— Я тоже, — сказал мне Ир, без игры и ужимок.
— Я свободная личность, совершеннолетний и самостоятельный, поэтому имею право...
— Нет, — отрезал он и шагнул ближе.
Зараза! Так и знал, что просто так этого упрямца не переубедить.
— Ир, это было просто переутомление, только и всего. Совершенно не из-за чего разводить панику.
— Я и не развожу.
— Ир!
— И не надо так на меня смотреть, — и вот тут он отвел глаза в сторону, что, признаться, меня довольно сильно испугало. От его последующих слов стало только хуже, — Дело не в тебе, если тебе от этого легче. Просто... — он запнулся, а потом молча отступил на шаг назад и совершенно неожиданно для меня стянул через голову светло-серую тунику. Повернулся спиной.
А дальше я не сдержался. Привычный российский мат, не имеющий с их магическими формулами ничего общего, лег на язык легко и, как ни странно, своей привычностью и обыденностью принес, пусть и мнимое, но облегчение. У него татуировка, которая, как я прекрасно знал, была на всю спину, кровила сразу в нескольких местах. Сам не знаю, почему протянул руку прикоснуться, но Ир не дал. Просто натянул тунику обратно и повернулся ко мне лицом. Глаза у него были все еще человеческие, то есть эльфийские. Да и вся внешность: уши там, и все такое прочее, тоже от Ириргана, а не Ириргавируса. Но, насколько я знал, у его светлого мерцания не было никаких татуировок.
— Какое отношение к этому имею я?
Он как раз повернулся обратно ко мне, и я увидел, как его лицо заиндевело от этого вопроса. Запоздало поняв, как грубо с моей стороны все это прозвучало, я начал лихорадочно соображать, как извиниться, но Ир мертвым, полностью индифферентным к окружающей его действительности голосом ответил.
— Самое прямое. Я пытался тебя лечить. Сам. Перестарался немного.
— Лечить? — вырвалось у меня. Я был возмущен и почти раздавлен, злясь не на него, нет, на себя. — От жизни не лечат, Ир!
— От такой, как твоя, можно попытаться, — он вскинул голову. В глазах его была такая ослиная решимость довести меня до белого каления любым из доступных способов, что я задохнулся. Потом плюнул на все условности и шагнул к нему, обнимая.
— Что мне сделать? — вырвалось у меня тихо, горько и отчаянно.
— Просто постой так, — отозвался он, с силой обнимая меня в ответ, — Хотя бы немного.
— А это правда поможет, или, возвращаясь к нашему вчерашнему разговору...
— Ага. Держи карман шире. Между прочим, озабоченный тут как раз ты. Мне это и не нужно совсем. Ну, то, на что ты там намекаешь...
— Да, нечего сказать, — фыркнул я и прокомментировал, честно стараясь, чтобы голос звучал весело. Получилось не очень. — Озабоченный и импотент — чем не пара.
— Я... Я не то самое! — молниеносно получив перевод слова от моего переводчика, который все еще был у него, возмутился Ир, щекотно фыркнув мне в плечо.
Да-да, выбравшись из постели, единственное, что я сделал для соблюдения хотя бы видимости приличий — это натянул спортивные штаны. Голоса ведь из коридора раздавались мужские, вот у меня и мысли не возникло сверху на себя что-нибудь надеть.
— Ладно, — примирительно обронил я. — Болезный ты наш, что дальше-то делать будем? Или ты уже что-то делаешь, чего я не чувствую?
— Почти закончил, — пробормотал он невнятно, все еще вжимаясь лбом мне в плечо.
— То есть домашний арест до полудня отменяется?
— Нет, — упрямо отозвался Ир и отстранился, — Все, — сказал мерцающий, глядя на меня своими желтыми, как у кошки, глазами.
— Ты ведь уже закончил? Или? — последнее слово я произнес с беспокойством. Если честно, хоть Ир и изображал из себя эдакого бодрячка, я за него беспокоился. Просто так его тату кровоточить не стало бы.
— Пойдем на кухню, — вздохнув, выдавил из себя Ир, и, зачем-то взяв меня за руку, потащил за собой. Как будто я сам бы не пошел.
Но меня быстро озарило. Он был растерян, чувствовал себя неуверенно, поэтому хватался за меня, как утопающий за соломинку. Очень важно, чтобы в такой момент был рядом кто-то, кому хочется доверять отчаянно и беззаветно. Рядом с которым можно хотя бы ненадолго позволить себе быть маленьким и беззащитным.
Поэтому, поддавшись порыву, я сильнее сжал его руку. Прежде чем начать свой рассказ, Ир усадил меня на стул у окна, сел за стол напротив меня, переплел тонкие пальцы перед лицом и, не поднимая глаз, заговорил:
— Я почувствовал тебя вчера, потому что уже давно настроился на твой эмоциональный фон. В самой процедуре нет ничего особенного, мы, мерцающие, часто к ней прибегаем. Например, когда в ранней юности создаем свои первые мерцания. Собственно, именно такими эмоциональными аналогами долгое время служили для нас леди Имре-Хачь и Надменный.
— Кто? — сразу не сообразил я.
— Командиры светлых и темных в Северном Затмении.
— А! Те самые, — дотекло до меня.
— Да. Они, — сказав это, Ир замолчал.
У меня был порыв поторопить его, но я себя одернул. Сосредоточился на собственных мыслях. Конкретно в этот момент думать я мог только о нем, об этом вредном тихушнике, который уже бог весть сколько времени творит со мной одни ему известные процедуры. Слово-то какое! Как в психбольнице. Бред! И все же у меня не получалось по-настоящему на него разозлиться. Вместо злости меня мучило беспокойство. Мне хотелось, чтобы Ир прекратил уже играть в молчанку, и рассказал мне все, как есть. Прямо сейчас. А после хоть трава не расти.
— Ир? — протянул я с вопросом.
Он резко выдохнул и все же встретился со мной взглядом.
— Прости, — удивив меня одним этим словом, произнес мерцающий, и вернулся к объяснениям, — Я синхронизировался с тобой эмоционально, как только поймал себя на том, что мерцать, когда ты рядом, мне проще. И дело не только в этом. Переходные состояния... Я поэтому так долго находился в своих мерцаниях и долгое время предпочитал не возвращаться в себя, так как мои переходные состояния всегда были очень яркими... — он снова собрался замолчать. Я понял это по тому, как он поджал губы, поэтому поспешил вставить свои пять копеек.
— То есть, в своем переходном ты частенько себя не контролируешь? — в лоб спросил я.
— Контролирую, но именно в таком состоянии я могу сказать такое, о чем предпочел бы умолчать в любое другое время. Именно поэтому...
Меня озарило. Да-да, уже привычно, но всё же.
— Ты из дома сбежал, — сказал я.
И, как ни странно, ошибся. Ир на это лишь насмешливо фыркнул.
— С дедом поругался, — поправил он меня. — Высказал ему все, что думаю о его методах воспитания. Обвинил, что именно он виноват в том, что в последние годы процент детских камер только увеличивается...
— Постой, постой... — перебил я, — Каких таких детских камер? — разумеется, у меня в воображении, испорченном всей той плеядой сериалов о зеках и тюрягах, нарисовался какой-то изолятор временного содержания с решетками на окнах, крысами и бетонными полами, и много чем еще. И на фоне всего этого маленькие мерцающие, то есть Ир в миниатюре: темненькие, желтоглазые...
Ир словно прочитал что-то по моему лицу и поспешил объяснить:
— Дети, ставшие водой, помещаются в специальные камеры. Это такие небольшие отрезки каменистой почвы, отделяемые друг от друга кругом из специальных черных камней, мы называем их вещими.
— Почему вещими? Они что-то предсказывают?
— У светлых именно на них гадают Вейлы.
— Лия?
— Не знаю, умеет ли она сама гадать, но её мать точно гадает.
— А почему вы именно ими детей обкладываете?
— Существует поверье, что, если камни раскалятся, то ребенок сможет вернуться в первоначальную форму, — и упреждая мой вопрос, добавил. — На моей памяти такого не было ни разу.
— Но когда-то было, да?
— Говорят, — он безразлично пожал плечами, а потом так резко поменял тему, что я даже растерялся. — Ты ведь даже понятия не имеешь, что переводчиками так просто не меняются. Я думал, что ты откажешь, когда первый раз предложил. А, когда ты согласился, думал, что просто олух. А потом...
— А при чем тут переводчики? — изумленно выдохнул я.
Ир вскочил, зашагал по кухне. Места было немного и, в конечном итоге, он пометался туда-сюда и застыл у окна боком ко мне.
— Я ведь думал: выпотрошу его, подсажу букашку и буду читать тебя на раз. И не смог. Стыдно стало. Мне и стыдно! — он криво усмехнулся.
Мне был виден только его профиль и эта ухмылка. На душе стало как-то муторно. Не грустно и не страшно, просто не по себе. А он еще и глаза ладонью закрыл. Первой моей мыслью стало, уж не плакать он там собрался? Правда, я вовремя себя одернул. Ир — не баба, хоть и мерцающий. Да и с чего бы ему тут передо мной слезы лить?
— Ир, — я встал и подошел к нему, прижался плечом к стене у окна, заглянул ему в лицо. Разумеется, на слезы там и намека не было.
— Меня наизнанку выворачивает от всего этого! — воскликнул он и резко повернулся ко мне.
До меня, наконец, дотекло, что же его так сильно мучит. Я расплылся в улыбке.
— Что, познаешь человечность на собственной шкуре, ледяной и неприступный ты мой? — невинно осведомился я.
— Твой? — подхватил он и вымученно улыбнулся. — А еще пару фраз назад был наш.
— Ну, после того, как тайком чуть не выпотрошил мой переводчик, не подсадил какую-то там букашку и не синхронизировался со мной, правда, с последним я так и не понял, нафига оно все было... Короче, после всего этого ты теперь просто обязан на мне жениться!
— А не стрёмно тебе, друг мой, предлагать такое мне? — осведомился он с тем же подколом, что и я. И, словно между прочим, объявил. — Подумай хорошенько. Хоть у вас тут и не дают мужчинам жениться друг на друге, но я на один-то денек и девушкой побыть могу. Аккурат до ЗАГСа и обратно, как тебе?
А вот тут уж я спал с лица. Шутки шутками, но я об этом как-то не подумал.
— Ир, ты ведь пошутил? — на всякий случай уточнил я.
Он хмыкнул, покачал головой, но подозрительно неоднозначно для утвердительного ответа.
— Я сегодня ночью синхронизировал сердечные ритмы. Чисто на энергетическом уровне. Теперь скачков давления у тебя быть не должно.
— А переутомление? — уточнил я, так и не придумав, как мне теперь относится к его признаниям.
— А вот об этом я намерен позаботиться лично. К тому же, если повезет, теперь тебе станет легче с нашими тридцати двухчасовыми сутками.
— Мне уже страшно, знаешь?
— Догадываюсь, — он широко мне улыбнулся. — Ну что, звать обратно Карамельку?
— Если вы с ним сразу на пороге не перегрызетесь, то зови.
— Посмотрим! — легкомысленно отмахнулся Ир.
Мне оставалось только вздохнуть и заняться чаем на троих. Вот так вот начиналось для меня это утро. День, начавшийся после него, был таким же сумасшедшим. Но, как мне кажется, я уже начал привыкать к такому безумному ритму жизни.
Из квартиры мы с Карамелькой выбрались уже после одиннадцати. Ир остался насиловать мой компьютер на предмет визуализации магоматематических выкладок из его диссертации. Знаю, что звучит жутко. Но просто повторяю, что нам с Лучистым ответил этот желтоглазик на вопрос, чем он тут собрался заниматься без нас. В общем, мы ушли. Всю дорогу до аэровокзала светлый на меня как-то подозрительно косился. Уже стоя на воздушной пристани в ожидании нашего дирижабля, я не выдержал и спросил:
— Что?
— Все понять пытаюсь, что они все в тебе нашли, — ответил он задумчиво.
— Кто?
— Все. И Карл, и Ирирган, и все-все-все.
— Ты ведь в хорошем смысле спрашиваешь? — на всякий случай уточнил я.
— Я тебя умоляю, — Лучистый закатил глаза к небу. — Весь этот ваш плохой смысл отставляю на откуп Шутвику.
— Да ладно тебе, недотрога, — хмыкнув, заявил я и ткнул эльфа локтем в бок. От такой наглости Лучистый просто взбеленился. Побелел от ярости: у него чуть ли дым из ушей не повалил. Но я только отпрыгнул на пару шагов назад, отвечая на его бешеный взгляд нарочито невинным и бесстрашным.
— Хам, — объявил Карамель и отвернулся.
— Дурак ты, Карамелька, — сказал я, подходя к нему снова. — Я ведь по-дружески. А ты, похоже, как Ир. Дружить не умеешь, вот и чураешься всех чувств, которые с нижним умом не связаны.
— Каким таким нижним... — начал он, резко повернувшись ко мне, но, увидев мои глаза, осекся. Догадался, на что именно я намекаю.
— Да уж, куда мне до вас? — заявил светлый и снова отвернулся.
К нам медленно подплывал огромный дирижабль. Я засмотрелся. Когда Камарель снова заговорил, я даже не сразу его услышал, настолько был увлечен рассматриванием деталей фюзеляжа — или как там оно называется?
— Они за мной хвостом ходят. Точнее пятью такими маленькими хвостиками... И в рот заглядывают, словно я и император, и бог с богиней в одном обличие... А я... Да если бы ты знал, что я иногда девушкам пою, когда наедине с ними остаюсь... А тут, как дурак последний, боюсь сказать что-нибудь не то, не обмануть, нет, просто ввести в заблуждение. Они ведь меня повторять пытаются. А если я... — эльф совершенно нехарактерным для него жестом взъерошил волосы на затылке, и помотал головой.
Подумав, я все же сообразил, о ком это он, как о хвостиках.
— Детки, да?
Он кивнул.
Я не выдержал и с широкой улыбкой похлопал его по плечу.
— Не бойся ошибиться. Ошибешься, они поправят. К тому же, ты ведь не один с ними. У тебя в помощниках Мика есть.
— Мика? С ума сошел? Как я могу с ней нормально...
— Она тебя что, когда-то отшила? — прямо спросил я.
— Нет! — с жаром запротестовал он. — У меня даже мысли не возникло бы ухаживать за ней.
— Почему? Симпатичная девушка, нет?
— Да при чем тут это!
— А! Не любишь трудных путей?
— Слушай, она мне просто не нравится. Она же ледяная, как иней на стекле.
— Тогда это облегчает твою задачу. Не нравится как женщина — это ведь прекрасно. Значит, сможет понравиться, как друг. Если, конечно, ты вовремя включишь правильные мозги.
— Верхние? — со скепсисом глядя на меня, уточнил он.
Я кивнул и взобрался на борт пришвартовавшегося дирижабля. Светлый последовал за мной.
В полете мы с ним продолжали обсуждать Мику и предполагаемые методы воспитания их теперь уже общих детишек. Я пообещал принести ему из своего мира каких-нибудь книг по воспитательной работе с подрастающим поколением и сразу уточнил, почему он сказал, что их пять, когда Мика у кабинете Карла говорила о восьмерых маленьких нелегалах. Карамель объяснил, что пять мальчиков и три девочки. И пока он заливался соловьем, чему именно собирается учить малышей на факультативах, которые они с Микой вчера вечером уже успели поделить, я вдруг вспомнил о том, что так и не выяснил у Ира, чем чревата для него эта синхронизация. Ведь почему-то у него кровь пошла, так? Так. Значит, не мешало бы выяснить. Эх! Хорошая мысля, как говорится, приходит опосля. Беда просто с этим задним умом. Но да ладно. Вот пообщаюсь с родителями Гарри и Фа, и, вернувшись, припру этого тихоню к стенке. А то взял моду отмалчиваться! Нет уж, надо этот беспредел прекращать.
