Детский сад

* * *

Быстрое шлёпанье босых ног по сухому асфальту отдавало ритмично шуршащим эхом в стены пустых высотных домов. Переулок был небольшим, и в темноте наступающей ночи чёрные тени от зданий почти скрывали маленькую фигурку — мальчишки лет десяти. Бежал он уже давно, слыша за спиной то близкий, то словно уходящий назад гул моторов. Преследователи иной раз теряли плывущий в пространстве след, но, притормаживая и прислушиваясь, быстро восстанавливали его.

Между последними домами, в переулке перед следующей большой дорогой, маленький беглец тоже остановился — отдышаться. Теперь, когда он позволил себе небольшую остановку, саднящие царапины на лице ощутились уже приглушённой, ноющей болью. Кровь на них застыла и, засыхая, стянула края порезов. Но всё равно — больно, очень больно. И страшно. Мальчишка вздохнул, но прерывистое от бега дыхание превратило вздох в горестный всхлип. Прислушался к себе. Сбитые об асфальт ноги дрожат, но пока бежать он может. Ещё немного — и будет в безопасности. Добраться бы только до реки. Эти даже на мост побоятся въезжать...

На шорох слева он подпрыгнул, мгновенно разворачиваясь и так же мгновенно пригнувшись. Секунды лихорадочно осматривал здание, стараясь уловить опасное синее сияние. Но торец дома был тих и тёмен, как и пространство вокруг него. Больше шорохов не слышалось, зато в установившейся тишине уверенно нарастало гудение моторов.

Оглядевшись и чутко прислушавшись к пустынным улицам, мальчишка подавил новый вздох и рванул с места.

... Вчера на этой витрине висели джинсовые шмотки. А сегодня здесь небрежно навалены огромные картонные коробки, из-за чего за стеклом пусто и пыльно.

Лена нерешительно подошла, изображая любопытство и пряча от самой себя нежелание идти домой. В громадной витрине отражалась вечерняя улица середины ноября. Себя не рассмотреть. Виден лишь силуэт. Длинная куртка, бесформенные джинсы; взлохмаченные на ветру, плохо собранные волосы; обвисшая сумка, с которой вышла в продуктовый магазин и которая привычно набита Бог знает чем... За спиной деловито мельтешат люди — тенями, чуть искажёнными витринным стеклом; время от времени проезжают машины... Домой не хочется. Если б не хлеб, который домашние так и не удосужились купить... Впрочем, что уж — не удосужились? Прекрасно знали — есть кому сходить, пусть и после работы... Подождут. Она же, защищённая с этой стороны здания от резкого, пронизывающего ветра, может постоять, подумать о привычном.

Никчёмность. Нереализованность. Даже думать не хочется о том, что могла бы!.. А вот проехали. А ведь было бы!.. А вот фиг...

В последнее время её улыбка, которую раньше называли шаловливой и плутовской, слишком быстро превращается в гримасу горечи... После смерти матери, продав неожиданно пустую квартиру и оставшись в семье брата, Лена часто думала: лучше бы не продавала. На каторгу бы пойти, чтобы денег хватило на квартплату, но не продавать...

Под ногой хрустнул лёд сероватой лужицы.

Хватит нытья... Сосредоточься на... Что за серовато-белые мёрзлые точки на пыльной витрине? Машина проехала, грязью обдав, а потом всё замёрзло?.. Сыграть, что ли? Как в детстве. Провести от одной точки линию к другой. А от этой — к третьей.

Лена замерла. Первые точки соединились легко. Но потом... Она же хотела провести линию к точке выше! А рука вдруг, как будто на неё мягко нажали, опустилась вниз. Странный узор получился... Хм. Пыталась руку от стекла отвести, а она продолжает выписывать корявые линии. И внезапно — точка. Руку позволили опустить. Лена отступила. Что получилось? Странные буквы. Странные письмена. Не прочитаешь... Разве что интуитивно чувствуешь — от этих каракулей исходит опасность...

Витрина неожиданно взорвалась — с грохочущим звоном, словно в неё швырнули целую кучу камней! За спиной — визг и крики. Зажмурившись от страха, Лена одновременно вскинула сумку, чтобы защитить голову, и метнулась — бежать!

И будто в пружинистую невидимую преграду упёрлась. Не пускают?! Кто?! Но... Боли нет. Ни одного пореза на лице или на руках... Опустила сумку, опасливо выглянула... И впрямь — все осколки мимо. Но сколько их!.. И все летят в страшном взрыве, только странно как-то — медленно. Каждый осколок разглядеть можно, а то и потрогать...

А из рвано растущей — звеняще разлетающимися осколками под ноги! — стекольной дыры внезапно вылетела когтистая лапа, вцепилась в куртку на её груди и рывком подтащила Лену к себе. Вскрикнув от ужаса и отворачиваясь, чтобы не врезаться лицом в торчащие осколки, отчаянно жмурясь в ожидании боли ("Не надо! Пожалуйста! Не надо!"), девушка услышала чудовищное пронзительное шипение:

— Никчёмная, говориш-шь?.. Тут такие и нужны!

И её со страшной силой рванули к дыре, скалившейся клыкастыми краями...

Она пронзительно закричала.

1

И грохнулась на колени, охнув от боли, между огромными камнями, почти чёрными — в сумерках!

... Пришла в себя. Левая нога горела. Нетрудно догадаться: синячище ожидается немеряный. Слава Богу, кажется, всё-таки не сломала...

Лена поднялась и неуверенно огляделась. Одна, хотя опасалась... Вечер. Как тот, из которого только что выпала сюда. Но... сюда — это куда? И здесь темней. Потому что света нет. Но даже без освещения Лена разглядела: вокруг не камни. Искорёженные плиты асфальта, уродливо выломанные из дороги. Будто чудовищный трактор пропахал.

Так где же она?

Дорога, широкая и длинная. С обеих сторон глухие парапеты. По всей длине сплошь странные кучи, заросшие, оплетённые травой. Далеко впереди высотные дома — серые на фоне тёмно-синего неба и будто вылезающие из чёрных скал.

Приглядевшись, Лена со страхом поняла: каждое из зданий обросло ползучими травами или кустарниками, именно зелень издалека видится чёрной... Пригород? И ни одного огонька в домах... Казалось бы, безо всякой связи с представшим пейзажем Лена вспомнила, что на дне сумки валяется небольшой складной нож. Однажды ходила в лесопарк — за грибами, а потом забыла выложить... оружие. Так что... Сунулась в сумку и, нашарив нож, переложила в карман куртки.

Только немного успокоилась и почувствовала себя менее уязвимой, как снова замерла, забыв дышать.

Пока возилась, шуршала одеждой и предметами в сумке, не сразу заметила, что и вокруг много шорохов. Во-первых, за высокими парапетами слышны всплески, которые затем рассыпаются в беспорядочно мелкий шумок. Во-вторых, оттуда же доносятся короткие тихие звуки, явно издаваемые живыми существами. Лена почему-то сразу уверилась, что существ много... И запахи — терпкие запахи гниющей рыбы и водорослей, облепивших сырой бетон.

Соединила всё вместе. Сообразила: это не дорога. Это мост. Огромный. И снова испугалась. Место открытое, и бежать некуда, произойди что...

Она подтянула к себе сумку. Первая мысль — снимают дурацкую передачу, типа "Жизнь за стеклом". Сунули неподготовленного человека в глупую ситуацию и смотрят, как он себя поведёт. Если сделает что-то неловкое, будет идиотский закадровый смех.

— Глупо, — шепнула она, лишь бы услышать свой голос. И сразу вспомнила, потрогала лицо. Ни царапин, ни крови. Значит, когда втаскивали сюда, о стекло не порезалась? Крови — чуть-чуть, и только на ладони. Рассекла, пока падала.

Втаскивали? Значит... Всё-таки это было?

Домой бы. В мирный покой привычного бытия. И нога всё ещё болит... Кажется, именно боль, которая постоянно отвлекала от окружающего мира, и притупила острый страх перед неведомым...

Что ж... Неизвестно, где она оказалась (эхом вспыхнуло злорадное шипение: "Тут такие и нужны!"), но время — к ночи. Надо оглядеться, найти безопасное место и переночевать. А утром, когда будет светлей...

Напряжённо всматриваясь в густеющие чёрные тени, зашагала к домам, медленно и с опаской. Как бы не провалиться куда-нибудь.

Пару раз чуть не попала в ловушки — в трещины, спрятанные под травами или кустарниками, окутанными вечерним сумраком... Один раз шагнула — а из-под ноги с негодующим писком кто-то вышмыгнул. Еле сердце уняла... Взглянула на небо. Низкие тучи тоже наполнялись густой тьмой. Не попасть бы под дождь.

Последнее соображение заставило поторопиться. Пусть дома и выглядят обезлюдевшими, но ливень, например, лучше переждать под крышей.

По ощущениям, шла довольно долго. Раз взглянула на старенькие наручные часы, но циферблата не увидела. Можно, конечно, посмотреть и при свете: в сумке есть газовая зажигалка. Только вот на открытом пространстве как-то не хочется светиться — во всех смыслах. Вспомнив про сумку, Лена слегка встряхнула её, тяжёлую, и впервые с благодарностью вспомнила о родных: нет, они молодцы, что забыли купить хлеб!.. И передёрнула плечами. Здесь, кстати, не слишком жарко, но и не так холодно... Может, параллельный мир? Или будущее? А если прошлое?.. Вот ужас-то... В "Жизнь за стеклом" как-то уже не верилось. Снова в ушах зашипело: "Никч-чёмная..."

Ближе к концу моста Лена зашагала быстрей: дорога ровней и чище, травы почти нет. И возблагодарила своё дурацкое для всех остальных пристрастие к высоким ботинкам на толстой подошве. Брат с женой всё морщились — неженственно, а Лена возражала — практично. Зато как шагалось в удобной обувке сейчас!.. Мягко, плавно. Ушибленная нога почти и не болела.

Перешла с моста на дорогу, проложенную по насыпи, пересекла её. Уже медленней, остерегаясь неизвестно чего, подкралась к ближайшему дому. Окна первого этажа, с выбитыми стёклами, зияли пустотой и мраком — бездонной пропастью.

Нерешительно остановилась. Как идти: прижимаясь к стенам, чтобы её не видели с дороги, или наоборот — подальше от окон? А вдруг из них кто-нибудь выпрыгнет? Хотя выбор невелик: ближе к стенам — мусору-у... И по большей части битое стекло, строительный хлам. По нему идти — своё присутствие обнаружить сразу: хруст, дребезжание... Машинально похлопала по карману, проверяя нож, и сделала первый шаг.

Затаив дыхание, она двигалась вдоль дома, наверное, минут двадцать — длинным оказался. Следующий — такой же. Зато подъездами — страшными чёрными провалами — выходил на дорогу. И под окнами первого этажа дорожка довольно чистая — даже страшно стало, почему бы это. Хотя шагать можно, не спотыкаясь...

И правда, пусто везде. Что тут было? Война?

Осторожно подошла к подъезду с полуоткрытой дверью. Приблизилась к порогу. Постояла у чёрного проёма, изо всех сил напрягая слух. Тишина. И жуткое ощущение пустоты. Показалось, внутренности у здания вообще нет — только стены...

Она ещё долго сомневалась, войти ли, поискать ли место для ночлега. А на улице совсем стемнело. Соседнего дома через дорогу почти не видно.

Внезапно насторожилась: уже привыкшая вслушиваться, различила странный, пока слабый звук. Он-то и заставил её шмыгнуть за дверь, в темноту здания. Здесь она застыла: пустота за спиной и нос к носу — чёрная дверь, в ручку которой она вцепилась, поспешно нашарив её... Вцепиться-то вцепилась, а руки всё равно от страха ходуном ходят — дрожь не остановить.

Ровно нарастающий гул, кажется, в три гудящие ноты, постепенно накатывал на дорогу. Не со стороны реки, а из города. В этом сильном гудении был слышен четвёртый, слабый, странно диссонирующий с первыми звук — подпрыгивающий, жалобный. Не сводя глаз с улицы, Лена отставила сумку в сторону, стараясь примерно запомнить — куда.

А гудение приближалось — вместе с тем прыгающим тоненьким подвыванием.

Теперь к звукам добавился суховатый стук по дороге, еле слышным эхом отдающийся в стены. Лена чуть высунулась из-за двери... Прижимаясь к стене дома, прихрамывая, в её сторону бежала маленькая фигурка. Она-то как раз и подвывала.

Сердце подпрыгнуло больно-больно, когда из-за угла дома вывернули мощные огни и шарахнули ослепляющим белым потоком по дому напротив, а затем, развернувшись, ударили светом по дороге и полетели по ней. Мотоциклы?! Но из-за мощных фар они сейчас казались чёрными чудовищами...

Фигурка всё бежала — и теперь Лена расслышала детское хныканье. Бежал ребёнок, который задыхался от усталости и плакал от страха, что его вот-вот догонят.

Ничего не понимая, Лена приготовилась. Мотоциклисты приближались, и до беглеца им оставалось совсем немного. Правда, тот мчался вдоль стены здания и в темноте. Сообрази преследователи осветить дом...

Белые полосы заливали дорогу, не давая видеть, но Лена разглядела-таки, что мотоциклистам до её подъезда — несколько секунд. Зато ребёнок уже пробегал мимо.

Она стремительно шагнула вперёд. Резко выбросила руку в темноту и, схватившись за плечо беглеца, под его дикий, почти звериный визг пойманного (хорошо — в мотоциклетном гудении не слышно!), рывком втянула к себе, за дверь. Был миг — Лена испугалась, что ребёнок вылетит из собственной одёжки: так натянулась, потрескивая, непрочная ткань. Но всё-таки прижала его к себе:

— Тихо!

Ребёнок снова взвизгнул пойманным зверёнышем. Вцепился в её руку, отдирая её от себя, а потом сильно дёрнулся — бежать. Сама перепуганная, Лена поневоле, совсем не желая того, шлёпнула его по губам, обрывая крик. Стремительно наклонилась к уху:

— Тихо... Тихо... Я тебе ничего не сделаю.

Только секунды спустя дошло, что он, наверное, и не понял её. Ведь, возможно, в этом мире говорят на неизвестном ей языке...

Тяжёлое дыхание. Напряжённые худенькие плечи под её руками медленно опали, почти расслабляясь. Она почувствовала, как он повернулся взглянуть на неё. Убрала руку с дрожащего рта, погладила по голове. Другую оставила на тонком плече... Какой маленький. Совсем ребёнок. Лет семь есть ли? Она чувствовала под пальцами лихорадочно трепещущий пульс беглеца, и казалось, что он бьётся в одном ритме с её. Господи, сердце от страха зашлось не только у неё...

На мгновение свет фар попал в подъезд — и у Лены перехватило дыхание, когда она увидела запрокинутое к ней лицо. Да, детское. Но исполосованное страшными, вспухшими царапинами, словно из кожи пытались нарезать... Что нарезать?!

Свет уехал из подъезда, зато затормозили мотоциклисты. И тут Лена ещё сильней прижала к себе мальчика, уже послушного её движениям. Преследователи остановились недалеко, перед соседним подъездом, приглушив свет и явно пытаясь рассмотреть, куда же делся беглец.

От опасливого наблюдения за мотоциклистами отвлёк мальчик. Вцепившись ладонями в её поддерживающую руку, он что-то жалобно, даже умоляюще спросил — что-то неразборчивое в гудении трёх машин.

— Да-да, — рассеянно покивала Лена, не спуская с мотоциклистов глаз.

И не закричала, а замычала от ужасающей боли только потому, что успела теперь прихлопнуть ладонью рот самой себе: мальчишка впился зубами в её руку, чуть выше кисти. После первого шока до неё дошло, что он не кусается, а, прокусив ей кожу, высасывает из раны кровь... И она ничего не может с этим поделать. Ведь, попытайся она отодрать его от себя, движение привлечёт внимание с дороги: свет еле-еле, но проникал сюда. Преследователи страшного ребёнка показались страшней, чем его укус. Их больше, и они взрослые — одной не справиться с ними... И она собралась с силами — выдержать боль. Полная ненависти к подловившему её в ситуации-западне страшному мальчишке.