Егор Васильевич зевнул, окинул взглядом комнату — у стен привычно стояли массивные столы с множеством приборов. Казалось, что и они, поддавшись настроению человека, тоже слегка позёвывали, своими стрелками и цветными глазками индикации. Взгляд плавно скользнул сначала на дверь, потом на окно, а затем в обратном порядке. Крупные белые снежинки с неистовой силой бились в стекло, Будто во что бы то ни стало, хотели попасть внутрь — только зачем? Погреться? Для них это смертельно опасно. Вой ветра добавлял эффект присутствия чего то непобедимого и сильного!

Он еще раз пристально глянул в окно, хотя смотреть туда совершенно не хотелось. Особенно не хотелось выходить за дверь. На то имелись две причины: во-первых, там уже третий день бушевала настоящая полярная буря, а во-вторых, ему совершенно не хотелось обоходить все стационарные точки, метеодомики и записывать показания ареометров, термометров и барометров.

Против бури как таковой Егор Васильевич ничего не имел, ему даже это прекрасное проявление сил природы, которые он как человек, контактирующий с природой больше других, уважал. Но необходимость соприкоснуться с бурей вплотную внушала ему неподдельный животный страх. Как не пыжься, все одно... Он, в конце концов, просто Егор — человек, то есть, а не Бог. Хотя, чего греха таить иной человек искренне считает себя богом!

Когда Егор Васильевич выходил на замеры в последний раз, его чуть не сдул сильнейший порыв ветра. Хорошо, что он предусмотрительно ухватился за "транспортную жилку" как в шутку называли страховочный канат, по всему периметру охватывающий полярную станцию. Это было всего два часа назад. Если быть совсем откровенным, то дрожь в коленях покинула Егора Васильевича буквально полчаса назад. И то после двух огромных бокалов крепкого чая! Чувствовал он себя, понятно, не лучшим образом. Но как говориться работа есть работа, и надо готовиться к выходу, график неумолим.

Егор Васильевич прекрасно знал, что кроме него самого никто ничего не сделает, поскольку был на станции совершенно один, что ему сильно не нравилось. В это время он планировал быть совершенно в другом месте, гораздо более для него приятном и долгожданном. Но, как всегда, в планы вмешался господин случай. Его вылет на станцию был совершенно неожиданным. По правилам, установленным для участников полярных экспедиций, каждый член сменной бригады ученых, отдежурив на станции полгода, имел право на полугодичный отпуск. Егор Васильевич как раз и был ученым, отдежурившим положенные полгода на станции и имевшим полное право на отпуск, который был ему просто необходим. Он получил его и даже успел приехать в Москву, но буквально через неделю ему позвонили из управления арктическими экспедициями и попросили заменить неожиданно заболевшего товарища. Конечно, он не мог отказаться и с этого-то все и началось...

Героически пробыв на станции еще полгода, Егор Васильевич уже собрался домой, но вдруг пришла радиограмма: "Просим задержаться до полной смены состава экспедиции!" Сложились неблагоприятные погодные условия, смену состава экспедиции решили ускорить, для чего основную часть сотрудников увезли, оставив ненадолго лишь одного самого опытного сотрудника. Именно таким сотрудником и был Егор Васильевич. Но его товарищам не суждено было добраться до дома без приключений: коварная погода заставила летчиков совершить вынужденную посадку всего в полутора сотнях километров от станции. Еще хорошо, что обошлось без поломок и жертв... Егору Васильевичу же пришла еще одна короткая радиограмма: "Связи со сложившимися погодными условиями вынуждены просить Вас продолжить научную работу до окончания снежного бурана и прибытия на станцию смены. С уважением, академик ...".

Это было уже слишком для порядком уставшего Егора Васильевича! Он уже готовился отправить гневную радиограмму в ответ, но в последнюю секунду передумал. Из глубин порядком расстроенного сознания вдруг всплыла фраза "Прерогатива ученого всегда и везде выполнять свой долг, чего бы это не стоило! Это была его самая любимая фраза, автором которой он сам и являлся. Егору Васильевичу стало стыдно... Все же он ученый... И должен выполнять свой долг. Несмотря ни на что.

Когда коллег Егора Васильевича забирал вертолёт, его заверили, что прогноз погоды просто идеальный и буквально через два часа на станцию прибудет смена. Егор Васильевич сможет наконец-то улететь и, главное, отдыхать будет целый год. Но по иронии судьбы, ни через два, ни через четыре часа и вообще, в обозримом будущем, вертолет не прилетит, потому что через два часа после отлета его коллег началась такая снежная буря, что о вертолетах можно было забыть! По рации сообщили, что как только погода наладится, вертолет с экспедицией вылетит немедленно... Но когда это будет!!! Егор Васильевич оказался заложником северной полярной погоды и все продолжающейся полярной ночи.

Еды, конечно, на станции было сколько угодно и при желании, Егор Васильевич мог здесь находиться хоть целую вечность, да и топлива в дизель генераторах было предостаточно. Только вот желания здесь находиться уже не было вовсе. Но был долг... Долг настоящего ученого, который подлежал безукоризненному исполнению. Окончив собираться, Егор Васильевич, стал похож на настоящего колобка, только с руками и ногами. Взяв с собой всё необходимое по инструкции оборудование, он вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Наружная дверь не открывалась — в неё как раз дул ветер. Подождав некоторое время и повторив попытку с тем же успехом, учёный глянул на термометр — он показывал минус шестьдесят градусов по Цельсию! Да, явно не Сочи!

Находясь в отпуске, он постоянно мечтал о море: купаться, загорать и ни о чем не беспокоится — это же райская жизнь. Но устроить себе этот рай на земле всё как-то не получалось. То семья, то работа, рождение сына, внесшего в его жизнь много радости и много горестных минут! В сыне Егор Васильевич души не чаял и все свободное время, находясь в Москве, посвящал только ему. Но отклика в душе сына он не находил, как ни пытался. Понятно, что ветер дул со стороны супруги, уставшей от его постоянных командировок, от полугодового одиночества, но легче от этого не становилось.

Сын подрос, и жена подала на развод, отнявший приличную порцию его нервных клеток. Сам бракоразводный процесс оказался довольно неприятным действом: судья совершенно не сочувствовала большому бородатому мужчине, который по полгода не бывает дома, и оставила ребенка с матерью, что в принципе, конечно, было предсказуемо. Гораздо больней оказался ответ сына на заданный для проформы вопрос о том, с кем бы он хотел жить.

Сын категорично заявил, что хочет жить только с мамой. С тех пор Егор Васильевич окончательно разуверился в справедливости на земле и ушел в себя! То, что жена оказалась стервой, особого осадка в душе не оставило. Ну, стерва, кого ж этим удивишь? Хотя... любил же он её когда-то... Болела душа за сына. Оставалась одна маленькая надежда — вырастет, разберётся... Вырос, разобрался — и окончательно порвал с отцом. Печальная повесть с трагичным концом. Не осталось семьи, но осталась наука — самая верная из всех жен на свете! Она никогда не изменяла первой, это удел мужской половины человечества!..

Что-то стукнувшее в дверь вывело Егора Васильевича из горестно-сладостных воспоминаний. Что ж, надо идти и дальше сохранять верность науке, если даже на алтарь придется положить свою жизнь! Набравшись смелости, Егор Васильевич, рванул входную дверь на себя. Получилось! Ветер чуть изменился и это позволило быстро закрыть дверь за собой. Теперь он оказался полностью во власти стихии! Что тут началось... Взбесившийся вихрь стал швырять Егор Васильевича из стороны в сторону, немилосердно обжигая ему лицо.

Дышать удавалось с трудом, а двинуться вперед и вовсе не было возможности. Наконец ему удалось дотянуться до "жилки" и овладеть ситуацией. Надёжно схватившись за канат, начал медленно, но уверенно продвигаться в сторону метеодомиков. Идти было практически невозможно, и он уже готов был повернуть обратно, но чувство долга взяло верх. Егор Васильевич упрямо продолжал идти вперед, хотя глагол "идти" явно не отражал действительности. На самом деле он всего лишь медленно продвигался по заданному маршруту.

Добравшись до первого метеодомика он увидел, что чашечный анемометр испорчен сильным ветром "Хорошо, что у меня есть запасной", — подумал Егор Васильевич. Максимально надёжно обвязав себя страховкой, он приступил к демонтажу сломанного и установке нового прибора. Закончив работу он даже немного взмок, но только телом — лицо по-прежнему стыло на ветру. Учёный, конечно, не мог видеть себя со стороны, но чувствовал как всю бороду и усы сковали отдельные льдинки. Ему подумалось, что окажись он сейчас на детском празднике, никто бы не посмел сказать, что Дед Мороз не настоящий! "Юмор — это хорошо, значит не совсем плохи мои дела! Ладно, ладно, весельчак! Пошли дальше!", — и он отважно направился к самой дальней точке.

Преодолев не слишком-то и большое расстояние с колоссальным трудом, Егор Васильевич добрался до метеодомика номер два. Он едва успел закрепить страховку, как случилось страшное и неожиданное. Немыслимо сильный порыв ветра обрушился на него и страховка, не выдержав такого натиска, открепилась вместе с крюком, от бетонного основания, оставив учёного беззащитным перед бушевавшей стихией. В мгновение ока отлетев от злополучного метеодомика, Егор Васильевич понесся с нарастающей скоростью по территории станции.

Безмерно испугавшись, но не потеряв сочности выражений, он по дороге вспомнил всех матерей земли, а когда перешел к отцам, то уже не представлял, где находится. В общем-то, это было вполне логично: снежный шквал, несущийся сплошной стеной, чуть пробивающийся сквозь него свет прожекторов, а в целом — полнейшая темнота. Перед тем, как черная пелена окутала отключающееся сознание, Егор Васильевич услышал сильный хруст и почувствовал резкую боль в руке.

Свет и ноющая, но не сильная боль в правой руке, незнакомый, но приятный запах... Егор Васильевич пытался понять, что же произошло и где он сейчас. Сознание постепенно возвращалось. Окинув еще не вполне ясным взором пространство, учёный пришел к выводу, что он на станции. Но он абсолютно не помнил, как добрался до комнаты, в которой он лежал на полу! Более того, воспоминаний о том, как он вообще добрался до станции тоже не находилось. Ощупав себя неповрежденной рукой, учёный понял, что раздет до тренировочного костюма.

Сознание внезапно прояснилось: "Стоп, стоп, я же раздетый! Как так могло случиться, что я совсем ничего не помню?! Может, я умираю, и то, что вижу — обычная галлюцинация? Так, говорят, бывает, когда человек замерзает. Можно сказать последние всплески активности умирающего мозга... Нет, что-то не то... Где же пурга? Моя рука! Я же её сломал! Галлюцинирующий мозг вряд ли бы проводил болевые сигналы. Должно быть, я все же не умираю. Но как я оказался здесь?"

Егор Васильевич попытался повернуть голову налево. Это удалось, но сразу же вслед за этим он лишился дара речи, хотя на увиденное стоило бы как-то отреагировать. Сознание вновь поплыло — и неудивительно: на него смотрело улыбающееся детское личико! Учёный твёрдо знал, что остался один, и никого на станции в принципе быть не могло, тем более детей. Их вообще отродясь тут не было. "Ну, всё! Хана...Сумасшествие пришло без приглашения!". Егор Васильевич вдруг отчетливо представил себя в роли сумасшедшего в психбольнице, и что забавно — именно в палате номер шесть!

В безразмерной смирительной рубашке, в окружении врачей, говорящих с ним ласковыми, тихими голосами... Стало немного жутковато и неожиданно весело — вспомнилось неизвестно где услышанное двустишие: "В потолке открылся люк — не волнуйся, это глюк!". Совершив обычный в таких случаях обряд, то есть закрыв глаза и помотав головой (поскольку потрясти ей, как положено, возможности не было), Егор Васильевич вновь открыл их, надеясь на лучшее. Но тщетно! Видение не только не исчезло, но даже сказало: "Привет!". Палата ? 6 стала угрожающей реальностью. Но включившийся здравый смысл так просто сдаваться не хотел — он требовал внимательно изучить гостя.

Было в этом госте что-то такое, что заставляло считать его именно пришельцем, хотя выглядел он вполне по-людски. Мальчик одиннадцати-двенадцати лет, не слишком высокого роста, худощавый, но пропорционально сложённый. Тёмные, не слишком длинные прямые волосы, красивый овал лица и правильные, даже какие-то слишком правильные, черты. Необычными были глаза — ясные, резко-голубого цвета и цвет лица, напоминающий неживые восковые муляжи яблок и груш, которые Егор Васильевич не раз видел на уроках биологии в школе. Было и еще что-то, неуловимое и вместе с тем очень значимое для понимания того, что это пришелец. Не человек, а кто-то очень похожий, но чужой.

Внимательно, насколько ему позволяло еще не окончательно восстановившееся зрение, вглядываясь в незнакомца, Егор Васильевич наконец понял, что в нем не так. Лицо и глаза. Лицо, красивое и детское, одновременно было и лицом уже взрослого человека, а глаза таили в себе опыт многих десятилетий... На пришельце был облегающий, темного цвета костюм, на котором не было ничего: ни молний, ни карманов, ни пуговиц, ни застежек, только бесшовная ткань труднообъяснимого цвета.

Осознав, что судьба свела его с пришельцем и, чувствуя необъяснимое доверие к нему, Егор Васильевич спросил:

— Ты это ты, в том смысле, что ты — настоящий?

— Да, конечно, — с мимолетной улыбкой ответил мальчик..

— Откуда же ты взялся?

— Пока я не готов тебе ответить, ты уж извини...

-Это ты меня сумел притащить?

— Конечно.

— Но как? Ты же такой маленький и хрупкий мальчик. Как тебе это удалось?

— Мне еще и не такое удавалось. Кроме того, я вовсе не мальчик, я уже взрослый и умею делать то, что умеют все! Тот, кто не умеет делать все, не считается взрослым. По-другому и быть не может. А телосложение или рост никакой роли не играют. Сила зависит не от них, а от способности сконцентрировать внимание на отдельных группах мышц.

Мы можем управлять каждым мышечным волокном в отдельности, а это позволяет синхронизировать работу всех волокон, создавая при этом значительные мышечные напряжения. И сила возрастает многократно. — А рука!? У меня должна быть сломана рука. Я сам слышал хруст костей! А сейчас она всего лишь ноет, но ни опухоли, ни сильной боли нет.

— Ещё ноет? Подожди немножко и боль уйдёт совсем. Она и вправду была сломана, но пока ты был без сознания, мне удалось ее вылечить и даже немного подправить. Я срастил кость, подштопал сухожилия и уложил в правильной последовательности группы мышечных волокон. Кстати, они у тебя с рождения были переплетены, а это снижает работу мышечной ткани из-за излишнего трения между группами волокон.

123 ... 121314

↓ Содержание ↓