Черные небеса. Заповедник

ЧЕРНЫЕ НЕБЕСА. ЗАПОВЕДНИК

Пролог

-Оставайтесь на улице — не заходите в дома! Отойдите от дверей и канализационных люков! Держитесь большой группой!

Яркий белый луч прожектора разрезал темноту. Он взметнулся к небу, описал дугу и запрыгал по толпе, выхватывая перепуганные лица разбуженных посреди ночи людей. Холодный ветер взвыл, бросая вверх колючие облака снежной пыли. Прожектор повернулся и зашарил по серым обшарпанным стенам домов.

Два милиционера пытались оттащить от двери рыдающую в голос женщину. Она вырвалась, изо всех сил уцепилась за ручку и поджала ноги. Сквозь толпу к ним проталкивался третий страж порядка. Народ расступался, словно боясь коснуться его, и с любопытством провожал взглядом. Добравшись до своих, милиционер рявкнул, стараясь перекричать рыдания женщины.

-Они уже в центре! В здании Администрации! Кишмя кишат!

-И что теперь делать?

-Ноги делать! Ноги!

Он повернулся и снова бросился в толпу. Его коллеги чуть помедлили, потом отпустили женщину и устремились за ним. Она упала, охнула, но тут же поднялась, распахнула дверь и исчезла в темноте прихожей.

Луч прожектора снова взмыл в небо, замерцал и погас. Длинный неуклюжий грузовик-снегоочиститель выплюнул вверх черное облако дыма и осторожно пополз сквозь толпу. Двигатель ревел, и люди испуганно прижимались к стенам, давая дорогу. Выбравшись на свободное пространство, машина увеличила скорость и скрылась за поворотом.

На улице стало неожиданно тихо. Только ветер по-прежнему выл и носился между человеческих фигур, трепя волосы и унося прочь теплые облачка пара. Где-то далеко грохнул выстрел, потом еще один, над домами вспыхнуло красное зарево.

-Нас бросили! — закричал кто-то. — Они сбежали!

Толпа вновь загудела.

Худой человек в длинной рясе забрался на ржавый автомобильный каркас. Полы рясы хлопали, словно черные крылья.

-Люди! — взревел он, перекрикивая шум, и раскинул в стороны руки. — Это кара Божья! Город погряз во грехе, и явились бесы! Они входят в наши дома! Они ждут нас в темноте! Кайтесь, люди! Кайтесь, пока не поздно!

Он ещё возвысил голос.

-На колени!

Пару минут толпа не двигалась. Потом вдруг зашевелилась, закачалась, раздалась в стороны: люди опускались на покрытую льдом мостовую.

-В руки Твоего милосердия, Господи, вручаю душу и тело мое! — закричал проповедник. Его слова прогремели над головами, как колокол, и эхом вторила ему толпа:

-Вручаю душу и тело!

-Вход и исход мой! Начало и конец жизни моей! Упокоение души и тела моего!

-Упокоение души и тела моего!

-Ты же, Господи, всего мира Благодать — избавь от всякого зла!

-Избавь от всякого зла!

За спиной проповедника появился человек в расстегнутой толстовке. Он схватил попа за плечи и толкнул в сторону.

-Жили баранами, так и сдохнете! — закричал он. — Берите продукты, берите сколько унесете и уходите из города! Идите на восток! В сорока километрах есть база Поиска! Идите по колее!

Толпа зароптала. Испуганно оглядываясь, люди поднимались на ноги.

-Бог не допустит! — крикнул проповедник.

-Бог ушел из города! Он ушел до вас!

-Чертов прихвостень! Не слушайте его! Бейте бесова пособника!

Несколько человек забрались на кузов машины и стянули человека в толстовке вниз. Завязалась драка.

-Кайтесь! — орал проповедник.

Но его больше не слушали. Толпа пришла в движение, забурлила: люди бросились к домам.

-По грехам вашим грядет расплата!

Одно из окон на втором этаже распахнулось.

-Они уже здесь!

Людей охватила паника. Человеческий поток отхлынул от домов и устремился вверх по улице, подгоняемый, словно бичом, воплями боли и ужаса. Через минуту пространство между домами опустело и стало тихо. Только несколько тел остались лежать на свежем снегу.

Глава 1. Город Ветров

-Ной, ты не забыл свои бумаги? Здесь на столе какая-то папка.

-Сейчас посмотрю, мам!

Ной поставил сумку на подоконник и, подперев животом, стал копаться в ее содержимом. Он знал, что ничего не забыл, знал, что эта задержка — последний протест матери против его выбора. Она не могла ничего изменить, но и сама измениться тоже не могла. Ной добился своего и теперь должен отдать ей эти несколько минут.

'Но не больше, мама. Не больше'.

Пальцы перебирали документы: аттестат высшей школы, характеристика, карточка Комитета по выбору профессии, запечатанный конверт с оценкой личных склонностей, письмо из школы.

-Все на месте, мам! Я пошел!

Она выглянула в прихожую — настороженная; невысокая, немного полноватая, с собранными в пучок седеющими волосами.

-Будь осторожен, Ной. Храни тебя Бог!

Она перекрестила сына, придерживая на плечах теплый платок.

-Да, мама. — Ной поцеловал ее и вышел.

Утро выдалось морозным и ветреным. По небу, едва не задевая редкие тусклые фонари, плыли тяжелые тучи. Ной поднял воротник, сунул руки в карманы и пошел вперед, осторожно ступая по укрытому снегом льду.

Возле калитки маячила нескладная, долговязая фигура Алона. Он опирался на изогнутый дугой лом и раскачивался в такт порывам ветра. Ной недолюбливал старика — тот был глупым и назойливым, от него вечно воняло дикой смесью помойки и выгребной ямы. Алон жил на окраине Квартала в убогой, продуваемой всеми ветрами лачуге, кое-как собранной из всевозможного хлама. Как ему удавалось выживать в таких условиях, никто не знал. Достоверно было известно лишь то, что он никогда не болел. Если приходилось работать в тепле настоящих домов, он не раздевался — лишь стягивал большие, подбитые мехом рукавицы и, подобрав длинные полы тулупа, размеренно и неторопливо делал свое дело.

Алон был такой же неотъемлемой частью Квартала, как Дорога или огромные ветряки, прямой линией уходящие на восток к Городу. Он жил здесь всегда, и, насколько помнил Ной, со временем ничуть не менялся. Почти глухой с тусклым, затянутым бельмом правым глазом, он удивительным образом знал обо всем, что происходит в Квартале. Иногда Ною казалось, что старик — это и есть Квартал.

Алон забирал мусор, чинил канализацию, расчищал дорожки от снега и выполнял еще много разной работы. Он выносил ночные горшки за сливками общества, обитающими вокруг, за это его терпели, и старались просто не замечать, общаясь с ним через прислугу. В доме Ноя прислуги не было, поэтому он знал о старике немного больше остальных. Больше, чем хотел бы знать. Он знал о здоровенной бурой крысе — Потрошке, которая жила у Алона в лачуге. Тот кормил ее отбросами из мешков с мусором и подолгу беседовал с ней, усадив на колени и поглаживая маленькую вертлявую голову.

Это было невыразимо мерзко.

-Храни тебя Бог, Алон.

-Храни тебя Бог, Ной!

Старик пожевал толстыми лиловыми губами и неожиданно спросил:

-У вас есть связь с Городом?

-Не знаю, а что?

-У Тверинских не работает аппарат. Меня звали, да я не понимаю в этом ничего. Хотят ехать разбираться, вот я и подумал — давай у Ноя спрошу. У него как?

Ной пожал плечами: телефон у них с матерью не работал уже давно — слишком дорогое удовольствие. Оставались только экстренные номера, но их нельзя было набирать без необходимости. Алон знал об этом, но, наверное, уже успел позабыть.

-Мы не платим за телефон, — сказал Ной.

-И правда — не платите.

Они замолчали. Старик отвернулся и уставился в темноту.

-Ладно, — сказал, наконец, Ной. — Я пойду...

-Младший Декер сегодня будет гоняться по Дороге. Я сам слышал, как он говорил об этом.

Ной поджал губы. Декер тоже был воплощением Квартала — его парадным лицом. Отец парня руководил Объединенными Лабораториями, и его отпрыск мог позволить себе все, что угодно. В том числе машину — огромную, уродливую, мощную машину, на которой он время от времени гонял по Дороге, когда не просиживал штаны в школе.

Декер был гаденышем. Но очень влиятельным гаденышем. Ной презирал его и немного побаивался.

-Спасибо! — сказал он с чувством. — Я буду осторожным!

-Может переждешь? От греха.

-Не могу. Мне назначено.

-О-о... Назначено.

-Я иду на собеседование.

-На собеседование, — эхом отозвался Алон. — В Лабораторию?

Ной ожидал этот вопрос. Ему хотелось, чтобы старик задал его. Ни мама, ни батюшка в группе — никто не одобрял его выбор. Все считали его чем-то несерьезным — юношеским увлечением, которое обязательно пройдет. Сам Ной был уверен в обратном. Жизнь, которую они планировали для него, казалась ему ненастоящей. Казалась ролью, которую он, словно кукла, вынужден будет играть до самой смерти.

-Я иду в Поиск.

-В Поиск? Вот как...

Старик молчал и глядел вдаль, подслеповато щуря единственный зрячий глаз.

-Странные времена наступают, — сказал, наконец, он. — Желаю тебе удачи, Ной. Храни тебя Бог.

И все-таки Ной не любил старика. Глупым был Алон. И странным.

-Храни тебя Бог, Алон.

Ной зашагал прочь. За спиной раздался глухой удар, еще один, еще — Алон принялся колоть лед возле калитки.

Впереди медленно вырастала черная громада ветряка — первого из череды гигантов, питающих Город и Квартал электричеством. На крепком ветру большие ржавые лопасти вращались величественно и плавно; толстые железные балки основания напоминали расставленные ноги. Вот уж кому не было дела до того, что происходит внизу — на земле.

Ной миновал ветряк, пересек небольшую площадь и повернул на Дорогу.

Говорили, что когда-то здесь был канал. Он разрезал Город на две неравные части, плавной линией проходя между окружающими холмами. Потом, когда на Землю опустилась зима, его стали использовать, как дорогу. Стены и русло год за годом покрывались льдом, который не успевал растаять за короткое холодное лето, образуя прямое, продуваемое всеми ветрами ущелье. И год за годом оно становилось все уже.

Ной шел, опустив голову, и думал о матери. Он не разделял ее привязанности к Кварталу. Мать из последних сил цеплялась за возможность жить здесь, все время рассуждая о неком статусе. На деле же это доставляло сплошные неудобства. И главное среди них — Дорога. Длинный ледяной тоннель с поверхностью настолько скользкой, что каждый шаг грозил обернуться падением и сломанной ногой. Ной ненавидел Дорогу. Хуже не было наказания, чем брести по ней почти два километра до Центра; вставать в пять утра, чтобы иметь в запасе достаточно времени и расходиться с мигающими фарами машинами. Кроме него, никто не ходил по Дороге пешком. У каждого в Квартале была свой транспорт. Ной искренне считал, что после смерти отца, им следовало бы переехать ближе к Центру, но не решался сказать об этом матери.

О каком статусе тут можно говорить? Пока они остаются в Квартале, пропасть между ними — живущими на пенсию отца и остальными — истинными хозяевами Города — только резче бросается в глаза. Всем, кроме матери.

Неожиданно, среди свиста и завывания ветра Ной различил еще один звук — натужный рев двигателя. И звук этот быстро нарастал.

-О Господи — Декер!

Ной быстро огляделся, выискивая укрытие. Как назло, вокруг возвышались лишь гладкие ледяные стены; разве что впереди, метрах в двадцати от него, был 'карман'.

'Хорошо бы успеть до него добраться, пока не появился Декер'.

Ной попытался идти быстрее, отталкиваясь от скользкой поверхности шипованными калошами-ледунцами. В снежной темноте перед ним проступил рассеянный свет фар, рев двигателя сменил октаву и сделался похожим на визг огромного злого животного.

'До поворота он не увидит меня! А когда увидит, то просто не успеет затормозить!'

Ной побежал.

Снег перед ним вспыхнул яркими оранжевыми искрами, а сам Ной, попав в конус света, замер, как вкопанный. Декер выходил из длинного поворота и, судя по завыванию мотора, даже не думал сбрасывать скорость. Машину занесло, она ударилась о ледяную стену широкими выступающими колесами, двигатель снова заревел, и Декера швырнуло в противоположную сторону.

'Он не смотрит вперед! — в панике подумал Ной. — Он занят лишь тем, чтобы не перевернуться!'

Декер несся на Ноя, обгоняя метель. Его мотало от стены к стене, и трудно было определить, к какому краю ущелья лучше прижаться. Расстояние быстро сокращалось. Истошно заорал клаксон.

Ной вдруг отчётливо понял: Декер не будет тормозить, и болтающаяся из стороны в сторону машина все равно размажет его по Дороге, куда бы он ни побежал.

Ной испуганно огляделся, а потом прыгнул на ближайшую стену, обхватил пальцами толстую ледяную 'пику' и подтянулся. Он успел поднять вверх ноги, когда Декер пронесся мимо, со скрежетом процарапав противоположный склон Дороги. В следующую секунду габаритные огни уже растаяли далеко впереди.

Ной разжал пальцы и мешком рухнул вниз. Медленно поднявшись на ноги, он сделал несколько шагов, а потом остановился и ощупал куртку. Прочная ткань выдержала, а вот штаны в коленях пострадали. Ной представил себе, как мама будет смотреть на них и ничего не скажет. Потом возьмет штаны и сядет у окна чинить.

Очень захотелось расплакаться от злобы и бессилия, но он только сжал зубы.

-Гнев — это грех!

Он вздохнул и подумал, что, возможно, было бы лучше повернуть домой. Идти на собеседование в дырявых штанах — не самое удачное начало карьеры. Но перед глазами вновь возникло лицо мамы, печальное и постаревшее. Она опять заведет разговор о том, что эта работа не для него, скажет, что утреннее происшествие — знак свыше.

Нет, не стоит возвращаться. К тому же, так он, наверняка, опоздает.

Ной потер саднящие колени и быстро, насколько позволял лед, зашагал вперед.

Дорога свернула в сторону, и ее очертания растворились в утренних сумерках. Ной оказался на вершине холма, полого спускающегося к Городу. Отсюда тот был виден почти целиком — блоки невысоких, в четыре-пять этажей, домов с желтыми пятнами освещенных окон. Трещины улиц змеились во все стороны, сходились к Центру и снова разбегались, уводя к темным окраинам; по ним плыли яркие огоньки машин. Над домами, на плоских крышах, словно древние языческие истуканы, возвышались ветряки. Иногда эти громады падали, давя людей и машины, и целые улицы надолго погружались в темноту. С вершины холма было хорошо видно несколько таких черных пятен.

На склоне примостилось приземистое и длинное здание теплиц. К нему, сквозь темноту, брели люди, и собирались перед входом под единственной яркой лампой без плафона. В Городе их считали счастливчиками: в теплицы никогда не проникали ветер и мороз, а работники получали за свой труд свежие овощи.

Ной спустился с холма, миновал теплицы и вошел в Город. Редкие фонари едва освещали скользкий тротуар, а скоро и они погаснут — начинается день, и электричество пойдет на нужды заводов и Лаборатории. Несмотря на ледунцы, идти было трудно — приходилось все время смотреть под ноги.

-Машина, работающая на нефти — это шум, это смрад, это грязь и варварство, — с отвращением произнес громкий голос над головой. Он изливался из щербатого динамика на стене. Таких в Городе было множество, их использовали для административных объявлений, новостей и других важных сообщений.