Охота на невесту

'Охота на невесту'

Мы послушные пешки на клетчатом поле

Мы идём, повинуясь неведомой воле

Короли, офицеры, ферзи и слоны...

Все чуть-чуть отличаясь, по сути — рабы...

Стала пешка ферзём — и довольна, бедняга

Проявила смекалку небось и отвагу.

А по сути — послушна чужому желанью,

Чьей-то воле обязана этому званью...

Рокировка — и вот наш король не у дел,

Чешет репу — и где ж я подвох проглядел?

Не пытайся осмыслить, ты просто фигура

И тебя проиграла какая-то дура,

И теперь, разминая холёные руки,

Пешки двигает, просто зевая от скуки.

Кто гроссмейстер, а кто здесь зевнувшая дура

Не узнает из шахмат простая фигура...

Не взлететь над доской, не узреть высший разум

Так всё стало б понятно, а главное сразу

Можно б было не слушаться властной руки...

До чего же наивные мы дураки...

А пока перед нами проклятое поле,

Мы идем, повинуясь чужой злобной воле.

Глава 1. Лорд Корбин.

-Что-о?

От вопля лорда Корбина, боевого мага высшего ранга, седьмого паладина ордена Неприкасаемых, казалось, задрожали стены его замка. Многочисленные слуги, прожившие достаточно, чтобы сказать 'мне повезло', со скоростью, говорящей о немалом опыте в таких делах, разбегались по укромным уголкам — рев хозяина говорил о том, что тот на подходе к Великому Гневу, а когда хозяин начинает гневаться, от него лучше держаться подальше. Маг был крут, хотя и отходчив, и подворачиваться к нему под руку в такой момент было смерти подобно. Впрочем, курьер, который принес сообщение, этого не знал:

— Осмелюсь доложить...

Маг повернулся к нему, и всякий, кто его знал, увидев совершенно спокойные глаза на побледневшем лице, постарался бы прочитать молитву, ибо бежать и прятаться было уже поздно. Каким-то немыслимым образом (знающие люди говорили потом, что за все время, которое они у него служат, это было всего-то во второй раз) миновав стадию Великого Гнева, маг перешел в стадию Немедленного Действия, а это даже не чревато — это намного хуже.

Умпф-ф!!! Удар невидимого, но от этого не ставшего ничуть менее могучим кулака из спрессованного воздуха ударил курьера в грудь и отбросил его назад. Раскинутые руки со зловещим шлепком припечатались к стенам — одна к левой стене, вторая — к правой, тело же с шумом пролетело по коридору добрых метров пятьдесят (замок предки мага строили с размахом) и вылетело наружу, выбив по дороге дивной работы витраж.

Выпустив пар, маг успокоился так же резко, как и разозлился. Он вообще отличался резкими перепадами настроения — холерический темперамент, как говорилось в одной древней книге, которую маг нашел в отцовской библиотеке. Вообще, библиотека была законной гордостью их рода — древнего, но обедневшего. Когда Корбин родился, он был его последним наследником, и наследство было незавидным — старый, уже начинающий рассыпаться и давным-давно заложенный ростовщикам замок, который не перешел еще в их жадные руки только лишь потому, что старый граф, отец Корбина, каким-то образом ухитрялся наскребать деньги на уплату немыслимых, все возрастающих процентов, да маленькая деревушка, ютящаяся у подножия скалы, на которой этот замок стоял. Ну и еще эта библиотека, на пополнение которой род графов де' Карри не жалел средств даже в самые тяжелые годы.

Как ни странно, именно библиотека подняла их, казалось бы, обреченный род из небытия. Еще мальчишкой Корбин пристрастился к чтению, частенько ночи напролет просиживая в библиотеке за маленьким исцарапанным столом и запоем глотая книги, чьи потрепанные, пожелтевшие от времени страницы, освещенные мерцающим пламенем свечи, казались ему волшебными окнами в другой мир. Старые книги утверждали, что были такие...

Мальчик глотал книги, и перед его взором возникали великие герои древности — те, что в одиночку громили огромные армии и сокрушали империи и те, кто водил в атаку армии и создавал империи. Те, кого триумфально чествовали жители завоеванных или спасенных городов — и те, кого вносили в эти города на щите, чтобы положить потом на погребальный костер. И мальчик, уже тогда решивший стать воином, начал предаваться иной, не менее сильной, чем книги, страсти. Под руководством старого воина, ветерана, бывшего королевского гвардейца, прошедшего немало войн и доживающего остаток дней в их замке, к которому вышел когда-то, в дождь и попросился обсохнуть и переночевать, да так и прижился, мальчик упорно тренировался в воинском искусстве. А упорство, как известно, частенько приносит свои плоды.

То ли старый солдат оказался хорошим учителем, то ли Корбин — талантливым учеником, хотя, возможно, было и то, и другое. Как бы то ни было, к четырнадцати годам мальчишка был не по годам силен физически и более чем прилично владел практически всеми видами оружия. Правда, на турнир его никто не рискнул бы выпустить — отец Корбина был стар и не смог обучить сына этому искусству. Ему вообще не везло на детей — три раза его жена рожала ему дочерей — и все трое не прожили и месяца. Граф уже подумывал о том, чтобы объявить наследником кого-нибудь из бастардов, благо по молодости успел постараться улучшить породу местных крестьян, но тут его жена забеременела в четвертый раз. Родился мальчик и — выжил.

Корбин был поздним ребенком, мать его умерла при родах, а отец вначале был слишком погружен в хозяйственные хлопоты, а потом вдруг резко постарел и ослаб. Именно поэтому искусству турнирного поединка Корбина никто даже не пытался обучить, тем более что нанять специального учителя было не на что, ну а старый дядька Панас благородным не был и искусством нестись с копьем наперевес в громыхающей жестянке, именуемой латами, навстречу другому такому же придурку не владел. Он учил мальчика тому, что умел сам, а умел он воевать и выживать, и умел это хорошо. В результате над Корбином долго посмеивались дети соседов-дворян, называя его неумехой, пока он однажды не замесил на пирожки отца одного из них, осмелившегося дать ему оплеуху. Здоровенного толстого мужчину, который вначале не понял, что не случайно улетел головой вперед в угол двора, и сдуру схватившегося за меч унесли на носилках с переломанными ногами и раздробленными пальцами правой руки. При этом Корбин не только не обнажил свое оружие, но даже и не запыхался.

После этого инцидента молодого и бедного, но вспыльчивого и гордого наследника графского титула стали если не бояться, то опасаться. Друзей ему это не прибавило, да их у него, в принципе, и не было, потому как был он гордым, и с крестьянскими детьми не дружил из принципа, а дворянские дети не водились с родовитым, но бедным подростком. Впрочем, его мало волновало, что у него не добавилось друзей — зато добавилось уважения, причем не только от сверстников, но и у людей, намного старше его. Впоследствии это ему тоже помогло.

Именно тогда, в четырнадцать лет, когда по законам королевства мальчик начинал считаться мужчиной, Корбин открыл у себя магические способности. И опять же толчком к этому послужила библиотека. Во многих книгах не раз и не два встречались упоминания о великих магах древности, способных повелевать стихиями или творить чудеса, на которые сейчас были способны, по слухам, лишь служители церкви, и то не все, а самые-самые можно сказать, почти святые. Это было больше похоже на сказку — магия с тех времен не то чтобы исчезла, а скорее измельчала, скатившись, если быть до конца честными, до бытового уровня. Сильных, да и, пожалуй, просто умелых магов не видели в этих краях уже лет сто. Правда, по слухам, в соседнем королевстве маги были, даже, говорят, какая-то Академия магии была, но правда это или нет, сказать сейчас было сложно.

В книгах, которые читал Корбин, говорилось, что магией владеть могут все, только вот не все понимают, как это сделать. Да и большинство людей имеют магических сил разве что на то, чтобы перышко сдвинуть. Говорилось там и о том, что все святые — это, на самом деле, всего лишь такие же маги, как и все остальные, и их чудеса — та же магия, только антураж у нее другой. Возможно, так и было, но куда больше Корбина заинтересовала мысль о том, что магией может заниматься кто угодно. Оставалось понять, как, и Корбин поступил испытанным способом — вновь закопался в библиотеку.

Его упорство было вознаграждено — после долгих поисков на свет был извлечен огромный, потрепанный фолиант со слегка обгрызенными по краям мышами пожелтевшими страницами. Когда Корбин дунул на него, поднявшееся в воздух облако пыли заставило его расчихаться. И все же это была настоящая магическая книга — правда, очень древняя.

Увы, это был не учебник — скорее, сборник несложных заклинаний с практическими рекомендациями по применению. Судя по всему, книга предназначалась для не слишком опытных магов, поэтому к каждому заклинанию прилагались описания того, в какую позу положено встать, какой жест рукой сделать... Ну и всюду была одна и та же рекомендация: расслабьтесь, мол, позвольте энергии свободно течь... Корбин попробовал, конечно, но толку не было совершенно.

Корбин тогда не знал, что даже готовясь к первой инициации, ученики магов тренируются несколько месяцев — он был дисциплинирован, но нетерпелив, и совершенно не разбирался в том, чем пытался заниматься. Возможно, именно поэтому в конце концов у него и получилось — через неделю бесплодных попыток зажечь магией свечу, которые Корбин предпринимал на пустыре, за полуразвалившейся стеной замка, ему это надоело. В один прекрасный день он плюнул на наставления и, вместо того, чтобы следовать написанным в книге инструкциям, отдал своему разуму команду, как командуют солдатам, так, как учил его старый Панас...

Позже, став старше и опытнее, Корбин узнал, что лишь слабым магам надо расслабляться и заниматься медитацией для того, чтобы получить результат. Для сильных этот путь противопоказан — организм, опасаясь, что будет сожжен идущим через него потоком энергии, не даст разуму возможности заниматься магией, если человек не способен уверенно контролировать свои мысли и чувства. Корбин, несмотря на сравнительно юный возраст, благодаря Панасу был бойцом, а благодаря библиотеке — умеющим логически мыслить человеком. То и другое дисциплинирует — а значит, дает доступ к управлению энергиями, но все это Корбин узнал позже. Сейчас же он с удивлением и легким страхом глядел на пятно расплавленного воска на крепостной стене и оплавленную макушку валуна, на которой эта свеча стояла...

Год спустя началась война, и молодой дворянин, а по совместительству маг-самоучка Корбин де'Карри, в числе нескольких десятков таких же, как он, молодых дворян-новиков был призван в королевскую армию. Ну а дальше понеслась судьба по кочкам.

В королевскую конницу Корбин не попал, хотя, конечно, втайне и надеялся на это. Увы, кроме гордого родового имени туда требовались хорошие доспехи и еще лучший конь. Слава и возможность быть на глазах у короля с перспективой сделать карьеру при дворе дорого стоили, и парнишке в добротной, но затрапезного вида кольчуге вместо полных рыцарских лат на не первой молодости мерине ничего не светило. Меч у Корбина, правда, был хорош, но это обстоятельство не могло компенсировать всего остального, парень сам это понимал и к назначению в пехоту отнесся стоически.

Правда, как раз в пехоте ему повезло. Как дворянина, его, несмотря на юный возраст, сразу назначили командиром десятка мечников — ну должно же происхождение давать хоть какие-то преимущества. Это, впрочем, везением не было — кроме него, такие же назначения получили еще десяток молодых и небогатых дворян. А вот настоящим везением было то, что в каждый такой десяток давали помощника — из ветеранов-гвардейцев и тот, который волею судьбы попал к Корбину, когда-то начинал службу в одном десятке с Панасом и помнил своего старого наставника.

Служить среди незнакомых людей, самый младший из которых вдвое старше и обладает реальным боевым опытом, да еще и командовать ими — задачка не из простых, но, когда рядом оказывается человек, готовый помочь и поддержать в трудную минуту, научить и подсказать — это совсем другое дело. Покровительство королевского гвардейца, пусть он и числился формально заместителем Корбина, очень помогла молодому дворянину, и его десяток без больших проблем стал реальным, спаянным подразделением. К тому же, оказалось, что и на мечах, и врукопашную, Корбин если и не лучший среди них, то уж, во всяком случае, и не последний. Все же его готовили с самого детства, а это дорогого стоит.

Еще одной удачей можно было считать то, что Лик, так звали гвардейца, не только хорошо разбирался в оружии и рукопашном бое, но и понимал основы тактики. Что поделать — гвардейцев, которые изъявляли желание расти по служебной лестнице, этому учили, создавая таким образом кадровый резерв на случай необходимости срочного пополнения младшего комсостава. Именно с помощью Лика Корбин не только быстро разобрался, какой маневр как называется и каким образом его правильно совершать, но и понял, зачем эти маневры применяются, благо ум у него был живой и цепкий, что и неудивительно, учитывая его возраст.

Ну и тот же Лик посоветовал Корбину вместо положенных ему командирских доспехов взять солдатские, причем старые, еще имперского образца. Корбин совета послушался — и не прогадал. Старые доспехи были тяжелы и не слишком удобны, но, как оказалось, намного более прочны, чем нынешние — все-таки развал империи и последовавший за этим хаос не лучшим образом сказался на мастерстве нынешних оружейников. Хотя с того времени и прошло уже почти триста лет, но уровня развития той эпохи ни одно из многочисленных королевств, образовавшихся на территории умершего гиганта, не достигло. Именно эти доспехи вскоре спасли Корбину жизнь — удар копья лишь сломал ему пару ребер, а вот его хорошего приятеля, командовавшего соседним десятком, такой удар серьезно покалечил, и через три дня парень скончался от загноившейся раны.

В общем-то, славы эта война Корбину не принесла, равно как и денег — войска потоптались на границе с соседями, посмотрели на вражескую армию, столь же грозно топчущуюся напротив, и разошлись миром. Так проходили многие войны — в тогдашних реалиях сложно было ждать чего-то масштабного. Произошло несколько мелких стычек — и все, но для Корбина война стала хорошим уроком. Он понял, что героизму на войне место есть, вот только героизм одних — чаще всего расплата за ошибки других. Еще он понял, что на войне главным является не только и не столько полководец, сколько обычный рядовой солдат, потому что именно солдату приходится стоять в строю, глядя в лицо смерти, и без солдат самые лучшие планы, разработанные в самых лучших штабах, можно смело выбрасывать на свалку. Все-таки Корбин был умным — до других это, порой, так и не доходило до самой смерти.

Война окончилась, фактически не начавшись. Солдаты были довольны — и крови почти не было, и жалование король выплатил честно. А вот дворяне были, наоборот, не слишком довольны — им-то жалования не полагалось, и они рассчитывали взять свое военной добычей. Но нет побед — нет и добычи, оставалось только скорчить кислую рожу и отправиться по домам. Королем были недовольны, но в открытую высказать претензии никто не рисковал — хотя королю и было уже за шестьдесят, но дедок был еще полон энергии и крут на расправу, так что дворянская голова, отделившаяся от плеч, была обычным развлечением черни.

Корбин, по здравому размышлению, домой не поехал — что его там ждало? Ветшающий на глазах замок и скудная еда? Он остался в армии, благо таких, как он, было немало и принимали их охотно. Конечно, армейская служба — не сахар, да и жалование младшего офицера невелико, но, когда через два года вновь разыгралась война, он был уже полусотником и воспринимался и солдатами, и офицерами всех сословий, как 'свой'. Ну, в самом-то деле, лямку военную тащит исправно, начальству доносы не строчит, с подчиненными справедлив, рубака неплохой, да и в деле проверен. Чего, спрашивается, еще желать? Так что, по сравнению с теми сверстниками, которые разъехались по домам и вновь вернулись по королевскому призыву, Корбин оказался в куда более выгодном положении, уже потому даже, что некоторые из них, еще недавно задиравшие носы, теперь были его подчиненными.

Вторая война оказалась не похожей на первую. Хотя бы потому, что если в первой был банальный пограничный конфликт за пару полей и лесок, то в этой королевство было вынуждено обороняться от вторгшихся в его пределы соседей-кочевников. Во времена империи их прочно держали в узде, но, когда исчезла центральная власть, степняки моментально впали обратно в варварство и начали представлять для соседей серьезную угрозу. Вот и сейчас они вломились на своих низкорослых лохматых конях к более цивилизованному и (что, конечно, несправедливо) богатому соседу, осадили пару приграничных крепостей и с детской непосредственностью принялись грабить окрестные деревни, утаскивая все, что плохо лежит, а что лежит хорошо — отнимая и тоже утаскивая.

Королевская армия, не таща за собой обозы, стремительным броском преодолела разделяющее их расстояние и свалилась на агрессоров, как снег на голову. Часть кочевников бежала, ну а тех, кто бежать не успел, прижали к реке и вырезали начисто. Было много крови и трупов, но все закончилось для королевской армии хорошо.

В том сражении Корбин был легко ранен вражеской стрелой, но гораздо более важным было другое — на него обратил внимание королевский маг. Язвительный и шустрый старикашка, по слухам, одногодок короля и его бессменный спутник в юношеских забавах, он был не слишком сильным магом, едва-едва дотянув до второго ранга, однако этого было вполне достаточно, чтобы понять, что молодой офицер в архаичных доспехах, в разгар сражения хлестнувший по накатывающейся на его солдат 'лаве' кочевников молнией, не совсем обычный человек. Даже, более того, совсем необычный, и грех проходить мимо такого дарования.

Так Корбин стал учеником чародея. Старый маг не был слишком силен, но зато имел серьезное магическое образование и, главное, немалый жизненный опыт. Основы магии он преподал Корбину очень и очень неплохо, но пришел день, когда Корбин понял, что не хочет больше сидеть в компании пыльных книг и вонючих реторт, а хочет повидать мир. К тому же, он уже знал довольно много простых боевых заклинаний — большинство из них, та же молния или стена огня, базировались на банальном, практически бесструктурном выбросе энергии, а энергии у Корбина было немало.

Учитель понял его — он был мудр и хорошо знал нетерпеливость молодости. Более того, в отличие от многих стариков, он не был брюзгой и ворчуном, поэтому он не стал пытаться удерживать ученика, лишь потребовал, чтобы тот сдал экзамен и получил официальную лицензию мага. Экзамен комиссии, члены которой имели из достоинств опыт и знания, но даже собравшись все вместе были слабее его, Корбин сдал легко. А вскоре боевой маг Корбин ушел, присоединившись к наемной роте, прихватив сумку с немногочисленными пожитками и некоторыми книгами.

Следующие сорок лет жизни мага достойны описания каким-нибудь писателем-баталистом. Он воевал практически во всех войнах, и всюду роте, в которой он служил, сопутствовала удача, а авторитет самого Корбина медленно, но неуклонно рос. Под конец услуги его (теперь уже его!) роты оплачивались примерно так же, как услуги небольшой армии, и они того стоили — и потому, что рота была одним из самых профессиональных воинских формирований на континенте, и потому, что она была единственной, которая могла похвастаться, что ее командир — могучий маг.

Не раз и не два Корбин возвращался к своему учителю, да и в боях и походах всегда старался найти что-то новое, повысить квалификацию так сказать. В результате он стал действительно могучим магом, не слишком умелым, но могучим, а могущество подразумевает и богатство. На деньги, присылаемые Корбином, его отец не только поправил дела, выкупил и восстановил замок, но и прикупил еще несколько деревенек, поэтому когда старый граф отошел в мир иной, Корбин унаследовал богатое и процветающее поместье. Ну, а повесив нескольких управляющих, он добился того, что поместье продолжало процветать и дальше.

Годы шли, давно умер старый король, на престол взошел новый. Старый маг (маги живут долго, намного дольше обычных людей) удалился на покой и занимался немногочисленными учениками. Корбин продолжал зарабатывать деньги и репутацию. А потом ему это надоело, он оглянулся вокруг и понял: надо оставить что-то после себя. А что в нашей жизни главное? Правильно, дети, причем не бастарды, которых и без того уже по свету немало раскидано, а нормальный ребенок, воспитанный в нормальной, полной семье, наследник которому можно передать все. И, желательно, не один.

Корбин вернулся в родной замок и обстоятельно подошел к вопросу — перебрал кандидатуры, все обдумал и взвесил, нашел ту, которая удовлетворяла его по всем критериям, договорился с ее родителями (ха, попробовали бы они отказать), невесту привезти приказал, подготовка к свадьбе в самом разгаре, и вот...

Маг подошел к зеркалу в углу, небрежно провел рукой перед стеклом. Зеркало засветилось, по нему поплыли полосы, а потом появилось изображение немолодого, высокого и грузного мужчины — управляющего имением.

— Лик, — с трудом сдерживая раздражение, сказал Корбин. — Ты в курсе, что она сбежала?

Глава 2. Джурайя

...Как корову на торгах... Ополоумели что ли все вокруг? Всех посмотрели, по холке похлопали, в зубы заглянули. Сволочи. Ах магичка, из стихийных? О-о-о, это нам подходит, шенки будут породистые. Все в папашу, осла... А меня спросили? Я хочу с даром расставаться из-за великовозрастного дегенерата, который решил в природе повториться? Ищите другую сучку для случки, или из прошлых помётов чего-нибудь повыбирайте, поудачнее...

Такими вот крамольными мыслями в адрес своего сюзерена была заполнена в принципе хорошенькая головка высокой худой девицы 18 лет от роду в мужской одежде и с узелком в руках, пробирающейся прочь от родной деревни по непроходимой чаще.

Когда в деревню пришли сваты, Джу была спокойна и даже посмеивалась над соседскими дурочками, вырядившимися и раскрашенными в ожидании чуда — как же, господин граф жениться изволют, а к дворянкам у него с детства отвращение, вот и выбирает простолюдинку поприличнее. Дарует семье титул какой-нить завалящий, поместьице и пожизненное содержание — таки кому от того хуже будет? Вот и собирают дочурок чуть не с 10 лет на выданье — кто его знает, какие тараканы у графа, да ещё вояки, да в таком возрасте в голове шныряют? Другое дело — в глаза то его никто поди не видал. А ну как страшный, костлявый, седина на морщинистой макушке со старческими пятнами клочками висит? А ведь наследника хочет — не откажешь, придётся супружеский долг исправно исполнять, да ещё его старческой немощи пособлять — как бы не вырвало.

Сватов ждали — они объехали уже все окрестные деревни и сёла — их выселки последними, у самой границы графских земель, притулились. И уж если никого не подобрали — точно невеста из их них будет! У сватов и грамотка при себе имелась — тама их высокоблагородие изволили указать требования к будущей супруге. Ну какие требования к утробе на ножках могут быть — чтобы глаз радовала да плоть услаждала. А мне то какое дело до сватов ваших? Оглобля тощая, бледная, глазищи хоть и большие — да не ласковые — как вода стылая, светлые, серые — как взглянет, так мороз пробирает. Вместо русой косы — по плечи остриженные волосы цвета воронова крыла, чёлка на глаза падает, непокорные пряди то и дело торчат, как ни укладывай.

— Я ж тебя как родную ростила, отказу не было — на охоту с отцом — ходи, к деду Ценю, ученицей — бегай, хозяйство вести не желаешь — сама, доченька, справлюсь! А ты? Трудно тебе для матери один раз сарафан одеть да лохмы свои причесать? — причитать мать начала ещё за месяц до приезда ахтунг-команды старого графа, когда из первого села донесли сплетни о том, что девок к дому старосты сгоняют и по-всякому оглядывают да расспрашивают.

— Нарядов одних на пять сундуков, с кажной ярмарки привозим с отцом — не у всякой дворянки ТАКИЕ найдутся — ни один не надёван ведь!!!

— Надёван. Седьмую зиму в учение при храме отдавали — нарядили как куклу.

— А-а-а, нашла что вспомнить! Ну добро в грязи изваляла, ну маслом заляпала — а смолой ты его где извозила?! Конечно, Цень чердак конопатил, а как же без него!

— Мама, перестань дядюшка Цень старый совсем — а кто ему помогает? Он всем выселкам скот лечит, огороды забыли когда пололи — сорняк повывел, а денег не берёт. Совести нет, вот и отделываетесь подачками.

— Сорняк то повывел, а комарье-то оставил... — проворчала Марисса, критически оглядывая то самое, одиннадцатилетней давности платье, с любовью расшиваемое в течение года парчой и бисером и убитое Джурайей в один день.

— Выкинь. Не отстираешь. Комарьё нельзя — баланс нарушится. Ладно, тащи платье. Какое, хе-хе... не жалко...

...Как? Как она могла согласиться на эти дурацкие смотрины? Надо было всех послать как обычно и уйти в лес. Как обычно. И хрен бы её нашли — в отцовской захоронке. Марисса и по молодости отличалась на редкость склочным нравом, а уж после пятидесяти и говорить не о чем — Молчун давно присмотрел себе пригорочек и обустроил вполне себе уютную землянку, перетащив туда из старых запасов всякой утвари, давно пылившейся на чердаке и в сарае — выкинуть жалко, а в доме ставить — не гоже. А лет с десяти и Джурайя обустроила себе там уголок — спасаясь от материнских попыток любовь да ласку причинять, да заботой отоваривать.

И ведь даже в зеркало не глянула — чего там смотреть? Лицо худое, бледное, красить нельзя — с малолетства золотушная, ни кремов, ни красок не принимает кожа, покрываясь подозрительными пятнами и волдырями. Сейчас вот, как назло — ни одного прыща! Ни на скулах высоких, ни на прямом носике с хищно прорезанными узкими ноздрями... Одно достоинство — большие глаза с пушистыми ресницами, и то спорное — от природы серые, они посветлели после первого выплеска ещё больше, только ободок по краю радужки остался — тёмно серый, синевой отдающий, и теперь её пристального взгляда даже свои, родные шарахаются. Платье — как на прЫнцессу — висит, как на вешалке, только углы торчат во все стороны, откуда у других ровесниц всякие соблазнительные выпуклости выпирают. В декольте вместо ложбинки — ключицы, в рукавах не локоточки с ямочками — мослы торчат. Да и плечи широковаты, при таком-то узком тазе... Кисти длинные, костлявые — не чета розовым ладошкам, которыми невесты кокетливо ротики прикрывают, изображают смущение и целомудрие, дурищи.

На полголовы выше всех женщин на выселках — даже дочери кузнеца, а уж та здоровенная, вся в отца. А уж как она с волосами мучалась, пока не остригла — беда! Косу уплетёшь — расплетается, пучёк скрутишь — раскручивается... Так и пришлось под мальчишку обкорнать, чтобы лахудрой не ходила... Теперь торчат в разные стороны, как хотят, зато в глаза не лезут, работать не мешают.

Мать полдня убила, собирая её лохмы в замысловатые пряди. Смеялась сидела, теперь плакать придётся.

Вся деревня наперёд знала — первыми пойдут глашатаи — заглянут в каждый двор, зачитают графский указ — дескать, явиться всем девицам немужним к дому старосты и построиться для дальнейшего осмотра. За глашатаями приедут конные сваты — поговаривали, среди них даже маг — на предмет целомудрия проверяет, на слово не верят. Всё шло по плану, пока взгляд молоденького мага не упёрся в Джу. И изменился странным образом. В нём сочетались одновременно благоговейный ужас и робкая надежда.

Сваты вот уже битый час о чём-то спорили — невесты застыли в ожидании. На запах благовоний слетались мухи и пчёлы, под палящим солнцем потели и начинали смердеть тела, текла ручейками пота краска с лиц... Джурайя от скуки постукивала пальцем по стене старостовой избы, как бы случайно ей в такт из леса отзывался дятел, насвистывали щеглы стрекотали сороки. Девушка так увлеклась, что проглядела судьбоносный момент — от сватов отделился немолодой воин с усталым лицом, развернул грамоту и начал зачитывать вслух:

— девица 18-23 вёсен (пометочка острой палочкой о соответствии — чирк)

— ликом благородна, по происхождению крестьянка (чирк)

— станом крепка

— кожа чистая, не угреватая (чирк-чирк)

— целомудренна — освидетельствовано магом третьего ранга (чирк)

— зубы белые, крепкие, в достаточном возрастной норме количестве (чирк!)

— явилась чисто вымытой, не изукрашенной, без следов приворота — освидетельствовано магом третьего ранга (чирк-чирк-чирк)

— наделена даром естественного (наследственного) происхождения

— Вы нам подходите. Соберите необходимое для недельного путешествия и ожидайте в своём дворе сопровождающих. Вас доставят к месту прохождения семейной службы — все верительные грамоты на титул, поместье и содержание будут вручены вашей семье накануне официальной даты свадьбы.

Шчёлк каблуками, и увёл за собой лоботрясов. В трактир пошли — обмыть удачную сделку, сволочи.

... Списочек, вы нам подходите... А вы мне подходите? А меня кто спросил?! Я хочу?!!! Не так я хотела 18-е лето провести. Надо было раньше сматываться — по хорошему хотела, с родительским благословением в ученицы мага, в город. Ведь есть же дар! Только пользоваться не умею...

Мать счастливая — аж плакать хочется, отец заикнулся — не гоже девку без любви за старика — мать бровь подняла, к сковородке примерялась, он и замолчал. Молчун он и есть Молчун. Пойдёт теперь в землянку, горе в настойке топить. Один он меня понимает, а и то помочь не может. А мать — мать уже и сундучок походный к воротам подтащила. Дочечка, платьев не кладу только вот сменные на дорогу — по одному на каждый день, дочечка, вот тебе рукоделие — будет чем в карете заняться, платочек вензельный графу в подарочек вышьешь, дочечка, а мыльца то душистого в дорогу нет — побегу у жены мясника займу... Дочечка... А раньше то: Райка — опять порты мужские натянула! Райка — от Ценя пойдёшь, от клопов зелье захвати. Всё, не могу молчать, пора прекращать балаган.

— Успокойся, никуда я не еду.

Я думала мать или кондратий обнимет, или она сковородой любимой меня прибьёт, или всю посуду переколотит, а тут тишина зловещая наступила — потрогать можно. Медленно обошла вокруг меня, руки в боки упёрла, глаз прищурила...

— Только посмей, дрянь, графского указа ослушаться. Ослушаешься — не дочь ты мне. Всю жизнь ты мне испортила! — звук нарастал и нарастал, голос срывался на ультразвук. — Я костьми лягу, а за графа ты выйдешь! Титул... Поместье... Рента... Да как ты смеешь?!!! Да кто ты такая?!!!!!

... Хороший вопрос — а правда, кто? Джурайя и сама не знала: того, что она подкидыш, от неё не скрывали — чтоб благодарна была, чтобы каждый день помнила чем она матери с отцом обязана.

Нашли её на межи, да так удачно нашли — что не пересказать. Отец — тогда ещё просто Молчун, муж Мариссы-бездетной, с кумом по утренней росе косили на лугу, а тут возьми да и воткнись коса в землю. Возле тонкой шейки лежащего в траве ребёнка. Не воткнись коса — и голова с плеч, у Молчуна ноги подкосились. Так, на полусогнутых, он и пошёл к своему дому, неся дитя на вытянутых руках. В дом внёс, а рук разжать не может, губы трясутся, головой мотает, мычит нечленораздельно... Хорошо кум подоспел — влил стакан настоечки в рот, и отпустило. Расслабился, поплакал, Мариссе, застывшей, как жена Лота, рассказал, как дитя нашёл. Сбежалась вся деревня, пришёл и Цень — он то и сказал, что ребёнка им небо послало, счастье это и дар небес — Джу Ра Йя, как говорят у них на родине. Так и назвали. А уж как счастлива была Марисса — двадцать лет всех богов молила, а так и не смогла даже и зачать ни разу, а тут такой подарок, действительно, дар небес, Джурайя, доченька. Ребёночек был прелестным, не больше месяца отроду, в ямочках и ниточках пухленькие ручки-ножки, мраморно-белая кожа, яркие губки и серьёзные серые глазки.

Первые год Марисса наслаждалась материнством, а потом началось...

Дочь росла смышлёной и самодостаточной, пелёнки перестала пачкать с полугода, басовитым криком оповещая о естественных потребностях, начав ползать, не лезла куда не надо и не портила чего не просят, спустя семь месяцев после своего чудесного явления встала на ножки, и через месяц уже ходила вразвалочку с важным видом по избе, таская под брюхо висевшего с обречённым видом кошака. В год девочка не заговорила. Не заговорила она и в два, и в три...

Соседи стали шептаться за спиной Мариссы — найдёныш-то слабоумный, не зря на межи оставили. Сначала Марисса ждала — ведь бывает так, заговорит попозже. Потом впала в отчаянье, потом раскаялась, что не сдала в приют обузу — стыда бы такого не натерпелась, а однажды, прийдя домой с утренней дойки, застала дома чудную картину.

— ...ты не бойся, Молчун. Я мамке не скажу, что это ты её любимую чашку расписную разбил. — говорил детский басок из-за приоткрытой двери.

'Вот шалопай! Опять соседский мальчонка у нас сидит — как мёдом намазано, хоть тряпкой гони' — подумала Марисса, перехватывая полотенце и заходя в комнату. За столом сидели Молчун, Джуня и... больше никого. Ну кошак. А говорил кто?!

— Джуня, Джуня, деточка, это ты сказала? Ты? Скажи маме! Скажи, я не буду Молчуна ругать, только скажи!

— Мамуль, ты чего голосишь? — невинно поинтересовалась негодница, как будто ничего ТАКОГО не произошло.

С тех пор все выселки знали, что Джуня — чудо ребёнок, что она говорит как семилетняя, и откуда всё знает — не понятно, но о-о-очень интересно. И Марисса опять купалась во всеобщем внимании и уважении — как же, вырастила сиротку, выучила, ночей не спала а ребёнка выправила. Восторги поутихли через какое-то время, началась спокойная и довольная жизнь, пока не грянула беда...

Во двор вбежали дети — гурьбой, к криками, в глазах — ужас.

— Тётя Риса! Тётя Риса! Джуня!... Мы не виноваты!... Мы к Ценю, а его нет! Джуня!... Вот...

Из-за спин выдвинулся старшой старостин сын, протягивая на руках чей-то скелет — так сначала подумала Марисса, разглядывая явно человеческое, но неестественно тощее серое тельце, обвисшее на руках Кирина. Одежда была Джурайкина, но Джуня — ладненькая пятилетняя девочка, с румянцем во всю щёку, крепенькими ножками, пухлыми ручками, а то, что держал в руках Кирин, не было её Джуней. Ботиночки, в которые только сегодня утром Джуня еле запихнула ножки-подушечки, держались на одних завязках. Скелетик открыл глазки, и тут Марисса поняла, что это её найдёныш — на неё смотрели серьёзные серые глазки, в глубине которых плескались боль и недоумение.

Пока искали Ценя, пока он колдовал над внезапно высохшим тельцем, староста выбивал из детей показания, и складывалась странная картина. Дети отправились по ягоды. И случись такому — из малинника выломился матёрый медведь. Дети кинулись бежать, Кирин зацепился за корягу и растянулся во весь рост. Хозяин леса надвигался на стоящую столбом Джурайю. Кирин сорвал голос, крича, чтобы она бежала, пряталась, задерёт ведь и не заметит, а Джу...

Сначала он заметил, как с её пальцев стекает свет. Потом засветились её глаза, потом заискрили и встали дыбом волосы, потом ослепительная вспышка... Когда Кирин снова мог видеть, он увидел выжженный круг земли, а на нём дымящиеся медвежьи кости и вот, Джуню, которая теперь такая... Мальчик рыдал не переставая, и рассказ о пяти минутах пережитого им ужаса растянулся на два часа.

Из светлицы вышел Цень. Его приговор был неумолим. Девочка будет жить, но у неё Дар, да такой мощи, что не каждый магистр магии вынесет, и следующий выплеск может унести её жизнь. Она должна учиться не давать энергии изливаться, иссушая её тело. Он, Цень, может учить её контролировать себя, а пока — полный покой и о-о-очень питательная пища. И ещё травки — принесу, научу заваривать, пошепчу.

Боги! Откуда этот дар на наше голову? — думала Марисса, выхаживая дочь. Она поправлялась медленно, и как будто неохотно. За неделю первый раз встала по нужде сама и тут же слегла, попросила сладенького. Сладенькое было съедено подчистую своё, из дома старосты и окрестных соседей. Молчун ходил теперь в соседнее село и скупал мёд и драгоценный сахар мешками. А Джуня его ела. Мешками. И куда только лезло? Тощая, под глазами черняки, глаза ещё светлее стали. Привидение.

Прежней румяной малышки больше так и не появилось — вместо неё в доме поселилась резкая, как мальчишка, пацанка, целыми днями пропадавшая у знахаря и появляющаяся дома только поесть и поспать. В суждения появилась категоричность и нетерпимость, не свойственная девочкам, и куда-то пропали все навыки домоводства, которым так старательно обучала её мать, хоть и приёмная, но всё-таки любящая.

Это Цень всё, думала Марисса, в раздражении кинув тряпку в обнаглевшего кошака. Кошак мявкнул и удалился с видом оскорблённой невинности. Сметаны жалко, жмоты.

Старый Цень был их местной достопримечательностью. Появившись лет двести назад в их выселках, он облюбовал себе заброшенный домик возле леса. Лечил зверьё, домашнюю скотину, не отказывал и людям, но большой радости от этого не испытывал. Пошептав над наделами, избавил местных жителей от вредителей и сорняка с одним условием — новые делянки не разрабатывать, оставить лесу то, что ему принадлежит. Побрызгав по углам, подымив ароматными палочками, изгнал не только тараканов и клопов, но и невыводимых муравьёв. Денег не брал, принимал еду, одежду, утварь. Так и жил один-одинёшенек, и уже два века не менялся. Все знали о том, что маги живут дольше людей, и только в их выселках убеждались в этом воочию вот уже несколько поколений.

Несколько поколений престарелых вдовушек пытались остаться у крепкого и умного старика на хозяйство, но ни у одной это так и не получилось. Цень всегда был добродушен и отзывчив, не чурался людей, и лишь иногда кому-нибудь вдруг приходило в голову — а что они знают о Цене? Бывало шёл человек с целью расспросить знахаря — о жизни, о родине, как в их глуши оказался, почему остался. Много вопросов роилось в голове, а как входил в калитку, из головы всё напрочь вылетало. Старый Цень радушно встречал гостя, расспрашивал о его житье-бытье, и сам того не ожидая, гость вываливал на старика ворох своих проблем — корова не доится, слива на ветке гниёт, жена от супружеского долга уклоняется, хворают дети и т.д. и т.п. Цень выслушивал внимательно, головой качал, цокал языком и давал на редкость дельные советы, а то и снабжал заветной бутылочкой с зельем — и напутствиями, что побрызгать, как полить, в какую пищу добавлять. Уходил гость в состоянии эйфории, свято веря в светлое будущее и совершенно не помня того, о чём хотел расспросить хитрого выходца из Поднебесной.

Джу была единственная за два века, кого старый знахарь сам захотел учить. Нередко односельчане наблюдали возмутительную картину, как хрупкий ребёнок бежал в гору с двумя вёдрами воды, обливаясь потом, а потом выстаивал на солнцепёке в странной позе, напоминающей цаплю на болоте часами, не шевелясь. Ранним утром, по росе можно было наблюдать, как старый да малый выделывали всякие кренделя руками, переступая ногами, и ДАЖЕ как Джу нападала на Ценя с палкой на манер меча, дубинки или боевого шеста.

Марисса с ума сходила — плакалась в жилетки всем соседям, что у всех дети как дети, а у неё — малахольная скелетина. Посмотришь на дочек своих товарок — сидят чинно, кто с пяльцами, кто с бисером, кто со спицами. Разговоры о мальчиках да о чудесах всяких ведут. В САРАФАНАХ! А эта... В штанах и рубахе, волосья острижены — мешают, мол! — то с отцом на охоту, то с Ценем за травами, то на занятия свои. Наказание. Правда школу при храме Единого посещала исправно каждую зиму, читать, писать и считать за год выучилась едва ли не лучше своих учителей, и в свободные вечера сидела уткнувшись а храмовые свитки-летописи с лучинкой, а бывало так сидя и засыпала.

После того страшного дня, инициации, как назвал это Цень, девочку язык не поворачивался называть как прежде Джуня. Незаметно для всех Марисса стала звать непокорное чадо Райкой, а дети с подачи Ценя — Джу.

Как сейчас девушка видела эпизоды своей жизни, связанные с Даром — не сбылись прогнозы Ценя, выплески не убивали Джу, а только выпивали их неё все соки, от чего она всегда была малокровной.

Вот в восемь лет на выселки напали доведённые нищетой крестьяне соседского графства — Джу спалила старый сарай учителя Ценя, с которого начали грабёж бандиты-неудачники, на своё несчастье решившие заодно и надругаться над девочкой, перебиравшей травы для просушки в том самом сарае. Цень нашёл её на пепелише среди девяти обугленных скелетов и сам выхаживал в течении седьмицы.

А в одиннадцать стоявший на опушке табором цыгане присмотрели удивительную девочку — лёгкую на ногу и ловкую, как мангуст. Хотели силой увезти — а потом драпали врессыпную от полыхающих кибиток. Её искали сутки всей деревней, а девочка заползла под корни старой сосны и хоть из пушки пали — не проснулась. Так сонной и принесли к Мариссе, которая уже привычно вливала в рот падчерицы мёд — ложку за ложкой, пока глаза не откроет.

В пятнадцать она влюбилась, и как-то наткнулась на предмет своего тайного чувства за амбаром с более удачливой и более фигуристой соперницей. Тогда выплеск удалось остановить в зародыше, но после того, как парочка наблюдала истекающие светом руки и искрящиеся волосы Джурайи, смотрящей на них белыми глазами, паренёк остался седым в свои семнадцать, а девица и по сию пору заикается. На Джу вид мокрых портков героя девичих грёз произвёл неизгладимое впечатление, и с тех пор о парнях она говорила с некой долей презрения.

Именно тогда она первый раз заговорила с матерью о том, что хочет стать ученицей мага, впервые после выплеска добравшись до дома на своих, хоть и трясущихся, двоих. Конечно, Марисса и слушать не захотела — ведь при таком раскладе все её мечты шли прахом, и первый серьёзный разговор дочери с материю закончился первым серьёзным скандалом с битьем посуды (со стороны матери) и все-таки прорвавшемся выплеске и сгоревшем обеденном столе (со стороны неблагодарной дочери). В тот раз дочь выхаживал Молчун, укоризненно сверкая очами из-под кустистых бровей то на беспомощную дочь, то на пылающую благородным гневом жену.

А теперь вот ЭТО, будь оно неладно...

Джу устроила походную постель из мягкого мха под корнями уже такого родного старого дерева и усмехнулась, глядя на звёздное небо, перечёркнутое корявыми ветвями лесного исполина. Как она ловко провернул свой побег — душа радуется. Сделала вид, что дала себя уговорить, в карету села, а когда в лес заехали — дала волю чувствам. Весь гнев на старого развратника графа, на склочную самодуру Мариссу, на тупых исполнителей графской воли выплеснулся без остатка в мощном выплеске, спалившем карету. И пока эти идиоты бестолково метались в попытках потушить факел, тихонько откатилась в кустики около дороги — бежать сил на было. Если честно, даже просто оставаться в сознании сил не нашлось. Графовы прихвостни даже искать её не стали — решили, что заживо сгорела, оседлали лошадей и только их и видели. Вот дурни, даже не проверили остов кареты на предмет останков невинно убиенной невесты. А так им и надо — думать надо, к кому на службу идёшь.

Глава 3. Лорд Корбин

— Убью, зарежу и закопаю.

Маг говорил совершенно спокойно — чувствовалось, что гнев свой он давно уже выплеснул и теперь просто выговаривается, снимая раздражение. Лик его совершенно не боялся, впрочем, не боялся он графа никогда — ни сейчас, ни раньше, когда они вместе шли в атаку и Корбин, совсем еще молодой тогда, с какой-то злорадной усмешкой на бесстрастном обычно лице рубил в лапшу противников вдвое старше и вдесятеро опытней, ни в минуты, когда маг был обуян гневом. Слишком хорошо знал Лик старого товарища и прекрасно понимал: никогда тот не поднимет руку на человека, которого считает членом семьи и уважает. Холуев — да, ни в грош не ставит, их жизнь для него стоит не больше, чем жизнь какой-нибудь лягушки (хотя лягушек, кстати, маг бережет — полезными животными считает), но за своих он готов в огонь и в воду. Да, характер у Корбина не сахар, может вспылить, наговорить всякого — и извинится потом, причем совершенно искренне. Такой уж у него характер — бешеный, вспыльчивый, скрытый до поры за маской ледяного презрения к окружающим. Но есть грань, которую маг не переступал никогда, и поэтому Лик не боялся его совершенно. Хотя Лик — это ведь тоже для своих, уже давно он виконт Ликтер ля'Пласса — постарался старый друг, выбил у короля титул, говорят, чуть ли не с ножом к горлу подступал. Лик, кстати, допускал, что и вправду с ножом — если прежних королей маг уважал, то нынешнего, внука того, при котором они оба начинали службу, как-то не очень.

Хотя, конечно, это все лирика — скорее всего, тряхнул маг мошной, благо жаба его домашним животным никогда не была, и просто купил для друга титул у вечно нуждающегося в деньгах королька. В принципе, так же он хотел поступить и в случае с невестой — дворянину на простолюдинке жениться невместно, ему в потомках породу сохранять положено. Как лошадей разводить, право слово. Вот и приходится искать обходные пути, иначе будь ты семь раз смел и десять — талантлив, но родился крестьянином — крестьянином и помрешь. Корбин Лику рассказывал, что читал в старых книгах, как дворянами становились — мол, все это чушь насчет белой кости да голубой крови, все мы из одного теста слеплены. Ну да Лик и сам это знал — насмотрелся на раны и простых солдат, и дворян. Одинаково от боли кричат, и умирают тоже одинаково. Так вот, рассказывал ему Корбин, что когда-то, когда предки их пришли в эти места и смели живших здесь варваров... А может — и не варваров вовсе, руины древних городов до сих пор поражают величием... Так вот, в те времена все были равны. Ну, или почти равны, потому как одним богами даны рост и сила, другие умны, а третьи от рождения слабы и духом, и телом, да и умом тоже слабы. Таким, конечно, никогда не подняться, но все-таки изначально шансы на взлет у людей были примерно равными.

И вот тогда-то и появились первые дворяне — из тех воинов, что были умнее, сильнее, храбрее и предприимчивее остальных. Ну и удачливее, конечно, без удачи нам никак. Но если первые пару-тройку поколений дворянином мог стать почти любой, ибо все были в первую очередь воинами, а потом уже пахарями или скотоводами, то потом дворяне почувствовали себя особенными, не такими, как другие, стали возводить стену условностей и предрассудков, детей женить между собой... В чем-то это было правильно, все-таки они и впрямь были лучшими, сильнейшими, а эти качества надо культивировать, укреплять и передавать потомкам. Только вот в результате, когда создалась отдельная порода, выяснилось, что начинают дворяне вырождаться помаленьку — слабо, незаметно почти, об этом книги древние тоже предупреждали. Никто его не видит еще, но оно уже идет. Лик понимал, что это правда — если щенков от одной псины только между собой скрещивать, тоже через десяток поколений уроды пойдут, а ведь у собак кровь тоже красная. Так что нужен приток свежей крови нынешним дворянам, ох как нужен, а то ведь потом, глядишь, и поздно будет. Только вот стену снобизма да гордыни дворянской проломить — это труднее, наверное, чем крепость взять штурмом. Там хоть понятно, кого рубить, да свои же в спину кинжалом не ткнут за невосторженный образ мыслей.

Для Корбина правила — звук пустой, он ведь из семьи небогатой, все детство провел с деревенскими, а уж насмешек-то от дочек богатых соседей наслушался... Вот и получилось в результате то, что получилось — вырос мальчик, стал богат и силен, но циничен притом сверх всякой меры. Ему что простолюдинка, что дворянка — один черт, как сказал он в свое время, криво усмехаясь: 'У них что, поперек? Или, может, квадратная?'.

Вот и выходило для Корбина, что важнее ему, чтоб здоровая девка была, потому как потомство от нее явно крепче будет, чем от какой-нибудь баронской дочки. Среди них же уже сейчас рахитичных худышек на тоненьких ножках столько, что страшно становится, среди молодых дворян такие вот, с благородной бледностью, даже в моду входят. Не понимают, щенки, что от слабой матери и дети будут слабыми да болезненными. Какое уж тут продолжение рода? Как такая дура анемичная дитя здоровое выносить сможет?

Да и потом, был у мага пунктик, он его и не скрывал, в принципе, от своих, во всяком случае. Ну не любил он пользоваться чем-то, чем пользовались до него — штаны там носить, из отцовских перешитые, или башмаки... Пока беден был — деваться было некуда, а сейчас это наследие голодного детства о себе давало знать в полной мере. Ничего страшного, в принципе, бывают у людей и куда неприятнее загибы — вон, сосед-барон у себя в поместье крестьян до смерти пытал развлечения ради. Не зря его потом со стрелой в глазу нашли, ох, не зря. А Корбин — барин добрый, у него крестьяне уж и забыли, когда в последний раз голодать пришлось. Хотя нет, не добрый — рачительный, скорее, понимает, что сытый и здоровый крестьянин и заработать сможет больше, и налогов в казну графскую больше принесет. Потому он и поощряет тех, у кого в семье детей много, ведь много детей — это в будущем много все тех же крестьян, а значит, больше и возделанной земли, товаров, налогов опять же. Рачительный хозяин Корбин де'Карри, и о будущем думает.

Так вот, не любил маг тем пользоваться, чем пользовался кто-то до него, а так как был он циником, то распространил этот принцип на все, включая женщин. В среде же дворянок вольные нравы были нормой уже не одно поколение, поэтому найти девушку, у которой ты будешь первым... М-дя... А жить с той, через которую прошла уже толпа сопливых подростков, Корбин считал ниже своего достоинства. С такой можно перепихнуться развлечения ради, напряжение сбросить, когда уж невтерпеж совсем, но делать матерью своих детей — это значит, вообще себя не уважать, так он с предельной откровенностью и сказал Лику. Разве что совсем уж соплей в свой замок какую-нибудь взять да воспитывать ее, но оно надо? Циник-граф не без основания считал, что если от женщины требуется здоровое потомство, то куда проще взять крепкую деревенскую девку, которая по традиции честь до свадьбы блюдет, да со спокойной душой и чистой совестью ее обрюхатить, благо право первой ночи никто пока не отменял. Другое дело, что это в будущем проблемы создаст — бастардов настругать проблем нет, но наследник должен быть законным, тут хочешь, не хочешь, а жениться надо.

В принципе, даже в дворянство девку можно было не возводить — все равно, будь ты хоть крестьянка, хоть рабыня чернокожая, что купцы иногда с юга привозят. Женится на тебе граф — будешь графиней, тут все законно, хорошая лазейка. Вот только надо же и о будущем думать, не о своем даже, а о той же жене и ее проблемах. Не примет ее свет, для дворян древность рода важнее формального титула. Плюнуть в спину — для дворянина нормально, все привыкли, высшее общество вообще тот еще гадюшник, но тут ведь и в лицо плюнуть не постесняются.

Нет, конечно, не все так страшно, кто поумнее — те поймут, а остальные всерьез хамить просто побоятся, особенно если поджарить пару-тройку хамов, или мечом их проткнуть, интереса ради. В своих силах граф не сомневался ничуть, мечом за годы странствий научился владеть отлично, а магов, равных себе по мощи, встречал немного — по пальцам одной руки пересчитать можно было, и еще место оставалось. К тому же маги — известные космополиты, и, когда они становятся по-настоящему сильны, любые правила для них — не более чем досадный раздражитель, отмахнутся и дальше пойдут. Однако все равно нервы будущей графине придворные хлюсты испортят изрядно, а это не есть хорошо. Происхождение происхождением, цинизм цинизмом, но это будет ЕГО жена, а стало быть, никому не стоит на нее тявкать.

Поэтому Корбин и собирался пропихнуть в дворянское сословие родителей будущей супруги. Им, в принципе, все равно, как сидели в своей деревне — так и будут сидеть, зато жена его будущая окажется уже не выскочкой непонятно откуда, а дворянкой во втором поколении, потомственной, можно сказать. Накал страстей в разы упадет, а значит, и проблем меньше будет, так что лучше один раз вложиться, подшустрить — и избавить себя от необходимости ссориться со всеми подряд, а потом еще и головы этим всем подряд откручивать. Дешевле обойдется, во всех смыслах — проверено немалым жизненным опытом.

Ну и еще один нюанс был, точнее, целых три. Во-первых, хотелось бы Корбину, чтоб жена будущая была красива или хотя бы просто симпатична. Нет, ну в самом-то деле, он граф или не граф? А раз так, то почему он должен в постель с заморским зверем-крокодилом ложиться? Во-вторых, она должна была умной быть, потому как потомкам тоже мозги какие-никакие передать надо, а Корбин сильно сомневался, что от дуры у него умные дети родятся. Ну и, в-третьих, очень хотелось Корбину, чтоб были у нее хотя бы зачатки магического дара, чтоб и его детям передать. Среди дворянок нынешних носительниц дара и не было уже почти — тоже признак вырождения, кстати, да и среди мужчин он все реже встречался. Не зря ведь на дворянских детей с магическими способностями настоящая охота шла — то, чего не хватает, всегда в цене. Да и мощью нынешние маги не блистали, Корбин был здесь скорее исключением, чем правилом, хотя, как он не без основания предполагал, по сравнению с предками его уровень был ниже среднего. Обидно, тем более, что ведь когда-то именно маги в первую очередь дворянами и становились, им это куда проще было, чем простым смертным. А среди простолюдинов магов не так много и было, да и уровень их куда как пониже был, в деревнях же и вовсе в лучшем случае знахарки какие-нибудь попадались, но пусть уж такая, чем совсем никакая...

Оставался, правда, еще один момент — характер будущей супруги, но на него как раз Корбин просто плюнул. В конце концов, граф он или не граф? Надо будет — живо в чувство приведет, в худшем случае запрет в покоях. Посидит под замком — поймет, кто в доме хозяин, как шелковая будет. Подумав так, Корбин отбросил этот момент, как несущественный, и занялся куда более важным делом — сформулировал, что он хочет, на бумаге.

После того, как список требований к будущей невесте был составлен и проверен, Корбин связался через магическое зеркало со своим старым учителем. Бывший придворный маг давно ушел на покой и жил себе в своем загородом поместье. Выглядел он так же, как в тот день, когда Корбин увидел его в первый раз — маги живут долго, по сравнению с обычными людьми так и очень долго, и как они выглядят, зависит только от них. Так что возраст учителя был, по меркам магов, совсем невелик — просто кажущаяся немощь (хотя какая уж тут немощь — Корбин сам видел, как старик смеха ради играючи завязал узлом кочергу из толстого железного прута, да и женские визги из его спальни доносились регулярно, Корбину иногда даже зАвидно было) позволяла ему проворачивать дела, которые людям молодым да здоровым сделать было куда как сложнее. Ну, в самом деле, кто будет опасаться старика? Да никто, а зря, совершенно зря. А потом внешность вошла в привычку, поэтому и менять ее учитель не стал, тем более что хлопотно это и долго. В деньгах бывший придворный маг не нуждался, жил, как хотел, и общался только с теми, с кем считал нужным. С Корбином, например.

Корбин, кстати, совсем по другому выглядел — глядя на него со стороны сложно было дать ему больше тридцати. Высокий, атлетически сложенный, бицепсы аж рукава распирают, двигается с грацией то ли медведя, то ли тигра — ну да это в зависимости от того, надеты на него доспехи или нет. Глаза серые, холодные, на загорелой роже шрам — тонкий, почти незаметный, только когда Корбин злился, он белел и начинал выделяться. Корбин его специально не сводил — для брутальности, так сказать, это было частью его имиджа. Светлые волосы, по моде северных наемников, собраны на затылке в хвост, челюсть гладко выбрита. На поясе — меч, который обычному человеку и не поднять, на шее — целая коллекция боевых амулетов. Словом, крут — именно таким, в представлении обычных людей, и должен быть идеальный воитель. Так что приходилось поддерживать форму — все же боевой маг, войной на жизнь зарабатывает, надо на нанимателя впечатление произвести, чтобы не продешевить при найме. Хотя, конечно, и самому приятно видеть, как при твоем приближении вспыхивают глаза у женщин и опасливо втягивают головы в плечи мужчины.

Учитель звонку Корбина обрадовался — он вообще был к молодому магу неравнодушен. Весело поговорил о погоде (дворяне, надо приличия соблюсти), рассказал пару свежих сплетен (ну надо же, вроде затворником живет, а всегда в курсе, где, что и как), поинтересовался, не зарос ли Корбин мхом в своей глуши (вот язва старая) и не женился ли (интуиция, что ли). Узнав же, что Корбин как раз собирается устройством личной жизни, одобрил это решение, тут же поинтересовался, приглашают ли его на свадьбу, и заявил, что у него на примете есть несколько кандидатур, вполне способных составить счастье молодого и перспективного мага и дворянина. Вот же сводник старый...

От щедрого предложения Корбин отказался и рассказал о своей задумке все, без утайки. Учитель сразу посерьезнел, долго думал, но потом просветлел лицом и сказал, что хотя и сомневается периодически в умственных способностях ученика, то в его здравом смысле сомнений у него никогда не было. Одобрил, то есть.

Вот тогда Корбин и выложил ему свою просьбу. Дело в том, что все-таки он был боевым магом — сильным, быстрым и... грубым. Одно дело разнести молнией ворота замка или поджечь частокол, и совсем другое — заниматься тонкими материями. Тут ведь не сила нужна — тут умение важнее. А вот с умением как раз была проблема, Корбин всю жизнь занимался совсем другим направлением магии, чем то, которое в данный момент требовалось, и быстро перепрофилироваться у него в любом случае не получилось бы.

Короче, нужен ему был человек, который смог бы быстро всех девок в разросшихся поместьях Корбина прозондировать, да то, что ему нужно, подобрать. Ну а не найдется поблизости — так и по соседским владениям проехаться, благо из-за такой мелочи никто с графом де'Карри ссориться не будет. Знают, гады, чем ссора с боевым магом чревата. Так что слезно просит он (тут даже ножкой шаркнуть пришлось) дать ему в помощь кого-нибудь из учеников, кто на медицине всерьез специализируется, а то сам он, извините уж, обычного наведенного приворота от врожденных способностей отличить не сможет — изменение ауры, конечно, увидит, но чтоб причину понять... Нет, на это его уже не хватит, его предел — рану у себя или у солдата своего по быстрому затянуть. Ну, или у врага инфаркт вызвать, но это все грубые энергии, на той же ране шрам останется — так его Корбин не уберет уже, на косметическую регенерацию совсем другие умения нужны.

Учитель, как обычно, пожурил Корбина за то, что зарывает граф свой талант в землю да растрачивает на ерунду вроде войны. Корбин выслушал отповедь смиренно, опустив голову — таковы уж правила игры, и никуда от них не деться. Ну а закончив головомойку, учитель сказал, что, конечно, не оставит своего лучшего, хоть и строптивого ученика без помощи и покровительства (ха, да Корбин сам кому хочешь покровительствовать сможет, силенок у него, если с учителем сравнивать, едва ли не на порядок больше будет) и пришлет ему в помощь человечка, из своих нынешних учеников. Корбин рассыпался в благодарностях, пообещал и в долгу не остаться, и человечка того не обидеть (как же, ученики магов живут, как и любые студенты, небогато, Корбин это по себе помнил, так что подхалтурить на стороне — святое дело), и вообще... Учитель рассмеялся, погрозил ему пальцем и приказал готовить портал.

Портал в замке был стационарный. Корбин, конечно, порталы создавать умел, но они, во-первых, жрали непозволительно много энергии, причем чем на большее расстояние их открывали, тем больше энергии требовалось, а во вторых, чтобы создать портал с точной наводкой необходимо было провести массу расчетов. Поговаривали, что некоторые маги, у которых была склонность к математике, открывали точные порталы легко, однако сам Корбин, хоть и дружил с цифрами, такими талантами не блистал. Для него точный портал создать — это значило пол дня сидеть над бумагой, вооружившись чертежными приборами и свинцовым карандашом, считать, чертить... Чертить он ненавидел. Если в боевых условиях, когда надо на сравнительно небольшое расстояние да с точностью плюс-минус сотня локтей проход открывать, чтоб войска перебросить, или там мину магическую, или дракона, из ближайших гор выдернутого и в клетке содержащегося, да прямо в центре вражеского войска его, злого и голодного, выпустить — это еще куда ни шло. А вот точный портал, да на столицу открывать — нет уж, на фиг-на фиг, там промахнешься чуток из-за того, что запятую не там поставил, или там число округлил не в ту сторону, и все, готов катаклизм. Воронка портала в два счета может открыться, скажем, внутри жилого здания, нанеся ему неслабые разрушения, так что лучше не рисковать. А вот стационарный портал — совсем другое дело, там все адреса уже прописаны, точки выверены, открывай — и делу конец. Младенец справится, там даже способности магические не нужны — энергия в амулете-накопителе собрана, вон он, лежит, кусок горного хрусталя немыслимой чистоты, только свет на гранях играет-переливается. Энергии этой минут на десять хватит. Ну, или чтоб небольшой город сжечь, если не так что пойдет, ну только это уже, скорее, в теории — раз в сто лет такое случается, да и то, как правило, по пьяни.

Сейчас пьяных в ненужное время в ненужном месте не оказалось, и в оговоренное время портал открылся без сучка, без задоринки. В замок, в большую пустую комнату, специально отведенную для этих целей, шагнул невысокий, худой парень, представившийся Веллером, магом-целителем третьего ранга. И чего представлялся, спрашивается? Старших учеников Корбин и так всех знал. Правда, Веллер среди старших недавно появился, но уж по имени-то его Корбин помнил. М-дя, расщедрился учитель, не студента прислал, а ажно целого аспиранта. Впрочем, какая разница?

Веллер парнем оказался неплохим — компанейским, веселым, на лютне тренькал здорово. Они вечером славно посидели, слегка выпили, послушали свежие новости из столицы, о женщинах, как водится, поболтали... Ну а утром Корбин безжалостно разбудил Веллера и, чуть ли не силком влив в него кружку крепкого чая и запихав завтрак, отправил целителя во двор, где его дожидались уже гвардейцы, посланные не столько для охраны (разбойников в своих владениях Корбин повывел уже давно, в живописном беспорядке развесив на придорожных деревьях, причем не всегда за шею), сколько для солидности. Графский посол как-никак, хоть и не дворянин.

Такой уж большой нужды в спешке не было, но Корбин всегда придерживался принципа: 'взялся — делай', поэтому он не хотел тянуть. Веллер уехал утром, а уже вечером, достигнув ближайшей деревеньки (увы, в той, которая была возле замка, девственниц не наблюдалось в принципе, ибо расквартированный в замке довольно многочисленный гарнизон состоял из самых обычных солдат, которым надо есть, пить и справлять всевозможные естественные надобности, в том числе те, для которых нужны представительницы противоположного пола), он приступил к работе.

Увы, следующие две недели, которые были потрачены Веллером на объезд владений графа, прошли безрезультатно. И вот в маленькой деревушке на самой границе этих владений, в которую он и заехал-то для очистки совести, нашелся настоящий самородок, о чем и сообщил гонец, незамедлительно посланный в замок. Ну а потом следом отправился второй гонец — сообщить о жестоком обломе...

— Ну и что ты думаешь делать?

Корбин удивленно посмотрел на Лика:

— Как это что? Найти, естественно.

— Думаешь, стоит? Зачем она тебе такая...

Лик замялся, подбирая слова. Корбин усмехнулся:

— Во-первых, чтоб другим бегать неповадно было, а во-вторых, очень уж охота посмотреть на чудо, которое мне Веллер расписал. Жаль, идти придется самому, а то, если он не ошибся в своих оценках, то посылать за ней солдат бесполезно — лучше сразу их повесить, милосерднее будет. Лень, конечно... Ну да хрен с ним, надо. Хозяйство, как обычно, на тебе.

И граф Корбин де'Карри пошел собираться в дорогу.