Живи!

Живи!

Когда меня купили, я понятия не имел, куда попаду.

Сквозь ресницы, пока шёл торг, я видел только разодетого в пух и прах ликийца. Он неспешно, лениво увеличивал цену и бросил на меня всего два взгляда: когда меня ввели на помост, и когда его объявили победителем. По первому было ясно, что я его заинтересовал. А вот второй смутил: не так обычно смотрят на раба, за которого только что отдали сумму, сравнимую с ценой за приморскую виллу в богатом районе. Взгляд у ликийца был расчётливо-холоден, без намёка на радость от покупки или на похоть, более чем уместную в данной ситуации.

Я решил тогда, что он будет жестоким хозяином.

И утвердился в этой мысли, когда он привёл меня к своему паланкину, у которого вереницей стояли такие же рабы, как я. Судя по седине в волосах, морщинам и выдающемуся брюшку, ликийцу было около сорока. Как раз тот возраст, когда хочется забав поинтересней. Для рабов вроде меня это всегда означало лишние синяки и, не дай Праматерь, шрамы. Я принадлежал такому хозяину однажды, и мне очень повезло, что он умер от сердечного приступа раньше, чем успел меня изуродовать. Мне повезло также, что я был в его вкусе: и он занимался мной лично и почти не позволял участвовать в оргиях с другими рабами. Вряд ли удача улыбнётся сейчас. А оргии будут — иначе нас не было бы так много.

Так я думал, когда мы шли на цепи друг за другом следом за паланкином. Солнце палило нещадно, и мухи, привлечённые запахом масла, которым нас натёрли перед торгами, кружили тучей. Ещё одно доказательство жестокости хозяина: если бы он хоть сколько-нибудь заботился о нас, он бы прислал ещё один паланкин. Рабы для удовольствий дороги, и наша цена исходит не столько из нашего умения, сколько из внешнего вида. Забавно: считается, что рей-на для людей на одно лицо. Я тоже так думал поначалу, тем более что люди были для меня на одно лицо. Ничего подобного. Люди не способны определить наш возраст, но прекрасно отличают друг от друга, только понимание красоты у них совершенно другое. Я не выделялся бы среди соотечественников на родине. Здесь же люди нашли у меня точёные скулы и глаза формы акатери, который люди зовут миндалём. Им показалось это красивым — тогда моя судьба была решена.

Раскалённые каменные плиты жгли ступни. Я знал, что они будут представлять, когда мы доберёмся до дома ликийца, и думал, что этот хозяин вряд ли расщедрится хотя бы на смягчающий крем, и уж конечно о лекарстве и думать было нечего. Плохо: подобные люди быстро устают от игрушек. А от ненужной игрушки избавляются. Кому меня продадут, если я не буду красив, как сейчас?

Впрочем, быть может скупость хозяина объяснялась тем, что дом его оказался не так далеко от торговой площади? Даже удивительно близко. И не один я озирался с изумлением, когда мы остановились. То, что возвышалось над нами, точно семейное древо заслоняя солнце, могло быть только королевским дворцом. Наш хозяин, очевидно, был знатным придворным. Для нас это не было ни хорошо и ни плохо — это вообще ничего не значило, кроме того, что жить почти наверняка придётся вместе с дворцовыми рабами. Особенно, если апартаменты самого господина находятся в главном здании.

Уже тогда я неплохо разбирался в планировке человеческих домов — многие аристократы любят копировать у себя то или иное крыло королевского дворца, почитавшегося среди людей архитектурной диковинкой. Когда-то я задумывался, что красивого они в нём находят? Дворец был из камня, блестящего на солнце. Монументальный и громоздкий, перегруженный отростками балконов и вызывающе белый. Но это раньше мне было любопытно, сейчас — плевать. Люди давно перестали вызывать во мне даже гадливый интерес — наверное, я слишком долго прожил среди них. Наверное, я тщеславно полагал, что я их знаю.

Нас ненадолго оставили во внутреннем дворе главного здания. Здесь журчал фонтанчик — бледное подобие ручья Вечного леса. Люди даже воду заключают в каменные оковы.

Я ловил удивлённые, полные отвращения взгляды соотечественников, когда окунал руки в приятно-холодную воду и пытался освежиться. Все эти рей-на были младше меня, наверняка захвачены недавно, и ещё сохранили остатки того, что мы зовём достоинством. Пить "пойманную" воду для них было то же, что пить кровь покойника. Глупцы. Я не смотрел в ответ.

За нами должен был прийти кто-нибудь из распорядителей рабов — дворцовый или хозяина. Но господин явился сам — тогда я заподозрил, что всё не так просто, как казалось. Однако ликиец не походил на перекупщика рабов — знатный лорд, живущий в королевском дворце. Конечно, он не повёл нас в барак. Мы шли по коридорам и галереям главного здания, и я замечал удивлённые взгляды рабов, заинтересованные — придворных. Кто-то заговаривал с нашим господином, но он отвечал быстро, односложно и не сбавлял шага. Сверканье, блеск и одуряющий запах цветов — от придворных леди — кружили голову. Люди наверняка не чувствовали запах так ярко, а вот кто-то из моих соотечественников позволил себе поморщиться. Ему повезло, что наш господин спешил и не заметил.

Нас провели по саду — рей-на впервые сбились с шага, стараясь не наступать на "мёртвую" траву. Хозяин обернулся, проворчал что-то недовольное. Хвала Праматери, тем, кто шёл впереди, хватило ума выстроиться в цепочки, как раньше. Торчать под полуденным солнцем, учитывая, что потом придётся работать, было бы... больно — потом, когда господина возмутит, например, запах пота.

Сад, наконец, кончился, мы снова зашли в крытую галерею. Здесь всё дышало прохладой — особенно белый в серую прожилку пол. Ступать по нему после раскалённого камня дороги было настоящим наслаждением. Конечно, долго оно не продлилось: нас завели в небольшую комнату, снова ненадолго оставив одних. Краем глаза я наблюдал, как другие рей-на озираются. К чему? Какая разница, повалят тебя сейчас на пушистый, приторно-тёплый после камня галереи ковёр, или нагнут над столиком в виде пруда — человеческого пруда, конечно.

Дверь в соседнюю комнату отворилась. Человек, вышедший вместе с хозяином, был ещё старше: его волосы были полностью седыми, и морщины глубокими. Но двигался он с грацией человека, который некогда был воином и сейчас ещё не забросил упражнения. Уверен, наш хозяин даже стрелу ни разу не поднял.

— На колени, — шикнул господин, а человек, которого он привёл, улыбнулся.

— Как же я рассмотрю их, Алеб, когда они на коленях?

— Конечно, Ваше Величество, — льстиво отозвался хозяин. И уже другим тоном: — Встаньте!

"Ваше Величество"...

Я смотрел на ковёр под ногами, как и положено рабу, а человек, растоптавший мой народ, сделавший нас рабами, человек, по приказу которого тысячи людей хлынули в наш лес, как болезнь, как гниль, ходил перед нами, рассматривая. Выбирая.

Я не мог поверить, что мы предназначались ему, хоть это и было возможно. Ликиец, которого мы считали хозяином, наверняка не был перекупщиком, но исполнял королевский приказ. Возможно, доверенное лицо или даже друг, вкусам которого доверяют. Король людей не будет сам покупать себе раба для удовольствий, для этого у него есть слуги.

— Алеб, я не думаю, что ей это понравится, — произнёс король, сжимая рей-на, стоящего неподалёку от меня, за хвост. Мальчишка застыл, как каменный, стараясь не подать вида, что ему больно. — Никогда не понимал, что в них находят. Рей-на неплохие воины, ещё лучшие волшебники... Кстати ты у всех проверил клейма?

— Конечно, Ваше Величество, — отозвался ликиец. — Они послушней собачки Её Величества.

— Эта которая вчера нассала на черновик сельскохозяйственных реформ? — усмехнулся король. — Нетрудно быть послушней, чем эта пушистая дрянь. Но королева её любит. Не понимаю, почему. И не понимаю, почему все так любят этих постельных игрушек. Алеб, я хочу, чтобы ей понравилось, но я не знаток рей-на. Скажи, кто из них самый красивый. Они все на одно лицо, эти обезьяны.

Ликиец подошёл и сходу выбрал самых молодых из нас: мальчишку с края цепочки и того, кого человеческий король всё ещё держал за хвост.

— Посмотрите, Ваше Величество. Вот эти молоды, свежи. Из них, как из глины, можно слепить, что угодно...

По полу прополз луч света: должно быть, кто-то из человеческих детей забавляется со стеклом в саду.

— Она сама как глина, — усмехнулся король, поднимая голову второго мальчишки за подбородок. — Ей только лепить... Молодые, значит, неопытные. Здесь есть хоть кто-нибудь опытный? Или ты только мальчишек притащил?

— Ваше Величество, ну что вы! Здесь есть всё, что только можно пожелать, — пародируя распорядителя торгов, заюлил ликиец. И, повернувшись ко мне, приказал: — Ты. Иди сюда.

Не поднимая глаз, я вышел вперёд.

— Господин.

Хвала Праматери, король не стал хватать меня за хвост. И даже за ухом чесать не стал — впрочем, ясно же, что он не любитель подобного. Он просто заставил смотреть в глаза, а потом спросил:

— И давно ты носишь это? — он ткнул пальцем в клеймо. Кожу мгновенно обожгло, но это было привычно.

Ответил я, не колеблясь:

— Тридцать лет, Ваше Величество.

Король тихо рассмеялся.

— Опытный. И как тебя зовут?

— Как пожелаете, Ваше Величество.

Ликиец попытался вмешаться, начал что-то говорить, но король почти сразу его перебил:

— Да, конечно, эти ваши непроизносимые имена... Неважно. У тебя были хозяева-женщины?

Увы, были. Я до сих пор не мог с уверенностью сказать, кто хуже: человеческие мужчины, больше напоминающие зверей, или их лживые, капризные, непостоянные женщины.

— Да, Ваше Величество.

— Девочки?

Я запнулся.

— Ты сможешь аккуратно, безболезненно лишить девственности четырнадцатилетнюю девочку?

Я вспомнил те пять раз, когда я делал это с женщинами рей-на. Им не было четырнадцать, но уверен, для них это прошло ещё унизительней и болезненней.

— Да, Ваше Величество.

Король фыркнул, отпустил меня. Снова прошёлся мимо нашей шеренги.

— Ладно, пусть будет этот.

— Вы подарите его сами, Ваше Величество? — поинтересовался ликиец. — Сейчас?

Король отмахнулся.

— Нет. Ты. Только приведи его в порядок. И одень. Она же ещё ребёнок, в конце концов.

— Да, Ваше Величество. А остальные?

— Забирай себе, — в голосе короля появилась скука. — Продай. Пользуйся. Как хочешь.

— Благодарю, Ваше Величество.

Король кивнул и направился к двери. Мы склонились в глубоких поклонах.

— Рей-на!

— Да, Ваше Величество, — ответил я, понимая, что остальные из нас стали для него такими же невидимками, как дворцовые рабы.

— Сделаешь ей больно, сдеру с тебя шкуру.

— Да, Ваше Величество. Я не посмею причинить боль... госпоже.

Дверь за королём закрылась — и нас снова повели по бесконечным коридорам, мимо придворных, купающихся в одуряющем аромате (вони, как нам казалось) и блеске драгоценностей, которые так почитают люди. Я ловил взгляды леди, стоящих под руку с кавалерами или группками, шепчущихся с подругами. И гадал, кто из них моя госпожа. Не то чтобы это значило хоть что-нибудь — я давно уверился, что все человеческие женщины похожи друг на друга не только внешне. Просто любопытство во мне ещё не умерло.

Меня передали одному из надсмотрщиков над дворцовыми рабами. Тридец, Тер — господин Тер, как я должен был его звать, хоть он и был рабом. Но не таким, как я. Надсмотрщик всегда носит плеть.

Господин Тер отвёл меня в купальню. Странно, не в баню для рабов, а купальни для тех из нас, кому позволено жить во дворце и пользоваться определёнными привилегиями.

— Будешь вести себя хорошо, обезьянка, и тебе позволят купаться здесь каждый день.

Я попытался узнать у надсмотрщика, кому меня подарили, но тридец только усмехнулся.

— Помалкивай, обезьянка, рот тебе нужен не для этого.

В первые годы рабства я с трудом привыкал к тому, что другие рабы смотрят на рей-на свысока. Все они были людьми, относящимися к разным народам, но всё же людьми. А мы считались забавными зверьками, лазающими по деревьям и по недосмотру их богов взявшими в руки оружие.

Я помалкивал всё время, пока приводил себя в порядок — как и было приказано. Меня не стали брить, как других рабов. В Империи рабы традиционно не должны носить волос. Но рабы для удовольствия были исключением: мы должны радовать взгляд господина. Людей не радует вид лысых обезьян.

Господин Тер отпустил пару шуток по поводу того, что я слишком долго возился.

— Зря, обезьянка, она тебя даже не заметит.

Это вряд ли — за тридцать лет мне ещё не встретилось человеческой женщины, которую бы не заводил взгляд покорного раба на коленях у её ног. Но я не стал спорить.

Мне выдали одежду — человеческую. Я знал, как её носить — хозяева любили, когда их раздевают. Но на теле она была непривычна и здорово сковывала движения. Хвост теперь приходилось держать у тела вплотную, что мне, впрочем, понравилось. Меньше желающих за него схватиться.

— Ты худой, как щепка. Все рей-на такие тощие?

В ответ я поинтересовался, неужели никого из моих собратьев нет во дворце? Господин Тер пожал плечами и снова посоветовал помалкивать.

Потом меня отвели в апартаменты ликийца. Я полагал, что снова придётся ждать, но господин появился почти мгновенно. Осмотрел меня и, видимо, оставшись доволен, ничего не сказал и повёл меня в другое крыло дворца. Я пытался запоминать дорогу, но быстро запутался в бесконечных коридорах. И это только главное здание — до чего же громаден человеческий дворец! Зачем людям такие огромные здания? Мне было интересно, я даже порадовался, что, быть может, меня не станут снова держать взаперти спальни. Мир раба сужается до помещения, где он проводит больше всего времени. А дворец был громадным и интересным, хоть и опасным для рей-на. Но тихо сходить с ума от скуки ещё неприятней. Впрочем, порой находились хозяева, которые даже в спальне не заставляли скучать. Уверен, ликиец был бы одним из них. Я порадовался, что не он в итоге стал моим господином — можно считать, мне опять повезло.

Я невольно размышлял о госпоже, пока мы шли. Из того, что я знал о людях, четырнадцатилетняя девушка, сумевшая остаться невинной, должна быть с человеческой точки зрения уродиной. Тем более, богатая, приближенная к королю девица, пользующаяся его расположением — кому бы ещё он стал дарить рабов? Что ж, быть может, разница взглядов на красоту рей-на и людей наконец-то сработает в мою пользу? Вряд ли — у человеческой женщины, конечно, не будет треугольных ушей и хвоста. И пушистой она тоже не будет. Трогать гладкую человеческую кожу, женскую — я никак не мог отделаться в такие моменты от ощущения, что я ласкаю мужчину. Впрочем, разницы особой не было.

Мы, наконец, остановились перед дверью в конце коридора, украшенной позолоченными человеческими письменами и странными, несуществующими зверями вроде крылатой ящерицы или рогатой лошади. Ликиец что-то тихо спросил у стоящих неподалёку стражников и негромко постучал. За дверью не раздалось ни звука, но ликийца это не смутило. Он открыл дверь, втащил меня за собой и почти сразу согнулся в поклоне. Я опустился на колени рядом с ним.

— Миледи.

В сумраке комнаты одна из густых теней пошевелилась.

— Ваш венценосный отец прислал вам подарок на день рождения.

Ему не ответили.

— Я оставлю его, миледи, если вы не возражаете.

Ему снова не ответили, и, подождав немного, ликиец снова поклонился и вышел.

Я остался стоять на коленях у двери. Ни одна из теней в комнате больше не шевелилась. Довольно скоро мои глаза привыкли к темноте и, хоть я и смотрел в пол, я позволял себе иногда бросать взгляд в сторону — следить за госпожой. Она сидела у зашторенного окна, держа в руке какой-то продолговатый предмет — перо или заколку. От неё пахло... странно. Не цветочной одурью, уже привычной. Кровью. Как только я понял это, я присмотрелся внимательнее к предмету в её руках. Не заколка и не перо. Кинжал без ножен. Клинок слабо поблёскивал, время от времени ловя луч меж занавесей.

Кровь и кинжал. "Без шрамов от неё точно не уйти", — промелькнула мысль.

— Моя госпожа, я жду ваших указаний, — я осмелился напомнить о себе спустя довольно долгое время. Может, она не слышала ликийца?

Девочка не обратила на меня внимания. Она водила кинжалом по столу. Потом вдруг замерла. И, переместив кинжал, вонзила его во что-то, отчего запах крови стал ещё сильнее.

Я поднял голову и, наконец, рассмотрел, что она делает. Девочка методично взрезала себе руку. Кровь текла по столу, капала, собиралась в маленькую лужицу на полу, а девочка продолжала водить кинжалом.

— Моя госпожа, — я выделил "моя", чтобы не испугать её, — вы поранили руку. Могу я принести лекарства? Или позвать лекаря?

Девочка ничем не показала, что слышала меня. Очевидно, с головой у неё было не в порядке: я слышал, что порой люди сходят с ума. Только представлял это не так. Вспышка ярости, например. Кто будет осознанно ранить себя — даже человек?

А ещё я представил, что случится, если она закричит. Ворвётся стража, и конечно на раба свалят рану госпожи. Не доглядел, например. Ещё эта ненормальная человечка может вонзить кинжал не в руку, а в сердце.

— Госпожа, позвольте вам помочь, — я почти умолял. Даже будучи рабом, потеряв остатки достоинства, я не хотел умирать.

Девочка, не слушая, вынула кинжал из руки — и я не выдержал. Рей-на могут двигаться быстро, если нужно — эта способность всегда умиляет хозяев. Им нравится, когда быстро... неважно. Я успел перехватить её руку и осторожно забрать кинжал. Теперь и я испачкался в крови. Если она умрёт, решат, что убил её я. Для раба — это смерть. Для рей-на — долгие пытки и только в конце — смерть.

Я стал искать, чем можно перевязать рану. Девочка не двигалась. Её кожа была холодной и противно-гладкой, испачканной в крови.

— Госпожа, скажите, где я могу найти лекарства?

Она молчала. Тогда я нашёл и зажёг свечу — взгляд госпожи метнулся к ней на мгновение. Хорошо, я уже начал думать, что она слепа.

Лекарства были, целый ларец — тут же, на столе. Я поднёс свечу поближе к госпоже — она зажмурилась. Я порадовался, что не стал открывать окно — яркий свет наверняка вызвал бы у неё куда более бурную реакцию. У людей глаза такие... хрупкие.

Она не шевелилась, пока я перевязывал ей руку. Промолчала, когда, закончив, спросил: "Госпожа, какие будут указания?". Очевидно, меньше всего ей сейчас хотелось лишаться невинности. Интересно, что сделает со мной король, если узнает, что я не выполнил то, для чего меня подарили?

— Госпожа, мне уйти?

Девочка молча обмякла в кресле, склонившись головой к подлокотнику. Я встал на колени рядом. Вблизи от неё ещё приторней пахло кровью. Я присмотрелся: она испачкалась вся.

— Позвать вашу горничную, госпожа?

Девочка снова промолчала: ей было всё равно. Она в оцепенении смотрела мимо меня на пол.

Да, с госпожой мне повезло...

Я поднялся, понимая, что меня она сейчас всё равно не видит. Обошёл комнату, заглянул в соседнюю, оказавшуюся спальней. Рядом был небольшой будуар, а с другой стороны — купальня. Я зажёг свечи и принялся набирать воду. Я понятия не имел, где искать лекаря или её служанок, а оставлять госпожу в таком состоянии — за это меня точно накажут. На самом деле люди редко могут сформулировать чёткий приказ. Твоя жизнь зависит от того, насколько точно ты угадываешь их желания.

Девочка была очень маленькой и очень лёгкой. Её голова прижалась к моему плечу, пока я нёс её в купальню. Тогда я увидел то, что не разглядел раньше: маленькие рожки, которые я до этого принял за заколки. Что ж, теперь понятно, кто она такая: Лия, незаконнорождённая дочь императора людей и принцессы демонов. Несколько лет назад империя чуть не ввязалась в войну с демонами, но конфликт как-то удалось решить. Я знал, как относятся демоны к полукровкам. Мать принцессы Лии наверняка никогда не навещала дочь.

Госпожа завозилась, когда я поставил её перед бассейном и стал избавлять от одежды. Попыталась сфокусировать взгляд на мне — я впервые подумал, что дело, быть может, не в сумасшествии, а наркотике, пусть ничем таким от девочки не пахло. И успел подхватить её, когда она закатила глаза и задышала мерно, как во сне. Всё время купания она не открывала глаз. Зато я смог рассмотреть её: раньше я не видел полукровок, хоть демонов и встречал.

Она была мила — не так невыносима, как другие женщины. Для человека у неё оказались слишком острые черты лица. И, конечно, рожки среди молочно-белых волос. Аккуратные, витые рожки, красивые даже. Только вот люди подобное не любят. И жемчужная чешуя на шее, у маленькой груди и на ягодицах. Длинные тонкие пальцы, заканчивающиеся острыми коготками — ничем больше демона она не напоминала. Но и для человека это было слишком много. Среди людей принцесса наверняка считалась уродиной, я был прав.

Я уложил её в постель — госпожа удовлетворённо вздохнула, и задышала глубже, спокойней. Теперь от неё пахло по-человечески — цветами. И горько, дымом — как от демона. Странное сочетание, к которому мне нужно будет привыкнуть.

Я лёг в её ногах и неожиданно для себя провалился в сон почти мгновенно. Странный был день.

Пробуждение тоже было странным. Я чувствовал, как тонкие пальцы с острыми коготками гладят моё лицо, зарываются в волосы. Когда она добралась до нужного места за ухом, я тихо застонал. Пальцы замерли.

— Ты рей-на, да? — у неё был тихий, тонкий голос. — У тебя пушистые ушки. Можно потрогать?

— Конечно, госпожа, — я сел, нагнул голову и положил её руку на ухо. Людям нравится: бархатные, пушистые уши, как у кошки или лисицы. Как мне раньше хотелось убить их всех за эти сравнения и бесцеремонность.

— Шевелятся, — в голосе девочки послышалась улыбка. — Рей-на, кто ты такой? И что ты делаешь в моей постели? Хм, я думала, что снова проснусь у лекаря...

— Я осмелился уложить вас, простите, госпожа, — произнёс я, не поднимая головы. — Я подарок вашего отца на ваш день рожденья.

Госпожа убрала руку и усмехнулась.

— Мой день рождения был месяц назад, а он только сейчас вспомнил. Я искала его подарок, так искала. Надеялась, что отец хотя бы тогда зайдёт, — в её голосе послышалась тоска.

— Простите, госпожа.

— За что ты извиняешься? — она помолчала. — Как тебя зовут?

— Как прикажете, госпожа.

— Я уже приказала. Назови своё имя.

Я закрыл глаза. Имя — моя суть. Я любил традицию людей давать рабу новое имя, хоть она и означала унижение.

Госпожа ждала, и я назвал ей имя. Она приказала, и её приказ был для меня законом.

— А это как-нибудь сокращается? — поинтересовалась она минуту спустя.

Слава Праматери, люди слишком глупы, чтобы освоить наш язык...

— Да, госпожа. Ллир.

— Отлично, так и буду тебя звать. Ллир, снаружи наверняка ждёт Кети, моя горничная, скажи ей, пусть заходит. И можешь идти, ты мне не нужен.

Я размышлял, пока искал надсмотрщика или дорогу в барак, стоит ли считать её последнюю фразу отказом от меня. Наверное, нет — она же спросила моё имя. Впрочем, люди интересуются именем при каждом удобном случае. А она была скорее человек, чем демон.

Но люди не любят отказываться от подарков.

Тем же утром домоправитель королевской семьи, он же распорядитель всех королевских рабов, долго совещался со своими помощниками, поглядывая на меня, пока кто-то из слуг не передал ему свиток. Полагаю, от моей госпожи или короля, потому что, прочитав его, господин Дамин принял решение буквально за мгновение. Мне его говорить, конечно, не стали: только приказали сначала отправляться в кузню, затем в конюшню. Было ясно: госпожа от меня не отказывается, но и услуги мои, по крайней мере, сегодня ей не нужны. Рабочих рук всегда не хватает, а рей-на отлично ладят с животными (поскольку сами животные, как считают люди). Мне не первый раз приказывали работать на конюшне, пока господин отдыхает, и эта работа мне нравилась куда больше прямых обязанностей.

В кузне мастер и его ученик долго меня рассматривали, решая, куда поставить клеймо госпожи. Кузнец уточнял:

— Тебя, правда, раньше клеймили? Не вижу следов.

Из его вопросов было понятно, что рей-на среди королевских рабов или нет, или они были куплены недавно. Клеймо на нас, кроме нанесённого магией, исчезает спустя год. Я заверил, что да, меня клеймили — как минимум тридцать раз. Кузнец недоверчиво морщился и всё равно выбрал самое маленькое клеймо, за что я был ему благодарен, хоть и думал мастер не обо мне, а о том, чтобы не испортить имущество хозяев. Как бы привычна ни была процедура (если к ней вообще можно привыкнуть), а также её последствия, я хорошо понимал, что работать будет трудно.

Было. Голова кружилась, и к концу дня я не смог добраться до барака — зарылся в солому в пустом стойле подальше от помещения конюхов.

Следующий день прошёл так же, только с утра меня ждал не кузнец, а надсмотрщик и злой невесть на что господин Дамин, отвесивший мне пару оплеух за то, что остался на конюшне. Он долго кричал про важность дисциплины, когда отправил меня и ещё несколько провинившихся рабов драить полы в гостевом крыле дворца.

Мне всегда казалось странным поведение рабов-людей. Крайне редко они могут собраться в группу больше трёх человек. Обычно же они или не замечают друг друга кроме нескольких свободных часов перед сном, или мешают друг другу жить. Совсем не распространена среди людей помощь друг другу — по крайней мере, я не видел подобного. Конечно, рей-на не любили — нам доставалось меньше плёток, потому что наказывать нас мог только господин или надсмотрщик по приказу хозяина. Ну и потому что мы "обезьянки". Я привык и уже считал нормальным перевёрнутое ведро с помоями мне на голову или на вымытый мной пол. Но когда их же мальчишка, наверняка недавно проданный, растянулся на полу, чуть не попав под ноги хозяину покоев и его гостям, работающий рядом с ним мужчина всего лишь сделал вид, что не заметил.

Зная это, я никогда не мог понять, как люди смогли объединиться, чтобы воевать с нами. Ведь не рабы были в армии, покорившей Вечный лес.

Благодарность у людей тоже не в ходу: пришедший в себя мальчик влепил мне ещё одну оплеуху, сопроводив её ругательствами, пока я помогал ему подняться. А остальные косились так, будто я собирался разложить их собрата прямо здесь, на полу, и сделать с ним то, что хозяева чаще всего делают с рей-на. Удивительные человеческие предрассудки: сначала они вынуждают нас быть тем, кто мы теперь есть, а потом убеждают себя, что нам это нравится, что мы без этого не можем. Люди — странные существа.

Мне не повезло: рей-на действительно не было среди дворцовых рабов. Помощник господина-распорядителя сообщил мне это вечером, предложив не смущать других рабов и лечь где-нибудь подальше. Лучше бы — снаружи, жаль, что это запрещено правилами. Спорить у меня сил не было: я устроился в глубине длинной комнаты, под окном, где конечно, было свободно. Ночи в столице холодные, несмотря на жаркие дни, и из окна дуло.

Покормить меня снова забыли. Когда я заикнулся надсмотрщику о воде, он швырнул в меня кружкой, обругав, что из-за меня он сделал неудачный ход в лайте, в которую играл с помощниками и приближенными "любимыми" рабами. Я допил то, что не разлилось из кружки, понял, что говорить о воде для умывания не стоит и побрёл к своему месту, думая, что завтра будет то же самое, и надо бы проснуться пораньше — стащить еду перед тем, как рабы встанут.

Из тяжёлой дрёмы меня вырвал знакомый запах дыма вперемешку с цветами и удивлённый вздох надсмотрщиков вместе с тихим ругательством.

— Ваше Высочество, мы можем вам чем-нибудь помочь?

— Госпожа, что вы здесь делаете? Позвольте, проводить вас в ваши комнаты.

Моя хозяйка плавно уклонилась, обнаруживая свою демоническую природу. И, аккуратно перешагивая спящих рабов, стала пробираться по комнате, освещая себе путь односвечным фонарём.

— Ллир, ты где? Я не могу уснуть, почему тебя нет? Тебя мне подарили, так почему тебя нет рядом со мной, когда ты нужен? Это нечестно. Неправильно...

— Я здесь, госпожа.

Она обернулась, обнаружила меня на коленях перед собой и улыбнулась.

— Вот ты где. Пошли, — и отдала мне фонарь.

— Госпожа, вы могли послать слугу, — сказал ей надсмотрщик, открывая входную дверь и низко кланяясь.

Хозяйка недовольно посмотрела на него.

— Я уже посылала вчера.

— Госпожа, мы не знали!

Принцесса фыркнула.

— Ну конечно. У слуг вечно находятся неотложные дела, когда нужно выполнить моё поручение. Идём, Ллир.

Уже закрыв дверь в свои покои, она забрала фонарь и кивком показала, что я должен следовать за ней. Мы прошли мимо её спальни в гостевую комнату, отличающуюся от спальни госпожи только зелёно-жёлтой расцветкой и отсутствуем будуара. Госпожа поставила фонарь на стеклянный столик у кровати.

— Вот. Чтобы мне не приходилось больше спускаться за тобой туда, ясно, Ллир? Я хочу, чтобы ты жил здесь. Рядом.

Стоя перед ней на коленях, я оглядел комнату.

— Да, госпожа. Вы позволите задать вопрос?

Она кивнула.

— Где мне позволено спать?

Госпожа почесала коготком бровь и нахмурилась.

— Тут, — она похлопала по кровати. — Ты не понял? Я отдаю тебе эту комнату. Чтобы ты в ней жил. Теперь понятно?

— Да, госпожа, — медленно произнёс я. Ничего мне не было понятно. — Вы имеете в виду, что вы спите здесь, и я вместе с вами?

Хозяйка посмотрела на меня и, устало вздохнув, сказала:

— Иди помойся. От тебя воняет. Купальня — там.

Я совершенно её не понимал.

— Я могу пользоваться купальней ваших гостей?

— Да, чёрт возьми! И немедленно! — закричала она. — Сейчас!

Меня как подбросило.

— Потом в мою спальню — и поживее, я спать хочу! — крикнула она мне вслед.

Я торопился, как мог. Даже взял один из лосьонов, которые стояли рядком на полочке над бассейном. Так быстрее и, быть может, госпожу не покоробит, что рей-на пахнет, как человек. Некоторых это даже заводит. Может, и её? Поэтому приказала мыться здесь?

Она ждала меня в постели, завёрнутая в одеяло, как в кокон. Чёрные рожки поблёскивали в свете единственной свечи.

— Госпожа, прошу прощения, что задержался.

— Почему ты не оделся?

Я обомлел.

— Г-госпожа... я...

— Говорят, ваши женщины пушистые. Это правда?

— Д-да, госпожа.

— А мужчины?

— Нет, — ответил я, не понимая, к чему она ведёт.

Госпожа вздохнула.

— Тогда возвращайся в купальню, надень халат и не смей ходить при мне голый, пока шерстью не обрастёшь. Ясно?

— Да, госпожа.

Всё-таки она ненормальная...

— Хорошо, — кивнула госпожа, когда я вернулся. — Теперь ложись и будем спать. На кровать! — когда она кричала, её голос срывался на писк. Забавно было бы — в другой ситуации. — Да не в ногах, идиот! Я тебе, что, должна всё объяснять?!

Я попытался как можно более красиво изменить позу, чтобы оказаться рядом с ней. В одежде было непривычно и неудобно.

— Простите, госпожа, — я потянулся к её руке. — Вы позволите?

— И что ты делаешь? — недовольно поинтересовалась она некоторое время спустя. — Они же острые. Тебе неприятно.

Я выпустил её палец изо рта, осторожно встретился с ней взглядом.

— Нет, госпожа. Мне нравится. Очень, — это уже было привычно, и я был уверен, что мой голос звучит влекуще-томно. Практически первое, чему я научился в рабстве: говорить хозяевам, как мне нравится всё, что они со мной делают. Эта такая человеческая игра. Господин делает вид (или и впрямь думает), что верит мне — значит, можно всё. — Госпожа, разрешите мне ещё... продолжить...

Она отняла руку и, поморщившись, сказала:

— Ты лжёшь.

— Простите, госпожа, как я смею?

— Не знаю, как, но смеешь и лжёшь. Хватит. Лежи спокойно. И не лги мне больше.

Я послушно лёг, лихорадочно соображая, что ей нужно.

— Госпожа, может быть, вы скажете, что желаете? Я исполню всё, что вы захотите.

Она тихо рассмеялась, положив голову на согнутую в локте руку.

— Всё? Ллир, я не могу приказать тебе полюбить меня. Стать мне другом. Быть со мной по собственной воле. Это то, чего действительно желаю: чтобы кто-нибудь был со мной по своей воле и своему выбору. Но я этого никогда не получу... Поэтому давай спать.

— Но я уже люблю вас, госпожа! — может быть ей нравится, когда её уговаривают? Такие у меня тоже были. Правда, они чётче намекали. — Я люблю вас больше жизни, больше...

— Заткнись! — она повернулась на спину, закрыла глаза. — Я же сказала, не лги мне.

— Госпожа, простите меня...

— Молчи. И спи. Это был приказ: спать.

Я замолчал и закрыл глаза, как она сказала. Я ждал, но ничего не происходило. Только спустя минут пять госпожа завозилась, подобралась ко мне поближе и, обняв, пошептала на ухо:

— Ты умеешь делать сонные зелья?

— Да, госпожа, — шепнул я в ответ. — Но мне нужны травы.

— Травы будут, — она зевнула. — Наш дурак лекарь наябедничал отцу про мои припадки. Он отчего-то решил, что это из-за сонных зелий. Какая разница, в каких количествах и сколько раз в сутки я их пью? В общем, мне их больше не готовят. Но если я траву достану, ты сделаешь?

— Да, госпожа. Вы позволите мне сказать, какие травы нужны?

Она снова зевнула.

— Завтра. Я так устала... Спи. Может, с тобой мне будет лучше... А жаль, что ты не пушистый... Мой медвежонок был пушистым... Но королева его сожгла...

Она заснула быстро и во сне положила голову мне на плечо. Я никогда не засыпал в постели в объятиях хозяина — чаще всего на полу или в ногах господина. С непривычки, а также из-за необходимости не двигаться, чтобы не разбудить госпожу, я слушал ночные шорохи за окном. Пока сам не заметил, как задремал.

Во сне я вернулся домой.

Я стоял по колено в траве — живой, свободной траве Вечного леса, слушал журчание ручья за деревьями и смотрел на небо, виднеющееся в прорези листвы.

— Ллир? Что ты тут делаешь? — госпожа, удивлённо озираясь, стояла рядом. — Где это мы? Никогда здесь не была... — она вздрогнула, когда трава отпрянула от неё, точно могла двигаться по желанию, а деревья высохли, их листва превратилась в пепел. Серые хлопья закружились в воздухе, напомнив мне день, когда люди пытались сжечь Вечный лес. — Нет... Пожалуйста... Ллир, не пускай её. Ллир, не пускай! Ллир, пожалуйста! — девочка бросилась ко мне, но выпирающий из земли корень схватил её за ногу, и госпожа растянулась на голой, потрескавшейся земле. — Нет! Пожалуйста! — она отвернулась от меня, с ужасом глядя куда-то между деревьями. — Не подходи! Нет!

Оцепенев, я смотрел, как к госпоже приближается фигура, укутанная туманом... или дымом? Только когда она оказалась в двух шагах от меня, я разглядел, что она в точности госпожа, только не полукровка, а демон. Жадные алые глаза, кожистые крылья, рога длиннее на два пальца, голый, как у крысы, хвост...

— Нет!! — снова срываясь на писк, в последний раз крикнула госпожа, прежде чем дымчатая фигура окутала её.

Наступила тишина, невозможная в настоящем Вечном лесу.

Госпожа, тяжело дыша, медленно встала на четвереньки. Без труда высвободила ногу и поднялась, выпрямилась. Алые глаза уставились на меня.

— Рей-на... Твой сон, — она огляделась и хищно усмехнулась. — Прекрасно. Ты мой раб, да? Моё клеймо на тебе. Превосходно. Иди ко мне, рей-на. Я хочу крови. М-м-м, я помню, ты говорил, что исполнишь всё, что я захочу. Я так давно не ела. Иди ко мне.

Магическое клеймо обожгло моё плечо, напоминая о повиновении.

— Да, госпожа, — я встал перед ней на колени. — Я сделаю всё, что вы захотите.

Она взяла меня за руку и улыбнулась, сверкнув клыками.

— В кой-то веки папочка подарил хоть что-то полезное.

Утром я не смог проснуться сам. Меня разбудила госпожа, точнее её стон. Она сидела на коленях перед громадным, от пола до потолка зеркалом, и прижимала ко рту дрожащие испачканные в моей крови руки.

— Нет... Нет...

Я попробовал подняться: голова кружилась, поэтому на колени у кровати я скорее свалился, чем встал.

— Госпожа?

Она резко обернулась. Взгляд метнулся к моей руке, залитой кровью.

— Господи...

— Госпожа, позвольте вам помочь.

Она вскочила на ноги.

— Убирайся! Вон!!

Я снова попытался подняться, но слабость свалила меня на пол. Я прижался лбом к её ногам.

— Простите, госпожа, умоляю, скажите, что я сделал не так, я всё исправлю.

— Ты что, не понимаешь? Я же тебя убью! Я опасна! Вон отсюда! Вон! Уходи! Убирайся!!

Дальше порога я не дошёл. Лёжа на полу, я ещё слышал какое-то время её писклявые крики, потом туман Вечного леса окутал меня, забирая к Страннику-по-ту-сторону. По крайней мере, на этот раз в моём сне я был один.

Но если бы не ароматный богатый запах мясного бульона, я бы ни за что не поверил, что проснулся. Раб просто не может лежать в постели господина, когда господин стоит у зашторенного окна и пощёлкивает коготками, а не готовит для раба что-нибудь... с чем можно играть.

— Знаешь, Ллир, я тут подумала... Лежать! — хрипло прикрикнула она сорванным голосом, когда я попытался встать. — Знаешь, мир не перевернётся, если ты не будешь стоять передо мной на коленях. В конце концов, это я тебя... — она вздохнула и отвела взгляд. — В общем, я подумала и поняла, что без меня ты умрёшь. Отец не любит рей-на, и во дворце таких, как ты, нет. Значит, ты точно станешь изгоем, а изгои-рабы умирают, я в курсе. Продать тебя я тоже не могу — подарки императора не продают. К тому же, на тебе моё клеймо. В общем, я понятия не имею, что делать, но отказаться от тебя нельзя... Я тебе очень противна, да?

Если бы у меня были силы, я бы рассмеялся.

— Госпожа, я люблю вас и только вас...

— Значит, очень, — вздохнула она. — Ллир, я не знаю, что со мной происходит, но я могу вот так проснуться в крови, а передо мной труп. Несколько раз это были рабы... рабыни. Отцу всё равно, он только смеётся, когда я прошу отправить меня туда, где я бы никому не могла причинить боль. К тому же...

— Госпожа, — перед глазами снова плыло и колыхалось, точно водная гладь. Запах бульона сводил с ума. — Прошу прощения, но что мне сделать, чтобы вы дали мне поесть?

Госпожа с тихим писком вскочила, чуть не перевернув чашу с бульоном у неё в ногах.

— Чёрт! Я не подумала... Надо было сразу тебя накормить. Держи.

Бульон исчез в мгновение ока. Ничего вкуснее я, казалось, никогда не ел. К тому же, великая Праматерь, мясо! Я уже забыл его вкус.

— У меня ещё конфеты есть, хочешь? — сказала госпожа, забирая пустую чашку. — Под подушкой. Вон той. Пошарь рукой, там точно ещё что-то оставалось.

Под подушкой оказался подтаявший шоколад в промасленной бумаге и пара засохших пирожных.

— Ешь, — щедро разрешила госпожа. — Завтра напрошусь к кому-нибудь в гости, мне ещё подарят.

— Вам дарят сладости в гостях, госпожа? — спросил я, просто чтобы поддержать разговор. Ей этого явно хотелось.

— Скорее откупаются, — усмехнулась госпожа. — Весь дворец знает, что если дать мне конфеты, я долго не продержусь и побегу их прятать. Это, наверное, от демонов. Не знаю. Как думаешь?

— Наверное, госпожа.

Девочка нахмурилась и, похоже машинально, стянула у меня шоколадку.

— Ллир... скажи... А правду говорят, что рей-на — могущественные волшебники?

Я аккуратно вытер пальцами губы, не спуская с неё взгляда. Она следила за мной и потом смотрела на губы, когда я опустил руку.

— Госпожа, рей-на — рабы.

— Да, да, я знаю, — она отвернулась. — Вас заклеймили... Но если вы были волшебниками, у вас остались... ну, знания? Магия — ей ведь учатся. Она не приходит по наитию. Да?

Я понимал, к чему она клонит.

— Да, госпожа.

— Тогда, — она с надеждой повернулась ко мне. — Тогда ты может быть... может быть знаешь, что со мной происходит? Меня прокляли? Это ведь не может быть наследственным — меня проверяли, когда я родилась, и не нашли ни капли магии. Значит, проклятье? Королева могла проклясть меня...

Прикрыв глаза, я слушал её, а сам вспоминал вчерашний сон. Интересно, кто осматривал принцессу при рождении — человеческие колдуны? Тогда неудивительно, что они не обнаружили в ней магии. Волшебство никогда не было сильной стороной людей. Если бы они не гнушались запретными, кровавыми видами магии и если бы людей было меньше, им бы никогда не справиться с нами. А среди демонов сильны предрассудки. Полукровка не несёт в себе силы — один из таких предрассудков. Ни в Туманном королевстве, ни среди людей по слухам не рождались полукровки-маги уже тысячу лет. Не такой уж большой срок для демонов, но они всегда презирали людей, и уж человеческие-то полукровки точно не могут колдовать — так они наверняка и думают.

Несмотря на это человеческая полукровка сидела передо мной и лучилась магией.

— Ллир, ты можешь сказать, что со мной? Что мне делать?

Да, я знал, что с ней. И я знал, как ей помочь. Когда-то я учил таких, как она — давно, очень давно. Я мог бы помочь её дару — а это действительно был дар, что бы она ни думала — раскрыться. Прошло уже много лет, но она права: знания остались. И некоторые вещи просто не стираются из памяти — как способность дышать, например.

— Моя госпожа, пожалуйста, скажите, вы догадываетесь, когда вам лгут или читаете мысли? — спросил я, не поднимая взгляда.

— Не догадываюсь. В смысле, я чувствую. Это как чувствовать тепло... Только не так. Я... Я не знаю, как объяснить. Я сама до конца не понимаю. Просто... просто чувствую.

Я понимал. Прекрасно понимал. "Чувствовать тепло" — хорошее сравнение. Она была бы талантливой ученицей. Была бы.

— Простите, госпожа. Я действительно не понимаю. Я раб, всего лишь раб. Не волшебник. Простите, госпожа.

— Ты лжёшь, — машинально отозвалась она и поймала мой подбородок, заставляя смотреть на неё. — Раб? — она усмехнулся, так горько, что на мгновение я заколебался. — Да, конечно. Только раб... И даже если я буду пить твою кровь? Я ведь действительно могу убить тебя однажды. Странно, что ты сейчас выжил... Всё равно не поможешь?

— Я не знаю, о чём просит моя госпожа. Если бы я знал или понимал, я бы всё сделал так, как приказывает госпожа.

— Лжёшь, — вздохнула она. — Как все. С чего я решила, что ты хоть немного отличаешься? С того что ты поцеловал мне пальцы и мне было приятно? Прекрати! Не смей меня трогать! — она вскочила, забрала у меня руку — я пытался поцеловать её снова, она же сказала, что ей нравится. — Ллир... я могла бы освободить тебя. Я могла бы снять твоё клеймо. Если бы я знала, как, клянусь, я бы сделала. Помоги мне. Я прошу тебя. Пожалуйста.

Человеческая девчонка... Глупая. Наивная. Да, я мог бы заставить её поклясться — как будто я верил клятвам людей. И может быть, она бы сняла клеймо. Только мне некуда идти. Вечного леса больше нет. Есть лесные владения людей. Рей-на рабы. И мы будем рабами — всегда. Я видел достаточно, чтобы понимать, что это правда.

— Госпожа, — я смотрел ей в глаза. Один-единственный раз с того момента, как стал рабом, я дал понять человеку, как сильно ненавижу. — Я не знаю, я не умею, я не понимаю. Не просите меня больше. Я не могу вам помочь.

Она не отвела взгляд. И тихим, слабым голосом всхлипнула:

— За что ты меня ненавидишь?

За то, что ты человек и моя госпожа. Этого достаточно.

Она действительно не умела читать мысли, иначе бы обязательно ответила. А так — отвернулась, помолчала немного. И уже другим тоном начала:

— Как я уже сказала, я не могу от тебя избавиться. Значит, ты будешь жить со мной. Я хочу, чтобы ты спал со мной в одной в постели. Под "спал" я имею в виду именно сон. Не смей трогать меня без разрешения. Не забывай готовить мне сонное или любое другое зелье, которое я попрошу. Не забывай ходить одетым. Есть будешь со мной — обычно я ем в своих покоях. Также ты должен сопровождать меня, везде. Не оставляй меня одну — никогда. Это всё, больше мне от тебя ничего не нужно. Я достаточно понятно объяснила, раб?

— Да, госпожа, — откликнулся я, снова пробуя встать.

Она недовольно дёрнула щекой.

— Лежи. Ты ещё не окреп. И попробуй уснуть. Это приказ. Спи.

И я сделал так, как приказала госпожа.

Следующий раз я проснулся от её голоса.

— Ллир... Ллир, помоги мне встать.

Она снова сидела в кресле, в крови, и вся её рука была покрыта почти затянувшимися царапинами. Пол, стол и кресло испачканы в крови. Воздух тоже пропитался ею.

— Встать... помоги, — шепнула она запёкшимися губами, когда я бросился искать лекарства. — И набери мне воду. Б-быстрее... Сегодня Ежегодный приём... должна быть, — горячечно шептала она, пока я нёс её в купальню. — У кровати еда — вся твоя. Я не... не буду. И найди одежду в-в-в шкафу по-поприличнее. Д-для себя. Всё. Оставь меня.

Я сделал, как она приказала. Нашёл травы в ларце — тоже у кровати. И сварил ей тоник, пока госпожа умывалась. Это тоже был приказ — раньше.

Она улыбнулась, когда я подал ей бокал с отваром.

— Спасибо. Ты хорошо выглядишь. Только ошейник ужасный. Я его заменю. Серебряный, пожалуй. Серебро и рей-на сочетаются?

— Будет очень красиво, госпожа.

Она снова улыбнулась.

— Не отходи от меня на приёме, ладно?

— Конечно, госпожа. Может быть, мне прицепить к ошейнику цепочку?

Она удивлённо подняла брови. В свете раннего солнца её кожа уже не казалась бледной. Демоны восстанавливают форму быстро. Демоны, не полукровки.

— Неужели у меня есть цепочка?

Я замер у стола с гребнем в руке. У всех моих хозяев были и цепочки, и ошейники, и плети — и что ещё им могло понадобиться при общении с личным рабом. Мне и в голову не могло прийти, что у кого-то из их высокого круга этого может не быть.

— Обойдёмся без цепочки, — она протянула мне пустой бокал. — Найди мою горничную... новую... как там её...

— Госпожа, я могу сам вас причесать и помочь одеться, — тихо произнёс я.

Она усмехнулась.

— Даже так? Ну давай, — и повернулась ко мне спиной.

Я разложил на столе заколки и занялся её волосами.

— У тебя нежные руки, — сказала она после паузы. — Ты совсем не дёргаешь меня за волосы. И не бойся рогов, они не кусаются.

— Я не боюсь, госпожа.

— Да? А все боятся.

— Мои уши тоже не кусаются, госпожа.

— Я знаю, я их трогала. Они пушистые... Ллир, ты что-то хочешь меня спросить, я чувствую. Спрашивай.

Я прикрыл на мгновение глаза. Даже без тренировки она умела удивительно много. Любой из наставников рей-на или тех же демонов, если бы узнал о ней, отдал бы всё за возможность её учить. И мне всё чаще приходилось напоминать себе, что второе клеймо на моей коже — её.

— Вы спали, госпожа? Этой ночью.

— Нет, — в её голосе слышалась улыбка. — Ты волнуешься обо мне, раб?

— Я волнуюсь о благополучии моей госпожи.

Она усмехнулась.

— Ты не так глуп, как хочешь казаться, Ллир. Да, я очень хочу спать. Да, я беру тебя с собой только потому, что если мне станет плохо, ты меня поддержишь. И я надеюсь, что сегодня ты приготовишь мне сонное зелье, чтобы я никого не убила.

Дурочка. Если бы она не пустила себе кровь, моей бы ей хватило дня на три точно. Спала бы вволю. Человеческие дети так глупы.

— Госпожа, позвольте ещё вопрос: вы раните себя, чтобы не спать?

— Лучше я, чем другие.

На мгновение мне стало интересно: её милосердие проистекает из глупости или из чего-то ещё?

— Ллир, мы опоздаем. Мне ещё надо одеться.

— Да, госпожа.

— Спасибо за тоник.

— Я счастлив служить моей госпоже.

— Ты можешь просто помолчать?

— Как прикажет...

— Вот и правильно. Твой голос меня усыпляет. Хм, а ты и вправду лучше горничной. Неплохо. Впервые причёска, которая мне идёт. Только рога видны. Впрочем, всё равно о них все знают. Поможешь выбрать платье? Нет, лучше то, зелёное. В красном я долго не протяну. И изумрудный гарнитур.

У незаконнорожденной принцессы Лии было странное положение при дворе. Отец признал её, но она не родилась в браке. Если я правильно понимал политику людей, ей суждено было стать брачным товаром, гарантом какого-нибудь договора, женой герцога одного из свободных городов или главы богатого семейства в Империи. Наверняка всё бы так и произошло, не оставайся Лия единственным ребёнком короля. Его нынешняя королева была беременна уже пять раз, но ни один ребёнок не родился в срок и живым.

На нас открыто смотрели, когда мы вышли на широкую, покрытую ковром лестницу. Принцессу объявили. Она подхватила подол двумя пальцами и в полной тишине шепнула:

— Ллир, встань и помоги мне спуститься. У меня голова кружится, я упаду.

Я помедлил только мгновение: то, что она приказала, было вопиющим нарушением этикета. Но приказ господина стоит над остальными требованиями.

— Да успокойся, тут все привыкли, — улыбнулась она, задержав мою руку, когда мы спустились. -Никто не хочет меня видеть, но все в тайне ждут, что выкинет эта "рогатая уродка".

Никто не разговаривал с нами, но все смотрели. Госпожа скалилась и сквозь зубы шипела:

— Когда начнутся танцы, эти несчастные — вон, видишь, косятся, — она показала на сверкающую группу молодых лордов в военной форме. Косметики на них было ещё больше, чем на госпоже. — Вот, все они будут наперебой проситься танцевать со мной. Потому что их родители так хотят. Будут шептать, какая я... красивая. Какими они могут стать заботливыми мне мужьями. Лгуны. Стоит мне выйти замуж, они запрут меня в дальних покоях и будут молиться, чтобы я родила им мальчика и сдохла при родах. Нет, я не умею читать мысли. Я вижу это на их лицах. Ты видишь, Ллир? Видишь?!

— Госпожа, может быть, вы хотите выпить? — я выхватил у проходящего мимо раба бокал с вином.

Принцесса громко рассмеялась и грохнула бокал о пол, попав на платье кого-то из леди. А когда та гневно обернулась, по-звериному оскалилась.

Слуги быстро убрали осколки, а госпожа, зевнув и повиснув на мне, усмехнулась.

— Сейчас отец выйдет...

Король действительно очень скоро появился. Под руку с королевой в сопровождении советников. Я попытался упасть на колени, но госпожа обняла меня и шепнула:

— Стой. Он подарил тебя мне — вот пусть смотрит.

Наверное, она пыталась привлечь к себе его внимание — единственным способом, который знала.

— Тебе понравился мой подарок, Лия? — сказал Его Величество после официальной речи, благосклонно глядя на дочь и не замечая меня. Был пир, в одном из зеркальных залов гостевого крыла накрыли длинный, как змея, стол. Сотни рабов прислуживали своим хозяевам. Я заметил много рей-на — мода на нас не угасала.

— Очень, отец, — госпожа смотрела на отца с обожанием щенка. Странно было видеть подобное выражение на лице демона. Пусть даже полудемона. — Ллир, оставь, я не хочу.

Она отказалась уже от четвёртого блюда. Я начинал волноваться: без сна, наверняка без еды, она действительно может упасть без чувств где-нибудь во время танца. Меня за это высекут.

— Ты дала ему имя?

— Он сам... — начала было госпожа, но её перебили.

— Дорогой, может быть, уделишь внимание мне, а не этому ублюдку, — протянула королева, сидящая напротив госпожи, но ни разу на неё не посмотревшая.

— Любовь моя, — устало откликнулся король, — я ведь просил...

Звучало это как старый непрекращающийся спор.

— Твоя мягкость по отношению к ней ничем не оправдана, — говорила королева, крутя в руке бокал с шипучим вином. — Из-за неё я не могу подарить тебе сына. Она прокляла меня, а ты продолжаешь держать её во дворце...

Госпожа, застыв, смотрела прямо перед собой. Я замер, не решаясь предложить ей утиные крылышки в меду. Пахло от них безумно вкусно.

— Алайя, довольно.

Королева криво улыбнулась.

— И ты даришь ей рабов, — она окинула меня долгим, привычно-оценивающим взглядом. — Он лучше выглядел бы в моей спальне, чем в её.

— Хватит! — не повышая голоса, приказал король, но его супруга замолчала мгновенно. — Оставьте женские ссоры себе. Ты хочешь себе раба, Алайя? Будь по-твоему.

— Его хочу, — кивнула на меня королева.

Госпожа встрепенулась.

— Отец, не надо. Ллир мне нравится. Он твой подарок, — она умоляла, и король ответил отнюдь не сразу.

— Помолчи, Лия. Алайя, дурной вкус забирать чужие подарки. Если хочешь себе наложника, мы выберем его вместе.

— Но дорогой...

— Помолчи.

Король людей напоминал мне старого утомившегося орла, окружённого стервятниками. Те рвали добычу, которую он когда-то поймал, но которую ему не хватило сил съесть. Падаль всегда была пищей стервятников.

Госпожа танцевала всю ночь. Я ждал её у стены, вместе с другими рабами, а потом отвёл — практически унёс — в спальню.

— Ллир... зель... — договорить она не смогла, природа взяла своё.

Я лёг рядом, не заботясь о мытье или переодевании. Всё равно просыпаться в крови.

Во сне над Великим водопадом заблудившихся она ждала меня. Вода в ручье, где она стояла, окрасилась в алый, а в воздухе снова кружился пепел.

— Приведи мне в следующий раз ребёнка, я люблю детей, — шептала она мне на ухо, прижимая к себе. — Ты мне тоже нравишься, но дети намного... намного... много более питательны. Почему мне не подарили молодого рей-на?!

Я не слушал. Она могла говорить сколько угодно, но в моём сне не было никого, кроме меня: этим я всё ещё мог управлять.

— Когда я заберу эту слабую человеческую оболочку, я смогу есть много... когда захочу... кого захочу.

Её слова были только дымом, и больше ничем. Она всегда останется запертая в мире снов.

По крайней мере, так я себя убеждал. А ещё напоминал, что мне нет дела до людей.

Утром госпожа выглядела отдохнувшей и сломленной. Она бросала на меня долгие косые взгляды и молчала. А после обеда снова напилась наркотика (наверняка притупляющего боль) и взялась за нож.

Я приготовил ей сонное зелье, перевязал раны, когда она упала без сознания, и снова лёг рядом.

Глупая человеческая девочка. Она действительно убьёт меня до того, как поймёт, что сама себя загоняет в ловушку. Но даже ради жизни я не собирался давать ей хоть крупицу знаний. Я видел, как она смотрела на короля, и понимал, кому она предложит свою силу. Я не собирался делать людям такой подарок. Даже ради жизни. Наверное, какие-то крупицы достоинства моего народа во мне ещё сохранились. И потому я просто наблюдал.

Неделя прошла в дымном угаре вперемешку с кровавым дурманом. Госпожа практически не покидала спальню. Почти не ела, зато еженощно пила мою кровь. Я понимал, что долго так продолжаться не может, но выхода не было. Девочка убьёт меня, потом ещё кого-нибудь, повинуясь инстинкту демонов, и как только этот "кто-то" окажется не рабом или слугой, а знатным лордом или леди, королю ничего не останется, как отдать приказ казнить "сумасшедшую" дочь. Если наследник у Его Величества так и не родится, а с самим королём вдруг что-то произойдёт, правящая фамилия империи пресечётся.

Я не чувствовал радости, что косвенно повлияю на судьбу людей, наших врагов, а теперь и господ. Иногда я чувствовал жалость — к глупой полукровке. Порой мне было смешно: расхваленные человеческие маги даже не знали, что творится в сердце их Империи, в королевском дворце. Время от времени я сожалел: спустя все годы мне всё ещё не хотелось умирать. Но если Праматерь уже сплела твою судьбу, от неё не отвертеться.

В конце недели моя госпожа решила провести ночь в саду: на улице было достаточно прохладно, и она думала, это позволит ей не спать. Как обычно, я сопровождал её, неся корзинку с ужином, к которому (тоже как обычно) госпожа не собиралась притрагиваться. Насытившись кровью ночью, она не чувствовала голода днём.

— Холодно, — пожаловалась госпожа, забравшись в беседку в глубине сада.

— Принести вам плащ, госпожа?

— Нет. Сядь... Странно, холодно, а в сон как будто сильнее тянет. Ллир, не дай мне заснуть, я приказываю... Спой мне.

— Что вы хотите послушать, госпожа? — уточнил я, сидя на траве у её скамейки.

Госпожа зевнула и пожала плечами.

— Не знаю. Что угодно. Все говорят, у рей-на красивые голоса. Хочу в этом убедиться.

— Конечно, госпожа. Может быть, ваш слух не оскорбит баллада о рыцаре Гильдаэ...

Начать я не успел: кусты вокруг беседки зашевелились, и пять теней обступили нас. Никто из них не был слугой или придворным. Двое в мундирах королевской стражи, и трое, по виду, простых горожан. Неброская одежда и тёмные плащи скрывали их в сумраке.

— Господа, — зевнув, спокойно произнесла госпожа, когда одна из теней зажгла факел и приблизила его к лицу принцессы, — вас послала королева?

— Вы догадливы, Ваше Высочество, — отозвалась тень.

Южанин, судя по наречию. А вот кинжал, которым играл его товарищ, был с севера, с Малиди. Малидские клинки стоят бешеных денег: мы сбывали их человеческим контрабандистам в конце войны в обмен на чистую воду. Люди алчны и готовы были торговаться даже с рей-на.

— Вы меня убьёте? — также спокойно спросила госпожа и улыбнулась. — Наконец-то.

— А говорили, сопротивляться будет, — ухмыльнулся северянин. В неверном свете факела испещрённое шрамами лицо странно роднило его с демонами. Я начинал понимать, почему мою госпожу не считают красавицей.

— Не буду, — госпожа повернулась к нему. — Я и кричать не буду. Я даже поблагодарю вас...

— Да заткните её уже, — пробасил голос у меня за спиной. Я скосил глаза. Двое: стражники или наёмники в форме королевской стражи. И маг. Клеймо характерно покалывало, как всегда, когда кто-то из человеческих волшебников оказывался рядом.

— И сломайте её игрушку, — добавил один из стражников.

— Что? — выдохнула госпожа, вскакивая и оказываясь в руках южанина. — Зачем? Вы же должны меня...!

— Тише, птичка, — закрыв её рот ладонью, ухмыльнулся южанин. — У нас приказ. Твоя обезьянка умирает у тебя на глазах. И ты обещала не кричать.

Один из стражников схватил меня за волосы, намеренно прихватив и край уха, запрокинул голову, подставляя шею.

— Ну что, Бен, с какой попытки попадёшь?

Северянин ухмыльнулся, поигрывая кинжалом.

— С такого расстояния только ребёнок не попадёт.

— Тогда с первой. Давай.

Я видел краем глаза отблеск пламени на лезвии и малодушно думал, что королева (или кто бы там ни был) оказалась милосердна. По крайней мере, меня они убьют быстро.

Изумлённый вопль раздался тогда же, когда северянин метнул кинжал. Лезвие сверкнуло и растворилось в сумраке.

— А говорил, с первой, — усмехнулся держащий меня стражник.

Северянин прошипел что-то, глядя на баюкающего правую руку южанина. Госпожа лежала у него в ногах и скалилась.

— Она меня тяпнула!

— Нефиг лапать было. Поднимай её, — пробасил второй стражник.

— А если эта тварь ядовитая?

— Не смей обращаться ко мне непочтительно! — пискнула принцесса. — И не смейте трогать моего раба!

Её подняли и даже попытались чем-то заткнуть рот. Я не видел: я снова смотрел на точно такой же, как и первый, кинжал в руке северянина и думал, что надо бы прочитать молитвы Праматери. Только я уже не помнил ни одной.

А ещё, невольно, я думал то же, что и госпожа. "Наконец-то".

Кинжал северянина взлетел в воздух вместе с его рукой. Они тоже исчезли в кустах, а белоснежный пол беседки забрызгало кровью.

Удушливая вонь человеческой крови и дыма забивала ноздри. Меня отпустили: стражник бросился на зыбкую, расплывающуюся в сумраке фигуру. Глупо: когда это с демоном можно было справиться так просто?

Дольше всех продержался маг. Юная Лия ещё не знала, как обходить его заклинания и ломать щит. О последний она билась с бешеным остервенением, а от мага потом мало что осталось.

Я смотрел, как она подходит ко мне — слишком плавно для человека — и думал, что рано обрадовался. Кинжал был бы быстрее и чище.

— Ллир, уведи меня отсюда. Пожалуйста, — простонала демоница, протягивая мне дрожащую руку.

Я подчинился, прежде чем успел это понять. И уже в её комнатах, набирая ей ванну, раздевая, осторожно смывая кровь, я делал всё тоже машинально. Она не могла призывать ипостась демона по желанию. Не должна была уметь. Но почему-то смогла.

— Теперь я точно не засну, — пробормотала госпожа, укутываясь в одеяло. — Ллир, ты в порядке?

— Да, госпожа.

— Боишься меня? — спросила она спустя паузу.

— Я должен, госпожа?

Она проигнорировала мой вопрос. Только подползла ближе, уткнулась лбом в мой бок.

— Я так испугалась... так испугалась. Меня не первый раз пытаются убить наёмники с тех пор, как королева поняла, что яды на меня не действуют. Но тебя-то за что? — всхлипнула она.

Наивная человеческая девчонка.

— Госпожа, вы позволите задать вопрос?

— К-конечно, — отозвалась она. Моя рубашка там, где она прижималась ко мне, промокла от её слёз.

— Вы же хотели умереть? Почему вы тогда их убили?

Инстинкты демонов над ней не довлели, иначе она убила бы и меня. Значит, понимала, что делает. А чтобы осознанно призвать свой дар необученному юному демону обычно требуется сильный всплеск эмоций. Я не видел ничего, что могло бы его вызвать. Разве что это в неё бы стали метать кинжалы.

Она приподнялась на локтях, нависла надо мной.

— Ты издеваешься? Они тебя убить хотели! Меня — можно, я — хочу! Но тебя за что?!

Ребёнок...

— Я раб, госпожа. Почему вас так волнует, живу я или нет?

— Потому что ты мой раб! — крикнула она мне в лицо и всё-таки разревелась. Слишком много всего для четырнадцатилетней человеческой девочки, даже если она считает себя сильной и спокойной. — Я за тебя отвеча-а-аю! Тебя никто не убьёт и не тронет! Ты под моей защи-и-итой!

Я впервые столкнулся с подобным проявлением человеческой логики.

Госпожа вздрагивала и задыхалась, как будто сама себя душила. Я нечасто наблюдал такие... припадки у людей, только несколько раз, и все у человеческих женщин. Может быть, это одна из реакций, свойственная только им, но явно свидетельствующая о глубокой печали. Как по мне, повода для неё не было, но у госпожи она продолжалась как-то слишком долго.

Когда она смогла говорить, то произнесла, ломко, с надрывом:

— Лллир... п-п-подай... кинжал. И у-у-уйди к-к-куда-нибудь.

Я приподнялся было. Посмотрел на дрожащую в коконе одеял девочку. Напомнил себе, что она моя госпожа — вот эта маленькая, глупая, наивная человеческая девчонка, которая могла бы стать чем-то очень великим, но, скорее всего, умрёт. Которая по непонятной прихоти спасла мне сегодня жизнь и уверяет, что собирается делать так в будущем. Которая (если уж быть честным) по-своему пытается обо мне заботиться. И которой, помни я о достоинстве рей-на, был должен теперь свою жизнь.

Она распахнула удивлённо глаза, когда я подал ей вместо кинжала платок. Вытерла покрасневшую мордашку, высморкалась. И, насупившись, уставилась на меня.

— Кинжал.

Я встал перед ней на колени.

— Госпожа, чем больше вы будете вредить себе, тем чаще ваша вторая ипостась будет вырываться на волю в ваших снах.

— Ипо... чего? Ллир, ты что сейчас говоришь? Я попросила мне кинжал подать, а не рассуждать. Исполняй, это был приказ, если ты не понял.

Я поймал её взгляд.

— Госпожа, можете наказать меня как пожелаете, но вам обязательная нужна чья-то кровь взамен потерянной собственной. Ваш природа связана с демонами, а у демонов исключительно силён инстинкт самосохранения. Вы будете пить во сне мою кровь или кого-то ещё, чтобы восстановиться. Это закон равновесия, он действует в каждой системе, а вы, госпожа, — это система, в том числе и магическая. Пожалуйста, лучше выспитесь. Мне приготовить вам сонное зелье?

Слова повисли в воздухе, смешавшись со стрёкотом сверчков из сада и отголосками шагов стражи снаружи. Меня удивляло, почему ещё так спокойно. Трупы в саду не успели найти?

— Ллир, ты чего? — выдохнула, наконец, госпожа. — Тебя там... ну... по голове стукнули? Ты как-то... э-э-э... Ллир, почему ты так на меня смотришь?

Потому что ты глупая девчонка, бежишь к собственной смерти, и это совершенно не должно меня волновать. Но даже когда я решился сказать тебе, какая ты глупая, ты меня не слышишь. Упрямая, как все ученики, твердолобая, владеешь бездной магии, тогда как моя собственная запечатана твоими соплеменниками...

Госпожа медленно моргнула пару раз. И с испуганным "я кого-нибудь позову!" скатилась с кровати.

Когда я поймал её, всё ещё в коконе одеял, и прижал к стене, она пыталась отбиваться и кричать. Я закрыл ей рот рукой. Если она сейчас обратится, мне конец...

Я отбросил эту мысль вместе с вдолбленным годами рабства почтением.

— Ты хотела моей помощи? Тогда слушай меня. И делай, как я говорю. Иначе окажешься по ту сторону раньше, чем тебя выдадут замуж. Раньше следующей полной луны. Понимаешь?

Она закивала, и я опустил руку с её рта.

— П-п-по какую сторону? — тут же поинтересовалась госпожа, глядя на меня расширенными глазами. В глубине вертикального зрачка вспыхивали золотые искорки магии. Как человеческие колдуны умудрились их просмотреть? Как она сама могла их в себе не видеть?

— Что?

— Ты сказал, "по ту сторону". Ну, что я там окажусь. По ту сторону — по какую?

Я отпустил её, упал у её ног на колени и захохотал. Я смеялся и никак не мог остановиться.

Госпожа сначала смотрела, не шевелясь. Потом взялась за краешек одеяла и помахала перед моим лицом, окатив запахом дыма, цветов и пота.

— Ллир, ну чего ты смеёшься? Я страдаю, а ты смеёшься. Мне плохо, — она снова надела маску капризной госпожи, как делала, когда бывала растеряна и не знала, как себя вести. — Ты... ну... то есть знаешь... что со мной? Всерьёз? Точно знаешь?

Я вдохнул поглубже. Дым, постоянный дым. Когда я к нему привыкну?

— Госпожа, вам нужно принять сонное зелье. Я сейчас приготовлю. И вернитесь, пожалуйста, в кровать. Вы стоите на полу босиком — вы можете простыть. Каждая ваша болезнь будет стоить кому-то жизни. Или крови, что уж точно.

— Почему ты так в этом уверен? — она всё-таки сделала, как я сказал. Забралась с ногами на кровать, укрылась и наблюдала за мной.

Я зажёг ещё пару свечей и разложил коробочки с травами на прикроватном столике. Люди совершенно не умеют собирать травы, или растения в их лесах не имеют такой силы, как наши. Если бы я был дома, я бы помог ей лучше...

Рука замерла над чашей.

Я не собираюсь ей помогать. Я не собираюсь её учить. Я только дам ей возможность выжить. Только это. Она человек. Человек.

— Ллир, не молчи. Мне страшно, когда ты молчишь.

Всю прошедшую неделю моё молчание ничуть её не волновало.

— Чего вы боитесь, моя госпожа?

— Тебя.

Я перевёл взгляд на неё. Чешуйки на её шее поблёскивали в свете свечей, как водная рябь.

— Госпожа, прошу вас, не нужно. Я всецело предан вам...

— Господи, да как же ты можешь столько лгать?! Если бы ложь была жабой, мой пол бы уже превратился в болото.

Я отвернулся. Она ещё не знает, что вполне способна это сделать.

И не узнает.

— Ллир, ты был волшебником? Одним из тех страшных волшебников рей-на, о которых рассказывают жуткие сказки?

Сказки, волшебники. Она всего лишь ребёнок. Не моя ученица. Не демон. Человеческий ребёнок, и мне нужно вести себя с ней соответствующе. Почему я забываюсь?

Я улыбнулся, тоже надевая маску. Я раб для удовольствий, любых. И сейчас моя госпожа будет довольна.

— Вам рассказывают о нас страшные сказки, госпожа?

Она молча кивнула, не сводя с меня напряжённого взгляда.

— Как жаль, госпожа, ведь сказки должны быть красивыми и добрыми. Вот, представьте... В далёкой чаще, затерянной в самом сердце леса, в озере слёз, на поверхности которого даже в самый жаркий день лежит лёд, спит юноша, прекрасный, как рассвет над Дей-кари-не, Великим водопадом...

Её глаза заблестели — я видел, что ей интересно. Человеческие дети любят сказки...

Под эту историю я напоил её отваром. Я приправил рассказ об изгнаннике любовью и придумал счастливый конец. Я заставил мой голос журчать, как журчит ручей Великого леса. Я открывал перед ней картины ночной чащи — светлячков, носящихся в воздухе, и блестящих цветов лай-не, с сердцевинами, напоминающими человеческие фонари. Я показал ей разноцветный туман над поляной водопадов. Небесное озеро и его земной близнец — озеро искренности среди бесконечной зелени Запретной рощи. Звёзды, собранные в нём в ожерелье Праматери...

Госпожа заснула, уткнувшись носом мне в плечо.

Во сне дымчатая демоница, сцепив непропорционально длинные руки за спиной, стояла на краю скалы Рев-и-не, где брал начало Великий водопад, и смотрела на крупные, какие бывают только во сне, с кулак величиной звёзды. Я подошёл к ней и встал на колени во влажный густой мох.

— Расскажи мне ещё про озеро слёз, — тихо произнесла она.

Я глубоко вдохнул горький, щедро приправленный дымом и свежестью приближающейся грозы воздух. И, опустив голову, незаметно улыбнулся.

— Как прикажете, госпожа.

Она слушала меня всю ночь, так и не оторвав взгляда от звёздного неба.

Утром, когда я проснулся, вся кровать была устлана цветами лай-не. Сердцевинки громадных колокольчиков расправлялись, стоило с них встать, а попавшая на одежду и тело пыльца мерцала.

— Ух ты, — прошептала госпожа, обнимая ближайшие колокольчики. Цветы упруго пружинили на стеблях. — Это ты сделал? Как? А почему я не могу их собрать?

— Они проросли сквозь кровать, госпожа, — отозвался я, понимая, что вчера несколько увлёкся. Девчонка непредсказуема, как весенний ветер. Надо будет дать ей основы защиты, иначе спальня быстро станет поляной Вечного леса, и это вряд ли удастся скрыть.

— А как ты это сделал?

Я опустил взгляд, стоя у её ног на коленях.

— Я не делал этого, госпожа.

— А кто тогда?

Она была наивной, глупой, но порой соображала быстро.

— Я? Ллир, ты что, во мне нет магии!

Я опустил голову ещё ниже.

— Конечно, госпожа. Это не магия. Это...

— Я что, дура, по-твоему? У меня кровать расцветает, а ты утверждаешь, что это не магия? Ты не забыл, что я чувствую, когда ты лжёшь?

— Да, госпожа. Конечно. Как я смею? Но это действительно не магия. Это проявление вашей демонической природы. Простите меня, госпожа.

Она сверлила меня недоверчивым взглядом и машинально дёргала ближайший лай-не. Неопытная, она пока не знала, что некоторая ложь так похожа на правду, что почти становится ею.

— Ну хорошо. Ладно, — госпожа задумчиво прошлась к зеркалу, покрутила спадающий на грудь белый локон. — Я сегодня проснулась не в крови, значит, твоя магия, рей-на, работает.

— Это не магия, госпожа.

— Не перебивай!

— Простите, госпожа.

Она бросила на меня ещё один внимательный взгляд, потом поскребла коготком бровь — как всегда делала, когда размышляла.

— Ты сказал, мне нужно следить за собой? Чтобы я не заболела? Ты думаешь, если я буду заботиться о себе, у меня получится удержать... это?

— Я не знаю, госпожа, — честно ответил я. — Вы можете только попытаться. Но если вам будет худо, ваша демоническая природа точно своё возьмёт.

Госпожа вздохнула, рассматривая себя в зеркале.

— Ну ладно. Тогда приготовь мне ванну. И пошли за завтраком. Сегодня я хочу медовые булочки, паштет и эти... красные ягоды... а, помидоры.

Уже у двери в купальню я не выдержал.

— Госпожа, простите, но вам лучше исключить из рациона сладкое. И сосредоточиться на животной пище. Мясо прекрасно подойдёт.

Госпожа уставилась на меня.

— Но я не ем мясо! В смысле, паштет — куда ни шло, но мясо, жареное, варёное, пе-чё-ное — гадость!

Теперь я понимал, как она довела себя до такого состояния.

— Госпожа, я не смею настаивать...

Она вздохнула с таким видом, будто я наказал её плетей на пятьдесят, не меньше.

— Ладно, пусть будет мясо. Изверг.

Я рухнул на пол у её ног, но до того, как успел начать оправдываться, она схватила меня за плечи.

— Кончай уже этот спектакль и иди набирать мне ванну. Я грязная. Как будто всю ночь невесть где скакала.

Я набрал ей ванну, передал мнущимся за дверью слугам приказ принести плотный завтрак. Удивился: почему нет переполоха. На принцессу напали — допустим, стража об этом не знала. Но растерзанные трупы в саду уж точно нашла. Как будто здесь каждый день подобное случается.

А может и случается. Люди странные существа, и обычаи у них тоже странные.

— Ллир, мне скучно. Иди составь мне компанию, — госпожа стояла у края бассейна, толкая от себя хлопья пены.

Я послушно опустился на колени рядом.

— Что прикажет госпожа?

— Ты распорядился насчёт завтрака? Я голодная, как волк.

— Да, госпожа.

— Хорошо... Хм, а правду говорят, что у рей-на есть хвосты?

Я опешил, а хвост, спрятанный в штанах, непроизвольно сжался вокруг бёдер.

— Конечно, госпожа.

— И у тебя? Покажи.

Она спокойно наблюдала, как я раздеваюсь — только щёки порозовели, хотя, быть может, это от горячей воды. Госпожа смотрела, и её взгляд напомнил мне сотни раз, когда я делал то же для других людей. Оценивающий, злой. Она почему-то сердилась — всё это было какое-то изощрённое наказание.

К хвосту она потянулась, но не схватила.

— Ух ты. Настоящий! Шевелится.

— Вы можете потрогать, госпожа. Он пушистый, вам понравится.

Я терпел, пока она осторожно его гладила. Больно, как обычно при этом, не было. Неприятно всего лишь. Мерзко.

— Тебе, наверное, неудобно всё время его прятать?

О нет, мне было удобно — потому что иначе каждый человек так и норовил его схватить, когда видел.

— Если госпожа желает, я могу ходить без одежды.

Госпожа дотронулась до кисточки на кончике — и мне пришлось зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы она ничего не заметила.

— А что, ты уже оброс мехом, Ллир?

— Простите, госпожа?

— Неважно. Слушай, мне правда скучно, забирайся. На тебе полно этой золотой пыли, ты светишься. Надо смыть. Если кто заметит, будут расспросы. И этот сад с кровати — ты сможешь его убрать?

— Боюсь, госпожа, вам придётся менять кровать.

— Невелика потеря, — она отшатнулась от меня, когда я осторожно забрался в воду рядом. В бассейне стоять на коленях было невозможно — я бы захлебнулся. К тому же, госпожа смотрела. Интерес в её взгляде смешивался со смущением — и чем-то ещё, чего я не понимал. Чем-то новым и странным.

Госпожа моргнула. Сжалась, прикрывая руками грудь.

— Это была плохая идея.

Но всё равно смотрела, и я не двигался.

— Госпожа, простите, если чем-то напугал вас, но я ваш, полностью в вашей власти. Вы можете мне приказать, и я исполню. Что вы хотите, чтобы я сделал? — я ждал, когда она перестанет вести себя, как дурочка, и прикажет. Когда станет такой же, как остальные. Ночи в Великом лесу не могли ничего изменить. Они просто сон, как её вторая ипостась — дым.

Она молчала.

Я осторожно шагнул в её сторону. Наклонил голову, обозначая поклон.

— Вы прекрасны, госпожа. Ваша красота как...

— Не говори, как один из этих... на балу, — выплюнула она, щурясь. — Это ты красивый. Безумно. Я глаз от тебя отвести не могу — всё время. Ты просто как ядовитый цветок в этом твоём лесу. Я иногда очень хочу сделать тебе больно. Потому что ты красивый. Потому что ты ведёшь себя, как будто я какая-то глупая девчонка, которая ничего не понимает. Я иногда тебя даже ненавижу. Хотя какая разница? Ты ненавидишь меня сильнее, — она отвела взгляд.

— Госпожа, вы можете назначить мне наказание...

— За ненависть? — фыркнула она.

— Раб не смеет ненавидеть господина.

— Ты ещё не понял, Ллир? Мы одинаковые. Ну и что, что я принцесса. Я изгой. Нечеловек. И ты тоже. Я здесь такой же раб. Мне так же говорят, что делать, так же отдают приказы. Меня так же наказывают, если я их не выполняю. Моя свобода мне не принадлежит — и никогда не будет. Рабство? Думаешь, я не знаю, что это?

— Не знаете, госпожа, — твёрдо сказал я.

Она тут же вскинулась.

— Да?

— Да.

Госпожа смотрела, как я поднимаюсь по ступенькам, вытираюсь.

— Не объяснишься?

Я молча натянул одежду.

— Тогда двадцать плетей за непочтительное обращение. Передай этому... кто там у вас надсмотрщик. И немедленно. После возвращайся.

Я поклонился.

— Как прикажете, госпожа.

— И не забудь про кровать. Скажи, чтобы заменили.

— Да, госпожа.

Я задержался в спальне: капал расплавленным воском на лай-не. Они сворачивались и, когда я подносил к ним огонёк свечи, рассыпались в пепел. Скоро вся кровать была покрыта пеплом — достаточно экстравагантно, но не так, как проросшие сквозь доски цветы.

В дверь купальни что-то ударилось с той стороны и, судя по звукам, разбилось. Потом ещё раз.

Я оглянулся, поставил свечи и, передав принёсшим завтрак слугам приказ насчёт кровати, отправился искать надсмотрщика.

Спустя час, когда я вернулся, госпожа одевалась — рыженькая горничная-ликийка закалывала её платье брошами.

Слуги тем временем уносили остатки завтрака.

Госпожа обернулась, когда я вошёл и встал в углу на коленях. Смерила меня долгим тяжёлым взглядом.

— Понял, за что?

— Да, госпожа.

Она фыркнула и отвернулась.

На то время, пока устанавливали кровать, госпожа пожелала уйти гулять на северную стену. Здесь было пусто: похоже, редко кто сюда ходил. За садом не ухаживали — и деревья росли, как хотели. Карликовые уродцы, посаженные людьми. Тот там, то здесь белел бок заросшей беседки — но госпожа всё шла и шла дальше, не обращая на них внимания.

— Меня здесь десять раз пытались убить. Точно. Десять раз. Три раза отцовские фаворитки, и семь — королева. Пять раз у них почти получилось, — сказала она вдруг. Обернулась, посмотрела на меня. — Думаю, все были бы только рады, если бы меня не было. Как думаешь?

— Как скажете, госпожа.

Она вздохнула. Мы как раз добрались до стены, и госпожа, подпрыгнув, села на край того, что когда-то, наверное, было маленькой башенкой (честно говоря, я плохо разбираюсь в человеческих укреплениях). Здесь стена возвышалась над обрывом: внизу шелестел верхушками крон лес. Незнакомо, надрывно пели птицы, и солнце нет-нет, но поблёскивало на скрытом среди деревьев ручье.

Госпожа опасно передвинулась на край и опустила ноги, как будто собиралась прыгнуть в этот обрыв. Я замер рядом, не решаясь опуститься на колени и думая, что если она и правда соберётся спрыгнуть, надо успеть её подхватить. Я отлично знал, что бывает с рабами, позволившими господам умереть.

— Знаешь, Ллир, я тут поинтересовалась: у вас ведь странная религия, да? У Рей-на, — и тут же, передразнивая, ответила за меня: — "Как скажете, госпожа". Ну так вот — вы ведь верите, что самоубийство — грех. Да? Эта ваша Праматерь так говорит. Да?

— Да, госпожа.

— Чудно. А довести кого-то до самоубийства — тоже грех? Ну, чего уставился? Отвечай.

— Да, госпожа.

— Пре-вос-ходно. А что бывает с рей-на, который доводит живое существо до самоубийства? Он попадает в ад?

Я осторожно подошёл ближе. Спрыгнет, дурочка.

— Да, госпожа.

— Замечательно, — она упёрлась руками о шершавый камень. — Ну, в общем, я — живое существо, и ты меня, рей-на, доводишь. Со мной творится что-то странное, я не понимаю, что. Мне страшно. Мне так страшно, что я лучше покончу с собой — всё равно всем плевать. И ты единственный, кто может меня остановить. Ну так что, не будешь секретами волшебными делиться? — она подняла взгляд на меня.

Я не опустил голову, хотя хотел и должен был. У неё нечеловеческие были глаза — демона, и мне больших трудов стоило напомнить себе, кто она. Спина помогла — шрамов не останется, но прикосновение к ткани рубашки пока что лучше ошейника и клейма напоминало мне, кто я. И из-за кого я это терплю.

Госпожа пожала плечами и отвернулась.

— Гори в аду, рей-на.

Я всё-таки не успел её поймать. Она мелькнула в воздухе — солнечный зайчик скакнул по чешуе, рогам. А потом в воздухе затрепетали, сначала бесполезно полощась, потом — поймав ветер, крылья.

Госпожа взлетела, зависла над стеной, потом опустилась передо мной. Её колотило.

— О-обалдеть! — она посмотрела на меня. Демон, не человек. Глаза огромные, голый хвост нервно стегает воздух. — Я... я могу летать! Я... Значит, это правда?! Правда, что я могу колдовать? Они все ошибались! — она радостно рассмеялась. — Ллир, они все ошибались!

— Да, госпожа.

Она услышала — взгляд прояснился.

— Ты знал.

— Да, госпожа.

— Ты не с-с-собирался мне помогать, — зашипела она, скалясь, а вокруг её руки появился чёрный сгусток. Совершенно машинально — от полноты чувств. Большего она всё равно ещё не могла создать.

— Ты хотел лишить меня этого?! — она занесла руку, а я не стал падать на колени. Теперь это было неуместно. — Ты хотел, чтобы я продолжала жить вот так, ненужная, слабая принцесска, тогда как на самом деле я могу. Я всё могу!

— Да, госпожа.

Её рука дрогнула. И медленно опустилась.

— Это потому, что я человек, да?

Я молчал, и она тихо, горько рассмеялась. Крылья, хвост, — всё это растаяло, струйкой дыма улетев вниз, в лес.

Госпожа смотрела на меня, щурясь от солнца, и грустно улыбалась.

— Да, конечно. Ты раб. А я ведь на самом деле ничего не могу изменить? Со всей моей магией — ничего ведь, да?

— Да, госпожа.

Она кивнула. И, отвернувшись, зашагала к заросшей лопухом дорожке.

Остаток дня прошёл тихо. Госпожа молчала — только, когда принесли ужин, так же молча указала мне на него. Я видел, как она морщится от запаха мяса, давится, но ест. На меня она не посмотрела. Ни разу.

Ночью, уже лёжа в постели, госпожа вдруг сказала:

— Знаешь, Ллир, ты был прав утром. Я действительно глупая наивная девочка. Я ничего не понимаю, — и, притянув меня к себе за шею, глядя в глаза, добавила: — Я не думала, что ты позволишь мне отдать тот приказ. Про плети. Извини. Это неправильно — то, что я сделала. Я не буду больше. Просто, знаешь, я увидела в тебе... не человека, конечно, но кого-то равного мне. Я ошиблась. У стены сегодня я поняла, как сильно. Прости, я не буду требовать от тебя ничего, что ты не сможешь мне дать. Мы не равны и никогда не будем. Я глупа, раз этого не видела, — она отпустила меня и отвернулась. — Прости. И спокойной ночи.

Я простоял на коленях всю ночь — не потому что она приказала, а для себя. Я привык: так теперь легче думалось. Я вспоминал, но, уверен: уже тогда я сдался. Маленькая наивная человеческая дурочка оказалась сильнее, чем я ожидал. Так плохо мне не было с тех пор, как наша Верховная жрица отдала на разграбление людям поляну с озером слёз. Я думал, хуже быть не может. Я много чего думал.

Принцесса была права: Праматерь бы меня за такое поведение по головке не погладила. До войны рей-на не делали различия в народах или расах. Если нужно было, мы учили и людей. Это люди провели черту и назвали нас зверями. Неужели я прожил среди них так долго, что стал как они?

Утром госпожа, сонная, сползла с кровати и поплелась в ванную. Я последовал за ней.

— Ллир, ты чего? Уйди, я сама справлюсь. Распорядись лучше насчёт завтрака, всё как вчера... Ты что, не спал? Почему?

Я поймал её взгляд.

— Когда в следующий раз решишь полетать, девочка, убедись, что рядом нет людей. И ещё — никогда не прыгай с такой высоты, с какой можешь разбиться, пока как следует не научишься.

— Ллир, ты чего?

Я показал ей кинжал — у госпожи испуганно расширились глаза.

— Ллир, ты...

Я провёл лезвием по руке и протянул ей.

— Пей.

— Чего?!

— Пей. Если ещё хочешь чему-то научиться.

Она наклонилась, аккуратно лизнула — и тут же жадно накрыла рану ртом.

— Господи, Ллир, это так вкусно!

Демон...

— Теперь ты, — я подал ей кинжал.

— Что, руку резать? Как ты?

Я кивнул. А потом взял её раненую руку и осторожно поцеловал. Её кровь была горькой, как дым.

— Теперь я буду чувствовать тебя, где бы ты ни была. И твою магию. Это поможет мне подкорректировать те глупости, которые ты наверняка натворишь.

— Ну почему же, — она поскребла когтём бровь, — сразу натворю? Так ты что, учить меня будешь?

— Да, девочка.

— Я Лия. Ллир, серьёзно, это такая игра?

— Нет. Если ты действительно собираешься учиться, я не смогу постоянно вести себя как раб. И тебе придётся это принять. Конечно, на людях, — я улыбнулся, — это не считается. Но здесь, в твоих комнатах тебе придётся терпеть нахального рей-на, который будет отдавать тебе приказы.

Госпожа снова поскребла бровь.

— Ну... В угол меня поставишь? Или отшлёпаешь?

Я нахмурился. Ясно было: девчонка мне не поверила.

— Ну, ладно, ты тогда... э-э-э... выйди, что ли? Или это входит в обучение? Ванна, купание?

Я молча развернулся.

— Ллир, тебе надо сделать дырку в штанах для хвоста. Я уже распорядилась, в смысле, отдала приказ портному. Он сказал, сегодня штаны можно забрать. Ты не бойся, я тебя за хвост дёргать не буду.

Хамка малолетняя.

Я усмехнулся, обернулся и отвесил ей шутовской поклон.

— Как прикажете, госпожа.

— Эй, ты чего? Мы же играем. Значит, не госпожа, а Лия.

Я отвернулся и вышел из купальни, плотно закрыв за собой дверь. Ну что ж, я бы на её месте тоже не верил.

Летать госпоже понравилось. Она мало желала знать про концентрацию и сосредоточение силы в себе. Про волшебство она, впрочем, тоже ничего знать не хотела. Я рисовал ей схемы и таблицы, полагая, что она уже достаточно взрослая, чтобы их понять. А ей было скучно. Она тащила меня на стену, или отправлялась в заброшенный сад — на территории дворца, поистину бывшего скорее маленьким городом, чем просто зданием, таких было достаточно. Госпожа использовала силу и концентрацию ровно настолько, чтобы принимать ипостась демона. И летать.

Сначала она летала одна ("Ллир, сделай так, чтобы меня никто не видел. Ллир? Куда ты смотришь, я здесь? О, меня уже не видно? Чудно. Ты молодец, Ллир"). Порой мне казалось, что в её человеческую головку просто не умещается осознание всей её силы, всего возможного могущества. Меня она не слушала. Совсем.

Чуть позже, вдоволь налетавшись одна, она взяла за привычку требовать, чтобы я взял корзинку с едой ("Только не тяжёлую!") и шёл с ней к северной стене — оттуда она уносила меня в ближайший лес или поле. Как ей вздумается.

— Ты совсем лёгкий, Ллир. Правда, как котёнок. Ой, прости, я что-то не то сказала? Слушай, а я тебя нормально кормлю? Может, ты тощий? Ты мне тогда скажи... А, скажешь ты! Снимай рубашку. Хм, да нет, рёбра вроде не торчат. У рей-на же есть рёбра?

— Конечно, госпожа. Наше внутреннее строение крайне сильно напоминает человеческое.

— Ух ты! А хвост тогда почему растёт? А ушки? Ллир, ну дай почесать ушки, они такие ми-и-илые... Тебе неприятно, когда я их трогаю? Только честно?

— Госпожа, вам было бы приятно, если бы я вам под юбку залез?

— Ну скажешь тоже! Ллир? Что, правда, так же? И-извини тогда. А хвост можно? А ты мои рога хочешь потрогать? Нет? Ну почему никто никогда не хочет трогать рога, а ваши ушки — такие милые!

— Госпожа, может быть, мы повторим упражнения, которые я показывал вам утром?

— Это были скучные упражнения, Ллир, я не хочу. И вообще, если мы играем, почему ты не зовёшь меня Лия?

— Почему вы не хотите учиться, госпожа? У вас дар, вы можете почувствовать магию если только...

— Я уже чувствую достаточно! Я не хочу никакой магии! Зачем мне магия, Ллир? Я, может, замуж скоро выйду. А кому нужна жена-ведьма? Хватит с них, что я почти демон.

Это смешно, если задуматься — и я задумывался, пока наблюдал за её пируэтами в небе. Госпожа столько времени и сил потратила на то, чтобы убедить меня её учить. Сначала ей, конечно, хотелось понять, что превращает её в демона. Контролировать. Но это оказалось слишком легко для её способностей. Естественно, ей бы хотелось вырваться из дворца, жить свободно — и поразить короля, наконец-то доказать ему, что он не зря оставил уродину-дочь при себе. Наверняка девочка уже представляла себя во главе армии или на троне рядом с отцом. Тогда, на северной стене, я разрушил эти мечты. Госпожа, должно быть, поняла, что дело не в магии — её не поймут и не примут, как уже было раньше. Ничего не изменится.

А может, в её голове действительно не укладывалась вся широта открывшихся перед ней возможностей?

Впрочем, чаще всего мне казалось, что я просто не понимаю, что творится в голове этой девчонки.

На очередном приёме — праздновали день рождения королевы — госпожа приказала:

— Ллир, а ты можешь притвориться, что любишь меня? Правда любишь. Можешь? Тогда потанцуй со мной. Пожалуйста!

Полагаю, очередная попытка привлечь внимание короля, тем вечером занятого именинницей. Одетый или нет, в ошейнике или нет, я не мог спрятать ни хвост, ни уши, чтобы сойти за человека — даже по приказу госпожи, даже на один только танец.

— Госпожа, вы уверены?

— Я так хочу, Ллир, — она подала мне руку, и, когда я встал с колен, присела в церемониальном поклоне. — Пожалуйста, мой лорд, снизойдите до танца с бедной уродливой принцессой.

Конечно, все пары тут же освободили нам место — участвовать в подобном "бесчестьи" не стал бы ни один нормальный человек. Свет был приглушён — как будто это могло мне помочь. Я уже видел взгляд короля — совсем не одобрительный. И думал, во сколько плетей мне это обойдётся?

— Госпожа, мне нужно шептать вам слова любви?

Она прижалась ко мне теснее, чем требовал танец, и закрыла глаза.

— Нет. Пожалуйста, лучше молчи.

И мы молчали. Музыка играла медленная — мы так же медленно кружились, руки госпожи у меня на плечах, мои — на её талии. Бесчестье — как оно есть, для человека. Её отец не сможет не обратить внимания на подобное, так что госпоже, очевидно, удалось его привлечь.

Мелодия стихла, не резко, но неожиданно — как последний вздох. Госпожа замерла, не поднимая головы. И шепнула мне в шею:

— Я люблю тебя, Ллир.

Не уверен, что это было частью игры. И не думаю, что я первый потянулся к её губам — но мы целовались, и её поцелуй был не как дым, совсем. Он был солёный, как слёзы.

А потом раздались хлопки. Сначала редкие, потом всё громче и громче, как будто кто-то подал знак аплодировать. И голос королевы воскликнул:

— Лия, великолепно! Ты потрясающе выдрессировала своего рей-на. Иди к нам, расскажи, как ты это сделала. Я хочу от своего, — она потянула королевский подарок за цепочку, — такой же чувственности.

Госпожа мелко задрожала. От неё резко запахло дымом — и я, наклонившись, шепнул ей на ухо:

— Сосредоточьтесь, Ваше Высочество. Разве вы хотите обернуться сейчас?

Она беспомощно посмотрела на меня — в глубине вертикальных зрачков мелькали красные искры, точно далёкое пламя.

— Я тоже вас люблю, госпожа.

Это подействовало. Она всё ещё дрожала, но теперь от смеха. И повернулась к королеве, улыбаясь.

— С удовольствием, Ваше Величество. Отец, вы не против?

Позже, стоя на коленях у её кресла, я слушал, как Его Величество лениво отчитывает своих женщин за неподобающее поведение. Подарок королевы — молоденький рей-на, совсем ещё ребёнок — сидел рядом и то и дело бросал на меня изумлённые косые взгляды. Королева время от времени протягивала ему кусочек того или иного блюда со стола. Я наблюдал, как он их ест и думал, сколько времени прошло, что он уже стал таким покорным? А потом, поймав ещё один удивлённый взгляд, вдруг представил: что если мальчишка родился в неволе? Лет двадцать ему точно было.

От этих мыслей свело живот — я мысленно радовался, что госпожа не кормит меня, как её мачеха. Боюсь, сегодня меня бы стошнило.

— Я вела себя, как дурочка? — выдохнула госпожа ночью, когда я снимал с неё платье, готовя ко сну. — Знала же, она будет меня провоцировать. Спасибо что не дал мне... совершить непоправимое. Не хочу, чтобы она знала, что я умею летать. Она найдёт способ посадить меня в настоящую клетку...

Я перенёс её на кровать и укрыл одеялом.

— Спите сладко, госпожа.

Она сонно посмотрела на меня.

— Раздевайся.

Не могу сказать, что это было неожиданно, просто странно — её отца в спальне не было. Некого удивлять.

— Что желает моя госпожа?

Она подняла край одеяла и похлопала по подушке рядом с собой.

— Ложись. Давай сделаем вид, что мы любовники?

— Госпожа, боюсь, я не понимаю...

Она вздохнула.

— Ллир, меня правда скоро выдадут замуж. Понятия не имею, почему отец тянет, но это не может продолжаться вечно. И я... я не хочу, чтобы мой первый раз был с кем-то из этих... Ну, ты понимаешь. Муж не будет со мной нежным, точно не будет. Я же уродина. Поэтому... я бы хотела, чтобы первый раз был, — её голос упал до еле слышного шёпота, — с тобой.

Я сел рядом, она накрыла меня одеялом.

— Сейчас, госпожа?

Она вздрогнула и поймала мой взгляд.

— Нет! Я тебя боюсь. П-потом. Я привыкну. Наверное. Давай сегодня ты меня просто обнимешь? Получится, что мы действительно провели вместе ночь, — она несмело улыбнулась. — Хорошо?

— Конечно, госпожа.

В такие моменты, как этот, я отчаивался её понять.

— Госпожа, — позвал я, когда она отвернулась, вжавшись в меня, позволяя себя обнять. — Почему вы меня боитесь?

— Потому что ты странный.

— Я вас снова не понимаю.

Она усмехнулась.

— Ну согласись, это же странно: то ты весь такой примерный раб, то ты обзываешь меня девчонкой и начинаешь приказным тоном давать советы, — на самом деле я перестал это делать почти сразу, всё равно не действовало. Впрочем, её внимание я тогда привлечь смог. — А ещё, — продолжала она, — ты правда очень красивый, а я уродина. А... а ещё ты можешь сколько угодно целовать мне пальцы, но я же вижу, что тебе неприятно. Тебе неприятно, когда тебя касаются. А что делает мужчина, когда ему неприятно? Нет, я знаю, я могу приказать, чтобы ты был нежным. Но всё равно ведь будет больно. Ведь будет же?

— Нет, госпожа, — снова вспоминая Вечный лес, ответил я. — Не будет. Только неприятно немного. Но недолго. И уверен, вам понравится.

Она опять усмехнулась.

— Ты это уже делал? С людьми.

— Нет, госпожа, — честно ответил я.

— Вот видишь. Как ты можешь знать? Будет больно, я знаю. Я не этого боюсь. Просто... ты же раб. И ты меня ненавидишь, — она грустно улыбнулась. — Так и так в постели с чужаком... Я, когда маленькой была, представляла, как в меня влюбится сногсшибательный красавец, такой, что даже отец его одобрит. Он будет носить меня на руках, будет нежным, будет заботливым. Я представляла, как с ним это, ну... будет. Нестрашно. Но это же невозможно? Отец говорит, что я женщина, и у меня долг. Я должна родить мужу сына, должна быть покорной... А все сказки про большую и вечную любовь следовало оставить в детстве.

Я осторожно погладил её плечо.

— Госпожа, нежность и любовь не всегда идут рука об руку. И, простите, но это неправда, что я вас ненавижу.

— Мы оба знаем, что правда. Я человек.

— Вы демон наполовину...

Она тихо рассмеялась.

— Как будто это что-то меняет. Я человек, я дочь человека, который спалил половину вашего Вечного леса. Ты меня ненавидишь. Я привыкла, Ллир. Конечно, мне будет неприятно, когда ты будешь меня касаться — потому что тебе будет неприятно. Но это лучше, чем пьяный мерзавец, дорвавшийся до моего приданного. Всё, теперь давай спать. Я устала.

— Спокойной ночи, госпожа.

— И ты сладко спи, Ллир.

Она заснула быстро, обняв мою руку. Сероватые в сумраке волосы рассыпались по подушке — от них пахло дымом и цветами. Я лежал с открытыми глазами, смотрел на неё и думал, когда её запах стал мне нравиться? Не просто привычный, а приятный. Обнимать её тоже было неожиданно приятно. Не как голую, скользкую змею или облысевшую гигантскую крысу из подземелий Кайне-ри. Как маленького котёнка — когда они ещё несмышлёныши и не умеют кусаться. Забавно, что с котёнком сравнивала меня она.

Утром следующего дня — буквально на рассвете — в спальню госпожи ворвался капитан стражи и, отдав честь, с постной миной объявил:

— Король мёртв. Да здравствует королева.

Госпожа, прикрывшись одеялом до шеи, махнула ему, а когда дверь в спальню закрылась, и мы снова остались одни, повернулась ко мне. Вцепилась в подушку коготками.

— Ллир, чт-то он сейчас сказал?

Зазвенели хрустальные бокалы на прикроватном столике. Я быстро поднялся, убрал их. И, глянув на госпожу, стал поскорее заваривать успокоительное.

— Ллир, он что-то сказал про моего отца, я не расслышала. Что он сказал?

Зелью требовалось настояться, а мне уже жгло клеймо. Бокалы звенели у окна, прикроватный столик шатался, точно готов был пуститься в пляс.

— Отвечай мне, раб, что он сказал?!

Кинжал лежал рядом со мной на столе. Я быстро вынул его из ножен, рассёк руку. Госпожа машинально принюхалась, но даже не посмотрела на кровь, когда я сел рядом с ней.

— Да здравствует королева, госпожа.

Её глаза расширились — так сильно, как будто она хотела, чтобы они вытекли. Столик последний раз дёрнулся и затих. Звякнули, разбиваясь, бокалы.

Госпожа закричала. Это было только эхом криков моего народа в Вечном лесу, когда он горел, но у меня волосы встали дыбом. Я поскорее прижал раненую руку к её рту.

Госпожа всё ещё стонала, пока пила мою кровь. И выпила на этот раз намного больше, чем обычно, прежде чем провалиться в сон — мне пришлось готовить тоник для себя. Должен кто-то быть с ней рядом в такой момент.

Странно, что это вообще меня волновало.

Когда она пришла в себя, растрёпанная, растерянная, я напоил её успокоительным. Госпожа тихо плакала, пока я надевал на неё тёмно-синее — цвет траура у людей — платье, пока вплетал сапфировые и опаловые украшения в причёску, пока предлагал ей завтрак. Есть она не хотела.

Потом тот же капитан королевской стражи проводил нас в королевские покои. Госпожа упала рядом с кроватью, где, накрытый прозрачной синей тканью, лежал Его Величество. Я встал на колени у входа, поэтому видел, как один за другим выходили из спальни царедворцы: очевидно, новая правительница держала совет. Её вчерашнего подарка, молодого рей-на, в комнате не было. На мгновение мне стало интересно, смог ли он сам сегодня встать?

— Ну хватит, для убитой горем дочери ты слишком много рыдаешь, — холодно заметила королева, подходя к госпоже и резко (и наверняка больно) хватая её за руку. — Мне не нужен этот спектакль, устраивай представления для двора, ты же это любишь.

Госпожа подняла на неё покрасневшие глаза и всхлипнула:

— Вы убили его. От-тец отказался оставлять завещание в в-вашу пользу, и вы его убили!

Королева усмехнулась и с силой отвесила госпоже пощёчину.

— Твои слова — государственная измена. Скажешь такое где-нибудь ещё, и я, не задумываясь, устрою тебе встречу с палачом.

Госпожа промолчала и, когда королева отпустила её, снова упала рядом с кроватью.

— Ты выходишь замуж, — продолжала новая правительница империи. — За герцога Ноэти. Я не намерена держать тебя во дворце. Пусть тобой займётся герцог. Он знает, как обращаться с чудовищами.

Да, это правда. Я знал герцога — он точно не будет нежным. Скорее наоборот: боль ему нравится. Есть среди людей такие — больные, как считали рей-на. "Умеющие обращаться с чудовищами", — говорят люди.

— Ты меня слышала?

— Да, Ваше Величество.

— Тогда это всё. Иди, — госпожа поднялась — бледная, глаза опухшие, взгляд неживой — и направилась к выходу. Я тоже встал, собираясь открыть ей дверь.

— Ах да. Твой рей-на — я по-прежнему его хочу.

Госпожа резко обернулась.

— Вы не смеете.

— Я? Я королева, девочка. Единственная правительница.., — она не договорила — хвост госпожи, неестественно длинный, обвился вокруг её шеи.

— Делай со мной всё, что хочешь, шлюха, — прошипела госпожа, давя ей горло и заглядывая в глаза. — Но Ллира трогать не смей. Иначе я лично встречусь тебе вечером — и ты знаешь, что от меня не спасут ни стены, ни маги, ни твои наёмники.

Королева надрывно кашляла, стоя на четвереньках, когда мы уходили. Госпожа шла впереди, надменно вскинув голову. Её рога сверкали в тон траурным опалам причёски.

Стража возле покоев госпожи сменилась, а, когда мы вошли, кто-то закрыл дверь изнутри на ключ. Госпожа не заметила.

— Спасибо, — пробормотал я, помогая ей снять украшения.

Она только молча покачала головой и, выпив ещё один бокал успокоительного, заснула.

Вечером я смог уговорить её поесть и привести себя в порядок.

— Ты прав, Ллир, — убитым голосом говорила она, отправляя в рот кусочек мяса с кровью. — Мне нужны силы. У меня долг. Отец... отец хотел бы, чтобы я вышла замуж, — из её глаз снова потекли слёзы — спокойно, без припадка истерики. Не как у человека — как у женщины рей-на.

— Не за герцога Ноэти.

— Ты его тоже знаешь, — госпожа улыбнулась. — Он мерзавец... Всегда на меня так смотрел... Он спит с королевой, как я слышала. Она правда шлюха. Я не понимаю, что отец в ней нашёл, — госпожа тяжело вздохнула, качая головой. — Я не должна была это говорить.

А что её отец мог найти в демонице? Я не знал короля людей, но любому — даже человеку — было бы очевидно, что ему нравились властолюбивые жестокие женщины. Иногда людям не хватает врагов, и они готовы завести змею в спальне, лишь бы иметь возможность сражаться с ней ночь от ночи.

Что бы ни говорила Жрица, человеческий род болен. Сколько времени пройдёт, прежде чем он начнёт разлагаться, но всё ещё будет жить?

Я раскладывал травы — для тоника, успокоительного и от головной боли — когда госпожа подошла ко мне со спины и обняла. Прижалась, как котёнок — сколько раз я видел, как такие вот меховые комочки прижимаются к человеческим леди, а те их гладят и шепчут то, что шепчут на ухо любовникам...

— Ллир, — она дрожала, а шёпот получился томным, жарким. — Я п-приказываю...

Я обернулся и осторожно поцеловал её щёки.

— Только не говори, что любишь меня, — попросила она, скидывая сорочку. — И что я красивая. И...

Я закрыл ей рот губами и, не прерывая поцелуй, поднял и перенёс на кровать. В лунном свете её чешуя сверкала, как драгоценные камни, и на вкус госпожа была — как слёзы, которые всё текли и текли из её глаз, точно ручьи Вечного леса. Как ни старался, я не мог их осушить.

Так тяжело и тоскливо мне не было даже с нашими женщинами.

— Вам было больно, госпожа? — шепнул я, лаская поцелуями её шею. Отчего-то чешуя совсем не напоминала мне змей, с которыми я привык сравнивать человеческий род.

Она сжалась в моих руках, маленькая, хрупкая. И разревелась в голос.

Весь следующий день она спала. В комнате крутились горничные — приносили праздничное платье и украшения; рабы — с подарками от герцога. У последних я спросил, где сейчас лорд Ноэти. Во дворце, ответили мне. Готовится к свадьбе. Слуги шептались, что траур по королю ещё не прошёл, а свадьба в день похорон — дурной вкус, плохое предзнаменование.

Вечером, когда госпожа проснулась и поела, я снял рубашку и встал перед ней на колени, подставляя спину.

— Ллир, ты что? Я сегодня спать хочу... Ты не думай, мне... вчера.., — её голос сломался, и я перебил:

— Госпожа, прошу, нарисуйте на спине вот этот знак, — я показал ей рисунок в воздухе.

— Заче...

— Пожалуйста, госпожа.

— Х-хорошо. Покажи ещё раз. Д-да, я поняла. Чем рисовать?

— Когтём. Над клеймом, госпожа.

Она шумно выдохнула.

— Я тебя пораню.

— Я знаю, госпожа. Мне это нужно. Прошу вас.

Она помедлила ещё немного, потом я почувствовал резкую боль и привычно отмахнулся от неё.

— Это какой-то ваш ритуал?

— Да, госпожа, — я позволил ей промокнуть кровь влажным полотенцем и надел рубашку. — Спасибо.

— Обращайся, — устало отозвалась она. — Если это всё, подай, мне, пожалуйста, снотворное.

Когда она заснула, я подождал ещё час, а потом, раздевшись и сменив ошейник на старый — госпожа бросила его к своим украшениям, когда надела на меня лёгкий, серебряный, — выскочил в окно. Стража меня не заметила среди теней — очень удобная ночь была, облачная. Да и людей больше интересовали симпатичные женщины — кто-то из стражников довольно громко описывал прелести своей подруги или жены, я не вслушивался. До крадущегося в тени раба им не было дела.

Во дворце всегда кто-то крадётся. И всегда кто-то за этим наблюдает. Несколько раз меня остановили: я лгал, что спешу к господину Ноэти — моему хозяину. У герцога было много рабов рей-на, а для людей мы все на одно лицо.

К нему в спальню я пробрался так же. Мне довольно долго пришлось ждать, пока он наиграется с юной рабыней — южанкой, если я правильно разглядел в сумраке. Всё это время я примерно стоял на коленях у двери и, когда девчонка ушла, а герцог грубо, но не зло (южанка доставила ему удовольствие — и не раз) поинтересовался, что мне нужно, попутно пытаясь вспомнить, звал ли он меня (и кто я такой), я пополз к нему по ковру, лепеча какую-то чушь.

Он сам поднял меня — за уши — и сам впился мне в губы, не давая договорить. Пьяный — я чувствовал и запах, и вкус. А когда, поглаживая его шею хвостом, опустился на ковёр, герцог навалился на меня всем весом. Он был тяжёлый, тяжелее госпожи. И шея у него была массивная. Если бы я его душил, пришлось бы тяжко. Зато найти нужные точки оказалось совсем просто. Теперь даже опытный врач решит, что у господина Ноэти остановилось сердце. Бывает — у людей с его привычками.

Об одном я жалел, когда выползал из-под него — умер он слишком быстро и слишком легко. Но у меня просто не было возможности — клеймо жгло, я боялся не дойти до комнат принцессы. Хорошо, что за эти годы я привык терпеть боль, даже невыносимую.

Странно, но единственное, о чём я думал, падая у кровати госпожи: её этот больной мерзавец не тронет. Она не будет плакать.

Проснулся я в постели — госпожа сидела рядом, поглаживая одеяло у меня на груди. Тускло светило солнце, поблёскивая на её рогах и чешуе. Птицы в саду молчали — значит, близился закат.

— Я сегодня чуть не стала вдовой, — тихо сказала госпожа, не поднимая глаз. — Какая незадача. У герцога остановилось сердце. А советники надавили на королеву, запретив, устраивать очередную свадьбу до конца траура. То есть ещё полгода, — она вздохнула. — Ллир, зачем ты это сделал?

— Госпожа, — прошептал я, — рей-на не могут навредить человеку.

— Поэтому я вчера рисовала какую-то гадость над твоим клеймом? — равнодушно поинтересовалась она. И тихо добавила: — Всё равно я выйду замуж. Не за этого мерзавца, так за следующего. Ты всех будешь убивать?

До следующего ещё полгода, сонно думал я. Что-нибудь придумаю. Что-нибудь произойдёт. Я понимал это так ясно, как будто видел откровение в озере слёз.

— Спи, Ллир, — коготок госпожи осторожно погладил мой лоб. — И больше так не делай. Смертей на моей совести достаточно.

Будут ещё — это я тоже знал. В тот момент у меня не было сил с ней спорить. Клеймо всё ещё болело — но засыпал я практически счастливый. Впервые за эти годы.

Целиком текст можно приобрести на "Призрачных мирах".Сакрытина Мария: "Живи"