Демоны Красной Лагоды

Мария Гинзбург

ДЕМОНЫ КРАСНОЙ ЛАГОДЫ

Черные птицы спустились с Луны

Черные птицы — кошмарные сны

Черные птицы из детских глаз

Выклюют черным клювом алмаз

Алмаз унесут в черных когтях

Оставив в глазах черный угольный страх

Наутилус Помпилиус "Черные птицы"

1. Красная Лагода

Так называлась речка, извилистая, медленная и неглубокая. Она брала свое начало в Римпильских торфяниках. Вода в ней была не красная, на что вроде бы указывало название, а серо-черная, как и положено для реки, вытекающей из болота. Красными были в реке только лотосы, в изобилии наполнявшие тихие заводи. По берегам между камышами торчали желтые стрелы ирисов.

Странное название, в особенности непонятное словечко "лагода" объяснялось, скорее всего, тем, что осталось еще от первых людей, что населяли эту землю. Здесь было много названий, звучавших бессмысленно. Так, за Римпильским болотом притулилась деревенька Царев Вал. Смешно было бы представить царя, приехавшего в такую глушь, для того, чтобы построить здесь вал; с этим люди справились и сами. Но были еще живы те, кто помнил настоящее название, и звучало оно как Сарвапала. А городок Лождейное Поле некоторые старики по привычке называли Лажденпохья.

Были и такие, что утверждали — Красная Лагода названа в честь крепости, что поставил на ней первопроходец Иван Косматый. Стены ее были сложены из красного камня, который и назывался "лагода". Лагода будто бы существует разных цветов — черная, синяя, и красная; вот так и назвали, чтобы отличать.

2. Замок

Однако все дело было в том, что родовое гнездо князей Криво-Залесских, крепость, давно оставленная хозяевами, была сложена из добротного серого кирпича, а совсем не из какой-то там красной лагоды. Впрочем, это был очень спорный вопрос. Места здесь, вкруг Римпильской трясины, были дикие, пропитанные недоброй магией ушедшего народа. В каждой деревне можно найти ворожею или гадалку, а уж в Гнилозубье живут и вовсе одни колдуны. А некоторые говорят, что сгинувшие дрёмуны тут ни при чем, что были они народом веселым, беззаботным, хотя и диким, и что все зло и магию люди принесли с собой из душных городов юга.

Правды же никто не знает.

Последняя княжна Мстислава Криво-Залесская забрала с собой всех призрачных воинов, охранявших брошенный замок. И так отличился тот отряд в походе против дрёмунов и вантов, что прозван был легионом Смерти, а княжна — пожалована званием воеводы. До сих пор, говорят, служит она великому князю Владиславу Еремеевичу.

В крепости же оставались сокровища князей Криво-Залесских, и до них нашлись охотники. Не многие вернулись, но кто смог придти домой, все рассказывали разное. По словам одних, замок и правда был сложен из серых, только не кирпичей, а валунов, а стоял он на излучине реки. В солнечный день его было хорошо видно с сопок Каменного Поля. Другие говорили, что крепость построена из красного камня, и стоит на холме посреди болота, что за Римпильскими торфяниками. По словам третьих, красная башня, что на болотах, вовсе не башня, а храм забытого бога дрёмунов. Бог этот до сих пор бродит среди трясины в облике страшного чудовища, то ли волка, то ли тура, и воет на луну от тоски и злобы. А замок Криво-Залесских разбило молниями во время страшной грозы, что случилась в неурочное время, после осеннего солнцеворота двадцать лет назад. Его теперь и не найти — лес пожрал развалины.

Последним охотником до чужого добра стал воевода Жмудислав из Пятихаток (Пятихранты, как называли это место дрёмуны). Воевода двинулся на Красную Лагоду с проводником и верной дружиной. Стояла осень, еще не серая и промозглая, а та ее пора, когда лес словно покрывается ржавчиной, как добрый меч, если его не отчистить вовремя от крови.

Жмудислав справедливо полагал, что от Красной Лагоды уже вряд ли что-нибудь осталось, кроме стен. Пятихатки в ту пору бурно строились. Речка Киркизюля, на которой стоял поселок лесорубов всего из пяти домов, сменила русло, да так удачно, что по ней стали бегать многие суденышки. Поселок уверенно рос, превращаясь в городок.

Барон хотел построить крепостцу. Кривозалесье изобиловало соснами, из которых так хорошо строить избы — но и горят они так же легко. Жмудислав же хотел создать нечто основательное, на века. Он нуждался в хорошем камне, который и рассчитывал взять в брошенном замке. Для этой цели он взял с собой длинную вереницу больших телег. Шли, не торопясь. Вперед послали крепких мужиков, чтобы стали лагерем у замка и начинали ломать стены. Войско же прокладывало крепкую гать, чтобы было удобнее вывозить камень. За войском, как всегда, увязались маркитанты и разбитные девки. Поп Царева Вала изобличил кампанию как караван греха, после чего туда стянулись любопытные со всех окрестных деревень.

И вот тогда и выяснилось, что у Красной Лагоды появились новые хозяева.

3. Демоны

Замок стоял не на холме и не в болоте, а на излучине реки. Сложена крепость была не из кирпича и не лагоды, а из красного гранита. Князья Криво-Залесские прокопали ров, превратив местечко в остров. Левая сторона добротного каменного моста разрушилась от времени, но и в самом узком месте еще можно было проехать о двуконь.

На поляне перед мостом дружина Жмудислава нашла брошенный лагерь. Но людей в нем не оказалось. Стены крепости местами были разрушены, но было понятно, что не человеческими руками, а ветром и дождем. На крепостных зубцах сидело пятеро воронов — необычайно крупных, черных и гладких. Клювы их блестели, как иней на стали зимним утром.

Вороны не понравились Жмудиславу. Особенно не понравилось то, что сидели птицы очень тихо, не оглашая окрестность своим граем.

Воевода во главе своей дружины подъехал к мосту. Он увидел своих работников. Тела их, расклеванные воронами, висели на воротах замка. На одном из трупов пристроился маленький черный вороненок. Он добывал себе глаз мертвеца, выковыривая его клювом из черепа.

На перилах моста сидел мужчина редкостной, но весьма мрачной красоты.

Из-за длинных черных волос, небрежно отброшенных на спину, он казался похожим на ворона. Так же добавлял сходства и хищный, с горбинкой нос, похожий на клюв. Сидел он, явно скучая, в необычной, хотя и очень расслабленной позе. Локтями мужчина опирался на свой воткнутый между камней меч, а подбородок положил на обтянутое кожей круглое навершие рукояти. Ноги же он широко расставил по сторонам меча. Клинок украшала причудливая гравировка. Линии складывались то в могучее дерево, то в ужасающего змея, то в фигуру человека с крыльями за спиной.

Жмудислав был человеком стремительным, на что ему не раз пеняла жена. Вволю наглядевшись на клинок и уже мысленно повесив его на стену своего терема в Пяти Хатках, он подъехал к мужчине. Воевода хотел сначала грубо позадавить его конем, но на последних пяти аршинах пути к Жмудиславу пришло понимание, что делать этого не стоит. Он остановил коня и спросил у мужчины:

— Кто ты такой?

— Вы называете демонами таких, как я, — лениво ответил тот.

По войску прошел ропот, и установилась тишина, хрупкая, как первый лед. Но Жмудислав был не робкого десятка. Воевода хаживал на медведя в одиночку, и сейчас видел перед собой не демона, а тощего гибкого хлыща, который рассказывает ему сказки.

— А имя у тебя есть, демон? — усмехнувшись, спросил Жмудислав.

— Я Лахта, старший из семи демонов воздуха, — ответил тот.

— А я воевода Жмудислав, владелец этих земель, — сообщил собеседник. — И я пришел забрать камень из стен этой крепости, Красной Лагоды.

— Сожалею, но никак не получится, — любезно ответил Лахта. — Ты не унесешь отсюда ни единого камешка. Отсюда можно забрать лишь то, чего желаешь всем сердцем. А твое сердце давно заплыло жиром и сгнило, и не можешь ты ничего пожелать.

— А наши попы говорят, что у вас, демонов, и вовсе сердца нет, — сказал Жмудислав. — Так сейчас проверим, правда ли это.

Он хотел выхватить меч, и даже положил руку на оголовье клинка. Но тот застрял в ножнах, словно приклеенный.

— У меня нет сердца, это правда, — согласился Лахта. — Но в этом мы с тобой не сильно различаемся.

Он встал... или даже не вставал, тут рассказчики говорили потом разное. Но сходились в одном. Демон протянул руку, которая вдруг стала длинной, как змея. Кисть его прошла сквозь кольчугу барона. Лахта без всякого видимого усилия вырвал сердце из его груди. Жмудислав издал страшный булькающий звук и рухнул под ноги своему коню. Алый ручеек побежал по камням моста. Тело поскребло ногами по булыжникам, которыми был вымощен мост, и застыло, вытянувшись.

Лахта впился в сердце зубами и принялся его вкушать, словно это было яблоко, не торопясь и смакуя, кусочек за кусочком. Стали видны его зубы — мелкие, белые, очень острые. Кровь текла по рукам и подбородку демона, словно сок. Дружина Жмудислава же стояла, не шевелясь и даже не дыша, словно в дурном сне. Одна из обозных девок завизжала было, но захрипела, почернела лицом и упала. На нее даже никто не оглянулся. Все смотрели, как демон ест сердце Жмудислава.

Впрочем, сердце воеводы не пришлось ему по вкусу. Не одолев и половины, Лахта скривился и сказал:

— Гниль, как я и говорил.

Он выбросил сизо-красный огрызок в ров и поднялся — на этот раз действительно поднялся на ноги. Стало окончательно понятно, что Лахта не человек. Даже в этом северном краю, где слабаки не выживали, не бывало людей столь высоких, и при этом столь ладно сложенных. Черный его плащ вздулся за спиной, словно крылья. Демон вытер руку об штаны, а затем негромко, благовоспитанно рыгнул. Вытирать губы он не стал. Вместо этого Лахта ловко облизнулся. Язык у демона оказался длинный и черный. Лахта легко выдернул меч из моста, и оказалось, что клинок был вогнан в камни на треть своей длины. Демон взмахнул мечом, указывая им на дружинников.

И тогда вороны слетели со стены, все так же молча, и единственным звуком был шелест их крыльев, рассекающих воздух. Они бросились на войско, по пути превращаясь в столь же красивых, как и их старший брат, юношей. Только за спиной у них бились черные крылья, а лица были искажены злобой и яростью. Вроде бы, они ничем не были вооружены, в отличие от Лахты. Не держали в руках ни мечей, ни топоров, ни луков.

Их оружием был черный, беспросветный ужас, что летел вместе с ними и впереди них. И был он холоден, как зимняя стужа, как дыхание смерти, и пах он можжевельником.

А Лахта стоял на мосту и смеялся — будто ворон каркал, да не один ворон, а семь раз по семь воронов.

Дружина Жмудислава бросилась врассыпную. Люди бежали мимо крепкой свежей гати в лес, блуждали по болотам. Многие, как ни странно, выжили. Опомнившись, каждый легко нашел дорогу домой. Но еще долго по ночам бывшие дружинники и работники воеводы, а так же разбитные девки видели черных воронов, налетающих с неба, бьющих крылами, вырывающих глаза или сердце. Кто-то бросился к попам, а у тех всегда один совет — поставь свечку. На следующую ночь, стоило уснуть, демон, отвратительно хохоча, засунул каждому этому свечку в рот, а то и куда похуже. Говорят, что девкам снилось кое-что еще, в том же духе, даже тем, кто не ставил никаких свечек. Но людишки Кривозалесья брехливы и блудливы сверх всякой меры, так что те россказни не стоит принимать не веру.

По Кривозалесью пошла молва о демонах Красной Лагоды. По одному, а то и по нескольку человек люди потянулись к проклятой крепости. Благо, дорогу искать не надо было. Гать дружинники погибшего воеводы сделали на совесть.

Демон Лахта сделал по крайней мере одному из своих незваных гостей еще один подарок, кроме ночных кошмаров.

4. Бабка Комариха

В хлеву протяжно и долго застонала корова. Не так, как стонут во сне животные и даже люди. Стон кормилицы семьи Акима Рыжего был исполнен страдания.

Аким Рыжий вышел на улицу. В руках у него был топор. Он зашел на соседский двор, где доживала свое бабка Комариха, вдова и сводня. Раздался, словно аккомпанируя стону издыхающей коровы, высокий женский крик, исполненный ужаса. Затем стали слышны тяжелые, ухающие удары, какими мясники разделывают скотину.

Аким снова появился на улице. Топор в его руках был скользко-алым от крови, к лезвию прилип пучок седых волос.

— Доброе утро, сосед, — степенно поприветствовал его Кузьма — деревенский кузнец, живший через два дома.

— Доброе, — рассеянно ответил Аким.

— Ты, это самое, топор-то отдай, — сказал Кузьма.

Аким вскинулся было. Но глянул в спокойные серые глаза деревенского кузнеца и молча протянул топор.

Когда дружинники Жмудислава, лишенные командира, гонимые смертным ужасом, мчались в лес, опрокидывая телеги и сбивая с ног коней, бабка Комариха осталась на месте. Не по причине своей храбрости.

Комариха с детства была хромоножкой, и убежать просто не могла.

Она пересидела под телегой, и когда все стихло, выползла из-под нее, как мокрица из-под колоды. Комариха надеялась, что демоны уже вернулись в крепость, отпраздновать победу над врагами.

Но она ошиблась.

У соседней перевернутой телеги, на трупом одной из разбитной девах, стоял давешний красавчик — сердцеед. В глубокой задумчивости он рассматривал лопнувший, как перезрелая тыква, череп девки. Комариха попятилась, но демон уже заметил ее.

— А ты чего хочешь? — с нескрываемой брезгливостью осведомился Лахта.

Мысли Комарихи брызнули во все стороны, как тараканы на кухне, если вдруг зажечь лучину ночью.

— Я хочу, чтобы мои девочки никогда не болели, — неуверенно сказала она.

Демон улыбнулся. По ногам Комарихи протянуло ледяным сквознячком.

— Ты добрая женщина, — сказал Лахта. — Возвращайся домой. И сбудется то, что ты искренне хочешь в сердце своем.

Через неделю Комариха благополучно добралась до Царева Вала, где жила. И там начались чудеса. Девки бабки Комарихи отнюдь не собирались исцеляться. А вот у соседа Акима на следующий день умерла единственная корова. К вечеру, когда заплаканные ребятишки Акима ложились спать, павшая скотина зашевелилась и снова задышала. Счастью соседа и его домочадцев не было предела.

До утра, когда корова опять сдохла.

Так повторилось пять раз.

И Комариха поняла — с ужасом — что демон не обманул. Что именно этого она и желала всем своим сердцем. Она хотела, чтобы у Акима сдохла корова... чтобы она сдохла пять раз, но корова у Акима была только одна, и бедной буренке пришлось отдуваться за все мечты Комарихи. Сдуру баба проболталась об этом подруге — "ну это только тебе, не проговорись, смотри". Через час об этом знала вся деревня.

А еще через два Аким вышел из своего дома с топором в руках.

Бабку Комариху похоронили. В Пятихатки Руслану, сыну покойного Жмудислава, сообщать не стали. Свои дела, деревенские...

Вскоре Аким зашел к Кузьме за топором. Хата кузнеца была полным-полна ребятишек, лохматых, с волосами цвета нечесаного льна и глазами голубыми, как бледное северное небо. Среди них, как соболь среди зайчишек-русаков, выделялась младшая дочь кузнеца — ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца, как говорили сплетники. Волосы у нее были гладкие, черные, а глаза походили на звезды, неведомо как закатившиеся в эту бедную избушку. Звали ее Риви, и смотреть на нее было приятно глазу. Соседи часто захаживали к Кузьме — именно поглядеть. Для чего иного девчонка еще только-только входила в возраст. Это ее, худую и легкую, нарядили в красную рубаху на прошлого Купалу. И она, не по возрасту серьезная, аккуратно ступала босыми пятками по стреле из скрещенных рук односельчан. Словно и впрямь собиралась дойти по этому живому мосту до самого неба. И урожай в том году и впрямь выдался знатным.