Душегуб

Пролог

59 год Новых Времён, 20 октября,

16:32

Винчи

Когда-то здесь пролегали километры асфальта, соединяя раздувшиеся мегаполисы. Власть людей кончилась, и лес отвоевал эти земли обратно. Людям нечем было сопротивляться...

Деревья, деревья, деревья... Умники поговаривают, что дремучая империя тянется до самого океана. Недаром лес называют просто Бесконечным. Произносишь, и охватывает трепет.

Осень в разгаре, октябрь, 20-ое число. Среда. Ветер гонит пыль по дорогам, забирается под одежду и хватает холодными пальцами за нутро. Пока дует не во всю силу, но уже намекает, что вскоре всех прижмёт к ногтю.

Деревья готовятся к зимовке — пёстрые наряды долой. Листья гневно шуршат под ногами, словно ворчливые старики. Свист ветра и гомон листвы — унылые причитания осени.

Мягкий красно-жёлтый ковёр покрывает каждый квадратный миллиметр. В нём утопают туфли, в нём укрываются мелкие зверушки... в нём очень удобно что-либо прятать... Или кого-либо...

Гарри Пут, одиннадцать лет. Похищен Душегубом два дня назад. Я нанялся найти его. Рыдающая мать и потерянный отец отчаянно уцепились за предложение и согласились. Сумма их устроила.

Мне удалось найти и всех предыдущих похищенных детей. Правда, находил их уже мёртвыми. Скажу откровенно: у Гарри немного шансов стать исключением.

Душегуб тащит жертвы в лес, где затем прячет в корнях деревьев, в оврагах или просто присыпает листьями. Восхищаюсь его хладнокровием: не так это просто убить ребёнка и оттащить его тело подальше от городка.

А найти маленький трупик сложно... Приходится: всё-таки, мне за это платят. Клятый маньяк подкидывает мне хлеб, как бездомной шавке.

Жизнь пошла такая, что не расслабишься. Борьба с голодом, нищетой, болезнями... Ей богу, проще наложить на себя руки.

Раньше жилось всласть, но потом всё обернулось круто... Подлая судьба нанесла изнеженному человечеству такой удар, что чуть не отправила в нокаут. Выстояли, чтоб его! Животные выстояли, птицы, растения, черви... Людям было бы стыдно просто взять и сгнить...

Вообще, не знаю, как там раньше было. Я-то родился уже в Новые Времена, они же Недобрые Времена. Мне девятнадцать лет, хотя по морде не скажешь.

Так, что тут у нас?

Склонившись, обнаруживаю волчий след. Уже пятый за день. Хищников развелось много: волки, медведи, рыси... В их зловонных пастях ежегодно находят смерть десятки невезучих. Хорошо бы бравые охотнички порешили эту проблему.

Волчаре, кстати, повезло: капкан стоит всего в паре метров. Стальные зубы почти незаметны под листьями и ветками. Слишком далеко для наших звероловов — установили бандиты, зовущиеся лешими.

Лагерь леших должен быть неподалёку. У этих разбойников несколько поселений вокруг Гавары. Тела детей я зачастую нахожу именно рядом с ними. Не исключаю, что Душегуб — один из банды. С кровожадных чертей станется мочить беззащитных...

Возможно, серый хищник как раз доедает поблизости несчастного Гарри. След довольно свежий. Оставив его, бросаюсь со всех ног в том направлении, куда бы мог поплестись матёрый. Со временем отпечатки становятся всё дальше и дальше друг от друга — хищник перешёл на бег.

Заглядевшись под ноги, я поздно заметил ловушку. Еле успел впиться пятками в землю и остановиться. Чуть не улетел в волчью яму. Выругался; а как же иначе... Ноги непокорно скользят по рыхлому настилу, я осторожно подобрался к краю. Медленно кружась, на дно пикируют листья-мотыльки. Их волнорезами рубят деревянные колья... Шестеро таких пронзили тело волка.

Крупная скотина. От носа до кончика хвоста будет никак не меньше полутора метров, зубы похожи на ножи, а когти — на мясницкие крюки. Эта тварь должна была издавать ужасные стоны, когда дохла внизу.

Возможно, его уже находили, но побоялись доставать. Нынешние волки пугающе живучи...

Бросился на запах крови, стоит полагать, да тот так затуманил волчий разум, что отсёк бдительность. Вечная память тебе, матёрый.

А впереди я уже вижу укромное местечко под поваленным стволом. Неплохая такая ниша.

Не сделав ни шага, я в мгновение ока оказался рядом с подозрительным местом. Опускаюсь на корточки и запускаю руки в ворох листьев и веток. Сушняк огрызнулся воплем недовольства. Просто он прячет под собой самого беззащитного из людского рода... Пальцы быстро нащупали то, что однозначно является телом маленького мальчика. Немного раскопав находку, я убедился, что это Гарри.

Мёртвый, разумеется.

Снова не успел... Другой вопрос: были ли шансы; но факт остаётся фактом — не успел. Пятая галочка в списке Душегуба.

Как обычно, задушен. Никаких иных следов насилия. Работает не маньяк, не садист и не педофил. Хладнокровный убийца, который зачем-то мочит детей.

Светловолосый мальчик, к счастью, не достался местным плотоядным. Семья может устроить похороны, придут сострадающие... И все до единой матери Гавары крепче прижмут к себе отпрысков, вероятно, уже примеченных бездушным выродком.

Когда его схватят, Стальной Тим вырвет из него ответ на животрепещущий вопрос: на кой чёрт он это делает?

Взяв остывшее тельце на руки, я телепортировался в Гавару.

Глава 1

Светлая память, Энгриль

20 октября,

13:02

Кейт

Сегодня особенно холодно — ветер усиливается, продувает Карнбёрдж, поднимает с дорог пыль и швыряет в лицо. Приходится спасаться от его ледяных объятий под мешковатым свитером. Волосы без конца лезут в лицо, сколько их не заталкивай под шапку.

После очередного визита к чете Хаунс сапоги по щиколотку в грязи. Уже больше сотни метров шаркаю по асфальту, а от налипших комков не избавиться.

Дорога пошла под уклон — вот уже и конец посёлка. Карнбёрдж расположен на холме, всего три длинных улицы, домов не больше полутора сотен, чуть больше четырёхсот жителей.

Я сворачиваю на узкую дорожку — весельчак Нэт состряпал её из сворованных со склада плит. Нет, все воровали: жить-то надо.

Положил, правда, Нэт плиты небрежно: так и ходят ходуном.

Во дворе треклятого пьяницы валяются какие-то детали, куски железа, поражённые тяжёлым недугом — ржавчиной. Нэт, вроде как, пытается сколотить из бурого металлолома собственный автомобиль. Многие мечтатели пытаются...

В первые годы после Недоброго Утра кто-то ещё пользовался уцелевшими автомобилями. В одночасье роскошные авто с десятками подушек безопасности и бортовыми компьютерами сравнялись с дешёвыми драндулетами. Многие сгорели, многие смяло в блины взрывными волнами, многие вышли из строя, сражённые электромагнитными импульсами бомб.

Те, что пережили бомбардировку, моментально сожрали последние капли бензина. Теперь машин на ходу единицы.

Одноэтажный домик Нэта рассыпается, как песчаный замок. Прогнившее крыльцо, готова спорить, развалится, стоит чихнуть. Зато дверь хорошая: её хозяин дома спёр аж из соседнего населённого пункта. Помню, как тащил на горбу, весь красный и потный.

Тупой подонок.

Я постучалась. Неповоротливый Нэт возился больше минуты, но, судя по тому, что всё же открыл, сегодня он трезв. Широкая морда с настороженностью выглянула через щель, после чего дверь резко распахнулась, и на пороге оказался он:

— Кейт! — раскинул руки в стороны Нэт и ринулся на меня, намереваясь обнять.

Пришлось привычным манёвром отступать и отмахиваться заготовленной газетой.

— Нэт! Пьяница ты мерзкий! Я тебе обещала пальцы сломать?

— Обещала, — толстяк самодовольно осклабился и облокотился о дверной косяк.

Только не хватало голову лечить этому придурку. Швырнула ему в область живота свежую газету. Криволапый нелепо замахал руками в попытке поймать скрученную в трубку прессу.

Я уже уходила, когда мне в спину прилетел радостный голос Нэта:

— Спасибо, Кейт!

— Да подавись.

И чего я вообще стучусь к нему? Бросила бы газету под дверь...

В Карнбёрдже я работаю почтальоном. После Недоброго Утра смогли восстановить небольшое издательство с типографией — печатают тоненькую газетёнку да рассылают по Европе. Приходится ходить распространять по посёлку — еженедельно встречаюсь со всякими нелицеприятными мордами зато получаю какие-никакие деньги.

Работа — первая проблема на территории Единой Европы. Даже такие могучие бичи, как нехватка пищи, воды, отсутствие электричества и кочующие тучи радиации — ничто по сравнению с отсутствием работы. Когда мир рухнул, никто и не подумал всё делить, никто и не подумал отказываться от манящего звона денег.

Кто-то попытался выжить на мародёрстве, вот только конкуренция была чересчур высока. Буквально за десять лет всё ничейное порастаскали. Теперь те, кому не досталось рабочего места, выживают за счёт огородов, садов, скотины и торговли.

В ушах зашелестел еле различимый цокот. С холма видно, как к посту на границе Карнбёрджа подъехало транспортное средство Новых Времён — лошадь. Статная гнедая с седоком на спине приблизилась к часовым, мужчины перекинулись парой фраз, и всадник устремился в мою сторону.

Я застыла посреди улицы и дождалась, пока чужак доскачет до меня. Заинтересовавшись моей персоной, закутанной в старую кожаную куртку, он остановился в паре метров и хмуро пригляделся. Точно чужак: впервые вижу этого усача.

Больно долго он на меня пялится. Сложив руки на груди, я с вызовом прикусила губу. Сей красноречивый жест заставил всадника открыть рот:

— Я ищу Кейт Бри, — выкрикнул усач. — Знаете её?

— Это я. И зачем искал?

— Послание из Гавары. Энгриль Хасс умер этой ночью.

Дядя? Больше пятнадцати лет от него не было вестей, а тут вдруг... Не то чтобы мне безразлично, но особых чувств по поводу кончины старины Энгриля не испытала. Немного грустно, скорее, из приличия...

— И как он умер? — уткнулась я взглядом в копыта лошади.

— Его убили.

— Кто убил?

— Неизвестно. Убийца скрылся, тело нашли утром.

Всадник терпеливо подождал, пока я безразлично кивну, раскачиваясь из стороны в сторону. Как-то тошно от собственного спокойствия: родственника убили, а мне всё равно... Совсем очерствела в окружении местных грубиянов.

Если сейчас просто махну рукой, буду потом жалеть...

— Подкинешь до Гавары?

Всадник окинул взглядом круп лошади:

— Так уж и быть, подкину.

— Мне только надо ещё девять домов обойти, разнести почту...

— Подожду, — недовольно буркнул усач под нос и развернул гнедую.

Я же направилась к Перешам. Впервые сделала это чуть ли не бегом.

16:14

Пока доскакали до Гавары, небо заволокло тучами. Седые клубы сомкнулись над городком, словно зубы заглотавшей его рыбины. Краски небосвода плавно перетекают в грязную палитру Гавары. Не думала, что есть на Единой Европе места ещё более унылые, чем Карнбёрдж.

С бугра можно рассмотреть весь городок. Довольно крупное поселение раскинулось на двух берегах реки Скрапьярд. Всё самое интересное расположено на противоположном: у самой воды гниют руины армейских складов, далеко впереди проплешиной зияет Центральная площадь. На холме по правую руку видна лесопилка. Всё ещё работает, судя по всему.

Миновав сторожевую вышку, с которой нас недобро оглядел часовой, мы въехали в Гавару. Кругом полно одноэтажных домишек, убранные огороды, где-то торчат кривыми корягами маленькие деревца, валяются ленивые собаки.

Ничто в Гаваре не изменилось с тех пор, как я покинула это место. Если напрячь ту часть извилин, что отвечает за память, можно даже вспомнить имена косящихся на меня прохожих. А вот и дети — те, кого я уж точно знать не могу. Два пацана фехтуют деревянными мечами под присмотром грозного отца. Нервный папаша ухватился за топор, стоило нам приблизиться.

Копыта прогромыхали по свежему деревянному мосту, внизу всё так же неторопливо течёт Скарпьярд. Один наивный рыболов даже пытается выудить из её вод захудалую рыбёшку.

Распугивая прохожих пронзительным свистом, усач погнал лошадь на север к Центральной площади. Меня ждёт встреча с Тимом: как я уже успела выяснить, он всё ещё заправляет здесь шерифом.

Проехали мимо столба. Давно с них за ненадобностью сняли провода, а вот самих исполинов оставили. Теперь что-то вроде памятников былой цивилизации. Их в нынешнем мире полно: вот, например, у меня дома стоит самодельный диван из заднего сиденья дорогого автомобиля — подарил бывший... Эгоистичная скотина!

Нет, плохая примета — вспоминать этих бывших.

Лошадь выскочила на просторную площадь. Первое, что бросилось в глаза, — виселица. Пока пустая, зловещая петля покачивается на ветру, дожидаясь, пока ей на растерзание отдадут шею какого-нибудь подонка. По своим делам спешат жители Гавары, в небе кружат вороны. Чёрные соглядатаи ждут, когда человечество, наконец-то, загнётся, чтобы глаза можно было выклевать.

Мы остановились у большого здания — полицейского участка Гавары. Я ловко спрыгнула на асфальт — ноги и седалище затекли жутко. Всё же скакать верхом приходится редко. Больше люблю пешком.

— Заходи внутрь — тебя должны ждать. Ещё раз прими мои соболезнования, — коснулся козырька кепки всадник и отправился восвояси.

Местный полицейский, как я узнала из разговора. Дарнс или Данерс... честное слово, имя как-то вылетело из головы.

Возле ступеней участка валяется громадный чёрный пёс, грызущий кость. Слюнявая морда на секунду обратилась ко мне, но тут же интерес растворился. Хорош сторож...

Ступени местами подлатаны свежим раствором — борются со временем, не то, что у нас, в Карнбёрдже. Там всё медленно гниёт и разваливается, а все только махают руками. Над дверью величаво выпячивается самодельный деревянный герб, на котором чья-то рука изобразила щит со звездой и надпись 'На страже порядка'. Судя по хорошему состоянию, сделан недавно.

Я толкнула тяжёлую тёмную дверь и вошла в участок. Пол устлан жёлтым и красным кафелем в шахматном порядке, краски плиток ещё не до конца выцвели. Бледно-голубые стены местами вымазаны штукатуркой — словно карта неведомых островов в дальнем море. Под потолком висит перекошенная люстра, вдоль стены справа стоят разношёрстные стулья, слева на полстены раскинулся стенд с правилами городка — такие же расположены в магазине, у бара и в сторожке на северном въезде в город.

На одном подоконнике цепляется за жизнь небольшой цветочек в горшке.

В стене напротив три двери: одна ведёт в комнату для допросов, которой почти не пользуются, вторая ведёт к кабинетам, которые переоборудовали в жилые комнаты для сотрудников. Последняя дверь, обшитая ржавыми стальными листами, ведёт к камерам. Местная маленькая тюрьма.

За невысокой стойкой сидит шериф Гавары — Тим Симонс, он же Стальной Тим, он же Тим-четыре-колеса. Последним прозвищем пользуются редкие недоброжелатели, которым шериф оперативно вправляет мозги.

Тиму ему уже за семьдесят, он родился незадолго до Недоброго Утра. Правда, если не смотреть на морщины, седину и сухую кожу, других признаков преклонного возраста обнаружить не удастся. Тим человек волевой, в здравом уме, уверенный в себе, физически силён, напорист и строг. Другие шерифами не становятся.

Одет в лёгкую клетчатую рубашку и кожаный жилетку. На груди приколота большая звезда, начищенная до блеска. Раньше это был какой-то военный орден, но теперь Тим использует его как шерифский значок.

Квадратная челюсть, худые щёки, кривой нос, глубоко посаженные глаза почти не видны под кустистыми бровями. Суровое лицо Тима обрамляют длинные седые волосы. На голове — шляпа... как их там называют... ковбойская что ли...

Тим активно спорит с каким-то высоким грузным мужчиной в длинном бежевом пальто. Вглядевшись в лицо, я узнала старого знакомого — Марка Феррана. Он тоже полицейский, один из шести подручных Тима. До смерти Энгриля их было семеро...

Марк высотой почти два метра, широк в плечах, сутул и косолап. Может показаться, что он неуклюж, что ж, так и есть. Одет в своё древнее-древнее пальто, серый свитер, чёрные брюки и, разумеется, громадные ботинки. С его размером ноги подобрать подходящую обувь трудно, так что приходится изнашивать до дыр то, что есть.

У Марка круглое лицо, большой нос, полные губы, над верхней распустились веером густые усы, волосы совсем короткие и какие-то жидкие. Крошечные ушки и глуповатые глаза создают образ этакого увальня, вот только Ферран, напротив, довольно умён, да ещё и фантазия у него в порядке. Правда вот, болтун жуткий.

Навалившись могучими ладонями на стойку, Марк общается на повышенных с начальником. Тот злобно колотит правой рукой по столу, а левой нервно сжимает подлокотник инвалидной коляски.

— И кому ты поручишь дело? Максимилиану? Сэму? — яростнее налетел на Тима Марк. — У тебя не так много людей, да и то все неопытные!

— Они хотя бы полицейские!

— Тим! Не заставляй меня повторно вдалбливать доводы в твою упрямую башку!

— Это ещё неизвестно, у кого башка упрямее! — ткнул шериф узловатым пальцем в собеседника.

В бессильной злобе Марк опустил глаза и шумно выдохнул. Затем их дрожащие взгляды вновь сцепились, как два диких барса. По лбу Феррана от напряжения потёк пот.

— Признайся, что ты просто упёрся в принципы, — уже спокойнее продолжил непростой разговор Марк. — Я же сказал, что все материалы лягут тебе на стол — делай с ними, что хочешь! И какая тебе разница: буду работать над этим делом я или другой?

— Ты подашь дурной пример безмозглым, — прокряхтел Тим. — У меня и так город на ушах стоит, а тут ещё ты! Герой выискался...

Задумчиво почесав подбородок, шериф небрежно глянул на меня и долго рассматривал, пока не выдал в пустоту:

— Ладно, Марк, будь по-твоему. Людей не хватает, так что можешь поработать на полицию. Справишься — подумаю над тем, стоит ли возвращать тебе значок. А кто это здесь?

Лениво повернув голову в мою сторону, Стальной Тим дал понять, что адресует вопрос именно мне. Моментально обернулся и Марк, черты лица его расслабились и расцвели. Он, в отличие от начальника, быстро меня узнал, и его глаза неопределённо дёрнулись.

— Я Кейт, — громко ответила я, не сходя с места, — Кейт Бри. Мне передали, что мой дядя был убит...

— И, к сожалению, это правда, — угрюмо склонился над бумагами Тим. — Тело нашли утром.

Шериф достал из ящика маленькую звёздочку, задумчиво повертел руках, после чего принялся что-то писать на клочке бумаги:

— Ты ведь хочешь знать, что произошло, Кейт? — прогудел он, споро орудуя карандашом.

— Вроде того.

— А об этом тебе поведает Марк. Вот, — протянул инвалид здоровяку записку и звёздочку, — ты на испытательном сроке, что-то вроде стажёра. Если распутаешь дело, может быть, я тебя восстановлю. А теперь иди расскажи всё нашей гостье. Каждый вечер приходишь с отчётом!

Молча выслушав наставления, Марк сгрёб значок с запиской, отвесил сдержанный кивок и побрёл к выходу.

— Идём, — сказал он мне.

Оставив усталого и несколько озлобленного шерифа, мы покинули участок. Псина на улице вновь на секунду заинтересовалась нами, чтобы с безразличием проурчать и продолжить бороться с костью.

Стоило отойти пару шагов, как Марк криво улыбнулся и мощно приложил громадной ладонью по плечу:

— Ну, рад тебя видеть, Кейт! Сколько прошло? Лет двенадцать?

— Пятнадцать, вообще-то — проворчала я в ответ, потирая ушибленное плечо.

— Пятнадцать... Долгий срок.

— Ага, не короткий.

— Ты сильно изменилась. Я помню тебя ещё совсем девчонкой. Во сколько ты уехала?

— Мне четырнадцать было.

— Энгриль после этого сильно сник...

Или сделал вид. За всю сознательную жизнь я никогда не чувствовала, что была нужна дяде. Скорее была обузой, на которую Энгриль смотрел и думал: 'Что же с тобой делать?'. Когда я уехала, он должен был вздохнуть спокойно.

Разве что пришлось учиться готовить.

— Как доехала?

— Нормально. Зачем вообще присылали гонца?

— Ну, — задумчиво прищурился Марк, отводя взгляд, — думали, тебе будет небезразлично. И вот ты решила приехать.

— Сама не знаю, зачем, — пришлось поправить съехавшую сумку.

Мы миновали дом Грэма и свернули на улицу Маргрете. А Грэм продолжает разводить голубей: с чердака, где устроена голубятня, слышны их оживлённые беседы. Энтузиаст решил наладить голубиную почту.

Марк всё не затыкается:

— Со времени твоего отъезда многое изменилось...

— Слушай, меня ностальгия как-то не ударила, так что давай обойдёмся без пустого трёпа, — раздражённо перебила я здоровяка.

— Ладно, — погрустнел Марк, — ты же хочешь знать, что случилось с Энгрилем?

— Да.

— С чего бы начать...

— Скажи-ка, кто его убил, есть подозрения?

Здоровяк перепрыгнул небольшую лужу, оставшуюся после недавнего дождя. Засунув руки в карманы, недобро цокнул языком:

— Завёлся тут один маньяк, Энгриль его разыскивал. Думаем, от его руки и умер твой дядя.

— Что за маньяк?

— Его прозвали Душегубом. Промышляет уже два месяца. Сперва похищал и убивал только детей, но со вчерашнего дня занялся и взрослыми: убит Энгриль, а также пропал Васкер Чеф — свидетель, что накануне описал убийцу. Кроме того, Душегуб проник и ко мне в дом.

— К тебе? — исподлобья глянула я на Марка.

— Да, — почесал глаз здоровяк, — я помогал Энгрилю в расследовании, поэтому, видимо, и попал на карандаш. Чтоб его...

— Подозреваемые есть?

— Нет. Больше месяца мы с Энгрилем работали, проверили около десятка уродов, но никто не подходит на роль Душегуба.

Какое-то время прошли молча, поскальзываясь на сопливой грязевой дороге. Ветер злобно кусает за лицо и норовит залезть за шиворот.

Вокруг мелькают знакомые дома, знакомые люди, доносятся знакомые звуки и запахи. И всё тот же колючий стыд за безразличие. Что уж поделать, никогда я не любила Гавару.

— А сколько детей убил Душегуб? — сорвалось у меня.

— Зачем спрашиваешь?

— Да так... просто...

Марк скосил глаза, вспоминая:

— Четверо. То есть пятеро.

Прилично для такой маленькой дыры.

16:37

А вот и дом Энгриля — унылая темница, в которой мне довелось провести четырнадцать лет жизни. Одноэтажный дом с покатой красной крышей, местами обнажённой кирпичной кладкой и просто-таки микроскопическими окнами, отчего, помню, внутри и не бывает светло.

Раньше перед домом росло пять яблонь — осталось лишь три. Сухие ветви корчатся в агонии — в детстве я этих страшил даже боялась. Они напоминали чудовищных демонов из страшных сказок. Дядя отчего-то не умел придумывать добрые...

— Почему из трубы валит дым? — кивнула я на седой эфирный столб.

— В доме сейчас Сэм. Ты должна его помнить: вы вместе ходили к госпоже Гай на занятия.

Да, конечно же, тот самый гиперактивный кудряш. Пятнадцать лет назад ни за что бы ни предположила, что он станет полицейским.

— И что он там делает?

— Осматривает место преступления, улики ищет.

— А ты?

— А что я? — брякнул Марк с искренним недоумением.

— Разве не ты должен этим заниматься? — уточнила я.

Отворив калитку, я первой вошла во двор. В глаза бросается эхо чистоплотности дяди: листьев на земле почти нет, никакого мусора.

Марк меж тем тянет с ответом.

— Ты ничего из нашего разговора не поняла... В общем, я уже три года как не работаю в полиции...

Я даже остановилась невольно:

— И взялся расследовать это дело, чтобы вернуться на службу? — кинула я через плечо.

— В том числе.

— Эй, там! — выкрикнула физиономия из окошка, — Марк, кто с тобой?

— Это Кейт. Помнишь её?

Видимо, нет, раз так долго скрипят шестерёнки у него в голове. В конце концов, он просто махнул рукой, призывая входить. Марк нетерпеливо подтолкнул меня к двери. Пора зайти в гости к покойному дяде.

Стоило переступить порог, как на меня хлынул до боли знакомый запах. Да, именно так и воняла моя берлога. Пол скрипит именно так, как и должен, всё вокруг именно такое, каким и должно быть.

Тесная прихожая: справа на вешалке висят куртки, пальто и шарфы. На антресолях впитывают пыль старые коробки и банки. У стены в ряд выстроилась обувь, заботливо подлатанная и неизменно вычищенная. Как рассказывал сам Энгриль, его к чистоте и порядку приучил отец-военный. Один из последних военных на Земле.

Оставляя на полу грязные следы, я свернула из коридора налево. Вот и центральная комната в доме — кабинет дяди. Справа стоит громадный пузатый комод с ещё довоенными фотографиями родителей Энгриля. Позади него припрятаны веник с совком. Стена по правую руку увешана выцветшими картинами вперемежку с любимыми дядиными гербариями. Сохранился даже тот, что когда-то делала я. Две двери: одна ведёт на кухню, другая — в спальные комнаты.

В дальнем углу приютился шкаф, заполненный частично книгами, частично инструментами, частично какими-то ненужными деталями, которые обязательно найдутся в каждом доме. Их наличие всякий аргументирует по-детски наивным и глупым 'пригодится'. Рядом приставлен сундук, где под ворохом тряпья спрятан армейский автомат, естественно, без патронов.

У дальней стены горит камин. Топится спилами с лесопилки: всем желающим раздают задарма эти, по сути, отходы. Сбоку свалена знатная стопка — ещё больше в сарае за домом.

В другом углу музейным экспонатом стоит целёхонький компьютер. Понятное дело, его без электричества не запустишь. Первое время пользовались батарейками и аккумуляторами, потом те кончились, как и топливо для генераторов. Слышала, пробовали некоторые оживить электростанции, но что-то с этим не заладилось.

У окна расположился просторный стол Энгриля. С дьявольской педантичностью на нём разложены стопки бумаг и писчие принадлежности. Свеча в подсвечнике загаживает воском столешницу, чего дядя бы никогда не допустил. Он сам, кстати, лежит, свернувшись калачиком, на зеленоватом половике. Над ним склонился молодой полицейский Сэм. По тонким чертам лица, узким глазам и беспокойно дёргающему носу легко узнать однокашника. Присев на корточки, он внимательно пялится в лицо Энгриля и постукивает маленьким блокнотом себе по колену.

Как только увидел гостей, Сэм выпрямился и отступил на шаг от трупа. Задумчиво потрепав себя за кудрявый затылок, он внимательнейшим образом осмотрел меня.

Выскочив из-за спины, к полицейскому направился Марк:

— Что тут у тебя? — по-деловому осведомился здоровяк.

— Труп.

— Понятное дело, — озлобился Ферран. — Вот тут записка от Тима — этим делом займусь я.

Нехотя убрав от меня пристальный взор, Сэм занялся запиской. При чтении шевелит губами, прямо как в школе. Самой уже надоело отмечать, насколько же здесь всё по-старому.

— Ты теперь вроде полицейского, Марк? Так ведь?

— Да, на испытательном сроке.

— А говорил, что он тебя быстро простит, что легко восстановишься, — усмехнулся над здоровяком худой, как гвоздь Сэм. — А эта Кейт с тобой... она...

— Это племянница Энгриля.

Словно ошпаренный кипятком, введённым через клизму, кудрявый полисмен бросил в меня ошарашенный взгляд. Пару секунд потребовались ему для опознания, после чего он ударил себя в лоб и расплылся в улыбке идиота.

Тут же Сэм оказался рядом с протянутой рукой:

— О, Кейт, извини, не узнал... Давно не виделись... А тут такое... Мои соболезнования.

— Пустое, Сэм, — равнодушно пожала я ладонь однокашника.

— Ты сильно изменилась...

— Сэм! — прикрикнул на коллегу Марк. — Что там с Энгрилем?

Парень суетливо завозился в блокноте — ему пришлось напрочь забыть обо мне. Непослушные пальцы долго ковырялись в засаленных страницах.

— Покойный — Энгриль Хасс, убит, предположительно, в два-три часа ночи, двадцатого октября. Убит выстрелом в сердце, смерть наступила мгновенно. Найден утром в десять часов шестнадцать минут Максимилианом Тэто, который решил навестить коллегу в связи с невыходом того на работу. Следов взлома не обнаружено.

— Что-нибудь пропало? — неторопливо обошёл тело Марк.

— Да, вроде, нет...

— А если точнее?

— Да откуда мне знать? — обижено завопил Сэм, всплеснув руками. — Бумаги на столе в полном порядке, вещи на месте, шкафы не тронуты... Думаю, злоумышленник приходил не с целью ограбления.

— Соседи?

— Ничего не видели и не слышали...

— Улики?

— Гильзы нет, следов во дворе нет, — Сэм озадачено почесал затылок. — Я ничего не нашёл.

А вот я кое-что заметила: любой другой мог бы не обратить внимания, особенно если плохо знает моего дядю. Следует обратить внимание полисменов:

— Эй, вы двое, в столе Энгриля один ящик закрыт не до упора.

Марк с Сэмом синхронно перевели непонимающие взгляды сперва на меня, а затем на заветный ящик. Пока кудрявый парень занялся, безусловно, плодотворным морганием, его здоровый коллега направился к улике.

— Ящик выдвинут, и что? — встряхнул башкой Сэм.

— Дядя бы не допустил.

— Да, он же жуткий педант, — как-то расстроено пробормотал Марк.

Вот уже всё содержимое ящика легло на стол, и полицейский взялся проверять каждую бумажку. Шмыгнув носом, он забурчал себе под нос:

— Тут заметки по делам Энгриля. Похоже, Душегуб замёл следы. Всё ценное, что Хасс насобирал по этому гаду, пропало.

— Ты помогал ему... — встрял Сэм.

— Поэтому маньяк заявился и ко мне. Не задержись я у Освальда, тоже лежал бы с простреленным сердцем.

Я вновь вернулась к дяде: лежит мёртвый в луже крови, его жизнь отнял какой-то подонок, которого, по всей видимости, местные власти вычислить не могут. Даже не представляют, кто это такой, и где его искать.

Поганое чувство: некий гад безнаказанно застрелил родственника. Обидно укололо куда-то в область диафрагмы. И словно кто-то невидимый отвесил знатную пощёчину.

— Варианты есть?

— Неделю назад видели пару леших близко к Гаваре, — отчеканил Сэм, только направившись подбросить дров в камин. — Возможно, Душегуб — один из них.

— Это не так, — уверенно замахал головой Марк. — Посуди сам: Душегуб знает, кто занят расследованием, кто ему помогает в этом, где оба живут... он даже по ящикам лазить не стал, а выбрал именно тот, где лежали заметки.

— Душегуб из местных! — осенило Сэма.

— Очень похоже на то. Причём Энгриль знал его: никаких следов взлома, значит, Хасс сам впустил убийцу. В моём доме работает Уолтер?

— Да.

— Значит так, — направил в кудрявого парнишу толстый палец Марк, — дуй к нему, помоги с осмотром, допросите соседей. Отчёт оставьте у Тима — вечером заберу.

— Э-э-э, Марк...

— Что?

— Ну... я тут подумал... может, попросим помощи у Харона?

Марк сурово нахмурился, уткнув кулаки в бока. Готовый разораться, он перевёл взгляд на потолок и с силой выдохнул. Вместе с воздухом вылетело и глухое раздражение. Шлепком ладонями по бёдрам здоровяк окончательно выразил своё отношение к словам Сэма:

— Забудь о Хароне! Он — псих и болван! Сколько его ни просили, он никогда не помогал.

— Я просто...

— К Уолтеру, Сэм!

Однокашник остался недоволен резким тоном, но быстро повеселел, когда в дверях встретился со мной. А вот и его давно знакомая манера блеять:

— Это... Кейт... ну, мы ещё повидаемся?

— Разумеется, — ответила я.

Всё, лишь бы он поскорее убрался. Даже когда улыбчивый донельзя Сэм хлопнул дверью, я больше минуты боялась пошевелиться. Из оцепенения меня вывел бас Марка:

— 'Разумеется, да' или 'разумеется, нет'?

— А какая, собственно, разница?

— Ну, не скажи: у Сэма с женщинами проблемы. Он так надеется. Он ведь раньше...

И кто его просил напоминать о глупостях молодости?

— Да, раньше он был ко мне неравнодушен, — я приблизилась к дяде и присела рядом на корточки. Впервые с его лица сорвали маску лучащегося оптимизма.

Марк застыл в паре метров: очевидно, шлёпает губами, пытаясь сказать что-то умное. Не разобрался за годы, где подыскивать правильные слова. Но чего-чего, а вытирать сопли мне сейчас не надо. Лучше просто меня не трогать.

Очень быстро здоровяк отвернулся и начал собственный осмотр места преступления: не успела я моргнуть, как в комнате оказался двойник Марка. Точная его копия неторопливо двинулась рыскать по закоулкам дома.

Марк — мутант, такие, как он, появились ещё до Недоброго Утра, но в Новые Времена их стало в разы больше. У каждого есть особый дар, природу которого, подчас, не понимают сами мутанты. Усатый полицейский, например, способен создавать своего двойника. Тот не способен взаимодействовать с предметами, зато служит Марку дополнительными глазами и ушами — очень полезен в поиске улик. Плюс ещё, двойник способен говорить. За свою способность Марк обзавёлся прозвищем Дубль.

Кто-то мутантов любит, кто-то — нет, кто-то к ним равнодушен, а кто-то их боится. Одни мутанты похожи на людей, другие — не очень. Одни скрывают свою суть, а другие заявляют о себе открыто. Что до меня, я, можно сказать, им даже завидую...

Пока клон на карачках исследует пол, Ферран присел за стол, чтобы разобраться с бумагами покойного напарника.

Я оставила дядю в покое. Как он всегда хотел, когда я начинала лезть со своими делами.

— А кто такой Харон?

— Харон? — нехорошо поморщился Марк. — Харон — местный отморозок. Настоящее его имя... Чедвер, Чедвер Гомаргольц. Регулярно нажирается в баре, нигде не работает, может пропасть на неделю... Неприятный, в общем, тип.

— А почему Сэм собирался просить у него помощи?

— Ну, Харон — мутант. И способность у него интересная: он ретранслирует прошлое. Как бы объяснить... Харон создаёт фантомы людей, которые повторяют всё то, что когда-то проделывали настоящие люди. С его помощью можно воссоздать события любого преступления, разглядеть лица преступников, но... Харон из тех, кто посылает полицию и даже не морщится.

Удивительное сокровище для шерифа этот Харон, сокровище, которое воротит нос и не желает помогать... Какой заманчивый персонаж.

— И где он живёт? — присела я на край стола.

— Говорят, что где-то у реки, правда, так просто вход в его логово не найдёшь, — устало выдохнув, Марк продолжил каким-то грустным голосом. — Собираешь с ним поговорить?

— Есть такие планы.

— А я думал, ты уже собираешься уезжать.

— До похорон Энгриля останусь, а потом... Мне нужно где-то жить.

Марк оторвался от ненаглядных бумаг и повертел головой по сторонам. Издав глупое мычание, он неуверенно протянул:

— Думаю, никто не будет против, если ты расположишься здесь. Если, конечно, тебя не смущает... тело.

— Не смущает нисколько.

— Его уберут вечером.

— Я же сказала, что он меня нисколько не смущает, Марк, — перебила я полицейского. — Твой клон будет осматривать спальные комнаты?

— Да, там тоже надо посмотреть.

— Тогда кину вещи и пойду погуляю по городу. Если я не нужна.

— Нет, можешь быть свободна.

Я направилась в свою комнату. Маленькой закуток, узкая кровать под самым окном, шкаф (возможно даже остались старые вещи), сундучок без крышки. Моя маленькая темница. Только брошу наспех собранную сумку и скорее рвану отсюда.

Попыталась выскочить из дома пулей, но Марк успел перехватить:

— Кейт, прости, забыл сказать: соболезную.

— Пустое.

— Я этого негодяя поймаю.

— Уж постарайся.

Вышла на улицу. Такое ощущение, что тучи стали гуще, чернее. Обозлились на меня? Потревожила вашу гнилую обитель, не так ли? Многих я тут потревожу: терпите.

Дядя, конечно, козёл, что не спас мои любимые яблони. Из всех пяти только две не были похожи на гнутые куски проволоки, и так случилось, что бесстыдная судьба сразила именно их.

Энгриль дал слабину. Все четырнадцать лет он казался мне твёрдым кремнем, несгибаемым стальным прутом, а тут вдруг... Единственное, за что я его уважала, так это за твёрдость, от которой даже Стальному Тиму станет неловко. Дал себя убить какому-то маньяку-детоубийце. Он вообще позволил этому мерзавцу появиться в округе. В былые годы давил подобный сброд, как букашек.

Как-то это неправильно: ну не мог Энгриль не понять, с кем имеет дело, когда впускал в дом маньяка. Пятно на репутации. А мой дядя слишком мёртв, чтобы его смыть. Непоправимо вляпался.

И как-то не выходит просто плюнуть. Что-то в груди больно колет.

Опять обманываю сама себя, наверное.

Глава 2

Тёплые огни

20 октября,

17:10

Винчи

Чувствую лёгкое головокружение после перемещения на столь большое расстояние. Окружение в мгновение сменилось с Бесконечного леса на окраины Гавары. Разбитая дорога под ногами, напротив — развороченная автобусная остановка, за спиной — низенький домик с перекошенным крыльцом — не промахнулся, я у дома семьи Пут.

Первой меня заметила старушка Ханна Рамирез. С моим появлением она прекратила практиковаться в игре на чудом сохранившейся гитаре. Завидев недобрую ношу в моих руках, она поднялась с лавки и поспешила домой.

Меня в Гаваре не любят. Кто-то даже боится. А какие только слухи обо мне ни кочуют: стал местной легендой. Сам того не хотел, но моё мнение непредусмотрительно забыли спросить.

Толкнув хлипкую калитку бедром, ввалился во двор. Боковым зрением можно заметить любопытную Ханну, выглядывающую из-за занавески. Чуть не под ноги бросаются бестолковые курицы. Худые длинношеие мутанты, что несут яйца немногим больше монеты. Глупые создания со взглядом самоубийцы.

А вот уже косые ступени. Предстоит непростой разговор, чтоб этого Душегуба на углях сожгли! Я буду первым, кто подкинет дров. Не пожалею заначки горючего.

Постучать пришлось ногой. Родители покойного Гарри появились на пороге быстро...

Стараюсь не смотреть на их лица — тошно. И так понятно, какой удар бесконечного горя пришёлся по ним. Слёзы, рыдания, отец вырывает из рук холодное тело. Мать Гарри бессвязно залепетала имя сына, всхлипы постоянно сбивают её речь... Ещё одного не смог спасти. И снова приходится с головой окунаться в чужое горе.

— Где ты его нашёл? — глухо проронил отец.

— В лесу.

— Спасибо...

— Мы договорились...

В глазах обоих Путов затеяли пляску бесы:

— Мы договаривались, что ты вернёшь его живым! — взревела сквозь слёзы мать Гарри.

— Условие было, что я найду его, — разозлился я и сделал шаг вперёд, — не было ни слова, что он обязательно должен быть живым!

— В общем, денег ты не получишь!

— Послушайте...

Неожиданно прямо на меня выдвинулся отец, нависнув сверху, как взбесившийся медведь. Дай повод — вцепится клыками в шею, наплевав на мою репутацию кровожадного садиста. Было бы неплохо выдавить наглецу глаза, но не сейчас, право слово.

— Проваливай, Винчи!

И пришлось повиноваться — редкий случай. Затолкав голову в плечи, я развернулся и двинулся прочь. Выместил злобу на тупоумной курице — знатный вышел пинок. Очумевшая несушка разразилась безумным кудахтаньем. Дойти до калитки не успел, как решил телепортироваться.

Возник уже посреди Центральной площади. Народу в это время мало, да и бесчинства Душегуба не придают желания прогуляться.

Путы не заплатили, скупые скотины. С тех пор, как меня прогнали с лесопилки, с деньгами стало туго. Подзарабатывал поиском жертв Душегуба, и вот теперь родители решили мне не платить. В который раз придётся затягивать пояс. Неизвестно, когда свалится очередная возможность подзаработать.

Мог бы бросить поганца в лесу и словом не обмолвиться, где его искать. Жестоко, конечно, но справедливо. Справедливости нынче категорически не хватает.

Можно пойти стребовать заслуженную плату у Тима, но тот тоже упрётся рогом, старый четырёхколёсный пень. Что бы он делал, если бы я не принёс ему все пять тел на блюде? Представляю, как его желторотые недоумки будут лазить по окрестным лесам.

Мимо прошёл Ганс с лесопилки — захотелось плюнуть в лицо, выместить накопившуюся злобу. Лучше пойти нажраться. 'Тёплые огни' открываются в семь, так что можно пройтись пока.

17:36

Джанни и Феликс

Джанни с Феликсом, как обычно, надрались с утра, чтобы к вечеру неторопливо обсохнуть. Спешить нынче некуда: раньше жизнь неслась шальным гепардом, а теперь больше походит на подстреленную черепаху. Можно просто сложить руки и застыть так на пару декад — всё равно поспеешь...

Джанни первым выскочил на веранду, поэтому занял удобный стул, оставив товарищу шаткий табурет. Бородатый Феликс плюхнулся напротив друга, пробурчав неудовольствие, что в очередной раз вынужден сидеть на дрянном предмете мебели.

У Феликса сухое лицо, лысая макушка, прикрытая красной шапкой, узкий длинный нос и косматая борода. Острый кадык похож на колун, ветхий пиджак висит мешком на тощем теле. Старик часто моргает и беспрестанно облизывает потрескавшиеся губы.

Его товарищ Джанни, напротив, обладает пышной гривой пепельных волос, под которой стыдливо прячутся крошечные уши. Лоб покрыт барельефом морщин, ленивые глаза похожи на зёнки только что вылупившегося щенка. Угловатый череп обтягивает болезненно-жёлтая кожа, нижняя челюсть выдаётся вперёд. Джанни вечно ёжится и кутается в толстый ватник.

Джанни и Феликс — местные старики той породы, что круглыми сутками пьют самогон собственного приготовления и живут на продаже его же. Пусть от этой гадости раз в год загибается очередной клиент, иммунные к своей отраве деды никак не желают умирать.

Единственное занятие стариков, кроме непрекращающейся пьянки — сидеть на веранде и разговаривать.

— Слышал, Феликс, военные нашли на востоке пару бомб. Теперь добьют выживших.

— И что, нас тоже зацепит? — сплюнул бородатый.

— Конечно, по нам в первую очередь долбанут, дурья башка! Потому что у нас здесь что?

— Что?

— Что, да что... — передразнил товарища Джанни. — То ты не слышал! Убежище поблизости есть. Там полно всяких запасов: оружие, продовольствие, одежда... И генератор стоит — можно несколько веков жить при свете.

Почувствовавший неладное Феликс нахмурился и скрестил руки на животе:

— Брешешь!

— Стал бы я брехать! — обиделся его товарищ. — Всё как есть тебе говорю: мне один челнок по секрету обмолвился.

— Челнок брешет!

— Все у тебя брешут! А челнок правду говорит. Пораскинь мозгами: строило же правительство всякие бункеры и убежища. Не могло не строить. И где строило бы? Подальше от городов, ясное дело.

— Ничего не ясное! — махнул рукой Феликс. — Лапшу тебе вешают, а ты только уши расправляешь. Никто нас бомбить не станет — бомбить будут мутантов за морем.

— За каким морем?

— А на юге за морем. Там мутантов развелось, у-у-у... Говорят, лодки строят, скоро до сюда доберутся.

— Через море, что ли, доберутся? — фыркнул с недоверием Джанни.

На это Феликс только развёл руками:

— Мутанты...

— Ну да, — согласился волосатый старик и откинулся на спинку стула, — мутанты-то доберутся. Вон Винчи куда угодно доберётся...

— Этот да, этот доберётся. А некоторые мутанты так и вовсе с крыльями!

— Не бывает с крыльями, Феликс! Ты где таких видел?

— Позавчера в небе...

— Ты пьяный был весь день! — недовольно вскричал Джанни. — Кому ты втираешь? Мутанты с крыльями! Во выдумал, старый дуралей!

— Ничего я...

Феликс не закончил оправдательной фразы, так как отвлёкся на торопливо бредущую к дому Ханну. Черноволосая старушка со смуглой кожей придерживает очки, спешно перебирая коротенькими ногами. Десятки её платков развеваются пёстрыми крыльями.

Кряхтя, госпожа Рамирез ловко взлетела по ступенькам. С торопыги льёт зловонный пот.

— О, Ханна! — дружелюбно прокряхтел Феликс. — Тебя, что, черти вилами пригнали?

— Ой, дурак ты старый! У Путов сына нашли! Мёртвым! Винчи принёс!

— У Путов, говоришь...

И все замолчали.

19:12

Винчи

Бар 'Тёплые огни' — вотчина кутящего человека. Крошечный оазис безмятежности, покоя и иллюзорного счастья. Всякий, кто желает хорошо провести время, приходит сюда ровно в семь. Расположенный на Армейской улице, что начинается от ворот армейских складов, бар зазывает выпивох громадной красной вывеской, подсвеченной самодельными масляными фонарями.

И мы, как слепые мотыльки, слетаемся на свет.

Здание бара большое, двухэтажное. Красуется свежими досками, роскошными окнами и приветливо распахнутой дверью, из которой толстой змеёй выползает тепло и уют. Овальная вывеска с идеально ровными буквами, сплетающимися в волшебное 'Тёплые огни'.

Вышибалы проигнорировали меня, и вот я уже втащился в бар. Вокруг сомкнулся почти физически ощутимый гомон. Нынче аншлаг.

Охотники постарались украсить внутреннее убранство трофеями, начиная от дюжины лисьих хвостов, украшающих перила лестницы на второй этаж, и заканчивая ветвистыми лосиными рогами над камином. За крепкими дубовыми столами элита сидит вперемешку с отбросами: вот Макфилд-один-глаз — коренастый бугай из Усницка, рядом притаился и Утёнок — паренёк, которого все подозревают в воровстве, но никто не может поймать с поличным. И директор лесопилки здесь... Помню, как этот каштановолосый красавчик гнал меня с участка. С ним вместе распивают кислое пиво трое работничков — тут много ума не надо, чтобы понять, что парни просто подмазываются. А иной причины находиться в компании с Иоанном нет.

Харон, понятное дело, уже здесь. Притаился в углу, закрывшись стеной из наполненных кружек. Худой долговязый тип с косматой бородой, ряженный в длинный плащ и лихую шляпу. По-хозяйски закинул ноги на стол, замкнувшись в пьяном одиночестве.

Я протолкнулся к стойке к напряжённому Жану. Дурной знак: хозяин этого рая метко предчувствует неприятности, и как-то редко ошибается. Скорее всего, быть драке.

Взгромоздившись на высокий стул, я швырнул Жану пару монет:

— Как обычно.

Бармен в секунду поставил передо мной крупную кружку довольно неплохого пива. Как же нам повезло, что уцелел в Европе пивной завод.

— Говорят, ты уже нашёл пятого ребёнка, — подался ко мне толстяк Жан. — Гарри, если не ошибаюсь.

— Это кто же такой сплетник... — ответил я после знатного глотка. — Да, Гарри. Мне за него не заплатили,

— Сочувствую.

— Знаю я, кому ты сочувствуешь!

— Честно, Винсент, жаль, что с тобой так обошлись.

Сколько ни проси не называть по имени — совершенно бесполезно. Винсент — глупее имени не придумаешь, будь проклята моя покойная матушка за отсутствие фантазии! Ищешь простой способ получить по лицу — обзови меня Винсентом.

— Верить тебе, Жан, будут тупицы и алкоголики; я не из таких. Лучше скажи, есть ли на примете работёнка?

— Ты же ведь не сунешься в Сеферан? — лукаво ухмыльнулся бармен.

— Не сунусь, — уткнулся я в кружку.

— Тогда нет...

— Тогда проваливай.

Жан не обидится: сколько бы я ни был с ним груб, сколько с ним кто угодно ни будет груб, толстяк лишь посмеётся и побредёт искать более разговорчивых посетителей. Языком-то чесать надо, а то с ума сойдёшь.

Жаль, что работы нет — я бы взялся за самую грязную. Кроме, само собой, работы в Сеферане, поскольку сдохнуть там проще, чем воды выпить. Из восьми групп за последние три года вернулась одна, да и то уполовиненная. Тех ещё проверили Гейгером и сожгли за городом, как словивших большую дозу...

Надоест жить — придумаю способы попроще.

А пока надо придумать, где срубить деньжат. Можно, разумеется, и своровать, но это уже будет явным перебором, учитывая, что в Гаваре мне и так каждый третий готов меж рёбер заточку сунуть. И рано или поздно одна бескомпромиссная сволочь на это решится. Не состарюсь слишком сильно — сломаю уроду обе руки, но если реакция подведёт...

Накликал! Сзади отчётливо прогромыхали спешные шаги, и неизвестный схватил бы меня за шкирку, если бы старина Винчи не телепортировался. Очутившись в центре зала, я быстро осушил кружку и метнул её в затылок атаковавшему. Стеклянный сосуд не разбился, но Маярду явно больно.

Схватившись за ушиб, злобный кривозубый мужик неловко развернулся. Корявые пальцы потянулись к ножу. Я достал своё оружие — продолговатый кусок зеркала, обмотанный с одного края изолентой.

Маярд сделал пару шагов в мою сторону:

— Винчи! Ты когда вернёшь деньги?

— Я твоих денег не трогал!

— Винчи, не глупи, а то я тебя так порежу, что станешь ещё большим уродом!

— Попробуй — я посмеюсь!

— Над собой посмейся!

Закричав, Маярд ринулся на меня, высоко подняв руку с ножом. Я времени терять не стал и телепортировался справа от него; последовал укол точно гаду в бедро, и тот свалился на ближайший стол. Оттуда вскочили четверо новых бойцов и бросились частично на меня, частично на Маярда. Пока грязному вымогателю вышибали зубы, я поднырнул под кривой хук и косо резанул куском зеркала по животу. Всего лишь разорвал куртку, так что пришлось срочно перемещаться в угол зала.

Все присутствующие уже поднялись с клокочущими внутри задором и жаждой калечить. Меня быстро заметил паренёк по прозвищу Косолапый и вооружился стулом. Его резвый прыжок мгновенно перешёл в нерешительный столбняк:

— Никаких ножей, Винчи: правила! — завопил он.

В самом деле, Жан совсем не против, чтобы мужики порезвились, но правила требуют делать это без колюще-режущих. Как только импровизированный нож исчез во внутреннем кармане, Косолапый с рёвом бросился в атаку.

Я телепортировался ему за спину и метко зарядил в затылок. Полетевшего вперёд лицом парня встретил мощным ударом ногой, когда совершил обратное перемещение. Весь разукрашенный кровью, Косолапый затих на полу. Боковое зрение подсказало пригнуться — над головой пролетело крупное тело, вонзившееся в барную стойку. Метнувшие его ребята решили навалиться и на меня. Удар первого я встретил качественным блоком, провёл контрудар, и вот уже пора телепортироваться от попытки захвата второго бугая.

Оказавшись у пустующего столика, я схватил бутылку и метнул в атаковавших. Оба закрылись руками, так что я в момент оказался возле них, перехватил брошенный стеклянный снаряд, и вот он уже обрушивается на лысую голову одного из громил.

Пока здоровяк подрубленной сосной падал на пол, я прыгнул на второго. Устроился поудобнее на рухнувшем толстолобике, чтобы начать методично ввинчивать ему кулаки в толстую ряху. Неприятель больше привык бить, чем получать удары: защищаться совершенно не умеет. Каждый блок легко обойти, раз за разом мои удары достигают его лица.

Внезапно сзади подскочил товарищ избиваемого: того вовсе не вырубило ударом бутылки. Крепкая башка оказалась слишком крепкой. Меня обхватили сзади поперёк живота и отбросили в сторону. Растянувшись на полу, я поспешил сделать перекат, чтобы избежать мощного удара ногой сверху. Закатился под стол, на который тут же обрушилось что-то тяжёлое.

Ко мне потянулась здоровенная лапа. Ловкий захват, быстрое движение, и гад уже награждён парой сломанных пальцев. Телепортируюсь козлу за спину и выписываю ему болезненный удар локтём в позвоночник.

Всё же эти двое — те ещё быки: второй успел вскочить на ноги и дать мне по зубам. Повторным ударом оторвал бы мне голову, не переместись я подальше. Кровавая слюна шлёпнулась на лицо какому-то бойцу, отлёживающемуся в углу. В голове засвистел пар, что перед глазами всё поплыло! Я легко набрал скорость, взвился в воздух и дал недавнему обидчику в лицо с ноги. Осталось переместиться вниз и свалить громилу подножкой.

Налетев остервенелым ястребом на упавшего, я вколотил ему в бока не меньше десятка ударов ногой. В довершение наплевал на честь и обрушил подонку стопу на промежность.

Окинув взглядом зал, я обнаружил целых пять сражающихся групп. Понимая, что веселье затягивается, в помещение ввалились скалоподобные вышибалы.

Где-то над ухом лопнуло стекло. Разумеется, это кто-то разбил мне об голову бутылку. Боль растеклась по виску, на глаза наскочила чёрная пелена. А потом ничего уже не помню...

19:01

Харон

Бар открыл для меня двери, рад видеть своего маленького князька. Я сразу взял шесть кружек и сел в углу, чтобы впредь избавить себя от общения с Жаном и его плоскими шутками. Мешок с жиром годится только на то, чтобы подавать мне пиво.

Собравшиеся косятся. Неприятно, конечно, но, в общем-то, можно не обращать внимания. Рано или поздно мартышкам надоест, так что не вижу особых проблем. Задиры знают, как отчаянно я бьюсь. И меня не трогают. Матёрые волки, равно как и ничтожные свиньи, истекают ядовитой слюной, которой и подавиться немудрено, но они ровным счётом ни на что не способны. Встань я и разлей все шесть кружек дорогущего пива на головы собравшихся, что они могут? Дружина местной деревенщины встанет и бросится на меня с кулаками. Наивно рассудить, что я их одолею — это не так. Меня непременно побьют.

И вот я пролежу до утра в луже, искалеченный, помятый и истерзанный... Но что это изменит? Следующим вечером я вновь буду здесь, я вновь буду сидеть углу, отгородившись от них — всё будет по-прежнему. Это не потому вовсе, что я поставил перед собой цель вывести болванов из себя, просто... просто они — волки и свиньи...

Но я-то — Лев!

Лев не потому царь зверей, что у него грива. Просто он свободен. Ему всегда хватит пищи, хватит тепла, хватит самок.

Загнанные в города людишки могли получить свободу в тот момент, когда бомбы градом посыпались с небес. Когда разочаровавшийся в своих детях Господь уныло смотрел на Апокалипсис и не вмешивался. Но люди не стали свободными.

Свободен вовсе не тот, кто идёт против общества, кто не испытывает болезненных уколов совести, нарушая законы. Свободен даже не тот, кто не зависит от денег... Свобода живёт в голове, а у этой серой массы она в черепной коробке не задержалась.

Я способен сказать всё, что думаю и не думаю, сделать то, что хочу и не хочу, способен идти до потери сил, нырнуть на самое дно далёкого океана. А кто ещё на это решится? Кто-то прикрывается здравым смыслом, кто-то прикрывается моралью, но все просто не готовы признать, что навешивают на себя одну стальную цепь за другой. Тем более им горестно сознаваться, что их это устраивает.

Что ещё у человека надо отобрать, чтобы он решился вздохнуть полной грудью и оглядеться по сторонам? От скольких ещё проблем их нужно избавить, чтобы они расслабились?

И тут входит Винчи. Единственный достойный внимания персонаж. Ему всего девятнадцать лет — это правда. Так что мозги у него, как мозги девятнадцатилетнего мальчишки, желающего быть взрослым. Его дрянные туфли, серые джинсы, вязанный свитер, длинное пальто и белоснежно-белый шарф. Вот он Винсент.

Винчи — мутант, что странно сказалось на его внешнем виде: взрослеет и стареет этот коротышка где-то в три раза быстрее нормальных людей. Да, выглядит он на шестьдесят или около того. Печальная насмешка судьбы. Но лишь благодаря ей телепорт решился думать головой.

В карманы Винчи лазит за всем, чем угодно, но не за словами: с ним тяжко общаться, но это лишь потому, что люди не могут сказать ему ничего интересного. А в спорах он уделает любого умника, а уж такому дураку, как я, схлестнуться с ним не светит. Что ему не нравится — молчать не будет, оскорбят — вцепится в горло хоть самому дьяволу. Достойно уважения.

Первая кружка стукнулась высушенным дном об стол. Во второй оказалась разлита какая-то жижа, из-за чего следует немедленно вылить ослиную мочу — не жалко. Узколобый хорёк по соседству аж потеснился от хлещущих брызг.

Потом пошло вполне неплохое пойло. Слышал, что раньше пиво было мягче и пьянели от него не так быстро. Один древний старикан поведал, что однажды выдул четыре литра — ни в одном глазу. Врал, чего тут думать! Некоторые после одной кружки себя не помнят.

Зашумели. Да это Винчи попал в историю, стоило только объявиться в 'Тёплых огнях'. Недомерок Маярд достал нож и решил нашинковать молодого старичка. Это будет славная битва: жаль, не найдётся стоящего олуха, чтобы принять ставки.

Всё вышло так, как и предполагалось: драчуны орали друг на друга дольше, чем дрались. Но вот Маярд неаккуратно упал, что спровоцировало всеобщую драку. Словно коллективные муравьи, бойцы встали в стойку и бросились друг на друга, особо не разбирая, кого же бить.

А мне некогда: ещё четыре кружки недопитых. Надо бы нажраться — на вечер всё равно никаких планов. Мне не до потех гладиаторов.

Рядом растянулся бледнолицый хорёк, что брезгливо отстранялся от меня минутами назад. Шатая башкой, он выдал такой мерзкий вопль, что уши задрожали. Пришлось сбрасывать ноги со столешницы и вырубать глиста. Сломал ему нос — будет местному докторишке работёнка.

Еле закинул пятки обратно: алкоголь уже расшатал мозги. Ощущения такие, словно оказался на палубе с кровожадными пиратами. Вокруг уже берут фрегат на абордаж.

Рушат об спины стулья, разбивают об головы бутылки и втирают стекло в морды. Дикари, чтоб их.

Двумя злыми слонами вбежали вышибалы. Эх, сейчас начнут молотить дубинами всех, до кого дотянутся. Меня не тронут: не решатся.

Неожиданно кто-то налетел на меня и свалил на пол. Расплескал всё моё пиво, нож ему под глаз! В голове заворчал свирепый вихрь пьяного забвения, лишающего тело всякого намёка на послушность. Слепнущие глаза успели выхватить из шатающегося марева шляпу, после чего мир обратился в чёрное нечто...

20:13

Марк

У моей маленькой избушки на пригорке уселся вечно недовольный всем Уолтер Крус. Пряча косматую голову под фуражкой, он обнял себя за плечи. Вечно нацепит глупую тонкую куртку, которую с чего-то вдруг считает модной, и мёрзнет в ней.

Поднявшись со ступеней, Уолтер злобно прохрипел:

— Привет, Марк!

— Привет, Уолтер, — мы обменялись рукопожатиями. — Я же просил отчёт оставить у Тима. Чего мёрзнешь зря?

— Решил убедиться, что Сэм ничего не напутал. Так ты снова с нами?

— На испытательном сроке.

Не особо уверовав в сказанное, Уолтер неопределённо покивал. Рука рефлекторно поднялась к щеке, дабы почесать страшный шрам. Получил его в схватке с обкуренным негодяем, дебоширившим в Гаваре.

— Чего это Тим так раздобрился? — спросил полицейский, поглядывая в сторону.

— Я помогал в расследовании Энгрилю — все обстоятельства хорошо знаю. У Тима не было выбора.

— Совпадение?

— Что?

Обычно за такие намёки бьют по лицу без церемоний. А этот доходяга мне по весовой категории не ровня. От него не укрылось, как мои кулаки до треска сжались. Лишь ухмыльнулся:

— Это шутка, Марк! Ты чего?

— Никогда ты шутить не умел!

— Да... Жаль Энгриля. Когда там похороны? — засобирался уходить Уолтер.

— Прямо завтра, чтоб не тянуть, — отошёл я.

Желая поскорее примириться, Крус криво улыбнулся и похлопал мне по плечу. В самом деле, стало полегче.

— Тянуть не стоит. Увидимся завтра.

Переваливаясь, Уолтер поплёлся по направлению к Центральной площади. Разве что не забывает кутаться.

Уолтер, Уолтер, ну ты и дуралей. Когда ты начнёшь хоть кому-нибудь верить, радиация над Азией выветрится. Все для тебя мрази и уроды, а ты только отнекиваешься: 'шучу, мол'.

Ладно, сейчас точно не до него. Пойду гляну внимательнее, что там у меня дома. По доскам, вмятым в землю поднимаюсь к бурой двери и захожу к себе. Первое, что бросается в глаза — жуткий беспорядок. Шкафы распахнуты, комоды и столы перерыты, двери настежь, на полу следы бесчинства Душегуба вперемешку с грязевыми пятнами от чьих-то крошечных подошв. Окно в гостиной разбито — через него маньяк и проник ко мне. Где что у меня лежит паршивец не в курсе.

Всё случилось этой ночью. Садист взбрыкнул, как очумелая лошадь, встал на дыбы, а в горле его заклокотало. Понял, что Васкер Чеф сказанул лишнего, не знаю как, но понял... и решил убить обоих детективов... мне повезло.

Холодно. Надо растопить печь, благо дров полно, да и после Уолтера осталось много углей.

В запасе не меньше двух десятков свечей. Установив тройку на столе, я прогнал темень ютиться по углам. А вот и отчёт коллег: три странички из блокнота, на них корявые буковки — так пишет только Уолтер.

Посмотрим: двадцатого октября, предположительно, между часом и двумя ночи, в дом проник неизвестный, разбив окно, выходящее на север. В доме злоумышленник перерыл все столы и шкафы, вытряхнув их содержимое на пол. На полу обнаружены множественные грязные следы, принадлежащие, очевидно, мужчине.

Свидетель — Карина Карфанни — заявила, что видела из окон своего дома силуэт мужчины среднего роста, который долгое время ходил по улице Европы, явно интересуясь домом Марка Феррана. Разглядеть его точнее свидетельница не смогла, так как заметила неизвестного только в одиннадцать, когда было уже очень темно.

Лёгкий массаж висков помог спугнуть сонливость. Устал, как собака, а дел ещё полно.

Итак, что мы имеем: около двух месяцев назад пропал первый ребёнок — Дональд Зунтер. Его нашли спустя три дня на старом пепелище, что у ключей, неподалёку от лесопилки. Душегуб задушил мальчика и попытался сжечь.

Его мать — Алиес Зунтер — покинула Гавару после случившегося и перебралась в Усницк. Не смогла терпеть неприятные (мягко говоря) воспоминания.

Затем было ещё три трупа: дети в возрасте от шести до девяти лет, задушены, оставлены в лесу к западу от Гавары поблизости от лагеря леших. Совсем недавно был похищен очередной ребёнок — Гарри Пут. Со вчерашнего дня маньяк взялся и за взрослых: убил Энгриля и похитил Васкера Чефа, насчёт судьбы которого я могу с уверенностью сказать одно: описавший убийцу свидетель уже мёртв.

Маньяк — кто-то из местных, сомневаться в этом как-то не приходится. Тот тип, что присматривался к моему дому? Вполне может быть. Странно, правда, чего это он раздумывал целых... сколько? три часа?

Вот с Энгрилем не похоже, чтобы Душегуб церемонился. Что-то здесь не то, и объяснить это будет непросто... Не вижу причин.

Пораскинь мозгами, тупица: чтобы поймать садиста, нужно ответить всего на несколько вопросов. Во-первых, зачем ему убивать детей? Всякий раз приносим тело доктору Освальду, а он лишь разводит руками: следов износилования нет, следов избиения нет... Просто задушены.

Но зачем? Можно поверить, что Душегуб — полный псих, но как-то это будет опрометчиво.

Во-вторых, как он следит за ходом расследования? Стоило только нам с Энгрилем немного подобраться к его дрожащей заднице, как он рассвирепел. Больше похоже на то, что у парня сообщники — это, семи пядей во лбу быть не надо, гораздо хуже. Маньяк с глазами и ушами по всему городку — заноза жутко болезненная...

И, наконец, чего тот тип вчера ночью дожидался у меня под окнами? Я тогда был в гостях у Освальда, задержался допоздна, что меня и спасло. Ждал, когда вернусь? Очевидно, что так.

Всё равно одно с другим не вяжется. Куски мозаики не цепляются, как их не вороти.

Ещё предстоит основательно поработать серым веществом, опросить чуть не половину Гавары... Но пока следует встретится с Тимом.

22:52

Саймон

Нижайший завистник убрался, и мне никто не мешает.

Ночью в Гаваре уютно, тепло, спокойно, как в колыбели. Надо напрочь не иметь вкуса, чтобы назвать эту тишину и безмятежность пугающими. На улицах никого нет, кроме меня.

Укусив людишек за пятки, страх загнал их в тёмные катакомбы ненадёжных квартир. Пожелай я ворваться в любую дверь — никто меня не сможет остановить. Только зачем? Причин нет. У меня свои дела. Занят, можно так сказать.

Ветер холоднее северных льдов, а мне не холодно. Свежо, приятно пахнет, серебряный свет просочился тонкими паутинками сквозь смолянистые толщи облаков. Живописная картина, если конечно в вас есть жилка эстета. Не того эстета, который растерянно пялится на абстракцию и называет её шедевром, а настоящего эстета.

Кружится голова. Не стоит тратить время на раздумья — ясно, что меня отравил этот подонок. Хочется отомстить, вот только не знаю, кому. Слишком просто будет поймать первого встречного.

И вокруг никого, так что придётся затолкать желание рвать поглубже. Или?.. А, чёрт, ничего не соображаю! Голова трещит, в ушах звенят колокола, словно мне церквушку в черепе построили... Так же ведь называются эти здания, где богу молились? Церквушки?

Наверно церквушки. Хотя даже если не церквушки, не страшно...

К сапогам липнет грязь, подошвы тяжелеют. Не люблю, когда на ноги налипает по целой тонне.

Вдалеке грянул сигнал грузовика. Новый завоз в магазин. Собаки залаяли.

Вот, дошёл до нужной хижинки. Дабы не навлечь на себя внимание местных, следует быть внимательным: позади никого, в окнах темнота — соседи спят. Даже в самых тёмных закоулках ни намёки на любопытных. Пойдём внутрь...

21 октября,

8:31

Винчи

Хороший удар мне достался: вырубился в момент. Теперь башка раскалывается, болит просто ужасно. С большим удовольствием отчекрыжил бы, но так просто в жизни ничего не бывает. Адова агония не отпустит ближайшие часы.

Мир очень медленно, неохотно приобретает чёткость, выползает из чернильной темноты. Свет такой горячий и яркий, что чуть не сжигает глаза. Старческие очи изрыгнули целый фонтан слёз. Из груди вырвался стон.

Со временем стало легче. Я даже решился на несусветный подвиг: сумел сесть.

Меня уложили на жёсткую деревянную койку, пока я валялся без чувств. Обшарпанные стены, из маленького окошка льются лучи утреннего солнца. Вокруг выросли дырявые решётчатые стены — посадили в клетку.

За драку? Ну, не я её спровоцировал, но ретивым полисменам не хватило ума разобраться.

Поскорее поджал ноги, как только взгляд свалился на пол: неважный алкоголь и удар в голову сделали своё дело — я весь кафель под собой заблевал. Только сейчас ощутил мерзкий привкус во рту и дурящие миазмы.

Тут ещё и собственная кровь на губах, какая-то грязь и что-то ещё такое противное, что и догадываться страшновато. Язык ощупал зубы: все целы.

Дикий всхлип справа больно ужалил в ухо. В соседней камере валяется ещё один вчерашний дебошир. Крупная туша наполовину свалилась с койки. Скатав крупный валик слюны, я плюнул точно в опухшее лицо. Слева оказался ещё один сосед. Ему я, помнится, основательно надавал по морде. Оба бугая ещё не оклемались — куда им до такого зверя, как я. Я сам себя за уши из болота вытяну.

Когда полез во внутренний карман, чуть не исполосовал кисть: зеркало раскололось на тысячу осколков. Пришлось выгрести всё на койку, выбрать самый крупный кусок, а остальное смахнуть на пол. Посмотрим, как там поживает моя физиономия.

Всё такая же старая, для моего юного возраста, осталось пара кровоточащих царапин на виске, синяк под левым глазом. Поковырявшись в ранах, выковырял пару мелких осколков. Пусть теперь заживает.

Скрипнули проржавевшие петли, и от двери покатился густой сиплый голос:

— Винчи, Винчи! Когда ж ты прекратишь меня злить? Ведёшь себя, как ребёнок!

— Я и есть ребёнок, мне девятнадцать...

Нехорошо наклонив голову, к самой решётке подкатился Тим. Похож на грифа: я как-то ему это высказал, так он меня больше недели злил Винсентом. Хочет казаться этаким праведником, а на самом деле — мелочный мстительный тиран.

Сухая рука крепко сцепилась на подбородке, шериф неприятно прищурился. Аж мурашки по спине пошли:

— Ты полы загадил, — укорил он меня.

— Помоете...

— Или тебя заставлю!

— Не заставишь, — отмахнулся я и облокотился на стену.

Ехидная ухмылка отравила мне душу. С шерифом у нас отношения особые: я часто ввязываюсь в передряги, нередко огребаю, и утром меня встречает хмурая рожа Тима. Надоел я ему.

— Может и не заставлю, — согласился седовласый. — Как голова?

— Болит, — ответил, словно выплюнул, я.

— Хорошо тебя приложили, Винчи. Дерёшься ты отчаянно, а вот спину не бережёшь. Снова Маярд?

Про Маярда Тим всё прекрасно знает: не раз пытался засадить его на пару месяцев.

— Всё не надоест деньги вымогать.

— Повесить бы его...

— Не смеши, Тим, — поморщился я от пустых разглагольствований шерифа. — У тебя духу не хватит! Последний раз, как я слышал, в петле висел Леопард.

— Двадцать лет прошло, — опустил взгляд Тим, серые зубы высекли искры друг из друга. — Подарил мне колёса, мутант пятнистый...

Я потрогал шрамы — очень зря, сделал только больнее! Злобное шипенье постепенно перешло в слова:

— Какого, вообще, Тим? Чего в клетку меня посадил?

— Мог бы оставить в 'Огнях', — равнодушно отозвался инвалид. — И что с тобой сделали бы? Можешь спасибо сказать.

— Не дождёшься.

— И так всегда. То-то с тобой люди знаться не хотят.

— Их проблемы...

— И мои, — подлил расплавленного свинца в голос Тим. — Ты тут строишь из себя бог знает кого, а голова у тебя болит? Нет, она у меня болит!

— Надоел жаловаться...

Шериф утих. Почаще надо его затыкать, чтобы в тонусе держался. Нельзя Тиму расслабляться.

Пока тюремщик занялся осмотром моих соседей, я порылся в карманах. Подозрительность, к счастью, нынче дала осечку: деньги на месте. Дасерн как-то дня четыре мучился со сломанным носом, когда решился обчистить мои карманы.

Хм, порвал полу. Пальто и так похоже на половую тряпку, да тут ещё... Жаль, не найду того, кто это сделал.

Тим тяжело вздохнул — не нравится, когда он так делает, потому как сразу становится похож на несчастную бабульку. Того и гляди, понесёт жаловаться на жизнь да скромную зарплату.

— Ты ведь нашёл Гарри? — уточнил шериф.

— Нашёл, — нехотя пробормотал я.

— В лесу?

— В лесу.

Понимая, что воротить языком меня не тянет, седовласый сконфузился. Совсем не с кем поговорить? Разбудил бы одного из бугаёв слева или справа...

— Что думаешь?

— О чём? — проронил я, прикрывая глаза.

— О ком. О Душегубе.

— О Душегубе? Душегуб — из леших, я думаю.

— А вот Марк считает, что маньяк из городка, — отмечая несовпадение предположений, шериф не упустил возможности поморщиться.

— А что говорит Энгриль?

Потерев колючий подбородок, Тим откатился на метр и надвинул шляпу на глаза. Захотел что-то гневно выкрикнуть, но осёкся на полуслове. Пожевал воздух, видимо, чтобы собраться с мыслями:

— Слишком долго ты ходил по лесам, Винчи. Энгриля убили.

— Серьёзно?

— Да. Это сделал Душегуб.

Как-то верить в это не хочется. Хасс был полицейским посуровее Тима, так что погибнуть от руки ничтожного детоубийцы...

— Ты тут случайно мне мозги не пудришь? — резко дёрнувшись, я чуть не исторг из себя очередную порцию рвоты.

— Захотел бы — не стал. Мы с тобой не дураки: с этим шутить не стоит. Кстати, ещё один человек пропал. Свидетель, Чеф, Васкер... и ещё один ребёнок.

— Опять? — должно быть, моё лицо сильно удлинилось. — Когда?

— Этой ночью. Пропал Донни Цукерон: его выкрали прямо из дома, когда родители спали. Уже шестой...

— Цукероны ведь живут на севере? На улице Фишера?

— Да, там, — подтвердил шериф. — Решил подзаработать?

Глупее вопроса не придумаешь: нынче все только и мечтают, что подзаработать.

— Ну, Путы решили мне не платить...

Тиму с чего-то не нравится мой способ наскрести денежек. Его укоризненный взгляд способен металл ржавчиной покрывать. Пусть лучше не лезет в мои дела.

— Удачи, — безэмоционально брякнул старик и развернулся спиной.

Когда шериф докатился до двери, я сосредоточился на памятном перекрёстке улиц Фишера и Северной. Надо лишь ярче представить конкретное место, разукрасить картинку насыщенными красками.

Теперь вдох, мерзкое щекочущее ощущение прокатывается по позвоночнику, в сердце на долю секунды словно бы образуется чёрная дыра. Но вот всё кончается, и меня уже обдувает шальной ветер.

Гонит на восток: знает, куда мне... Что ж, прогуляемся до Цукеронов.

Глава 3

Задание сверху

20 октября,

14:40

Оскар

Я спешу к начальнику, осталось пять минут, поэтому приходится чуть ли ни бежать. На каждом шагу люди — в тесных коридорах ЦМНМ не протолкнуться. Врачи, профессора, ремонтники, уборщики — не думал, что у нас работает столько народу.

ЦМНМ — это Центр Медицины Нового Мира — ныне самая крупная организация на территории Единой Европы. Занимается борьбой с эпидемиями, мутировавшими вирусами и лучевой болезнью. Сразу после Недоброго Утра медицина стала центральным вопросом выживших. Врачеватели и профессора стянулись к Центру, чтобы объединить усилия и спасти сотни людских жизней. Воевать и править больше не надо — настало время лечить.

ЦМНМ обладает существенной привилегией: маленький генератор обеспечивает пятиэтажное здание электричеством, так что коридоры освещены, компьютеры и приборы работают, техника исправно служит специалистам.

Этот светлый дворец расположен в единственном крупном городе, уцелевшем после ядерного удара. Старое название города вымарали из истории и дали новое. Столица Единой Европы — Сакра Ципион.

В Сакра Ципионе живёт около восьмидесяти тысяч человек. Даст бог, человечество выкарабкается. А если не даст, то, по крайней мере, мешать не станет.

Я — Оскар Праусен, эпидемиолог, специалист по инфекционным заболеваниям. Работаю в Центре ровно семь лет, отслеживаю возникновение эпидемий, часто катаюсь по Европе. Только вернулся с восточных окраин, как вызывают к начальнику. Чувствую, ждёт очередное поручение.

Только бы не на восток: второй раз я этого не выдержу! Запредельный радиационный фон проходит косой по территории бывшей России, люди там поголовно больные, искажённые, убогие... Жуткий страх там не покидает ни на минуту. Кто-то говорит, что России так и надо, ведь она первой нанесла роковой удар. Во-первых, сейчас нет национальностей — есть лишь одна — европеец. А во-вторых, просто невозможно доказать, что именно эта держава спровоцировала Апокалипсис.

Хороший, кстати, вопрос: кто не выдержал да нажал на красную кнопку первым. Сейчас днём с огнём не сыщешь тех, кто помнит причины конфликта. Доподлинно известно лишь то, что Россия и США уничтожили друг друга за три часа.

Затем утюжить друг друга ракетами и бомбами взялись все, у кого эти самые ракеты и бомбы нашлись. Воевать начал весь мир. Азию накрыло несколькими волнами ракетных ударов, радиационное облако поднялось такое, что гнить начала сама почва.

Адово излучение поползло на Австралию, превратив её в поверхность Марса. Люди всё это время сходили с ума...

Последними были Африка и Южная Америка — их перепахали бомбами уже под конец всемирного буйства. Так получилось, что уцелела только Европа, не вся, конечно. От крупных городов остались дымящиеся угольки, половину уцелевших за два месяца перегрызли новые смертоносные вирусы и бактерии. Тогда же появился Центр Медицины.

Больших трудов стоило не дать миру ввергнуться в хаос. Выжили, кое-как наладили быт. Дальше надо бы восстанавливать утерянное, но сказать тут гораздо проще, чем сделать...

Чуть не столкнулся с престарелым профессором, сворачивая за угол. Тот недовольно пробурчал что-то себе под нос, убираясь с пути. Не знаю, обратил ли он внимание на мои извинения.

Я подскочил к двери начальника Патрика Имса и постучался. Не стал дожидаться разрешения и вошёл. В тесном кабинете меня ждали двое.

Первым был сам Патрик. Высоченный мужчина средних лет, выделяющийся правильными чертами лица. Недаром ему дали прозвище Аристократ. Патрик — человек мудрый, спокойный, что не выведешь из себя, рассудительный и предусмотрительный. Не из тех, чей авторитет держится на страхе — его заслуженно уважают и любят.

Он сидит за белым столом в окружении трёх светильников. Перед ним сидит женщина, которую я никогда раньше в Центре не видел.

В строгом костюме, довольно высокая, стройная, кожа белая, похожа на бумагу. Брюнетка, волосы собраны на затылке тугим пучком. Тонкие губы сжаты, скулы напряжены, словно у охотящейся хищницы, а в зрачках блестит сталь. Узкие глаза выдают в гостье Патрика азиатку.

Судя по взгляду, она считает меня немногим выше пустого места. При моём появлении у неё не промелькнуло никакой реакции, не дрогнул ни единый мускул. Признаться, я растерялся и застрял болванчиком в дверях. Рука медленно потеет, сжимая ручку, а мне не удаётся заставить себя сделать всего хотя бы шаг. На помощь пришёл начальник Имс:

— Господин Праусен, вы вовремя, — сухо отметил он, однако эти слова магическим образом вывели меня из ступора, — надеюсь, не отвлёк вас от работы?

— Вовсе нет.

— Хорошо. Прошу, присаживайтесь. А это, кстати, Юрико Номати.

— Господин Праусен, — протянула руку Юрико.

Присаживаясь на свободный стул, я одновременно пожал руку азиатке. Чего не ожидал, так это того, что пальцы женщины сомкнуться вокруг моей кисти тисками. По виду Юрико никогда не представишь, что она обладает такой физической силой.

Я попытался улыбнуться, но она не посчитала нужным реагировать. Отвернулась, как от осточертевшего дурака.

Патрик продолжил:

— Не возражаете, если я сразу перейду к делу?

— Не возражаем, — строго произнесла Юрико.

— Хорошо. Итак, Оскар, Юрико, я собрал вас как специалистов в своей области, чтобы поручить дело высокой важности и срочности. Если позволите, я углублюсь в историю: вы должны помнить, что двадцать лет назад в Сакра Ципионе разразилась эпидемия Немаина...

Ещё бы не помнить: среди брезгующих гигиеной слоёв населения завелась зараза. Довольно быстро она распространилась по городу, еле удалось посадить всех на карантин. Распространение Немаина остановили, вот только надо было спасать заболевших.

Немаин поражает лёгкие, приводит к воспалению, истончению стенок сосудов и последующему их разрыву. Заболевший фактически захлёбывается собственной кровью. Плюс ко всему больных косит лихорадка, жар и частичная слепота. Передаётся воздушно-капельным путём, отчего заражённых стало катастрофически много уже в первые недели буйства новой чумы.

Лечить было нечем: любые антибиотики оказались неэффективными, пичкать лекарствами медленно умирающих было бесполезно. Бледная с косой могла за день забрать от пятерых до десятерых, профессора разводили руками, фармацевты танцевали над котлами, вываривая новые таблетки...

Пришлось отдать дьяволу больше десяти тысяч жизней, чтобы через два года получить лекарство. Одна ампула, введённая в кровь, уже через неделю приводила к выздоровлению.

Палач, что занёс секиру над Сакра Ципионом, вынужден был отбросить оружие.

— Тогда эпидемию удалось подавить, — высказал я, поёжившись в стуле.

— Не совсем, — бегло проговорил Патрик, — все до единого заболевшие были вылечены, и никто не покинул карантинную зону — это факт. Мы думали, что Немаин был навсегда искоренён. Скажем прямо: мы ошибались.

— Вы про случай в Гаваре? — холодным голосом проскрежетала Юрико.

— В том-то и дело, госпожа Номати, кроме вспышки Немаина в Гаваре три года назад, нигде никогда не слышали про эту страшную болезнь. Наши сотрудники провели тщательное расследование: могу с уверенностью сказать, что Немаин появлялся только в двух населённых пунктах.

— Но ведь мы отсылали большую партию лекарства, — вмешался я. — Слишком много для одного городка. Разве оно не предназначалось для...

— Нет, Оскар, только в Гавару. Решили прислать с запасом.

— То есть я правильно понимаю, что за два года не обнаружили ни одного другого места, где появлялась болезнь?

— Именно, я же так и сказал. Если учесть, что данные расследования верны, а они верны, то возникает вопрос: откуда пошли эпидемии в Сакра Ципионе и Гаваре?

— Исследования в столице пока не дают ответа, — взмах рукой выразил всё моё бессилие.

Номати, по-моему, впервые позволила себе моргнуть. Не снимая строгой маски, она чётко произнесла:

— Считаете, что Немаин попал в Гавару отсюда?

— Невозможно, — незаметно для самого себя я повысил голос, — ни один заражённый не покинул город. К тому же между Сакра Ципионом и Гаварой больше пятисот километров. Хоть где-то на этом протяжении должна была вспыхнуть эпидемия.

— Факты, — жёстко отрезала Юрико.

— Невозможно...

— Господа, — облокотился на стол начальник Имс, — было бы неплохо обсудить эту ситуацию, но для этого мы не располагаем соответствующей информацией. Теперь я могу назвать ваше задание: следует выяснить, как Немаин оказался в Гаваре. Отправить насильно я не могу, так что требуется ваше согласие.

Хотелось бы узнать подробности, но меня опередила Юрико:

— Что насчёт Гавары?

— Небольшой городок, финансируется из столицы, обеспечивается продовольствием и всем необходимым. Рядом функционирует лесопилка. Порядок в Гаваре обеспечивает шериф, однако, насколько мне известно, с преступностью там не всё просто.

— Условия?

— Мы обеспечиваем вас деньгами и оружием. Оборудованием, к несчастью, снабдить не можем: оно может спровоцировать местных на воровство, что доставит вам лишние неприятности. Всё по минимуму.

— Время?

— Планируется, что вы пробудете там до трёх недель. За это время следует разузнать как можно больше о болезни. Я надеюсь на вас.

Никаких сомнений в словах госпожи Номати я не испытывал. Бравым голосом она коротко оповестила:

— Согласна.

Слово остаётся за мной. Отправиться за пятьсот километров в преступную глушь — перспектива не особо. Плюс ещё придётся работать с этой Юрико, которая никак к себе не располагает. Страшно оставаться с ней один на один...

От работы, правда, убегать не в моих интересах. Долго топчусь на месте, хотя давно мог бы подправить карьеру. До этого цеплялся за все предложения, но сейчас былого рвения как не бывало.

Я уже решил, осталось только выковырять ответ из монолитной нерешимости. Особенно тяжело под взглядом Юрико. Почему-то уверен, что она на меня смотрит.

— Я согласен.

18:25

Ехать пришлось на грузовике снабжения — огромной махине, обшитой стальными листами. Единственный транспорт, что регулярно ходит до Гавары. На нём возят продовольствие, масло, горючее, медикаменты и средства первой необходимости. Также передают заработную плату, так сказать, госслужащим, ну и забирают продукцию лесопилки.

Набитый добром грузовичок — желанная мишень для бандитов, а бандитов нынче много, поэтому-то транспорт охраняют пятеро солдат: один сидит с водителем в кабине, ещё один выглядывает из люка, не отпуская пулемёт, а оставшиеся трое трясутся в кузове на лавках.

Тут же пришлось пристроиться и нам с Юрико. Азиатка села напротив меня и открыла небольшую книгу. Название написано иероглифами. В Недобрые Времена на Единой Европе большинство говорит на английском, и натолкнуться на другой европейский язык непросто. Промолчу про языки умершей Азии...

Судя по обложке, какой-то роман, а может, поэзия.

Я прикидываю план дальнейших действий, чтобы хоть чем-то занять себя. Ничего толкового не выходит дальше банального 'навестить доктора Гавары'. Судя по информации в Центре, его зовут Освальд Манупла, работает там более восемнадцати лет, после того, как успешно закончил обучение в институте при ЦМНМ. Именно от него три года назад поступило сообщение о Немаине. Пока лекарство добиралось до Гавары, погибло восемь человек.

Зябко немного, а ведь обещали, что в этих плащах ни в жизнь не замёрзнешь. Чёрный кожаный плащ с подкладкой, притален, выше пояса плотно облегает тело, длинные полы свободно болтаются. Воротник обхватывает шею цепко, скорее всего, будет натирать. Рифлёные рукава облегающие, а поверх них ещё пришиты свободные по локоть. Последняя новинка: шьют в новом мире хорошую одежду, разрабатывают свежий дизайн...

Выдали мне и Юрико — на коллеге плащ смотрится неплохо. На женском варианте меньше швов и карманов, так что больше похоже на нормальную одежду.

На очередной кочке подскочили так, что чуть не свалились очки. На их чёрные линзы солдаты первое время пялились с никудышно скрываемым сарказмом. Юрико до сих украдкой кидает любопытный взгляд.

Я в который раз посмотрел на книжку в руках коллеги. От неё не укрылось:

— Хотите что-то спросить, господин Праусен?

— Как называется?

— Ямада Изудзу. Это японское имя. Так зовут главную героиню. И да, я японка.

Первый раз за время езды, как мы обменялись хоть парой фраз.

— Про что книга? — буквально проблеял я.

— А вам интересно?

— Ну, я просто так спросил... Так про что?

— Про девушку, которая может переноситься в прошлое, — холодно ответила Юрико.

— А зачем ей это?

— Чтобы исправлять ошибки.

Я глупо кивнул, выдав одновременно подобие на впечатлённое мычание. Коллега тут же забыла про меня и продолжила чтение.

Солдаты режутся в карты, приспособив в качестве стола крупный ящик. Играют на патроны для пущего азарта. На нас совсем не обращают внимания: какое-то время расспрашивали меня, куда едем, зачем и тому подобное. Испугавшись ледяного ореола Юрико, даже не рискнули ей слова сказать.

Право слово, женщины такими суровыми не бывают... Ну, если судить по Фелиции и Шеннон — моим бывшим, посчитавшим меня в своё время эгоистичным козлом. Я бы поспорил, что они были правы, всё-таки, было сказано на эмоциях.

— Зачем вам очки, господин Праусен?

От неожиданности я даже вздрогнул! Считал, что совершенно японке не интересен, поэтому не по делу она со мной говорить не станет. Больших усилий стоило вернуть самообладание:

— У меня чувствительность к солнцу. Сейчас, вроде, пасмурно, но всё равно глаза будут болеть без очков.

— Ясно.

Позади осталась совсем маленькая деревушка, домов меньше трёх десятков. Судя по паре озлобленных диких псин, которые бросились вдогонку за грузовиком, здесь никто не живёт. По Европе таких вот пустых поселений разбросано, как гороха.

Но они не так пугают, как пустые города. Издали напоминают громадные кладбища, за которыми некому ухаживать. Перемолотые высотки превратились в груду бетона, местами видны проплешины, что проделали чудовищной силы бомбы. Города обычно обходят километров за десять, редко подбираются ближе: радиационный фон там такой, что зубы сводит. Страшно до одури, особенно когда по ночам видишь непонятные свечения где-то на улицах. Однажды мне довелось поглядеть на подобное.

Не все города радиоактивны — некоторые просто превращены в бетонный винегрет ковровой бомбардировкой, некоторые даже стоят целёхонькие: население в них перебито биологическим оружием. Рассказывают болтуны даже об ушедших под воду или под землю поселениях как жертвах секретного геологического оружия.

Из крупных цивилизованных городов существует только один — Сакра Ципион. В прочих, пригодных для жизни, обитают бандиты, кочевники и просто общины оборванцев или охотников. Зачастую они недружелюбны, но часть из них готова пустить в свои каменные владения чужаков. Те вывозят из городов какое-то запредельное количество баек, что солдатня подавится от зависти.

Так я слышал про мутантов, у которых развился иммунитет к радиации. Живут они, по слухам, в одной из бывших столиц, которую, опять же по слухам, сравняли с землёй в самом прямом смысле.

Деревни же... так — унылая обыденность, песочные замки, оставленные на пляже. Главное, чтобы в них не завелась какая-нибудь дрянь.

Один из бойцов не выдержал и решил от одной такой дряни избавиться. Прогромыхал тяжёлыми подошвами к заднему борту, прицелился, и его автомат выдал короткую очередь. Подстреленная псина пронзительно взвизгнула и свалилась на дорогу. Вторая оказалась из мудрых, поэтому моментально прекратила погоню. Тут же нашла, чем занять зубы, вонзив их в бок ещё живой товарки.

Меткий стрелок посчитал своим долгом радостно посмеяться расправе над псиной. Хвастая товарищам, он вернулся за карточный стол. Юрико уткнула ему в спину презрительный взгляд. Лично я ожидал, что она выскажет всё, что думает о солдафоне, но дисциплина ей не позволила.

Осознание того, что о ком-то японка более низкого мнения, чем обо мне, подтолкнуло задать давно мучавший вопрос:

— Вы же ведь из Центра, госпожа Номати? Раньше я вас там не видел.

— Это понятно, — ответила Юрико, не утрудившись повернуться ко мне лицом, — я из отдела медицинских преступлений, его сформировали недавно.

— Медицинских преступлений?

— Да, господин Праусен, сейчас немало тех, кто мешает деятельности Центра: люди умышленно распространяют заразу, подкидывают в населённые пункты радиоактивные предметы, загрязняют колодцы... Этих подонков мы и разыскиваем.

— Вы их сажаете?

— Слишком хлопотно. Согласно уставу, расстреливаем на месте.

Понятно, палачи на страже мира. Не скажу, что согласен с методами Отдела, но не признать, что преступники получают по заслугам, будет неправильным. Вот тебе и напарница, фактически дали в коллеги стража порядка, детектива и... телохранителя. Мне самому пистолет на поясе чужд, а Юрико он служит основным инструментом.

Но раз послали её...

— Думаете, что эпидемия в Гаваре была чьим-то умыслом?

— Да. Факты наталкивают на эту мысль.

— Соглашусь, — упёр я ладони в колени, — немаин искоренён в Сакра Ципионе, а потом всплывает за пятьсот километров через пятнадцать лет. Похоже на намеренное заражение, но с какой целью?

— Не ищите логику, — сказала, как отрезала, Юрико. — В большинстве своём те, кто это делает, — психопаты, которые мечтают сдохнуть и забрать с собой побольше людей. Порой это заражённые, мстящие всем без разбора за свою болезнь.

— Ясно, почему вы так жёстко с ними.

— Иначе всё, что делает Центр, будет бессмысленным. Сколько ещё ехать?

Вопрос был не ко мне. Игроки аж замерли, удивлённые тем фактом, что японка, явно их недолюбливающая, решила обратиться. Один из бойцов — тот самый, что застрелил собаку — недолго подумал и ответил:

— Не меньше четырёх.

И Юрико погрузилась в чтение. Поблагодарить вояк пришлось мне.

22:51

До Гавары добрались без приключений: один раз чуть не увязли в грязи, но мощная машина выкарабкалась, также наткнулись на челноков, которые предупреждали о бандитах, на которых мы так и не наткнулись. Почти одиннадцать, темно, как в бочке с углём, свет фар еле отбивает у сумерек разбитую асфальтовую дорогу.

С дозорной вышки помахал рукой часовой, давая знак проезжать. Брыкаясь на неровностях, грузовик вполз в Гавару. Слева высится громада холма. Здесь грязно, царит лёгкая разруха, в большинстве окон свет не горит. Представлял это место именно таким.

Проехали совсем немного, до первого перекрёстка, как машина упёрлась светящимися зёнками в приземистое здание, стены которого в лучших традициях обшили ржавым железом, а на окна навесили решётки. Водитель посигналил, и вскоре на пороге появился косматый мужик в мешковатой куртке.

Настал черёд выгружаться. Следом за нами повыпрыгивали из кузова и солдаты. Я кивнул на странную постройку и обратился к одному из них:

— Это тюрьма?

Тот ответил заливистым смехом:

— Нет же, это магазин.

— Магазин?

— А ты думал! Знаешь, на что способны люди ради халявных продуктов? Приходится защищать. Так, вам теперь надо по этой улице. Дойдёте до площади — увидите большое здание — это полицейский участок.

С чёткими ориентирами не пропадём. Оставив солдат разгружаться, мы направились во мрак по нечистым улицам. Собаки посходили с ума, завидев крупную машину. Из окон порой выглядывают жильцы, потревоженные шумным грузовиком. Некоторые даже разглядывают нас с Юрико. Одна любопытная старушка наблюдала за нами до тех пор, пока мы не скрылись вдали.

На улицах никого, даже всяких там воров и головорезов, на которых я ожидал наткнуться в первые полчаса. Освещения никакого, да ещё и начальство настояло, чтобы мы ехали без фонарей. Хорошо ещё, что луна показалась.

Низкие кривые дома, пустые огороды, завалившиеся заборы, деревца, всякий хлам во дворе — картина вокруг не меняется. Попадаются ещё столбы, один раз на обочине нарисовался остов автомобиля, какие-то плиты стопкой.

— Глушь, — резюмировала Юрико, — место дикое.

— Самый крупный город в округе, — пожал я плечами.

— Город? Это деревня, причём довольно небольшая.

Дорога хоть и асфальтовая, но донельзя грязная: обувь давно покрылась толстым слоем. Порой встречаются и лужи, громадные и глубокие. Всё, как на востоке Европы.

Довольно скоро мы добрались до широкой пустой площади. Слышится только лай собак, никак не свыкнувшихся с присутствием в Гаваре грузовика. Выделяется крупное здание в дальнем конце, светящееся, как новогодняя ёлка. Стоит полагать, это и есть участок.

Поправив дорожную сумку на плече, я чуть прибавил скорости. Вот мы уже дошли до ступеней, на которых растянулась большая чёрная клякса. Крупный пёс, смотрящий на мир с ленивым добродушием. Поурчав, он оставил нас без внимания. Мы с Юрико поднялись к двери.

В участке трое: кудрявый совсем ещё молодой парень, высокий, кряжистый усач и старикан в инвалидной коляске. Парень сидит в углу на стуле, в то время как остальные двое разговаривают у стойки, но затихают с нашим появлением. Три пары глаз уставились с любопытством.

Старая добрая немая сцена...

— Добрый вечер, — взял инициативу в свои руки инвалид. — Вы ведь прибыли на грузовике? Сразу видно, что неместные.

— Мы из Сакра Ципиона, Центр Медицины Нового Мира, — отчеканил я. — Оскар Праусен, это Юрико Номати.

— Тим Симонс, шериф, — представился седовласый. — А это Марк и Сэм — мои помощники. Чем могу помочь людям из столицы?

— Мы по поводу эпидемии Немаина три года назад. Посланы из Центра для поиска причины появления здесь болезни.

Парень, названный Сэмом, заёрзал на стуле с любопытством, Марк, напротив, странно дёрнул губой и отвернулся. Голова шерифа наклонилась влево, а проницательный взгляд искоса прощупал нас от и до. Мудрые глаза недоверчиво подрагивают.

— Спустя три года? — проронил он.

— Таково решение Центра, — вмешалась в разговор Юрико. — И мы не пробудем здесь долго.

— Это точно, — хмыкнул Марк, — местные...

— Ничего местные гостям из Ципиона не сделают, — спокойная суровость остудила здоровяка. — Врачи, значит, учёные... Что ж, думаю, проблем с вами не возникнет. Рекомендую ознакомиться с правилами Гавары, чтобы не попасть в неприятности. В остальном — мешать не будем.

— Нам нужно временное жильё, — пробормотал я. — Здесь есть, у кого снять комнату?

К разговору подключился молчавший до этого Сэм:

— Никто комнаты не сдаёт. Есть, правда, пустующие дома...

— С дырявыми стенами, — отмахнулся Тим. — Нет, поселим вас в комнате для допросов: она всё равно пустует. Так, заодно, к вам будут меньше лезть. Сэм, лишние матрасы есть?

— Валялись в подсобке, — вскочил на ноги паренёк.

— Обеспечь гостей постельным бельём. Кроватей, к сожалению, лишних нет, так что придётся расположиться на полу. Будет холодно.

— Благодарим, — кивнула за обоих японка.

Сухой палец шерифа указал на крайнюю справа дверь:

— Это там. Располагайтесь.

И мы направились в место проживания на ближайшие три недели. Теперь уже хочется, чтобы справились скорее и нашли способ уехать пораньше. Оба полицейских сопроводили нас такими взглядами, что рука сама собой приблизилась к пистолету.

За дверью мы обнаружили то, что и следовало предполагать: пара стульев и маленькое окошко с решёткой. Более ничего.

И пыльно...

Вскоре подоспел кудрявый паренёк, выдавший нам по полному комплекту белья, да ещё и свечку в банке, чтобы темно не было. Молча попятившись, он оставил нас одних.

— Сущая дыра, — прокряхтел я, отодвигая стул к стене. — Тесно, грязно...

— Что толку жаловаться? — строго укорила меня Юрико, аккуратно сложив пальто и повесив его на спинку стула.

— Да я просто...

Спальные места, конечно, вышли так себе: тонкий матрас, неприятно пахнущее одеяло и деревянная подушка. Ничего не поделаешь: выбора не предоставляется.

Стулья заменяют нам и вешалки и тумбочки. Разобрать сумки некуда.

Ладно, пора готовиться ко сну — устал за день не хуже пахаря какого-нибудь. Тут только я вспомнил одно немаловажное обстоятельство и решил напомнить о нём Юрико. Поздно, правда, потому как та уже разделась до нижнего белья. Ноги и талия стройные, элегантные, руки и плечи мускулистые, что напрямую связано с работой женщины. Юрико распустила тугой пучок волос, они оказались достаточно длинными. Судя по здоровому блеску, немало труда было потрачено на них.

Почувствовав мой взгляд на себе, коллега обернулась, ничуть не смущаясь. Я так и застыл с открытым ртом, разглядывая идеальную атлетическую фигуру. Хладнокровный голос Юрико показался мне неправильно приглушённым:

— Господин Праусен?

— Эммм... Юрико, я вас не смущаю? А то бы мы могли...

— Вы меня нисколько не смущаете. А я вас?

— Э, нет... нисколько...

— Хорошо. Тогда, я полагаю, до завтра?

— Да, до завтра...

Кивнув, она быстро забралась в постель и отвернулась лицом к стене. Чёрт возьми, давно не испытывал такого бесконтрольного выброса гормонов. Ты же профессионал, Оскар! Не работал никогда с напарницами... Держи себя в руках!

Будет непросто, но должны помочь два фактора: во-первых, половая связь с коллегой противоречит нормам служебных отношений, а во-вторых, Юрико мне за подобное оторвёт голову. Второе, признаться, меня останавливает куда сильнее...

Дисциплинированная Юрико подобного животного отношения терпеть не будет — это точно. Особенно если учитывать её не самое лучшее ко мне отношение: не похоже, что она воспринимает меня всерьёз.

В этом всего один положительный момент: я в кои-то веки начал думать о чём-то, кроме предстоящей работы.

Ладно, надеюсь, через пару дней всё само собой уляжется.

23:22

Марк

— Гости тебе не понравились, Марк?

— Не люблю людей из Ципиона, — честно признался я. — Живут там и с отоплением, и электричеством. Поютились бы в наших условиях.

— И только-то? — хмуро пробасил Тим, закатываясь на пригретое местечко передо мной. — Не обращай внимания.

— Не обращаю.

Шериф решил снять шляпу, в которой голова вся упрела. Сэм неплохо растопил печь: в участке тепло, не то, что у меня дома с разбитым окном.

— Марк?

— Чего тебе, Тим?

— Женщину видел? Как там их... азиатка. Мало их осталось.

— И что? — буркнул я недовольно. — Сейчас кого ни возьми, всех мало осталось.

— Взгляд у неё какой-то и стать, — почесал крючковатый нос старик. — Боевитая баба, мегера! Не то, что тот блондин.

Будет он мне ещё пережёвывать все впечатления, которые вызвала у него странная парочка. Да, припёрлись из столицы, сотрудники Центра Медицины, мне они совершенно неинтересны. Да и устал я сильно. Хочу поскорее закончить, а Тим тут решил котов за хвосты потянуть...

— Тим, — перебил я плавнольющийся бубнёж шерифа, — я не в настроении обсуждать этих двоих. Хочешь посплетничать, старушка ты этакий, зови Сэма. Что по Душегубу, то я всё сказал.

Разумеется, Тим обозлился: привык, что помощники безропотно глотают его слова. Поэтому и не хотел отдавать мне дело, что я всё буду делать так, как захочу, и методы мои сильно Тиму не понравятся. Что ж, пусть хоть слюной изойдёт.

— Есть, за что зацепиться, — ткнул пальцем в мои бумаги Тим, — все данные я перепишу себе, так что заберёшь утром. Пойдёшь?

— А что мне тут делать? — засобирался я уходить.

— Зарплату должны завезти.

Признаться, не ожидал от старого брюзги.

— Ты мне собираешься жалование платить? — уточнил я, тем не менее, неторопливо двигаясь в сторону двери.

— Почему бы и нет...

— Тогда завтра заберу. Сегодня действительно без сил.

И пока не вздёрну маньяка, так будет каждый день. Здравствуй, давно забытая хроническая усталость.

23:40

Кейт

Хочется поскорее уснуть, ни о чём не думать, чтобы эта чёртова голова перестала наконец булькать содержимым. Ворочаюсь не меньше получаса, а сон так и не идёт, словно в наказание.

Вспоминается Энгриль, как он учил меня приёмам, как заставлял читать скучные научные книги, полагая, что это поможет мне стать полицейским. И это вопреки тому, что я открыто ему заявляла, что совершенно не хочу им быть! Дядя был упёрт, слеп и глуп. Иной раз приходилось устраивать в доме погром, кричать и топать ногами лишь для того, чтобы Энгриль потрудился просто выслушать. Наверно, его жутко удивляло, что у меня было своё мнение.

На работе он пропадал так долго, что я часто видела его только рано утром и поздно вечером. Бывало, он несколько дней дома не появлялся.

Я много времени проводила на улице, находилась в дружной компании. Если случайно встречалась с дядей на улице, он отчитывал, что я, дескать, ушла из дома без спросу. Оказывается, не видя его толком, я должна была спрашивать, можно ли мне покинуть этот опостылевший сарай! Наказания были суровыми и бестолковыми. А я упёрто шла на улицу.

Ненависть к дяде шла не от того, что он был полным кретином, даже не от того, что он не осознавал свой кретинизм! Дело в том, что он не осознавал этого, когда я прямо ему всё высказывала!

Я пыталась донести до него, что мне нравится, чего я хочу, что он делает неправильно! А итог? Он удивлялся, наказывал меня и никак не реагировал на претензии! Он просто не слушал меня...

Да, мне его совсем не жаль. Любить человека лишь за то, что он твой родственник, — дичайшая глупость! И я Энгриля никогда не любила.

Но сейчас не могу понять, почему так тянет отомстить за него. Наверно, хочу показаться этакой правильной и совестливой. Хотя бы для самой себя.

Глава 4

Пляски зелёного эфира

21 октября,

10:12

Харон

Думаю маленькие, но жутко работящие шахтёры существуют. Ночью они забрались мне в уши, их кирки ухнули под утро. Я понял: их приманивает запах алкоголя. Так всё просто. Маленькие шахтёры — те ещё садисты...

Еле раздираю глаза, отмечаю, что уже светло. Но когда это я просыпался рано после пьяной ночи? Клокочущий в горле алкоголь приковывает к постели, вытягивает силы из членов, даруя то ли благостный покой, то ли раздражающее бессилие.

Провёл ладонью по лицу с такой силой, что мог бы кожу стянуть с черепа. Земля качается не хуже лодки в море. В моём стиле размышлять о море, которого я ни разу не видел. Не стоит отрицать, что сим недугом заражено абсолютнейшее большинство.

— Ты — Харон, ведь так?

Чуть не поперхнулся, зато бодрости женский голос прибавил! Я моментально сел в кровати, чтобы лицом к лицу столкнуться с какой-то бабой, забредшей в берлогу отшельника. Темноволосая, невысокая, довольно бесформенная, что ещё и усугубляется курткой не по плечу.

Лицо бледное, брови тонкие, уши плотно прижаты к голове, нос кривой, а губы тонкие и обветрившиеся. Если бы эта девица с очень уж надменным выражением лица спросила меня, я бы ответил, что она совершенно некрасива. Зато достойна интереса.

Нельзя не отдать должного её способностям ищейки: сколько уже живу в Гаваре, а местные никак не могут пробраться в моё убежище. Теперь мне глаза мозолит темноволосая девчушка, коею бог посадил на ступеньки в паре метров от меня.

Мы в подвале. Дом стоит на окраине заброшенный, с заколоченными окнами и дверью, попасть внутрь можно через чердак, если подтащить к южной стене лестницу.

Обидно, что первый же гость оказался утруждённой неправильной гордостью бабой.

— Ты меня понимаешь? — поведя головой, как голубь, прокричала она.

— Я пьян, дура! — ответил я и плюхнулся на матрас. — Проваливай!

— Нужна твоя помощь, так что не уйду.

Мы ещё и упёртые! Ненавижу, когда глупые бабы оказываются ещё и упёртыми! Надо бы встать и навалять ей. Однако ноги еле держат. Мне удалось лишь немного приподняться, держась за холодную стену. Сбросил ноги с койки — пора сделать перерыв, отдохнуть.

Не отказался бы от мощного сквознячка, чтобы тот продул мне извилины. Заодно мог бы вышвырнуть мелких садистов...

— Как очутилась в моём подвале?

— Выдал местный плут по кличке Утёнок, — не стала строить секретов деваха. — Он давно прознал, где тебя искать.

— Утёнок! Спасибо, Шапка, я теперь знаю, кому пальцы переломать.

— Шапка? — округлила глаза гостья.

— У тебя на редкость неказистая шапка, — довольно ухмыльнулся я. — Прозвище получилось звонкое.

Бледная кожа темноволосой покраснела — я прекрасно это заметил. Да, здесь светло, всё видно: через большие дыры проникают толстые лучи дневного светила, отражаются от тщательно настроенных зеркал и рассеиваются по подвалу. Сам придумал хитрую систему.

Руки девицы спрятались в карманах, дамочка поднялась на ноги:

— Ну и грубиян же ты!

— Извини-и-и, — протянул я, — кто тут ворвался в чужой дом и орёт на хозяина? Абстрагируйся и спроси себя: а не ты ли у нас грубиянка? А Шап...

— Не называй меня так!

— Тю! Какие мы злые! Как, позволь полюбопытствовать, мне тебя величать?

Замялась, как и следовало предполагать. Решила, что всё будет так уж просто, а тут приходится играть по моим правилам. Шах, так сказать...

— Кейт, — неохотно представилась темноволосая.

— Кейт? Не помню таких. Ты, наверно, неместная, а смысл мне общаться с неместными?

— Я — племянница Энгриля Хасса, он тут полицейский.

Имя прозвучало знакомое, словно бы я слышал его совсем недавно. Полицейский? Мне дела нет до этих ребят, имена ещё их запоминай... Но не Хасс... Его фамилия шипит в дебрях памяти.

Чем больше мозг работает, тем крепче убеждение в собственной трезвости...

Вот! Нашёл что-то:

— Это не тот ли, что умер недавно? Или нет, его же убили...

— Да, это мой дядя.

— Тогда, — ухватил я сапог и принялся натягивать, — становится кристально ясно, какого рода помощь тебе нужна.

Похоже, я обидел дурёху, раз она так погрустнела:

— Ты же можешь показать мне убийцу?

Обувь никак лезть не хочет...

— Да, я могу. Не зря меня кличут ретранслятором прошлого. Только... Эх, Кейт, ты же общалась с полицией?

— Общалась...

— Так вот они должны были намекнуть, что никому я помогать не собираюсь! — неуклюже взмахнул я расшатанной алкоголем рукой. — Слать к чертям людей бесполезно, раз приходят всё новые и новые, и всем что-то нужно.

— Я тебя в покое не оставлю! — прервала Кейт тем голосом, который готов терпеть что-либо, кроме возражения.

Наконец-то нога провалилась в кожаные объятья сапога. Теперь можно заняться длинными шнурками. Своевольные черви не слушаются, да и пальцы мои так неловки.

Оу, мне тут что-то брякнула Шапка-Кейт. Про что там она? Ну точно...

— Не оставишь? А если мне отлупить тебя и выбросить в реку? Что тогда?

— Ты на ногах не стоишь, — девахе ещё хватает норову дерзить!

— Жди, пока я просохну...

Яснее ясного, что у этой чертовки Кейт нет ни единого аргумента. А играя без козырей, в любом случае будешь действовать предсказуемо. Последующую фразу я дожидался всего пару секунд.

— Что ты хочешь взамен? — руки Шапки нашли своё место скрещенными на груди.

Ответим жёстко:

— Вот если ты подаришь мне своё тело, я подумаю...

— Никогда.

— Естественно никогда! — взмахнул я в воздухе вторым сапогом. — Зачем ты вообще пришла, если каждая наша фраза безбожно предсказуема, и итог ясен? Неужели ты упряма насколько, что не можешь смериться с очевидным: мне плевать на тебя и на твоего дядю! Вопрос на засыпку: что дальше?

Кейт не находит слов. Есть за что похвалить её — не заплакала, хотя я спьяну сделал всё для того возможное. Однако же, 'спьяну' — слово лишнее, ведь от количества спирта в организме мои вежливость и толерантность не зависят.

Пока я расправлялся со второй парой диких шнурков, девчушка всё открывала рот не хуже задыхающейся рыбы, но слов так и не последовало. Ни стоящих доводов, ни малоосмысленного лепета, что так любят включать неусидчивые...

Сейчас вздохнёт и уберётся, указав, какой же я нехороший человек.

— Знаешь, почему я пришла сюда? — услышать этот вопрос из её уст я не ожидал. Сразу стало интереснее.

— Ты объяснила.

— Но сама не знаю, зачем мне нужно увидеть лицо убийцы...

Как же сложно понимать этих дурочек. Не сильно ошибусь, если предположу, что она и сама далека от понимания собственных слов. Тишина зазвенела, как сводящий с ума комар...

Чудеса, что длинный тяжёлый плащ так легко лёг на плечи. Дама ждёт моей реакции, а я беззаботно натягиваю одежду.

— Страстно желать чего-то и не понимать причин — это жестоко, — прогундосил я, почесав ставшую жутко колючей бороду.

— Пожалуйста, Харон.

— Давненько мне не говорили этого слова. Только фраза построена не совсем правильно. Доведи до ума...

Кейт потребовалось всего пару секунд:

— Пожалуйста, Чедвер, — интонация мне понравилась.

А вот и моя шляпа: коричневая, широкополая, как у лихих ребят. Два вороньих пера делают её особенной. Сидит на голове, словно бы сам господь нацепил, не забыв поцеловать в макушку.

Единственное, что меня ограничивает: я чертовски зависим от собственной шляпы.

Вставать так поспешно было ошибкой: меня зашатало, отблески десятка зеркал ударили по глазам яркими бликами. Но мне удалось выстоять. Жаль, что хмель не выковырять, как занозу.

— Ну, Кейт, — через силу выдавил я, — Будь по-твоему, окажу услугу. С платой разберёмся потом. Ты здесь не видела тазик?

9:39

Винчи

Дом Цукеронов — подозрительно белое и чистое здание, дом ухоженный, двор чист. Сбоку стоит сарай с коровами, на одном из деревьев зазывает птиц скворечник, а на ветру раскачиваются качели... разумеется, для Донни.

Во дворе мать похищенного мальчика орудует топором, неумело кроша поленья. Волосы спрятаны под платком, лица, полного боли, не видно.

Калитка оборудована замком, так что войти без ключа не получится, а колючая проволока не позволит перелезть забор. Вдруг становится неясно, как Душегуб смог выкрасть ребёнка.

Хозяйка обнаружила меня и настороженно замерла. Топор мог бы стать в её руках грозным оружием, но хват женщина выбрала неправильный.

— А, Винчи, — с гостеприимством у безутешной матери неважно, — знала, что ты появишься.

Одновременно с тем, как она замолчала, я появился в одном шаге от неё. Можно получить топором по голове, но я-то знаю, что глупостей Диана делать не станет.

— Как пропал Донни? — прохрипел я невозмутимо.

— Его выкрали! Ночью! А если бы его похитили по пути из школы, что бы изменилось?

— Диана, я понимаю, тебе тяжело, вот только повышать голос не надо.

Сквозь защитную маску проступили слёзы. Женщина не позволила себе разливать горькую жидкость и поспешила смахнуть их рукой. В тот же момент уязвлённая мать отвернулась к стопке чурок:

— Шёл бы ты отсюда, — прошептала Диана. — Донни уже не вернуть...

— Я могу найти его.

— Мёртвого, как остальных?

Лезвие врубилось в тугую древесину, не дойдя до середины полена. Пришлось неуклюже вырывать топор.

Надо заставить её слушать!

— Если ребёнка не найти, его тело просто обглодают волки или медведи. Гарри повезло: матёрый не дошёл до него всего несколько метров.

— И что ему помешало?

— Свалился в волчью яму.

И фраза словно ушла в никуда.

— Вы же хотите хотя бы похоронить его по-человечески.

— Винчи, прекрати!

Это уже было лишним: Диана в ярости отбросила орудие в сторону и свалилась в бессилии на колоду. Более не сдерживая себя, мама Донни взорвалась плачем.

Перегнул палку — смотри теперь на рыдающую страдалицу. Истошный вопль режет по ушам, и ещё ждать и ждать, пока Диана успокоится.

Обняв себя за плечи, хозяйка медленно сползла в грязь и принялась размазывать слёзы по лицу. Мог бы попробовать утешить её, но вот этого не умею совершенно. Сделать только хуже — это я горазд.

Из уст Дианы Цукерон вырвался стон на грани слуха:

— Донни...

— Я могу найти его.

— Найди, — пробормотала Диана, чуть затихнув, — умоляю тебя, найди!

Подрагивая всем телом, она поднялась на колени. Никто не скажет, успокоится ли мать, или её скрутит вторая волна безудержных рыданий. Сквозь насыщенные всхлипы пробился нетвёрдый голос Дианы:

— Сколько ты хочешь?

— Сотню.

— Это слишком много, Винчи.

— Мне надо на что-то жить, Диана. К тому же ребёнка не так просто найти.

Заплаканная собеседница устало плюхнулась на колоду, взгляд нацелился чётко на пустоту. Ухоженная Диана волшебным образом состарилась разом на десяток лет и обратилась в огородное пугало. Она замолчала надолго, так долго я не слышу от неё ответа, будто тяжёлые мысли о сыне свалили её в беспамятство.

Я вовсе не бессердечен, я всё понимают, но дай ответ и горюй себе на здоровье. А я пойду займусь делами.

— Так что скажешь, Диана?

— Согласна, — обречённо произнесла она с тем самым безразличием, с каким и должны говорить потерявшие ребёнка матери. Всё уже не важно.

— И на попятную не пойдёшь, если Донни окажется мёртв? — один раз уже натолкнулся — хватит.

— Я заплачу в любом случае, если вернёшь моего мальчика...

Готово, у меня новая работа, обещающая скромный заработок, тонкая ниточка за которую можно уцепиться и прожить ещё пару недель. В очередной раз погружаюсь с головой в грязь и лошадиный помёт, в кровь и желчь, вдыхая комплекс ароматов. Запах тот ещё!

Под аккомпанемент людской молвы, детского плача и стона матерей иду в случайно выбранном направлении, долбясь упёртым дятлом в вопрос: с чего начать? На языке загорелся мерзкий привкус, захотелось сплюнуть — не поможет, но тем не менее.

Начнём...

10:23

Марк

Больница Гавары похожа на белую коробку с дырочками-окнами. Раскинулась на самом берегу небольшого прудика, образованного интенсивной работой двенадцати ключей. На юг убегает толстый, упитанный ручей, вонзающийся в Скрапьярд.

Перед лестницей проказит лужа, которая, на моей памяти, вообще никогда не высыхает, так что попасть внутрь можно только прыжком. В этот раз чуть не свалился. Ступени выглядят так, словно их бомбили. На двери ещё сохранились ошмётки бледно-голубой краски. И запах неприятный.

В прихожей серыми статуями сидит чета Путов. Поприветствовали меня писклявыми голосами, из которых напрочь исчезла жизнь. Постарался не задерживаться и пройти в кабинет Освальда.

Три удара, и меня пригласили войти.

Обширное помещение залито светом, стены, пол и потолок сияют редкой белизной, шкафы аккуратные, ни одна дверь не покосилась. Всё лежит на своих местах, порядок невообразимый. В центре стол, на столе лежит тело Гарри.

Над мальчиком колдует Освальд — высокий фельдшер в чистом белом халате, лицо вытянутое, большие уши плотно прижаты к голове, подбородок острый, из него торчит узенькая бородёнка. Глаза спокойные, как у сонного пса, гладкий лоб скрывает косая чёлка. На носу висят очки в тонкой оправе. Выделяется ещё острый кадык. На левой руке не хватает мизинца.

— Марк, — равнодушно произнёс доктор, — как поживаешь, дружище?

— В норме. Дали дело о Душегубе, приняли на испытательный срок. Ты как?

— Нормально, спасибо, что спросил. Собираешься вернуться в полицию?

— Можно попробовать, — примостился я на свободном стуле в углу. — Будет сложно, конечно.

— Варианты уже есть?

— Насчёт убийцы?

— Насчёт него, — подтвердил Освальд, занимаясь осмотром ног мальчика.

А вот на этот вопрос я не ответил. Мог бы перебрать всех жителей Гавары, но толку в этом окажется немного.

— Нет, впрочем, я ещё не собрал всех фактов.

— То есть?

— Ещё один мальчик, Освальд, — чуть громче кинул я. — Донни Цукерон. Похищен прямо из дома.

Фельдшера недобрая новость не на шутку поразила — он резко распрямился и уставился мне в глаза. Сквозь стекло сверкает крайняя степень удивления. Не сразу Освальд осознал, что перестал дышать...

— Это уже ни в какие рамки не лезет! — потёр висок собеседник. — Опрашивал свидетелей?

— Никто ничего не видел, — цыкнул я уголком рта, а затем добавил твёрдо. — Совсем.

Освальд закивал и вернулся к осмотру трупа. Моргать стал чаще — перенервничал, бедняга. Столько на него свалилось.

— Ещё один мальчик... Надо с этим что-то делать.

— Я со своей стороны делаю всё, что могу, — ткнул я себя пальцами в грудь. — Но ты должен мне помочь. Что там с Гарри?

— Как обычно, — ошпарил меня строгим взглядом фельдшер, — смерть наступила вследствие асфиксии, задушен, предположительно, руками. Смерть наступила около трёх суток назад. Иных повреждений на теле не найдено.

— Обследования уже проводил?

— Не успел...

— Ладно, — поднялся я со стула, — тогда я...

Меня прервали. Кто-то постучал в дверь. Возможно, семья Путов.

— Входите! — выкрикнул Освальд.

На пороге в самом деле оказалось двое, они даже были мужчиной и женщиной, но совсем не теми, кого я ожидал увидеть. Лица знакомые: блондин с крупной родинкой под губой и в тёмных очках вместе с высокой каменолицей азиаткой. Оба в чудных плащах, оба по-столичному холёные.

Рот блондина медленно открылся, пока он, очевидно, вспоминал моё имя:

— Марк, верно? — голос несколько инфантильный для сурового служащего из Ципиона. — А там, очевидно, господин Манупла?

— Да, это он. Простите, не запомнил ваших имён, — сам не ожидал, что так растеряюсь.

— Я — Оскар Праусен, а это Юрико Номати, — улыбнулся мужчина, в то время как его коллега так и не изменила стального выражения лица.

Рука подскочила в воздух — пришлось пожать. Бесцеремонно отстранив меня в сторону, парочка вошла в кабинет. Из прихожей косятся любопытные Путы.

Пока наступила очередь Освальда обмениваться рукопожатиями, я прикрыл дверь. Решил остаться да посмотреть, чего эти двое задумали. Подозрительные типы не дают мне покоя.

— Чем могу быть полезен? — сцепив руки, проронил фельдшер, стреляя глазами по гостям.

— Мы здесь по поводу эпидемии Немаина три года назад. Вы должны помнить...

— Помню, три года назад получили из Сакра Ципиона лекарство, оно было введено всем жителям, я слежу за всеми новорождёнными — болезнь больше не появлялась.

— Дело не в этом. Понимаете ли, Центр Медицины поручил нам выяснить причину появления в городе Немаина.

По нервно вцепившимся друг в друга пальцам хорошо заметно, как Освальд занервничал. Расширившиеся глаза глянули за поддержкой на меня, но не я ему помощник.

Честно говоря, связываться с этими двумя не хочется, особенно с бабой, у которой взгляд так похож на змеиный. Яда на клыках у неё точно должно быть не меньше, чем у гадюки. Освальд ей, кстати, совсем неинтересен — сосредоточилась на сверлении глазами Гарри...

— Всё ещё не понимаю, чем могу помочь? — склонил голову набок фельдшер.

— Было бы неплохо получить наиболее полную информацию о болезни. Любые документы, дневники, медицинские заключения... Вы же сохранили их?

— Да, остались истории болезни.

— Вы не будете против, если мы возьмём их на время? — щёлкнул пальцами Оскар и расплылся в дебильной улыбке.

Освальд не ответил, а сразу поплёлся к шкафами с документацией. Пора порыться в дебрях вдруг ставшей нужной макулатуры. Неужели всё вот так просто, и парочка людей из далёкой могучей столицы наведались именно что почитать про страшную болячку.

Быть может, наш доктор решится сказать...

— Что с ребёнком?

Вздрогнули, наверно, даже Путы за дверью. Голос женщины сталью проскрежетал посреди установившейся тишины. Строгий взгляд так и продолжает бурить неподвижное тело.

Паралич укусил за ноги, а немота — за горло. Хотел бы я ответить, но что-то переклинило.

— Его задушили, — ответил склонившийся над выдвижным ящиком Освальд.

— Кто это сделал?

— Маньяк, местные зовут его Душегубом.

— Какая это уже жертва? — всё не прекращает расспрашивать Юрико.

Пора мне помочь товарищу:

— Это — пятая, но этой ночью он похитил шестого.

— Вот все документы по Немаину, — привлёк внимание колоритной парочки доктор. — Всё, что смог найти.

Оскар, похоже, поражённый поведением коллеги не меньше нашего, молча забрал охапку папок. Нервный кашель, перекошенное лицо, и он уже спешит к выходу. На полпути, правда, решил поблагодарить:

— Спасибо, Освальд. Мы всё вернём.

— Необязательно.

— Что? — неуклюже остановился блондин, еле сумев поймать равновесие.

— Я говорю, необязательно, — равнодушно выдохнул доктор Гавары.

— Хорошо...

Эти двое могли бы убраться уже через секунду, если бы Юрико не вздумалось обратиться ко мне:

— Кто занимается делом о Душегубе?

Большого стоило не растеряться: она обладает чудесной магией подавления:

— Я.

— Поймайте его.

Эхо её приказа нескоро утихло.

Освальд в свойственной манере застыл неподвижно, словно бы покрылся защитным слоем воска. Вопросительный взгляд пронзил меня насквозь. Единственное, на что меня хватило, это ответить на немой вопрос:

— Я понятия не имею, кто это такие! Они приехали вчера ночью. Не знаю, похоже, всё-таки просто врачи.

— Та женщина...

— На врача не похожа... Вижу я! — отмахнулся от товарища, пытающегося указывать на очевидные вещи. — Мне-то что? Они скоро уберутся.

Освальд поджал губу, что означает крайнюю степень согласия. Чужаков здесь не любят. Да, чёрт возьми, их нигде не любят! Особенно из Сакра Ципиона! Сколько было случаев, когда наёмники из столицы вырезали деревенских, выискивая врагов Единой Европы.

Проще всего будет замочить их и спрятать в лесу: глаза мозолить не будут, спокойнее станет. Вот только не по-людски это.

Сперва все накинутся на полицию с требованием немедленно разобраться с незнакомцами, потом смельчаки сами полезут избавляться от проблем... Две столичные головные боли.

— А вдруг ищут кого? — пробубнил фельдшер, вернувшись к холодному тельцу.

— И что?

— Найдут — могут прекратить снабжение Гавары.

— Глупости, Освальд! — товарищ нехило меня разозлил. И без его великомудрых комментариев голова гудит.

Столько работы, что думать о столичной угрозе категорически запрещается. Вот работой и займусь — здесь я уже узнал всё, что хотел. Это значит, что абсолютно ничего нового, что могло быть встряхнуть однобокий ряд фактов об убийце.

— Пойду, — глухо пробормотал я.

— Тебе же теперь зарплату выдают? — ровным тоном осведомился Освальд.

— Да, сегодня утром получил.

— Леонард по секрету обмолвился, Николаю завезли листочки...

Душа довольно заметалась в теле, защекотала, терзая нетерпением. И ведь деньги в кармане требовательно звенят: уже решили, поганцы, на что хотят быть потраченными.

— Спасибо, Освальд.

Появился значимый стимул разобраться с делами поскорее.

11:04

За неполные полчаса успел сгонять к дому Цукеронов, опросить и их, и всех соседей, чтобы убедиться в одной жестокой правде, от которой руки готовы опуститься: никто ничего не видел.

В копилку упала лишь одна подсказка: Душегуб мастерски орудует отмычкой, иначе проникнуть в дом несчастной семьи не мог.

По правде говоря, за всё время расследования мы с Энгрилем узнали не так много о маньяке. Он мужчина, выше среднего, коротковолосый, белый, если опираться на показания похищенного Васкера Чефа. Хладнокровен, расчётлив, умён. Не педофил, не псих... просто урод, который равнодушно душит детей. Возможно, местный, хорошо ориентируется в округе, ловко скрывает следы, владеет отмычкой, вооружён огнестрельным оружием. Не исключено, был знаком с Энгрилем...

Понятия не имею, кто им может оказаться.

Через полтора часа начнутся похороны: проводим в последний путь нашего друга Хасса и невинную жертву слепого выбора — Гарри Пута. Напомню Кейт.

Должна быть дома. Прошло всего ничего, а от домишки уже веет вековым запустением. Никогда бы не подумал, что это место станет в один момент неприветливым.

Хозяйка здесь новая, так что надо постучаться:

— Кейт? Ты дома?

— Входи, Марк.

За дверью меня встретила грязь: натоптано, всюду отпечатки сапог — непривычно, как не посмотри. Пахнет по-новому, диковинно, что натыкаешься на мысль: 'А туда ли я пришёл?'. Племянницу покойного лучше особо не тревожить — просто сказать о похоронах и уйти, а то она от общения со мной морщится. Должна быть...

— Кейт, он что тут делает? — сорвалось с губ, когда я наткнулся на совершенно неожиданного гостя.

Лениво озираясь пьяными глазками, в центре комнаты почёсывает бороду Харон. Коричневый плащ, коричневая шляпа с перьями — не спутаешь, это точно местный отшельник.

Вопрос, каким силком его приволокли, я уже озвучил. Заприметив меня, тощий бородач снисходительно улыбнулся. Ответ пришёл от Кейт, которая в это время ковыряется у камина:

— Я его попросила помочь.

— И он согласился? — выкинул я в Харона руку.

— Нет, в носу поковыряю и пойду отсюда, — подразнил меня серьёзным голосом алкаш. — Инспектор, где, позвольте полюбопытствовать, ваша дедукция?

— Ты же оказывался содействовать властям!

— То есть, ты сейчас недоволен?

Легко почувствовать себя придурком, разговаривающим с поленом. Тут, конечно, ближе клоун с интеллектом полена.

— И как ты его уговорила?

Отступив на пару шагов от разгоревшегося камина, она задумчиво уткнулась взглядом в пол, руки сами собой скрестились на груди, а плечи скакнули вверх. Более живописно выразить фразу 'не знаю' было бы сложно.

Я растерян. В дальнем конце комнаты отчуждённо застыла возмутительница всеобщего спокойствия, в паре метров ухмыляется Чедвер, оказавшийся на доске лишней и очень неожиданной фигурой. Молчать стало невмоготу, поэтому Харон, криво распахнув рот, произнёс, безобразно растягивая слова:

— Я, скажем так, преследую свой интерес. Помогаю вам вовсе не ради справедливости и чего-то там ещё. Два условия: не мешаете и не перечите мне. Это не будет так сложно?

— Не будет, Харон, начинай уже.

— И я начну.

Схватив стул, он выбрал самый центр комнаты. Только после того, как удобно устроился, потёр руки, со временем наращивая скорость. Вскоре стало похоже, что он захотел стереть ладони в пыль.

— Какое время нужно? — брякнул ретранслятор, не сбиваясь с темпа.

— Два часа ночи, — припомнил я примерное время смерти Энгриля.

Глаза Харона сощурились, а на висках проступили синие силуэты вен, предвещая великое таинство. Мелкая рябь всколыхнула напряжённое лицо, по которому уже заструился пот от невидимого тяжкого труда.

Захотелось поставить руку поближе к пистолету...

Разогретые трением руки вмиг отскочили друг от друга, чтобы тут же хлопнуть, воспроизводя неправдоподобный звук. Гул колокола вперемежку со свистом чайника не успел утихнуть, как по комнате расползлось тёмно-зелёное полотно. Задумай я отпрыгнуть — не успел бы: так стремительно брызнул во все стороны клубящийся эфир.

В большинстве своём ничего не изменилось: окружение блекло замерцало тошнотной зеленью, но и только. Лишь у стола возник полупрозрачный фантом покойного Хасса, восседающий на фантоме стула... Фигура размытая, нечёткая, от каждого движения возникает шлейф. Движения то чересчур резкие, то чересчур медленные, вязкие. Но сомневаться в том, что приходится смотреть на точную копию товарища, не приходится.

Кейт охватило любопытство, и она подошла ближе. Всмотрелась в лицо работающего с эфирными бумагами дяди. В глазах её лишь спокойная строгость, некий укор, но никаких отголосков боли, словно бы лишённая сердца девушка не способна эту боль чувствовать.

Пока Кейт занялась пристальным осмотром родственника, я огляделся по сторонам, дабы просто полюбоваться на гипнотизирующий масляный блеск комнаты. Колдующий Харон продолжает тереть ладони, но уже без фанатизма. Взгляд потерян, рассредоточено уходит в бесконечность, пронзая стены и саму землю.

А рука не желает оставить в покое оружие...

Я наблюдал за Чедвером несколько минут, как вдруг Кейт привлекла моё внимание: фантом Энгриля приподнялся и выглянул в окно. Какое-то время он пытался разглядеть нечто на улице, но растворился в воздухе... Зелёный свет погас, от миража не осталось ни единого следа, кроме зайчиков в глазах.

— Сеанс окончен, — довольный собой прокряхтел Харон, неловко поднимаясь со стула. Ноги шатаются, как у древнего старца.

Прошло от силы минут шесть.

— Что? — растерянно произнесла Кейт. — Ты издеваешься? Нам нужно было увидеть Душегуба!

— Ах да, вы же, наивные мои друзья, думали, что всё будет просто и легко? Шмякну на ложку мёда целую бочку дёгтя: ретрансляция прошлого — штука тяжкая, а двужильностью я не страдаю. Силы у меня кончаются быстро, так что ждите, пока восстановлюсь.

— Ждать? Ты ещё паясничать вздумал?

— Нет, я серьёзно, — огорчил Кейт Харон. — Эта штука выматывает меня на раз-два. В лучшем случае я буду в состоянии продолжить завтра.

— Ты так и будешь по паре минут в день показывать? — поддел я ретранслятора отборным сарказмом.

А сам уже оказался у окна — попробуем выяснить, что так привлекло внимание покойного. Глядел явно на дорогу, в темноту. Увидел приближающегося убийцу?

— Пара минут? Ну, мой рекорд — десять, — начал приходить в себя Харон. — Надеюсь, дошло, наконец, до вашей светлой головушки, почему я так не хотел до этого помогать полиции.

— Это слишком долго, — закончил я. — С твоими темпами, так... дней девять должна занять вся ретрансляция.

— А вы намерены дожидаться окончания сеанса, офицер?

— Не совсем, но из них можно выцедить новые улики.

— И что нужно сказать?

— Спасибо, — равнодушно бросил я.

Сосредоточен на точке, куда смотрел Энгриль. Возможно, ему просто показалось, а, возможно, именно там стоял Душегуб. Жаль, что не увидел дальнейшей реакции детектива...

Хм, в такое время суток мало кто стал бы бродить по Гаваре.

Харон что-то рассказывает Кейт, похоже, жалуется, что я не слишком-то ему благодарен. Не нравится он мне: ни его вмешательство, ни то, что мне неизвестны его мотивы.

Кейт сделала опрометчивый ход.

— Что ж, я бы ещё мог отнимать ваше время, но не стану, так что пойду по делам.

— Счастливо, — устало кинула Кейт.

Харон попятился к выходу, не забывая ухмыляться. В дверях он отсалютовал на прощание шляпой и рванул прочь. Поведение бандита, страшащегося словить пулю. Знаю немного этого типа: он вообще ничего не боится, только дурачится много.

Мы с Кейт остались вдвоём:

— Где ты его нашла?

— В его берлоге. Поспрашивала о ней местных умников, — поправила шапку девушка.

— Чем заплатила?

— Он пока не назвал цену...

— Да я не про Харона, а про этих, как ты их называешь, умников. Насчёт Харона, я вообще не понимаю, как он пошёл тебе навстречу.

Впервые за всё время пребывания в Гаваре выражение лица Кейт чуть упростилось, девушка расслабилась и даже позволила себе улыбнуться.

— Такой тон, словно ты мной недоволен, — с вызовом выложила она. Для пущего эффекта грубо запихнула руки в карманы.

— Вообще-то этот Харон опасен.

— Молодец, Марк, что говоришь об этом сейчас! И чем же он опасен?

— Ходят о нём нехорошие слухи. Говорят, он нападает на одиноких челноков, а тех потом найти не могут.

— То слухи...

— Послушай, Кейт, — как ни старался, но я дошёл до точки кипения, — понимаю, ты — человек Хассовой закалки, но следовало хотя бы предупредить о своих планах.

— Ладно, хочешь знать о моих планах, — присела на край стола Кейт, — я остаюсь, пока не выясню, кто убил моего дядю. Могу тебе помочь.

— В расследовании?

— В расследовании, Марк.

Вот чего не ожидал, что племянница Энгриля вдруг так переменит своё отношение к смерти дяди. Вчера она так и сочилась равнодушием.

Примерно девять дней придётся с ней нянчиться...

— Ну, Кейт, раз уж ты так хочешь, будешь мне помогать. Без самодеятельности.

Брови девушки резко прыгнули вверх, а на лице вырисовалась удивлённая улыбка. Поводив застывшей в немом смехе маской из стороны в сторону, она изумлённо округлила глаза и уточнила:

— И ты даже не станешь меня отговаривать? Где твои аргументы, что всё это слишком опасно?

— Эй, — выставил я раскрытую ладонь перед собеседницей, — я хорошо знаю Энгриля, а значит, и тебя тоже: спорить бесполезно! Стоит отказать, и ты сама полезешь на рожон. Оно мне надо, вечно вытаскивать тебя из всяких ям, вроде жилища Харона? Лучше, чтобы ты была под боком.

— Спасибо, — благодарно кивнула Кейт и тут же досадливо сконфузилась.

— Что ещё?

— Я через неделю на работу не смогу выйти...

Ну, судя по наплевательскому взмаху головой и звучному цыканью, это новоиспечённую темноволосую напарницу особо не беспокоит. У неё появилась чёткая и благородная цель, а это для рода Хассов/Бри что воздух. Не для них без толку спокойно сидеть — лучше ввязаться в опасную авантюру со смыслом.

— Похороны начнутся через час, — напомнил я девушке.

— Ты сейчас по делам? — осведомилась Кейт.

— Да, но пока твоя помощь не требуется. Пойду.

Следует оббежать парочку свидетелей да в магазин заскочить. И лучше с собой девчонку не таскать.

На улице следы Харона уходят влево: понять, куда это перекати-поле погонит шальной ветер, — занятие не для такого никудышного детектива, как я.

Глава 5

Конец ниточки

21 октября,

12:12

Николай

Старушка Шеннон уже пять минут мнётся перед прилавком и суёт мне разномастные монеты на сумму пять звонов, выпрашивая товар, который, вообще-то, стоит в шесть раз больше.

Бумажные деньги не сохранились — уцелели только монеты. Монеты все разные, но в Новом Мире решили не вспоминать про пресловутые курсы валют. Отныне название не имеет значения, важна лишь циферка на кругляше. Единую валюту назвали по-простому — звон.

Через меня этих кругляшей проходит много: удалось в своё время отхватить побольше добра и начать торговать. Теперь заказываю продукты, соль, масло и всякие безделушки из Ципиона, продаю гаварцам по приемлемой цене. Торговля идёт бойкая, потому как всем нужно есть, всем нужны свечи, керосин для ламп и много чего ещё.

Тонкая рука тянет деньги, а сухие губы шепчут:

— Николай, ну возьми ты эти монеты, пожалуйста.

— Шеннон, у вас всего пять звонов, — пробасил я в который уже раз. — Колбаса стоит двадцать, а сыр — десять. Вместе тридцать — вам не хватает.

— Николай, но ты же знаешь, я обязательно отдам.

Маленькая старушка не отдала ещё свой первый долг, срок которому уже двадцать лет. Также она не выплатила второй долг, да и третий с четвёртым, да и с пятым, и с шестьсот семьдесят четвёртым...

Единственный клиент, которого я раз за разом не могу отпустить с пустыми руками. Госпожа Мак Гилби живёт одна, у неё совсем плохой участок, урожаи так себе. По суровым, но справедливым правилам следовало бы прогнать попрошайку, но обречь крошечную старушку на голод рука не поднимается.

— Подождите, — шепнул я Шеннон и ушёл на склад.

Разумеется, на прилавках ничего нет, я от клиентов отделён мощной решёткой, под рукой всегда снайперская винтовка, прицел от которой я давно продал охотникам, магазин обшит железом, а весь товар соскладирован в просторной комнате за толстой стальной дверью. И всё это лишь для того, чтобы меня не смогли ограбить. Платить охранникам слишком затратно, а желающий вычистить мои закрома силой оружия всегда больше тех, кто готов сделать это звоном монет.

Ключ от склада спрятан под шатающейся плиткой на полу. На ощупь отыскиваю заказанное на длинных полках и несу госпоже Мак Гилби.

Пока посетителей нет, надо поскорее передать продукты старушке.

— Вот, возьмите, — протолкнул я через окошко товар, — спрячьте поскорее и идите домой. Никому не говорите! Договорились? Никому!

— Спасибо, вам, Николай! — рассыпалась в благодарностях Шеннон. — Я буду за вас молиться. Святой вы человек.

— Никому, госпожа Мак Гилби!..

Все эти годы боюсь, что старушка не выдержит да и поведает о невиданной щедрости толстяка-продавца, которого все, не задумываясь, равняют с тираном. Страшно представить, сколько попрошаек сползётся, когда им в ноздри ударит пьянящий запах халявы...

Рассыпая поклоны и благодарности, Мак Гилби шаркает до выхода и скрывается за дверью.

Остался один в этом тесном железном ящике — цветы на подоконнике пытаются оживить картину пустого помещения, но что-то как-то у них не получается. Мир сжался до размеров магазина, даже за окном почти ничего не видно из-за массивных решёток.

Не прошло и минуты, как заявился очередной клиент — Марк Ферран косолапит к прилавку, оглядываясь на дверь. Понятно за чем явился — дополз слушок.

Пасть сама собой растягивается в улыбку: какие же смешные эти особые покупатели. Марк навалился на прилавок и глухо прошептал, почти не разжимая губ:

— Говорят, листочки завезли...

— Верно говорят, Марк, — прищурил я единственный глаз. — Вот только все ещё и пароль говорят...

— Громовержец не танцует вальс.

— А что он танцует?

— А он вообще не танцует.

Пароль назван верно, так что я не имею права не продать постоянному клиенту маленький, но такой ценный свёрточек. Листочки мне завозят не так часто: бывает, что год проходит между завозами. Зато с их появлением желающие раздобыть унцию листочков без промедлений встают в очередь.

Спрятаны в самом укромном углу склада. Специально для Марка отобрал самый, на мой одноглазый взгляд, упитанный свёрток.

Как только показал товар, тот быстро отсчитал сорок звонов и просунул в окошко.

— Откуда деньги? — отдал я листочки Марку.

— В полицию приняли, — быстро спрятал покупку здоровяк, — на испытательный срок.

— Тебя что ли Тим заставил Душегуба искать?

— Не заставлял — я сам напросился.

— После Энгриля ты больше всех о Гаваре пёкся, — подпёр я щёку кулаком.

Марк лишь кивнул в ответ:

— Пойду... На похоронах будешь?

— Не думаю.

И вот отоварился ещё один фанат листочков. Листочки — это махорка. В Недобрые Времена днём с огнём не сыщешь. Потому-то её появление у меня все и держат в секрете, а купить можно, только зная пароль. Это не наркотики, за которые Стальной Тим вешает, листочки разрешены, но закупаются курильщики тайно... Чтоб не делиться.

12:46

Кейт

На расстоянии двадцати метров скучковались две группы, оплакивая каждая свою могилу. Там в стороне окропляют слезами могилу маленького Гарри Пута, а вокруг собрались те, кому небезразличен дядя Хасс. Находятся и те, кто успевает порыдать и здесь и там.

Мужчины, попеременно беря в руки лопаты, забрасывают землёй ладный гроб Энгриля. Вот вахту сдал Сэм Прайман и важно кивнул мне, показывая, мол, как он старается ради покойного напарника и меня. Чумазый мальчонка — всё такой же, как и пятнадцать лет назад.

Ветер поднялся над холмом, зажатым между Гаварой и лесопилкой, бросает в глаза мелкую пыль. Я лишь надвигаю шапку на брови, нет, наверно, даже не от ветра, а просто, чтобы скрыть отсутствие слёз. Чувствую, толпа плакальщиц меня неправильно поймёт...

Справа задумчивый Стальной Тим кусает палец, хмуро щурится. Парой минут назад выдал такую речь, что проняло до внутренностей. Энгриля он ценил куда больше, чем всех остальных помощников вместе взятых.

Солнечный свет то долетает до земли, то разбивается о заслон густых облаков. Лес неподалёку шумит гремучей змеёй, шелестит последними листьями.

Марк ходит от человека к человеку, обменивается парой фраз и пускается дальше по кругу. Несложно догадаться, что детектив выуживает всевозможные факты, что помогут ему установить личность убийцы. И тогда это кладбище будет заполняться медленнее.

Но вот Марк остановился у своего коллеги — остроносого блондина с длинным конским хвостом по имени Декстер. Парочка полицейских долго переговаривалась, пока Ферран не вышел из себя и не перешёл на крик. Невысокий Декстер ещё более сжался. Стало интересно, поэтому я двинулась в сторону гремящего громом Марка и скукожившегося блондина. Кто-то решил, что я заслуживаю укоризненного взгляда.

— Флеминг, лом тебе в почки, ты долго собирался молчать? Я... я просто не понимаю, у тебя мозги на вышке так продуло?

— Я объяснил, — рискнул Декстер возразить.

— И что мне твои объяснения? Что?

— В чём дело? — вмешалась я в грубую склоку.

Детектив Ферран, мечущий молнии из глаз, отвлёкся на меня, затем вновь обернулся к товарищу. Всего шаг, и вот передо мной уже двое здоровяков: настоящий Марк коснулся моего плеча, призывая отойти в сторону, а двойник остался орать на Декстера, неприязненно морщащего нос.

Когда мы достаточно отдалились от общей группы, Дубль мрачно пробормотал то, что его так разозлило:

— Этот идиот Декстер, оказывается, видел кого-то в ночь убийства.

— И ничего не сказал? — во мне тут же расправило крылья понимание ярости детектива.

— Представь себе, посчитал, что это неважно! Да ещё и подумал, что просто показалось, так что зря полошить нас не следует! Всё-таки я — святой, раз не избил его на месте!

Пока его впрямь не дёрнуло вернуться и покалечить хвостатого, я поспешила переключить его внимание:

— Так что он видел? Когда?

— Где-то в два сорок, когда шёл сменять на северном посту Максимилиана. С площади увидел силуэт человека на улице Летерма. Возможно, неизвестный был в капюшоне.

— Два сорок? Мог возвращаться из дома Энгриля после убийства.

— А Декстер... Эх, я убью его! — скрипнул зубами Марк.

И не похоже, что он останется голословным...

— А этого неизвестного можно вычислить? — спросила я, целиком поглощённая ценной информацией.

— Да я уже догадываюсь, кто это — Франтишек Палацки. Он даже спит в капюшоне.

— Это тот самый, у отца которого мастерская в конце улицы Летерма?

Марк ответил странным махом головой, который легко можно принять и за 'да' и за 'нет'. Хорошо хоть уточнил:

— Отец умер семь лет назад — мастерская давно принадлежит Франтишеку.

Похороны скоро закончатся, и люди разбредутся по домам. Пусть нам обоим хочется рвануть поскорее отсюда, нужно дотерпеть до конца. Энгриль не заслуживает, чтобы с его похорон просто сбегали.

14:15

Марк, видимо, почувствовал запах крови, раз так рванул — поспеть за ним непросто. Странно, что он ещё не перешёл на бег, опустившись на четвереньки. Сейчас этот увалень в кои-то веки не напоминает увальня.

Мы пересекаем Центральную площадь, идём на свидание с Франтишеком — потомком нечистого на руку Джозефа Палацки, вокруг которого долго кружилась виселица, но так и не накинулась на шею.

Если Франтишек окажется Душегубом, я буду первой, кто разобьёт ему морду в кровь. И лёгкой смертью он точно не отделается.

— Ты даже не предупредил коллег, — напомнила я грозно ссутулившемуся здоровяку.

— Сам управлюсь.

— Если этот урод окажется убийцей, могут возникнуть проблемы.

— Он не крупнее тебя, — ответил Марк.

— У него может быть оружие, Марк! И вообще, я за тобой не поспеваю.

Здоровяк недовольно буркнул, но шаг замедлил. Идти остаётся всего ничего.

Вдалеке уже видно крупное здание мастерской. Палацки — местные кудесники, скупают гниющий металлолом и пытаются смастерить что-то толковое. Один раз из их амбара выехало работоспособное подобие велосипеда, но с тех пор конструкторский гений молчит.

Здание когда-то было большим сараем. Вокруг свалены в беспорядке витиеватые детали, листы железа, какие-то трубы. Все припорошены пёстрым слоем ржавчины. Жилище Франтишека огорожено дрянным забором — позади дома он теряется в наступающем лесу.

Марка вновь объяло желание рвать и метать, отчего он вновь перешёл на стремительную поступь атакующего медведя. Пролетел через дыру, где должна была быть калитка и двинулся к двери.

Я успела осмотреться по сторонам — никого. Многие ещё не вернулись с похорон.

Здоровяк уже подскочил к двери и вколотил в неё кулак. Изнутри отозвался неприятный голос:

— Кто там ещё?

— Полиция! Открывай, Франтишек!

Магические фразы подтолкнули механика к действиям: загрохотало, послышались ругательства, затем щёлкнул замок, и в щели появилась щербатая рожа владельца мастерской.

Кривой нос, тонкие губы, узкий подбородок с колючей щетиной, угрюмые глазки. Часть лица теряется под капюшоном, зрачки шмыгают из стороны в сторону, ноздри вздуваются, как у принюхивающейся собаки.

Злобный коротышка тут же поспешил снова спрятаться в раковине — Марк едва успел перехватить дверь.

— Какой ты, к чёрту, полицейский, Марк? — прошипел Франтишек. — Вали отсюда!

— Меня взяли обратно, — поддал тот.

— Взяли! Тим бы тебя за яйца взял! Чего ты мне эту звёздочку ворованную тычешь? Убирайся и бабу эту забирай!

Ручка со стороны Франтишека оторвалась, и тот повалился на пыльный пол. Марк рванул на него, так что тому пришлось улепётывать на четвереньках. Вскочив, он схватил с полки какую-то железяку и метнул в полицейского:

— Пошёл вон, гад! Убью!

С этими словами в руках злобного коротышки появилась монтировка. Не задумываясь ни на секунду, он нанёс удар сверху. Марк еле успел отступить, а тут уже полетели новые удары. Здоровяк кое-как блокировал комбо и даже сумел перехватить руку с оружием.

Франтишек, как озлобленный маленький зверёк, подло пнул Марка в голеностоп, и оба они завалились подрубленными дубами.

Я схватила подвернувшуюся под руку тонкую трубу и подобралась к дерущимся, выцеливая отчаянно отбивающегося лилипута. Бойцы без конца перекатываются, вертятся, так что попасть будет непросто. Как представилась возможность, от души лупанула Франтишеку куда-то в область лопаток.

Тот мерзко взвыл и отскочил в сторону от Марка. Перебирая конечностями, как таракан, он рванул в соседнюю комнату, спотыкаясь на каждом шагу.

Грозно ворча, поднялся Марк и тут же выхватил у меня трубу. Размял плечи и шею, готовый много и жестоко калечить:

— Я ему все кости подроблю!

Труба в руках амбала описала полукруг, хлопнув об ладонь. Марк попёр за Франтишеком сквозь облако поднявшейся пыли. Из-за угла вдруг выскочил коротышка, рубанув кувалдой в область головы. Марку снесло бы половину лица, если бы он не отшатнулся. Манёвр вышел неловким, и полицейский грохнулся оземь. Франтишек уже занёс тяжёлое оружие для последнего удара.

Чудом я успела подскочить и схватить кувалду за спиной неприятеля. Тот рванул пару раз, пытаясь вырвать оружие, но тут подоспел Марк с подножкой. Удар в колено свалил Франтишека, который, впрочем, быстро поднялся.

Марк рванул на противника и сцапал его в медвежьем захвате. Протолкав того в соседнюю комнату, он бросил механика на пол и тут же нанёс мощный удар ногой сверху. Скользкий уж увернулся и откатился в сторону, здоровяк сцапал его за шиворот и свалил на спину. Хук справа должен был как минимум вырубить Франтишека, но живучий гадёныш выстоял и даже ударил в ответ. Хлёсткий удар обжёг Марку ухо.

Воспользовавшись заминкой, коротышка обеими ногами упёрся противнику в грудь и отпихнул от себя. Марк, чуть не потеряв равновесие, впечатался спиной в стеллаж — на него обрушился град мелких железяк.

Франтишек сноровисто отполз в сторону, пока полицейских согнулся под шквалом падающего мусора. Я оказалась подле распластавшегося на полу лилипута и вмазала носком сапога под рёбра. Пинок за пинком вырывает из лёгких выродка глухой стон, подонок скукоживается, блокируя яростные удары.

Еле успела отреагировать на его руку, метнувшуюся к цепи. Ржавые звенья расправились в воздухе, и последнее кольцо стегануло мне по щеке. Косой росчерк горячей, как раскалённый металл, боли обжёг левую половину лица! Так больно, что из глаз посыпались слёзы!

Схватившись за рану, я упала на колено. Все силы бросила на то, чтобы сдержаться и не закричать. Словно гвоздь вколачивают в щёку!

Наплевав на хищную гибкую цепь, Марк просто бросился на Франтишека и свалил его ударом ноги в грудь. Коротышку протащило целый метр по грязном полу, пока он не врезался затылком в стену. Сбитого с толку урода здоровый полицейский жалеть не стал и взял за грудки... в следующую секунду с мордой подонка встретилось не меньше дюжины дробящих зуботычин.

Плюющийся кровью Франтишек затих, не в состоянии больше оказывать сопротивление. Марк выбил из него духа больше, чем было — у самого теперь кулаки горят, пот льётся ручьём.

— Кейт? — склонился он надо мной. — Ты как?

— Лицо... Что с щекой? — показала я раскалённую рану.

Здоровяк осторожно потрогал косой росчерк, отчего у меня в глазах потемнело — бегемот неуклюжий. Ещё и прямо на ухо бубнит:

— Царапина глубокая, ничего страшного.

— Что ж так болит тогда?

— Тебе бы компресс... Франтишек! Где тут у тебя вода?

— Пошёл к чёрту! — прогнусавил побитый, пытаясь принять сидячее положение.

Очередной удар помешал ему подняться, а заодно и развязал язык:

— В соседней комнате стоит тазик...

— Да всё в порядке, Марк, — отказалась я, — сейчас пройдёт...

Здоровяк посмотрел на меня каким-то бессильным взглядом, словно бы желая поспорить, но боясь заняться этим неблагодарным делом. В конце концов он вернулся к подозреваемому, предпринявшему вторую попытку сесть:

— Это оказание сопротивления властям...

— Да никакой ты не полицейский, Марк! — просипел Франтишек и закатил глаза. — После того, что ты наворотил, дороги в полицию нет.

— А вот я нашёл. Теперь придётся тебе отвечать...

— Не заставишь!

Марк всего только замахнулся, а коротышка уже сжался, закрываясь руками. Грубый голос быстро превратился в писк мышонка:

— Ладно, Марк, не бей только.

Попросил бы меня — я не послушалась бы и вломила. От сволочи останется жирный багровый шрам, не иначе. А возможно, именно это ничтожество убило Энгриля. Сколько причин отрубить ему уши.

— Слышал про смерть Энгриля? — приблизился к лицу Франтишека Марк.

— Слышал. Его сегодня хоронят.

— Уже. Плохие новости, Палацки, тебя видели в ночь убийства в нехорошее время... Возникают вопросы...

— Да кто меня видел? — испуганно завопил крысоподобный выродок.

Марк поморщился — ненавидит, когда его перебивают. Отведя голову в сторону, не дал ярости обуять себя. Только лишь рёв продолжился на гораздо более грозных тонах:

— Тебя видел сотрудник полиции Декстер Флеминг на улице Летерма. Не так много людей любят ходить в капюшонах. Без двадцати три, ночью, Палацки! Какого хрена тебе не спалось?

— Эй, эй, эй! Марк, стой, Марк, не нагнетай! Уж не думаешь ли ты, что я грохнул Энгриля?

— Именно это я и думаю! Ещё есть подозрения, что на твоей совести шестеро детей и Васкер Чеф!

— Детей же всего пять пропало...

— Отвечай, сволочь, что ты делал той ночью?

— На складах был! — механиком уже завладела истерика.

Ответ Марку не понравился, судя по наползающим на глаза бровям. Мне, кстати, тоже. На территорию обглоданных складов давно никто не ходит, кроме любопытной малышни.

— Спроси, чего он там забыл? — прошипела я, после того, как проверила заляпанную кровью ладонь — рана понемногу кровоточит.

— Я детали искал, — не стал дожидаться посредничества Франтишек. — Там ещё есть, чем поживиться, если поискать хорошенько. Приходится по ночам ходить, чтобы Багор не прознал: он там сам любит порыскать, продаёт по дешёвке челнокам. Я поэтому по Маргрете и пошёл, чтоб мимо его дома не идти. Он же не спит почти, любит за мной следить.

— И ты был на улице Маргрете в ту ночь?

— Был. Мимо дома Энгриля проходил — свет у него горел. Мы даже друг друга разглядели, он за столом работал. Но я внимания не обратил, пошёл дальше. Я клянусь, не убивал я его! Он же здоровый, куда мне против него?

— Энгриля застрелили, — напомнил Марк.

— А у меня нет ствола! — кровь на морде Франтишека стала смешиваться со слезами. — Нету! Обыщи меня, если хочешь!

— Ну, этим-то мы ещё займёмся, — выпрямился здоровяк и отряхнул штанины. — А ты посидишь в тюрьме, пока не выясним что да как.

— Постой! — вновь прервал детектива механик. — Я же видел кого-то! Там, на улице Ядранко, на углу. Он за забором спрятался, когда меня заприметил, так я решил мимо пройти, виду не подавать.

Глаза Марка округлились, а дыхание участилось. Кровавый след снова источает запах, снова ищейке есть за чем следовать. Сглотнув, тот сделал шаг к Франтишеку:

— Описать сможешь?

— Темно было...

— Постарайся!

Судя по тому, как ладонь всё больше раскрашивается красным, следует наплевать на гордость и пойти уже промыть рану. Хорош уже строить из себя героиню.

— Я пойду рану промою, — вставила я своё слово.

Тазик в соседней комнате стоит в опасном соседстве с банками с какими-то маслами. Надеюсь, вода не такая грязная, как всё окружающее. Мутноватая жидкость ледяная, сводит пальцы! Плеснула себе на щёку совсем немножко, а обожгло посильнее самого удара!

Отшипелась — можно продолжать. Наплескала на рану не меньше пол-литра, прежде чем боль утихла, а кровь перестала сочиться. Пока есть возможность, можно и умыться...

Слева послышался голос Марка:

— Ни черта не сказал... Знаешь, Кейт, не похоже, чтобы он был Душегубом.

— Ну а от меня-то ты чего хочешь? — отступила я от импровизированного умывальника. Лицо страшно морозит.

— Просто, если ты думала, что убийца уже пойман... Ладно, нужно отвести его в...

Грохнуло так, что я чуть не вскрикнула от неожиданности. Марк раньше меня сообразил, что этот звук был выстрелом, и бросился к Франтишеку. Стоило мне только влететь следом, как полицейский бросил на ходу:

— Задняя дверь! Останься тут, я проверю!

Картина безрадостная, хоть не смотри: в углу валяется Франтишек, прислонившись к стене, по которой размазались его мозги. Круглая дыра меж глаз не даёт усомниться, что выстрел смертельный. Дверь чёрного хода нараспашку, Марк бросился вдогонку за убийцей коротышки.

Ещё два выстрела стеганули по ушам. Оставаться здесь нет никаких сил, и я бросаюсь на улицу, где обнаруживаю Марка, застывшего на границе леса. В руках у него оружие, полицейский в бессильном гневе дрожит всем телом, вглядываясь в чащу. Так и порывается броситься в лес.

Обернувшись, он хмуро окатил меня недовольным взглядом и глухо признался:

— Упустил. Он в лес ушёл — я по лесам бегать не мастак, да он ещё и вооружён. Видел его, пытался попасть в спину...

— Разглядел?

— Да какое там! — Марк жутко зол на себя. Пистолет так и не убрал, размахивая им в воздухе. Желваки поигрывают, в мозгу скрипят нехорошие мысли.

Вокруг стало совсем тихо, словно бы весь мир разом растерялся. То же и со мной: всё случилось в одночасье, ещё одна смерть, убийца был так близко, а теперь ушёл, откусив конец ниточки. Одновременно хочется что-то сказать, и слов, как назло, нет. Дурной запах нелёгкой жизни проникает в ноздри.

— Пойдём, надо доложить Тиму, — сдвинулась с места грузная статуя Марка.

18:31

Весь день провертелась рядом с Марком и всем выводком полицейских. Сэм, как обычно, не отходил ни на шаг. Всё лез со своими вопросами, разумеется, не по делу, раз сто спросил, не болит ли щека. Нагоняи от коллег получал строго раз в десять минут.

Осмотр места преступления занял довольно много времени, уже темнеет. Наша компания из пяти человек движется к участку. Справа пристроился надоедливый Сэм, слева вышагивает хмурый Марк, затем Уолтер и Дасерн, чьё имя я всё же умудрилась запомнить.

— Ещё раз, мужики, — Уолтеру, видимо, не хватает сверить данные всего один раз. — Что мы имеем? Франтишек был застрелен, когда Марк и Кейт находились в соседней комнате. Убийца проник через заднюю дверь. Так?

— Так, — поддакнул Марк, почёсывая затылок, — но как он понял, что мы вышли? Там же нет окон.

— Через щёль в двери, — поторопился вставить слово Сэм, аж пальцем замахал.

— Или по твоим шагам, — подхватил Уолтер и сделал пару заметок в блокноте. — Так или иначе, маньяк вошёл и застрелил свидетеля. Причём, так, что тот не успел даже пикнуть.

Конец карандаша почесал полицейскому шрам, пока тот задумчиво всматривался в блокнот. Его задумчивость привлекла внимание молчаливого Дасерна:

— Что не так, Уолт?

— От тела до двери метра четыре. А убийца встал прямо напротив Франтишека. У того было не меньше пяти-шести секунд, чтобы обратить внимание на Душегуба и отреагировать. Странно, не находите?

— Они были сообщниками?

— Что? — все, как одно четырёхглавое существо, обернулись к Сэму.

Тот осёкся было, но нашёл, как пояснить свою теорию:

— Франтишек мог подумать, что Душегуб его выручит, поэтому и не стал того выдавать. А убийца решил просто избавиться от ненадёжного товарища.

— Очень хорошо, — скупо кивнул Марк коллеге, — а когда понял что к чему, времени пикнуть уже не было. И Душегуб рванул прочь.

— В лес, — продолжил вязать косичку из фактов дрогнущий от холода Уолтер. — Выстрелил дважды, но не попал. И Душегуб скрылся. Соседи все были на кладбище, так что ни видеть, ни слышать ничего не могли. Какая-то куча дерьма получается, а, Марк?

Тот ловко выхватил блокнот из рук товарища и отстранённо пробурчал:

— Не тебе её разгребать...

— Одной пары рук может не хватить.

— Я ему помогаю, — высказалась я, за что получила строгий-строгий взгляд.

Вслед за желваками шрам Уолтера изогнулся червём, и полицейский потерял ко мне интерес. Марк предупредил коллег, что я навязалась в помощники, и, как и следовало ожидать, стражи порядка восприняли это со скепсисом.

Сэм был тем, кто решил мне напомнить, насколько же это опасно, и как скоро мне надо прекратить заниматься глупостями.

— Челноки скоро прибудут, — нарушил вязкую тишину Дасерн, уставившись под ноги, — надо будет сапоги новые раздобыть.

— Ты эти всего-то полгода назад купил, — укорил товарища Уолтер.

— Плохие попались.

— Ясное дело: покупал их у какого-то жулика! Тебя не насторожило, что у него никто ничего покупать не стал?

— Тогда нужны были очень, — устало дунул в усы Дасерн. — Не босиком же мне по Гаваре бегать?

— А что? — повеселел Уолтер, готовя обидную шутку. — Гериссим порой бегает!

Мужчины сдержанно посмеялись, а усач лишь ответил надменно поднятой бровью. О Гериссиме я впервые слышу: больше всего похоже на местного чудака.

Мы почти дотопали до участка, как в дверях появилась странная парочка: одетые в кожаные куртки, слишком хорошие и новые для Гавары, ухоженные. Буду права, если предположу, что они неместные, вот только откуда...

Они спустились по лестнице и поспешили пройти мимо, обделив нас хоть какой-либо толикой внимания. Как я успела отметить, не одна я провожаю взглядом удаляющиеся фигуры.

— Кто это? — почему-то я не сомневаюсь, что полицейские знают ответ.

— Из Сакра Ципиона, — выложил Марк, которого при этом дёрнуло недовольство, — приехали расследовать обстоятельства появления в Гаваре Немаина.

— Три года уже прошло.

— Ну, может они тут всех обманули, — неожиданно сорвался Марк. — Пойди уточни у них!

Связываться со столичными врачами... Не думаю. Я с детства врачей не люблю, вот только не понимаю, почему.

Две пёстрые персоны теряются вдали, вызывая дикий интерес, закованный в клетку настороженности и даже страха. Таков нынешний мир — сперва опасайся чужака, а только потом решай, есть ли смысл иметь с ним дело.

19:49

Винчи

Теперь знаю, как будет выглядеть мой персональный ад: в нём будет много деревьев, так много деревьев, что тошнить будет! Чуть ли не восемь часов блуждаю по лесам окрест Гавары, заглядывая в треклятые волчьи ямы, овраги и обрывы. Тела Донни нигде нет!

Дважды натыкался на стаю волков, благо мне лохматые нестрашны. Стёр ноги в кровь, в горле пересохло, что дышать больно. А мальчика нигде нет. Если этот Душегуб прячется в лесах, я готов их все спалить! Буду ходить и поджигать каждое деревцо, день и ночь буду стоять и любоваться полыхающим пламенем, пока треск деревьев не смешается с воплями сгорающего заживо маньяка! Его голос узнать не составит большого труда.

А на пепелище станет спокойно, станет тихо и мирно... Запах гари станет ярким напоминанием будущим извергам!

Под очередным ворохом ветвей ничего, словно их тут специально меня подразнить насыпали.

Похоже, садист понял, с кем связался, и перестал прятать детей среди стволов и крон. Искать очередную нычку? Но где? У реки? В соседней деревне? В гиблых болотах на востоке? Или Душегуб скормил тело зверям?

Единственно-возможное верное решение — поступить аналогично. Сменим тактику: найдём лучше маньяка...

22:08

Марк

Хотел предложить Кейт пожить у меня, но вспомнил про разбитое окно, нелепо закрытое картонкой, поэтому решили пожить некоторое время в доме Энгриля. Маньяк оказался ещё ближе, так что оставлять племянницу Хасса одну было бы опрометчиво.

Ясно одно: Душегуб должен был быть на кладбище, чтобы проследить за нами. Беда в том, что на кладбище была чуть ли не вся Гавара. Кто-то в толпе должен быть виновен в смерти Энгриля, он наблюдал и выжидал...

И у него было оружие. Не так много людей в городке хранят оружие. По списку не больше десяти человек, не считая сотрудников полиции. Если только владелец пистолета не скрывал его наличия всё это время.

— Ты спать не собираешься, Марк? — проворчала Кейт, в кои-то веки стянув с головы шапку.

— Посижу ещё, подумаю. Завтра предстоит обойти несколько человек.

— Подозреваемые?

— Вроде того. Проверим всех, у кого есть оружие.

— Думаю, Душегуб не дурак, — в который уже раз осмотрела в окне подпорченное личико девушка. — Ствол вычистит тут же.

— А ещё лучше — выкинет, — прикинул я в уме, — тогда отсутствие ствола его выдаст.

Недовольно ощупав багряную полосу, Кейт поспешила отвернуться от противного отражения.

— Я спать пойду. Придёт маньяк — разбудить не забудь.

— Постой, Кейт!

Брюнетка остановилась посреди комнаты и требовательно скрестила руки на груди. Готов спорить, за сегодняшний день успела раз тридцать выругать себя за то, что осталась в Гаваре. А заодно и возненавидеть меня, и бог ещё знает кого.

Об этом, кстати, и вопрос:

— Слушай, так почему ты осталась?

— Хочу выяснить, кто убил дядю. Ну, и отомстить, разумеется, — без запинки ответила Кейт.

— Ты как приехала, казалось, что тебе до смерти Энгриля и дела нет...

В этот раз покопаться в мыслях ей пришлось подольше. Честно говоря, не уверен, что она сама знает, зачем это всё. Была мысль, что рвение выяснить правду — показное.

— Самой интересно, Марк, — опустевшие глаза уползли в угол комнаты, — Подумала, что так неправильно, что нужно остаться... Подтолкнуло что-то...

— Что?

— Не знаю. Я — прагматик, откуда мне знать, что там меня направило на праведный путь.

Сказано в манере плевавшего на всю эту ментальную ерунду Энгриля. Замени женские фигуру и голос на мужские, и разницы между дядей и племянницей не будет. Кажется немного неестественным, но поверить в интонации и слова придётся, так как последнее, что позволит себе этот род — врать.

Или показывать свою слабость. Она есть, это точно.

Пожелав мне спокойной ночи, Кейт отправилась спать. Я уснул прямо за письменным столом: держался до последнего, но усталость не оставила выбора.

Глава 6

Опилки

21 октября,

17:59

Оскар

Эту сторону повернём по часовой стрелке, здесь перевернём центр, верхний ряд влево... Похоже, я только сильнее всё запутал. Ранее собранная красная сторона разметала составляющие квадратики в самых разных направлениях, ничего не осталось от гармонии цвета.

Разноцветный кубик похож на сумасшедшую галлюцинацию шизофреника. Больше четырёх лет гоняю пёстрые стороны творения Рубика, но ни шаг не приближаюсь к разрешению головоломки.

С успехом проходя все тесты, находя решения любым логическим задачам, я в своё время был весьма обескуражен возникшей преграде: детская игрушка надсмехается надо мной, заставляя почувствовать себя бесконечным олигофреном. Даже после возни с ним почти двое суток напролёт, я так и не нашёл нужного подхода.

В голове крутятся сотни систем, но все они на практике разбиваются о возможности заколдованного кубика.

Юрико присела на стуле напротив, чтобы проштудировать полученные документы. У меня они отняли не более часа, теперь-то я могу в любой момент воспроизвести их в мельчайших деталях.

Погода портится, становится темнее, отсюда и мрак, царапающий душу. Здесь физически неприятно находиться, каждый угол бросает в дрожь, вызывая то ли омерзение, то ли страх. Дабы не нервничать, следует сосредоточиться на кубике, на его нелепых разноцветных гранях.

Юрико отложила в сторону последнюю папку. Я тут же замер, готовый приступить к обсуждению документов. Ждать пришлось больше минуты, как она произнесла совсем не то, что я хотел услышать:

— Как успехи?

Судя по тому, во что вонзился её взгляд, японка имеет в виду кубик Рубика.

— Посредственные: никак не подберу эффективную систему... Ну, он мне расслабиться помогает. Как это... Вроде вашей книги.

— Ямада Изудзу, — помогла вспомнить коллега. — Читала ваше досье — вы представлены там сильным эрудитом.

Словно бы в укор мне это говорит.

— Я... да, вроде того. Но с этой игрушкой никак...

— Понимаю.

Воспользовался неловким молчанием, чтобы убрать идеальный инструмент для убийства времени. Как-то несподручно сидеть с ним, словно бы клоун. Пальцы со скуки тут же сцепились в замок и подпёрли подбородок.

Юрико продолжает молчать, так что начинать предстоит мне:

— Вы уже всё изучили? — из десятка глупых вопросов этот пришёл на ум первым.

— Да, господин Праусен. Ваше мнение?

— Налицо один существенный факт: всех восьмерых умерших от Немаина можно разделить на две группы: сперва умерли трое с периодичностью в три дня, а следующая смерть наступила только через три с половиной недели. Дальнейшая периодичность не так важна. Понимаете?

— Болезнь пошла от одного из этих трёх, — согласно качнула головой Юрико и сложила руки на груди.

— Артур Эбимоль, Смитсон Гангейл и Роксана Хэллуэйн, — отчеканил я пальцем в воздухе все три имени. — Нет никаких сомнений, что Немаином первым заболел кто-то из них. Отсюда вытекают всего два вопроса: 'кто именно?' и 'как именно?'.

— Логично, господин Праусен. К несчастью, документы не дают понять, откуда они могли подцепить заразу.

Глупо было бы и предполагать, что всё окажется так просто. Иначе бы ни меня, ни Юрико здесь и в радиусе пары сотен километров не было.

Похлопал себя по коленям от нетерпения: уже есть идеи, а когда есть идеи, проблем не возникает. Коллега, должно быть, легко прочитала, что за мухи кружат у меня в голове, но решила стойко молчать и дожидаться инициативы с моей стороны.

Ладно...

— Сперва соберём всю информацию по этим трём кандидатам, — глянул я в сторону окна. — Шериф, знакомые умерших — кто-то должен поведать...

— Какой у вас план? — оборвала меня Юрико, прищурив и без того узкие глаза.

— Поясню, — прущая изнутри энергия подняла меня со стула и погнала нарезать круги по комнате, — значительная часть мужского населения Гавары заняты охотой. Есть предположение, что Эбимоль и Гангейл — охотники, а госпожа Хэллуэйн — клиентка одного из них: покупала шкуру, мясо.

— И Немаин пришёл из леса?

— Именно! — щелчок пальцами выразил всю чёткость логической цепи.

На лице японки, тем не менее, больше скепсиса, чем одобрения:

— Почему вы тогда не занялись беседой с шерифом, пока я изучала истории болезни? Мы сэкономили бы время.

Замечание здравое и справедливое до ужаса, что всего сковало параличом — это лассо Юрико бросает метко.

— Я... Как бы это выразиться... Хотел услышать ваше согласие с моим планом...

— Глупо, господин Праусен. Давайте мы впредь не будем тратить время попусту: есть догадки — сразу обмениваемся и исполняем.

— Хорошо. Ну, так мы приступим...

Вытянутая тугой струной Юрико поднялась и пригласительным жестом указала на дверь. Читается как 'после вас'.

Компенсируя былую растерянность, двинулся на выход. Шериф Тим Симонс, как ему и положено, сидит за стойкой, истерично поглядывает то на дверь, то на окно. Взгляд свирепый, как у разбуженного посреди зимы медведя.

С нашим появлением сделался спокойнее, тише. Типичное поведение человека, желающего скрыть свои проблемы.

— Что-то хотели? — прохрипел Тим, разворачивая в нашу сторону коляску.

— Неприятности, шериф? — встала по левую руку Юрико.

Старикан отмахнулся, словно ему в пятый раз пытаются рассказать один и тот же несмешной анекдот. Мозолистые руки, правда, напряглись, сжав капканами подлокотники.

— Опять объявился Душегуб. А, вы же...

— Уже познакомились с вашим маньяком, — резво возразила Юрико. — Тот ещё подонок.

— Да, — тяжело брякнул Тим, сосредоточившись на лице моей коллеги, — подонок. Только что убил ещё одного. Не ребёнка, слава богу, хотя тоже не порадуешься. Мои ребята уже должны были с этим разобраться. Затягивают... Так что вы хотели? Не про убийц же слушать.

— Совершенно верно, шериф Симонс. Нас заинтересовали три имени из списка тех, кто умер от Немаина. Могли бы вы рассказать нам об Артуре Эбимоле, Смитсоне Гангейле и Роксане Хэллуэйн.

— О-о, — по-старчески прокряхтел Тим, — и что конкретно вы хотите знать?

— В общих чертах, — бросила Юрико, которую вдруг заинтересовал цветочек на подоконнике.

— В общих... Что ж... Артур — человек работящий был, ударником на лесопилке там... Хвалили его много. Сам спокойный, миролюбивый, выпить, конечно, любил. Никогда не попадался мне, беззаконие не творил. Дружил почти со всем городком, особенно со Смитсоном. Эти двое — два сапога пара, разве что Смитсон потише был, а Артур — весельчак, балагур. Зато жена была именно у Смитсона, а товарищ его в бобылях ходил. Жена-то вместе с ним от Болезни и слегла.

— То есть, — карточный домик моих догадок рассыпается, так что строим новый, — оба они работали на лесопилке?

— На лесопилке — другого приработка у них не было.

Тим поворчал, разминая могучую для своих лет шею, и поудобнее устроился в коляске. Юрико с вялой пародией на интерес окинула нас с ним взглядом и вернулась к немому созерцанию растения в горшке.

Шериф продолжил:

— Что насчёт Роксаны, то тут сложно сказать. Приехала она из Усницка лет шесть назад... Да, шесть где-то... Дом ей выделили, но жила она там тихо, замкнуто, с местными бабами общалась редко. Кормилась, в основном, со своего огорода, нигде не работала. Как говорится: была — не видно, умерла — не заметили. Не могу больше ничего сказать.

— И за то спасибо, — заторопился было я на выход, но ещё один вопрос непременно следует озвучить. — Как в Гаваре с гигиеной? Люди чистоплотные?

По скривившейся роже видно, что вопрос шериф воспринял не иначе как оскорбление:

— Вполне, господин Праусен.

И только тогда мы откланялись.

18:42

На выходе встретились с большой группой, состоящей, за исключением одной темноволосой девушки, из полицейских. Поскорее нацепил очки, пока солнце не вырвала мне глаза. По улицам я только ночью могу передвигаться без защиты.

Тут же направился по Весёлой улице на юг. Плащ такой неудобный: тяжёлые полы хлещут по бёдрам и оплетают ноги. Интересно полюбопытствовать, как там Юрико в этих шедеврах ципионских портных.

Тем временем, её очередь любопытствовать:

— Посетим лесопилку?

— Ну, раз джентльмены оказались не охотниками...

— Шансы, что Немаин подцепили лесорубы, крайне невелики, — поравнялась со мной отстававшая доселе японка. — Болезнь должна была быстро распространиться среди рабочих.

— Понимаю, но выяснить пару вопросов необходимо.

— Я бы лучше рассмотрела кандидатуру Роксаны Хэллуэйн.

— Занесла Немаин из Усницка? Исключено, — категорично взмахнул я рукой. — Шесть лет назад перебралась и никакой болезни. Если эпидемия и началась с неё, то инфицирование произошло уже здесь. А это не даёт никаких зацепок.

По тому, как она вновь потеряла желание говорить, сложно понять её реакцию. Не исключаю и обиды, и покорного согласия, и немого возмущения моей недалёкостью. А выражения лица и осанка коллеги вообще никогда не меняются.

Гавара — городок небезынтересный: сохранились живописные виды уцелевших столбов, газовых труб и прочих прелестей былой цивилизации. На домах красуются следы кустарного ремонта, некоторые изо всех сил стараются навести лоск и создать декор участков с помощью всякого хлама.

Маленький уголок персонального рая для местных: дай им чуть-чуть средств и возможность жить, они создадут себе столько уюта, что и не снилось обеспеченным столичным жителям.

У сотрудника Центра Медицины по имени Шлод есть рабочий фотоаппарат. Путешествуя, он фотографирует такие вот небольшие городки. Один раз за своё сокровище чуть не был бит и ограблен.

Подсохло немного, вот только свинцовые бока туч обещают исправить это недоразумение со дня на день.

Поворот на улицу Ядранко. Нравятся мне здешние названия улиц, что-то в них цепляет, привлекает что-то неясное.

На дороге появился высокий мужчина в толстой белой куртке, испещрённой чертежами масляных пятен. Насторожено отошёл на обочину, покосился. Сдвинулся с места только тогда когда мы ушли уже довольно далеко.

— Он нас за бандитов принял?..

— Ему ясно, что мы из столицы, — без напора возразила Юрико.

— Тогда почему он...

— Почему он так насторожено отнёсся к нашему появлению? Не думала, что вы ожидали иного. Люди из столицы нервируют провинциалов. Они все думаю, что мы — палачи и каратели.

— С чего вдруг? — пищать огорошенным мышонком у меня выходит до обидного хорошо.

— Приходится жить сообща, чтобы выжить. Так что копящуюся злобу срывать не на ком — нужны чужаки.

То, что людям нужно что-нибудь есть, что-нибудь пить и кого-нибудь любить, мне хорошо известно. Даже не задумывался, что обязательно нужны ещё и те, кого будешь ненавидеть. А ненавидеть гаварцам проще всего нас двоих, тут я с японкой не поспорю.

Колючий страх вполз в лёгкие, где застыл болезненной инородной гадостью. До сих пор я не работал в провинциальных поселениях долгое время и не сталкивался с враждой местных, а теперь меня ставят перед фактом: зуб на меня точат все. От щуплого труса до здорового амбала — все видят во мне врага...

Юрико, должно быть, часто с этим сталкивается с её-то работой. Закалка беспричинной ненавистью сделала из неё именно то, что сейчас я вижу.

Меня и раньше пугала мысль остаться без сопровождения боевитой напарницы, а теперь это просто приводит в ужас. Сила аргумента 'пистолет' сдувается с катастрофической скоростью. Надеюсь, госпожа Номати не обратила внимания на мою трусость...

19:14

Лесопилка окружена высоким забором, украшенным колючей проволокой и укреплённым местами частоколом. Сбиваясь в маленькие кучки, мужчины уходят домой. Работников очень много — завод должен содержать львиную долю семей в Гаваре.

Луч солнца в мире нищеты и безработицы.

А запах здесь просто одуряющий.

Я всматриваюсь в лица, руки, одежду — трудяги грязные, кто-то покрыт опилками, словно перьевым покровом, ноги по колено в грязи. Да, нынче не до чистоты, но вызывающая антисанитария приводит меня одновременно в трепет и восторг, потому как мы с Юрико должны быть на правильном пути.

Первый попавшийся никак не отреагировал на мой вопрос о местонахождении директора. Второй отчего-то глухо рассмеялся и поспешил удалиться. Лишь только один рабочий с донельзя печальным лицом махнул в сторону неприметного здания. Сколочено из свежих досок, невысокое, стоит неподалёку от входа. Увязая в грязевом месиве, мы с коллегой кое-как добрались до порога директорской избушки. Три удара для приличия, и я проскальзываю внутрь.

Стены расписаны углём, графики и расчёты связаны с производством. В дальнем углу на столе стоит керосиновая лампа, пламя которой сильно возмутилось нашему появлению. Возле железных шкафов прыгает на одной ноге высокий мужчина с каштановыми волосами в попытке натянуть сапог. Пара заляпанной до омерзения рабочей обуви валяется тут же.

Управившись с нелёгким занятием, директор лесопилки распрямился и разгладил прямые волосы. Ухоженный по сравнению со всеми прочими жителями Гавары, в годах, обладает высоким лбом, густыми бровями и крючковатым носом большого размера. Само собой, гордый и уверенный в себе.

— Господа? — приподнял брови каштановолосый. — Кто вы и чем обязан?

— Мы из Сакра Ципиона...

— Это заметно, — окинул взглядом наши наряды директор. — Продолжайте.

— Мы здесь по поводу Немаина, — удалось мне закончить фразу. — Господин Праусен, а это госпожа Номати.

Оставшийся равнодушным к нашему визиту, тот лишь пожал плечами и принялся наматывать на шею толстый шарф перед ростовым зеркалом. Только перейдя к пальто, он отозвался:

— Меня зовут Иоанн Леквер, если вы, конечно, не удосужились справиться. Что насчёт Немаина, то никаких лекарств я закупать не буду, и штрафы новые можете не выдумывать!

— Господин Леквер, ваш бизнес нас совершенно не интересует, — встала в угрожающую позу Юрико. — Мы здесь по поводу двух бывших работников лесопилки: Эбимоля и Гангейла.

— Причём здесь тогда Немаин?

Резво прыгнув к столу, пышущий энергией Иоанн затушил лампу и сделал жест идти на выход. Подпираемый массивным директором, я бросил на ходу:

— Эти двое умерли во время эпидемии три года назад. Умерли одними из первых.

— Никак не пойму, что же вы хотите от меня услышать, — остался непоколебимо спокойным Леквер.

Запер на замок 'кабинет' и откланялся сторожу, уходя с территории лесопилки. Не так просто поспевать за ним по этому болоту.

— Дело в том, что нам поручено выяснить причины возникновения Немаина в Гаваре.

— И всех псов спускаете на меня?

— Пока просто выясняем, что к чему, — проскрежетал несмазанной сталью голос японки, что сумела нагнать ретивого предпринимателя.

Тот строго уставил в мою коллегу палец, как, должно быть, делает, выговаривая рабочим:

— Вот не надо этих туманных фраз: я знаю, что за ними кроется! Считаете, что зараза пошла от нашего предприятия, осталось только завалить меня уликами? Ничего не выйдет, господа, Леквер вам не вошка — у Леквера есть вес! Я не против властей... или кем вы там являетесь. Но виться мотыльками вокруг лесопилки не стоит!

— Сами посудите, первыми умирают именно рабочие...

— Ложь! — указал, как на свидетеля, Иоанн пальцем в небо. — Госпожа Хэллуэйн пала первой жертвой — памятью, слава богу, не обижен! А если бы зараза пошла от моих сотрудников, их бы косило десятками! Мы же имеем всего два трупа. Два!

— Заболели многие, — кинул я в спину торопыге.

Эти слова, по всей видимости, довели директора лесопилки, раз он так резко остановился и обернулся ко мне. Чудом мне удалось не врезаться прямо в него, горой преградившего путь.

Брови сомкнулись на переносице:

— Да заболели все, господин Праусен! Я заболел, вон в том доме люди заболели и вон в том! Вы здесь не найдёте ни одного человека, который бы не заразился, и которому не кололи лекарство! Ещё раз: не из леса и не мы принесли Немаин в Гавару. На этом всё!

— А без вести люди у вас пропадали?

Перед рванувшим было Иоанном словно выросла стена: требовательный тон японки буквально ухватил его за шкирку. Здоровяк потёр виски с силой, с какой можно проламывать черепа, и бросил через плечо:

— Если вы думаете, что болезнь скосила на лесопилке человек двести, но мы всех их спрятали и сделали невинные глазки — это не так. Был один жмурик, многие его не любили, а один псих решил даже проучить... Третий месяц не можем найти тело.

Надменно дёрнув плечами, Иоанн Леквер пошёл своей дорогой, очень скоро размазавшись в полутьме. В вечернее время в этих очках почти ничего не видно дальше двадцати метров. Стянув тёмные окуляры, я вопросительно уставился на Юрико, которая сурово провожает грубияна.

Почему-то кроме контролируемого гнева на бледном лице ничего не выражается. Фарфоровая маска и чуть нахмуренная маска — весь её набор.

— Проберёмся ночью, — уверенно заявила японка. — Соберём образцы.

— Не верите его словам?

— Моё дело не верить, а искать улики. Сторожей было всего трое, так что особых проблем не возникнет.

— Трое? Двоих я не видел...

— Их трое, господин Праусен, доверьтесь мне. Надо осмотреть ограждение — найти место, где можно будет пролезть.

С трудом отведя взгляд от далёкой спины явно невзлюблённого Леквера, Юрико направилась обратно к заводу. Я чуть не шлёпнулся в попытках поспеть за ней.

20:23

Саймон

Бутылка нежного, как дыхание младенца, вина и непосредственно её содержимое не могут меня успокоить. Волны хмельного забытья сбивают с толку, шумят в голове, где растекается влекущее небытиё.

Но это не помогает, потому что я мечтаю только о том, чтобы прикончить его, и эта мечта вгрызлась в потроха, не уходит, а только больнее впивается в плоть! Моя ненависть пропорциональна его глупости, моя ярость так же бесконечна, как и его своеволие! Как он посмел!

Я бы ринулся крушить всё, что окружает меня, и эта буря истинного гнева будет ужасна! Но это не даст мне успокоения, не ослабит натяжения нервов, готовых стальной леской распилить кости.

Почему ты пошёл на это? Сделал мне назло? Сознавайся! Сознавайся, червь!

А он молчит... Как же я мог позабыть, что он никогда мне не ответит... Но я точно знаю, что на глупость он пошёл намеренно! Подразнить меня решил!

Как жаль, что я дал ему так хорошо изучить меня. Дал садисту оружие, страшнее которого придумать сложно. Невозможность хоть что-либо исправить сводит с ума — я очень зол! Мы ещё придумаем, что со всеми вами делать...

22:34

Оскар

Юрико изо всех сил тянет сетку вверх, чтобы я смог пролезть. Сама она легко проскользнула через небольшое отверстие, а вот менее уклюжему мне никак не протиснуться. Работая локтями, сантиметр за сантиметром проползаю на территорию лесопилки — удачную дырку искали больше двух часов.

Когда я сумел-таки пропихнуться, коллега тут же отпустила сетку и в полуприсяде перебежала к громадной стопке свежих досок. Запах дурит почище какого-нибудь наркотика.

В такой темноте сложно ориентироваться, я почти ничего не вижу, да ещё и раззадорившийся ветер заглушает напрочь. Спотыкаясь и поскальзываясь, я неуклюже прыгаю за спину Юрико. Та пытается разглядеть хоть что-нибудь. В руках у неё скомканная куртка, раздобытая на помойке. Её сигнал чуть не прошёл мимо меня — коллега уже бросилась вперёд, только поспевай вдогонку. Под ногами постоянно возникают то ямки, то кочки, так что падение было всего лишь делом времени.

Из-за заминки мог бы потерять Юрико, если бы та не вернулась. Мелкими перебежками продолжили углубляться в закрытую территорию.

Спустя десять минут добрались до центра. Засели у стены длинного барака, прогнившего и неказистого. Неясно, зачем он здесь, раз рабочие живут в получасе ходьбы. Скорее всего, вовсе это никакой не барак. Я загрёб комок грязи и ухнул в маленькую баночку для анализов. Юрико настояла, чтобы мы тут чуть ли не с каждого метра всякой дряни насобирали.

Японка маякует об опасности! Послушной собачкой я отползаю подальше и прыгаю за здоровый пень. Юрико же просто падает ниц и закрывает лицо с руками.

Заметят — неприятностей не оберёмся! Лекверу не составит труда выяснить, кого чёрт на лесопилку понёс. А уж что он предпримет... Варианты всплывают самые безрадостные.

Шаркающей походкой мимо проковылял рослый сторож с ружьём и факелом. Огонь против мрака слаб, света даёт мало, так что до нас даже не добрался. Сутулая фигура неторопливо пересекла просторную площадку и скрылась за рядами толстых необработанных брёвен. Юрико моментально вскочила на ноги и двинулась к небольшому зданию позади барака. По пути остановилась и подняла с земли крупную щепку.

И тут раздалось нечто ужасное — собачий лай! А мы с такой наивностью верили, что собак не окажется.

Японка помогла мне выйти из оцепенения, сильно толкнув в сторону, и мы рванули в сторону леса. Сейчас мне уже не до темноты: несусь во весь опор, не страшась налететь. Юрико, однако, вырвалась далеко вперёд, с каждым шагом отставание увеличивается.

Слева впереди у больших ворот зашевелился огонёк — по нашу душу. Больше всего походит на то, что мы попали в окружение. Собачий лай бьёт по ушам, отражается, кружит вокруг, так что даже не могу сообразить, откуда доносится...

Моя коллега, как и было предусмотрено на подобный случай, бросила припасённую куртку на землю. Небольшая обманка, способная ненадолго нас выручить, а если повезёт, то и перевести стрелки на абстрактного воришку, якобы сунувшегося на лесопилку. Лично я особых надежд не питаю.

Тем временем Юрико обнаружила незакрытый амбар и встала у двери, подгоняя меня усиленными взмахами. Сердце если не лопнет, то скоро остановится от перенапряжения. Переставляю ноги из последних сил.

Внезапно японка показала мне за спину. Не сразу я сообразил, что это значит, и когда развернулся, на меня из темноты уже прыгнул здоровый пёс. Врезался мне в грудь с такой силой, что опрокинул внутрь сарая. Рёбра отбарабанили деревянную мелодию об пол, в глазах стало ещё темнее.

На ощупь я вцепился руками в шерсть собаки и постарался отстранить от лица. Лая и брызгая слюной, псина наседает с силой жеребца, её челюсти щёлкают совсем рядом с носом, лапы вдавливают в грудь. Сверху на животину накинулась Юрико и взяла её шею в удушающий захват. Я на секунду смог освободить руки, чтобы сбить мощные лапы и выбраться из-под вонючей твари. Лягнул её напоследок в бок.

Пёс попробовал вырваться из рук японки, однако та вцепилась основательно. Зверь пополз вглубь амбара, волоча на себе хладнокровно душащую его противницу. Лай давно сошёл на хрип и скулёж, боевой задор из четвероногого сторожа улетучился.

А за дверью ярко горит факел спешащего охранника. Беглого осмотра хватило, чтобы обнаружить отсутствие чёрного хода. Мы оказались на складе пил и топоров. Вариантов сбежать отсюда ещё меньше, чем у улитки из раковины.

Не дойдя каких-то двух десятков шагов, сторож воткнул факел в грязь и вскинул ружьё. Пока Юрико продолжает душить пса, действовать придётся мне. Какие есть идеи? Хватаем топор и прячемся за стеллажом у самого выхода.

Охранник оказался не из отчаянных храбрецов: семенил до амбара неторопливо, внимательно вглядываясь и прислушиваясь. Только дуло его ружья оказалось внутри здания, я весь напрягся... Воздух ледяной, а мне жарко, словно из ада веет...

Сторож чуть ускорился, когда расслышал последний собачий писк. Протопал мимо, и тут я спустил тетиву: удивительно легко и ловко выскочил за спиной неприятеля и точно приложил его обухом по затылку. Свалился мешком с жутким грохотом — хорошо ещё палец не дрогнул, и не грянул выстрел.

С появлением из темноты Юрико отбросил в сторону тяжёлое орудие. Японка молча прошла мимо и у двери дала знак следовать за ней.

Путь к дальним воротам открыт, так что можно убежать в лес, а там... бог его знает, что там. Сейчас важно лишь заставить работать ноги и лёгкие. Собаки не смолкают, учуяв чужаков, плюются рёвом, что должен быть слышен всей Гаваре.

Бог миловал и убрал с пути все преграды, так что ни разу за весь забег я даже не запнулся. Створки закрыты наброшенной цепью со ржавым замком — отбросив этот мусор в сторону, мы вырвались с территории лесопилки. Марш-бросок через бескрайнее поле здоровых пней, и вот уже вокруг замельтешили вековые деревья.

В лесу темно настолько, что я моментально перешёл на шаг и побрёл на ощупь. Юрико какое-то время шуршала неподалёку, но очень быстро я потерял её. Волноваться за неё не имеет смысла — самому бы не заблудиться.

Собачье брехание отдалилось, но никак не стихло. Свора лохматых сторожей так просто не сдастся. Приходится продираться сквозь кусты, ломиться через непролазный бурелом: глаза совершенно не помогают искать дорогу. Лишь бы не растерять баночки с образцами.

Слева громко зашуршало. Я обернулся на звук и попятился, как мне показалось, в укрытие... Сзади вдруг возникла Юрико и опустила руку мне на плечо — чуть не вскрикнул и не ударил с испугу.

Из-за деревьев выскочили горящие глаза собаки — дёргающиеся огни в темноте. Разогнавшийся до огромной скорости зверь готов был бросится, Юрико потянулась к пистолету, но тут негромко, но отчётливо раздалось:

— Место, Грыз!

Воля хозяина подавила волю пса, вынужденного остановиться в паре шагов от нас. Скалящиеся клыки, тягучая слюна капает на сухую листву, каждый мускул монстра напряжён, грохочет недовольный рык — псина совершенно не разделяет мнения хозяина на наш счёт...

— Оружие не трогать! — прикрикнул нам неизвестный из-за спины.

Почти ничего не видно — только силуэт. Похоже, будто тычет в нас дулами двустволки, недвусмысленно давая понять свою позицию. Моя коллега долго боролась с собой, прежде чем решила отвести руку от кобуры.

Тёмная фигура продолжила:

— Вы из столицы?

— Из столицы, — тихо отозвался я.

— Место, Грыз! — утихомирил беспокойного питомца сторож. — Леквер из вас всю кровь высосет, если узнает. А понять, что это были вы, труда не составит.

Непонятно, к чему этот разговор, а вот то, что у нас неприятности — как раз наоборот.

— Вы же ведь из столицы? — повторного спросил охранник. — Деньги должны быть, я даже уверен, что они у вас с собой. Предлагаю так: отдаёте половину, а я директору скажу, что видел лешего. А вы просто уходите.

Договаривать с этим типом мне совсем не улыбается: чёрт разберёт, можно ли ему доверять. Радует то, что ситуация не слишком располагает к выбору. Рискнуть половиной выданных на расходы средств — не такая уж высокая плата.

Пока Юрико не успела послать мужика подальше, я извлёк из внутреннего кармана кошелёк и бросил в темноту. Сторожу пришлось какое-то время поковыряться в листве, чтобы его подобрать. А затем он просто пошёл прочь, прихватив собаку.

Хорошо, что я не вижу лица японки — там должен застыть лик жуткого демона.

23:50

— Вы ничего не растеряли, господин Праусен? — спросила Юрико, расставляя прямо на полу пластиковые баночки со всяким мусором.

— Всё на месте, — пересчитал я образцы и поставил рядом.

Всего одиннадцать сосудов с грязью, щепками, кусками ткани и даже экскрементами. Если хоть где-то обнаружатся следы искомых бактерий, то поиск места и причины возникновения Немаина можно считать оконченным. Всему виной стало обычное пренебрежение к чистоте и бесконтрольная свалка отходов... как было и в Сакра Ципионе.

Вопроса, почему и здесь завелась та же самая болезнь, это, конечно, не отменяет, но думать дальше будут уже другие люди.

Стоит кое о чём напомнить Юрико:

— В кабинете Освальда Мануплы я видел микроскоп, причём вполне хороший.

— Собираетесь заняться уликами прямо сейчас? — недовольно бросила японка. — Исключено, Оскар!

— Почему? Столько времени сэко...

— Не торопись! Мы вступили на тонкий лёд. Нас на лесопилке отчётливо никто не видел, а куртка и показания того сторожа должны перевести подозрения на неких леших. Иоанн Леквер не поверит в эту чушь, но ничего сделать не сможет без доказательств. Напомню, что единственные доказательства — эти образцы, их надо спрятать.

Гладкость её доводов как-то потеряли для меня значение на фоне дошедшей, наконец, особенности:

— Вы обратились ко мне на 'ты', госпожа Номати?

Японка вздрогнула, словно её хлыстом по спине щёлкнули. Поспешила посмотреть мне прямо в глаза и объясниться:

— Прошу прощения, господин Праусен. Такая привычка: вы сегодня хорошо поработали, быстро и чётко. Сама не замечаю, как перехожу к панибратству с напарниками. Больше не повторится.

— Честно говоря... Ммм, ничего страшного... Так даже проще, наверно...

— Предлагаете перейти на 'ты'? — строго спросила коллега.

— Да.

Напарница сильно задумалась над предложением, словно бы решался вопрос великой важности. После такого моментально чувствуешь себя глупо — и чего мне стоило просто подержать язык за зубами...

— Хорошо, Оскар, если вы так хотите.

И в этот момент стало как-то полегче.