Музыкальный приворот. Часть 3. На волнах оригами

Музыкальный приворот. Часть 3

На волнах оригами

Все события и действия — вымышлены настолько,

что реальность оглядывается на них с тревогой.

Пролог

Я всегда думала, что с крыши небоскреба небо будет казаться ближе, но оказалось, что это были лишь мои очередные иллюзии. Иллюзии — и только.

Вечерние уставшие облака медленно плыли к западу, обгоняя закатывающееся оранжевое солнце, озаряющее здания теплым медным светом. Однако они были такими же далекими, как и раньше. Сколько не протягивай к ним руку — так никогда и не достанешь. Должно быть, с любовью точно так же — ты видишь ее, любуешься ею, наслаждаешься, но стоит тебе захотеть почувствовать ее, дотронуться, чтобы точно понять, что она есть, что она — настоящая, как осознаешь — ты никогда не сможешь приблизиться к ней, и твой удел лишь любоваться любовью издалека. Как я небом.

Вид на чужой город со смотровой площадки открывался шикарным; множество людей — и местных жителей, и туристов, приехали сюда, чтобы насладиться потрясающим зрелищем, и лишь я смотрела на все это безжизненным взглядом. Я до сих пор не могла прийти в себя от того, что узнала, но еще больше меня потрясло другое — одиночество, которое, казалось, уже гладило меня по спине костлявой рукой с выступающими венами.

Браться за фотоаппарат, висевший на шее, тот самый, подаренный мне Кеем, не хотелось. Я могла бы сделать множество невероятным снимков, запечатлеть один из самых прекрасных закатов в моей жизни, но руки не поднималась сделать этого. Они лежали на перилах, такие же безжизненные, как и взгляд.

Ты не виновата. Ты ничего не могла поделать.

Наверное, так, но...

Но это больно, правда? Второй раз нам никто не вызовет некроманта.

Я вздохнула, обхватив себя руками — так больно стало где-то в глубине сердца.

Чем больше темнело, тем больше людей появлялись на крыше небоскреба, желая взглянуть на ночной город. А я не могла пошевелиться, и просто стояла, стояла, стояла... Не слыша, как вибрирует от звонков телефон в сумке, как приходит сообщение за сообщением. Я и людей не слышала, зато собственные мысли набатом били в голове.

Небо стремительно чернело, как будто бы кто-то неведомый широкими мазками закрашивал его черничной акварелью. А потом неведомый творец пролил на свой холст воду. Люди с тревогой смотрели на небосвод — кажется, собирался дождь — и недовольно хмурились. Они заплатили деньги за то, чтобы оказаться здесь, увидеть красоты, а какой-то там дождь менял им все планы.

Дождь может сделать серым и небо, и жизнь.

Кто-то ушел, многие переместились в крытую зону площадки. А я все стояла и стояла, чувствуя, как играет с волосами ветер, и как первые холодные капли падают на руки. Небо хмурилось облаками, как ребенок, который вот-вот заплачет. А мне даже плакать не хотелось. Пусть за меня это сделает небо — мы ведь с ним так хорошо знакомы и сейчас смотрим друг на друга.

Одна из капель попала точно на щеку, оставляя мокрый след на ней — словно большая холодная слеза. Я смахнула ее — надо же, на моем пальце частица того самого неба, пусть даже в виде простой капли.

В себя меня привело внезапное движение за спиной — чьи-то широкие ладони вдруг закрыли мне глаза. Я замерла и, кажется, даже забыла, как дышать.

Тот, кто молча стоял сзади, появился на смотровой площадке одного из самых высоких зданий этого чужого огромного города совершенно внезапно.

— Антон? — прошептала я. От него пахло знакомым тонким ароматом, в котором причудливо смешивались кофе, лимон, мята и абсент.

Человек не убирал рук, и я горько рассмеялась.

— Кирилл?

* * *

Длинные гудки.

"Абонент находится вне зоны действия сети".

"Аппарат абонента не отвечает или временно недоступен".

"Набранного номера не существует".

Андрей Коварин, менеджер популярной рок-группы "На краю", медленно и глубоко втянул носом воздух и так же медленно выдохнул, словно сам себя успокаивая, и вновь принялся набирать на своем дорогом тонком черном смартфоне знакомый до скрежета зубов номер.

Ответом ему вновь стали длинные долгие противные гудки. Андрей набрал другой номер и почти тут же услышал гудки короткие, но от того не менее противные. Третий номер — и вновь механический женский голос равнодушно, но с нотками ехидства, сообщил ему уже в который раз, что абонент недоступен.

— Я вас лично задушу, — тихо пообещал Андрей сквозь зубы, с трудом подавляя в себе желание швырнуть телефон о стену.

Его настроение нельзя было назвать очень хорошим, его нельзя было назвать даже просто плохим. Оно скорее, медленно, но верно приближалось к мрачной отметке "чертовски плохое" и грозило в скором времени опуститься на самые глубины океана негатива, туда, где неспешно плавали огромные рыбины ярости, пока еще, правда, отлично контролируемой.

И где они все шляются?

Этот видный мужчина, облаченный в деловой, идеально выглаженный дорогой костюм однобортного покроя, кинул на наручные часы короткий взгляд и вновь выругался — но уже про себя. Время поджимало, а пятерых самодовольных дураков все не было и не было, хотя они обязаны были приехать в это место еще час назад.

Андрей, обладатель расчетливого трезвого ума и отличной памяти, а также приверженец рабочей дисциплинированности, очень не любил опоздания и необязательность, ибо они очень часто приводили к потерям — в данном случае к финансовым. К тому же мужчина начал беспокоиться — к парням, которых он так ждал, Коварина за пару лет совместной работы успел привыкнуть, хотя никогда и не показывал им своей привязанности. Кто знает, что с ними со всеми случилось?

Из-за потери контроля над ситуацией Андрей, не переставая набирать въевшиеся в память номера, вновь машинально начал мерять шагами один из многочисленных коридоров высотного здания, где располагалась студия музыкального телеканала, на котором в скором времени должен был начаться прямой эфир с его подопечными — музыкантами из рок-группы "На краю". Подготовка к эфиру шла полным ходом, да вот беда — сами музыканты пока что в студии не наблюдались. А что еще хуже, их менеджер, то есть сам Андрей, не мог до них даже дозвониться. И вообще, не знал, где они находятся и что делают со вчерашнего дня.

Прямой эфир известной передачи нового популярнейшего музыкального канала, российское отделение которого за последние несколько лет завоевало просторы не только родной страны, но и многих государств, входящих в СНГ, угрожал быть сорванным.

— Извините... — боязливо выглянул из-за угла один из помощников исполнительного продюсера — растрёпанный парнишка с всклокоченными волосами. — А это... скоро "На краю" будут? Их ждут.

Андрей волком глянул на него — будто бы он не понимает этого и парень поежился. Он уже не в первый раз задавал этот вопрос менеджеру "НК", и, кажется, уже начал подбешиватьКоварина. Но что он мог поделать, если это была его работа? Парень вообще находился меж двух огней — между злым и дерганным, как двадцать три демона, исполнительным продюсером, и недовольным менеджером "На краю", которых все ждали, ждали и никак не могли дождаться.

— Шеф это... интересуется, — добавил молодой помощник продюсера, машинально запуская пальцы в волосы, и еще больше взлохматил их.

— Скоро, — таким уверенным спокойным голосом сказал Андрей, что никто бы не смог заподозрить его во лжи. — Передай шефу, что очень скоро.

— Ага.

Парень торопливо кивнул и скрылся — побежал докладываться, а менеджер только стиснул зубы. Куда запропастились его детки? Им невдомек, какой может быть неустойка за сорванный эфир?

Неожиданный звонок заставил его плечи едва заметно вздрогнуть.

— Да, я слу... Кей! — проговорил вкрадчиво Андрей, не сразу поняв, кто звонит, но почти тут же сориентировавшись. — Кей, ты думаешь, это смешно? Сорок минут до эфира, друг мой. Сорок! Ты где? В аду?

— Прости, я решил переехать в Гваделупу, гоню к аэропорту, — полный откровенно-ложного раскаяния голос молодого человека заставил менеджера медленно выдохнуть, прикрыв глаза.

— Кей.

— Мне просто страшно сниматься в шоу, — поделился с Андреем тот. — Я так боюсь. Все эти камеры, объективы, незнакомые злые люди...

— Да ты что?

— Шутка, — рассмеялся лидер "На краю". К пристальному вниманию он давно уже привык.

— Шутник, — процедил сквозь зубы Коварин. — Ты когда-нибудь слышал о такой штуке, как неустойка?

— Приходилось.

— Приходилось? И догадываешься, какой у нее размер?

— Догадываюсь. Четвертый?

— Кей. — Вкрадчивость в голосе Андрея увеличивалась прямо пропорционально шуточкам солиста "НК".

— Да, я слушаю.

— А я ведь серьезно, с укоризной произнес менеджер.

— Ну, если серьезно, тогда понимаю, — отозвался парень.

— Неустойка, репутация группы, то, над чем вы столько трудились...

— Я же сказал, что понимаю, — прервал менеджера фронтмэн "НК".

— То есть твой мозг еще работает? Радует безмерно. И где ты сейчас?

— Я и Фил едем в студию на тачке в паре кварталах. Если GPRS-навигатор не лжет. Пока что стоим в пробке. Если ты попросишь, чтобы мы двигались быстрее, то я буду вынужден тебя огорчить — я не летаю. И да, вытаскивать себя из машинки и бежать я тоже не намерен.

— Не сомневаюсь. И когда вы приедете?

— Думаю, минут через двадцать будем.

— Так, отлично. — Голос у менеджера оставался ровным, хотя он очень обрадовался тому, что хотя бы двое из пятерых нашлись. — Где остальные?

— А их еще нет? — удивился Кей.

— Если были, я бы не спрашивал. Так где они?

— Отпочковались от нас, растения, — услышал Андрей приятный спокойный голос Фила и хмыкнул.

— Куда?

— Прости, совсем без понятия, но они обещали приехать сами, — ответил Филипп, а после трубкой вновь завладел его друг и коллега по музыкальной деятельности.

— Не знаю, куда. Я не их нянечка, чтобы постоянно контролировать. Это ты у нас занимаешь эту почетную должность, — Кей никогда не страдал переизбытком манер. Скорее, их недостатком. Хотя кто-то видел даже в этом его особую привлекательность.

— Договоришься, милый мой, — только покачал головой Андрей. Теперь, когда он точно знал, что хотя бы двое музыкантов будут на злосчастной передаче, то почти успокоился — а все не так погано, как казалось. — Кстати, что у тебя с телефоном?

— Сеть плохо ловит, — недовольно бросил фронтмэн "На краю". — А у Фила села батарея.

— Не надо было телефоном кидать, — тут же наставительно сказал гитарист на заднем плане.

— Оригинально живете, парни. — Еще больше захотелось придушить паршивцев Андрею, но он, как и всегда, сдерживался. — В общем, жду вас в студии. И не только я.

— Ты же знаешь, нам не нужны все эти мороки с телевизионщиками. Реклама и пиар меня раздражают. — Кею очень не хотелось никуда ехать. Ему хотелось попасть в родной город. Поэтому настроение у него было не самым лучшим.

— Тебя много чего раздражает, — усмехнулся Коварин, видя, что по второй линии до него пытаются дозвониться. — Так, прощаемся, мне господин с цветными волосами звонит, — оригинально назвал он барабанщика "На краю". — Подъедете к служебному входу, вас там ждут, — отдал Коварин последние указания. — Все никак не могут дождаться. До встречи.

— Понял.

— И постарайся взлететь. — Менеджер переключился на вторую линию. — Келла? Ты где? Когда ты будешь в студии? Почему недоступен? — вновь начал допрос с пристрастием он. Голос Андрея стал более громким и властным. С этим парнем следовало разговаривать несколько иначе, чем с Кеем. Индивидуальный подход — вот что было девизом Коварина.

— У меня огромные проблемы! — прокричал в трубку барабанщик.

— Что еще за проблемы? — нахмурился менеджер, потирая лоб, на котором явственно были видны горизонтальные складки. Они, действительно, решили вытянуть из него все, до единого, нервы! Если у кого-то из группы были проблемы, то они машинально становились и проблемами Андрея.

— Личные, мать твою, личные! Я не приеду, — всегда был чересчур эмоциональным Келла. Последнее, что услышал изумленный Андрей, был плач маленького ребенка и вопль барабанщика:

— Да сделай ты что-нибудь с ним!

— Сам сделай, если такой умный, — огрызнулся женский надменный голосок.

— Эй! Келла! Келла! — вновь длинные гудки стали ответом разозленному менеджеру. — Вот паразит.

Связь прервалась, и как Андрей не старался, так и не смог дозвонится до барабанщика. Впрочем, Арин и Рэн, а также команда техников признаков жизни тоже не подавала.

Живое выступление "На краю" в прямом эфире, которое обещалось стать "гвоздем программы", превратилось в призрака и помахало ручкой, а после торжественно, под похоронный марш, уплыло вон куда-то в район эфирного небытия.

Андрей стукнул кулаком по стене, впрочем, тут же взял себя в руки и быстрым шагом направился к продюсеру — не исполнительному, отвечающему за выпуск программы, а к генеральному, который, кстати говоря, лично пригласил "На краю", дабы "обрадовать" его, что группа приедет в неполном составе. Тот вошел в положение и сразу же поставил в известность режиссера, и его команде пришлось тут же переделывать кое-какую часть сценария, чтобы не лопухнуться с хронометражем.

Генеральный продюсер российского отделения музыкального канала MBS (1), мужчина, как и Андрей, настроенный по-деловому, знающий цену времени и деньгам, но тонко чувствовавший, с кем и как нужно разговаривать, отнесся к проблеме с пониманием, хотя было видно, что он крайне недоволен. На это у него, естественно, были свои причины. Ставшая за последние годы знаменитой отечественная команда "На Края" буквально на днях вернулась из Нью-Йорка, где участвовала в грандиозном по финансированию и трансляции рок-фестивале с мировым именем наряду с мировыми монстрами рок-сцены. И после возращения она словно взяла тайм-аут — музыканты растворились в воздухе сразу после того, как самолет из Штатов приземлился в столице. Может быть, им надоело пристальное внимание прессы, и они элементарно устали, а, быть может, в коллективе были свои какие-то таинственные проблемы (об этом стали ходить слухи по форумам еще во время пребывания группы в США), и потому музыканты избегали журналисткой братии. Никто ничего не знал и мог только предполагать, что случилось с НК.

Так или иначе, российская пресса и телевидение до "На краю" еще не добралась, и MBS был первым телеканалом, который с трудом договорился об участии музыкантов в своем эфире. Генеральный продюсер лично посодействовал этому, и менеджер дал согласие.

Появление "На краю" в студии должно было стать воистину настоящей новостной бомбой.

Выгода была двусторонней. Андрей, как опытный менеджер, как и все те, кто был связан с творчеством группы, понимал бонусы от яркого и первого после двух лет заграничной жизни появления его ребяток на телевидении родной страны. А потому, выждав немного для нагнетания атмосферы, выбрал самую рейтинговую программу на сегодняшний день. Ту самую, на которую идиоты дружно не явились.

— Что же, хотя бы бы кто-то приедет на съемки, — медленно, тщательно подбирая слова, проговорил генеральный продюсер, сомкнув на выпирающем животике крупные пальцы в замок и с отвращением поглядывая на остывший кофе. — По крайне мере, будет Кей, а это уже... м-м-м... весомо.

Андрей только учтиво кивнул, не забыв тонко, как-то даже профессионально улыбнуться. На передачу он возлагал свои, особенные, планы, а они грозили рухнуть в мрачную выгребную яму.

Он терпеть не мог, когда его планы рушились.

Спускаясь из кабинета генерального продюсера обратно в студию, озлобленный Андрей даже подумал о том, что услуги телохранителей до сих пор актуальны? Только с небольшим уточнением — чтобы они охраняли парней не от фанатов, а от самих себя и глупых поступков.

* * *

В студии авторской программы "Время быть впереди" было очень шумно и оживленно, хотя до прямого эфира оставалось совсем немного времени. Гости передачи приехали лишь двадцать минут назад, и теперь съемочная группа носилась вокруг них — Кею и Филу закрепляли микрофоны, проговаривали сценарий, гримировали, в спешке о чем-то расспрашивали и что-то уточняли. Эта нескончаемая суматоха почти мгновенно передалась и в просторную режиссерскую аппаратную, находящуюся в соседнем помещении, и пузырьками шампанского проникла в кровеносную систему тех, кто в ней находился.

"Царь и Бог" аппаратной, то есть, конечно, режиссер, не по погоде облаченный в бело-синий, со снежинками и оленями, свитер, сидел перед видеомикшерным пультом с десятками "линеек" — рядами кнопок, и внимательно всматривался в многочисленные мониторы, расположенные прямо перед его глазами. Рядом с ним сидели еще несколько человек — шеф-редактор, ассистенты режиссера, редактор по титрам, оператор телесуфлера, инженер. Они, переговариваясь и шутя, тоже смотрели на мониторы, в которых с разных ракурсов была видна студия. Чуть позади режиссера и его команды, за прозрачной перегородкой, располагался слегка вальяжный веселый звукореж, перед которым тоже находился свой пульт со множеством микшеров, лампочек, рычажков и кнопок, каждая из которых была подписана.

В этом месте вообще было множество непонятной техники, куча компьютеров и разномастных экранов, сотни кнопочек и километры проводов, и потому непосвящённому оно напоминало центр управления космическими полетами. А сам режиссер вполне мог сойти за какого-нибудь важного сотрудника спецслужбы, следящего за функционированием автоматической межпланетной станции.

Правда, он привык работать не с планетами, а со звездами. И сегодня в многочисленных мониторах аппаратной он видел сразу две звезды — в окружении гримеров, редакторов, операторов, администраторов и осветителей.

— Пять минут до эфира, — привычно объявил режиссер в микрофон, все так же не отрывая взгляда от экранов. Он только что вернулся из студии, где раздавал нерадивым подчиненным новую порцию указаний и сам лично поправлял свет — новый осветитель был дурак-дураком — ну, по мнению режиссера. Если честно, он вообще всех считал форменными дураками, а так как был человеком добрым и сердце у него было большое, то старался хоть как-то облегчить жизнь несчастным, которых матушка-природа обделила умом. Поэтому и совал нос во все дела, частенько раздражая подчиненных и коллег.

Один из ассистентов — молодой парень с татуировками, лысой, как коленка, головой, и проколотым ухом, потер руки в предвкушении. Сегодняшних гостей он, как и многие другие члены команды, ждал с нетерпением и очень уж хотел, чтобы эфир побыстрее начался. К тому же никаких накладок не было: аппаратура была отрегулирована, а звук и картинка настроены заранее. Все ждало своего часа. Вернее, минуты или даже секунды — именно они являлись главной временной единицей измерения в российском отделении музыкальной телекомпании MBS, на которой "Время быть впереди" выходило в прямой эфир каждую неделю. Впрочем, это были единицы измерения и всего телевидения в целом.

В нескольких мониторах, на которых передавались планы камер, направленных на ведущего, появился, собственно, сам ведущий программы — Остап Зайцев, которого тут же начали усиленно припудривать, мешая ему читать сценарий, вернее, поправки к нему.

— Расселся, умник, сейчас опять звенеть начнет на всю студию, — не пылал к нервному экзальтированному Остапу пламенными чувствами режиссер, и пока тот не слышал, позволил себе пару нелестных эпитетов на его счет, как всегда, повеселив всю свою команду.

Знаменитый музыкальный журналист и модный критик Остап Зайцев, отдавший своему делу почти двадцать лет из сорока с хвостиком прожитых, сидел в красном кресле с высокой спинкой, чинно положив одну тощую длинную руку на подлокотник, а вторую вытянув вперед — в ней был зажат сценарий, в который ведущий все время косил одним глазом.

Слева от ведущего стояла гример — совсем юная с виду девочка старательно поправляла грим, порхая вокруг с огромной пудреницей в руках. Справа прыгал молодой человек, один из ассистентов. Он, от усердия высунув кончик языка, прикреплял к Остапу "ухо". Не третье дополнительное — тому с лишком хватало и двух, а специальный микрофон, чтоб ведущий мог слышать режиссера.

— Может, уже хватит? — прогнусавил господин Зайцев, который никак не мог сосредоточиться на сценарии.

— Сейчас-сейчас, Остап Васильич, — прощебетала гример, орудуя пудреницей так, словно вела войну с микробами на лице ведущего. — Еще чуть-чуть.

— Чуть-чуть?

— Ага, чуть-чуть! — гример была совсем еще неопытная, но очень старательная.

— И сколько это ваше чуть-чуть будет длиться?

— Минутку!

— Через минутку у меня прямой эфир начнется, дорогуша, — важно отвечал ведущий. На вид он был худ, высок и нескладен, одевался деланно небрежно и даже иногда специально безвкусно, на манер самого Маяковского постоянно нося галстук-бабочку вызывающего пурпурного цвета, а иногда даже и трость. Однако, не смотря на маленькие причуды, журналистом был отменным, да и роль телеведущего ему импонировала.

— Все-все, я почти закончила.

Как только девчонка отскочила от него, как все тот же помощник режиссера, уже справившейся с "ухом", подлетел к Остапу с "петлей" — петличным микрофоном, крепящимся на лацкан модного полосатого пиджака.

— Три минуты до эфира. Пошевеливаемся, народ!

— Быстрее, я тут занят как бы, между прочим! Программу веду! — рявкнул ему ведущий, правда, не без обычной своей холерической нервозности, которой был хорошо известен.

Сегодня Остап находился в тщательно скрываемом восторге. Он уже давно хотел взять интервью у мальчишек из "На краю", ибо считал их очень перспективными ребятками. Еще бы — это одна из немногих команд, которая сумела заявить о себе на весь мир, а для российского шоу-бизнеса это почти беспрецедентное событие. Правда, сегодня на его программу группа приехала в неполном составе, что не могло не огорчать, но то, что в стенах студии появился Кей — дико радовало. Журналистская натура Остапа страстно желала задать тому тысячу и один вопрос. Да и позабавиться с ребятками тоже было бы неплохо — зазнались, небось, после знаменитого фестиваля.

Когда-то господин Зайцев сам, еще в бурной советской молодости, играл рок, да только вот толкового музыканта из него не получилось, зато вышел отличный журналист, вращающийся во всех кругах шоу-бизнеса. Известность и авторитет давали ему возможность приглашать на передачу как знаменитостей, так и малоизвестных личностей, которые нередко после выпуска набирали популярность. Зайцев брал интервью и у кучи западных артистов и музыкантов, например, в этом году встречался со "Scorpions", "Red Lords" и гениальной оперной дивой Джиной Грациани.

"Время быть впереди" славилась своею прямотой — порою излишней, откровенными вопросами, которые вели к неожиданным сенсациям, и неуемным ведущим, иногда "мочащим корки". Гостей здесь любили и умели ставить в тупик, ошеломляя показами провокационных видео и фотоматериалов, не скупясь на другие "веселые гадости", которые Остап придумывал лично.

А основная фишка программы заключалась в том, что трансляция шла в прямом эфире не только по телевидению, но и по Интернету, что существенно увеличивало аудиторию. К тому же зрители "по старинке" могли звонить на передачу, общаться со своими кумирами и задавать волнующие их вопросы. Причем делать это они могли как при помощи обычного телефона (что происходило редко), так и при помощи популярных бесплатных видеозвонков. В таких случаях звонящий во всей красе отображался на огромном плазменном экране, расположенном в студии, чуть позади кресел ведущего и гостей и несколько минут общался с ними. Конечно, не обходилось и без забавных курьезов, когда, например, одна помешавшаяся фанатка решил станцевать для кумира в прямом эфире самый настоящий стриптиз, или когда во время видеозвонка в комнату задающего вопрос зрителя зашла его старенькая бабушка, которая активно начала интересоваться, что ее внучок делает около "кумпутера-бусумрана" с наушниками-"рогами" на голове.

Зато зрителям все это нравилось. "Время быть впереди" имела хорошие рейтинги. А рейтинг сегодняшнего выпуска обещал быть просто отличным! И чтобы поднять его еще выше, журналист сам себе дал клятвенное обещание вытянуть из рокеров что-нибудь сенсационное. У него уже были сделаны для этого великолепные заготовки, которые в сценарии не значились, и даже вездесущий менеджер "На краю" ничего о них не знал. Иначе никогда бы не дал согласия на участие своих ребяток во "Времени".

— Чувствую, сегодня будет отменный эфир, — пожевывая спичку на манер американского ковбоя, пробормотал инженер, тоже сидевший перед мониторами в аппаратной и наблюдавший за Остапом, опять на кого-то орущим.

— С чего взял? — недовольно спросил режиссер, уже успевший сгонять к звукрежу, чтобы дать ему парочку-другую команд и обговорить какие-то детали с шеф-редактором, вернее, редакторшей, и ее командой, которым в спешке пришлось менять кусок сценария передачи из-за отмены выступления "На краю" в прямом эфире.

— С того. Чуйства у меня такие.

— А засунь себе свои чуйства... — Мужчина в бело-синем свитере коснулся указательным пальцем микрофона, поправил его и проговорил, глядя на электронные часы, висевшие над мониторами. — Три минуты до эфира. А может ты и прав, Васильич, — обратился режиссер к инженеру, продолжающему задумчиво жевать спичку. Может, и отменный эфир будет.

Теперь его взгляд был направлен на другую камеру, в которой отображался один из гостей программы.

Молодой человек с платиново-снежными волосами, отдельные пряди которых почти касались его плеч, неподвижно сидел, закинув ногу на ногу, неподалеку от Остапа. Вокруг парня тоже порхали гримерши, восторженно на него глядя — и было понятно, почему. Кроме ярких волос, у него была очень неплохие фигура, рост и красивое запоминающееся лицо — не смазливое, искусственное, попорченное якобы незаметной пластикой, а действительно красивое, естественное, с правильными пропорциями. Правда, лицо гостя сегодняшнего прямого эфира было холодным. И гримеры между собой в шутку сравнили его с мальчиком, который был коварно похищен Снежной Королевой. К тому же имена музыканта и сказочного мальчика были похожими. Пленника повелительницы Севера звали Каем, беловолосого — Кеем. Он был лидером той самой безалаберной рок-группы "На краю", которую в полном составе потерял собственный менеджер. Тонкий лед равнодушного спокойствия, охраняющий его истинные чувства от посягательств чужих, будто бы застыл в черных выразительных глазах, гармонично контрастировавших с волосами. Стилисты частенько подбирали Кею интересные, а порой и устрашающие линзы.

— Сделаем отличную программу, положитесь на меня, — крикнул ему ведущий радостно. Они договорились, что вместо обещанного лайф-выступления беловолосый споет под аккомпанемент гитары Фила в первой половине передачи, и сценарий был полностью согласован только сейчас, за пару минут до начала.

Вихрь предэфирного беспокойства и волнения усиливался и трепал всем и нервы, и волосы — конечно, фигурально выражаясь. Зато все сотрудники программы молчаливо сошлись во мнении, что музыканты — парни нормальные, не зазнавшиеся и командующие всем, чем можно и нельзя, стоило Филу улыбнуться одному из редакторов, пару раз пошутить, а Кею перекинуться с парой слов с ведущим о концепции программы и с исполнительным продюсером. Вели ребята себя вполне адекватно. "Не зазнались мальчишки", — как одобрительно сказал режиссер.

— Две минуты до эфира.

Остап, услышавший это, резво, как кролик, подбежал к музыкантам и принялся им вновь втолковывать что-то о самом начале программы. Особое внимание он уделял Кею, как лидеру группы.

Зайцев тоже отлично чувствовал, что вокруг этого его гостя царил едва уловимый ореол редкой королевской холодности и отстраненности, и оттенок этого ореола был бриллиантовый — не вычурный, но яркий, привлекающий внимание игрой света и чистотой. Отличное образное воображение Остапа тут же сравнило Кея с одним знаменитым камнем, который он недавно видел в Смитсоновском институте Вашингтона, когда был там на экскурсии в Национальном музее естественной истории.

Алмаз Хоупа — вот на что, по мнению непроизвольных ассоциаций ведущего, внутренне походил лидер "На краю". Стоимость этого одного из самых известнейших алмазов в истории мира достигала двухсот пятидесяти миллионов долларов, чистота считалась безупречно-манящей, а сапфирово-синий цвет — редчайшим. Этот алмаз поистине считался и считается королевским. Ведь только один на сто тысяч камней имеет цвет, а розовые и голубые оттенки — наиболее редкие.

Именно поэтому алмаз Хоупа является, наверное, самым известным экспонатом музея и хранится под бомбоупорным стеклом с самой современной системой безопасности. Правда, кроме идеальной красоты, алмаз славится и мрачными легендами, окутавшими его непроглядно темным покрывалом.

От всезнающего и отлично рассказывающего экскурсовода Остап кроваво-красочную историю алмаза Хоупа, от которой у впечатлительного ведущего даже мурашки по спине побежали — все-таки не всегда хорошо быть такой тонко чувствующей натурой, как он.

Прекрасный камень, тогда еще раза в два больше нынешнего, был найден в Индии — он украшал статую богини Ситы до тех пор, пока один шибко умный парень не украл его и не привез во Францию, где подарил одному из многочисленных Людовиков в обмен на знатный титул. Говорят, вместе с камнем, прозванным Голубой алмаз короны, этот человек привез в страну и чуму. Самого вора растерзала стая бездомных собак, Людовик отправился в мир иной, как и его фаворитка, которой он передарил камень, да и все последующие алмаза владельцы умирали при весьма загадочных обстоятельствах. В том числе королева Мария-Антуанета, принцесса Ламбаль (она лишь совсем немного поносила камень, а после была растерзана разъяренной толпой), маркиза де Помпадур. Стоило только коснуться алмаза как, человек, казалось, был обречен. И не только он — его родные и близкие тоже. Проклятию камня было неважно, кого коснуться своими невидимыми лучами: королевских особ или простых людей, богатых или бедных, умных или глупых.

После того, как во Франции случилась революция, Голубой алмаз короны переходил из рук в руки, уничтожая своих владельцев один за другим, аки кровожадный маньяк. Огранку камня поменяли, и сам он уменьшился в размерах, но его таинственная сила оставалась прежней. В начале ХХ века он появился в Лондоне, попав в руки банкира Генри Хоупа, по имени которого получил свое второе имя — алмаз Хоупа, а позже, оставляя свой коронный кровавый след во многих странах, в том числе и в России, перекочевал в США, где с 1958 года и хранится в музее.

Как и алмаз Хоупа, Кей был — чего уж тут таить? — прекрасен и внутренне потаенно опасен. Чушь, конечно, дикая, но у Остапа сложилось именно такое мнение.

К тому же на шее певца была простая серебряная цепочка с небольшим драгоценным камнем голубого цвета, которая случайно попала поверх черной футболки, и парень тут же засунул кулон под одежду — наблюдательный, хоть и кажущийся чересчур шебутным хитрый Остап тут же заметил это и подумал: "Ну, алмаз от рока, озари мою студию игрой своих лучей, хе-хе, а уж освещение я тебе предоставлю. Помогу заиграть всеми гранями. У меня есть отличный материальчик для тебя! Выступит в роли солнышка для тебя, Кей".

— До эфира минута! — провозгласил режиссер почти торжественно.

Об этом знали все, кто находился в студии, но никто и не подумал убегать из-под прицела оптики.

— А его любят камеры, — даже как-то азартно произнес режиссер, сосредоточенно глядя на секундомер.

— Да он красавчик, чего его не любить камерам? Камера — она тоже баба, — услышал его слова весельчак-звукорежиссер, сидящий за своим пультом чуть в отдалении, позади. — А бабы за этим мальцом только так бегают. У меня вон старшая дочка от него без ума. Надо бы для нее автограф взять, что ли, — подумал вслух звукреж.

— Если бы он был хромым косомордым уродом, поверь, камера все равно его бы любила, — уверенно отозвался режиссер. — Харизма, черт ее возьми за ногу дважды! Не мудрено, что у него столько поклонников.

Он, умудренный богатым жизненным опытом, заметил, что у действительно талантливых — ну хотя бы одаренных людей, есть в ауре нечто такое, что заставляет других тянуться к ним. И не важно, плохой ли это человек, или хороший, веселый или грустный. Он просто не такой как все. В самом лучшем смысле этого слова. И эта непохожесть заставляет других следовать за такими, как этот Кей. Говорят, он потрясающе поет и умеет расшевелить целый зал народа, хотя в жизни может быть и неприятным типом.

Второй музыкант, сидевший рядом с Кеем и с улыбкой что-то ему говоривший, кстати, тоже заинтересовал наметанный глаз режиссера. Невысокий, даже хрупкий паренек со специально спутанными густыми светло-русыми волосами, в которых затерялись каштановые, темные и — о, великая мать эпатажности! — темно-зеленые пряди, тоже пришелся камерам по вкусу. В них он казался куда больше и внушительнее, чем в реальной жизни. Черная гитара в его руках с неожиданно большими ладонями и длинными пальцами, придавала Филу некоторое очарование, присуще, наверное, только музыкантам, которое те же камеры тут же превращали в мрачное обаяние, столь любимое женским полом. Это обаяние невесомым палантином мягко, но настойчиво ложилось на плечи тех, кто общался с ним, чтобы сильнее и сильнее запахнуться на горле.

Этому же эффекту трансформации содействовали и грим джокера, нанесенный только на одну сторону тонкого лица, которое тут же стало мужественнее, и бридж-пирсинг — прокол переносицы, и даже манера держать прямо, но не горделиво осанку.

А время все ближе и ближе приближалось к началу программы. На двери, ведущей в студию загорелась красным надпись: "Тихо, прямой эфир!".

— Погнали, ребята. Десять секунд до эфира, — громко произнес в микрофон режиссер. И после его следующей короткой, но четко произнесенной фразы в во всем аппаратно-студийном блоке, наконец, наступила тишина. В мониторах оставались теперь только ведущий, натянувший фирменную улыбочку, и его гости.

— Пять секунд! Внимание, приготовились. Мотор!!! Пошла шапка!

На многочисленных мониторах аппаратной тотчас появилась бело-сине-голубая заставка начала передачи "Время быть впереди", сопровождающейся быстрой звучной музыкой.

Прямой эфир дал старт, и многие присутствующие почувствовали себя спринтерами, совавшимися со стартовых колодок вперед.

— Отлично, первая камера пошла! — скомандовал режиссер.

После короткой, но яркой заставки многочисленные зрители увидели на своих экранах довольного собой и жизнью ухмыляющегося ведущего в пурпурной бабочке.

— Добрый вечер, с вами снова я — Остап Зайцев и программа "Время быть впереди", — уверенно, как, впрочем, и всегда, начал костлявый мужчина. Голос у него был слегка резковатый, как будто бы въедливый, занудный, и из-за этого многие его гости немного терялись. — Сегодня наш выпуск будет посвящен действительно талантливой группе, вернувшейся совсем недавно из славных заграниц, прямо со знаменитого американского фестиваля. да-да, того самого! Что? Вы еще не знаете, кто это? Тогда мы вам расскажем. Смотрите.

Режиссер почти в это же мгновение велел поставить ролик, в котором кратко и не без некоторого модного ныне пафоса, рассказывалось об истории возникновения и становления группы "На краю", а также о каждом из ее участников. Все это сопровождалось яркими фото, кадрами с выступлений и редких, предоставленными заранее Андреем, хоум-видео, которые по большей части снимал Филипп или двоюродный брат Кея Лис, а также словами известных деятелей искусства и простых фанатов.

— Я хочу отсюда смотаться, — тоном не самого счастливого человека, проговорил Кей Филиппу, глядя на монитор, по которому транслировалась запись, чуть сдвинув темные брови. В этом суматошном царстве софитов, камер и кранов он чувствовал себя не самым лучшим образом.

— Да ладно тебе, — хлопнул его тот по плечу, и солист поморщился.

— Осторожнее.

— О, прости. Болит еще?

— Нет, чешется, — хмыкнул фронтмэн "На краю", терпя боль.

— До эфира пять секунд, готовимся, — раздалось в ушах обоих музыкантов. — Три, две, погнали!

Загорелась красная лампочка, говорящая о том, что в студии идет запись, и тишина вновь ворвалась в помещение.

— Итак, в студии "Времени быть впереди", можно сказать, уникальные гости, — с довольным видом начал Остап, как будто бы собрался сообщить присутствующим, что баллотируется в президенты. — Тут, конечно, можно поаплодировать, но, увы, в нашей студии нет тех несчастных, которые обязаны это делать на ток-шоу по сигналу, как собачки Павлова при возгорании лапочки. Итак...— он сделал торжествующую паузу

— Да не тяни ты уже, — не выдержал режиссер. Он терпеть не мог витиеватую манеру ведущего изъясняться.

— ...приветствуем, "На краю". Правда, группу представляют всего лишь два ее участника из пяти, но, думаю, это не сделает наше общение менее интересным.

Режиссер, по привычке с профессиональным напряжением наблюдающий за мониторами, переключился на камеру, на которой отображались в полный рост сидящие фронтмэн и гитарист "На краю". После каждого из известных музыкантов показали крупным планом.

— Кей, Фил, рад встрече, — кивнул музыкантам Остап, предвкушая, какое смачное интервью он сейчас сделает.

— Взаимно, — ответил Кей.

— Куда, кстати, ваши друзья подевались?

— Какие еще друзья? — тонко улыбнулся тот.

— Ну, как какие, — развел руками Остап, — из группы вашей, "На краю".

— В первую очередь, они наши коллеги. — Кей машинально откинул со лба. — Те, кто делает с нами одну и ту же работу. Кто сопричастен к ней.

— То есть, вы занимаетесь не творческой деятельностью, а работой? — с места в карьер спросил Остап, покачиваясь в своем кресле.

— А вы? — вопросом на вопрос спросил лидер "На краю", улыбаясь и глядя на Зайцева.

— А что я? — прищурился тот. Ему все больше и больше нравился беловолосый. Какая у него будет реакция на вопрос о модельке, с которой его застали? А на непростые вопросы о дружках? А о нем самом? Как все-таки хорошо, что у него, великолепного Остапа, оказался такой замечательный источник информации о Кее, рок-мальчике. Этому информатору надо просто памятник поставить, ей-Богу! Про модель Остап, конечно, сам раскопал, а вот все остальное поведал ему этот славный человек.

— Наверняка ваши лучшие интервью и программы были сделаны вами в приливе вдохновения? — спросил музыкант, подпирая щеку кулаком и непрерывно, как какая-то мудрая восточная змея, глядя на Остапа. Тот только головой покачал, подумав вдруг, что плохо быть врагом этого парня. Вроде еще юнец, но взгляд у него еще тот... Или во всем виноваты черные линзы?

— Но, наверное, при этом вы много трудились?

— А как же, — отозвался Остап даже с некоторой гордостью. Все его жены (а их у него было целых четыре по причине пакостного характера) в голос заявляли, что их супруг — не только редкостный гад, но еще и профессиональный трудоголик.

— Там где есть вдохновение, там всегда есть место творчеству. Вдохновение — его предвестник. Труд — двигатель творчества. А настойчивость — показатель прогресса. Исходя из ваших ответов, можно сделать вывод, что журналистика — это творчество. Но одновременно это и ваша работа.

— И? — вздохнул ведущий, поняв, к чему клонит Кей.

— Проведите аналогию с нами. В нашей деятельности работа совмещается с творчеством, — сказал Кей, а Филипп кивком поддержал его.

— Переходи к вопросам, у нас время не из резины, — раздался сердитый голос режиссера в "ухе" Остапа, и тот спешно начал задавать вопросы. Вообще-то он хотел подискутировать с лидером "НК" насчет того, действительно ли концерт — это вдохновение, а не обязанность, но не стал этого делать.

— Какое у тебя профессиональное отношение к творчеству! У меня, впрочем, как ты верно подметил, — тоже. Поэтому перейдем к вопросам.

— Вы и так нам их уже задаете, — широко улыбнулся Филипп.

— Итак, начнем с самого главного и самого громкого. "Вудсток". Культовый фестиваль. Ваши впечатления после выступления там? — с самого простого начал Остап. Это была его обычная стратегия — усыпить мнительность гостей, дабы потом добить их.

— Их безумно много, — отозвался задумчиво-мечтательно Филипп. В его светло-карих глазах вспыхнули факелы эмоций. Он отлично провел время на "Вудстоке" и выложился на все сто. Нет, даже на все сто пятьдесят. На сцене, после выступления, на котором "На краю" сделали все возможное и невозможное, чтобы отыграть безупречно, он просто почти без сил упал на землю, а после засмеялся, и смеялся долго, как-то по-новому, взросло, с облегчением. Наверное, только его вдруг притихший брат-близнец знал, капли пота с мокрого лба попадали Филипу на глаза или это были слезы. Он увел Фила куда-то в сторону и притащил обратно только через полчаса, как и всегда, ругаясь на него. Кей вспомнил это и едва заметно улыбнулся.

— Но только сейчас мы приходим в себя и осознаем то, что с нами было. И это было круче, чем героин, — произнес гитарист.

— Это был наш шанс, — тут же вставил Кей. — И, думаю, мы его не упустили.

— Шанс к чему? — хищно осведомился ведущий.

— К тому, чтобы запомниться сердцам людей.

— Какой ты парень интересный, Кей! Хочешь заполучить сердца людей?

— Поработить их музыкой, — усмехнулся лидер "На краю".

— А из тебя вышел бы суровый рабовладелец! А Америка-то понравилась? Не хотите остаться там на ПМЖ?

— Боюсь, что нет.

— Нет, — рассмеялся Филипп. Когда-то давно, еще во времена учебы в университете, он проходил стажировку в США. Рэн, учащийся в другом учебном заведении, туда не попал, да и не хотел даже, а потом часто жалел об этом. Он должен был оказаться тогда рядом с братом, но Арин, как-то услышавший это на какой-то вечеринке, когда после приема алкоголя мозг Рэна перешел в фазу философствования, разумно сказал: "Если что-то было предначертано, то оно настигает в любой точке земного шара".

— Врете, небось? — прищурился Остап.

— Если только немного, — было ему ленивым ответом от Кея.

— Первая камера, покрупнее план давай, — послышался раздраженный голос режиссера. — Остап, щас второй ролик пойдет с задержкой, потяни время.

Тот, несмотря на глубокую личную неприязнь, выполнил указание и начал атаковать представителей "НК" новыми вопросами. А после показал ролик, где вновь рассказывалось про знаменитый музыкальный фестиваль, и стал задавать вопросы "погорячее".

— А что у вас с личной жизнью? — продолжал Зайцев, удобно устроившись в своем кресле. Свет софитов и мигание разного рода лапочек ему совершенно не мешали. В студии он чувствовал себя, как дома.

— На нее нет времени, — развел руками в сторону Филипп. — Я скоро буду думать, что музыка — моя невеста, а гитара — дочь.

— Ого, вот это преданность делу! А у тебя, Кей, какая ситуация?

Блондин прохладно посмотрел на Андрея. Тот стоял около камеры и, заметив пристальный взгляд подопечного, едва заметно помотал головой. Впрочем, видимо, фронтмэн "На краю" и сам знал, что ему нужно отвечать.

— Примерно такая же. Вот только я не готов назвать микрофон сыном.

— А не жалеете, что нет девушки или жены?

— Нет, — отстраненно отозвался музыкант. — Всему свое время. И прыгать через него, думаю, не нужно.

— А, говорят, ваш барабанщик женился? — в лоб неожиданно задал вопрос Остап. Андрей зло посмотрел на Зайцева.

"Та-а-ак, этого в сценарии не было. Отлично, ты что, решил поиграть с моими ребятами? Вот чертов Келла, все испортит", — выругался про себя импозантный менеджер "На краю", но, чуть поразмыслив, выскользнул за дверь, как только чуть позднее прямой эфир прервал еще один небольшой сюжет с фестиваля.

— Про Келлу много чего говорят, и чаще всего, это неправда, — ухмыльнулся в это время Кей.

— То есть он свободен, как палка в полете? — уточнил Остап.

— Примерно так. Как палка.

— А как тогда вы можете объяснить это? — лукаво улыбнулся ведущий, и на экране появились фотографии, сделанные, скорее всего, на камеру мобильного телефона. На них не слишком отчетливо, но все же достаточно ясно был запечатлен собственной персоной синеволосый господин Ефим Александрович, облаченный в черные джинсы, заправленные в высокие военные ботинки со шнуровкой и на толстой подошве, и в белоснежную водолазку, рукава которой чуть ниже локтя были украшены металлической темной вставкой с небольшими, но угрожающими шипами. Келла небрежно держал за руку темноволосую девушку в свадебном пышном платье с корсетом и в подвенечной фате, а лицо его было сосредоточенным, как будто бы он собирался увезти свою избранницу на Марс от ее злых родственников, не желающих отдавать девушку ему, этакому дракону, на растерзание.

Следующее изображение демонстрировало то, как жених и невеста стояли друг напротив друга, уже просто держась за вытянутые руки. Лица девушки практически не было видно — только лишь ее затылок, зато лицо Келлы, явно что-то говорившего своей невесте, легко можно было узнать.

На третьем фото эти двое самозабвенно целовались на фоне светло-голубого прохладного неба и тонких ветвистых деревьев, чьи листья потихоньку становились багряными и нежно-желтыми. Брюнетка запустила пальцы в синие волосы Келлы, другую руку положив ему на плечо. А сам музыкант осторожно прижимал ее к себе за тонкую талию и, видимо, не собирался отпускать свою будущую супругу.

На четвертом и пятом снимках, сделанных уже издали, все на том же небесном фоне, где вовсю торжествовала нежная синева без единой тучки и без отблесков солнца, счастливая парочка была запечатлена во весь рост. Рядом с ними находились еще одни парень и девушка: видимо, свидетель и свидетельница их счастливого бракосочетания.

— Ну, как? — упиваясь собой, спросил ведущий. Фото ему безмерно нравились.

— Никак, — ослепительно улыбнулся Кей.

— То есть?

— Найдете Келлу, покажете ему это и лично у него спросите, как это можно объяснить. Я не могу комментировать эти странные фотографии, поскольку не знаю, что на них происходит.

— Э-э-э, — совсем немного смутился Остап, — Фил, а ты что скажешь?

— Да тоже самое, — отозвался парень мягко. Он улыбнулся, и от того, что часть его лица была раскрашена в черно-белый грим, это показалось Зайцеву несколько зловеще. — Бредовые снимки, если честно. Я не помню, чтобы Келла женился.

— Или выходил замуж, — вставил его коллега.

— И я даже не уверен, что на фото изображен наш барабанщик. — Продолжал Филипп. — Это может быть фэйк.

— Фэйкфэйку рознь! А на этом фото кто изображен? — спросил Остап, еще больше внутренне ликуя — его прямо-таки распирало от того, какие компроматы он нашел!

На огромном экране вновь появилось соображение, куда Кей, Фил, а также Андрей уставились не без удивления.

На новом снимке, сделанным на этот раз профессиональной камерой, Келла вновь был изображен с невестой. Только, по всей видимости, с другой — одета она была абсолютно не так, как предыдущая, к тому же волосы ее, уложенные в высокую сложную прическу, были очень светлыми. Девушка в элегантном облегающем наряде с изумительной вышивкой, украшающей лиф и линию бедер, с ниспадающей мягкими объёмными волнами юбкой и потрясающим шлейфом, только что вышла из огромного черного величественного лимузина "Hummer", чья лакированная блестящая дверь все еще была распахнута.

Улыбающийся краешками губ Келла, похожий теперь не на бесшабашного ударника рок-банды, а на благородного офицера, чинно протянул невесте ладонь, обтянутую белой перчаткой, чтобы, судя по всему, вести ее к бледно-молочному зданию, на котором весьма четко значилась, что это ЗАГС и не что иное. Улица перед ним была прямо-таки затоплена солнечным светом, листьев на деревьях теперь стало намного меньше, а вот небо оставалось таким же светло-голубым, холодным и очень высоким.

Неизвестный фотограф весьма удачно запечатлел тот момент, когда невеста, чье лицо было наполовину скрыто изящной двухслойной фатой, достигающей до середины спины, вложила пальцы в руку своего статного, жениха. Шевелюра на голове молодого человека была не привычной жизнеутверждающе-синей, а — о ужас! — приобрела естественный оттенок, став темно-русой. Прическа Ефима Александровича тоже изменилась, став более укороченной и классической. Подстриженные волосы ему умело зачесали назад, гладко их уложив и открыв лицо с тонкими чертами и высоким лбом, что тут же придало Келле очаровательной презентабельности и даже непонятно откуда взявшейся аристократичности. Многочисленные пирсинги на лице парня исчезали, дерзкое выражение из карих глаз — тоже, небрежная одежда с панк-рок атрибутикой тоже куда-то подевалась, зато на теле Келлы появился отлично сидящий насыщено-грифельный костюм-тройка с удлиненным приталенным пиджаком и белоснежной рубашкой с острым воротом. Шелковый жилет с крупным бело-серым рисунком и галстуком, подобранным ему в тон, смотрелись на Ефиме очень даже мужественно. Наверное, именно поэтому брюнетка, стоявшая чуть позади невесты, прикрывала рот, дабы никто не видел ее улыбку.

Увидев эту впечатляющую картину, Филипп едва сдержался от смеха, а Кей едва заметно поморщился. Андрей тоже свел брови к переносице. И не потому, что смотрелась пара плохо. На самом деле жених и невеста на фото выглядели просто великолепно, и стиль одежды с уклоном в ретро, только подчеркивал их совместимость.

— Ну? Келла и вторая невеста, верно? — продолжал Зайцев. — Судя по тому, что мы видим на снимках, это так.

Лидер "НК" пожал плечами, и ведущий про себя не без толики зависти отметил, что фигура у парня атлетическая. "Наверняка спецом в тренажерку шастает, чтобы девочек привлекать, — подумал про себя он, — хотя даже если страшилой был, голоском бы их своим очаровывал".

— У тебя есть только эти фотографии? — спросил Кей, разглядывая экран, на котором снимки и были представлены вниманию присутствующих, а также уважаемых зрителей.

— Пока что только эти, — нехотя признался Остап, почесывая длинный нос. Жаль, как же жаль, что самого Келлы сейчас тут нет, и он не может комментировать увиденное. Говорят, он парень вспыльчивый, не то, что этот выдержанный Господин Алмаз. Синеволосый барабанщик мог и не сдержать себя, разбушеваться, увидев фоточки с самим собой, ненаглядным, и выдать правду! Вот же все-таки парень отжег — две невесты! Молодец! Остап Зайцев, в своих многочисленных браках не повидавший, по его мнению, ничего хорошего, даже как-то зауважал барабанщика "На краю". С одной женой-то нервно и страдательно, а уж с двумя-то каково приходится!

— Пока что эти, да. Но судя по ним, я все же склонен предположить, что господин Келла дважды женат, — весело выкрикнул на всю студию ведущий.

— Он ни разу не женат, — улыбнулся Филипп, и Остап готов был поклясться, что парень не лжет! А он ведь чуял ложь за версту!

— Тогда я могу предположить: то, что мы видим — фотошоп, отличный фотошоп не более, — одновременно с ним задумчиво продолжил свою мысль платиноволосый. — А на первых снимках низкое качество изображение, поэтому вы не можете утверждать, что на них запечатлен Келла.

— Кто знает, кто знает. "Время быть впереди" старается отвечать за подлинность информации! Но, может быть, Келла не приехал на нашу передачу, потому что, действительно, окольцевал себя и боится показаться перед общественностью? — сделал предположение Остап, и глазки его весело заблестели. — Особенно, если окольцевал... два раза!

— Его сложно чем-либо напугать, — спокойно отозвался Кей.

— Мы сколько раз пытались, — подхватил Филипп, — ничего не выходит. У Келлы атрофировано чувство страха, — и он рассказал забавную историю, подтверждающую его слова насчет страха их барабанщика, произошедшую с ними во время гастролей в самом начале их творческой карьеры.

Программа бодро продолжалась дальше. Теперь настал черед видеозвонков. И первым в эфир попал лысый татуированный пузатый дядька лет тридцати с гаком (а парнем его наречь язык не поворачивался), назвавшийся "панком старой закалки" и поздоровавшийся так громко и хрипло, что звукорежиссер мрачно подумал, что эта "хрипелка", то есть звонок на слэнгеСМИшников, для него стала звуковым пределом. Режиссер, который во время эфира часто выходил из себя, так не подумал, а сказал вслух, маяча за спиной оператора, как тень отца Гамлета.

— Смотрел трансляцию феста, и думал, что вы круты, — сообщил первый дозвонившийся. — Пробились на такую вершину! Мужики, реально, мужики.

Кей и Фил удивленно поблагодарили его, а пузатый дядька так расчувствовался, что его глаза покраснели, а губы искривились

— Парни, я за вас реально болел, как за наших футболистов на последнем "Евро"! — признался он, хлюпнул здоровенным, подозрительно припухшим носом и громко высморкался, после чокнулся пивной кружкой об экран и сообщил:

— За вас! Хой! — крикнул он традиционный клич-приветствие панков постсоветского пространства.

— Хой! — грянуло вдруг за его спиной совершенно неожиданно. Лысый повернул камеру, и оказалось, что в помещении вместе с панком находится еще с полдесятка таких же любителей рока и футбола, как и он. Все они дружно выпили за "На краю", и даже Остапа это как-то слегка поразило. Он захихикал. Пока камеры были направлены не на него, Кей с деланно мрачным лицом глянул на панка, и выразительным жестом закрыл лоб ладонью. Филипп негромко рассмеялся и ткнул одногруппника локтем в бок, мол, веди себя нормально.

— На хрен забугорные "Грэмми" и МТВ! Даешь качественный крутой музон! Хой! Хой! — проорали в это время панки, не забывая, правда, вставлять в свою речь нецензурные и бранные словечки, некоторые их которых были такими диковинными и замысловатыми, что даже искушенный в ругательствах Остап хмыкнул в кулак. Правда, неистовых ребят почти тут же вырубили из эфира, введя в короткий ступор съемочную команду. Разозлившийся режиссер точно таким же выразительным матом обругал тех, кто допустил этого "шалопая ушастого и его козлов не резанных" в прямой эфир, а шеф-редактор спешно выпил валерианки.

После столь эмоционального видеозвонка и еще небольшой порции вопросов, приправленной остротами, шутками и даже смехом гостей, эфир прервался.

— Реклама, — раздалось в наушниках, и напряжение у присутствующих слегка спало. В обоих помещениях — и в студии, и в аппаратной вновь стало очень шумно.

Гитарист "На краю", что-то говоря беловолосому, потянулся, обнажив слегка живот, и женская половина заумилялась. Несмотря на грозный внешний вид и грим джокера, парень казался им милашкой. Кей, бесспорно, им тоже нравился, но его они слегка побаивались, предпочитали любоваться. Прямо как драгоценным камнем, выставленным в витрине дорогого магазина. Вроде бы, вот он, прямо перед тобой, на расстоянии пары десятков сантиметров, и ты отлично можешь его разглядеть, но попробуй, дотронься до него! Даже если разобщаешь стекло, тебя тут же скрутит охрана.

— Кей, Фил, — по-родительски строго позвал парней их красавчик-менеджер, быстрым шагом подходя к разговаривающим между собой музыкантам, — за мной. Кое-что для вас есть.

Молодые люди переглянулись, явно не поняв, в чем дело, но, не задавая вопросов, встали и пошли за Андреем. Остап проводил их маленькими, хитро прищуренными глазками и, прикрикивая на вновь подскочившую к нему девушку-гримера, с удовольствием подумал, что он жуткий молодец.

Рекламный блок кончился, и гости спешно вернулись в студию, чтобы вновь попасть под прицел камер и внимания огромного числа людей, следивших за прямым эфиром. Зайцев успел заметить, что оба парня сосредоточенны, но не придал этому значения. А вот один из осветителей, бегавший покурить, весьма удивился, услышав, возвращаясь в студию, серьезный голос менеджера "На краю" за углом курилки.

— Невероятно. И что теперь делать? — мужчина говорил задумчиво и жестко — так, словно хотел убить кого-то и не знал, каким способом это сделать лучше. То ли вздернуть на дереве, то ли засунуть в пушку вместо ядра.

— Я знаю, что, Андрей, — произнес слегка срывающимся от злости голосом Кей.

— И что? Что ты сделаешь, мальчик мой?

— Остаётся только одно. Я тебе сказал, что.

— Нет, — отрезал мужчина.

— О, прости, но да, — отозвался фронтмэн "НК".

— Кей! Кей, постой! Не надо!

— Антон! — раздался и голос Филиппа. Осветитель с трудом сообразил, что так, скорее всего, зовут беловолосого музыканта, и даже довольно присвистнул — они оказались тезками.

— Ты пожалеешь! Вот черт... Кей, постой! Ты последствия не разгребешь!

Кей столкнулся плечами с остановившимся осветителем, первым стремительно выйдя из-за угла и не извинившись. Следом показался слегка, кажется, взбешенный менеджер "На краю" в строгом темном костюме без галстука, чьи губы были плотно сжаты, а тонкие ноздри трепетали от скрываемой ярости, а последним вышел из-за угла растерянный, нет, даже испуганный гитарист, на половине лице которого был изображен устрашающий грим Джокера, от чего казалось, что испуг его смешан с глумливым бешенством. Первое чувство отображается на одной стороне лица, второе — на другой.

Осветитель посторонился, дабы пропустить гостей программы, совершенно не понимая, о чем те только что вели свой странный разговор. Ему вдруг даже показалось, что эти трое сейчас возьмут и покинут ко всем чертям студию, но музыканты и их менеджер этого не сделали. В нужное время парни оказались на своих местах с микрофонами на одежде и умеренно-спокойными лицами, а Андрей занял свое место позади операторов, рядом с продюсером.

Кей с лицом задумавшегося гениального ученого, который вот-вот должен был узнать ошеломляющие результаты своего эксперимента, коснулся темно-медной цилиндрической формы серьги в мрачновато-витиеватом стиле постпанк. В последнее время сдержанно-благородные, обращенные к механике элементы постпанка часто можно было заметить в сценическом образе музыкантов его группы.

— Знаете, я тут кое над чем подумал, ребята, пока шла реклама. И хочу сначала спросить, какие у вас и вашей группы дальнейшие планы? — вернулся к интервью Остап, потирая ладони. Он прямо-таки кожей чувствовал, что сегодняшний эфир станет взрывом. Сейчас он окольными хитрыми выведет Кея на интересующую его тему, и... Будет небольшая феерия!

"Алма-а-аз, папочка ждет. Он почти подготовил освящение". — Нет, Остап Зайцев не испытывал к этим парням никакого негатива, напротив, искренне был рад за их прорыв на запад, но профессия обязывала его делать сенсации. И своего шанса сегодня он упускать не желал.

— Да, собственно, никаких, — равнодушно ответил Кей. Фил молчал, глядя в одну точку где-то у себя под ногами.

— Это в смысле? — не понял ведущий прикола.

— В прямом.

— Еще раз? — Остап даже подался вперед от профессионального любопытства.

— У нас нет планов. К сожалению, группа "На краю" распадается, — неспешно, но уверенно произнес беловолосый, глядя прямо в центр камеры. Говорил он это столь серьезно, что за шутку эти слова принять было невозможно.

— Что-о-о? — ахнул ведущий от неожиданности. — Это... как?

— Обыкновенно, — продолжал оставаться невозмутимым Кей. — Так, как это происходит с другими коллективами. Мы больше не вместе. Каждый из нас пойдет своею дорогой. Время, что мы были вместе — золотое. С этим нельзя поспорить. Но каждый золотоносный прииск когда-нибудь кончается. Наше время кончилось.

Ведущий растерялся, и его нервозность была слышна даже в резковато-ехидном голосе.

— Но как так?! У группы пик популярности, уже мировой популярности!

— Лучше уйти на пике, но с достоинством.

— Э-э-э... С ума сойти. Фил, а ты что скажешь? — обескураженно обратился Остап к гитаристу, дергая себя за галстук-бабочку и забыв о своем мега-материале. Тот скорбно кивнул головой, метнув на лидера их общей группы укоризненный взгляд.

— Это наше совместное решение. Мы сожалеем, но ничего поделать не можем, — его голос не был столь выдержанным, как у Кея, и чувствовалось, что произносить эти слова Филиппу нелегко.

— А-а-а... Это... А как же ваши поклонники? — не без труда и некоторых внутренних энергозатрат взял себя в руки ведущий.

— Я прошу у них прощения. Мы существовали только благодаря им и их поддержке, — так же ровно продолжал Кей, положив обе руки на подлокотники. Выполненные в механическо-викторианском стиле постпанк кольца на его пальцах, таких, которые нельзя было не назвать музыкальными, ибо они являли собой явный их пример, красивыми изломанными отблесками заискрились в свете софтов.

Остап, машинально глядя на эти кольца, только рот разевал, как рыба, пока камеры были направлены на Кея — теперь его показывали крупным планом, а режиссер бурно кричал, чтобы из камеры убрали "воздух". С одной стороны, Зайцеву было дико жаль, а с другой, журналистское нутро его ликовало. Вот это сенсация! Сенсация в кубе! Сенсационище! У него в передаче группа с действительно мировой известностью приказала долго жить!

О модели, с которой удалось застать Кея, он успешно позабыл, о его друзьях и прошлом — тоже, все это теперь не так уж и важно, зато принялся атаковать обоих музыкантов вопросами о причинах распада группы. Получалось плохо, и все ответы парней сводились к тому, что они не видят смысла в существовании "На краю", а также по-разному относятся не только к музыке, которую исполняют, но и к жизни.

— Наверное, мы слишком разные. А разные люди не смогут долго делать общее дело, — признался Кей, сложив на колено сцепленные в замок руки. — Правильно его делать.

— А как же вдохновение? А как же труд? Как вообще так?! — чуть ли не скакал вокруг него энергичный и эксцентричный ведущий.

Он, как, впрочем, и вся съемочная группа, были безмерно удивлены. Сценарий пошел наперекосяк полностью, а вот количество зрительских звонков увеличилось едва ли не в пять раз, и приближалось к рекордному значению. Да и рейтинги, как позже стало известно, у передачи успешно выросли.

— А почему не приехали остальные участники коллектива? Они уже знали о принятом тобою решении? — допытывался господин Зайцев то у Кея, то у Фила, внимательно следя за их выражениями лица, мечтая подловить хоть в какой-то лжи или в неуверенности. От признания Кей у него едва ли не зашевелились уши.

— Это было наше совместное решение, — не поддался на маленькую ведущего уловку Кей. — Не мое, а наше. Но ты прав, Остап, — мы не видели смысла приезжать сюда всем вместе.

Зайцев пошевелил длинный носом, явственно напомнив дающего очередные указания режиссеру кролика, и вновь принялся за интервью.

— Этого не было в плане сценария! — горячо зашептал в это время исполнительный продюсер менеджеру, теребящему острый ворот стильной молочного цвета рубашки. — Господин Коварин, что происходит? "На краю" распадаются?! Почему вы нас не предупредили? Как вообще так?

Андрей лишь пожал плечами.

— Видимо, на все воля Божья, — сказал он и отвернулся, сжав клак правой руки так, как будто бы хотел кому-то хорошенько врезать.

Для алмаза Хоупа нашелся достаточно мощный источник света и без чужих усилий. И теперь его холодное сияние грозило ослепить всех тех, кто не успел прикрыть глаза в надежде насладиться диковинной красотой камня.

* * *

* * *

— Реклама кончилась? — прокричал звонкий девичий голосок из жутковатого коридора, который словно вел не в обычную квартиру, а куда-то в филиал ад. Впрочем, Радовы, которым принадлежал этот самый коридор, а также все их многочисленные гости, давно к этому привыкли и не обращали внимания. Кое-что даже восхищался концентом.

— Нет еще! Но сейчас кончится! Давай быстрее, ба-а-ака! — по привычке обозвали девочку подружки.

— Сама-то, а! Рэйдзи! Сейчас вернусь! Пару сек!

Нелли Радова, облаченная по привычке в розово-голубую яркую одежду: легинсы, которую юбочку и смешную, но изящную кофточку, действительно вернулась через несколько секунд с большущей коробкой конфет в руках. Глаза ее торжествовали.

— Ого! Откуда? — тут бросились к ней две ее подружки-анимешницы, пришедшие в гости.

— У Леши нашла под кроватью, — отозвалась она, довольная до ужаса. — Наверное, очередная поклонница подарила. А он спрятал. Решил, что мне не по силам отыскать, наивный, — и она расхохоталась, представив лицо дяди, который обнаружит под кроватью лишь пустоту.

— А он не будет ругаться? — опасливо поинтересовались девочки. Перед молодящимся и обаятельным дядей своей подружки они млели. Шикарный русоволосый и высокий молодой мужчина казался им сошедшим со страниц яркой манги героем.

— Будет, еще как, — с удобством устроившись на диванчике, захохотала Радова-младшая, первой разворачивая конфету. — Но он только завтра вернется со своего показа. Так что, пользуйтесь шансом, ешьте! Добрая Нелли-семпай разрешает.

— Какой ты семпай?! — возмутилась тут же ее подружка.

— Такой вот! А ты Клуша-чан!

— Тихо! Началось! — перебила их третья девочка, и подруги махом уселись перед экраном телевизора на кухне в квартире Радовых, хватая шоколад. Они во все глаза смотрели передачу "Время быть впереди", внимая каждому слову гостям прямого эфира — участникам группы "На краю".

Девчонки не знали, от вида которого из парней им таять: то ли от Кея, то ли от Фила. Вообще в кухне сохранялось равноправие, потому как одна из них душу готова была продать за лидера "На краю", а другая безмерно любила гитариста. А вот Нелька обожала их обоих. Ну, может быть, внешне, Кей нравился ей чуточку больше, нежели Медвежонок-кун, то есть Филипп. Но она справедливо рассудила, что Кей, как частная собственность ее старшей сестры, уже никогда не сможет стать ее личным бойфрендом. А вот Фил свободен, как северный ветерок. По крайней мере, так говорила Катька. А она все знает о "На краю". Тут Нелли не удержалась и победоносно улыбнулась. Ну, кто еще может похвастаться едва ли не родством с таким человеком, как Кей? Да никто! А она, Нелли, может! Между прочим, Антон — так зовут Кея на самом деле — не только талантливый и знаменитый музыкант, но еще и хороший парень, с которым классно просто так поболтать, сидя на их уютной кухне, или поприставать к нему во время общения с Катриной по скайпу или в аське. И папа его очень любит, и Леша жалует, а бабушке с дедом он по нраву, вот только Эдгар не слишком одобряет его отношения с Катей, но и то, потому что у него вдруг проснулся комплекс "старшего брата".

Жаль, никому нельзя рассказать, даже близким подружкам, что лидер классной рок-группы, который родом из их города, — парень ее дурной онни. Да-да, Нелли в последнее время очень полюбила еще и корейскую культуру, поэтому теперь в ее лексиконе японские слова смешивались с корейскими, а второй страной, которую она хотела посетить после Японии, соответственно, стала Южная Корея.

— Кей и Филочка так классно смотрятся вместе, — вдруг мечтательно сообщила одна из подружек Нельке, не отрываясь от экрана ноутбука, за которым сидела.

— А? — вздрогнула та. Солист любимой группы больше не казался Нелли кем-то далеким, ирреально-кукольным, как герои любимых аниме, она лично знала его, и, наверное, из-за того, что воспринимала, как реального человека, не могла думать про лидера НК многие ранее привычные вещи. Для нее он понемногу становился частью семьи.

— А я такой классный фанфик про Кея читала, — с восторгом сообщила вторая девочка. — Рейтинг NC-17, сюжет просто восторг! Там, короче, Филиппа бросает его парень, а Кейка решает его успокоить и везет...

— Давайте лучше смотреть, а не болтать, — шикнула на них юная хозяйка квартиры и прибавила звук в телевизоре, висевшем на стене.

Лучше бы они вообще не смотрели эту программу.

Им было весело ровно до тех пор, пока Кей не произнес роковые слова о том, что "На краю" распадаются.

— Мы всегда будем благодарны тем, кто слушал нашу музыку, — доносился до их ушей голос музыканта. Его чересчур спокойное, но несколько бледное лицо показывали крупным планом. Черные, контрастирующие с волосами глаза, привыкшие к самым разным линзам, смотрели вперед, и, казалось, их взгляд словно проникал в самые души тех, кто находился сейчас перед экранами телевизоров, компьютеров и ноутбуков.

— Благодарны тем, кто нас поддерживал, — продолжал Кей. — Тем, кому мы были небезразличны все это время. Мы жили ради вас и ради нашей музыки. Нашей — не только той, которую мы играли впятером. Нашей — той, которую мы впятером играли для вас и вместе с вами — с вашей незримой помощью.

— Но, послушайте, как же вы... — попробовал перебить его несносный Остап Зайцев, однако музыкант только лишь поднял ладонь вверх, словно прося, чтобы его не перебивали. Жест получился убедительным, ведущий послушался и моментально замолчал, жадно разглядывая фронтмэна "На краю". В голове Остапа крутились мысли от "Да он с ума сошел!" до "Е-мое, вот это сенсация! В каком же я шоколадном шоколаде".

— Мы уходим, но наши песни остаются, — продолжал Кей. Нелли вдруг подумала, что эти слова даются ему с трудом, и крепко сжала пальцы в кулак, так, что покрытые ядовито-розовым лаком ноготки впились в кожу.

В студии "Времени быть впереди" зависла напряженная тишина, которую поспешно сменил один из клипов "НК", Нелькин любимый, про одинокого страдающего маньяка, которому не чужд был зов любви.

В шоке были не только Нелли и ее подружки.

Тысячи поклонников "На краю" в этот момент не могли поверить ни ушам, ни глазам. Ставшая действительно популярной группа вдруг распадается на пике своей славы? Бред!

Музыка — особенный вид искусства. Действительно, особенный. Успокаивающий или волнующий, заставляющий грустить и дико радоваться, напоминающий стук сердца любимого человека в самые нежные или страстные моменты, и в то же время похожий на звуковое лекарство от депрессий, зачастую вызывающее эйфорию, словно наркотик. Это невероятное удовольствие вызывается высвобождением дофамина, одного из "гормонов радости", в области головного мозга. Может быть, именно поэтому музыка чаще других видов искусства способствует не только пробуждению глубинных эмоциональных процессов, но и катарсиса, высшего эстетического переживания. Музыка была и остается одним из немногих верных средств погружения во внутреннюю потайную арену самих себя, называемую душой, ее очищения и возвышения. Ее способны делать многие. Но лишь действительно избранные могут создавать такую музыку, которая легким касанием своих звуков способна оголить защищённые толстым грубым слоем эмоций нервы.

Парни из группы "На краю", не смотря на жанр, который они играли, зачастую агрессивный и ярый, были именно теми, кому по силам было справиться с тяжелейшей задачей создания особенной, взывающей к сердцам, музыки. А теперь они, как оказывается, перестают существовать, как единой, неделимое целое, и больше не будут играть вместе. Прекратят радовать своих многочисленных поклонников. Перестанут создавать в их головах эйфорию, сродни наркотической.

— А-а-а, девчонки, смотрите, что я только что нашла в их группе! — прокричала вдруг подруга Нелли, сидевшая за ноутбуком — первым делом она полезла в официальную группу "На краю" в одно из социальных сетей.

— Что?!

— Тут видос выложили с камер наблюдения в гостинице, где "На краю" останавливались! Называется "Почему НК распались"!

— И что там?

— Включай уже! Не тормози!

— Включила-включила! — нервно огрызнулась обладательница ноутбука. — Загружается! Не видите, что ли?

Через полминуты девчонки уже во все глаза смотрели в экран. Видео было не слишком качественным и без звука, но это не помешало ему передать напряженность момента.

Кей в простых темных джинсах и черной майке стоял посредине коридора, разговаривая с кем-то по телефону — это длилось не более десяти секунд. Вокалист "На краю" выслушал собеседника, что-то произнес, рассмеялся, убирая белые пряди назад и задерживая ладонь на затылке... И вдруг к нему стремительно приблизился парень с длинными черными волосами — Арин, бас-гитарист, и, ни слова не говоря, двинул Кею по лицу. Тот, пребывая в расслабленном состоянии и даже не подозревая о таком коварном внезапном нападении, не успел увернуться или поставить блок и, получив удар, отлетел к стене, выронив из рук мобильник. Однако почти тут же пришел в себя, что-то прорычал и со злым лицом бросился на Арина.

Музыканты сцепились. И в их борьбе прекрасно была видна упрямая ярость.Однако ее ярко-красному с оранжевыми проблесками огню разгореться во всю силу не удалось. Почти тут же из соседнего номера вылетели Рэн и еще несколько парней, видимо, входивших в техническую команду "На краю", и стали разнимать дерущихся — к тому времени Кей повалил длинноволосого гитариста на пол и бил его по лицу, хотя губа самого была окровавлена.

Как оказалось, видео выложили буквально минут десять — пятнадцать назад, однако комментариев под ним уже было немыслимо много. Кто-то в распаде группы винил Арина, кто-то — Кея, а кто-то строил совсем уж немыслимые домыслы, будто эти двое не поделили девушку. Правда, большинство как-то еще не очень и осознавало, что творчеству группы пришел конец. Одни не верили, вторые считали пиаром.

Юная Радова тоже не верила. Из-за этого группа распадается? Из-за разногласий между ее фронтмэном и бас-гитаристом?! Что нашло на Арина?!

Что вообще за фигня творится в этом мире?! Надо Кате срочно позвонить! Она точно должна знать. Однако поговорить с ней девочка так и не смогла. Вместо старшей сестры трубку ее телефона взял, на удивление Нелли, какой-то парень и спокойно сказал, что Катя сейчас занята.

Новости о распаде "На краю" немедленно поползли по Интернету. И до того, как прямой эфир программы "Время быть впереди" закончился, появились едва ли не во всех виртуальных сообществах, посвященных творчеству рок-группы, а также на официальном сайте. Обалдевший и ничего не понимающий модератор оставлял это сообщение на главной странице едва ли не со слезами на глазах:

"Группа "На краю" прекращает свою музыкальную деятельность".

Год назад

Я никогда не думала, что со мной могут происходить удивительные вещи, что я полюблю, что эти чувства будут такими сильными, головокружительно-пьянящими и одновременно упоительно-болезненными, что выбор моего сердца падет на невероятно странного человека, неоднозначного и яркого, как звезда, та самая, которую зовут путеводной. Да что и говорить — я, правда, полюбила звезду, в прямом значении этого слова. Парень, который стал моим любимым человеком, блистает на ночном загадочном небе мира тяжелой музыки. Наверное, для всех влюбленных их вторые половинки кажутся необычными людьми, но мой молодой человек, действительно не похож на многих. Он разносторонняя личность, однако, иногда кажется, что в нем живут две разные личности, две противоположности. Кей — талантливый, яркий, дерзкий, самовлюбленный, обладающий редким даром почти нечеловеческого магнетизма и темной харизмы, которые позволяют ему без особых усилий контролировать толпу, и Антон — неуверенный, незаметный, но добрый и понимающий, невероятно нежный, с болезненным отношением к миру и своему прошлому. Я в шутку называю его Кейтоном, соединив оба имени в одно. Нет, не стоит думать, что он сумасшедший. Он — творческая личность. Актер, кукловод и жертва обстоятельств в одном лице, человек с набором масок, умеющий ввести в заблуждение кого угодно. И только когда начинаешь общаться с ним по-настоящему близко, начинаешь понимать, какой же он на самом деле.

Наши отношения начались странным образом, который даже мне самой кажется диким. Хотя несколько лет мы учились в одной группе юрфака, мы никогда не обращали друг на друга внимания. На учебе Кейтон пребывал в амплуа незаметного мальчишки с волосами, закрывающими лицо, в мешковатой одежде и очками, закрывающими пол-лица. Никто из наших сокурсников даже и представить не мог, что тихий, вечно прогуливающий пары, но каким-то чудом переводящийся из курса на курс Антон Тропинин — никто иной, как восходящая звезда тяжелой рок-сцены, фронтмен группы "На краю", которая все больше и больше становилась популярной, захватывая в свой музыкальный плен все большее и большее количество людей. Это покажется странным, но никто не видел в незаметном пареньке певца, умеющего раскачать толпу почти до состояния экстаза, и я тоже была в числе этих людей. Несколько лет я не замечала Антона, а он проходил мимо меня, словно меня не существовало, и это, наверное, продолжалось бы и сейчас, если бы не случай, совершенно простой и незамысловатый. Добрая глупая Катя пожалела своего странного неразговорчивого одногруппника, который, как она, вернее, я, подумала, страдает из-за неразделенной любви к Ниночке, моей лучше подруге. И Кейтон, поняв, что я отношусь к разряду, как он сам говорил, хороших девочек, решил поиграть со мной. Да-да, именно поиграть, ведь играть с людьми и их чувствами было одним из любимых развлечений этого парня. Он использовал образ простого непримечательного Антона не только для того, чтобы спокойно учиться в университете, избегая встреч с фанатами и не нервируя студентов и преподавателей постоянным присутствием прессы в коридорах университета, но и для того, чтобы очаровать очередную свою игрушку женского пола. Как я говорила, он выбирал хороших, по его мнению, девушек, и начинал общаться с ними в образе то студента Антона, то музыканта Кея. Началась эта игра с того, что его заинтересовало, что же выберет его девушка, с которой он встречался после разрыва с той, которой едва ли не преклонялся, но которая предала его, нежного и заботливого, но посредственного, или же красивого и богатого, но с ужасным характером? Он общался с ней в двух ипостасях, и она даже не поняла этого, приняв за двух разных людей. Девушка выбрала музыканта Кея. И следующая. И другая следующая. И все остальные — тоже предпочитали яркую внешность, славу и состоятельность заботе, уважению и теплоте. Как говорил Кейтон, всем им были важны внешний лоск и блеск, статус и деньги, возможность похвастаться подругам и стать особенной. И он искал, играл, разочаровывался, вновь искал. А после осталось лишь чувство азарта, соперничающее с болезненным ощущением того, что он настоящий всегда проигрывает своему сценическому образу. И это порою доводило его до бешенства, которое выливалось в агрессивные тексты и яростную музыку.

А потом он обратил внимание на меня, и уже я удостоилась сомнительной чести общаться с двумя его ипостасями. Нет, мне не хочется говорить, что я стала какой-то особенной девушкой, которая вмиг оценила все качества Антона и не пленилась ярким образом Кея, послав его далеко и надолго. Напротив, я отлично понимала, что влюблена и в того, и в другого, и в нежного Тропинина, и в бессовестно-наглого Кея. Меня тянуло к ним одинаково сильно, ведь хотя мозг и не понимал, что это один и тот же человек, душа-то это точно знала. В какой-то момент я даже поняла, что могу выбрать не милого Антошу, а придурка Кея. Правда, потом произошло столько событий, да и я, наконец, стала подозревать, что дело не чисто, правда, тотчас Кейтон решил меня запутать, заявив, что Кей и Антон — братья-близнецы, а после в игру вступила его бывшая с ворохом лжи в руках, все еще надеясь вернуть этого парня себе. И я опять запуталась. В результате, узнав правду, я решила, что не буду никого выбирать, сбежала, спряталась, погрузилась в свои мысли, но он нашел меня. Приехал, объяснял, просил прощения, и, кажется, впервые за все наше знакомство не играл никакой роли, общался со мной, сняв маску, дав впервые взглянуть на себя настоящего.

Мы пол дня провели в разговорах — нервных, откровенных, болезненных, уединившись на закрытой со всех сторон полянке элитного коттеджного поселка, где я пряталась и от него, и от самой себя. Он с горечью рассказывал о себе, даже то, что мог бы и не говорить, утаив, чтобы еще больше не ранить или не разозлить меня, но постарался быть предельной честной. Сначала я была в состоянии, когда обида смешалась с яростью и сухой песчаной бурей кружила у мня в душе, но после ветер стал пропадать, буря улеглась и вместо пустыни появилась зеленая долина. Нельзя сказать, что я простила Антона — я так и объяснила ему, что пока не могу сделать этого, ведь он, действительно, причинил мне много боли, к тому же я сказала, что пока не могу доверять ему в полной мере и хочу, чтобы он доказал, что заслуживает моего доверия. Быть может, кто-то оттолкнул бы этого парня и после всех объяснений, предпочтя удушающее одиночество, кто-то решил бы отомстить и попытался с ним поиграть по своим правилам (предполагаю, что безуспешно), кто-то принял бы его признание и кольцо, что он купил мне. Но я поступила так, как говорила мое сердце. Раскидываться любимыми — это не то занятие, которое мне по душе, ведь я верю в легенду о Красной нити и мне кажется, что Антон Тропинин, он же Кей, — именно тот человек, с которым я связана невидимой алой лентой, моя судьба и счастье, а иначе чем объяснить все эти события, закрутившиеся вокруг нас и пьянящие чувства, которые захлестываю меня, стоит ему только коснуться моей руки. Нет, так просто я не могу отступиться от человека, которого люблю. Но и не могу сразу простить и поверить ему, мне нужны время и поступки. Возможно, он сможет доказать свои чувства и искренность во время отсутствия в стране, ведь ехать с ним в Европу, где НК будет записывать новый альбом, я решительно отказалась.

Как-то само собой получилось, что к обеду вдвоем сидели на лавочке-качелях, он обнимал меня, а я положила голову ему на грудь и легонько сжимала широкую ладонь, ни холодную, ни горячую, а, кажется, полностью совпадающую по температуре с моими пальцами. Было жарко и душно, пекло солнце, зависшее в безмятежном голубом небе на крючке, хотелось скрыться в прохладном доме и выпить стакан ледяной воды, но вместо этого я сидела в обнимку с Антоном, касаясь босыми ногами травы, чувствуя, как ликует во мне душа. Я никогда не целовалась так долго, не обнимала так нежно, не отдавалась чувствам с таким упоением, почти восторгом, граничащим с безумием, по крайней мере, в какие-то минуты я не могла даже контролировать себя, прижимаясь к Антону, запуская пальцы в волосы, слушая его шепот и чувствуя его губы на своей коже.

— Малышка, — привычно прошептал он и тотчас поправился. — Катя. Катя?

— Что? — Не отрывая щеки от его груди, спросила я.

— Я тону, — сообщил мне парень, гладя по спине и плечам.

— В своей любимой воде? — все же отстранилась я и с интересом посмотрела в бледное, чуть удлиненное лицо с правильными крупными чертами лица, обрамленное платиновыми прядями. — Ты же сам — как вода.

— Тону сам в себе. Невероятно, да? Брось мне спасательный круг?

— Тебе он не нужен, — грустно улыбнулась я. — Ты слишком хорошо плаваешь.

— Я не умею плавать в небе. — Парень коснулся губами моего лба и встал.

— Не знаю, что со мной, — отрывисто произнес он, внимательно глядя на меня. — Это любовь, да?

— Что? — не совсем поняла я и тоже встала. Антон выглядел несколько растерянным.

— Когда я был с Алиной, все было по-другому, — сказал он и взлохматил свои чудесные волосы. Кажется, они стали длиннее, нежели в нашу первую встречу. Мне почему-то вспомнился настоящий цвет его волос — редкий, действительно красивый, пепельно-русый. Я видела фото трехлетней давности, когда Антон еще не был солистом группы "На краю" и его волосы все еще были естественного цвета, правда, намного длиннее, и оттого он казался настоящим аристократом из прошлого. Только на том фото была еще и Алина, та самая, о которой он сейчас говорил. Бывшая девушка, красивая и из того же круга, что и сам Тропинин, но редкостная стерва, по виду настоящая госпожа садистка, но в душе — истинная любительница мазохизма.

— Что было по-другому? — не самым добрым тоном спросила я. Упоминание о Лесковой меня раздражало.

— Чувства. Все было не так. Я не тонул.

— А подробнее?

— Говорю же, я не тонул. Я плыл на красивом лайнере, на котором она была капитаном. И плавал в голубом чистом бассейне, а не за барахтался за бортом.

— Текилу пил, — зачем-то сказала я сердито, вспомнив кое-что. — А Алиночка наслаждалась виски. И была безудержно пьяная. Если тебе так не нравится барахтаться за бортом, — повторила я его фразу, — то шуруй на свой прекрасный лайнер. Встретите с его борта закат и все дела.

Блондин вдруг весело рассмеялся. Он обнял меня сзади, положив руки на пояс и прижимая спиной к себе и обжигая горячим дыханием шею

— Глупая моя, — ласково произнес он. — Ты еще только начала, а мне уже нравится, как ты ревнуешь.

— Антон, перестань, — слабым голосом попросила я, чувствуя, как от его неспешных чувственных прикосновений подкашиваются ноги. И снова эти притягательно-омерзительные бабочки в животе и ощущение то ли полета, то ли падения, скоростного, но приятного.

Да сколько можно уже? Я от них устала!

— Нет, — весело сообщил он, и одна из его ладоней скользнула вверх. Ногти моей руки, лежащей поверх его второй ладони, слегка впились в кожу.

— Ты ведь моя девушка, верно? — спросил он зачем-то.

— Верно, — прошептала я. — Может быть, ты все же примешь кольцо?

— Если выполнишь все условия.

Я все же развернулась к Кею лицом.

— Выполню, — спокойно пообещал он. — Если я сказал — я выполню.

— И не будешь жалеть? — сощурилась я.

— Естественно, нет. Теперь, по крайней мере, у меня есть лодка, — удовлетворенно сообщил он.

Я смотрела в его серые глаза и видела в них уверенность.

Из двухэтажного особняка, принадлежащему Валерию, мы уехали через час — я забежала, чтобы переодеться, забрать вещи и попрощаться с домоправительницей — милейшей женщиной, которая волновалась из-за моего долгого отсутствия, косилась на Антона, с фирменным скучающим видом подпирающего косяк двери плечом, и убеждала меня, что нам нужно остаться и позавтракать, вернее, уже пообедать.

— Может быть, на обед останетесь? — спросила она в очередной раз

— Спасибо, мы должны уехать, — улыбнулась ей я, складывая вещи в сумку.

— Ну как хотите. Катя, — вдруг тихонько сказала она мне, — вы помирились, да?

— Что? — не поняла я, запихивая в сумку последнюю футболку, одну из тех, что привезла мне добрая Настя. Правда, большинством вещей, что она доставила, я так и не воспользовалась.

— Юноша утром приходил с совершенно больными глазами, — зашептала, чтобы Кей не слышал, женщина. — Видели бы вы, как он на вас смотрел. Вы-то, вернее, видели, да не замечали — были очень злой. А теперь у него совсем другой взгляд! Простила? — вдруг спросила она как-то очень по-женски сочувствующе.

— Попыталась понять, — осторожно отозвалась я.

— Прощать — это искусство, — как-то тяжко вздохнула экономка, видимо, вспомнив что-то свое. — Если человек кается, просить можно многое. Гордость, она ведь до добра не доводит. Только сначала чувствуешь победу, а потом-то понимаешь, что эта победа в крошечной битве, а сражение-то проиграно в пух и в прах. Эх, чего это я к вам лезу, — спохватилась она. — В любом случае, Катенька, вы сделали юношу крайне счастливым.

— Думаете? — мельком взглянула я на Антона. Почему-то сейчас он напоминал мне себя самого в кабинете у Нелькиной классной руководительницы. Та же скучающая отстраненная мина, те же жесты, скрещенные ноги.

Кажется, наш котик не любит ждать. Что ж, пусть учиться этому. Полезное умение.

И как экономка поняла, что Антон счастлив?

— Конечно. Говор же — глаза совершенно другие, хотя выделывается много, — добавила она. Я улыбнулась.

— Да и у вас тоже изменился взгляд. Эх, молодость, — вздохнула она. — Хорошо молодым.

— Да вы тоже еще не старая, — усомнилась я, застегивая сумку и чувствуя на себя взгляд Кея.

— Спасибо, деточка. Да чего уж скрывать, в годах я. Оттого и понимаю, что у вас любовь, а не просто шуры-муры, — весьма непонятно отозвалась женщина, не объясняя, что она имеет в виду по загадочными "шурами-мурами", о которых сказано было с легкой долей презрения.

— А как вам Настя? — спросила я из любопытства. — Которая вместе с Валерием приезжает?

— Хорошая девочка, — пожевав губами, сообщила женщина и улыбнулась вдруг. — Хорошая хозяйка. Валере такую и надо, а то он все за какой-то блондинкой увивался, красивой, конечно, но совершенно стервозной, — не знала она, что эта самая блондинка — моя лучшая подруга Нина Журавль. Однако об этом я решила промолчать. Ниночка, и правда, не отличалась хорошим характером. Многие недоумевают, как так вышло, что мы крепко дружим. Но, во-первых, она мне как сестра, поскольку дружим мы с первого класса, а, во-вторых, у каждого не только свои недостатки, но достоинства.

— Ой, я же цветы выкинула в окно, — вдруг вспомнилось мне. — Я соберу!

— Уже собрали, — мягко улыбнулась женщина. — Езжайте, ни о чем не беспокойтесь.

Мы попрощались, парень, демонстрируя чудеса галантности, неведомые прежде Кею, а присущие лишь Антону, молча взял у меня не особо-то и тяжелую сумку с вещами, которую я не сумела вырвать из его рук, и пошли к припаркованной около особняка машине, синей, блестящей на солнце и на нем же сильно нагревшейся — в салоне было невероятно душно.

Прежде, чем сесть в автомобиль, я строго сказала своему спутнику, вспомнив нашу поездку на его личном транспорте за город, когда он несся, как сумасшедший, получая заряд адреналина от скорости:

— Если будешь гнать, как в прошлый раз, я с тобой не поеду, понял?

— Без вопросов, — отозвался парень, глядя на меня и убирая за ухо прядь моих длинных темных волос. — Теперь ты будешь всем заправлять, малышка. А я буду слушаться тебя.

Я со здоровым скепсисом в глазах посмотрела на музыканта. Что-то мне подсказывало, что это не так.

— Не слушаться, а прислушиваться.

Да что же такое, меня опять тянет к нему, и желание прикоснуться обнять настолько велико, что кажется, будто бы Антон — мой персональный магнит.

Да это же зависимость! Вот умора! Первый в мире человек-наркотик прямо перед нами!

Беловолосый парень словно понял мое желание и он без слов притянул меня к себе. Мои руки тут же оказались у него на поясе. Поток нежности захлестнул меня, и дышать стало труднее. Я поцеловала его в плечо через черную ткань футболки.

— Катя-Катя, — проговорил он, отпуская меня. — На что же ты меня обрекаешь?

— На себя. Кепку не забудь, — напялила я на него черный, как и вся его одежда сегодня, головной убор.

Мы сели в салон, который почти тут же охладился стараниями кондиционера и поехали прочь отсюда, мимо отступающих от дорог молодых лесов и зелено-желтых полей, над которыми низко и лениво нависали белоснежные кучевые облака. На ходу я позвонила Бабе-яге, поблагодарила его за гостеприимство и, сказав, что еду домой, написала пару эсэмэс Ниночке, еще отдыхающей в Ницце, Насте и почему-то брату, сказала, что, наверное, приеду сегодня домой. Телефон Журавлика оказался выключен, зато Настя и брат тут же ответили мне. Первая восторгалась и пророчила мне невероятную романтику и советовала быть смелее.

"Он тебя все же нашел! Как же классно:)Приручи его, Катька! Он уже в твоих сетях", — написала мне подружка. И тут же от нее пришло одно бодрое сообщение: "Сделай его!!!".

Второй прямо спросил: "Помирилась со своим гоблином? :".

"Как сказать. Почти... Если что, скажи остальным, что буду дома вечерком, твоя любимая младшая сестренка соскучилась по всем", — призналась я Эдгару, который, видимо, забыл о своих прошлых симпатиях к Антону (когда-то ведь они так увлеченно обсуждали свои игры!). В ответе он ограничился лишь сморщенным смайликом, показывающим все его недовольство тем, что я вновь стала общаться с Тропининым.

Печатая последние слова следующего сообщения для Насти, я, почувствовав на себя острый взгляд, подняла голову на Антона.

— С кем переписываешься? — спросил он, косясь на подаренный им же мобильный.

— С людьми. У тебя просто особенность прожигать людей глазами, Антош, — сказала я, довольная. Я повела себя, как ребенок, и, можно сказать, специально переписывалась по телефону, зная, что моему белокурому спутнику не понравится то, что я обращаю внимание на кого-то другого, не на него, и это сработало.

Будем мучить его маленькими дозами! Чтобы не расслаблялся.

— Стараюсь, Катенька. Серьезно, с кем? — не отставал он.

— С Максом, — лукаво глянула я на Антона и осторожно кончиками пальцев коснулась его ноги. Конечно же, он не дернулся, не выругался, не пообещал серьезно поговорить с ним на какую-нибудь интересную тему, но я явственно почувствовала, как атмосфера вокруг нас сгущается, и это развеселило меня еще больше, я едва сдержала улыбочку, видя, как чуть сощурились его серые, как грозовое небо, глаза.

Что, нравится тебе его дразнить? Мне тоже! Дракона надо раздраконить!

— Почему ты не спрашиваешь, что он мне пишет? — так и не дождалась я от Антона никакого вопроса. Он, не поворачиваясь ко мне, убрал одну руку с руля и провел указательным пальцем по моим губам. Я попыталась поймать его палец зубами, но не успела.

— И что это значит? — не поняла я.

— Не говори глупости, — ответил парень. — Твой талант выводить из себя просыпается тогда, когда ты сама этого не ожидаешь. Внезапно. В остальных случаях у тебя ничего не получается.

— Чего-о-о? — обиженно протянула я, и вновь поняла, что до безумия хочу коснуться Кея. Да что же за желание назойливое такое? Хотя оно и раньше жило во мне, но сдерживалось моими же запретами. А теперь я знала, что касаться Кейтона было можно, и руки сами тянулись к нему. Я зачарованно поглядела на парня. Господи, какой же он... Нет, он такой же, как и всегда, но отчего-то мое сердце беспричинно сладко щемит, а солнечные бабочки ласкают крыльями солнечное сплетение. Я словно начала просыпаться после нашего разговора и долгих поцелуев, которые ввели в меня в транс. И по новому смотрела на Антона, с трудом осознавая, что нахожусь радом с любимым человеком. Я все же узнала правду. И он меня, правда, любит. Это счастье? Но почему я сейчас так отстранена от всего? Почему я продолжаю медленно падать куда-то, только уже совсем медленно, словно парю на зонтике? Почему в голове туман, пришедший на смену эйфории?

— Я же знаю, что ты переписывалась не со своим фотографом, — насмешливо проговорил Антон в это время, не подозревая, что со мной происходит. — Если бы это он написал тебе, ты бы не была такой радостной, печатала бы медленно и глаза у тебя бы были задумчивые, и ты бы постоянно на секунду-другую легонько закусывала нижнюю губу. Я научился читать по твоему личику, Катя. — Он повернулся ко мне. Видимо, и правда, научился, потому что удивленно, даже настороженно спросил:

— Что-то не так?

— А? — не сразу поняла я. — Н-нет, все хорошо.

— Ты жалеешь? — вдруг резко спросил он. Я уловила отчаяние в его голосе.

— Жалею? — переспросила я. — Антош, ты чего?

— Не против, если я сверну? — спросил Тропинин вдруг, проигнорировав мой вопрос.

Я отрицательно покачала головой, и он свернул с трассы куда-то вправо, на проселочную дорогу, проложенную по полю, за которыми начинались громоздкие пологие вечно сонные холмы.

— Куда мы едем, Антон? — спросила я удивленно. В голове все еще был легкомысленный туман.

— Хочу на природу, — как-то невнятно ответил он и добавил. — Тут близко. Увидишь.

А я, видя, что солнце светит ему в глаза, сама достала из бардачка солнцезащитные очки и надела на него, пользуясь возможностью касаться парня. Он благодарно мне кивнул. Весь этот короткий путь мы проделали в тишине. Я машинально накручивала на палец волосы, чувствуя себя престранно.

Вскоре я заметила, что справа от нас, за полем, что-то блестит — оказалось, это была река, но та, на которой мы с Антоном уже однажды побывали в начале нашего странного знакомства, а куда более крупная, широкая, неспешная, гладкая и издалека она была похожа на извилистую асфальтовую дорогу, блестящую на солнце. Однако чем ближе мы подъезжали, тем лучше было видно, как в речной глади отображаются обманчиво тяжелые облака, похожие на взбитые сливки.

Антон остановил машину неподалеку от берега. Я вышла и тотчас с удовольствием вдохнула ароматный полевой летний воздух, пропитанный пышным ароматом разнотравья. Ромашки, колокольчики, иван-чай, душица, неизвестные мне луговые цветы, прелестные, хрупкие, нежных цветов, казались плывущими по зеленой травяной реке, которая впадала в реку серо-голубую, водную.

Особого буйства красок в этом уединенном месте не наблюдалось, оттенки были нежными, спокойными, приятными глазу, они же создавали иллюзию легкой сказочности. Откуда-то прилетел порыв теплого ветра и чуть взметнул легкий подол голубого, до колен, летнего сарафана на тонких лямках.

— Как здесь красиво. Зачем мы сюда приехали? — с интересом спросила я, оглядываясь с легким чувством дежавю. Все почти точно также, как в прошлый раз. Поездка в синей машине, трасса, проселочная дорога, водоем, облака на лазурном небосводе, и этот же человек рядом, и опять во всем черном, но только теперь не в образе Кея, который проверяет глупую Катю, пытается сделать ей больно и одновременно вскружить голову.

— Ты жалеешь? — спросил он совершенно внезапно, заставив вздрогнуть.

Вместо ответа я развернулась, решительно обняла за шею и требовательно поцеловала его, не мимолетным касанием губ к губам, а с неожиданным даже для себя напором, не в силах больше сдерживаться. Это действительно какой-то наркотик.

И что, ты хочешь быть зависимой от него, дорогая? А если он решит поиграть с тобой еще в какую-нибудь интересную игру?

Нет, теперь я буду все решать.

Ты сама-то в это веришь? Хотя, погоди, ответь потом, что у него за руки волшебные? Одно прикосновение, и крыша едет, а я вместе с ней...

Антон, не понимая меня, сначала почти не отвечал мне на поцелуй, разрешая мне играть с ним и легонько поглаживая меня по распущенным волосам, но в какой-то момент не выдержал. Он больше не хотел отдавать инициативу — одна его рука была чуть ниже лопаток, вторая — чуть выше бедра. И обе они с неожиданной силой прижимали меня к себе.

Однако он так же внезапно и остановился, словно сам себя сказал "стоп".

— Как мне тебя понимать? — прошептал он, взяв пальцами за подбородок и глядя в глаза — взгляд его был блестящим, почти лихорадочным. А хриплый шепот его тонул в бескрайнем голубом небе

— Как хочешь, — проговорила я, с любовью гладя по предплечьям. Туман в голове почти рассеялся, и я все яснее и яснее понимала, что происходящее — это правда.

— Скажи мне нормально, — потребовал он все тем же странным шепотом. -Ты жалеешь или нет?

— А ты разве не почувствовал?

— А теперь у тебя получается меня доводить, детка, — признал Антон.

— Потому что я не планировала этого, — улыбнулась я, обводя пальцем треугольный вырез его футболки. Парень поймал меня за запястья — сначала одну руку, выводившую узоры на его груди, затем вторую, приподнял на уровень плеч и, легонько удерживая меня, вновь задал свой вопрос:

— Ты жалеешь, что согласилась быть со мной?

— С чего ты взял?

— Я же вижу, что с тобой что-то не то. Ты резко изменилась, в машине. Я на тебя посмотрел, и у тебя лицо было растерянное. Нет, потерянное, — ответил он. Я чуть не закатила глаза.

— Может быть, мне правда, Максим написал? Я ведь...

— Катя! — закричал он неожиданно громко.

— Если бы я жалела, я бы тебя не целовала! — ответила я, подняв лицо к Антону. — Совсем глупый.

— А что тогда? — спросил он почти сердито. — Я опять что-то не то сделал? Катя, я могу делать что-то не то и не замечать, говори мне про это, иначе я не пойму. Понимаешь? Если я тебя опять обидел, скажи мне, укажи на ошибку.

— Антош, — я осторожно высвободила запястья из его ладоней. — Дело в не в том, сожалею я, или нет. Просто я растеряна. Я люблю тебя, чего таить. И когда ты со мной, я ощущаю что-то странное. Как будто парю. Или лечу. Или падаю. И голова даже кружится.

Наши руки опустились вниз, а пальцы переплелись. Антон, не мигая, смотрел на меня, внимая каждому слову.

— Просто в машине я как-то внезапно осознала, что все, что сегодня произошло — это не сон, не сказка, не галлюцинация. Это правда. И я растеряна, потому что я не знаю, что делать. Я тебя очень люблю, — повторила я. Ничуть не стесняясь этих слов, — но я боюсь. Боюсь, что все это окажется неправдой — ведь ты можешь, сам того не понимая, лгать самому себе, боюсь, что я с чем-то не справлюсь, боюсь, что ты уедешь на два года...

— Я могу не уезжать! — живо возразил он.

— Нет, это решено, ты уедешь. Антон, я сейчас прихожу в себя после исполнения своей мечты, — опустила я голову. — Я не хочу тебя никому отдавать, но я в растерянности от происходящего. Просто я не знаю, что делать дальше, как вести себя, как тебя называть, как принять то, что я влюбилась в такого человека, как ты. Нет-нет, ничего плохого я не имею в виду! Просто, ты же знаешь, что я жила в творческой семье, — я чуть сжала его пальцы, — и всегда думала, что если у меня будет кто-то, то он будет приземленным обычным человеком, не связанным с миром искусства. Мы будем обычной парой, я буду ждать его после работы и готовить ужин, — тут я все же нервно хмыкнула, потому что готовка пока что не была моей сильной стороной, — а после вместе станем смотреть телевизор, или пойдем гулять, или будем разговаривать обо всем на свете. А ты совсем не такой — ты музыкант с толпами фанатов, признанием, талантом. И я... такая обычная я, пробудившаяся ото сна. Вот об этом я вдруг задумалась. Но я не жалею, что я с тобой. Я просто запуталась во всем, что происходит. Еще сегодня ночью я думала о тебе и плакала. А сегодня днем я могу целовать тебя, сколько хочу.

— Я выслушал тебя, Катя, и понял. А теперь ты выслушай меня, хорошо? — мягким голосом сказал парень — такой у него был только тогда, когда он играл роль хорошего мальчика. — Я тоже боюсь. Но больше всего я боюсь, что ты пожелала, что ты решишь меня оставить, захочешь сбежать. Я понимаю, что со мной у тебя будут проблемы. Ведь говорил тебе, что я тот еще ублюдок. У меня ужасный характер, ты сама это видишь. Перепады настроения, нервы, я ревнивый. Я люблю, когда делают то, что я хочу, но когда я с тобой, я хочу делать то, что любишь ты. Понимаешь? Пусть звучит попсово, но для тебя хочу быть нежным. Я умею быть нежным, мне нравится быть нежным. Но за исключением Алины мне некому было показывать эту глупую нежность. Или не глупую. — Он усмехнулся. Обе ладони Кейтона оказались на моих щеках, пылающих от его слов. Туман исчез, хотя чувство падание все еще было, но тут до меня в полной мере стало доходить, что происходящее — реальность.

Вот же ты тормоз, Катечка. Слушай нашего звездного мальчика-соловейчика дальше, как мило поет, да?

И правдиво. Я не чувствую, что он лжет.

— Я хочу быть хорошим для тебя. Я хочу, чтобы со мною была счастливая. Знаешь, что я ценю в тебе больше всего? — неожиданно спросил парень.

— Мой чудесный характер? — попыталась пошутить я, просовывая палец в петлю для ремня его джинсов.

— То, что ты принимаешь меня таким, какой я есть. И тот, кто я есть на самом деле, хочет сделать для тебя все, что может. А могу я много, — добавил Антон.

О, Боже, как с ним сложно! Творческая личность, чего уж там.

— И я буду стараться, потому что знаю, как виноват перед тобой, моя девочка. Не бойся, у нас все получится. Если я не буду знать, что делать, ты мне подскажешь. Если ты не будешь знать — подскажу я.

— Ты чудо, — улыбнулась я ему и ляпнула. — Как Алина могла потерять такое сокровище, как ты?

Кей несколько помрачнел.

— Она, правда, дура, — сказала я, смеясь. — Ладно, не будем о ней. А почему ты привез меня сюда?

— Мне показалось, что тут будет красиво. Видишь, как твои любимые облака отражаются в воде?

Как я — в тебе.

— Или вода в небе, — задумчиво сказала я, глядя на довольно высокий берег. — Господин Водичка, а тут есть спуск к воде?

— Давай поищем? — он сцапал мои руку, и мы пошли вдоль берега. Я хотела мимоходом собрать полевой букет, но Кей не разрешил мне сделать этого, заявил, что если я так хочу, он купит мне цветы. Вот это да, защитничек природы! Впрочем, его поведением я осталась довольна. Мы немного поблуждали, но спуск все же обнаружили и оказались почти около самой водички. Около нее Кейтон даже как-то ожил. Он снял обувь, закатал по колено джинсы и зашел в воду с явным наслаждением.

— Ну как, теплая? — спросила я.

— Теплая. Иди ко мне? — позвал он меня. — Разуйся.

Я последовала примеру парня, сняла босоножки и осторожно ступила в воду, нагретую солнцем. Дно оказалось приятное, песочное, а река холодила разгоряченную жарой и пылкими поцелуями кожу. Антон протянул руку и повел меня туда, где было чуть поглубже. Сначала воды было по щиколотку, затем по середину икры, потом почти по колено. Я приподняла платье, чтобы не намочить подол.

— Все, дальше я не пойду, — предупредила я Кея, оглянувшись и увидев, что мы довольно прилично отошли от берега — река была широка и углублялась постепенно. Неожиданно стало страшновато — просто так, без особых на то причин. Безлюдье, поля, река, и я в ней стою по колено. А вдруг с этой рекой что-то не то?!

— Не бойся, — сказал Тропинин, уловив мои чувства. В отличие от меня он был безмятежно-спокоен. — Ничего не случится. А если и так — я хорошо плаваю. — Он обнял меня одной рукой и вдруг поцеловал меня в шею, откинув назад мои волосы.

— От тебя всегда пахнет яблоками, — едва слышно произнес он. — Ты мне объяснишь, почему?

— Не знаю, — пробормотала я, понимая, что перестаю бояться открытой воды рядом с Антоном. — А почему я от тебя без ума? Ты мне объяснишь?

— Потому что, — не стал заморачиваться он с объяснениями, но явно был жутко доволен.

Еще немного побродив по воде, мы стали возвращаться к берегу. Там, найдя лежащий на боку и неведомо как суда попавший толстый ствол старого дерева, сидели на нем, вернее, на нам сидел Кей, а я примостилась у него на коленях. Мы смеялись, разговаривали о пустяках и целовались, снова смеялись, и между нами невидимыми искрами резвилась в воздухе атмосфера того особого волшебства, которое бывает только у влюбленных. Недопонимание, обиды, страхи временно покинули нас, не в силах прорваться сквозь это волшебство. Тропинин вел себя, как ласковый и внимательный Антон, с которым у меня было много общих тем для разговора и с которым было безумно интересно и просто общаться, в котором время от времени просыпался язвительный Кей, уверенный и временами противный. Ветер трепал его платиновые волосы, играл с моими прядями, осторожно и игриво касался кожи, а я вдруг сказала:

— А я бы хотел увидеть тебя с натуральными волосами. У них такой красивый цвет, редкий. — И я откинула со лба его челку. Высокий лоб, чистый, гордый, придающий внешности парня какую-то особенную мужественную утонченность. Какой же он милый, с любой прической!

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросил Кей и тут же сам понял, каков будет ответ на его вопрос. Фото мне присылала Алина, а он их видел, как я поняла.

— Я хочу увидеть такой же цвет волос и такую же прическу, какая была тогда, — склонила я голову набок и хихикнула. — Хочешь длинные волосы?

— Насколько длинные? — поморщился парень. — Если такие же, как у Арина — то нет, однозначно.

— Да я же пошутила, милый, — улыбнулась я. — А почему ты покрасил волосы?

— Имидж, — пожал плечами Кей, глядя вдаль, на реку.

— Переплыть сможешь? — зачем-то спросила я, любуясь пейзажем.

— Легко. А надо?

— Нет, ты что, — даже испугалась я его решительности в серых глазах.

Спустя час мы все же покинули это место, довольные и, кажется, счастливые. Мечтала ли я тогда, когда мы в прошлый раз были у реки, у той, другой, мелкой, что смогу вот так запросто разговаривать с этим человеком, обнимать его, целовать, смеяться вместе с ним. Нет, конечно, нет. Тогда это были просто смутные фантазии, мечты, которые вдребезги разбило появление Лесковой, но сейчас, тогда, когда я запретила даже мечтать о Кейтоне, мои делания стали сбываться. Интересная все-таки шутка, эта жизнь.

Когда не лупасит тебя по голове ключом событий. Или разводным.

— Запомни это место, — сказал Кей вдруг, когда мы поднялись на пригорок, чтобы подойти к его машине. Он остановился, оглянулся и выглядел, словно граф, осматривающий свои владения. Я тоже в последний раз обвела глазами открывающийся мне вид на реку. Вон там, внизу, мы сидели на бревне.

— М? Зачем? — удивленно взглянула я на молодого человека.

— Просто помни, где оно находится, — загадочно отвечал он. — Это будет наше с тобой тайное место.

— Хорошо, — согласилась я.

Мы вернулись в машину, которая вновь слишком сильно нагрелась, и направились в город. Ехали мы ужасно медленно.

— Чего мы так медленно плетемся? — полюбопытствовала я, не понимая, почему нас обгоняют все машины, даже старый и в хлам убитый "Жигуленок" с какими-то лихими парнями за рулем.

— Ты сказала не гнать, — отозвался парень.

— Ты опять начинаешь! — возмутилась я.

— Что начинаю? — одарил меня веселым взглядом Антон, но лицо его было серьезным.

— Ты ползешь, как улитка! — заявила я. Вид за окном машины едва "плыл".

— Ты сама сказала мне не гнать. Помнишь?

— Я сказала не гнать больше ста пятидесяти километров в час! — я даже возмутилась от подобной наглости. — А ты едва тридцать выжимаешь! Антон, ты вообще странный.

— Это шутка, — как ребенку, объяснил мне светловолосый водитель, глаза которого искрились лукавым смехом. — Я так шучу.

— Невероятные шутки, Антон, — всплеснула я руками.

— Их мало кто понимает, — мрачно сказал парень. — Увеличить скорость?

— Только не до ста пятидесяти.

— Как скажет моя малышка. Погнали? — громко спросил он, вдавливая педаль в пол.

— Только не так, как в прошлый раз! И вообще, почему ты тогда так надо мной издевался? — обиженно спросила я.

— Я хотел показать тебе две вещи, — серьезно отвечал Тропинин. — Экстаз от скорости и скверный характер Кея. Это был стандарт, — вдруг весело добавил, понял, что сказал лишнее и замолчал.

— Стандарт? — подозрительно спросила я, захотев его вдруг придушить. — А, для твоей классной игры с девушками в хорошего и плохого мальчика. Неужто ты все время по схеме действовал?

— Я импровизировал, — сквозь зубы ответил Кей. Кажется, ему было неприятно вспоминать все это. А, может быть, стыдно передо мной. — И не злись, ладно?

— Ладно, — протянула я. — А куда мы едем? Ты отвезешь меня домой?

— Прости, я не могу отпустить тебя домой, малышка, — сообщили мне. — Мы заедем ко мне, а потом поужинаем в хорошем местечке. А потом, так и быть, я разрешу тебе попасть домой.

— Разрешишь? — подняла я бровь.

— Дай мне побыть тираном, — не самым радостным голосом попросил Кей. — Это моя лучшая роль.

— О, Боже, Антон. Твоя лучшая роль — это ты сам, глупый. — Мои пальцы вновь потянулись к его плечу. Он увидел это и довольно усмехнулся. Кажется, ему нравилось от того факта, что я так сильно тянулись к нему, хотя и сам, как я как-то упоминала, очень любил тактильные ощущения — прикосновения, любые, даже самые незначительные, порой были для него куда дороже слов.

Как Тропинин и сказал, сначала мы заехали к нему домой. Я осталась ждать его в машине, а он сам, сказав, что вернется через четверть часа, не опоздав ни на минуту, что меня несколько удивило.

— Быстро ты, — удивилась я, когда Антон выбежал из подъезда и почти мгновенно оказался около машины. Он переоделся в синюю, идеально облегающую плечи и торс футболку поло, из-под которой торчал кожаный ремень, серые джинсы и кроссовки. Хоть эта одежда смотрелась и просто, но и невооруженным глазом было видно, что ее хозяин не обделен ни вкусом, ни достатком. Все же этот человек умел подать себя, возможно даже не осознавая этого.

— Я же сказал, что буду через пятнадцать минут, раз ты не хочешь идти со мной, — ответил он.

— А когда я говорю, что буду через пятнадцать минут, я имею в виду, что буду примерно через пятнадцать минут, а может и больше, — задумчиво проговорила я.

— Я помню, — мило улыбнулся мне парень. — Я ждал тебя много часов около твоего дома, детка.

Я мигом надулась, вспомнив тот совершенно сумасшедший день.

— Тогда ты это заслужил.

— Не спорю, — пристегнулся он. — Поехали, зайка?

— Поехали, лисенок.

— Почему лисенок? — рассмеялся Антон.

— Потому что хитрый. Пытаешься задобрить меня ресторанами, — нахмурилась я. Он рассмеялся еще веселее.

— Нет, я просто хочу есть. Думаю, ты тоже. Задабривать я тебя буду потом и по-другому. Хотя, зная твое отношение к подаркам, лучше этого не делать. Весь мозг сломаешь мне, детка, — не удержался он от очередной мега смешной шуточки. — Ладно-ладно, не смотри на меня так. Хотя, нет, — изменил он свое решение почти мгновенно. — Лучше смотри на меня. Смотри всегда. — Жест "я слежу за тобой" в исполнении Кейтона выглядел очень забавным.

— Ты такой милый, — погладила я его по щеке, чувствуя, как где-то в сердце распускается теплый цветок.

— Это звучит пафосно? Так вот, я пафосный, как мексиканский сериал, Катя. Но, честно говоря, мне все равно, кто и что думает обо мне.

— А на то, что думаю о тебе я — плевать?

— Ты не кто и что. Ты — Катя, — серьезно ответил он и завел машину.

Место для ужина он выбрал довольно примечательное — плавучий прогулочный теплоход-ресторан. Он неспешно рассекал воды реки, делящей город на две части: блестящий, лощенный, вальяжно покачивающийся на волнах, с панорамными окнами и двумя палубами.

На борту его находилось два банкетных зала и комфортабельный ресторан с романтичным названием "Ветер и звезды", в котором Антон заранее забронировал столик. Он находился на верхней, открытой, палубе, и, ужиная, можно было наслаждаться видами вечерних старинных улиц, деловых кварталов и загородной природы — вскоре теплоход должен был отправиться в путь с гостями на борту.

Администратор проводила нас к своему столику неподалеку от бортика, и мы сели друг напротив друга. В серых глазах молодого человека была несвойственная ему серьёзность, которая была присуща Антону, но тараканы Кея не дремали — возможно, они посылали мне сигналы в виде фейерверков, серебряные искры которых я, кажется видела в его радужках.

Он смотрел на меня, не отрываясь. Я улыбнулась, чувствуя себя неловко. И от того, что не знала, что сказать, и от того, что до сих пор была в шоке от происходящего со мной, и от того, что впервые очутилась в таком дорогом пафосном местечке — такая простая я, без страз Сваровски, лабутенов, клатчей, грамотного мейкапа и модного маленького платья из личной гардеробной комнаты. Без холодного беспристрастного блеска в глазах, безупречного маникюра и карточки с круглой суммой, полученной не важно от кого — от родителей ли или от обеспеченного мужчины. Девушки вокруг были именно такими — шикарными, недоступными, похожими на манерную Алину или на мою Ниночку, когда та примеряла на себя образ гламурной богатой девы из высшего общества. От них пахло дорогими глазами и за версту несло холодом. Тем самым, от ледяного сердца.

А я... Я была другой. Доверчивой, наивной, еще не повзрослевшей, желающей любви и нежности и мечтающей коснуться облаков. Как и Тропинин, я была одета в темные джинсы, белую простую майку без рукавов и незаменимые кеды. Только вот он смотрелся дорого, с долей небрежности, неброско, но с тем самым изысканным шиком, который доступен далеко не каждому. Я же — просто.

Возможно, дело было не в одежде, а в умении подать себя. Во взгляде. В развороте плеч. Жестах, походке, голосе. Мироощущении.

Смогу ли я соответствовать этому человеку?

Понимает ли сам Антон, что я из другого круга, что я не могу стать ему Алиной, что не умею быть королевой — я лишь лесная принцесса, Рапунцель, заточенная в башне и оставленная собственной мамой. А он — наследный принц из замка заморского короля.

Играла чудесная ненавязчивая музыка, кажется, это было что-то из Йохансена, современного композитора, которого я любила за возвышенность и поэтичность. Мы неспешно рассекали реку, двигаясь прямо к закату, и небо было окрашено нежным розовым и золотым акрилом, с оранжевыми прожилками и фиолетовыми размытыми полосками — спешными мазками кисти по полотну небосвода. Я находилась рядом с человеком, которого любила всем сердцем и, кажется, все закончилось, но... Но темные безрадостные мысли не покидали меня.

Потому что все только еще начинается.

— Тебе нравится здесь, Катя? — спросил Антон после того, как удалился учтивый официант в униформе, принявший у нас заказ. Он посмотрел на наручные часы, явно брендовые, с текстильным широким ремнем и стальным корпусом. — Скоро теплоход отойдет от причала. Четыре минуты.

Какой ты точный, не преминул отметить внутренний голос. Тот еще зануда.

— Да, нравится, — кивнула я. С одной стороны, мне радостно было оказаться вместе с любимым человеком на палубе теплоход-ресторана, который в это время проплывал мимо одной из главных площадей города, на которой вовсю били фонтаны, ярко подсвеченные и оттого кажущиеся волшебными. А с другой, холодная

— Я выбрал не то место? — вдруг спросил Антон, что-то, видимо, поняв. — Я хотел выбрать лучшее. Для тебя — лучшее. Раз тебе достался не лучший парень, — горько усмехнулся он, и я слабо улыбнулась. На какое-то время мы замолчали.

— Почему я? — вырвалось вдруг у меня. Этот вопрос мучал, почти душил.

— Что — ты? — не понял Антон.

— Почему ты выбрал меня? Потому что я — хорошая девочка? Одна-единственная, кто не повелась на Кея, а выбрала простого парня? — спросила я вдруг, уцепившись пальцами за край короткой скатерти.

— Катя, девочка моя. Что за вопросы? — нахмурился он. Глядя на его лицо, мне хотелось улыбаться от переполняющей меня нежности, но откуда я знала, что нежность бывает болезненной. И чувства бывают болезненными. Только вот они были легки и прекрасны, как летнее высокое небо над горами, но что-то случилось и они превратились в лотос, который вязнет в болоте сомнений и страха.

— Просто ответь мне. Ответь честно, Антон.

— Теперь я буду всегда с тобой честен, Катя. — Он протянул руку и заправил за ухо прядь волос, с которой играл ветерок. — Я выбрал тебя, потому что ты мой человек.

— И как ты это понял? — сглотнув, спросила я.

— Не знаю, — честно признался он. — Не то, чтобы я тормоз, но я понял это не сразу. И прости меня за это. И за...

— Хватит, перестань извиняться, — с беспокойством перебила я его.

Ну хоть когда-то ты перебила нашего мистера с неподъемным ЧВС, а не он тебя! Аплодирую лежа!

— Мы, кажется, все это выяснили, — продолжала я. — И сейчас просто хотим побыть друг с другом, чтобы побольше узнать.

— Я тебя хорошо изучил, — самоуверенно заявил он. Словно в подтверждении его слов теплоход плавно двинулся в свой вечерний путь. Музыка изменилась, стала романтично-обещающей. А люди... Люди не обращали на это внимания, занятые своими разговорами, смеясь и открывая шампанское. Сидевшая неподалеку от нас девушка — высокая брюнетка с модельной внешностью и совершенно отстраненным лицом, очаровывала мужчину лет сорока в деловом костюме. За соседним столом что-то праздновали почтенные дамы в возрасте, напоминающие этаких бизнес-леди местного разлива.

— У меня есть для тебя подарок, — сказал вдруг Антон и неожиданно поставил на стол маленькую симпатичную голубую коробочку.

— Какой? — почти в ужасе спросила я. Наверняка это что-то дорогое, и мне вновь будет неловко. — Кей, если это что-то вроде тех конфет в золотой фольге, которую забрал себе Леша, то просто забери назад.

— Нет, это всего лишь сувенир, детка, — улыбнулся он радостно и сам себя одернул. — Да-да, я забываю и говорю на автомате. — Кей обезоруживающе поднял ладони вверх, словно говоря: "Прости, я не виноват".

Я только головой покачала.

— Открой, — подвинул он коробочку ближе ко мне. Я с некоторой опаской открыла ее и вдруг улыбнулась: в атласе лежал прелестный серебряный кулон в виде легкого изящного стилизованного ключа с тонким стержнем, сложной бороздкой и искристым розовым камне посредине.

— Как красиво, — искренне сказала я, осторожно вытаскивая из атласа это чудо. — Он такой милый. Ключ от волшебного замка, не иначе.

Моя реакция нравилась Кейтону. Кажется, он почти наслаждался тем, с каким интересом я верчу его подарок

— Что за страсть к ключам? — полюбопытствовала я, со всех сторон осматривая это чудо. Определённо, кулон нравился мне.

— Я — ключ, — откинулся он на высокую спинку стула.

— А я, что, твой брелок? Помнится, ты его мне дарил, — мрачно поинтересовалась я, и Тропинин рассмеялся.

— Нет. Но брелок отличное дополнение к ключу. Катя, это глупость, но я хочу, чтобы ты знала — ключ от того, кто сидит напротив тебя, в твоих руках.

Красивый светловолосый молодой человек напротив не был похож на молчаливого университетского Антона, не казался больше самодовольным наглецом с замашками владыки мира. Он совмещал качества обоих этих людей, но было в нем и что-то новое, непонятное, неизведанное, еще не открытое мной.

Кто же он на самом деле?

— Кем ты сейчас пытаешься быть? — спросила я ни с того, ни с сего, глядя на черную густую воду, в которой не отражалось небо — только безликие огни большого города.

Антон внимательно посмотрел на меня, аккуратно отложил в стороны столовые приборы и скрестил пальцы — те самые, так называемые музыкальные, длинные, тонкие, ровные... Я почему-то подумала мимолетом, что наверняка он смог бы легко обхватить на фортепиано куда больше октавы — восьми клавиш.

Почему-то мой взгляд задержался на его запястье — широком, крепком, надежном и вспомнилось, как я впервые коснулась его, еще тогда, когда Антон впервые побывал в моем доме.

— Самим собой? — продолжала я.

— Я не знаю, — было мне ответом.

Так я поняла, что совсем почти ничего и не знаю об этом человеке. Что наши отношения только начинаются.

Если, конечно, они вообще возможны.

Несмотря на все мои чувства, в душе все же был надлом

Вернулся официант, с улыбкой расставив тарелки с легкими салатами и бокалы — мне для клубничного лимонада с мятой, Антону — для простой ледяной воды.

— Спасибо, — вдруг сказал он глухим голосом, когда официант, пожелав приятного аппетита, отошел.

Что же за качели у нас обоих? Теплоход плывет ровно и волн почти нет, но в наших душах настоящая качка — после шторма.

— За что?

— За то, что вытаскиваешь меня. Смеешься. Радуешься этой безделушки. Даришь эмоции. Знаешь, когда... Когда я играл с тобой, — все же смог сказать он прямо, — пытался заставить тебя сделать выбор, я по-своему, но был счастлив. Когда ты посылала Кея к черту, когда брала Антона за руку, когда злилась из-за телефонных розыгрышей. Я никогда столько не смеялся и никогда так не ждал наших встреч. После Алины и череды всех тех девушек во мне словно что-то сломалось, и я мог наслаждаться только музыкой, но не человеческими отношениями. Долго бежал от всего этого. Не признавал, что мне кто-то нужен, хотя все мои игры были, скорее, играми не с другими, а с самим собой. Тот, кого ты знаешь, как Антона, пытался доказать тому, кто известен тебе, как Кей одну простую вещь. Что еще не все потеряно. И что и я могу быть достойным чего-то большего, чем жадность.

— Жадность? — повторила я удивленно.

— Жадность до моих денег, славы, тела, — ухмыльнулся он и потер лицо руками.

— Что же ты сделал с собой, Антон? — спросил я вдруг печально.

— Все в порядке. Теперь все должно быть в порядке.

Ели мы молча. И стало чуть легче. Мы обменивались не словами, а взглядами, улыбками, прикосновениями.

— Не попадает в ноты, — заметил через какое-то время Тропинин. Говорил он о пианисте, что развлекал изысканную публику этим вечером.

— Ты умеешь играть на фортепиано? — улыбнулась я. Сложно было представить Кейтона, чинно сидящего за фортепиано, а не держащего гитарут в руках и стоящего напротив микрофона.

— А почему я должен не уметь? — вопросом на вопрос ответил он. — Я музыкант. Возможно, я кажусь тебе беспечным рок-стар с толпами фанаток и неадекватными поклонниками, который только и делает, что зависает в клубах и догоняется, но я много работал над собой. Да, мне легче, чем другим, даются вокал и игра на инструментах, но я много трудился, Катя, — с какой-то даже горечью сказал парень. Кажется, он не хотел, чтобы я считала его звездным бездельником. — К тому же у меня абсолютный слух, — добавил он с Кеевскими интонациями. — Ловлю разницу в восьмую тона.

— Наверное, тебе нелегко, да? — недовольно поглядев на проходящую мимо девушку, которая засмотрелась на Тропинина, спросила я.

— В повседневной жизни это больше мешает, чем помогает, — не заметил он подвоха в моем вопросе.

— Бедняжечка, — склонила я голову на бок. — Бремя гениального музыканта.

Мою шутку не оценили, и я осталась довольна.

Когда нам, вернее, мне подали граните — итальянский десерт, похожий на дробленный фруктовый лед, мой телефон, лежащий на столе, рядом с навороченным смартфоном Антона, завибрировал.

— Это Нина, — взглянула я на экран. Антон только кивнул, поняв, что я хочу ответить на звонок.

Не успела я поднести мобильник к уху, как услышала родной голос подруги, оглушительно громкий и не особо приятный. О том, что я собираюсь пойти с Антоном на свидание, Нинка, разумеется, знала — мы переписывались об этом. Каких только матерных выражений она понаписала, едва речь зашла о Кейтоне, но, подозреваю, ему она была куда более рада, чем Максиму — моей первой любви, с легкостью разбившей мне сердце на тысячи осколков. Я только недавно склеила его.

— Что, Радова, весело тебе там? — осведомилась трубка. — Ты его уже там извела? Смотри мне, твоя задача — оттроллить этого недоноска так, чтобы он плакал теми местами, которыми плакать человек, в принципе не может.

— Это какими? — уточнила я.

— Детородными, — весело отозвалась подруга.

— Нина!

— Что Нина? — возмутилась Журавль, которая, судя по шебуршанию в трубке, разворачивала что-то съестное. — Радова, он скот, каких еще поискать. Его нужно проучить! Сотня бородатых уродов! Жалко, я еще не в городе, — вздохнула она. Подруга сейчас находилась на отдыхе вместе со всей семьей и жутко страдала, что не может лично встретиться с Тропининым. Впрочем, это было у лучшему.

Хоть она и ругалась, но было в ее голосе что-то такое, что насторожило меня. Что-то с ней было не так. И я даже знала, что. Друг Кея, синеволосый барабанщик с развязной улыбкой и манерами, далекими от джентельменских, стал для Ниночки кем-то более значимым, чем кто-либо из многочисленных парней, которых в жизни подругу навалом. А кто в здравом уме и твердой памяти не клюнет на эффектную современную девушку со внешностью ангела? Несмотря на свой несносный характер и тотальную нелюбовь к человечеству, Журавль была красива и умела обаять людей, ну а также наврать им с три короба и легко развести вокруг пальца. Келла не развелся. Более того, решил развести сам. В итоге эти двое разругались и расстались. По сухому, как раскаленная пустыня, уверению подруги, — навсегда.

— Передай, что я его ненавижу, — сообщила скучным голосом Нинка. — Хотя нет, стой, — спохватилась она. — Он же пыль. Кто в своем уме ненавидит пыль и вообще обращает на нее внимание? Пыль стирают. Передай ему, что я сотру его с лица земли. — В голосе подруги прорезались воистину демонические нотки.

— Хорошо, передам, — согласилась я. — Как ты?

— Как хрен, — никогда не страдала любовью к изящной словесности Нинка.

— Это как? — заинтересовалась я.

— Хрен — король тени, — мрачно заявила Журавль. — А я сейчас сижу в чертовой тени! Обгорела. И хочу домой. Я столько тусовок пропустила уже! А тут еще эта старая крыса Эльза Власовна опять собирает всех моих тошнотворных родственничков в своем логове. Наверняка завещание будет писать.

— Только не говори, что ты до сих пор думаешь о ее наследстве! — в ужасе воскликнула я.

— Как я не могу не думать о таких бабках, Катька? Это ты у нас в облаках витаешь. Такие, как ты, жизнь заканчивают, слоняясь по улице с коробкой вместо дома. А я хочу жить достойно. Достойно моего уровня, разумеется, — всегда была высокого мнения о себе Ниночка. — Да-да, папочка, — повысила она голос. — Иду! Минутку! Отец мой свирепствует, — поведала она мне печально. Слово отец она произносила очень забавно, с ударением а "о". — Узнал вчера, что его деловой партнер, тот еще придурок, скажу я, купил себе на Лазурном берегу недвижимость. А у нас ее нет, — хмыкнула она. — Теперь папочка изволит гневаться, а мы все огребаем. Да-да, папа! — крикнула она вновь и вздохнула. — Пойду я, глупая моя подруга. Скоро приеду. И смотри мне...

Что я должна была смотреть, я так и не узнала — связь оборвалась.

Все это время Антон смотрел на меня, почти не мигая, с самым серьезным выражением лица.

— Что? — не поняла я, кладя мобильник на стол, рядом с бокалом с соком.

— Ты красивая, — сообщил он мне, кажется, совершенно не к месту. Я инстинктивно ждала, что сейчас Тропинин в лучших традициях Кея как-то изощренно пошутит и будет смеяться и гадко ухмыляться, но ничего не произошло.

Не то, чтобы я считала себя какой-то мерзкопакостной особой, но все же подозрительно осведомилась:

— И это все?

— Что все? — словно очнулся он.

— А дальше?

Парень непонимающе улыбнулся.

— Ну, где подвох?

— Катя, — укоряюще спросил он меня очень мягко. — Я говорю то, что думаю. Ты — красивая.

Я нервно рассмеялась, прижав на мгновение обе ладони ко лбу.

— Кажется, я еще не привыкла.

— К чему?

— К тому, что ты можешь быть, — я замолчала, подбирая осторожно нужное слов, — нормальным.

— А я ненормальный, — вдруг улыбнулся он мне криво и иронично. — Ты готова быть с таким, как я, ненормальным?

— А что мне остается? — я протянула руку и коснулась его щеки. Мимолетное прикосновение — и... Нет, не ток прошелся по телу, и голова не закружилась, охваченная умопомрачительным вихрем чувств, и не захотелось падать вечность, обняв Антона...

Я просто вдруг поняла, что все сделала правильно.

Глупое чувство, не так ли?

Но я точно знала, что сейчас я тут на своем месте и со своим человеком.

И мне это нравилось. Так, что я забыла обо всем другом, и поняла, что замерзла только тогда, когда внимательный официант выдал мне слабо пахнущий лавандой клетчатый плед, который я накинула на плечи. Кея от пледа отказался — кажется, ночная прохлада реки не доставляла ему никакого дискомфорта. Кажется, она его успокаивала и дарила умиротворение.

— Ты никогда не мерзнешь? — спросила я его в шутку. Мои руки замерзли, и я грелась о белоснежную кофейную чашку. Он отрицательно покачал головой и в знак доказательства протянул свою руку и взял мою ладонь в свою.

Дымка знакомого чувства накрыла меня с головой. Какие у него все же странные руки — я заметила это давно, когда впервые наши пальцы соприкоснулись. Не холодные, но и не горячие. Совершенно обыкновенные, с выступающими костяшками и широким крепким запястьем. Надежным.

— А ты помнишь, когда я впервые взяла тебя за руку? — чуть-чуть лукаво спросила я, наслаждаясь и шумом никогда не спящей реки, и рассыпавшимися на черном непрозрачном пластике ночного неба звездами-стразами, и нашей странной близостью, и блеском в его глазах, которые сейчас казались темно-серыми, и даже своим чуть учащенным сердцебиением.

— Клуб, — быстро ответил он. — Когда тебя понесло в эпицентр драки.

Надо же, что он запомнил!

— А вот и нет, — отвечала я, широко улыбаясь. Голос мой был почти торжественным. — Я взяла тебе за руку у нас дома. В тот день, когда ты делал вид, что чуть не попал под машину!

Кажется, этот гад Тропинин едва сдержался от смеха, но, глянув на меня, решил все-таки не ржать.

— Ах да, машина. Ты сама это решила, Катя, — вполне корректно напомнил он мягким, обволакивающим голосом.

Да, Катюша, ты сама решила, что он хочет покончить с собой из-за отказа Ниночки, и сама же потащила его к себе домой, чтобы привести в порядок. Только сейчас понимаю, какой же наивной я была.

И сейчас недалеко ушла. Хватит таять от его голоса и взгляда.

Как бы я не пыталась — не получалось.

Еще часа полтора мы просто сидели и разговаривали. Обо всем. О моих мечтах и его планах. О прошлом, о будущем. О наших жизнях, которые вдруг переплелись. Просто так общаться с Антоном оказалось довольно комфортно — глупым он не был, и беседу умел поддержать на уровне, к тому же умел слушать, как тот самый мой невзрачный одногруппник-одиночка в очках и в бесформенной одежде. Изредка, правда, в нем просыпалось что-то от придурка Кея — упрямство или сарказм, и, честно говоря, это было довольно забавно.

Все шло хорошо ровно до того момента, как мы не отправились на прогулку по открытой верхней палубе. Сначала я встретила старого знакомого, что, честно говоря, не очень обрадовало Антона, но меня изрядно позабавило. На верхнюю палубу из отдельно арендованного банкетного зала, где праздновался с размахом чей-то День рождения, вышла толпа гостей — преимущественного женщин среднего возраста в дорогих платьях, обильно украшенных и в меру нетрезвых, а потому очень радостных. Кажется, почтенные дамы решили вспомнить молодость, были веселы и много смеялись, на ходу опустошая бокалы. Одну из них, невысокую и подвижную, сопровождал симпатичный молодой человек весьма приятной внешности, которого легко можно было принять за ее сына. Однако я точно знала, что никаких родственных отношений между ними нет — это был Влад, тот самый парень с кукольной холодной внешностью, которого Нинка нанимала в специальном агентстве для сопровождения меня на Дне рождении дочки нашего любимого бессменного мера. Этого парня звали Влад, и он был не только хорош на лицо, но и оказался весьма эрудированным и приятным в общении. Этот Влад умел, кажется, подстраиваться, под любого человека, потому что даже капризной Нинке умудрился понравится. Ну как понравится, по крайней мере, она не покрывала его последними словами, а осталась вполне довольна его услугами.

Влад тоже заметил меня и поприветствовал вежливым кивком головы, не отпуская локоток своей взрослой спутницы. Выглядел он отлично и вполне вписывался в светскую тусовку — высокий, стильный, интеллигентный, умеющий себя подать, облаченный в костюм-тройку, правда, сейчас он был в одном только в графитно-сером жилете, так как пиджак был на плечах его замёрзшей, видимо, спутницы.

Он улыбался и внимательно слушал, что говорит очередная клиентка. Только лицо его оставалось все таким же равнодушным, а глаза — холодными и безразличными.

Я довольно искренне улыбнулась Владу — несмотря на выбранную им профессию, о причинах которой во время нашего не слишком длинного знакомства я не интересовалась, он вызвал во мне симпатию и, кажется, на какой-то миг его кукольно-фарфоровая маска потрескалась и я увидела живого человека.

— Кто это? — одарил Влада весьма нелестным взглядом Тропинин. Честно говоря, они были одного типажа — я специально в тот раз выбрала на сайте парня, похожего на Кея, которому хотела насолить под руководством верной Нинки.

— Знакомый, — улыбнулась я. Так мало времени прошло с тех событий в особняке мера, а, кажется, минула целая вечность.

Влад вернул мне улыбку. Его серые глаза задержались на Кее, и тот не стал отводить взгляд — это было не в привычках Тропинина. В тяжести взора он, конечно, выигрывал. Было что-то в нем угрожающее и довольно-таки собственническое, кто меня не только порадовало, но и посмешило. К тому же Ладонь Кейтона, покоящаяся на моем плече, чуть сильнее сжала его. Какой он все-таки ревнивый. Не скажу, что ревность — это здорово, ведь это вопрос веры второй половинке, но в умеренных количествах она не может не вызывать умиления. К тому же Тропинин иногда как ребенок.

Влад, кажется, усмехнулся и первым прервал странный зрительный контакт, склонившись к уху позвавшей его женщины, которую он сопровождал сегодня.

— Я вспомнил его, — не слишком приятным тоном произнес Антон. — Он был с тобой и Демоницей на той вечеринке, куда мы были приглашены. И мне он не нравится.

Еще бы ему не помнить Влада. Мы вместе уезжали со Дня рождения, когда Кей нагнал нас, подрезал машину и забрал меня, нетрезвую, к себе. Наутро я проснулась в дорогой гостиницы, в которую он меня отвез и на своем горбу, как оказалось, принес в номер.

— Он твой друг, так? — продолжал расспросы Тропинин.

— Так, Нинкин знакомый, — не стала вдаваться я в подробности нашего знакомства.

— Даже ей лучше не иметь таких знакомых. Альфонс, — вынес суровый вердикт он.

— Почему ты так решил, Антош? — удивилась я. Отчасти парень прав.

— Кто еще будет крутиться вокруг богатой женщины, у которой трое детей его возраста, — отозвался он, и, видя мой непонимающий взгляд, пояснил. — Она из тусовки матери. Вдова. Наследница большого и очень прибыльного бизнеса. Мать одно время хотела, чтобы я общался с ее старшей дочерью, — усмехнулся он старому воспоминанию.

Теперь уже меня кольнула ревность — очень осторожно, тонкой серебряной иголкой.

— И что, вы общались?

Тут Тропинин весело рассмеялся.

— Обошлось. Она никогда не нравилась мне, а я — ей. Впрочем, — добавил он, — ей не нравился не только я, но и вообще все мужчины. Она, моя милая Катрина, другой ориентации.

Мы обменялись в Владом последними взглядами, и мы с Антоном пошли дальше.

— Вот оно что-о-о, — протянула я. — Скажи, а твоя мама...

— Что моя мама?

— Она не будет против того, что мы встречаемся? — все же задала я волнующий вопрос и хмыкнула. — Я-то не наследница больного бизнеса.

— Мне все равно, против она будет или за, — отрезал бескомпромиссно блондин. — Не думай о глупостях. Думай обо мне, — добавил он. — Я думаю о тебе и хочу, чтобы это было взаимно. Я, знаешь ли, эгоист. И мне неприемлема сама мысль, что в игре активен только я. — Было понятно, что он шутит, но серьезный голос, которым Тропинин произнес эту фразу, меня рассмешил.

Мы зашагали дальше.

— Смотри, как похож на солиста "НК", — вдруг раздалось неподалеку. Я резко повернулась, а вот Антон, хвала ему и его выдержке, даже бровью не повел. На нас смотрело три юных создания, которые, видимо, попали на борт элитного ресторана-теплохода вместе с родителями и сбежавшие от их опеки на верхнюю палубу. Созданиям было не слишком много лет, и все они выглядели довольно пристойно для поклонников творчества рок-группы "На краю", популярность которой, кажется, росла в геометрической прогрессии. Впрочем, у одного создания был проколот нос, а второе имело выбритой висок. Вполне возможно, что эти детки, как и Нинка, вечерами облачаются в совершенно другую одежду и бегают по концертам и клубам, в которых тусуются любители тяжелой музыки.

— Да ну, это не он. Это мажор какой-то.

Антон закатил глаза, губы его тронула легкая улыбочка.

— Но похож очень!

— В официальной группе "НК" писали, что парни уже в Москве, — возразили ей. — Готовятся к супер — шоу.

Кто-то может, и готовится, а кто-то сидит в родном городе, не желая расставаться со мной.

— Я попаду на это шоу, — гордо возвестило одно из созданий. — Билеты уже при мне. В фан-зону.

И ребята удалились прочь, все же придя к выводу, что видят перед собой не всемогущего Кея, а непонятного мажора.

Я с задорной улыбкой взглянула на Антона, которому разговор не слишком понравился.

— Значит, к шоу готовишься? — поинтересовалась я ангельским голосом.

— Чертовы фанаты, — проворчал он. Мне стало смешно.

Антон крепко и уже, наверное, почти привычно держал меня за руку, изредка касаясь своими губами моей щеки, а я смотрела на него сияющими, как подозреваю, глазами, желая, чтобы это продлилось вечно. Казалось, мы стояли на месте, застыли друг напротив друга, и нам навстречу плыл город, обряженный в шаль из тысяч огней.

Антон вдруг взял меня за руки, слегка сжимая чуть выше запястий, притянул к себе и без предупреждения поцеловал в губы. Я застыла, замерла — не от неожиданности, а от того, как стало вдруг тепло в груди, а когда ответила на поцелуй, нежно и медленно, он вдруг отстранился на мгновение, словно пытаясь успокоиться, почти отчаянно взглянул мне в глаза, перевел жадный взгляд на мои губы и не выдержал — запустил одну руку в волосы и вновь начал целовать. Сначала мягко, а затем все более и более уверенно, с напором и...

И поцелуй закончился, не успев толком начаться — нам помешал банальный телефонный звонок. Он был таким настойчивым и долгим, что мы не смокли сопротивляться ему.

— Прости, — выдохнул Антон, нехотя выпуская меня из объятий. Он достал из кармана джинсов телефон и, сердито сдвинув брови, поднес его к уху.

— Андрей, — шепнул музыкант мне, перед тем, как ответить. Я только кивнула. Менеджер группы "На краю" был не тем человеком, звонком которого можно было пренебречь.

— Слушаю. У тебя есть ровно минута, — весьма недовольно, со своими царскими нотками произнес парень. Судя по всему, менеджер стал вещать о каких-то весьма важных вещах, потому что Антон внимал внимательно, однако связь на реке оказалась не слишком хорошей, да и из-за шума воды и поднявшегося ветра слышно было не очень хорошо, поэтому беловолосый, шепнув мне, что сейчас вернется, спустился на нижнюю палубу.

На некоторое время я осталась одна, наедине со своими мыслями и нерастраченной нежностью. Без Антона стало как-то холоднее и не так уютно, и я решилась немного пройти вдоль открытой палубы, не желая возвращаться к крытой. Обратно мы плыли по течению, и путь домой занял гораздо меньше времени.

Я благодушно взирала на чистое небо, не разрешая себе думать о том, что будет, когда он уедет и как будут в дальнейшем развиваться наши весьма странные отношения, как вдруг краем глаза заметила неподалеку знакомую высокую женскую точеную фигуру. Челюсти мои сами собой сжались. По палубе стремительно, гордо вздернув подбородок, шагала Алина. Черные густые волосы ее, блестящие на свете, были собраны в стильный пучок. Короткое облегающее черное платье с изящно спущенными плечами, алые, в тон крохотной сумочке, туфли на высоком каблуке, небрежный. Загорелая, умело накрашенная, уверенная, по-своему грациозная, она, как и обычно, выглядела великолепно, но не менее противно, чем обычно.

Мы встречались с ней лишь несколько раз, но за это время я успела искренне возненавидеть ее за омерзительный стервозный характер, высокомерие и, самое главное, за больную любовь к Антону.

Моему Антону, прошу уточнить.

Сердце мое застучало тревожно. Что эта стерва делает здесь?

Я проводила ее прищуренным взглядом. Меня Алина не видела. Она спускалась вниз, туда, где пару минут скрылся Тропинин.

Что это значит?

Моментально забыв обо всех красотах, которыми любовалась, о теплых ощущениях, которые хранили моя душа и тепло после поцелуя и ласковых прикосновений, о беспокойных думах о будущем, я, крепко сжав в руке телефон, зашагала следом за ней.

Следит за бывшим парнем? Надеется на что-то? Хочет забрать то, что принадлежит мне?

Не получит. Почему? Потому что я не позволю ей этого сделать.

Я спустилась следом за ней на полутемную нижнюю палубу по широкой лестница с шикарным красным ковром и блестящими гладкими перилами, но так и не преодолела последние три ступени — ноги на мгновение перестали слушать меня, воздух покинул легкие, а в руках появилась едва заметная дрожь.

Я не верила происходящему. Не хотела верить. Не могла. Но... Реальность была жестока.

— Тропинин, — омерзительный голос Алины резанул по моим ушам, и стоящий неподалеку высокий, с широким разворотом плеч, светловолосый парень в синей рубашке-поло обернулся. Не узнать лицо Антона я просто не могла даже в полуоборот.

— Я скучала, — продолжила она. — А ты?

Кажется, он улыбнулся Лесковой. А она, подойдя к нему, по-хозяйски положила одну руку ему на плечо, а вторую — на пояс. И поцеловала.

Несколько секунд он стоял неподвижно, а после все же обнял брюнетку, как-то по-особенному нежно, почти невесомо, словно не веря.

Теперь уже его пальцы были в ее волосах, не в моих. И губы касались не моих губ, а ее. И душа его была с ней, с этой проклятой Алиной, а обо мне забыла.

Как будто бы меня и не было никогда.

И чувств моих не было.

И нас двоих не было.

Ничего не было.

Лишь сон.

Я не слышала музыку, что играла тут, не видела лиц проходящих мимо людей, стук их каблуков, смех и слова, не чувствовала аромат только что приготовленных блюд, не ощущала, с какой болью впились ногти в ладони, не понимала, как легко вдруг стало в моей голове. Для меня существовали только эти двое — стоя в полутьме, под картиной в огромной раме, они упоенно целовались, не в силах оторваться друг от друга.

Я словно разделилась на двух человек.

Первая я равнодушно взирала на эту милую, без сомнения, сцену, в миг потеряв склеенное по осколкам счастье.

Все равно. Я так и знала. Любовь? Ее не существует.

А вторая я взрывалась от переполняющих меня эмоций, от негодования, от гнева, от ярости... Просыпалась та самая Катя, которая однажды разрушила спальню Тропинина, та самая, бешенная, неуправляемая, не злая, но обиженная и жаждущая справедливости.

Он в очередной раз предал меня.

Ненавижу.

Убью.

Полутьма шептала мне: "Сделай это". Шум реки шелестел: "Он должен ответить". Взгляды людей словно смеялись надо мной и глумились: "Проглотишь?".

И только мое сердце молчало.

С этими мыслями я вдруг взбежала вниз и схватила Антона за предплечье. Тот резко повернулся ко мне.

— Не помешаю, любимый? — с этими словами я залепила ему звонкую пощечину. Злую пощечину. Сильную.

А потом еще одну и еще.

Я никогда никого не била, но мне почти понравилось это.

Сон ли это?..

Это не было сном. Это было жалкой реальностью, реальностью, со всеми вытекающими последствиями.

Ладонь горела от ударов, глаза — от невыплаканных подступивших слез, душа — от обиды и злости. Но, кажется, след от пощечины на щеке парня горел куда ярче. Светловолосый с силой оттолкнул меня, и я едва не упала. Кажется, его переполняла ярость, не уступающая моей. Он смотрел на меня серыми надменными глазами, в которых играла неистовая буря, и молчал, кажется, крепко сжав челюсти. Мой поступок ошеломил его не меньше, чем меня и Лескову.