Проклятье Солнечного короля - 3 Глава 1- 9

— Сначала мы не знали, что и думать. А когда разобрались, когда отец понял, что то, что пообещал ему Улиус, никогда не произойдет, мы попытались бежать. Но негодяй захватил наших детей, а нас было слишком мало, чтобы справиться с ним.

— Пришлось сделать вид, что мы смириль. А утром, когда мы проснулись, карнавала уже не было. Остались только мы, те, кто хотел бежать, но без детей.

— Это ужасно. А ваш отец?

— Он помчался на поиски, он и еще несколько наших, но... карнавал словно испарился.

— Мы очень боялись, что что-то ужасное произойдет с детьми, очень боялись...

— А потом мы начали искать, шли за слухами, за разговорами, шепотом людей, который и привел нас сюда, в столицу.

— Именно здесь и был карнавал. Нам удалось пробраться в него, помогли старые знакомые, друзья, которых также как и нас держали в заложниках.

— А как же тебя арестовали?

— Улиус постарался. Он меня узнал и заплатил кому надо. Если бы не встреча с тобой, туго бы пришлось, так что мы с тобой вроде как квиты, прин... то есть Мэл.

— И что вы теперь будете делать? Так все и оставите? Забудете?

— А что нам остается? Идти к властям, говорить о каких-то чудовищах, и хозяине карнавала, который детей похищает? В лучшем случае нас прогонят.

— Но так нельзя! Это не правильно.

— Иногда лучше смириться, и радоваться, что мы выбрались из этой ситуации без потерь, а ведь все могло быть иначе.

И все же эта история не давала Мэл покоя. Снова история с детьми, с какими-то темными делишками, с которыми никто не хочет разбираться. Но это люди, люди за которых она, как королева должна была отвечать.

— Мы — цыгане, Мэл, — прошептала Гурия, обняв новую подругу за плечи. — Никто не станет нас слушать.

— Я стану.

— Ты всего лишь беглянка, и не королева больше, смирись, — жестко отрезала Дара и вышла из шатра в вечернюю прохладу.

— Пусть проветрится. Она за отца переживает. Когда мы узнали, что карнавал в Эссире, он отправился к нашим друзьям ромам, и до сих пор не вернулся. Не надо ее ждать, ночь на дворе. Завтра мы должны будем покинуть стоянку.

— А как же ваш отец?

— Он нас найдет, не волнуйся.

И все же Мэл волновалась и это волнение, мысли о том, что же не так с этим карнавалом помогали ей не думать о своих собственных бедах, не думать, в какой ужасной ситуации оказалась она сама, не думать о друзьях, о леди Маргарет и Ричарде, о брате и Киране. Что сделает с ними король, когда узнает об их магических способностях? Она надеялась, что он не станет прибегать к крайностям, и просто отправит их подальше, в Стовийский форт, например. И все же один вопрос мучил ее больше всех, заставляя ворочаться из стороны в сторону и тревожно вздыхать, вопрос, ответа на который она не знала: "Куда подевался Воин? Почему не откликается на ее призывы? И почему он не пришел ее спасти?"

* * *

Мэл так и не удалось заснуть, даже после того, как Дара вернулась. В итоге она перестала уговаривать себя поспать и решила тоже пройтись. Говорят, свежий и холодный воздух помогает, но у нее он вызвал только непонятную тревогу. Кругом было тихо, но светло от луны и серебристого нежного "покрывала" снега. Она стояла, глядя куда-то в темноту, и глубоко дышала, стараясь не думать. Что-то насторожило ее, какое-то движение по кромки тьмы. Мэл напрягла зрение, чтобы понять, что же это такое, птица, зверь лесной или один из цыган, но ничего не увидела. Хотела расслабиться, но снова боковым зрением скорее почувствовала, нежели уловила, что у одной из кибиток кто-то стоит. Сердце испуганно замерло, ладони покрылись липким потом, но она не могла сдвинуться с места. Она смотрела на тень, а тень смотрела на нее, страшная, рогатая тварь, которую она когда-то видела в Темном лесу. Она думала, что убила его, но...

— Светлааая, — прогрохотало чудовище. — Я помню тебя.

— А я тебя, — прошептала Мэл, не веря собственным глазам. — Убирайся, убирайся откуда пришел.

В ответ чудовище лишь ухмыльнулось и направилось к кибитке, где спала со своей мамой одна из девочек.

Мэл не думала, она просто бросилась ему наперерез, в надежде, что ее магия отпугнет его. Так и случилось, он отшатнулся, когда она встала перед ним, раскинув руки.

— Убирайся!

— Светлааая, ты думаешь, что сможешь их защитить? Они мои!

— Нет! Они ничьи.

— Ошшшибаешься, — прошипело чудовище и нависло над ней, прожигая своими страшными глазами. — Они мои. Отдай мне их, и ты получишь все, что захочешшшь, отдай, и я исполню твое заветное желание...

"Отдай их ему, и мы снова будем вместе".

Этот голос она узнала бы из тысяч, он принадлежал не монстру, Александру, которой каким-то непостижимым образом стоял сейчас перед ней. Такой родной, такой реальный, смотрящий на нее с любовью и мольбой.

— Этого не может быть. Ты не настоящий.

— Мэл... как я могу быть не настоящим? Подойди ко мне, коснись меня, и ты поймешь... Иди ко мне, родная.

Ее била крупная дрожь, ведь все, все в ней говорило о том, что перед ней стоит он, ее Александр. Что-то случилось с ней в этот момент, в голове крутилась только одна мысль: "Он здесь, здесь", затмевая тихий шепот разума. Она сделала шаг, второй, ему навстречу, почти коснулась, почти дотянулась рукой до его руки, и вдруг он дернулся, зашипел, и видение рассыпалось, оставляя вместо любимого лица жуткие глаза монстра, который резко резко развернулся, и уже не шипел, рычал, на храброго юного мальчика с большим факелом в руках.

В этот момент она очнулась от своего страшного наваждения, и попыталась помешать монстру напасть на дрожащего, испуганного, но такого смелого Горана.

— Нет!

Монстр был слишком быстр, она не знала, что он способен быть настолько быстрым. В мгновение он оказался у нее за спиной и прошипел:

— Ты впустила меня, впустила в свою душу. Теперь и ты моя.

— Нет! — выкрикнула она, обернувшись к нему.

— Да! — чудовище усмехнулось, и коснулось ее лица, самое страшное прикосновение в жизни. Она мгновенно замерзла, как в те моменты, когда вытаскивала из лап смерти безнадежных больных. Он был таким же холодным, страшным, и опасным, только живым, существующим в реальности, и способным преодолеть все ее защитные барьеры, провести когтем по щеке, наклониться так близко, что сердце перестает биться, а разум вопит о близкой смерти. Что ему стоит спуситься чуть ниже, надавить своим когтем на шею, и она истечет кровью за несколько минут?

Она вздрогнула от громкого детского крика, и даже не крика, а визга, способного разбудить и напугать кого угодно, но чудовище, словно не замечало его, оно смотрело в ее глаза, а казалось, считывало душу, забирало все хорошее, что было в ней.

— Мы еще встретимся... Мелллани, очень скоро. Я буду ждать... — услышала она его жуткий полухрип-полурык, а через секунду страх схлынул, как и напряжение. Все растаяло, осталась только она, Горан и маленькая испуганная девочка Майя, которая спасла их всех, просто закричав.

— Все закончилось, теперь все будет хорошо, — шептала она, обнимая девочку.

— Не будет, — строго сказал Горан, вглядываясь в темноту. — Он придет за нами, как приходил за другими. И за тобой он тоже придет. Теперь ты меченная, как мы.

* * *

Это было неприятно — видеть, как цыгане недоверчиво и с подозрением смотрели на нее, как почти скептически оглядывались по сторонам, в поисках чудовища, о котором твердили дети, о котором сказала она сама только один раз. Потом Гурия и Дара увели ее в шатер и долго отпаивали травяным чаем. И все равно она дрожала, дрожала так, что стучали зубы, и даже несколько одеял никак не могли отогреть замерзшую душу.

"Ты впустила меня..." — шептал страшный голос в голове, так похожий на голос ее любимого...

— Все будет хорошо, — говорила Гурия, обнимая девушку. — Он никогда ни до тебя, ни до них не доберется.

— Не надо меня успокаивать. Я знаю, вы им не верите, вы мне не верите...

— Я верю, — прозвучало у входа. Девушки обернулись, а Дара и Гурия воскликнули почти одновременно:

— Папа?!

— Папа!

Они кинулись к большому, сильному, и немного грозному мужчине, чем-то напоминающему Андре. Не комплекцией, скорее сочетанием несочетаемого. Казалось, откуда в этом человеке взяться нежности, но с какой же любовью он обнимал своих дочерей.

— Когда ты приехал?

— Мы так ждали тебя.

— Ты замерз?

— Есть хочешь?

Они засуетились вокруг него, но мужчина почти не обращал на них внимания. Он смотрел только на Мэл, без подозрения, но настороженно.

Она не поняла этого взгляда, но тоже насторожилась.

— Девочки, вы не оставите нас с... девушкой ненадолго. Мне сказали, вас зовут Мэл.

Они все заметили, что мужчина замялся, но спросить не решились, и покорно исполнили просьбу. Цыган не спешил начинать разговор, прошелся по шатру, снял тулуп, а после уселся на скамейку, разглядывая ее.

— Я видел вас однажды, — наконец, сказал он.

— Здесь, в Эссире?

— Нет. В Иниире, вы тогда приезжали туда с визитом. Все так готовились. Я помню, потому что я тоже готовился, хотел вас увидеть, поговорить, если получится. Конечно, я был наивен, когда подумал, что меня подпустят к самой королеве, но я видел вас издалека.

— Теперь я здесь, прошу у вас убежища.

— И мы вам его предоставим.

— Благодарю, — откликнулась она, с облегчением и искренней признательностью. — Вы говорили, что хотели поговорить со мной...

— Да. Я слышал, вы когда-то были в Темном лесу, и хотел бы знать... может, вы видели там кого-то...

— Ваша жена пропала именно там? — вдруг поняла Мэл и с еще большим сочувствием посмотрела на этого сильного и в то же время такого слабого мужчину.

— Да.

— Я не видела там ничего, кроме зла. Простите, но если бы был хоть один шанс, если бы она все еще была жива...

— Не говорите, — перебил ее барон, а ей показалось, что она, своими словами лишила его последней, все еще теплющейся в душе надежды.

Да, надежда странная штука. Она заставляет нас жить, и в то же время убивает. Потому что, когда ее лишаешься, становится очень больно.

— То чудовище... оно пришло оттуда? Из Темного леса?

— Да. Я встречалась с ним однажды, я думала, что убила его, но...

— Оно живучее, — вздохнул мужчина.

— Вы тоже видели его?

— Однажды, но тогда я не понимал... он принял ее облик. И это было так реально... так реально...

Он задумался, глядя куда-то вдаль, и Мэл не решилась его прервать.

— Я был ему нужен, чтобы заманить нас в карнавал.

— Из-за детей? — тихо спросила Мэл.

— Из-за всех нас. Я не понимал, почему Улиус вдруг приехал к нам год назад. Почему именно к нам? Ведь сколько таких кочевых цыган бродит по земле?

— И вы нашли свой ответ?

— Нашел, но для меня он не стал утешением. Мы — потомки. Потомки дэйвой и данаев, когда те еще не были разделены. Конечно, их крови в нас остались крупицы, но видимо достаточно, чтобы стать мишенью для демона.

— Данаи? Родоначальники расы дэйвов? Причем здесь они?

— Я не знаю, как связаны дэйвы с нами и с демоном, но мне кажется, больше всего наша кровь проявляется в детях. Достигнув зрелости, мы теряем что-то, становимся обычными. Такими мы ему не нужны.

— Невинность, мы взрослеем и теряем невинность, теряем веру в неизведанное, мы теряем свет в душе, — закончила его мысль Мэл.

— Но наша кровь... наши возможности, наши женщины... он интересуется ими не меньше детей.

Мэл не стала спрашивать "почему", все и так было понятно. Вдруг вспомнилась Марисса, и то, что хотел сделать с ней монстр в том ужасном лесу.

— Что вы теперь будете делать?

— Попытаюсь найти Улиуса, — ответил барон. — Только девочкам моим не говорите. Дара захочет поехать со мной, а я боюсь, что если откажу ей, дочка глупостей наделает.

— Да, я знаю, она у вас боевая, — улыбнулась Мэл.

— Вся в мать, — с гордостью ответил цыган.

— Нет, скорее в вас, — не согласилась она.

Разговор с бароном странным образом успокоил ее, и куда сильнее подействовал, чем все настойки Дары вместе взятые. Этот мужчина умел внушать спокойствие и уверенность одним взглядом, одним видом своим. Да и правда о ней... она немного боялась, что глава табора не примет ее просьбу о помощи, не прогонит, но возможно, захочет использовать это в своих целях. Она совсем не знала его, как оказалось. Не знала, что бывают настолько порядочные и благородные люди. Да, он не воспитывался, как лорд, он не образован, был груб, похож на дикоря или медведя в этой своей бурой шубе, но как же он любит дочерей, как трепетно относится к ним, как радеет за благо своего табора, как заботится о каждом, даже о совсем незнакомой, опальной королеве. И как же хорошо, что все ее страхи оказались напрасными, вот только одни страхи, очень скоро сменили другие.

Глава 3

Ровенна никогда еще не просыпалась так тяжело. Тело ломило, казалось, ныла каждая косточка, она не могла пошевелить даже рукой, не поморщившись, и глаза, веки были настолько тяжелыми, что никак не удовалось их открыть. И все же, она нашла в себе силы сделать это, особенно, когда поняла, что лежит не в теплой пуховой постели на шелковых простынях, а на чем-то жестком и пахнущем лекарствами. Неужели все было так плохо после встречи с этой девчонкой, что пришлось поместить ее в лазарет?

Но это был вовсе не лазарет, потому что такие высокие, почти бесконечные потолки могут быть только в одном месте, в башне. Она нахмурилась, повернула голову и наткнулась на задумчивый, пристальный взгляд Александра. Хотела улыбнуться, но что-то подсказало, внутреннее чутье, наверное, что он все вспомнил. Сердце замерло, словно перед ней хищник, злой, опасный, и готовый растерзать ее на месте. Она испугалась этого взгляда, этого страшного молчания, того, что все ее мечты и надежды снова рухнули, что счастье, которое казалось, было в ее руках, снова ускользнуло сквозь пальцы.

— Давай, скажи это... — прохрипела она, пытаясь храбриться, но у нее слабо получалось.

— Сказать что? — равнодушно спросил он.

— Что ты бросаешь меня, снова.

— А разве мы когда-то были вместе?

— Еще вчера ты хотел сделать меня своей королевой.

— Еще вчера я не знал всю степень твоей низости.

— Низости? — удивилась она, и это удивление заставило ее избавиться от неестественного оцепенения и страха, что овладело ей. Оно придало сил, заставило разозлиться. — Низости?! Я пожертвовала ради тебя всем. Я спала с тем уродом, чтобы спасти тебя!

— И я жалел тебя за то, что ты не нашла иного пути.

— Твоя драгоценная Мэл никогда бы не сделала этого ради тебя.

— Нет, она придумала бы что-то иное. Все мы действуем в силу своей испорченности. Я думал, это я сделал тебя такой, но нет. Ты была такой всегда, лживой, наглой, использующей всех ради достижения своих целей.

— Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! Будь проклята твоя тварь!

Она скатилась в банальную истерику, кричала, извергала проклятья, бросалась на него, как дикая кошка, а он с легкостью перехватил ее руки, и бросил на жесткую кушетку, заменившую ей кровать.