Пока он размышлял об этом, небо на востоке стало золотистым, а полоска моря возле горизонта засверкало, словно раскаленный добела металл. Сознание того, что это, может быть, последний восход солнца, который он видит в своей жизни, вызвало у Кэлринна щемящую тоску. А Меченый еще считал, что, отправляя Кэлринна на Острова, оберегает его от опасности! Видел бы он его сейчас!..
...А все же хорошо, что он оставил Аггертейлу список текста "Победившего смерть". Теперь, по крайней мере, можно быть уверенным, что его лучшее произведение останется потомкам, а не будет выброшено в море каким-нибудь невежественным аварским пиратом, не умеющим читать.
Эстри внезапно сжала его локоть.
— Корабль! — сказала она хрипло. Отт, ослепленный золотой полоской на воде, перевел взгляд на настигающий их крогг, но Эстри резко потянула его в сторону. — Да нет, вон там!..
Кэлринн повернул голову — и, наконец, увидел, о чем говорила Эстри.
Акулий мыс как раз в эту минуту обогнул изящный, как морская птица, глейт, и первый луч встающего над морем солнца вспыхнул на багряном парусе, знакомый вид которого заставил сердце Отта подскочить.
Кэлринну захотелось протереть глаза.
Он слышал, будто путники, блуждающие по равнинам Халкиварра, часто оказывались жертвами подобных миражей и видели вдали прекрасные, сияющие города, или торговый караван, или даже морской берег со стоящими на рейде кораблями, но это каждый раз оказывалось исключительно игрой воображения, прекрасной, но мучительной иллюзией, способной будоражить и сводить людей с ума, заманивая еще дальше в каменистую, бесплодную пустыню. Кэлринн готов был поверить в то, что они с Эстри тоже стали жертвами такого миража — тем более, что до этого он слишком долго смотрел на ослепительную полосу на горизонте, и даже теперь перед глазами плавали зеленые круги.
Следом за первым кораблем из-за Акульего мыса вынырнул второй, а за ним третий и четвертый — всего пять полностью оснащенных глейтов. Отт опознал "Крылатый" и "Веселую акулу", идущие почти вровень с "Бурой чайкой". Зрелище было одновременно грозным и прекрасным — может быть, самым прекрасным из всего, что Кэлринн видел в своей жизни.
Рядом со штандартом Королевы развевался синий с золотом штандарт дан-Энриксов, но поверх солнца кто-то наскоро, простым крестом, нарисовал еще и меч.
Знак Эвеллира, Сталь и Золото.
Стоявшие бок о бок с Оттом моряки разразились торжествующими криками, предусмотрительно не опуская поднятых щитов. Поверив, наконец, что это не обман воображения, Кэлринн захохотал.
Преследователи, парус которых буквально навис над бортом "Зимородка" — так близко, что, казалось, можно было разглядеть глаза под прорезями шлемов и пересчитать нацеленные на них стрелы — несомненно, тоже успели заметить корабли из Серой крепости, но, словно для того, чтобы у них не оставалось никаких сомнений, что их ждет, на "Бурой чайке" низко и протяжно загудел боевой рог.
Островитяне дрогнули. Почти настигший "Зимородок" крогг стал разворачиваться — медленно и тяжело, как перекормленный тюлень.
— Трусы! — звонкое сопрано Эстри перекрыло низкие мужские голоса, и ее выкрик полетел над морем, легкий и крылатый, как мелькающие над волнами чайки. В щит ближайшего к Кэлринну гребца ударила стрела — Кэлринн увидел совсем рядом длинное, оперенное серыми гусиными перьями древко. Казалось, что оно дрожит от лютой, но бессильной злости. Это окончательно развеселило Отта.
— Трусы! — подхватил он во всю мощь натренированных годами выступлений легких.
Через четверть часа "Чайка" подошла так близко, что Отт смог увидеть рыжую, блестевшую на солнце шевелюру Альбатроса, стоявшего рядом с Королевой. Он немного удивился, потому что Нойе говорил ему, что он командует "Крылатым". Но его изумление достигло наивысшей точки, когда он увидел, что девчонка тоже была там. Она вертелась вокруг Нойе с королевой, едва не подпрыгивая от нетерпения, но никто не обращал на нее ни малейшего внимания, как будто бы в присутствии ребенка на боевом корабле не было ничего особенного.
"Мир сошел с ума" — подумал Отт. Он до сих пор не мог поверить в то, что Альбатрос и Айя в самом деле оказались здесь. Покинув Нойе, Кэлринн был уверен, что его отказ отправиться в Адель был окончательным и бесповоротным. Будь у Кэлринна хотя бы слабая надежда переубедить островитянина, он предпочел бы задержаться в Серой крепости, но Альбатрос говорил о своем решении, как человек, который точно знает, чего хочет. А теперь он очутился тут, причем со всем своим... семейством. Отт не мог представить никакой причины, по которой Нойе мог так резко передумать. Мысль о том, что Нойе, проворочавшись без сна всю ночь, все-таки устыдился мысли о нарушенной присяге и решил отправиться на помощь "дайни", показалась слишком драматичной даже менестрелю. В качестве сюжета для баллады, может, и сойдет, но вот представить, что нечто подобное произошло на самом деле...
Впрочем, долго мучиться догадками Кэлринну не пришлось. Моряки с "Бурой чайки" подняли весла, чтобы поравняться с "Зимородком", и Альбатрос с кошачьей ловкостью перешел к ним на борт по переброшенной между двух кораблей доске.
— Тан Аггертейл умер, — безо всяких предисловий сказал он, спрыгнув на палубу.
Отт пошатнулся. После бессонной ночи и безумного начала дня потрясений было многовато.
— Умер?!
— Вообще-то правильнее было бы сказать, "убит". Мы получили сообщение о его смерти всего через несколько часов после того, как вы отплыли на Томейн. Но, к сожалению, это еще не все... — Нойе замялся, скребя бороду, как делал каждый раз, когда бывал чем-то смущен. — Рыбак, который рассказал о смерти тана, говорил, что на Томейне собираются порвать с Имерией и отказаться от союзных договоров. По-моему, это было задумано уже давно. Судя по тому, что ты рассказывал про вашу встречу с Аггертейлом, они собирались потихоньку отравить его, чтобы со стороны все выглядело так, как будто бы он уморил себя от горя. Но потом в дело вмешались вы, и им пришлось...
— Импровизировать, — досказал Кэлрин деревянным голосом. Он все никак не мог по-настоящему поверить в то, что Аггертейла в самом деле больше нет.
— Ускориться, — по-своему закончил не понявший его Нойе. — Вместо того, чтобы умереть тихо и на первый взгляд естественно, тан умер быстро и со всеми признаками отравления — кровь горлом, судороги, рвота... и так далее. А потом в его смерти обвинили вас.
Кэлрин едва не подскочил. Эстри ужасно побледнела. Один только Алвинн сохранил обычную невозмутимость.
— Удобно, — хладнокровно сказал он. — Если тебе на руку чья-то смерть — ищи того, кому эта смерть тоже будет выгодна. Если свалить убийство тана на Валларикса, то появляется законный повод отрицать права Алиры на престол и разорвать союз с Легелионом.
— Ну да, — кивнул Нойе. — Детей у Аггертейла не было, а значит, после его смерти Острова должны были войти в состав Империи. Пока жива Алира, они еще оставались бы отдельным государством, но потом, при ее детях, Филис и Томейн уже ничем не отличались бы от остальных провинций. И теперь советники Аттала объявили, что Валларикс подослал к Атталу вас троих — людей, которых Аггертейл знал лично и которым доверял — чтобы убить его и прибрать Острова к рукам уже сейчас.
Кэлринн почувствовал, как его кожа покрывается мурашками. В ту ночь Аттал и правда пригласил их в свою спальню. Аггертейл был один, без слуг, придворных и охраны, и не нашлось бы ни единого свидетеля, который мог бы подтвердить, что ни один из них не прикасался ни к бокалу тана, ни даже к подушкам или покрывалу на его кровати. А смерть Аггертейла в самом деле была выгодна Валлариксу — империя бы сразу получила мощный флот, необходимый для сражения с аварцами...
— Но ты же понимаешь, что мы этого не делали? — негромко спросил Кэлринн. Альбатрос поморщился.
— Конечно, понимаю. Не сходи с ума, — сказал он грубовато. — Меня тебе ни в чем не нужно убеждать. Но Аггертейла многие любили... теперь люди на Томейне требуют закрыть порты для всех имперских кораблей и поступать с имперскими судами так же, как с пиратами.
— Но это все равно что объявление войны, — нахмурившись, сказала Эстри. — Они там что, совсем свихнулись, и не понимают, что от них мокрого места не останется?
Альбатрос осклабился, как будто слова Эстри показались ему забавными.
— Ну, либо они "там" действительно свихнулись, либо Ар-Шиннор уже пообещал им свою помощь и защиту. Лично я поставлю на второе. Когда я услышал эту новость, я сразу сказал Айе, что плыву за вами. Я хотел забрать только "Крылатого" и "Веселую акулу", но Айя решила по-другому.
— И ты согласился?.. — удивился Кэлрин. Нойе криво усмехнулся.
— Ты что, действительно считаешь, что ей требовалось мое согласие?.. К тому же, если посмотреть на дело беспристрастно, то она права. Какой смысл оставаться в крепости и защищать Акулий мыс, если аварцы теперь заодно с Томейном? Я пытался убедить ее оставить на берегу хотя бы Айрис, но она сказала, что никто не знает, сколько времени мы проведем в Адели, и она не может бросить дочь на такой долгий срок. А когда я попытался убедить ее, что на корабле слишком опасно, она рассмеялась и сказала, что я, видимо, еще не понял, что сейчас в мире не осталось безопасных мест, и что аварцы нападут на форт Эбер в любой момент. Айя уверена, что глупо делать вид, как будто бы мы знаем, где будет опасно, а где нет. Может, оно и так... — Нойе вздохнул. — Единственное, на что я сумел ее уговорить — это взять меня на "Чайку", а командовать "Крылатым" временно поставить Моди. Хочу быть поближе к ней и Айрис. Так, на всякий случай...
— Все равно не понимаю, почему ты передумал, — сказал Кэлринн. — Ты же сам сказал, что ты не присягал дан-Энриксу и не обязан рушить свою жизнь по его просьбе.
Альбатрос ожесточенно поскреб бороду и отвел взгляд. Кэлринну даже почудилось, что загорелое, обветренное лицо Нойе покраснело, хотя подобное предположение еще недавно показалось бы ему невероятным.
— Слушай, ты, конечно, можешь сколько хочешь попрекать меня этим отказом, но тогда все было совершенно по-другому. Одно дело — если флот империи и Островов сражается с аварцами, а дайни почему-то хочет, чтобы я во что бы то ни стало присоединился к флоту Аггертейла с парой кораблей. И совсем другое дело — если вам придется в одиночку драться с Олваргом, аварцами и этими ублюдками с Томейна. Теперь вам действительно понадобится каждый человек. Бросить вас в таком положении — это уже предательство.
— То есть, когда я звал тебя с собой, нашему предприятию недоставало безнадежности?.. — не удержался от сарказма Отт. Но в глубине души он должен был признаться самому себе, что тронут. Обычно дело обстоят как раз наоборот. Пока тебе сопутствует успех, союзников найти несложно, а вот человек, готовый броситься на помощь в совершенно безнадежном деле — это редкость.
Нойе посмотрел на него исподлобья и ничего не ответил. Впрочем, никакого ответа и не требовалось.
* * *
От миски пахло чем-то вкусным и съедобным. Через несколько секунд он осознал, что означает этот запах. Лук, пшено, мясной бульон. В супе плавали разваренные волокна мяса. Он поднес тарелку к губам, глотнул и сразу обжег небо и язык. Боль от ожога сразу же отбила ему аппетит. Поморщившись, он отодвинул миску в сторону.
Одетые в кожу и железо люди смотрели на него в полном замешательстве.
— По-моему, он забыл, как надо есть, — хмуро сказал один из них.
— И что ты предлагаешь? Кормить его с ложечки?.. — с заметным раздражением спросил второй.
Первый вздохнул.
— Надеюсь, он и сам сообразит, что надо делать, — сказал он. Потом он взял тарелку, решительно придвинул ее обратно к узнику и вложил ложку ему в руку.
— Ешьте, монсеньор.
Узник чуть-чуть подумал, потом зачерпнул из миски и подул на ложку. Напряженно наблюдающий за ним мужчина в коже и железе с облегчением вздохнул.
— Вот, видишь?.. С головой у него не в порядке, но, по крайней мере, руки помнят все, что нужно, — сказал он товарищу.
Проглотив пару ложек супа, узник ощутил смутное недовольство.
— Соль, — произнес он вслух. — Мне нужна соль.
Стоявшие рядом мужчины уставились на него во все глаза.
— У меня ее нет, мессер, — помедлив, сказал тот, который подал ему ложку. — Принесу в следующий раз.
"Сейчас, — чуть было не сказал он собеседнику. — Сделай это прямо сейчас!".
Но недовольство, побудившее его заговорить, угасло так же быстро, как и появилось. Он вздохнул и вернулся к еде.
Сколько он себя помнил, его жизнь делилась на две части. Первая была очень спокойной и размеренной и проходила в этой комнате. Вторая, протекавшая в подвале, среди пляшущих теней и отблесков горящих факелов, была тревожной, неприятной и мучительной. В те дни, когда его водили вниз, он всегда чувствовал себя встревоженным, несчастным и разбитым — то есть еще более разбитым, чем обычно. Если бы ему позволили, он предпочел бы всегда оставаться в этой комнате. По крайней мере, здесь его не заставляли лежать на холодном и не мучили дурацкими вопросами.
Сегодня тот старик, который всегда поджидал его внизу, превзошел самого себя. Узник уже привык, что этот худощавый, темноглазый человек все время спрашивает об одном и том же, и стал ждать их новой встречи с некоторым нетерпением, решив, что в этот раз он, наконец, сумеет ему угодить.
Снова увидев старика, он даже улыбнулся, предвкушая, как сумеет удивить своего собеседника. И на какую-то секунду ему даже показалось, что на этот раз все будет хорошо — во всяком случае, его улыбка старика как будто обнадежила.
— Здравствуйте, монсеньор, — сказал мужчина почти ласково. — Как самочувствие? Вспомнили что-то новое?..
— Я помню все, что нужно, — успокоил его узник. И, набрав в грудь воздуха, скороговоркой начал. — Мое имя — Крикс дан-Энрикс, я племянник императора...
— И как зовут вашего дядю?.. — перебил старик.
Узник растерянно сморгнул, с укором посмотрев на собеседника. Этого вопроса он раньше не слышал. Поняв, что он не знает, что ответить, тот разочарованно вздохнул.
При виде огорчения, написанного на лице у старика, его растерянность и замешательство сменились раздражением. Узник сердито сдвинул брови. Это было нечестно. Почему бы старику хотя бы раз не похвалить его за то, что он знает ответы на его вопросы, вместо того, чтобы пытаться его подловить, придумывая что-то новое?..
Поймав его сердитый взгляд, старик вздохнул и неожиданно похлопал его по плечу.
— Все будет хорошо. Уверен, что со временем вы вспомните.
Успокоительные интонации седого почему-то рассердили узника еще сильнее.
— Это нечестно, — резко сказал он. — Спросите что-нибудь еще.
Старик скривился, словно у него внезапно заболели зубы.
— Думаю, что это ни к чему, — уклончиво ответил он.
Узник сердито мотнул головой.
— Задайте мне еще какой-нибудь вопрос!
— Как пожелаете, — сдался старик. — Какой сегодня день?
— Пятнадцатое марта, — радостно ответил он, испытав чувство облегчения из-за того, что старик обошелся без подвохов.
