Арест Пьянкова С.А. Белым правительством на Урале

Арест Пьянкова С.А. Белым правительством на Урале, город бывший Екатеринбург

В 1918 годе при быстрой эвакуации Красных Войск из столицы Урала я не успел отступить с Красными Войсками и пришлось остаться в Екатеринбурге. С приходом чехословаков и поляков обнаглевшая Белая банда и вожди жёлтаго интернационала учинили белый террор в отношении оставших красногвардейцев, коммунистов и сочувствующих Советской Власти, производили аресты, обыски. Не было тому пощады, на кого донесёт местная буржуазия — сразу убивали без суда и следствия или изтягивали шампулами и нагайками до полусознания.

В силу кровавых расправ на красногвардейцами и т.д. я вынужден бежать в глухую деревню, в село Б. Брусяны, рассчитывая по своему соображению, что в деревне от белых собак можно лутыче спастись, нежели в городе, а оказалось, что и в деревне спасения было мало.

Появление моё в селе Б. Брусяны стало известным кулакам и белому старосте Гороху, то с места в карьер я был арестован и доставлен в управление зборни. Только что зделал два шага в зборню, то сразу окружила меня кулацкая толпа. Кто чего только мог кричать.

Одне кричат:

— Ага, попался Красногвардейский Начальник, мы его знаем.

Другия кричат:

— Нужно убить Красного бандита и т.д.

Тут я получил неско зубо-тычен, пинков. Удары для меня казались лёхкой формой. Хотели было разорвать меня на куски, но благодаря тому, что в данной зборне имелось много родственников моих по жене и трудового беднейших крестьян, каковыя избавили меня от смерти.

За тем я был водворён в каталазную камеру. Всё время кричали кулаки в отверствие каталазного окна:

— Вот, мол, приедут казаки, оне тебе покажут, где раки-то зимуют.

Ночь для меня показалась месяцом. Всё время ожидал белых казаков, но видимо казацкий карательный отряд [90] проехал в другия сёла для очистки большевицких слоёв.

Ровно в четыре часа утра послышался счёлк замка. Сразу у меня сильно забилось сердце, и ударил по коже мороз, пало в ум, что вот оне явились и казаки. Но при открытии камерной двери вместо казаков я увидел местных вооружённых крестьян в количестве трёх человек. Первый конвоир был вооружён охотничьим ружьём, второй вооружён топором, третий печнёй. Вот, думаю, что настало, видимо, боярское время, и наверно будут казнить, как Стеньку Разина.

При выходе из каталазной камеры первым долгом спросил конвоя, куда и зачем Вы меня вызываете, то один из конвоиров ответил, что тебя срочно вызывает Комендант Волости села Логиново Стенин.

Я спросил:

— Зачем так рано?

Ответ:

— Мы не знаем, раз нам приказал Староста Горох вести тебя в Логинову срочно, а больше мы ничего не знаем.

— Ну, — думаю, — по дороге шлёпнут.

Выйдя со зборни, повернули на трахт. Двое конвоиров идут по бокам, третий сзади. Выйдя за деревню, сразу из густова туману сосновый брусянский лес. Шевельнул мозгой: "Наверно, в этом лесу придётся разпрощаться с природой навсегда". Но больше всего думал о жене, как было тяжко мне в то время, когда я видел в зборне — со слезами на глазах оправдывала меня от кулацкой своры и готова пожертвовать жизнью своей ради спасения меня. Жену я очень любил. Всё это ещё сильнея нервировало — чем больше воспоминания о жене, тем самым на сердце обременялась тяжость.

Вот и лес, близко поскотина. Ухо насторожил, думаю: "Если оне поведут в лес, то я наброшусь на заднего конвоира, каковой не так был здоровой, вырву ружьё, а там какая выйдет".

Пройдя лес и поскотину, тут уже скоро Логинова. Спустя несколько минут показались зелёныя крыши Логиновских общественных амбаров. Тут я сразу почувствовал, что от сердца как камень тяжолой отвалился. Теперь-то я конвою поверил, что слова ихни збылися — действительно ведут туда, куда говорили в зборне.

Увидя общественныя амбары: "Но", — думаю, — "жизнь пока что спасена, что будет дальше, для меня пока что не известно". Одна дума — может, как не буть откусаюсь, не расстреляют, авось к моему счастью посадят в тюрьму.

Придя в Волость, конвой здал меня другому конвою, т.е. конвою аресного помещения, каковыя тщательно обыскали меня, открыли камеру и дали мне крепкий подзатыльник, и я очутился в камере. Дверь закрылась, очутился среди тяжоло избитых товарищей [90об] двух избитых красногвардейцев. Я узнал одного из них — Карамышева Николая, каковой был избит до полусознания.

Спустя некоторого времени, Карамышев приподнял голову, увидав меня, начал со мной разговаривать. Я спросил: "Какими судьбами попал сюда?" Карамышев ответил, что ездили в село Тёмное и там расстреляли попа да ещё кое-кого, и вот проездом через Логинову у меня здесь родственники, и я остался немного погостить, вот как и остался от своих и попался в руки белым.

Спустя некоторого времени, врываются пьяныя казаки, сразу заходят в нашу камеру. Комендант Стенин показывает пальцом на Карамышева и другого товарища, что эти молодцы из карательного отряда расстреляли в Тёмной попа и т.д., я Стенин их задержал. Казаки спросили про меня: "А это кто такой?" Комендант ответил, что задержал пока что в подозрение, материал ещё на его не поступил, и сказал, что с этими можно разсправляться, и сам вышел из камеры.

Казаки набрасываются на Карамышева и на другого. Сняли с них рубашки и начали зверски изтягивать нагайками, спины посыпали солью. Издевались над ними с полчаса, добили их до потери сознаний. Во время порки брызги крови разлетались во все стороны, стены, пол все были окровавлены, а нары были сплошь покрыты кровью, как красной материей. После порки нагаек Карамышева ударили прикладом по челюсти скулы. Лицо и скулу своротили в сторону. Прямо-таки били, как зверей. Вытащили их из камеры, усадили на лошадь и увезли на коровье кладбище, и там расстреляли.

Тут я переживал самыя отчаянныя и кошмарныя минуты. Вот-де, думаю, что поступит материал на меня, и мне это же будет. Но материалу на меня не поступило. По распоряжению Чрезвычайной Земской Комиссии я был временно освобождён под надзор белой милиции.

Вскоре я узнаю, что на меня фактический материал, и уже есть отношение об аресте меня. Не дожидаясь вторичного ареста, я бегу в город, проживая без прописки у своей крёсной. Спустя некоторого времени, я устраиваюсь через одного знакомаго мастера [на] ф-ку братьев Макаровых. На работу было устроиться весьма свободно, даже не спрашивали никаких документов. Вскоре была об"явлена Колчаком мобилизация, как имея специальность [сноваля], был оставлен Военнообязанным.

В феврале 1919 года в ф-ку был подослан чехословацкой контр-разведкой шпик, провокатор под псевдонимом Попов. Сам лично Макаров устроил Попова токарем по металлу, каковой совершенно не знаком с работой. Вскоре Попов создаёт фиктивную партию социал-демократическую, начал производить вербовку членов, вернея всего, выуживать сторонников Советской Власти, т.е. красногвардейцев, коммунистов и т.д.

Попову стало известно в отношении меня. Видимо, кто-то из наших попал на удочку Попова и выдал меня. Однажды Попов, подойдя ко мне во время работы, зделал мне предложение вступить в партию социал-демократов. [91] Я знал, что Попов — это провокатор, и на его агитацию не пошол, заявил Попову, что кака бы то не была партия, я призираю, вообще человек нейтральный. Делать нечего, шпику сагитировать меня не пришлось, оставил меня в покое, ушол.

Но всё же за мной и за моей квартирой шпик установил нелегальное наблюдение, т.е. куда я хожу и с кем имею связь. Так как я уже бывал в переплётах, бывало, выйду из дома и вижу, что неподалёку ходит человек или сидит. Пойду, а он за мною сзади тянется, как волк. Повозишь, бывало, его туда-сюда, да и обратно домой. Нужно другой раз сходить к товарищам, но избегал — ввиду этих недоразумений могут погибнуть другия.

В марте 19 года [на] ф-ку Макаровых приезжают три белых офицера, одетыя все в штатских польтах, вооружённыя бельгийским кольтом, арестовывают меня и везут в Военно-Полевой Контроль, Главный проспект, 17. Войдя в помещение, вижу своих сослуживцев по Красной Армии. Вид ихней невесёлый, печальный. Голову оба повесили вниз, сидят на скамейках, кругом их охраняет конвой.

— Но, — думаю, — попал, значит, не в промокаемую.

Мне даже не дали офицеры опнуться, сразу провели к председателю полевого контроля. Офицеры доложили ему, что вот представили Пьянкова.

Пробормотал пред:

— Так-так, хорошее дело.

Осмотрел меня с ног до головы, а потом губу прикусил, лицы изсказил, глаза красны, как бешанной собаки, в руках держит револьвер кольт. Закричал на меня, как зверь:

— Давно я тебя, красного бандита, жду. Наконец-то попал ты ко мне в руки, кожу здеру сукиного сына.

И нанёс мне несколько ударов под бока стволом кольта. Удары эти показались для меня так больные, что я вздохнуть не мог.

Войдя в чувство, пред предложил мне сясь на стул. Спустя некоторого времени, пред мне сказал, что если ты мне правду не будешь говорить, то так и знай, что я с тебя шкуру спущу, материал на тебя очень богатый, твои товарищи сознались, сознаться следует и тебе.

Я спросил:

— В чём сознаваться?

— А ты не знаешь? Я вот достану сейчас материал.

Быстро открыл шкаф, достал дело в серой обложке, начал перелистывать, насчитал 24 листа. Обращается ко мне, спрашивает меня:

— Видел, что тут на тебя нахлопано?

Я ответил:

— Да, вижу.

— Ну вот, давай займёмся за допрос.

Кладёт перед собой протокол допроса.

— Ваша фамилия?

— Пьянков, звать Сергей, отчество Алексеевич.

— Скольки лет?

— 28 лет. Уроженец города Казани.

— Где живёшь?

— Здесь, Луговая, 198.

— Женат?

— Да.

— Где работаешь?

— В ф-ке братьев Макаровых, должность [сноваль].

— Пред"является тебе обвинение уголовно-политическаго характера, понял?

— Да, понял.

— Ну, смотри, не ври, говори правду. Скажите, Пьянков, служил Начальником Красной Гвардии в деревне Черноусовой?

— Да, служил. [91об]

— 2. Скажите, на подавление Дутова ездил?

Ответ:

— Нет.

— 3. Скажите, [...] человека Камышловских заложников в Агафуровской даче расстреливал?

Ответ:

— Нет.

— 4. Скажите, 22 человека на Помойной Яме расстреливал?

Ответ:

— Нет.

— 5. Скажите, братьям Жиряковым угрожал оружием и конфисковал имущество?

Ответ:

— Нет.

— 6. Поясните, что делал Ваш отряд, и как ты попал в начальники отряда.

Ответ:

— Отряд почти совершенно ничего не делал, стоял на охране ф-ки как сторожа. Как в начальники попал — простая штука. Я как старший унтер-офицер старой армии приехал з Германскаго фронта по болезни, жил у отца. Застаёт меня Октябрьская раволюция, рабочия выбрали меня в начальники как военного специалиста. Вот как и попал в начальники. Численности до двухсот штыков, фамилии ихние не знаю, так как я находился в отряде недолго. Больше показать ничего не могу.

Встаёт пред на ноги, начинает вторично мне наносить удар за ударом. Бил до тех пор, пока не устал. Бьёт и приговаривает:

— Что, здумал врать Начальству? Неправда, ты мне всё скажешь. Убивать до смерти не буду, а калечить каждый день буду, пока ты не сознался.

Из носа, из ушей и рта лилась кровь. Видя, что кровь льётся отовсюду, пред приказал умыться, указал мне на умывальник. Когда я умылся и утёрся, пред вынял из серебряного просигара папиросу.

— На, собака, кури, дым пускай в нос.

Приказал конвоиру свести меня в общий зал, где содержались арестованныя красногвардейцы и т.д.

Сижу после допроса два дня. Не вызывают больше на допросы. Думаю, этим кончится, нет, этим не кончилось. На третий день снова вызывают на допрос, но не к преду, а к помощнику его, капитану, ещё злея, чем и пред.

Войдя в комнату капитана, то первыя слова его были таковыя:

— Ну что, Красный бандит, долго мы с тобой будем нянчиться? Говори скорей, сознайся, что расстреливал буржуев. И если ты у меня не сознаешься, забью, как пса. Все твои товарищи сознались, а ты нам крутишь головы.

Ответ:

— Я ничего не знаю, в деле расстрелов не причастен, что на первом допросе показал правильно. Больше дополнить ничего не могу. Ложных сведений давать не намерен, хоть убивайте. В руках Ваших, право Ваше.

— Нет, право не наше, право закона. У нас произвола нет, это только у вас беззаконие, т.е. у красных бандитов.

И опять полетели плюхи. Я пытался капитану сказать, что Вы только что сейчас мне сказали — у вас существует закон, а произвола нет, зачем произвольничаете, зачем избиваете не виновнаго человека?

— Ах ты, тварь, ещё здумал говорить о законе?

Снова принялся лупить меня. После побоев приказал конвою отправить меня обратно на своё место, предупредил конвой, что смотрите за ним хорошенько, а то убежит. [92]

Нас арестованных было 26 человек, содержались в одном небольшом зало Военно-Полевого Контроля, тут же находилась общая канцелярия. Положения были ужасныя и кошмарныя. Спать совершенно негде, сидели все на длинных скамьях. Весь отдых заключался в сидячем виде. Да впротчем об отдыхе забывать приходилось.

Днём всё время входили белыя офицеры и белогвардейския донощики для опознания советских работников. Во время обхода белогвардейщины мы за всё получали зуботычины. Вообще, кто как мог издеваться над беззащитными советскими работниками. Одна партия выходит, другая заходит. Всякий опознаватель-белогвардеец употреблял опознание не глазами, а руками. Хоть знает — не знает, а плюх накидает. Для них это было безразлично, хоть прав или виноват. Однако, для них фактом служило, что раз красногвардеец, то значит Классовой Враг. По ночам врывались пьяныя казаки, от перваго до последняго избивали нагайками. Вот в каком переживании находились мы. И вот сон и отдых заключался в том, что знай только поворачивайся, где зудится.

На протест заключённых в отношении зверских расправ посторонних лиц над красногвардейцами ответ нам был таков Следственных Начальников, что собаке собачья смерть.

Пробыл я в Полевом Контроле всего 16 дней. Пищи никакой нам Полевой Контроль не давал, но к частью моему, что жена моя проживала здесь, потдерживала меня в отношении питания, да ещё носили нескольким товарищам, делились между голодными товарищами.

На 16 день вызывают снова на допрос. Спрашивают меня:

— Ну как, надумал сознаваться или нет?

Я ответил, что показать и добавить ничего не могу. Всё то, что раньше показал, считаю правильным. После сего слова капитана были таковыя, что от него ничего не добьёшься, да впротчем не к чему с ним возиться, материал на него есть весьма веский. Приказал палачу Ермохину отвести меня куда следует, всыпать двадцать пять виц. Палач Ермохин приказание не замедлил и привёл в исполнение.

Ровно на 16 день меня и ещё двух товарищей направили под усиленным конвоем в распоряжение коменданта города. Комендант посмотрел отношение Военно-Полевого Контроля, написал своё отношение и направил нас троих под усиленным контролем Сербов в тюрьму N1-й. [92об]

С приводом меня в тюрьму N1-й тюремной администрацией был срочно водворён в камеру номер семь второго отделения. В камеру, куда был водворён, то в ней были изключительно красногвардейцы, красноармейцы и ответственные советские работники. В камере сильно было переполнено. Кроме того, все почти с признаками слабого здоровья после болезни тифа.