Дракон-1. Дракон цвета крови

Пролог.

Бывают моменты, когда ты летишь на крыльях. Любви, удачи, победы...

Я точно знаю — бывают.

Но бывают и моменты, когда ты падаешь, падаешь, падаешь... и неважно, что ты сейчас твердо стоишь на ногах, а не находишься в кабине лифта. Ты — падаешь в бездонную черную яму.

Или — в зрачки другого человека.

Сегодня со мной это уже третий раз.

— Зая, ну ты понимаешь, так получилось...

Понимаю.

Что я понимаю?

С утра я поняла, что весь мой опыт, все таланты, умения и навыки — ничтожны перед деньгами, связями и истериками. Да, вот так.

Мишка, хозяин клуба, в котором я работаю, очень долго извинялся. И в глаза мне не глядел принципиально. Потом уж, со злостью хлопнул бокал коньяка и рявкнул от души.

— Зойка, какого х... эта дура тебя просто приревновала, вот и все!

— Мишка, тебе чем поклясться!? Я даже повода не давала!

— И плевать, что тебе ее пузырь сорок лет не нужен! Хватит и того, что ты ему улыбнулась. Целых два раза.

— Я ему кажется, просто сказала, что жена сейчас освободится...

Означенного "пузыря" я почти не помнила — к чему? Это своих подопечных я запоминаю надолго и всерьез, а их родственников фильтрую, как незначительную информацию. Вот будут у меня заниматься — запомню.

Кажется, мужчина. Полный, важный, щекастый... мне такие никогда не нравились. Предпочитаю совсем другой тип. Да и замужем я...

— Ты! Сказала! Зайка, если б ты видела, как выглядишь...

— Видела.

После тренировки?

Мокрая, усталая, измотанная, без косметики и в любимой полинявшей маечке — чучело огородное смотрится лучше. А что? Нет? Я ж не просто тренирую девчонок, я и сама с ними выкладываюсь.

Мишка качает головой.

— Не видела. Ты как лампочка светишься. И тут уж плевать... ты знаешь, сколько у меня твой телефон просили? Десятками!

— Все равно ты меня увольняешь.

— Эта дура — дочь Волковского, а они с нашим шефом кореша. И Зай...

— Да?

— Ты бы пока уехала из Москвы, а? В ближайший год ты тут точно работы не найдешь, эта стерва постаралась тебе все перекрыть.

Я только плечами пожимаю.

Ну и ладно. Мы с мужем давно хотели завести ребенка. Будет, куда потратить этот год. А что до денег — не пропадем. У нас достаточно отложено, чтобы прожить и три года. Если, конечно, очередного кризиса не случится.

Но все равно — ощущение падения. И обиды.

За что?

А вот просто так! Тапком — и по носу! Во имя высшей подлючести и мерзавности! Не расслабляйся, Зойка!

* * *

Второй случай происходит в поликлинике.

Дорогой, между прочим. И не за паркетные полы тут платят. Полы тут как раз самые простые, плитка, кажется, еще с советских времен осталась. Врачи тут тоже не анкетные. Большую часть я давно и прочно знаю, еще со времен своей спортивной карьеры.

Я не сказала?

Когда-то гимнастка, теперь — фитнес-тренер. Заодно веду восточные танцы, стрип-пластику и аэробику. Специалист-многостаночник. Хоть на шесте, хоть без шеста.

Так многие спортсмены кончают, знаете ли. Глядя в телевизор, восхищаясь олимпийцами и планируя блистательные карьеры для детей — советую помнить. На одну пробившуюся приходится десять тысяч съеденных. Растоптанных, сломавшихся, или — мой случай — просто вышедших в тираж.

К примеру, балерина не должна быть выше определенного роста. Сто шестьдесят пять — и не больше пятидесяти килограмм веса. А то и меньше. Переросла?

Свободна, детка. Или пляши всю жизнь в седьмом ряду на пруду.

С другой стороны, если в тебе те же 165 сантиметров, ты можешь всю жизнь пробиваться в баскетбол. Упорно и безрезультатно.

Единичные исключения, увы, только подтверждают правило. И то — частенько стоит посмотреть родственников и друзей тех самых исключений.

Остальные... единицы из нашего потока устроились нормально — по их меркам. Кто-то работает в школе, кто-то, как я, по спортзалам. А сколько спилось? Скололось? Ушло в криминал?

Я не знаю статистику, я вижу своих однокурсников. И результат печален.

Поток — по сто человек на курсе. Живы-здоровы человек десять. Успеха не добился никто. Такого, оглушительного, чтобы на всю страну прогреметь. Я еще более-менее устроена.

Дом, семья, работа... была.

Ладно. Займемся ребенком.

И тут мне прилетает тапком второй раз. В поликлинике светло, уютно, пахнет чем-то неуловимо медицинским, а я себя чувствую, как в глубоком подвале.

— Вы — бесплодны.

— К-как?

Гинеколог смотрит на меня серьезно и спокойно.

— Вы же спортсменка, в прошлом? Правильно?

— Да.

— Нагрузки. Плюс простывали в детстве, верно?

— Ну да... на сборы ездила...

До сих пор раз в месяц такие боли, что едва таблетками спасаюсь. Но лечить было некогда. А теперь...

Поздно.

Слово звучит приговором.

Я могу усыновить ребенка, но не родить своего. Даже яйцеклетку для суррогатной матери у меня взять не получится. Увы. И об этом надо сказать мужу.

Я встаю из удобного кресла в кабинете врача, но это внешнее. А внутренне — я словно падаю. В глубокий темный колодец без дна. Но меня ведь есть, кому подхватить. Мы с мужем договорились сегодня поужинать в ресторане.

* * *

— Зай, тут такое дело...

— Какое?

— Ну... я... и Оля...

Он сидит напротив. Кудрявый, симпатичный, высокий, стройный, мечта половины женщин в этом зале. А мне хочется выплеснуть на него вино, расцарапать ему щеки, закричать.

Потому что другая женщина беременна от него. И ждет от него ребенка.

И я ему не нужна.

И я падаю, падаю, падаю... темнота накрывает меня...

На что меня еще хватает, так это сохранить лицо. Я встаю из-за стола, и улыбаюсь.

— Замечательно, дорогой. Надеюсь, ты помнишь, что все МОЕ имущество оформлено исключительно на МЕНЯ? Собирай вещички — и проваливай.

Муж меняется в лице.

— Зоя! Это мелочно! Я столько лет с тобой жил...

— Не только со мной. Это первое. И все что я заработала, я заработала без тебя. Своим трудом и горбом. Так что — свободен, лапочка.

Фамилия мужа — Лапочкин. И весь он такой... лапочкин...

Да и пропадом ты пропади!

Встаю и выхожу из ресторана на улицу. Иду на автостоянку. И...

Машины, которая выруливает из-за угла, я решительно не вижу.

Вспышка.

Удар.

И чернота, в которую я падаю уже по-настоящему.

* * *

Свет в конце тоннеля?

Он частенько оказывается поездом. Вот и сейчас, на меня смотрят с укоризной. Не свысока, не зло, не обидно, но... я разочаровала существо рядом со мной. И это чувствуется.

И мне хочется плакать.

Я не знала, но разве это избавляет от ответственности?

— Ай-яй-яй. А еще такая взрослая девочка...

— Никому не нужная. Пустая.... Вот зачем я? Детей у меня не будет. Семьи нет. Работы нет. Ничего нет. И меня тоже. Так... так будет лучше.

Из сияния формируется женский силуэт, и меня ласково гладят по голове.

— Знаешь, какой самый страшный грех?

— Убийство?

— Отчаяние, маленькая. Отчаяние. Смотри сюда. Вот это могло бы случиться. Но ты отчаялась и опустила руки.

На кончике ее пальца загорается свет. И я смотрю.

Я вижу, как выливаю на бывшего... да уже бывшего супруга вино.

Прямо на кудрявую голову.

Слушаю его вопли, как музыку. И аплодисменты из-за соседнего столика. С мужчиной, который подходит ко мне, я и уезжаю. И закономерно провожу ночь в его постели.

А наутро...

Наутро у меня начинается новая жизнь.

Оказывается, у него есть дочь. И бывшая жена, с которой он воюет за ребенка.

И свое дело, более того, дело, в котором я разбираюсь. Торговля спортивным питанием.

Лента времени разматывается все быстрее. И вот, мы уже у дома, на лужайке, вокруг нас трое детей...

— Я смогла родить?

— Нет. Вы их усыновили.

И мне становится больно. Так больно...

— Зачем?

За что ты мне это показываешь? Я так провинилась этим моментом отчаяния? Да? Там, упиваясь своим горем, я предала не только себя.

Я подвела еще и их. Таких счастливых... а теперь ведь этого не будет. Это — ад?

Да?

— Нет. Это возможность.

— Возможность?

— Ты неглупа. И должна понимать, что ада и рая в вашем понимании не существует.

Я пожала плечами. С этим я была согласна. Глупо же! Сто лет на земле — и вечность на облаке? Да там уже, наверное, перенаселение!

Определенно, все не так просто.

— Непросто. Но мы сейчас не о божественном замысле, а о том, что ты впала в грех отчаяния, фактически, покончила с собой. Предала и себя, и мужа, и детей. И если говорить обо всем остальном — еще и маму, и отца, и сестренок... думаешь, им больно не будет?

Я опустила глаза.

Больно? Кто бы сомневался — будет. И мое имущество — у меня ведь завещание написано на всякий случай, на маму, так что Димочка пролетит мимо со своей Олечкой, ничего для родных не изменит. Им все равно будет больно, как мне сейчас.

Так тоже, оказывается, бывает. Не знала и не ведала, а виновата. И я уверена, что существо не врет. Здесь — вообще не врут.

На несколько минут в пространстве повисает тишина. Потом сгусток света начинает трансформироваться.

Существо... сейчас оно становится похоже на женщину. Как персонификация какой-нибудь доброй тетушки. Вот так и выглядят настоящие русские красавицы, жены и матери, лет в пятьдесят — теплые, сдобные, от нее даже пахнет свежевыпеченным хлебом, вкусно так...

Уютно.

Теплая рука гладит меня по голове.

— Ты хочешь все исправить?

Мне могут дать шанс?! Тогда это рай!

— Да.

Женщина вздыхает. И я понимаю, что рай там, не рай, а выбирай. Халявы не будет.

— Зоя, в моих силах помочь тебе. Но... не бесплатно.

— Что я должна сделать?

Этот подход я понимаю. Ты мне, я тебе, товар-деньги, все логично. Бесплатно только гадюки яблочки предлагают. Червивые.

— Я могу аннулировать несколько секунд. И вернуть тебя в тот ресторан, за стол. Но и ты должна будешь мне отработать.

— Как и чем?

Женщина проводит рукой — и в воздухе загорается окно. За ним, как в роликах, потихоньку кружится планета, чем-то похожая на Землю.

Моря, континенты, белые облака, зелень....

— Смотри сюда. Это Фейервальд.

— Фейервальд?

— Мир, где очень требуется восстановить равновесие.

— Да? И как?

— Тебе придется меня выслушать. Я — богиня, в том понимании, которое вы вкладываете в это слово. И мое имя Даннара.

— У нас такого не было.

— Была. Только носила другое имя. У славян, у твоих предков, меня звали ЖИвой.

— Жива? Нет, не слышала.

— А что ты вообще знаешь о ваших богах? Впрочем, это неважно сейчас. Мы ушли, когда пришло христианство, ушли в другие миры. Но связи сохранили. А сейчас, когда христианство ослабло, народ просто ходит в храмы, но не верит, мы можем заглядывать. Возвращаться. И даже искать себе помощников. Боги, чтобы ты знала, не могут сами спускаться в миры и действовать в них.

— Почему?

— Это как распашонку на взрослого надевать. Сил много, повернешься — и только нитки затрещали.

Я кивнула.

— Допустим. И получается, что вы ищете себе помощников. Типа... аватара?

— Нет. Аватара — это иное. Я не дам тебе своих сил, не стану говорить твоими устами, не буду творить чудеса твоими руками. Там в меня и так верят, да и... аватары обычно плохо кончают. Тебе нужна судьба Христа?

— Обойдусь.

Подозреваю, что помирать — больно и неуютно. У меня-то хоть быстро было, а если мучиться? Долго? Не хочу, боюсь боли.

— Поэтому слушай внимательно. На Фейервальде было нарушено равновесие. Если ты сможешь его восстановить — получишь долгую и счастливую жизнь. И люди в твоем мире ее получат. Энергию, которая получится от разделения души, я направлю на решение твоей проблемы. Ты выльешь на бывшего мужа вино — и все у тебя будет хорошо. Там — и так.

Шар с семьей... моей семьей! Погас. Я прикрыла глаза, потом открыла их снова и поглядела на богиню.

— Хорошо. Допустим. Но это будет счастлива ОНА?

— Да. Я разделю вас. Ты — вторая половина души. И ты туда не вернешься, ты отправишься на Фейервальд. А та, первая половина, не будет помнить о тебе. Но проживет долгую и счастливую жизнь. Именно так, как я говорила.

Я думала недолго.

Меня не обманывают, я это знаю. Чувствую.

Но даже если и обманывают — что я теряю? Да ничего! Зато могу посмотреть другие миры, могу что-то делать дальше, могу многое изменить для себя и в себе.

— Если я откажусь?

— Перерождение. Я не властна над твоей душой, ты же крещеная. Поэтому посвящена другому богу. Просто одна из твоих прабабок была моей жрицей. Вот я и смогла тебя... перехватить.

— Почему именно я?

— Потому что нарывы надо вскрывать снаружи. Не изнутри. Те, кто живет в том мире, они не видят проблему, они принимают ее, как должное. И не смогут с ней справиться.

— Нарыв может прорваться сам.

— И перейти в гангрену, воспаление, погубить организм.

— Угу. Суть ясна.

Мне действительно было более-менее понятно.

— Если я не соглашусь добровольно...

— Я просто отпущу твою душу. А дальше — все, как вам, христианам, положено.

— Понятно. Допустим — пока допустим, я соглашаюсь. — Даннара улыбнулась, и я продолжила. — Вы вернете часть моей души обратно.

— Слепок.

— Что с ней будет после смерти?

— Все, как обычно. Это... говоря понятным тебе языком, как амеба. Поделившись пополам, она потом опять растет до нужного состояния. Тебе, правда, будет легче. Тебе достанется новое тело, а вот Зоечке там, на земле, тяжелее. Но она встретит любимого и любящего. Это поможет. И я обещаю приглядеть за ней.

Больше я не колебалась.

— Я согласна. Кровью подписывать надо?

— Нет. Вначале было Слово. И твоего слова достаточно для мироздания.

Хм. Какое я весомое существо... в мироздании.

Даннара улыбнулась. Явно, читает мои мысли. Ну и ладно, я все равно померши. Пусть читает, если не боится.

— Ты хотела меня еще расспросить, верно?

— Хотела. Уточнить задание. Вы сказали — восстанавливать равновесие. Это — как?

— Я не смогу тебе рассказать много. Это тоже нарушение равновесия.

— А о мире?

— Ты будешь знать то, что будет знать твоя реципиентка.

— Моя — кто?

— Ты не знаешь, что такое рецепиент?

— Теоретически — знаю.

Просто не вязалось с божественным обликом вот это все... амебы, реципиент...

— А как я должна разговаривать? На старославянском?

Даннара смотрела с материнской улыбкой. И мне стало стыдно. Ну да! Бог сотворил Вселенную, а изъясняться он должен — как? Чтобы мы его понимали?

Даже жалко богов. Поди, объясни все... амебе.

— Извините. Я постараюсь не перебивать.

— Ничего страшного, Зоя. Твой реципиент — моя адептка. Она посвящена мне при рождении. Ее мать была моей жрицей, хотя и тайно, и посвятила мне дочь. Она погибла.

— Мать или дочь?

— Обе.

— Хм... несчастный случай — или грибочки есть не хотела?

Даннара только головой покачала.

— Это тебе тоже предстоит выяснить самостоятельно. Зоя, не могу я!!! НЕ МОГУ!!! — богиня аж переливаться начала всеми цветами, словно радуга. — Боги не всесильны, к сожалению. В противном случае, мы могли бы решить все сами, но мы не имеем права вмешиваться напрямую. Я могу выдернуть твою душу — и я дорого заплачу за это. Я могу дать толчок, но я не имею права тебе что-то рассказывать. Боги не всеведущи, но доступное нам, куда больше вашего.