Бог играет в кости

— Ищите дальше!

— Да ищем, ищем... Больницы оповестили, морги... По отделениям ориентировку разослали. Фокусник — он и есть...

— Ты мне это брось. Чтобы никакой чертовщины! Обычный он... Только везучий больно.

— Да кто б спорил?

АЛЕКС МЕРФИ, МОСКВА.

Проснулся от яркого солнца. Попытался вскочить, но в груди взорвалась боль.

— Не дергайся. Снова отключишься. — надо мной лицо: высокие скулы, острый подбородок, зеленые, узкие глаза... Очень необычное лицо.

— Вы кто? — я осторожно приподнялся. В груди кольнуло.

— Дед Пихто.

— Странное имя...

— Не страннее тебя. — девчонка села напротив, закурила...

— Вы мне помогли?

— Иду — а он лежит. Как мертвый щенок. И кровь...

— Вы не вызвали полицию? Скорую?

— А надо было? — смотрит с интересом. Глаза злые, как у голодной кошки.

— Нет, нет... Спасибо. Думаю, со мной уже всё в порядке. Я могу идти?

— У нас — свободная страна. Так, кажется, говорят в Америке?

Я насторожился. Огляделся внимательнее. Сарай? Склад? Сквозь щели в заколоченных окнах — солнце, на полу — консервные банки, окурки, рваные пакеты...

— С чего вы взяли, что я — американец?

— Акцент. Поведение... Еле дышит ведь, а зубы в улыбке скалит. Так только пиндосы делают — защитная реакция... И вежливый. Аж противно.

На ней были видавшие виды армейские ботинки, джинсы с дырками на коленях, тонкая курточка не по погоде, зеленый шарф и огромный, радужной расцветки, берет. Огненно-рыжие пряди рассыпались по плечам.

— Сама-то кто будешь?

— Самостоятельная девушка. Деловая

— И почему у деловой девушки такой потрепанный вид?

Непонятно, зачем я нарываюсь?

— Просто временные трудности... — она отвела глаза, прикусив нижнюю губу.

— И, тем не менее, ты меня подобрала.

— Не бросать же бездомное животное. Метафора. Это...

— Я знаю, что такое метафора! Я, если хочешь знать, поэзию преподаю! — мы сердито уставились друг на друга. Стало смешно: сидят два бродяги на помойке и спорят, кто круче... — Извини. Спасибо тебе. Иначе я бы замерз.

— Пользуйся на здоровье. Хотя здоровья-то у тебя и нет. Язык в крови... Есть одна больничка на окраине... Всех принимают, бомж ты или не бомж. И документы не спрашивают.

— Это всего лишь ребро. Пройдет.

— Ну, тебе виднее... Поэт.

— Алекс. Очень приятно.

— Лёха, значит. Ну-ну... Я — Ассоль.

Она была странная. В смысле — все девушки немного странные, но она... Вела себя так, будто знает что-то, недоступное мне. И это знание делает её главнее.

С трудом сел. Ассоль протянула бутылку с водой. Вода ломит зубы, но я пью, пока не начинает течь по подбородку. Отдышался, вытер рот. На рукаве остался грязно-розовый след.

...Как мне теперь попасть в Нью-Йорк? Причем, быстро? Джафар наверняка думает, что я его подставил... В тотализаторе крутятся большие деньги, из-за меня сегодня кто-то стал беднее. Пострадавшие спросят с организатора — Джафара, а он — с меня. Зря я сказал про Нью-Йорк... Теперь его ребята не пропустят ни одного самолета.

Снова знак? Моя хромая удача не может допустить, чтобы я летел в Штаты? Слюна неожиданно стала горькой: я не должен был попасть на бой с Хирамом, ставленником Джафара. Не должен был получить билет и улететь...

— Эй! Ты что, заснул?

— Прости, задумался.

— Надеюсь, о том, что собираешься делать дальше.

Я посмотрел на нее внимательнее.

— А тебе-то что?

— Да ничего... — неприязненно пожав плечиками, она поднялась с тючка, на котором сидела. — Больно надо было...

Тючок оказался рюкзаком, Ассоль закинула лямки на плечи.

— Бывай, Лёшик. Надеюсь, больше не увидимся.

Вдруг оборвалось сердце. Я испугался, что она сейчас уйдет. Может, боялся остаться один на один со всеми вдруг свалившимися проблемами, а может... Я и вправду никогда не видел таких удивительных глаз.

— Подожди! — она нехотя обернулась. Я поднялся, кряхтя, и сделал пару шагов к ней навстречу. — Извини меня, правда... Я не думал, что говорю. Я ведь не просто так оказался там, в сугробе...

— Слепой козе видно, что ты в дерьме по самые помидоры...

Она с тревогой глянула на выход, завешенный плотным куском полиэтилена.

— Я был бы очень благодарен за любую помощь. Пожалуйста.

Снаружи доносились выкрики торговцев, гомон толпы, запах горячего масла и протухших овощей. Только сейчас сообразил, что мы — где-то на рынке. Как она меня сюда притащила?

— Так что дальше-то? Планы есть?

Я решился.

— Вчера должна была состояться встреча с влиятельными людьми. Я опоздал, и теперь они думают, что я их подставил.

— То есть, тебе нужно спрятаться.

— Да. Собственно...

— Не объясняй. Меньше знаешь, крепче спишь, верно?

Она взяла сигарету, щелкнула зажигалкой, выпустила дым... Я нервно сглотнул.

И еще... Мне нужно в Нью-Йорк. Как можно скорее.

ГЛАВА 7

ДЖОН ТРАСК, ЛОНДОН

Раздался тревожный сигнал, Андрэ поспешно нажал кнопку коммуникатора, послушал несколько секунд и повернулся к Траску:

— Авария в Тихом Океане. Супертанкер продул цистерны и... лодочка перевернулась. — он вернулся к сообщению.

Голос на том конце механически выговаривал слова. Скорее всего, — думал помощник, — сбой системы произошел из-за неполадок в компьютера танкера...

Траск протиснулся вперед и вырвал трубку из рук Андрэ.

— Кто бы ты ни был, начинай рыть себе могилу! — провизжал он в микрофон, радуясь, что есть на ком сорвать злость.

Очередная неудача. Только что он парил на крыльях вдохновения, и вот — лежит разбитый. Если общественность узнает, что половина океана залита нефтью из танкера, принадлежащего Икс-корпорейшн... Репутацию будет уже не спасти. После провала с Марсом и той статьи об оружии... Траск зарычал.

Как они умудрились проморгать эту новую угрозу? Куда смотрел Удильщик? Почему не предупредил?

— Андрэ, нужно действовать молниеносно. Уничтожить всю информацию! Пусть этим займется Удильщик!

— Уже сделано, сэр.

— Ни одно слово об этом не должно просочиться! Никаких спутников, никаких съемок, полное радиомолчание. Ты меня понял?

— Я подключил программу, как только узнал, сэр. Всё будет в порядке, не беспокойтесь.

— Занимайся только этим, Андрэ, я отменяю все предыдущие распоряжения! Дальше я сам...

В глазах вдруг потемнело и он осторожно откинулся на подушки. Салон начал вращаться, воздух сгустился, стал душным... Приступ. Траск упрямо сжал челюсти, не желая поддаваться слабости. Перед глазами замелькали яркие вспышки.

...Белозубая улыбка Деметры. Детское, невыразительное лицо Андре — на щеке, как драгоценные рубины, мелкие капельки крови... Бледное лондонское небо, в которое улетает воздушный шарик — единственный подарок на день рождения... Колин, маленький паршивец, от твидового пиджачка которого вечно попахивало мочой, ударил его по руке и Джон выпустил веревочку...

...Жареные каштаны. Ему так хотелось их попробовать...

...Щербатая улыбка продавца сахарной ваты в парке...

...Смех одноклассников, когда Фергюс подставил ему ножку, и Джон шлепнулся в в лужу. Ранец больно бьет в затылок...

И над всем этим — микеланджеловская улыбка матери... Запах дешевой косметики, кружево лифчика в вырезе халата, который она никогда не запахивала, находясь дома... Мыльная пена и лужица виски на черно-белом кафеле пола...

Траск свернулся на сиденьи в позе зародыша. Перед лицом оказалась деревянная панель двери автомобиля. В нос ударил запах дорогого яхтного лака, которым он приказал покрыть светлый ясень. Этот резкий, живительный дух привел его в чувство.

Салон лимузина продолжал вращаться, вызывая тошнотные позывы, но теперь он мог это контролировать. Замедлить вращение... Остановить... Вот так. Сосредоточиться, прослеживая тонкие прожилки на ясеневой доске...

...Когда мать позволяла себе лишнего, и нужно было просто переждать, сидя под кухонным столом, укрывшись за длинной бахромчатой скатертью от ее ищущего, мутного взора, он прятал лицо в коленях, склоняясь над старыми паркетинами, и, чтобы не было скучно, прослеживал жилки в дереве, одну за другой. К тому времени, как он заканчивал, мать обычно крепко спала в ванне с горячей водой. Пустая бутылка из-под виски, выпав из ее бледной руки, обычно лежала на полу. Он выползал из-под скатерти, спускал воду, а на её обнаженное, распаренное тело набрасывал большую купальную простыню...

...Придя в себя, Траск поднял голову и уперся взглядом в широкое лицо Андрэ. Поморщился, вспомнив кровь... Оказывается, помощник перешел в салон и теперь сидел напротив, очень близко. Его колени, обтянутые твидом в огромную клетку, были у самого лица Траска.

— Вам уже лучше, сэр?

Только ему одному позволялось быть свидетелем слабости. Только ему...

— Всё в порядке. Отодвинься, дай мне место! От тебя воняет!

— Это Глорианна, сэр. У неё течка.

Одежда толстяка всегда пахла кошками. В его квартире на Стрэнде проживало одновременно от шести до десяти кошек. Он подбирал котят в подворотнях, находил бездомных скитальцев на улицах, кормил, заботился, лечил их странные кошачьи болезни...

Траск знал, что Андрэ является попечителем нескольких благотворительных фондов помощи бездомным кошкам. Эта его странная привязанность иногда раздражала, но в целом была безобидной, не считая запаха и шерсти... По сравнению с другими устрашающими привычками. И обходилась значительно дешевле.

— Ты держишь ситуацию под контролем?

— Разумеется, сэр. О танкере не беспокойтесь. Тем же маршрутом шел еще один корабль... Китайский, сэр. Нам удалось списать аварию на него. По счастью, китаец тоже вез нефть.

— Вы его...

Да, сэр. Не правда ли, получилось очень удачно?

ГЛАВА 8

АЛЕКС МЕРФИ

— Ты правда думаешь, что это — хорошая идея? — мы стояли на путях. Мимо грохотали поезда, тянулись товарняки... Приходилось кричать.

Она пожала плечами.

— Здесь электрички притормаживают. Ты вроде ловкий парень, должно получиться.

— А если не получится?

— Да ладно, не ссы... Ты что, никогда зацепингом не ездил? При твоем образе жизни только так и надо...

— Да нормальный у меня образ жизни! Я в универе преподаю! Английскую, мать её, литературу! Никакого терроризма, погонь, контрразведчиков и мафии!

Я орал так, что запершило в горле. Наверное, это поезда. Слишком грохочут... Ассоль подошла и, привстав на цыпочки, сказала прямо в ухо:

— Привыкай, Лёшик.

Похлопала по плечу, и пошла вдоль путей. Я поплелся следом.

ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ

Я решил проветриться. В Управлении дышать стало совершенно невозможно. Торжествующие, неприязненные взгляды... Еще бы. Новый "зам" Кремлева облажался! Упустил Фокусника, а тот взял да и опрокинул целый автобус с людьми!

И не сказать, чтобы у нас работали сплошь суеверные, необразованные люди...

Уже год, а я всё не могу привыкнуть. Сначала — операции, лечение, затем — реабилитация, что бы там под ней не подразумевалось... Так называемая "мирная жизнь". В чем-то Константин Петрович прав, я еще не приспособился. Физически — вроде всё на месте, а если и болит — так это даже хорошо. Михалыч говорит, если ничего не болит, считай, ты уже умер...

А вот к интригам, подковерной борьбе, всем этим многозначительным мелочам душа не лежит. Сделали бы меня оперативником, как Михалыча... Но нет. Не повезло...

...Посыпанные солью дороги превратились в бурую грязь, теплый ветер пахнет канализацией. Я шел вдоль площади, надеясь погулять в парке. Посмотреть на детишек с бабулями, на глупых, толстых голубей, на чистое небо, в конце концов... Хоть ненадолго отвлечься. Но трудно не думать о белой обезьяне. Особенно, когда она корчит рожи и бесстыдно показывает красный зад.

Я — далеко не Шерлок Холмс. Не идиот, конечно, но по части распутывания хитрых клубков, до Кремлева, бывшего оперативника, мне далеко. А у Мёрфи есть тайна. Нюхом чую, а объяснить не могу. Вот что он не преступник -могу поклясться. Убийц, психов всяких я насмотрелся...

* * *

...К кордону подходит дед. С трудом, опираясь на клюку, переставляет ноги в стоптанных ичигах. В темном, заскорузлом кулаке болтаются четки: черные и белые фасолины, нанизанные на нитку... Ребята вышли из КПП, улыбаются:

— День добрый, отец, куда путь держишь? Водички? Сейчас, сделаем...

А у меня свербит: другого слова и не подберу... Как будто под кожей — тысячи муравьев. Грызут, грызут... Гляжу на парней — автоматы скинули, закурили...

У деда лицо коричневое, заросшее белоснежной бородой, чалма по самые брови, руки сухие, с желтыми ногтями... И тут я поймал его взгляд:

— "Аллах Акбар!" — и улыбнулся, показывая крепкие, молодые зубы...

Взрыв разнес КПП, сержанту Курицину оторвало ногу, мальку первого года службы Ухаренко — голову. Один я целым остался. В последний момент, понимая, что уже поздно, что никого не спасти — прыгнул за стенку...

Тогда мне повезло.

Потом уже возненавидел это муравьиное копошение под кожей. Знал: как только оно появилось — всё. Не пронесет. Вот и сейчас: не в полную силу, но...

Я тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Может, парень попал в неприятности и нуждается в помощи? Но зачем тогда бежать?

В то, что это он виноват в гибели пассажиров автобуса, я не верю, и не поверю никогда... И не потому, что проникся необъяснимой симпатией к иностранному гражданину, а потому, что исходя из принципов диалектического материализма, это — невозможно. К тому же, он сам там был, в автобусе...

По мнению некоторых, я должен его ненавидеть. Как же! Такой плевок в карьеру... Легендарный "Орлиный Коготь" не смог применить свои необыкновенные (по слухам) боевые навыки и упустил преступника национального значения...

Телефон названивал уже минуту, но я не обращал внимания. Что? Потеряли? Еще кто-то сбежал, стоило мне отвернуться? Всё же надо ответить...

— Да!

— Воронцов, ты обо мне совсем забыл?

Лилька!

— Прости, котенок. Завал на работе.

— У тебя всегда завал, это не оправдание... И что на этот раз?

— Э-э-э...

— Снова военная тайна?

— Ну... типа того.

— Ладно, вечером свободен?

— Постараюсь.

— Приходи. Мясо по-французски и вино.

На душе потеплело. Хоть кто-то рад меня видеть просто так, без оглядки на должность и награды...

ГЛАВА 9

АЛЕКС МЕРФИ

На крыше электрички задувало так, что даже глаза замерзали, пришлось спуститься на смычку между вагонами. Там, в тесном грохочущем пространстве мы и висели, прижавшись друг к другу. Разговаривать было невозможно.

В груди горело, с каждым толчком раскаленный гвоздь всё больнее пронзал ребра. Я думал только о том, чтобы не потерять сознание и не свалиться в завораживающую, быструю пустоту под ногами. Так продолжалось целую вечность.

У девчонки был термос с горячим чаем, она даже умудрилась его не уронить, но пить при такой тряске я не рискнул. Боялся, что вывернет. Похоже, к сломанным ребрам у меня еще и сотрясение...

Наконец, перед остановкой на какой-то станции, Ассоль дернула меня за рукав и махнула рукой.