— Это нож отца, — тихо сказала жена, кивнув в знак согласия. — Мне его передал этот... незнакомец.
Нож некогда был великолепен и весьма богато отделан, это Юншань определил мгновенно, намётанным глазом опытного оружейника. Покойный тесть однозначно был великим мастером: такую отделку клинка ни он сам, ни жена, ни его знакомые мастера воспроизвести бы не смогли. Серебро по булату. И какой тонкий узор — загляденье! Но то, во что за семь лет этот нож превратили, заставляло вспомнить самые чёрные ругательства. Тот, кто так обращается с драгоценными клинками, заслуживает самой суровой кары, как в жизни, так и в посмертии.
— Не представляю, что нужно было делать ножом, чтобы довести его до такого состояния, — пробурчал он, бережно вкладывая его в ножны.
— А я не хочу даже представлять, — тихо ответила жена. — Семь лет... Семь лет убийца ходил с ним, и это всех устраивало. Пока его хозяину не заблагорассудилось со мной договариваться.
— Надеюсь, ты настояла на встрече здесь, в Бейши?
— Да, любимый.
— Ты им не веришь.
— Не верю.
— Не понимаю, как можно о чём-то договориться с тем, кому не веришь.
— Не переживай, любимый, они мне тоже не верят. Но договариваться будут. Видно, им очень нужна та вещь. Так нужна, что они даже готовы ненадолго отставить в сторону свою спесь. Кроме того, переговоры между сторонами, которые друг другу не доверяют, как раз и называются политикой. Была бы здесь принцесса, она бы подтвердила.
— Должно быть, я совсем плохой политик, — усмехнулся Юншань. — Но почему мне кажется, что ты чего-то не договариваешь?
— Потому что сама не всё знаю и не во всём уверена, — жена невесело вздохнула. — С ...этими ни в чём нельзя быть уверенным. Потому... Я лучше подожду, когда явится переговорщик.
С минуту примерно в комнате царила такая тишина, что можно было услышать тихий шорох одинокой мыши, рискнувшей забраться в циновки, сложенные в гостиной. Безлунная, безветренная ночь доносила едва различимые голоса — перекличка стражников, патрулирующих улицы. Где-то в отдалении, в чьём-то доме заплакал младенец... Муж и жена сидели рядом друг с другом, и думали о будущем, которого у них пока ещё нет.
— Янь, — Юншань решился первым нарушить эту тишину, и жена вздрогнула, когда он коснулся её руки. — А давай-ка выпьем по чашечке вина. Того, согдийского, которое мы недавно купили.
Он знал, что жене не нравятся такие предложения. Янь всегда бурчала на него, когда он возвращался домой, пропустив чашечку-другую в компании своих мастеров: "Какой пример ты мальчишкам подаёшь, отец?" Но сейчас... Она, сперва очень знакомо поджав губы, внезапно задумалась, а затем кивнула.
— Ты прав, — сказала она, поднимаясь. — По чашечке винца — это самое то сейчас. Сюда принести, или пойдём за стол?..
...Согдийское было хорошо тем, что от него шумело в голове во время питья, а не наутро после оного. Конечно, чашки мало, чтобы основательно набраться, но пить по пробуждении хотелось зверски. А женщины, как назло, извели всю воду в доме на готовку. Жена и старшая дочь при виде хмурого лица хозяина дома понимающе переглянулись.
— Ши! — крикнула супруга. — Возьми чистое ведро и принеси воды.
Обычному слуге было бы достаточно сказать, чтобы просто принёс воды, но не этому. Нужно было обязательно уточнить, что ведро чистое, для питьевой воды, а не для мойки посуды. Ши — хороший мальчик, исполнительный, но придурковатый. Ходит как во сне, выполняет всё, что велят хозяева, ни с кем без приказа не заговаривает... Какое-то тихое помешательство, и не похоже, что врождённое. Хотя... На людей с ножом не кидается — и за то спасибо.
Вода. Холодная, чистая, воплощение блаженства. Лишь выпив подряд две чашки, Юншань заметил, что жена тоже выглядит не лучшим образом. Хоть она и плеснула себе вчера половину от его доли, но ведь сколько лет вообще хмельного не пила, и потому в голову оно ей ударило сильнее. Ничего. Сейчас вода в котелке вскипит, дочка родителям чаю нальёт, глядишь, легче станет. Во времена его недолгой армейской службы чая солдатам не полагалось — тогда только-только это господское питьё начали по зажиточным домам употреблять. Ох, как же было ему плохо, когда перебрал того мерзкого пойла, что взяли у крестьян вместе с зерном в счёт военного налога... Сейчас не то. Согдийское — достаточно крепкое, чтобы вызвать утреннюю жажду, но и достаточно чистое, чтобы с него не рвало до желчи, как его тогда. Даже вспомнить стыдно.
Дочка — умница. Сразу сообразила, какой крепости чай заварить, что, кстати, наводит на не вполне почтительные мысли насчёт её покойного свёкра и ныне здравствующего, хвала Небу, супруга. Наслаждаясь ароматом и вкусом напитка, Юншань ненадолго позабыл о тревогах дня сегодняшнего. Зато жена, кажется, ни о чём не позабыла, судя по выражению её лица. Её снова тревожила неизвестность.
В комнате, где сейчас временно обитало семейство Чжоу, тихо запищал малыш. Сяолан, смущённо извинившись, оставила родителей одних за столиком и ушла к ребёнку.
— Несладко ей сейчас, — тихо посетовала жена, едва дочь скрылась в комнате. — Муж болен, сын совсем крошка, а свекровь... Ну, ты видел, что это за штучка. Она, кстати, ушла на рынок.
— За покупками? — удивился Юншань.
— Слуг нанять.
— На рынке, — мастер Ли произнёс это с непередаваемой иронией. — Слуг. Могу себе представить, кого она там наймёт.
— Или никого, — жена отхлебнула подостывший чай, — или такое отребье, которое на порог в приличный дом пускать нельзя.
— Откуда такая уверенность?
— Слухи о ней нехорошие ходят, любимый.
— Если не секрет, какие? — Юншань крепко заподозрил супругу в том, что она опять пустила в ход излюбленное женское оружие — сплетни.
— Да так, всякое болтают... Ну, например, о том, что она нисколько не печалится по поводу гибели мужа. Или о том, что внука своего даже на руки ни разу не взяла. Или что пытается избавиться от невестки, которая ей жизнь спасла... Не обращай внимания, любимый, это всего лишь базарные слухи.
— Из-за которых Таофан действительно не сможет нанять достойных слуг в их дом... Зачем это тебе?
— Не мне. Сяолан и её мужу. Хватит им у мамы на сворке бегать. Ливэй мужчина, вот пусть он и покажет, какой из него глава семьи. Слава богу, поправляется, ходит уже. Если у него духу не хватит перехватить власть у матери, когда она опозорится с наймом слуг, тогда я уже и не знаю, чего желать. Наверное, и впрямь его развода с Сяолан.
— Ливэй не показался мне маменькиным сынком. Он почтительный сын, не более того.
— Но сейчас он нездоров и всецело зависит от мнения матери. Если это вовремя не преодолеть, получится тот самый маменькин сынок. Серьёзное ранение — это такой удар по... душе, что может сломать и сильного человека.
— Сяолан уже говорила с мужем?
— Да.
— И что он?
— В общем — согласен. Но ещё не знает, как это провернуть, не оскорбив мать. Всё-таки он её очень любит.
— И потому ты решила немного помочь ей осрамиться в глазах сына?
Жена лукаво улыбнулась.
— Некоторым такие встряски идут только на пользу, — проговорила она.
В гостиную из кухоньки вышел Ши с корзиной для угля. Судя по доносившемуся перестуку посуды, Хян покончила с кормлением кур и затеяла приготовление завтрака. Солнце-то уже взошло, скоро обоим мастерам в кузницу отправляться. Не на голодный же желудок это делать, согласитесь.
— Не боишься, что однажды и против тебя так настроят весь город? — поинтересовался Юншань.
— Во-первых, я не даю повода, — совершенно серьёзно ответила супруга. — А во-вторых, умею защищаться. Уж поверь, любимый, женщина, которая пять лет оберегала своё дело от шайки вороватых чиновников разного ранга, как-нибудь сможет защититься от сплетниц.
— Это разные вещи, — со вздохом проговорил Юншань. — У вас не придают такого значения мнению общины, как у нас. Вы многолики, и потеря одного из лиц не нанесёт западному человеку большого ущерба. Здесь человек, который в глазах соседей потерял лицо, не сможет более жить среди них. Ты сейчас сделала всё, чтобы Таофан потеряла лицо. Если соседи начнут плевать ей вслед, сможет ли жить в Бейши её сын с женой и ребёнком?
— О них ходят совсем другие слухи. Куда более благожелательные.
— Ты и об этом, значит, позаботилась... Может, не зря тебя Белой Лисой дразнят? — усмехнулся мастер.
— Просто я очень люблю вас — и тебя, и детей... — бледное до меловой белизны лицо супруги озарила тёплая улыбка. — Иногда делаю глупости из-за этого, но никогда не причиню вреда семье, даже в малом... Насчёт того, сможет ли Таофан жить здесь, так это уже забота Ливэя. Ну, и наконец, женщине в её возрасте, вдове купца, надо бы уметь достойно принимать удары судьбы.
И, дабы подчеркнуть это мнение, она процитировала изречение какого-то западного мудреца. На неведомом языке, скорее всего, родном для того мудреца, ибо русский язык Юншань смог бы понять. А дальше... Дальше случилось то, чего он ждал меньше всего на свете.
— Как прошёл пробный пуск установки?
— Меня занесло слишком далеко к северу, господин. Пришлось повозиться с настройками.
— Значит, теперь ты готов.
— Да, господин. Скоро ключ будет у нас.
— Что ты пообещаешь этой женщине?
— Оставить её в покое.
— И, разумеется, обещания не сдержишь.
— Как ни странно, сдержу, господин.
— Не скажешь, почему?
— Наша путешественница — типичная русская, несмотря на своих эстонских предков. Если её не трогать, позволить спокойно жить, она не опасна.
— Хм... По мне всё же вернее, если решить этот вопрос более радикально. Нет человека — нет проблемы.
— Вы не знаете русских, господин.
— А ты можешь похвастаться их знанием?
— Я японец, господин. Мы с ними соседствуем и воюем три с лишним сотни лет. Достаточный срок, чтобы изучить друг друга.
— Раньше ты настаивал на ликвидации. Что изменилось?
— Раньше я был уверен, что мы имеем дело со слабенькой магичкой-артефактницей, которой хорошенько прочистили мозги современным образованием и бизнес-средой. Я ошибался.
— Кто же тогда даст гарантию, что ты не ошибаешься и сейчас?
— Она сама, господин.
— Поясни.
— Она — человек слова, господин.
— Это слабость.
— Безусловно. Но сейчас эта слабость нам на руку. Я договорюсь с ней, заберу ключ и оставлю её в покое. Если же в будущем возникнет ситуация, когда потребуется наш отказ от данного слова...
— Понятно. Готовься к переходу. Я уже распорядился, чтобы для тебя подготовили всё необходимое. У тебя три дня. Затем я должен увидеть ключ на этом столе... Мы слишком долго ждали и слишком много вложили в этот проект, чтобы допустить ошибку на финише.
— ... Что благороднее: сносить удары неистовой судьбы — иль против моря невзгод вооружиться, в бой вступить, и всё покончить разом?.. (прим.: в переводе П.Гнедича)
Сколько лет прошло, а не забылись мамины уроки. Конечно, английский в первое время самостоятельного ведения бизнеса Яну здорово выручил, но позже, когда она вышла на прямой контакт с поставщиками в Германии, больше пригодился немецкий. А там и бывший соотечественник обнаружился, и необходимость в непременном знании иностранного языка временно отпала. Но то был разговорный язык. В отличие от плавных строк Шекспира в переложении на английский язык образца конца двадцатого столетия, он забылся неожиданно быстро. Слог мэтра — остался в памяти, как выяснилось, навсегда.
Глухой стук упавшей корзины и шорох раскатившегося по циновкам бурого угля заставил её вздрогнуть и обернуться к двери. Вот уж кто, кто, а Ши точно не страдал кривизной рук, и обычно ничего не ронял. А тут вдруг... Что это с ним? Уж не заболел ли парень?
С парнишкой и впрямь творилось что-то странное и страшноватое. Застыв на пороге, он медленно, словно не веря своим глазам, обвёл гостиную взглядом. Притом в этом взгляде, прежде как правило "оловянном", ничего разумного не выражающем, сейчас отразились сперва удивление, затем испуг, и под конец — цепенящий ужас человека, чей привычный мир рухнул в одночасье... Такой взгляд Яна однажды видела у маленькой девочки, потерявшейся на вокзале. И, как та девочка, Ши едва не плакал. Словно в теле подростка двенадцати лет внезапно пробудился пятилетний мальчик, потерявший маму.
Вернее, он всё-таки расплакался. Секунду спустя, когда ринулся к ней. Взахлёб, с отчаянием и надеждой. И сквозь рыдания полился поток слов. Простых слов, которые обычно говорят дети в таких ситуациях.
— Ma'am, I'm lost! Ma'am, please, take me to my mom! Please!
Потрясённая Яна уже не знала, что ошарашило её сильнее: внезапное пробуждение рассудка Ши, или его классический american English. Она лишь успела выбросить вперёд руку в предостерегающем жесте: Юншань в первый миг дёрнулся наказать слугу за дерзкое поведение. Во второй — он уже понял если не всё, то очень многое, но тоже был потрясён не меньше жены. И ладно бы только он: на шум из смежных комнат сперва выскочил напуганный Ляншань, а затем высунулись озадаченные мордашки малышей. Яна готова была поспорить, что даже робкая Хян подглядывает с кухни, что уж там говорить об остальных домочадцах.
— What's your name, boy? — она спросила это нарочито негромко, чтобы Ши перестал рыдать и прислушался к её словам. — How did you get here?
Ши действительно перестал так громко всхлипывать, и, утерев мокрое лицо рукавом, выдал настоящую лавину слов, половину которых Яна попросту не поняла. Впрочем, что парня зовут Джош, и что он родом из Калифорнии, разобрать было нетрудно. А остальное... По большому счёту, и так было всё ясно. Ему было пять лет, он куда-то поехал с отцом и потерялся. И дальше ничего не помнит. То есть совсем ничего.
Как после пробуждения забывается тяжёлый сон, так мальчишка напрочь забыл всё, что с ним происходило за эти семь лет.
"Так не бывает, — потрясённая Яна не знала, чему верить — своим ощущениям или рассудку. — Или бывает?"
— Что он говорит? — хмуро спросил Юншань, когда Ши — или Джош? — замолк, давясь рыданиями. — Что с ним вообще такое происходит?
— Он проснулся, — ответила Яна. — Услышал родной язык и проснулся.
— То есть этот заморыш — тоже с запада?
— Не совсем, любимый... Он оттуда же, откуда и я.
— У нас тут что, ссылка для людей из твоего мира? — Юншань был потрясён не меньше, чем жена, но своё потрясение предпочёл маскировать раздражением. — С тобой понятно, а этот малец что натворил?
— Думаю, что смогу его разговорить... когда он успокоится.
— А я думаю, что мы только что лишились хорошего слуги.
Яна собралась возразить супругу, но тут произошло кое-что ещё. Чего она тоже не ждала.
Юэмэй, до сих пор наблюдавшая за этой сценой с раскрытым от удивления ротиком, вывернулась из-под руки старухи Гу Инь подбежала к плачущему мальчишке и застрекотала что-то уже совершенно непостижимое. Яна только и смогла разобрать среди этого водопада слов классическое "Don't cry" и "dad and mom". Девчонка гладила плачущего Ши по руке, будто ровесника.
