Дядюшка Стив не дал бы завестись в гвардии никакой крамоле. Он знал кто и чем дышит, чего и от кого ждать, он знал всех своих людей вплоть до того, в каких кабаках они предпочитают погуливать. Сам подбирал, сам выживал неугодных, сам...

Сейчас его нет.

А гвардия есть.

Будут ли они повиноваться Риду?

Пусть попробуют не подчиниться. У маркиза и сомнений не было — повесит к Восьмилапому, хоть половину гвардии. И полномочия у него есть.

А еще — слава победителя степняков.

Повезло ему еще один раз.

Гвардейцы были на месте и подчинялись человеку, которого оставил вместо себя дядюшка Стив.

Ален Ронар.

Собственно, граф Ален Ронар, так же, не из слишком богатых, начинавший с дядюшкой Стивом. И за что его любил и ценил Стивен — потрясающий 'второй'. Не инициативный умник с шилом в известном месте, жаждущий прославиться, а прост о — хороший, умный и грамотный заместитель. Полностью на своем месте.

А еще — Ален об этом знал и его это место более чем устраивало. Да и со Стивом они были друзьями, разница только в том, что дядюшка Стив оставался убежденным холостяком, а Ален был женат вот уже лет десять, и был счастливым отцом троих детей. Что ж, и остепеняться когда-то надо, Рид свидетель. Сам вот... неожиданно.

Но — приятно, тут не поспоришь.

Ален был на месте, и Рида встретил радостно. Пока не...

— Стив погиб.

— Как?

В один момент Ален постарел на десять лет. Все же он надеялся на другое, не верил до последнего, и только когда Рид сказал все в лицо... В письмах всего не напишешь, погибших там не перечисляли, только писали о победе. А Стивен, он ведь не может умереть, правда? Это часть его жизни, чуть ли не часть самого Алена, как же вдруг так?

Взять — и помереть?

Вопиющая безответственность.

— Как герой, — просто ответил Рид. — Остался прикрывать наш отход, задержал степняков... он не мог идти дальше. У него сердце было больное, а он молчал...

— Он не хотел говорить, — подтвердил Ален. — Хотел умереть или в бою, или на... гхм.

— Да знаю я его присказку. Либо на коне, либо на бабе, лишь бы не на толчке помереть, — махнул рукой Рид. — Ален, тут дело серьезное. Мне срочно нужна гвардия.

— Что случилось?

— Заговор, — просто ответил Рид. — Под мою ответственность, я сейчас все напишу. Посылаешь гвардейцев к этим людям, по десятку, приглашаешь во дворец. Якобы. Приглашения я тоже сейчас напишу.

— А на самом деле?

— Лучше взять живыми. Оглушить и препроводить в... да хотя бы в Шарден. Для коменданта я тоже записку напишу, сейчас отправим Тальфера. Пусть готовятся к приему дорогих гостей.

— А если...

— Лучше взять живыми, — повторил Рид. И даже не сомневался ни минуты. — Лучше. Но не обязательно.

Ален проглядел список. Бегло, но ему хватило.

— Рид, ты... серьезно?

— Более чем, Ален. Под мою ответственность, я сейчас все напишу.

— Его величество нас повесит.

— Ты забыл, Ален? Мы дворяне, нас не вешают, а казнят со всем пиететом.

— И не вспоминал бы, — огрызнулся его сиятельство граф Ронар. — Сам все объяснишь гвардейцам?

Рид молча кивнул.

Ален Ронар подвинул ему стопку бумаги и перо с чернильницей — и вышел. А спустя несколько минут рога затрубили общий сбор.

* * *

Рид писал.

Барист был им уже отослан к коменданту Шардена, а сам Рид (вот когда пожалеешь об отсутствии копировальной машины) чуть ли не слово в слово писал приказы об арестах.

Тарейнские — двенадцать штук.

Трионы — двое.

А еще Сорийские, Лофрейнские, Давинские, Ройсанские, Эльдонские...

Да твою ж шервулем — они всех кого могли в свой заговор втянули, что ли? С-сволочи.

На самом деле, Рид подозревал, что все не так страшно. Остеон — не худший правитель, и дураков у него не водилось. Тот же Трион-старший, может, и невиновен. И среди Тарейнских наверняка найдутся те, кто невиновен, а уж про Сорийских и говорить смысла нет. Там старый барон вообще ни о чем, кроме бога и молодой супруги не думает. Но вот племянник у него точно, был, и не самый порядочный.

Разберемся.

Аресты были не самым страшным злом, а вот Остеон...

Как он посмотрит в глаза Осту? Как встретится с Найджелом?

Как?

Рид и не подозревал, что на пристани ждут его наемные убийцы. И видя, что вместо возвращения Торнейского, прискакал гонец, недоуменно переглядываются.

Тайна пошла не совсем на пользу заговорщикам, опасаясь привлекать лишних людей, они обходились наемниками. Это неплохо, конечно. Даже если наемник попадется, из него ничего не вытряхнут.

Да, нанимал. Кто?

А шервуль его знает. С шервуля и спросите, а меня хоть на сорок частей раздерите... чего человек не знает, того он и не ответит. Это подход хороший, но сейчас он обернулся против нанимателя.

Кто нанимал?

Неизвестно.

У кого инструкции получать для такого случая?

А шервуль его знает. Спросить-то можно, но до сей поры ни один шервуль не отозвался, так что остались господа наемные убийцы без инструкций. А поскольку были они далеко не дураками (в этой профессии идиоты вообще не выживают, их в первые полгода выбивают), то сумели сложить два и два.

А именно — гвардейца, явно с письмом, выгрузку людей с кораблей, причем людей вооруженных, и какую-то нездоровую суету в городе.

И что?

В такой ситуации ждать клиента до упора, рискуя своей шкурой?

Наемные убийцы (две единицы, больше за такое время просто не нашли) лишний раз подтвердили, что не идиоты, и свалили с пристани. Да так быстро и незаметно, что даже памяти о себе не оставили.

* * *

— Господа гвардейцы, кто я такой, вам напоминать не нужно.

Господа гвардейцы дружным ревом подтвердили, что маркиза Торнейского тут знают все. И вообще — Аррраааа! Лучше троекратное, в честь победы и с гулянками!

Надежды маркиз обломал на корню.

— К сожалению, я с плохими известиями. Мне сообщили, что во дворце созрел заговор. Сейчас мы выдвигаемся ко дворцу, окружаем его — и никого оттуда не выпускаем. Вообще. Любой, кто попытается выйти, должен быть арестован и препровожден в Шарден. Это понятно?

Гвардейцы так же единогласно согласились, что понятно.

И неудивительно. Ситуация способствовала. Это ж Торнейский!

Человек, который с пятьюстами воинами (и из них сто гвардейцев, кстати!) разогнал сорок тысяч степняков. Который всю жизнь, верно и честно...

Сам он заговорщик?

Если кому такая идиотская мысль и пришла в голову, то быстренько огляделась вокруг и вышла. И ушла. А то жить хочется...

Торнейскому-то с чего заговариваться?

Просит маркиз доверия? Оно у него будет.

— К сожалению, я не могу сейчас рассказать вам о заговоре во всех подробностях. Ваш командир о нем знает, он мне доверяет, надеюсь, доверитесь мне и вы. — Рид секунду помолчал, а потом вытащил из ножен кинжал. Старый, боевой, с роговой рукоятью. Распахнул ворот рубахи и провел им кровоточащую полосу от ключицы — вниз. — Кровью, честью и именем рода клянусь, все, что я делаю сегодня, направлено лишь на благо Аллодии и его величества Остеона. Я не питаю враждебных замыслов и не хочу власти. Если я нарушу клятву — пусть боги покарают и меня и мой род.

Гвардейцы смотрели — и верили. В это время и в этом мире такими клятвами не шутили. Жить хотелось. А тут — на карту ставилось все, вплоть до самого рода Торнейского.

И когда Рид позвал их за собой — встали все, как один. И — пошли.

К королевскому дворцу.

Рид ехал во главе роты, и думал, что Остеон ему голову оторвет. Ну и пусть.

Пусть брат останется жив, а там хоть голову отрывает, хоть... нет, вот это не надо. Уж точно не сразу после свадьбы.

* * *

Явление маркиза Торнейского во дворце вызвало ажиотаж. А уж гвардейцы, которые вслед за ним рассредоточивались по коридорам, занимали стратегически важные места, вроде приемной или королевского кабинета, не обращая особого внимания на возмущения и протесты... да что здесь происходит? Этого не понимал никто, кроме Рида.

Подстреленными кроликами прыгали слуги, метались придворные, Рид, не обращая ни на кого внимания, шел по коридорам туда, куда и должен был. И успел вовремя.

Определенно, боги подгадали.

Потому что явился Рид в королевские покои аккурат в тот момент, когда у его величества был Найджел. Ничего странного в этом не было, просто его высочество проспал, вот и явился к отцу чуть попозже, поближе к двенадцати.

Его величество Остеон как раз полдничал.

— РИД!!!

И столько радости было у брата.

А маркиз застыл в ужасе, не в силах подойти, обнять, порадоваться... боги, прокляните Найджела! На миг Рид лишился дара речи.

И вот ЭТО — его брат?

Боги милостивые...

Он уезжал — и оставлял вполне себе сильного человека, более-менее здорового, ладно, с приступами, но выглядел Остеон достаточно неплохо для своих лет и своего состояния. А сейчас...

Скелет, обтянутый нездоровой, серой пористой кожей, с редкими волосами и запавшими глазами. Ну, Джель, сука такая...

Рид почувствовал себя, как на поле боя. И прищурился. Чего другого, а воевать он умел лучше всего остального. Вот и сейчас... меч ли, слово — какая разница? Разит и то, и другое, одинаково смертельно.

— Ост, ты чего это разболелся? Я тут степняков разогнал, жениться собрался, тебя на свадьбу пригласить хотел, а ты!

Его величество улыбнулся. И губы у него были такие... белые, синюшные даже. Улыбка на лице полутрупа казалась гримасой смерти... да тот же Джок после смерти выглядел живее, чем Остеон — здесь и сейчас.

— А я... вот. Сам видишь. Рид, я так рад, что ты живой!

— И я рад, — расплылся в улыбке Найджел. — И что ты выжил, и что приехал. — Только вот Рида та улыбка совершенно не обманула, ни капельки. Не настолько хорошим актером был его высочество, чтобы обманывать тех, кто его знает. Вот и Остеон вскинул брови, чувствуя фальшь в голосе сына, и не понимая, почему Найджел не рад. Что происходит?

— Тогда за это надо выпить! — порадовался Рид. — Джель, разливай.

— А.... тут вина нет.

— А мы травами, правда же?

Остеон начал понимать, что происходит что-то не то. Но вмешаться не успел, и спросить не успел. Рид сделал большой шаг вперед, и особо не церемонясь, скрутил его высочество. Кто сказал, что заламывать руки научились только в двадцатом веке? Это искусство было еще питекантропам знакомо, руки-то у них были.

Джель согнулся вдвое и что-то захрипел. Рид, на глазах Остеона, охлопал его с ног до головы, и довольно кивнул, вытаскивая пузырек из темного стекла.

— Вот оно, — и уже отпихивая от себя 'братика', — что, Джель, сообразим на троих?

Найджел аж шарахнулся, словно Рид держал в руках гадюку и тыкал ей в принца, предлагая поцеловаться взасос.

— Ты...

— Я, Джель. Я. Так выпьем? — Рид ухмыльнулся и накапал несколько капель в стакан. Так, штук десять навскидку. — Сколько там тебе Лэ Стиорта сказала капать? Три? Пять капель?

Найджел окончательно посинел лицом.

— Т-ты... откуд-да?

— Да все оттуда же. Ты хоть знаешь, что ее недавно убили? И дом сожгли?

Дом сжег Вереш Трипс, но Рид решил не уточнять историческую правду. Кому оно теперь важно? Кому интересно?

— Кто такая Лэ Стиорта? — рыкнул Остеон, приподнимаясь на локте.

— А вот Джель сейчас и расскажет. И кто это, и что он у нее покупал, и на ком применял, а то и сам своего зелья попробует. Хочешь, братик? — издевательски мягко предложил Рид.

— Н-нет...

— Что ж так-то? Отца ядом поить рука поднялась, а самому выпить — силенок не хватило? А то, может, глотнешь из кубка? Тут пятнадцать капель... сколько для смерти нужно?

— Д-десять, может, больше...

Найджел брал себя в руки.

Рид прищурился.

— СТРАЖА!!!

Гвардейцы только этой команды и ждали. Влетели молнией.

Рид кивнул им на Найджела.

— Взять. Скрутить.

Стивен Варраст не просто так школил своих людей, они и на минуту не задумались. Принц дернулся — и обвис в жестких руках, понимая, что пощады ждать не стоит. Не от Рида. Не от отца...

Рид взял кубок, плеснул туда еще несколько капель из пузырька, демонстративно так, потом разбавил чуток водой, и подошел к Найджелу.

— Пасть ему откройте.

— НЕЕЕЕЕЕТ!!!

— Или сам откроешь?

— Мы же братья!!! Рид, не надо, умоляю...

— Отца ты не пожалел, — припечатал Рид. И, недолго думая, надавил на известные ему точки, а потом выплеснул в приоткрывшийся рот содержимое кубка. Так ловко, словно последние десять лет за ранеными ухаживал.

И сразу же зажал Найджелу рот ладонью, вынуждая проглотить.

— Так, держим три минуты.

— И что это все значит? — Остеон понял, что чего-то не знает, но брату верил. Рид ухмыльнулся. Зло и остро.

— А вот Джель нам сейчас все и расскажет. А то противоядия не получит...

Вскинутая голова Найджела, удивление в голубых глазах.

— Есть противоядие. Но ты его можешь заслужить только полной откровенностью. Или сам подохнешь. Думаю, до конца дня, даже может, и раньше, я тебе аж двадцать капель влил, даже побольше, капель тридцать.

Гвардейцев Рид убирать и не подумал. Поздно уже, такое не утаишь.

Откровения хлынули, как дерьмо из нужника, в который опару бросили. Слушать было гадко, а закрыть уши — нельзя.

Джель бился в истерике, и обвинял — всех.

Отца — в тирании, Рида в безразличии, Лэ Стиорта — просто сволочь... запутали, заманили, заставили, кругом враги, а он хороший. А что отца травил... так ведь Остеон не умер. Не умер же!!!

Его величество слушал это. Молча, спокойно слушал, только вот что у него на душе творилось? Рид этого и знать не хотел, своих помоев хватало. Ощущение было гадкое....

Брат же!

Брат, сын, друг... да Восьмилапого об стену! Когда он таким стал? Когда поганые деньги и власть заслонили ему все человеческое? Когда?!

Боги, да что ж это такое-то?!

Боги привычно промолчали. А вот Остеон молчать не стал. И голос у него был таким... никакому отцу такого не пожелаешь. Узнать, что твой сын... а и не знать — еще больнее. Еще страшнее и хуже. Король на глазах терял остатки воли к жизни.

— Дай ему противоядие.

Рид молча кивнул, достал из кармана другую склянку и накапал еще несколько капель.

— Пей.

Найджел послушно выхлебал. Прислушался к себе, а потом согнулся вдвое и исчез за ширмой в углу, откуда и понеслись характерные звуки. И запахло достаточно противно.

— Охранять, — кивнул его величество на Джеля. — Уйдет — повешу. Рид, помоги мне...

Помоги, ага. Сказал бы честно — на руках меня поднеси? До соседней комнаты. Так, практически, и вышло, Остеон почти висел на брате. И только когда Рид сгрузил его в кабинете в большое кресло, а сам опустился рядом на пол, как в далеком детстве, распорядился чуть живым голосом:

— Рассказывай.

Рид, недолго думая, выложил все, что узнал от Бариста и Малены. Коротко, но доходчиво. Жалеть брата?

Пожалел бы, да вот нет такой возможности. Ни у него, ни у Остеона. Слишком уж грязное это дело, слишком паскудное... убивать короля руками его сына. Доказательств Остеон не требовал, истерика и реакция Найджела была более чем показательна.