"Потрясающе! Одни измученные, до смерти запуганные люди мучают другого до смерти напуганного и измученного человека — просто потому, что ни у кого из них нет выбора. Олварг был бы в восторге. Эта шутка совершенно в его вкусе" — саркастически подумал Крикс.
Пока он медленно, сосредоточенно и мрачно пил свое вино, молодой маг переминался с ноги на ногу, следя за арестантом с непонятным выражением. В конце концов дан-Энрикс рассудил, что сам он точно не решится начать разговор о том, что не дает ему покоя, и вопросительно взглянул на парня поверх кружки.
— Что-нибудь еще?.. — поинтересовался он, стараясь, чтобы это прозвучало ободряюще, а не нетерпеливо — хотя в таком состоянии, в котором находился Меченый, присутствие другого человека действовало на его натянутые нервы почти так же, как скребущий по тарелке нож.
— Нет, ничего, — смешался тот. А потом, неожиданно решившись, выпалил — Я не знаю, важно для вас это или нет, но я хотел сказать, что я вам верю.
— В то, что я не убивал Килларо?
— Да, и в это тоже; но не только. Я хочу сказать, я верю, что вы говорили правду. И про Олварга, и... вообще про все. Не знаю, важно это или нет, но я...
— Да, — перебил дан-Энрикс, ощутив, что где-то глубоко внутри медленно разливается тепло. И, хотя он опорожнил уже полкружки, на сей раз он был уверен, что вино тут совершенно ни при чем. — Да, это очень важно.
Собственный голос показался ему сдавленным и хриплым. Крикс испытывал такую благодарность к незнакомому мальчишке, что, случись подобный разговор несколько месяцев назад, до всей этой истории, у него на глаза наверняка бы навернулись слезы. Меченый уже не помнил, когда он в последний раз плакал от обиды, разочарования или от горя — кажется, это случилось с ним в далекой юности — но то, в чем ощущалась красота и сила Тайной магии, будь то звуки гаэтана, голоса в Поющем зале или описание какого-нибудь поразившего его поступка в книге или в песне, всегда могло взволновать его до слез. Даже сейчас, когда он чувствовал себя опустошенным и буквально выжженным усталостью и страхом, он все равно ощутил знакомый отголосок этого волнения.
Подумать только — этот незнакомый, совершенно посторонний человек считает его Эвеллиром. Если ему вообще нужна была еще какая-то причина, чтобы сражаться до конца, то такая причина во плоти стояла перед ним.
— Спасибо, — сказал Крикс.
Пару секунд оба молчали, и торжественную тишину не нарушало ничего, кроме потрескивания нескольких факелов. Потом дан-Энрикс вспомнил, что в подвал должны вот-вот спуститься дознаватели, и тяжело вздохнул.
— Ладно, не будем терять времени. Давай сюда люцер.
Увидев заходивших в подземелье магов, Меченый почувствовал, что его губы раздвигает идиотская улыбка.
— Добрый вечер, господа! Вас что-то задержало? Честно говоря, я уже начал... беспокоиться, — веселые, развязные слова слетали с губ помимо его воли. Где-то в глубине души даже сейчас звучал настойчивый, серьезный голос, говоривший, что ему следует держать себя в руках и, прежде всего, прикусить язык, но смесь крепчайшего тарнийского вина, белобородки и люцера, растворенная в его крови, была сильнее этой трезвой мысли.
"Всеблагие Альды, как я пьян" — подумал Меченый той своей частью, которая сохраняла способность наблюдать происходящее со стороны.
— Здравствуйте, монсеньор, — вежливо отозвался главный дознаватель — седой, худощавый человек с внимательными, очень темными глазами. Потом обернулся и кивнул мальчишке, помогавшему ему готовиться к допросу.
— Молодец. Отличная работа.
Меченый взмахнул рукой — изящным, царственно-небрежным жестом, который он ни за что не повторил бы в трезвом виде.
— О, поверьте, мэтр, он и вправду сделал все, что мог, — заверил он, хотя прекрасно знал, что дознаватель обращался не к нему.
Стоявшие у двери стражники переглянулись.
— Помогите принцу встать, — велел им маг, правильно оценивший состояние дан-Энрикса. Меченому действительно казалось, что все его кости стали мягкими, как воск, но он из чистого упрямства мотнул головой.
— Не надо... Я вполне способен обойтись без посторонней помощи, — заметил он. И, подтверждая слова делом, тяжело поднялся на ноги и, почти не шатаясь, подошел к Железному столу.
— Будьте любезны, снимите рубашку и колет, — распорядился маг, прежде чем Меченый успел улечься на Железный стол. Меченый умудренно покивал и, сев на край Стола — поскольку ноги его уже не держали — стал возиться с завязками колета.
Когда он расположился на столе, спину обожгло леденящим холодом. Этот холод пробивался даже через опьянение и вызванную зернами люцера эйфорию. Чтобы заблокировать любую магию, достаточно было касаться Железного стола хотя бы миллиметром кожи, но маги Трибунала, разумеется, решили перестраховаться.
Пока маги деловито закрепляли все ремни, которым предстояло удерживать арестанта в неподвижном положении, а Меченый раздумывал, согреется ли ледяной металл хотя бы через несколько минут, или ему предстоит наслаждаться этим ощущением до окончания допроса, у двери произошел небольшой переполох. Какой-то человек, по-видимому, добивался разрешения войти, а растерявшиеся стражники не знали, что им делать. Глава судебных магов раздраженно обернулся и шагнул к двери.
— В чем дело? Кто посмел мешать работе Трибунала?
— Господин магистр, там советник Римкин, — пояснил охранник. — Он... он требует, чтобы его впустили.
— Что за ерунда! — сердито сказал маг. — Ладно, откройте дверь. Надо узнать, что ему нужно. А вы стойте здесь и следите, чтобы он оставался по ту сторону двери. Внутрь не пропускать, понятно?.. Его нам здесь только не хватало.
Дверь зловеще заскрипела и открылась.
— В чем дело, господин советник? — холодно и неприязненно спросил судебный маг.
— Как представитель Трибунала и член городского капитула, я имею право присутствовать при допросе заключенного, — расслышал Крикс из-за двери. Он повернул голову, насколько позволял охват налобного ремня, и постарался разглядеть Эйварда Римкина, но спина ворлока и плечи стражников полностью закрывали от него дверной проем.
— Исключено, — отрезал маг. — Чем меньше людей присутствует при допросе, тем легче нам работать — чувства и эмоции других людей всегда мешают ворлоку настроиться. А вы, советник, резонируете очень сильно. Если бы мы получили от Трибунала извещение, что здесь должен присутствовать кто-то из судей, то я попросил бы суд направить к нам кого-нибудь другого. Юлиуса Хорна, например. Но нас вообще никто не извещал, так что и говорить тут не о чем. Я требую, чтобы вы немедленно ушли.
— Вы не имеете права... — возмущенно начал Римкин.
— Ошибаетесь, — перебил маг. — И обещаю — если вы немедленно не удалитесь, я буду рассматривать ваши действия, как воспрепятствование правосудию. И я добьюсь, чтобы Трибунал разобрался в этом деле. Мой друг, мэтр Викар, к примеру, убежден, что у вас имеются личные причины ненавидеть подсудимого.
— Ваш друг... Ну разумеется, — голос советника звучал язвительно, но Меченый готов был биться об заклад, что это не насмешка и даже не бешенство. Советник был в отчаянии. Надо полагать, он был в отчаянии со дня приговора — когда он пришел к себе домой, и торжество одержанной победы выгорело в нем дотла, сменившись чувством страшной пустоты. И осознанием того, что ненависть и жажда мести все это время были только способом заполнить эту пустоту, сбежать от своей боли и от ужасающего, непосильного для человека одиночества. Крикс спросил себя, почему ворлок, говоривший с Римкином, со всей своей магией не чувствует того, что так отчетливо и ясно сознает он сам. "Останови его! — подумал Крикс в отчаянии, обращаясь к магу. — Пожалуйста, останови его. Меня он не послушает. Ты что, не понимаешь, что с ним происходит?.." Римкина давно уже не связывало с жизнью ничего, помимо его ненависти. И он пришел сюда, цепляясь за свою бессмысленную месть, поскольку он надеялся, что то, что придавало ему силы столько лет, поддержит его и на этот раз.
Если сейчас он выйдет из тюрьмы, к утру Эйварда Римкина наверняка не станет.
— Дайте ему войти, — не выдержав, вмешался Крикс. — Какая разница?.. Кому он может помешать?
Маг едва заметно вздрогнул, но не обернулся.
— Отойдите от двери, советник, — приказал он Римкину.
Дверь с грохотом захлопнулась, а дознаватель несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, проделывая хорошо знакомое дан-Энриксу дыхательное упражнение, а после этого примерно с полминуты молча смотрел на горящий факел, чтобы успокоиться и сконцентрировать свое сознание перед работой.
— Начинаем, — сухо сказал он своим помощникам.
Первое прикосновение ворлочьей магии было практически неощутимым. На какую-то секунду Меченый даже поверил, что на этот раз все будет по-другому. Может быть, именно его магия, которую сейчас гасил Железный стол, была причиной всех его страданий, а теперь, когда этой защиты больше нет, дело пройдет достаточно легко?.. — подумал он. Но тут же понял, что ошибся. Просто дознаватели, не знающие, чего можно ожидать от арестанта, действовали очень осторожно, с издевательской неторопливостью.
Дан-Энрикса затошнило.
— Монсеньор, пожалуйста, попробуйте сосредоточиться. Думайте о том дне, когда погиб Килларо, — сказал ему тот самый маг, который выставил за дверь Эйварда Римкина. — Я буду задавать вопросы, а вы постараетесь не отвлекаться на свои ощущения и будете вслух рассказывать о всем, что вспоминаете. Если почувствуете, что теряете сознание — дайте мне знать. Мы временно прервемся.
Несмотря на чувство тошноты и нарастающее головокружение, Меченый не сумел сдержать улыбку.
— Вас инструктировал Викар, — предположил он утвердительно.
— Нет, монсеньор. Мэтр Викар — мой ученик. Но он отправил мне письмо с просьбой прибыть в столицу и заняться этим делом. А теперь давайте, все-таки, вернемся к гибели Килларо... На суде вы говорили, что преследовали Призрака.
— Да, — ответил Крикс, хватая воздух ртом и давя нарастающую панику. Он чувствовал, как нити чужой магии, словно ползучее растение, медленно обвивают его мозг. — Я ранил его в спину... и потом, когда я за ним гнался, нож был у меня в руке... я почти ничего не видел...
Сердце у Меченого колотилось все быстрее. Ему не хватало воздуха. Свет от единственного факела, который находился в поле его зрения, сделался совсем тусклым, а потом померк.
— Мессер... мессер, вы меня слышите?..
Криксу пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы заставить себя вынырнуть из безопасной темноты и открыть глаза.
Маг удрученно покачал головой, а вслух спросил:
— Где вы сейчас находитесь?
Дан-Энрикс выразительно поморщился.
— Я что, по-вашему, уже совсем сошел с ума?..
— Мессер, пожалуйста, ответьте на вопрос.
— В подвале городской тюрьмы, — со вздохом уступил дан-Энрикс.
— Спасибо, монсеньор. Когда вы сказали, что у вас в руке был нож, вы повторяли то, что говорили на суде. Но вы не вспоминали. Я даже сказал бы, что вы изо всех сил мешали себе вспоминать. Но мне нужны не мысли, а воспоминания. Давайте попытаемся еще раз.
...Валларикс наклонился над кроваткой и тихонько поцеловал в лоб спящего принца. Кеннерикс, как и все дети, был слишком взволнован предстоящим путешествием, поэтому, когда его пытались уложить в кровать, попеременно заливался громким смехом и капризничал. Казалось, что он вовсе не заснет, но, разумеется, силы у него кончились даже быстрее, чем обычно, и сейчас он крепко спал, приоткрыв рот и обнимая сбившееся в кучу одеяло. Император осторожно накрыл Кеннета свободным краем одеяла. Подавил тяжелый вздох. Сознание того, что завтра его сын и королева — вместе с нерожденной дочкой — покидают город, вызывала ноющую боль в груди. За эти восемь лет Валларикс никогда не расставался с женой больше, чем на несколько часов. Но император знал, что поступает правильно. Седой и Крикс наверняка одобрили подобное решение. Чем бы ни кончилось сражение за город, у них должен остаться еще один шанс. Поэтому последние потомки Энрикса из Леда обязательно должны покинуть город. Даже если мир, который они знали, будет полностью разрушен, на обломках этого разрушенного мира все-таки должны остаться люди, которые станут символом надежды и — кто знает? — может быть, когда-нибудь смогут сплотить вокруг себя других и снова бросить вызов силе Темного Истока.
Император постарался отогнать подальше мысль, что это самообольщение — если случится так, что Олварг победит, сплачивать будет уже некого и незачем. Не зря же это называется Последней Битвой...
Нет. Если на свете вообще может быть что-нибудь окончательное — то это уж точно не победа Темного истока. "Сделай все, что можешь — и еще немного. И тогда все будет хорошо", как любил повторять Седой.
Сколько он себя помнил, Валларикс всегда старался следовать этому правилу, и успел свыкнуться с сознанием того, что верное решение почти всегда сопряжено с какой-нибудь тяжелой жертвой. Но сегодняшняя жертва представлялась ему самой трудной в его жизни — расстаться с Алирой и детьми было не проще, чем с мясом оторвать кусок от собственного сердца. Впрочем, глупо жаловаться — Крикса следование излюбленному правилу Седого вынудило добровольно согласиться на Железный стол. Валларикс еще с минуту посмотрел на спящего наследника, а потом тихонько вышел, напоследок поправив фитиль в уютной прикроватной лампе из оранжевых, желтых и розовых фигурных стекол (не забыть сказать прислуге, чтобы утром уложили этот небольшой ночник с другими вещами принца — Кеннерикс засыпал при его свете с тех самых пор, как сделался достаточно большим, чтобы оставаться одному в отдельной спальне). Император с удовольствием бы посидел рядом с кроватью сына, как когда-то — много лет назад — сидел у изголовья маленькой Элиссив, но он знал, что времени осталось совсем мало, и Алира уже ждет его.
— ...Мессер, где вы сейчас находитесь?
Дан-Энрикс напряженно сдвинул брови, пытаясь понять, чего от него хочет этот седой человек, встревоженно смотревший на него сверху вниз. Меченый посмотрел на темный потолок, перевел взгляд на прикрепленный к стене факел.
Ах, ну да.
— Мне надоели ваши глупые вопросы, — мрачно сказал он.
— Пожалуйста, — с нажимом повторил судебный маг.
— Эта крысиная дыра — подвал тюрьмы при ратуше, — вздохнув, ответил Крикс. И, уже зная, что последует за этим, досказал — Сегодня второе марта. Мое имя — Крикс дан-Энрикс, я племянник императора. А вы — зануда, — хмыкнул он, посмотрев на озабоченное и печальное лицо своего собеседника и неожиданно почувствовав желание как-нибудь разрядить обстановку. И охота бывшему наставнику Викара понапрасну изводить себя?..
Но маг не улыбнулся.
— Спасибо, монсеньор, — сказал он точно так же, как говорил шесть или семь раз до этого. — Попробуем еще раз.
...Два крогга выскользнули из-за ближайшего острова, темные и бесшумные, как призраки. На взгляд стоящего на носу "Зимородка" Отта зрелище было очень красивым — словно два прекрасных черных лебедя, быстро скользивших по спокойному ночному морю. Интересно, кто-то уже сравнивал плывущий в темноте корабль с черным лебедем? — подумал Кэлринн, морща лоб. Образ, конечно, соблазнительный, но не покажется ли это чересчур прямолинейным? Или, хуже того, чересчур претенциозным? Быть банальным или пошлым Отту не хотелось.
