Шотландия навсегда!

Вся наша история — вымысел,

с которым все согласны.

Вольтер

Ветер гнал к берегу свинцовые волны, срывая с них пену и бросая на штурм земной тверди. Волны разбивались о берег острова, рассыпались на тысячи брызг, которые ветер подхватывал и вновь бросал выше, осыпая чахлую прибрежную растительность и серые осклизлые камни.

Маленький пустынный остров, форпост на пути северо-восточного ветра, плоский и практически лишенный древесной растительности. Северный Роналдсай, самый северный из Оркнейских островов...

По берегу брел монах. Одинокая фигура в длинном темном плаще медленно двигалась вдоль берега, иногда останавливаясь и осматривая безбрежную серость океана. Периодически, когда порывы ветра были особенно сильными, монах наклонял голову и быстро поворачивался к нему спиной.

Проходило несколько секунд и монах вновь выпрямлялся, вновь начинал движение по берегу, как будто обходил дозором эту неприветливую землю.

Пройдя по северному берегу, он быстро пересек перешеек и расположился в небольшой ложбинке, где ветер практически не чувствовался. Оглядевшись по сторонам, клирик достал из расщелины большой мешок, из которого вытащил потрепанный спальный мешок и завернутый в бумагу пеммикан. Вернув мешок обратно и придавив его камнями, монах выбрал площадку поровнее, расстелил спальник и уселся на него, после чего откинул капюшон и принялся за еду.

Возраст служителя церкви можно было определить лишь приблизительно. Лицо его выглядело молодо, однако небольшая рыже-пегая борода и усы могли подсказать стороннему наблюдателю, случись он на острове, что святой отец уже давно разменял третий десяток. Сам монах был высок, а его руки — бледно-розовые, с аккуратно подстриженными ногтями, не могли принадлежать рядовому брату или, учитывая место, отшельнику, избравшему путь молитвы и одиночества.

Да и одежда его, почти новая и непростая, скорее подошла какому-нибудь влиятельному духовному лицу или потомку знатного эрла, недавно принявшему монашеский обет, но не до конца отринувшему земные блага. Дорогой темно-коричневый шерстяной плащ с капюшоном, украшенный на груди вышитым красным крестом, был перехвачен в талии широким матерчатым поясом черного цвета с вышитой серебристой нитью надписью 'Аd maiorem Dei gloriam'. Темно-серая, почти черная, сутана мягкого, возможно даже фризского сукна доходила до щиколоток ног, обутых в необычную для монаха обувь (в которой наш современник опознал бы мокасины).

На груди монаха на простой веревке висел темный деревянный крест, вступавший в диссонанс со всем остальным обликом.

Закончив трапезу, человек усмехнулся и произнес странную фразу 'Расскажу Чарльзу про пикник — не поверит', после чего встал и вновь пошел к северному берегу. По пути выбрав небольшой пригорок, с которого как на ладони был виден северный и северо-восточный берег, он несколько минут внимательно изучал горизонт, потом положил на этом месте несколько камней и продолжил свой путь к воде.

В течение следующих четырех часов он таскал к обозначенному месту все дерево, которое море выбросило на берег. За это время берег на протяжении почти двух миль был очищен от любого куска дерева, мало-мальски пригодного для костра. Получилась большая куча хвороста, которому предстояло высохнуть на морском ветру вдали от прибоя.

Немного передохнув и оглядевшись по горизонту, монах стал рвать сухую траву и относить к ложбинке, где хранились его вещи. Собрав и примяв кучу высотой чуть выше колена, он удовлетворенно выдохнул, отряхнул плащ от налипшей травы, и вновь отправился к куче хвороста.

Смеркалось. Небо на востоке темнело, однако пелена серых облаков уже не была сплошной. На западе, затянутом низкими облаками, ни один луч заходящего солнца не мог пробиться и осветить это суровое пристанище одинокого человека.

Монах вернулся к своим вещам, достал спальный мешок, аккуратно расстелил его на собранной траве, после чего уселся на него и стал насвистывать и напевать какое-то попурри из песен, неприличествующих духовному лицу святой католической церкви. Через какое-то время это занятие ему наскучило, тогда он снял обувь и сунул её в траву под мешок, потом улегся в спальник, застегнул пуговицы на нем примерно до груди, закинул руки за голову и стал смотреть вверх, в небо.

Несколько минут спустя странный служитель Господа повернулся на бок, натянул верх спальника до шеи и закрыл глаза. Вскоре к звукам ветра и мерного шума прибоя добавилось тихое, едва слышное сопение спящего человека...

* * *

*

За восемь месяцев до описываемых событий...

— Мистер Дункан, вас срочно ищет доктор Уэшли.

— Энн, что случилось? Я тороплюсь.

— Не знаю. Он сказал, чтобы Вы срочно зашли к нему.

Рыжий молодой человек положил на стойку регистратуры несколько историй болезни, которые держал в руках, повернулся и торопливо пошел вглубь коридора, на ходу поправляя воротник сорочки, вылезший из-под воротника халата.

Постучав в дверь, он сразу же, не дожидаясь приглашения, зашёл в кабинет.

— Мистер Уэшли, вызывали?

— Да-да, проходите Дункан, присаживайтесь.

Доктор Уэшли был из той породы докторов, глядя на которых пациенты начинали верить в могучую силу медицины и старательно выполняли все предписания доктора. Чуть выше среднего роста, склонный к небольшой полноте, доктор умел расположить к себе почти любого пациента, сколь бы тот не был замкнутым. Светло-карие глаза, в которых иногда проскакивали искры, вызывали доверие, мелкие морщинки вокруг глаз выдавали в нём доброго и открытого человека, а голос, мягкий и густой баритон, будил у некоторых пациентов воспоминание о добром докторе из сказок, который даёт сладкую микстуру заболевшим детям.

Образ дополняли небольшая тёмно-русая бородка клинышком, в краях которой переплетались седые нити, и чистый белый халат. В своём кабинете он предпочитал находиться именно в халате, так как при беседах с посетителями, с больными и их родственниками, а иногда и их наследниками очень важно расположить человека к себе, а доктору в классическом белом халате сделать это проще, чем человеку в стандартном комплекте для проведения операций, которого подсознательно опасаются.

— Как ваши дела, мистер Дункан?

— Всё хорошо, мистер Уэшли.

— Прекрасно. У меня не так много времени, поэтому перейдём сразу к делу. Через полгода заканчивается ваше обучение в ординатуре, поэтому мне интересно, как продвигается ваша дипломная работа?

— Всё хорошо. Материал я подобрал, статистические наблюдения по контрольной группе свёл в таблицу, провёл сравнение методов послеоперационной реабилитации, используемых у нас и на континенте. Есть небольшая задержка с вступительной частью, так как пока не хватает материала по способам лечения, бытовавшим до развития медицины...

— То есть, успеете в срок?

— Да.

— Тогда перейдём ко второму вопросу. — Доктор Уэшли потёр кончик носа, взял в руки карандаш и начал его медленно поворачивать. — Я хочу поручить вам одно важное дело. У вас послезавтра нет ничего неотложного?

Услышав мягкие просительные интонации, Дункан с интересом посмотрел на собеседника.

— Вроде нет.

— Я прошу вас, Хьюго, — Дункан знал, что доктор Уэшли обращается по имени только к тем молодым специалистам, кто имеет некоторые перспективы в медицине, поэтому немного напрягся и подался вперёд, — подменить меня послезавтра на фестивале.

— Вы про Celtic Connections?

— Да. Дело в том, что в этом году там будет не только традиционная музыкальная часть, но и пройдёт фестиваль исторической реконструкции 'Scotland's Lions'. На этом фестивале ждут группу медиков от нашего госпиталя для оказания первой помощи.

— Там будет разыграно какое-то сражение?

— Ну да, что-то на тему 'Освобождения Эдинбурга от англичан'. Сам понимаешь, когда две кучи молодых оболтусов начнут орать, прыгать в доспехах, размахивать мечами и прочими железками, то могут быть травмы. Пусть у них не настоящее оружие, мелкие травмы бывают всегда: кто-то ногу потянет, кто-то удар пропустит... — Доктор Уэшли внимательно посмотрел на Хьюго и быстро добавил, — Да ты не волнуйся! Там ничего страшного. Вас будет несколько человек: Ханна и Патрик из травматологии, Сьюзан из педиатрии, Хелен из терапевтического, наша Бэтси и ты. К тому же там будет полно полиции, так что никто вас в плен брать не будет — мистер Уэшли усмехнулся. — Всего четыре часа...

Хьюго почувствовал себя немного растерянным. Для него, находящегося на практике в госпитале святого Мунго, подобное доверие к вчерашнему студенту (одно перечисление имён сотрудников госпиталя вместо официально-казённого 'мисс Ханна Маккормик' или 'миссис Браун' и включение в этот список его, студента, будущего молодого хирурга, которому ещё пару лет 'скальпели подавать' более опытным коллегам) льстило и намекало на определённые перспективы в дальнейшей карьере.

— Мистер Уэшли! Я согласен.

— Прекрасно! Тогда подойдите к Бэтси, она расскажет вам о том, куда подходить и что делать...

Два дня спустя.

Бугурт был в самом разгаре. Толпа зрителей окружила поляну, где две группы реконструкторов сошлись в рукопашной, изображая старинное соперничество англичан и шотландцев времён Брюса и Эдуарда. Дым костров, на которых в котлах готовили настоящий каллен-снинк и хаггис, грохот бутафорских мечей о не менее бутафорские щиты, пронзительный звук волынок, рёв участников и крики зрителей — всё это создавало неповторимую атмосферу фестиваля, которую волей-неволей чувствовали все участники.

Хьюго совместно с коллегами с интересом наблюдали за схваткой, в душе надеясь, что ему не придётся оказывать профессиональную помощь.

'Шотландцы' в клетчатых килтах и каких-то кожаных панцирях с шумом и грохотом теснили 'англичан', укрывавшихся за большими четырёхугольными щитами. Вот-вот строй 'англичан' должен был развалиться, но в этот момент Хьюго отвлекли от зрелища.

— Мистер Дункан, пойдёмте скорее, — медсестра Джонсон, по определению доктора Уэшли 'наша Бэтси', звала Хьюго за собой.

— Что случилось?

— Там у одного гостя пошла носом кровь.

— Травма?

— Нет, сама.

На стуле возле палатки запрокинув голову вверх сидел полный пожилой мужчина. Его румяное одутловатое лицо с тонкими красными прожилками на щеках было напряжено, глаза широко раскрыты. В руке он сжимал белый платок.

— Сэр, я доктор Дункан. Как вы себя чувствуете?

— А вы что, не видите, что я истекаю кровью? — с одышкой произнёс мужчина.

— Потерпите немного. Сейчас мы вам поможем. — Хьюго споро готовил вату с перекисью для первой помощи. — Да, миссис Джонсон, проверьте давление. Я подозреваю у пациента артериальную гипертензию.

Пока медсестра измеряла давление, Хьюго оказывал помощь носу джентльмена и задавал ему вопросы о здоровье: бывало ли с ним подобное раньше, нет ли у него аллергии и т.д. и т.п.

Наконец, кровь была остановлена. Узнав, что давление у пациента высокое, медсестра предложила мужчине сбить давление с помощью таблеток, но тот отказался, сославшись на то, что ему уже лучше.

— Вам повезло, сэр, — сказал Хьюго, — что сосуд лопнул в носу, а не в голове. Последствия могли бы быть более тяжёлыми.

Мужчина кивнул. Потом попытался встать, но был остановлен медсестрой.

— Пожалуйста, сэр, посидите ещё пару минут. Вас не затруднит ответить на несколько вопросов? — И глядя на недоумевающего пациента, пояснила — По каждому случаю оказания помощи во время фестиваля мы должны заполнить отчётную форму.

— Хорошо, спрашивайте, — с небольшой одышкой произнёс он.

— Ваше имя?

— Джозеф Гордон Спенсер, эсквайр.

— Сколько полных лет Вам исполнилось?

— Пятьдесят восемь.

— Вы работаете?

— Да.

— Ваш род занятий?

— Заведующий библиотекой университета.

Задав ещё несколько вопросов, Бетси занялась заполнением формы. Спенсер встал, промокнул платком лоб, после чего поблагодарил Хьюго за оказанную помощь и протянул ему свою визитку. В ответ Хьюго вручил ему свою, на которой скромно значилось, что её хозяин работает в 'Госпитале святого Мунго'. Бросив мимолётный взгляд на неё, пациент спросил:

— Простите, мистер Дункан, Вы давно работает в госпитале?

— Полтора года. Я поступил туда в ординатуру сразу после того, как закончил медицинский курс в университете.

— Вы заканчивали наш университет?

— Нет, Сэнт-Эндрюс.

— То-то я смотрю, что Ваше лицо мне незнакомо.

— А Вы помните всех студентов?

— Не всех, но очень многих. Раньше студенты много времени проводили в библиотеке, а сейчас есть Интернет, поэтому молодёжь реже сидит за книгами.

В это время с 'поля битвы' донёсся восторженный рёв. Бугурт, как и планировалось, завершился победой 'шотландцев', которые радостно вскидывали вверх руки, потрясали оружием, орали и вообще, красовались перед зрителями, которые поддерживали их шумом и свистом.

— Вы посмотрите на этих великовозрастных оболтусов, — произнёс мистер Спенсер, — они устроили шоу и оно нравится толпе, хотя в этом зрелище нет ни капли правды.

— То есть как? — Хьюго повернулся к собеседнику и с удивлением посмотрел на него.

— А так, — лицо Спенсера выражало смесь недовольства и скептицизма. — Они бы для начала изучили историю Шотландии, а не напяливали на себя килты, подражая Гибсону.

— А чем вам не нравится 'Храброе сердце'? Очень популярный фильм.

— А тем, молодой человек, что этот фильм — не история Шотландии, а пародия на неё. Фэнтези в исторических декорациях, — Спенсер презрительно фыркнул, — состоящее из исторических ляпов и нелепостей.

— Вы про связь Уоллеса с Изабелой?

— Молодой человек, — лицо пожилого джентльмена опять начало наливаться краснотой, — я говорю о куче мелочей, очевидных любому подготовленному человеку. Килты, в которых щеголяют актёры — введены в обиход в первой трети XVIII века. Никто во времена Уоллеса килтов не носил, а раскрашивать их в 'цвета клана' стали вообще после победы над Наполеоном, когда Георг IV прибыл в Эдинбург. Клейморы, которыми сражались 'шотландцы', — небрежный кивок в сторону реконструкторов, — массово стал использоваться хайлендерами через два века после освобождения Эдинбурга...

— Простите, — перебил своего собеседника Хьюго, — я правильно понял, что 'цвета кланов' придуманы позже? Но зачем?

— Ну как же! — в свою очередь удивился Спенсер, — разве вы не знаете, что цвета всех кланов придумывались поклонниками истории Шотландии в XIX веке? Наш знаменитый Уолтер Скотт, певец шотландской истории, приложил огромные усилия, чтобы на торжествах в Эдинбурге по случаю коронации Георг IV вышел на публику в килте. У шотландских дворян в то время возникло поветрие возводить свой род к какому-нибудь клану хайленндеров, отличительной особенностью которых были свои 'цвета', при этом забывая, что ещё за сто лет до этого горцы воспринимались их просвещёнными соотечественниками как дикие и невежественные соседи, живущие разбоем. На этих мечтах о древности кланов хорошо заработали местные ткачи. Так что здесь были очень большие финансовые интересы.

— Я не знал этого, — несколько разочарованно протянул Хьюго, — в той истории, которую нам преподавали в колледже, да и в стенах университета, об этом никогда не рассказывали.

— А вы что хотели, чтобы вам показали всё грязное бельё предков? — сэр Джозеф хмыкнул, — Его не все историки-то знают. Приятный миф безопаснее грязной действительности. Всем хочется считать, что их предки были благородными, умными, рыцарственными и так далее. Тогда и себя чувствуешь уютно: ах, мой предок был благочестив и посетил Иерусалим! Ах, мой прапрадед нёс 'бремя белого человека' диким племенам! Ах-ах-ах!! — Спенсер махнул рукой, — всё детские сказки.

Между тем постановочное сражение уже закончилось. Его участники фотографировались со зрителями, что-то шумно обсуждали друг с другом или спешили к котлам, чтобы получить свою порцию праздничной стряпни. Травм больше не предвиделось, поэтому медики стали потихоньку сворачиваться, радуясь, что в этот день работы больше не будет.

— Сэр, позвольте один личный вопрос.

— Да.

— Я готовлю итоговую работу по медицинской тематике. Основная часть работы готова, однако есть проблема со вступительной частью. Я делал обзор по методам, ранее использовавшимся при лечении травм колена и сухожилий у подростков, однако в основном это работы врачей прошлого века.

Собственно говоря, я хочу попросить у вас разрешения посетить Вашу библиотеку. Меня интересуют методы лечения такого рода травм, использовавшиеся у нас в Шотландии или в Англии в прошлые века. В сети такой узкоспециализированной литературы нет, а в Сэнт-Эндрюс я смогу попасть только через две недели.

— Я думаю, что это можно устроить, — Спенсер улыбнулся, — читательский билет библиотеки Сэнт-Эндрюса у вас есть, так что попробуем оформить гостевой пропуск. Вы заранее позвоните и я постараюсь вам помочь...

* * *

*

— Прекрасная работа, мистер Дункан! Комиссия считает возможным поставить Вам высший балл по итоговой работе, подготовленной Вами к завершению университета. Мне очень приятно, что среди наших выпускников встречаются настоящие исследователи...

Хьюго стоял перед комиссией, красный от смущения от похвал, и пытался сдержать счастливую улыбку, что, надо сказать, не очень получалось.

— ... подобранный материал вступительной части позволяет сделать вывод о том, что...

Хьюго переводил взгляд с одного члена комиссии на другого. Вот сэр Сигграер, доктор медицины, известный каждому студенту Сэнт-Эндрюса своими язвительными комментариями над ответами нерадивых студентов — сидит, сложил руки в замок, но улыбается вполне доброжелательно. Вот мисс Хаастон, старая дева, прозванная студентами 'мисс Хадсон' по аналогии с домохозяйкой Шерлока Холмса — сидит, взгляд немного рассеянный, на Хьюго не глядит — похоже, у неё к нему нет претензий. Доктор Браун, обычно подчёркнуто соблюдающая дистанцию между преподавателями и студентами, сегодня смотрит на него доброжелательно-оценивающе...

— ... и очень хорошие рекомендации из госпиталя Святого Мунго, где мистер Дункан совершенствовал свои знания по выбранной специальности.

И последнее. Коллеги, не каждый студент нашего факультета сможет похвастаться тем, что его статья опубликована в журнале 'Health&Science', — члены комиссии заинтересованно посмотрели на говорившего, который достал из стопки бумаг, лежащих перед ним, журнал — причём статья получила высокий балл по оценке редакционной коллегии. Несмотря на то, что она, — говоривший развернул журнал на нужной странице и показал членам комиссии — посвящена не современной медицине, а обзору методов лечения, применявшихся в Шотландии несколько веков назад, я не только с удовольствием обновил свои знания по этому вопросу, но и узнал для себя несколько интересных и, можно сказать, забавных фактов. Например, — оратор лукаво улыбнулся, — рекомендация лекарю при проведении операций использовать для наркоза деревянный молоток, обязательно покрытый мягкой козьей кожей, чтобы не причинять пациенту дополнительных страданий.

Скажите, мистер Дункан, где Вы нашли такой интересный материал?

— В Глазго в библиотеке университета и в городском архиве. Там были весьма интересные документы...

Один из этих документов в нарушение всех возможных правил и инструкций был тайно вынесен им из городского архива примерно за месяц до защиты диплома. Эти четыре листа толстой пожелтевшей бумаги немного меньшего размера, чем другие листы, то ли по небрежности, то ли по иной причине не были сшиты с другими документами из папки, содержащей старинные хозяйственные записи и документы монастыря святого Мунго. Судя по реквизитам на папке, документы относились ко времени начала правления Джеймса VI Стюарта, а в XVIII веке были вместе со многими документами упразднённых католических монастырей помещены в архив.

Хьюго случайно наткнулся на него во время своих поисков. Написанный на латыни, как и иные документы, он по внешнему виду несколько отличался от соседей, почему и привлёк его внимание.

Как он понял при первом поверхностном прочтении, в документе шла речь о попытке брата Целестина с помощью проведения некоего обряда перенестись во времена святого Мунго, основателя христианства в Шотландии. Попытка была санкционирована 'благочестивыми отцами' и состоялась в 1566 году, однако по время обряда, когда Целестин вступил в 'возникший в воздухе сияющий круг', он был 'поражён молнией в грудь, в серебряный крест, который расплавился и потёк', после чего экспериментатор 'преставился в муках'.

Хьюго очень заинтересовала эта необычная история и он, воспользовавшись тем, что старый документ не был прошит и не попал в опись дела, спрятал его и вынес из архива. Дома он засел за перевод с латыни и уже ночью с помощью словарей и Интернет-переводчиков получил полное представление о событиях четырёхсотлетней давности.

Особенно ему удался перевод с латыни стиха, поясняющего цель обряда путешествия во времени. Хьюго потратил почти два часа, чтобы из латинских строк возник осмысленный рифмованный текст.

Ни медь, ни железо, ни злато, ни камень

Тебе не помогут на этом пути.

С собой не бери ни гордыню, ни похоть,

Иначе дороги тебе не найти.

И власть, и богатство, и слава людская,

В чертогах былого доныне хранится.

Лишь чистый душой ради цели великой

Пройдёт по пути и назад возвратится.

Через несколько дней его посетила идея самому попробовать совершить путешествие в прошлое. Обряд должен был быть проведён в день равноденствия и позволял человеку на два дня перенестись в выбранное время в то же место, где проводился обряд. На третий день следовало провести обряд возвращения на том же месте...

Когда закончились торжества, посвященные окончанию университета, и Хьюго Дункан, в числе многих вчерашних студентов пополнивший армию последователей Авиценны и Гиппократа, вернулся обратно в Глазго, он выделил для себя несколько основных задач, без решения которых даже не стоило и пытаться открыть портал (именно так, по аналогии с виденным ранее в фильмах, Хьюго называл то место, откуда должно было начаться его путешествие).

Прежде всего, необходимо было определиться с местом, временем и безопасностью путешествия в прошлое. Он вполне объективно оценивал свои шансы в драке или какой-либо схватке и хотел бы свести её возможность к минимуму. А в первое же путешествие попасть на поле средневекового сражения, выпасть из портала посреди какой-нибудь битвы... такого он не хотел больше всего.

Во-вторых, надо было определить точное время равноденствия в том году, куда он будет отправляться. Поиски в интернете дали ему несколько вариантов расчетов дней равноденствия в прошлом, но он никак не мог выбрать наиболее правильный. Тут он надеялся на помощь Чарльза Макензи, своего старого приятеля по колледжу, который как раз заканчивал математический факультет в родном Глазго и планировал связать свою биографию с космической связью.

И, наконец, самое главное. Из переведённого стихотворения и описания смерти брата Целестина Хьюго вынес стойкое убеждение, что ограничения на вход в портал надо понимать буквально, а не иносказательно. Поэтому ему предстояло собраться в путешествие, не беря с собой ни грамма металла в любом виде и как можно жёстче ограничить вещи из современных искусственных материалов.

* * *

*

За три месяца до описываемых событий...

— Слушай, а зачем тебе именно осеннее равноденствие?

— Надо, — Хьюго убрал флешку в карман и посмотрел на собеседника. — Я же тебе говорил, что общаюсь в сети с историками и любителями альтернативной истории...

— Хью, ну на кой

* * *

тебе, врачу, альтернативная история. Я понимаю, что ты писал статью по истории медицины, но каким боком тут альтернативная история? Что, там и медицина тоже альтернативная?

— Нет, медицина-то как была в истории, так и будет. Это же не фэнтези с колдунами и магами. Просто когда идёт моделирование, то надо понимать, как то или иное консервативное состояние окажет влияние на процесс...

— Слушай, — собеседник Хьюго Дункана изобразил на лице дурашливое недоумение, — а ты сам-то понял, что сейчас сказал?

— Да. Чарльз, я тебе сейчас всё объясню, только не перебивай, — и Хьюго пригубил пива из кружки.

— Хорошо, — Чарльз взял свою кружку, отсалютовал ей собеседнику, сделал глоток и сказал, — я весь во внимании.

— Есть категория людей, которые профессионально занимаются историей. Есть категория людей, которые занимаются альтернативной историей. Отсюда следует, что есть категория людей, которые профессионально занимаются альтернативной историей. Ну вот, если изобразить, — Хьюго достал из кармана ручку, нарисовал на салфетке две пересекающиеся окружности и чуть-чуть заштриховав пересечение, показал на него собеседнику, — то это примерно так.

— Понятно. Пересечение множеств.

— Ну да. Так вот, я тебе уже говорил, что когда искал материалы для диплома и писал статью, мне пришлось искать много специфической исторической информации. Так я и вышел на реконструкторов, историков, любителей альтернативной истории. В чём-то они мне помогли, где-то я смог проконсультировать по медицинским вопросам. Так и втянулся.

— Понятно. А себя ты к какому множеству относишь? — Чарльз показал глазами на рисунок.

— Вот здесь, — Хьюго указал ручкой на одну из областей и улыбнулся, — среди дилетантов-любителей. Но мне интересно общаться с профессионалами.

— Слушай, а всё-таки, в чём смысл всего этого? Тусуется в сети дюжина-другая человек, которых не устраивает прошедшая история. Придумывают разные ситуации, которые не произошли, но могли бы произойти...

— Как в чём? — удивился Хью, — Вот смотри, — он положил сжатую в кулак левую руку на стол, — во-первых, — он отогнул большой палец, — мне хочется знать историю своей страны и своего народа. Во-вторых, — разжался указательный палец — это прекрасная тренировка ума и логики. В-третьих, — отогнут следующий палец, — это прекрасное общение, ведь таких увлекающихся не дюжина и даже не сотня, а тысячи людей в разных странах мира. В-четвертых, иногда история повторяется и те ситуации, что были раньше, происходят сегодня с другими людьми. Если есть разработанные альтернативы развития той или иной ситуации, то, при условии, что ты можешь повлиять на ситуацию, проще выбрать наиболее благоприятный сценарий действий. И, наконец, — Хьюго показал собеседнику пустую ладонь, — у каждого человека бывают ситуации, когда понимаешь, что и как надо было сделать, но исправить уже ничего нельзя. Одна маленькая проблема одного маленького человека интересна только одному ему. Но если какая-то ситуация или случайное событие затрагивает многих людей, народы и государства, то здесь начинается поиск альтернатив.

— Ты говоришь, что в каждой стране есть люди, которые хотят переиграть историю?

— Да. Каждая нация мечтает о своем. Французы изучают альтернативы Наполеона, немцы — альтернативы Бисмарка и Второй мировой, русские хотят переиграть вторую мировую и революцию, японцы — войну на Тихом океане... Каждый ищет величия своей нации в войне.

— А ты мечтаешь о великой Шотландии?

— Конечно. Я патриот моей страны, её истории, её культуры. Кокни гордятся тем, что они были частью Римской империи, а я — что шотландцы тогда сохранили свою свободу. Когда Вилли Норманский завоевал Англию, он ничего не смог сделать с Альбой, как наши предки называли Шотландию.

— Погоди, Хью, не смог или не захотел?

— Не смог. Мы к тому времени продвинулись на юг, взяли Эдинбург и закрепились на территории. К тому же именно шотландская династия имела серьезные права на британский трон.

— Ты о Стюартах?

— Нет, о Данкельдах. Малькольм III был женат на сестре Эдгара Этлинга, который был претендентом от англо-саксонской династии.

Хью отхлебнул большой глоток 'Гиннеса', после чего закурил, что в повседневной жизни делал крайне редко. Тем временем его собеседник продолжал:

— Ну, хорошо. Сначала шотландцы сохранили независимость, потом шотландцы посадили Джека Стюарта на объединенный трон. Но согласись, что Стюарты — неудачники.

— Да, Стюарты неудачники, — меланхолично согласился Хью и выпустил вверх струйку дыма.

— Мы вместе с англичанами уже более трехсот лет. Стюарты неоднократно пытались вернуть корону, но каждый раз терпели поражение. К тому же Стюарты вымерли более двухсот лет назад, поэтому реальных законных претендентов на шотландский трон нет.

— А с чего это ты, Чарльз, решил, что я говорю о необходимости возрождения монархии со Стюартами во главе? — Хью затушил окурок в пепельнице, после чего пристально взглянул на собеседника.

— Ну ты же говоришь о том, что мечтаешь о великой Шотландии?

— И что? Если я говорю о величии моей родины, это не значит, что я хочу вернуть Стюартов на трон. Сам же сказал, что Стюартов нет. Или ты думаешь, что, сказав 'Scotland forever!' и заучив на гэльском 'tha mi nam Albannach', я сейчас же брошусь поддерживать нашу национальную партию, которая в своей борьбе за выход Шотландии из Британского содружества делает одну глупость за другой. Сейчас для Шотландии отделиться от Великобритании — значит стать задворками Европы, типа какой-нибудь Черногории или Эстонии, чье мнение на континенте учитывается в последнюю очередь и кому достаются объедки с европейского стола. Ты думаешь, что у нас появится куча рабочих мест, если мы станем независимыми и самобытными, будем целыми днями играть на волынках и ходить в килтах? Гордые, независимые, но бедные и постоянно голодные — это не я сказал, это ещё французские короли говорили о наших предках, которые перебирались в Европу, потому что не могли прокормить себя на родине. Если мы станем независимыми, то для всей Европы будем не частью империи, а очередными нахлебниками, которым придется проходить все процедуры вступления в европейский союз. И никакая шотландская нефть нам не поможет.

— Чего-то я не пойму тебя, — Чарльз тоже закурил, — Ты говоришь о великой Шотландии и в тоже время против независимости. Всякая великая страна независима, а ты говоришь, что наша независимость порочна.

— Да, сейчас наша независимость принесет шотландцам множество проблем и разочарований. Вот скажи, чем реально будет обеспечен шотландский фунт, когда Шотландия станет независимой? Сейчас его принимают и на территории Британии, но это только в рамках содружества. Завтра мы станем независимы — и завтра же шотландский фунт у соседей вообще не будут принимать, а наши граждане будут желать английские фунты, евро и прочие доллары. Поэтому сейчас независимость для нас не нужна; более того, она вредна всем, кто думает не о фантиках вроде должности в собственном парламенте или о каком-то теплом местечке в новом государстве, а именно о стране.

Я же говорю о том, что в нашей истории были моменты, когда наша страна могла реально стать Magna Alba. И если бы в тот момент можно было немного подправить ход истории, тогда роль и место нашей страны сейчас были бы совсем иными. И таких моментов множество, причем некоторые из них могут изменить историю до неузнаваемости.

— Это ты сам придумал или в сети прочитал?

— Ну да. То есть, прочел в сети и полностью согласен. Таких, как я, много. Понимаешь, зимой, когда я писал свою дипломную работу, я посидел в библиотеке нашего университета, полистал старые книги по медицине, потом почитал кое-что про историю средневековой Шотландии и понял, что мы совсем не знаем нашу страну. Те сказки, которые нам рассказывают в школе, имеют мало общего с тем, что происходило здесь пятьсот-семьсот лет назад.

Я честно тебе скажу, что многие предположения и догадки, которые всплывают в сети, гораздо ближе к той истории, которая была, чем к той, которую мы знаем.

— И что, это как-то поможет в твоей мечте о великой Шотландии? Мечтать изменить прошлое, сидя у компьютера на мягком стуле. Рассуждать о том, кто, когда и как сделал глупость и как надо было бы поступать на самом деле.

Я так понимаю, что на это есть спрос, и поэтому есть те, кто зарабатывает на фантазиях. Писатели пишут сказки про всемогущих современников, с помощью знаний, подчеркнутых из книг, меняющих историю и повергающих врагов штабелями... Согласись, что все эти истории основываются на двух китах: мы из книг знаем, как было и к чему привело, после чего на основе современного нашего мировосприятия придумываем за исторических персонажей, что бы мы сделали в той или другой ситуации. Причем все эти хрустальные замки строятся ради одной цели: кто-то хочет Британскую Империю на весь мир, а кто-то, сидящий по другую сторону пролива, хочет видеть такой же Францию, Германию или Россию.

Ну и, конечно, каждый видит себя в таком путешественнике во времени, причем если не в виде короля или императора, то уж точно в виде его Самого Главного Всезнающего Советника. Согласись, все старо как мир и сводится к трем китам: жажда денег, власти и женщин.

— Же-е-енщины, — задумчиво протянул Хью, — власть, богатство... Тебе не кажется, что ты всё упрощаешь. Прежде всего, это тренировка ума. Построить непротиворечивый альтернативный мир — это сложнее, чем не заснуть на лекции старины МакДоуэлла, особенно на утро после дерби 'Сэлтик'-'Рейнджерс'.

Чарльз понимающе хмыкнул и отхлебнул пива. Хью продолжил:

— Вот представь себе, что удался пороховой заговор. Всего одно крошечное допущение в истории: лорд Монтигл не показал письмо Сесилу. Взрыв не удалось предотвратить и Джек Стюарт вместе со всем парламентом погиб 5 ноября. На престол при поддержке заговорщиков сажают малолетнюю Елизавету, католики вновь берут вверх...

— А пресвитериане и протестанты поддерживают Генриха Стюарта, после чего начинается религиозная война.

— Такое могло бы быть, но ведь и Елизавета и Генрих были католики. За того же Генриха перед смертью сватали Медичи и римский поп очень желал этого брака. Пусть на троне не Елизавета, пусть Генрих Стюарт — вряд ли здесь протестанты что-то выиграют.

А дальше отличия растут все больше и больше: новый парламент не противостоит королю, так как выбирался под контролем заговорщиков. Более крепкие связи с католиками — мы не лезем в Европу в начале Тридцатилетней войны, а сосредотачиваемся на колонизации. Далее Франция раньше начнет войну против Габсбургов и её подготовка будет хуже, поэтому война пойдет иначе. Возможно, что из-за поражений Луи XIII отправит Ришелье в отставку до 1638 года, а тогда у него вряд ли появится наследник. В итоге к середине века Европа ослаблена, а наша страна — сильна, расширяет свои колонии в Америке и становится могучей державой на полвека ранее.

— Твои построения не учитывают столько факторов, что с тем же успехом можно говорить о том, что Генрих сначала казнит убийц своего отца, а потом станет ярым борцом с католицизмом. И это уже совсем другая история ничуть не лучше и не хуже той, что получилась у тебя.

— Так я тебе все это рассказываю именно для того, чтобы показать, что такое развилка, из которой может вырасти новый мир.

— Мир, который нельзя увидеть. Мир, который существует только в фантазиях. Ты знаешь, так можно дойти до того, что и 'Гарри Поттера' начнешь считать альтернативной историей. — Чарльз фыркнул, отхлебнул пива и продолжил, — А что: на территории Британии произошло событие, оказавшее существенное влияние на остальной мир. А если бы мальчик умер, тогда не были бы написана куча книг о его приключениях, не были бы сняты фильмы, а в магазинах бы дети не требовали у родителей купить им 'настоящую волшебную палочку' и прочую ерунду...

Друзья посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Ну ты же понимаешь, — сказал Хью, — что это фантазии.

— Так и то, о чем ты говоришь, ничем не лучше.

— Ну, почему же. Я же тебе говорю, что это хобби развивает логику, позволяет узнать много нового, по другому взглянуть на некоторые общеизвестные вещи.

— Но в итоге-то что? Ничего. Я видел реконструкторов — те хоть представления для туристов дают и деньги зарабатывают. А сидеть у компьютера и меряться по сети тем, у кого длиннее клеймор, и как это могло повлиять на историю — это что-то вроде мозгового онанизма. Время потратил, а результата ноль.

— Ну вот, — усмехнулся Хью, — опять ты всё опошлил. Про реконструкторов я тебе могу рассказать много интересного, но к альтернативной истории они имеют отдаленное отношение. Их цель — сделать 'как было', а я тебе говорю о тех, кто думает 'как было бы'.

Давай начнем сначала. Есть момент в истории, который мы знаем и который достоверен. В этот момент история могла пойти по одному пути, а могла и по другому. Произошло случайное событие — и вот, мировая история изменилась: Нельсон остался жив при Трафальгаре или Наполеон сложил голову на гильотине во времена Робеспьера, Ричард III не погиб при Босворте или будущий Эдуард I пал от руки ассасина в Палестине.

То есть, если бы в такой момент в ход событий вмешалась какая-то внешняя сила, то история могла измениться до неузнаваемости. Речь идет именно о разовом воздействии. Я не говорю о том, что кто-то постоянным вмешательством меняет исторический процесс — по большому счету, все рассказы о путешественниках в прошлое основаны на приключениях янки при дворе короля Артура.

Чарльз хмыкнул, отхлебнул пива и спросил:

— Хорошо, это разовое воздействие на историю благодаря вмешательству внешней силы... оно ведь будет основываться на нашем знании прошлого, так?

— Так.

— И вмешательство тоже основывается на опыте, полученном нами с момента события?

— Да, — подтвердил Хью, — оно может быть небольшим и незаметным, а может быть и сильным. Главное — точечное вмешательство в момент времени, когда история находится на перепутье.

— Ага!, — Чарльз не скрывал сарказма, — и какую битву ты собрался переиграть ради величия Шотландии? Послать бригаду хайлендеров Чарльзу I для участия в битве при Нейзби? Перебросить пару механизированных батальонов под Фалкирк в помощь Уоллесу? Устроить поход шотландской гвардии к Гастингсу? А может, чего мелочиться, вышибить с острова легионы Цезаря и начать строить Magna Alba с нуля.

Хью рассмеялся.

— Ну ты и придумал! Уоллесу при Фалкирке хватило бы обычного пулеметного взвода, а легионы Цезаря вполне можно остановить при переправе через канал парой фрегатов времен Георга III.

Я говорю о минимальном воздействии: например, письмо о пороховом заговоре выкрали или лорд Монтигл вечером съел несвежий бифштекс...

— Я смотрю, ты неравнодушен к парламенту?

— Да причем здесь парламент? — Хью допил пиво, после чего, немного подавшись вперед к собеседнику, тихо сказал — Для Шотландии английский парламент не имеет никакого значения. И ещё. Я никого не собираюсь убивать. Я же будущий врач.

— Да, и что из того? Никакой машины времени у нас нет, а и была бы -вмешательство в историю может оказаться совершенно непредсказуемо. Помнишь бабочку Бредбери?

— Помню. Но есть и другая теория: в обычное время одно минимальное воздействие никак не скажется на историческом процессе. Представь натянутую резиновую ленту: ты нажимаешь на нее пальцем, она прогибается в одном месте, а дольше стремится вернуться в исходное состояние.

Например, корабль качнуло на волне и пуля просвистела мимо одноглазого Горацио. Но эта же качка стала причиной того, что Нельсон оступился и стукнулся головой о палубу. И в том и в другом случае имеем труп адмирала, разница только в причине смерти.

Никто не знает, какая из теорий верна. Проверить можно только на практике, а практики, сам понимаешь, ни у кого не было.

Собственно, построение любой альтернативы и нужно для того, чтобы предусмотреть все возможные варианты и найти такое воздействие, которое несет наименьшие потери. Представь, что ученые найдут возможность путешествия в прошлое — неважно, в прошлое нашего мира или какого-то параллельного мира. Сразу же возникнет вопрос: если туда попадет наш современник, то какие последствия это повлечет. А вдруг он случайно попадет в точку бифуркации, сделает то, чего не следовало делать — и все: зулусы штурмом взяли Лондон, японцы вместо харакири делают обрезание, а у наших кузенов за океаном до сих пор популярен культ Кецалькоатля с обязательным жертвоприношением девственницы на праздник Благодарения.

Чарльз рассмеялся.

— Слушай, а ты не пробовал написать рассказ про такую альтернативу? Ну, к примеру, Америку открыл не Колумб, а 'Мэйфлауэр'. Его пассажиры органично влились в общество индейцев-ацтеков и приняли их культуру. К примеру, на инаугурации новый президент приносит в жертву старого президента. Голливуд с руками оторвет, глядишь и пару 'Оскаров' получишь.

Хью подхватил веселье:

— Ага, а потом ты придешь ко мне и скажешь: 'Хью, дружище! Как я рад! Как насчет того, чтобы немного поделиться со старым приятелем, который подарил тебе такую шикарную идею?'. А я отвечу: 'Чарльз, рад тебя видеть! Я с удовольствием поделюсь с тобой... одной шикарной идеей!'.

Оба громко захохотали, потом, под недоуменными взглядами других посетителей, попросили счет. Пока официантка ходила за чеком, Хью тихо сказал своему другу:

— Ты знаешь, я действительно хочу написать одну историю. Осенью. И если все получится — обещаю, что посвящу её тебе...

* * *

*

За три недели до описываемых событий...

— Мистер Уэшли, я хотел бы взять неделю отпуска во второй половине сентября.

— Наконец решил отдохнуть, Хьюго?

— Да, сэр. Решил немного развеяться.

— И куда планируешь ехать, если, конечно, это не секрет?

— На север. Хочу прокатиться до Инвернесса.

— А, — улыбнулся доктор Уэшли, — хочешь посмотреть на знаменитое Лохнесское чудовище?

— Если я его увижу, то это будет чудо, — Хьюго улыбнулся в ответ. — К тому же в это время там немного туристов, поэтому никто не спугнёт Несси, когда я буду наблюдать за ней.

— А ты уверен, что это она, а не он?

— Я не знаю, есть ли это чудовище вообще, но мне приятнее думать, что если есть, то это она.

— Хорошо, — Уэшли засмеялся и, чуть прищурившись глядя на собеседника, сказал, — я согласен. Заявление с тобой?

— Да, вот, — Хьюго подал ему лист.

— Так-так... госпиталя Святого Мунго... так... отпуск с 20 сентября... так... — и доктор Уэшли аккуратно наложил резолюцию 'Согласен', расписался и подал бумагу собеседнику. — Отдайте заявление Линн, она подготовит нужные бумаги.

— Спасибо, сэр.

Оказавшись за дверью кабинета, Хьюго, едва сдерживаясь от радости, быстро отнёс заявление к Линн Смитсон, занимавшейся всей 'внутренней бюрократией', после чего отправился домой. Ещё один шаг к воплощению мечты был сделан.

Оставшиеся две недели до отпуска были наполнены лихорадочной деятельностью по подготовке к предстоящему путешествию. Конечно, по своему характеру Хьюго не относился к тем безалаберным личностям, которые делают дела в самый последний момент, однако опасение чего-то забыть заставляло его неоднократно перепроверять себя.

Наконец наступило 20 сентября. Утро первого дня первого отпуска — что может быть прекраснее. Накануне в госпитале доктор Дункан сдал дежурство, выслушал от коллег пожелания хорошего отдыха и обязательной встречи с Нэсси.

В своё удовольствие повалявшись в постели, Хьюго принял душ, пообедал, посмотрел прогноз погоды на ближайшие дни. Делать решительно было нечего: все вещи, тщательно подобранные, были упакованы в сумку и рюкзак, билеты заказаны и выкуплены, звонки родителям и паре старых приятелей сделаны.

Ещё на стадии планирования поездки он решил ехать автобусом, несмотря на то, что из его родного Глазго до нужной ему точки можно было добраться прямым рейсом самолёта. Дело в том, что осенью бывает нелётная погода и местные аэропорты могут не принимать самолёты, а ставить результат своей поездки в зависимость от погоды Хьюго не желал. Из Инвернесса на острова можно было добраться или самолётом или на пароме, так что он был уверен в том, что успеет вовремя.

Не зная, чем занять себя, он решил сходить в Глазго-грин, старейший городской парк. Хьюго гулял по дорожкам, смотрел на воды Клайда, на детей, кормивших голубей, и на какое-то мгновение его охватило сомнение в правильности принятого решения. Но сомнение отступило после того, как было залито пинтой Гиннеса и придавлено изумительной свиной отбивной с овощами.

На следующее утро молодой человек погрузился в автобус Megabus и через четыре часа был в Инвернессе. Перекусив в одном из многочисленных кафе, Хьюго съездил с экскурсией на Лох-Нэсс и сделал дюжину снимков на память. Конечно, никакого легендарного чудовища он не видел, однако многочисленные изображения и фигурки Нэсси как в городе, так и в сувенирных лавках неподалёку от озера, с лихвой компенсировали отсутствие живого ящера.

К счастью, на следующий день погода была летная, поэтому 22 сентября небольшой самолёт авиакомпании Loganair приземлился в аэропорту Северного Роналдсая. Среди пассажиров был и Хьюго, добравшийся на остров, где более семи веков назад разыгралась маленькая трагедия, положившая начало трёхсотлетнему кровавому противостоянию Шотландии и Англии.

Роналдсай — остров небольшой и малонаселённый, туристы посещают его нечасто, поэтому Хьюго буквально через полчаса забросил вещи в местную гостиницу, комнату в которой он забронировал через Интернет, взял в прокат велосипед и отправился на прогулку по окрестностям. Его путь лежал на самую восточную точку острова, где были развалины старой фермы и где был конечный пункт его путешествия...

Осмотрев искомое место и выбрав ровную площадку, он полюбовался на море, на маяк, сделал несколько фотографий на память и медленно поехал обратно.

Активная прогулка на свежем воздухе пробудила аппетит, поэтому вернувшись в гостиницу, Хьюго пошёл в ресторан, чтобы порадовать себя рыбой с картофелем фри и местными пирожками, горячими и очень вкусными. Вечер он провёл в номере, лёжа на кровати и бесцельно переключая каналы. Делать не хотелось ничего — ни гулять у моря, ни сидеть в кафе и пить пиво.

Наконец молодой человек решительно выключил телевизор и завалился спать. Ему предстояло встать до рассвета...

Что такое для молодого велосипедиста четыре мили по пустым дорогам? В утренних сумерках серая дорога заметно выделялась среди прямоугольников влажных полей. Единственным препятствием для него был ветер с моря, порывы которого иногда доносили мелкую водную пыль.

Добравшись до места, Хьюго переоделся в одежду католического монаха, уложил вещи и велосипед за остатком стены так, чтобы их не было видно со стороны, взял вещмешок и вышел на выбранную площадку. Ему предстоял последний акт пьесы, главную роль в которой он выбрал несколько месяцев назад.

Светало. Облака на востоке окрасились розовым. Тщательно вычертив на земле требуемые фигуры и формулы, он поставил в восточной части небольшое деревянное распятие и встал в центр фигуры лицом к нему. В тот момент, когда краешек солнца показался над поверхностью моря, Хьюго стал читать на латыни 'Отче наш'. Через несколько минут, когда солнце наполовину вынырнуло из вод Северного моря, он раскинул руки в стороны и начал медленно произносить старинное заклинание.

Слова медленно, подобно каплям в замедленной съёмке, падали в пустоту. Солнце поднималось, заклинание было произнесено уже более, чем наполовину, когда внезапно Хьюго почувствовал некий ритм, в который входили слова и окружающая действительность. С трудом подавив в себе внезапный испуг от столь необычного ощущения, он продолжал произносить старинные формулы на латыни и с каждым словом всё сильнее ощущал изменения вокруг. Когда же с последним словом, произнесённым на берегу, ярко-оранжевый круг солнца оторвался от воды, фигуры на земле налились золотисто-оранжевым, словно раскалённый металл, цветом; по линиям побежали золотые искры и внезапно, на фоне яркого солнечного круга возник бледно-голубой, как будто сотканный из паутины, круг.

Потрясённый молодой человек замер и несколько мгновений расширившимися глазами смотрел на него. Потом, словно очнувшись, оглянулся и убедился, что никто не видит этого чуда. Уняв внезапно охватившую его дрожь, он сделал несколько шагов к порталу, на секунду остановился перед ним, назвал по латыни число лет, на которое он хотел переместиться, закрыл глаза и шагнул в сторону солнца...

Ему удалось то, что не смог сделать несчастный брат Целестин несколько веков назад, — он понял это буквально через несколько секунд после того, как открыл глаза и огляделся. Вокруг не было ни единого следа человеческой деятельности — ни старой фермы, ни маяка, ни прямоугольников ухоженных полей. Дикий, плоский как стол, остров с редкими кустами и море, чьи волны мерно бились о берег...

* * *

*

Северный Роналдсай не самое приятное место для ночлега под открытым небом. Едва рассвело, как Хьюго (а именно он и был тем странным монахом) уже стоял на пригорке возле кучи хвороста и, поёживаясь, вглядывался в горизонт. Не заметив там ничего интересного, сделал несколько наклонов и приседаний, разогреваясь от утренней сырости, после чего отправился вдоль берега.

В XXI веке остров был населен, сейчас же на нём не было ни души, если не считать бывшего студента, волею случая и своего сумасбродного желания оказавшегося путешественником в конце XIII века.

Несколько часов подряд он вновь собирал выброшенное на берег дерево, периодически вглядываясь в море. Когда солнце уже перевалило на вторую половину дня, Хьюго прервался, оглядел огромную кучу дров, заготовленных для костра, и отправился к своим вещам, чтобы подкрепить силы.

Вскоре он вернулся назад, бросил на землю спальник, уселся на него и достал из-под плаща несколько листков. Бережно расправив их на колене, наш герой выбрал и внимательно прочёл один из них, после чего пробормотав что-то, спрятал листы обратно.

Солнце медленно брело на запад. Нетерпение и разочарование всё чаще и чаще охватывали Хьюго. Он иногда до рези в глазах вглядывался в океан, пытаясь заметить корабли. Увы, то, что он принимал за паруса, оказывалось либо каким-то обманом зрения, либо игрой света, пробивавшегося сквозь облака. Так прошло несколько часов, в течение которых молодого человека охватывали то радость, то разочарование, поэтому неудивительно, что к вечеру он чувствовал себя уставшим.

Уже солнце окрасило облака в малиновый цвет и почти коснулось кромки моря, когда далеко-далеко, у горизонта со стороны северо-востока появилось едва заметное пятнышко. Прошло несколько минут, но оно не исчезло, а стало даже чуть больше. Именно в этот момент Хьюго понял, что это пятно — парус корабля. Того корабля, ради встречи с которым он и совершил своё путешествие.

На некоторое время молодой человек оцепенел. Его взгляд был устремлён вдаль, губы шептали молитву, а руки бессознательно теребили пояс. Вдруг, словно очнувшись, он вздрогнул, повернулся и бросился к своим вещам, спрятанным на берегу.

Солнце почти наполовину погрузилось в океан, когда Хьюго вернулся. Ещё раз взглянув на далёкий корабль, который почти растворился в сумерках, он склонился у кучи хворост и начал разжигать огонь с помощью туристических спичек, взятых с собой для этого случая. Вскоре белый дым, сдуваемый ветром, начал стелиться над землёй, язычки пламени всё сильнее лизали дрова, а молодой человек с нетерпением смотрел то на солнце, которое всё больше и больше скрывалось за горизонтом, то на разгоравшийся костёр, то в море, где сейчас приближался корабль, для которого он зажёг этот маяк.

Примерно через час, когда окончательно стемнело и за кругом, освещаемым костром, весь берег погрузился в темноту, Хьюго услышал со стороны моря скрип снастей и плеск вёсел. Он подбросил в огонь ещё немного хворосту, отчего вверх взлетел рой искр, встал у костра так, чтобы быть освещённым и видимым со стороны моря, и, скрестив руки на груди, чтобы не выдавать волнения, стал ждать.

Внезапно со стороны моря донёсся крик. Хьюго вздрогнул: он понял, что с корабля обращаются к нему, но он не понял языка, на котором к нему обратились. Переборов секундную робость, он поднял вверх правую руку и громко крикнул в ответ по-шотландски:

— Я шотландец. Монах.

После чего повторил тоже самое на латыни.

Несколько секунд спустя с корабля донёсся другой голос, принадлежащий человеку, привыкшему командовать. Хьюго понял, что к нему обращается шотландец, но его язык... Он с трудом осознал, что его спрашивают о том, как подойти к берегу. Переборов внезапно охватившую его слабость, лже-монах взял горящую ветку, подошёл к полосе прибоя чуть в стороне от костра, где не было крупных камней, и стал медленно размахивать её над головой.

Спустя некоторое время, когда угли на ветке почти погасли, судно подошло к берегу. Хьюго услышал, как его днище начало скрести о камни и несколько всплесков воды от людей, спрыгнувших в воду. Через несколько мгновений пять вооружённых воинов бросились из воды к костру, охватывая его полукругом, а ещё трое окружили монаха, причём один из них приставил к его груди меч, а другой сбоку прикрыл щитом третьего, судя по украшенной кольчуге и длинному мечу знатного рыцаря.

Несколько секунд прошло в молчании. Рыцарь разглядывал необычного монаха, который был очень высок и лицо которого, освещаемое сбоку бликами костра, было испугано. Хьюго дрожал, внезапно осознав, что его приключение оказалось не так безопасно, как он думал в своем времени. Непроизвольно он начал шептать молитву, левая рука потянулась к кресту, висевшему на шее, однако на полпути остановилась, опасаясь задеть меч.

Со стороны костра подбежал один из воинов и что-то сказал рыцарю. Тот ответил, после чего воин крикнул что-то вроде 'Идём!' и со стороны корабля послышались отрывистые команды и шум, производимый людьми, спрыгивавшими в воду.

Наконец рыцарь что-то решил для себя и обратился к дрожащему Хьюго:

— Кто ты и что здесь делаешь?

С трудом превозмогая страх, молодой человек сглотнул и внезапно осипшим голосом произнёс на латыни, стараясь говорить коротко:

— Я монах. Шотландец. Меня зовут Хьюго. Я один на острове.

Испугавшись, что его латынь могут не понять, он тут же повторил то же самое на гэльском. Но он был понят. Рыцарь что-то сказал и пошёл к костру. Воин убрал меч от его груди и подтолкнул Хьюго вслед уходящему начальнику.

Между тем высадка продолжалась. Несколько мужчин тащили какие-то тюки; две женщины, закутанные в плащи, принесли к костру котёл. Хьюго, держа крест левой рукой, пытался успокоиться, чуть слышно шепча 'Pater noster'. Рыцарь отдал приказы подбежавшему человеку, после чего вновь повернулся к нашему герою. Расслышав '...sed libera nos a malo', он перекрестился и вновь задал вопрос:

— Кто ты и что здесь делаешь?

Хьюго чуть вздрогнул и сказал:

— Я монах. Шотландец. Меня зовут Хьюго. Я хочу видеть епископа Андфинна.

— Ты знаешь нашего епископа?

— Нет. Но я хочу его видеть.

— Зачем?

— У меня послание от Святого престола.

— От Папы? — от удивления у рыцаря сделалось настолько изумленное выражение лица, что страх перед этим вооружённым и явно опасным человеком отступил и, хотя он не исчез окончательно, Хьюго почувствовал себя заметно увереннее. Хьюго кивнул, подтверждая догадку собеседника и не желая, чтобы его голос выдал ложь, после чего спросил:

— Как тебя зовут, славный воин?

— Эрл Тор Хаконсон.

— Ты муж фру Ингеборг, дочери Эрлинга, фрейлины Её Величества Королевы Маргариты?

— Да! Но откуда... — ещё больше изумился рыцарь, но Хьюго, торопясь, задал следующий вопрос:

— Как самочувствие королевы? Как она перенесла плавание?

— ЧТО!!? Ты ждал нас? Кто тебя послал? Кто тебе сказал, где нас встречать?! — голос Тора чуть не сорвался на крик, лицо его покраснело, а мгновение спустя его меч уперся в горло Хьюго. — Говори, предатель!

— Ты что, с ума сошёл! — голос Хьюго от испуга дал петуха. — Я посланец Святого престола, а ты мне угрожаешь мечом!? Я прибыл сюда по приказу человека, чья жизнь — подвиг во имя Господа. — Хьюго сделал шаг назад, отодвигаясь от смертельно опасного железа, Тор двинулся за ним.

Возможную трагическую развязку предотвратил священник средних лет, вступивший в круг света, отбрасываемый костром, и что-то произнёсший на незнакомом нашему герою языке. Рыцарь нехотя опустил меч и, указывая рукой на Хьюго, что-то ответил священнику. В течение пары минут, которые показались путешественнику в прошлое часом, эти двое о чём-то спорили, после чего воин нехотя сделал пару шагов в сторону, а священник повернулся к Хьюго.

— Во имя Отца и Сына и Святого духа... — начал Хьюго.

— Аминь — закончил за него священник, после чего спросил: — Кто ты?

— Я монах. Шотландец. Меня зовут Хьюго. Я хочу видеть епископа Андфинна.

— Я епископ.

Услышав эти слова, лже-монах сделал шаг вперед, опустился на колено и, схватив епископа за руку, поцеловал его перстень, потом приложил его ко лбу и, отпустив епископа, не ожидавшего от своего визави такой прыти, встал на ноги и, склонив голову, попросил благословения.

При подготовке к путешествию на отработку этого ритуала у Хьюго ушло около часа времени, зато никто, наблюдавший за ними со стороны, не мог усомниться в естественности произошедшего.

— Во имя Господа нашего благословляю тебя, брат во Христе. Скажи мне, что ты здесь делаешь?

— Я жду вас, Ваше Высокопреподобие. Вас и Королеву Маргариту.

— Зачем?

— Чтобы спасти Шотландию! Пророчество должно исполниться. Я должен успеть...

— Кто тебя послал?

— Я прибыл по заданию Святого Престола. Прочтите это. — Хьюго вытащил из-за пазухи лист желтоватой бумаги, свёрнутый в трубочку и перевязанный красным шнурком, и протянул епископу. — Я думаю, что вы всё поймете.

Епископ развернул бумагу, повернул её к свету костра и, шевеля губами, начал читать. Нахмуренные брови его постепенно разглаживались, а на лице ясно можно было прочесть удивление, смешанное с чем-то, напоминающим благоговение. Несколько человек подошли поближе, надеясь услышать то, что он скажет. Андфин прочёл документ, после чего поцеловал подпись, бережно свернул и отдел одному из своих служек.

— Скажи мне, брат Хьюго, почему письмо написал глава ордена францисканцев, а не сам Папа или его секретарь?

— Ваше Высокопреподобие, Его Святейшество Николай IV до избрания был генералом нашего ордена. Пророчество было дано через нашего брата. Папа опасался, что пророчество может стать известно раньше срока тем, кому оно невыгодно. Узнав о пророчестве, через неделю после Пасхи Папа поручил нашему Ордену сохранить тайну и принять все меры к тому, чтобы пророчество могло сбыться. Именно поэтому я здесь.

Прошу Вас, скажите, как самочувствие королевы?

— Она очень плоха. У неё третий день не спадает жар. Когда мы причалили к берегу, она забылась сном. Мы непрестанно молимся за неё, но... Всё в руках Господа.

— Ваше Высокопреподобие! Прошу Вас, срочно проводите меня к ней! Я должен успеть и спасти её, иначе ВСЁ — Хьюго выделил голосом это слово, — будет напрасно.

— Скажи мне, брат Хьюго, почему твоя латынь столь странна и непривычна? Ты точно шотландец?

Видя, что епископ ещё сомневается, наш современник подошёл к нему вплотную и, пристально глядя на него сверху вниз, яростно прошептал:

— Я должен успеть! Я шестнадцать лет назад уехал из дома. Я изучал медицину в Падуе. Я работал в госпитале нашего братства в Сполето. У меня с собой редчайшее лекарство из аптеки нашего ордена. Я спасу королеву, чтобы исполнить пророчество. Веди меня!

Епископ вздрогнул, повернулся и направился к берегу. Хьюго поспешил вслед за ним.

Попав на корабль, епископ и лже-монах проследовали на корму, где была каюта маленькой королевы.

Согнувшись, чтобы не удариться головой, Хьюго вслед за епископом вошел в небольшую узкую каюту, предназначенную для пассажиров. В нос ему ударил запах каких-то трав, немытых тел, дым ладана от жаровни и ещё какие-то неизвестные запахи, не имевшие ничего общего с благовониями.

При свете двух масляных светильников он увидел узкую кровать, на которой, укрытая одеялом тёмно-вишневого цвета, лежала та, ради спасения которой он рисковал своей жизнью. Хьюго увидел худенькое личико в обрамлении светлых волос, мокрых от пота, закрытые глаза, заострившийся нос, чуть приоткрытый рот... Маленькая девочка, чья жизнь была залогом процветания Шотландии и чья смерть в его истории ввергла Шотландию в кровавые междоусобицы.

Помимо больной, в каюте были две женщины, одна из которых сидела у изголовья и, склонив голову, перебирала четки, а другая, помоложе на вид и попроще одетая, стоя на коленях, что-то искала в большом ящике, стоявшем в ногах кровати.

— Во имя Отца и Сына и Святого духа... — начал епископ.

— Аминь. — Дама оторвала взгляд от четок и посмотрела на вошедших.

— Как самочувствие Её величества?

— Всё по-прежнему, — тихо произнесла дама, — жар не спадает. Кто это с вами, Андфин?

— Брат Хьюго, фру Ингеборг. Он прибыл к нам... Выйди! — вдруг свистящим шепотом скомандовал он второй женщине, не желая, чтобы кто-то раньше времени узнал о тайне пророчества. Служанка, — наш современник именно так определил её статус, — вскочила и быстро выбежала за дверь.

— Так вот, он прибыл по поручению Папы и передал мне письмо. Речь идет о пророчестве, которое касается Маргариты.

— Пророчество? — удивилась та. — Какое пророчество?

Хьюго посмотрел на епископа, потом на женщину и тихим, чуть хриплым голосом произнёс:

— Простите, фру Ингеборг, но сначала я должен спасти королеву. Я врач и я надеюсь, что ещё не слишком поздно. Прикажите нагреть воды для питья, теплого, но не горячего, а я пока осмотрю больную.

— Вы, мужчина, будете осматривать королеву?! Это невозможно!

— Я монах и врач. Я должен осмотреть больную, чтобы её спасти. Не бойтесь, благочестие не будет нарушено. Прикажите нагреть воды. — И Хьюго решительно подошёл к кровати, опустился на колени и положил ладонь на лоб ребёнка.

Женщина хотела возмутиться, но увидев предостерегающий взгляд епископа, быстро встала со своего места и вышла за дверь, на палубу.

'Так, температура высокая, около сорока. Дыхание тяжёлое. Жаль, нет аппаратуры. Надо бы послушать легкие, но нечем. Черт! Если пневмония, то шансов нет.' — Хьюго лихорадочно думал, пытаясь поставить диагноз, — 'Так, мне надо что-то показать епископу, чтобы он тоже участвовал, а не стоял столбом... Ага!'

— Епископ, мне надо послушать пульс! Прошу вас, посветите мне.

Андфин взял один из светильников и поднёс его почти к голове врача.

— Чуть правее. Так. Сейчас мы найдём жилку, — проговаривая каждое свое действие скорее для епископа, чем для себя, Хьюго аккуратно выпростал из-под одеяла левую руку девочки, протёр её запястье концом своего пояса и аккуратно нашёл пульс и замер.

Буквально через несколько секунд епископ спросил:

— Ну, что?

— Т-ссс, — Хьюго чуть повернул голову и приложил палец к губам, — я слушаю.

'Так, пульс нитевидный, частый, аритмичный. Плохо. Похоже, что наступает кризис. Надо срочно её спасать.'

Опустив руку и укрыв её одеялом, Хью повернулся к епископу и тихо сказал:

— Очень тяжёлый случай. Наступает кризис. Она может его не перенести.

— Господи, помилуй!, — епископ поставил светильник на стол и перекрестился. — Ты говорил про лекарство. Где оно?

— Здесь, — наш современник сунул руку за пазуху и осторожно вытащил из внутреннего кармана два бумажных пакетика, на одном из которых им ещё в своём времени был напечатан герб Папы, а на другом — францисканского ордена. — Вот здесь три порции средства, сбивающего жар, а здесь — особый лечебный состав, который может спасти даже тяжелобольного. Мне нужна вода, чтобы приготовить питьё для королевы.

— Скажи мне, брат Хьюго, — епископ с благоговением и восторгом смотрел на бумажные пакетики, — что это за лекарство? Рог единорога?

— Не совсем, но вы почти угадали. Вот здесь, — Хьюго взял пакетик с гербом римского Папы, — порошок из нескольких целебных компонентов, один из которых — действительно рог. Но это не тот рог, который купцы и разные мошенники выдают за рог единорога. Это рог аль-каркаданн, рог настоящего восточного единорога, обитающего в пустынях Персии у самых границ Индии. Говорят, что Великий хан, правящий в тех землях, запретил вывозить его в христианские королевства. Десять лет назад Святой отец, тогда ещё бывший генералом нашего ордена, отправил посольство на восток, откуда и был тайно привезён небольшой кусок рога. Ну где же вода!

Епископ, несмотря на свою комплекцию и далеко не юный возраст, метнулся к двери, чтобы поторопить слуг, а Хьюго вытащил из рукава пластиковую сиретту с мощным антибиотиком, ввёл больной в предплечье и тут же спрятал обратно в рукав.

Через несколько секунд епископ вернулся. За ним торопливо семенила молодая служанка, держа на вытянутых руках медный котелок, от которого поднимался лёгкий пар. Замыкала шествие фру Ингеборг.

Служанка поставила котелок на стол и отошла к двери. Фру Ингеборг достала серебряный стакан и осторожно наполнила его водой.

Хьюго встал, потрогал стакан — он был теплый, но не горячий, после чего взял со стола пакетик с жаропонижающим и, негромко читая 'Pater noster' высыпал содержимое в стакан. Присутствующие затаив дыхание, пристально смотрели, как в воде растворяется порошок, от которого зависела жизнь маленькой девочки.

В следующую минуту фру Ингеборг аккуратно удерживала голову ребенка, служанка держала светильник, а наш современник пытался напоить Маргариту, находившуюся в полубредовом состоянии, жаропонижающим, от которого зависела её жизнь.

Наконец стакан опустел и голова больной бессильно откинулась на подушку. Хьюго выпрямился, вытер со лба пот и почувствовал, как он устал от напряжения.

— Брат Хьюго, — обратился к нему епископ, — когда поправится королева?

— Ваше Высокопреподобие, — хриплым шёпотом сказал лже-монах, — всё в руках Господа нашего Иисуса Христа. — он перекрестился и епископ последовал его примеру. — Нам остаётся лишь уповать на милость Его и молиться. Когда жар спадёт, мы дадим ей порошок, который прислал Его Святейшество и будем надеяться, что он исцелит королеву.

— А как же... — Андфинн запнулся, после чего приказал служанке — Поставь светильник и выйди, но будь за дверью!

Когда служанка выскочила из каюты и закрыла дверь, епископ вновь заговорил:

— Брат Хьюго, ты сказал про пророчество, которое касается нашей королевы и ради которого ты прибыл сюда. Что это за пророчество?

— Ваше Высокопреподобие, я не знаю того, через кого Господь послал нам весть. Святой отец сказал мне, что пророчество получено от нашего брата, принявшего обет аскезы и известного своим благочестием. Ещё он сказал, что пути Господни неисповедимы и знаки, посылаемые Им на нашем пути, не всегда можно сразу понять. И папа не может объяснить, почему пророчество о шотландской королеве было ниспослано через англичанина, который до принятия схимы и паломничества в Иерусалим не раз воевал с шотландскими горцами.

Хьюго немного помолчал, переводя дух, после чего продолжил:

— Королева должна услышать пророчество. Вы и фру Ингеборг будете свидетелями того, как я исполню волю Святейшего папы. Королева слишком юна и сейчас тяжело болеет, поэтому со временем может что-то забыть. Вы услышите то, что предназначено королеве и запомните, чтобы и она помнила.

— Да-да, — закивал головой епископ, — мы сохраним пророчество... А сейчас давайте молиться о здоровье королевы...

Примерно полчаса ничего не происходило: мужчины стояли и шёпотом молились, фру Ингеборг сидела у изголовья постели и периодически трогала рукой лоб больной девочки. Жар не спадал. Потом, в очередной раз потрогав лоб, фрейлина королевы взяла кусок чистой льняной тряпки и начала осторожно вытирать пот, выступивший на лице ребёнка.

— Что с ней? — шёпотом спросил Хьюго.

— Она сильно вспотела и лоб, — женщина потрогала его рукой, — он не такой горячий, как раньше.

— Слава богу! — громко прошептал Хьюго, — Похоже, что мы успели.

На лицах присутствующих, усталых от забот и бессонницы, появились робкие улыбки, в глазах загорелся огонёк надежды.

Некоторое время спустя жар спал, девочка сильно вспотела, проснулась и тихим голосом позвала фру Ингеборг.

Женщина наклонилась к больной и девочка что-то её прошептала, после чего и епископ и Хьюго были вынуждены покинуть каюту на некоторое время, необходимое для личных нужд маленькой королевы.

Стоя на палубе, епископ рассказывал по латыни нашему современнику о постоянном конфликте между Эйриком II и служителями церкви, влияние которой норвежский король хотел уменьшить для своей пользы. Хьюго мало что понимал в перипетиях этой борьбы, но сочувственно кивал епископу, стараясь говорить поменьше. Андфинн же, получив столь интересного слушателя (и желая произвести на того самое благоприятное впечатление в надежде, что его труды на благо церкви будут оценены в Риме), увлёкся настолько, что даже позволил себе пару крепких выражений, описывая, как какой-то норвежский хэрсир из Берлагена с согласия короля отобрал сборы от рыбной ловли, которые раньше шли на монастырские нужды.

Примерно через четверть часа, когда наш современник уже почувствовал, как ночная сырость начинает неприятно холодить тело, из каюты вышла служанка с ночным горшком, выплеснула содержимое за борт и пригласила двух служителей церкви в каюту.

Войдя внутрь, Хьюго заметил, что каюта несколько преобразилась: два новых светильника разогнали сумрак по углам, на сундуке кучей лежали влажные простыни, снятые с королевской постели, а больная, укрытая до подбородка тяжёлым тёмно-красным одеялом, хоть и была бледна, однако выглядела лучше, чем в тот момент, когда он впервые увидел её.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — произнёс епископ и услышав: 'Аминь!', спросил:

— Как вы себя чувствуете, Ваше Величество?

Больная посмотрела на него, потом на Хьюго и тихим голосом произнесла что-то по-норвежски. Андфинн быстро ей ответил, после чего сделал шаг в сторону и представил ей 'брата Хьюго, врача, прибывшего из самого Рима с важной миссией'.

Наш современник поклонился и поприветствовал королеву на латыни. Заметив, что девочка не понимает, епископ взялся переводить разговор. В течение нескольких минут он переводил вопросы доктора Дункана и ответы пациентки, а Хьюго из всех этих 'ноги болят', 'живот не болит', 'горло не болит' пытался вычленить хоть какие-то симптомы. Столь странную диагностику без современной аппаратуры и без справочников он проводил впервые, причём именно в этот момент он осознал, что от него зависит не только жизнь этой девочки, но и судьба всей Шотландии, ибо, если он не сможет помочь и маленькая королева умрёт в ближайшие дни, то история вернётся на старый путь и его родина на годы погрузится в кровавый хаос усобиц и войн.

Наконец, получив разрешение, под пристальным надзором фру Ингеборг Хьюго послушал пульс больной, посмотрел горло, пощупал лоб, проверил лимфатические узлы на шее, после чего объявил, что можно дать больной лекарство. Пока он готовил питьё, епископ и фрейлина о чём-то тихо разговаривали с королевой по-норвежски, и Хью не понял ни слова.

Как только фру Ингеборг напоила Маргариту лекарством, Андфинн обратился к королеве с просьбой выслушать 'посланца святейшего Папы Римского, которому было доверено некое пророчество, касаемое Вашего Величества'. По крайней мере, именно так понял его речь наш современник. Наконец епископ отступил в сторону, чтобы королева могла выслушать пророчество.

Хьюго несколько секунд смотрел на девочку, потом поклонился ей и, справившись с волнением, медленно заговорил на латыни.

— Ваше Величество! Великий Понтифик и викарий Христа, Его Святейшество Николай IV шлёт вам своё благословение! Я был направлен им сюда для того, чтобы спасти Вашу жизнь и донести до вас пророчество. Оно было дано одним из наших братьев и касается вас, Ваше Величество, и Вашей державы. Чтобы исполнить поручение Его Святейшества я прошу вас выслушать пророчество и запомнить его...

Маленькая девочка внимательно слушала его, но было очевидно, что она не совсем понимает то, что говорит Хьюго. Видя это, епископ начал тихо переводить ей на норвежский слова 'посланца папы'. Наконец, он закончил свою речь и попросил разрешения произнести пророчество.

Маргарита нетерпеливо что-то сказала и епископ, повернувшись к Хьюго, произнёс напыщенную фразу, из которой он понял только, что 'королева желает слышать пророчество'. Ещё раз поклонившись присутствующим и собравшись духом, наш современник произнёс пророчество, сочинённое им незадолго до своего путешествия семь с лишним веков вперёд.

You Motherland Alba wallow in dirt.

The fate was wicked, but what shall be head?

When you are a Queen in your Fatherland, then

A way back a will overgrow with fern.

You shall save a Scotland, and you shall a lead,

By the igni et ferro, with your heart and head. (1)

Сделав паузу, наш современник поклонился Маргарите и произнёс:

— Так звучало пророчество на родном языке нашего брата. На высокой латыни оно звучит так...

Закончив речь, он вновь поклонился и замер. Все присутствующие молчали и было слышно, как снаружи волны набегают на берег, как поскрипывают корабельные снасти, как громко смеются какой-то шутке воины у костра.

Наконец, епископ прервал молчание и попросил Хьюго повторить пророчество, чтобы они могли запомнить его.

(1) Перевод:

Твоя Родина — Альба погрязла в грязи.

Судьба была зла, но что ждёт впереди.

Когда ты в Отечестве станешь королевой,

Дорога назад зарастёт папоротником.

Ты спасёшь Шотландию и поведёшь за собой

Огнём и мечом, сердцем и головой.

Опасаясь, что со временем пророчество может забыться, Хьюго предложил его записать, что с радостью было принято. В течение следующей четверти часа Андфинн записал пророчество на латыни, а наш современник — на английском языке, после чего оба варианта были укрыты в королевском ларце среди иных ценных документов посольства.

Пока мужчины были заняты, фру Ингеборг о чем-то тихонько беседовала с Маргаритой, но как только бумаги были убраны, она сразу же обратилась к нашему герою.

— Брат Хьюго, Её Величество просит рассказать о Святом отце.

— Что именно интересует Её Величество?

— Расскажите ей про его жизнь, про дворец, про Рим.

— Да, конечно. Ваше Высокопреподобие, — обратился он к епископу, — Вы не поможете перевести мои слова Её Величеству?

Получив ожидаемое согласие, Хьюго мысленно воззвал к Господу, прося помощи, и начал свой рассказ, после каждого предложения давая возможность Андфинну перевести его для королевы.

— Город Рим один из самых крупных и красивых христианских городов, когда то был столицей огромной империи...

Примерно через полчаса маленькая королева закрыла глаза и задремала. Хьюго замолчал, потом тихо подошёл к кровати ребёнка и приложил пальцы ко лбу девочки, желая проверить температуру. Убедившись, что температура в норме, он отступил к двери и тихо произнёс:

— Фру Ингеборг, Её Величество ещё слишком слаба. Опасность миновала, но ей надо отдохнуть и набраться сил. Да и вам надо немного отдохнуть. Когда королева проснётся, надо дать ещё один порошок и беречь её от холодного ветра. И ещё. Когда Её Величество поправится, пусть блюдёт чистоту тела и перед каждым приёмом пищи омывает руки в серебряной чаше. Это угодно Господу.

Произнеся это, Хьюго поклонился и вышел из каюты. Епископ, чуть замешкавшись, вышел за ним.

— Брат Хьюго, почему чистота плоти угодна Господу? Ведь плоть — суть тлен и пища червей. Душа бессмертна, а плоть смертна. Грехи плоти могут погубить душу и...

— Ваше Высокопреподобие, — не совсем вежливо перебил его наш современник, — Вы абсолютно правы, когда говорите о бессмертии души. Но нельзя говорить о теле человека, как о сосуде мерзостей и грязи. Человек создан по образу и подобию Божию, который наделил своё подобие Духом. Разве допустимо оскорблять Творца и не заботиться о его подобии?

Святая церковь на благо всех христиан возводит соборы, чтобы Святая вера укреплялась и процветала. Они являются вместилищем и хранилищем веры. Так и тело — храм для бессмертной души. И разве правильно, когда храм грязен?

— Ты противоречишь отцам церкви! Наши братья усмиряют плоть, чтобы спасти душу...

— Нет, это правда! Господь даёт христианам разные пути в Царствие своё и отцам церкви это известно. Путь монаха, принявшего обет, труден. Он отрицает мирские радости и плоть — то, что связывает его с миром. Это духовный подвиг и не каждому он по силам. Путь мирянина иной, потому и забота о храме своей души необходима. Вспомни, что Иоанн Креститель и сам Спаситель принимая крещение, омывались в воде. Вода смывает грязь и очищает тело. Здоровая чистая плоть порождает чистые помыслы души и открывает путь к спасению.

— Брат Хьюго, — неожиданно мягко произнёс Андфинн, — разве тебе неизвестно, что язычники в Риме также лелеяли свою плоть и погубили души? И разве забота о плоти не порождает гордыню и грех плоти?

— Ваше Высокопреподобие, когда мирянин содержит храм своей души в чистоте, а священник наставляет его и указывает путь к спасению, разве не укрепится Святая вера и чистые помыслы не будут вести их? Поверьте, если хотя бы раз в неделю, перед воскресной службой или исповедью, королева будет совершать омовение, то никакой опасности для души её не будет. И помните: чистый храм бессмертной души и чистый храм нашей Святой Кафолической церкви — явления одного порядка и угодны Господу.

И видя сомнение в глазах епископа, Хьюго вдруг резко изменил тему разговора.

— И ещё. Когда Маргарита наденет корону, ей нужна будет помощь церкви на территории королевства. Если ты сможешь ей помочь, то Его Святейшество благосклонно рассмотрит прошение о включении твоей кандидатуры в коллегию кардиналов...

Заметив, как вздрогнул от этих слов епископ, как вспыхнули его глаза, наш современник сразу же постарался развить успех.

— Есть договор в Бригаме, по которому Эдуард Уэльский и Маргарита должны сочетаться браком. Я думаю, что ради этого союза Её Величество и Эдуард Английский могут направить к Святому Престолу совместное ходатайство по интересующему вопросу. В Англии есть архиепископ Кентерберийский. Шотландия достойна иметь своего кардинала.

— Я... я могу надеяться на это? — волнуясь, хрипло спросил Андфинн.

— Всё в руках Господа нашего, — Хьюго осенил себя крестом и склонил голову, — однако думаю, что труды во славу церкви и Шотландии будут по достоинству оценены. И прошу пока хранить молчание. Помогите Маргарите, исполните пророчество — и Святой престол вас не забудет.

— Я буду молчать. Я верный сын церкви и слуга Господа...

— В Риме об этом знают, — Хьюго чуть улыбнулся и склонил голову, — Ваше Высокопреподобие. Я надеюсь, что со временем к вам будут обращаться 'Ваше Преосвященство'...

Епископ, вцепившись в борт руками, молча смотрел на берег, но мыслями уже был не здесь, на диком острове, а далеко на юге, среди белых зданий и оливковых рощ Рима. Немного помолчав, наш современник негромко кашлянул, привлекая внимание собеседника, и сказал:

— Уже ночь, Ваше Высокопреподобие. Вам нужно отдохнуть. Я пойду на берег.

— Да, да, — произнёс Андфинн, возвращаясь из мира грёз, — ступайте, брат Хьюго.

— На рассвете я буду молиться о здоровье королевы. Пусть мне не мешают, — и Хьюго склонил голову, ожидая благословения...

Остаток ночи Хьюго Дункан провёл у костра так и не сомкнув глаз, иногда подбрасывая в огонь остатки хвороста и раздумывая о своём путешествии. Ему удалось то, что ещё несколько дней назад можно было бы посчитать за чудо: он смог совершить путешествие во времени и спасти ту, чья жизнь должна изменить историю Шотландии и всей Европы. Он сидел и думал, не обращая внимание ни на холодный ветер, иногда бросавший ему в лицо дым костра, ни на запах немытых тел людей, спавших вокруг. Ему удалось 'пройти по пути', осталось возвратиться назад.

Когда небо на востоке стало светлеть, предвещая рассвет, Хьюго встал, потянулся и, подбросив остатки хвороста в почти погасший костёр, побрёл за своим рюкзаком, который со вчерашнего дня дожидался своего хозяина на прежнем месте. Страж, сидевший у соседнего костра и боровшийся со сном, посмотрел на монаха, что-то пробормотал на норвежском и поплотнее закутался в кусок ткани, по-видимому служивший ему плащом.

Несколько минут спустя наш современник прошёл вдоль берега в стороне от лагеря путешественников и поспешил на знакомое место, откуда ему предстояло отправиться обратно в двадцать первый век. Там ещё в первый день на острове он разметил на земле основные фигуры и формулы, желая сократить время на подготовку портала в своё время и опасаясь, что может в спешке что-то забыть.

Обведя главные линии и дочертив недостающие фигуры, он встал в центр и замер, прислушиваясь к звукам и ожидая восхода солнца. Ветер шевелил полы его плаща, от охватившего напряжения вдруг начала дрожать левая икра и засвербело в носу. С большим усилием Хьюго сохранял неподвижность, настраивая себя на проведение ритуала.

Уже стало заметно светлее, но облака, обложившие небо, не позволяли увидеть край солнца. В ожидании восхода Хьюго стал читать 'Pater noster', ища в молитве успокоения перед возвращением в своё время, и несколько минут спустя, когда край облаков на востоке пожелтел, он раскинул в стороны руки и начал произносить старинное заклятье, стремясь попасть в нужный ритм.

С рассветом в лагере спутников Маргариты началось шевеление: звякнул металл о камень, кто-то чихал спросонок, хриплый голос звал какого-то Олафа. Услышав, что лагерь начал просыпаться и ему скоро могут помешать, Хьюго испугался и даже немного сбился с того ритма, который, казалось, поймал. С трудом взяв себя в руки, Хьюго смог отключиться от внешних звуков и продолжил размеренно произносить заклинание.

И вновь то непередаваемое чувство, как и три дня назад, охватило его. Становилось всё светлее, шум в лагере усилился, но уже ничто не могло отвлечь его от завершения ритуала. И вновь с последним словом, унесённым порывом ветра, фигуры на песке налились светом, на линиях вспыхнули искры и на фоне неба возник бледно-голубой круг.

Испытывая радость от того, что ему удалось повторить свой предыдущий опыт, Хьюго внезапно услышал, как недалеко звякнул металл. Он обернулся, увидел примерно в двадцати ярдах от себя одного из слуг, который широко открыв глаза смотрел на невиданное зрелище. Не дожидаясь, чтобы ему помешали, наш современник за пару шагов преодолел расстояние до портала, на секунду остановился перед ним, назвал по латыни число лет, закрыл глаза и как в омут бросился в сияющий круг. Последним звуком, услышанным им в покинутом мире был удивлённый вскрик невольного свидетеля...

* * *

*

Первый шаг Хьюго завершил в абсолютной темноте и был неудачен: он споткнулся, упал, ударился коленом и, похоже, ободрал в темноте руки о камни. К тому же его вещевой мешок, повинуясь законам физики сполз на шею, что тоже не доставило комфорта нашему современнику. Замерев на несколько секунд и чертыхаясь про себя, Хьюго прислушался, пытаясь определить, куда он попал. Тишина. Место было странное, воздух был каким-то затхлым, сухим. Медленно ощупывая руками место, куда он приземлился в своем падении, он с удивлением почувствовал достаточно ровный каменный пол, местами покрытый то ли песком, то ли сухой землей.

Аккуратно поднявшись, Хьюго на несколько секунд прикрыл глаза, чтобы адаптироваться к темноте, потом открыл их — ничего не изменилось. Осторожно повёл руками вокруг — пустота.

Ещё через несколько секунд он заметил слева от себя, на высоте порядка десяти футов, тонкую полоску серого света. Свет едва пробивался и не мог осветить то место, где оказался Дункан, однако сердце его учащённо забилось, увидев этот маяк. Обрадованный, он сделал вперёд три шага, осторожно ощупывая пол ногой перед каждым шагом и вытянув вперед руки, и уперся в каменную стену, неровную от выступающих камней. Похоже, он оказался в каком-то старом подвале.

Повернувшись спиной к ней и обезопасив свой тыл от возможных неприятностей, Хьюго достал одну из своих спичек, прикрыл глаза и зажёг её. Свет, ослепительно яркий после темноты и... в мгновенной панике наш современник буквально вжался в стену, а спичка сразу полетела на пол и, ударившись об него, погасла. Он никак не ожидал увидеть, что окажется в склепе.

Кровь стучала в его висках, непроизвольная дрожь в ногах заставила опереться о стену, спина сразу стала липкой от пота, а зубы начали выбивать дробь. Он не мог понять, как в его привычном XXI веке вместо открытого пространства он оказался запертым в каменном мешке, наполненном саркофагами и мертвецами. Хотелось оказаться как можно дальше от этого места, но наш современник не мог заставить себя сделать хотя бы шаг.

Некоторое время спустя, когда он чуть-чуть успокоился, мысли о том, что если есть склеп, значит должен быть и выход из него, заставили его вновь зажечь спичку.

Это действительно был склеп, большой и мрачный. Он стоял почти в углу помещения, а каменные и деревянные саркофаги терялись во тьме, куда не доставал свет спички, и было их немало. Два ряда небольших, но толстых колонн, поддерживали потолок. Вскоре спичка погасла, но Хьюго уже знал, что надо делать. Зажигая спичку, он высматривал проход между саркофагами, шел до тех пор, пока не догорал огонь, потом медленно делал несколько шагов вперёд, после чего вновь зажигал спичку. Несколько потраченных спичек вывели его к противоположной стене, вдоль которой шла каменная лестница к двери, расположенной почти на уровне человеческого роста.

Одну спичку он потратил на обследование двери, которая оказалась запертой, причём со своей стороны он не увидел ни скважины для ключа, ни засова, что навевало на мысли о том, что самостоятельно выйти он никак не сможет. Дверь была сделана из грубо обработанных досок, и, очевидно, что была толстой: шляпки двух гвоздей, которые он успел заметить, были размером с пятипенсовик, а поперечная доска, которую эти гвозди крепили к полотну двери, была толщиной около двух дюймов. Ещё одна спичка была потрачена им на бесплодные поиски выключателя.

Хьюго сел на ступеньку и задумался. Он заперт в неизвестном склепе; у него с собой нет воды, всего две спички и чуть-чуть пеммикана. Телефона тоже нет, так что на спасателей рассчитывать нечего. Оставалось только стучать в дверь в надежде, что кто-то услышит его и выпустит на волю.

Попытка определить, есть ли кто снаружи, не привела ни к чему: сколько не вслушивался он, припав ухом к двери, никаких звуков не проникало в склеп. Глаза уже свыклись с темнотой, но не могли найти ни единой полоски света, пробивающейся сквозь щели. Прикинув, что сейчас снаружи уже должно быть светло (так как та тонкая серая полоска света, к которой он шёл в первые минуты, стала различима даже от двери) он предположил, что склеп находится в подвале какого-то здания, скорее всего церкви.

Собравшись с духом, Хьюго начал бешено колотить руками в дверь и громко кричать:

— Люди! Помогите! Выпустите меня! Помогите!

Крики нашего современника и глухие удары по дереву эхом отражались от стен. Наверное, это скорбное место никогда не было столь шумным. Где-то пискнула испуганная мышь, в панике попытавшаяся забиться в невидимую щель. Примерно через минуту Хьюго прекратил шуметь и припал ухом к двери — тишина. Тогда он стал размеренно бить пяткой в дверь, иногда громко зовя на помощь.

Спроси его кто, сколько времени он колотил в дверь — он бы сказал, что вечность, хотя уже через несколько минут он, взмокший и немного охрипший, бессильно сел на корточки, прислонившись спиной к двери. Отчаянье и какая-то апатия охватили его.

Какое-то время спустя (Хьюго подумал, что он прошло не меньше часа) далеко-далеко, буквально на грани, ему показалось, что из-за двери донёсся звук. Он припал ухом к двери, потом приник к самому её низу, где была небольшая щель у пола, и стал вслушиваться. Несомненно, был слышен глухой стук, как будто палкой несильно стучал по камням. Тогда он, охваченный радостью и надеждой на скорое избавление из темницы, вновь вскочил и заколотил руками в дверь, призывая на помощь.

Вскоре он остановился и опять прислушался — тишина. Кровь гулко стучала в ушах, руки дрожали, надежда на помощь, коснувшись его своим лучом, вновь начала гаснуть. Однако через несколько минут он вновь услышал стук о камни, вдалеке звякнул металл, как будто что-то уронили, а потом он услышал негромкие голоса. Вновь он начал звать на помощь и этот призыв был услышан.

Немолодой, глуховатый голос долетел к нему через дверь. Хьюго не всё понял, но сразу же ответил:

— Меня зовут Хьюго Дункан. Выпустите меня отсюда!

Голос что-то пробормотал, потом Хьюго вновь услышал вопрос, заданный на смеси шотландского и, кажется, английского, хотя произношение говорившего было явно неправильным.

— Кто ты такой и как туда попал?

— Меня зовут Хьюго Дункан. Я врач. Я турист, три дня назад приехал на остров. Я не знаю, как я оказался здесь.

Голоса за дверью опять чего-то забормотали, потом Хьюго услышал звук отпираемого навесного замка. Несколько секунд спустя дверь открылась и наш современник, щурясь от яркого, после темноты склепа, света, увидел перед собой четырёх монахов. Монахи с удивлением смотрели на молодого человека в монашеском одеянии, стоявшего на пороге склепа.

Молчание несколько затянулось, после чего Хьюго подхватил рюкзак и сделал шаг вперёд, покидая своё узилище. Монахи синхронно сделали шаг назад, причём один из них, на вид какой-то блёклый и серый, выронил свой посох, с глухим стуком упавший на камни пола. На лицах служителей церкви отражалась вся гамма чувств, которую вызвало столь неординарной событие, как появление незнакомца в склепе храма. Наш современник коротко поклонился стоявшему в центре монаху и сказал, тщательно подбирая слова:

— Ваше Высокопреподобие, спасибо за то, что освободили меня. Простите, что нарушил Ваш покой.

Поняв, что его не совсем поняли, Хьюго медленно произнёс то же самое на латыни, после чего перекрестился и произнёс 'Во имя Отца и Сына и Святого духа...' С секундной задержкой монахи ответили 'Аминь!' и также осенили себя крестом.

Очевидно, главный что-то для себя решил, поскольку произнёс: 'Пойдём, брат Хьюго', повернулся и, постукивая посохом, направился из небольшого полутёмного помещения, в котором находился вход в склеп, вглубь большого светлого зала. Молодой человек отправился за ним, один монах пристроился сзади, а два других, взяв масляный фонарь, вошли в склеп.

Пока первый монах, которого Хьюго решил пока считать местным начальством, облачался к службе, наш современник с интересом осматривал то место, где он оказался. Храм не поражал воображение своими размерами, он был невелик, его стены были покрыты старой потемневшей росписью на библейские темы, а в лучах света, проходившего сквозь небольшие стрельчатые окна, были видны золотистые пылинки. Прямо над входом было большое стрельчатое окно — витраж, а над ним — небольшое круглое оконце, в котором ясно был виден кельтский крест. С другой стороны, у алтаря, стояла мраморная скульптура распятого Спасителя в позолоченном терновом венце, скульптурные изображения девы Марии с младенцем и каких-то святых обоего пола, задумчиво взиравших на мир.

В это время вернулись два монаха, проверявшие склеп. Один из них также стал облачаться к службе, а другой подошёл к начальству, что-то тихо доложил и быстро занял место напротив алтаря, опустил голову и начал перебирать чётки. Скрипнула дверь, Хьюго обернулся и увидел у входа ещё одного немолодого монаха, пришедшего в храм.

В это время закончились приготовления и началась утренняя служба. Вслушиваясь в слова молитв, наш современник отметил, что то, что он видит, несколько отличается от того, о чём он читал перед путешествием в прошлое. Даже латынь звучала иначе, нежели та классическая латынь, которую ему пришлось изучать, будучи студентом университета.

Чем дольше шла служба (а на взгляд Хьюго она тянулась очень долго), тем сильнее в нём боролись два противоположных чувства: желание поскорее разобраться в том, где и, главное, 'когда' он оказался, и понимание того, что в 'чужой монастырь со своим уставом не ходят', а уход со службы может серьёзно осложнить его положение. Тщательно изображая погружение в молитву и изредка возвышая голос на знакомых словах, он аккуратно рассматривал окружающую обстановку, пытаясь найти отличия от фотографий шотландских католических храмов, которые он видел в сети при подготовке к своему путешествию.

Внезапно две фрески справа от алтаря привлекли его внимание. На одной из них был изображён остров посреди моря, возле которого стоял корабль. На острове, на ложе лежала юная дева, рядом с ней некий святой с нимбом преклонил колени и возлагает на лоб девы руку. Вокруг этой центральной композиции стоят воины в доспехах и какие-то знатные (судя по яркости и пестроте одежд) придворные. На другой фреске святой поднимается по сияющей лестнице в небо, к всевидящему оку, а дева и воины, преклонив колени и сложив в молитве руки, глядят на него. Эта композиция фресок, так перекликающаяся с его путешествием в прошлое, настолько поразила Хьюго, что он перестал изображать погружение в молитву и даже сделал пару шагов в сторону, чтобы получше рассмотреть картины и латинский текст, шедший по их краю. Мысль о том, что здесь изображено ЕГО путешествие, заставило сердце его затрепетать, внезапно ему стало душно, он попытался развязать непослушными пальцами шнурок, стягивающий верх плаща, но чтобы устоять на ослабевших подгибающихся ногах, схватился рукой за ближайшую опору. Увы, сильнейшее напряжение последних дней, бессонная ночь и, особенно, последние часы в склепе лишили его последних сил, в результате чего Хьюго Дункан медленно сполз на пол, проваливаясь в обморок.

В себя он пришёл оттого, что кто-то брызгал ему в лицо водой, тёр руками уши и что-то спрашивал, почему то на латыни. Приоткрыв глаза, он как в тумане увидел лицо настоятеля, который что-то вновь и вновь ему повторял. Сквозь медленно возвращающееся сознание он смог понять только 'Ты меня понимаешь?', после чего непослушными губами прошептал что-то похожее на 'ergo sum'. Услышав это, монах осенил себя крестом,

Несколько минут спустя наш современник, поддерживаемый под локти двумя монахами, был выведен на крыльцо. Хьюго вдохнул полной грудью воздух, который, несмотря на влажность и отчётливый запах моря, показался ему сладким после затхлого воздуха склепа. Какая-то телесная слабость ещё давала о себе знать, но чувство эйфории начало наполнять его душу и краски сентябрьского утра казались необычайно яркими и глубокими. Замерев на ступеньках, он несколько секунд пытался понять, куда подевались белые и жёлто-коричневые коттеджи местных жителей, где антенна аэропорта, видимая с любой части острова, и почему всё вокруг имеет какой-то несовременный, запущенный вид. Понятно, что монастырские постройки никогда не отличались футуристической архитектурой, однако многие из окружавших его построек были похожи друг на друга как близнецы: невысокие, сложенные из дикого камня, с редкими узкими окнами. На многих из них лежала печать какого-то запустения.

Пока он стоял у двери, монах, принятый Дунканом за местное начальство, уже спустился вниз по ступеням и, повернувшись, рассматривал незваного гостя. Поправив лямку рюкзака, наш современник отцепился от своих сопровождающих, спустился вниз и обратился к своему 'поводырю':

— Святой отец, это Северный Роналдсай?

Монах удивлённо посмотрел на него и ответил: — Да.

— А какой сегодня день?

— День памяти святых Евгения, Максима, Руфа и Сабиниана, мучеников дамасских.

Хьюго с недоумением посмотрел на него и вновь спросил:

— Простите, а какой сейчас год?

Монах остановился, внимательно посмотрел на Хьюго, после чего произнёс:

— Сейчас 2013 год от рождества Спасителя нашего, Иисуса Христа (при этих словах Хьюго машинально перекрестился). Пойдём, брат Хьюго, нам надо о многом поговорить...

* * *

*

— Да, брат Хьюго, твоя история удивительна, — задумчиво произнёс аббат Томас, настоятель монастыря святого Хьюго, с недоверием и изумлением смотревший на путешественника во времени, сидевшего напротив него. — Если бы не твой рассказ о некоторых подробностях, малоизвестных кому-то кроме историков нашей Матери-церкви, я бы счёл тебя сумасшедшим или одержимым бесом. Да и сейчас я так до конца тебе не верю, но...

Аббат замолчал, задумчиво глядя сквозь собеседника и молча перебирая янтарные чётки. Прошла не одна минута, прежде, чем он очнулся от своих дум и вернулся к прерванному разговору.

— Получается, что ты и есть тот, кого мы знаем под именем блаженного Хьюго Оркнейского, великого шотландского целителя и покровителя предыдущей королевской династии. И вся история со спасением королевы Маргариты Святой несёт в себе совсем иную причину, нежели считает наша церковь.

Но как принять то, что ты — мой современник, но прибывший из иного мира? Что и у нас и у тебя сейчас один и тот же день, над твоим миром и миром нашим светит одно и то же солнце, и вам и нам Спаситель принёс благую весть, но наши миры совсем разные. СОВСЕМ РАЗНЫЕ, — аббат специально повторил эти два слова.

— Падре, я понимаю, что в это трудно поверить, но этот мир возник в тот момент, когда я спас королеву Маргариту...

— Гордыня, брат Хьюго! В тебе говорит гордыня, а это грех, страшный грех.

— Простите, святой отец. Но вернёмся к фактам. В моём мире Маргарита скончалась 26 сентября, в вашем мире Маргарита стала королевой. Пути Господни неисповедимы и если Он позволил мне сделать это, то я испытываю гордость оттого, что стал исполнителем Его воли. Именно гордость, но не гордыню!

— Допустим, — аббат Томас голосом выделил это слово, — ты говоришь правду и ты действительно совершил это..., — он сделал паузу, подбирая слово, но потом, с каким-то сомнением, произнёс, — чудо. Но Священное писание гласит, что Господь сотворил наш мир, а по твоим словам получается, что был и другой мир, который тоже сотворён в шесть дней, в котором тоже были Адам и Ева, в котором тоже было пришествие Спасителя — но совсем другой мир, где Маргарита так и не стала Святой и где наша Шотландия — всего лишь провинция Англии. Получается, что Творец создал не один мир, а это противоречит Писанию и догматам нашей церкви...

Опасаясь, что в дальнейших рассуждениях аббат дойдёт до обвинения в ереси, Хьюго весьма невежливо перебил своего собеседника:

— Святой отец, разве в библии сказано о том, что Творец создал только один мир? В нашем мире есть гипотеза о множественности миров. Эта гипотеза даже имеет обоснование в научных терминах, хотя я вряд ли смогу её объяснить.

Творец совершил акт творения, но оставил нам право выбора. Он даёт нам призыв к спасению, но люди могут и не услышать его. И наша Святая церковь и ортодоксы не признают предопределение, поэтому гипотеза о множественности миров не противоречит догматам. Может быть мир, где церковь осталась единой. Может быть мир, где не появился ислам, и может быть мир, где возникли другие религии. Может быть мир, где Маргарита умерла, и может быть мир, где она прожила долгую жизнь...

Хьюго и Томас проговорили вплоть до вечерней службы. На службу собрались все обитатели монастыря, которых оказалось ровно двенадцать, включая аббата. Все они были гораздо старше нашего современника, а двоим, сгорбленным, с чуть трясущимися руками и многочисленными старческими пятнами на коже, как минимум четверть века ставили прогулы в RosePark (дом престарелых недалеко от Глазго — прим. автора).

После того, как немногочисленные монахи покинули храм и разошлись по своим кельям, Хьюго попытался вновь поговорить с аббатом, но тот отправил нашего героя в келью, сославшись на усталость вследствие возраста и посоветовав ему тоже отдохнуть.

Однако уснуть долго не получалось: Хьюго ворочался на жёсткой лежанке и всё думал о том, как сильно этот мир отличается от того, который он оставил. Но более всего его потрясла история Маргариты, дожившей до 1350 года и канонизированной католической церковью через двести лет после смерти. Маленькая девочка выросла в самую популярную королеву средневековой истории, более известную, чем Алиенора Аквитанская или Маргарита I Датская из истории его мира. Осознание того, что он стал причиной спасения одной из самых великих королев мировой истории, держало его в сильном возбуждении. Объединение Англии, Шотландии, Норвегии, Исландии и Ирландии в единую державу, морская торговля с Гренландией и Винландом, успешные войны с Францией, два победоносных крестовых похода, приведшие к созданию христианского королевства Гранада, а также к восстановлению Иерусалимского королевства — всё это стало следствием маленького вмешательства его, простого шотландского врача Хьюго Дункана, в ход истории.

Аббат Томас тоже долго не мог уснуть. Мало того, что странное появление незнакомца нарушило привычную жизнь монастыря, его рассказы переворачивали все представления о мире. Сначала он думал, что юноша, представившийся лекарем Хьюго Дунканом из параллельного мира, является сумасшедшим, неизвестно как оказавшимся в склепе монастыря, однако его рассказ, яркий и содержащий малоизвестные подробности о событиях более. Чем семисотлетней давности, ясные и связные ответы на вопросы — всё это поколебали уверенность аббата в его выводах.

Что это за мир, где Шотландия и Англия воевали триста лет, причём Англия одновременно сто лет воевала с Францией? Что это за мир, где Кастилия и Португалия стали великими морскими державами, где Англия покорила Индию, Канаду и Австралию, где Константинополь стал Стамбулом, а Иерусалим отдан сынам иудейским? Разве может быть мир, в котором церквей, называющих себя христианскими, больше, чем христианских святых, а католиков в Африке или в Крисланде (название Южной Америки — прим. автора) больше, чем в оплоте христианства?

И о каких чудесах он рассказывает! Лекарства, которые исцеляют чахотку, чуму и множество других болезней! Повозки, которые мчатся с умопомрачительной скоростью! Полёты на Луну и к другим планетам! Вычислительные машины, доступные каждому! Электрическая связь, позволяющая позвонить любому человеку в любую точку земли! Как?! Как такое может быть?

Аббат не был невеждой. Он прочитывал все газеты, которые дважды в месяц доставлял баркас из Керкуолла, да и паломники, иногда посещающие остров, тоже приносили новости. Он читал о перелёте через Ла-Манш и о недавнем грандиозном воздушном путешествии из Парижа в Иерусалим через Рим и Афины, он знал о телеграфной связи, в последние годы связавшей все страны по обе стороны Атлантического океана, он слышал о писателях, которые описывают фантастические события. Но вот так, походя, говорить ему о невероятных технических вещах как об обыденных и само-собой разумеющихся, — это было необычно и, — тут аббат с удивлением признался себе, — притягательно.

И в то же время, судя по некоторым обмолвкам гостя, его мир находится далеко от идеалов христианства. Как христианские государи могут допустить строительство мечетей в Европе? Почему столица стала многоязыким Вавилоном, где каждый третий говорит на чужом языке, каждый десятый исповедует ислам, а ещё столько же чтят Будду или каких-то индийских идолов? Как такое может быть? И как в одном городе может жить больше людей, чем во всей Шотландии и Ирландии?

Неужели упадок христианства стал платой за технические чудеса? Неужели технический прогресс и есть то искушение, с которым не смогли справиться люди? Если это так, то этот мир ожидает страшное будущее...

На утреннюю службу Хьюго чуть не опоздал — сказались последствия нервного напряжения и бессонной ночи. Казалось, что только что заснул — и вот уже его будят и зовут на молитву. Борясь с зевотой, он отстоял всю службу, механически повторяя слова молитв и осеняя себя крестом, после чего вместе с монахами отправился в трапезную, где вместе с монахами скромно позавтракал.

Аббат Томас с утра чувствовал себя разбитым. Возраст и бессонная ночь сделали тело вялым, а мысли какими-то тягучими. Хотелось удалиться в свои покои, сесть в кресло, укутать ноги пледом и подремать. Но сначала нужно было дать задания братьям и пристроить к какому-то делу гостя, чтобы тот не грешил бездельем и потрудился на благо обители. Предстояло хорошенько обдумать, какие выгоды и опасности сулило его монастырю и ему лично появление того, кто мог оказаться либо ловким мошенником и мистификатором, либо Хьюго Оркнейским, прошедшим беатификацию, но воскресшим из мертвых. Поэтому он попросил нашего героя помочь брату Айзеку в его трудах по починке крыши хозяйственной постройки, пообещав вечером продолжить разговор.

Однако вечером долгого разговора не получилось, так как за день оба устали. Самым главным достижением Хьюго было разрешение на посещение монастырской библиотеки, в которой он надеялся узнать об истории Маргариты и событиях прошедших веков.

* * *

*

Хьюго отложил книгу, потёр уставшие глаза и задумчиво посмотрел в окно. Три дня подряд сразу после завтрака он шёл в библиотеку и вплоть до вечерней службы читал и постигал историю этого мира. Особенно тяжёлым для него был первый день, когда наш современник осознал, что его знаний, в том числе и знаний латыни, недостаточно для быстрого ознакомления с книжной премудростью.

В первый день он шесть часов он пробивался через языковые обороты 'Жития святой Маргариты'. Религиозные понятия на латыни, язык и грамматика, отличающиеся от привычных ему, большое количество незнакомых слов — всё это заставляло постоянно обращаться к словарю, по счастью, нашедшемуся среди книжных сокровищ.

Во второй день он ознакомился с избранными главами 'Истории католической церкви в Шотландии' и 'Историей Андфинна Исповедника, первого кардинала Шотландии', а третий день был посвящён 'Истории Шотландии', найденной среди немногочисленных светских изданий. Его не смутило то, что этот школьный учебник заканчивался описанием событий конца XVI века и был написан в стиле, далёком от классических академических учебников его мира, самое главное — в нём приводились основные события и присутствовали гравюры и карты. Если бы он мог выбирать, он сразу бы начал с этого учебника, однако монастырский библиотекарь вследствие своей старости поздно вспомнил о книге, оставленной кем-то из паломников несколько лет назад и убранной в дальний угол.

Что ж, средневековая история Шотландии была иной, совсем иной, нежели та, которая была в его мире. И следовало признать, что такая история ему нравилась гораздо больше. Однако предстояло разобраться в том, почему в XXI веке наука и техника (если судить о них по словам аббата) оказались на уровне начала ХХ века? Неужели его вмешательство и спасение одной жизни обернулось замедлением прогресса? И что ему делать в этом мире, где всё настолько отличается от того, к чему он привык?

В 'Истории Андфинна Исповедника' нашему современнику очень понравилась трактовка пророчества, данного им королеве. Кто бы мог подумать, что строфа из стиха 'a Queen in your Fatherland' станет обоснованием принятия потомством Маргариты короны Норвегии. И ведь действительно, после этого дороги назад не было. Колесница истории покатилась по другому пути.

Аббат Томас тоже постоянно думал о дальнейшей судьбе Хьюго. Этот молодой человек разрушил привычную картину мира и вполне мог разрушить устоявшийся порядок вещей, такой привычный и понятный. Если показать его миру, это может послужить торжеству католической церкви, однако это же может вызвать такие политические потрясения, по сравнению с которыми религиозные войны в Империи или кровавый конфликт с неверными на Балканах окажутся мелочью на весах истории. Чего стоит только история о многочисленных еретических учениях, называющих себя христианскими!

Если он примет этот мир и осторожно войдёт в него под контролем католической церкви, то своими знаниями он обогатит страну, а он, простой аббат уважаемого, но не слишком богатого монастыря, усилит свои позиции среди шотландских иерархов. Но если он кинется менять мир (а он, судя по его рассказу, уже один раз сделал это), то лучше будет оставить его в монастыре. В каком качестве — об этом тоже надо подумать. Если он действительно врач, то его умения будут полезны монастырю, а если он авантюрист то, — тут аббат перекрестился и шёпотом попросил прощения у Господа, — он будет полезен монастырю в качестве Хьюго Оркнейского. В склепе он появился и в склепе же найдут его мощи.

На следующий день аббат и наш герой вновь встретились для вечерней беседы. Аббат Томас неважно чувствовал себя, поэтому встретил Хьюго укутанным в плед и сидя в кресле. Ноги его, обутые в тёплые полусапожки, опирались на небольшую скамеечку, рядом с которой стояла старая медная жаровня, наполненная тлеющим углём.

Хьюго поздоровался с аббатом и устроился в кресле напротив.

— Послушайте, сын мой, а как вы представляете себе ваше будущее?

— Пока не знаю, святой отец. Я думал об этом в последние дни, но я пока не решил. У меня нет документов, я не знаю реалий вашего мира. Я бы хотел побывать в Эдинбурге, посетить Глазго, Лондон, посмотреть мир, но и средств на это у меня нет. Я врач и обладаю многими знаниями, которых здесь ещё просто нет, но здесь нет тех лекарств и той аппаратуры, которые используют все врачи...

— Хорошо, что ты понимаешь это. В нашем мире ты никто. Тебя нет. Здесь, в стенах нашей обители, ты можешь жить, но оказавшись в миру, ты будешь подобен котёнку, брошенному безжалостной рукой в реку. Святая церковь — для тебя подобна спасательному кругу в бурном житейском море...

— Но я не хотел бы всю жизнь провести здесь. Конечно, я очень благодарен вам за гостеприимство, — торопливо сказал Хьюго, — но всё же, я не монах, а врач. Выбирая своё будущее, я хотел лечить людей, а не запирать себя в монастырских стенах.

— Лечить бренные тела или исцелять больные души — и то и другое одинаково важно, сын мой. Твоё умение лечить — только слова. Твоя история — тоже только слова. Ты хочешь уйти — но у тебя нет цели, к которой ты пойдёшь.

И потом, как человек, прославленный и беатифицированный католической церковью, может отринуть её и уйти в мир?

— Но ведь не все воспитанники оставались в монастырях?

— А разве ты наш воспитанник? Ты знаешь догматы христианства? Ты следуешь предписаниям церкви? Наши воспитанники знают всё это, а ты — нет. Некоторые твои высказывания можно трактовать, как заблуждения, если не хуже. А твои рассказы о другом мире... В лучшем случае, тебя сочтут сумасшедшим, а в худшем... В общем, прежде, чем ты сможешь безопасно выйти в мир, тебе надо многому учиться.

Хьюго вынужден был признать, что аббат абсолютно прав, но осознавать, что ему придётся сидеть на острове несколько лет, прежде, чем он сможет покинуть монастырские стены и вернуться в мир, было неприятно. Крайне неприятно. Поэтому, немного помолчав, обдумывая слова аббата, он сказал:

— Получается, что здесь и сейчас я бесполезен?

— Ты сам это сказал, сын мой. Ты чужд нашему миру и тебе предстоит многое узнать, чтобы мир принял тебя.

— Может, мне стоит вернуться обратно в свой мир?

— Как ты сможешь сделать? По твоим словам, ты изменил мир, когда исцелил королеву Маргариту. Чтобы появился твой мир надо, чтобы ты не смог её исцелить, то есть ты должен остановить себя и обречь королеву на смерть. Ты сам себе противоречишь и не понимаешь, чего хочешь!

— Простите, святой отец, но очень тяжело осознавать себя абсолютно бесполезным и ненужным. Возможно, вы правы, и мне стоит обдумать свою дальнейшую жизнь.

— Бог простит, сын мой. Пока ты поживёшь здесь, в моём монастыре. Если ты искусный врач, то можешь доказать это. Брат Иаков болен, у него с утра жар, братья Климент и Тибо тоже нездоровы, да и у меня, похоже, какая-то инфлюэнца. Иди, помоги им и облегчи их страдания. Это отвлечёт тебя от тяжёлых мыслей.

— Спасибо за беседу, святой отец. Я постараюсь помочь им.

Хьюго встал, поклонился аббату и вышел из покоев настоятеля.

* * *

*

Пять дней спустя монастырь напоминал лазарет. Из двенадцати монахов двое уже предстали перед апостолом Петром, а остальные либо лежали пластом в своих кельях, либо медленно, подобно теням, передвигались по территории монастыря, кашляя, чихая и кутаясь в тёплые вещи. Единственный, кого не затронула болезнь, был наш современник. Банальный грипп, с которым успешно боролись в его мире, здесь свалил всех, до кого мог добраться. И самое ужасное, что Хьюго ничем не мог помочь несчастным монахам. У него не было привычных лекарств, а жаропонижающие отвары лишь незначительно облегчали симптомы болезни.

Позавчера, после смерти брата Иакова, он опять разговаривал с аббатом и честно признался, что он не имеет лекарства от этой болезни. Сегодня, после смерти брата Оливера, самого старого из насельников монастыря, он понял, что виной случившейся эпидемии является он сам. Вирус, принесённый им в себе из другого мира. Его иммунитет не замечал вируса, а для замкнутого островного мирка грипп оказался страшной опасностью, от которого не было лекарства. И как исправить случившееся он не знал.

Узнав о смерти брата Оливера, аббат Томас спросил нашего современника, откуда в монастыре появилась болезнь. Хьюго не хотел признаваться в том, что причиной стал он сам, поэтому отговорился незнанием и какой-то околомедицинской терминологией, но настоятель почувствовал в его словах ложь. Решив, что болезнь — эта кара Господня за его грехи, прежде всего за принятие в стенах монастыря человека, нарушившего божественный порядок, аббат Томас решил исправить эту ошибку.

Следующей ночью спящий Хьюго был заперт в своей келье, где и провёл последние двадцать семь дней своей жизни без тепла, еды и воды. Его попытки выбраться наружу были неудачны, а на крики и призывы о помощи никто не откликнулся.

В результате эпидемии монастырь потерял семь монахов из двенадцати. Выжившие, в том числе и настоятель, отслужили не один благодарственный молебен 'об избавлении от болезни'.

Через неделю после смерти нашего современника его тело, очень худое и лёгкое, было погребено в дальнем конце склепа под простой каменной плитой, на которой была выбита надпись 'Хьюго Оркнейский'. Его мешок и одежда тоже были брошены в могилу к своему незадачливому хозяину.

* * *

*

Прошло одиннадцать лет. Новый амбициозный настоятель, аббат Бенедикт, изучая хозяйство, оставленное им предшественником, обнаружил в склепе простую могилу. Так как никого из монахов, видевших Хьюго, уже не было в живых, его никто не остановил. По приказу Бенедикта могилу вскрыли и обнаружили иссохшее тело, нетронутое тленом.

Несколько дней спустя Генрих, кардинал Шотландский, получил известие об обретении 'нетленных мощей блаженного Хьюго Оркнейского'.

В следующем году разразившаяся эпидемия гриппа унесла свыше тридцати миллионов жизней по всему миру.

* * *

*

> Краткая история жизни и правления Маргариты

После того, как Хьюго исчез с острова, Маргарита продолжила свой путь и в октябре благополучно добралась до Эдинбурга. При коронации, случившейся в тот же год на Рождество, было подтверждено соглашение с Эдуардом I, однако прибытие к английскому двору было отложено до исполнения обета, данного ей по выздоровлении.

Летом следующего года юная королева с многочисленной свитой посетила Северный Роналдсай, совместно с епископом Андфинном заложила первый камень нового монастыря и передала весь остров монахам. Как было сказано в учебнике 'С тех пор монастырь блаженного Хьюго Оркнейского является одним из старейших действующих монастырей Шотландии'.

В 1292 году Маргарита прибыла к английскому двору, где познакомилась с принцем Эдуардом — своим будущем мужем, и где ей предстояло пройти обучение и получить воспитание, достойное королевы. В 'Житии' подчёркивалась чистоплотность юной королевы и её благоволение церкви.

После конфирмации Маргариты и Эдуарда летом 1297 года состоялось их бракосочетание. По условиям брачного договора Маргарита оставалась правящей королевой вплоть до совершеннолетия своего старшего сына, который должен был унаследовать короны Шотландии, Англии и Уэльса. Тогда же Эдуард I, известный в нашей истории как 'Длинноногий', получил прозвище 'Великий', поскольку помимо столь важного династического брака он вёл очень активную и весьма успешную политику в Аквитании и Фландрии (ему не требовалось держать на северной границе войска, здесь не случилось Старого союза и шотландские горцы участвовали в походах Эдуарда I на материк), а также заключил морской союз с Норвегией.

В 1299 году умер Эйрик II Магнуссон, отец Маргариты, и на престол вступил его брат Хакон V (как и в нашей истории получивший прозвище Святой). Поскольку Маргарита оставалась старшей из дочерей Эйрика II, а Хакон не имел сыновей, она оказалась первой в очереди наследования короны Норвегии и земель Исландии. Вместе с мужем и многочисленным посольством она отправилась на коронацию своего дяди в Осло, где и прожила целый год. Итогом этой поездки стало подтверждение всех ранее заключенных договоров, а также официальным признанием прав на наследование норвежского трона за ней и её детьми.

В 1302 году началась война между Францией и союзом Англии, Шотландии, Норвегии и Фландрии, в ходе которой войска Филиппа IV потерпели несколько крупных поражений. Английскими войсками впервые самостоятельно командовал принц Эдуард. Маргарита находилась в положении и потому не последовала за мужем во Францию.

В феврале следующего года на свет появился первенец Маргариты и Эдуарда, в крещении названный Хьюго. Восприемником младенца из купели стал архиепископ Андфинн Шотландский. В июне того же года, после заключения мира с Францией, принц Эдуард вернулся на родину.

В том же году произошёл знаменитый конфликт между Филиппом Французским и Бонифацией VIII, который чуть было вновь не привёл к войне, однако смерть Бонифация и избрание Бенедикта XI несколько притушили конфликт. Тогда же к новому Папе в Перуджу было направлено совместное посольство Шотландии и Англии с ходатайством о возведении Архиепископа Андфинна в сан кардинала. Новый папа, желая укрепить своё положение, пошёл навстречу просьбе двух монархов, в результате чего в июне 1304 года у Шотландии появился первый кардинал.

В 1305 году скончался Эдуард I и на престол вступил Эдуард II. Маргарита стала королевой Англии и Шотландии, а её сын Хьюго к своему титулу 'герцог Эдинбургский' получил титул принца Уэльского и стал наследником двух корон. В том же году у Маргариты родился сын, названный Эдуардом.

На следующий год королевская семья посетила Шотландию, где шотландской знати был представлен юный герцог Эдинбургский. В качестве жеста, призванного упрочить связь двух монархий, в Эдинбург был возвращён Сконский камень, а в Эдинбургском меморандуме было определено, что все будущие короли Шотландии должны будут короноваться в Эдинбурге независимо от того суверенами ещё каких стран они являются.

В 1307 году разразился знаменитый кризис с Орденом тамплиеров, когда Филипп IV c согласия Климента V произвёл массовые аресты тамплиеров и конфискацию их имущества. Англия и Шотландия заняли выжидательную позицию. По поручению Эдуарда и Маргариты весной следующего года Андфинн отправился в Рим на встречу с Папой. В июле Андфинн удостоился аудиенции, после которой внезапно умер, а на его место в коллегии кардиналов был назначен молодой французский епископ, приходившийся родственником Клименту.

Эта смерть породила крупный кризис в отношениях между Маргаритой и Климентом. Маргарита обвинила папу в непотизме и симонии, а также открыто говорила о том, что смерть любимого кардинала была выгодна Франции. Климент наложил на Маргариту епитимью и отправил в Шотландию нового архиепископа, по 'счастливой случайности', также состоявшем в родстве с Климентом.

Маргарет не смирилась, не приняла нового архиепископа, а к ведущим правящим домам Европы направила послания, в которых обвиняла Папу во множестве преступлений и требовала смены главы католического мира. Маргариту поддержали муж, дядя, король Арагона, Валенсии, Сицилии и Сардинии Хайме II Справедливый, Генуэзская республика и ряд более мелких, но не менее владетельных и влиятельных лиц. Более того, Маргарет объявила, что в своих землях берёт под свою защиту тамплиеров, которые были названы 'жертвами алчности и чудовищного оговора'. В ответ Климент V заявил об отлучении Маргарет от церкви.

В течение следующих трех лет территория Франции и Италии стала ареной войны. Филипп IV при поддержке Папы объявил крестовый поход против Шотландии и начал войну, атаковав английские владения в Аквитании. В ответ англо-шотландская армия высадилась в Пикардии. Норвежский флот, направленный в следующем году Хоконом V на помощь племяннице, опустошил побережье Франции вплоть до Бретани. Арагонская армия совместно с сицилийской армией высадились в Калабрии и начали совместные действия против Неаполитанского королевства.

Маргарита нанесла страшный удар по папской казне, забрав десятину, собираемую в Шотландии. Она заявила, что эти деньги получит церковь, но не Папа, после чего на эти деньги был сформирован двухтысячный рыцарский отряд, костяк которого составляли тамплиеры. Этот отряд отличился в Пикардии, разорив графство Валуа — аппанаж Карла Валуа, брата Филиппа IV, а также решил исход крупного сражения на границе Нормандии и Пикардии.

Тогда же враги дали Маргарет прозвище 'Шотландская валькирия'.

В 1310 году в войну вступил Генрих VII, король Германии, желавший удовлетворить свои притязания в Италии. К концу 1311 года союзник Филиппа IV и папы Климента Роберт Неаполитанский вынужден был капитулировать.

Летом 1312 года Филипп IV начал переговоры о мире. Пикардия, Нормандия. Аквитания, Пуату были разорены, армия обескровлена, торговля нарушена, среди населения и знати началось брожение. Последней каплей стала гибель Карла Валуа и пленение Людовика (будущего Людовика Х), попавших с отрядом в засаду на границе Иль-де-Франс. Маргарита и союзники выставили ряд жёстких требований, касавшихся Папы: Климент V должен был отречься от тиары и уйти в монастырь, местом пребывания папы определялся Рим, а не Авиньон, в коллегию кардиналов должны были быть введены представители Англии, Шотландии, Норвегии, Арагона и Сицилии, с Маргариты снималось отлучение.

Желая разрушить коалицию, Климент V упразднил орден Тамплиеров и санкционировал коронацию Генриха VII в качестве Императора Священной Римской империи, что позволило избежать вторжения войск в Прованс, но не уменьшило требований союзников.

Трудные переговоры завершились лишь осенью 1313 года. Отлучение с Маргариты было снято, коллегия кардиналов расширена, Климент V обязался созвать собор в Риме для выбора нового Папы не позднее лета 1314 года. Разорение французских провинций и вывоз награбленного в Англию и Шотландию оживили внутреннюю торговлю. По итогам мирного договора Франция должна была выплатить контрибуцию в миллион турских ливров, а также признавала сюзеренные права английской короны над Аквитанией.

Что касается руководства ордена Тамплиеров, то Жан де Моле и Гийом де Шарне были тайно убиты в августе 1312 года. После заключения мирного договора все тамплиеры были выпущены из заключения. Но получили запрет на проживание во Франции. В Англии и Шотландии к ним не применяли никаких санкций, а имущество ордена послужило основой для рыцарского ордена Рождества Христова — преемника ордена Тамплиеров.

В 1315 году внезапно скончался Эдуард II Английский. Маргарита стала регентшей при Хьюго I. К этому моменту у неё было пять детей.

Через два года Хьюго I стал совершеннолетним королём, но Маргарита осталась при дворе и сохранила своё влияние. Она передала сыну власть над Шотландией, инициировала переговоры о браке старшего сына с Элеонорой Кастильской и о помолвке второго сына с Маргаритой Французской, дочерью короля Филиппа V. В августе 1317 года в составе посольства, вместе с сыном Эдуардом и дочерью Марией она отправилась в Норвегию для подтверждения прежних договоров. По пути она посетила монастырь блаженного Хьюго Оркнейского и передала дары.

В Осло её ждали. Дядя старел, сыновей у него не было. Маргарита — первая в очереди наследования, мать короля, у неё есть ещё один сын, внучатый племянник короля, который может стать норвежским королём. Однако у короля есть и родной внук — наследник шведской короны, который в то время был ещё младенцем. С прибытием Маргариты партия её сторонников значительно усилилась, в её пользу играли как права и титулы Маргариты, так и её личные качества. В конце зимы 1318 года было достигнуто соглашение между Хоконом и Маргаритой о том, что в случае смерти норвежского короля один из детей Маргариты становится новым королём. Норвежская знать склонялась к тому, чтобы поддержать права Эдуарда, герцога Эдинбургского, мелкое дворянство, купцы и часть духовенства готовы были признать Хьюго I Английского и Шотландского при условии расширения их прав. В июне 1318 посольство вернулось в Англию.

Не прошло и года, как норвежский престол освободился и Маргарет вновь отправилась в Осло, где от имени своего старшего сына приняла бразды правления. До весны 1322 года она оставалась в Норвегии, где отметилась совершенствованием законов и упрощением налогообложения. Кроме того, в период её правления был заложен монастырь святой Урсулы и построены две крепости на границе с Швецией.

1322 год был богат на события. Вернувшись в Лондон, Маргарита приняла участие в свадьбе своего старшего сына с 15-леней Элеонорой Кастильской и последующем посещении Шотландии. Вернулся из Франции второй сын Эдуард, куда он ездил для знакомства со своей будущей супругой Маргаритой и где, в силу обстоятельств, представлял Англию, Шотландию и Норвегию на похоронах Филиппа V и коронации Карла IV.

Одним из итогов заключения этих браков последовало решение о крестовом походе против Гранады, от набегов которой страдала Кастилия. Маргарита развила бурную деятельность по подготовке похода и стала мотором этого предприятия. Например, всего за полгода она сумела получить от Папы согласие на подготовку крестового похода и разрешение в течение двух лет использовать на эти цели половину церковной десятины, собираемой в подвластных землях. Чтобы крепче привязать к участию в походе Францию, в 1325 году она дала согласие на брак своей дочери с Карлом IV, который второй раз стал вдовцом. Французские войска должен был возглавить Филипп Валуа; английские, шотландские и норвежские войска — Эдуард, герцог Эдинбургский; арагонскую армию должен был вести лично Хайме II, которому временно должны были быть подчинены и кастильские отряды.

В 1323 году Хьюго I с женой и матерью посетил Норвегию, где был коронован и подтвердил все решения Маргариты, данные ей в предыдущие годы. Тогда же были даны первые распоряжения о подготовке похода.

Поход начался весной 1325 года. В мусульманские земли вторглись отряды Кастилии, Арагона, Шотландии, Англии, Норвегии и Франции, а также сводные отряды рыцарей из Фрисландии и итальянских городов. Норвежский и португальский флоты начали разорять юго-западное побережье, а совместный флот Генуи и Неаполитанского королевства блокировал юго-восточное побережье.

Первоначально мусульмане успешно противодействовали кастильской и арагонской армиям, однако после подхода подкреплений из других королевств и вступления в войну Португалии последний оплот мусульман на Иберийском полуострове был обречён. Гранада пала весной 1327 года после трёх месяцев осады.

По итогам похода было создано христианское королевство Гранада, королём которого стал Филипп I Валуа, двоюродный брат Карла IV. Последовали массовые раздачи земель участникам похода, а за счёт добычи были удовлетворены аппетиты монархов.

В 1328 году Карл IV скончался, оставив свою супругу беременной. Дочь Маргариты разрешилась от бремени девочкой и вновь возникла ситуация, как и в нашей истории: салический закон, введённый при Людовике Х, требовал, чтобы королём стал Филипп Валуа, но этот закон при желании мог быть оспорен.

По сравнению с Францией Гранада была нищим разорённым королевством, поэтому едва получив новость о смерти двоюродного брата Филипп отправился в Париж. Пока ждали разрешения от бремени, между всеми заинтересованными сторонами шли переговоры о судьбе французской короны в случае, если у Карла IV не будет наследников мужского пола. Согласно заключённому соглашению, Филипп I Валуа становился королём Франции, а корону Гранады передавал Эдуарду и Маргарите (своей двоюродной племяннице). Также Хьюго I гарантировал выплату 100 000 фунтов Филиппу после передачи короны Гранады Эдуарду.

Таким образом в 1329 году возможный династический кризис был мирно разрешён.

В 1330-1332 годах Маргарита пребывала в Норвегии, где выступала в качестве представителя своего сына. Эта поездка была вынужденной, поскольку в отсутствие короля начало расти недовольство купечества и мелкого дворянства, страдавшего от произвола крупных феодалов. Маргарита смогла не только удержать ситуацию, но и перенаправила внутренне давление вовне: при ней были отправлены две крупные военно-торговые экспедиции на запад, через Исландию и Гренландию. Исландские и гренландские поселения были расширены, в них были королевские представители. Впоследствии были основаны новые колонии на Ньюфаундленде и Лабрадоре, несколько торговых факторий на побережье вплоть до Массачусетса.

Несколько лет спустя при участии Маргариты был организован новый крестовый поход. Первыми итогами стало укрепление Эпирского царства, очистка Пелопоннеса от греческих войск, восстановление Ахейского княжества в прежних границах и Афинского герцогства, подписание Византией мирного договора с условием предоставления помощи в походе на Иерусалим. В 1338 году европейские армии высадились возле Акры, разрушенной мамлюками султана Халила аль-Ашрафа в 1291 году. Разбив в двух сражениях войска противника, армии крестоносцев весной 1339 года подступили к стенам Иерусалима. В начале июня в ходе отражения вылазки гарнизона отряд шотландских рыцарей под предводительством графа Дугласа смог пробиться к крепостным воротам и заблокировать их. Шотландцы погибли почти все, но сумели удержать ворота до подхода основных сил. В результате штурма и последующей резни город сильно пострадал, часть святынь была утрачена.

Взятие Иерусалима вызвало сильный эмоциональный подъём в Европе. Иерусалимское королевство было восстановлено.

В 1340 — 1343 годах Маргарита совершила паломничество в Рим, посетив по пути Португалию, Гранаду и Арагон, а на обратном пути из Рима — Францию, Фрисландию, Норвегию и Шотландию. По прибытии в Лондон она объявила о намерении уйти в монастырь, что и выполнила на Рождество.

Последние годы жизни Маргариты прошли в небольшом монастыре в Йорке, на полпути между Лондоном и Эдинбургом.

В 1346 году начался крестовый поход в Египет. Несмотря на первоначальный успех похода начавшаяся чума свела на нет все успехи. Чёрная смерть в следующем году попала в Европу и косой прошлась по владениям европейских монархов. Разрозненные попытки остановить распространение чумы в большинстве своём оказались безуспешны.

В мае 1350 года Маргарита умерла.

> Конец краткой истории правления Маргариты

История мира стала другой, совсем другой.

Колонизация той части света, которая в нашем мире называется Америкой, началась со времени правления Маргариты. Винланд почти триста лет был территорией, служившей рынком для сбыта изделий английских, шотландских и норвежских ремесленников. Оттуда в Старый Свет поставлялись меха и шкуры. Прибрежные воды были освоены английскими и шотландскими рыбаками и китобоями, которые монопольно вели добычу, прогоняя всех иных рыбаков, пытавшихся там же вести лов.

Правление Хьюго I продолжалось до 1364 года. По сравнению с другими европейскими державами его королевство меньше пострадало от чумы в 1347 — 1352 годах, что позволило ему впоследствии успешно занять Фрисландию и фактически, взять под контроль торговлю в устье Рейна. Военного столкновения с Францией удалось избежать благодаря признанию за французской короной прав на Зеландию, Брабант и Лимбург, а также некоторым торговым льготам. Сменивший Хьюго I Эдуард III прославился упорядочением и унификацией законов, реформой армии (при нём в составе армии появилась артиллерия), строительством крупных торговых портов в Амстердаме, Портсмуте и Дувре, а также дюжины величественных храмов. В его правление доходы от торговли возросли более, чем в семь раз, причём к 1380 году монопольная торговля мехом, моржовыми шкурами и костью, поступавшими из Винланда, принесла казне более 100 000 фунтов.

Объединённое королевство Англии, Шотландии и Норвегии просуществовало до конца XIV века, когда корону Норвегии получил второй сын Эдуарда III, Карл. В начале XV века он через брак с Анной-Элеонорой Шведской присоединил к своим владениям Швецию. Последовавшая за этим трёхлетняя война Норвегии и Швеции в союзе с Англией и Шотландией против Дании привела к потере последней всех территорий на Скандинавском полуострове и нескольких островов в Балтийском море, отказу датских королей от претензий на короны Швеции и Норвегии, а также утрате права сбора пошлин при проходе через Зунд кораблей союзных держав.

Как и в нашей истории, движение португальцев в Африку началось в XV веке, но оно было менее интенсивным, поскольку средиземноморская торговля пряностями была в самом расцвете. Совместный крестовый поход Португалии, Кастилии, Гранады и Арагона в начале XV века был направлен на захват западного Магриба. В результате Португалия получила часть марокканского побережья от Сеуты вплоть до современной Эль-Джадиды, Гранада приобрела земли от побережья вплоть до Феса, Кастилия и Арагон — земли на территории современного нам Алжира вплоть до столицы.

Из Африки португальцы начали ввозить чёрное дерево, слоновую кость и золото, а впоследствии — и рабов. Только после упадка средиземноморской торговли португальцы начали более активно двигаться на юг, к середине XVI века обогнули Африку, а примерно в 1580 году открыли Крисланд.

Что касается Иерусалима, то он был под властью христианских государей почти двести лет. Королевство Иерусалима и Кипра, опираясь на флот и приморские крепости Леванта, стало на целый век мощным политическим игроком восточного Средиземноморья, посредником в торговле восточными пряностями и шёлком. В начале XV века в состав королевства входили земли Киликийской Армении, а также город-порт Дамиетта в устье Нила, отстроенный христианами на прежнем месте (в 13 веке султан Бейбарс разрушил Дамиетту и перенёс её на несколько километров от реки). Торговые интересы Генуи, Венеции, Арагона, Франции, Кастилии и Португалии были крепко завязаны на Иерусалимское королевство. Весь XIV и первую половину XV века все конфликты христианских держав из-за торговли пряностями и шёлком шли вне границ королевства, однако после захвата османами Константинополя борьба обострилась. Ослабление центральной власти и постоянные нападения мусульман привели сначала к потере Армении, потом Дамиетты, а впоследствии, в 1538 году, — утрате Иерусалима и всех владений в Леванте и Палестине. Кипрское королевство существовало до начала XVII века, но это была уже агония.