— Это дело не одного года, даже десятилетия, — проговорил Юншань. — Однако дело стоящее. Я-то побывал на войне. Получил стрелу в ногу и вернулся хромым в отцовскую кузницу. Но я хорошо помню, как к нам относились... Не годится, если солдата от непотребства сдерживает только обещание казни за любое движение не по правилам. Нужна цель, нужно служение чему-то великому и вечному. Армия Тай-цзуна, имевшая такую цель, увеличила империю втрое, если не больше... Да, это займёт не один год. Но ведь и пороховое оружие не один год будет распространяться в нашей армии. Всё требует времени.
— У нас с тобой оно есть? Как ты думаешь, любимый?
— У нас говорят: "Всё под Небом", — усмехнулся Юншань. — А у вас на западе думают, что судьба человека зависит от него самого. Истина же, как всегда, где-то посредине... Идём спать, любимая. Хоть бы часок отдохнуть получилось...
Стоит ли говорить, какую бурную деятельность развёл сотник Цзян?
Нет, он не был бы знатным тоба, если бы ограничился только технической стороной вопроса. Разумеется, гонцы поехали не только к наместнику, но и с санкции оного и в Тайюань, и в Ючжоу. Господин наместник, памятуя о судьбе своего собрата в Иньчжоу, решил дать ход прошению коменданта одной из самых дальних крепостей. Армию он, само собой, собирал, но и инициативе с мест нашлось применение. Мало ли, что может послужить залогом победы ...или просто безопасности. А тем временем сотник Цзян охмурял — в дипломатическом смысле, а не в том, что подумали некоторые несознательные личности — молодого Елюя Лугэ. Киданьский княжич чувствовал себя слегка неуютно: на горизонте то и дело появлялись разъезды татабов, коих хань именовали "кучжэнь си", а с ними, даже имея названого братишку из родственного им племени мэнь-гу, лучше было лишний раз не пересекаться. Правда, сотник был отменно учтив, надарил подарков, часто приглашал к себе в дом и навещал знатного гостя в его белой юрте. И постепенно, шаг за шагом, склонял его к мысли, что торговать с империей всяко лучше, чем воевать. Против аргументов сотника у княжича не нашлось ни одного контраргумента, если не считать туманную политическую позицию его отца. Тот совершенно точно в курсе случившегося, гонец-то наверняка сперва известил главу рода. И теперь хан Елюй раздумывал, чью сторону принять.
И вот тут сотник, принявший в течение двух дней сразу два обоза из Тайюаня, вдруг начал туманно намекать княжичу на некие новинки танской военной промышленности, способные в корне изменить расстановку сил в регионе... Сказать, что Елюй Лугэ не был заинтригован, значит, погрешить против истины. Сотник Цзян Яовэнь, будучи вдвое старше и опытнее княжича, видел его насквозь, и поймал на самый банальный крючок — на любопытство. Молодой человек не стал выпытывать подробности, не желая показаться в глазах знатного табгача несдержанным мальчишкой. А сотник не торопился развеивать туман секретности. Во всяком случае до тех пор, пока не получил первые результаты испытаний, проводившихся в отдалении от Бейши. А результаты впечатляли.
Со вторым обозом в Бейши приехали двое чиновников. С виду второго или даже третьего ранга, но общались они исключительно с сотником, а тот снабдил их серьёзной охраной из солдат гарнизона. Эти двое сразу же взялись за дело. Для начала уточнили состав пороха. Оказалось, туда нужно было добавлять не только перемолотую в тонкий порошок серу, но и дополнительную долю селитры. А древесный порошок, который, хвала Небу, догадались привезти отдельно от прочих ингредиентов, благополучно отправился в печь. Вместо него использовали опять же тонко размолотый древесный уголь. Несколько дней экспериментов — и получился состав с более-менее удовлетворительными свойствами. Им набили глиняный кувшин и чугунный казанок. Оба сосуда тщательно закрыли, к пороху подвели шнуры из хлопчатого волокна, пропитанные маслом, и подожгли... Хань знали, что чугунки лучше на каменные плиты не ронять, бьются. Но не так же легко, как глиняные сосуды! А разлетевшиеся осколки едва не убили солдата, вздумавшего посмотреть на эксперимент не из укрытия. Как выяснилось, на небольшом расстоянии от них не спасал даже обычный щит.
Следуя инструкциям, полученным от начальства, солдаты выкопали траншею и насыпали бруствер. Только после этого выкатили две пушчонки, откованные в кузнице мастера Ли и установленные на грубые подобия лафетов, и принялись, тщательно отмеряя порции пороха, стрелять и записывать результаты на бумагу. И так — пока обе пушечки не разорвало, одну за другой. Бруствер знатно посекло обломками, но слегка контуженные экспериментаторы остались целы. Обломки тщательно собрали и отправили обратно в кузницу. Собственно, эти образцы и были предназначены на уничтожение. Вторую пару добивали два дня подряд, уточняя оптимальные параметры картечного заряда. Сколько пороха при этом было сожжено, оказалось нелегко подсчитать даже дотошным ханьцам. Хорошо, что ингредиентов привезли с запасом, и ещё ожидался третий обоз. Зато к исходу второго месяца тягостного ожидания и плохих новостей с побережья в крепости Бейши появилась первая в мире орудийная батарея. Из трёх пушечек-бомбард, при доводке коих до ума учли выявленные в ходе экспериментов ошибки.
Княжич Елюй Лугэ был впечатлён манёврами гарнизона с их участием, и немедленно отписал батюшке: киданьская верхушка была поголовно грамотна.
До экспериментов с порохом и пушками Яну, разумеется, никто не допустил.
"Зачем тебе туда? — с мягкой улыбкой спросил тогда Юншань. — Они сами справятся". "Они" — те двое засекреченных чиновников-учёных — действительно справились сами, без дополнительных подсказок. К огромному удивлению Яны, танские ханьцы проявили аналитический подход, который в европейской науке появился в лучшем случае веку к семнадцатому. Таблицы зависимостей выписывали! Изучали сколы обломков разорвавшихся пушек! Травили их едкими составами, зачем-то растворяли образцы в бамбуковых пробирках. Производили расчёты и сводили полученные цифры в новые таблицы. При этом все опыты тщательно документировались, а отчёты дублировались и немедленно отсылались... куда? Того и сотник не знал. Но явно подальше Тайюаня. Потому Яна по здравому размышлению согласилась с доводом супруга. Эти — справятся сами.
Вообще-то иногда она начинала путаться во времени. Казалось бы, римская цифра DCXCV, выписанная палочкой на земле несторианским проповедником, явно показывала, какой нынче год от Рождества Христова, но глаза, порой, говорили совсем другое: минимум плюс тысяча лет. А если судить по некоторым бытовым мелочам, и больше. Империя Тан по некоторым признакам стояла на пороге технологического прорыва, который в том же Китае чуть было реально не случился при династии Мин, а в Европе произошёл в Англии века восемнадцатого. Правда, паровые машины здесь заменяли чисто по-китайски — многочисленными трудовыми армиями. И века не прошло, как при династии Суй таким манером выкопали величайший судоходный канал за всю историю человечества. Пожалуй, только поэтому технической революции не случилось ещё при династии Тан, слишком уж полагались ханьские инженеры на ставший в наше время анекдотичным "миллион китайцев с лопатами". Но если именно сейчас подать ханьцам идею парового котла, хотя бы в виде движка для большого кузнечного молота, они её подхватят и разовьют. Особенно сейчас, когда жирка уже поднакопили, но ещё не угас порыв Тай-цзуна Ли Шиминя к расширению сферы влияния империи. Даже при массовом ручном труде, без промышленной штамповки, в обиходе ханьцев были вещи, словно перенесенные из будущего. Яна поражалась изяществу и тонкости деталей самых обычных домашних вещей, хотя бы той же кухонной утвари. Простые чашки в доме ремесленника тщательностью выделки заставляли вспомнить уже времена королевы Виктории, а ведь это был недорогой ширпотреб, который били резвые детишки. Литые чугунные казанки выглядели более "товарно", чем иные их силуминовые собратья из цифрового двадцать первого века. Да что там утварь: самые обычные повседневные женские туфли, в которых она выходила за порог дома, были изначально сработаны на правую и левую ногу, тогда как в Европе ещё многие сотни лет обувку тачали на одну колодку, а потом разнашивали. И так — почти во всём.
Империи Тан сейчас не хватало лишь небольшого толчка, чтобы колея пути Поднебесной за относительно небольшое по историческим меркам время превратилась в ...рельсы. Звучит фантастично? А готовые бомбарды и точная рецептура боевого пороха за два месяца опытов — не фантастика? Если вспомнить, что эти люди ничему особо не удивлялись, и при наличии инструкций от начальства не задавали лишних вопросов — нет. Они просто выполняли поставленную задачу.
Вся загвоздка, как обычно, наблюдалась именно в начальстве. Яна наслушалась подпольных баек о причудах императрицы и её родственников, и поняла, что права пословица: рыба гниёт с головы. А если забыть осторожность, то можно будет убедиться, что чистят ту самую рыбу с хвоста. Потому лучше находиться в безвестности. Пусть изобретение огнестрела приписывают сотнику Цзяну. Ей не слава нужна, а результат. Главное, что почин сделан, камушек брошен. Лавиной он станет много позже, стронув на своём пути много других камушков. А там... Кто его знает, как всё обернётся?
Вестник от хана Елюя прискакал в день, когда в колком морозном северном ветре проскочили первые снежинки.
— Хан не присоединился к матежникам! — радостно провозгласили новость на рыночной площади. — Двое других ханов отложились от Ванчжуна и ушли на север! Хуанди собирает большую армию!
— Хоть что-то хорошее, — бурчали жители Бейши, обсуждая услышанное. — Мне вон давеча братец с сыном письмо передал. Пишет, мятежник Ючжоу захватил.
— Ой, беда... У меня там тётка!
— Нету у тебя больше тётки: он там всех вырезал...
— Неужто совсем управы на него нет?
— Видать, есть, раз ханы от него разбегаться начали. Молитесь, люди, чтобы его к нам не понесло.
— С чего это его в такую глушь, да понесёт?
— Да хоть бы и от безнадёги. Или Елюю отомстить за то, что не поддержал. А может, за теми огненными штуковинами, с которыми наш сотник всё возится. Представь — к Ванчжуну они попадут. Что будет, а?
— Не говори, сосед... Беда будет.
Предчувствие беды в последние несколько дней не давало Яне нормально выспаться. Её мучили кошмары, в которых в Бейши врывалась пьяная от крови орда и учиняла жуткую резню. Ужас заставлял её вскакивать посреди ночи с придушенным воплем. Естественно, она будила при этом и мужа. В первый раз он попытался убедить её, что это произошло на нервной почве из-за беременности. Во второй — насторожился, а на третью ночь попросту испугался и утром послал за лекарем. Но настойки не помогли... В этих снах Яна неизменно впадала в знакомое состояние боевого безумия и гвоздила супостатов почём зря, но единственное, чего ей удавалось добиться — относительно лёгкой смерти. Холодный металл меча, ножа, наконечника копья или стрелы, пробивавший мышцы и ломавший кости, ощущался так явственно, что она подхватывалась с криком. Кому понравится умирать почти что взаправду? Но пробуждение не приносило облегчения.
Давящее ощущение приближающейся опасности тоже было очень знакомо. По той, прошлой жизни. Она ведь звонила родителям в тот злосчастный день, упрашивала переехать к ней. Папа не соглашался, а мама обещала подумать... По слухам, Ли Ванчжун собрал несколько десятков тысяч воинов, которые устроили эпический погром на северных границах империи и даже уничтожили население Ючжоу — будущего Пекина. Посланное императрицей войско во главе с её родственником было не менее эпически разбито, кидани хозяйничали в северных провинциях, как хотели. Уцелевшие ханьцы, бежавшие на юг, рассказывали страшные вещи. Казалось бы, вот он, успех. Но вдруг двое союзников уходят от явного победителя. Почему? Вероятно, поработал хан Елюй, решивший придерживаться нейтралитета и не прогадавший. А значит, новость о невиданном оружии получила распространение, уж неизвестно, в каком конкретно контексте. А значит, метрополия — то есть коренная Поднебесная — вот-вот обзаведётся настоящей артиллерией и прочими пороховыми сюрпризами. Скорее всего в небольших количествах, но для того, чтобы выиграть одно решающее сражение, ханьцам хватит. Неизвестно также, что навоображал Ванчжун, получив эту новость. Он ведь понятия не имел о конкретике, а Елюй мог не пожалеть красок, чтобы расписать невиданную мощь нового оружия. Но на месте полководца-мятежника любой степняцкий вождь принял бы одно из двух решений: либо свернуть проект и уйти подальше в степь, либо попытаться обзавестись таким же оружием.
Второй вариант, изложенный сотником в тревожной записке, принесенной солдатом, семью Ли ни разу не обрадовал. Ибо означал, что мятежное войско может нагрянуть сюда, едва Ванчжун почувствует, что его дела совсем плохи.
А когда следующий гонец принёс весть о смерти самозванного хагана Цзиньчжуна — уж его-то курултай точно не выбирал — стало понятно, что мятежного Ванчжуна ждать недолго. Тем более, что от него ушёл ещё один хан, а новое войско императрицы придало мятежникам хорошее ускорение. По слухам, ханьцы применили-таки пушки. Ванчжун едва смог увести четверть своих отрядов. Кого он обвинит в этом поражении? Разумеется, того нехорошего человека, который придумал для императрицы такие подарки. А раз при таком раскладе собрать новую киданьскую армию уже не получится — ханы смекнули, за кем сила, и рисковать больше не станут — и будущего у него уже нет, Ванчжун вполне может попытаться отомстить. Вряд ли ханьцы трубили на всех углах имя Цзян Яовэня, с лёгкой руки которого армия хуанди получила пороховое оружие, но хан Елюй в своих письмах такую подробность скрывать не стал. А сам при этом сообщил сыну, что на днях присоединится к нему под стенами Бейши. Интересный расклад получается, правда? Может, в нём и крылся какой-то стратегический замысел, но Яне это не нравилось совершенно.
Судя по всему, сотнику этот расклад тоже был не по душе. Когда старый хан явился со своим кошем, и количество юрт у стен городка перевалило за четыре десятка, он без лишнего шума усилил караулы, и самолично их проверял, иной раз даже ночью, когда запирали ворота. Что не мешало ему со всеми почестями принимать и хана, и его сына. И эта тактика сработала: дважды караулы на стенах поднимали тревогу, заметив лазутчиков. Первый раз те резво оставили попытку форсировать стену и, вспрыгнув на лошадей, умчались в степь. Во второй караульным удалось подстрелить одного, но до допроса он не дожил, истёк кровью. Кидани Елюя по узорам на его одежде определили племенную принадлежность покойного: он оказался вовсе даже не киданем, а маньчжуром-мохэ. Притом не самого простого рода. Караульные припомнили, что обнаруженные лазутчики, убегая, перекрикивались по-маньчжурски. Что сюда занесло представителя этого племени, обитавшего немного севернее завоёванных Поднебесной корейских царств Пэкче и Когурё, неизвестно. Но догадки у сотника были, и они не понравились ему настолько сильно, что пришлось срочно созывать военный совет.
