Джокер

В первую неделю Успенского поста года 1850, я, исполняя указ Государя нашего Николая Павловича от 1848 года о возвращении всех русских подданных из Франции в родные пенаты, проезжал по рязанской губернии, имея намерение навестить матушку мою, коротающую век свой в родовом имении под Саратовом. Погоды в те дни стояли жаркие и засушливые, и, при подъезде к небольшому уездному городу N, воздух наполнился гарью от пожаров на окрестных болотах. Ямщики, все как один, отказывались везти меня далее. Все же удалось найти одного ямщика по имени Прохор, который не отказал прямо, а начал отнекиваться, доказывая, что может и не успеть обернуться в оба конца, ежели болота загорятся пуще прежнего. Но штоф водки и лишний целковый сделали свое дело. О, как я был не прав, настаивая на продолжении путешествия...

Так мог бы начинаться мой рассказ, любезный читатель, но я начну его иначе.

* * *

Дорога рушилась. Колеса бешено крутились над преисподней, дым и пепел забивали рот и ноздри. Обугленные джокеры выпрыгивали из котлов в горящих провалах, хохоча бросались пылающими сучьями. Зарево в небесах рушилось в огненную бездну под колёсами. Ямщик выпучил глаза, взмахнул конской сбруей и оскалил белые клыки, грызя трензель. Бубенцы упряжи взвыли трубами Судного дня. Вопль истязаемых грешников достиг глубин разума, вырывая душу мою из когтей Люцифера.

Рывком сел на кровати, потёр воспалённые глаза. Вопль повторился, усилился и завершился причитаниями. Кричали неподалёку. Торопливо натянул одежду — не свою — и помчался на помощь. Или прочь, если пламя добралось и сюда.

Пробежал залу напротив, заглянул в открытую дверь комнаты,. Несколько человек стояли внутри, разглядывая что-то на полу. Можно выдохнуть — огня не видно.

Мне были знакомы только стоявший напротив Захар, приказчик, встретивший вчера нас с Прохором, да провожавшая меня в покои дворовая баба, через чьё плечо я и заглядывал. От неё разило чесноком. Она же и причитала. Ещё рядом с Захаром стояли юная некрасивая девица в очень дорогом домашнем платье и отставной военный лет шестидесяти с пышными седыми усами. Они были одеты — значит я спал долго. С видом удивленным и встревоженным смотрели все на прожженный ковёр на полу.

Я пригляделся внимательнее и понял, что скорбят они вовсе не о потере ковра: контуры выжженного пятна напоминали силуэт человека. На нём там и сям возвышались кучки пепла. Пахло дымом. Впрочем, в данных обстоятельствах запах кельнской воды удивил бы меня куда больше.

Я наклонился к уху стоящей передо мной бабы и поинтересовался, что приключилось.

— Барыня наша сгорела, — перекрестилась та, — цельный год, почитай, в темноте сидела, штор не открывала, и... и...

И взвыла.

Приказчик оторвал растерянный взгляд от ковра и посмотрел на меня хмуро и подозрительно, барышня — с интересом, военный — оценивающе.

— Цыть! — рявкнул старик. — Не могла Агафья Тихоновна вспыхнуть, не свечка. Ма-алчать!

Мне захотелось выпрямиться.

— Может, капель каких выпила? — продолжил он.

— Так за каплями послали! — опять заголосила баба. — Егор с Дарьей должны были привезти. Неужто вы забыли? И порошки закончились, и сало с гвоздями... У-уу! А вдруг они как барыня? Сгорели по дороге-то? Ой, барыня-а, ой, Дарьюшка-а...

— Вы не понимаете, — всхлипнула невзрачная девушка, — бабушку украли разбойники! Они попросят выкуп! Они колье с собой забрали! Золото не горит! Бабушка не могла умереть! За неё попросят выкуп!

Я очень усомнился как в том, что выкуп можно вежливо попросить, так и в том, что на горящих по всей округе лесах и болотах остался хоть один разбойник. Разве только какой особо любознательный грешник, жаждущий заранее испытать, каково оно там, в преисподней.

— Что вы стоите?! — топнула ножкой барышня. — Делайте что-нибудь! Надо пригласить урядника! Надо нанять сыщика! Послать... послать... в Казань, за учёными! По самовозгораниям!

Настала пора вмешаться.

— Захар, не могли бы вы представить меня присутствующим?

Приказчик уставился на меня исподлобья, недвусмысленно намекая, что лезть в семейные дела гостю не резон, однако представил по всей форме:

— Терентий Тимофеевич Харитонов, гость барыни. Приехать изволили ночью и с разрешения Агафьи Тихоновны остались до установления более благоприятных условий для путешествия.

— Господа, позвольте поблагодарить вас за оказанное мне гостеприимство, вы спасли мне жизнь. Я покинул, согласно указу Государя, Францию, и еду навестить матушку в Саратовскую губернию. Но известные вам обстоятельства вынудили меня задержаться здесь.

Захар поочерёдно представил мне Ивана Кузьмича, троюродного брата барыни, полковника в отставке, и Евгению Игоревну, внучку пропавшей хозяйки дома. Всё ещё причитающую дворовую бабу звали Маланья, но это я просто вспомнил.

— Прошу меня простить, я стал невольным свидетелем происшествия. Ежели я чем-то могу помочь, отплатить за ваше гостеприимство, можете распоряжаться мною смело.

— Да что тут можно сделать, — шмыгнула носом барышня. — Бабушка с самого Великого поста твердила, что её вампир укусил и она сгорит, ежели на солнышко выйдет. Но ведь это неправда? Наука не верит в нечисть. Наука верит в самовозгорание.

Губы её задрожали.

— Не печальтесь раньше времени, мадемуазель. Жизнь в просвещённой Европе приучила меня мыслить рационально. Тем более, что в Париже, господа, у меня было сыскное агентство. Могу предложить вам весь свой опыт в качестве малой толики благодарности за спасение жизни моей.

Старик взглянул на меня в упор, по-военному прямо и открыто, что, возможно, объяснялось его близорукостью. Захар — с сомнением, а внучка подпрыгнула и с детской непосредственностью заявила:

— Да, Терентий Тимофеевич, да! Найдите мою бабушку! Дядюшка, дядюшка, помогите Терентию Тимофеевичу!

Дядюшка величественно кивнул.

— Для начала давайте осмотрим место происшествия.

Я оглядел комнату: окна открываются наружу, зимние рамы ещё не поставлены, легко как залезть, так и вылезти. Внимание привлекли стёртые следы сажи на подоконнике, словно человек вылезал наружу. Заодно я немного успокоился — на расстоянии добрых семидесяти саженей нет ни одного дерева, зато есть несколько тщательно перепаханных полос и два пруда с протокою меж ними. И вообще, особняку не меньше века, и как-то он до сей поры уцелел.

Обстановка и вещи не имели ни следов борьбы, ни иных вмешательств. На разобранной кровати лежали платье и шаль, приготовленные к утреннему туалету. И тут что-то произошло, что оставило подпалину на ковре, но испарило хозяйку. Платье принадлежало женщине не миниатюрной и довольно высокой. Такое и в Париже не стыдно носить. Перед моим мысленным взором предстала строгая дама с морщинистым лицом, закутанная в шаль.

Я снова изучил выгоревшее пятно и пепел. На пепле был заметен чёткий след, будто катился небольшой круглый камешек. Но почему-то поперёк следа через равные промежутки пепел стоял полоской. И ещё явно читался какой-то довольно обширный смазанный след, словно метлой чуть коснулись пепла.

— Как выглядело колье?

— Золотое с овальными рубиновыми подвесками, — покосился на меня Захар.

— Крупные подвески?

— Дюйм.

Нет, камешек был много больше.

— Что можно сказать по имеющимся уликам? — обратился я к присутствующим. — Сомнительно, что имело место похищение. Вампиров отринем сразу. Самовозгорание тоже исключим, если судить по пеплу и запаху спирта. Предполагаю, что кто-то принёс сюда палые листья, облил спиртом и поджёг.

— А я думала, это дядюшка надышал, — произнесла барышня и сконфузилась.

— Надышал, — повторил я. — Маланья, не могла бы ты выйти?

— На кухню, — добавил приказчик.

Маланья вышла, воцарилась тишина. Но запах дыма, спирта и чеснока никуда не делся.

— Что пахнет чесноком? — спросил я вслух.

— Фосфор! — выпалила внучка. — Мы с дядюшкой читали об этом!

Юную барышню уже можно было назвать синим чулком.

— Итак, мадмуазель Евгения, следует выяснить мотив происшествия. Куи продэст, как говорится. Есть ли завещание?

— Захар? — барышня посмотрела на приказчика. Тот подошёл к бюро, отпер его торчащим в замочной скважине ключом и вынул бумагу.

Все было просто: Агафья Тихоновна Шубина, в девичестве Гребенникова, всё оставляла внучке, Шубиной Евгении Игоревне. Некоторые крошечные суммы прислуге и друзьям да церкви на помин души. Составлено четырнадцать лет назад.

— А ваши родители? — я осторожно покосился на девушку.

— Холера, — помрачнел дядюшка, — в Астрахани. Насилу Женечку вывезли тогда.

Мы исследовали спальню — не нашли ничего интересного. Захар несколько раз отлучался, мрачнея все больше. Вскоре я ощутил зверское чувство голода и намекнул об этом дядюшке.

Перед завтраком я отправился навестить Прохора, своего спасителя. Ямщик был пьян мертвецки. Выразить ему благодарность не удалось. Да и не обрадовала бы его моя благодарность. Повозка, средство его заработка, сгорела. Разве кой-какую упряжь спас. Вспомнилось, как Прохор обрезал постромки, пытался собрать с земли бубенцы, бормоча, что это его удача... как я, забыв про свою удачу, лихорадочно нащупывал крест на груди, не в силах молиться, какой ужас испытал, когда ямщик бросил поводья и принялся выпрягать лошадь... Был уверен, что он бросит меня на дороге, в провалах которой билось адское пламя, ведь седок за спиной мог стоить ему жизни.

Я потряс его без особой надежды.

— Захарушка, — ямщик повернулся, обдав меня запахом перегара, чеснока и ещё чего-то и заодно явив расцарапанное лицо, синий нос и следы зубов на шее, — не тряси, больно... у...вурдалачка, все бубенцы отбила... жена не простит...

Я оставил пьяного ловеласа — нужно время обдумать обстоятельства и составить план действий. Вернулся в комнату, нашёл выстиранную одежду, домашние туфли и ... следы обыска. Ощущение стороннего пребывания было почти осязаемо.

Итак, думал я, живёт семейство: бабушка, внучка, дальний родственник. Трое дворовых, двое из них в городе. И вот старушка вдруг воображает себя вампиршей и исчезает не обязательно добровольно, оставив явную инсценировку. Будто разыгрывалось действо, рассчитанное на зрителя. Такое могла придумать только женская фантазия. Кто? Евгения не тянет на злого гения, да и плакала весьма горько. Захар с дядюшкой были удивлены искренне, в этом я кое-что смыслю. И не Маланья же, в конце концов. Остаётся только сама старуха. Но зачем? И ещё — почему в момент приезда чужих людей?

Достаточно обнаружить шалунью и спросить со всей строгостью. Придётся обойти особняк.

Слева от парадного входа находилась женская часть дома, справа — мужская, причём барыня проживала в мужской, а слуги — в женской. Посередине между двумя половинами — круглая зала, увешанная картинами. Первым, прямо напротив входа, бросался в глаза портрет огромного вороного жеребца. Адское создание встало на дыбы, оскалив чудовищную пасть, а на спине его восседала прелестная наездница. Две следующих картины представляли парный портрет: величественная старуха и старик в орденах, надо полагать, хозяйка дома с мужем. В углу, у стены, стояли ещё несколько — зимние пейзажи, натюрморты, букет цветов, венчание глубокого старца с совсем молоденькой девицей, портреты той же старухи, ещё пейзажи и натюрморты, портреты дам и кавалеров...

— Отец Егора писал. — Захар вошёл бесшумно, следил за мной, не иначе. — Его старый барин даже учиться посылал.

— И где он, отец? — поддержал я беседу.

— Уехал со всем семейством. Барыня, как старый барин помер, всем вольную дала. А Егор остался. В город я его, дурак, с женой послал, пока не сильно горело. Надеюсь, живы.

— Давно уехал?

— Который?

— Отец.

— Тринадцать лет.

— А вы давно служите?

— Четырнадцать.

— Вы были не против решения барыни дать всем вольную?

— Меня не спрашивали.

И я не рискнул спросить Захара, он ли довёл хозяйство до такого состояния, или оно ему таким досталось.

Над дверью со стены на нас благосклонно взирала матушка Екатерина в жемчужных серьгах и с орденом Святого Георгия на корсаже. Что-то меня обеспокоило при взгляде на неё. За невозможностью ухватить мысль, решил отложить её в сторону.

Постный завтрак не утолил мой голод, и я попросил Захара провести меня на кухню. Ведь самыми полными сведениями всегда можно разжиться у кухарок.

Маланья, как оказалась, уехавшую с Егором кухарку только заменяла. Она хлопотала об обеде — запах мясных щей сводил с ума.

— Что? А... Барыня... В темноте сидела цельными днями. ... Когда мы с Женечкой сюда приехали? Десять лет тому... Из Астрахани, а как же, я ж няня барина Игоря, отца Женечкиного... Когда барин-то в Астрахань служить поехал, так меня с собой взял. А как холера-то... привел ко мне Женечку и говорит: ты меня, говорит, Маланья, вырастила так и Женечку мою сбереги, верю я тебе, Маланья, и помер сам-то, и жена его померла-а... а она хоть и родила Женечку-то через полгода после свадьбы, т-сс, никто не знает, чья Женечка дочка-то, а любил её барин... денег много заплатил, чтоб в марте записать рождение-то, некрещёная была у нас Женечка-то аж до третьего месяца... А барыня-то старая как за нами-то тогда приехала, так слова мне не сказала, всё сидела и плакала, кабы не Захар, и не выбрались бы оттудова через кордоны-то... Захар? Нечист на руку? Не, моет, и в баню ходит. А, ворует? Как не воровать, если всем заправляешь, оно и не захочешь, а уворуешь, само в руки-то идёт. Иван Кузьмич? Замечательный барин, подарил мне пудру на Рождество. И духи. Хотите понюхать? Они как с барыней поругались, так он на трапезу не остался, а подарки мне все отдал. Так выпил, наверное, вино какое дорогое старого барина, вот барыня и взъелась. Или в долг не дал... Но на Масленицу помирились, Захар тогда ещё половину бутылей велел перепрятать от него... Какое колье? А! Реликвию! Не снимала, как есть никогда не снимала. И спала в ём! И ела в ём!

Поскольку щи мне Маланья наливать не спешила, я пододвинул к себе пироги. Внезапно на кухню ворвался Иван Кузьмич. Дядюшка приоткрыл крышку кастрюли, потянул носом поднимающийся пар, схватил огромную двузубую вилку и сунул её во щи. Рот мой наполнился слюной, когда полковник достал мясо и на французский манер разрезал его ножом.

— Ты не смотри, Терентий, мне духовник разрешил. А так-то я пост блюду, — зубы у дядюшки сохранились все, и мясо исчезло мгновенно.

— Путешествующим тоже можно, — многозначительно ответил я.

Обошел дом снаружи ещё раз, на этот раз вполне сытым, заглянул в библиотеку. Там сидела зарёванная барышня. Приказчик, как мог, старался её утешить. Пока я осматривал фолианты вперемешку с французскими дамскими романами, подошёл Иван Кузьмич и с порога предложил помянуть сестрицу. Внучка разрыдалась, сказала, что дядюшка совсем бесчувственный, а бабушка ещё жива. В конце концов Женечка сослалась на плохое самочувствие и отправилась к себе отдохнуть. Дядюшка вызвался её проводить.

Я остался с Захаром.

— Скажи, — вкрадчиво начал я, — ничего не случилось перед тем, как барыня шторы открывать перестала? Не приезжал кто? Когда точно это было?

— Сразу перед Масленицей, — буркнул приказчик.

— А кто у вас с Рождества бывал?

— Петровский, сосед наш, — начал загибать пальцы Захар, — Иван Кузьмич, батюшка Серафим с дьяконом, лекарь, модистка, француз в гувернёры просился, человек из страхового агентства, урядник, сосед Ковальский с женою, мужики — договаривались пруд чистить...

— А что страховали?

— Барышню да жеребца нового.

— А барыню или дом? — я указал на дым за окнами.

— Давно застрахованы.

— А барышню почему раньше не страховали?

— Не приезжал никто, чтоб прямо к нам.

Итак, бабушка страхует внучку и исчезает. Если считает внучку неродной, то... Как бы и правда не оказалась вампиршей. Старуха всё больше мне не нравилась. Надо ещё раз обойти особняк. Круглая зала представлялась наилучшим началом пути. Картины со стен приветствовали меня укоризненными взглядами. Тут я и заметил, что одна из дверей в женскую половину приоткрыта и за мной наблюдают. Направился к двери. Послышались лёгкие торопливые шаги, я почти перешёл на бег, но поймать ускользающую тень не смог, не иначе она превратилась в летучую мышь и выпорхнула в окно. Так быстро бегать могла только Женечка. Неужели это юное создание замешано в каких-то махинациях?

В этой части дома бывали нечасто: справа от меня лестница вела на второй этаж, слева ступеньки уводили в подпол, а передо мной чернел проём двери. Сумрачно и дымно. Стараясь не шуметь, я начал осмотр. То там, то здесь попадались признаки недавнего присутствия человека. Или не человека? Я замечал чуть раскачивающееся кресло-качалку, сдвинутые шторы, слегка примятые чехлы на мебели, след пальца на пыльной поверхности...

Едва слышный шум донёсся из соседней комнаты. Я бегом бросился на звук, отворил дверь, и встретился взглядом с удивлённым взглядом дядюшки, сидевшего за столом перед ополовиненной бутылкой и наполненной рюмкой.

— А, Терентий! — дядюшка поднял рюмку. — Присоединяйся. Захар, скупердяй, вишь, спрятал самое лучшее вино, а я нашёл. Но ты ему не сказывай, а то перепрячет.

Рюмки не было, но я отпил из дядюшкиной, божественно.

Поддержав беседу, мимоходом спросил, сильно ли ворует приказчик.

— Да зачем ему, и так... — дядюшка запнулся, налил себе ещё вина, — ...что хочешь здесь пить может.

И тут по особняку вновь пронесся крик, не уступающий утреннему крику Маланьи.

Мы бросились на помощь.

В спальне, на кровати, откинувшись на подушки, лежала бледная и недвижная Женечка. Вокруг суетились Маланья. Обтирала мокрыми тряпками, обмахивала юбками, старалась привести в чувство. Я наклонился, рассмотрел две ранки на шее девицы.

— Вупырь, — глаза Маланьи округлились. — Как есть вупырь. Надо за батюшкой Серафимом послать, поместье да погост святой водой кропить.

— Что? — гаркнул Иван Кузьмич. — Всех порублю, если что с ней случится!

При взгляде на следы на шее барышни я неожиданно испытал чувство блаженства. Рот наполнился слюной.

— Маланья, — улыбнулся я, — найди ту вилку, которой Иван Кузьмич мясо из щей вытаскивал.

Маланья выпрямилась, упёрла руки в бока и отчеканила:

— От барышни ни на шаг не отойду.

И заорала зычным голосом:

— Барин! Захар! Идите скорее сюда!

Кричать пришлось ещё несколько раз. Дядюшка стал на страже рядом с Маланьей, а мы с Захаром, отправились за вилкой.

— Что вы можете сказать про Ивана Кузьмича?

— Старый. Пьёт много.

— А про Маланью?

— Говорлива, заполошна, — Захар вдруг вздохнул. — Без неё не довезли бы мы Женечку из Астрахани.

Мы нашли вилку там, где она и должна быть. На кухне. Пришлось возвращаться в спальню барышни. С вилкой наперевес.

— И никакого упыря, — я приложил вилку к шее Женечки. — Мадемуазель кто-то очень хочет напугать.

Это полностью ложилось на мою гипотезу о страховке.

— Кто эта каналья? Найди его и проси что хочешь! — вспыхнул дядюшка.

Очнувшаяся барышня всё плакала и говорила, что зря она бабушке не верила, вампиры существуют, бабушка точно мертва, она приходила и уверяла, что всё будет хорошо, потом дедушка приходил... У него такие большие зубы... Надо проверить, лежит ли он в родовом склепе и кол забить...

Я осмотрел туалетный столик, указал на пустой флакон.

— Много выпила сегодня?

Из речи Маланьи можно было понять — половину.

Я жестом пригласил приказчика выйти и повёл в комнату бабушки.

— Вы не покажете мне страховку?

Захар молча достал бумагу.

— Это ваша подпись?

— Да.

— А почему не барыни?

— Я управляющий.

— И вы могли застраховать Евгению без ведома барыни?

— Да.

— А у Женечки есть приданое? Или имущество?

— Да.

— Большое?

— Две деревни по десять душ, Маланья и тысяча рублей.

— Наследует за ней бабушка?

— Да.

Я вздохнул.

— Не заняться ли нам поимкой пресловутого вампира? — надо же было чем-то заняться.

Мы проверили, что полковник с Маланьей охраняют барышню, и отправились исполнять мой замысел. Обошли конюшню, баню, подвал, второй этаж, снова первый... пока Захар не начал надрывно кашлять от дыма. Кружили до позднего вечера, пока не разошлись на ночлег... Я решил, что в эту ночь за юную барышню можно не волноваться, Маланья он неё ни на шаг не отойдёт. И...

...проснулся от истошного визга. Это становилось дурной традицией.

И в третий раз визжала Маланья. Я, Захар и Иван Кузьмич со встопорщенными усами, встретились у спальни барышни — все полуодетые.

Над лежащей Женечкой причитала Маланья.

— Погубили, вупыри проклятые, душечку нашу! — вопила она дурным голосом. — Я прямо следом шла, а она как упадё-ооот!

— Женечка... ж... жива? — руки и губы у дядюшки тряслись.

Иван Кузьмич влил барышне в рот немного водки. Она закашлялась, пришла в себя и посмотрела на нас совершенно очумевшими глазами.

— Я превращаюсь, — прошептала она.

— В русалку? — съязвил я.

— В вампира! — взвилась девушка и заплакала.

— Погодите плакать, мадемуазель, расскажите, что произошло?

— Я не отражаюсь в зеркале. Совсем. Я шла по коридору к лестнице... Вы знаете то зеркало? Возле спальни. Там... меня там не было. Стена была, а меня не было...

Захар повел меня к зеркалу. Я в нём отражался. И Захар. Плохо, правда, из-за дыма в коридоре.

Приказчик пошёл проверить коридор, я же оделся и вернулся к барышне. Внучка с дядюшкой и Маланьей почти уговорили полуштоф на троих. Маланья пыталась погадать Женечке на картах.

— Эх, — вздыхал полковник, гладя барышню по плечу, — Женечка моя, Женечка... душенька моя... говорил я Агаше, ой говорил, не пускай дочь за Игоря! Нет, говорит, не допущу, чтоб доченька моя судьбу мою повторила, пусть по любви выходит. А могла б за знатного и богатого выдать, сам адмирал Адашов к ним сватался, отказали. И вон как оно по любви-то вышло... и родителей его холера забрала, и его самого, и дочку Агашину, никого-то у Женечки не осталось, кроме нас.

— Так Евгения, — опешил я, — не дочь сына? Она же Шубина?

— Шубина, — кивнул старик. — Родич он наш был, тоже Шубин. Архиерейское разрешение на брак получали.

Это всё меняло. Бабушка никогда не причинит вреда ребёнку своей дочери... Все мои теории рушились. Но найти старуху всё же следовало.

— Погодите, — я отобрал у Маланьи карты, видя, что та вот-вот завоет над раскладом, — я покажу вам, как гадают в Париже.

Привычно перетасовал колоду, вытащил карту.

— Вы, мадемуазель, бубновая дама.

— Трефовая, — выдохнула Женечка.

— Нет, трефовой вы станете лет через десять. Вот, — рядом с дамой лёг бубновый король, — о вас грезит мужчина, о, следом туз — вас ждёт сватовство...

Женечка затаила дыхание, глаза её заблестели.

— Так, дама пик, она противится этому браку, почему? Тяните карту, девятка треф... нет, эта дама не любит вашего жениха, у неё иной интерес, тяните... двойка, нет, этот интерес и не деньги, ладно, смотрим дальше, — я швырнул на стол джокера в красном трико и колпаке с бубенчиками, — вмешается посторонняя сила, тяните, хм, перетасуем, опять джокер. Боюсь, мадемуазель, всё будет зависеть от вас. А мне пора.

Женечка смотрела на меня едва не с восторгом — любую девушку можно утешить сказками про выдуманного жениха и сватовство.

— Стойте, — выдохнула она, — а бабушка жива?

Я вытащил первую попавшуюся карту красной масти.

— Жива, — показал карту барышне. — Возможно, у неё просто нервное расстройство или светобоязнь.

И поперхнулся. Как я не подумал, что старуха могла сойти с ума?

Поскорее вышел, оставив мадемуазель грезить о женихе.

Начнём всё сначала. О сумасшествии подумаем позже, Маланья в случае чего и бабушке горло перегрызёт за Женечку. Пусть барыня не вредила внучке, а спасала её. От кого? Только приказчик мог быть угрозой. Он собирался убить внучку из-за страховки? Бабушка догадалась. Воспользовалась приездом гостей и разыграла свою смерть. Но почему она полгода изображала вампиршу? Захар угрожал ей. Но она нужна была ему живой, чтоб получить страховку за внучку? Иван Кузьмич ему мешал, приказчик рассорил его с троюродной сестрой, нет, с сестрой они поссорились раньше, перед Рождеством. Но дядюшку можно обезвредить хорошей бочкой вина. Такой, как Захар, убьёт, и глазом не моргнёт. А сети расставить сможет? Почему до сих пор не убил? Может, дело вообще в деньгах, которые он украл, а внучкой он просто шантажировал? В чём ему мог помешать пожар? Или помочь? В горящих болотах легко скрыть труп, но и самому потом не выбраться. Но он впустил нас с Прохором. А мог и убить... кто там будет искать на болотах.

До позднего вечера по усадьбе разносились топот и крики. Это Женечка в сопровождении Маланьи, Захара и Ивана Кузьмича искала и кликала бабушку. В результате все остались без горячего ужина.

Утром следующего дня я зашёл на кухню. Маланья пекла хлеб, Женечка рядом чертила пальцем по муке вензель ЕИ. Маланья всё норовила продемонстрировать мне надушенные подаренными духами обширные перси. Будь она помоложе... Ох уж эти бабы, ох уж эти запахи... О! Запахи...

После горячего завтрака я пригласил приказчика и полковника продолжить поиски ле труа, дабы отдохнуть от воплей барышни. Вновь собрались в круглой зале.

Дядюшка одобрительно крякнул и перекрестил нас.

— Глянь, и сестрица моя на вороном глядит одобрительно, — прищурился он.

— Так это она на жеребце? — удивился я.

— Да. Хороша была Агаша. А портрет свой свадебный сняла, и память мужа не пожалела. Ну хоть родителей его уважила, оставила. И "Скомороха" продала. И "Весну"...

Вот оно! Скоморох, джокер! Я знаю, что оставило следы в пепле. И мотив барыни я понял.

— Пора заканчивать, — сказал я и как можно громче и требовательней попросил Захара собрать всех в библиотеке. Там мои откровения и разоблачения будут наиболее эффектны. Сомнений, что меня услышит тот, для кого я драл горло, быть не могло. Да и сообщник первым делом побежит передать новые сведения.

Пока суть да дело я ещё раз навестил Прохора. С похмелья тот был хмур и неразговорчив. Выслушав слова благодарности, лишь кивнул. Я, было, заподозрил, что ямщик уже раскаивается, что вывез меня, и прочитал ему целую проповедь о спасении души, а также о награде за благородные дела не только в загробной жизни, но и в этой, и что благополучно выбраться отсюда ему могут помочь только доброе дело, пост и молитва. В конце моей речи Прохор расцвел в улыбке и искренне благодарил за наставления на путь истинный.

Когда все собрались, я оценил мрачную атмосферу и напряжённые лица присутствующих и приступил к заключительной сцене:

— Я обещал вам, мадемуазель Евгения, разобраться с происшествием и найти вашу бабушку. Извольте. Захар, вы позвали барыню? Где она?

Захар замялся. Женечка подошла к нему и заглянула в глаза. Приказчик помедлил, вышел и вернулся с Агафьей Тихоновной. Сохранить невозмутимый вид при виде этой женщины стоило мне огромных усилий. В свои слегка за сорок была она пусть и не так свежа, как на картине, но всё же крайне обольстительна. И знала это.

Женечка бросилась на шею бабушке, дядюшка по привычке стал искать бутылку, чтоб отпраздновать событие, приказчик отвернулся... Маланья застыла с открытым ртом. В её картине мира барыня уже пребывала в раю или бродила вокруг особняка, жажда её, Маланьи, крови.

Я продолжил:

— Расскажу уважаемым слушателям каким путём шла моя мысль. Что мы видели в комнате Агафьи Тихоновны? Окно открывали. Об этом говорил след. Вероятно, в него занесли опавшие листья, чтобы сфальсифицировать возгорание. Это мог сделать только обитатель дома. Зачем понадобилась инсценировка — разглашать не в моей компетенции. В мою задачу входило найти Агафью Тихоновну, и я её выполнил.

— А остальное? Почему я не отражалась в зеркале? Зачем бабушка пряталась? — возмущению Женечки не было предела.

— Если Агафья Тихоновна позволит, — я отвесил очень низкий поклон, ощутив, как в голосе против воли прорезаются бархатистые нотки. Захар убьёт меня...

— Только нам, — расстроенно произнесла Агафья Тихоновна. И требовательно взглянула на Маланью и Ивана Кузьмича. Те не тронулись с места.

Захар подошёл к ним, развернул Маланью и вытолкал за дверь, после чего жестом пригласил Ивана Кузьмича последовать за ней. Через минуту этого безмолвного поединка полковник сдался и вышел.

— С зеркалом всё просто,— начал я, едва приказчик закрыл за собой дверь и встал на страже внутри комнаты. — В дымном коридоре повесили раму без зеркала, такую же или очень похожую. Меня же Захар привёл к другому зеркалу, ведь я человек новый и с расположением зеркал не знаком. Пока все бегали, старое зеркало вернули на место.

Приказчик никак не отреагировал на мои слова.

— Теперь по порядку. Уяснив, что ни смерти, ни похищения не было, я заподозрил аферу со страховкой. Но... пропустим все ложные мысли. Есть факты. Факт первый: Агафья Тихоновна не желала дочери своей судьбы. Будет ли слишком смелым сделать вывод, что и внучке она не пожелает быть венчаной со стариком? Факт второй: можно предположить, что блажь с вампирами началась после какого-то события. Давайте мысленно свяжем эти факты. Что могло так сильно повлиять на вас, несравненная Агафья Тихоновна, что вы решились даже на инсценировку? Очевидно, к Женечке кто-то посватался. Причём кто-то, кого Агафья Тихоновна никак не желала в женихи внучке. В силу не первой молодости. Но и отказать не могла.

— Могла, — голос барыни был твёрд. — И отказала. Мало того, я отказала ему от дома. Выгнала взашей перед самым Рождеством. Но он за два месяца скупил все наши векселя и заявился перед Масленицей с предложением мира, которого я не могла принять, но не могла и отринуть. Потому что... кроме векселей были ещё... некие компрометирующие меня обстоятельства... он угрожал раскрыть их... мне уже всё равно, но это могло навредить Женечке.

Женечка нахмурилась, что-то подсчитывая.

— И тогда, — продолжил я, — был разработан план, как не допустить замужества, несмотря на рычаги влияния жениха: Агафья Тихоновна мистическим образом исчезает, на теле внучки находят следы укуса, она не отражается в зеркале и вот уже обеим надо ехать на воды, а там уж, на водах, молодые красавцы вскружат мадемуазель голову, тем более, что поправлять здоровье можно долго. До самой свадьбы внучки. Что вы планировали потом? Продать имение и скрыться?

— Не знаю, — погрустнела Агафья Тихоновна. — Имея год в запасе можно было что-то придумать... Еле уговорила этого отвратительного сластолюбца подождать до сентября. Я видеть не могла его в своем доме! И не могла выгнать! Пришлось запираться в комнате... Женечка, мы с Захаром всего лишь хотели уберечь тебя от Ивана Кузьмича.

Женечка вскочила, побледнела как полотно и затряслась.

— Бабушка! — голос её срывался. — Как вы могли! Как вы могли?! Мы любим друг друга! Я так долго его ждала! Мы же могли... могли... уже обвенчаться!

И в слезах упала на стул.

Захар беззвучно шевельнул губами и закрыл лицо ладонью.

— Ты не представляешь, каково это — жить со стариком... — Агафья Тихоновна беспомощно взглянула на внучку.

— Я люблю его! — вновь закричала Женечка. — Вы всю жизнь обещали мне, что я выйду замуж по любви! Я верила вам, а вы лгали мне всю жизнь! Вы врали мне всю жизнь! Он Париж брал, он под Бородино ранен, он герой! Он геометрии и фортификации меня учил! А вы... вы... Я выйду только за Ивана Кузьмича. Или уйду в монастырь. Я люблю только его и никогда не выйду замуж за другого!

— Деточка, — Агафья Тихоновна протянула к внучке руку, — ну какая же это любовь? Любовь это...

— Что — это? — оттолкнула бабушку Женечка. — Ваш с Захаром блуд это любовь? Это ужасно! Это против заповедей Божиих! Любовь это семья! Она должна быть освящена церковью!

Захар убрал ладонь от лица и с интересом воззрился на Женечку.

— Всё не так плохо, — сказал я. — Ведь под компрометирующими обстоятельствами Агафья Тихоновна имела в виду свое венчание с Захаром. Не так ли?

Женечка вскочила.

— Это правда? Бабушка, это правда?! Этого не может быть!

— Может, — кивнул приказчик.

— Как вы могли? — Женечка подбежала к Захару и принялась колотить его по груди. — Как ты мог так нас опозорить? Я любила тебя как родного, а ты!.. Такой мезальянс! Чем тебе плохо было просто жить вместе? Стыд какой! Иван Кузьмич теперь не захочет на мне жениться!

Оттолкнула приказчика от двери и бросилась прочь.

Захар посмотрел ей вслед и подошел к жене.

— Вся в бабушку, — сказал он и засмеялся.

Нам вдвоём всё же удалось успокоить потрясенную барыню. Не последнюю роль в этом сыграли найденное Захаром колье, шкалик водки и венский шницель — вопреки посту. Колье отдал Захару я, попросив ничего не спрашивать, и что-нибудь придумать, потому что иногда так бывает правильно.

— Да, — понял меня приказчик, — мы Маланье тоже жизнью обязаны. Где он хоть его прятал? Я уж во все печи заглянул.

Я пожал плечами.

* * *

Прошло две недели. Зарядили дожди и пожары постепенно сошли на нет. За это время я не торопясь отыграл у Ивана Кузьмича все векселя. Их я бросил в горящую печь на глазах Захара и Агафьи Тихоновны, обменяв тем самым на прекрасные рекомендации с упоминанием моих заслуг в поисках бесценного колье и множества услуг сыскного характера. В усадьбе вовсю готовились к свадьбе. Мне предлагали остаться, но, помня о волнениях моей матушки, я решил ехать. Ямщику Прохору досталась старая двуколка с барского плеча. На ней мы и продолжили путь.

А колье... Всё просто. Вспомнив колпак джокера, я понял, от чего мог получиться такой след на пепле. Это след одного из тех бубенцов, которые ямщик, спасаясь от огня, содрал со сбруи. Блуждая спьяну по усадьбе, он рано утром забрел к барыне, ища чем бы опохмелиться. Там увидел в кучке пепла колье и, не удержавшись от соблазна, нагнулся и взял его. Тогда-то и выпал бубенец, оставивший след. Прохор его подобрал, но в дверях столкнулся с Маланьей. Увидев "реликвию" в руках Прохора, она расцарапала ямщику лицо, укусила за нос и тем отвоевала драгоценность. Прохор ретировался в окно. Отсюда сизый нос, расцарапанное лицо и запах духов Маланьи на нём. Баба же, думая, что барыня сгорела, колье припрятала, чтоб Захар не прикарманил. Сберегала реликвию для Женечки. Вот и всё.

Дядюшка, помнится, прощаясь со мной, всё восхищался, как мне везло в карты. Я не стал омрачать его счастье и не рассказал, что в Париже у меня было отнюдь не сыскное агентство, а служба шулером в игорном доме.

Так, любезный читатель, я мог бы закончить свой рассказ.

Так я его и закончу.