Александр. Великий поход - 5

ХРОНИКА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ — 5

Хроника Азии.

КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ СОГДИАНЫ.

Пролог:

Продолжая свою долгую и безуспешную погоню за Бесом, ранней весной Александр вывел свои войска в равнинные земли южной Бактрии, одолев за короткий период заснеженные труднодоступные горные перевалы. Перед греками и македонцами лежала покрытая снегом пустыня, лишенная Бесом всего живого, что бы затруднить продвижение противника. Но, несмотря на глубокий снег и нехватку самого необходимого, Александр упрямо шел вперед. Теперь он уже не был в глазах многих удачливым ловцом воинского счастья. Отныне он обладал огромными землями с многочисленными городами и множеством подданных своего государства. Александр удачно пережил еще один заговор на свою жизнь, жестоко подавил попытку части македонцев закончить войну и оставить Беса на произвол судьбы.

Выполняя взращенная Аристотелем, мечта о мировом господстве, заставляла юного полководца двигаться дальше, что бы присоединить к своей империи Бактрию, Согдиану и Хоразмию. Помня историю, Александр прекрасно осознавал, что именно здесь он может получить достойный отпор своим планам и желаниям. Согдов и бактров не нужно было ни от кого освобождать и взыскивать с них за старые долги, а силу ударов их всадников, полководец прекрасно помнил со времен битвы при Гавгамелах. Продолжались брожения среди всех слоев войска, уставших от столь долгой войны и уже порядком обремененных богатой добычей. Единственным оправданием перед ними, за эту долгую войну, был Бес — Артаксеркс четвертый, сатрап Бактрии. Его голова была необходима царю как трофей в этом полном опасности и невзгод походе. Бес реально мог угрожать спокойствию македонцев в их счастливой жизни после войны.

И так, 329 г. до н.э. лето, Бактрия.

Глава I. Два разных взгляда на одну проблему.

— Этот Бес жалкий трус — гневно доказывал стратег Эригний таксиарху Птоломею стоя посреди шатра царя Александра, где проходил военный совет. Вот уже более часа между двумя военачальниками македонского царя шел яростный спор по поводу дальнейшего ведения кампании. Каждый из них отстаивал свою точку зрения перед Александром, который с интересом слушал доводы спорщиков. Многие из командиров, разделяющих мнение Эригния, были сильно удивлены и озадачены столь трусливым с их точки зрения, поведением новоявленного персидского владыки. Он вновь и вновь уклонялся прочь от решающей битвы с противником, и упрямо уходил вглубь Бактрии.

— На что он надеяться, непонятно — продолжал Эригний, оппонируя Лагу, который усматривал в действиях противника хитрый и коварный ход, призванный заманить преследователей в ловушку.

— Перс полностью проиграл свое дело, когда не ударил по нашим солдатам на горных перевалах. Тогда они были совершенно беззащитны и истощены после снежной бури и длительного голода. Сто против одного, что мы бы тогда не выдержали и неминуемо откатились в Арахозию. Бес отказался от сражения, когда мы расположились лагерем у реки и в случая нападения не смогли бы грамотно организовать отпор врагу. Теперь же он оставляет без боя свою столицу Бактры, которую можно долго оборонять, и отступает на север, уводя своих солдат, прочь с их родной земли. Разве это не трусость!?

Обличительная речь стратега нашла своих слушателей, и они дружно закивали головами.

— Напрасно ты, Птоломей приписываешь ему военный талант полководца совершающего какой-то хитрый маневр. По моему твердому убеждению, это действие труса, который надеется только на то, что у царя лопнет терпение его преследовать, и он оставит его в покое, найдя себе новую цель для похода.

Птоломей залился красной краскою на своем породистом и красивом лице и собирался ответить, что-то обидное для Эригния, но его опередил сам Александр.

— Я полностью согласен с твоим мнением дорогой друг. Бес трус, бездарь и предатель своего царя, но он совершенно напрасно рассчитывает на мой уход. Цареубийце нет прощения в моем сердце, и пусть это знает каждый. Бактриец будет пойман, судим и наказан по всей строгости закона моего царства.

Подражая персидским владыкам, Александр говорил последние слова своего монолога, выставив вперед руку с жезлом власти, тем самым, обрекая свои слова нерушимостью царской воли. Глядя на жесты и действия своего царя, македонцы опускали глаза, разделяясь в оценках его поведения.

Гефестион неизменно поддерживал Александра в его новой политике слияния с восточными обычаями. Близкий к царю телом и душой, друг детства был единственным человеком, который слепо шел во всем вслед за своим повелителем. В большинстве же своем македонцы сдержано отнеслись к подобным веяниям полководца, посчитав их вредным влиянием азиатской роскоши, под обаяние которой попали многие победители. Они не спешили осуждать своего повелителя, надеясь, что со временем это поветрие покинет Александра.

Только полководцы Мелеагр и Кен открыто протестовали, стараясь напомнить юному венценосцу его истинно родные традиции. Сейчас их не было в царском шатре, и поэтому Александр свободно выставлял жезл власти, не опасаясь явных насмешек со стороны своих командиров и боевых друзей.

— Поймай Беса мой господин, и все честные персы признают в тебе своего нового повелителя! — горячо поддержал речь Александра Артабаз сатрап Персииды, приближенный царем в последнее время, — Бес темное пятно на мантии царей, чью власть ты принял в свои божественные руки.

Македонцы с интересом посмотрели на Александра, ожидая как он отреагирует на столь приукрашенный цветистый комплимент явного лизоблюда. К удивлению многих царь милостиво кивнул головой и произнес:

— Я уже дал слово и оно неизменно — властно произнес царь и его слова вызвали бурю восторгов среди персидской знати. Македонцы с плохо скрываемой иронией наблюдали за всем происходящим, но не посмели одернуть своих былых врагов, ведь им отныне покровительствовал сам Александр.

Неожиданно помощь в страстном споре, пришла к Птоломею со стороны Эвмена, царского секретаря. После раскрытия заговора Филоты, кардиец был сразу приближен царем к решению стратегических вопросов похода и к его советам Александр часто прислушивался, порождая недовольство среди македонских командиров.

Родовитые аристократы откровенно недолюбливали грека, которого мальчиком выделил еще царь Филипп и приблизил к себе Александр с самого начала своего царствования.

— Не следует недооценивать такого противника как Бес, государь, — неожиданно подал голос Эвмен, — может он и не отчаянный рубака подобно покойному Мегабизу, но в уме и сообразительности бактрийскому сатрапу не откажешь. Просто так государь, новыми Артаксерксами, претендующими на трон персидской державы не становятся. Вспомни, как ловко устранил он всех преданных Дарию людей и сверг его малыми силами.

— Бес простой придворный интриган! — презрительно воскликнул Эригний, — велика хитрость, плести дворцовые интриги, сидя за крепкими стенами дворца пользуясь при этом доверием простофили владыки.

— Я видел Беса в битве при Гавгамелах и если бы не мастерство нашего царя и гетайров, бактриец смог бы выиграть этот бой — не согласился с Эринием Эвмен.

При упоминании о Гавгамелах Эригний неприятно поморщился, ибо именно от бактрийских всадников он получил ранение в плечо.

— Хорошо Эвмен, ты убедил всех нас в опасности нашего противника, но почему он бежит как напуганный ребенок перед грозным воспитателем?

— Это сравнение вызвало улыбки на лицах стратегов. Особенно веселился Гефестион, всегда и во всем поддерживающего своего кумира.

— Только не говори о хитром ходе этого азиата, — воскликнул царский друг, опередив Эвмена, — я не за что не приму его трусость за хитрость.

— Хочу тебя огорчить Гефестион. Кроме Беса в рядах непримиримых есть еще и Спитамен, сатрап Согдианы.

— Еще один деятель с позором разбитый нами при Гавгамелах — презрительно промолвил Эригний. — Ты явно приводишь неудачные примеры друг Эвмен. Видимо стратегия немного отличается от привычной для тебя канцелярии.

Вновь смех сотряс царский шатер. Теперь смеялись все, в том числе и Птоломей.

— Видимо ты прав стратег, да услышат твои слова великие Мойры, — Эвмен легко согласился с Эригнием, — ведь именно в их руках сходятся все нити людских судеб.

Стратег фыркнул и всем своим видом продемонстрировал, что последнее слово в этом споре осталось за ним. Друг юности македонского царя и один из вдохновителей дальнейшего завоевания Азии, Эригний стремился стать самым близким человеком к Александру из числа старых друзей. Падение Филоты и Пармериона открывало перед ним новые грандиозные перспективы этого похода. Теперь, когда все решал только царь без вынужденной оглядки на воинское собрание, как того требовал древний македонский обычай, любое продвижение зависело только от его мнения.

Несмотря на свою близость к вождю и храбрость в битвах, македонец не смог реализовать все свои честолюбивые замыслы. Ему постоянно мешали. Мешал Птоломей и Гефестион, мешал Кен и Клит, а так же Мелеагр и Каран. Путался под ногами Неарх с Эвменом, а в последнее время и персы, которые так и вились вокруг царя.

Александр все это прекрасно видел и мог себе позволить использовать стремление старых друзей для исполнения своих сокровенных планов. Для усиления накала интриги, полководец стал выдвигать вперед двух способных военачальников Кратера и Эригния. Каждого из них царь поддерживал в противовес остальным приближенным Александра и, ощущая это, Эригний смело спорил с Птоломеем.

— Твои слова согрели мне душу Эригний. Презренный цареубийца Бесс должен быть пойман и эту задачу я возлагаю на... Птоломея. Тебе мой старый друг я вверяю командование моим авангардом.

Александр явно наслаждался видом Эригния, у которого от досады вытянулось лицо. После столь открытой царской протекции такое почетное задание отдано Птоломею, этого македонец не мог достойно перенести и его лик предательски покрылся красными пятнами.

Насладившись моментом проявления у старого друга простой человеческой слабости, царь милостиво добавил:

— Для тебя же Эригний у меня одно маленькое, но очень важное дело. и о нем поговорим позже.

Реабилитированный стратег гордо вскинул голову и радостно заулыбался от этих слов.

— И так мои верные товарищи, — подытожил Александр, — в Бактрии новым сатрапом я назначаю Сатибарзана. Вместе с ним в Бактрах останется Эригний с частью войск. Пусть они отдохнут, как следует, пока Птоломей будет ловить Беса. Мы же с вами двинемся к Оксу, и помогут нам великие боги повторить подвиг великой Семирамиды.

При упоминании о знаменитой вавилонской царице многие из македонцев лукаво опустили глаза, явно понимая, откуда дует ветер. Достойный ученик своей матери, царицы Олимпиады, Александр всегда стремился сравнивать свои деяния с деяниями великими древними героями и прочими легендарными личностями. Эпиротка с юных лет вдалбливала сыну мысль о его великом предназначении и не упускала случая напомнить об этом лишний раз, прислав свое очередное письмо Александру.

Отстраненная сыном от власти в Македонии усилиями Антипатра, царица осела в Эпире, лишив при этом верховной власти свою дочь, вдовствующую царицу Клеопатру. Теперь став полновластной хозяйкой родного Эпира, она вновь вспомнила о сыне, быстро простив нанесенную ей обиду.

А в тоже время, совершенно в другом месте о той же проблеме спорили совершенно другие люди, сидя в богатом походном шатре.

— Твое поведение вызывает много недовольства, Бес! — упрекал Спитамен невозмутимо сидящего на походном троне персидских царей новому Артаксерксу четвертому, что властной рукой сжимал царский посох власти. — По твоему приказу наши люди отходят перед македонцами, не смея напасть на них и защитить свою землю. Многие из них отказываются выполнять этот приказ и мне становиться все труднее и труднее командовать ими. Боюсь, что в один день они поднимут бунт и будут в чем-то правы.

В словах вождя согдийцев было много правды, но услышав их, бес никак не отреагировал. Его лицо по-прежнему было невозмутимым.

— Если среди воинов назревает бунт, его следует немедленно и беспощадно подавлять. Не мне тебя учить, как это делать, Спитамен. Ты это и без меня хорошо знаешь сам. Но в твоей речи я слышу скрытый намек на мою трусость и бездарность на посту персидского владыки. Если я в твоих глазах трус скажи мне открыто Спитамен, а не шепчись за моей спиной по углам. Вы тоже сомневаетесь во мне?

Бес обвел взглядом сидящих рядом с ним сатрапов, Оксиарта, Датарфена и Катана.

Под испепеляющим взором перса они поспешили отвести глаза, не спеша вместе с тем что-либо сказать в его поддержку. Столь явная трусость сатрапов вызвала кривую усмешку на лице царя, и он успокоился.

— Скажи мне Спитамен, как ты намерен победить грозную македонскую пехоту и конницу, о чей железный хребет уже обломали зубы войска покойного Дария. Конечно, ты рыцарь чести думаешь только о победе в открытом бою, совершенно не заботясь о том, что будет дальше. Тебе лишь бы победить, а там будь, что будет, и при этом полностью забываешь о той цене, которую придется заплатить за уничтожение македонца и его войска. Ты считаешь, у нас мало врагов, которые тут же вцепятся мне в горло, после того как весь цвет моего войска падет под ударами копий и мечей врага.

Спитамен угрюмо молчал, но было видно, об этом он не желал думать. Смелый и отважный человек, он был, слаб в политических тонкостях и не желал забивать ими свою голову. Глядя на него, Бес ясно видел покойного Мегабиза, одолеть которого он сумел с помощью своей хитрости и женского коварства. Порой перс жалел о содеянном поступке, но весь его опыт говорил о невозможности союза между царедворцем и смелым командиром. Вот и сейчас, Бес использовал Спитамена в темную и уже видел исходящую от него владыке угрозу.

— Что же ты, предлагаешь? — с нажимом спросил воитель — обратиться за помощью к магам и дэвам в борьбе с Александром? Этому самое время после Гавгамел.

— Ты молод и дерзок Спитамен, но очень смел и горяч и потому я прощаю тебя. Нет, у меня нет магов, чьи джины и дэвы смели бы македонские рати в царство Оримана. Но у меня есть голова, на плечах которой я очень дорожу.

Истребление македонцев в открытом бою как ты этого хочешь, очень дорого обойдется нашему войску. Гораздо проще поставить их в сложные условия, которые значительно обескровят врага, а уж затем, в решающей битве можно будет полностью уничтожить македонцев. Самое лучшее для всего этого, — заманить Александра за Окс в пустыню и там, уничтожить его и его войско. В погоне за мной он перейдет реку, и вот здесь, его будет ждать наш главный сюрприз. Я уже договорился с вождями скифов и массагетов, послав им щедрые золотые дары. Они приведут свою легкую конницу, и будут ждать моего сигнала к началу войны. Македонцы уже привыкли за долгое время похода, к отсутствию сопротивления перед ними со стороны местных жителей и будут жестоко наказаны за это. Выждав момент, когда Александр отойдет от реки и основательно будет отрезан от своих тылов, мы атакуем македонца с двух сторон. Но это будут только быстрые набеги без затяжных боев с отходами и новыми нападениями. Тяжелая македонская конница хороша в битве и совершенно непригодна для длительной погони в песках пустыни. Их кони не приспособлены к нашему климату, и быстро выдохнуться. Если ее постоянно атаковать стремительными наскоками нашей и скифской кавалерии, гетеры будут непременно разбиты. После этого, уничтожить железнобокую фалангу уже не составит большого труда, и выставить всем на обозрение голову страшного Александра. Вот тогда мы одержим свою победу с малыми потерями и не позволим в последующем разным хищникам: Египту, Ионии или Индии воспользоваться нашими временными затруднениями. Вот почему я спокойно отступил к Оксу, где македонцы наконец-то расплатятся за все, то горе, что нам причинили.