Dva rasskaza ob ottse

Два рассказа об отце

Вячеслав Головнин

Два сновидения про отца

Я часто вижу сон. Мне 15 лет. Ночь, в которую умер отец. Мать будит меня со словами:

— Отец умирает.

Я соскакиваю с дивана, быстро одеваюсь. Скатываюсь с пятого этажа, на котором находится наша квартира, перебегаю улицу, пустынную в этот ранний час и бегу вдоль невысокого забора, за которым находится районная поликлиника и первая городская больница. Я бегу к тем воротам, через которые в больницу заезжают грузовики, доставляющие различные грузы. Рядом, небольшая деревянная избушка для сторожа. Там есть городской телефон.

Меня там знают. Два-три раза в месяц я прибегаю туда по ночам, чтобы по телефону вызвать для отца машину скорой медицинской помощи. Звоню, слышу голос в трубке:

— Скорая слушает.

Я говорю:

— Приезжайте быстрее, отец умирает.

Потом заученно отбарабаниваю свой адрес и фамилию. Там этот адрес и фамилия тоже известны.

— Выезжаем, ждите, — отвечает дежурная на станции скорой помощи и кладёт трубку.

Обратно иду не торопясь. Наш дом стоит через улицу напротив больницы, немного наискосок. Идти тут всего ничего. Я дышу вкусным свежим ночным воздухом. Летом улицу и площадь, которая тут же рядышком, в это время часто поливают водой поливальные машины. От этого воздух становится влажным и ещё более вкусным.

Но сейчас начало зимы и вместо поливальных машин падает густой снег. Я ловлю пушистые снежинки языком, но не успеваю понять их вкуса, они слишком быстро тают.

Станция скорой помощи от нашего дома тоже недалеко. Я до неё добегаю за пять минут, благо дорога к ней идёт под гору. За это же время скорая добирается до нас. К нашему подъезду мы с ней прибываем вместе.

Я бегу наверх, санитар с врачом поднимаются за мной, немного отставая. На самом верху нас ожидает открытая дверь. На пороге стоит мать и тихо говорит мне:

— Отец умер.

Обычно здесь сон мой прерывается, и я просыпаюсь. Какое-то время лежу и вскоре засыпаю вновь.

* * *

На этот раз всё в этом сне происходило немного иначе. Когда мать разбудила меня, я сначала зашёл в комнату отца. Он лежал на спине и тяжело дышал. Глаза были закрыты, на лбу выступила испарина. Лицо было опухшее, одутловатое, щёки и подбородок покрывала чёрная недельной давности щетина. Отец умирал в 39 лет. Туберкулёз в последней стадии.

Воздух в комнате был тяжёлый, пахло лекарствами. Я сел на стул, стоящий рядом с кроватью и положил ладонь правой руки на руку отца. Потом переместил ладонь ему на грудь, прямо поверх одеяла.

— Что ты делаешь сынок? — спросила мать, стоящая у меня за спиной. — Беги за скорой, не теряй время.

— Сейчас, мама, пять минут ничего не решат.

Я встал и рукой, ладонью вниз, стал водить над телом отца. С головы до ног и обратно. Потом также провёл рукой над одним боком, потом над другим.

— Достаточно для первого раза, — сказал я и повернувшись к матери, добавил: — Бегу уже, не волнуйся.

Когда я через четверть часа вернулся с врачом, который на этот раз был один, без санитара, дверь в квартиру была открыта и мама нас не встречала. И сон мой почему-то на этом месте не кончился, а продолжился.

— Это тот редкий случай, когда я рад, что вызов оказался ложным, — сказал врач матери, выходя из комнаты отца. — Больной спит и его состояние не вызывает у меня опасений. Его можно охарактеризовать как стабильное, средней тяжести. Я советую вам днём вызвать врача на дом.

— Хорошо, доктор, обязательно вызовем, — сказала мать, провожая его к прихожей. — Руки можете помыть в ванной, полотенце я повесила чистое.

Закрыв дверь за врачом, мать уходит в свою комнату, которую она делит с моей сестрой и бабушкой. А я возвращаюсь на свой диван в гостиной и засыпаю. Откуда-то я знаю, что отец с этого дня пошёл на поправку и умер только через 50 лет, немного не дожив до 90-летнего юбилея.

Прости, меня, папа!

Дело было летом, в августе. Я нынче окончил начальную школу и перешёл в 5-й класс. Мы жили тогда в районе, который в городе назывался татар-базар. Отцу выделили крохотный кусочек земли на окраине города, где ему удалось построить избушку, которую почему-то все называли флигелем. Крохотные сенцы, в которых на лавке стояли два ведра с холодной водой, за которой мне приходилось ходить на колонку, что была метрах в трёхстах от нашего флигеля. За сенцами, сразу за дверью налево небольшая печурка из кирпича и двухконфорочная чугунная плита. Направо, небольшой кухонный стол с тремя табуретками у крошечного окошка.

Печка и кухонный стол занимали первую половину флигеля. Во второй половины были устроены нары, на которых помещались мои отец с матерью и четверо их детей, среди которых я был старшим. В правом углу над нарами отец прибил полку, на котором стоял телевизор Старт 2, если мне не изменяет память.

Уже значительно позже, когда я учился в техникуме, то со своим другом Рудкой мы меняли в этом телевизоре кинескоп, а потом смотрели по нему чемпионат мира по футболу, проходящий в Англии. В общей сложности этот телевизор прослужил в нашей семье не меньше 15 лет.

Однако вернёмся в тот август 1959 года. В город привезли арбузы. Мать дала мне денег и попросила сбегать на вокзал за кусочком арбуза для отца.

Отец у меня был инвалидом Великой Отечественной Войны и к тому же болел туберкулёзом. Рядом с нашим флигелем построил свой дом ещё один бывший фронтовик и тоже туберкулёзник и они с отцом скорефанились и часто проводили время друг с другом за "чашечкой чая", вспоминая своё фронтовое прошлое.

Опять же значительно позже мать рассказала мне, что на самом деле у соседа туберкулёза не было, врачи там что-то напутали. Было в лёгких затемнение, которое и ввело врачей в заблуждение. Сосед по этому поводу на радостях сильно стал квасить. Ну, а как иначе. Он же уже похоронил себя, а тут оказалось, что можно жить дальше.

Что-то меня всё в сторону уводит. Вернёмся к арбузам. Почему за ним нужно было идти на вокзал? Да потому что, во-первых, до вокзала нам было идти с пяток улиц по проулку, который как раз и вёл туда. А во-вторых, в городе арбузов ещё не было, а на вокзале они уже появились.

Пришёл, отстоял очередь. На те деньги, что дала мне мать, мне продавец отрезал кусок арбуза. Этакий серп, сантиметров 5-6 в самой широкой его части. Наверху он был совсем узким, не более половины сантиметра. Пакетов полиэтиленовых в те времена у нас ещё не было, так что нёс я этот кусочек в руках.

Арбуз в верхней его части колыхался и норовил отвалиться. Я решил его немного надкусить, а то свалится ещё, жалко же будет. Никому не достанется. Так я уговорил себя немного подравнять этот кусочек сверху.

Подравнял иду дальше. А арбуз попался спелый-преспелый, сладкущий, глаз оторвать невозможно. Боролся я сам с собой, боролся и проиграл. Решил ещё маленько подравнять кусочек. Потом ещё чуть-чуть подравнял. Потом ещё.

Короче говоря, домой я принёс только зелёную корочку и розовый слой сантиметров 4-5 высотой. Вся сердцевина, самое вкусное было мною съедена. Я сам с недоумением смотрел на тот огрызок, что лежал на моей ладони и не понимал, как я мог это сделать.

Мать укоризненно смотрела на меня, а отец взглянул только один раз и отвернулся.

— Что же ты сынок сделал? У тебя впереди ещё такая длинная жизнь, ты арбузов этих ещё не раз покушать сможешь, а у отца такой возможности считай, что уже и нет.

Мне стало стыдно. Очень стыдно. Я не помню, плакал я тогда или нет. Но мне стыдно до сих пор. Всю мою длинную жизнь было стыдно за этот мой поступок.

Тогда я прощения у отца не попросил, и мать почему-то не подсказала. Прошу вот сейчас, на склоне своих лет:

— Прости, меня, папа!

А арбузы я с тех пор не люблю.

Ижевск, Воложка, август, 2023