Первые дни после ночной поездки Олрис инстинктивно избегал тех мест, где можно было встретить Ингритт, но довольно быстро заскучал без их обычной пикировки. Он с удивлением отметил, что, если последние несколько дней он не особо рвался видеться с подругой, то и она почти не появлялась на людях, целыми днями пропадая в лазарете. В Олрисе проснулось любопытство, и однажды вечером он отправился поведать Ингритт сам.
Он был так занят мыслями о том, что ей сказать, что толкнул дверь, даже не постучав. К своему удивлению, он обнаружил, что дверь чем-то подперли изнутри. Створка открылась далеко не сразу — сперва по полу поехало что-то тяжелое — похоже, это был сундук, в котором Ингритт хранила свою одежду и другие вещи, а потом на пол с грохотом упала деревянная скамейка.
Олрис протиснулся в образовавшуюся щель и с интересом заглянул внутрь комнаты. Даже при тусклом свете единственной свечи было заметно, что в комнате царит жуткий беспорядок. Плетеный ящик для хранения лекарств, стоявший у стены, был открыт, на узком застеленном топчане громоздились самые разные предметы, а стоявшая возле постели Ингритт пыталась засунуть в старый вещевой мешок свой теплый плащ. Услышав грохот опрокинутой скамейки, она резко выпрямилась и уставилась на дверь. Огонек свечи задрожал, и тень Ингритт заметалась по стене, как пойманная в клетку птица.
Узнав его, девушка явственно расслабилась, и Олрис сделал вывод, что баррикады у двери предназначались не для него. Ингритт скрестила руки на груди.
— Прости, но мне сейчас не до гостей. Я занята.
— Я вижу, — согласился Олрис, глядя то на брошенный на кровать плащ, то на холщовый вещевой мешок, который она по-прежнему держала в руках. — Куда это ты собираешься?..
— У нас закончились пырей, валериана и еще кое-какие травы. Без них отец не может смешивать лекарства, так что я завтра я пойду искать то, чего у нас недостает.
— Какие еще травы! Уже осень, — сказал Олрис, возмущенный тем, что она делает из него дурачка. Но девушка ни капли не смутилась.
— Многие травы нужно собирать именно осенью. Ты удивился бы, если бы знал, как много ценного сейчас можно найти в лесу.
— И все равно, ты врешь... готов поспорить, что ты собираешься сбежать. Может, расскажешь, что случилось?
Несколько секунд Ингритт молча смотрела на него. Потом сунула руку в свою торбу, вытащила из нее какой-то небольшой предмет и протянула его Олрису. Тот машинально подставил ладонь, и на нее легла небольшая, но на удивление тяжелая подвеска в виде меленького обоюдоострого топорика. Подвеска была сделана из золота и крепилась к витой золотой цепочке.
— Вот. Это мне подарил Рыжебородый.
Олриc видел у двоих или троих гвардейцев такие же обереги — только сделанные из обычной меди и гораздо менее изящные. Считалось, что подобный талисман приносит обладателю удачу и оберегает от беды.
— Зачем Рыжебородому дарить тебе подарки?.. — спросил он. И тут же осознал, как глупо задавать такой вопрос. Но Ингритт все равно ответила.
— Пару недель назад отец сказал Рыжебородому, что, если правильно массировать и растирать его больную ногу, а потом накладывать компрессы, то со временем колено начнет гнуться. Нэйд, конечно, тут же ухватился за эту идею — он ведь понимает, что, если он останется калекой, то король, скорее всего, от него избавится. Но терпеть эти растирания ужасно тяжело. Нэйд всякий раз ругал отца последними словами и твердил, что он убьет его, если от этого лечения не будет толка. А однажды он его ударил... причем очень сильно, у отца тогда распухло пол-лица, и он почти ослеп на левый глаз. Тогда я поняла, что дальше так идти не может. Если Мяснику нужно кого-то бить — пусть лучше бьет меня. Я не стала обсуждать это с отцом, поскольку он бы ни за что не согласился отпустить меня к Рыжебородому; просто взяла все, что нужно, и пошла к нему сама. Он валялся на своей кровати — еще более пьяный, чем обычно. Пока я растирала его ногу, мне все время казалось, что он меня придушит или размозжит мне голову, но он так и не сделал ничего подобного.
— А ты не боялась, что Рыжебородый может... — Олрис запнулся.
— Изнасиловать меня? — договорила Ингритт удивительно спокойным тоном. — Ну, конечно, я об этом думала.
Она бросила свою торбу на топчан и быстрым, почти незаметным для глаза движением вытащила из-под подушки длинный, тонкий нож.
— Я каждый раз брала его с собой, когда шла к Мяснику. Я решила: если он меня ударит — ничего, переживу. В конце концов, от пары синяков еще никто не умирал. Но если эта пьяная свинья захочет затащить меня в свою постель, то я его убью.
Голос Ингритт по-прежнему звучал спокойно, но по тому, как побелели ее скулы и как сузились и потемнели карие глаза, Олрис почувствовал, что одна мысль о такой ситуации приводит ее в бешеную ярость.
В животе у Олриса похолодело. Он внезапно понял, что Ингритт не шутит — она в самом деле ткнула бы Рыжебородого ножом, то есть сделала то, на что у него самого так никогда и не хватило храбрости. О том, что с Ингритт стало бы потом, Олрису не хотелось даже думать.
— Я так понимаю, он тебя не тронул, — пробормотал он, не зная, что еще сказать. Ингритт слегка расслабилась.
— Нет, он меня не тронул. Да и вообще... когда я начала ходить к нему вместо отца, он стал вести себя гораздо тише. Во всяком случае, когда я пришла к нему третий раз, то он был трезв и даже почти не сквернословил — только скрипел зубами и рычал, как будто его режут по живому.
— Надеюсь, ему было очень больно, — мстительно заметил Олрис.
— Ты даже не представляешь, как, — кивнула Ингритт. — Знаешь, я ведь ненавижу Мясника не меньше твоего. Но когда я смотрела, как он мучается, мне все равно было его немного жаль. Думаю, этот воспалившийся сустав должен болеть просто чудовищно.
— Вот и прекрасно, — мрачно сказал Олрис. — Пусть помучается! Думаешь, он хоть раз кого-нибудь жалел?
Но девушка его уже не слушала.
— ...Недели через две я стала замечать, что Нэйд слишком часто оказывается в тех местах, где ему вроде бы незачем быть, и не спускает с меня глаз. Я не трусиха, но когда я видела, что он следит за мной — мне становилось страшно. Я до последнего надеялась, что мне просто мерещится. Но нет. Сегодня днем он подошел ко мне, когда я была во дворе. Сказал, что нога у него теперь болит гораздо меньше, чем раньше, и поэтому он хочет сделать мне подарок. А потом он дал мне этот оберег. Точнее, подошел ко мне вплотную и сам застегнул цепочку у меня на шее, — Ингритт с явным отвращением кивнула на подвеску, которую Олрис продолжал сжимать в руке.
Олрис напрягся. Нэйд иногда делал его матери какие-то подарки — правда, не в пример более скромные, чем тот, который он преподнес Ингритт. Чаще всего в качестве подарка выступал отрез материи на платье или мелочь вроде ленты, бус или наперстка. Но одно Олрис усвоил совершенно точно — в понимании Рыжебородого, любой подобный дар необходимо было отработать.
— А потом?.. — спросил он девушку.
— А потом он ушел, — сухо сказала Ингритт. — Мне кажется, для него почему-то важно, чтобы я пришла к нему сама. И он, видимо, думает, что, если он будет вести себя чуть менее по-скотски, чем обычно, и дарить мне безделушки вроде этой, то так и произойдет. И если я не уберусь отсюда прямо сейчас, пока он еще тешится подобными надеждами — то мне конец.
— Ингритт, это безумие! — страдальчески заметил Олрис. — Думаешь, ты первая, кто пробует сбежать из Марахэна? Вспомни Ролана! Они прочешут лес и все ближайшие деревни, выследят тебя с собаками и привезут назад... В конце концов, отправят за тобой адхаров! Ничего из этого не выйдет.
Ингритт посмотрела на него в упор.
— Хочешь сказать, ты бы остался? Окажись ты в моем положении?..
Это было настолько неожиданно, что Олрис совершенно растерялся.
— Я не знаю... — пробормотал он. — Как я могу быть в твоем положении? Я же не девушка.
— То есть поставить себя на мое место ты не можешь, но при этом не стесняешься давать советы? — криво усмехнулась Ингритт.
Олрис опустил глаза. Ответить было нечего.
И почему только дан-Энрикс не прикончил Мясника, когда у него был такой отличный шанс?! Если бы он довел дело до конца, Ингритт бы не пришлось теперь бежать из Марахэна. Да и вообще, убить Рыжебородого — это услуга человечеству.
— Я просто не понимаю, на что ты надеешься, — признался Олрис, наконец. — Куда ты собираешься бежать?
Ингритт посмотрела на него, как будто он сморозил какую-то глупость.
— А ты как думаешь — куда можно бежать из Марахэна? Только в Руденбрук. Отец сначала долго спорил, но потом признал, что выхода у меня нет.
— Но Руденбрук ведь очень далеко! Ты никогда туда не доберешься. Если только... — Олрис замолчал, ошеломленный дерзкой мыслью, неожиданно пришедшей ему в голову. — Если бы ты могла уплыть на лодке, это было бы гораздо лучше, чем идти пешком. Я знаю одно место, ниже по течению — там в камыше спрятано несколько хороших, прочных лодок. Ты могла бы взять одну из них.
— А что это за лодки? — удивилась Ингритт.
— Не все ли тебе равно? — с досадой спросил Олрис. Теперь, когда он рассказал о лодках, ему стало страшно уже не за Ингритт, а за самого себя. Даже если случится чудо, и Ингритт не перехватят прямо на реке, то рано или поздно король снова отправится на Драконий остров, и пропажу лодки непременно обнаружат. Если кто-то сопоставит этот факт с побегом Ингритт, то, конечно, сразу же поймет, кто мог сообщить ей этот секрет.
— Ну... в данных обстоятельствах, пожалуй, все равно, — вздохнув, признала Ингритт. — Хотя мне бы все равно не хотелось красть лодку у какого-нибудь бедолаги, у которого ничего больше нет.
— Не беспокойся, — мрачно сказал Олрис. — Это не рыбацкие лодки. Все! Ни о чем больше меня не расспрашивай.
— Но должна же я узнать, где они спрятаны, — резонно возразила Ингритт.
Олрис вспомнил о дикой скачке в темноте и покачал головой.
— Боюсь, что на словах я этого не объясню. Будет гораздо лучше, если я пойду с тобой и покажу, где их искать. Когда ты собираешься идти?
— Завтра, с утра пораньше.
— Думаешь, дозорные поверят твоей сказке про лекарства? — с сомнением спросил Олрис. Ингритт улыбнулась — в первый раз за весь разговор.
— Отец проводит меня до ворот. Мы уже все продумали. Я буду делать вид, что не хочу идти, а он будет настаивать. Упомянет о том, что без "метельника болотного" нельзя будет готовить новые компрессы для Рыжебородого... поверят, никуда не денутся. В конце концов, они ведь сами ходят в лазарет то за одним, то за другим.
— Ага... тогда, по крайней мере, не бери с собой лишних вещей — это выглядит слишком подозрительно. А мне, наверное, стоит сбежать в трактир прямо сейчас. Наплету Инги, что иду к какой-нибудь девчонке, а в деревне постараюсь, чтобы все запомнили, что я много пил, поссорился с кем-то из местных, а потом пошел спать на сеновал. Тогда никто не удивится, если завтра я вернусь к полудню или даже позже.
Ингритт пристально посмотрела на него.
— Ты правда это сделаешь? Ради меня?.. Дакрис тебя убьет.
Олрис вздохнул. Может, раньше перспектива получить от Дакриса очередную взбучку и могла бы его испугать, но сейчас Олрис был бы только рад, если бы кто-нибудь пообещал ему, что его всего-навсего отлупят за мнимую попойку, и на этом дело кончится. Ну, всыплет ему Дакрис дюжину "горячих" — велика беда!.. Вот если кто-нибудь узнает, что он провел Ингритт той дорогой, которой гвардейцы ездят на Драконий остров, и показал ей спрятанные лодки — тогда ему действительно не поздоровится. Он вспомнил Ролана, и по спине у него пополз противный холодок.
Ингритт даже не представляет, чем он для нее рискует.
— Плевал я на Дакриса, — небрежно сказал Олрис. Это было почти правдой — если дело обернется плохо, Дакрис будет наименьшей из его проблем. — Встретимся утром на опушке леса, ладно?..
Ингритт кивнула — а потом вдруг сделала пару шагов вперед и обняла его. Олрис застыл, почувствовав, как она прикоснулась губами к его щеке.
— Спасибо, Олрис. Ты всегда был настоящим другом... Хочется надеяться, что завтра у нас все получится.
— Получится, — заверил он с напускной бодростью. — Ладно, я побежал. Еще немного — и ворота окончательно закроют.
Только оказавшись по ту сторону двери, парень сообразил, что, если все пойдет по плану, он никогда больше не увидит Ингритт.
* * *
До холодов было еще далеко, но Аденор всегда любил комфорт, так что в его особняке топили даже летом. Положенные между дров ветки яблони и вишни давали приятный запах, наполняя спальню теплым ароматным воздухом, отблески света падали на деревянные панели, закрывающие стены. Окна были наглухо закрыты тяжелыми коричнево-золотыми шторами. Аденор улегся на кровать, не выпуская из рук книгу, принесенную из кабинета. На титульном листе было красной киноварью выведено название книги — "Сталь и Золото", но этот яркий, бросающийся в глаза заголовок был единственным украшением всего манускрипта. Ни красочных заставок, ни миниатюр в нем не было, и более того — со стороны было заметно, что над переписыванием текста, сменяя друг друга, работали несколько переписчиков, и все они трудились в сильной спешке. В другое время Аденор, питавший слабость к красивым и тщательно сделанным вещам, поморщился бы от такой халтуры, но сейчас он радовался, что вообще сумел достать эту книгу.
Про сочинение Кэлринна Отта впервые заговорили несколько месяцев назад, после того, как столичная община Милосердия выразила протест против его содержания. Это сразу привлекло к книге Отта общее внимание и породило целую лавину споров. У переписчиков, изготовлявших книги, выстроилась многомесячная очередь на "Сталь и Золото" — все, кто был достаточно богат, чтобы иметь свою библиотеку, желали пополнить ее модным сочинением. Некоторые делали это потому, что действительно заинтересовались Оттом и его историей, но большинство, конечно, просто собирались хвастаться своим приобретением перед менее расторопными друзьями. Аденору, как раз в эти месяцы назначенному главой государственного казначейства, некогда было рассиживаться по гостям, однако он знал, что те, кому удалось достать книгу раньше остальных, устраивали в своем доме сборища, где вместо гармы или арфы слушали чтеца, читающего "Сталь и Золото", а после угощения гости могли вдоволь наговориться об услышанном. О Криксе, которого Кэлрин сделал основным героем своей повести, теперь вспоминали чаще, чем после войны в Каларии. Если в приемной Валларикса Аденор случайно оказывался рядом с компанией, где обсуждали книгу Отта, его сразу же хватали за рукав и добивались от него ответа — как он полагает, можно ли считать рассказы Отта о дан-Энриксе правдивыми, или это обыкновенный вымысел? Причем, что бы он ни ответил таким спорщикам, они мгновенно забывали о его существовании и продолжали с жаром излагать друг другу свою точку зрения.
Заинтригованный таким ажиотажем, Аденор приложил силы к тому, чтобы достать редкую книгу, и последние два вечера засиживался допоздна, читая сочинение Кэлринна Отта. Было похоже, что сегодня он все-таки дочитает "Сталь и Золото" до конца.
