— Пойдём, пойдём во двор, — она потащила парня к двери. — Папа с мамой обязательно что-нибудь придумают, вот увидишь. А ты пока успокоишься, ладно? И всё-всё мне расскажешь, — без умолку тарахтела Юэмэй. — Тогда мы сможем тебе помочь найти твою маму. Хорошо?.. Пойдём.
— Всё в порядке, — Яна постаралась успокоить домочадцев. — Ничего страшного не случилось, просто Ши вспомнил себя... Гу Инь, скажи Хян, чтобы поторопилась с завтраком, и посиди с малышами.
— Я уж думал, на нас враги напали, — хмыкнул Ляншань. — А это всего лишь полоумный Ши очухался. Зато шуму сколько...
— Не дерзи родителям, — цыкнул на него Юншань.
— Прости, отец. Прости, мама, — Ляншань вспомнил, что он тоже почтительный сын, и поклонился. — Больше не буду.
— Садись завтракать, паршивец.
— Ладно, отец, не наезжай на парня, он уже осознал и раскаивается, — вымученно улыбнулась Яна. — Извините, я... Событие и впрямь... неординарное, и я, скажем так, немного волнуюсь.
— Не волнуйся, мама, — сказал Ляншань. — Что я, малявку не знаю? Она сейчас вытянет из этого ...проснувшегося всю его прежнюю жизнь, слово за словом. Как его там зовут на самом деле — Джош, да?
— Янь, ты учишь детей всем языкам, какие знаешь? — судя по тону, Юншань немного отошёл от потрясения.
— Мало ли, что им в жизни пригодится, — вот уж чему, а английскому языку она учила детей лишь "постольку, поскольку", на уровне детских считалочек и стихов о "доме, который построил Джек". Она точно знала, откуда у Юэмэй такие познания в языке Шекспира, но ради сохранения её тайны пришлось немного преувеличить свои заслуги по воспитанию потомства. — Как видишь, уроки зря не прошли.
— Да уж... Ладно. Вытряхните парня наизнанку, но узнайте, кто он, откуда, и кто его родители. Потом будем решать, что с ним делать. Назад-то мы его вернуть не сможем.
— Я знаю того, кто сможет.
Эти слова Яна произнесла через силу, словно вытолкнула из разом пересохшего горла. Мысль была, что и говорить, еретическая, но другого выхода она и впрямь не видела. Либо так, либо придётся раскрывать тайну Юэмэй.
— Он придёт и спросит цену. Я ...выдвину два условия, — сказала она, победив свою секундную слабость. — Первое — оставить нас в покое. И второе — отвести мальчишку домой. Ему здесь не место.
— А тебе? — внезапно севшим голосом спросил Юншань.
— А я уже дома, — ответила Яна, глядя ему в глаза — классический пример того, как нельзя себя вести примерной ханьской жене. — Ты это всегда знал.
— Может быть, мне хотелось услышать это от тебя.
...Ляншань почему-то помимо воли смутился и опустил взгляд. Он не мог понять, что за чувство у него возникло при виде отца, который так смотрел на приёмную мать, словно они о чём-то продолжали говорить. Без слов. Непонимание этого чувства беспокоило его куда больше, чем пробуждение разума Ши. Лишь потом, в кузнице, когда сестрёнка принесла обед, он понял. Но не чувство, которое беспокоило его, а одну простую истину.
Что бы ни произошло в их доме, эти двое всегда будут находить опору друг в друге.
Что бы ни произошло...
...Возок катился по ровной, наезженной дороге.
Семья мастера Ли покинула пределы Чанъани далеко за полночь, часа два спустя после разговора с чиновником.
В другое время они наняли бы возницу, но искать его среди ночи было попросту негде. Потому лошадкой правил Юншань. За ворота их выпустили, мягко говоря, неохотно, но бумага с печатью командира "корпуса левой руки" сделала своё дело: этот корпус как раз и нёс обязанности городской стражи.
"Уезжайте, почтенный мастер. Здесь вам спокойно жить не дадут, и причину этого вы знаете не хуже меня..."
Должно быть, не стоило и ехать сюда. Но предписание принцессы не проигнорируешь, и раз она сочла нужным видеть их при своём дворе, значит, у неё на то были какие-то резоны. Может, она и хотела разворошить придворный муравейник, заставить проявить себя того, кто в курсе относительно истинной роли мастера Ли и его жены. Что ж, если это была одна из целей её предписания, то принцесса достигла желаемого. Теперь семья Ли может возвращаться домой. Если, конечно, сумеет...
За следующий день им довелось испытать тревогу, страх, надежду и нечеловеческую усталость. Больше двадцати часов им пришлось трястись в возке — в десятке ли от столицы дороги внезапно сделались хуже. Дети вымотались не меньше родителей, и потому по приезде в какой-то захудалый гостиный двор мгновенно уснули на тощих циновках. Яна едва успела хотя бы снабдить свои сокровища шерстяными покрывалами, прежде чем они повалились на свои места и засопели носами. И у неё, и у Юншаня тоже глаза слипались, даже есть не хотелось, но не перекинуться хотя бы парой слов перед сном было просто невозможно.
— Мы стали игрушками в руках придворных интриганов, — недовольно пробурчала Яна, развязывая пояс. — Знали бы, где падать, соломки бы подстелили... хотя бы.
— Мы стали игрушками придворных интриганов ещё до того, как приехали в Чанъань, — ответил супруг. — Не забывай, что кое на кого давненько охотятся.
— Тут и забудешь — мгновенно напомнят...
Циновка была свежая, но жёсткая, одеяло "кусачее". То, что называлось подушкой — длинный плотный валик — не выдерживало никакой критики в смысле удобства. Да и комнатёнка подходила для нормального обитания весьма условно. Сразу видно, что это не дом, а гостиный двор. Недорогой придорожный трактир с комнатами для ночлега, грубо говоря. Временное обиталище, наполненное запахом трав, призванных отгонять неприятных насекомых, и шумом постояльцев, ещё не окончивших позднюю трапезу внизу, в зале, уставленном длинными скамьями и столами. Яна сразу почувствовала себя неуютно. Но лишь до того мгновения, пока Юншань не забрался под одеяло... От него, тоже чертовски уставшего, исходило тепло. Не только в обычном смысле, но и то неуловимое тепло, которое излучает человеческая душа. Яна, чувствуя себя распоследней негодяйкой, мелко задрожала и прильнула к мужу.
Знакомое, несколько подзабытое уже ощущение захлестнуло её с головой и заставило на миг замереть.
Безумие вернулось. То самое безумие, что накрывало их обоих с головой в первые месяцы супружества. То самое, что ушло предположительно тогда, когда они зачали дитя. То самое, что сейчас звучало в прерывистом дыхании мужа.
Яна то ли слышала, то ли читала когда-то, что подобное может "накрыть" после острых переживаний. Особенно связанных со страхом смерти. Сегодня они пережили такой страх, пока воин не представился и не передал им послание от принцессы. Опасность была более чем реальной: воин сообщил, что по пути ими были перехвачены посланцы недоброжелателя, у которых изъяли письменное описание внешности членов семейства Ли. Что там от этих перехваченных вызнали, воин не сообщил, но передёрнуло тогда всех... Дыхание близкой смерти должно порождать у человека ответную реакцию — жажду жизни. Супруги Ли исключением не стали.
— Детей не разбудим? — шепнула Яна, чувствуя, как вновь подступившее безумие захлёстывает её морской волной.
— Дверь толстая, а они спят крепко.
Это были последние внятные слова, которые они смогли произнести...
История с точностью буквально до мелочей повторилась и в следующем гостином дворе, и в следующем... И, когда, родив в положенный срок двух мальчишек, Яна едва не умерла от кровотечения, у неё не возникло даже тени мысли обвинить Юншаня. Они оба, чудом разминувшись со смертью, хотели самим себе доказать, что живы. Что и говорить, доказательство вышло весомым. И, что интересно, Юншань позже признался, что всерьёз считает сыновей-близнецов настоящей целью их путешествия.
Что ж, с этим сложно было поспорить. Истинно ханьская логика.
— Мам... Ну, мам... Можно я его сама домой отведу?
— Нельзя.
— Ну, почему?
— Потому что, — Яна так посмотрела на дочь, что Юэмэй мгновенно замолчала. — Тебе шесть лет, не забыла?
— Иногда забываю, — созналась та. — А у него обратный случай. С виду лет тринадцать, а так — пять. Хнычет и маму зовёт... Мам, ну мам...
— Ты опять?
— Опять. Это я виновата, — насупилась Юэмэй и решительно дёрнула Яну за подол. — Понимаешь? Это я виновата в том, что случилось с тобой, с ним... с другими. Значит, я должна хоть как-то это исправить.
— Да уж, за две с лишним тысячи лет ты наворотила дел, — хмыкнула Яна, отирая руки куском полотна: жареную в кляре рыбу с её подачи оценила вся семья, и сегодня она как раз была в программе ужина. — Как ты думаешь, за одну короткую жизнь сможешь разгрести? Или собираешься стать бессмертной?
— Я хочу исправить хотя бы то, что могу, — маленькая девочка, говорящая с серьёзностью взрослой женщины, выглядела не то, что странновато — даже немного пугающе.
Яна молча выложила куски рыбы в вязком тесте на сковороду, подлила масла. Раздалось тягучее шипение, заглушившее радостное урчание кота, наевшегося рыбной мелочи.
— Мы обсудим это чуть позже, хорошо? — сказала она, аккуратно переворачивая кусочки на сковороде, чтобы поджарились равномерно. — В любом случае одна ты точно никуда не пойдёшь.
— Но почему, мам? Я же могу...
— Потому что ты моя дочь. А я — твоя мать. И это не игра такая, это всерьёз.
— Да, это всерьёз, — вздохнула Юэмэй.
— Дай мне миску, пожалуйста.
Яна поджаривала рыбу по своему рецепту, но с ханьской спецификой: местная кухня не одобряла сильно прожаренных продуктов. Потому кусочки были маленькие, и жарить их полагалось быстро. Исходящая ароматным дымком кучка была выгружена в миску и полита острым белым соусом.
— Готово. Можно подавать к столу.
— Мам, — Юэмэй, взобравшись на скамейку, сняла с полки чашки и палочки. — Не сердись на меня, ладно?
— На тебя сложно сердиться, — вздохнула Яна.
— Знаешь, раньше я думала, что сама выбрала вас с папой, — продолжала девочка. — А теперь не уверена. Может, наоборот, это вы меня выбрали?
— Не самое лучшее время для философских дискуссий, — проворчала Яна, аккуратно поднимая поднос. — Пойдём, солнышко, пока папа с братиками без нас не оголодал.
Мужская часть семьи Ли воздала должное стряпне Яны: рис под эту рыбу пошёл на ура.
Лишь незадолго до заката Яна урвала полчаса времени, чтобы порасспросить дочь насчёт персоны, с которой, скорее всего, придётся иметь дело.
— Кацуо, говоришь? — мать и дочь переговаривались на кухне шёпотом, чтобы не побеспокоить Хян, которая пряла шерсть в каморке через стеночку. — А поподробнее можно? Кто такой, чего от него можно ждать.
— Сугимото Кацуо, — уточнила Юэмэй. — Опасный тип. Из самурайской семьи, по молодости вляпался в якудза, откуда его и вытащили... эти... Ну, орден. Сейчас ему должно быть за пятьдесят... Да, сорок шесть плюс семь лет — как раз пятьдесят три. Семь лет назад он уже был вторым лицом в ...ордене. Если ничего не изменилось, он придёт к нам сам.
— Любит полевую работу?
— Умный и деятельный — по классификации прусских офицеров. Такие всегда обречены быть вторыми, после умных и ленивых. Он опасен тем, что никогда ни с кем не делится своими истинными планами, и привык за важными делами присматривать лично. Хорошо, если он решил уладить дело миром. Если решил... что-то другое, выполнит сам, никому не поручая.
— Ему это нравится?
— Нет, он считает это своим долгом. Он же японец.
Уж кто, кто, а Яна с некоторых пор хорошо знала разницу между западным и восточным понятием "долг". И восточное понятие было больше похоже на идею-фикс, когда некоей цели подчинялась вся жизнь человека, а иной раз и всего его потомства. Да уж, повезло, называется. Японец, подчинённый своему долгу — ещё тот подарочек.
— Ты несколько раз сказала слово "орден" с заминкой, — Яна не преминула отметить ещё одну деталь. — Почему? Не знаешь, как они себя называют?
— Они себя никак не называют, — вздохнула Юэмэй. — Считают, что имена для организаций — это забава для...
— ...для быдла, — Яна угадала недосказанное по неловкой заминке дочери. — Ты не стесняйся, доченька, твоя мама на редкость циничное существо, чтобы её можно было смутить такими словами.
— Теперь верю, что ты пять лет была начальницей фирмы, — хмыкнула Юэмэй. — Ладно, я пошутила. Не знаю, как, когда и в какой роли Кацуо придёт сюда, но я почти уверена, что это будет он сам.
— Что он ценит в людях, которые к этому ордену не относятся?
— Насколько они могут быть ему полезны. Он, в общем-то, всех так оценивает, не только чужих. От тебя ему нужен только ключ.
— А он может догадаться, что с ключом ...что-то не так?
— Если я буду рядом — нет. Он почувствует. Почувствует меня, а будет думать на эту серебрушку... Ты помнишь монаха в Чанъани? Он пришёл, чтобы почувствовать ключ, и...
— Понятно. Ты была рядом.
— Он не должен ничего заподозрить. Иначе всем нам будет плохо.
— Хм... — усмехнулась Яна. — Учить меня, как вести деловые переговоры, чтобы заказчик не почуял подвох, слава богу, не нужно.
— Клиент на этот раз будет сложный. Он почует ложь. Это один из его талантов.
— Заказчикам я тоже никогда не лгала. Всего лишь не всю правду говорила... Надеюсь, этот многогранный талант не умеет читать мысли?
— Не умеет... И слава богу. Иначе я бы не смогла вырваться.
Тихо зашуршала входная дверь. Мать и дочь замолкли и прильнули к щели. В вычурной, шелестящей дорогой тканью фигуре обе сразу же узнали Таофан. Где гуляла, что делала — неизвестно. Сама она не докладывала, а спрашивать с неё отчёта имел право только взрослый сын. Хотя Яна не отказалась бы немного позлоупотреблять правами хозяйки дома и учинить родственнице допрос... Судя по нервной, дёрганой походке, дела её шли не лучшим образом. От старика Лю Яна уже вызнала, что Таофан ходила на поклон к местному чиновнику. Стало быть, дела с наймом прислуги не заладились до такой степени, что пришлось обратиться к властям. Поскольку сейчас рабов в Бейши можно было купить лишь по случаю, да и те, мягко говоря, не всегда соответствовали требованиям, помощь чиновника была бы очень кстати. В дом без прислуги тоже можно было бы переехать, но почтенная вдова, выросшая в богатой купеческой семье, не умела готовить, а кулинарному искусству невестки не доверяла. Да и сама Сяолан не желала превращаться в служанку при свекрови. Поэтому, несмотря на недовольство Юншаня и уже явное нарушение сроков, отводимых на нахождение в гостях, семейство Чжоу продолжало обитать в доме семейства Ли.
— Опять ни с чем, — прошептала Яна, проследив за ней. — Сейчас начнётся...
— Может, хватит уже ей сестричку пилить? — так же шёпотом ответила Юэмэй.
— В самом деле... Думаю, пришло время для серьёзного разговора. Плод созрел.
Плод, судя по всему, не только созрел, но и малость перезрел.
Из-за двери доносился приглушённый, но от этого не менее раздражённый голос Таофан, клявшей всё на свете. Досталось и "этому захолустью", и "негодным чиновникам", на которых она всенепременно пожалуется, и "непочтительным простолюдинам", упорно не желавшим наниматься к ней в услужение, и сыну с невесткой, и пищащему младенцу. Злословием были обойдены лишь хозяева дома, и то только потому, что это было бы совсем уж вопиющим нарушением установлений. Суеверия насчёт неблагодарных гостей тоже бытовали, нарушать законы гостеприимства не рисковал ни один уважающий себя представитель торгового сословия. Но вскользь досталось и Юншаню с женой, как представителям сословия ремесленного, стоявшего в иерархии империи на одну маленькую ступеньку ниже купцов.
