— Моя заслуга тут ...очень мала, — сказала Яна, сама не зная, куда деться от смущения. — Спасибо и тебе, Мэй, что ты сама воспитала достойного сына, который не струсил в миг опасности... Как твой младший?
— Лекарь был, — соседка невесело вздохнула, выпрямившись. — Вытащил стрелу, смазал рану, дал снадобье. Сынок сразу уснул. Но всё равно боюсь, как бы нога пухнуть не начала. Лекарю-то скоро не до нас будет.
— Погоди, я сейчас...
У неё до сих пор хранились таблетки и мази, прихваченные из дому. В семье Ли болели редко, да и соседи-кузнецы не жаловались на здоровье, потому лекарства по большей части просто лежали без дела. Яна сочла, что сейчас как раз настанет их время. Мальчику нужны антисептики и антибиотики? Он их получит. Мазь в тюбике — это для наружного применения, хорошее, проверенное средство. И таблетки — для внутреннего. Танская медицина неплоха, но всё же проверенные временем средства как-то надёжнее. Только смущать Мэй видом тюбика и пластиковых блистеров не стоит.
У неё же есть крохотные керамические баночки для местных снадобий? Есть. Выдавить мазь туда, а таблетки... Нет, размалывать их в ступке просто нет времени, пусть так сыну даёт.
— Вот, — вернувшись в "гостиную", она сунула в руки соседке баночку с тёмно-жёлтой резко пахнущей мазью и горсть круглых таблеток. — Этим хорошенько смажь рану и завяжи, но не туго. А это будешь давать сыну по одной штуке утром, днём и вечером. Не бойся, это наши снадобья. Своего сына я ими тоже лечила.
Теперь пришёл черёд Мэй испытывать неловкость. Конечно, помогать друг дружке по-соседски — это правильно, но лечить раны должен лекарь. Всё же она взяла снадобья: приёмный сын мастера Ли, несмотря на жестокую трёпку, которую ему задал лазучик, отнюдь не выглядел умирающим. Значит, западная женщина знала, что говорила. Смущаясь, невестка старика Чжана поблагодарила Яну, с поклоном отдала ей узелок, переданный сыном, и ушла.
Соседка не успела ещё перешагнуть порог, как Яна внезапно вздрогнула всем телом. Ощущение дурноты, словно в первый месяц беременности, накатило океанской волной, накрыло, завертело, замутило сознание. Она узнала это ощущение: то же самое являлось в тех ночных кошмарах, что мучили её незадолго до подхода войска Ванчжуна.
Опасность.
Смерть.
Что-то ещё, чему она не знала имени, но смутно помнила ещё из прежней жизни.
Они близко.
Котик, до того сладко дремавший на циновке у кана, вдруг поднял ушастую голову и принялся тревожно озираться, хотя звуков, которые могли бы его напугать, Яна не слышала. Животинка тоже что-то почуяла. Они ведь чувствуют приближение землетрясения, не так ли?..
— Сяолан!
— Да, мамочка, — невыспавшаяся девочка, протирая глаза кулачками, высунулась из комнаты.
— Оденьтесь потеплее, — тихо проговорила Яна, заметив, как испугалась приёмная дочь при виде её белого, как мел, лица. — Собери мешок.
— Мамочка, что случилось?
— Ещё не случилось, доченька. Но лучше быть наготове...
Много ли вещей, подлежащих эвакуации вместе с хозяевами, может оказаться в доме зажиточного ремесленника? Оказывается, очень много. Пожалуй, только Яна, имевшая опыт бегства от наступающей на пятки смерти, и знала, что именно нужно упаковывать в заплечный мешок. Её рюкзак всё ещё лежал в сундуке, и был гораздо удобнее холщовых мешочков с верёвочными лямками. Сложить туда шкатулочку, коробку с лекарствами, несколько полезных вещиц и парочку необходимых тряпок — дело десяти минут. Тёплый тулуп с меховой оторочкой и степняцкую шапку-малахай она наденет на себя. Что ещё?
Взгляд зацепился за столик с зеркальцем, где на простенькой деревянной подставке цвела вечным стальным цветом кованая роза.
Вот что наверняка нельзя оставлять, если придётся покинуть дом.
Яна не стала разбираться, откуда явилась эта мысль, просто завернула розу в шёлковый лоскут и, обернув для верности запасной рубашкой, аккуратно уложила в рюкзак. Всё.
Нет, не всё. Оружие тоже придётся забрать. Юншань взял свой любимый меч-дао, собственноручно выкованный пару лет назад из привозного харалуга, но на стене ещё висел меч-цзянь, который он сделал совсем недавно, и уже из собственного булата. Уйму сырья испортил, прежде чем понял душу "узорчатой стали", но этот меч у него действительно удался, и он его берёг. Муж даже строил коммерческие планы на следующий клинок, благо есть ещё четыре неиспользованных слитка. Сделка обещала быть выгодной... только бы дожить до неё. Итак, меч-цзянь и кинжал. Кинжал за пояс, меч в руку. Другой рукой при возможном бегстве крепко держать кого-нибудь из детей, и следить, чтобы сами друг за дружку держались. Замыкающей пойдёт Гу Инь.
При возможном бегстве... А если она зря всполошилась, и никакого бегства не будет?
Тем не менее, она оделась и вышла в общую комнату, которую по старой привычке называла гостиной. Рюкзак получился не слишком тяжёлым, если что, легко вскинет на спину. Наверное, и дети не стали набивать свои мешки чем попало. А Ваня... Удивительно, но он, несмотря на плохое самочувствие, тоже собрал свой рюкзачок и оделся.
— Я смогу идти, — сказал он, отвечая на неизбежный, но не прозвучавший вопрос.
Яна не успела раскрыть рот, чтобы поинтересоваться тяжестью рюкзака, как толстую бумагу окна с тихим хрустом вспорола... тяжёлая стрела. Судя по крутизне траектории, выпущена она была из-за стены. А ещё — у наконечника, воткнувшегося в земляной пол, устеленный плотными циновками, она была увита какими-то волокнами.
И — она горела, распространяя вонь палёного бараньего жира. Горела, поджигая циновку!
У Яны едва не сорвалось с языка бранное слово. Подходящего покрывала или ведра с водой поблизости не было. Она схватила с кана персидскую ковровую подушку, на которой любила сидеть, и принялась забивать ею начавшие расползаться по циновке язычки пламени. Сяолан, сунувшаяся в комнату на шум, пискнула и побежала на кухню за водой. Гу Инь, высунувшаяся, напротив, из кухни, запричитала... С улицы уже доносились крики напуганных соседок и плач детей. А по черепице застучало, сперва редко, потом всё чаще.
На сей раз кидани целенаправленно били навесом по жилым домам, стремясь вызвать пожары и панику за спинами ханьских солдат. Не говоря уже о том, что сердца мужчин-рекрутов из числа местных должны были дрогнуть от такого зрелища. При мысли, что Юншань там, на стене, сейчас начнёт оглядываться и может получить стрелу уже не в ногу, а в спину, Яна похолодела.
— Надо бежать под стену, — хрипло — горло стиснула ледяная пятерня страха — выдавила из себя она. — Там мёртвая зона, стрелы не достанут.
— Надо всем это сказать, — Ваня, морщась от боли, надел рюкзак и взял Ляншаня за руку.
Сяолан, залив наконец водой последние искорки тлеющей циновки, бросилась в комнату, а спустя несколько секунд вышла оттуда, неся на спине мешочек. Тулупчик, который она придерживала руками на груди, топорщился, шевелился и мяукал: своего любимца Мао она ни за что не бросит. Старуха, не прекращая причитаний, бросила на спину тощий мешок — много ли могло быть вещей у служанки? — и засеменила за хозяйкой и детьми.
Во дворе уже торчали несколько стрел, прямо в утоптанной земле. Парочка штук сиротливо догорали на крыше курятника, так и не воспламенив пластины черепицы. Но одна, самая удачливая, пробив крышу, учинила немалый переполох среди кур. Хорошо хоть погасла при этом. Яна машинально выдернула из земли одну такую стрелу. Тяжёлая. Боевая. И — ханьская. Именно для таких стрел в кузнице мужа делали наконечники младшие подмастерья. Впрочем, Ванчжун ведь не просто киданьский князь, пошедший в набег, а мятежный танский военачальник. Потому ничего удивительного, что у мятежников были ханьские тяжёлые стрелы и наверняка — сильные луки, способные добросить такие стрелы до цели. До домов обывателей и самих обывателей.
На улице творился если не сам ад, то его преддверие. Происходило именно то, чего Яна боялась и на что рассчитывали осаждающие: начиналась паника. Чёрная, безумная паника, та самая, при которой толпа сносит и насмерть затаптывает любого, кто попадётся на её пути. На пустыре, где почти вплотную друг к дружке стояли юрты елюевских киданей, уже поднимались частые чёрные дымки: горящие стрелы нашли себе поживу в войлочных жилищах. А в кузнечной слободке стоял крик и плач: женщины, хватая детей, бестолково метались по дворам, выскакивали на улицу, забегали обратно в дома и тут же выбегали, гонимые страхом сгореть заживо — над некоторыми домами уже поднимались подозрительные дымки. Мало кто занимался тушением загоревшейся от удачливых стрел утвари... Они не знают, что делать — сообразила Яна. Они так привыкли повиноваться и не думать ни о чём, кроме детей и хозяйства, что в критический момент не способны принять адекватное решение.
Кто-то должен дать им приказ. Иначе они так и будут метаться, пока не полягут от стрел или огня.
Шшшух!
Словно притянутая её мыслью, стрела вонзилась буквально в десяти сантиметрах от её сапожка. Мгновение страха сменилось столь же мгновенным осознанием, что стрела уже не зажигательная, а обычная. Осаждающие догадались, что крыши внутри стен крепости не соломенные, а дома из утрамбованной земли горят плохо, и сменили боезапас. Теперь огонь вёлся по паникующим обывателям, не осознающим того, что давно поняли кидани. Хищно шуршащие в воздухе стрелы стали находить добычу: с улицы послышались крики боли и ужаса.
Вот оно, то, что она почуяла. Такое знакомое чудовище, питающееся смертью и ужасом беззащитных. Именно этому чудовищу служил её покойный дядюшка, всю жизнь истративший на ненависть и под конец "украсивший" себя "вольфсангелем".
Насколько Яна знала, кидани никогда не занимались террором против мирных жителей, пока живы защитники крепости. Они всегда сражались прежде всего с воинами. Смена тактики изобличала совсем иной склад ума — холодный, расчётливый и абсолютно аморальный.
"Цель оправдывает средства". Степь не знала такого девиза. Зато знал кое-кто другой.
Шшшух! Шшшух!
Сразу две стрелы. Одна в землю, другая в деревянный настил крыльца. Странно, но это помогло Яне очнуться, хотя бы на время отбросить цепенящий страх.
— Мешки поднять на головы! — неожиданно резко и грубо, "фельдфебельским" голосом скомандовала она, вскидывая рюкзак поверх шапки. — Все за мной! Друг друга из виду не терять!
Притянув свободной рукой к себе ближайшее детище — Сяолан — она бросила мгновенный взгляд на мальчиков. Всё в порядке, Ваня точно так же притянул к себе Ляншаня, держа рюкзак на шапке и кое-как прикрывая им и себя, и названого братишку. Старуха наконец прекратила причитания, только всхлипывала от ужаса. Но теперь у неё есть приказ госпожи.
— Все к стене!!! — что было сил заорала Яна, едва выскочив за ворота. — К стене! Там безопасно! Все за мной!!!
И, не дожидаясь, пока в безумных глазах паникующих соседей блеснёт хоть искорка разума, разбуженного инстинктом самосохранения, побежала в указанном направлении.
Мимо елюевских юрт.
К стене, на которой сейчас матерящиеся от злости солдаты наверняка стреляли по киданям, не подпуская их слишком уж близко к городку.
Что-то довольно сильно ударило в рюкзак, но Яна не остановилась. Крепко держа приёмную дочь за руку, она петляла между юрт, и едва не споткнулась о тело молоденькой киданьской девушки в дорогом шёлковом платье. Стрела вошла почти отвесно, попав в основание шеи и убив её наповал. К мёртвой девушке с горестным воплем бросилась девчонка помладше, совсем малявка. Её перехватил мальчик-ровесник. Яна успела заметить его жёлтые глаза... и узнать.
— Мэргэн! Давай с нами! — закричал сзади Ваня, тоже узнавший друга.
— Возьмите щиты! Щиты! — крикнул Мэргэн, стараясь переорать сумасшедший гам. — Щиты в юрте брата!
Только сейчас Яна поняла, что юрта, за которой они невольно остановились, была белой. Привилегия знати, как-никак... Елюй Лугэ сейчас был с защитниками крепости, но в его юрте действительно остались несколько щитов. То ли трофеи, то ли он их коллекционировал, но шесть штук висели на стенах, увешанных согдийскими коврами. Их и позаимствовали. Яна сочла, что ей рюкзака вполне хватит, и велела детям прятаться под щитами.
— С богом...
Дальше бежали молча. Только громко плакала Алтан-одон: погибшая девушка наверняка была ей очень близка. Как бы не сестра, если не родная, то двоюродная. Вскоре стрелы перестали стучать в поднятые над головами щиты, а впереди уже бегали киданьские подростки, подносившие лучникам на стене полные колчаны и уносившие пустые — набивать. Видно, стрельба шла нешуточная, боеприпас не жалели. Яна нашла место, где они не мешали бы мальчишкам-подносчикам, и с облегчённым вздохом уселась прямо на землю. Её семейка добралась сюда без потерь, явно не без помощи высших сил, потому, едва усевшись, она тут же перекрестилась на радостях. Но ничуть не меньшую радость она испытала, увидев, как соседки-кузнечихи, прикрывая себя и детей мешками с добром, прихваченным из дому, начали выбегать из-за юрт. Ну, слава богу, у них сработала программа повиновения приказу. Позже до них дойдёт, что приказ отдала их соседка, а не мужья или начальство, но это будет потом.
Когда осознают, что спаслись.
Чудовище, приползшее из неведомых глубин пространства-времени, сегодня останется без обеда.
Яна, плохо скрывая довольную усмешку, положила рюкзак на колени... и только сейчас поняла, что за удары чувствовала. В плотной синтетический ткани сидели две стрелы, почему-то не пробившие его насквозь. Странно. Шкатулка с ценностями была завёрнута в одежду и лежала на дне рюкзака, тогда как стрелы болтались примерно на середине. Расстегнув "молнию", Яна поняла, почему стрелы так и остались болтаться, не достав до её буйной головушки.
Оба наконечника застряли в свёртке со стальной розой.
"М-да... — подумала она, аккуратно вытаскивая нежданные трофеи. — Вот и не верь в то, что папа говорил... Ну, одна стрела — это могло быть случайностью. Но чтобы сразу две практически в одно место..."
Стрелы смяли один из внешних лепестков и глубоко оцарапали стебель металлического цветка, но Яна решила, что не будет устранять повреждения. Пусть останутся как память.
Откуда-то пришло понимание, что так будет правильно.
Со стен это виделось не так грозно, как хотелось противнику. Но в том-то и дело, что вид неважен. Важно, что эти лучники делают.
У киданей уже был опыт осад ханьских городов, как удачный, так и неудачный. Но всегда — всегда! — они сначала разбирались с воинами на стенах, а потом уже, если удавалось одолеть защитников, принимались убивать женщин и детей. Теперь же не одно сердце дрогнуло, когда ветер донёс из городка крики напуганных и, возможно, раненных обывателей.
Только теперь Юншань окончательно поверил словам жены о нелюдях в людском обличии, которым неведомы жалость и сострадание.
Разум говорил, что его умница-жена наверняка позаботится о детях и служанке, пока отец семейства и слуга обоороняют крепость. А сердце призывало обернуться, хотя бы краем глаза глянуть, не стоит ли столб дыма на приметном месте? Но оборачиваться нельзя. Пока лучники со стены обстреливают киданей, стоявших за плетёными, обтянутыми кожей, большими щитами, пока расчёты катапульт готовят особые снаряды, он сам вместе со специально отобранными солдатами находился при одной из пушек. Приказ сотника был однозначен: стрелять только в случае, если кидани пойдут на штурм. Боеприпас для этого тоже приготовили особый, неплохо зарекомендовавший себя на испытаниях. Жалко, что мало успели изготовить этих снарядов. Берегли порох для другого. Потому нельзя оборачиваться. Нельзя упустить момент, когда мятежники, опрокинув щиты, бросятся к стенам.
