Итачи в Гп

Лёгкие горели огнём. Каждый удар сердца отдавался болью во всём теле. Глаза болели так, что мысль о том, что сейчас всё закончится, приносила не привычный, еле слышимый страх, а спокойствие и умиротворение.

Шаг. Ещё один.

Боги, как же он устал от всего этого, от этой жизни, от этой боли...

Саске, любимый младший брат, стоит перед ним на коленях и смотрит вызывающе, ненавидяще. Не этого ли он добивался?

Последний шаг. Всё. Он больше не сдвинется с места. Он должен успеть сказать... должен...

Но не успевает. Касается пальцем чужого лба, просит прощения у глупого младшего брата, и наступает тьма. Он потерял всё, что у него было. Он наконец-то обрёл свободу...

Вступление.

Неизвестно, когда в мирах-отражениях появился Бог Тёмной Луны, бог Крови. Ни в историях, ни в летописях — нигде и никогда не упоминалось о том, что существует на пересечении вселенных настолько могущественная сила, что способна по прихоти менять человеческую судьбу, и по желанию даровать как проклятья, так и благословения.

Первое упоминание о существовании бога Тёмной Луны оставил глава клана Учих, Мадара Учиха. В ранних записях своих, когда он ещё был молод и неопытен, лихорадочно, невнятно и истерически-счастливо написано, что он, 13-летний гений, нашёл того, кто способен даровать силу ему, его семье и его потомкам. С каждым прошедшим годом упоминаний о Боге Тёмной Луны в свитках становится всё меньше и меньше, и в конце-концов записи о своих эзотерических и религиозных исследованиях Мадара Учиха закончил горьким покаянием в собственных преступлениях.

Я много лет потратил на то, чтобы прославить имя своей семьи, и много сил потратил на то, чтобы эту силу обрести. Но цена оказалась слишком высока, а тот, кто обещал мне бессмертие, жестоко надо мною пошутил — ценою, что мне пришлось заплатить за вечную жизнь, стала жизнь любимого брата, и вечная жизнь в борьбе с собственным безумием.

Приступы его наступают всё чаще и чаще. Я чувствую, что скоро откроется обман, и мне придётся сбегать из построенной мною деревни. Я боюсь, что сегодняшний день будет последним моим днём прозрения — больше нет сил бороться с туманом, застилающим разум, с жаждою крови и с дикой, животной яростью, что заставляет меня совершать поступки настолько ужасные, что даже в безумии, охватывающем меня, они кажутся мне отвратительными. Это моя последняя запись. И я молю своих потомков — не повторяйте моих ошибок. Бог Крови и Тёмной Луны может даровать вам силу. Но с такою же лёгкостью он может обратить её в проклятие.

Мадара Учиха.

Неизвестно, был ли тот день действительно последним моментом просветления у Великого основателя Конохи, деревни скрытого листа. В истории сохранились многочисленные упоминания очевидцев о том, как рассорившись с главой клана Сенджу, Хаширамой, вместе с которым он основал деревню, Учиха вызвал того на бой, и долгое время считалось, что в той великой битве Мадара Учиха потерял свою жизнь.

С тех пор имя тёмного Бога не раз упоминалось в секретных техниках клана Учиха, а одному из детей клана была дарована возможность посещать Мир Бога Луны. Доподлинно известно, что ребёнок, коему был по желанию Бога подарен кусочек его мира, был одним из последних представителей клана Учиха своего времени. Взамен печати проклятия разума он выбрал печать проклятия тела, и несмотря на чудовищные муки не изменил своего решения до самого конца.

Впоследствии, спустя несколько сотен лет, уже действительно последний представитель клана Учих, названный в честь любимого брата одного из величайших шиноби деревни скрытого листа, под главенством которого почти уничтоженный клан Учих возродился из пепла, в последних записях своих упоминал имя Мёртвого Бога.

Мир тот, — писал Учиха Итачи, последний представитель клана Учих, — похож на самый страшный их всех кошмаров, которые только могут вам присниться. Каждый раз, когда вы туда попадаете, он неуловимо изменяется в самых незначительных деталях, даже если вы захотели попасть в то же самое место, в котором были здесь в предыдущий раз. Мир тот в точности повторяет наш, и зачастую от настоящего неотличим. Даже монохромность его оттенков и цветов не собьют вас с мысли о том, что всё вокруг реально, и только уйдя оттуда вы поймёте, что ошибались.

Но есть одно то, что знающему человеку поможет узнать и отделить иллюзию от реальности. Мир Мёртвого Бога всегда освещает кроваво-красная луна, и никогда вы в нём не застанете солнечный цвет. Мир вечной ночи и темноты, мир беспричинного страха и ужаса, и изредка мелькающих в пустоши фигур, которые твой страх лишь подпитывают.

Лишь один раз я видел того, кто подарил нам, Учихам, возможность попадать в Мир Бога Луны, в мир Мёртвого Бога. Ещё когда живы были мои родители, в церемонии посвящения и пробуждения шарингана, которую проходит каждый носитель крови Учиха на своё шестилетие, я вдруг ощутил в себе неизведанную, необъятную силу. Её количество поражало, моё тело не выдерживало объёмов обрушившейся на меня чакры, и вдруг словно озарение — яркой вспышкой возникли в моей голове слова и знания. Совершенно не думая о последствиях, я тут же поспешил их применить. Казалось, только эти заветные слова и действия принесут мне облегчение. И только закончив направлять чакру в глаза и говорить "мангёкё шаринган", я оказался в мире Мёртвого Бога, в мире Бога Луны.

Я был совершенно растерян и потрясён. Всё вокруг выглядело таким реальным, но в то же время жуткая монохромность цветов — чёрный, красный, белый — заставляла усомниться в собственных ощущениях. Пребывание в мире Мёртвого Бога заставляло меня сходить с ума, и в один ужасный момент, когда я думал, что уже умру, кто-то опустил руку мне на голову. Я поднял взгляд и увидел ЕГО. Я никогда не видел его, а та информация, что сохранилось в семейных хрониках, описывала не ЕГО внешность, а ЕГО поступки, но я сразу понял, что это ОН. Тот, в честь кого меня нарекли, тот, кто уничтожив весь наш клан, позволил ему возродиться и достичь невиданных ранее высот, и тот, кто пожертвовал ради спасения нашего клана от безумия, передающегося с кровью и начинающегося с пробуждения шарингана, своей жизнью. Передо мной стоял сам Учиха Итачи, в чёрном плаще с кроваво-красными облаками, и со знаменитыми шрамами на лице, придающими его и так серьёзному лицу выражение некой суровости и строгости.

Но стоило ему улыбнуться, как всё вокруг словно озарилось светом и теплом. Я как-то перестал ощущать давление чужеродной чакры, и мир тот больше не казался сосредоточием всех моих страхов и кошмаров. Итачи-доно ничего мне не говорил — только держал руку на моих чёрных волосах и улыбался. А потом он открыл свои глаза, и я увидел вечный шаринган — то, к чему стремится каждый член клана Учиха, но то, чего достигают лишь считанные единицы. Его губы зашевелились, и я скорее угадал, чем услышал то, что он хотел сказать. Он попросил у меня прощения и сказал, что на мне прервётся род Учих, потому что Бог Тёмной Луны и Крови, Мёртвый Бог, не желает больше находиться в этом мире, и уходит в другой, а значит и род наш, что черпал силу из его мира, тоже уйдёт в другой мир.

Тогда я не понимал, о чём говорил Итачи-доно. Клан наш был многочисленен, деревня процветала, и большая часть носителей крови Учиха могла использовать шаринган хотя бы с одним томоэ. Но проходило время, уходили из жизни старики и шиноби, а дети, что появлялись на свет, не могли использовать шаринган. Будучи уже 20-летним мужчиной, я рассказал старейшинам нашего клана о том своём первом видении при пробуждении шарингана, и ответ их потряс меня до глубины души — у детей клана Учиха была "чистая", без памяти семьи, кровь. Я был последним ребёнком, в котором пробудилась кровь Учиха. И потому я отныне не звал Бога Тёмной Луны и Крови иначе, как Мёртвым Богом. Я есть последний Учиха из этого мира, что владеет шаринганом. И я не жалею о том, как прожил свою жизнь.

Неизвестно, действительно ли тёмный бог ушёл в другой мир, оставив без своей поддержки многочисленный клан, но больше упоминаний этого имени в истории мира не находилось. Но только одно было доподлинно известно — Учиха Итачи, старший брат Учиха Саске, был любимчиком тёмного Бога. И именно ради него тёмный бог изменил историю совершенно другого мира, отличного от мира шиноби. Он даровал Учиха Итачи новую жизнь.

1 глава.

Итачи очнулся резко — чуть ли не подпрыгнул на рефлексах с кровати, словно кошка в воздухе развернулся и с шипением врезался в деревянную стенку. В панике отскочил обратно, снова врезался, и заметался по крохотному помещению, не в силах себя успокоить — какое-то животное чувство страха, от которого всё никак было не избавиться, мешало ему адекватно мыслить и оценивать ситуацию. А потом это сделать стало невозможно — боль, адская, что в последние года сопровождала его всё время, вернулась к нему с удвоенной силой. Казалось, каналы чакры разрывает от невыносимой боли, будто они вдруг уменьшились, а объём наоборот — увеличился. Лёгкие привычно горели огнём от каждого вдоха-выдоха, а стоило только шевельнуться, как тут же тело пронзали тысячи раскалённых иголочек. Но Итачи вдруг успокоился. Если больно — значит жив. Если жив — нужно бороться. А сейчас ему предстояло разобраться с собственным организмом.

Лекарства у него не было. Последнюю таблетку из тех, что дарили ему блаженное чувство "ничего", он использовал прямо перед последней битвой с Саске. Саске... Легко и привычно укололо сердце, стоило только вспомнить, что пришлось пережить его глупому младшему брату, но Итачи лишь дёрнул раздражённо уголком губ — брат в безопасности, чужой чакры в окрестностях на километры не ощущается, а он от боли дышит через раз, боясь лишний раз пошевелиться.

Сначала стоило на чём-нибудь сконцентрироваться.

Итачи привычно прикрыл глаза, и не обращая внимания на кроваво-красные вспышки под веками, принялся вслушиваться в стук своего сердца. Бешеный ритм его был рваным и грозил вот-вот остановиться, огромное количество крови прогонялось через организм, причиняя лишнюю, в придаток ко всем ощущениям, боль. С силою Учиха заставил сердце биться ровнее, а сконцентрировавшись на биении собственного сердца он если и не чувствовал боли, то просто меньше обращал на неё внимания, что позволяло ему в меру связно мыслить.

Успокоившись, он принялся рассматривать изнутри потоки чакры, что бушевала так сильно, что выходила за пределы организма. Увиденное привело Итачи в лёгкий шок — объёмы его и так огромной чакры, по сравнению с обыкновенными шиноби, увеличилась в полтора раза, и в этом и крылась загадка чудовищной, раздирающей в клочья боли в чакропроводящих каналах. Итачи коротко вдохнул-выдохнул, и полностью сосредоточился на своей системе циркуляции энергии.

Он потихоньку, не обращая внимания на боль, наращивал толщину основных каналов, чтобы они выдерживали новый, более сильный и быстрый поток чакры. Раскидывал то тут, то там, небольшие энергетические каналы и капилляры, куда мог сбросить излишки чакры, и совершенно не обращал пока что внимания на её странный, изменившийся цвет — чакра Итачи была стандартного, голубого цвета, когда как излишек отливал изумрудным сиянием и изредка пробирал до дрожи яростно-красной энергией, какую он встречал лишь у джинчуурики девятихвостого, бывшего друга его младшего брата. И пока Итачи выполнял монотонную и успокаивающую как боль, так и разум работу, он перебирал воспоминания о последней своей битве, и, всё больше хмурясь, понимал, что что-то упускает из виду.

Вот он просит прощения у брата. Вот лекарство перестаёт действовать, и вся эта сконцентрированная боль, которую больше не может сдерживать разум Учихи, бьёт по ослабленному организму, и он... просыпается здесь. Но чутьё на ультразвуке верещало, что между тем, как он потерял сознание от боли, а после очнулся здесь — в тесной каморке,больше напоминающей тюрьму, — что-то было. Но вот только что...

Легонько вздохнув, Итачи поднял руку, вытереть пот со лба, и замер, не понимая, откуда возникло чувство страха и отчаяния. Он с лёгким интересом рассматривал детские тоненькие пальчики, по видимому не раз сломанные и сраставшиеся, осторожно, так, чтобы не причинять боли уставшим глазам, скосил взгляд ниже, на тоненькие кисти рук, спустился взглядом до локтей... и наконец-то понял, что его так смущало.

Не ощущая больше боли, он резко сел на месте, суматошно рассматривая свои руки и паникуя всё больше и больше. Часто-часто задышав, он сложил с детства знакомые печати развеивания хенге, но ничего не случилось. Поочерёдно складывая все известные печати развеивания иллюзий, он всё больше и больше впадал в неконтролируемую панику. Пока наконец не догадался посмотреть в зеркало.

Шатаясь словно пьяный или раненный, Итачи быстро добрался до двери, и, сначала просто подёргав ручку, в ярости влил в руки чакры намного больше, чем того требовалось, и с грохотом оторвал дверь. Резко осмотревшись, он, держась за стенку, поплёлся по лестнице на второй этаж, не обращая внимания на дикие визги какой-то некрасивой женщины и орущего толстяка. Нужная дверь обнаружилась со второй попытки. Ввалившись в крохотную ванную комнату, он дрожащими пальцами с энной попытки смог закрыть щеколду, и тут же бросился к зеркалу. Чтобы увидеть собственное отражение, пришлось забраться на небольшую скамеечку, и когда наконец он оказался напротив зеркала, то...

— Нет... — прошептал Учиха, страшно бледнея, отчего неестественно яркие, зелёные глаза загорелись зелёным, ведьминским огнём. — Нет! Нет!!! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!

Он завопил не своим, чужим голосом, отшатнулся от зеркала и упал со скамеечки. Каналы чакры всё ещё болели, как болели и глаза, но остальная боль уже давно отступила.

Итачи этого не замечал. Завывая на одной ноте, он сжался в комочек и зарылся в чёрные волосы тонкими пальчиками, с силой их сжимая и судорожно дёргая, словно пытаясь вырвать у себя с головы клок волос. А память, будто ожидая самого унизительного момента, обрушилась на него в тот же миг...

* * *

Последний выдох — и небо меркнет перед глазами, чтобы мгновение спустя расцвести чернотой и кроваво-красною луною в небесах.

Итачи широко раскрыл глаза, узнавая место, и неуверенно приподнялся на локтях. Раньше в мир мангёкё шарингана он мог попасть только тогда, когда захватывал в плен своей техники вражеского шиноби, и потому не был уверен, чего можно было ожидать от мира Бога Луны.

Встав на ноги окончательно, он лишь мельком отметил тот факт, что тело совершенно не болело. В мире мангёкё шарингана он всегда обретал лёгкость, присущую только тому времени, когда кровь в нём не пробудилась, постепенно отягчая проклятие рода. Он встал, огляделся, и с лёгким удивлением отметил, что мир мангёкё в этот раз принял очертания квартала Учиха. Кончики пальцев мелко вздрогнули, но больше ничем Итачи не выдал своего удивления. Медленно осмотревшись вокруг, он почувствовал, как его охватывает грусть — всё вокруг не изменилось с тех пор, как он был в квартале в последний раз, мирный раз. Только пустота вокруг и неестественная тишина напоминали ему о том, что всё вокруг — всего лишь качественная иллюзия, и что всё вокруг нереально.