Зеркало любви

А Матильда прекрасно себя чувствовала в шкурке герцогессы. И более-менее разбиралась в местной жизни.

Вывод напрашивался сам собой.

Девушки переглянулись.

Страшно?

Не-ет... СТРАШНО!

До истерики, до безумия, до лужи, как у описавшегося щенка. Но...

Выбор у них есть. И одновременно... какой это выбор? Одно издевательство!

— Малечка...

— Тильда...

Неужели — это единственное, что остается? И не увидятся они больше никогда, и ничего друг о друге не узнают, и...

И девушки с предельной ясностью понимали — это так и будет.

Нельзя жить на два мира, рано или поздно надо делать выбор.

Так или иначе, рано или поздно. Страшно?

Всем страшно, не вы первые, не вы последние...

Девушки переглянулись — и крепко обнялись.

— Сестренка...

— Сестричка моя...

Кто сказал? Кто отозвался?

Да разве это важно?

Терять родную душу, терять единственного в двух мирах человека, которого любишь как себя — это безумно тяжело. Но выбора нет...

Матильда коснулась щеки сестренки.

— Иди сначала ты.

— А ты?

— Потом и я.

— Тильда, ты всегда была старшей...

— Знаю. И назову свою дочь — Матильдой.

— А я свою — Мария-Элена, — Малена улыбнулась сквозь слезы. Пусть хоть так...

— И будешь рассказывать ей сказки о Донэре и Аллодии...

— А ты расскажешь про Россию, про свою бабушку, верно?

Из глаз Малены текли слезы, и она их не вытирала. Матильда и сама плакала.

— Я в тебя верю, сестренка. Ты справишься.

— И я в тебя верю. Ты думаешь, мы сможем туда пройти?

— Прислушайся, — улыбнулась Матильда. — Не зря я в свое время увлекалась Стругацкими и Хайнлайном... просто — прислушайся.

Малена повиновалась.

— Малечка, детка, вернись ко мне. Я тебя очень прошу, я... я жить без тебя не могу. Я люблю тебя, малышка...

Давид звал ее. Откуда-то из Зазеркалья, звал и верил в ее возвращение. Отсюда — видно.

— Радость моя... не оставляй меня. Боги не могут быть так жестоки. Вернись, Малена, прошу тебя, вернись... если ты не вернешься, я просто брошусь головой вниз из окна, Восьмилапый с ней, с Аллодией...

Рид тоже звал. И был до ужаса искренен в своих чувствах.

Он и правда умрет без нее. Умрет, как чудовище из сказки, до последнего сжимая в руках Аленький цветочек.

Серые кошаки в зеркалах встрепенулись, подняли головы, одновременно, словно тоже были отражениями друг друга, зашевелили лапками. И Матильда с Маленой увидели, как под нажимом острых коготков рвется девичья кожа, как выступают крохотные, незамеченные мужчинами бусинки крови.

Кровь зовет, кровь открывает дорогу между мирами, пока она течет — можно вернуться.

Матильда улыбнулась. И коснулась окровавленной рукой зеркала, в котором отражался Давид.

Оно заколебалось, как вода, заволновалось...

— Вот. Ты можешь идти.

Малена кивнула.

И так же коснулась второго зеркала, в котором отражался Рид.

Поверхность дрожала, переливалась, словно жидкая ртуть... только один шаг...

Как же сложно расцепить руки.

Как же тяжела разлука...

Последний взгляд, глаза в глаза — и пальцы разжимаются. Так тяжело, словно на каждом ногте по гире повисло.

И две тени одновременно проходят в зеркала.

А зазеркальный мир осыпается осколками, трескается, разлетается в пыль... да разве такое может быть?

Нет, не может. Это сон, только сон...

Россия. Больница в городе ХХХ.

Мария-Элена Домбрийская открыла глаза.

Медленно, очень медленно, словно выныривая из-под воды.

Она лежала в белой больничной палате, щеку щекотал пушистый серый хвост, а ладони крепко сжимал в своих руках Давид.

И говорил, говорил... он даже сразу и не понял, что девушка открыла глаза. Его глаза были закрыты, и по щеке ползла слезинка.

Он бы тоже умер с тоски.

Не так, как Рид, решив все одним ударом. Но...

Если человек не хочет жить, он найдет возможность встретиться со смертью. Алкоголь, наркотики, скорость... сложно ли для желающего?

— Дэви... — тихо позвала Малена. — Дэви... я здесь...

Карие глаза распахнулись ей навстречу. И столько в них было счастья столько света, что она еще раз убедилась в своей правоте.

— Малена!

— Я пришла на твой голос. Ты позвал — и я пришла, — шепнула девушка. Закашлялась...

Давид поднес к ее губам пакетик с соком, Малена сделала пару глотков.

— Лучше?

— Да. Что со мной было?

— Ты не помнишь?

— Анжелика стреляла в меня. Что я еще пропустила?

— Да ничего, — улыбнулся Давид. — почти ничего... скорая привезла тебя сюда, ну а мы решили не оставлять тебя в одиночестве.

— Беська...

Серая вредина мурлыкнула и потерлась об шею Малены. Аккурат об оставленную своими же когтями царапину.

Всем видом она говорила, что знает тайну девушек. Она-то знает, но никому не расскажет. Особенно если кормить будут, и почаще, и лучше — осетриной.

— Она тоже старалась, — голос Давида дрогнул.

Малена улыбнулась ему. От всей души.

— Поедем домой? Пожалуйста... нас отпустят?

— Украду, — улыбнулся Давид. — А ты себя хорошо чувствуешь?

— Замечательно.

— Тогда — будем похищаться!

Мужчина ловко подхватил Малену с кровати, завернул в простыню, Беська похитилась сама, запрыгнув девушке на живот, и улегшись на нем в позе сфинкса. Разве что когтями заякорилась, как пантера.

Но Малена не жаловалась.

Ей не хотелось оставаться в этом царстве лекарств и лекарей.

Про сумку с одеждой так никто и не вспомнил. Подумаешь — важность!

Они живы! Они едут домой!

И Малена точно знала, что все-все у них будет хорошо.

Ночной город распахивал им навстречу свои руки, машина мягко урчала мотором, летя по темным улицам, и герцогесса смотрела на это широко раскрытыми глазами.

Так и прощаются с прошлой жизнью.

Никогда она не увидит Донэр, никогда не пройдется по улицам Аланеи, никогда не вернется в Винель...

Не увидит Ровену, Дорака, не поговорит с Ардонскими...

Теперь это не ее судьба.

А что — ее?

Муж. Вот этот самый, который похитил ее из больницы.

Малена украдкой покосилась на профиль Давида.

Так сложно, и так страшновато... у нее ведь никого и ничего, только этот мужчина. Ее судьба, ее якорь, человек, который искренне ее любит. И с ним она проживет всю оставшуюся жизнь, сколько бы там не получилось. Десть лет, двадцать, пятьдесят...

За себя и за Матильду.

И дочку назовет Мария-Элена. Обязательно. И будет рассказывать ей сказки про Брата и Сестру, про Восьмилапого, цитировать Книгу откровений, рисовать карту Аллодии...

Все будут думать, что это сказки, а она будет знать правду.

За горами, за лесами, за морями и мирами, там есть другой мир. Тот, в котором она родилась и из которого ушла.

Тот, в котором осталась половинка ее души. Ее сестренка. Ее Матильда.

Упрямая и верная, нежная и сильная. И жить с пустотой в сердце так тяжело...

Давид, словно почувствовав мысли девушки, оторвал одну руку от руля и сжал ее пальцы.

— Все будет хорошо, Малечка.

И глубинным, нутряным чутьем Малена поняла — так и будет. По ее щеке сползла слезинка, но девушка даже не заметила этого.

Она не плакала. Слишком большим было горе от потери сестры. Слишком неподъемным. Дайте хоть какое-то время пережить его, хоть пару дней...

* * *

Квартира встретила их освещенными окнами.

Там явно кто-то был...

Давида это не остановило. Он вручил Малене ключи от дома, подхватил ее на руки и подмигнул.

— Откроешь дверь?

Герцогесса кивнула.

И не сильно удивилась, когда в прихожей они наткнулись на Манану с Нателлой. Сестры, видимо, утешать приехали. И зрелище вполне себе живой Малены, завернутой в простыню и на руках у Давида, немножко огорошило женщин.

Но пришли в себя они быстро.

— Дэви?

— Малена?

Женщины переглянулись. Логика для данного случая была проста...

— Вас врачи отпустили?

— Нет, — отрезал Давид. — Это моя жена, и я ее украл по закону гор.

— А это ваш верный ишак? — уточнила Манана, показывая пальцем с длиннющим ногтем на Беську.

Кошка лениво зевнула, и спрыгнула на пол, проигнорировав всяких там посторонних. Надо бы пойти, свои мисочки проверить, а то кто их знает...

Сейчас когтями тыкают, потом рыбу сожрут...

— Вас что-то не устраивает? — уточнил Давид. С этаким намеком — дорогие гости, не надоели вам хозяева? Нет? А зря...

Сестры еще раз переглянулись.

— Нет-нет, нас все устраивает, — хмыкнула Нателла. — Мы, наверное, пойдем. Надо заехать в больницу, там теперь уже переполох поднялся.

— Вот и давайте, — милостиво отпустил женщин Давид.

И с радостью захлопнул за ними дверь. Ногой.

Пронес Малену в спальню и опустил на кровать.

— Малечка... ты не возражаешь, если мы будем спать вместе?

Малена покачала головой.

— Я не против. Я... мы с тобой ведь женаты...

Договорить у нее так и не получилось. Покраснела и смутилась. Герцогесс не учат обсуждать вопросы половой жизни, даже с собственным мужем.

Давид покачал головой.

— Я сегодня не рискну. Мне так страшно за тебя, если б ты знала... — мужчина внезапно опустился на колени перед кроватью, прижался щекой к коленкам герцогессы. — Я думал, я там умру. Малечка... не оставляй меня, пожалуйста...

Малена коснулась пальцами черных волос, таких неожиданно мягких, скользящих через ее пальцы, помассировала мужчине виски, как-то незаметно коснулась ладонью щеки...

— Иди ко мне? Пожалуйста... не оставляй меня одну.

Пустоту в душе и в сердце надо было чем-то заполнить. Иначе... это зеркало. Острые хрустальные осколки впиваются, ранят... и безумно нужен кто-то рядом. Вывести из лабиринта — и никогда о нем не вспоминать.

Малена первая положила руки на плечи Давида — и потянулась губами к его губам.

Пусть ночь скользит мимо. Ей уже ничего не страшно...

Аланея, дом Домбрийских.

— Малена!

Голос звал ее. Дрожал от боли, но звал...

Матильда открыла глаза — и улыбнулась маркизу Торнейскому. Своему, кстати говоря, супругу.

— Рид!

— Малена!!!

Матильду сгребли в охапку так, что едва не додушили, но девушка не возражала. После холода и тоски зеркального лабиринта?

Да хоть придушите, только обратно не надо! Только не туда, в царство безумных ледяных зеркал.

— Рид...

— Я думал, я тебя потеряю...

— Что со мной случилось? — спросила Матильда.

— Лорена, — выплюнул Рид. — Она решила убить тебя, пришла ночью.

— И... я вроде бы невредима?

— Ровена ее остановила. Один удар она нанести все же успела, но только один.

— Она разбила мое зеркало?

Матильда уже знала, но надо же было уточнить?

— Да. Оно тебя спасло, фактически...

— И что сейчас с Лореной?

— Ничего, — отозвался Рид. — Она тебя больше не побеспокоит. Никогда.

Матильда поглядела на него, хмыкнула.

— Мне надо носить траур по мачехе?

— Только если ты сама этого захочешь.

Девушка фыркнула.

— Я оплачу ее. Глубоко в своем сердце. Рид...

— Да?

— Знаешь, какая мысль меня преследовала, пока я была... там?

— Там что-то есть? — тут же уточнил Рид.

— Есть. Это точно. И я все время думала, какие мы с тобой были глупые.

— Малена? — с лица маркиза Торнейского спокойно можно было рисовать карася. Или окуня — рот открыт, глаза хлопают, жабры лепи и любуйся.

— Дверь закрыта?

— Да.

— Отлично. Думаю, кошак нам не помешает...

Серый и хвостатый зверь уже благополучно успел удрать и свернуться на кресле. Мало ли?

Придавят еще в порыве радости! Много ли ему надо?

— Кажется, — это кошка, — растеряно сказал Рид. — Малена?

Пальцы девушки уже добрались до пуговиц на его рубашке.

— Учти, невинным ты отсюда не выйдешь.

Мужчина открыл рот.

— А ты... ты же...

— Вот, об этом я и думала. Что люблю тебя, и так бездарно тратила наше с тобой время. И решила — если вернусь, не потрачу больше не минуты.

— Лекари...

— Ладно. Потом можешь сходить к ним, разрешаю, — кивнула Матильда. И попробовала расстегнуть пряжку на поясе Рида.

Мужчина мягко отстранил ее руки.

— Малена... ты уверена?

— Если ты сейчас меня оставишь, я... я... я не знаю, что я сделаю! Я тебя подкараулю, стукну по голове, свяжу и изнасилую! — выпалила Матильда.

Рид прикусил губу. Глаза его смеялись.

— Какая ты опасная женщина...

— Ты еще не знаешь, насколько я опасная женщина. Просто потому, что я — девушка. Твоей милостью, — возмутилась Матильда.

Рид сгреб ее в охапку и упал на кровать.

— Обещаю, мы это немедленно исправим.

Карие глаза оказались рядом с серыми, и спорить расхотелось. И язвить Матильде стало неинтересно. И все остальное тоже.

А вот губы, которые коснулись ее губ...

В этот день Остеон так и не дождался брата во дворце. Вместо него приехал граф Ардонский, который сообщил и о 'болезни' герцогессы, и о ее выздоровлении...

Остеон вздохнул — и от души пожелал брату счастья. Пусть у него хоть в семейной жизни все хорошо будет. А то рехнешься с этими государственными делами...

Спустя три года после описанных событий.

Россия.

— Спасибо тебе, родная.

Давид выглядел ужасно гордым. И ничего удивительного, за три года жена подарила ему двух детей — сына, а вот теперь и дочку...

Малена светилась от счастья.

Жизнь у нее получалась очень насыщенной. Надо было осваиваться в новом мире, уже без подсказок со стороны Матильды. Общаться с людьми, осваивать новую профессию... жить семейной жизнью.

Последнее было самым сложным.

Давид оказался достаточно авторитарным и деспотичным мужем, но герцогессу это не смущало. Ее к такой жизни и готовили. Она иного и не представляла.

Ей легко было уживаться с любимым человеком, легко встречать его по вечерам, отчитываться о своих перемещениях, соблюдать определенные традиции, уважать его родителей...

А если учесть, что все заботы по хозяйству так и остались за домработницей, то и вообще, ничего страшного. Чего тут бояться?

Сложности были с освоением дизайнерских программ. Матильда в них разбиралась, а вот Малена не очень. Но учиться она хотела, как искать информацию — знала, а остальное зависит от человека.

А уж проекты, которые она делала...

Не стоит забывать, что герцогессу и готовили, как хозяйку дома. А дом надо обставлять, и комнаты надо выдерживать в разных стилях, цветовых сочетаниях...

Постепенно у девушки все получилось.

Там спросить, здесь проконсультироваться, тут придумать...

Давид гордился своей женой. Умной, обаятельной, прекрасно воспитанной. А уж когда понял, что она забеременела, вообще засветился от счастья собственным светом.

Чуть сложнее было с его родителями.

Все же образ послушной грузинской девушки им нравился намного больше. Но постепенно, шаг за шагом, Малена завоевывала и их симпатии. Хотя предстояло еще очень много работы. Малена знала, Александра Ивановна (мир не без супершпионов) доносит, что у Давида правильная грузинская семья.