9..

Глава 9.

Улыбка.

Очень жаль, что в этом мире нет инструкции к жизни. Она необходима мне как воздух. Особенно в этот момент.

Мы сидим за столом, перед человеком, к которому пришли за помощью. Это само по себе смущает, а подчеркнуто традиционно Японский прием хозяина — окончательно сбивает с толку. Ни у меня, ни, тем более, у братика, не имелось при себе хоть сколько-нибудь достоверных сведений про сидящего напротив человека. Только оговорки. И это меня раздражало. Начался мандраж. Мне хотелось творить ужасные глупости, неуместные в данный момент.

— Здравствуйте, Ямамото-сан. — Начал брат.

Хоть мы и росли в Японии, но ее духом никто из нас не пропитался. Это не мешает в общении, но именно сейчас, в момент приветствия, я поняла, что мы с Реохем — чужаки. Все вбитые в кружке, который я посещаю уже второй год, знания вылетели из головы, будто их там и не было, а брат и того не знает. Наша семья всегда придерживалась традиций, ритуалов и этикету японцев. Но знания подавались поверхностно, будто все знали и молчали о том, что мы здесь ненадолго. Мы могли себя подать в хорошем свете при встрече, но не имели той неотличимой детали, что присуща всем японцам. Мы иные. Это не заметить с первого взгляда, ведь в этом мире нет классического стандарта, стереотипа о внешности.

История Японии говорит о том, что остров был закрыт так же долго, как и в прошлом мире, но при этом у здешних японцев изначально была проблема с рождаемостью. Войны и междоусобицы забирали на себя все людские ресурсы, фактически оставляя в запасе лишь женщин, количество которых не хватало даже на работу в поле, не говоря уже о чем-то большем. Все звучит просто ужасно и можно подумать, что Япония была за гранью демографического кризиса, но это немного не так. Общая картина не слишком отличалась от того, что можно было узнать из исторических сводок того времени, в прошлой жизни. Но проблема оставалась проблемой, поэтому распространилось многоженство и всякие извращения, которыми Япония славится и по сей день, но не в этом суть. Спустя какое-то время распространились проблемы генетического характера — стали рождаться уродцы от близкородственных связей. Все это я узнала, пытаясь разобраться, почему внешность не имеет стандартного, для меня, вида. А дело в том, что на острова попали пришлые люди, как манна небесная, они свалились на головы японцев в достаточном количестве, чтобы испытать счастье на возможность потеснить коренных жителей. Но не судьба. Кто-то догадался, что можно с их помощью разбавить кровь... так и сделали. Результат всех устроил. И теперь уже сами японцы целенаправленно стремились к подобному смешению. Ведь потомство с каждым поколением прибавляло в росте, становилось чуточку привлекательней. Изначально отличия не были слишком заметны, но рецессивные гены начали брать верх. При всем при этом, пришлых никогда особо не жаловали, то есть общения, как такового не было, как и обмена опытом, и традициями.

Поэтому мы с братом не слишком сильно выделялись на фоне окружающих нас сверстников.

— Мы пришли к вам, потому что вы были знакомы с нашей мамой... — брат замолк, опустив глаза на колени. Его голос дрогнул, а плечи мелко затряслись. Я поняла, что сейчас он расплачется под пристальным и серьезным взглядом Ямамото-сана, который, в свою очередь, ничего не предпринимал, ожидая внятно высказанной причины нашего визита.

Но, ни я, ни брат не могли высказать эту причину вслух. Будто, говоря, что мама умерла, мы предадим ее. Это ужасно. Мне даже сейчас не хочется верить, что мамы, моей милой заботливой мамочки больше нет. Стадия отрицания. Я еще даже не до конца осознала. И мое отрицание действительности подкрепляется еще и недоумением — как мама могла так подставится, как ее смогли взять врасплох? Да, те люди были сильны, один из них даже имел неплохо развитый атрибут дождя... но этого ведь просто недостаточно. Наверное. Я не хочу верить в ее смерть так же сильно, как не хочу давать себе лишнюю надежду.

— На наш дом напали, — перехватываю речь брата. Он молчит, достаточно красноречиво, для того, чтобы я поняла его состояние. Крепко сжимаю в своей ладошке ладонь брата, поддерживая его. И только мельком отмечаю, что мои нематериальные, до этого времени, руки, приобрели черный цвет и могут теперь касаться предметов. — И нам больше не к кому обратится.

Слишком обтекаемая фраза, щадящая наши сердца.

Смотрю в упор на Ямамото Такеши. Наблюдаю за его непроницаемым лицом и чувствую, как медленно зверею. Без особых причин. Просто потому, что он сидит тут с таким отстраненным видом, а я готова завыть, готова скулить и кричать, срывая связки, готова рвать на себе кожу ногтями... А он сидит и смотрит на нас с таким участием и пониманием во взгляде... но молчит, ничего не говоря.

Вдох-выдох. Стоит успокоиться.

— Я не знаю, есть ли у вас желание и возможность помочь нам... Но в доме осталось шесть трупов. И, пожалуйста, если есть возможность, свяжитесь с нашим отцом.

Неуверенность. Он нам ничего не должен, ничего не обещал — мы лишь обуза, неожиданно свалившаяся на его голову. Только бы помог связаться с папой. Больше нам от него ничего не надо — сами разберемся.

Молчание затягивалось. Я, к концу своей речи, так же, как и брат, уперла взгляд в колени. Мне было неловко. Чувства переполняли меня и готовы были выплеснуться на мир порцией раздражения. Как, вдруг, я почувствовала чужую ладонь на моей макушке. Она медленно и осторожно поглаживала меня.

Я скосила взгляд на стоящего передо мной Ямамото. Маска участливо психиатра сошла с его лица, оставляя жалость к нам, понимание, и некую грусть.

— Не волнуйся, девочка, я помогу вам. — Он сказал это просто, будто ничего другого и не могло произойти, но я почувствовала, как с моей души упал камень. Хорошо, что мы с братиком не остались совсем одни. — Первое время поживете у меня дома, в гостевой комнате. А я пока схожу к вам... домой. Разберусь, что произошло, и уже тогда помогу вам связаться с папой.

Он поднялся с пола, на котором мы все сидим, и пошел куда-то, напоследок велев оставаться нам на месте. Мы сидели пришибленными. Все, что происходит вокруг нас — странно. Это ощущение неправильности нельзя описать на словах. Слишком уж оно неоформленное. Но вопросы наполняли мою голову, и я со всех сил старалась сдерживаться. Брат тоже ощущал себя не в своей тарелке. Он не мог молчать долго, когда чего-то не понимал. Я посмотрела на него и наткнулась на его взгляд. Пронзительный взгляд ясных серых глаз — таких же, как когда то были у мамы. Мы — ее продолжение, кривое отражение идеала. Я видела, что Реохей понимает мои чувства, понимает потому, что испытывает то же самое. Мы подмечаем мелкие жесты, напоминающие о маме, спотыкаемся среди предложения, когда замечаем, что использовали ее фразу или характерную интонацию, смотрим на вещи, вспоминая наши походы по магазинам. Его глаза, мои волосы, его улыбка, моя мимика, его жесты, моя походка — все напоминало о ней, даже собственный голос. Я расплакалась. Мне было больно смотреть на брата, и при этом не было сил отвести взгляд. Меня прижали к худой груди, и я поняла, что сейчас слёзы льются только из моих глаз.

В комнату вошел старший Ямамото со своим сыном.

— Такеши покажет вам дом и комнату, где вы можете остаться. — Отрекомендовал он сына.

Я же, вспыхнув, начала вытирать глаза. Улыбка Такеши, так естественно смотрящаяся на его лице в обыденной жизни, резала глаза, привлекая к себе мое внимание, и взвинчивала мою нелюбовь к своему носителю. Хотелось наговорить ему гадостей, уколоть посильней, чтобы он перестал себя вести так неуместно. Сюрреалистично... в подобной ситуации. Но я сдерживалась, выдавливая из себя остатки терпения и приличий, напоминая себе, что он мне ничего не сделал, что я ничего о нем не знаю, а, соответственно, не имею права его упрекать его в чем-либо, что не затрагивает мою жизнь, что он не специально, а потому, что ничего не знает о произошедшем... или все же знает. Я отводила взгляд от лица Такеши, но глаза сами возвращались к его улыбке.

Старший Ямамото уже ушел, а младший показывал нам дом и улыбался. Как же бесит. Просто невероятно. Подмечаю это и делаю первый шаг к разрешению еще не начавшегося конфликта:

— Не улыбайся, пожалуйста, Ямамото-кун, — стараюсь говорить спокойно, но в тоне мелькает нотка бешенства. Но на меня просто недоуменно взглянули и продолжили диалог. Мне уже казалось недостаточным выплеснуть гнев словами, мне было необходимо сделать ему физически больно, ударить своим маленьким кулачком в его доброжелательно изогнутые губы, со всей силы, до крови. Но он будто не понимал. Продолжил показывать комнаты, говорить, все тем же тоном, и улыбаться. Чуть весело, чуть иронично, но в остальном просто доброжелательно. Бесит. Еще и пламя Тумана, будто благословляя мои действия на успех, подкидывало в сознание откровенно жуткие картинки с возможной расправой над столь раздражающим меня элементом. Брату же подобный тон даже нравился — его плечи расправились, а походка стала менее дерганой. Наверное, подобный разговор позволил ему отвлечься от реальности. Он успокоился и даже немного поддерживает беседу. Я не понимаю их игру, хотя, мне было бы проще всех повестись на нее (туману свойственна изменчивость), но подобное мне кажется неправильным, оскорбительным, в какой-то степени. Не могу повестись на это. Бесит, бесит, бесит.

— Ямамото-кун, прекрати улыбаться. — Говорю громко, чтобы точно все услышал. В голосе слышны рычащие звуки. Или мне это кажется?

Контроль над пламенем ослаб, оно прорывается, и я уже не могу быть уверена, где реальность, а где я неосознанно наложила иллюзию. Но ничего не могу с этим поделать — эмоции выводят меня из равновесия.

— Почему, Киоко-тян? — спрашивает вроде бы спокойным тоном, но мне в его голосе слышится издевка. Какая разница есть эта издевка в реальности или нет, если она так меня раздражает.

Надо успокоиться. Вдох — выдох.

Один, два, три, четыре, пять,... десять.

— Потому-что, если не прекратишь, я тебя покалечу... — говорю спокойно, с предупредительными нотками в голосе.

— Ха-ха, ты такая смешная, Киоко-тян, — его лицо снова искривляется в улыбке, а глаза сощуриваются, будто действительно существует в этой ситуации что-то веселое.

Реакция неверная.

Только после начала движения, я поняла, что мой тощенький кулачок таки летит прямой наводкой в челюсть этому раздражающему засранцу. Бесит. У мальчишки физическая форма явно лучше моей, но из-за неожиданности, или еще по какой-то причине, он не смог вовремя отреагировать, за что и поплатился. Я неумелая, да и вообще впервые за обе свои жизни решаюсь на откровенный мордобой, но энтузиазм все перекрывает. Бывали несерьезные потасовки, но Ямамото меня довел. Реохей как только начал ходить в клуб бокса, так сразу же загорелся идеей поставить мне удар, но из этого предприятия ничего не вышло. Я тогда была слишком маленькая и не слишком-то стремилась драться. С тех самых пор я не занималась. Да и зачем туману, если наша сила сокрыта в разуме? Вроде и врезала со всех сил, но ощущаю, что этого мало. Недостаточно сильно. Или как еще можно объяснить то, что эта его приклеенная улыбка, после моего удара, даже не сползла. Только брови поднял в недоумении. Смотрю на него. Секунда, вторая... Нет, все еще бесит!

Чуть ли не с рыком набрасываюсь на Такеши. Моего бешенства хватит на трех таких как он. Что-то говорит брат, но я его почти не слышу. Я как-то умудряюсь завалить Ямамото на пол, и мы кубарем катимся к углу. Его улыбка так и не желает сходить с лица, но он уже начал сопротивляться. Р-р-р... Хочется его побить, но я гораздо слабее. Он сдерживается, джентльмен чертов, меня это раздражает, но сам запал уже начинает спадать.... до тех пор, пока я снова не натыкаюсь на эту улыбку. Меня снова наполняет бешенство. Мы катаемся по полу. Он пытается взять мои руки в захват, но я верткая. Как только у него начинает что-то получатся, так я ввожу в бой зубы и болючие щипки ногтями. И все повторяется. Раз за разом. Брат пытался нам помешать, но в меня будто вселился бес.

— Да прекратите же вы. — Вдруг громко кричит Реохей. Я дергаюсь от внезапности, а брату хватает и этого мгновения, чтобы оттащить меня от мальчишки.

Сорвалась. Сейчас стою перед осматривающим мои повреждения братом, и понимаю, что мне стыдно. Однако, натыкаясь взглядом на улыбку Такеши, понимаю, что не слишком. Делаю дыхательную гимнастику. Надо придти в себя.

Брат меня встряхивает, и, когда я распахиваю, закрытые до этого момента, глаза, он выразительно смотрит на меня. В его взгляде все: и сочувствие, и недоумение, и куча вопросов, и укоризна. Я, с пристыженным видом, отвожу глаза, но моей пантомиме брат не поверил, я знаю это. Поступок глупый, импульсивный, опрометчивый... и множество других эпитетов, но Такеши сам виноват. Я честно предупредила его заранее, что врежу. Оборачиваюсь посмотреть на жертву моего паршивого настроения — стоит, опершись на стену боком, ран, как таковых, еще не видно, только следы укусов и начинает наливаться синевой мой первый удар. Стараясь не смотреть на его лицо, склоняюсь в поклоне и быстро произношу слова извинений, прошу прощения за свое безобразное поведение, разгибаюсь, и сразу же отворачиваюсь.

— Хах, да ничего, было весело! — Слышу в ответ, а у меня начинает дергаться бровь. И кулаки зачесались.

Один, два, три, четыре, пять,... десять.

— Конечно, буду рада повторить.

Бесит.

После этого инцидента мы идем в комнату, отданную в наше с братом временное распоряжение. Реохей обрабатывает мне и Такеши раны. У меня только синяки на запястьях, мелкие ушибы и рана на голове, может, это она виновата в моем ненормальном поведении? У мальчишки же ран не на много больше, чем у меня — синяки наливаются по телу еще и от локтей, ну и следы от укусов.

Нам показали ванную комнату, и вскоре я пошла мыться, взяв на смену Футболку и пижамные штанишки Ямамото-младшего.

Помыв голову и начав натираться, я заметила, что руки как были черными, так и остались. Они смотрятся слишком дико на моей белой коже. Подошла к зеркалу, желая рассмотреть себя. Посмотрелась и пришла к выводу, что выгляжу крайне нелепо — еще мокрые волосы липнут к телу ржавыми прядками, взгляд слишком несчастный, но это я отметила, не заостряя внимание. Мой гипер-режим, или второе дыхание, как говорила мама, предавал мне совсем-уж нескладный вид. Возможно, атрибуты вроде черноты на руках, что доходит до середины предплечья и заканчивается резко, как перчатка, и странный, такого же черного цвета, широкий нимб, опоясывающий середину лба, подошли бы кому-нибудь более зрелому, но на мне выглядели откровенно неуместно. И жутковато. Маленькая светлая я с рыжей копной волос и очень миленьким личиком, на фоне которого резко выделяется черный обруч, зависший в воздухе на уровне лба. И тоненькие детские ручки, охваченные тьмой до предплечий.

Странное чувство. В самом начале я ощущала поток информации о мире, что вливался в мою голову постоянно, то есть не что-то вроде бытовых знаний, например, о прополке огорода, а тактильные ощущения, запахи, вкус. Я сейчас, на этом месте точно знаю, что почувствую, если съем, тот же помидор, могу вплоть до сокращений мышц воссоздать у себя в памяти весь процесс поглощения, а соответственно, могу и навязать эти ощущения кому-либо. Изначально это мешало, но сейчас свыклась. Наоборот, мне не нравится находиться без нимба, остается чувство, будто лишаюсь недостающей части, будто лишаюсь одного из чувств, вроде зрения. Неприятно.

Сняла нимб с его места и решила рассмотреть. Холодный и круглый на ощупь, диаметром примерно пять миллиметров, сам обруч гораздо шире моей головы. Не гнется и не ломается. Вообще нимб странный — где его оставишь, там и висит. Наверное, у такой его причуды есть предел, да и двигается он по моему желанию куда, мысленно, укажу, но это выглядит забавно. Просунула туда руку — рука пропала, а информация снова заполнила сознание. Странно, верхняя часть головы мне была видна в зеркале. Пощупала внутри и помахала там рукой в разные стороны — границ не ощущается, будто пространство не имеет предела. Недолго думая, забросила внутрь мокрое полотенце — чисто для эксперимента, отпустила его там, подождала и попыталась его как-нибудь нащупать, но схватить не смогла, вроде что-то есть, но оно будто убегает, наверное для подобных фокусов нужна практика. Интересно. Меня начал захватывать дух экспериментатора. Я знаю, что внешний вид для подобных вещей не имеет значения, и мысленно приказала обручу стать немного шире, чтобы иметь возможность залезть в него как в люк. Он медленно и неохотно послушался, завис в воздухе, как я захотела — вертикально, как окно. Набралась дурной смелости, уже готова была заглянуть и узнать все секреты, как услышала голос брата.

— Киоко, чего ты там так долго?

Я немного приуныла и энтузиазм спал.

— Я уже иду! — Ответила, и спрыгнула с бортика ванной.

Уменьшила нимб и одела его на голову, почувствовав привычный поток информации. Возможно, поэтому иллюзионисты не выходят из гипер-режима? Привыкают к ощущениям, что дает этот режим, а после не могут отказаться от него. Да и зачем им это? Если нужно замаскироваться, стоит, лишь навести на предметы иллюзию невидимости. Хотя мама не находилась в гипер-режиме постоянно — у каждого человека свойства проявляются индивидуально. Одела одолженные мне вещи и опять заглянула в зеркало. Осмотрелась и поняла, что мне откровенно не нравится черный нимб. Слишком мрачный. Можно конечно сделать его совсем невидимым, при этом, не выходя из гипер-режима, но мне не хотелось прятать свидетельство собственной силы. Да и зародыш позерства требовал превратить нимб во что-нибудь другое. Можно даже не превращать, а просто наложить иллюзию. Но брат меня снова окликнул, отвлекая от выбора. Поэтому даже для меня самой появившаяся на голове ведьминская шляпа стала неожиданностью. В принципе, почему бы и нет?

Вышла из ванной под странным взглядом брата.

— Что это, Киоко-тян? — подал голос Ямамото. Он сидел за столом, заставленным едой, в той самой гостиной, где нас принимал его отец. Было очевидно, что мальчишки уже помылись в другой ванной комнате и ждали меня, чтобы приступить к ужину. Я замечталась, неприятно приносить окружающим людям неудобства.

— Шляпа. — Кивнула себе и, подумав, добавила: — Ведьминская. — Ответила спокойно, проигнорировав широченную улыбку, будто отрекомендовала новый атрибут одежды. Но не без ехидной нотки, ведь на невысказанные вопросы ответов не дала.

Он уже не раздражал меня, так как раньше, наверное, потому, что я отвлеклась. Мои мысли решили обходить стороной и мамину смерть, и неуместную улыбку Ямамото. Соответственно, если не обращать на раздражительный факт внимания, то он сам находит свое время показаться на глаза. Возможно, я слабовольно убегаю от проблем, но чем такой вариант плох? Ведь все, что могло плохого случиться — уже произошло... почти. Да и синяк на скуле у Такеши теплом отмщения согревает душу.

— Ох, — понял меня брат, — не вредничай, мне, между прочим, тоже интересно.

Я подумала и с самым серьезным видом сообщила:

— Буду вредничать до завтрашнего обеда. — Уведомила и сразу же оправдалась: — Ничего не могу поделать, ты же понимаешь, да?

— Будь терпимей... — Вздохнул тяжко, но он понял, что каждый из нас по-своему старается избежать неприятных мыслей. Я психую, а брат — делает вид, что ничего не случилось. Он очень чуткий — мой брат. — Так, что это?

— Это вместо того жуткого нимба, он слишком мрачный. Я создала иллюзию, и теперь буду ходить так. Знаешь, она внутри не имеет границ, будто бездонная! — Поделилась я своим открытием, и заметила, как у брата в глубине глаз вспыхнул интерес. Подошел и Такеши, бесцеремонно, попытавшийся снять с меня шляпу, я его хлопнула по рукам и наставительным тоном выговорила: — Садитесь кушать, а то остынет.

Мы поужинали и отправились разбирать футоны, Пока Такеши отстал от нас, брат тихо прошептал мне в ушко:

— Не ругайся с Ямамото-куном, он славный.

Я фыркнула насмешливо. Конечно, "славный"... но, не желая спорить, лишь передернула плечами и, неосознанно ускорив шаг, отправилась расстилать спальное место.