Ветер гнал к берегу свинцовые волны, срывая с них пену и бросая на штурм земной тверди. Волны разбивались о берег острова, рассыпались на тысячи брызг, которые ветер подхватывал и вновь бросал выше, осыпая чахлую прибрежную растительность и серые осклизлые камни.

Маленький пустынный остров, форпост на пути северо-восточного ветра, плоский и практически лишенный древесной растительности. Северный Роналдсай, самый северный из Оркнейских островов...

По берегу брел монах. Одинокая фигура в длинном темном плаще медленно двигалась вдоль берега, иногда останавливаясь и осматривая безбрежную серость океана. Периодически, когда порывы ветра были особенно сильными, монах наклонял голову и быстро поворачивался к нему спиной.

Проходило несколько секунд и монах вновь выпрямлялся, вновь начинал движение по берегу, как будто обходил дозором эту неприветливую землю.

Пройдя по северному берегу, он быстро пересек перешеек и расположился в небольшой ложбинке, где ветер практически не чувствовался. Оглядевшись по сторонам, клирик достал из расщелины большой мешок, из которого вытащил потрепанный спальный мешок и завернутый в бумагу пеммикан. Вернув мешок обратно и придавив его камнями, монах выбрал площадку поровнее, расстелил спальник и уселся на него, после чего откинул капюшон и принялся за еду.

Возраст служителя церкви можно было определить лишь приблизительно. Лицо его выглядело молодо, однако небольшая рыже-пегая борода и усы могли подсказать стороннему наблюдателю, случись он на острове, что святой отец уже давно разменял третий десяток. Сам монах был высок, а его руки — бледно-розовые, с аккуратно подстриженными ногтями, не могли принадлежать рядовому брату или, учитывая место, отшельнику, избравшему путь молитвы и одиночества.

Да и одежда его, почти новая и непростая, скорее подошла какому-нибудь влиятельному духовному лицу или потомку знатного эрла, недавно принявшему монашеский обет, но не до конца отринувшему земные блага. Дорогой темно-коричневый шерстяной плащ с капюшоном, украшенный на груди вышитым красным крестом, был перехвачен в талии широким матерчатым поясом черного цвета с вышитой серебристой нитью надписью 'Аd maiorem Dei gloriam'. Темно-серая, почти черная, сутана мягкого, возможно даже фризского сукна доходила до щиколоток ног, обутых в необычную для монаха обувь (в которой наш современник опознал бы мокасины).

На груди монаха на простой веревке висел темный деревянный крест, вступавший в диссонанс со всем остальным обликом.

Закончив трапезу, человек усмехнулся и произнес странную фразу 'Расскажу Чарльзу про пикник — не поверит', после чего встал и вновь пошел к северному берегу. По пути выбрав небольшой пригорок, с которого как на ладони был виден северный и северо-восточный берег, он несколько минут внимательно изучал горизонт, потом положил на этом месте несколько камней и продолжил свой путь к воде.

В течение следующих четырех часов он таскал к обозначенному месту все дерево, которое море выбросило на берег. За это время берег на протяжении почти двух миль был очищен от любого куска дерева, мало-мальски пригодного для костра. Получилась большая куча хвороста, которому предстояло высохнуть на морском ветру вдали от прибоя.

Немного передохнув и оглядевшись по горизонту, монах стал рвать сухую траву и относить к ложбинке, где хранились его вещи. Собрав и примяв кучу высотой чуть выше колена, он удовлетворенно выдохнул, отряхнул плащ от налипшей травы, и вновь отправился к куче хвороста.

Смеркалось. Небо на востоке темнело, однако пелена серых облаков уже не была сплошной. На западе, затянутом низкими облаками, ни один луч заходящего солнца не мог пробиться и осветить это суровое пристанище одинокого человека.

Монах вернулся к своим вещам, достал спальный мешок, аккуратно расстелил его на собранной траве, после чего уселся на него и стал насвистывать и напевать какое-то попурри из песен, неприличествующих духовному лицу святой католической церкви. Через какое-то время это занятие ему наскучило, тогда он снял обувь и сунул её в траву под мешок, потом улегся в спальник, застегнул пуговицы на нем примерно до груди, закинул руки за голову и стал смотреть вверх, в небо.

Несколько минут спустя странный служитель Господа повернулся на бок, натянул верх спальника до шеи и закрыл глаза. Вскоре к звукам ветра и мерного шума прибоя добавилось тихое, едва слышное сопение спящего человека...

* * *

За восемь месяцев до описываемых событий...

— Мистер Дункан, вас срочно ищет доктор Уэшли.

— Энн, что случилось? Я тороплюсь.

— Не знаю. Он сказал, чтобы Вы срочно зашли к нему.

Рыжий молодой человек положил на стойку регистратуры несколько историй болезни, которые держал в руках, повернулся и торопливо пошел вглубь коридора, на ходу поправляя воротник сорочки, вылезший из-под воротника халата.

Постучав в дверь, он сразу же, не дожидаясь приглашения, зашёл в кабинет.

— Мистер Уэшли, вызывали?

— Да-да, проходите Дункан, присаживайтесь.

Доктор Уэшли был из той породы докторов, глядя на которых пациенты начинали верить в могучую силу медицины и старательно выполняли все предписания доктора. Чуть выше среднего роста, склонный к небольшой полноте, доктор умел расположить к себе почти любого пациента, сколь бы тот не был замкнутым. Светло-карие глаза, в которых иногда проскакивали искры, вызывали доверие, мелкие морщинки вокруг глаз выдавали в нём доброго и открытого человека, а голос, мягкий и густой баритон, будил у некоторых пациентов воспоминание о добром докторе из сказок, который даёт сладкую микстуру заболевшим детям.

Образ дополняли небольшая тёмно-русая бородка клинышком, в краях которой переплетались седые нити, и чистый белый халат. В своём кабинете он предпочитал находиться именно в халате, так как при беседах с посетителями, с больными и их родственниками, а иногда и их наследниками очень важно расположить человека к себе, а доктору в классическом белом халате сделать это проще, чем человеку в стандартном комплекте для проведения операций, которого подсознательно опасаются.

— Как ваши дела, мистер Дункан?

— Всё хорошо, мистер Уэшли.

— Прекрасно. У меня не так много времени, поэтому перейдём сразу к делу. Через полгода заканчивается ваше обучение в ординатуре, поэтому мне интересно, как продвигается ваша дипломная работа?

— Всё хорошо. Материал я подобрал, статистические наблюдения по контрольной группе свёл в таблицу, провёл сравнение методов послеоперационной реабилитации, используемых у нас и на континенте. Есть небольшая задержка с вступительной частью, так как пока не хватает материала по способам лечения, бытовавшим до развития медицины...

— То есть, успеете в срок?

— Да.

— Тогда перейдём ко второму вопросу. — Доктор Уэшли потёр кончик носа, взял в руки карандаш и начал его медленно поворачивать. — Я хочу поручить вам одно важное дело. У вас послезавтра нет ничего неотложного?

Услышав мягкие просительные интонации, Дункан с интересом посмотрел на собеседника.

— Вроде нет.

— Я прошу вас, Хьюго, — Дункан знал, что доктор Уэшли обращается по имени только к тем молодым специалистам, кто имеет некоторые перспективы в медицине, поэтому немного напрягся и подался вперёд, — подменить меня послезавтра на фестивале.

— Вы про Celtic Connections?

— Да. Дело в том, что в этом году там будет не только традиционная музыкальная часть, но и пройдёт фестиваль исторической реконструкции 'Scotland's Lions'. На этом фестивале ждут группу медиков от нашего госпиталя для оказания первой помощи.

— Там будет разыграно какое-то сражение?

— Ну да, что-то на тему 'Освобождения Эдинбурга от англичан'. Сам понимаешь, когда две кучи молодых оболтусов начнут орать, прыгать в доспехах, размахивать мечами и прочими железками, то могут быть травмы. Пусть у них не настоящее оружие, мелкие травмы бывают всегда: кто-то ногу потянет, кто-то удар пропустит... — Доктор Уэшли внимательно посмотрел на Хьюго и быстро добавил, — Да ты не волнуйся! Там ничего страшного. Вас будет несколько человек: Ханна и Патрик из травматологии, Сьюзан из педиатрии, Хелен из терапевтического, наша Бэтси и ты. К тому же там будет полно полиции, так что никто вас в плен брать не будет — мистер Уэшли усмехнулся. — Всего четыре часа...

Хьюго почувствовал себя немного растерянным. Для него, находящегося на практике в госпитале святого Мунго, подобное доверие к вчерашнему студенту (одно перечисление имён сотрудников госпиталя вместо официально-казённого 'мисс Ханна Маккормик' или 'миссис Браун' и включение в этот список его, студента, будущего молодого хирурга, которому ещё пару лет 'скальпели подавать' более опытным коллегам) льстило и намекало на определённые перспективы в дальнейшей карьере.

— Мистер Уэшли! Я согласен.

— Прекрасно! Тогда подойдите к Бэтси, она расскажет вам о том, куда подходить и что делать...

Два дня спустя.

Бугурт был в самом разгаре. Толпа зрителей окружила поляну, где две группы реконструкторов сошлись в рукопашной, изображая старинное соперничество англичан и шотландцев времён Брюса и Эдуарда. Дым костров, на которых в котлах готовили настоящий каллен-снинк и хаггис, грохот бутафорских мечей о не менее бутафорские щиты, пронзительный звук волынок, рёв участников и крики зрителей — всё это создавало неповторимую атмосферу фестиваля, которую волей-неволей чувствовали все участники.

Хьюго совместно с коллегами с интересом наблюдали за схваткой, в душе надеясь, что ему не придётся оказывать профессиональную помощь.

'Шотландцы' в клетчатых килтах и каких-то кожаных панцирях с шумом и грохотом теснили 'англичан', укрывавшихся за большими четырёхугольными щитами. Вот-вот строй 'англичан' должен был развалиться, но в этот момент Хьюго отвлекли от зрелища.

— Мистер Дункан, пойдёмте скорее, — медсестра Джонсон, по определению доктора Уэшли 'наша Бэтси', звала Хьюго за собой.

— Что случилось?

— Там у одного гостя пошла носом кровь.

— Травма?

— Нет, сама.

На стуле возле палатки запрокинув голову вверх сидел полный пожилой мужчина. Его румяное одутловатое лицо с тонкими красными прожилками на щеках было напряжено, глаза широко раскрыты. В руке он сжимал белый платок.

— Сэр, я доктор Дункан. Как вы себя чувствуете?

— А вы что, не видите, что я истекаю кровью? — с одышкой произнёс мужчина.

— Потерпите немного. Сейчас мы вам поможем. — Хьюго споро готовил вату с перекисью для первой помощи. — Да, миссис Джонсон, проверьте давление. Я подозреваю у пациента артериальную гипертензию.

Пока медсестра измеряла давление, Хьюго оказывал помощь носу джентльмена и задавал ему вопросы о здоровье: бывало ли с ним подобное раньше, нет ли у него аллергии и т.д. и т.п.

Наконец, кровь была остановлена. Узнав, что давление у пациента высокое, медсестра предложила мужчине сбить давление с помощью таблеток, но тот отказался, сославшись на то, что ему уже лучше.

— Вам повезло, сэр, — сказал Хьюго, — что сосуд лопнул в носу, а не в голове. Последствия могли бы быть более тяжёлыми.

Мужчина кивнул. Потом попытался встать, но был остановлен медсестрой.

— Пожалуйста, сэр, посидите ещё пару минут. Вас не затруднит ответить на несколько вопросов? — И глядя на недоумевающего пациента, пояснила — По каждому случаю оказания помощи во время фестиваля мы должны заполнить отчётную форму.

— Хорошо, спрашивайте, — с небольшой одышкой произнёс он.

— Ваше имя?

— Джозеф Гордон Спенсер, эсквайр.

— Сколько полных лет Вам исполнилось?

— Пятьдесят восемь.

— Вы работаете?

— Да.

— Ваш род занятий?

— Заведующий библиотекой университета.

Задав ещё несколько вопросов, Бетси занялась заполнением формы. Спенсер встал, промокнул платком лоб, после чего поблагодарил Хьюго за оказанную помощь и протянул ему свою визитку. В ответ Хьюго вручил ему свою, на которой скромно значилось, что её хозяин работает в 'Госпитале святого Мунго'. Бросив мимолётный взгляд на неё, пациент спросил:

— Простите, мистер Дункан, Вы давно работает в госпитале?

— Полтора года. Я поступил туда в ординатуру сразу после того, как закончил медицинский курс в университете.

— Вы заканчивали наш университет?

— Нет, Сэнт-Эндрюс.

— То-то я смотрю, что Ваше лицо мне незнакомо.

— А Вы помните всех студентов?

— Не всех, но очень многих. Раньше студенты много времени проводили в библиотеке, а сейчас есть Интернет, поэтому молодёжь реже сидит за книгами.

В это время с 'поля битвы' донёсся восторженный рёв. Бугурт, как и планировалось, завершился победой 'шотландцев', которые радостно вскидывали вверх руки, потрясали оружием, орали и вообще, красовались перед зрителями, которые поддерживали их шумом и свистом.

— Вы посмотрите на этих великовозрастных оболтусов, — произнёс мистер Спенсер, — они устроили шоу и оно нравится толпе, хотя в этом зрелище нет ни капли правды.

— То есть как? — Хьюго повернулся к собеседнику и с удивлением посмотрел на него.

— А так, — лицо Спенсера выражало смесь недовольства и скептицизма. — Они бы для начала изучили историю Шотландии, а не напяливали на себя килты, подражая Гибсону.

— А чем вам не нравится 'Храброе сердце'? Очень популярный фильм.

— А тем, молодой человек, что этот фильм — не история Шотландии, а пародия на неё. Фэнтези в исторических декорациях, — Спенсер презрительно фыркнул, — состоящее из исторических ляпов и нелепостей.

— Вы про связь Уоллеса с Изабелой?

— Молодой человек, — лицо пожилого джентльмена опять начало наливаться краснотой, — я говорю о куче мелочей, очевидных любому подготовленному человеку. Килты, в которых щеголяют актёры — введены в обиход в первой трети XVIII века. Никто во времена Уоллеса килтов не носил, а раскрашивать их в 'цвета клана' стали вообще после победы над Наполеоном, когда Георг IV прибыл в Эдинбург. Клейморы, которыми сражались 'шотландцы', — небрежный кивок в сторону реконструкторов, — массово стал использоваться хайлендерами через два века после освобождения Эдинбурга...

— Простите, — перебил своего собеседника Хьюго, — я правильно понял, что 'цвета кланов' придуманы позже? Но зачем?

— Ну как же! — в свою очередь удивился Спенсер, — разве вы не знаете, что цвета всех кланов придумывались поклонниками истории Шотландии в XIX веке? Наш знаменитый Уолтер Скотт, певец шотландской истории, приложил огромные усилия, чтобы на торжествах в Эдинбурге по случаю коронации Георг IV вышел на публику в килте. У шотландских дворян в то время возникло поветрие возводить свой род к какому-нибудь клану хайленндеров, отличительной особенностью которых были свои 'цвета', при этом забывая, что ещё за сто лет до этого горцы воспринимались их просвещёнными соотечественниками как дикие и невежественные соседи, живущие разбоем. На этих мечтах о древности кланов хорошо заработали местные ткачи. Так что здесь были очень большие финансовые интересы.

123 ... 789

↓ Содержание ↓