Почему она раньше не замечала, что сёдла такие тяжелые? Может быть потому, что в доме отца ей всегда подавали уже осёдланного коня? Или потому, что в последние месяцы её положения члены ордена даже не подпускали Норию к коням, боясь, что верховая езда может навредить тому, чьего появления на свет они ждали с таким нетерпением?
— Сволочи... — она стиснула зубы, изо всех сил затягивая подпругу на лошадином боку. Ну же... ещё немного. Да!
— Нория, — она вздрогнула, услышав своё имя, и заметив в дверях знакомый силуэт. Вот только крохотный свёрток в его руках казался чем-то странным и непривычным, — всё готово?
— Почти, — она с трудом заставила себя оторвать взгляд от белоснежного покрывала и вернуться к креплению ремней, — осталось совсем чуть-чуть.
На плечо легла твёрдая мужская рука.
— Сможешь удержаться в седле? Ну, после...
— У меня есть выбор? — усмешка вышла горькой, — Лингвар, что с ней станет?
Она не могла не заметить сомнения, которое тенью промелькнуло на лице мужчины.
— Нория, твоя дочь... понимаешь, какой силой она наделена?
— Смутно, — она затянула последний ремень, — но ведь всё это... должно было достаться мальчику?
— Да, — Лингвар утвердительно кивнул, — но то, что они собираются сделать... Это бесчеловечно.
— И поэтому ты решился на предательство? — зелёные глаза неотрывно смотрели на него.
— Твоей дочери пока нет места в этом мире, — последний вопрос был проигнорирован, — пока сила живёт в девочке, найти её ничего не стоит. А поиски будут очень тщательными.
— Ты хочешь сказать...
— Моих сил хватит открыть портал. А дальше нам придётся надеяться только на чудо.
— Нет, — в глазах Нории снова застыли слёзы, — её может выбросить где угодно!
— Знаю. Но, в противном случае, она умрёт в ближайшие дни. Орден настроен серьёзно.
— Эта сила.... Как она проявится?
— Я смог её запечатать до поры до времени, но...
— Моя малышка... — она смахнула непрошенную влагу, — я могу отправиться с ней?
Лингвар сокрушённо покачал головой.
— Усыпление стражников забрало большую часть сил камня. Их должно хватить на создание портала. Но только для одного.
Новые слёзы прочертили две дорожки на красивом лице.
— Соберись, — пальцы мягко провели по мокрой щеке, — силы тебе понадобятся.
— Дай мне взглянуть на неё.
— Нория... Времени нет совсем.
— Одну минуту. Прошу тебя.
Адепт тяжело вздохнул, но, всё же, передал свёрток в руки матери.
Девочка не спала. Широко распахнутые глазёнки с несвойственным новорождённым любопытством изучали склонившееся над нею лицо.
— Какая она красивая, — снова слёзы, но на этот раз, с мягкой улыбкой, — и у неё мои глаза.
— Нория, нам надо торопиться.
— Айрин...
— Что? — он взглянул на неё с недоумением.
— Ты можешь сделать так, чтобы девочку, кто бы её ни нашёл, назвали Айрин?
— Я постараюсь, — он заставил себя улыбнуться, — выводи коней. Эта ночь будет длинной.
— Спасибо тебе.
— Пока рано благодарить. Мы должны сделать всё возможное для того, чтобы остаться в живых хотя бы до рассвета.
Она кивнула, с явным сожалением возвращая дочь.
— Айрин... — тихо прошептала Нория, когда они уже погрузились в сёдла, — прошу тебя... живи...
Глава 1.
— Оставь меня в покое!
Только благодаря стремительному рывку в сторону мне удалось увернуться от пролетевшей мимо и разбившейся о стену бутылки.
Дальше проще. Сжав в руке ставший привычным газовый баллончик, я одним движением обогнула уже успевшего с утра напиться до белой горячки отчима и, как можно громче хлопнув дверью, вынеслась в коридор.
— Айрин! Немедленно вернись!
Чёрта с два.
Двадцать пять ступенек, три лестничных пролёта — и можно уже спокойным шагом завернуть за угол дома и также спокойно опуститься на скамью, впрочем, мимоходом успев отметить, что школьная форма осталась тремя этажами выше. А, впрочем, и сумка со всеми учебниками тоже.
Но, может быть, мне повезет, и это животное, которое меня когда-то, очень-очень давно учили называть 'папой', заснёт?
Нужно подождать хотя бы десять минут, а уж потом попытаться вызволить настолько необходимые для учёбы вещи. Вот только вчерашний прогноз погоды, кажется, не соврал — с самого утра над Хоккайдо сгустились почти непроглядные тучи. Но разве мне привыкать?
Забравшись на скамью с ногами, я обхватила колени и, положив на них подбородок, тяжело вздохнула. Хотя, если бы от вздохов был хоть какой-то смысл...
Года три назад, ещё в средней школе, нам задали какое-то нелепое сочинение: 'Чего я хочу для себя и своей семьи'. Так вот, меня заставили переписать все три страницы, объясняя, что тринадцатилетняя девочка не должна желать болезни для своего отца и развода для матери. И, уж тем более, ей ни в коем случае не пристало мечтать о том, чтобы вернуться в детский дом, из которого её удочерила такая уважаемая и во всех смыслах благонадёжная семейная пара.
Да уж. Во всех смыслах.
Правда, у так называемой мамочки, хватило ума пару лет спустя тихо сбежать от неблагонадёжного муженька, оставив ему вот такой вот своеобразный 'подарок'. По имени Айрин.
Вот что мне стоило родиться, как и все японцы, темноволосой и кареглазой? Тогда бы я совершенно точно ничем не выделялась из толпы тех сирот, которых, аккуратно одетых и причёсанных, вывели знакомиться с потенциальными будущими родителями.
'Смотри, она рыженькая! Рыженькая!'
Радостный женский голос из прошлого эхом пронёсся по моим и без него невесёлым мыслям. Ладно, чего толку сидеть здесь и вспоминать. К тому же, следует поторопиться, если не хочу опоздать.
Одна, две, три... пять. Почему подниматься всегда тяжелее, чем спускаться? Причём, не только в физическом плане.
Квартира встречает меня тишиной. Хотя нет, звуки раскатистого храпа доносятся до слуха, стоит только осторожно повернуть дверную ручку.
Повезло. Трёх минут вполне достаточно, чтобы переодеться, побросать в сумку тетради, учебники и пенал, и тихо, чтобы ни в коем случае не разбудить надравшегося 'родителя', выскользнуть на лестничную клетку.
Быстрый взгляд на часы.
— Вот блин!
Пятнадцать минут до начала занятий.
Для страховки придерживаясь за перила, я молниеносно скатилась по лестнице, выскочила на улицу, и крепче сжимая то и дело норовящую стукнуть по ноге сумку, устремилась в сторону школы.
* * *
— Айрин!
От резкого визга тормозов я резко отскочила в сторону и буквально вжалась в шероховатую стену дома, чтобы хоть таким способом избежать неминуемого столкновения.
— Нао! — нахлынувшее в следующую секунду облегчение никак нельзя было увязать с тем раздражённым тоном, который я выплеснула на резко затормозившего в трёх сантиметрах от моей ноги одноклассника, — где твои глаза, идиот?!
Вопрос стоило отнести к разряду чисто риторических, потому что когда Нао Акира стремительно нёсся по дорожкам, тротуарам, а чаще всего — прямо по проезжей части, взгляд его был устремлен куда угодно, только не на испуганно шарахающихся в разные стороны от колёс его велосипеда прохожих. Оставалось загадкой, как он до сих пор не сбил кого-то, либо же сам не стал жертвой вполне закономерной в таких случаях аварии.
Хотя... заметил же он меня сейчас.
— Ну, извини, — он усмехнулся, равнодушно пожав плечами, — тормоза барахлят.
— Так в следующий раз почини их, придурок!
— Да не злись ты. Подвезти?
Было бы очень кстати, потому что до начала первого урока осталось всего-то семь с половиной минут, но...
— Сначала разберись с тормозами, — посоветовала я, резко развернулась и уже собралась, было, изо всех сил рвануть к школе, но первый же шаг отозвался неожиданной болью в колене, — ой!
Пьяный отчим и содранная в кровь коленка. Великолепное начало дня.
— Чёрт, — вот теперь весь вид Нао указывал на то, что ему сейчас, по крайней мере, очень и очень неловко, — вот, возьми.
Машинально приняв предложенный платок, я приложила его к ссадине, мимоходом успев подумать, что на первый урок теперь даже и не стоит пытаться успеть, а значит тест по социологии придётся писать в другое время. Причём в гордом одиночестве.
— Придурок... — стараясь не разреветься в голос, я швырнула сумку на асфальт, и, со злостью усевшись прямо на тетради и учебники, уткнулась носом в согнутое колено, — уйди.
— Ну да, — этот нахал уже присел на корточки, резко отнял успевший пропитаться кровью платок, выудил из сумки бутылку, и, не успела я даже глазом моргнуть, как на горящую огнём ссадину пролилась струйка прохладной воды.
— Да оставь же ты меня в покое! Я справлюсь!
Ну вот что ему стоило подавить внезапно нахлынувший приступ альтруизма и спокойно ехать в школу?
— Идиотка, — кажется, его ни на йоту не задел более чем грубый тон, — хочешь остаться в грязи и заработать заражение?
— Не самое худшее за сегодн... Чёрт! Отстань!
Ругая себя последними словами за излишнюю болтливость, я с силой оттолкнула предложенную руку, и, придерживаясь за стену, заставила себя подняться на ноги.
— Поехали в школу. Провожу в медпункт.
Кажется, Нао не заметил ненароком вырвавшейся фразы. Ну хоть какой-то плюс во всей этой ситуации.
— Вот ещё. Сама дойду.
В подтверждение своим словам я подняла с пола сумку и, слегка хромая, направилась в сторону школьных ворот. Куда теперь торопиться? Всё равно на первый урок я безвозвратно опоздала.
И ничего мне не больно. Так. Жжёт немного.
— Вот сумасшедшая, — отчётливый шёпот долетел до уха за секунду до того, как я скрылась за поворотом.
* * *
Часы в школьном дворе пробили три часа, когда я проставила последнюю точку в бланке ответов и потянулась, разминая затёкшую спину.
Не хочу домой. Но как же хочется есть.
— Ну ладно, — тихо пробормотала я, положив полностью сделанный тест на стол преподавателя, — либо ты идёшь домой, и там, в лучшем случае, под бесконечные нотации пытаешься поесть, либо гуляешь по городу на пустой желудок ещё два часа до того момента, когда отчима уже точно не будет дома.
И почему я с утра не догадалась взять с собой еды?
'Потому что твой папаша опять нажрался как свинья, и ты почти бегством спасалась из собственной квартиры', — услужливо напомнил внутренний голос.
Кажется, в этот раз голод сумел возобладать над разумом, потому что, когда я очнулась от невесёлых мыслей, то обнаружила себя уже на полдороге к ненавистной квартире на третьем этаже.
'Он не сделает мне ничего плохого... Не сделает ничего плохого... Не сделает. Ничего. Плохого'.
Ну почему руки так противно дрожат? Я же не смогу попасть ключом в замочную скважину!
Удалось. Надо же. Теперь осталось самое сложное — осторожно потянуть на себя дверь и тихо проскользнуть в полумрак прихожей.
— Ну и где ты шлялась столько времени?
А ведь когда-то, собирая свои нехитрые пожитки, ничем не отличающиеся от вещей других сирот, я восторженно смотрела на завистливые взгляды соседок по комнате и без умолку болтала, что 'мои новые родители самые-самые лучшие, и сегодня они заберут меня в свой большой дом, а ещё мне обещали завести собаку, и отдать учиться в лучшую школу в городе, и...'
Что ж... всем маленьким детям свойственно заблуждаться.
Помню, как расширившимися от ужаса глазами смотрела на перекошенное лицо тогда ещё 'папы', когда он в первый раз поднял руку на ту, которую мне так нравилось называть 'мамочка'.
Уже потом, трясясь мелкой дрожью, я сидела на её коленях, и краем уха улавливала быстрые, короткие, рваные фразы.
'...Папу уволили, детка'.
'...Очень много долгов'.
'...Но все будет хорошо, обещаю'.
Обещание так и не было сдержано, но разве у меня есть право обвинять её в этом?
— Ты что, не расслышала?
Я. Его. Не. Боюсь.
Мама говорила, что когда-то Сайто Кадзуки считали одним из самых завидных женихов в Токийском университете. Да что и говорить, моё первое впечатление об этом человеке тоже было более чем восторженным. Правда, сейчас некогда роскошная шевелюра утратила свой блеск и скорее напоминала воронье гнездо, глаза, в которых светились ум и проницательность давно уже не выражали ничего, кроме злости и тупого безразличия, а тело, бывшее когда-то спортивным и подтянутым, почти кричало о том, что его владелец давно не утруждает себя физическими нагрузками.
Ладно...
Дышать глубоко. Ровно. И ни в коем случае не поднимать глаз.
— Задержали в школе, — я бросила сумку на полу в коридоре и тихо попыталась проскользнуть в кухню, чтобы хоть таким образом избежать новых нотаций. Не вышло.
— Твои уроки закончились в два. Сейчас четвертый час.
— Мне нужно было переписать тест по социологии, — как назло, в холодильнике не обнаружилось ничего, что можно было бы унести к себе в комнату, поэтому на обед сегодня только пара шоколадных батончиков, которые сиротливо притаилась на боковой стенке, — пусти, у меня много уроков.
— Как ты разговариваешь с отцом? — надо же, он умудрился надраться до того промежуточного состояния, в котором ещё не лежишь пластом в ближайшей канаве, но и на вменяемого человека точно уже не похож.
— Извини, — сейчас главное, не спорить, — дай мне пройти, пожалуйста.
— Ты где-то шаталась почти до самого вечера, мне через полтора часа на работу, но моей дочери, конечно же, совершенно плевать на то, что на ужин ничего нет!
— Ты начал пить со вчерашнего дня, и я весь вечер просидела в запертой комнате!
Понимаю, что высказывать своё мнение нельзя ни в коем случае, но накопившееся за день раздражение, смешиваясь с назойливой болью в ушибленной ноге, дождалось подходящего часа и вырвалось наружу.
— Так что тебе мешало выйти?! Или ты боишься своего отца, Айрин!?
— Ты... ты мне не отец!!! Ой! Отпусти!
Дергать головой, когда чужие пальцы с силой тянут за собранные в хвост волосы — не лучшая идея, но в ином случае мне бы просто не удалось вырваться, поднырнуть под занесённую для удара правую руку, и молниеносно броситься в сторону собственной комнаты.
— Стой, паршивка!
Жить в таких условиях несколько лет — значит, иметь кое-какой опыт, поэтому уже через три секунды дверь в мою комнату захлопнулась прямо перед носом рассвирепевшего родителя, а трясущимся пальцам, правда, не с первого раза, удалось резко сдвинуть в сторону язычок защёлки.
— Немедленно открой!
Вот правда, от слёз, горячими дорожками стекающих по лицу этот опыт почти не помогает. К тому же, чёртова коленка опять начала противно ныть. Естественно, когда медсестра в санитарном блоке предостерегала от излишне резких движений, она никак не предполагала, что буквально через несколько часов я буду метаться по собственной квартире, скрываясь от тяжёлой руки ближайшего родственника.
— Открой или я вышибу эту дверь к чёртовой матери!!!
Пустая угроза. Массивную дубовую дверь вышибить не так-то просто. Что и говорить, эта квартира знавала лучшие времена. Правда, мне всё труднее вспоминать те моменты, когда лучшим другом отчима, тогда ещё весьма уважаемого человека была его семья, а не бутылка с каким-нибудь пойлом. Сначала дорогим, почти эксклюзивным, а потом, по мере увольнения из всевозможных государственных структур, всё более и более похожим на какой-то дешёвый суррогат.
