Любовь смертной

Соня Сэнь

ЛЮБОВЬ СМЕРТНОЙ

Глава 1

В сенях хлопнула дверь; я расслышала голос отца, приветствующего позднего гостя. Еще до того, как вошедший поблагодарил его, гортанно и певуче, с едва уловимым эльфийским акцентом, мое сердце уже почуяло Гелериада. Его опережал душистый травный аромат, который бы я не спутала ни с одним другим; потом в горницу ворвался возбужденный, вываливший язык Мэлор, как всегда, обогнавший хозяина. Говорящий Пес кинулся мне на грудь, требуя ласки. Гиз, который помогал мне потрошить принесенного отцом селезня, вмиг помрачнел. Я не ожидала прихода Гелериада, это было уже выше моих сил. Бросив нож в миску с мокрыми перьями, я вскочила с лавки и опрометью кинулась вон из дома, на задний двор, чем несказанно удивила маму.

Задний двор переходил в давно одичавший яблоневый сад, заканчивавшийся у поросшего камышом пруда. Отыскав узкую тропку, я спустилась к самой воде и устроилась на большом камне, полностью скрытом от чужих глаз. В темной недвижной воде плавало четкое отражение месяца, желтого, как глаза Гелериада. Когда он сердился, они становились темно-янтарными... Я сдавленно застонала и вонзила зубы в костяшки пальцев.

Наше знакомство с Гелериадом случилось давно, еще когда я была ребенком. Мне было десять; в ту пору эльфы только-только начали оседать в Фэйти, и люди относились к ним настороженно. Особенную неприязнь у селян вызывали Эль-Тми, эльфийские Говорящие Псы. Надо заметить, эти волшебные существа очень немногословны, ибо для достижения понимания с хозяевами разумная речь им вовсе не требуется. Людей они старались избегать.

Получилось так, что на Мэлора, пса Гелериада, тогда еще несмышленого щенка, напали злющие дворовые псы. Самого эльфа рядом тогда не было, зато мимо проходила я. Награждая матерых деревенских волкодавов пинками и гневными окриками, я, десятилетняя девчонка-тонконожка с двумя реденькими косичками, полезла в самую гущу драки. Что было дальше, я, к счастью, помню смутно. Сильно меня покусали собаки. Кабы не подоспевшие мужики с вилами да плетьми, там бы и конец нам с Мэлором.

А после в наш дом пришел Гелериад с сумкой, полной эльфийских снадобий, и не отходил от моей постели до тех пор, пока угроза моей жизни не миновала. В память о том событии мне остался лишь небольшой и едва заметный шрам на шее — остальные удалось свести.

С тех пор я, Мэлор и Гелериад были неразлучны. Все последующие восемь лет верный пес оберегал, защищал и сопровождал меня, как второго хозяина. Гелериад стал желанным гостем в нашем доме и относился ко мне с нежностью старшего брата, хотя и годился мне в прадеды. Я до сих пор точно не знаю его возраста. Он не любит об этом говорить, хотя, смеясь, признается, что молодость его давно позади. В это можно поверить, глядя в глубину его узких ястребиных глаз. В них океан мудрости и еще больше — печали.

Гелериад взялся обучать меня грамоте и занялся моим образованием; родители этим чрезвычайно гордились, хотя отец, бывало, и ворчал, что, дескать, деревенской девке от ума пользы мало. К восемнадцати годам я знала и эльфийский, хоть и не в совершенстве — и похвала учителя была самой сладкой наградой на свете. Гелериад научил меня и кое-каким основам воинской науки — 'надеюсь, она тебе никогда не пригодится', часто говорил он.

Когда я поняла, что люблю его совсем не так, как положено сестре любить брата? Не знаю. Быть может, три дня назад, на гуляньях в честь ежегодного Праздника Урожая, когда увидела его танцующим с Мэйолин, эльфийкой-менестрелем, которую в Фэйти прозвали Луновласой. Его ладонь, изящная узкая ладонь с длинными тонкими пальцами, так нежно и уверенно покоилась на талии красавицы, а глаза были подобны двум теплым огонькам — обычно жесткий взгляд странно смягчился. На меня эльф никогда так не смотрел...

В тот вечер я словно с цепи сорвалась, без причины накричала на Гиза, сына кузнеца и моего друга детства, который последние три года открыто и очень неуклюже за мной ухаживал. Наши отцы дружили, и предполагалась, что в скором времени семьи наши породнятся. Гиз был неплохим, добрым, сильным и смелым парнем, многие девчата тайком вздыхали о нем. А я, глядя в его спокойные серые глаза, видела лишь ястребиный прищур других, до боли любимых глаз.

И той ночью, ворочаясь без сна в своей постели, я, наконец, осознала всю глубину своей любви и все несчастье своего положения. Виданное ли дело — смертной полюбить эльфа! Даже мысль о подобном была кощунственна, а уж если кому рассказать... Родители сгорят со стыда, Гелериад наверняка прекратит со мной общаться, а сама я умру от горя. Все правильно. Эльф и человек не могут быть вместе. Моя земная жизнь завершится задолго до того, как Гелериад минует пору зрелости. Он будет вечно юн, здоров и красив — а мое лицо, ныне гладкое и румяное, уже лет через десять начнут усеивать морщины; в пышные золотисто-каштановые косы вплетутся седые пряди, спина согнется от тяжкого труда... Такова судьба простой селянки, как бы хороша собой, смела и умна она ни была.

Все эти три дня я упорно избегала Гелериада. А ведь он почти каждый день заглядывал в наш дом у пруда — так уж повелось за эти долгие восемь лет. Мама никогда не отпускала его, не угостив домашним яблочным пирогом, а отец, попыхивая трубкой, спрашивал о последних новостях и сплетнях, приходивших из города вместе со странствующими эльфами. Мне Гелериад часто приносил забавные безделушки, гордость эльфийских мастеров, которые я бережно хранила в резной шкатулке.

Мое странное поведение не осталось незамеченным. Оно удивило родителей и еще больше — Гелериада; один Гиз, бедный Гиз, знавший меня как облупленную, догадался, в чем дело. А, догадавшись, затаил смертельную обиду, но не на меня, а на эльфа.

... Я долго сидела у пруда — ноги мои и прочие места давно отмерзли, но я упорно не желала возвращаться в дом и встречаться с Гелериадом. Больше всего я боялась выдать себя — взглядом ли, словом — а это вполне могло произойти. Так я, видно, и умерла бы от холода и неразделенной любви, если бы на мои поиски не отправился Гиз. Тайник у пруда был ему знаком — в детстве мы оба прятались тут от родителей — поэтому нашел он меня без труда. Вздохнул, присел рядом. Я хмуро буркнула:

— Ушел?

— Ушел. Спрашивал о тебе. Твой отец был, кажется, недоволен твоим поведением.

— А что Гелериад?

— Назвал тебя 'маленькой дикаркой'. Идем в дом, Тесса. Холодно, простудишься.

— Сначала скажи, чего он приходил так поздно?

Гиз отвел глаза, потом зачем-то принялся ожесточенно чесать кончик носа.

— Гиз. — я схватила его за локоть онемевшими пальцами.

— Ходят слухи, эльфам войны не миновать. — глухо произнес он, избегая смотреть на меня. — Гелериад сказал, скоро эльфы покинут Фэйти и отправятся на север, воевать с Темными. Поговаривают, война начнется еще до исхода осени...

Я молчала, постигая страшный смысл сказанного. Когда-то, не одно столетие назад, среди эльфов поднялся бунт — многие стали настаивать на возвращении к темной магии, практику которой их Мудрейшие запретили еще в те дни, когда по земле бродили оборотни, пауки-людоеды и прочая нечисть. Зло порождает зло — эта истина долгое время была непреложной для всех эльфов. Раскол и привел к отделению тех, кто, бежав за Млечные Горы, назвал себя Темными Эльфами. Помню, еще при жизни бабушка частенько пугала меня сказками про страшных магов, Темных Эльфов с их Говорящими Волками, Эль-Гор, и об их ужасном демоне-короле, красноглазом Горхане. Темные время от времени совершали набеги на мирные селения горцев, но жили, в общем-то, обособленно, и никогда прежде не отваживались на открытую войну с собратьями. Но Гелериад как-то раз сказал мне, что Темные рано или поздно пожелают вернуть себе земли, которые когда-то принадлежали им по праву, а потому война неизбежна. Выходит, он был прав.

— Эльфы со всех княжеств сейчас собираются лагерем у гор, — помолчав, сказал Гиз. — Думаю, Гелериад со своими отправится в путь на этой неделе.

— А ты и рад, конечно! — вскричала я с яростью, на которую считала себя неспособной. Вскочила, сжав кулаки, и бросила прямо в лицо изумленному Гизу: — Да только не надейся, что я теперь выйду за тебя, сын кузнеца! Я скорее утоплюсь в этом пруде, чем стану твоей женой!

Я не помню, как добежала до своей спальни, что отвечала на испуганные расспросы матери. Всю ночь я прорыдала в подушку, и ничто на свете не могло меня утешить.

На следующий день я, совершенно разбитая, с лицом, опухшим от слез, все же отправилась к Гелериаду. Всю ночь шел дождь; мир был так же сер и печален, как моя душа. Я шла, кутаясь в теплый плащ, и чувствовала себя столетней старухой, обворованной жизнью.

Эльфы жили не в самом Фэйти, а чуть в стороне, за мельницей, почти у самой кромки леса. Изящный терем старейшины окружало несколько обычных деревянных домов с непривычно большими оконными проемами; тут не было ни околицы, ни забора, пусть и ветхого, огораживающего соседские участки.

Перейдя мост, я двинулась по размытой дождями дороге, постепенно замедляя шаг. Что я скажу Гелериаду? Попрошу не уезжать? Для него это дело долга, и я не смогу его удержать. Кроме того, с ним уедет и Мэйолин; ему нечего терять, кроме влюбленной в него смертной девчонки.

Я стиснула зубы. Война косит всех без разбора, любящих и любимых, тех, кого ждут, тех, за кого молятся. Но вся моя любовь, все мои молитвы, все мои слезы не уберегут Гелериада от холода вражеской стали, не делающей различия между смертными и бессмертными жизнями. Я представила, на что это будет похоже — почувствовать за сотни миль, что любимое сердце перестало биться; знать, что любимые глаза закрылись навсегда. Что со мной станет тогда?

А если он и не погибнет, будет еще хуже. Я не вынесу их с Мэйолин счастья. Легче уступить любимого смерти, чем сопернице... Но нет. Это не мои мысли; во мне говорит ревность. Я бы жизнь отдала за счастье Гелериада...

На крыльце его дома дремал Мэлор, положив на лапы умную лобастую голову. Поставив корзинку с пирожками — мамин гостинец — на траву, я как можно тише подкралась к псу. Не тут-то было! Тявкнув с щенячьим восторгом, Мэлор сшиб меня с ног, пригвоздил большими мягкими лапами к земле, и розовый шершавый язык прошелся по моим щекам. Я хохотала, отбиваясь, когда на крыльце совершенно бесшумно возник Гелериад. Он улыбался, наблюдая за нашей возней, но это была вымученная улыбка. Круги под глазами и тяжелый взгляд выдавали его тревогу и усталость. Черные, чернее воронова крыла, длинные волосы впервые на моей памяти торчали во все стороны, придавая ему сходство с разбойником.

Я поднялась, отряхивая юбку и избегая его взгляда, подхватила корзину.

— Здравствуй, Тесса. Проходи. — он отнял у меня мою ношу, пропустил в дом.

В чистой и просторной горнице, как всегда, пахло травами и мокрым деревом. Я присела на лавку у узорчатого окна, затеребила оборку на юбке.

— Дай-ка свой плащ, пусть подсохнет. А теперь, — он поставил передо мной пиалу с душистым травяным чаем, — рассказывай, что на тебя нашло. Я хочу знать, чем тебя так обидел, что ты бегаешь от меня, как от прокаженного, все эти дни.

— Я... я не бегаю.

— Но прячешься. Что случилось, малыш? Чем я перед тобой провинился? — он опустился одно колено у моих ног, как это часто делал, когда я, маленькая, дулась на него, взял мои ладони в свои. Его любящего взгляда я уже не могла вынести. Кинулась ему на шею и разревелась, как девчонка.

Гелериад был, кажется, потрясен. В последний раз он видел мои слезы, когда мне исполнилось двенадцать — под телегу попал мой любимый кот. Да и не ревела я тогда навзрыд. Сейчас же у меня разрывалось сердце, и я громко рыдала у него на груди, а он лишь растерянно гладил меня по волосам. Мэлор принялся подвывать мне в знак сочувствия, и, подозреваю, со стороны эта картина смотрелась довольно комично.

Наконец, когда я перестала плакать в голос и лишь судорожно всхлипывала, Гелериад осторожно отстранился, достал платок, вытер мои слезы и молча сунул мне в руки пиалу с чаем. Пока я, давясь и икая, пила, он задумчиво смотрел на меня.

— Прос...ти, — я виновато шмыгнула носом. — Я не должна была...

— Глупости. — он нахмурился. — Тесса, если тебя кто-то обидел, а ты боишься об этом сказать...

— О, нет, — поспешно возразила я. — Никто, клянусь. Мои слезы... вызваны не этим.

— Ну и что тогда так огорчило мою маленькую Тессу?

— Твоя Тесса давно выросла, если ты не заметил, — с горечью ответила я. — Гиз сказал, скоро эльфы уезжают из Фэйти. Это так?

— Да, боюсь, что так. Война грядет, и нам следует как можно скорее присоединиться к сородичам.

— А как же я? — жалко пискнула я; голос мне изменил.

Гелериад вздохнул, глядя на меня беспомощно и нежно. Так смотрят родители на больного ребенка, зная, что ничем не могут ему помочь.

— Война когда-нибудь кончится...

— И ты женишься на Мэйолин, — тихо закончила я. Гелериад посмотрел на меня изумленно.

— Откуда ты...

— Ты танцевал с ней на празднике. Ты любишь ее, да?

— Да.

— Сильно? — уточнила я. Гелериад развеселился.

— Очень сильно, Тесса! Да что с тобой?

Я уже вскочила с лавки, схватила плащ и опрометью кинулась вон из дома.

Гелериад догнал меня в саду, схватил за руку:

— Тесса, дикарка, да что с тобой творится?

И тогда я вырвалась и крикнула прямо в эти ясные янтарные глаза:

— Люблю я тебя! Люблю! Понимаешь?!

* * *

Я помню, как они уходили. Эльфы, пешие и конные, на телегах, груженных нехитрым нажитым скарбом. Воины, мужчины и женщины. Несколько детей. Эльфы и их Говорящие Псы.

Вся деревня высыпала провожать их — стар и млад. Мы стояли под дождем на холме, а по мосту через реку стройными рядами уходили умирать те, кого мы успели полюбить. Помню эту жуткую, зловещую тишину, в которой шелестел дождь и звучал одинокий плач ребенка.

Гелериад, непривычно суровый в воинском облачении, поравнявшись с нашей семьей, спешился, чтобы обнять всех напоследок. Мама долго плакала у него на груди, призывая богов хранить его. Отец молча похлопал эльфа по плечу, но в глазах его дрожали слезы. Даже Гиз, поколебавшись, пожал ему руку.

Гелериад хотел обнять и меня, но я его оттолкнула. Слез не было, но сердце обливалось кровью...

— Прощай. — сказала я надменно, глядя эльфу в глаза. Больше никогда я их не увижу.

Какое-то время он смотрел на меня сверху вниз, порываясь что-то сказать, и дождь капал с его волос мне на губы. Потом он прошептал едва слышно: 'Прощай, Тесса', вскочил в седло и пришпорил коня. Больше он не оглядывался.

В ноги мне ткнулся подбежавший Мэлор; я опустилась перед ним на колени, прямо в грязь, обхватила руками мохнатую шею и крепко поцеловала в нос.

— Береги его для меня, — голос все-таки сорвался, я всхлипнула.

— Клянусь. — прикосновение прохладного языка к моей щеке, и белоснежный Эль-Тми широкими прыжками унесся за хозяином, поднимая тучи брызг. Я видела, как к Гелериаду на своем гнедом подъехала Мэйолин, склонила к нему светловолосую голову, словно о чем-то спрашивая.