Мечутся вокруг лодки. На носу стоит Курт молчки, свору не замечает, смотрит вдаль.
"На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн...".
Очень похоже. Только река неширокая. И парочка отсутствующих в "Медном всаднике" дохлых собак в кровище. Ещё несколько — в стае раны зализывают.
Но это-то фигня: с горки валит толпа мужиков голов в полста. С факелами, копьями, топорами... И — с луками. Ой, блин! Не хорошо-то как...
— Всем стоять!!! Вашу трижды разпердыренную...! Луки-стрелы — долой! Кто стрелу пустит — покойник! Сам хрип вырву!! В куски порву-покидаю!!!
Местные на крик да на свет развернулись. Вместе с луками. Теперь в нас целят. А я, а мы... Как святые! Ни луков, ни сулиц... А нафига было — темно же! И броней нет — ещё и их на себе таскать!
Прошибся я. Возможно — летально.
И чего теперь? — Только — орать, только — матом.
— Кто такие?! Почему в тёмное время по лесу шастаете?! Р-разбойнички?! Тати-душегубы?! Почему с оружием?!
Прикол в том, что это я ору. А не несколько местных мужиков из толпы, служилого вида с мечами и в железных шапках.
— А... А ты хто такой?! Ты... ты-то сам...
— Я — боярский сын! Иван Рябина! Твою мать через бедро с нижней подсечкой! А ты кто?! А ну назовись! Покуда я тебе кишки не выпотрошил!
— Это... я-то... Я — погостный боярин здешнего княжьего погоста! А ты... а чем докажешь, что ты — боярский сын?!
— А ты, боярин, чем опровергнешь?! Что я боярский сын?!
Бздынь.
Заклинило. Пауза.
* * *
"Вот мои усы, лапы, хвост!"... — не мой случай. Ни усов... даже хвоста нет.
Вопросы идентификации личности в попадизме совершенно не рассмотрены! Пожалуй, только Янки как-то выразился в смысле столь привычной в 21 веке фразы:
— Предъявите ваши документы!
"Никогда ни в одной стране на свете не было такого множества бродячих лгунов: тут лгали все, и мужчины и женщины...
— А как вас зовут?
— С вашего разрешения, меня зовут Алисандой ля Картелуаз.
— Может ли здесь кто-нибудь удостоверить вашу личность?
— Вряд ли, благородный лорд, ибо я никогда прежде здесь не бывала.
— Нет ли у вас каких-нибудь писем, каких-нибудь документов, каких-нибудь доказательств, что вы заслуживаете доверия?
— Конечно, нет; у меня есть язык, и я могу сама все о себе рассказать.
— Но одно дело, когда вы сами о себе говорите, а другое дело, когда кто-нибудь другой о вас говорит.
— В чем же разница? Боюсь, я не понимаю вас.
— Не понимаете? Проклятая страна... Видите ли... ну, видите ли... Черт побери, неужели вы не можете понять такой простой вещи? Неужели вы не можете понять разницу между... Почему у вас такой невинно-идиотский вид?
— У меня? Не знаю. На то воля божья.
— Да, да, вы правы, на то божья воля. Вам, верно, кажется, что я немного сержусь, но не обижайтесь, я совсем не сержусь. Поговорим о другом. Итак, этот замок трех людоедов, в котором заключены сорок пять принцесс... Где он находится, этот гарем?".
Остальные попаданцы... Достоверность источника информации о местоположении гаремов — им не интересна?
Единственное, в чём я не могу согласиться с Твеном: "Никогда ни в одной стране на свете не было такого множества бродячих лгунов...". Он просто не бывал в России.
На самом деле, проблема довольно экзотическая: почти всё население проживает "в мире" — в своей, исконно-посконной, общине. Где они родятся, плодятся и землю ложатся. Почти все русские люди дальше 40 вёрст от своего "мира" ни разу в жизни не бывали.
Идентификация относительно немногих "бродячих" соотечественников идёт по совокупности внешних признаков: одежда, манера поведения, транспортное средство... Я уже упоминал: княжеский плащ-корзно, боярская шапка и гривна, скуфейка и ряса духовных, рубище нищих...
* * *
"Встречают по одёжке" — русская народная мудрость.
Беда в том, что ко мне это не относится: одежонка у меня отнюдь не боярская, а просто мне удобная. А что, кто-нибудь надевает парадный кафтан и соболью шапку для выполнения погрузочно-разгрузочных работ?
Погостный боярин начал наливаться кровью. Это вполне наблюдаемо даже в пляшущем пламени факелов.
Люди, живущие на торговых путях — отнюдь не посельщина-деревенщина. Они привычны к общению с незнакомыми людьми, застывать с открытым ртом — им не свойственно. Но набор типовых реакций всё равно ограничен. И непонятки накатано переходят в агрессию:
— А ну ложь пояса на землю! Я те сщас... опру твою ввергну! Я те покажу как над княжьим боярином насмехаться!
Боярин покрепче ухватил железку у него в руке, толпа согласно загудела, тоже перехватывая поудобнее всякое чего у кого в руках.
Вопль Николая:
— Да как же можно! Вот же я же! Я — Николай Бухарёныш, купец смоленский! Меня ж здесь знают, я ж три года назад через этот волок ходил, летось мой приказчик, Хохрякович, тута переволакивался...
был погашен фразой:
— Хрен ты, а не купец смоленский! Сща повяжем да расспросим. С огоньком. Сразу расскажите — хто тут купец добрый, а хто — тать полуночный!
Толпа растекалась, охватывая нас полукольцом, помахивая топорами и редкими копьями и мечами. Но в общий гомон вдруг вклинился ленивый голос Чарджи:
— Эй, погостный! Ты мытаря своего спроси: чего он бояричеву холопу глазки строит. Вот и узнаешь доподлинно — кто мы есть.
Я несколько растерянно уставился на Ряху, на которого кивал ханыч. Тот тоже растерялся. Вообще — выражение растерянности распространилось на несколько присутствующих физиономий. Но погостный боярин энергично взял ход опознания в свои руки:
— Ты. Ты кто такой?
— Я? Я... это... слуга смоленского столбового боярина Акима Яновича Рябины. Ныне... вот... иду с сыном боярина, с бояричем Иваном. А звать меня — Ряха. Вот.
Грузно развернувшись в сторону лысоватого мужичка в длинной тёмной свитке, видимо — здешнего мытаря, погостный сурово вопросил:
— Подтверждаешь?
— Это... ну... Ряха... Да.
— А откуда знаком?
— Дык... эта... я к казначею смоленскому на двор ходил. По службе. А он там, ну, Ряха этот, стало быть, в прислужниках...
Нефига себе! Я вопросительно уставился на Терентия. Весь город знает, что у меня с казначеем ссора. Брать его человека к себе на двор... Терентий тоже не скрывал своего изумления:
— Это как же?! Ты ж... ты ж у купца-суконщика прежде служил?!
— Ну... Да. А до того...
* * *
Понятно. Надо будет людей своих в оперетту сводить. Я имею в виду "Сильву":
"ФЕРРИ. О, это знаменитый дом, князь. Лучшее кабаре Будапешта. Во времена нашей с вами молодости здесь царила "Королева чардаша" по прозвищу "Соловей". Не слыхали?
ЛЕОПОЛЬД. Не имел чести.
ФЕРРИ. А потом она вышла замуж за банкира Шнопса. Слыхали?
ЛЕОПОЛЬД. Имел честь.
ФЕРРИ. А потом развелась со Шнопсем и вышла за барона Попенгаузена.
ЛЕОПОЛЬД. Попонгауза?
ФЕРРИ. А овдовев...
ЛЕОПОЛЬД. Простите. Вдова барона Попенгаузена — моя супруга.
ФЕРРИ. Какая это была шансонетка! Вы везучий, князь.
ЛЕОПОЛЬД. Цецилия?! Баронесса Цецилия — "Королева чардаша"?!
ФЕРРИ. Разве она вам не рассказывала? Какая скромная женщина...".
* * *
У меня здесь — очень скромный мужчина. Который не рассказал о своём послужном списке исключительно из стеснительности: побоялся, что его примут за шансонетку. Наверное...
— Значит, боярич? Не разбойники? А чего по ночам шастаете?
— Поспешаем, господин погостный боярин. У людей вон, аж руки до кровавых мозолей... Княжье повеление.
Вытаскиваю из баула княжескую грамотку. Красный чехол и вислые печати — узнаваемы. Разворачиваю и читаю в слух:
— "Аз, архонт русский, князь смоленский Роман Ростиславович повелеваю тебе быть спешно...". Сам понимаешь, когда светлый князь так велит — спать некогда.
Боярин протягивает руку к княжеской грамотке, но я делаю вид, что не замечаю, сворачиваю и убираю её. Где именно мне надлежит "быть спешно" — тебе, дядя, знать не обязательно.
Меняем тему, переключаем внимание. По общеизвестному принципу: пока люди торгуют — они не воюют.
— Кстати, люди добрые, вам колёсной мази не надобно? У нас самая лучшая колёсная мазь на всей "Святой Руси". Можно ещё уключины смазывать или петли воротные. Чтоб не скрипели. Пойдём на тот конец — мы хотули туда уже перетащили — покажем, дадим попробовать. Сейчас вот лодочку перетянем и...
Погостный начальник поглаживает бороду, внимательно разглядывает меня, моих людей, князь-волка... Но в разговор бурно влезает один из местных мужичков:
— Не! Низя! Как это?! Чегой-то вы перетяните?! С какого?! Попортите волок! Не, не по обычаю!
* * *
Сто вёрст на вёслах... за это время можно многому научиться. Например, как выглядит здешний "волоковый обычай".
Поразительно, но в литературе совершенно пропущена странная фича святорусской налоговой системы.
В "Святой Руси" есть куча разнообразных налоговых платежей и сборов.
Как будет множественное число от слова "мыто"? Никогда не встречал. Ну, тогда по аналогии: шито-брито-мыто — шиты-бриты-мыты. Как-то оно на мой слух... А, ладно.
Так вот, мыты бывают разные. Мыта: съездное, въездное, воротное, крепостное, мостовое, торговое... упоминаются в документах неоднократно. Но ни разу не попадались: перевозное — государственный сбор за перевоз через реку, бродное — за проезд через брод. И волоковое — сбор за проход по волоку.
Конечно, купец платит. Платит — за работу. Перевозчику — за перевоз на пароме, броднику — за провод через брод, на волоке — за работу по перетаскиванию лодки. Но не княжьему ярыжке за право прохода.
"Перевоз Дуня держала,
Держала, держала,
Перевозчика наняла,
Наняла, наняла.
...
Пришёл к Дуне милый друг,
Милый друг, милый друг:
"Перевези меня в зелен луг,
В зелен луг, в зелен луг!" -
"А я тебя всё ждала,
Всё ждала, всё ждала,
Перевозчика наняла,
Наняла, наняла".
В песне хорошо видна частная собственность на паромную переправу с наймом владельцем работника, и отсутствие государственных сборов при выполнении транспортной операции.
Похоже, что на "Святой Руси" мыто берётся за использование сделанного, построенного, искусственного: моста, ворот, оборудованного и ограждённого торга, но не за "богом данное" — реку, волок, брод.
Кстати, аналогично с землёй: налог в Московской Руси считается не с общей площади владения, а с пашни — только с обрабатываемой, "сделанной", земли.
Конечно, налоги берут. Но не с прохожего купца, а с местного жителя. С "Дуни", которая "перевоз держит". В предположении, что владелец сдерёт с купца и себе — "на хлеб", и властям — "на масло".
Разницу между прямыми и косвенными налогами понимаете?
Твен вдоволь поиздевался над своими американскими современниками, которые бурно возражали против роста прямых налогов, и с удовольствием заменяли их косвенными, таможенными пошлинами с каких-то "грязных иностранцев".
Линкольн, вынужденный ежедневно изыскивать миллионы для содержания армии в условиях Гражданской войны, основной упор делал на косвенные налоги: они не ссорят гражданина-налогоплательщика с властью.
Смоленский князь Ростик довёл до логического завершения прямо противоположный подход: только прямые налоги.
Конкретная весь, город, промысел, волость, погост — платит столько-то. А с проезжих — ничего. "Ничего" — в казну. "Всё" — местным. И "всё" — с местных.
Такой подход позволял избежать ссор княжеской власти с дальними купцами. Не в этом ли причина столь мощной поддержки смоленцев и новогородцев князя Ростислава, приведшей его на Великокняжеский престол в Киеве?
Смолоду понимал я, что казна не полнится мытами да податями, но лишь дополняется. Что налоги надобны не для княжеской кисы набивания, а для людьми управления. Во Всеволожске сиё особенно остро видно было: прямые подати брать — не с кого, мыта обычные брать — голодным да битым быть. Понуждаемый нищетой тогдашней к выбору между налогами прямыми и косвенными, выбрал я пути иные: третий, четвёртый, пятый...
Нормальный купчина идёт караваном по реке. И останавливается только в указанных для этого местах — княжьих погостах. Где туземцы дерут с него три шкуры за постой. С учётом собственных расходов и тех сто гривен серебром, которые погост должен отдать в казну. А встать где место глянется — нельзя. Только на охраняемой стоянке. Забота о безопасности проезжающих.
Власть — о купце заботится. Погосты — поставлены, разбойнички — выбиты, местные от свар... удерживаются. Риски — снизились, цены — подскочили втрое. Но — порядок повсеместно!
* * *
То-то они взвыли насчёт наших передвижений в темноте. Фактически на этом куске пути "из варяг в греки" — постоянно действующий комендантский час.
Сходно — на волоке. Мимо него не пройдёшь, а работать на нём запрещено. "Волок — наш, ходить по нему — нельзя". Все работы делают местные. Только! За соответствующую мзду.
— А сколько будет по обычаю?
— Дык... Как обычно: гривна постой, гривна — барахло перетащить, и ещё одна — лодейка.
Нефига себе! Шесть коров за эти две версты... "Все для блага человека"...
Вот был бы я "человеком", нормальным купецом — отдал бы серебро и не грешил. Отоспался бы в доме, под крышей, похлебал бы горяченького, с местными молодками... близко познакомился бы. А мужички бы здешние — всё перетащили.
Был бы я княжий слуга — погостный боярин ножкой бы топнул, и мужички предоставили бы тот же сервис, но бесплатно. Но у меня статус... пограничный. С одной стороны — княжья грамотка, с другой — я не в службе. Вот, толкуем про колёсную мазь по-купечески. Но наехать-то "по-княжески" можно?
— Что ж ты голова посконная-домотканная-серемяжная не по делу рот разеваешь?! Или тебе спину давно не расписывали? Не видишь что ль — идём мы по княжьей грамотке, спешно. По светлого князя нашего повелению. Постоя не будет — некогда мне ваших щей хлебать. Майно — мы сами перетащили. Вы-то всё — спите-дремлете. На волоке — никого живого, хоть зови, хоть нет — не дозваться. Вот приду к князю, к Роману свет Ростиславовичу, да расскажу про ваше воровство бесстыдное. Что бобыли, де, ныне негожие стали. Обленились вконец. И разбойничков не углядят, и царство божье проворонят.
Фигня, конечно. Мужикам это всё — вообще не интересно. А вот погостный боярин... мужик битый, глаз цепкий. Когда убрал меч да снял рукавицу, стало видно — двух пальцев нет.
— Так ты, стало быть, Акима Рябины сынок? Акима помню, а вот про сына его... Что-то не слыхал.
— Да слыхал ты! Ванька-ублюдок, Рябинёныш. Ещё — "Зверем Лютым" кличут.
— Это по нему, что ли?
Боярин кивает на гордо торчащего гальюнной фигурой на носу нашей лодочки князь-волка.
— Курт, ко мне.
Ну и взгляд! Типа: как вы мне все надоели! Я тут так хорошо сижу, мне тут так хорошо видно... Серая туша вдруг взлетает вверх и, пролетев метра четыре, рушится к моим ногам. На лету разворачиваясь. Как белка — хвостом рулит. Оп. И сел у моих ног.
