Итачи в Гп

Лёгкие горели огнём. Каждый удар сердца отдавался болью во всём теле. Глаза болели так, что мысль о том, что сейчас всё закончится, приносила не привычный, еле слышимый страх, а спокойствие и умиротворение.

Шаг. Ещё один.

Боги, как же он устал от всего этого, от этой жизни, от этой боли...

Саске, любимый младший брат, стоит перед ним на коленях и смотрит вызывающе, ненавидяще. Не этого ли он добивался?

Последний шаг. Всё. Он больше не сдвинется с места. Он должен успеть сказать... должен...

Но не успевает. Касается пальцем чужого лба, просит прощения у глупого младшего брата, и наступает тьма. Он потерял всё, что у него было. Он наконец-то обрёл свободу...

Вступление.

Неизвестно, когда в мирах-отражениях появился Бог Тёмной Луны, бог Крови. Ни в историях, ни в летописях — нигде и никогда не упоминалось о том, что существует на пересечении вселенных настолько могущественная сила, что способна по прихоти менять человеческую судьбу, и по желанию даровать как проклятья, так и благословения.

Первое упоминание о существовании бога Тёмной Луны оставил глава клана Учих, Мадара Учиха. В ранних записях своих, когда он ещё был молод и неопытен, лихорадочно, невнятно и истерически-счастливо написано, что он, 13-летний гений, нашёл того, кто способен даровать силу ему, его семье и его потомкам. С каждым прошедшим годом упоминаний о Боге Тёмной Луны в свитках становится всё меньше и меньше, и в конце-концов записи о своих эзотерических и религиозных исследованиях Мадара Учиха закончил горьким покаянием в собственных преступлениях.

Я много лет потратил на то, чтобы прославить имя своей семьи, и много сил потратил на то, чтобы эту силу обрести. Но цена оказалась слишком высока, а тот, кто обещал мне бессмертие, жестоко надо мною пошутил — ценою, что мне пришлось заплатить за вечную жизнь, стала жизнь любимого брата, и вечная жизнь в борьбе с собственным безумием.

Приступы его наступают всё чаще и чаще. Я чувствую, что скоро откроется обман, и мне придётся сбегать из построенной мною деревни. Я боюсь, что сегодняшний день будет последним моим днём прозрения — больше нет сил бороться с туманом, застилающим разум, с жаждою крови и с дикой, животной яростью, что заставляет меня совершать поступки настолько ужасные, что даже в безумии, охватывающем меня, они кажутся мне отвратительными. Это моя последняя запись. И я молю своих потомков — не повторяйте моих ошибок. Бог Крови и Тёмной Луны может даровать вам силу. Но с такою же лёгкостью он может обратить её в проклятие.

Мадара Учиха.

Неизвестно, был ли тот день действительно последним моментом просветления у Великого основателя Конохи, деревни скрытого листа. В истории сохранились многочисленные упоминания очевидцев о том, как рассорившись с главой клана Сенджу, Хаширамой, вместе с которым он основал деревню, Учиха вызвал того на бой, и долгое время считалось, что в той великой битве Мадара Учиха потерял свою жизнь.

С тех пор имя тёмного Бога не раз упоминалось в секретных техниках клана Учиха, а одному из детей клана была дарована возможность посещать Мир Бога Луны. Доподлинно известно, что ребёнок, коему был по желанию Бога подарен кусочек его мира, был одним из последних представителей клана Учиха своего времени. Взамен печати проклятия разума он выбрал печать проклятия тела, и несмотря на чудовищные муки не изменил своего решения до самого конца.

Впоследствии, спустя несколько сотен лет, уже действительно последний представитель клана Учих, названный в честь любимого брата одного из величайших шиноби деревни скрытого листа, под главенством которого почти уничтоженный клан Учих возродился из пепла, в последних записях своих упоминал имя Мёртвого Бога.

Мир тот, — писал Учиха Итачи, последний представитель клана Учих, — похож на самый страшный их всех кошмаров, которые только могут вам присниться. Каждый раз, когда вы туда попадаете, он неуловимо изменяется в самых незначительных деталях, даже если вы захотели попасть в то же самое место, в котором были здесь в предыдущий раз. Мир тот в точности повторяет наш, и зачастую от настоящего неотличим. Даже монохромность его оттенков и цветов не собьют вас с мысли о том, что всё вокруг реально, и только уйдя оттуда вы поймёте, что ошибались.

Но есть одно то, что знающему человеку поможет узнать и отделить иллюзию от реальности. Мир Мёртвого Бога всегда освещает кроваво-красная луна, и никогда вы в нём не застанете солнечный цвет. Мир вечной ночи и темноты, мир беспричинного страха и ужаса, и изредка мелькающих в пустоши фигур, которые твой страх лишь подпитывают.

Лишь один раз я видел того, кто подарил нам, Учихам, возможность попадать в Мир Бога Луны, в мир Мёртвого Бога. Ещё когда живы были мои родители, в церемонии посвящения и пробуждения шарингана, которую проходит каждый носитель крови Учиха на своё шестилетие, я вдруг ощутил в себе неизведанную, необъятную силу. Её количество поражало, моё тело не выдерживало объёмов обрушившейся на меня чакры, и вдруг словно озарение — яркой вспышкой возникли в моей голове слова и знания. Совершенно не думая о последствиях, я тут же поспешил их применить. Казалось, только эти заветные слова и действия принесут мне облегчение. И только закончив направлять чакру в глаза и говорить "мангёкё шаринган", я оказался в мире Мёртвого Бога, в мире Бога Луны.

Я был совершенно растерян и потрясён. Всё вокруг выглядело таким реальным, но в то же время жуткая монохромность цветов — чёрный, красный, белый — заставляла усомниться в собственных ощущениях. Пребывание в мире Мёртвого Бога заставляло меня сходить с ума, и в один ужасный момент, когда я думал, что уже умру, кто-то опустил руку мне на голову. Я поднял взгляд и увидел ЕГО. Я никогда не видел его, а та информация, что сохранилось в семейных хрониках, описывала не ЕГО внешность, а ЕГО поступки, но я сразу понял, что это ОН. Тот, в честь кого меня нарекли, тот, кто уничтожив весь наш клан, позволил ему возродиться и достичь невиданных ранее высот, и тот, кто пожертвовал ради спасения нашего клана от безумия, передающегося с кровью и начинающегося с пробуждения шарингана, своей жизнью. Передо мной стоял сам Учиха Итачи, в чёрном плаще с кроваво-красными облаками, и со знаменитыми шрамами на лице, придающими его и так серьёзному лицу выражение некой суровости и строгости.

Но стоило ему улыбнуться, как всё вокруг словно озарилось светом и теплом. Я как-то перестал ощущать давление чужеродной чакры, и мир тот больше не казался сосредоточием всех моих страхов и кошмаров. Итачи-доно ничего мне не говорил — только держал руку на моих чёрных волосах и улыбался. А потом он открыл свои глаза, и я увидел вечный шаринган — то, к чему стремится каждый член клана Учиха, но то, чего достигают лишь считанные единицы. Его губы зашевелились, и я скорее угадал, чем услышал то, что он хотел сказать. Он попросил у меня прощения и сказал, что на мне прервётся род Учих, потому что Бог Тёмной Луны и Крови, Мёртвый Бог, не желает больше находиться в этом мире, и уходит в другой, а значит и род наш, что черпал силу из его мира, тоже уйдёт в другой мир.

Тогда я не понимал, о чём говорил Итачи-доно. Клан наш был многочисленен, деревня процветала, и большая часть носителей крови Учиха могла использовать шаринган хотя бы с одним томоэ. Но проходило время, уходили из жизни старики и шиноби, а дети, что появлялись на свет, не могли использовать шаринган. Будучи уже 20-летним мужчиной, я рассказал старейшинам нашего клана о том своём первом видении при пробуждении шарингана, и ответ их потряс меня до глубины души — у детей клана Учиха была "чистая", без памяти семьи, кровь. Я был последним ребёнком, в котором пробудилась кровь Учиха. И потому я отныне не звал Бога Тёмной Луны и Крови иначе, как Мёртвым Богом. Я есть последний Учиха из этого мира, что владеет шаринганом. И я не жалею о том, как прожил свою жизнь.

Неизвестно, действительно ли тёмный бог ушёл в другой мир, оставив без своей поддержки многочисленный клан, но больше упоминаний этого имени в истории мира не находилось. Но только одно было доподлинно известно — Учиха Итачи, старший брат Учиха Саске, был любимчиком тёмного Бога. И именно ради него тёмный бог изменил историю совершенно другого мира, отличного от мира шиноби. Он даровал Учиха Итачи новую жизнь.

1 глава.

Итачи очнулся резко — чуть ли не подпрыгнул на рефлексах с кровати, словно кошка в воздухе развернулся и с шипением врезался в деревянную стенку. В панике отскочил обратно, снова врезался, и заметался по крохотному помещению, не в силах себя успокоить — какое-то животное чувство страха, от которого всё никак было не избавиться, мешало ему адекватно мыслить и оценивать ситуацию. А потом это сделать стало невозможно — боль, адская, что в последние года сопровождала его всё время, вернулась к нему с удвоенной силой. Казалось, каналы чакры разрывает от невыносимой боли, будто они вдруг уменьшились, а объём наоборот — увеличился. Лёгкие привычно горели огнём от каждого вдоха-выдоха, а стоило только шевельнуться, как тут же тело пронзали тысячи раскалённых иголочек. Но Итачи вдруг успокоился. Если больно — значит жив. Если жив — нужно бороться. А сейчас ему предстояло разобраться с собственным организмом.

Лекарства у него не было. Последнюю таблетку из тех, что дарили ему блаженное чувство "ничего", он использовал прямо перед последней битвой с Саске. Саске... Легко и привычно укололо сердце, стоило только вспомнить, что пришлось пережить его глупому младшему брату, но Итачи лишь дёрнул раздражённо уголком губ — брат в безопасности, чужой чакры в окрестностях на километры не ощущается, а он от боли дышит через раз, боясь лишний раз пошевелиться.

Сначала стоило на чём-нибудь сконцентрироваться.

Итачи привычно прикрыл глаза, и не обращая внимания на кроваво-красные вспышки под веками, принялся вслушиваться в стук своего сердца. Бешеный ритм его был рваным и грозил вот-вот остановиться, огромное количество крови прогонялось через организм, причиняя лишнюю, в придаток ко всем ощущениям, боль. С силою Учиха заставил сердце биться ровнее, а сконцентрировавшись на биении собственного сердца он если и не чувствовал боли, то просто меньше обращал на неё внимания, что позволяло ему в меру связно мыслить.

Успокоившись, он принялся рассматривать изнутри потоки чакры, что бушевала так сильно, что выходила за пределы организма. Увиденное привело Итачи в лёгкий шок — объёмы его и так огромной чакры, по сравнению с обыкновенными шиноби, увеличилась в полтора раза, и в этом и крылась загадка чудовищной, раздирающей в клочья боли в чакропроводящих каналах. Итачи коротко вдохнул-выдохнул, и полностью сосредоточился на своей системе циркуляции энергии.

Он потихоньку, не обращая внимания на боль, наращивал толщину основных каналов, чтобы они выдерживали новый, более сильный и быстрый поток чакры. Раскидывал то тут, то там, небольшие энергетические каналы и капилляры, куда мог сбросить излишки чакры, и совершенно не обращал пока что внимания на её странный, изменившийся цвет — чакра Итачи была стандартного, голубого цвета, когда как излишек отливал изумрудным сиянием и изредка пробирал до дрожи яростно-красной энергией, какую он встречал лишь у джинчуурики девятихвостого, бывшего друга его младшего брата. И пока Итачи выполнял монотонную и успокаивающую как боль, так и разум работу, он перебирал воспоминания о последней своей битве, и, всё больше хмурясь, понимал, что что-то упускает из виду.

Вот он просит прощения у брата. Вот лекарство перестаёт действовать, и вся эта сконцентрированная боль, которую больше не может сдерживать разум Учихи, бьёт по ослабленному организму, и он... просыпается здесь. Но чутьё на ультразвуке верещало, что между тем, как он потерял сознание от боли, а после очнулся здесь — в тесной каморке,больше напоминающей тюрьму, — что-то было. Но вот только что...

Легонько вздохнув, Итачи поднял руку, вытереть пот со лба, и замер, не понимая, откуда возникло чувство страха и отчаяния. Он с лёгким интересом рассматривал детские тоненькие пальчики, по видимому не раз сломанные и сраставшиеся, осторожно, так, чтобы не причинять боли уставшим глазам, скосил взгляд ниже, на тоненькие кисти рук, спустился взглядом до локтей... и наконец-то понял, что его так смущало.

Не ощущая больше боли, он резко сел на месте, суматошно рассматривая свои руки и паникуя всё больше и больше. Часто-часто задышав, он сложил с детства знакомые печати развеивания хенге, но ничего не случилось. Поочерёдно складывая все известные печати развеивания иллюзий, он всё больше и больше впадал в неконтролируемую панику. Пока наконец не догадался посмотреть в зеркало.

Шатаясь словно пьяный или раненный, Итачи быстро добрался до двери, и, сначала просто подёргав ручку, в ярости влил в руки чакры намного больше, чем того требовалось, и с грохотом оторвал дверь. Резко осмотревшись, он, держась за стенку, поплёлся по лестнице на второй этаж, не обращая внимания на дикие визги какой-то некрасивой женщины и орущего толстяка. Нужная дверь обнаружилась со второй попытки. Ввалившись в крохотную ванную комнату, он дрожащими пальцами с энной попытки смог закрыть щеколду, и тут же бросился к зеркалу. Чтобы увидеть собственное отражение, пришлось забраться на небольшую скамеечку, и когда наконец он оказался напротив зеркала, то...

— Нет... — прошептал Учиха, страшно бледнея, отчего неестественно яркие, зелёные глаза загорелись зелёным, ведьминским огнём. — Нет! Нет!!! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!

Он завопил не своим, чужим голосом, отшатнулся от зеркала и упал со скамеечки. Каналы чакры всё ещё болели, как болели и глаза, но остальная боль уже давно отступила.

Итачи этого не замечал. Завывая на одной ноте, он сжался в комочек и зарылся в чёрные волосы тонкими пальчиками, с силой их сжимая и судорожно дёргая, словно пытаясь вырвать у себя с головы клок волос. А память, будто ожидая самого унизительного момента, обрушилась на него в тот же миг...

* * *

Последний выдох — и небо меркнет перед глазами, чтобы мгновение спустя расцвести чернотой и кроваво-красною луною в небесах.

Итачи широко раскрыл глаза, узнавая место, и неуверенно приподнялся на локтях. Раньше в мир мангёкё шарингана он мог попасть только тогда, когда захватывал в плен своей техники вражеского шиноби, и потому не был уверен, чего можно было ожидать от мира Бога Луны.

Встав на ноги окончательно, он лишь мельком отметил тот факт, что тело совершенно не болело. В мире мангёкё шарингана он всегда обретал лёгкость, присущую только тому времени, когда кровь в нём не пробудилась, постепенно отягчая проклятие рода. Он встал, огляделся, и с лёгким удивлением отметил, что мир мангёкё в этот раз принял очертания квартала Учиха. Кончики пальцев мелко вздрогнули, но больше ничем Итачи не выдал своего удивления. Медленно осмотревшись вокруг, он почувствовал, как его охватывает грусть — всё вокруг не изменилось с тех пор, как он был в квартале в последний раз, мирный раз. Только пустота вокруг и неестественная тишина напоминали ему о том, что всё вокруг — всего лишь качественная иллюзия, и что всё вокруг нереально.

Итачи дошёл до своего дома. Сел на качели на заднем дворе, которые так любил его младший брат. Он всегда завидовал Саске — второй ребёнок в семье, любимчик, его баловали. Итачи же доставалась вся строгость отца, вся жестокость, и даже мать редко когда улыбалась ему, предпочитая возиться с менее серьёзным и гениальным Саске. Он часто, когда никто его не видел, садился на качели, но никогда не задерживался на них дольше нескольких минут, боясь, что кто-нибудь прознает о его постыдной слабости.

Сейчас того, кто мог бы упрекать его в излишне детском поведении, не было. Тех, кто мог бы поставить ему в упрёк этот поступок, он убил.

Итачи несколько часов просидел на качелях, медленно в мыслях перебирая свои поступки за всю жизнь. Некоторые были ужасными, некоторые были нелепыми, некоторые заставляли появляться улыбку на кончиках губ, а в сердце появляться тёплый комочек. Он с внезапной тоскою осознал, что оказался тогда — как всегда — прав. Шиноби редко доживают до тридцати. Шиноби-отступники S-класса редко могут похвастаться тем, что смогли дожить до двадцати.

Про членов Акацки Итачи благоразумно не стал вспоминать — почти все они в большинстве своём обладали тайными техниками, которые позволяли им обрести вечную жизнь.

А ведь ему, Итачи, совсем недавно исполнился 21 год. Они шумно его отпраздновали — те, кто ещё остался в живых в их изрядно проредившейся организации, выпили за погибших и за мир во всём мире.

Итачи начинало казаться, что он попал в Ад.

Он так бы и не сдвинулся с места, если бы вдруг резко не прочувствовал чьё-то чужое присутствие.

Это было похоже на встречу с биджу — чувство страха, ужаса и отчаяния охватили Учиха. Он чуть ли не упал на колени, в последний момент успев схватиться за прочные деревянные столбцы, и с упорством смертника, крохотными шажками, начал двигаться в сторону источника этой ужасающей чакры.

На широкой улице квартала Учиха, почти такой же, какова была в той иллюзии с младшим братом, он увидел ЕГО. Невысокая фигурка в широком кимоно, стоящая на столбе, и ореолом крови вокруг неё распространялось сияние луны, отчего-то внушая Итачи благоговение, заставляя замереть от чувства восторга.

Фигурка шевельнулась, плавно слетела с высоты и приземлилась прямо перед Учихой, отчего тот вздрогнул. Черты незнакомца были какими-то смазанными, и только ярко-алые точки на месте глаз ярко выделялись на лице. Сам он был ниже Итачи на целую голову, и потому смотрел на него, не мигая, снизу вверх, а волосы его, не подчиняясь законам мира шиноби, плавали в воздухе, словно в воде, и короткими всполохами тьмы то исчезали, то появлялись вновь.

Устрашающее зрелище. Учитывая тот факт, что чудовищная энергия исходила именно от этого существа.

Несколько мгновений ничего не происходило. Незнакомец чуть нагнул голову к плечу, не отрывая от Итачи взгляда, а потом улыбнулся краешками губ. И заговорил.

— Итачи.

Он помолчал, видимо, борясь с удивлением. По крайней мере, Итачи видел, какое недоумение вызвал звук собственного голоса у незнакомца. Тот покачал головой, отвёл взгляд, нахмурился. А потом его лицо разгладилось, вновь выражая безмятежность, и давящее ощущение ужаса вдруг исчезло. Учиха с облегчением сделал глубокий вздох, но не сводил настороженного взгляда с незнакомца. Тот светло улыбнулся.

— Т... ты... Кто ты? — голос дрожал и почти не слушался, но Итачи упрямо смотрел незнакомцу в глаза. Ему действительно было важно услышать ответ.

— Я... — незнакомец долго молчал, задумчиво смотря сквозь Учиху, пытаясь подобрать — или вспомнить — нужные слова. — Бог?

Учиха стоял, словно поражённый молнией. В голове вихрем промчались воспоминания о прочитанных свитках Мадары Учихи, о собственном пробуждении шарингана, о фигуре, сотканной их крови, с сияющими алым точками вместо глаз. О том, кто подарил силу клану Учиха. О том, кто позволил ему находиться здесь. Дышать вдруг резко стало нечем.

Бог чуть наклонил голову вбок, не сводя ярко-алого взгляда, и на губах его играла всё та же безмятежность. Словно воплощение невинности.

Итачи хотелось отсюда сбежать.

— Я — Бог. Кровь — моя. Мир — мой. Ты — мой.

Бог замолчал. Посмотрел наверх. Итачи ждал.

— Ты — мой, — ещё раз повторил он, встряхнул волосами, словно состоявшими из тьмы, и уставился выжидающе Учихе прямо в глаза. Шиноби прошиб холодный пот.

— Я... — голос звучал на удивление робко и тихо. Итачи нервно заправил за ухо чёлку, что лезла в глаза, и опустил взгляд. — Я... к-как? Я имею ввиду... что это значит?

Вместо ответа Бог протянул худые руки к нему, коснулся пальцами висков, а Итачи закричал. Больно, больно, больно. Господи, как больно!

Боль нельзя было сравнивать с его болезнью. Болезнь резрушала тело. То, что сейчас происходило, грозилось разрушить его душу.

На части рвались воспоминания. О вещах, о словах, о мире. О брате, о чувствах, об отчаянии, о желании, чтобы всё вокруг, вся эта война — закончилась. Отдельными страницами пролистнуло воспоминания об упоминании Бога Тёмной Луны и Крови, о Хидане и Пэйне. О приступах ужасной боли, о прорывающемся изредка безумии, и лекарстве... И внезапно всё закончилось.

— Подарок, — пояснил Бог, и Итачи от облегчения начал падать на землю.

Упав на колени, он всё пытался отдышаться. На несколько мгновений замер, когда чужая прохладная рука легла ему на голову, но успокоился и сел на колени, спокойно смотря в глаза склонившегося над ним Бога.

— Ты понравился мне. Смелый, — он говорил всё так же медленно, но голос его перестал звучать сотней оттенков, перестал манить и сводить с ума от желания ему подчиниться. Стал звучать более человечно. — В тебе моя кровь и моя печать. Я хочу тебя... — он задумался, и рука его замерла. — ...жреца. Мой... жрец. Мой аватар. Мой посланник миру.

Итачи внимательно слушал Бога. Виски чуть покалывало от недавно пережитой боли, но чужая рука приятно холодила, и ниточки силы, никем не контролируемые, впитывались в эти секунды в его каналы чакры, укрепляя их и заставляя увеличиваться резерв.

— Итачи... — Бог присел рядом с ним, на корточки, и ярко-алыми глазами исподлобья уставился на Учиху. — Ты мой. А твоя семья — нет. Они мне не нравились. Я лишил их своей... мудрости. А тебе её подарил. Вечные глаза можно получить просто попросив меня. Но время шло, и никто не просил. А когда я обратил взор свой на мир тот, то в ярости проклял тех, кому подарил часть своей силы. Мне не было их жаль. Они заслужили. Но ты выбрал печать тела, и проклятье поражало не твою душу, оно разрушало твою оболочку. И твой брат... Ты защитил его. Даже от моего проклятия. Принял его боль на себя. Ты... ты другой.

— Я умер, — прошептал Итачи, сжимая руки в кулаки. Глаза защипало, а Бог казался таким родным, словно родитель, которого Итачи так давно не видел. Хотелось его доброты и мудрости, и родительской ласки, хотелось быть рядом и не отпускать его никуда. Глупое желание.

— Умер... Ты нравишься мне. Я избрал тебя. Как своего жреца. Как проводника своей силы в живом мире. Но ты... умер. Да. В том мире. Но я могу подарить тебе другой... Я подарю тебе... другой... мир... Итачи...

— Поттер! Поттер!!!

Двери тряслись от тяжёлых ударов, противный голос орал чужое имя, а Итачи сидел на полу, всё так же сжавшись в комочек и с силой вжимая тоненькие детские пальчики в виски, пытаясь справиться с нахлынувшими из ниоткуда воспоминаниями.

Подарок... — зашелестел в голове чужой голос — ...просто попросив.... подарил другой мир... жрец...

Итачи прекратил раскачиваться взад-вперёд. Резко вскинул голову и снова, как в прошлый раз, заплетаясь в собственных ногах добрался до зеркала. Дрожащими пальчиками прикоснулся к чистому, без единого шрама, лицу, медленно закрыл глаза, и вдруг его охватило ледяное спокойствие.

— Э... — голос его дрогнул, но Учиха продолжил. — Эйен но... Мангёкё шаринган.

Глаза пронзило жгучей болью. По щекам потекло что-то тёплое и липкое. Итачи не было до этого дела.

Он медленно начал открывать глаза...

На него в ответ уставился Бог. Улыбнулся, показал заострённые и удлинённые клыки, закрыл хрупкими ладошками глаза... И Итачи увидел.

— Ааа... Аааааа!... АААААА!!!! АААААААА-ХА-ХА-ХАААААА!!!!

Безумная ухмылка расплылась на его новом лице. Глаза, что прежде отливали изумрудной зеленью, теперь светились новым, вечным мангёкё шаринганом, всё лицо было залито кровью. Итачи смеялся, хохотал словно безумный, раздирал неухоженными ногтями лицо. У него был мангёкё шаринган. У него был ВЕЧНЫЙ МАНГЁКЁ ШАРИНГАН!!! И ЕМУ ПОДАРИЛИ ЦЕЛЫЙ ЧЁРТОВ МИР, ГДЕ НИКТО И НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ О ШИНОБИ И СКРЫТЫХ ДЕРЕВНЯХ!!!!

— ДААААААА, УБЛЮДКИ!!! Я ВЫИГРАЛ!!! Я ОСТАЛСЯ ЖИВ!!!А ВЫ ВСЕ СДОХНЕТЕ НА НОВОЙ ВОЙНЕ!!! — заверещал он в экстазе, совсем не осознавая, что его слышат люди за хлипкой дверью. Он в последний раз захохотал, посмотрел своими новыми, кроваво-красными глазами в отражение, и плавно потерял сознание, упав на пол. Он совсем не заметил, что боль уже ушла — магия подстроилась под каналы и объёмы чакры, и стала медленно приживаться в новом носителе. Он не заметил новых воспоминаний об этом мире и о том, как всё должно было закончиться, не подари ему Бог Тёмной Луны этот мир и право свободного выбора. Он не увидел, что на шее, ближе к плечу, как у младшего брата, проявилась на коже чёрно-алая тату, изображавшая его вечный шаринган и имя Бога Тёмной Луны на одном из забытых языков времени.

Итачи, до самого для рождения нового тела, провёл в больнице, пребывая в двухнедельной коме.

А после... к нему начали приходить письма...

2 глава.

Пробуждение было муторным. Из Мира Бога Тёмной Луны, куда он провалился в своём беспамятстве, приходилось в реальность выкарабкиваться. Воздух на границе между его сознанием и миром его Бога был вязким, словно слизь — точно так же противно лип к коже, и так же в нём трудно было дышать. Сам Бог на все попытки Итачи выбраться из Мангёкё лишь загадочно улыбался и изредка тихонько смеялся — новый жрец ему очень нравился, особенно когда в бешенстве его лицо искажала отвратительная и пугающая ухмылка.

Сам Итачи за время пребывания в Лунном мире успел прочитать выданные ему Богом книги о магии мира, в котором он сейчас находился. Откуда тот их взял, Итачи понятия не имел, а сам Бог на всё только загадочно улыбался и сверкал ярко-алыми глазами.

Бог успел ему рассказать всё, что знал об этом мире, хотя знал он на удивление мало — в последний раз в этом мире он был около тысячи лет назад, когда к нему с просьбою о встрече в подлунном мире с любимою женщиной обратился какой-то Саразару Суридзерин. Успел он даже, жутковато улыбаясь, сказать, что Учиха может придумать ему имя. Итачи недолго над ним раздумывал.

— Тсукино-данна, — сказал тогда шиноби. Бог улыбнулся, скрыл веером-символом клана Учиха губы и расплескался капельками крови по чёрной земле мира мангёкё, не оставляя в напоминание о том, что он был здесь, даже капельки крови.

А Итачи пришлось искать выход из обновлённого мира Бога Луны.

В конце-концов, когда он уже устал до невозможности, граница сознания и мира вдруг истончилась, воздух стал легче, и он, не ожидая такой подлости, рывком провалился в реальный мир.

Открыть глаза, просто открыть глаза — казалось непосильной задачей. Чей-то резкий голос звал его по чужой фамилии, к которой ему теперь придётся привыкать. Ненавязчивый запах душистых трав успокаивал, а тонкие узловатые пальцы аккуратно и обезличенно ощупывали его лицо.

"Медик," — решил Итачи, и нечеловеческими усилиями распахнул глаза.

Первым, кого увидел Учиха, был мужчина 30-35 лет, гражданский, скорее всего работающий с ядами, но имеющий навыки работы меднина. Взгляд его так и сквозил неприязнью и лёгкой брезгливостью, и был словно застелен дымкой. Тут явно поработали менталисты на пару со специалистами в гендзюцу. Как же их здесь называют? Легилименты?

Почти незаметная попытка проникновения в мозг заставила активироваться шаринган, отчего мир заиграл новыми красками и приобрёл невообразимую чёткость. Черноволосый мужчина отшатнулся от него, чуть побледнев, а потом раздражённо начал выговаривать что-то чудаку с невероятным уровнем чакры. Итачи с любопытством разглядывал то одного, то другого, однако вскоре, не сумев побороть усталость, незаметно соскользнул в чуткий сон. Мир Мангёкё был дружелюбен и лёгок, как всегда, но так долго он никогда ещё там не пребывал. Ему требовалось немного времени, чтобы отдохнуть и восстановить свой запас чакры.

В следующий раз Итачи очнулся в незнакомом месте.

Деревянный пол, дешёвая кровать, обшарпанная тумбочка и стол — ничего необычного для номера в дешёвой гостинице, если бы не одно но: всё вокруг было пропитано тонкими нитями чакры, а кое-где эти самые нити складывались в рисунки-печати. К тому же, — Итачи чуть скосил взгляд в сторону и посмотрел на огромного, похожего на гору человека, который с трудом умещался на устроенной на полу лежанке, — он был тут не один.

Учиха быстро, насколько позволяло тело, выбрался из кровати и облачился в те тряпки, что, видимо, были его одеждой. Тихонько хмыкнув, Итачи бесшумно и аккуратно начал обчищать карманы куртки, что висела рядом на спинке его кровати. Чего там только не было! Печенья, кусочки хлеба, обрывки бумажек, странная газета, несколько странных монеток, письма, записки, обрезки ткани, шкурки животных, даже ключ...

Только Итачи коснулся маленького золотого ключика, как его чакры коснулась чужая — уколола, немного поволновалась, а потом засветилась ровным голубовато-зелёным, с ярко-алыми искорками, оттенком. Внутри довольно заурчало и не своя, чужая мысль оскалилась радостно-предвкушающе — моё! Шиноби ухмыльнулся, прислонив ключ к коже и наблюдая, как тот в ней растворяется. Эта техника была похожа на то, как великие мечи сливались с телом, в нужный момент словно вырастая из руки. И для её использования печатей не требовалось. Нужно было лишь полностью подчинить или слиться своей чакрой с мечом. А ключ сам сделал это за него, при этом ещё и предоставив информацию, что он является допуском к сейфам рода Поттер, ЕГО сейфам по крови нового тела.

Улыбаясь краешками губ своей удаче, Учиха ловко распихал весь мусор обратно по карманам, а после неслышно выбрался из комнаты. В коридоре, проверив, что его никто не видит, Итачи применил "хенге" и перевоплотился в самого себя. Со вздохом облегчения провёл по симметричным шрамам на лице, что получил на своей первой миссии в роли АНБУ, с тихим перезвоном колокольчиков поправил соломенную шляпу, а начал спускаться вниз. Сейчас ему следовало выяснить своё местоположение и то, и как выбраться из этого места.

Мрачный и грузный бармен протирал грязной тряпкой такие же грязные стаканы, в самом зале за несколькими столиками находился... сброд. По другому этих людей было и не назвать. В меру пьяные, они громко ругались и спорили с друг другом. Кто-то просто тихо сидел и напивался, то и дело слышались тосты "за мальчика-который-выжил!". Итачи улыбнулся краешками губ. Странные люди. Пьют за удачу?

&p; — Прошу прощения... — поймав взгляд, Учиха отправил бармена в несложную иллюзию, где и выяснил всё, что ему было нужно узнать. Всё-таки хорошо то, что его мангёкё — божье благословенье, и потому больше не приносит при использовании адскую боль. Да и чакры теперь шаринган сжирает намного меньше, даже учитывая его возросший в полтора-два раза резерв чакры.

Постаравшись как можно незаметнее пройти в тупик (насколько это вообще было возможно в его чёрном плаще с красными облаками и звенящей колокольчиками соломенной шляпе), Итачи ненадолго замер перед сложной конструкцией из нитей чакры. Неуверенно коснулся кончиками пальцев до отмеченными печатью активации кирпичиков, и завороженно стал наблюдать за тем, как те, нехотя расплетnbsp;

&аясь, позволяют кирпичной стене расходиться в стороны. От открывшегося зрелища пришлось срочно дезактивировать ширинган — количество информации зашкаливало, и даже того, что успел получить и проанализировать мозг, было достаточно, чтобы заработать ноющую боль в висках. Но и без шарингана здесь было на что посмотреть. Итачи вдруг оказался... в сказке.

Он с лёгкой растерянностью, недоумением и робостью осматривал спешащих кто куда МАГОВ, с детским восторгом осматривал странные лавочки и безделушки, а когда он увидел кафе-мороженное, счастью его не было предела. Не в силах выбрать место, в которое ему бы хотелось попасть сначала, он крутанулся вокруг собственной оси и сквозь ленты чакропроводящей ткани увидел странное, несуразное здание банка. Тату, что возникла на месте поглощения ключа, начала покалывать кисть руки, и Итачи с неслышимым вздохом поплёлся в банк. Не обратив внимания на вывеску и предупреждение, и не обращая внимания на странный вид сидящих за столами людей, Итачи подошёл к открытому окошку и беззвучно вытянул руку вперёд. Ногти, окрашенные фиолетовым, слабо поблескивали в свете ламп. Шиноби с интересом смотрел на то, как округляются глаза карлика, когда к центру ладони стали стекаться ниточки чернил, как они собирались в изображение ключа, и как этот самый ключ начал буквально вытягиваться из ладони. Он не стал ждать, когда очнётся от, видимо, шока этот странный карлик, и сам подал голос.

— Простите... Мне нужно... — он прислушался к мыслям, и перед глазами мелькали яркие образы-картинки, что подбрасывал ему его ключ. — Нужен управляющий. Я хочу проверить кровь на наследия... и... пройти тест... на совершеннолетие.

Непривычный язык — Итачи знал его, и в то же время не мог избавиться от ощущения, что говорит не на том языке, на котором говорил всю жизнь. Смягчая твёрдые буквы, округляя окончания, на выходе он получал очень мягкий и нежный акцент, что никак не вязалось с тембром его голоса и безразлично-суровым выражением лица. (бля, кто-нибудь, остановите меня .=____=. Но вообще я просто только что прослушала песню Versailles — Love will be born again, где слышится такой, характерный японский акцент в английском языке. Вот его я и пыталась описать. С женской точки зрения, конечно). И от знания того, что его голос слышится слишком странным, чувствовал себя раздражённо.

Карлик только через минуту отмер, всё это время пялясь на золотой ключик, спокойно лежащий на открытой ладони, покрытой невидимой глазу сеточкой шрамов. Дёрнулся, просипел что-то, а потом вскочил, быстро что-то протараторив на своём языке и грозя кому-то за его спиной кулаком, и повернулся в сторону Учиха лицом.

— Мистер... Поттер? — на фамилии голос карлика сорвался вверх, но он быстро откашлялся, пытаясь исправить этот грешок. Итачи не оставалось ничего иного, как просто кивнуть в ответ.

— Сейчас к вам подойдёт ваш управляющий, который расскажет вам о состоянии ваших счетов, и... Мистер... Поттер?

"Гоблины" — маленькой звёздочкой вспыхнуло знание из прочитанных в мире Менгёкё книг, и Итачи, чуть прищурившись, с гораздо большим интересом рассмотрел с головы до пят одного из представителей настоящей магической расы.

Оставив без ответа так и не представившегося маленького нечеловека, Итачи терпеливо ждал своего "управляющего", застыв на месте и рассматривая незаметно окружающие его плетения печатей.

В фуиндзюцу Итачи не то, чтобы не разбирался. Сложно сказать, что Учиха в чём-то, увиденном хоть раз шаринганом — не разбирались. Фуиндзюцу просто были не его. Ему больше приходились по душе его излюбленные иллюзии и, как ни странно, ирьенинские техники. Недаром в Конохе говорили, что один ирьенин из клана Хьюга или Учиха мог заменить в штабе конохской больницы с десяток обыкновенных медиков, без кекке геккай. А уж если совместить медтехники вместе с шаринганом...

Итачи ни разу не воспользовался помощью Какудзу. Это ли не показатель?

Прошло долгих четыре минуты, когда за спиной у него возник ещё один гоблин. Почти мгновенно Итачи развернулся к нему лицом, и сверху-вниз, с болезненным любопытством начал его рассматривать.

Тот же, не обращая внимания на Учиха, обратился на своём языке к молодому работнику, а после повернулся в Итачи, с достоинством кивнул и проскрипел уже на понятном языке:

— Следуйте за мной.

Ушли они недалеко. Два поворота налево, один направо, спуск вниз, переход по странному мостику, материал которого можно было назвать хрусталём. За всё то время, что Итачи следовал за гоблином, они не проронили ни слова.

Итачи он уже нравился.

В кабинете, до которого они дошли, было не так просторно, как в холле или в том же кабинете Хокаге. За массивными деревянными створками оказалась небольшая комнатка, в которой помещался миниатюрный, но массивный, из тёмного дерева стол, хозяйское кресло, пара гостевых и даже с виду неудобных стульев, шкаф-картотека, цветастый махровый ковёр и роскошная свечная люстра.

Но Итачи заинтересовало не это. Остановившись у порога, он с любопытством разглядывал матовую поверхность барьера, сутью которого, судя по всему, являлось очищение входящего от любого влияния чакры. Попросту говоря, стоило Итачи сделать шаг в кабинет, как иллюзия его внешности спадёт сама собой, и он вновь окажется ребёнком так и не определённого возраста.

* * *

Гоблин, сидящий за столом, в это время спокойно наблюдал за пришедшим человеком. Искусное плетение иллюзии поверх детского тела — ткань движется вместе с Наследником Рода, чуть звенит колокольчик, и отчётливый стук деревянных сандалий о камень раздавался, когда тот двигался. Давно у рода Поттер не проявлялся талант к ментальным воздействиям.

Через несколько минут с тихим вздохом шагнул за порог наследник. Крюкохват — а это был именно он — чуть шире распахнул глаза, чем то было необходимо, а всё из-за удивления. За дверью стоял молодой человек с восточными чертами лица и словно замороженным выражением лица, в свободном, с красными облаками чёрном плаще и в соломенной шляпе. Шагнув за порог он не смог больше удерживать иллюзию, и перед глазами хранителя дома Поттер возник маленький мальчик в потрёпанной одежде, холодным выражением лица и ярко-зелёными глазами с вкраплениями ярко-алых искорок. Причём выражение этих глаз и заставило гоблина удивиться — цепкий, острый взгляд, и в то же время слишком неживой, чтобы можно было оставаться равнодушным.

Склонившись в вежливом поклоне, Гарри Джеймс Поттер, единственный прямой наследник рода Поттер, монотонно выговорил традиционное приветствие и пожелание гоблинского народа на мягком английском. А после, ничуть не стесняясь того, что остался без ответа, скользнул взглядом по неудобному гостевому креслу, и то прямо на глазах в несколько секунд преобразилось в удобное, чёрное кресло. И улыбнулся.

— Мне нужно пройти тест на наследия и совершеннолетие, — мягко сказал он, всё так же улыбаясь краешками губ, и даже в глазах у него заплясали еле заметные смешинки. — И получить отчёты о движении средств с момента смерти последнего главы рода.

А потом чуть сдвинулся в кресле, пытаясь устроиться поудобнее, и Крюкохват с еле заметной улыбкой принялся готовиться к небольшому ритуалу проверки крови на наследия.

Сама проверка оказалась достаточно простой и незамысловатой — на заговорённый пергамент требовалось пролить несколько капель крови, и после некоторого времени на поверхности листа должны были появиться наследуемые дары по крови.

Первым в списке стоял дар парселмагии и парселтанга. На вопросительный взгляд ребёнка Крюкохват с улыбкой объяснил, что парселтанг это умение говорить со змеями, а парселмагия, соответственно, способность творить заклятья на змеином языке. Маленького лорда эти способности не впечатлили.

— У меня контракт с кошками, — сказал он просто, не объясняя толком Крюкохвату что именно это означает.

Второй строчкой в пергаменте значился дар к иллюзиям, что было ожидаемо — иллюзии юного лорда уже сейчас держались превосходно и выглядели совсем настоящими. И это ещё до момента полной активации дара, которая происходит на пятнадцатилетие юного волшебника!

Третьей строчкой стоял неактивный дар к артефакторике, четвёртым пунктом шёл спящий дар к полётам, пятой — предрасположенность к метаморфомагии и анимагии. Но вот шестой пункт заставил гоблина нахмуриться — текст явно не был английским, и вообще не походил ни на одну письменность, даже на забытый язык! Вот только юный наследник рода, взглянув на последнюю строчку, снова стал улыбаться краешками губ и тихонечко хмыкнул.

— Мистер Поттер? — внутренне подобравшись, спросил Крюкохват. — Вы смогли прочесть название шестого дара?

— Да, — Поттер сначала замер на несколько секунд, а потом у него на губах появилась сумасшедшая улыбка, и глаза опасно заблестели безумием. — Я жрец Тсукино-данны, и в дар мне, моей крови и моему роду завещан "шаринган"...

3 глава.

Из банка Итачи ушёл не с пустыми руками.

После того, как поверенный подробно объяснил, что означает каждый пункт в списке наследий, он принёс Учихе шкатулку с кольцами и украшениями, сказав, что в случае признания его главой семьи, на камне кольца появится знак рода. В самой шкатулке оказался комплект изящных украшений — серебряная тонкая цепочка на шею, небольшие, сантиметров 5-6 в ширину наручи, серьга-капелька на одно ухо и само кольцо главы рода. И если кольцо могло и не признать Итачи за совершеннолетнего, то вот остальные родовые артефакты в любом случае были положены наследнику главной ветви.

Но ничего непредвиденного на самом деле не случилось. Как и ожидал Учиха, магия рода приняла его за своего — на кольце, простом металлическом ободке с крупным камнем посередине, проявился профиль грифона и небольшая корона. А потом и сами украшения, что он надел на себя, стали изменяться. И вот — на шее висит привычная ниточка цепочки с накопителями чакры, серьга приобрела форму простого металлического кольца, а наручи вязью татуировки обвивают кисти рук, чтобы в любой момент быть призванными, как тот же ключ от родовых сейфов или любимая и верная Кусанаги...

После принятия родовых артефактов Крюкохват положил перед ним книгу учёта — огромный, пухлый том, сказав, однако, что последние передвижения средств по счёту были произведены 12 лет назад — когда умер предыдущий глава рода Поттеров, Чарльз Персиваль Поттер.

Вот только детского сейфа, который поступал в распоряжение не только наследника, но ещё и опекуна, это совершенно не касалось. Увидев суммы, которые на его нужды снимал некий Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, Итачи в полной мере почувствовал, какого приходилось Какузу среди идиотов, которые, в общем-то, не задумывались, откуда берутся их средства. По крайней мере Итачи никогда не задумывался, откуда у них появляются деньги, хотя и тратил их он только на сладости. От бешенства он потерял над собой контроль, и яки на несколько минут придавило несчастного гоблина к креслу, пока Итачи не смог взять под контроль собственные чувства. Впрочем, тот от такого проявления слабости только пришёл в восторг — начал быстро-быстро частить и всё говорил что-то о силе рода и новом Мерлине.

Кто такой Мерлин Итачи не знал, и потому не придал значения его словам.

Оставшись в банке ещё на два часа, он отдал распоряжения о средствах (всё-таки, он должен был стать главой клана, и потому воспитание получил соответствующее), вложился в несколько маггловских и магических кампаний, и без колебаний почти все доступные, оставшиеся средства, не считая детского сейфа (даже при признании кольцом ребёнка главой рода, до совершеннолетия ему были доступна только треть состояния) он потратил на создание новой кондитерской и открытия сети небольших магазинчиков со сладостями. Конечно, придётся весь оставшийся месяц до обучения в школе (как любезно подсказал ему Крюкохват — школе волшебства Хогвартс, в которой наследник рода был обязан отучиться по заключённому несколько поколений назад контракту) побегать и найти себе верных людей, которые будут готовы за Итачи и его новый род перегрызть врагу глотку, да и сам бизнес отнюдь не сразу начнёт приносить доход... Итачи пробивала дрожь от мысли, что теперь на вполне законных основаниях он сможет зайти в кондитерскую и совершенно БЕСПЛАТНО поесть там СЛАДОСТЕЙ.

В итоге, несколько сделок и вложений, заключённых с утра, должны были приносить доход уже через несколько дней, так что в любом случае Итачи своими действиями не ставил свой новый род под удар.

Закончив разбираться в бумажках, Итачи через Крюкохвата связался со слугами своего рода (маги называли их домовиками, и выглядели они довольно забавно, прямо как гоблины) и отдал указания приготовить только что купленный дом в деревеньке Хогсмид, что располагалась поблизости от новой школы, и по настоянию поверенного заплатил ему за то, чтобы тот нанял разрушителей проклятий для того, чтобы те установили защиту на его дом.

На вопрос Итачи о том, как ему расплачиваться за покупки, не таская при этом с собою мешки с галеонами, Крюкохват коротко извинился перед ним и опять же, порывшись в столе, вытащил на свет аккуратный, чёрного цвета кожанный кошель. Портмоне (как назвал его Крюкохват) весило всего ничего. Внутри находилось множество кармашков, а правила пользования были настолько просты и удобны, что только идиот не понял бы ничего с первого объяснения. Итачи при своём поверенном пару раз побаловался, вытаскивая и опуская внутрь золотые монетки, а после, улыбаясь краешками губ, попрощался с гоблином, коротко извинившись и ссылаясь на дела. Вот только хенге на этот раз, выйдя из кабинета, он сделал не с себя двадцатилетнего, а с себя одиннадцатилетки. А после, мечтательно зажмурившись, решил пройтись по магазинам.

Всё равно список покупок он видел, так что ничего купить и не забудет.

* * *

На выходе из банка его ждал сюрприз — тот самый монстр, что спал с ним в одной комнате, стоял у входа в здание и пытался что-то объяснить маленьким гоблинам. Те смотрели на него как на идиота, и раздражённо кивали на громкие и бессвязные слова. Проскользнув мимо гиганта, который не обратил на него внимания, Итачи с облегчением вздохнул, и решил начать поход по магазинам с самой ближайшей к банку лавочки.

"Магазин мадам Малкин" встретил его тишиной, странного покроя плащами и скучающей женщиной в возрасте, что стояла у стойки и лениво перелистывала журнал. Но как только она увидела посетителя, тут же всплеснула руками и начала вокруг Учиха крутиться, заваливая того вопросами, ответы на которые она сама же и озвучивала. В итоге сбитого с толку Итачи она отвела в "примерочную", где на маленькой скамеечке уже стоял мальчик со светлыми волосами и скучающе разглядывал витрину, пока его сноровисто обмеряли две молодые девушки.

Стоило Итачи взгромоздиться на соседнюю скамеечку, как мальчик заметно оживился. Чуть встрепенувшись, он скосил глаза на Учиха, и манерно вытягивая слова, произнёс:

— Привет! Тоже в Хогвартс?

Итачи чуть задумался, а потом медленно кивнул, не отводя взгляда от блондина. Манера речи мальчика была странной, но неудобств не доставляла — было забавно слышать, как быстро бьётся чужое сердце, и волнением от него пахло так сильно, что игнорировать его не получалось. Он внимательно слушал воодушевившегося блондина, который, не встретив сопротивления, снова начал говорить.

— Мой отец сейчас покупает мне учебники, а мать смотрит волшебные палочки, — сообщил он гордо. — А потом потащу их посмотреть гоночные метлы. Не могу понять, почему первокурсникам нельзя их иметь. Думаю, мне удастся убедить отца, чтобы он купил мне такую... а потом как-нибудь тайком пронесу ее в школу.

Чуточку помолчав, видимо, дожидаясь реакции, мальчик дружелюбно задал вопрос о метле. Итачи отрицательно мотнул головой, и немного разочарованно блондин с просил про квиддич.

— Нет, — задумавшись, ответил Итачи. Что такое квиддич он понятия не имел — в книгах, что дал ему прочесть Тсукино-данна, о нём не было ни слова. Чтобы сгладить впечатление о своей нечаянной грубости, он снова зачастил:

— А я играю. Отец говорит, что будет преступлением, если меня не возьмут в сборную факультета, и я тебе скажу: я с ним согласен. Ты уже знаешь, на каком будешь факультете?

— Нет, — во второй раз произнес Итачи, уже второй раз за один разговор чувствуя себя озадаченным.

— Ну, вообще-то никто заранее не знает, это уже там решат, но я знаю, что я буду в Слизерине, вся моя семья там была. А представь, если определят в Пуффендуй, тогда я сразу уйду из школы, а ты?

— М-м-м, — задумчиво промычал Учиха. Вроде в дневниках Саразару Суридзери упоминалось что-то о этих фамилиях, и звучали они там, кроме Суридзери, именно так, как про них и говорил блондин. И именно потому и решился их озвучить.

— Саразару Суридзери, — чуть нахмурившись, произнёс Учиха. — Не "Са-ла-зар Сли-зе-рин". Он не был бриттом или саксом, он попал сюда из закрытых стран.

— Что?! — обиженно и чуть оскорблённо воскликнул мальчик, и даже резко повернулся в его сторону. — О чём ты говоришь?! Салазар Слизерин был великим магом, и он один из Хогвартской четвёрки!!!

— Я из закрытой страны, — чуть торопливо перебил его Итачи, недовольно хмурясь на столь идиотское оправдание. Возможно, что возраст биологического тела как-то влиял на его личность? — Я приехал сюда, потому что по контракту моего клана я обязан отучиться в Хогвартсе, чтобы вступить в права наследования клана. У меня есть дневники Суридзери. Он принадлежал нашему клану.

"Точнее, нашему миру" — мысленно уточнил Итачи. По крайней мере только те, кто принадлежал по крови клану Учиха, мог взывать к силе Бога Тёмной Луны и Крови, а как сказал ему Тсукино-данна, Саразару выполнил его призыв по законам мира шиноби, а не по тем примитивным магическим обрядам, что господствовали в то время этого мира.

— Вот как? — На лице мальчика появилась презрительная усмешка. Видимо, он не собирался верить в такую очевидную, по его мнению, ложь. — А кстати, почему ты ходишь здесь один? Где твои родители?

— Они умерли, — коротко ответил Учиха, не развивая тему.

— О, мне очень жаль, — произнес блондин, хотя по его голосу нельзя было сказать, что он о чем-либо сожалеет. — Но они были из наших или нет?

Итачи снова ненадолго задумался перед тем, как ответить на вопрос, но так и не успел ничего ответить, так как мальчик вновь заговорил, лучась при этом самодовольством.

— Если честно, я не понимаю, почему в школу принимают не только таких, как мы, но и детей не из наших семей. Они ведь другие. Они по-другому росли и ничего о нас не знают. Представь, некоторые даже никогда не слышали о Хогвартсе до того дня, как получили письмо. Я думаю, что в Хогвартсе должны учиться только дети волшебников. Кстати, а как твоя фамилия?

И прежде, чем Итачи определился с тем, называть ли ему свою фамилию или нет, их разговор прервала Мадам Малкин.

— Все готово, — произнесла она.

Нельзя сказать, чтобы Итачи был огорчен тем, что у него появился повод закончить разговор. Он аккуратно сошёл со скамеечки и отправился вслед за женщиной, а мальчик, так и не дождавшись ответа, бросил ему в спину:

— Что ж, встретимся в школе.

Итачи быстро забыл об этом ничего не значащем разговоре. Задержавшись ненадолго в магазине мантий, он попросил сшить ему повседневную одежду, выбрал материал и набросал на чистых листах пергамента эскизы привычных ему вещей. Отдельное внимание он уделил форме и плащам Акацуки, оставаясь здесь неумолимым — может быть, он и не слишком любил эту организацию, но её форма всегда ему нравилась.

Прогулявшись по магической улочке он наконец-то увидел ту самую метлу, о которой говорил тот странный мальчик, купил котелки и весы, и много странных и разнообразных приспособлений. В аптеке же он ненадолго задержался, разгладывая разнообразные ингридиенты и не обращая внимания на запах — у алтаря, где Хидан приносил жертвы своему Богу, запах был намного хуже. Если бы Крюкохват не рассказал ему, что домовые эльфы могут переносить вещи куда угодно по желанию хозяина, Итачи ни за что бы не решился скупать сразу всё и подряд — без запечатывающих свитков переносить столько вещей, особенно в одиннадцатилетнем теле, было бы затруднительно.

Магазин волшебных палочек выглядел не слишком привлекательно, но от него так тянуло нейтральной чакрой, что это невольно внушало трепет и уважение. Однако стоило ему ступить за порог магазина, как он похолодел — внутри стоял барьер, мешающий ему использовать своё хенге.

С лёгким хлопком исчезла техника перевоплощения, и он снова стал выглядить как облезлый, бездомный мальчишка. Невольно напрягшись он активировал наручи и заставил их небольшим усилием растянуться до самого локтя. Серёжка заметно нагрелась, а верная Кусанаги так и просилась наружу. Несколько раз сжав-разжав кулак, Итачи коротко выдохнул и бесшумно двинулся к стойке.

Появление мастера не оказалось для Учиха сюрпризом. Почти в то же мгновение, что он понял, что зашёл за барьер, Итачи активировал шаринган. Хоть это и стоило ему ноющей боли в висках от количества информации и печатей, сплетённых вокруг из нитей чакры, дезактивировать додзюцу он не собирался. Поэтому сразу заметил мастера — не заметить такой огромный источник чакры было невозможно.

— Добрый день, послышался тихий голос, и мастер шагнул, наконец, на свет, позволяя себя рассмотреть. Пожилой человек с сильными руками и узловатыми пальцами, непонятной улыбкой на губах и глазами настолько глубокого цвета, что, казалось, в этом полумраке они начинают светиться.

— О, да. — Старичок покивал головой. — Да, да. Я так и думал, что скоро увижу вас, Гарри Поттер. — Это был не вопрос, а утверждение. — У вас глаза, как у вашей матери. Кажется, только вчера она была у меня, покупала свою первую палочку. Десять дюймов с четвертью, элегантная, гибкая, сделанная из ивы. Прекрасная палочка для волшебницы.

Мастер приблизился к Итачи почти вплотную. От взгляда этих серебристых глаз Учиха стало немного не по себе.

— А вот твой отец предпочел палочку из красного дерева. Одиннадцать дюймов. Тоже очень гибкая. Чуть более мощная, чем у твоей матери, и великолепно подходящая для превращений. Да, я сказал, что твой отец предпочел эту палочку, но это не совсем так. Разумеется, не волшебник выбирает палочку, а палочка волшебника.

Мастер стоял так близко к Учиха, что их носы почти соприкасались, но Итачи не собирался двигаться с места, зная, что мастеру это должно понравиться. Ссориться с ним ему определённо не хотелось.

— А, вот куда...

Мастер вытянул длинный белый палец и коснулся лба Итачи. Он немного растерялся от такого действия, но следующие слова всё прояснили:

— Мне неприятно об этом говорить, но именно я продал палочку, которая это сделала, — мягко произнес он. — Тринадцать с половиной дюймов. Тис. Это была мощная палочка, очень мощная, и в плохих руках... Что ж, если бы я знал, что натворит эта палочка, я бы...

Он потряс головой, и вдруг, к ужасу Учиха, заметил его, хотя казалось, витая где-то в своём мире, до этого он совершенно не обращал ни на что внимания. Мастер вдруг отшатнулся от Итачи и страшно побледнел. Губа у него задрожала, и он сам как-то весь сжался и побледнел. Прошептав себе что-то под нос, он опрометью кинулся в кладовую, внутрь магазина, и вышел оттуда только через несколько минут, а в вытянутых перед собой руках он удерживал старую, пыльную шкатулку.

— О! — восклицал он, — Оооо!

— Вы не представляете, господин, как долго я этого ждал! Как хотел избавиться от проклятой вещи! — слова его были полны невообразимой радости и восторга, а сам он от переполнявших эмоций чуть ли не подпрыгивал. — Когда-то давно, много поколений назад, к одному из Олливандеров пришёл МАГ. Его глаза были такими же, как и ваши — так же светились кровью, и в них были точно такие же отметины!!! Он пришёл к Олливандеру, и сказал, что хочет оставить на сохранение ВЕЩЬ, в назидание потомкам, и в помощь первому из КЛАНА.

Итачи вздрогнул, явственно представив, как мог выглядеть тот самый человек. Ещё один Учиха в этом мире.

— И вот вы здесь! Подумать только, Мерлин мой, что этим человеком вдруг оказались ВЫ!

Итачи не выдержал, отвёл одной рукой чужие руки, протягивающие ему шкатулку, и отскочил на метр, становясь в стойку, остро сожалея сейчас о том, что у него нет с собой кунаев. Но мастер, казалось, ничего не заметил, только ещё радостней замямлил что-то про "долг", про "проклятие" и про "клан". В конце-концов, успокоившись, он аккуратно поставил шкатулку на стойку и жестом поманил к ней Итачи. А тот, сгорая от любопытства, не смог отказаться, и медленно приблизился.

— Гарри Поттер, — спокойно и одухотворённо произнёс старик. — То, что находится в шкатулке — твоё наследие. По преданию, что передаётся в нашей семье, тот, кто получит эту вещь, возродит утерянный род, и позволит магии, какая она есть, вернуться в этот мир. Это большая ответственность, и ты вправе от неё отказаться. Но ты должен запомнить — теперь, когда эта вещь почувствовала в тебе родственную кровь, она найдёт тебя всегда и везде, пока ты не сможешь принять её чудовищную суть.

Итачи осторожно приоткрыл кончиками пальцев крышку. На выцветшей, раньше бывшей алою подушечке, лежала белая маска лисицы.

Итачи улыбнулся.

* * *

Посидев немного в кафе Флориана Фортескью, Итачи решил напоследок заглянуть в магический зверинец, чтобы выбрать себе птицу почтальона. Позвав к себе слугу (Итачи назвал его "Хиданом", потому что в этом чудилась ему какая-то извращённая месть тому за те ночи, когда от криков боли и ужаса он подолгу не мог заснуть в своей комнате, ворочаясь на кровати и бездумно пялясь в потолок), он с бесстрастным выражением лица зашёл в дурно пахнущий, шумный и отсвечивающий резкими всполохами чакры магазин. Хидан следовал за ним бесшумной тенью, робко шевеля ушами и часто моргая своими огромными выпуклыми глазами. Учиха мимолётно отметил забавность этого существа, и уже полностью сосредоточился на своих чувствах, шагая мимо клеток с самыми разнообразными животными.

Больше всего его интересовали кошки и, как ни странно, змеи. Всё же, слова его поверенного о даре общения со змеями раздразнило его любопытство, и потому чуть ли не подрагивая от нетерпения, Итачи бесшумно вышагивал вдоль рядов клеток. Не обращая внимания на продавца, который обрабатывал сейчас немолодого и грузного мужчину, пытаясь вручить в комплекте с "книззлом" небольшую корзинку-переноску, несколько пачек корма и ошейник "антиблох", Учиха с прищуром вглядывался в названия, написанные на латиннице, и изучал животных представителей магического мира.

Змеи нашлись в самом дальнем ряду. Они шипели, извивались, разговаривали...

Когда Итачи в беспорядочном шипении вдруг начал слышать обрывки слов, то он от удивления замер на месте, широко распахнув глаза. Змеи в основном осмеивали в разговорах своих посетителей, спорили, кто из них следующей будет пробовать укусить продавца и болтали о том, что вкуснее — молоко или мыши. Послушав немного странные разговоры, Итачи подостыл к этим рептилиям — если даже учитывать свой приобретённый дар, то змей он не любил с тех самых пор, как ему в напарники назначили Орочимару. А потеряв интерес, он прошествовал к клеткам с птицами, пытаясь выбрать вестника себе по душе.

* * *

Лорд Овердин всё-таки сдался под напором Энжелы, и к замечательному чёрному книззлу с красивейшими золотыми глазками прикупил миленькую корзиночку-переноску, симпатичный ошейничек, на котором, стоит только коснуться к нему волшебной палочкой, появится выбранное имя книззла, и вкуснейшие угощения для миленького фамильяра.

Стоило только Лорду уйти, как Энжела тут же переключила своё внимание на единственного её маленького посетителя, который сосредоточенно и важно прогуливался около витрин, высматривая себе почтовую птицу. Она умилилась тому, насколько потешно выглядело это шествие со стороны, ровно до тех пор, пока мальчик не обернулся, и она не увидела равнодушных, пустых глаз. Вот тогда ей уже стало не до смеха.

Едва скользнув взглядом по ней, мальчик равнодушно отвернулся, продолжая созерцать многочисленных птиц. А Энжеле стало совсем не по себе, когда взгляд его как будто мёртвых глаз остановился на ужасных, отвратительных воронах, которые мало того, что были чуть ли не в полтора раза больше сов, так ещё и странно на ребёнка реагировали — все встрепенулись, всполошились и принялись каркать, словно пытаясь друг-друга перекричать. И как назло именно в тот момент, как Энжела захотела уже прикрикнуть на глупых птиц, мальчик, он... улыбнулся.

Энжела заплакала.

4 глава.

Ворон был большим, чёрным и красноглазым. Перья у него будто лоснились и отбрасывали на свету металлические блики, а каркал он так противно, будто кто-то проводил ножом по стеклу, или будто кто-то на последнем издыхании пытался докричаться до спасения.

Ворон Итачи нравился.

В семье Учиха за их многовековую историю в библиотеке скопились не только описания разноообразных техник. В библиотеке клана, на самом деле, чего только не было — от рецептов блюд на пару до техник вязания крючком. А отдельный стеллаж занимали свитки с призывами.

Итачи нравились вороны. Одной из первых техник, выученных по свиткам библиотеки клана, была техника вороньего клонирования — Карасу Бунсин но Дзюцу. Как понял потом Итачи, вороны, из которых состояли его клоны, были призванными птицами. И пусть он и не заключал с ними контракт, но вороны всегда вызывали у Итачи трепет и уважение.

И именно потому, когда он увидел в зверинце этих величественных птиц, он не смог сдержаться и приобрёл себе самого большого, страшного и ворчливого ворона. А после назвал его Тенгу, не потому, что преследовал цель как-то унизить того, кто, по легендам, стал основателем их клана, просто это имя птице полностью подходило — она была грозной, большой и красноглазой, когти её, казалось, были остры точно ножи, а размах крыльев поражал своим размером и своей чернотой. Но в то же время она молчаливой тенью, стоило Итачи указать своей детской ручкой на птицу и сказать "хочу его", следовала за Учихой, оберегая его от неприятностей и каждый раз угрожающе каркая, стоило только кому-либо приблизиться к нему ближе, чем на метр.

Зверинец оставил у Итачи двоякое впечатление. Мерзкий запах, неудержимые птичьи крики, яростное шипение змей и визги, скрипы и протяжное рычание просто сбивало с ног. После клановой подготовки и работы в АНБУ, и организации Акацки, где Итачи по большей части приходилось заниматься разведывательными миссиями, такая мешанина звуков и запахов больно била по многократно усиленному восприятию мира. Да и зрение, вдруг вернувшееся, и позволяющая видеть мир так, как он видел его только в детстве, добавляла нагрузок на сенсорные навыки, и в Итоге за целый день в магическом переулке Итачи заработал себе хоть и несильную, но постоянную и неотступающую гловную боль, грозящую перейти в мигрень, если он тотчас же не уляжется спатьnbsp;Сама проверка оказалась достаточно простой и незамысловатой — на заговорённый пергамент требовалось пролить несколько капель крови, и после некоторого времени на поверхности листа должны были появиться наследуемые дары по крови.

, позволяя мозгу переварить то огромное количество информации, что он сегодня получил.

Но одновременно с этими мерзкими явлениями Итачи увидел животных, которых раньше считал персонажами сказок, вымышленными героями. Двухголовая змея, крылатые кошечки (они сразу очаровали своим внешним видом Итачи, и он, любовно поглаживая по жёстким перьям Тенгу, обещал себе вернуться и купить несколько милых котят), непонятные пушистые и чёрные шарики с глазками, беспорядочно летающими в застеклённом аквариуме. И совы. Много, много сов.

И потому Итачи никак не мог для себя определить, понравилось ли ему в магическом зверинце, или всё же он туда больше постарается не возвращаться.

Совершив последнюю за день покупку, Итачи стремительным шагом направился прочь из магазина, выискивая место, где можно было безопасно переместиться в его в новый дом вместе со слугой семьи. На улице стремительно темнело, алыми полосами ложились на небо лучи закатного солнца. Оставшиеся открытыми магазинчики постепенно закрывались, а люди (маги, — поправил себя Итачи) ёжились от порывов холодного ветра и спешили уйти домой. Он проследил взглядом за несколькими, как те заходили в небольшие и грязные переулки и со вспышками или хлопками исчезали, улыбнулся и последовал в один из таких тупичков. Хидан, нагруженный пакетами с едой и средствами ухода за птицей, торопливо следовал за ним, изредка забавно подпрыгивая и подёргивая длинными ушами.

Равнодушно бросив слуге "домой" он протянул руку, за которую тут же вцепились маленькие пальчики, и закрыл глаза — земля под ногами пошатнулась, дрогнула, запах изменился. А когда он вновь открыл глаза, взгляду... взгляду предстала уютная, солнечная гостиная.

Замерев на несколько мгновений, Итачи несмело улыбнулся, а когда наконец-то пришло осознание, что всё это — абсолютно точно и стопроцентно принадлежит ему... с радостным визгом побежал смотреть свою спальню.

Всё-таки в том, что теперь он снова ребёнок, есть свои плюсы. Пусть только кто посмеет его упрекнуть в том, что он так радовался своей новой волшебной спальне!!!

5 глава.

Жизнь потекла своим чередом. Дни сменялись ночами, ночи днями, лето постепенно уходило на убыль, а Итачи — наслаждался жизнью.

По началу, когда нервное возбуждение и чувство полной свободы наконец-то исчезло, Итачи растерялся. Конечно, здесь он не был подчинён Каге и императору, над ним не было Лидера, и ему было (он наконец-то это выяснил у гоблинов) целых 11 лет. Но проблема была в том, что это для него 11 лет — это много. Когда шиноби редко доживают до тридцати, а уж шиноби отступники и того не могут похвастаться таким долгим сроком жизни (он благоразумно не вспоминал о членах Акацки — они были слишком сумасшедшими, чтобы подходить под определение обычного шиноби), 11 лет уже не кажутся таким пустяком. В магическом мире же он считался ребёнком до достижения 17 лет, и если бы его не признали главой рода, то до сих пор бы он имел над собой опекуна.

То, что у него вообще раньше имелся опекун, Итачи страшно раздражало и злило, чуть ли не до приступов ярости. Он, может, и не приобрёл память того, кому раньше принадлежало это тело, но смутные образы на грани осознания были сплошь полны болью, отчаянием и всё никак не желавшей исчезать надеждой на то, что может ведь, МОЖЕТ быть лучше. Так почему же ничего не происходит?

Произошло. Судя по всему, Тсукино-данна услышал зов — верно, сколько в нём должно было быть отчаяния, надежды и силы, чтобы его услышал Бог из совершенно другого мира? Услышал — и помог. Своеобразно, но помог. Вытащил дущу из хрупкого и частью покалеченного тела, и даже отправил к родителям — уж это-то у улыбающегося и немного жутковатого (хотя и до боли родного) данны Итачи узнать смог. А ему, Итачи, осталось на откуп это хрупкое, тщедушное тельце, которое на 11 лет ну никак не тянуло.

И за всё это Итачи собирался спросить у своего бывшего опекуна. Обращаться так с ребёнком, с будущим главой клана, с шиноби такого потенциала!!! Этого Учиха не понимал и уже заочно на дух не переносил Брайана Дамблдора.

Проходили дни — растерянность уступила место жажде знаний. В деревеньке Хогсмид была своя книжная лавочка, а чтобы заказать какие-нибудь необычные или редкие книги, можно было взять бесплатные каталоги и отправить по нужному адресу птицу с мешочком галеонов, и через несколько дней Тенгу приносил ему выбранные книги, которые и на книги-то по своим размерам не походили. И только сейчас, когда зрение пришло в норму, Итачи вдруг понял, как он соскучился по книгам.

Как же он любил читать! Давно забытое ощущение шероховатости бумаги, звук, с которым страницы мягко ложились одна на другую, и буквы. Пусть и необычные, не такие, к каким он привык, но он их ВИДЕЛ, и осознание этого факта заставляло Учиха подолгу сидеть в удобном кресле, замерев как статуя, и глупо улыбаться.

Итачи не только развлекался. Конечно же, книги о магическом мире были интересны, и читать их было — сплошное удовольствие, но вот то, о чём он читал, отнюдь не делало его радостным и счастливым.

Магические законы были сплошь устаревшими. Никто, кажется, и не думал отменять старые, прежде чем вводить новые, и получалось так, что один запрет мог нарушить десяток других, и одно и то же действие могло рассматриваться со стольких сторон, что от обилия вариантов начинала кружиться голова. Так же его совсем не обрадовало отсутствие теоретической базы. Никто не знал что такое магия, в чём её суть, и как вырабатывается магическая энергия. Конечно, сам Итачи во всём этом прекрасно разбирался, но на все его знания накладывалась специфика его мира. Он прекрасно видел в магах каналы чакры, их ответвления, саму суть энергии, и то, как ущербно все они колдовали. Палочки, которые при взгляде на них шаринганом светились ярко, словно техники катона, на деле были чем-то вроде костылей. Однако пугало его даже не то, что ему придётся взять такую же в руки и учиться колдовать так же, как и все. Его пугала сама мысль, что, по сути, печати были таким же костылём, и что его мир вполне мог скатиться и до такого уровня. Только вот опытные шиноби, каким Итачи справедливо считал себя, могли вполне обходиться без печатей, просто запоминая последовательность токов чакры в руках и нужные эмоции. Из раза в раз накладывание техники происходило всё легче и легче — сначала выбрасывались ненужные слова, потом лишние печати, а после можно было использовать технику просто захотев сделать определённое действие. Шиноби работали над собой потому что знали — лишние секунды на поле боя это целая вечность, и она может спасти твою жизнь. Маги же, судя по увиденному, учиться выживать не желали, довольствуясь своим ущербным уровнем колдовства. Итачи чувствовал себя несчастным.

Помимо штудирования магических книг и попыток разобраться в действии определённых заклинаний, Итачи начал тренироваться. По привычке просыпаясь за час до восхода солнца, он тщательно умывался, выходил в небольшой дворик с красивым фруктовым садом, огороженным каменной оградой, и лениво проделывал комплекс упражнений для растяжки. Непривычные к такой работе мышцы беспрерывно ныли, но Итачи даже не обращал на это внимания — после его болезни, которая выражалась в физическом плане, он скорее с лёгким удивлением относился к тому, что боль может быть такой... такой лёгкой.

С силовыми упражнениями, к радости Итачи, было проще. Видимо, это тело не раз нагружали непосильной для него работой, потому что под сделанными наспех утяжелителями с удвоенной гравитацией неудобства он не чувствовал.

Помимо же рутины, какой были по его мнению тренировки и попытки ассимилироваться в магическом мире, Итачи занимался делами клана. Через три дня после прогулки по магическому переулку и вдоль и поперёк исследованного нового дома, Итати с помощью слуги рода переместился к банку "Гринготтс", чтобы встретиться с поверенным его дома. И хотя отсутствовал он всего лишь три дня, за это время накопилось достаточно дел — взять хотя бы многочисленные приглашения от других домов, которые являли собой цель познакомиться с новым главой рода Поттеров.

Клановое имя неприятно резало слух своей непривычностью и одновременно с этим — обыкновенностью. Но бросать вымирающий клан Итачи не собирался. Часами просиживая над документами и корреспонденцией, он размышлял о том, как же ему быть с собственным кланом, кланом Учиха. В конце-концов, постоянно хмурясь и терзаясь сомненьями, Итачи всё же испросил совета у поверенного своего рода, и получил ответ, который его достаточно удовлетворил и успокоил — как последний представитель клана он мог по собственному желанию переименовать род, представителем которого он являлся, а так же мог просто носить двойную фамилию, как некий лорд Снейп-Принц, или стать регентом собственного дома Поттер, с правом передать наследие магии и рода подходящему по его мнению кандидату.

Услышав такие новости, Итачи не сдержал довольной улыбки. Конечно же, он не собирался бросать на произвол судьбы угасающий род. Но то, что он не обязан быть его главой, как никогда обрадовало Учиха, как и новость о том, что он вправе создать собственный клан, являясь одновременно и регентом-наследником другого.

В тот же день, незамедлительно, он договорился с Крюкохватом, что в последний день лета проведёт обряд создания рода и создания уз вассалитета между родомами Поттер и кланом Учиха. Итачи не собирался долго задерживаться в магическом мире, если тот и дальше продолжит его разочаровывать, но кто знает.... возможно, его дети или внуки захотят внести в этот затухающий мирок жизни, и тогда нить вассалитета и знакомство с одним из уважаемых семейств магического мира поможет им не потеряться в странных правилах и законах этого общества и позволит чувствовать себя комфортно и в этом мире, и в том, которое он когда-нибудь создаст. Определённо, эта идея нравилась Итачи.

А лето всё подходило к своему концу...

Глава 6. Снова в школу.

Предупреждение: здесь есть Хидан и много нехороших слов. Потому что я не могу для себя разделить Хидана и его манеру разговаривать. Смиритесь, дети мои, и просто наслаждайтесь моментом. Не каждый раз автор, поклонник изящной словесности, причём в нематном смысле, начинает материться как сапожник, мда...

* * *

* * *

Все, кто знал Итачи, никогда не задумывался над тем, что у него есть чувство юмора. Но по определению, у каждого человека оно есть. У Итачи же чувство юмора было весьма своеобразным.

По законам магического мира у ребёнка, даже эмансипированного, и даже стоящего во главе рода, до 17 лет обязательно должен быть опекун или наставник. Просто в случае эмансипации ребёнок был вправе самостоятельно выбирать себе опекуна, и для того, чтобы оспорить его решение, потребовалось бы вмешательство главы Визенгамота и доказательства того, что опекун не выполняет своих обязанностей.

А Итачи вдруг подумалось, что он соскучился по Акацки...

* * *

Прохладным августовским утром Итачи от души веселился. Создав теневых клонов он закрепил на них образы, наделил их амулетами-накопителями, которые тянули чакру из окружающего их мира, отдавая её клонам, дал им внешность своих... приятелей, да, приятелей, и закрепил на каждом из них снятые в прошлой жизни психоматрицы. Своего рода хобби — он ведь мастер гендзюцу, а с каждым слепком сознания ему всё лучше и лучше удавалось воспроизводить "личность". Он даже, с разрешения Лидера, снимал слепки воспоминаний с членов Акацки, чтобы личностная матрица не распадалась сразу через несколько дней после нанесения её на болванки. В итоге на задворках памяти в личной библиотеке воспоминаний и знаний отдельно огороженная комната была полностью отдана под воспоминания членов организации, и отдельная комната под воспоминания Конан. Не то, чтобы воспоминаний у Конан было больше, просто... ох, просто Итачи никогда не понимал женщин, и серьёзно опасался, что странные женские логические цепочки могут повлиять на воспоминания других Акацки и на его собственную логику.

Конечно, попытайся он создать такого 'законченного' шиноби самостоятельно, у него бы ничего не получилось. Но Тсукино-данна, услышав о новой идее Итачи, искренне развеселился, совсем ребяческим жестом похлопал ладошками и даже пообещал помочь. По крайней мере он пообещал, что точно поможет с 'одним из детей Палача', и только по описанию этого Бога Итачи догадался, что Тсукино-данна говорил о Дзясине.

В итоге — к первому сентября он смог создать только одного клона, но проработал его образ до самых мельчайших деталей. А то, кого он выбрал...

Ну, у него особого выбора-то и не было. Да и довольно специфическое чувство юмора не позволило ему отказаться от возможности создать себе на роль опекуна Хидана. Эльф Хидан, клон Хидан...

Видимо, — подумалось Учихе, — мне не достаёт постоянного чувства опасности под боком.

С тех пор, как однажды Итачи проснулся на алтаре для жертвоприношений, Хидан у него твёрдо ассоциировался с чувством опасности и напряжения.

Последний раз оценивающе взглянув на клона со всех сторон, Итачи довольно хмыкнул и хлопнул в ладоши.

— Хидан! Хватайся за руку, мы отбываем в Лондон.

Глаз у Хидана привычно задёргался от покровительственного тона Учихи, но, выдав пару матерных конструкций, он всё же пребольно вцепился сильными и цепкими пальцами в плечо мальчика. Кивнув эльфу, Итачи со вздохом протянул ему руку, и в который раз досадливо подумал, что "теперь придётся привыкать к чужому имени". Привычно дрогнул мир, смазались краски, и через мгновение — Итачи с Хиданом и эльфом стояли там, где раньше не были никогда.

Они появились на Лондонском вокзале Кинг-Кросс.

* * *

Нимфадора Тонкс, чтобы о ней не думали и как бы над ней не издевались, не была легкомысленной дурочкой. Неуклюжей — да, чуточку сумасшедшей — вполне возможно, наивной — так какая же девушка в 17 лет не мечтает повстречать своего принца? Нимфадора Тонкс была до одури честной и до печального одинокой, и страшно не любила своё собственное имя. Нимфадора Тонкс в этом году должна была попрощаться со школой Хогвартс.

А ещё Нимфадора Тонкс была метаморфом.

Нимфадора Тонкс была полукровкой. Конечно, её отец не был магглом, как многие считали — он был магглорожденным, но чистокровные, все эти снобы, презрительно и сквозь зубы говорили о таких, каким был её папочка. Мама рассказывала ей романтичную историю о том, как она, будучи урождённой Блэк, сбежала с отцом, а после они поженились и родилась она — чудесная, прекрасная Дора Тонкс! Только с именем ей не повезло, слишком уж оно было "блэковским", слишком "чистым", а ей зачастую было противно осознавать, что хоть и наполовину, но она такая же, как и все эти... слизеринцы! В такие моменты она радовалась тому, что вместе с родителями жила в маггловском мире. И хоть на каникулах ей нельзя было колдовать, она отлично проводила время с приятелями из неформальной тусовки, которые приходили в восторг каждый раз, когда она появлялась с новым цветом волос. Они ходили в кино, на рок-концерты, в клубы, обменивались книгами и кассетами с зажигательными ритмами. Нимфадора даже упросила маму купить ей настоящую электрогитару, хотя научиться на ней играть, к вящему разочарованию, было намного сложнее, чем научиться колдовать.

Поэтому первое сентября для Доры было отнюдь не радостным днём. Хогвартс-экспресс всегда был для неё олицетворением духа времени, который отвозил её из привычного, современного мира, в отсталый магический мирок. Именно мирок, большего он был недостоен. Да и друзей в магическом мире она так себе и не завела...

Сегодня на вокзале Кинг-кросс собралось много народу. Как всегда, впрочем, и Дору это слегка нервировало. С родителями она попрощалась ещё у машины, фальшиво улыбаясь и наиграно возмущаясь, что ей будет неловко перед друзьями, если те будут провожать её до самого поезда — в её-то возрасте! Папа улыбался и кивал головой, смотря на неё слегка снисходительно и с любовью, как взрослые смотрят на своих неразумных чад, а мама чуть хмурилась и смотрела слегка подозрительно. Блэковская кровь давала о себе знать, и мама всегда чувствовала, когда у её малышки дела шли не так. Доре пришлось применить всё своё актёрское мастерство, чтобы успокоить любимую мамочку и наконец-то оказаться совершенно одной, нагруженной чемоданами, с клеткой для птицы в руке, потерянной и грустной... Дора встряхнула сердито своими — на этот раз — красными волосами, пытаясь прогнать эти ужасные, грустные мысли. Подхватила тележку и, фыркая и едва заметно морщась от веса сундука (Боже, ну почему он всегда столько весит?! Она же специально отправила с Ликки, их домовым эльфом, большую часть вещей прямо в Хогвартс!), медленно потащилась к платформе 9 и три четверти. Школа, опять школа! Как же она её НЕ-НА-ВИ-ДИТ.

Возможно, последняя её поездка в Хогвартс так бы и осталась унылой и непримечательной, если бы вдруг ей страшно не захотелось чего-нибудь попить. Дора растерянно топталась на месте, то посматривая на платформу, то бросая косые взгляды на небольшой привокзальный киоск, какие, наверное, есть у абсолютно каждого вокзала в мире. В кармане забытой мелочью позванивали несколько фунтов, обещая своим звоном мягкую прохладу вредной, как говорила мама, газированной воды, а до того момента, как Хогвартс-экспресс начнёт свой неторопливый ход, ещё оставалось как минимум половина часа. Украдкой посмотрев по сторонам, Дора торопливо сменила направление к магазинчику. Тележка ужасно громыхала и забавно подпрыгивала, и ей приходилось придерживать свой сундук для того, чтобы тот не свалился прямо здесь, явив миру свои совсем не маггловские внутренности. Прождав в очереди, небольшой — всего 2 человека — 3 минутки, она, немного нервно улыбнувшись хмурому продавцу с трёхдневной щетиной, показала пальцем на "колу".

— Вон ту, рядом с фантой, — уточнила она, видя, что продавец не собирается давать ей заветную бутылочку. Догадавшись через секунду, что ему нужно, она вытащила из кармана мелочь и неловко ссыпала её прямо в окошко. Мужчина подозрительно оглядел гору монеток, даже попробовал одну из них на зуб (Дору невольно передёрнуло от этого зрелища), а после всё же поднялся с места и подошёл к холодильнику. Когда она получила, наконец-то, в руки заветную стеклянную и пропотевшую бутылочку, Дора поспешила обратно к платформе. Она уже предвкушала этот сладкий и чуть колючий вкус на языке, эту прохладу и незабываемые ощущения, как только сядет в свободное купе и поставит, наконец-то этот чемодан на верхнюю полку, чтобы забыть о нём до самого прибытия, как вдруг...

— С*ка бл*! Смотри, бл*, куда, бл*, приземляешься, п*дрила грёбанная!

От неожиланности бутылочка выскользнула из её женских пальчиков и с неожиданно звонким звуком разлетелась на кусочки. Дора неверяще смотрела на огромное уродливое пятно, растёкшееся на бетоне. Часть колы выплеснулась прямо на её чудесные туфли, несколько капель попало на совсем новые, только этим летом купленные узкие белоснежные бриджи. Она сама незаметила, как нижняя губа начала мелко подрагивать а глаза защипало. Несколько секунд проведя в ступоре, рассматривая только что купленную и безвозвратно утерянную газированную воду, Нимфадора вдруг очнулась, и резко развернулась в сторону так испугавшего её голоса, чтобы вдруг поражённо замереть...

— Бл*, ты это, детка, прости, я ненарочно. Просто этот бл*доеб*чий крысёныш...

Он говорил что-то ещё — Дора не слышала. Она просто смотрела на эти идеальные черты лица — тонкие брови, чётко очерченные губы, волевой подбородок и красные, отдающие лиловым глаза...

Дора бы никогда и никому в этом не призналась, но... кажется... кажется, она — ВЛЮБИЛАСЬ...

* * *

Итачи недовольно скривил маленький носик и снова в раздражении потёр лоб — этот идиотский шрам его жутко бесил!

Когда они с Хиданом переместились на вокзал, а Хидан привычно начал ругаться, проходившая совсем рядом девушка выронила стеклянную бутылку из рук, и часть её содержимого попала прямо на новенькую и идеально сшитую по его меркам клановую одежду. Он кисло посмотрел на мокрые пятнышки на его бриджах и задумчиво пошевелил пальцами на ногах. Ругаться с девушкой не хотелось — это всё Хидан виноват, а значит и он, но одежда...

— Ах, так вы провожаете своего сына до Хогвартс-экспресса?! — ворвался в его размышления восторженный девичий голосок, и Итачи (Гарри, — в который раз досадливо поправил сам себя Учиха. — Нужно привыкнуть отзываться на это имя) медленно поднял свой взгляд наверх. На Хидане, немного смущённом таким напором, чуть ли не висела... девица. — А я сегодня еду в Хогвартс в последний раз! Ещё год — и я наконец-то закончу школу и сдам ТРИТОНы! А вы кстати, знаете, что в магическом мире совершеннолетие наступает в 17 лет?..

Посмотрев на вытянувшееся лицо Хидана, который вовсю боролся с желанием выматериться и одновременно подцепить симпатичную "детку" и затащить её в постель, Итачи тихо пфыкнул в ладошку. Поведенческая матрица отлично прижилась на носителе, хотя, конечно, его больше забавляла вся эта ситуация...

Он покорно следовал за щебечущей о всяких женских глупостях незнакомой девушкой, которая, совершенно этого не замечая, на буксире тянула за собой грозного Хидана, совсем не заметил, как прошёл мимо галдящего рыжего семейства, и размышлял о том, что ему будет очень перед ней неловко если она, ну... станет его МАМОЙ.

Хидана в роли отца Итачи по-прежднему не воспринимал.

* * *

— Ну ты это, бл*, давай там, не сдохни, — с невероятно забавным выражением лица проговорил Хидан, почёсывая затылок. Видно было, что он немного смущён — ещё бы, на них все, абсолютно все пялились! Но в то же время он был чрезвычайно раздражён своей ролью в этом дурацком спектакле. — А то х*й знает, что за п*здец в этой бл*дской школе творится...

Итачи кротко улыбнулся и чуть ли не врезался в Хидана — крепко обнял его ноги, пряча лицо в складках маггловской одежды.

— Я буду скучать, папочка, — дрожащим голосочком сказал Итачи, подняв свою хорошенькую головку так, чтобы видеть лицо Акацки, и вдруг с удивлением понял — да, чёрт возьми, будет скучать! Хидан неловко потрепал его по волосам, иногда своими громоздкими кольцами цепляясь за волосы и больно их дёргая, а потом улыбнулся — немного нервно, и глаз у него тоже отчего-то задёргался.

— П*здец. Не думал, что скажу это, но, бл*, я тоже скучать буду, — он помахал ещё раз той странной девушке, которая покраснела до самых кончиков ушей, помахала в ответ и спряталась, снова, за дверью вагона. — Надеюсь, ты станешь самым ох*енным учеником и заведёшь себе этих, как их — *баных друзей. А то этот Хогвартс х*й знает что, а не бл*дошкола.

Итачи снова улыбнулся, стрельнул взглядом в сторону, увидев вдруг знакомую блондинистую макушку, но тут же выкинул её из головы. В последний раз попрощавшись с "папочкой" и пообещав ему, что он будет "самым п*здатым её учеником", Учиха поправил лямочки своего тёмно-синего рюкзачка и с мыслями совсем не о Хогвартсе шагнул в поезд.

Наверное, не стоило ему оставлять Хидана надолго одного...

Глава 7. Хогвартс-экспресс.

Хотелось бы Итачи сказать, что поездка до Хогвартса была обычной и ничем не примечательной поездкой на паровозе старого образца. Однако сам тот факт, что на территории страны огня не было железной дороги, и что только во внешнем мире, куда он изредка уходил в отпуск, он мог видеть эти грозные махины, уже впечатлял его настолько, что первые 10 минут он широко раскрытыми глазами с интересом первооткрывателя осматривал абсолютно всё, что только мог увидеть.

"Ну что ж, — смог вынести свой вердикт он по истечении первых десяти минут, — не впечатляет."

Даже в его мире на таких устарелых моделях поезда не ездил НИКТО и НИГДЕ. Пффф...

Еле избежав внимания той назойливой девицы, Итачи довольно скоро, в одном из последних вагонов, нашёл себе свободное купе. Двери открывались словно раздвижные сёдзи в главном доме клана, только что бумажными не были и на вид были внущающе тяжёлыми. Купе изнутри оказалось больше, чем то виделось снаружи, и недолгая активация шарингана показала, что не спроста ему это показалось — весь поезд был окутан сетью чакроканалов, и чакра внутри неё пульсировала и двигалась толчками, словно артериальная кровь. В любопытстве своём Итачи даже пробовал в ней прикоснуться, но упругие каналы не поддавались маленьким пальчикам, а попытку продырявить один из крупных каналов изящным кинжалом тот нагло проигнорировал! Итачи был возмущён до глубины души, когда на более яростную попытку нашинковать чакроканал его пребольно ударило током. Гордо хмыкнув, он небрежно закрепил кинжал в ножнах, уселся на широкий диванчик и сделал вид, что ничего, абсолютно ничего не было. Хорошо ещё, что его в этот позорный момент никто не видел... Учиха вновь нетерпеливым движением пригладил вздыбленные волосы и покраснел. Нет, всё-таки определённо хорошо, что в этом купе никого, кроме него, нет.

И тут, как в дешёвых женских романах, которыми часами могла зачитываться Конан, дверь купе начала отъезжать, а Итачи, вдруг поняв, как он сейчас смотрится со стороны, коротко взвизгнул и, путаясь в собственных ногах, рванул к выходу. Ну, что тут можно сказать? Он не успел...

* * *

Чинно попивая английский чай, в молчании в купе сидели двое будущих первокурсников. Ничто не напоминало о бардаке, сотворённом каких-то несчастных 15 минут назад, и Блейз Забини пребывал в странном состоянии, в каком замешательство, любопытство и удивление чувствовалось на редкость одинаково.

Блейз Забини не любил толпу. И потому несмотря на то, что его определённо распределят на Слизерин, сразу после того, как мать на прощание поцеловала его в лоб, он целеустремлённо направился в последние вагоны, где, как ему было известно, обитали такие же одиночки, как и он сам. Честно говоря, он расчитывал на то, что найдёт какое-нибудь пустое купе и будет всех отпугивать загадочным видом, постоянным и непробиваемым молчанием и славой его матери, которая недавно на тот свет отправила очередного супруга, но к вящему его раздражению найти свободное и незанятое купе было довольно сложно. Его идиотский сундук хоть и весил немного (мама на прощание наложила на его сундук заклятье облегчения веса), но был слишком большим для узких коридоров поезда, а галдящие погодки и наглые грязнокровки со своим "не-может-быть-это-волшебство-я-правда-настоящий-маг" его буквально выводили из себя. Лишь добравшись до двух последних вагонов он смог вздохнуть с облегчением — те были полупусты, а найти свободное место было лишь делом времени. Ему уже попалось три купе, в котором сидел один четверокурсник с Хаффлпаффа, парочка Равенкло-Гриффиндор и небольшая кампания таких же, как и он, первокурсников, тихо что-то обсуждающая и на удивление не вызывающая раздражения, но Блейзу всё казалось — не то, не то. Ему нужен был покой на последующие 10 часов, и делить личное пространство с кем-то ещё... брррр! Уж лучше он потратит на поиски лишние 10 минут, чтобы последующие часы пребывать в покое, чем пытаться не проклять малолетних идиотов, пытающихся развести его на "душевный разговор".

Очередная дверь купе с еле слышным шорохом покатилась в сторону. Он уже ожидал увидеть за ней очередного ученика, решившего уединиться и провести поездку в размышлениях или за чтением редкой книги, как вдруг его взгляду успели предстать ярко-зелёные глаза, лихорадочный румянец и красные-красные щёки, и он с удивлением он понял что его... сбили! Сбили с ног! Неслыханная наглость!

Блейз уже хотел возмутиться, но тут сундук со страшным грохотом упал прямо посередине прохода, а он сам пребольно грохнулся прямо за задницу. Тот, кто его сбил, видимо, приземлился тоже не очень удачно, и всё никак не разжимал кулаки и не отпускал мантию Забини, но стоило ему поднять взгляд, как все те проклятия, что были готовы сорваться с кончика его языка, в миг забылись. Глаза мальчика (а это был определённо мальчик) горели зелёным ведьминским огнём, а на лбу у него (Мерлин, на лбу!) тонкой ниточкой тянулся шрам в виде молнии...

* * *

Маги казались Итачи странными.

На вопрос о каннибализме его новый знакомый — Бурейзу Забини — странно на него покосился, и ярко полыхнуло вокруг него недоумение и опасение. На вопрос о человеческих куклах ("Ну, — пояснил Учиха, — это такие куклы, которые делают из людей") Бурейзу как-то странно побледнел, а уж на вопросе о жертвоприношениях от него внезапно полыхнуло каким-то весельем с сумасшедшинкой, и он над ним рассмеялся. Итачи обиженно поджал губы и спросил, что такого смешного в его вопросах, а Бурейзу, отсмеявшись и глядя на него своими на редкость голубыми глазами, сказал, что такого Гарри Поттера он не прочь прославлять как героя.

— Героя? — нахмурился Итачи. Он вроде слышал что-то про это имя, но всё ещё плохо связывал себя с личиной Гарри Поттера (что было странно, ведь раньше для того, чтобы вжиться в рль, ему требовались секунды), и потому наверняка пропустил эту информацию мимо своих ушей. У него, между прочим, было полно клановых дел — разморозить контракты, заключить новые, разорвать старые. Договориться с адвокатской конторой на счёт консультаций и нанять себе в Гринготтсе среди маленьких гоблинов помощников за ставку 1,5% от каждой сделки. В конце-концов — закончить отработку психоматрицы и окончательно закрепить её в этом мире, чтобы быть уверенным в том, что в его отсутствие Хидан не распадётся на десятки воронов и прекратит своё существование. В общем, ему явно было не до детских сказок про Мальчика-Который-Выжил и про Того-Чьё-Имя-Нельзя-Называть.

— Ты не слышал? — с любопытством спросил Забини и вполне себе дружелюбно улыбнулся. — Знаешь, среди чистокровок считают, что Дамблдор отдал тебя на воспитание каким-нибудь сильным магам. Вроде они из тебя делали воина, учили тебя куче крутых заклинаний. Только всё равно не верят в то, что ты действительно так силён, что смог победить Тёмного лорда. Но эти магглокровки такие глупые — они считают тебя кем-то вроде божества...

Блейз и сам не заметил, как разговорился с Поттером. Тот, вопреки слухам и мнению, бытовавшему в среде чистокровных — не был героем. Да что там героем — он даже гриффиндорцем не был!

Тихий, скромный, и всегда думает перед тем, как что-нибудь сказать — небольшая складочка появляется между бровей, и он беззвучно начинает нашёптывать себе что-то под нос на непонятном языке. Очень серьёзный и ответственный — пока они сидели за чаем Поттер успел вытащить из небольшой котомки несколько документов, заверенных гоблинскими печатями, и внимательно читал их,изредка делая пометки на полях странноватым на вид то ли пером, то ли стилусом. В общем — являл собой само благоразумие и был идеальным наследником рода, которому больше подошёл бы слизерин или райвенкло, нежели шумный и дикий гриффиндор.

Так что ничего удивительного не было в том, что Блейз разговорился — тем более, что слушали его внимательно, благосклонно ему улыбались кончиками губ и смотрели изучающе, явно пытаясь просчитать выгоду от общения с наследником семейства Забини. А это было — привычно, и потому не страшно.

— Я действительно воспитывался сильными... — тут Гарри запнулся, видимо, подбирая нужное слово. — ...магами. Да. Магами. Но... Я рос в закрытом мире. И поэтому для меня здесь всё дико. Расскажи мне о том, почему меня зовут Спасителем, и кого я всё-таки убил?

Блейзу стало немного неуютно. Поттер хмурился — неосознанно — и изредка проводил кончиками пальцев от кончиков глаз вниз по щекам. Странный жест, непонятный. А ещё он не хотел произносить имя Тёмного Лорда вслух, и потому, вытащив пергамент и оторвав от него кусочек, одолжил у Поттера удобное, но маленькое перо и синими чернилами, удивительно легко и ровно ложившимися на бумагу, и вывел имя Того-Кого-Нельзя-Называть. Поттер смотрел на него, долго. И чем дольше он смотрел, тем ярче на лице у него проступало недоумение.

— Это имя? — в конце-концов спросил он удивлённо. И зачем-то уточнил ещё, — Настоящее?

Блейз кивнул, а Гарри не стал настаивать на ответе. Он задумчиво черкал пером по бумаге, что-то вырисовывая, и они снова замолчали, надолго. Поттер подал голос только через половину часа, когда Забини уже успел задремать.

— Почему маги так обрадовались тому, что я кого-то убил? Это... нормально? Убивать?

— Ну... нет, вообще-то. Но Тёмный лорд уничтожал грязнокровок, то есть был убийцей. Ты стал для них всех чем-то вроде символа, героя-освободителя.

— А, — довольно коротко отозвался Гарри. Снова задумался, и через минуту спросил. — Он был бессмертным?

— Так многие считают, — Блейз поёжился. — Все говорят, что Волдеморт исчез. Не умер, а именно исчез. Так что да, скорее всего он смог каким-то образом стать бессметрным.

— А он случайно не жрец Дзясин-самы?

— Кого? — удивлённо переспросил он Поттера, а тот нежиданно покраснел, отвёл взгляд и пробубнил себе что-то по нос.

— Неважно! — в конце-концов заявил Поттер и улыбнулся. — Сейчас мне больше интересен другой вопрос. Есть хочешь? — доверительным шёпотом спросил он Блейза, и тот, улыбнувшись, важно кивнул в ответ.

Чёрт возьми, если этот Поттер именно такой, каким он показывает себя сейчас, то он ни за что не перестанет с ним общаться, даже если его запихнут в этим грифам-идиотам!!!...

Глава 8. Продолжая знакомства.

Спокойствие их длилось недолго.

Итачи как раз вполне дружелюбно и охотно объяснял сидящему с открытым ртом Забини устройство Закрытого Мира, как он 'обозвал' мир шиноби, как к ним в купе бесцеремонно ввалилось нечто рыжее и веснушчатое. Новый знакомый сразу принял отстранённый и чуть брезгливый вид, а сам Учиха сжал губы в тонкую полоску и одарил вошедшего прохладным взглядом. А тот вместо того, чтобы осознать, что его появление здесь нежелательно и помешало личному разговору, только пошире распахнул глаза и впился взглядом в чужой лоб. Рука у Итачи дёрнулась от неосознанного желания закрыть от жадного взгляда небольшой шрам. Честно говоря, он искренне не понимал, почему окружающие проявляют к нему такое сильное, искреннее и восторженное любопытство. Шрам не был уродливым, не был красивым, не был изящным. Разве что напоминал Итачи молнию, но это всё, так что из-за чего люди, видя шрам, впадают в восторг, он искренне не понимал. Но всё же именно сейчас ему пришлось наблюдать за всем вышеперечисленным, что отнюдь его не обрадовало. То же Блейз проявил любопытство и удивление только на первых минутах их странного знакомства, а потом взял себя в руки, попросил разрешения рассмотреть поближе шрам, после чего и успокоился, больше не отсвечивая яркими эмоциями. Да и вообще общество такого вежливого, язвительного и готового ответить на любые вопросы ребёнка его устраивало больше, чем... это.

— Здесь занято? — спросил рыжий мальчик, продолжая пялиться на Учиха и небрежно тыча пальцем в сиденье рядом с ним. Итачи скривило от бесцеремонного поведения незнакомца, но ситуацию спас Блейз. Он высокомерным взглядом осмотрел мальчика и небрежно фыркнул, перед тем как заговорить.

— Рыжий, в поношенной одежде, не знающий правил приличия. Ещё один Уизли?

— Тебе-то какое дело, змеиный ублюдок?! — гневно вскинулся 'Уизли' и тут же плюхнулся на сиденье рядом с Итачи. Учиха от такого бесцеремонного поведения чуть не задохнулся. — Я таких, как ты, сразу вижу! У тебя наверняка все родственники Пожиратели Смерти!!!

— Можешь сесть рядом со мной, Гарри, — любезно предложил Блейз, с ухмылкой игнорируя возмущения рыжего. Итачи благодарно кивнул и резким движением поднялся с места, чтобы усесться рядом с благоразумным знакомым.

— Спасибо, — тихо произнёс он, чуть прикрыв ресницами глаза. Забини прищурился и еле заметно кивнул, давая понять, что отлично понимает Итачи. Ещё бы не понять, когда это рыжее недоразумение выводит из себя просто своим присутствием.

— Надо же, Уизли, ты ведь совсем никчёмный, — небрежно заговорил Забини. Итачи внимательно его слушал. — Твоим старшим братьям хотя бы есть, чем гордиться. Я слышал, что один из них стал разрушителем проклятий, а ещё один стал драконологом. Перси Уизли учится на отлично и наверняка будет назначен старостой своего курса. Похвально, что все они так стараются смыть кровь предательства со своего рода. Хотя думаю, что от этого было бы больше толку, смени они свою фамилию или... прими узы вассалитета.

Казалось, последнее слово окончательно вывело из себя рыжего 'Уизли'. Он вскочил на ноги и весь забурел. Ноздри от гнева широко раздувались, в глазах полопались венки, отчего они покраснели, а сам он, и до того не блиставший красотой и изяществом, свеем своим видом вызывал у Учиха только презрение и брезгливость.

— Да ТЫ!!! ТЫ..! КАК ТЫ СМЕЕШЬ?!

— Как видишь, смею, — ехидно прервал его Забини, и ловко подмигнул Учиха, отчего тот тихо прыснул в ладошку. А Уизли же, видя, что его совсем не воспринимают всерьёз, видимо, сошёл с ума.

— ТЫ! — вдруг завопил он, тыча пальцем в шиноби. — ТЫ ЖЕ ГАРРИ ПОТТЕР!!! ПОЧЕМУ ТЫ ОБЩАЕШЬСЯ С ЭТИМ ГАДКИМ СЛИЗЕРИНЦЕМ?!?! ТЫ ДОЛЖЕН ЕГО НЕНАВИДЕТЬ!!!

Итачи поморщился — чувствительность к звукам у него была повышена. Не только из-за того, что практически большую половину жизни ему приходилось жить на ощупь из-за шарингана, резко посадившего его зрение, но и из-за специфики заданий, которые ему поручали. Симпатий к рыжему это точно не добавило, потому что Учиха просто молча отвернулся и закрыл глаза.

— Я не люблю, когда на меня кричат, — тихо и монотонно заговорил он. — Мне не нравится то, как вы смотрите на меня. Мне неприятно то, как вы ведёте себя. Мне оскорбителен тот факт, что вы посмели поднять на меня голос. Меня унижает тот факт, что вы, незнакомый мне человек, смеете за меня решать, с кем мне общаться, и по каким законам жить. В конце-концов, я не выражал своего согласия на то, чтобы вы ехали со мной и Бу...Блейзом в одном купе.

Забини с каждым предложением смотрел на него со всё большим уважением и восхищением. Ещё бы! Не сказав ни одного оскорбительного слова в адрес Уизли, он смог так его унизить, как это могло получиться только у... ну, в общем, он даже представить себе не мог, кто бы ещё смог так красиво всё сказать и при этом нанести чуть ли не смертельную обиду своему собеседнику!

Уизли весь затрясся. Казалось, что краснеть больше некуда, но тут покраснели и сжатые к кулаки руки, и глаза, казалось, разгорелись алым огнём безумия. А что ещё больше бесило рыжего мальчика, так это то, что Поттер даже не смотрел на него, пялясь куда-то в стену!

— Слышал, Уизел? — казалось, только Забини вся эта ситуация веселит. Поттер замер словно статуя, невидящим взором смотря куда-то в сторону, Уизли, казалось, ещё чуть-чуть, и полезет в драку. Наверное, так бы всё и случилось, вот только в очередной раз дверь купе распахнулась, и в купе вошли три мальчика.

— Это правда? — манерно растягивая слова в знакомой манере произнёс один из них. Итачи скосил взгляд чуть правее, и узнал того самого бледного блондина, который пытался разговорить его в ателье. — По всему поезду ходят слухи, что в этом купе сидит Гарри Поттер. Это, значит, ты и был?

Учиха повернулся к нему уже лицом, и посмотрел тому в глаза. Для лёгкого, поверхностного считывания мыслей и образом ему даже не требовалось активировать свои глаза, но каково было его удивления, когда вместо того, чтобы увидеть чужие мысли или хотя бы почувствовать чужие эмоции его взгляд наткнулся на плотную стену изо льда!

Глаза у Итачи широко распахнулись, а рот приоткрылся от удивления. Признаться, он мог бы обойтись и без этих проявлений собственных эмоций, но неожиданно тот факт, что теперь все воспринимают его лишь как одиннадцатилетнего гражданского, его как-то изменил. Так что когда Итачи спохватился, было уже поздно — блондин сначала глупо похлопал глазами, заподозрив что-то, но тут же довольно заулыбался, видя какое неизгладимое впечатление произвело его появление на самого Гарри Поттера.

— Меня зовут Малфой. Драко Малфой. А это Крэбб и Гойл, — он небрежно кивнул в сторону, видимо, так представляя двух мальчиков, которые стояли рядом с ним. — Они что-то вроде моих личных телохранителей.

Рыжий, про которого все уже и забыли, вдруг насмешливо фыркнул и сложил руки на груди. Итачи скосил на него взгляд, но почти тут же вернул своё внимание Малфою.

— Похоже на узы вассалитета. Крэбб и Гойл, они вассалы семьи Малфой? — с улыбкой в уголке рта спросил Учиха. Малфой, хотевший уже язвительно отозваться на счёт рыжего, тут же переключил своё внимание на 'Поттера' и просто кивнул. Во взгляде его появилось что-то вроде уважения.

— О, — просто сказал он. — Не думал, что ты о таком знаешь. Я имею ввиду, все ведь знают, что ты воспитывался своими маггловскими родственниками, — иронично протянул он, цепким взглядом отмечая любые проявления эмоций на чужом лице. Однако тут его ждало разочарование — взяв себя в руки, Итачи вновь напоминал своим видом ледяную статую.

— Не знаю, можно ли назвать его магглом, — спокойно сказал Учиха. — Он один из жителей закрытого мира, мой опекун, и он может использовать внутреннюю энергию, преобразуя её в природные явления, определённые действия или вещи. Но для этого мы используем печати, а не палочки.

— Мы? — зацепился за слово Малфой, а потом уже более озадаченно и как-то совсем по-детски добавил: — Печати?

Итачи просто пожал плечами, не пытаясь что-либо объяснить.

— Другой принцип работы с энергией... магией, — поправил он сам себя под внимательными взглядами детей.

Взглянув снова, искоса, на Уизли, который так и не ушёл из ихнего с Бурейзом купе, Итачи плавно встал и протянул руку Забини. Тот, не дожидаясь приглашения, тут же за неё ухватился и как-то слишком поспешно встал со своего места.

— Можешь оставаться здесь, если хочешь, — передёрнув плечами, обратился он к рыжему мальчику. — Надеюсь, что впредь ты не забудешь о правилах поведения в обществе. Блейз?

— Думаю, — с ухмылкой произнёс он, — мы можем продолжить знакомство и в купе Малфоя. Не так ли, Драко?

— Не буду возражать, — ухмыльнулся в ответ Малфой и, кивнув, обернулся вкруг себя и зашагал прочь из купе. Итачи вместе с Блейзом, который всё так же продолжал держать его за руку, пошли вслед за ним. Оставляя одного разозлённого, смущённого и смертельно-обиженного Уизли, имя которого в разговоре так и не успело прозвучать.