Как Машеньке сказать?!

Дальнейший разговор меня уже совершенно не интересовал, а лишившись синхронного заплечного перевода, король быстро скомкал задушевную беседу и поторопился раскланяться.

— Вы что-то вспомнили? — выйдя на улицу, пытливо поинтересовался он.

— Что я должна была вспомнить? — я опешила от неожиданности.

— Свое прошлое. Предыдущее посольство из Синая покинуло Старгород задолго до того, как вы впервые появились в "Короне".

— Но моя горничная как раз работала там в это время. И вот ведь, упрямица какая, отказывается крестить малыша, пока не увидится с его папкой. Я уж и с Инквизи... отцом Михаилом обо всем договорилась, а точную дату все никак не назначим, откладываем да откладываем. Он каждый день мне об этом напоминает, геенной огненной грозит...

— А крестных уже выбрали? — заинтересовался король.

— Даже не знаю — об этом еще и разговора не было... матерью, наверное, Настасья будет, а в отцы... Тоже кого-нибудь позовем, кто не откажется.

— Я бы не отказался.

— Только вот с настоящим отцом заковыка вышла. Прямо не знаю, как Машеньке об этом сказать...

— Видно, почувствовал, что его тут сразу окрутят, — попытался пошутить король.

— И в мыслях не было! — возмутилась я. — Уверена, и Машеньке не по душе насильно становиться милой — но пусть он скажет ей об этом лично, а не вот так вот... Через посла. А теперь — через меня... правду говорят, инициатива наказуема.

— Отчего же — ваша последняя инициатива с детским приютом получилась очень удачно!

— Матушка Серафима нажаловалась? — догадалась я.

— Отец Михаил постоянно держит меня в курсе ваших успехов. Я только одного не понимаю: почему вы до сих пор не предоставили в казну расходную смету?

— А почему... в казну? — ну, вот, похоже, местные фискальные органы наконец обратили внимание на мои побочные доходы. Сейчас привлекут за неуплату налогов... И ведь правда не плачу! А теперь и нечем...

— Вы ведь государственный служащий. И действовали от имени короля, — вспомнив свои крики перед запертыми воротами монастырского детприемника, я невольно покраснела, — значит, ваши расходы должны компенсироваться из казны.

— Но я... не вела смету.

— Ведь в приюте есть бухгалтер!

Вот, теперь он еще, чего доброго, решит, будто я все затеяла ради компенсации из казны — с процентами! Даже бухгалтера завела, который, как все финансисты, непременно занимается приписками и обсчетами, ведь у государства украсть — все равно, что заработать.

— Я же не поэтому! Не ради денег! — а голос-то какой обиженный! Просто пятилетний ребенок...

— Ни одно доброе дело не остается без вознаграждения!

— Я слышала по-другому: ни одно доброе дело не останется безнаказанным...

— Это вы, госпожа чародейка, неправильное что-то слышали... Уверен, вы со всем справитесь! — сжав на прощание руку, король оставил меня у дверей лаборатории.

Почему дворец такой маленький, из конца в конец за минуту пройти можно! Не скрою, и в обществе короля хотелось бы подольше побыть... А главное — не хотелось возвращаться в комнату, где меня ждут только с хорошими новостями...

— Ну?!! — дружное эхо шумовой волной едва не вытолкнуло меня обратно в коридор.

— Он... Он не приехал.

— Заболел! — всплеснула руками Машенька.

— Да нет, он здоров.

— Я чувствую, с ним что-то случилось! — вскочив со стула, горничная принялась бегать по комнате кругами, точно запертая в клетке тигрица — вот только дикие звери при этом не заламывают нервно передние лапы и не причитают: — с ним что-то случилось! Он умер!

Я вздрогнула:

— Нет! Он живой!

— Тогда что? Вы что-то скрываете, я это чувствую! Говорите же!

— Пу Чжан... Ну, как бы это сказать... В общем, он женился!

— Не может быть! — раскрасневшаяся от бега Машенька покачнулась и вдруг резко побледнела, как будто невидимый художник смоченной в скипидаре тряпкой разом стер все краски с ее лица. Мы с Настасьей бросились,чтобы ее поддержать, но девушка оттолкнула наши дружеские руки, и упрямо замотала головой: — Не может быть! Этого не может быть! Не может!

— Так сам посол сказал...

— Значит, он соврал! Или ошибся! Или... Я должна знать точно! Я должна его видеть!

— Посла?

— Пу Чжана! Пускай он скажет это, глядя мне в глаза!

— Но это невозможно: он в Синае, а ты в Старгороде! Хрустальными шарами я пользоваться не умею, предупреждаю сразу!

— Тогда я сама поеду в Синай! С купеческим караваном. Остригу волосы, переоденусь в мужское платье, наймусь носильщиком или за лошадьми смотреть. Никто ни о чем и не догадается!

— Ага! Особенно после того, как "юноша" захватит с собой в дорогу "младшего брата", и на привалах станет кормить его грудью!

— А разве... — растерялась остановленная на полном скаку Машенька.

— Нет, нет и еще раз нет! — мне не нужны были дополнительные слова, чтобы понять, на кого она рассчитывала оставить Пузанчика. — Думаешь, если я занялась делами приюта, то мне уже все равно — подкидышем больше, подкидышем меньше?

— Он не подкидыш! — горничная надула губки.

— А как еще можно назвать младенца, которого мать, отправляясь на поиски приключений, бросает на чужих людей? Представь себе вашу встречу: "Я родила тебе сына!" — "Как хорошо! Где же мой малыш?" — "Остался в Старгороде у одних таких... Ты их не знаешь!"

— Что же мне делать? — плачущим голосом поинтересовалась Машенька. На нее жалко было смотреть: взгляд потух, лицо несчастное.

— Как и положено женщине: надеяться и ждать! — безжалостно отрезала Настасья.

— Вот подрастет Пузанчик — и вы вместе с ним в Синай съездите. Ты как, кстати, еще не придумала ему настоящее имя? А то тут король в крестные отцы набивается...

У Машеньки изумленно отвисла челюсть, а Настасья, попятившись, села мимо стула.

— Сам... король? — недоверчиво переспросила ошалевша от свалившихся на нее новостей мать.

— Так уж получилось, что он оказался первым мужчиной, который вызвался проводить меня к синайскому послу...

— Королю бы он соврать не посмел... — вздохнув, горничная примирилась с фактом — но не с обстоятельствами. Неожиданно упав на колени, она ухватила меня за подол: — Госпожа, умоляю, сделайте что-нибудь!

— Машенька, побойся бога, — испуганная внезапным напором, я попятилась: — Уж кто-кто, а ты видела меня в богатстве и бедности, в горе и в радости... Неужели теперь на самом деле думаешь, что стоит мне только щелкнуть пальцами — и твой милый свалится с потолка?

Я громко щелкнула пальцами — как по команде, девочки задрали головы и дружно посмотрели вверх.

— Никого нет, — обиженным тоном прокомментировала Зара.

— Я отплачу! Отслужу! — не выпуская край платья, Машенька на коленях продолжала ползти следом, пока я не уперлась спиной в каменную кладку: — До самой смерти! Только увидеть! Поговорить! Я знаю, вы можете! Стоит лишь пожелать...

— Да я всей душой желаю, чтобы Пу Чжан был бы сейчас здесь! Но что это изменит?

Громкий стук в дверь заставил всех вздрогнуть. В своей импровизированной колыбели Пузанчик разразился оглушительным визгом, протестуя против мешающего дневному сну шума, или сигнализируя о насущной необходимости сменить пеленку: памперсов еще не изобрели.

— Кто там? — прокричала я, стараясь перекрыть детский плач, и надеясь в глубине души, что срочная государственная необходимость позволит сбежать из комнаты, прервав наконец эту неловкую и томительную сцену.

— Госпожа придворная чародейка, там вас спрашивают, — донесся из-за двери приглушенны голос.

— Уже иду! — воспользовавшись тем, что Машенька принялась успокаивать Пузанчика и выпустила подол платья, я быстро выскочила в коридор: — Где пациент?

— Там... Снаружи, — присланный за мной слуга как-то странно замялся и оглянулся через плечо, словно боясь, что нас может кто-то подслушать.

— Он что, упал с лошади и сломал ногу? — встревожилась я. — В таком случае лучше послать за придворным лекарем, у него гораздо больше опыта!

— Да нет... Не сломал, — опять опасливый взгляд через плечо. Дело начинало принимать подозрительный оборот.

— А кто вообще-то за мной посылал? — некоторые вопросы лучше задать поздно, чем никогда. Этот отчего-то заставил слугу покраснеть:

— Ну, — смущенно пробормотал он и, понизив голос, почти прошептал: — Это крестьяне!

— Крестьяне? — искренне изумилась я. — Их пустили во дворец?

— В том-то и дело, что нет! Стоят у ворот. Стражники хотели их прогнать, но они сказали, что поймали демона!

— Демона? — теперь уже из чистого любопытства я непременно должна посмотреть на такое диво! С детства любила ходить с родителями в цирк и зоопарк. — Настоящего?

— Кто ж знает, — поежился парень.

— Ладно, показывай, где эти ваши... Демоноборцы!

Десяток плечистых мужиков хрестоматийного крестьянского вида, в портах и рубахах из грубого домотканого полотна, с окладистыми бородами, все же не производили впечатления былинных богатырей, способных одним плевком уложить посланца преисподней, или таких уж хитрецов, убалтывающих нечистого до полной потери бдительности. Напротив, когда я самым любезным тоном предложила изложить суть вопроса, все дружно отвели глаза, перекладывая друг на друга высокую честь и ответственность.

— Дык... госпожа, — наконец, один из тружеников полей, посмелее или поглупее, выступил вперед, сминая в огромных ручищах и без того бесформенную войлочную шляпу: — Демона мы поймали!

— Вот с этого места поподробнее! Что за демон, когда, где, при каких обстоятельствах и кто именно поймал?

— Дык... Бабы наши его в лесу заловили! А что за демон — знамо дело: страшный, лопочет не по-человечески, одет не по-людски...

Постепенно мне удалось выяснить все подробности великого лова: отправившись в лес за ранними грибами и поздними подснежниками для продажи на городском рынке, жительницы одной из ближайших к Старгороду деревень столкнулись в ельнике с нечистым. И, испугавшись, мало-мало не забили его до смерти подвернувшимся под руку оружием: корзинами и толстыми хворостинами. После чего сообща отволокли в деревню и сдали с рук на руки отважным мужикам. Тем предстояло самое сложное: решить, что дальше делать с демоном, который еле-еле, но еще дышал. За консультацией обратились даже к деду Михею — когда-то в молодости он издали видел настоящего епископа, и почитался экспертом по религиозным вопросам. Глубокомысленно пожевав губами, старейшина заметил, что оставить демона в живых — непростительный грех перед богом. Убивший же нечистого провинится перед дьяволом — а кто может поручиться, куда он попадет после смерти?

Встав перед таким выбором, мужчины в сомнении принялись чесать репы — святых в деревне не водилось. К счастью, у деда Михея нашелся ответ и на такой случай: запереть черта в старой бане или ненужном сарае, не давать ни еды, ни воды, а когда тот сам по себе помрет — никто не виноват! — поджечь вместе со строением. И не видать бы мне демона как своих ушей, ни живого, ни мертвого, если бы одна баба не вспомнила, что слышала в городе о появлении во дворце могучей и очень доброй (в этом месте я смущенно потупила глаза) ведьмы. Решение отдать демона мне, чтобы уж я сама взяла грех на душу или договаривалась с Сатаной по-свойски было одобрено большинством голосов.

— Показывайте! — я нетерпеливо потерла ладони. Даже интересно, кого там привезли: похоже, появится в Старгороде свой зоопарк!

Мужички не стали томить, и, подойдя к тщательно затянутой рогожей телеге, эффектно откинули полог. Мама дорогая!..

На куче сена, связанный по рукам и ногам, покрытый коркой крови и грязи лежал человек — судя по фрагментам одежды и доступным для обзора небольшим кусочкам кожи принадлежащий, скорее всего, к синайской нации. По разрезу глаз определить более точно не представлялось возможным, так они заплыли. На какое-то время мне показалось, будто незнакомец уже не дышит, задохнувшись в дороге под плотной рогожей, но затем одно из синих распухших век дрогнуло, приоткрывая узкую щелку блестящего глаза.

— Пу Чжан, если не ошибаюсь? — на всякий случай уточнила я.

Выгнувшись дугой — откуда только силы взялись! — синаец принялся извиваться, точно уж на сковородке, и выкрикивать что-то на родном языке. Собираясь было попросить у кого-нибудь из стражи нож, чтобы разрезать веревки, я опасливо отступила — а ну, как он в бреду на меня же и кинется? Подав сигнал слугам, я велела как можно бережнее поднять "демона" на руки и прямо на рогожке доставить ко мне в лабораторию:

— Только смотрите, поаккуратнее — он мне живым нужен! — обернувшись к крестьянам, я достала из кармана последний золотой: — Спасибо за хлопоты! Купите своим женам подарки...

— Не сбежит? — опасливо поинтересовался один из "демоноловов".

— Теперь уж никуда не сбежит! Ха-ха-ха! — "зловеще" расхохоталась я.

Перекрестившись с видимым облегчением, мужички проверили монету на зуб — каждый! — и, рассыпаясь в ответных благодарностях, вместе с телегой направились к торговым рядам. Щедрого вознаграждения им хватит, чтобы налиться за глаза, и даже лошадь напоить до зеленых чертей. Но я не жалела о потраченных деньгах: если "демон" — действительно Пу Чжан, это стоило по золотому на каждого жителя деревни, включая детей, свиней и кур... Надеюсь, мужчины купят своим домашним хотя бы один пряничек.

По дороге в лабораторию предполагаемый Пу Чжан потерял сознание, так что я безбоязненно смогла разрезать его путы — не стоит такую страсть Машеньке показывать. Хотя синаец не подавал признаков жизни, удерживающие его безжизненное тело на весу слуги заметно напряглись, но "освобожденного демона" не бросили, что лучше всяких слов говорило о возросшей степени доверия ко мне не только старгородских аристократов, но и простого народа. Приятно... мне бы хоть половинку этой уверенности!

— Девочки, помогите скорее! — распахнув двери, позвала я. — Ванну, не слишком горячую, и ножницы достаньте — надо срезать с него эти обноски...

— Ванна с вечера набрана, — ворчливо заметила Настасья, выглядывая из комнаты горничных: — Ох!..

— Вот тебе и "ох"! — передразнила я. — Как думаешь, Машенька его в таком виде опознает?

— Не знаю, — девушка воззрилась на меня с гримасой суеверного ужаса ни лице: — Он что, в самом деле с неба свалился?

— Почти что, — не даваясь в пространные объяснения, я велела разложить демона на жесткой массажной кушетке, и отправила слуг восвояси. Они выскочили за дверь с видимым облегчением, а я, убедившись, что пациент еще дышит и, стало быть, скорее жив, чем мертв, при помощи поданных Настасьей ножниц принялась срезать с него рубаху — точнее, несколько шелковых рубах разной длины, надетых одна поверх другой.

Телосложением синаец мало напоминал Аполлона — совсем не Брюс Ли... Скорее уж, Джекки Чан: мускулистый, но не широкоплечий, с наметившимся брюшком... может, какой-нибудь посторонний? Отбившийся от обоза купец, заблудившийся турист... Впрочем, если даже и не так — не выбрасывать же его обратно на городскую площадь! Вымоем, подлечим, и отведем в "Корону", пускай дальше посол сам разбирается с соотечественником...

Пробежавшись пальцами по рукам бедолаги, я с облегчением убедилась, что ни одна кость не сломана — даже удивительно, как легко оказалось их прощупать сквозь кожу и мышцы. Проведя ладонью по ключицам, я изобразила ксилофон на выпирающих ребрах:

— Кажется, справа одно ребро все-таки сломано... Или два, — я еще раз дотронулась рукой до подозрительного места с расцветающим под кожей круглым кровоподтеком, будто корова лягнула: — Хотя... странно... Нет, все в порядке.

Стащив с пострадавшего обувь, я сквозь шелковые штаны ощупала ноги:

— Тут тоже как будто все в порядке... А остальное пускай Машенька уж сама проверяет. Если это вообще он, конечно... И, кстати, где она сама?

— Пошли с Зарой и Пузанчиком прогуляться в саду, — с готовностью доложила Настасья. Держа в руках уже ненужные ножницы, она стояла у изголовья кушетки, и со стороны выглядела так, точно готовилась всадить двойное лезвие в сердце "клиента", как только тот пошевелится.

— Вдвоем мы мужика до бадьи не дотащим, — я покачала головой. — Да и утопим его, бессознательного... а ну...

Наклонившись, я легонько похлопала синайца по черным от кровоподтеков щекам:

— Вставай, болезный. Надо тебя помыть, прежде чем порядочным людям представлять, — я уже почти не сомневалась, что перед нами вовсе не Пу Чжан. Такие совпадения даже в сказках редкость, не то, что в нормальной жизни... Хотя насчет нормальной — это сильно сказано!

С трудом разлепив веки, пациент тихо застонал, но нашел в себе силы подняться и сесть на жесткой лежанке. Похоже, кидаться с кулаками пока не собирается — взгляд вполне осмысленный, хотя и не понимающий:

— Вста-вай на но-ги, и и-ди ту-да, по-ле-зай в ба-дью, — раздельно повторила я, переводя свои слова на зык жестов. Похоже, понял — поднялся в полный рост, озадаченно ощупывает себя.

— Рубашки пришлось срезать — вдруг у тебя что-то сломано, — пояснила я, подталкивая его к бадье: — Ныряй, ну!

Сдавленный крик и стук за спиной заставил меня резко повернуться на каблуках: Машенька вернулась с прогулки и, увидав такое чудо в одних портках, привычно улеглась в обморок. Прижимая к груди Пузанчика, Зарина столбом торчала в дверях, распахнув рот и вытаращив глаза.

— Ма-Чжа! — только что умирающий внезапно обрел невероятную прыть и, оттолкнув в сторону стоящую на пути Настасью, бросился к лежащей девушке. Упав на колени, он принялся покрывать ее лицо поцелуями — аж слезы от умиления на глаза навернулись... Это привело Машеньку в чувство лучше, чем ведро воды на голову: дрогнули ресницы, по щеке скатилась слеза...

— Пу Чжан! — взвизгнув, она обхватила его руками за шею, точно пытаясь задушить. Не устояв перед таким напором, синаец в свою очередь опрокинулся на спину, и она поменялись местами — теперь горничная взахлеб расцеловывала бродягу, щедро поливая его ссадины целебными слезами.

Взяв у Зары ребенка, я поманила девочек за собой:

— Пойдемте... в саду погуляем. Они сейчас никого и ничего вокруг себя не видят...

Глава 16.

Хотя синаец, как дюймовочка, мог довольствоваться тремя рисовыми зернышками в день, спал на полу и вообще вел себя тише воды, ниже травы, постелить ему в лаборатории я не разрешила — ей и так уже грозило перенаселение. Свободная комната нашлась в "Кукушкином гнезде", недорогой и приличной гостинице, а после свадьбы они с Машенькой заживут своим домом — это был мой прощальный подарок. Король не постеснялся потребовать от приютского бухгалтера финансовый отчет, и теперь увесистый мешочек с золотом буквально жег мне руки, желая снова быть потраченным на благое дело.

Отца и сына крестили в один день — окунувшись в купель, Пу Чжан стал Петром Ивановичем, а его отпрыск Павлом Петровичем. Впрочем, все по старой памяти продолжали называть его Пузанчиком. Приглашенные в крестные матери, мы с Настасьей тянули жребий: длинная спичка — старший "сын", короткая — малыш. Разумеется, победила я... и так разволновалась, что на церемонии забыла имя! Хорошо, крестный отец, старшина королевских стражников, подсказал: "Петр!"

Приятные предсвадебные хлопоты захлестнули "наше" крыло дворца — Машеньку здесь все любили. Кухарка обещала накрыть королевский стол — да что там, лучше, чем у короля! Остальные горничные в десять рук помогали расшивать подол кремового подвенечного платья бисером и лентами: в этом мире условности играли большую роль, и имеющая ребенка невеста не могла появиться в церкви в традиционном красном. Впрочем, сама новобрачная проявляла к подвенечному наряду полное равнодушие, и после раскроя не прикоснулась к нему и пальцем, разрываясь между "Кукушкиным гнездом", новым домом, где следовало присмотреть за ремонтом и изготовлением мебели, а по вечерам садилась за иголку. Машенька во что бы то ни стало тоже решила сделать мне прощальный подарок — изумительной красоты нарядное вечернее платье. В поисках идеальной ткани мы обошли все торговые ряды, и отыскали единственный кусок в самой последней лавке — продающаяся на вес золота серебристо-серый материал в самом деле того стоил, меняя оттенок в зависимости от освещения и, как уверял торговец, от настроения хозяина. Привезенное издалека и, по слухам, сотканное из прочной паутины гигантских пауков, живущих в одной-единственной пещере небольшого острова, полотно струилось между пальцами, и было одновременно почти невесомым и очень прочным. Хотя кусок был недостаточно большим, чтобы хватило на широкую по последней моде юбку, Машенька заложила в складки более темную блестящую тафту, и получилось просто здорово!

— Моя госпожа будет самой красивой на этом празднике! — похвасталась невеста, прикладывая к лифу подходящие по цвету роскошное кружево ручной работы. Покрутив так и этак, в конце концов мастерица приладила его сзади в виде короткого шлейфика.

— Глупенькая, ведь на свадьбе самой красивой должна быть невеста!

— Это мой праздник, как я захочу, так и будет! — упрямо надула губки горничная.

— Тогда меня снова украдут — на этот раз по личным мотивам! — Я рассмеялась, но невольно залюбовалась новым платьем, прикидывая, какие к нему подобрать украшения. Достаточно самого минимума — пожалуй, в волосы подойдет тот высокий серебряный гребень, а вот на шею у меня нет ничего подходящего. Сюда какое-нибудь изысканное колье или подвеску с черным жемчугом, но в лавках местных ювелиров нет ничего подходящего.

— На шею — кружевную полосочку, — словно подслушав мои мысли, подсказала Машенька. — А в волосы — большой гребень, тот, с камушками...

— Мне нравится. А сама-то что оденешь?

— Платье! — она подняла от работы удивленные глаза.

— Ты его хоть раз видела после первой примерки? Вот явишься в церковь в ужасном рубище, и жених от тебя сбежит!

— Не думаю, что девочки так уж сильно испортят выкройку. И вообще, у меня нет времени на всякие пустяки!

— Первый раз вижу невесту, которой безразлично ее подвенечное платье! — я покачала головой. — Но я имела в виду не только наряд, но и аксессуары к нему — какие украшения ты собираешься одеть на шею, на голову?

— Драгоценностей у меня никаких нет, — Машенька равнодушно пожала плечами. — А на голову — покрывало в тон платью. В руки цветы какие-нибудь... Ну, и хватит, пожалуй.

— Хочешь жемчужное ожерелье? То, короткое, должно подойти...

— Я и так уже слишком многим вам обязана, госпожа, — покачала головой девушка и, наклонившись, перекусила нитку: — Готово! В конце концов, свадьба — всего лишь ритуал. Самое главное — чувство. В Пу Чжане я уверена и без этого.

— А вот у меня — сплошная неопределенность, — вздохнув, я приложила к себе готовое платье и покружилась перед зеркалом. Великолепно! И так здорово оттеняет мои непонятно-серого цвета глаза, что они кажутся голубыми. — Прекрасно, когда можно положиться на кого-нибудь, как на самого себя!

Утро того дня, на который была назначена свадьба, выдалось многобещающе солнечным и теплым, позволяя надеяться, что праздник пройдет без сучка, без задоринки. Платье невесты делало Машеньку похожей на воздушный экзотический цветок, сорванный со стебелька влюбленным ветром. Она ни на секунду не могла усидеть на месте, и буквально светилась от счастья — хоть свечи от нее зажигай, если бы только рядом требовались дополнительные источники света. Ей не нужны были дополнительные украшения — в свой праздник невеста затмевала всех!

С утра мы с девочками сделали друг другу прически — вернее, горничные причесали друг друга, а потом совместными усилиями из сильно отросших волос выстроили у меня на голове неприступное оборонительное сооружение, откуда, точно пушечное дуло из-за баррикады, торчал серебряный гребень. В последний момент я спохватилась, что ухожу в церковь прямо в утреннем халате, забыв переодеть нарядное платье. Думаю, жених оценил бы кимоно из синайского расписного шелка как дань уважения к традициям его родины, но следовало подумать о чувствах гостей. Нет, серое для свадьбы все-таки мрачновато, пожалуй, голубое. Когда мы были уже в дверях, о себе громким криком напомнил Пузанчик — колыбельку успели перенести в новый дом молодоженов, так что эту ночь он снова провел в коробке из-под мыла.

Ближайшая к дворцу церковь Преображения Господня поражала великолепием убранства — оклады икон и утварь ослепительно блистали золотом и драгоценными камнями, каждый свободный сантиметр потолка украшали прекрасные фрески... В любой другой день я провела бы здесь несколько часов, любуясь мастерством художников — но сегодня лишь сделала зарубку на память, пообещав себе вернуться позже, и уж тогда-то рассмотреть все в подробностях.

Прибывшую — и, как водится, слегка опоздавшую, — невесту встретили приветственными криками и хлопками. Пренебрегая традициями, мы решили обойтись без выкупа, и жених ждал суженую прямо у церковных врат. За неделю (спешка по средневековым меркам просто неприличная, но Пузанчик служил брачующимся лучшим оправданием) синяки на лице синайца несколько побледнели, но он все еще выглядел как жертва автокатастрофы. Но по восторженной реакции Машеньки можно было подумать, что ее встречает как минимум Бред Питт или даже сам Константин Хабенский.

Отец Михаил, которого (без особого, впрочем, труда) удалось уговорить провести церемонию, поднял руки, призывая всех к тишине. На правах близкой подруги пристроившись почти за спинами жениха и невесты, я с волнением следила за происходящим, не забывая укачивать Пузанчика, чтобы тот своим ревом, не дай бог, не нарушил торжественность момента. Проникнувшись, тот вел себя, как ангел.

— Кто отдает эту женщину? — громогласно спросил священник. Я вздрогнула — хотя младшие сестры помирились с Машенькой, и одна из них даже перебралась в их с Пу Чжаном новый дом, чтобы помогать молодой семье с ребенком и по хозяйству, остальная семья, особенно старшее поколение, не могли простить ей "позора", поэтому вряд ли стоило ожидать, что родной отец придет проводить дочь в "замужний путь". Может, нарушить традицию, да рявкнуть "Я!" — на правах, так сказать, посаженной матери?

— Я! — вперед выступил... король. Стыдно признаться, но до сих пор я даже не замечала его среди остальных гостей. Сегодня он оделся скромно и пришел без короны — видимо, инкогнито, — но в толпе его все равно узнавали, кланялись, пугались и шушукались.

Пока молодые обменивались взаимными клятвами и обходили вокруг алтаря, я сама не заметила, как переместилась влево, поближе к посаженному отцу:

— Здравствуйте, ваше величество!

— Вам того же, госпожа придворная чародейка!

— Не ожидала вас здесь увидеть.

— Как я мог пропустить свадьбу матери своего крестника?

— А замуж она выходит за моего крестного сына! — я усмехнулась: — Так странно...

— Что?

— Быть матерью взрослого дядьки.

— А вы любите детей?

— Конечно! Надеюсь, и вы тоже, потому что свадьбу будем гулять в приюте. Ребята готовят для молодых поздравление-сюрприз, только — тс-с-с! Это тайна! Или вы только на церемонию, а на праздник не останетесь?..

— Обменяйтесь кольцами! — велел священник.

— Стойте! — в тот момент, когда Зарита в трогательном платьице, похожая на маленького ангелочка, протянула жениху с невестой маленькую подушечку с покоящимися на ней тоненькими золотыми ободками, церковные двери распахнулись — и на пороге нарисовался синайский посол со всей свитой. Что-то подсказывало, что он пришел не для того, чтобы пожелать соотечественнику всяческих успехов и прочного семейного счастья. "Пусть говорит теперь или умолкнет навек", — всплыла в памяти растиражированная кинематографом фраза. Отец Михаил ничего такого не говорил, но к ситуации очень подходит.

— Пу Чжан — подданный синайского императора. Он не имеет права находиться в чужой стране и жениться на иноземке без его высочайшего разрешения! — я так и знала, что переводчик умеет говорить по-русски без акцента, просто прикидывается! — Переход в иную веру не выводит его из-под императорской юрисдикции!

Не знаю, как кто, а я здорово растерялась и, прижав к груди ребенка, торчала столбом, не сводя глаз с синайской делегации, а в голове билась одна-единственная глупая мысль: если они все знали, то отчего же ждали столько времени, а не явились в "Кукушкино гнездо" сразу, как только там появился Пу Чжан? Не иначе, нарочно хотели подгадать к церемонии, чтобы посильнее унизить Машеньку...

— Насколько мне известно, упомянутый здесь Пу Чжан, выполнявший обязанности телохранителя в свите высочайшего посла, на этот раз остался в Синае, где мать нашла ему хорошую невесту, — сама не знаю, какой комар в какое место меня укусил, заставив сделать шаг вперед. Передав Пузанчика на руки Настасье, я вызывающе посмотрела прямо в глаза послу. Значит, женщина не может первой начинать разговор? Ну-ну! — Или мой источник не заслуживает доверия?

Толмач залопотал по-синайски, переводя речь, но по сверкнувшим глазам посла было ясно, что тот уже понял все и без перевода. Из рассказа беглеца — больше жестами, так как обучение местному диалекту благодаря Машеньке хоть и двигалось вперед семимильными шагами, все еще не достигло уровня непринужденного общения, — я знала всю историю. На самом деле Пу Чжан и на этот раз входил в посольскую свиту, с которой дошел почти до самого Старгорода, где намеревался самовольно оставить службу и пустить корни. Юная горничная не шла у него из головы, заставляя забыть о семейном и гражданском долге: ведь государственную службу синайцы могли покинуть только вперед ногами... На свою беду, он поделился революционными планами с преданным товарищем, и тот, как верный ленинец, тут же донес об этом послу. Последовал немедленный приказ ликвидировать инакомыслящего, и только вмешательству русских женщин тот был обязан своей жизнью и счастьем.

Пуститься же на откровенную ложь посла наверняка заставило мое присутствие при разговоре — попросту говоря, он принял меня за Машеньку. Что поделать, для синайцев все мы на одно лицо! Как, впрочем, и они для нас... Сиюминутное желание побольнее задеть ту, что заставила честного императорского подданного оставить былые идеалы, забыть присягу, оказалось сильнее опасения вызвать дипломатический скандал. Но на открытый конфликт посол не пошел — похоже, все-таки узнал в толпе короля:

— Да, конечно, — перевел недовольное кряканье сановника толмач: — Вероятно, меня попытались ввести в заблуждение. Я и сам теперь вижу, что это не Пу Чжан. Всего хорошего. Желаю счастья!

Церемонно поклонившись, посол в сопровождении шестерых телохранителей повернулся и неторопливо покинул церковь.

— Продолжайте, Петр Иванович, — король махнул жениху.

Недрогнувшей правой рукой бледный до синевы Пу Чжан... то есть, Петр Иванович поднял с подушечки обручальное кольцо, а в левую ладонь принял доверчиво протянутую Машенькой ручку. Дальше церемония шла без сучка, без задоринки, но все же жених явно пребывал не в своей тарелке — до первого крика "Горько!" Зато уж, дорвавшись до поцелуев, быстро позабыл обо всех проблемах.

Повариха, обещавшая царский пир, нисколько не преувеличила, а даже поскромничала. Как ни хотелось попробовать лакомства с каждого блюда, очень скоро шнуровка корсета начала опасно потрескивать, и я сочла благоразумным притормозить. Два бокала легкого вина, да под закуску, не заставили забыть обо всем: свадьба свадьбой, а работа — работой, и сегодня в лабораторию как всегда начнут стучаться пациенты за приворотным, отворотным, желудочным или просто поговорить за жизнь... Что аристократам праздник прислуги! Это не оправдание.

Чтобы не портить остальным удовольствие, я постаралась выбраться из-за стола как можно незаметнее. Даже Левушка, сидящий на той же лавке, не обратил внимания — один из приютских мальчишек в этот момент как раз попросил его подержать меч. Ладно, пусть веселятся! В конце концов главный заказчик моего зимнего похищения разоблачен, а больше я вроде никому пока насолить не успела... разве что матушке Серафиме. Но она вряд ли наймет головорезов, чтобы те подкарауливали меня на ночных улицах Старгорода.

До дворца я добралась без приключений — мне вообще по дороге никто не встретился, хотя не так уж поздно, солнце закатилось, но небо еще светлое... Неужто все у нас на свадьбе?

В приемной уже ждал первый клиент — на дверях не было замков, их можно было запереть только изнутри, задвинув засов. Да кто ж осмелится без спросу взять что-то в комнате ведьмы даже в ее отсутствие! Этот вот и свечку зажечь постеснялся, как пришел, так и сидит в темноте. Напугал меня своим "Добрый вечер" чуть не до обморока!

Тук-тук-тук!

Просила же больше очередь не занимать! Может, что-то срочное? Я распахнула дверь, и оказалась нос к носу... с королем.

— А-а-а... Э-э? — не думала, что мы сегодня еще увидимся. Или уже завтра?.. Да какая разница!

— Вы все еще не спите, госпожа чародейка? — как будто удивился его величество.

— Самое рабочее время для ведьмы! — вытянулась во фрунт я.

— Потому и ушли со свадьбы раньше всех? — войдя в приемную, король пристальным взглядом окинул ее обстановку: в последний раз он заходил сюда на сеанс массажа еще перед похищением, после возвращения я успела переставить мебель и разбавить деловую обстановку парой декоративных элементов — без особых изысков, сама занималась оформлением но, кажется, получилось очень мило. — Когда же вы высыпаетесь?

— Да в последнее время вообще не до сна...

— Вот и мне тоже...

— Так вы за снотворным?

— Снадобье тут не поможет. Если только вы знаете средство от несчастной любви...

— Увы! Знала бы — первым делом наварила для себя... литров пять.

— При вашей профессии это особенно опасно.

— С чего бы? — я искренне изумилась.

Впервые видела, чтобы король так смущался от простого, казалось бы, вопроса — даже покраснел:

— Но как же... Ведь говорят, будто волшебницы после... замужества... теряют колдовскую силу... Или нет?

Соблазн отрицать все был очень велик, но лгать королю — себе дороже, поэтому пришлось ответить правду:

— Не знаю... Но я бы рискнула!..

В этих глубоких глазах цвета увядших васильков хотелось утонуть... Ох, теперь меня точно отравят!

Глава 17.

— Госпожа придворная чародейка, вы еще спите?

Ну, все, теперь точно прощай сладкий сон о таком нормальном и таком невероятном XXI веке... Здравствуй, ежедневный кошмар фантастического Средневековья, в который я неведомым образом переместилась уже больше полугода тому назад: с глубоким ночным горшком под кроватью вместо теплого санузла, медным тазом и кувшином холодной воды вместо умывальника, комковатой периной взамен ортопедического матрасика... Хотя грех жаловаться — сегодня мне спалось как никогда удобно, уютно и крепко...

Однако что это Инквизитор притащился ни свет, ни заря — неужели я проспала что-то важное? Почти встревожилась, но вовремя вспомнила, что без того, кто горячей рукой сейчас крепко обнимал меня за талию, ни одно официальное мероприятие все равно не состоится, и успокоилась. Только упрямый священнослужитель под дверью не желал униматься, вновь и вновь взывая к "госпоже чародейке" и подкрепляя свое требование ударами кулака по двери. В конце концов она не выдержала, буквально влетев внутрь комнаты. От открывшейся его взору картины отец Михаил немедленно потерял дар речи и, похоже, сразу пожалел, что вообще пришел в это страшное место.

— Госпожа придворная чародейка! — буквально простонал он. — Ваше величество! Как вы могли!..

Накрывшись одеялом, я сидела на краю кровати и краснела мучительной волной, пока священник, плотно прикрыв выбитую дверь, выговаривал мне за недостойное честной девушки и придворной чародейки поведение. Негромко, чтобы не привлечь внимание любопытной дворцовой челяди, но от того не менее внушительно. Никогда не попадала в такую ситуацию, но теперь очень хорошо представляла, как должна себя чувствовать школьница, пойманная за "этим делом" слишком рано вернувшейся с работы мамой. Что-то мне это напоминает — кино или книгу... Ну, конечно: "Папенька, не убивайте!" Чтобы не прыснуть, пришлось закусить изнутри щеку — боюсь, отец Михаил не оценит юмора...

Рядом, также на краешке, точно воробей на жердочке, сидел и сердито посапывал король. Исчерпав запас укоризненных слов в мой адрес, священник переключился на него:

— Ваше величество, вы подумали о последствиях?! Опозорили девушку, подвергли ее жизнь опасности!

— Женюсь! — коротко бросил милый, властным жестом обвивая мою талию. Я растаяла... Инквизитор схватился за голову:

— Но ведь тогда ее точно убьют!

Прибыв через два часа, как было условлено, в уютную келью Инквизитора, я была готова ко всему: вручению уведомления об увольнении, ссылке, публичной казни... но никак не ожидала, что попаду прямиком на карнавал! Сердито поджимая губы, священник вручил мне длинный плащ, в который можно было закутаться целиком с головы до пят, черную бархатную полумаску с прорезями для глаз и пышными кружевными воланами, скрывающими нижнюю часть лица, а также мужскую шляпу. Теперь мне и самой почти не было видно, что происходит вокруг, зато я оставалась неузнанной окружающими. По торжественному и мрачному лицу отца Михаила создавалось впечатление, что простым выговором с занесением в трудовую книжку тут не обойдется: точно казнят! Или, как минимум, пожизненно сошлют в провинцию. А я даже вещички не успела собрать!

К счастью, путь оказался не так долог — взяв меня за руку, чтобы не спотыкалась на каждом шагу, священник проводил в дворцовую часовню, где мягко горели свечи, а перед иконами мигали лампады. Перед алтарем молча стояла не хуже меня задрапированная фигура, разве что на полторы головы выше и шире в плечах. У меня похолодело внутри: неужели коварный Инквизитор задумал выдать меня замуж за какого-нибудь провинциального... хорошо, если хотя бы дворянина. Кажется, в средние века это был наиболее цивилизованный способ избавления от чересчур о себе возомнивших служанок... В этот момент таинственная фигура подала до боли знакомый голос:

— Свидетели!

— Я помню! — недовольно буркнул священник, и вышел из часовни, оставив нас наедине.

— И как мне теперь тебя называть: Володя, Вовочка? Или по-простому: твое величество?

— А как ночью называла? — хмыкнул король — именно он скрывался под широкополой шляпой и классической маской Зорро.

— Пупсик! — наверное, пунцовые щеки просвечивали даже сквозь двойную вуаль. — А еще Тигрище!

— Мне нравится.

Отец Михаил вернулся, ведя "в поводу" пару слуг. Те держались невозмутимо — видно, не впервые присутствовали на подобной церемонии. Это было, вероятно, самое короткое и самое тайное бракосочетание в истории правящей династии, нам вряд ли позволят даже как следует поцеловаться, чтобы не пришлось снимать маски перед свидетелями. И все равно, это самая лучшая в моей жизни свадьба!

— Обменяйтесь кольцами, — буднично предложил священник, застав меня врасплох:

— Ой! А у меня... нету...

— Это простая формальность, — утешил меня любимый, и в свою очередь достал из кармана роскошный перстень, сверкающий бриллиантовой россыпью — наверняка фамильная драгоценность. Мама дорогая! Время как будто застыло. Точно при замедленном повторе я смотрела, как король поднимает руку с зажатым в пальцах кольцом, и внутри золотого ободка пляшут огоньки горящих свечей, заполняющих часовню. Внезапно кольцо как резко увеличилось в диаметре, а огоньки побежали по кругу, гипнотизируя и затягивая. Взвизгнув, я провалилась в огненный водоворот...