Пособие для начинающей королевы (1 - 6 главы)

СПУСТЯ 10 ЛЕТ ПОСЛЕ ИЗЛОЖЕННЫХ В КНИГЕ СОБЫТИЙ...

Старик усмехнулся, тряхнув кучерявой седой шевелюрой, и обратил мутные выцветшие глаза в каминный огонь. Взгляд его вмиг прояснился скачущими внутри двумя мелкими пламенями. Мальчики-слушатели замерли. Тот, что постарше, даже про леденец за щекой позабыл. Младший подался вперед. Румяная нянька в кресле, воспользовавшись паузой, ловко сунула руку, проверяя сухость покрывал спящего младенца на руках.

— Акх-хе, — протестующе дернул ножкой тот.

Леденец брякнул об детские зубы. Второй малец выдохнул. Старик вернулся взглядом в уютное тепло трактира:

— Так о чем это я?

— О конце света, — возвратилась конфета на прежнее место.

Мужчина покачал головой:

— А-а... Конец света... Давно это было. Так давно, что горы с тех пор успели состариться и превратиться в зеленые холмы, на которых пасутся теперь среди кровавых маков овцы. Да и не в нашем нынешнем мире. "Рагнарёк". Так он назывался.

— Его нарёк рог? — удивленно выдохнул младший.

Старик тихо рассмеялся, собирая в морщинки глаза:

— Это, малыш, древний немецкий язык. Его лишь немногие знают. А я — по долгу прошлой своей учительской службы. "Рагнарёк", — повторил он с нажимом. — "Рок богов". Тоже древних. Сейчас и они ушли в небытие, а когда то пировали в небесном чертоге Асгард обильными людскими молитвами. Главным среди них был Один. Бог войны и победы. Но, не доглядел он неурядиц на мирной земле. Зло копилось внизу, боги наверху пировали, чаши равновесия полнились. В итоге первым был убит бог весны, Бальдр, самый чистый и светлый из многочисленных сыновей Одина. Потом на три года людской мир накрыла зима. И люди перестали молиться: зачем? Да и многие ли выжили в лютом холоде? В довершение чудовищный волк Фернир проглотил богиню солнца Соль. И в кромешной тьме начался рагнарёк. Из океана всплыл мировой змей Ёрмунгарнд, затопив берега. Великан Сурт огненным мечом выжег землю. Покровитель лжи и коварства Локи с инеистыми великанами и богиня загробного мира Хель с целым кораблем мертвецов встали против великих богов Асгарда и павших земных воинов, призванных ими. Они бились на равнине Вигридр. И потери их были равны. Видя это, великан Сурт испепелил поле битвы, положив ей конец.

— Ого!

— Тише ты.

Оба мальчика, переглянувшись, заерзали на ступенях камина.

— Один тоже погиб? — сглотнул слюну старший.

Рассказчик кивнул:

— Да. Его убил волк Фернир.

— Тот, что солнце съел?

— Совершенно верно.

— И жизнь... закончилась? — уточнил младший слушатель. — Поэтому наши предки перебрались в этот мир?

— Нет. Жизнь вскоре вновь возродилась. Выжили два сына и внука бога Одина, воскрес чистый Бальдр. Вышли из убежища человеческие мужчина и женщина. Они и положили начало новому роду людей.

Старший мальчик закатил к потолку взгляд:

— Четыре... нет, пять. Пять богов на двоих людей? Это ж целыми днями молиться.

— Ну, — улыбнулся рассказчик, — боги тоже стали помогать возрождать земной мир. Они учились на прежних ошибках. Да и пара эта не была одинокой.

— Так вы же сказали, что...

— Роду людей, — вскинул кривой палец старик. — Вы невнимательно меня слушали, — и лукаво скривил губы. — Волка Фернира помните?

— Да.

— Конечно, — уверили его дети.

— В рагнарёке он тоже погиб. Был разорван богом мщения Видаром. Но, вы также помните, что до этого волк проглотил богиню солнца.

— И она не воскресла? — снова брякнул леденец по зубам.

— Нет. Вместо нее на небо в колеснице вознеслась ее дочь. Но Соль успела осветить собою черное нутро волка. Поэтому останки его дали новую жизнь, породив новый род, — замолчав, осмотрел рассказчик лица слушателей. — Из густой волчьей шерсти появился мужчина, из озаренной светом Соль крови — женщина. Но, раз возникли они из одного и того же, то и повязаны друг с другом оказались навек.

— А кто появился то? — нетерпеливо сморщил носик младший мальчик.

— Род ворулей, — тихо произнес старик. — В переводе с древнего языка скандинавов — род оборотней.

И в маленьком зале трактира "Корона" повисла густая от дровяного тепла тишина. Лишь ясневые дрова в камине затрещали сильней. Словно лишь они одни могли оценить по достоинству все только услышанное...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. 11. Никогда не слушайте малознакомых вам персон,

а тем более, не полагайтесь на их мнение.

Вспомните про свое или приобретите его.

3. 48. Волосы следует держать в чистоте и порядке.

Ленты, шпильки, гребни и расческу — под рукой.

(пункты из "Пособия для начинающей королевы")

Это непостижимо! Невозможно! Немыслимо!.. Я стояла посреди толкающейся на причале толпы, у кучи собственного багажа и тупо смотрела в лист бумаги:

"Гвендолин! Вынужден сообщить, что задерживаюсь по делам и сопровождать тебя в Братт не смогу..."

— Это невозможно, — буквы прыгали и разбегались вдоль и поперек строк.

"...В лу...чшей здешней гостинице на тебя вписан номер. Предлагаю дождаться меня там. Надеюсь, будешь умницей и ограничишь свое передвижение расстоянием от него до ресторана и обратно..."

— Непостижимо.

"...Прибуду, как только смогу. Вечно твой, Лентвар Баклей".

— О-о-о, немыслимо.

— Леди желает, чтобы я ее проводил?

— Что?.. Куда?

— В нашу гостиницу, — смущенно скривился мне румяный мальчик в ливрее.

Я подняла мутный взгляд на его фуражку с бляхой — не то "Соловей" на ней, не то "Кукушка". И тихо простонала:

— Я не... знаю.

— Отчего, леди? — растерянно опешил тот.

— Я-я... — ну не признаваться же ему, что жутко боюсь.

А я боялась. И земли этой побережной, принадлежащей клану непонятных и чужих ворулей. И всего Анкрима в целом, своей родины. Родины суровой, скалистой и продуваемой всеми ветрами на свете. Родины без родителей, любви и тепла. Ох, как я боялась, проведя из восемнадцати лет своей жизни двенадцать в закрытом пансионе Ладмении. И зачем вообще вернулась обратно?! И не могло обучение там растянуться до старости?! А теперь еще и это — жених подложил исполинскую свинью. Нет, мало мне собственного клана? Свиньи от него могли бы спокойно занять собой пастбище. Хотя я же "людер", грязнокровка. Так чего еще ждать? Какой "родной встречи"?

— Так вы, леди...

— Прия!!!

Чернобровая моя однокурсница, с которой мы три дня делили фрегатную качку и каюту и, кстати, уже навсегда распрощались, удивленно обернулась из толпы:

— Лин? — и кивнув незнакомому мужчине, подорвалась ко мне. — А ты что тут стоишь? Тебя же...

— Не встретили! — получилось с театральным надрывом. — Меня не встретил мой жених. Написал, чтоб ждала его в гостинице.

— Вот же... — выдохнула в сердцах Прия. — А что ты теперь будешь делать? — и грозно скосилась на посыльного.

Тот на всякий случай отступил. Я нервно дернула плечами. Прия закусила губу. Вот завидую я ей, правда. Она — сильная и смелая. А я еще считала ее в пансионе мужланкой. А теперь стою и взираю, как на защитницу сирых. — А знаешь, Лин, что? — вдруг, просияло девичье лицо.

— Что, Прия? — замерла я в ответ.

— Я ведь недалеко тут живу — поместье родителей в пяти милях. Может, ко мне пока? А? А жениху твоему в гостинице записку оставим? Он приедет, заберет тебя?

— Нет, ну это... неудобно... наверное.

Конечно, двенадцатилетнее пансионное воспитание не позволяет так нагло навязывать свою персону другим. Надо постепенно, с достоинством.

— Неудобно должно быть жениху твоему, — решительно схватила Прия мою руку. Потом, видно, тоже про наше "воспитание" вспомнила. — Ты нисколько нас собой не стеснишь. Мои родители только рады тебе будут. Они до сих пор считают: я вместо нашего "эфирного заведения" в кадетском корпусе Прокурата зависала. А тут такое приличное доказательство. Ну же, Лин?— и поощряюще выпучила серые глаза. Я набрала в грудь воздуха:

— А-а, давай, — к черту это воспитание. — То есть... благодарю тебя, Прия.

— Э-э, леди Лин, а как же ваш номер?

— Ой, я только записку черкну, — и, поддернув платье, скоро бухнулась перед чемоданом. — Прия, адрес твоего поместья?

— Ну так, пиши...

Ох, не иначе небеса мне ее в попутчицы дали. Точно, небеса...

Небеса в этот день порадовали еще и серостью, тускло подсвеченной лучами местного солнца. И непонятно, что в мире — начало июня. Лето. Здесь же, на западном побережье Анкрима, всегда уныло и тревожно от океанского шума и огромных, уходящих в небо каменных скал. Но, стоит проехать в островную глубину, открываются совсем другие панорамы: всюду холмы в яркой зелени и ковры из мха по древним лесам. А еще — плющ. На деревьях, домах, заборах и острыми хвостами на тропках. Здесь он что-то вроде священного символа, отголосок предтечного мира, когда переселенцы в этот еще помнили о своих прежних Святых. Я о Святом Патрике сейчас. Хотя, по-моему, он это растение наоборот, проклял.

Анкрим — вечная загадка для меня. Я по натуре любопытна, но разгадывать эту, совсем-совсем желания нет, потому что ощущаю я себя здесь неизменно мошкой на ладони великана: разотрет и не заметит. Да еще отцовские родственники... В последний раз, шесть месяцев назад, я была в Анкриме исключительно по их приглашенью. "Исключительно", так как приглашений кроме не поступало. Меня лохматым ребенком запихали с глаз в иностранный пансион, а полгода назад оттуда впервые "пригласили". На похороны деда, Гвенмора Кина, главы клана Гвен, что на самом севере острова и государства Анкрим(1). Как сейчас помню лица моей "монашеской" тетки, вечно простуженного носом дяди и трех его возмужалых сыновей. Я их еще в детстве про себя звала: "Гвоздь", "Молоток" и "Горшок". Однако в тот пасмурный декабрьский день физиономиями они были солидарны. И выражали ими: "Стой и молчи". Ну, я и молчала. А что мне с ними делить? Делили дедово наследство без меня. И теперь в его родовом замке заправляет мой "простуженный дядя", Гвенрид. Традиция у родов такого уровня есть: первыми слогами в имени ставить "имя клана". А у меня и фамилия к тому же другая — Дойл. По собственной кормилице. Я — Лин Дойл. И паспорт и диплом из пансиона Святой Берты именно на нее. Без "Гвенов" и "Кинов". Зато жених мой, Лентвар Баклей, сплошное ходячее величие из клана Лент. Бедненький. Его ведь тоже не спрашивали в детстве: алчет он такую персону в жены или нет? Родитель его "кривовидный" дал маху, забив руки с моим дедом. И не удивлюсь, если "задержится" Лентвар "по делам" лет на шестьдесят. Да и ладно. И что я все о судьбе своей в тумане? При таком раскладе божьих карт пора учиться жить единственным днем. А день сегодня, кажется... наладился.

Наладился, да так и катил высокими колесами двуколки по уложенной булыжником дороге.

— А зима в этом году была холодная и малоснежная! — не умолкал ни на секунду со своих козл отец мой однокурсницы. — Зато в конце апреля столько навалило, что колодцы под крышками водой бурлили! И отсеялись хорошо! Прия, дочка, ты привезла то, о чем я тебя в письме последнем просил?

"Дочка" на секунду закатила к небу серые глаза:

— Да, пап. Целых три унции. По одной на сорт. И теперь не удивляйся, что у меня по алгебре в дипломе — уд.

— Это почему? — развернулся тот на козлах.

Прия сделала недоуменное лицо:

— Так я твой хмель по Куполграду искала, пока все к экзамену готовились.

На усатой физиономии мужчины отразилась противоречивая борьба:

— Во как?.. Это ж... Эх, да ладно! Считать то ведь умеешь?

— Да! — просияла ему Прия.

Я в своем углу вздохнула: все эти экзамены, предметы, знания. И кому они теперь нужны? Моя пухлая подвязанная тетрадь с пятью сотнями кулинарных рецептов? Мое "отлично с плюсом" за "Ведение хозяйства", четыре успешных роли в студенческих спектаклях и восторги вокруг вышитой крестом картины? Полтора ярда на полтора. "Утро на лугу" с коровами, пастухом и стаей птиц, летящих в небе. Да что я всё с картиной? Она, как раз в ладменском пансионе осталась. А вот я...

— А ты, Лин, как свое образование закончила?

— Что? — переспросила я. — А-а, нормально, сэр Фул... Спасибо, что спросили.

А вот теперь и меня окинули недоуменными взглядами и дочка сэра Фула и он сам. Потом последний хмыкнул:

— Да ты впервые в этих землях?

— Да, — кивнула я (неужто так заметно?)

— Так не бойся, — улыбнулся мне сэр Фул. — Спокойно тут у нас. Южнее у водопада Кобылий хвост недавно стычка была.

— Какая "стычка", пап? — откликнулась Прия.

Отец ее пожал плечами, понукая лошадь:

— А, отряда сборщиков налогов и местных ворулей.

— И из-за чего? — сморщила Прия нос.

— Так знает кто? Нам не объявляли. Это они всё что-то делят. Толи власть, а толи деньги... Лин?

— Что, сэр Фул? — еще сильней поджалась я.

— Здесь можно жить. А знаешь, чем мы отличаемся?

— С кем? С ворулями?

— Ага. Ничем! — и, запрокинув голову, вдруг, рассмеялся.

Ну, да, конечно. Так уж и "ничем". Я хоть об Анкриме знаю немного, но, читала о ворулях и нас, потомках квакеров-изгоев(2). Нашла в итоге одну существенную разницу: если первые готовы умереть за честь, то вот вторые — за землю собственную. Потому что цену ей знают. А ворули — осевшие бродяги. Воины-наемники и торгаши. А четыреста с лишним лет назад — лишь дозорники, по договору с нашим топпдюком(3), стерегущие границы со стороны Бетана и островного юга. Это то, что знаю.

Зато глазам теперь открылось много, потому что двуколка наша, грузно взобравшись на предгорный бугор, выехала в долину среди скал и густых ракит... Селение в клане ворулей... Столб с вывеской "Рахасья". Каменные дома под высокими четырехскатными крышами с черепицей, похожей на монеты. Длинный уличный ряд с цветущей белой сиренью вдоль обочин. Высокие шесты с вертушками, гудящими от ветра. А в самом конце улицы — открытая мощеная площадь с множеством народа. И ленты, ленты, ленты кругом.

— Прия, это — что? — вцепилась я в боковушку.

— Ой, пап! — Прия и вовсе встала. — Сегодня ж...

— Ага! День живой силы(4), дочь. Гуляем! — и снова к нам развернулся. — Ленты то вам купить? Вы ж взрослые теперь. С дипломами. Или...

— А можно? — открыла Прия рот.

— Так... пр-р-р, Пятнышко! В разумных пределах... Мага! Поди сюда!

Женщина с лотком на перевязи, полным развевающихся атласных лент, шустро подскочила к двуколке:

— Не иначе, дождался младшенькой?! Прия!

— Здравствуйте, тетя Мага, — расплывшись в улыбке, спрыгнула та вниз на мостовую. — Лин?

Я на всякий случай замотала головой: и что за "День" такой?

Выбор ленты занял времени совсем немного. Прия ловко выдернула из пестрой кучи темно-синюю и заскочила с ней назад. Продавщица так же ловко словила монету от Прииного отца и мы вновь тронулись с места. Однако для того лишь, чтоб пересечь по краю площадь и остановиться у входа в добротный трактир "Пьяный лис".

— Сегодня ночуем здесь, — разминая конечности, пропыхтел сэр Фул. — Работы будет много — гости к вечеру повалят на мое славное пиво. А завтра домой вас отвезу. Мать Прии заждалась, — и занялся разгрузкой багажа.

Вид из трактирного окна второго этажа пугал и впечатлял. Отсюда вся площадь была, как на ладони все того же великана. Под светом фонарей сновали люди вперемешку с ворулями. Хотя теперь мне их различить было сложно. За сотни лет на землях Анкрима расплодилось много полукровок, наследующих и темный цвет волос и карие оборотнические глаза с "граненой" радужкой. Здесь, в Рахасье, сегодня и тем и другим было, и в правду, одинаково весело. Среди развешенных по фронтонам домов и фонарным столбам лент, накрытых прямо на площади столов и в музыке оркестра на помосте.

— Лин? — Прия подошла сзади незаметно.

Я тряхнула мокрыми волосами и вновь принялась за свое дело:

— Я сейчас. Скоро.

— Ну-ну, — сморщила та нос. — И зачем ты их вытягиваешь? Такая красота.

Как это, "зачем"? Еще с детства мне внушили, что мои рыжие крутые кудри — признак грязной крови, примеси к отцовскому благородному роду. Вот и вытягивала. Да еще осветляла. Не сама, конечно, а кормилица. Держала на моей лохматой голове подолгу смеси из касторового масла, коньяка с уксусом, джингарской хны. Да чем я только не воняла тогда. А в пансионе этой "облагораживающей" процедурой занялась уже сама. И лишь на предпоследнем курсе по счастливому случаю в одном из куполградских магазинов нашла средство "От магички Стаси". С тех пор и тратила все свои скупые сбереженья на него. А от "грязной крови" остались у меня лишь зеленые материнские глаза. Куда ж от них деться?

— Прия, а может, мне тут пока посидеть?

— Ни в коем случае. И ты, вот что, всё-таки... — и сунула мне в руку тонкую голубую ленту.

— Да что за День у вас такой? Что за традиция? Ты толком ничего не объяснила.

Девушка лишь нетерпеливо скривилась, глядя на гулянье за окном:

— Просто, завяжи ее на хвосте косы и все.

— И все? — дотошно уточнила я.

— Ага. Главное, чтоб была. Так принято, — и, о чем-то вспомнив, развернулась обратно к раззявленному на комоде чемодану.

— Ну ладно, — проводила я ее взглядом.

— Вот и отлично!

"Да просто замечательно! Спасибо Лентвару за этот день. За этот праздник и... за все, что меня будет ждать еще". Вот с этим "благодарственным" настроем я и спустилась вниз в сопровожденьи Прии.

В самом трактире было полно гостей. Они и тут сидели за столами, густо заставленными глиняными кружками, и громко вперемешку со смехом, общались. Отец моей однокурсницы, высясь за расписной стойкой, раздавал команды носчикам, умудряясь одновременно с этим считать, записывать и разливать по новым кружкам. В общем, жизнь здесь кипела и пенилась. Как и снаружи...

— О-ой.

— Стоять! Идти за мной.

И все ж, она — мужланка. Жестокая и...

— И-и, Прия, мне больно. Руку отпусти!

— Что ты мне говоришь? Я ничего не слышу!

Еще бы ты услышала? Оркестр так жарил на волынках и бил в барабаны, что уши вмиг заложило. Поэтому мы протолкались сквозь толпу в другой конец площади. Здесь, рядом с крайним накрытым столом было по спокойней. И Прия тут же вытянула шею:

— Я никого не вижу из знакомых. Надо пойти их поискать. А ты...

— Ну уж нет, — схватилась я за хвост своей косы и нервно им завертела. — Я тут одна? Да ни за что. Одной тут...

— Страшно? — догадливо скривилась Прия. — Лин, привыкай. Ты ведь на родину вернулась.

— Угу, — нахмурила я лоб. — Я никогда до этого так близко... в таких краях...

А что я видела вообще? Лишь стены родного замка да еще широкий тракт от порта в Махане до Братта через центральные островные земли (и тот из окна закрытой коляски или постоялого двора). Лишь в этот раз по договору с женихом спустилась с корабельного трапа гораздо северней Махана, в Самудре. И вот вам результат.

— Ну, хорошо, — вздохнула Прия, глядя на мои "страданья". — Раз ты боишься, буду тебя знакомить со здешней жизнью.

— А как?

— Да издали, — скоро успокоили меня. — Смотри, вон там стоят трое мужчин. Один из них, в высокой шляпе — здешний староста. Сколько его помню, шляпу не менял. В любое время года. Отец говорит: он ее в кости выиграл у черта.

— Это почему? Это возможно?

— В наших краях возможно все, — авторитетно заявила Прия, я — открыла рот. Она — продолжила. — А рядом с ним — нотариус. Любитель пива задорма. Отец мой говорил. Но, дело свое знает: бумажку так состряпает, что хоть на Божий суд с ней. Ага. А третий... третий... Ой, да, я не знаю. Гораздо интересней смотреть, кто за столами.

— А кто там?

— Ворули.

— Там — ворули? — еще сильнее закрутила я косу.

— Ага, — скосилась на это действо Прия. — Здешняя верхушка. Земли ж — их. Тот, что седой — сэр Яш. Он в детстве меня вишней угощал из сада своего. Когда до этого два раза там словил... Хороший, — сморщила она свой нос. — А рядом, через одного, его сын. За ним все местные невесты мотылялись. А он — привередливый такой был... Интересно, женился ли?

— Как это, "все местные"? — прищурилась я туда же. — Так он же...

— Воруль? — уточнила Прия. — Ну и что. Они, ты знаешь... — и потаённо припала к моему уху...

Через несколько мгновений оно пылало. Щеки горели, коса вертелась с риском оторваться... Нет, я, конечно, не ханжа, но...

— Прия, ты это — серьезно?

— Ага, — выкатила та глаза. — Сильнее и искусней нет. Мне говорили.

— Отец?

— Ну ты и... — выдохнула девушка.

Я тряхнула головой:

— Ой... — и заблудила глазами по толпе...

Примерно через четверть часа расчистили всю середину площади. Наскоро смели с нее свежий сор, а оркестр, заглохнув, наконец, гуськом потопал к центру.

— Не иначе, будут танцы, — оповестила меня Прия.

— Какие? Просто интересно. С теоретической позиции.

Прия хмыкнула:

— Ну точно, не англез и падеспань. Сама увидишь. И вот во время танцев...

— Что? — насторожилась я.

Девушка мотнула головой:

— Да, ничего. Сама увидишь, — и расправила на своей ленте бант.

Что началось во время танцев я "увидела сама". И очень скоро. Сначала по новой грянул оглушающий оркестр. И в освобожденный от народа круг одна за другой начали вылазить пары, свершая какой-то ритуал. Хотя, почему "какой-то"? Вполне очевидный, только с непонятной целью: девушка развязывала ленту, протягивала ее парню. Тот неизменно ленту продевал в петлю на пиджаке. И оба счастливо пускались в пляс.

— Похоже на мазурку.

— Что? — качнулась Прия, глядя на танцующих.

— Я говорю: танец сильно схож с мазуркой. Но, не он, конечно, а...

— Разрешите вас пригласить?

Черноволосый крепкий парень закрыл собою весь наш обзор и улыбнулся Прие шире прежнего. Та оскалилась в ответ не хуже волка:

— Конечно!

— Прия?

— Лин, я только танцевать, — сквозь зубы прошипели мне. — А ты постой пока.

— А-а... — тоскливо повела я взглядом, через мгновенье встретившись им с еще одним "потенциальным партнером". — О-ой, — и ринулась в другую сторону через толпу.

Меня толкали возмущенно, я — лезла. И уже почти достигнув края, вдруг, косой зацепилась за чью-то пуговицу, истошно дернула ее, не замедляя ход, коса в полете хлестанула меня по щеке. И я лишь успела заметить, как от порыва ветра ленточка моя, несчастная, замызганная, вдруг, взлетает... О-ой! И понеслась наискосок за ней. Она летела, то взмывая, то рискуя исчезнуть в гуще народа. Я — вновь толкалась, один раз почти уж зацепив ее, подпрыгнула. Но, новым порывом ее взмыло так, что не дотянешься уж вовсе и скоро понесло. Я снова — следом, как могла и чуть не налетела на стол. Моя несчастная замученная лента, крутанувшись в воздухе, как акробат, упала в аккурат на блюдо с яблоками... Я очень медленно подняла вверх глаза. Седой воруль, сидящий справа, удивленно хмыкнул. Его "привередливый" отпрыск слева вскинул брови, глядя на меня. В этот момент ленточка моя из блюда поползла в другую сторону. Я — ухватила за свой край и дернула. Лента натянулась.

— Это — мне?

— Ч-что?

Огромный молодой воруль, сидящий напротив, скривившись, повторил:

— Это вы — мне? — и сузил свои карие глаза.

— Что? — вмиг пересохло у меня в горле и ноги затряслись. — Это...

— Как вас зовут?

— Меня?.. Лин.

— Кай, — и с силой дернул ленту на себя. — Ждите, — бросил, вставая из-за стола.

А через миг меня саму нещадно отнесло:

— Лин, ты что наделала? — Прия, казалось, тряслась не меньше.

— А что я... Что я... Прия?!

Девушка застыла:

— Зачем ты ленту ему отдала? Ты... ты...

— Я ему ленту не отдавала... Прия, а что теперь со мною будет?

— Да как тебе сказать? Он тебе имя свое назвал?

— Угу. А что? Это — секрет?

— У-ух, какой уж там "секрет" теперь-то?

— Прия?!

— Да не кричи ты. Подумаешь.

— А что "подумаешь" то?

— Ну-у... — скосилась та в ночное небо. — Ты женщина теперь его. По крайней мере, на эту ночь. Традиции нынче не так силь...

— Что?!

— А что? Зачем ты ленту свою ему...

— Не отдавала, — теперь не только ноги, я сама пустилась в тряс. — П-прия, у м-меня жен-них. Я не-е хочу!

— Оно понятно... Есть один шанс. Хотя...

— Так говори!

— Да тихо, не ори.

— О-ох, я... слушаю... Я слушаю.

— Ага...

_________________________________________

1 — Географическая справка по государству Анкрим (см. карту в приложении к главе):

Занимает собой весь одноименный остров в океане Соль южного полушария планеты Алантар и соседствует на западе с материком Бетан (по восточным границам Джингара); на северо-востоке — с малоизученными Ледяными землями. Общая площадь: 128,5 кв. миль. Численность населения: 9,13 млн. жителей. Из них 2,65 млн. — ворули.

Территориально делится на пять автономных клановых владений:

а) Клан Гвен (Белый клан), занимающий север острова с горами Алворли. Столица — г. Братт. Клановая профспециализация: горнодобыча, разведение пушного зверя.

б) Клан Асир (Лазурный клан) с территорией в поймах рек Тихоня и Стерва и выходом к восточному океанскому побережью. Столица — г. Лёвлом. Клановая профспециализация: стеклодувное ремесло, морское и речное рыболовство. На землях клана находится главное священное место в стране — гора Сомсувер.

в) Клан Геран (Зеленый клан), занимающий центральные земли острова с южной границей по реке Шур. Столица — г. Дель. Клановая профспециализация: деревообрабатывающее ремесло.

г) Клан Лент (Красный клан) с территорией в пойме реки Экстер и выходом к юго-восточному побережью океана. Клановая профспециализация: гончарное ремесло, морское и речное рыболовство.

д) Клановые земли ворулей со столицей в г. Махан и горами Суст. Занимают почти все западное и часть южного океанского побережья. Клановая профспециализация: внешняя торговля (по узаконенной монополии на нее), судостроение, морское рыболовство.

2 — Ответвление от протестантского христианства, жестоко преследуемое в Англии за отказ от церковных таинств и ритуалов.

3 — Выборный Верховный правитель Анкрима, главенствующий на Круге Дюков (правителей четырех "цветных" кланов) пять лет.

4 — День прославления природы, отмечаемый у ворулей. Сохранился с древних времен, как День выбора спутника жизни и приравнивался к традиционной в христианстве помолвке. Его главным ритуалом было дарение девушкой юноше своей ленты из косы, а так как в клане ворулей пары определялись гораздо раньше (по энергетическому совпадению) то именно в этот день они могли вполне законно впервые "уединиться" под ракитой (символом плодородия природы). В честь этого на ветке "осчастливленного" дерева повязывалась лента. Ну и как знак "Занято".

ГЛАВА ВТОРАЯ

8. 15. В общении старайтесь найти с собеседником

темы, интересующие его. Внимательно слушайте

и не забывайте улыбаться.

6. 27. Занятия физическими упражнениями

благотворно сказываются на здоровье. Особое

внимание нужно уделить бегу.

(пункты из "Пособия для начинающей королевы")

"Ворули не питают особой симпатии к "землеройкам(1)". Ворули скептически относятся к их моральным принципам. Ворули никогда с ними не церемонятся"...

— Прия! Ну зачем я ему?! — воссозданная в памяти брошюра по Бетану захлопнулась. Я — застонала. — При-ия?!

Та на секунду замерла, сдув прядь с глаз:

— Не кричи, Лин. О-оп! — и последний мой чемодан взлетел на багажную подставку двуколки. Девушка обернулась к огням на площади. — Зачем ты ему?

— Да, — сглотнула я слюну, обхватив руками саквояж.

Прия запрыгнула ко мне на сиденье и бухнулась рядом:

— Понимаешь, ты исполнила древний ритуал.

— Я не...

— Помолчи... Ты его исполнила. И теперь по закону ворулей принадлежишь одному из них. А он — тебе.

— Прия, ну зачем я ему? А он... о-ой...

— Я не знаю. Я и воруля этого видела в первый раз. Он — не местный. Отец говорит, что Кай этот приехал недавно из южных клановых земель. И будем надеяться, он ограничит твой "дар" лишь одной ночью.

— О-о-о! — вырвался у меня очередной стон. — А там, куда ты меня сейчас...

— На дальнее дядино пастбище? — вскинула Прия глаза. — Ворули свое не отдают, Лин. Я же сказала, что "есть шанс". Там — земли пограничные. Главное, успеть смыться до того, как он...

— Что?

— Приготовится и обнаружит твое исчезновенье. А еще ты это, молись, — и нервно хихикнула.

— Мне молиться? О чем? — оцепенела в ответ я.

— О хорошем, — глубокомысленно изрекла Прия. — Ну, наконец-то, Фриг!

Тощий парень, выскочивший из конюшни, пробежал мимо нас к воротам заднего двора и шустро их распахнул. Я уставилась в открывшуюся темень. Там теперь невозможно было что-то разглядеть. И, вдруг, стало так тихо вокруг, будто и сама здешняя жизнь вместе со мной замерла не дыша...

— Фриг, давай, гони!

Сердце мое подпрыгнуло. Я всем телом дернулась вслед за подхлестнутой лошадью и... жизнь моя личная понеслась прямиком в эту темень:

— Прия, прощай! Прощай.

— Не дрефь, Лин! Еще увидимся!..

Мысли мои прыгали в голове вместе с несущейся по лесной дороге коляской. А чудовищный страх загнал в состояние полного одеревенения. Лишь настоящие деревья, кедры, высокой стеной мелькали по сторонам, теперь я их могла различить при луне, нырнувшей после очередного поворота прямо в дорожный створ. Как же так в жизни моей нескладно получается? Неразумно. Нелепо. И неужели предстоит мне просто взять и сгинуть среди этих дремучих лесов, несчастной грязнокровке из Белого клана? Ведь я никого в своей короткой жизни не трогала. Не обижала. Не грешила (матом про себя и поцелуй вскользь с женихом — не в счет). Так за что?.. За что?...... "И осталась от нее только картина полтора на полтора ярда, вышитая крестом "Утро на лугу". С коровами, пастухом и..." Да что я всё с этой картиной?

— Ой! — двуколку, вдруг, резко повело в сторону, и она через мгновенье застыла посреди дороги. — Почему? — ухватившись за боковушку, прошептала я в колпаком захлопнувшейся тиши. — Почему мы встали?

Лошадь громко фыркнула и дернулась. Парень на козлах натянул вожжи:

— Кажется, мы приехали, леди. Она дальше не пойдет.

— Почему не пойдет? Поче... — лес впереди огласил такой ужасающий вой, что я, зажмурившись, прихлопнула руки к ушам.

— Она чует ворулей. Разве вы сами их не слышите?! — закричал в этом вое парень. — Н-но, Пятнышко! Н-но!

Кобыла подпрыгнула на дыбы, да так высоко, что за спиной моей начали один за другим съезжать закрепленные ремнем чемоданы. В этот момент к первому присоединился и вой слева. Кучер испуганно заскулил этому "дуэту" в подпев. Я же, бросив саквояж и, подхватив подол платья, спрыгнула на дорогу и понеслась в лес. В противоположную правую сторону. Что меня сподвигло на такое безумство? А сидеть и ждать, когда тебя сцапают и... да лучше бежать!!!

Я так и бежала, перемахнув через канаву, с разбега ворвавшись в мокрые заросли папоротника, дальше — в кустарник. И не сбавляя скорости, меж сереющих в темноте стволов. Они мелькали по обеим сторонам, хлеща лицо своими колкими ветками, ноги путались в узком подоле платья (Лентвар, гад, подарил), а я все летела и летела, пока с разбега не наскочила на заросший мхом валун. Левая нога моя вместе с травяным слоем соскользнула вниз и я шлепнулась у подножья, ударив колено о камень... Несколько секунд я так и сидела, уткнувшись в мох лбом и громко дыша, не обращая внимания на боль. Потом попыталась прислушаться... вой сзади стих. И это напугало еще больше, будто вся жуть в этой тишине и темени растворилась, заполнив собой лес вокруг...

— Ой, мама, мамочка. Где ты?.. Если на небесах, сохрани, — и обернулась назад.

На бугре в лунном просвете меж деревьев стоял огромный волк, своим силуэтом, заслоняя светило. Стоял неподвижно, но я, вдруг, почувствовала, поняла, что смотрит он точно на меня, такую жалкую, беспомощную... Я, затаив дыхание, попятилась вдоль валуна. Сначала на коленях, потом подскочила и, ухватив руками подол, вновь понеслась прочь.

Лес в этом месте неожиданно раздался, уступая пространство высоким камням. Камней было множество и я завиляла между ними, пружиня ногами на одеяле из мха, пока, вынырнув из-за очередного, вновь не увидела его... теперь он не стоял. Обогнав меня в беге, он медленно двигался на встречу. Я, заскулив, уперлась спиной в каменный валун — всё, прибежала. Волк тоже замер в ярдах трех. Он на таком расстоянии казался еще больше и теперь вызывал в душе не то, что страх, дикий ужас...

— Мне-е-е... я-я-я... — разлепила я свои пересохшие губы. — Я...

— Р-р-р, — глухо отозвался мне зверь и резко дернулся вперед.

Я зажмурилась, вцепившись руками в мох на валуне... Прощайте все... Прощайте... Теплое дыхание зверя явственно коснулось моего разгоряченного лица... Он провел им вдоль всей правой скулы, спустился к шее... Прощайте! Мама, мамочка.

— Не-е надо, пожалуйс...

— Р-р-р, — будто усмехаясь, вскинул волк длинный нос прямо к уху. — Р-р...

Через мгновенье почувствовала я на собственной мочке прикосновение шершавого языка и распахнула глаза, встретившись ими со звериным внимательным взглядом.

Волк стоял теперь, опершись передними лапами на валун, так близко, что я уловила запах его шерсти. А взгляд этот... вполне человеческий, вдруг, сподвиг меня на неожиданный для себя самой акт:

— Вы не смеете так вести себя с женщиной, — дрожащим голосом, выдохнула я. Волк оскалился в ответ, я вновь открыла свой рот, но, под порывом (не то воспитания, не то дурости), вскинула обе руки и три раза хлестанула его по морде на манер дамских пощечин. — Вы не смее-те, вы... — и выпучила глаза, так как после произошло совсем уж непостижимое.

Он внезапно отпрянул назад, затряс своей мордой, и... рухнув на землю стал... перекидываться... или как там это... в книжках...мамочка моя.

Я стояла, боясь пошелохнуться, и не отрывала от этого процесса взгляд, а когда поняла, что на мху сейчас сидит уже голый по пояс воруль...

— Вы кто? — глухо выговорил Кай из той же позы, и тряхнул головой.

— Как это, "кто"? — пораженно уточнила я. — То есть...

— Кто вы?! — и подскочил со мха на ноги. — Кто вы, я вас спрашиваю?! — двинул он прямо на меня, но в полуярде замер, сверля глазами из-подо лба. — Вы кто такая? И откуда вы, хвост ваш накрути, знаете об этом приеме?

— Откуда? О приеме? — начала я медленно сползать спиной по валуну. Да он — чокнутый, мамочка моя! Точно, чокнутый. — Меня зовут... а это неважно, раз вы меня не знаете, то и мне с вами... Можно, я по-пойду?

— Стоять! — взревел воруль, сжав свои кулаки. — Стоять и отвечать!

— Мамочка моя, — окончательно села я на мох. — Чего вы хотите-то от меня? Какой еще "прием"? Я никого не принимала. Да мне и негде, я ж до дома своего еще не...

— Замолчите!.. За-мол-чите.

— Угу, мол... всё, — и прихлопнула рукой рот. Воруль же вскинул к ночному небу лицо и, кажется на целую вечность так окаменел. У меня даже закралась мысль потихоньку, пока он... — Я молчу. И сижу.

— Так вставайте, — оповестили меня.

— А зачем? — пропищала со мха я.

— С нами поедите.

— С вами? — вот это новость. — Я с вами никуда не...

— Вставайте! — вскинул мне руку Кай, но, резко передумав, качнулся в сторону. — Вы совершили "подвязку" и теперь-то что? Вы ведь ее совершили?

Ох, да я замучилась объяснять, но меня же никто не слушает!

— Я не...

— Вы теперь, Лин, моя до конца своих дней, — глядя в сторону, прервал меня он. — Или...

— "Или"?!

— Или... до разрыва "подвязки". Но, это может сделать лишь чич, главный судья клана ворулей.

— О-о.

— Ого. Так вы встаете или...

— Я ведь вам нужна, как мне ваш хвост.

Воруль глянул на меня, промедлив лишь пару секунд:

— Вы, Лин Дойл, — произнес он, выговаривая каждое слово. — не медля встанете, пойдете за мной на дорогу, сядете на лошадь и направитесь вместе со мной и моим отрядом туда, куда и мы. Я пока всё ясно объяснил?

— Пока, да.

— Так вставайте.

— У меня жених есть, — не шелохнувшись, оповестила я воруля. — И он будет меня искать.

Тот напротив, хмыкнул, склонив голову набок:

— Очень интересно. Хотя не удивительно.

— И что именно вас интересует, но не удивляет?

— Корректировка нашего дальнейшего пути и... — глянул он сначала на меня, потом на луну в небе. — Нам пора. Вы встаете или...

— Да не могу я встать! — гневно выпалила я. — Я... ушибла колено.

Воруль с большим чувством выдохнул, буркнул себе что-то под нос и в одно движение подхватил меня на руки. Я срочно заерзала в тесной и горячей неволе, но после уведомленья:

— Переброшу через плечо.

Стихла...

Потому что, самое время хотя бы мало-мальски собрать мысли в кучу. Отрешиться от реальности перед лицом, и собрать их... Мысли собрать... Нет, ну это надо же так нелепо, так по глупому влипнуть! Это надо же родиться такой ущербной всей головой целиком! Вот и сидела бы сейчас в своем гостиничном номере, подперев чемоданами дверь, так ведь — нет! Всё страх мой панический перед всем на свете! Вот и "добоялась". Поздравляю! Угодила прямиком к воплощению самых страшных девических грез и мужских нервных тиков. Да как вообще возможно "грезить" и о таком? Как?.. И вместо мыслей сосредоточила свой прищуренный взгляд на каменном профиле воруля... Луна выхватывала его на ходу лишь короткими мазками, но я все же разглядела высокий ворульский лоб с прыгающей над ним длинной челкой, большое открытое ухо, очерченную скулу, прямой нос и поджатые губы упрямца... О-о, и за что мне всё это?

— Изучаете мою физиономию? — резко обернулось "это всё".

— А по каким дням ваш чич принимает? — как можно увереннее уточнила я.

— Раз в полгода на большом сходе клана.

— Что?!.. Но, ведь я же ничего не подписывала. Никакой брачный договор. Ни одной бумаги. И, значит...

— Договоры придумали люди без чести. Для воруля же хватает просто слова или акта, подтверждающего свое согласие или отказ.

— Но, ведь Я же — человек.

— Вы? — одарили меня неожиданным сомнением в голосе. — "Человек"?

— Да! Я — человек и я — женщина! — получилось даже с пафосом, на что воруль среагировал в духе моих представлений о всей их расе, то есть, громко заржал. — Не споткнитесь, — прошипела я, зло глядя на запрокинутый к звездам профиль. Кай же, неожиданно, замер. — Вы... чего?

— Ничего, — и переступил через поваленное на пути дерево. — Че-ловек, — совершенно молча, зашагал он дальше в сторону дороги.

Вскоре из-за кустарника явилась и она сама, ровной полосой кедров с противоположной стороны и тремя людьми у лошадей. Только, не люди это были. Отряд Кая состоял из двух ворулей и одного улыбчивого мага, высокого, широколицего, с джингарской тюбетейкой на коротко стриженой голове. Я его опознала по магическому световому шару, взлетевшему над всей компанией, как только на обочину вылез Кай. И сгрузил меня на дорогу. Старший из двух ворулей, коренастый и щетинистый, тут же что-то удивленно уточнил у своего главаря на грубом ворульском. Тот ему коротко на нем же бросил в ответ лишь пару слов, чем вызвал прямо изумление у своего второго сородича, большеглазого и молодого.

— Да, она поедет с нами, — обвел всех глазами Кай, из чего я сделала вывод: такой вариант до этого момента не рассматривался... Меня бы в лесу и бросили что ли?.. — Лин?.. Лин?!

— Что? — и ненароком передернулась.

— Это мой отряд: Бала, — щетинистый мне криво усмехнулся. — Лека, — молодой воруль отвесил полупоклон. — и Максимилиан. Он наш маг и лекарь и сейчас осмотрит ваше больное колено.

— Да ни за что. О-о-ой-й.

Кай глянул на меня сверху вниз:

— Конечно, на дороге сидеть гораздо здоровей, — и направился к самой дальней лошади. — Бала, после лечения посадишь ее к себе!

— Лады!

— Кай, а что делать с чемоданами?! — откликнулся из темени Лека.

— С чемоданами? — обернулся к нему тот. — А сколько их?

— Так, кучер сразу свистанул в обратную, а на дороге только два лежать остались!

— К себе их закрепи!

А вот от осознания этой потери я окончательно провалилась в безразличие ко всей своей несуразной загубленной судьбе... Только два чемодана... Все мои девичьи принадлежности, дорогущие эльфийские духи (Лентвар, гад, подарил) и, главное — чудесное и спасительное средство для волос свистанули вместе с саквояжем обратно в Рахасью... Чего еще от жизни мне ждать? Ни-че-го...

— О-ой.

— Ничего-ничего, Лин. Я сейчас немного пошаманю — боль сниму. И повязку с мазью наложу. Ничего-ничего...

Туча в небе, взявшая луну в плотное кольцо, была сильно схожа с глазом великана. Будто он наблюдал сейчас за ночной землей, не моргая. Я — точно так же — за ним, прислонившись спиной к выбитой каменной кладке, и запрокинув голову ввысь. В развалинах бывшего замка среди леса, где отряд Кая остановился на ночевку смотреть "ввысь" можно было без проблем — не было здесь ни потолка, ни дверей и не окон. Лишь множество дыр, по которым сквозил прохладный предгорный ветер и стрелами летали мимо нетопыри... В полуярде от меня на костре кипел подвешенный котелок. Но, есть, почему-то, не хотелось. Как и спать, говорить и думать. А просто сидеть и смотреть на этот великанский желтый глаз...

— Так я и говорю, что в тех местах можно даже нам откровенно заблудиться. Даже нам. Мне дед мой еще лет десять назад рассказывал, что то озеро искали многие, но, не нашел никто.

— Ой, да хватит разливать. Бывал я в тех местах и не один раз.

— Ну и что? Ну и что?

— Лека, есть там седьмое озеро. Запрятанное, но, есть.

— А ты, Бала, видать, и купался в нем?

— А как же? Если есть сомнения в моем здравии, пошли, покулачимся?

— У меня в твоем "здравии" сомнений нет. А вот в...

— В чем? В чем? Ты думаешь, я вру? А, ну, говори!

— Да ты сядь. Я не про вранье, а...

— А-а... Трезвый я тогда был. И считать до семи пока не разучился. Они все шесть разбросаны в радиусе миль пяти, а это, седьмое озеро... Кай, да скажи ты этому мокроносу! Мы ведь в последний раз с тобой вместе там...

— В "Ступне великана"? Да. Вместе.

— Во-от!

— Мы и сейчас туда свернем.

— Кай, вот здорово!

Видно, "великанская тема" была актуальна не только для меня. Или это — самый популярный фольклорный персонаж Анкрима. А, какая разница?

— Лин?

— Что? — и опустила лицо к костру.

Кай, сидящий от меня через Леку, стянул с плеч свою черную кожаную куртку:

— Возьмите и укройтесь ей.

— Мне — не холодно, — равнодушно отвернулась я.

— Возьмите и укройтесь. Лека, передай.

— Спасибо, мне не... — и уперлась взглядом в протянутую руку Кая. Именно туда, где на его запястье, с внутренней стороны красовалась татуировка. Солнце с четырьмя волнистыми лучами-осями, а в центре большая буква "А"...

— Лин? — глухо произнес он.

— Угу-у...

— Лин?!

Все вмиг притихли. Я обвела их взглядом, пытаясь прийти в себя, но воспоминания нахлынули вновь и с новой силой... Солнце с четырьмя лучами-осями. Четко выверенное красное солнце. Только буква тогда была в его центре другая. Буква "К"...

— Что вы сказали?

— А, ну-ка, выйдем. Нам с вами надо поговорить, — подскочил с места Кай и дернул за собою меня. Прочь от костра, в ветреную непроглядную темень...

_______________________________________

1 — Неуважительное обозначение людских женщин ворулями. Мужчины соответственно именовались "землероями".

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

4. 2. Не стыдитесь совершать добрые дела.

И не ждите за них благодарности.

7. 51. У каждой уважающей себя женщины

должен быть собственный грамотный лекарь.

(пункты из "Пособия для начинающей королевы")

Трехэтажный дом посла Анкрима в Ладмении был полон света, музыки и гостей. Их нарядные пары уже давно кружили в вальсах и падеспанях и от этого кружения свечи в несметных канделябрах тоже танцевали. Не сами, конечно, а их отчаянные огни на кончиках фитилей. Хотя, и окна в июньскую жару были распахнуты для помощника-ветра. А из журчащей фонтанами садовой тьмы, оркестру в зале вторили сверчки. Голосили от всей своей души, но, без нотной грамоты, в ритм совсем не попадая.

Я все это прекрасно слышала сейчас, потому что стояла у окна, за неимением косы, теребя в руках тесьму на синем бальном платье.

— Гвендолин, тебе вино принести? — высящаяся рядом "статуя" моего жениха, всегда подчеркнуто-вежливая и холодная, в этот вечер тоже проявляла признаки нервозности. Выражались они в перестукивании пальцами по подоконнику, но, как только я скосилась туда же, Лентвар и вовсе застыл. И повторил. — Гвендолин, тебе вино...

— Спасибо, не надо.

— Да? — рассеянно уточнил он. — Тогда, может, мороженого?

— Мороженого? — вздохнув, развернулась я к жениху. — А мы долго на этом приеме будем? У меня завтра с утра важный семинар по архитектуре.

— Возможно, дорогая, — глянул Лентвар на меня льдисто-голубыми глазами. — Еще одна моя встреча не состоялась. Очень... — и вытянул шею к дальней двери в зал. — ...важная. Ну, так что?

— Тогда мороженое, пожалуйста.

— Хорошо. Только будь здесь, — и широкими шагами направился в ту же сторону.

А я осталась совсем одна. Долго отстраненно наблюдала за порхающими по паркетным ромбам гостями. Их разгоряченные лица и тяжелые дорогие наряды всё мелькали и мелькали, пока не слились воедино в разноцветный шумный рой... Ой... И, тряхнув головой, тоже пошла на выход.

Гостиная с накрытыми к чаю столиками была сейчас странно полупуста. Скучающие по углам носчики зевали в стянутые перчатками кулаки, и я уже в дверях оценила полное отсутствие здесь Лентвара. Поэтому, двинула дальше по коридору и лестнице на первый этаж к распахнутым в сад дверям... Нет, я его сейчас найду и снова скажу, что мне пора. Давно уже пора и совсем не светит выслушивать пыхтенье нашей классной дамы, когда она встретит меня у спальни. А она обязательно встретит, потому что у нее слух, как у совы, зрение, как у орла и характер горгульи. "Лин Дойл", — начнет госпожа Мэст с привычным закатыванием глаз: "Лин Дойл, вы нарушаете дисциплину и показываете дурной образчик младшим курсам. Повторите мне пункт номер два главы первой нашего Свода(1)".

— Пренебрежение нормами морали есть признак низкого происхождения, дурного воспитания и... и... — и, встав посреди аллеи, завертела головой.

Высокий фонарь в ярдах десяти лишь разбавлял серой мутью садовую тьму, густо пахнущую цветами акации. И как я вообще здесь очутилась? Хотела сократить путь до концертной площадки, а сама... развернулась, прислушиваясь к отдаленным звукам музыки, но, вдруг услышала совсем рядом тихий стон:

— М-м-ооо... — высокий женский силуэт на аллее качнулся и вскинул ко мне руку. — М-м-м... Прошу...

— Что она вам тогда сказала?! Что она сказала вам?! Лин!

Аллея из акаций, красивое женское лицо с гримасой боли, гости с приема, сбежавшиеся на мой крик, всё обвалилось, исчезло. Кай стоял передо мной, нависая сверху. И темень была теперь совершенно другой: с развалинами старого замка правее и лунным глазом великана в небесах. Я вся съежилась под этим взглядом, хотя гораздо больше меня пугал кричащий воруль напротив.

— Эта женщина?

— Да! Ее убили в том самом месте девятого июня прошлого года! — сжал он кулаки. — Ведь вы именно ее там и видели! Вы четко дали это понять, когда опознали на моей руке точно такую татуировку! Она была только у нее! У нее и у меня! Так что она сказала вам?!

— Я-я... Ничего.

— Ничего? — выдохнул мне в лицо Кай. — Ни-чего?

— Она умерла у меня на руках. Ей было очень больно, — зажмурилась я. — Очень. Она лишь громко дышала и стонала. А когда прибежал лекарь...

— Что?!

— Было уже поздно. Мне жених потом рассказал: ее ударили каким-то запрещенным заклятьем, но она еще смогла далеко уйти, потому что место преступления тоже нашли. Оно было...

— Я знаю, — глубоко задышал воруль. — Я всё это знаю и сам. Но, что она сказала вам? Она обязательно должна была что-то сказать.

— Я... — открыла я рот. — Она...

— Что?!

— "Передай ему", — и посмотрела на Кая. — Она сказала: "Передай ему", потом сжала мою ладонь и... умерла.

Воруль глухо зарычал, вскинув глаза к ночному небу, и закрыл лицо руками. Я и сама застыла, потрясенно глядя на него, поэтому даже пискнуть не смогла, когда чья-то рука с силой обхватила меня и к горлу приткнулся металл:

— Вот и добегался, вожак, — мужской голос разразился злым смешком прямо в мое ухо. — А, ну, стоять! Не двигаться! Иначе "подстилка" твоя выпустил наружу кровь!

— Ты об этом пожалеешь, мразь, — воруль даже не пошелохнулся. Лишь расправил свои плечи, из-подо лба наблюдая, как нас обступают выныривающие из-за деревьев фигуры.

Я насчитала их пять и закрыла глаза: будь что будет, только, пусть быстро, чтобы раз и всё. Раз и... толчок отбросил меня вместе с незнакомцем назад, он просел вниз, ослабляя на мне хватку и я, распахнув глаза, увидела нож, торчащий из мужского покатого лба.

— Лин, в сторону и на землю! — закричал Кай, выдергивая из ножен убитого меч и, ускорив процесс, подтолкнул меня в бок.

Я упала, приложившись бедром о выступающий корень, и через мгновенье сверху началась ожесточенная драка. Кто-то под звон металла и жуткие улюлюканья прыгал, кричал и рычал. А когда об мои ноги запнулись, решила ретироваться сначала под куст. Потом подскочила и понеслась в глубину леса прочь.

Долго ли я так бежала, осознать было сложно. Вернувшаяся боль раскаленным штырем, вдруг, проткнула колено. Да так, что помутилось сознание. Я упала в траву и, поджав к себе ногу, какое-то время боялась дышать. Затем осторожно приподнялась, огляделась — узкая лесная поляна серела в центре не то низким домиком, не то... прошлогодней скирдой. Я доковыляла до нее и, вцепившись руками в колючее сено, начала рвать пучок за пучком. Спрятаться, зарыться, исчезнуть для всего сумасшедшего мира. Забыть на время, кто ты есть и что было. Единственное, что осталось в моей пустой голове. Единственно важное в моей загубленной жизни...

Разлепив глаза, я первым делом потерла нос, который немилосердно щекотала травина. Потом глаза вновь закрыла — все равно кругом темнота. И попыталась вспомнить свое недавнее прошлое... Рахасья... лес... развалины... нож у горла... скирда сена... очень-очень холодно. А почему тепло сейчас? Потому что...да, что-то мягкое подоткнуто сверху. И если переходить к фактам настоящего: голова раскалывается, колено ноет, горло скребут кошки и... и давно пора на выход. Давным-давно! Задом выбравшись из своей тесной норы, я кое-как встала на ноги. Солнце! Оно залило своим ярким светом все вокруг, а ветер тут же подхватил мои растрепанные волосы. Кай, сидящий рядом, опершись спиной на скирду, косо взглянул в мою сторону и зевнул:

— Как спалось? — на лбу глубокая ссадина, грязный рукав рубашки разрезан, а в глазах — не то упрек, не то досада.

Я старательно прищурилась и открыла рот для полноценного ответа, но:

— Х-х-х... х-х-ху-у, — что-то брякнуло сзади.

— Мать-заступница, — выдохнуло голосом Балы.

— Х-х-х... М-мне... Мне. Акх-ху-кху-кху! — и, схватившись за саднящее горло, на одной ноге поскакала к темным пятнам леса...

Весь последующий день отразился в моем больном сознании точно такими же неясными пятнами и клочками из чужих малопонятных фраз. Я же "гордо безмолвствовала" или дремала в седле прямо на лошадином ходу. Поэтому Бала говорил меньше других, а пыхтел гораздо их больше. Уже в сумерках меня, наконец-то, сгрузили перед серым каменным домом с вывеской "Гордый хорек" и, приткнув на широкую скамью у входа, на время позабыли...

— Кай, парень спрашивает... здесь завтра.... полно народу.

— ... нет, будем по обстоятельствам смотреть.

— Оставьте меня здесь. Даже можете не зарывать.

— Что? — склонился Кай ко мне.

Я трагическим шепотом повторила, потом решила добавить:

— ... и на дощечке рядом напишите: "Никому не нужная".

— Да чтоб... Макс?

— У меня есть мазь, — возникла еще одна физиономия. — За микстурой смотаюсь до ближайшей аптеки, — и почесала затылок, сдвинув на лоб тюбетейку. — Лин, совсем плохо?

И чего они ко мне пристали? Лишь бы табличку не забыли. Это — очень важно. Надо обязательно напомнить... Только я посплю сначала. Прямо здесь.

— Лека, быстро у хозяина ключи от ее комнаты! Бала, разгружаешься, Макс — в аптеку! О-оп. Тише-тише... Тише-тише...

Мой сон, в отличие от реальности был четким и вполне осязаемым. Я глотала его, как нектар, вдыхала, чувствовала всей кожей. Но, сначала именно ощущения и пришли. Потом вспыхнула яркая картинка — огромное поле из низкорослых пышных лютиков. Белых, розовых, желтых и красных. Они качались под теплым ветром, источая странный пряный аромат, с каждой волной которого я все отчетливее понимала: "Это запах моего дома. Дома неведомого и желанного". Но, вместо него, приложив ко лбу ладонь, разглядела лишь одинокое высокое дерево. На самом краю разноцветного поля. Оно тут же завладело всем моим вниманием, приковало к себе взгляд и я, вдруг, услышала едва различимую музыку, исходящую именно от него. Музыка то набирала аккордные силы, то затихала, и вновь начинала литься над цветами. Я прислушивалась, как могла, вытянувшись в струну, но, боялась пошелохнуться, вспугнуть теплое блаженное волшебство...А-аааа-ааа-а-а-а. А-аааа-ааа-а-а... хр-р. И досадно дернула головой... А-аааа-ааа... Хр-р. Хр-р...

— Ма-мочка моя... Мамочка моя! Да как вы вообще посмели?! Да кто вам такое право дал?! Уберите ваши руки! И... и... убирайтесь из моей постели! — последние слова я проорала уже с середины комнаты, сжимая в руке угол подушки.

Кай, подскочив со своей, потер сонные глаза:

— Еще раз повторите.

— Убирайтесь с моей постели! — по новой набрала я воздуха в грудь. — Никто не давал вам права на... на...

— Что и требовалось доказать, — хмыкнул воруль, спуская вниз ноги.

Я отскочила в угол:

— Не знаю, какие "доказательства" вам нужны были от меня и этой ночью, но...

— Очередные, — натягивая второй ботинок, выдохнул Кай. — Голос к вам вернулся... А, ну-ка, попрыгайте на левой ноге.

— Чего? — сузила я глаза.

— Да ничего. И так вижу, — и разминая плечи, двинул на выход. — Полчаса вам даю, потом — завтрак и в дорогу. Лека предупредит.

— Хам! — шлепнулась об дверь моя подушка. — Увидел он всё. И как не стыдно?! Как не стыдно, я вас спрашиваю, воспользоваться болезненной беспомощностью девушки?!.. О-ой... Ой.

На миг мне показалось: мой сумасшедший мир, и без того потерявший опору, сделал акробатический кульбит, обрушив понимание: я здорова. Я — совершенно здорова. Куда делась моя болезнь? Боль? Я не знаю... Исчезли, как и ссадина со лба Кая...

Через полчаса на первом этаже трактира "Гордый хорек", между закопченным очагом и кирпичной балкой восседал за столом весь отряд Кая и я. Завтракали молча, но с большим аппетитом.

— А вот можно мне у вас спросить?

— Сейчас едем на юг. Следующая ночевка — в Сани. Остальное — без изменений.

— Я, вообще-то, про расческу и жидкое мыло. Но, если уж речь зашла про...

— Бала, запиши то, что Лин продиктует. В Сани всё купишь.

— Лады, Кай, — появился на столе сложенный лист и карандаш.

— Значит, расческа, — отложила я в сторону вилку. — Зубья — редкие. Можно в три ряда.

— Ага. Записал.

— Жидкое мыло, чтобы обязательно на отваре дырявника. С маслом фиалки.

— С чем? — сморщил Бала широкий нос.

— С маслом фиалки. Виолы, то есть. Потом — носовой платок, зеркальце и... кочергу еще, пожалуйста.

— Это еще зачем? — сдвинул брови Кай.

— Под подушку свою буду ее класть.

— Ко-чер... тьфу! Лин, это всё?

Я вздохнула: конечно же, нет. Но, где мне теперь найдут замечательное средство "От магички Стаси"?

— Всё.

— Тогда прошу леди занять свое новое удобное место, — совершенно искренне оскалился мне, вставая из-за стола Бала.

К "новому удобному месту" прилагался, стоящий поперек двора длинный фургон под крепким серым тентом и низкой лавочкой-козлами. Лека, откинув задний борт, сунул в его нутро сначала мои чемоданы, а потом и меня саму — по складной лесенке прямо в сумрак. Что же до "удобств", то ими оказался откидной столик, застеленный пледом топчан и два мягких кресла за козлами. В общем-то... лучше, чем боком в седле. Да и обзор какой-никакой. Значит, жить можно... сегодняшним днем.

Так и покатили: Кай с Максом — впереди, мы с Балой — в центре, Лека — замыкающим. И сначала дорога змеей виляла меж древних валунов. Потом вынырнула на простор, открывая панораму далеких горных хребтов и высокого неба над зелеными холмами. А ближе к обеду серыми зубьями на них, то там, то здесь, начали темнеть развалины высоких замков. Я к тому времени уже успела и вволю налюбоваться и проголодаться, поэтому взирала из-за головы Балы исключительно с целью разглядеть вдали печной дым.

— И почему их так много то?

— Чего именно "много"? — прочистил горло в кулак Бала.

— Развалин, — скривилась в ответ я. — Будто гнал кто-то с этих мест. Ведь, на века замки строили.

— Так здесь война прошла. Здешние земли пострадали больше остальных. Целыми родами умирали.

— Война с Джингаром?

— Она самая, — прищурился на острые зубья башен справа воруль. — Вот этот, например, замок рода Хлин, держал осаду от джингарских великанов три месяца. А когда пришла подмога, внутри остались в живых лишь дети и старики.

— Подмога откуда? — вытянула я шею туда же. — Из-за наших гор?

— От землероев? — глянул на меня Бала. — Что вы, Лин? Они никогда не лезли в драку. Это — долг ворулей. Наш клятвенный долг.

— Ваш "клятвенный долг"... А скажите, Бала: кто напал на нас вчера ночью?

— Кто напал? — напряг воруль спину и на несколько секунд замолчал. — Наемники. Да вы не бойтесь, мы их всех во рву схоронили.

— Я уже не боюсь. А кто их нанял?

— Кто их нанял?.. Лин, вы проголодались, наверно? Там, в коробе в углу есть свежие булки и яблоки. Перекусите пока.

— Спасибо, — скосив на обозначенный короб взгляд, и сама задумалась я...

__________________________________________

1 — Сборник нравственных норм и правил публичного поведения "настоящей женщины", именуемый среди воспитанниц Куполградского пансиона св. Берты "Пособием для начинающей королевы или конченой принцессы".

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

4. 99. Забота о домашних питомцах

облагораживает душу и коротает досуг.

8. 11. Приучайте себя к публичным выступлениям.

Готовьтесь к ним тщательно, прорабатывая

каждое слово и жест.

(пункты из "Пособия для начинающей королевы")

Небольшой городок Сани в северных землях ворулей начался с деревянной вывески, подвешенной на цепях меж двух толстых столбов, торчащих у подножия очередного холма. На ней пожухлыми буквами на фоне точно такого же солнца красовалось само название и еще что-то мелким шрифтом внизу, прочитать который представлялось возможным только с крыши фургона. Я даже пытаться не стала.

— Солнце светит всем.

— Что?

Бала перехватил в руке кнут:

— Там девиз этого места: "Солнце светит всем", потому что по-нашему "Сани" и значит "солнце". Хотя сам городишко... — и выразительно сморщил свой широкий нос.

Я, на всякий случай, напряглась. Однако вскоре о гримасах Балы позабыла — уж больно интересным показалось мне это "сомнительное" место.

Выбеленные кирпичные домики в нем соседствовали по улицам с настоящими каменными особняками, а от цветов в клумбах пестрело в глазах. И всюду было полно горожан, любопытных, веселых. Они болтали друг с другом на узких тротуарах, сидели за открытыми столами у распахнутых настежь ресторанчиков или просто торчали в своих окнах между горшками цветов. Одним словом — город-праздник. Или в городе — праздник. Разгадка явилась вскорости большим ярким плакатом на тумбе у двухэтажного трактира, где наш фургон тормознул: "Странствующий цирк "Радость" приглашает! В программе: фееричные фокусы, акробатические номера братьев Гна, дрессированные питомцы госпожи Светланы и веселый шут "День-Ночь". Всего три представления! Билеты — в красной будке".

— Угу, — сузив на афишу глаза, сурово промычала я.

И не сказать, что я не любила цирк. Просто, мне всегда хотелось вместо "дрессированных питомцев" загнать на манеж дрессировщиков. И чтобы перед этим их еще и... "двенадцатилетнее воспитание" именно в этом месте обычно краснело и осуждающе качало головой... Или что там у него вместо головы? "Свод".

Кай радости от грядущего представленья одноименного цирка тоже не выразил. На то у него были свои особые причины, донесшиеся до моего высунутого из фургона уха в виде: "... со всем своим расписным скарбом именно тут, в "Сытнике"... Нет, остальные еще хуже". И, хмуро глянув на меня, сделал Бале знак выворачивать к дороге на задний трактирный двор.

"Расписного скарба" на нем и в правду хватило: тройка старых фургонов с букетами из салютов на бортах, штабеля обтянутых плюшем, пыльных кубов вдоль забора и две клетки в самом дальнем углу у конюшни. Одна — пустая. А вот во второй стоял, глядя себе под ноги, одинокий замызганный ослик грязно-палевого цвета. Я невольно остановилась, проходя мимо к тыльной двери трактира...

— Лин?!.. Лин!

— Я к тебе еще приду, — но, вряд ли животное мой шепот расслышало...

После общего обеда в комнате Кая, все разошлись по делам. Со мной остался лишь большеглазый Лека, немного растерянный от такой "миссии" и поэтому смущенный. Долго и усердно копался в своей набитой седельной сумке, и, наконец, вытряс всё ее содержимое на освобожденный от тарелок стол. Я, стоя у окна, поначалу просто за этим процессом наблюдала. Лишь поначалу:

— А что вы будете сейчас делать, Лека? — и, метнувшись к столу, опустилась на табурет.

Воруль быстро глянул на массивный тесак в своей руке и... сунул его обратно в сумку:

— Да так... хотел поточить ножик. Пока время есть.

— О-о, — водрузила я локти на скатерть. — А теперь, значит, передумали.

— Ага. Передумал, — вздохнул он.

— Да, время, действительно, есть, — тоже выдула я носом. — Лека, а вы... животных любите?

— В каком смысле? — вскинул глаза воруль.

— Ой... Ну, не в кулинарном, а...

— А-а. Ну, это, смотря каких. А что?

— А каких?

— Лошадей люблю. Умные и преданные они.

— А еще?

— К собакам... нормально отношусь, да ворулям они ни к чему. У ворулей знаете, какой нюх и слух? У-у.

— О-о... А у нас в пансионе кошка жила.

— Где? — сглотнул Лека слюну.

— В учебном заведении. Там у каждого курса обязательно "домашний питомец". Белочки, ежики и даже одна сварливая ворона. А у нас жила пушистая кошка. Ее моя однокурсница из Куполграда к себе потом забрала. Плюшка.

— Девушка?

— Нет. Так кошку зовут. Мы ее кормили всем подряд, вот она и стала похожей на настоящую плюшку. Хотя изначально именовалась Розой. Но, на Плюшку активнее бежала... А вообще я тоже лошадей люблю. Только, маленьких.

— Это каких? — удивленно уточнил воруль. — Жеребят?

— Нет, — покачала я головой. — Осликов. Очень люблю.

— Ага.

— Угу... А вы не видели здесь, в углу двора...

— Нет! — вдруг, подпрыгнул Лека.

Я вскинула брови:

— Что, "нет"?

— Нет, Лин. "Ослика" я видел, но Кай мне сказал: никуда из комнаты. Никуда.

О-о, этот чертов ворулев слух! Ведь шепотом же!

— Лека, я только покормить его и хотела, — вмиг взмолилась я.

— Нет, Лин, нет! — сделал стойку парень.

— Я только покормить и все. И все! И сразу сюда обратно!

— Нет!

— Ну, пожалуйста.

— Лин, мне Кай потом так хвост накрутит, буду вашей Каралькой.

— Нашей... Плюшкой, — и подняла на Леку глаза. — А если... я побожусь вам? Нет! Слово дам?!

— Какое еще "слово"? — прищурился воруль.

— Настоящее-честное. Что только покормлю его и обратно. Честное слово!

— Это вы его уже дали? — тихо уточнил парень.

Я мотнула головой:

— Угу! Уже дала!.. Так мы идем во двор?

Лека тоскливо скосился в окно. Несколько секунд так постоял и...

— Лады, Лин.

— Отлично!

— Но, только...

— Честное слово! — и подскочила с табурета. — Лека, у вас карманы большие, кладите туда яблоки из вазы, а я в салфетку хлеб заверну и печенье. О-ох, чего бы еще? Чего?

— Лин, — набивая карманы, улыбнулся мне парень. — Если вы "осликов" любите, то должны знать, что много подкорма для них нездорово... Плюшка.

— О-о, — на мгновенье застыла я. — Ну так... я знаю. Идемте, Лека. Идемте!

На вытоптанном заднем дворе "Сытника" в этот дремотный послеобеденный час было тихо и безлюдно. Если не считать смуглого мальчишку, болтающего ногами на краю циркового фургона. Но, и он проявлял к жизни вокруг интерес небольшой, читая толстую книгу. Я, оглядевшись, ринулась прямиком к крайней клетке в углу двора. Ослик в ней уже не стоял. Он лежал, уткнув нос в грязное спрессованное сено.

— Эй, малыш? — присела я перед деревянными прутьями. — Малыш?

Животное дернуло длинными ушами, не то отгоняя мух от них, не то меня от себя. — Малыш, а мы тебе поесть принесли... Малыш!

— Лин, не кричите вы, — тихо зашипел на меня Лека. — Не видите, он больной... Может, пойдем?

— Я... вижу. Малыш? Ты меня слышишь? — уперлась я лбом в решетку.

— А что вы хотели бы, леди?!

— Ну вот.

Мальчик захлопнул свою книгу:

— Если покататься, то он не может.

— Да какое там "покататься"? Он у вас и просто встать, наверное, не сможет. Почему вы его не лечите?

— Лин?

— Погодите, Лека, — и подскочила с места. — Почему вы не лечите свое животное?

— Да почто его лечить то? — сполз с фургона малец.

— Как это "почто"? — подбоченилась я.

— Лин?!

— Да погодите вы! Он ведь живой еще. И страдает.

— Ну, живой, — согласились со мной. — Так виноват сам — гонору в нем было много. Орал на всё подряд и по манежу бегал через раз.

— Так ослы орут лишь по большой нужде, — хмыкнул воруль. — Значит, что-то его не устраивало.

— А жизнь в целом, — философски выдал циркач.

Я открыла рот:

— Это как?

— Леди, я ж сказал, что он работать не хотел, а у нас вся жизнь и есть работа. Это только для зрителей цирк — радость. А он лишь орал да от собак дрессированных шарахался.

— Ослы собак не переносят, — хмуро произнес Лека, глядя на безучастное животное. — Он ведь старый уже?

— Двадцать с лишним годков, — кивнул пацан. — Леди, а может, прокатитесь? Я его растолкаю. Всего пять крон. А?

— Я тебя сейчас самого "растолкаю", — гневно оповестила я.

Лека вскинул руку:

— Погодите!

Малец же гордо поджал губы:

— А чего это вы? Я хотел вам радость напоследок... Его все одно в Хогане на ремни сдадут. Из ослиной кожи, говорят, крепкие выходят.

— Мамочка моя.

— Так уж и на ремни?— буркнул Лека.

— Да, сэр! Госпожа Светлана сама говорила. У нас следующий после Сани — Хоган. Большой город, много мастерских.

— Мамочка моя, — подняла я тоскливый взгляд на своего сообщника.

Тот отвел свой в сторону:

— Та-ак...Так. Лин, вы же понимаете...

— Я сама ему все расскажу! И на себя всю ответственность возьму!

— Леди, сэр, вы о... чем? — махом сузил пацаненок глаза.

— Сколько, говоришь "покататься" на осле этом стоит? — склонился к нему Лека.

— Пять крон, — выдохнул мальчишка.

— Ага... Так я тебе за это удовольствие дам десять, только если без тебя и в неизвестном направлении. Идет?

— Ух ты! А если меня госпожа Светлана...

— И колечко мое с пальца! — срочно встряла я. — Серебряное с бирюзой. Вот оно!

— Ох ты... А зачем он вам? Он же почти обезножил?

— Лечить будем, — зло оскалился на мальчишку Лека.

Циркач отпрянул:

— Ну, раз так... где ваши кроны и колечко? — в подставленную детскую ладонь упало перечисленное выше. — Ну, я побёг, — сжал он пальцы. — В "неизвестном направлении".

— Слышь, делец! Если проболтаешься...

— Да что, я ворулей не знаю?! — прилетело уже от воротной створки. — Тем паче, на вашей кровной земле! — и оная звучно бухнула.

Мы с Лекой уставились друг на друга:

— Лека?

— Что, Лин?

— А... куда мы его на ночь спрячем?

— Куда спрячем?.. На конюшне за моей лошадью в сено. Туда никто не сунется — закон ворулей. И сверху набросим старым покрывалом. А потом — в фургон. Если к тому моменту еще буду жив, — добавил, скривясь.

Я уверила:

— Будете! Так потащили? — и ухватилась за ржавый шпингалет.

— Куда? Я сам, — отстранил меня воруль. — А вы бдите за воротами. Ну что, "малыш", покатаемся? — и, брезгливо отведя нос, полез вовнутрь.

Я старательно вытянула шею. И сначала все шло по плану: Лека, обхватив осла, попёр его в сторону распахнутых конюшенных створок, когда ворота во двор распахнулись и в их проеме появились три громко спорящие фигуры. Две мужские и одна женская. Последнюю я узнала по "томной" физиономии с афиши: дрессировщица госпожа Светлана. Мамочка моя! И обернулась к Леке. Тот прибавил шагу, но не на много — ноша велика, однако через пару секунд уже исчез из виду. Я же, не думая, рванула к воротам:

— Вы то мне как раз и нужны!

Мужчины: высокий усач и коротышка с портфелем, прервав спор, обернулись. Дрессировщица вскинула указующий перст с длинным ногтем:

— Вот и послушайте меня! Я не намерена впредь...

— Вы то мне и нужны!.. Извините.

Афишная дива окинула меня прицельным взглядом "это что за вошь". Я в ответ передернула плечами. И не "вошь" я вовсе, ну... мышка серая и глупа-а-ая:

— Что вам?

— Мне? Я-я... я... — а что "я"? — Я хочу выступать в вашем цирке! — вот так вот! — Я хочу выступать в вашем цирке. Я многое умею: фокусы показывать, декламировать и петь. Могу прямо сейчас.

Коротышка хмыкнул. Дрессировщица скривила губы:

— Певиц нам для полного дурдома...

— Мне говорила мама, а с нею обе тетки! — истошно заорала я. —

Замужество, родная, страшнее, чем колодки!

С тех самых пор мужчин я усердно избегала,

И в сорок пять годочков с прискорбьем осознала...

— Послушайте, "родная"...

— Да пусть она споет?

— Угу. Теперь мне в пору выть, у-у!

Как дальше буду жить, у-у?!

Ведь так я и умру, старою девою!

Я стряпаю, пеку, стираю, вышиваю!

Полы всегда мету и грядки поливаю!

Мечтаю об одном — мужчине лет за тридцать!

Том, кто меня найдет и срочно обручится!

— Да вы заткнетесь?!

— Теперь мне в пору выть, у-у!

Как дальше буду жить, у-у?!.. А-ай! — и вознеслась с земли, сложившись пополам через плечо. — с-старою девою... Что вы себе позволяете?

Но, мне так и не ответили. Зато я по ходу успела отметить и пораженную физиономию Балы у ворот, и Леку, выскакивающего из конюшни, и ступени на второй трактирный этаж. Лишь когда дверь в комнату перед моим носом захлопнулась...

— О-оп... Что это было?

Кай в середине комнаты скрестил на груди руки. Я, пихнув за уши волосы, поддернула рукава платья:

— А "что это"?.. Так получилось.

— "Так" что?

— Я перед вами отчитываться не обязана. Но... так получилось. И Лека тут не причем. Это я его принудила.

— "Принудила"? — сузили на меня глаза.

— Подчиниться. Я ему угрожала и он...

— Кай! — влетел в комнату предмет допроса.

— Скройся до поры с глаз! — заорал Кай на него.

Я прыгнула между двумя ворулями:

— Лека не виноват! Я сама его заставила! Он не виноват!

Кай, сжав кулаки, тихо зарычал. Лека за моей спиной выдохнул:

— Лин, отойдите.

— Не отойду ни за что, — в ответ набычилась я. — Мы с Лекой сделали доброе дело — спасли животное, которое хотели убить. А вот вы живете неизвестно по каким законам. И если Лека сейчас пострадает, то я... то я...

— А ну, выйдем.

— Куда это вы?!

И дверь захлопнулась, щелкнув замком. Я осталась одна...

"То я... то я..." А что я то?.. Да ничего. Глупая ты, Лин Дойл — кому нотации читаешь? Глупый ослик в клетке. И припала ухом к двери... Тишина. Метнулась к смежной правой стене, но кроме "бу-бу-бу" не расслышала ровным счетом ничего, в итоге сев на доски пола. Но, через несколько минут меланхолию мою очень громко прекратили:

— Лин, собирайте у себя вещи. Мы уезжаем отсюда.

— А что будет с...

— Лин? — Кай, застывший у вешалки, обернулся. — Я все ясно объяснил?

— Вы не "объяснили", что будет с больным ослом.

— Собирайте свои вещи. У нас времени в обрез. Лека проведет вас к фургону... Вам помочь встать?

— Я таких как вы не понимаю, не уважаю и никогда мнения своего не изменю, — гордо подскочила я. — В вас нет ни сострадания, ни снисходительности к ближнему.

Кай вздернул брови:

— К "ближнему"? Если вы про осла, то это животное гораздо "ближе" к коренному жителю Тинарры(1). А если про члена моего отряда, Леку, то он нарушил устой, на котором держится весь наш род — не выполнил приказ начальства. Так вы идете или нет?

— А мне вы — не начальство. Вы мне вообще — никто. И я подчиняться вам не обязана. Я в ваши "законы о подвязках" не верю и их не соблюдаю.

— Я заметил, — хмыкнул воруль. — Однако впредь придется по ним жить. Посчитайте это "смиреньем ради ближнего"... За ослом ворованным сами будете следить.

— За осликом? — выпучила я на Кая глаза. — Так почему вы сразу не сказали?

— Хотел сначала послушать вас... Так вы...

— Я иду! — хлопнула за мною дверь...

Остаток дня, вплоть до вечернего тумана, мы гнали по дороге, уводящей к горной цепи от побережья все дальше. Хотя глагол "гнали" я употребила зря. Уместнее сказать: "тряслись, колыхая на ухабах тентом". Фургон еще в Сани забили какими-то мешками и ящиками с крышками. Для нас с больным животным оставили лишь уголок у топчана. Ослик за время этой гонки-тряски ничуть не оживился. Лишь в тесном замкнутом пространстве еще сильней "заблагоухал", прибавив к старым своим "нотам" вонь от мази. Ее мне вручил с улыбкой Макс и показал, как надо на разбухшие коленные суставы животного ее накладывать, для закрепления сверху туго обмотав бинтом. И да... руки мои тоже теперь "благоухали"... Да и сама я... Поэтому, услышанное из-за мешков "Тр-ру!" от Балы восприняла, как счастье... Может, я просто не способна на "смиренье ради ближнего"?..

— Лин, мы сегодня заночуем здесь, на старой вырубке. Вы на хвойнике ни разу не спали? Или просто одеялами землю застелить?

— Мне?.. Спасибо, Лека. Я... в фургоне с ослом переночую.

Значит, способна...

Ночное небо скрыли подсвеченные луной линии из длинных рваных облаков. А редкие высокие кедры шумели верхушками от вольно гуляющего меж ними ветра. Но у костра внизу было на удивленье тихо. Высокий его огонь порывами выхватывал из темноты мужские очерченные лица и янтарные бока стволов. На самый ближний облокотился сейчас Бала. И из этого положения самозабвенно рассказывал. Все остальные (включая меня) внимали. Или делали вид...

— Х-хр. А-а? Я не сплю! Так что ты там?

— Я, Лека, про твое заветное потерянное озеро до сих пор.

— И что, и что? — засуетился тот на хвойной подстилке.

— А что? — хмыкнул ему Бала. — Вот и говорю, что все шесть, кроме него, видны сразу с подножия Грудастой... прошу прощенья, Лин, бабы. Так гора именуется.

— Угу-у, — зевнула я, поддернув лохматый плед на плече.

— И Линялое и Тинное и Трех воров, да все. А это мало кто находит, потому как, ну... Кай, слово, что нам тот кьюпи(2)-проводник сказал?

— Стереотипное мышление, — подбросил Кай в костер поленце.

— Ага, — оскалился рассказчик. — Точно. Стереотип и есть.

— И в чем он происходит? — почесал затылок Лека.

— А в том, что все видят, а не понимают, что это — озеро.

— Как это? — подскочил воруль на подстилке.

— А так... — выдержал Бала паузу. — что маленькое оно и в стороне. У самой Грудастой, прошу прощенья, Лин, этой. Всего ярдов десять на тридцать.

— Так просто?

— Да, мокронос. Оттого и зовется "Ступней великана".

— Да не поверю!

— Х-хех! А вот завтра мы и поглядим!

— А мы на это озеро? — встрепенулась я.

Кай кивнул, прищурив глаза через огонь:

— Туда. С утра.

— А это правда, что оно — целебное?

— Лин, на ослах еще экспериментов не ставили. Вы хотите попробовать?

— Ну... да. Я ведь ослом больным его не... оскверню? Нет?

— Х-хех! — сморщил Бала нос. — А интересно будет глянуть на "ослиную суть".

— В каком это смысле? — скривилась я.

— Ну так, озеро то суть раскры...

— Лин, вам спать не пора? — вдруг, подскочил Кай от костра, глянув на Балу.

Я опешила:

— Спать? Мне?

— Вы больного своего накормили на ночь?

— Да. И перевязки ему сделала, — потерла я свои "благоухающие" руки. — И... только он ничего не ест.

— Ага, — подбоченясь, задумался Кай. — Заодно завтра и вымоете его в целебной озерной воде. А то... — скривил воруль свой "чуткий нос". — Вас до фургона проводить?

— Не надо! Я — сама...

И долго потом под сопенье ослика и вздохи лежала в полной темноте. Прислушивалась к голосам у костра... Долго... Очень долго. А потом уснула...

— Хи-а-а! Хи-а-а! Хи-а-а!

— Мамочка моя... Малыш, тебе так больно? Ты...

— Не-е очень.

— Кто здесь?!

— Лин, угомонитесь. Я вам одеяло еще одно занес. И... кажется, ему наступил на хвост... А он меня лягнул.

— Молодец малыш. Молодец...

________________________________________

1 — Коренными жителями Тинарры, государства на соседнем с Анкримом материке Бетан являются кентавры. Хотя за подобную аналогию там можно и копытом схлопотать (естественно, от коренного жителя).

2 — В Анкриме словом "кьюпи" обозначают лесных эльфов. Да всех эльфов подряд.

ГЛАВА ПЯТАЯ

15. 10. Комплименты стоит принимать с

благодарностью. Однако особо благодарить

за них не стоит.

(пункты из "Пособия для начинающей королевы")

На десятом курсе пансионного образования среди прочей классической литературы мы изучали и роман "Вымученная честь" Ирмы Ивановой-Шульц. Вместе с героиней Оливией два толстых тома тащились по ступеням ее хронических "мук" и постигали высоты "чести" взамен. Колоритная была героиня. Бескомпромиссная, гордая, красивая и немного неуравновешенная (с такой-то судьбой). И к чему я сейчас ее вспомнила?.. Она отстаивала собственные интересы, не смотря ни на что. Фурией защищала свой дом, семью, а в конце и целый город. От кого? От врагов. Исследователи насчитали таковых целых тридцать шесть, плюс пять — до конца не определившихся. И это лишь в двух томах! Как она успевала?.. И к чему я ее вспомнила то?.. Оливия защищала свой дом... А если у "героини" дома нет? И семьи нет? То есть, они имеются, но не ее? А "враги" табличек на груди с надписью "явная сволочь" не носят? И вообще, с литературными классическими схожи едва ль?.. Да зачем я ее вспомнила, эту "непобедимую" Оливию?!.. А! За ее традиционную, подходящую к любому случаю фразу: "Не нравится? Рот закрой и отвернись"...

— Не нравится?.. — Кай у фургонной лесенки и Лека в стороне, изобразили монументальное безразличье. Я поправила косынку на лбу и одернула мятое платье. — Ну так... не смотрите совсем, — и какая из меня "героиня"?

Впрочем, меня и "леди" назвать теперь можно лишь в виде большого одолженья. А кто ж виноват, если три моих платья в двух чемоданах на подобный образ жизни не рассчитаны и волосы давно просят мыла и хорошего гребня? А что просит мое тело? М-м-м... много-много горячей воды.

— Сейчас придется проехаться верхом по горной тропе около трех миль, — протянул Кай ко мне руку.

Я в ответ поддернула обеими свой подол:

— А как быть с... о-ой... я бы и сама спустилась.

— С вашим больным? — поставил меня воруль в траву и задумчиво скривил нос. — Через седло перекинем его... Макс, остаешься здесь, на стоянке. Бала, подводи к фургону его Вертихвоста. А мы с Лекой — за клиентом, — и махнул мимо лестницы вовнутрь фургона.

Я снаружи навострила сквозь шелк уши, но прежних ослиных "приветствий" в адрес Кая так и не дождалась. Лишь пыхтенье и скрип досок за откинутой в сумрак завесой... А живой ли он там?

— Ма-лыш?

— Хи-а-а! Хи-а-а!.. Хи-а-а!

— Да что ж ты орешь мне прямо в ухо?

— Кай, это он тебя опознал... Оп-па... Лин?

— Аккуратнее, пожалуйста... Что, Лека?

— А как нам величать то осла? Мы ведь кличку его вчера забыли спросить.

— Кличку? — воззрилась я на ослиную морду, приподнявшуюся с лошадиного седла. Печальные темно-синие глаза. Под ними — бурые дорожки от слез, а нос сухой и опухший. — Я не знаю... А пусть "Малышом" будет. Да, Малыш?

Малыш лишь вздохнул мне в ответ, окончательно смирившись со своей многострадальной судьбой. Хотя его потом к этому седлу еще и примотали...

Озвученная ранее тропа лично мне за все три мили не внушила никакого доверия. Потому что советы Балы "не смотреть за обрыв вниз" выполнила с точностью до наоборот. И в итоге сползла с седла, двинув самостоятельно вдоль нависающей каменной стенки... Да толку то? Ведь "что там — внизу за обрывом" я уже знала: одинокие лошадиные скелеты в сбруе среди высокой травы, остовы разбитых о дно телег, а в одном месте даже холмик из камней с крестом из двух связанных меж собой веток ирги.

— Лин, не трусьте, — Кай, едущий по тропе первым, обернулся назад.

— Я и не трушу, — выдохнула я. — С чего вы такое взяли?

— Это — Анкрим. Он любит сильных, а слабых наказывает.

— Все жители Анкрима "героями" быть не могут. И что, их теперь за это наказывать?

Глава отряда лишь плечами в ответ повел:

— У каждого — своя судьба. Для кого-то и холмы — горы, а реки — океан. Но, он живет и приносит пользу в своем мирке из холмов и рек.

— Роет там свою землю? — уточнила я. — А в чем судьба воруля?

— Быть всегда на гребне. И без разницы, какой он высоты, — вскинул Кай к небу голову. — А вы, кстати, добрались... до своей.

— Что?

Кай снова развернулся:

— Не трусьте, Лин, и посмотрите налево.

А что я там не разглядела еще?.. О-ой... Какая же красота.

— Долина семи озер, — с чувством произнес Бала, встав в стременах. Лека сзади восторженно присвистнул в седле.

И это ведь тоже — Анкрим. Наверное, тот, что открывает себя лишь "героям". А я, значит, "героиня". Все ж, "героиня"...

Страшный обрыв слева незаметно стесался широким каменным выступом, откуда вели теперь вниз, в душистые цветы и травы, две тропы. А прямо впереди, ровно в центре зелено-голубой долины и самого большого здесь озера упиралась в небо серая каменная стела, сильно схожая с дубиной, расширенной кверху. На "дубине" четко темнели выгравированные письмена и схематичный рисунок. И если первое непосвященному прочесть было сложно, то со вторым все оказалось гораздо проще:

— Асгард? Символ Асгарда? — и для достоверности протерла глаза: три тесно соединенных меж собой треугольника остались на месте и прежними.

Бала сбоку от меня хмыкнул:

— Он самый. Святое пристанище для ворулей на Анкриме. Когда то прямо тут все общие сборы и проходили, пока Седой страж, вон он, восточнее, не дал изрядную землевстряску. От нее и перевалы все завалило, и вода из-под земли залила местные впадины.

— А мы данный факт проходили, — воззрилась я на Балу. — Я помню. Вот, значит, почему вы теперь собираетесь у горы Сомсувер(1). Там еще легенда была...

— ... с великанами, — встрял в тему Лека. — Они, смердюги, сперли отсюда скалу — каменный молот бога Тора(2). Мне дед рассказывал. Сперли, разгневав наших богов и явив все последствия, но и сами наследили.

— Именно седьмым озером? — открыла я рот. — "Ступней великана"?

— Ага, — подтвердили оба воруля разом.

— И далеко они его "сперли"?

— А к себе на Темные острова.

— Погоди, Бала. Дед мне рассказывал, что кусок от молота Тора они по дороге обломили невзначай и забросили его на Равитру. Вот с тех пор она и стала святой, потому как кусок этот попал в ее огненную глотку и вылился оттуда по склонам.

— Красивая сказка, — подытожила я.

— Это — не сказка, Лин, — оскорбился юный воруль.

Кай прищурился, держа за повод свою вороную:

— Вы спускаться собираетесь? Лин, давайте обратно в седло. Времени — в обрез.

И дальше все двинули уже гораздо быстрей. Лишь рои желтых бабочек вспархивали из-под лошадиных копыт и местные ленивые пчелы гудением сопровождали нас до нужного места. Оказалось оно, действительно, словно специально спрятанным и нарочно маленьким по сравнению с другими полноводными долинными "сестрами".

"Ступня великана", узкая, продолговато-изогнутой формы. Как будто великан, оставивший след, еще и пальцы поджал, выдавив наружу по береговым кромкам камни. А между этими камнями тянулись к свету высокие пышные ракиты. Тоже здесь странные, не желающие традиционно-депрессивно полоскать серебристые ветви в воде. Возможно, поэтому почти весь прибрежный водный обод "застилали" густые ковры из белых лилий такой небывалой величины, что вместо шляпы каждую и достаточно. Именно они сейчас благоухали приторно-сладко, приглушая собой запахи чистой воды, сочных трав и мокрого серо-розового песка.

Бала и Лека, отвязав осла от седла Вертихвоста, подтащили его к самой кромке. Малыш, будто обалдев от такого поворота, застыл, вздернув вверх уши. И лишь покачивался на дрожащих ногах. Сами же ворули, скинув с себя всю одежду (я лишь зажмуриться успела), рванули в вожделенное озеро.

— Лин, что дальше? — Кай с сумкой в руке выжидающе застыл рядом с ослом.

Я сначала растерялась. Потом шумно выдохнула, поправила косынку на лбу и... сняла свои туфли:

— Буду Малыша мыть. А-а...

— Лошадиное мыло и мочало я взял, — кивнул воруль. — Только сначала бы...

— Угу. Повязки размотать, — и бухнулась перед ослом на колени. Тот тоже вздохнул, повернув ко мне морду. — Ничего-ничего, Малыш. Всегда нужно надеяться на лучшее и тогда оно обязательно придет. И ты обязательно поправишься, — подмигнула я ослу. — И будешь бегать по... нет, не по манежу, по травке будешь бегать. Угу. И кушать начнешь. У меня такое вкусное яблоко есть, м-м-м. Специально для тебя приберегла. Правда, их сначала три было. Но, это — самое вкусное... И жить будешь не в вонючей клетке, а в просторном загоне, как и положено уважаемому ослу. Там всегда будет свежее сено в подстилке и чистая вода в ведре. И что там еще положено всем уважаемым ослам?.. Почему ты молчишь?.. А я уже закончила, — и отбросила в сторону последнюю вонючую повязку с колена. — Теперь пошли лечиться и мыться... Малыш?

Осел даже с места не сдвинулся. Я взглянула на Кая. Тот дернул плечами:

— Эти животные боятся воды.

— А что же делать?.. Малыш? — легонько потянула я за шею осла. — Малыш, ну пойдем. Ну, пожалуйста.

— Хи-а-а! — уперся тот с риском завалиться на песок.

— Малыш?

— Р-р-р-р!

— Ма-мочка моя! — и шлепнулась сама попой в воду.

Кай громко хмыкнул. Осел тормознул лишь по грудь в озере.

— Может, еще раз, для закрепления? — поставили меня на ноги.

Я скосилась вниз на потяжелевшее обтекающее платье:

— Не надо. Ну, где ваше мочало и мыло?

И работа закипела. Точнее запенилась вокруг Малыша грязно-серыми мыльными пузырями. Осел же вновь решил принять судьбу с надлежащим достоинством, всего пару раз оглянувшись на развалившегося в кучерявой береговой травке Кая.

Работа — кипела, я — пыхтела и даже не заметила, как на берег вернулись довольные Бала и Лека. А когда вода вокруг осла перестала мутиться, впервые распрямила свою спину:

— Уф-ф... Кажется, всё, — и с пристрастием обозрела саму себя, — Н-да... Ой!

Осел, подхваченный голыми ворулями, вознесся высоко над водой.

— Лин, а сами теперь?

Пришлось глаза разлеплять:

— Я бы с удовольствием, — и скосилась на уже стоящего Кая. Тот одобрительно кивнул:

— Хорошо. В сумке и ваше мыло с расческой. Те, что Бала купил. Еще — полотенце и... моя чистая рубаха. Можете в нее, пока платье просохнет.

— Угу. А где вы в это время будете?

— Я? — оскалился мне воруль. — Неподалеку. Если надо, зовите.

— Спасибо. Я как-нибудь, сама, — и погребла ногами к берегу в направлении брошенной сумки...

Кое-как стащив с себя мокрое платье и оставшись в одной короткой сорочке, я на несколько минут замерла. Стояла на теплом песке, медленно расплетая свою потрепанную косу, и всё прислушивалась к далеким мужским голосам за спиной по другую сторону береговых камней. Потом на цыпочках подошла к лежащему в траве ослику — спит. Постояла над ним, силясь найти "чудодейственные изменения", и только потом так же медленно направилась назад к озеру. Оно встретило меня тишиной и покоем. Лишь ветер шумел в ракитах и лилии качались на водной ряби, будто я сейчас одна в этом мире, совсем-совсем в нем одна... И, вдруг, впервые в своей короткой и полной ограничений жизни, ощутила свободу. Ни одиночество, ни страх перед туманным будущем, а именно свободу. Это состояние накрыло меня, как проливной дождь — с головой и с такой силой, что я хватила воздух ртом и распахнула глаза. Ничем не объяснимое и не логичное, оно заполнило собою все мое существо, да так, что я, не раздумывая ни секунды, понеслась в воду и с разбега нырнула в нее, вмиг исчезнув с поверхности земли.

По еще детской привычке сразу же открыла глаза. И, отталкиваясь руками, поплыла в глубине над самым песочным дном. Кое-где попадались и камни с плоскими зелеными водорослями. Мелкие золотистые рыбки скользили мимо, не обращая на меня никакого внимания, а вода была прозрачной до невидимости и теплой. Однако ярда через три меня ощутимо обволок холодок и, напоследок оттолкнувшись, я неожиданно зависла над сумрачным донным обрывом. Попыталась вглядеться в открывшуюся подо мной глубину и разглядела чернеющий скальный осколок, местами заросший и от этого плохо видимый. И от этого камня вверх волной шло тепло. Оно обволокло меня целиком, затуманило сознание и ударило по глазам яркой вспышкой, схожей с молнией. А еще через миг я услышала женскую тихую песню. Она зазвучала у меня в голове и показалась знакомой. Я надула щеки, собирая остатки воздуха в легких, еще раз попыталась прислушаться... тщетно — слов мне не разобрать... и, уже на грани, рванула прямиком на поверхность, долгожданно вдохнув над водой... Середина озера... И поплыла к мутно-знакомым камням. С пеленой на глазах едва выбралась на песочный берег и упала на колени, пытаясь отдышаться, прийти в себя после донных странных "картин", а когда вновь открыла глаза...

— Ма-ма... Мамочка моя! — и во весь свой голос завыла.

Не знаю, сколько времени прошло, но опомнилась я от звука своего же собственного имени:

— Лин?.. Лин?! Лин?! — Кай, сидящий на коленях, откинул мои мокрые пряди. — Что случилось с вами?

Я вдохнула поглубже и заблажила с новой силой:

— Всё пропало! Меня жестоко обманули! Как мне жить теперь?!

— Кто обманул? Что пропало?

Вот — слепой!

— А вы сами не видите? — воруль прищурился, пытаясь вглядеться. — О-о, мои... волосы!

— Что, ваши "волосы"? — выдохнул он. Потом замер, открыв рот. — Хвост мой накрути... Да вы же теперь...

— Рыжая! Я теперь — рыжая и кудрявая! Замечательное средство, чтоб его! "От магички Стаси"! Полгода гарантии! И за что мне всё это?!

Воруль от потрясения сел на песок:

— Так вы поэтому сейчас... убиваетесь?

— Угу, — шмыгнула я носом, разглядывая собственные "девственные" пряди. — А как не "убиваться"? Я ж теперь снова — уродина. Как я их теперь осветлю и распрямлю?

— Рыжая, — выдохнул Кай и потер лоб. — Вы теперь — рыжая и кудрявая. И глаза у вас... зеленые, как молодая трава. Уф-ф...

— А какие они раньше у меня были? — хлопнула я "предметами вопроса".

Кай вгляделся в меня еще раз:

— Я... не замечал раньше. А теперь — вижу, — и подскочив с песка, принес сумку. — Вот — полотенце, оботритесь... Нет, я — сам вас... И перестаньте реветь.

— Угу...

— Лин?

— Что?

Кай, вдруг, замер, обхватив мое лицо полотенцем:

— А вы там, в воде больше ничего...

— В каком смысле? — через его руку потерла я нос.

— Ну, ничего странного вы там не ощутили?

— А-а... немного было. На самой глубине. Но, по сравнению с моими волосами — ничто.

— "Ничто"? — неожиданно засмеялся Кай. — Вы стоически перенесли нашу встречу в лесу, нож у собственного горла, болезнь с лихорадкой и ушибленное колено, ни разу не устроили мне истерики по поводу своей "подневольной судьбы", а теперь ревете из-за другого цвета волос?

— У каждого своя шкала страданий, — вздохнула я, разметав по сторонам его челку. — Вы ничего не понимаете. Раньше я была леди, а теперь...

— А теперь вы, Лин — красавица. Настоящая красавица. И я этому... — поднял Кай глаза к небу. — рад. Очень рад. Правда.

— Да неужели? — прищурилась я. — Рисковали, значит со своим "законом подвязки"? И я еще раз вам повторяю: вы ничего не смыслите в канонах женской красоты.

— Ну да, — согласился со мной воруль. — Я ее просто вижу или нет. И у меня к вам... разговор. Вы только, — отпрянул он. — Вот, накиньте на себя мою рубашку. И будем разговаривать.

— О-ой, — вмиг очухалась я. — Ой.

— Что? — нахмурил лоб Кай.

— Ничего. Отвернитесь...Давайте свою... И как не стыдно пользоваться беспомощностью рыдающей девушки.

— Ага, — не оборачиваясь, хмыкнул мне Кай. — Вот об этом мы и поговорим...

Пока я застегивала на роговые пуговицы широкую ворулеву рубашку, я настраивалась. Усердно. Правда, неизвестно на что. Ну, были, конечно, варианты. Например, речь Кая пойдет о нашем будущем маршруте (в подробностях и схемах на песке), или о будущей жизни в доме воруля (в пунктах договора, пусть и устного). А возможно и о...

— Вы легенду о возникновении рода ворулей знаете?

Но, точно, не об этом!

— Н-да-а.

— Значит, в курсе, откуда появились на этот свет мужчина-оборотень и женщина. Из нутра волка Фернира, который проглотил богиню солнца, Соль.

— В общем, да, — кивнула я.

Кай, сидящий напротив, скосился в сторону:

— Легенда не врет, Лин. Божий замысел предусмотрел нашу животную разрушительную суть, накрепко повязав ее противоположной созидательной.

— То есть, мужскую с женской?

— Совершенно верно... У нас есть один священный ритуал, который ворули проходят еще в детстве — "избрание". Он со стороны очень прост: девочке семи лет завязывают глаза и ставят в круг из сверстников-пацанов. Потом раскручивают и отпускают... Так и соединяются наши пары.

— Мамочка моя. Вслепую? — ахнула я.

Кай насмешливо кивнул:

— Угу. Только так можно видеть душой. А душа наша никогда не обманывает. Обманывают глаза, — глянул он на меня. — И слова. А душа... — и, вдруг, подскочил с песка. — Вы помните ту женщину в саду на дипломатическом приеме?

— Помню, — сглотнула я слюну.

— Ее звали Эша. И она была... моей избранницей... Последней из нашего "младшего" женского рода.

— Мамочка моя! — подпрыгнула я следом. — Она была вашей... невестой?

— Да, — задрал воруль голову к небесам.

— И ее... убили... Мамочка моя... Кай?

— Что? — откликнулся мне мужчина.

Я на секунду замерла, осознав, что обращаюсь к нему впервые по имени, и мотнула головой:

— Я вам так соболезную. Вы ее, наверное...

— Любил ли? — уточнил он. — Да. Мы с Эшей с определенного момента были почти неразлучны. Любовники и единомышленники...

— А кто ее убил? — тихо произнесла я.

Воруль дернул бровью:

— Я это выясняю. Уже целый год. Но... речь сейчас не об этом.

— А о чем?

— О нас с вами, Лин.

— О-о.

— Ого... В нашем роду бытует уверенность, что "избранника", как и "избранницу" можно найти лишь раз в своей жизни, как и истинную любовь. К тому же, я сказал вам: мы с Эшей были последней парой "избранных" среди всех ворулей Анкрима. Больше совпадений за последние двадцать один год не было. То есть, они были, конечно, но на уровне детского круга.

— А что это значит? — смахнула я пряди с глаз.

— Значит, — вздохнул воруль, глядя на них. — отсутствовала гармония между началами. Разрушительным и созидательным. Ворули-мужчины, Лин, сильны своим животным чутьем. Только им. В нас нет даже мизерной доли природной магии. Чего не скажешь о женщинах. Но, только "избранницах". Здесь божественный закон непреклонен.

— Получается, ваша невеста была последней магиней среди ворулей?

— Угу, — скривился мне Кай. — Самой молодой из них и самой сильной... До поры до времени.

— Как это? — склонила я голову набок.

Мужчина внимательно посмотрел мне в глаза, промедлив с ответом:

— Пока... я не встретил в Рахасье вас.

— Что?!

— Пока я не встретил вас в Рахасье, — повторил Кай.

— А причем здесь я?

— Я не знаю, — дернул он плечами. — И иначе, как еще один дар богов расценить не могу... Эта ваша ленточка, которую принес мне ветер.

— Значит, все-таки, ветер, а не я сама? — сузила я глаза.

— Угу, — засмеялся Кай. — Но, до вас я бы к аналогичной даже не притронулся. В этом заключалась первая странность, не объяснимая и мне самому.

— И были еще?

— А как же! Пощечины в лесу.

— И что? — вскинула я брови.

— А то, что это — единственный прием "отрезвления" воруля. И он по силам даже не кровному родственнику, а только избраннице.

— Вот оно что? — потрясенно выдохнула я, вспомнив ненормальные вопросы Кая и его тогдашнюю явную растерянность.

Воруль же вновь тихо засмеялся:

— Но и это еще — не все. Когда я нес вас к дороге, вы меня предупредили о преграде на пути.

— Я вообще-то, язвила тогда.

— У пары избранных такое — нормально.

— Язвить?

— Чувствовать опасность для обоих, когда есть телесная связь. Ведь вы этого поваленного дерева тогда и в глаза не видели?

— Нет, — призналась я, отвернувшись к камням. — Я его... не видела.

— А сегодня произошло последнее. На этом озере.

— На озере? — развернулась я обратно.

Кай качнул головой:

— Угу. Оно открывает всю нашу суть. Не только лечит. Еще и "моет" душу.

— Ну... Мне оно "отмыло" лишь волосы.

— Дайте мне ваши руки, — раскинул Кай свои.

— Зачем? — растерялась я.

— Просто, дайте. Вам же доказательства еще нужны?

— Нужны, — робко вложила я свои ладони, которые тут же исчезли внутри широких мужских.

— Что вы сейчас чувствуете? — тихо выдохнул Кай.

— Ничего, — призналась я.

— А если глаза открыть?

— А это... надо?

— Угу.

— Ну, открыла... Мамочка моя! — и вновь зажмурилась от щекочущего крыльями целого роя кружащих вокруг нас желтых бабочек.

— Это было последним традиционным испытанием для пар избранных, — осторожно выговорил Кай, почти невидимый сейчас из-за их облака. — Эти бабочки живут лишь тут и называются "Свач". То есть, "чистые". Потому что садятся лишь на избранных богами. Да еще чистых душой.

— Угу. А мы, значит, или первое, или — второе?

— Мы — первое, — утвердительно кивнул воруль. — А насчет второго... поверните свою голову вправо.

Там, подергивая ушами и хвостом, жадно щипал траву ослик Малыш. В точно таком же "желтом облаке".

— Ничего себе! — открыла я, с риском проглотить насекомое, рот. — Он и в правду, излечился, — и от переполняющего восторга, сжала пальцы Кая. Мой ослик излечился. Чудеса существуют и они живут рядом. Настоящие чудеса родного Анкрима. "Я тебя не отдам никому"... — Что?

Кай вскинул брови:

— Ни-чего, Лин... То есть... Лин, ты позволишь мне быть твоим верным другом?

— О-о, — распахнула я глаза. — Даже так(3)?

— Ну, надо же нам с чего-то начать?

— А я никогда не дружила до этого...

— С ворулями? — уточнил он.

— С ворулями. Да и с мужчинами в целом.

— И даже со своим женихом?

— Ну... — с женихом собственным я не "дружила", это — точно. А как наши отношения охарактеризовать по-другому?.. — Мы с Лентваром... сотрудничали друг с другом.

— Ничего себе! — закинул воруль голову, сорвав с нее бабочек ввысь. — Так ты позволишь мне?

— Угу, — скривилась я. — Разве у меня есть выбор?

— "Нет. Я тебя не отдам никому".

— Что?

— Ничего... Пошли к костру, Лин. Есть и сушиться...

________________________________________

1 — Гора в центральных землях Анкрима на территории клана Асир. Одинаково почитаема и у христиан-"землероев" и у язычников-ворулей. Однако первыми (и на всех картах) она именуется Сомсувер, тогда как вторые называют эту гору Равитрой (что в обоих переводах звучит, как "Священная").

2 — Бог грома и бури, защищающий от великанов и чудищ.

3 — В традиции ворулей обращение на "ты" означает уважение и доверие. "Выканье" же наоборот символизирует достаточную дистанцию между двумя собеседниками.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

2. 91. Чтить сторонние традиции

не значит не уважать собственные.

13. 25. Определите для себя четкую грань

между чужой и своей собственностью.

Тщательно охраняйте свою.

(пункты из "Пособия для начинающей королевы")

Новая часть моей жизни, озаглавленная мною же, как "Ачтоделатьтоярыжая", еще до заката порадовала тремя, разными по значению открытиями. Первым было восклицание Балы: "Дэй камини!(1)". С таким бурным чувством, что я и смущаться позабыла, а Кай, запрокинув голову, громко заржал.

— Это вы о чем? — на всякий случай уточнила я.

Глава отряда прочистил в кулак свое горло:

— Ну, на нашем языке... "Он крайне восхищен тобою, Лин".

— А-а, — скосилась я на Балу. Тот еще шире распахнул свой рот.

— Она теперь — своя... Бала? Лека? — вдруг, спокойно произнес Кай.

Ворули, переглянувшись, поднялись с подстилок от костра:

— Лин, ты теперь сестра мне по духу, — прихлопнул ручищу к груди Бала.

Лека следом за ним смущенно выговорил:

— Лин, ты — моя сестра.

— Ой... Спасибо, то есть... — растерянно сжав в руках платье, глянула я на Кая.

— Можете называть друг друга на "ты" и с этого мгновения мы все — одно целое, — с большим достоинством оповестил меня тот и бросил сумку.

"Вот ты и допрыгалась, Лин Дойл", — промелькнуло в моей собственной голове. Следом понеслись картины из жизни в родовом замке, пансионные уроки, замыкающим — вышитое "Утро на лугу"... Да что я всё с ним?!

— Хо-рошо... А вы... Малыша еще не видели. Ма-алыш!..

Справедливости ради, стоит сказать, что и осел произвел "фурор" не меньше моего, явившись к костру "собственноножно" и поразив окружающих нежно пушистой шерсткой цвета местного песка...

Вторым "открытием" стало наше возвращение на кедровую вырубку и встреча с Максом. Маг с пристрастием осмотрел меня, потом хмыкнул и вопросительно глянул на Кая. Тот и бровью не повел, наблюдая за сиим "опознавательным" действом:

— А ну, отойдем.

Я же, проводив обоих мужчин взглядом, шустро полезла в фургон. После щедрых красот дикой природы его прохлада с топчаном и столиком показались мне пиком цивилизации. Если бы еще не эти мешки с ящиками... И, кстати, чем здесь так незнакомо...

— Ма-мочка моя... — от половых досок и складированных ящиков исходило сизое, как тающий туман, свечение, отдающее металлической ржой. — А-а-а! — я от испуга так махнула спиной вперед, что едва не вывалилась ею же через борт. Если бы не Лека:

— Лин, ты чего? — подхватил меня на лету тот.

Я в ответ вытаращила на воруля глаза:

— Отпусти! Там... там...

— А, ну-ка! — Лека, выдернув из поясных ножен тесак, заскочил в фургонную тень и через несколько секунд недоуменно высунулся наружу. — Нет там никого.

— Там... что-то поднимается и колышется! Я туда больше ни ногой! — с руками на груди выпалила я. — Ни ногой! Я не знаю, что это, но...

— Это — магия.

— Что? — и развернулась к улыбающемуся Максу.

Тот скривился:

— Вы, Лин, просто стали видеть магию. Я пол ей в фургоне после осла чистил.

— Ма-гию? — открыла я рот. — Это как? — и обвела всех потрясенными глазами. — Но, я же... не магиня.

— Ну, скажем, "магиня не совсем", — еще шире расплылся мне в улыбке Макс. — Это специфическая магия, проявляющая себя в... определенные моменты.

— Какие еще "моменты"?

— Скажем, когда вы в контакте с ее проводником в этот мир.

— С кем?

— С...

— Лин, — Кай рывком перекрыл собой мага. — я ведь предупреждал тебя. Это — твоя истинная природа и единственная судьба.

— Предупреждал, — повторила я, опускаясь задом на ступеньку. — Моя... Я... не хочу.

— Судьбу не выбирают, Лин.

— Я не хочу, — дернула я головой.

Кай присел на корточки:

— Почему?

— Почему?.. Я не готова, я — не магиня, я — обычный человек. И я... боюсь. Очень сильно боюсь всего этого.

— А ты не бойся... Дай мне свои руки.

— Зачем?

— Просто дай мне их.

— ... Нет.

— Нет? — повторил Кай. — Хорошо. Тогда...

— И в фургоне этом больше не поеду.

— Хо-рошо. Тогда ты поедешь со мной на Ильге.

— Что?

— Ага, — прищурился воруль.

— Нет, — подскочила я со ступеньки.

— А как иначе?

— Я-я... Ой, — Малыш, шерканув об меня пушистым боком, шустро заскочил вверх по лестнице. — Я... с ним. Да, — и мужественно выдохнула, глядя вслед ослиному невозмутимому хвосту. — Да. Я с Малышом поеду.

— Договорились, — подскочил с места Кай и, скользнув по магу взглядом, направился к своей лошади. — Все снимаемся! В Пенте нас давно ждут!..

Вот именно "долгождущий" Пент моим третьим "открытием до заката" и стал. Когда явился во всем "ярком великолепии" из-за поворота между скал. А на поверку оказался диковинно разрисованным сверху донизу замком с множеством башенок и массивных флюгеров, крутящихся весело, причем...

— Мамочка моя! — и на этот раз чуть не вывалилась на козлы прямо к Бале. — Мамочка моя. Как такое возможно?

Флюгера вертелись все в разных направлениях. Слева-направо и справа-налево — петухи и драконы, сверху вниз и наоборот — акробаты в обручах и солнце в круге.

Бала снисходительно хмыкнул на мой распахнутый рот:

— Пент это.

— И что он такое? — оторвалась я от небывалой картины.

— А, приют для сироток из клана нашего, — оповестил меня воруль. — Уж сто тридцать лет как приют. И все эти годы принимает, учит и обихаживает их всеми уважаемый Вазарт.

— Все эти годы? — переспросила я. — Значит, он — маг.

— Ага, — зевнул воруль. — Мы сюда каждый раз по дороге если, сворачиваем. Навещаем всех здешних. Вот и сегодня тоже завернули.

"Завернули" мы на широкую скошенную поляну с рядами разномастных качелей и одной, но раскрашенной каруселью. Конные тут же спешились. Бала, встав на козлах, интригующе-залихватски присвистнул, и уже через секунду из замковых дверей кучей вывалила детвора. Совершенно разного возраста, но вся, как один, радостно орущая, она первым делом набросилась на застывшего в явном ожидании Кая. Тот в ответ подхватил самых прытких. Остальные крикливыми гроздьями сами повисли на воруле. И пока Кай, как осажденная крепость "грозно" рычал и раскачивался в детской гуще, а мы с Малышом смело выползали из фургона, на поляну явились и взрослые обитатели Пента: две женщины в белых фартуках и чепцах, и один высокий худощавый старик... Еще через секунду именно он завладел всем моим вниманием...

Спорить глупо, Анкрим с его историей я знаю на "милостивый уд". Да и изучался он в нашем пансионе лишь факультативно и всегда в параллель с кружком "картинной вышивки". Не трудно догадаться чему именно я отдавала свою "девичью любовь". Но, одного историка, написавшего три труда по Анкриму, знала хорошо. Благодаря его кипучей плодовитости, выраженной в работах и о Ладмении, Чидалии, Бередне. Иосиф Брожинский. Строгий портрет благородно седого старца в центральном холле пансиона, а так же...

— Разрешите представиться, Вазарт.

Я сглотнула слюну и протянула мужчине трепещущую руку. Тот улыбнулся, сжав ее своей теплой и мягкой. — А интересное у вас свечение, дитя, — прищурился поверх моей головы. — Хоть очки от солнца надевай на глаза.

— Лин Дойл... В каком смысле, "очки"?

— Лин Дойл? — вскинула знаменитость густые брови. — И это тоже — весьма интересно, — потом скосилась на Малыша сбоку. — Весьма и весьма.

— А-а...

— Учитель! Светлых дней!

— Мальчик мой, — и все "ученое внимание" в один миг перекинулось на подошедшего Кая. — Вижу, "света" и у тебя, хоть отбавляй.

— Ну... — подбросил тот на руке упитанную кроху. — Это — да, — и мельком глянул в мою сторону. — Мы сегодня ненадолго — только разгрузимся. Надо в Мыну успеть. А вы уже познакомились с Лин?

— Да. Я первым взял на себя смелость ей представиться, — величаво кивнул ему старец. — Лишь с ослом благородным еще не успел. Можешь меня сам ему.

Малыш от такого поворота икнул, поставив торчком уши. Кроха на руке Кая оживилась:

— Коняшка!

Я напряглась:

— Он... — а что "он" то? Да откуда я знаю? — Малыш он. И, наверное, не любит чрезмерного внимания, потому что еще недавно, ну...

— Коняшка, покатай!

— Вот я и говорю: Малыш еще недавно этим и занимался, причем против своей воли и...

— Коняшка!

— А можно проехаться на нем?

— Тетенька, эта ваша ослина?

— А она — ручная?

— А покормить его печеньками можно?

— А он скакать по горам умеет? — заголосили отвалившиеся от воруля "гроздья".

Я растерялась еще больше:

— Я не знаю... Ма-лыш?

Осел, вздохнув, вновь проявил "благородство" и мужество. И уже через минуту, накинутый тканым ковриком, катал по поляне самых мелких. Те от восторга даже позабыли визжать, цепляясь ручонками за мою страхующую сбоку руку. И лишь шептали себе под нос: "Ой-ёй-ёй" и "Ой, мамочки". Правда, один раз прозвучало и писклявое: "Дэй камини!", после чего маленький наездник до ушей покраснел и махом смолк.

Пока мы с Малышом трудились на извозе, с фургона, подогнанного вплотную к дверям замка, шла спешная разгрузка мешков. Участвовали в ней Бала и Лека. Обе местные дамы отработанно ими руководили. Макс куда-то исчез, Кай с умным видом беседовал у карусели с седым учителем. Кстати, почему "учителем"? Кай — тоже сирота?..

— А нам здесь придется задержаться, — через несколько минут радостно оповестил меня он, притормозив за шею Малыша.

Очередной из наших седоков ответно дернул на осле ножками:

— Дядя Кай, а мы для вас всех пирог вкусный сварили. Сами.

— Сварили? — удивилась я, воруль же воодушевленно оскалился:

— Не терпится его вкусить.

Дите в предвкушенье подпрыгнуло:

— Вкусный-вкусный! И вишенками сами утыкали!.. Тетенька, снимайте меня, я приехал.

— А мне позволишь?.. О-оп!.. Бала, Лека, заканчивайте и к столу! Лин?

— Угу. Хорошо.

И наша с ослом миссия завершилась — мне пришлось идти за Каем вовнутрь, бросив Малыша желающим на этот раз "угостить" (надеюсь, он и это снесет)...

Внутри "детского" замка, среди толстых балок потолка, гудел летний сквозняк, раскачивая залитые свечным воском люстры и надувая оконные шторы-паруса. Здесь с ним никто не боролся, предоставив ветру право сквозить, детям — простывать, пыли — беспрепятственно заполнять собою все вокруг. Но, об этих вопиющих фактах я через несколько мгновений позабыла, потому что вслед за учителем и Каем вошла в просторный круглый зал, разрисованный самыми яркими красками снизу доверху... Мамочка моя... Синие волны океана на полу с рыбами всех мастей крутыми гребнями омывали "песочные" стены. Выше по ним кругом шли гущи из зеленых деревьев и диковинных цветов, которые тянулись всеми силами вверх. Туда, где в самом центре высоченного свода сияло огромное ярко-оранжевое солнце в дружном хороводе из ажуров облаков...

— Мамочка... моя, — запрокинула я к солнцу голову.

Хозяин местной красоты довольно пояснил:

— Здесь — модель мира, Лин. Мы по ней учимся быть его неизменной и гармоничной составляющей. Вам нравится?

— Конечно.

— Я так и знал. Ведь только у нас вы сможете одновременно находиться между двумя великими Соль(2).

— А я это помню, — усмехнулся с другого бока от меня Кай.

— Что именно, мой мальчик?

— Уроки ваши про единство мирозданья. А еще, как вы гоняли меня за плохое поведение за столом по всем названиям рыб и растений.

— Ну, да. Животных то и птиц тот лентяй художник не изобразил.

— Считай, повезло мне, — согласился с Вазартом-Иосифом воруль. И на пару с ним же захохотал, разносясь по коридорам двойным гулким смехом.

— А вот и пирог наш! — а я только сейчас, тщательно прохлопав глаза, разглядела, что торчу рядом с длинным накрытым столом. — Усаживайтесь, благословенные гости, — водрузила оглашенную конструкцию на него одна из женщин в фартуках. — Пробуйте, угощайтесь... только осторожней, — и, хихикнув в кулачок, выскочила из зала вон.

Я еще раз похлопала глазами... С чем "осторожной" быть?.. Жаркое, дымящееся в медной супнице, толстые куски хлеба на подносе и в окружении мисок с солеными грибочками, помидорами, огурцами, длинные "хвосты" зелени, ну и залитый сметаной, трехъярусный, дырявый как тинаррский сыр, пирог...

— Лин, садись за стол.

— Угу, — и так и не определившись с "угрозой", села.

Вскоре к нам подоспели, румяные после разгрузки, Бала с Лекой. Последним, пожав руку коллеге, и обменявшись кивком с Каем, пододвинул свой стул Макс. И за столом, под стук вилок и культурно тихое пережевывание, потекла неспешная светская речь:

— Лин, а вы сами откуда, из какой части Анкрима? — прицельно прищурился на меня хозяин сквозняков.

Я, откладывая в сторону вилку, сосредоточилась:

— С севера. Из Братта. А-а...

— Я так и думал.

— Почему? — промычал с набитым ртом Кай.

Учитель многозначительно вскинул брови. Я еще больше подобралась.

— Кай поведал мне о вашем купании в Ступне и преображенье. Поздравляю.

— Спасибо. Но...

— Он уверен, что причиной этому стал ваш, годовой давности, контакт с магиней Эшей.

— Но, я...

— Выплеск энергии в данном случае силен. Я не спорю...

— Но я не почувствовала его.

— Лин, учитель, сказал, что это может объясняться твоим потрясением тогдашним. Ты могла и не заметить.

— А вы не заметили? — с пристрастием воззрился на меня маг.

Я заверяюще кивнула. Маг скривился:

— Значит, Лин, с севера вы? А имя ваше...

— Я — Лин по паспорту. Лин Дойл с самого рожденья своего.

— Значит, с самого рожденья?

— Да, — да что ж он привязался то ко мне?

— А кто это имя выбирал вам?

— Дедушка мой.

— Ваш почтенный дед?

— Да. По возрасту он и тогда был уже весьма "почтенным".

— По возрасту, значит?.. И вы, Лин, жили с ним?

— Да.

— А почему, можно мне узнать?

— Мой отец... погиб в... — а, что уж там? — пьяной стычке, а маму я не помню. Она меня оставила в корзине у ворот деда, — закончила я в тишине. Кай сбоку кашлянул. Бала смущенно почесал нос. Учитель вновь открыл рот:

— А позвольте мне еще и вот что...

— Я читала ваши труды.

— Что? — захлопнулся он сам собой. — Лин... я не расслышал.

— Я труды ваши исторические читала, когда училась в ладменском пансионе. О Ладмении, Бередне, Чидалии и Анкриме... Однако, подписаны они были не именем Вазарт, а...

— Учи-тель?

— Иосиф Брожинский... Профессор Куполградского университета. Правда, сие ученое звание уже давно мной просрочено, но, тем не менее... Да, мой мальчик, — кивнул растерянно старик, но через миг, вдруг, улыбнулся. — Я тебе расскажу как-нибудь, хотя ты и так уже знаешь, что попал я в Анкрим во время Третьей войны с Джингаром. И причину, почему остался тоже... А вы, дитя, — обернулся он ко мне. — скажите: какая из моих работ об Анкриме вам показалась полезной?..

О-ой... И зачем вообще рот открыла?.. А не надо было ко мне лезть!

— Я читала лишь две из трех... О наших предках — квакерах, и всех войнах с Джингаром. Мне больше понравилась, вернее, запомнилась, первая.

— Значит, первая? — уточнили у меня. — Я теперь понимаю...

— А вот я не понимаю теперь ничего, — бросил вилку на стол Кай, однако внимания к себе так и не привлек:

— Лин, я могу вам дать один совет?

Да что ж он привязался ко мне?

— Да-а.

— Прочтите и мою третью работу. Она представляет собой сборник легенд Анкрима с их анализом. И особое внимание уделите "Деве, сплетшей косу". Запомнили?

— Запомнила, — сузила глаза я.

Профессор с довольным видом откинулся на спинку стула и оглядел всех присутствующих:

— А теперь можно и к трапезе вернуться... Кстати, пирог мои детки приготовили отменный, только нашпиговали его вишнями. Зубы берегите.

Угу... Ну, хоть "источник угрозы" я теперь знаю. И еще название: "Дева, сплетшая косу"...

Всю дорогу до фургона Кай ни проронил ни слова. Лишь думал о чем-то, сосредоточенно глядя вперед. Молча пожал хозяину Пента руку. Долго смотрел ему вслед и уже у самого борта, подсаживая меня, спросил:

— А он — хороший историк?

— А что значит для вас "хороший историк"? — уточнила я.

Мужчина отвернулся к серо-розовому закатному горизонту:

— Правду о нас написал?

— Не знаю, — глядя на воруля сверху вниз, вздохнула я. — Смотря что для вас "правда".

— Для тебя, — бросил, не оборачиваясь, Кай.

— Что?

— Смотря что для ТЕБЯ правда...

— Хорошо. Для тебя. Но, я все равно не знаю.

Воруль, вдруг, тихо засмеялся:

— Оказывается, Лин, ты умеешь огрызаться. Это — хорошее качество.

— Да? Спасибо, — растерялась я. — А ты... сирота?

— Нет.

— А почему тогда...

— Я понял и, как сказал... учитель: "Я тебе расскажу как-нибудь". Обязательно расскажу... Бала! Выдвигаемся! Времени — совсем в обрез! — и задернул между нами тяжелый фургонный тент...

Дальше мы с Малышом тряслись и раскачивались в полной тишине. Я вообще, скинув туфли, завалилась на топчан. Малыш, выпятив набок округлившийся живот, сопел во сне. Меня и саму дрема накрыла, не смотря на качку и побрякивание содержимого ящиков. Их в Пенте по какой-то причине не выгрузили. И хоть магическое свечение давно испарилось, запах металлической ржи все так же стойко висел в замкнутом пространстве фургона... Запах металлической ржи... А магия Пента пахла карамелью и грозой... карамелью и грозой...

— Лин, мы приехали.

— О-ой, — и подскочила в полной темноте. — Куда мы... приехали?

— Мына, — огласилась мне темнота насмешливым голосом Балы.

Я скоро протерла глаза и напрягла свой притупленный сном слух, через миг проснувшись целиком... Безусловно за нашим тентом была жизнь. И был... праздник... Праздник? Музыка и громкие голоса. Пятна от фонарей на стенах. Запах "вкусного дыма", какой бывает лишь при жарке на огне мяса. Там, в незнакомой шумной Мыне, был праздник. А здесь была я. Растрепанная, в мятом платье и нечищеных туфлях.

— Лин? — откинулся тент и вовнутрь заглянул Кай, зашарил прищуренными глазами, найдя ими меня. — Выходи. Мы уже на месте.

— А можно я здесь?

— Что? — нахмурил брови воруль.

Пришлось голос повышать:

— Я здесь можно останусь ночевать? Я не хочу туда.

— Почему?

— Ну-у, я... у меня...

— Все понятно.

Через секунду мужчина оказался внутри и, сдернув с плеч куртку, протянул ее мне:

— Накинь пока.

— Это проблемы не решит.

— Накинь. До дома старосты и так дойдем... Лин?

— А у меня выбор есть?

— Нет... Лин?

— Хорошо. Я иду, — и, вздыхая, слезла с топчана. — Найти бы еще свои туфли... Ой... Я бы и сама их надела.

— У ворулей это — честь, — усмехнулся от моих ног Кай.

Я в темноте смущенно скривилась:

— Хорошо, что не наоборот. Я бы тебе ботинки шнуровать точно не стала.

— А вот это — оскорбление.

— Я тебя... оскорбила?

— Ага. Если б принялась за это дело. Каждый мужчина-воруль — воин и сам должен заботиться о себе, своей женщине и своих детях... Всё. Вставай, Лин, продевай руки в рукава и пошли.

И мы пошли. Сразу за фургоном открылась огромная, освещенная фонарями, площадь. По ее периметру в темное небо пускали искры высокие костры с вертелами через них. А между кострами танцевали и гуляли нарядные ворули всех возрастов. Старики, чинно, женщины и девушки, стайками, дети, традиционно между ног взрослых и "ворули — воины", пожалуй, самые шумные здесь и развеселые. Мы с Каем, в первую очередь, привлекли внимание именно их. От крайней кучки хохочущих, вдруг, отделился грузный бородач, и, распахнув руки во всю ширь, ринулся на встречу моему спутнику, за ним — остальные, еще дальше — следующая компания... Да. А вот я не привлекла к себе никакого внимания. И чего переживала?

Так, здороваясь со всеми подряд (Кай, конечно) и замирая на каждой остановке (я, естественно), мы и дошли до дома старосты Мыны. Здесь Кая ждала самая торжественная встреча вышедшим на крыльцо плотным мужчиной в сопровождении еще двух (тоже весьма внушительных). Но, на этот раз, вниманием одарили и меня. И даже представили по имени всем троим. После чего староста вновь развернулся назад:

— Доча! А ну, спустись сюда! — проорал он в лестничную высь коридора так, что я втянула в шею голову.

Через миг оттуда запрыгала по ступеням высокая темноволосая девушка и при виде нашей пары (Кая, конечно), срочно смутилась:

— Ой, здраствуйте.

Отец "дочи" крякнул в свой весомый кулак:

— Доча, это — Лин. Она... — и дальше уже на языке ворулей, из которого я поняла лишь свое имя, произнесенное трижды, и "Давай наверх, девочка". Да и то потому что второе было на анкримском и обращено лично ко мне.

Ну, я и "дала", очутившись наверху в уютной светлой комнатке, забитой сверстницами старостиной "дочи". Это мне сначала так показалось (от страха). На самом же деле их торчало у зеркала всего три, но таких высоких и "фигурных", что... мамочка моя. Впрочем, и моя персона тоже вызвала неподдельный интерес:

— Это — Лин, — подтолкнула меня вовнутрь хозяйка комнатки. — Мне отец поручил ее нарядить на наш праздник... Лин?

— Да? — пискнула от двери я.

Старостина "доча" важно приложила руку к груди:

— Я — Лилла. Это, — ткнула она пальцем в самую крайнюю и "фигурную" — Сарика, — дальше мне поименно огласили остальных: курносую Уту и серьезную, как наша экономка в пансионе, Марью.

Я, естественно, пренебрегать правилами этикета не стала. Всем вежливо раскланялась, после чего Ута громко прыснула, а Марья еще больше помрачнела.

Лилла же, показав Уте кулак, кивнула мне на единственно свободный здесь стул:

— Садись пока. Надо разобраться, — и осмотрела меня с головы до ног.

Весь следующий процесс "разбирательства" занял не менее четверти часа. Я в нем участия не приняла, а вот девушки, сгрудившиеся возле распахнутых створок шкафа, высказывались очень даже громко. Периодически оглядываясь на меня. Я при этом старалась замереть и не дышать.

— Вот это, кажется, подойдет, — наконец, был объявлен вердикт, и прямо под нос мне вознеслось голубое легкое платье под традиционным ворульским сарафаном до колен. — Я его всего два раза надевала четыре года назад. Давай, скидывай куртку и меряй... Что?.. А-а, мы все выйдем.

Платье мне подошло. Я еще в пансионе мерила подобное, правда, на рождественский маскарад, и потом остановилась на костюме эльфийки. Но, достоинства женского наряда ворулей оценила: практичность пышной легкой юбки и кокетливый сарафан с точно такой же, да еще необходимыми кармашками на всякую женскую ерунду.

— Я готова, — и расправила фонарики-рукава.

— От то ж и славно, — обрадовалась Лилла. Сарика с Утой закивали. Марья... да я на нее не смотрела. — Теперь будем волосами заниматься.

— А может...

— Будем-будем. Где-то у меня расческа подходящая была, — и придвинула мой стул к зеркалу. — Садись.

Работа вновь закипела... Я поначалу очень даже напряглась — волосы то мои теперь прочесать ух как сложно, но в руках Лиллы чувствовался большой опыт, который меня постепенно усыпил. Нет, сначала расслабил, а потом усыпил. Девушки на ворульском чирикали, я, прикрыв глаза, молча сидела... Ох, как же хорошо...

— Лин, а ты давно Кая знаешь?

— Что?.. А-а... Несколько дней.

— Вот ничего себе... И уже под его опекой...

— Сама удивляюсь, — зевнула я, вновь закрыв глаза.

— А он — красивый... Как ей лучше?

— На два дели.

— Лады...

— Он — красивый, да. Но, я его побаиваюсь.

— И я... Еще когда он с Эшей был... Только ей и улыбался...

— ... Марь, подай мне вон ту ленту.

— Много чести для нее.

— Ты чего?

— Да ничего.

— Тебе-то какое дело? Все равно б не достался.

— Да все они — одинаковые. Подумаешь, Кай?.. Быстро он Эшу забыл.

— Да уж сколько времени прошло?

— Ну и что?

— Ой, да ты просто ей завидуешь. Признайся.

— Кому? Этой рыжей пигалице?

— Марь, давно по вождю сохнешь? Хи-хи...

— Сама ты... хвост от лисы...

— И не пигалица она. Смотри, всё на местах.

— Да на что там смотреть?

— Не нравится, не смотрите, — и распахнула глаза.

В комнате повисла тишина, в которой я расслышала стук часов-ходиков. Потом тихий голос Лиллы:

— Лин?

— Что? — через зеркало уставилась я на нее.

— Ты это, извини нас.

— Извиняю.

— Мы просто не знали.

— О чем вы не знали? — перевела я взгляд на Сарику. Та дернула пухлым плечом и смутилась еще больше:

— Мы не знали, что ты понимаешь... наш язык.

— Ваш?! — подбросило меня со стула.

Ута с расческой в руке, отпрянула:

— Наш.

Я тряхнула головой:

— То есть...

— То есть, мы на нем и говорили.

— Как это?

— Ага, — подтвердила мне Лилла. — Я только на твоем спросила: давно ли ты знаешь Кая. И все.

— И все? — открыла я рот. Девушки закивали. — Мамочка моя... Я и сама не знала...

— Значит, ты — его новая законная избранница, — выговорила Марья. — Да. Значит, все так... Извини меня. Я не знала.

— Из-виняю... Девочки... Мамочка моя...

— Лин?

— А-а?

— А мы уже закончили. Ты глянь на себя... Тебе нравится?

— Нравится, — констатировала я, уставившись в отражение с двумя высокими хвостами... Мне, безусловно, оно нравилось. Но, я ли там? И кто теперь я?

— От то ж и славно! — выдохнула Лилла. — А хочешь пирога с изюмом?

— Нет. Спасибо.

— А леденца за щеку?

— Нет. Спасибо, Ута.

— Ну... Тогда пойдем на праздник?.. Девчонки?

— Пошли-пошли.

— Там теперь — самое веселье и мы тебе все покажем и расскажем.

— Угу...

И мы опять пошли. Только на этот раз, в другом составе: без Кая, но с "девчонками".

На площади, действительно, во всю ширь разливалось веселье. Картина эта напоминала недавнюю Рахасью в огнях. С той лишь разницей, что была она уже в моей прошлой жизни. Давней-давней... и не моей, а чьей-то другой.

— Лин, а танцевать ты умеешь? — проорала мне в ухо Ута, сильно при этом наклонясь.

Я дернула в ответ плечами:

— Не уверена. Я просто постою пока.

— Мы вместе постоим.

— Лека?! — и расплылась в неожиданно неподдельной улыбке.

Юный воруль, смущенно почесав свой взъерошенный затылок, мне тоже улыбнулся:

— Я не помешал вам всем?

— Нет!

— Тогда познакомь меня с девушками.

— С удовольствием!

И через несколько минут мы все вместе уже оживленно болтали. Одна лишь Марья торчала сбоку от меня, бросая по сторонам строгие взгляды (точно, наша экономка).

Вскоре музыка на площади стихла и вместо разудалых волынщиков на помосте появилась тройка строгих скрипачей. Народ же среагировал на эту перемену очень воодушевленно. Я привстала на цыпочках, чтобы получше разглядеть, но...

— Ничего я не вижу.

— А пока и не на что там смотреть.

— А когда будет "на что"? — и обернулась к Марье.

Та впервые выдала подобие улыбки:

— Когда пойдешь в круг танцевать.

— Я-я?!

— Лин, Лин! Точно! — Ута даже подпрыгнула, Сарика захлопала в ладони:

— Танцевать, танцевать!

— Это — особый танец, — засмеялся мне Лека.

Угу, помню я один... с ленточкой.

— Я не умею.

— А я тебе покажу, — вытянула шею Сарика, явно кого-то выискивая. — Я тебе... Анкер! Анкер, я тут! — и замахала рукой. — Лин, это танец, ну, доказательство. Его танцуют настоящие пары. И самой убедительной полагается приз. Награда. Да ведь, Лилла?

— А мне откуда знать? — весело скривилась ей подружка. — Отец в конторе ее всегда прячет. Но, знаю, что есть. И большая. На телеге из Сани вчера привезли.

— Ой, как здорово! — открыла Сарика рот. — Я в этом году так "докажу", что выскочке этой с Придорожной...

А дальше грянула музыка и я уже не расслышала, что именно "выскочке с улицы Придорожной" в этом году грозит... А мне оно надо?.. И потихоньку попятилась назад...

— Ой.

Кай за моей спиной, запрокинув голову, рассмеялся:

— Не получилось.

Девушки вмиг притихли. Он обвел их глазами:

— Светлого вечера всем. Лека, можешь быть свободен... Лин?

— Что? — зашарила я руками в поисках хвоста от косы.

Кай перехватил мою правую ладонь:

— Пошли. Так положено. У нас очень стойкие традиции.

— Угу. Я уже поняла. Но, я не умею.

— Я покажу тебе, — отмерла Сарика. — Просто, повторяй за мной и все.

— Угу... А у меня есть выбор?

— Нет, — качнув головой, потянул меня сквозь толпу Кай.

Народ встретил "желающих доказать" громкими радостными криками с присвистыванием и улюлюканьем. Мы же выстроились в круг лицом друг к другу и на миг замерли. Я лишь успела найти глазами Сарику. Та, стоя рядом, напротив щуплого симпатичного парня, мне ободряюще подмигнула и музыка вдарила с новой силой. Сарика распахнула рот:

— Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! — и вместе с остальными поскакала вокруг своего воруля, громко крича. — Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять! Буду мух я отгонять! — вскинулись над неподвижно стоящими мужчинами женские руки, имитирующие этот самый процесс.

Мне пришлось все увиденное повторять. И пока получилось! Но, тут после первого над площадью под хлопанье зрителей загремел новый куплет, и я с остальными снова подорвалась с места.

— Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять! Буду тесто я мешать!

На этот раз женщины изо всех сил замолотили руками перед партнерами. Мне и это удалось. Но, уже через секунду я снова запрыгала вокруг Кая.

— Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять!.. Буду жарко целовать!

Что?! Сарика, позабывшая о своей роли наставницы... впрочем, Анкер был только "за" такому "доказательству". А через мгновенье я почувствовала на своем подбородке пальцы Кая:

— Посмотри на меня, — глаза воруля явно смеялись. Однако мне сейчас было не до смеха:

— Мы с тобой друзья, Кай.

— Ага, — наклонился мужчина ко мне.

— А друзья... — и испуганно зажмурилась.

— Не целуются, — выдохнул он мне прямо в губы...

Мамочка моя. Вспыхнуло в голове поле в ярких лютиках под ветром, далекое одинокое дерево и... Еще через мгновенье я была подхвачена на руки и под свист с улюлюканьем, Кай пошел прямо на толпу...

— Куда ты притащил меня? — ветер вмиг подхватил оба моих хвоста, хлестанув ими по нашим лицам.

— Здесь — хорошее место, — с прищуром произнес Кай.

— Угу. Хорошее. Тогда скажи мне, друг: в "Гордом хорьке", когда ты... ночевал со мной в одной постели, ты...

— Что?

— Ты...

— Я?

— Ты меня... целовал?

Кай опустил меня на землю, но рук не разжал:

— Я тебя... лечил.

— Лечил? — дернулась я в его кольце. — Ты меня лечил?

— Ага. Такое у избранных лечение. Оно, кстати, и твоей очередной проверкой было.

— Да как тебе не стыдно? — выпучила я в темноте глаза. — Ты воспользовался моей слабостью.

— Я тебя вылечил, — непреклонно парировали мне. — А это — главное... А как ты догадалась?

А как я догадалась?.. Поле с лютиками, дерево в дали, ветер и...

— По твоему запаху.

— По запаху моему? — вскинул брови Кай.

— Угу, — только я ему никогда не расскажу, что в том моем сне точно также пах мой желанный и единственный в этом мире дом...

— Лин, смотри!

Мы стояли на краю скалистого обрыва. В том самом месте, где под нами в океан Соль впадала узкая речушка, названия которой я не знаю, но уверена, что запомню теперь. Потому что именно по ней в полной темноте и тишине плыли сейчас десятки маленьких огоньков. Плыли прямо в безбрежный океан Соль.

— Что... это? — развернулась я в руках Кая.

Воруль за моей спиной шумно вздохнул:

— Сегодня день такой. "Праздник чистых душ". А эти огни души и есть. Души погибших за Анкрим ворулей — воинов.

— Их так много.

— Очень много. В каждом городе и деревне. Мы помним всех. А их помнит наш бог Один, — и уткнулся подбородком в мою макушку. — Вот так вот, Лин.

— Вот так вот, — эхом повторила я, не отрывая глаз от маленьких храбрых огоньков...

__________________________________________

1 — Полуматерное выражение на языке ворулей, означающее крайнюю степень... да чего угодно (восторг, гнев, недоумение, или: "У меня слов больше нет!").

2 — Океан, омывающий со всех сторон остров Анкрим, назван в честь богини солнца Соль.