Кто из попаданцев не спрятался? Кто подавал милостыню — "кусочки" — по 30 раз за день? Месяцами. Или — отказывал? С такой же частотой и продолжительностью? Кто смотрел в глаза этим людям? В глаза, полные стыда, в губы, шёпотом повторяющие: "Христа ради"?
И видел, как убывает зерно в амбарах. Как исчезает в торбах голодных людей то, что необходимо не для прогресса — да бог с ним! Не для процветания — для хотя бы полуголодного стабильного существования твоих людей.
* * *
Но у меня не подают.
Сработали те... попадёвые извраты, которые я так бурно тут инновировал.
Прежде всего — постоялые дворы на границах вотчины.
Оба заведения работают в режиме блок-постов с функцией информирования и фильтрации. "Хочешь пройти — проходи быстро. Шаг влево-вправо... прыжок на месте...". А сами они не подают: "у нас своего нет, живём на господских хлебах".
Приём широко известный: разделение функций. В людях, в пространстве... Хлеб и крестьяне — в Паучьей веси, Рябиновке, Пердуновке. На постоялых дворах хозяев нет — одни наймиты. Хозяин — я. Я бы побирающимся подал. Но до меня — им не добраться.
"Жалует царь, да не жалует псарь" — русская народная мудрость.
Побирающихся останавливают и разворачивают. Снова ничего нового: кордоны, заставы... отработано ещё в Российской империи.
Энгельгардт очень точен в формулировании общенародной этической оценки: "не подать кусочек, когда есть хлеб, — грех".
"...и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого". Кому как не мне, здешних людей — повелителю, здешних мест — владетелю надлежит способствовать исполнению базовой христианской молитвы? Избавить своих людей от возможности согрешить, от искушения? Искушения прокормить своих детей, не подавая чужим.
Молитва — к ГБ, а делать — мне. Делаем по-божески — избавляем.
Системный анализ сходу даёт две возможности.
Либо — "хлеба нет". Уточняю: "своего хлеба". Выплачиваю жалование хлебом. Не ново: так, на хлебных поставках из России, жило в 17 веке донское казачество. "Кусочничество" в то время в том месте — отсутствовало. Так у меня живут на постоялых дворах, хлебный запас — на три дня.
Либо — "нет просящих". Так живут все остальные в вотчине. Вотчина закрыта от посторонних, "согрешить" — не с кем.
Домна бы стала подавать кусочки, не спросясь у меня, и думаю, если бы я запретил ей подавать кусочки, то она бы меня выбранила, да, пожалуй, и жить бы у меня не стала. И не одна она. Но... они — тут, в Пердуновке, а голодные — там, за кордоном, у Фильки.
"И вместе им не сойтись".
Были, конечно, и на кордонах сердобольные. Но подавать чужим майном... Я с Фильки спрашиваю за расход. Не за чьё-то милосердие, а за мой убыток. А он спрашивает с работников и работниц. Двух дур загнали кирпичи жарить — остальным помогло. Помогло чётче отличать "своё" — от "моего".
Второе — фейс-контроль с обязательной санобработкой. Ещё не карантин — так, чисто укрепление личной гигиены.
Помыться-погреться на Руси любят. Постираться-подшиться, побриться-постричься... Потом за это всё заплати... А без этого — хода нет. Проход по вотчине — только организованной группой. Санный обоз и по списку.
Но главное: у меня не подают кусочки потому, что у меня есть работа. За которую я плачу хлебом.
У меня нет кучи необходимых для прогресса железок. Их можно было купить, но я сэкономил. Взамен двух очень интересных импортных кольчуг — купил хлеба. Конкретно — жита. Взамен очень красивого, как раз на мою плешь, шлема с серебрением, еловицем, бармицей и личиной я купил... Как вы догадались? — Правильно — жита.
И пускай в меня плюют все любители железомахания и эксперты по выколотке головных уборов на "Святой Руси"! Но поломать эту "кусочную взаимопомощь"... хоть бы на 20 верстах своей речки, Угры — для меня важнее.
Потому что это — "подать кусочек" — неотъемлемое, безусловно прекрасное, душевное свойство русских людей, которое позволяет им выживать в тяжкую годину бедствий — есть смерть.
* * *
Смерть прогрессу. Смерть всякому прогрессу в сельском хозяйстве:
— А зачем? Не, мы как с дедов-прадедов...
— А то, что деды и прадеды регулярно голодали...?
— И чё? Ничё, в миру прокормимся. Наберём, за-ради христа, кусочков и, с божьей помощью, помолясь, даст бог и нынче... не помрем.
И столетиями будут воспроизводиться в России варварские технологии обработки земли. А всякие... с интенсивными технологиями — вроде хозяйства самого Энгельгардта, будут яркими, но очень маленькими оазисами, в океане исконно-посконного русского крестьянского землепашества.
Даже тот, кто хотел бы — воздержится.
— А зачем? На что ломаться, вкладывать, рисковать? Ежели и будет прибавка к урожаю — больше "кусочников" придёт, они прибавку и съедят. "Не подать кусочек, когда есть хлеб, — грех". Не, мы грешить не будем, у нас хлеба нет.
Кормить своих детей жёстким царапучим пушным хлебом... Потому что — идут и идут, просят и просят... "Разве уже очень расчетливый хозяин ест и по осени пушной хлеб"
— А зачем? Зачем быть расчётливым? Прорва-то бездонная. Зачем детей-то гробить? Поели сладко да и пошли побираться. Как все. Мир-то, бог даст, прокормит.
Не соглашусь с Энгельгардтом: не "расчётливый хозяин" — стыдливый. Которому стыдно попрошайничать, который пытается оттянуть момент начала своего "христарадничества". Даже в ущерб своему здоровью, здоровью своей семьи.
Люди едят "пушной" хлеб: зерно не провеивают, а прямо так, с мякиной — мелют. Пекут из него хлеб и едят. В хлебе остаются такие... иголочки твёрдые. Которые царапают гортань и далее... вплоть до геморроя. Так питается большая часть русского народа в этой местности даже в конце 19 в.
Система, в которой "стыдливые", "трудолюбивые", "расчётливые" питаются хуже "бесстыдных", "ленивых", "недальновидных" — деградирует, вырождается. Она обязательно рухнет. Через некоторое время.
На Руси это "некоторое время" — продолжительность деградирования и вырождения — тысяча лет. Нам уникально повезло: столько такой реликт ни у кого не продержался.
Взаимопомощь, необходимая и единственно спасительная во времена бедствий — сама становится несчастьем, бедой всей нации, если бедствия случаются регулярно. Из одиннадцатилетнего солнечного цикла здесь — два-три года — всё выгорело, два-три — всё вымокло.
— Нельзя же жить в состоянии постоянной катастрофы! Ребята! Может, вы чего-то не так делаете? "Может, в консерватории что-то подправить"?
— Не, ты чё! Как с дедов-прадедов бысть есть — так и мы.
Это только "глад" — голод. А ещё на "Святой Руси" из катастроф регулярно есть мор, пожар и нашествие...
Количество переходит в качество, достоинство превращается в недостаток, средство выживания нации — в средство самоунижения и самоуничтожения.
Потому что "здесь и сейчас" каждый год мрут люди от недоедания. Не так много "за раз", как при голодоморе. От одной до двух третей только младенцев. Незаметно, привычно, ежедневно... По чуть-чуть. Сотнями тысяч в год. Ближайшие восемь веков.
* * *
И тут я — весь из себя такой умный, набитый мудростью грядущих столетий... Попадун попадёвый! Круче варёных яиц! Ща всё порешаем...! Кустовая многолетняя рожь! С одного огорода прокормлю целый город...!
Фигня... Лысенковщина...
Давай, Ваня, без взбрыков как-бы гениальности и где-то прогрессивности. Ты — не Иисус, пятью хлебами всех не накормишь. Да и не надо: народ — не толпа, народ нельзя накормить — он может накормиться только сам. Научившись и изменившись. Став другим народом. "Не-русским"...
Поэтому без коллекции "фигурных болтов" и "вундервафлей" — просто по уму.
Есть динамика роста численности насельников вотчины, есть рост посевных площадей. Экстраполировать... особого ума не надо. А конкретные обстоятельства моего... постоянного здешнего подпрыгивания — меня просто носом в это тычут.
Вотчина никогда сама себя хлебом не обеспечивала. Я это знал изначально, и всегда по этой теме... "фильтры выставлял". После ссоры весной с рязанскими прасолами озаботился другими источниками, из-за новгородского хлебного обоза пришлось организовывать массовую закупку хлеба — часть попала и в вотчину, предполагая продвигать свои "белые печки" в окружающих селениях, интересовался платёжеспособными хозяевами, а они, очень часто, ещё и продавцы хлеба.
Из-за своей жадности я постоянно соображал — как бы серебрушек... украсть, выторговать, поднакопить... Как ворона на блестящее.
Совсем не ГГуёво. Не по благородному: здешний аристократ-боярин живёт с княжеской милости да с воинской удачи. А не от хитрости, рачительности, запасливости.
Но, между нами говоря, я ж не аристократ, я ж только прикидываюсь. А так-то, по мозгам, по душе — попадун попадёвый. С выподвывертом: работаю Робин Гудом-процентщиком.
Серебра я у богатеньких... отграбил. И бедным — отдал. Но это — конечные точки процесса. А в середине: купил на серебро хлеба. И хлеб не роздал, а отдал. Отдал в уплату за товары, за работу.
Мелочи такие, деталюшечки. С этих деталюшек — и я, и люди мои, и весь прогрессизм в мировом масштабе — и живём.
Мои новосёлы, в значительной части своей — голые и босые. А тут приходит мужичина в новом армяке. "У него всё есть — двор, хозяйство, лошади, коровы, овцы, у его бабы есть наряды — у него только нет в данную минуту хлеба".
А у меня — хлеб есть. Так в чём дело? Махнём? Глядя.
Был пуд по векшице — теперь втрое. Была корова по полугривне — теперь втрое. Только в другую сторону.
— Не согласен? Тебе хлеба не надо? Так чего ж ты тогда христарадничаешь?
Филька... ему ободрать мужичка — не только прибыль, но и удовольствие. Вот он и старается. Дрянь мужик, сволочь. Пришиб бы гада на месте.
Но... вот в этом месте, вот в этой ситуации... когда — "не подать — грех", когда нужно поступать против общества, против души, против "с дедов-прадедов заповеданного"... Против "традиционной в данном социуме системы этических ценностей". Нужная сволочь в нужном месте. И мужики в округе вытряхивают из сундуков и ларей бабские наряды и холсты, армяки и полушубки... И тащат к Фильке на продажу. За бесценок.
"Есть в доме нечего — понимаете ли вы это?".
А я раздаю своим новосёлам. С записью в долг, конечно.
Вотчина работает как пылесос: высасывает всё годное из округи.
Во всяком благородном феодальном обществе — аналогично. Народ сам, по своей инициативе, сносит лучшее — аристократам. "Добровольно и с песней". Случаи применения силы... эксцессы неумных "ихних благородий".
Ещё деталь: зимой скот не покупают — кормить нечем. Дай бог, чтобы своё стадо зиму пережило. А у меня... из-за косы-литовки, из-за "насильников-работников", из-за Мертвякового луга — сено есть.
Мясомолочная диета моих мальчишек требует обилия скотинки на подворье. Хорошо, что Домна обратила на это моё внимание заранее — я начал скупать скот задолго до "мясоеда". Пускать сразу под нож... не оптимально. Откармливаем месяц-два. И определяем наиболее перспективных особей.
У кого-то — "в доме есть нечего", а у кого-то — пошла "селекционная работа по выведению высокопроизводительных пород домашнего скота".
Вотчина работает сепаратором: втягивает в себя скот с округи, отделяет лучшие экземпляры. Остальное — под нож, на ледник, в мясорубку, на стол.
Но главное — я скупаю людей.
Нет-нет! Мне не нужны рабы! Мне нужно их время. Кусочки их жизней. Которые они потратят на рост моего благосостояния.
Поэтому не в холопы-закупы, а в работники и в ученики. На моих условиях.
А они идут и идут, просятся и просятся.
"Понимаете — нет работы".
Лесоповал из наказания превращается в награду — там кормят. Прикажу — и они уберут весь снег в России. Только дай хлеба.
Красиво? Так это... по мановению пальчика... ща мы тут такой прогрессизм забабахаем...!
Не надо иллюзий. Может, кто забыл, но в России случается зима. И земля промерзает. В Центральной России — от 50 до 150 см.
"Як пойихав я в Донбасс
Вугилля копаты...
Його ж кайлом не вдовбать!
Ой же, ридны маты!".
Ну, если сильно... смягчить первоисточник, то... "ридны маты".
Здесь не уголь — суглинки. Но в промёрзлом состоянии по прочности... Комментарии землекопов... звучат без смягчения. А ломов железных — нет! Потому как цена на железо... И лопаты штыковые — только у меня и по счёту.
Зимой все работы на земле — стоп. Остаётся лесоповал да индустриализация. А к какому станку необученного крестьянина поставишь?
Первая волна "кусочников" — старики и старухи, дети малые — прошла довольно быстро. "От ворот — поворот" — наш древнее национальное целеуказание. Потом пошли молодые девки и парни.
— Подайте, Христа ради...
— Хлебушка? Да сколь унесёшь! На семь лет в обучение пойдёшь? Каждый день ломоть иметь будешь.
— Не... как это... на семь лет... Мне бы кусочек — домой отнесу.
— Не хочешь хлеба — не надо. Я тебе предлагаю — ты отказываешься. Вон — бог, вон — порог. Иди.
Филька... Морда как у кота после крынки сметаны. Парни у него работы делают, девки ему телеса в бане намывают. Да он просто издевается над ними! Гонор свой повелительный чешет. Или правильнее — "тешит"?
Пришлось указать. "Зверь Лютый" здесь — я. Лютовать да гадить — моя забота.
Плетей ему не вломить — начальник, однако. Пустил дурню юшку кровавую. За превышение должностных полномочий. Дальше уже Меньшак... с девками голодными знакомился. И проводил полную санобработку — в Пердуновке процесс лучше организован и материально обеспечен. Молодые девушки, стриженные наголо... их и прогони — они домой уже не пойдут. Стыдно.
Мне их жалко, я им сочувствую.
Но у меня не подают.
Не потому, что нет хлеба — нет "милости". Есть — жалость, сочувствие. Просите у меня работы, учения, службы...
Но не просите у меня милости — ибо нету её у меня!
Вотчина работает фильтром: отфильтровывает здоровых, молодых, красивых, умелых, работящих... Согласных переселиться ко мне, делать любую работу, согласных на всё... Предпочтение отдаётся сиротам.
Остальные грустно отправляются восвояси. Своих "святых продаваси".
Глава 250
Лично у меня — другие поводы для грусти. Главный — время. Его не хватает.
С водяной мельницей я пролетел. Раньше надо было. "Если бы я был таким умным как моя жена потом...".
Теперь смотри — как чужие жёны "мукОй мучаются" и жди лета. Когда земля отмёрзнет. Когда можно будет канавку — прокопать, запрудку — запрудить, мельничку — закрутить.
Аналогично — с лесопилкой.
На Руси попаданец без циркулярки — не прогрессор, а бестолочь. Почти все доски в Руси и России почти до конца 19 века делаются топором. Тешутся.
Если кому-то нравиться, типа — "руку правую потешить" — флаг ему в руки. В смысле — топор. И можете красиво рассказывать как ловко забиваются канальцы в древесине, от чего происходит её как бы полная несгниваемость и типа огромная долгожительность.
