И судя по всему, им занимались долго и основательно: левая половина лица — сплошное кровавое месиво, не иначе, латной перчаткой работали.
Ближний факел неожиданно затрещал, язык пламени качнулся в сторону мужчины, алый отблеск упал на каштановую прядь...
— Не-е-т!! — я рванулась к Карису...
— Солнышко мое, все уже прошло, все хорошо, — меня тут же подхватили и, прижав к себе, начали укачивать, словно ребенка. Я еще толком не понимая, где сон, а где явь, разлепила глаза и судорожно ухватилась за Кариса, не в силах произнести ни слова, но от родного запаха и тепла его рук ночной кошмар понемногу начал отступать прочь.
— Дара, любимая, обещаю, — горячие губы чертили дорожки по мокрым щекам, стирая мои слезы, — больше никто и никогда не сделает тебе больно. Не позволю, пока я жив.
Немного придя в себя, я попыталась улыбнуться, а то еще чуть-чуть, и неизвестно кого из нас надо будет успокаивать.
— Я... в порядке.
— Как же ты меня напугала, — чуть слышно выдохнул Карис и, взяв мое лицо в ладони, осторожно поцеловал в губы.
Я ответила, чувствуя, как в крови вскипает не просто желание — неистовая, почти звериная жажда жить и любить, вернуться к жизни здесь и сейчас...
...— Очень больно? — я отдернула руку, не решаясь дотронуться.
— Где? — Карис непонимающе скосил глаза на украшенное двойным отпечатком зубов плечо.
— Извини, милый, я нечаянно, — я отвернувшись, зарылась пылающим лицом в подушку — совсем с ума сошла, до крови укусила, хорошо клыки не выпустила, а то бы вовсе все плечо располосовала! Хотя, Ари сам напросился — довел до того, что я себя не помнила, если бы в него не вцепилась, от крика бы точно весь замок проснулся.
— Дара, ничего страшного, я и не заметил, — шепнул Карис, даже не думая выпускать меня из объятий.
— И заживет теперь быстро, да?
'Мать Милосердная! Что же я, ослица безмозглая, натворила!! А если...'.
— Повернись, — я резко села, полыхнув глазами, — сейчас же! Карису хватило одного взгляда на мое лицо — подчинился беспрекословно.
Я переместилась к столу: кажется, где-то там был нож. Да, игрушка для фруктов, но сейчас и он сгодится. Поудобнее перехватив затейливую рукоять, я вернулась к кровати и полоснула себя по запястью. Глубокий порез мгновенно засочился кровью — я зажала рану правой рукой и, выждав немного, впечатала окровавленную ладонь точно в укус. Но, кажется, немного перестаралась, алые струйки поползли вниз, на лопатку.
— Дара, что случилось? — забеспокоился Карис.
— Ни... — я замерла, не договорив.
На смуглой коже неожиданно четко проступил рисунок — лев с поднятым мечом.
Знак королевского дома, да еще и чистый. (1) Вот теперь мне стало по-настоящему страшно — Карис, и в самом деле принц, а это значит...
Я вновь, словно в нашу первую ночь, ощутила, что падаю в бездну, из которой невозможно выбраться — принцу и простолюдинке вместе не быть...
Усилием воли прогнав горькие мысли, я осторожно провела ладонью по плечу Кариса, стирая запекшуюся кровь. Корочка была чистой, без примеси черного, и у меня немного отлегло от сердца: обращение Ари не грозит, и даже шрама не осталось.
— Солнышко, — Карис, явно встревоженный моим затянувшимся молчанием, резко обернулся, — скажи: что стряслось?
— Все хорошо. Шерстью ты не обрастешь и на луну не завоешь, — я чуть усмехнулась. — Даже не надейся.
— А почему тогда у тебя глаза грустные? — спросил Карис, мгновенно догадавшись, осёкся, и обнял меня. — Я люблю тебя, и буду любить всегда — хоть принцем, хоть волком.
— Я люблю тебя, — эхом отозвалась я, приникая к нему, и поцеловала. Будь, что будет, но пока мы вместе, я отдам любимому всё, что есть и то же возьму взамен.
Раттея. Королевский замок. Месяц спустя.
— Догорает огонь... Пустота, тишина (2)
Затопила молчаньем холодным твой дом.
И еще одна ночь, не принесшая сна,
И опять темнота за высоким окном...
Тихо меркнет и падает с неба звезда,
Вновь заходится сердце в безумном огне...
Он уже не придет, не придет никогда.
Дева, плачь —
он ушел и погиб на войне...
Перед ранней зарей он простился с тобой,
И шагнул за порnbsp;— Песни мои в душу запали, вот и поделился.
ог в золотистый рассвет.
Не померк небосвод, и в дали голубой
Снова солнце взойдет, а его больше нет...
Жертву принял свирепый войны ураган,
И с мечом на груди он уснул вечным сном.
И над телом воздвигнут огромный курган...
Дева, плачь —
он уже не вернется в твой дом...
...Будет время катиться прозрачной волной,
Но не властно оно над любовью твоей.
Одиночества вечная тень за спиной
Упадет черной тканью на полосы дней.
Знай, покоя душа никогда не найдет,
И тебе не дано еще раз полюбить,
И забвенье к тебе никогда не придет,
Дева, плачь —
ты не сможешь его позабыть...
К концу песни в зале дружно замелькали платки, прослезилась даже королева.
— Благодарю вас, сеата э-Лиат. Это было прекрасно.
Я отложила лютню и молча присела в поклоне. Ну никак не могу привыкнуть, что я тепеnbsp;
рь сеата. Впрочем, Её Величество относилась ко мне лучше, чем можно было ожидать, пока, во всяком случае. Да и к Карису тоже, хотя и приходилась ему мачехой.
Но это-то как раз было понятно: как любая мать, она прежде всего беспокоилась о собственном сыне. Младшему единокровному брату Кариса — Арренту недавно исполнилось три года, а ребёнок на троне, что, учитывая возраст короля, вполне могло случиться — слишком заманчивая мишень для других претендентов на корону. Но сейчас, с появлением Кариса, Аррент отходил в сторону.
Пока я размышляла о превратностях судьбы, фрейлины, оживлённо шушукаясь, обсуждали песню. Почти все были уверены, что написал её, конечно же, наследный принц. Ещё немного, и они накинутся на меня с вопросами. Пожалуй, самое время сбежать.
Я придала лицу страдальческое выражение и, издав тихий стон, привалилась спиной к завешенной роскошным гобеленом стене.
— Сеата Дарейя, что с вами?
— Кажется, ей дурно!
Весь птичник, встревоженно кудахча, столпился около меня.
— Нужно лекаря!
Лекарь был бы совсем некстати, и я решила вмешаться.
— Не нужно лекаря, — я попыталась приподняться, но тут же опустилась обратно на скамью. — Ваше Величество, прошу вашего разрешения удалиться.
— Мы разрешаем. Паж проводит вас в ваши покои.
— Благодарю вас, Ваше Величество.
Когда мы, наконец, добрались до комнат, я искренне сочувствовала моему провожатому. Бедный мальчик так бережно поддерживал меня под локоток, словно я была хрустальной вазой. Как же, сопровождать названную сестру наследного принца, такая честь, что аж ноги подкашиваются. Любезно поблагодарив парнишку, я захлопнула дверь гостевой и вздохнула с облегчением.
Туфли я скинула у порога и босиком пролетела в спальню. Тяжеленный бархатно-атласный придворный наряд тут же полетел на пол — вот оно, счастье!
Переодевшись в простое тёмно-синее платье, я повернулась к зеркалу, и с обречённым вздохом принялась выпутывать из косы жемчужные нити. Будь здесь Ари, ему бы пяти минут хватило, а сколько я промаюсь — неизвестно.
Привычная злость на непослушные кудри сменилась глухой тоской, комната перед глазами задрожала и расплылась...
Я провела ладонью по мокрой щеке и поняла, что плачу.
Богиня, две недели без Ари, и я уже раскисла! Уронив гребень на полочку у зеркала, я забралась с ногами в глубокое кресло, перебирая в памяти совсем недавнее прошлое.
Те несколько дней в Вельте, пока мы приходили в себя, как оказалось, были единственным светлым пятном среди наступившей мглы.
Пожалуй, насчёт птичника я ошиблась: 'засахаренный гадюшник' — куда вернее.
В лицо — улыбки, комплименты — до того приторные, что зубы сводит; а за спиной — ядом брызжут, особенно дамы. Но, это ещё цветочки, а вот разговор с королём...
— Сеата э-Лиат, по зову Вашего Величества.
— Пусть войдёт.
Алая бархатная занавесь, расшитая золотыми львами, отдёрнулась с тихим шелестом, пропустив меня — по спине пробежала дрожь, а чутьё едва ли не вопило во весь голос, предвещая ну очень бо-о-льшие неприятности. Изнутри тенью выскользнул секретарь, оставив меня с королём наедине.
Положенный церемониальный поклон я выполнила с холодным спокойствием, настроившись на самое худшее. Впрочем, после застенков коронной службы меня мало что могло напугать.
Король галантно поднялся навстречу — видный мужчина, высокий, статный — ростом Ари точно в него пошёл, а из внешнего сходства только волосы — каштановые с золотистым отливом.
— Рад вас видеть, сеата Дарейя, — почти отеческая улыбка и, застывший в серо-голубых глазах, лёд. — Прошу, садитесь.
Я опустилась в кресло, уже привычным жестом поправив платье. Его Величество тоже занял своё место, откровенно изучая меня. Кажется, я его разочаровала — ни скромно опущенных глаз, ни смущённого румянца на щеках.
Ещё один цепкий пристальный взгляд и на столе передо мной появился запечатанный свиток.
nbsp;— Кто ж знал, что этот щенок ещё и сражаться умеет, не-ет, в другой раз за мага возьму втрое, — и краем глаза, углядев напротив что-то светлое, резко выпрямляется.
Зло сузившиеся глаза пристально изучают застывшую внутри Круга детскую фигурку.
&Распростёртое в траве тело чуть заметно шевелится, вздрагивают ресницы и зелёные, облагаемые налогом на десять лет.
Разумеется, вы вправе сейчас же посетить свои владения, но, поскольку, мой сын к вам очень привязан, надеюсь, что вы останетесь при дворе и сейчас, и после свадьбы наследного принца, — и снова пристальный взгляд, говорящий яснее любых слов:
'Надеюсь, девочка, ты понимаешь, что для наследника престола не сможешь стать никем, кроме любовницы. Смирись, иначе...'.
— Благодарю Ваше Величество за оказанную честь, — поднявшись, я присела в безукоризненном поклоне, на лице не дрогнул ни один мускул.
Интересно, чего ожидал король: обморока, слёз или послушного 'как будет угодно Вашему Величеству'?
Король, всё с той же отеческой улыбкой, кивнул головой:
— Вы можете идти, сеата.
Из королевских покоев я вышла с безмятежной улыбкой, скрывавшей безумную ярость. Понятно, что в качестве любовницы сына, я более чем устраивала Его В-Величество, чтоб ему...
Во-первых, аристократка — без году неделя, значит, нет влиятельных друзей, плетущих интриги. Во-вторых, сирота — значит, нет толпы бедных родственников, жаждущих денег и выгодных должностей.
Но делить Ари с другой женщиной — никогда! Один раз я уже уступила — больше не смогу.
А на следующий день Карис неожиданно отправился навестить семью матери, и я не сомневалась, что без Его Величества тут не обошлось...
Воспоминания окончательно растравили душу, и, подхватив с подоконника лютню, я уселась на полу посреди комнаты. После концерта для королевы, мне захотелось спеть что-нибудь для себя. Обычно, в таком настроении я начинала играть почти бессознательно — душа сама выберет, чего сегодня хочется.
— Ворожила на заре — встала к солнцу, (3)
Нить тянула, а окрасила кровью.
Ты сплетай мои слова, веретенце,
Я сегодня три дороги открою.
А и первая дорога под камнем,
А вторая все по веткам березы.
Третья — в небо за распахнутым ставнем,
Три ножа воткнешь в порог — да уж поздно.
Голубицей улечу сизокрылой,
Горностаем убегу под корнями,
Белорыбой уплыву — все постыло.
Не ищи меня, мой князь, за морями.
...За высокими горами укроюсь,
Схоронюсь средь лешаков и русалок.
Поклонюсь лесов хозяину в пояс,
Чтоб тебе не до меня, княже, стало.
Ворожила на заре — встала к солнцу,
Три ножа в пороге плакали кровью.
С нитью порванной лежит веретенце,
Да три ворона сидят в изголовье.
Роскошный шеданский ковёр заглушил шаги, но не зря говорят: 'сердце сердцу весть подаёт'.
Я обернулась, вскочила и, уронив жалобно звякнувшую лютню, бросилась вперёд. Карис подхватил меня и, прижав к себе, спрятал лицо в моих волосах. Я сплела руки у него на шее:
— Вернулся... наконец-то! — от Ари пахнет свежим ветром, а потемневшие от дождя волосы усеяны каплями влаги.
— Как же я соскучился! Солнышко... родная, любимая... — нежный поцелуй становится долгим и настойчивым, выпивающим дыхание.
— Любимый...
...Тяжёлая ладонь скользнула по волосам, спустилась ниже, пальцы ласково коснулись бешено бьющейся жилки на шее.
Я, чуть слышно вздохнув, уткнулась лицом в его влажное плечо.
— Дара, ты выйдешь за меня замуж?
Сначала я подумала, что ослышалась.
— Извини, что ты сказал? — я приподнялась на локте, вопросительно глядя на него.
Карис протянул руку, убирая упавшую мне на лицо непослушную прядь.
— Ты выйдешь за меня замуж? — в его глазах не было и намёка на веселье, а голос был серьёзным.
'Мать Милосердная! Он, что, на самом деле?!' — в голове бешеным хороводом закрутились мысли: 'Ари, неужели ты так и не понял, что теперь мы не будем вместе уже никогда. Ты — принц, будущий король, а я — простолюдинка, случайно попавшая из грязи в князи, да ещё и оборотень в придачу'.
— Нет, — я ответила сразу и без раздумий.
— Почему?! — в негромком возгласе смешались изумление и боль.
— Ты, наверняка, уже женат или обручён. Подумай сам...
— Нет, не может быть! — прошептал Карис. — Помолвку можно расторгнуть. Кроме тебя, мне никто не нужен.
— Да кто тебе позволит! — сев, я горько рассмеялась. — Быть сестрой наследного принца, хоть и названной — одно дело, а постельной игрушкой — совсем другое.
— Не смей!! — взвился Карис. — Не оскорбляй ни себя, ни меня!!
— Это не оскорбление, а правда. Самое большее, что тебе разрешат — найти для меня покладистого мужа и навещать два раза в неделю, а весь двор будет с удовольствием перемывать нам кости, надеясь, что, однажды, место в твоей постели окажется свободно.
— Значит, 'нет'? — в глазах Ари сверкнули зелёные огни.
— Нет.
— В таком случае, у меня остаётся только один выход, — его улыбка, как никогда, напоминала оскал.
— Какой? — осторожно спросила я.
— Очень приятный, — вдруг усмехнулся Карис. — Вылить все твои зелья в отхожее место и пару недель не выпускать из постели, — он выразительно глянул на мою талию. — Ты же не позволишь, чтобы нашего сына называли бастардом?
'Богиня, как он до такого додумался?'
Я, не ответив, соскользнула с кровати, и, набросив поднятое с пола платье, переместилась к зеркалу.
Ари, уже одетый, оказался рядом почти сразу — слишком быстро для обычного человека.
— Ты меня прогоняешь?
— Как ты мог такое подумать! — выдохнула я. — Я люблю тебя, ты же знаешь!
— Тогда почему?
— Даже если мы поженимся, твой отец, — я устало вздохнула, — никогда не признает наш брак. Я не гожусь в королевы, это — клетка, Ари, золотая клетка. Я не смогу жить в неволе.
