Александр. Великий поход - 5

ХРОНИКА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ — 5

Хроника Азии.

КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ СОГДИАНЫ.

Пролог:

Продолжая свою долгую и безуспешную погоню за Бесом, ранней весной Александр вывел свои войска в равнинные земли южной Бактрии, одолев за короткий период заснеженные труднодоступные горные перевалы. Перед греками и македонцами лежала покрытая снегом пустыня, лишенная Бесом всего живого, что бы затруднить продвижение противника. Но, несмотря на глубокий снег и нехватку самого необходимого, Александр упрямо шел вперед. Теперь он уже не был в глазах многих удачливым ловцом воинского счастья. Отныне он обладал огромными землями с многочисленными городами и множеством подданных своего государства. Александр удачно пережил еще один заговор на свою жизнь, жестоко подавил попытку части македонцев закончить войну и оставить Беса на произвол судьбы.

Выполняя взращенная Аристотелем, мечта о мировом господстве, заставляла юного полководца двигаться дальше, что бы присоединить к своей империи Бактрию, Согдиану и Хоразмию. Помня историю, Александр прекрасно осознавал, что именно здесь он может получить достойный отпор своим планам и желаниям. Согдов и бактров не нужно было ни от кого освобождать и взыскивать с них за старые долги, а силу ударов их всадников, полководец прекрасно помнил со времен битвы при Гавгамелах. Продолжались брожения среди всех слоев войска, уставших от столь долгой войны и уже порядком обремененных богатой добычей. Единственным оправданием перед ними, за эту долгую войну, был Бес — Артаксеркс четвертый, сатрап Бактрии. Его голова была необходима царю как трофей в этом полном опасности и невзгод походе. Бес реально мог угрожать спокойствию македонцев в их счастливой жизни после войны.

И так, 329 г. до н.э. лето, Бактрия.

Глава I. Два разных взгляда на одну проблему.

— Этот Бес жалкий трус — гневно доказывал стратег Эригний таксиарху Птоломею стоя посреди шатра царя Александра, где проходил военный совет. Вот уже более часа между двумя военачальниками македонского царя шел яростный спор по поводу дальнейшего ведения кампании. Каждый из них отстаивал свою точку зрения перед Александром, который с интересом слушал доводы спорщиков. Многие из командиров, разделяющих мнение Эригния, были сильно удивлены и озадачены столь трусливым с их точки зрения, поведением новоявленного персидского владыки. Он вновь и вновь уклонялся прочь от решающей битвы с противником, и упрямо уходил вглубь Бактрии.

— На что он надеяться, непонятно — продолжал Эригний, оппонируя Лагу, который усматривал в действиях противника хитрый и коварный ход, призванный заманить преследователей в ловушку.

— Перс полностью проиграл свое дело, когда не ударил по нашим солдатам на горных перевалах. Тогда они были совершенно беззащитны и истощены после снежной бури и длительного голода. Сто против одного, что мы бы тогда не выдержали и неминуемо откатились в Арахозию. Бес отказался от сражения, когда мы расположились лагерем у реки и в случая нападения не смогли бы грамотно организовать отпор врагу. Теперь же он оставляет без боя свою столицу Бактры, которую можно долго оборонять, и отступает на север, уводя своих солдат, прочь с их родной земли. Разве это не трусость!?

Обличительная речь стратега нашла своих слушателей, и они дружно закивали головами.

— Напрасно ты, Птоломей приписываешь ему военный талант полководца совершающего какой-то хитрый маневр. По моему твердому убеждению, это действие труса, который надеется только на то, что у царя лопнет терпение его преследовать, и он оставит его в покое, найдя себе новую цель для похода.

Птоломей залился красной краскою на своем породистом и красивом лице и собирался ответить, что-то обидное для Эригния, но его опередил сам Александр.

— Я полностью согласен с твоим мнением дорогой друг. Бес трус, бездарь и предатель своего царя, но он совершенно напрасно рассчитывает на мой уход. Цареубийце нет прощения в моем сердце, и пусть это знает каждый. Бактриец будет пойман, судим и наказан по всей строгости закона моего царства.

Подражая персидским владыкам, Александр говорил последние слова своего монолога, выставив вперед руку с жезлом власти, тем самым, обрекая свои слова нерушимостью царской воли. Глядя на жесты и действия своего царя, македонцы опускали глаза, разделяясь в оценках его поведения.

Гефестион неизменно поддерживал Александра в его новой политике слияния с восточными обычаями. Близкий к царю телом и душой, друг детства был единственным человеком, который слепо шел во всем вслед за своим повелителем. В большинстве же своем македонцы сдержано отнеслись к подобным веяниям полководца, посчитав их вредным влиянием азиатской роскоши, под обаяние которой попали многие победители. Они не спешили осуждать своего повелителя, надеясь, что со временем это поветрие покинет Александра.

Только полководцы Мелеагр и Кен открыто протестовали, стараясь напомнить юному венценосцу его истинно родные традиции. Сейчас их не было в царском шатре, и поэтому Александр свободно выставлял жезл власти, не опасаясь явных насмешек со стороны своих командиров и боевых друзей.

— Поймай Беса мой господин, и все честные персы признают в тебе своего нового повелителя! — горячо поддержал речь Александра Артабаз сатрап Персииды, приближенный царем в последнее время, — Бес темное пятно на мантии царей, чью власть ты принял в свои божественные руки.

Македонцы с интересом посмотрели на Александра, ожидая как он отреагирует на столь приукрашенный цветистый комплимент явного лизоблюда. К удивлению многих царь милостиво кивнул головой и произнес:

— Я уже дал слово и оно неизменно — властно произнес царь и его слова вызвали бурю восторгов среди персидской знати. Македонцы с плохо скрываемой иронией наблюдали за всем происходящим, но не посмели одернуть своих былых врагов, ведь им отныне покровительствовал сам Александр.

Неожиданно помощь в страстном споре, пришла к Птоломею со стороны Эвмена, царского секретаря. После раскрытия заговора Филоты, кардиец был сразу приближен царем к решению стратегических вопросов похода и к его советам Александр часто прислушивался, порождая недовольство среди македонских командиров.

Родовитые аристократы откровенно недолюбливали грека, которого мальчиком выделил еще царь Филипп и приблизил к себе Александр с самого начала своего царствования.

— Не следует недооценивать такого противника как Бес, государь, — неожиданно подал голос Эвмен, — может он и не отчаянный рубака подобно покойному Мегабизу, но в уме и сообразительности бактрийскому сатрапу не откажешь. Просто так государь, новыми Артаксерксами, претендующими на трон персидской державы не становятся. Вспомни, как ловко устранил он всех преданных Дарию людей и сверг его малыми силами.

— Бес простой придворный интриган! — презрительно воскликнул Эригний, — велика хитрость, плести дворцовые интриги, сидя за крепкими стенами дворца пользуясь при этом доверием простофили владыки.

— Я видел Беса в битве при Гавгамелах и если бы не мастерство нашего царя и гетайров, бактриец смог бы выиграть этот бой — не согласился с Эринием Эвмен.

При упоминании о Гавгамелах Эригний неприятно поморщился, ибо именно от бактрийских всадников он получил ранение в плечо.

— Хорошо Эвмен, ты убедил всех нас в опасности нашего противника, но почему он бежит как напуганный ребенок перед грозным воспитателем?

— Это сравнение вызвало улыбки на лицах стратегов. Особенно веселился Гефестион, всегда и во всем поддерживающего своего кумира.

— Только не говори о хитром ходе этого азиата, — воскликнул царский друг, опередив Эвмена, — я не за что не приму его трусость за хитрость.

— Хочу тебя огорчить Гефестион. Кроме Беса в рядах непримиримых есть еще и Спитамен, сатрап Согдианы.

— Еще один деятель с позором разбитый нами при Гавгамелах — презрительно промолвил Эригний. — Ты явно приводишь неудачные примеры друг Эвмен. Видимо стратегия немного отличается от привычной для тебя канцелярии.

Вновь смех сотряс царский шатер. Теперь смеялись все, в том числе и Птоломей.

— Видимо ты прав стратег, да услышат твои слова великие Мойры, — Эвмен легко согласился с Эригнием, — ведь именно в их руках сходятся все нити людских судеб.

Стратег фыркнул и всем своим видом продемонстрировал, что последнее слово в этом споре осталось за ним. Друг юности македонского царя и один из вдохновителей дальнейшего завоевания Азии, Эригний стремился стать самым близким человеком к Александру из числа старых друзей. Падение Филоты и Пармериона открывало перед ним новые грандиозные перспективы этого похода. Теперь, когда все решал только царь без вынужденной оглядки на воинское собрание, как того требовал древний македонский обычай, любое продвижение зависело только от его мнения.

Несмотря на свою близость к вождю и храбрость в битвах, македонец не смог реализовать все свои честолюбивые замыслы. Ему постоянно мешали. Мешал Птоломей и Гефестион, мешал Кен и Клит, а так же Мелеагр и Каран. Путался под ногами Неарх с Эвменом, а в последнее время и персы, которые так и вились вокруг царя.

Александр все это прекрасно видел и мог себе позволить использовать стремление старых друзей для исполнения своих сокровенных планов. Для усиления накала интриги, полководец стал выдвигать вперед двух способных военачальников Кратера и Эригния. Каждого из них царь поддерживал в противовес остальным приближенным Александра и, ощущая это, Эригний смело спорил с Птоломеем.

— Твои слова согрели мне душу Эригний. Презренный цареубийца Бесс должен быть пойман и эту задачу я возлагаю на... Птоломея. Тебе мой старый друг я вверяю командование моим авангардом.

Александр явно наслаждался видом Эригния, у которого от досады вытянулось лицо. После столь открытой царской протекции такое почетное задание отдано Птоломею, этого македонец не мог достойно перенести и его лик предательски покрылся красными пятнами.

Насладившись моментом проявления у старого друга простой человеческой слабости, царь милостиво добавил:

— Для тебя же Эригний у меня одно маленькое, но очень важное дело. и о нем поговорим позже.

Реабилитированный стратег гордо вскинул голову и радостно заулыбался от этих слов.

— И так мои верные товарищи, — подытожил Александр, — в Бактрии новым сатрапом я назначаю Сатибарзана. Вместе с ним в Бактрах останется Эригний с частью войск. Пусть они отдохнут, как следует, пока Птоломей будет ловить Беса. Мы же с вами двинемся к Оксу, и помогут нам великие боги повторить подвиг великой Семирамиды.

При упоминании о знаменитой вавилонской царице многие из македонцев лукаво опустили глаза, явно понимая, откуда дует ветер. Достойный ученик своей матери, царицы Олимпиады, Александр всегда стремился сравнивать свои деяния с деяниями великими древними героями и прочими легендарными личностями. Эпиротка с юных лет вдалбливала сыну мысль о его великом предназначении и не упускала случая напомнить об этом лишний раз, прислав свое очередное письмо Александру.

Отстраненная сыном от власти в Македонии усилиями Антипатра, царица осела в Эпире, лишив при этом верховной власти свою дочь, вдовствующую царицу Клеопатру. Теперь став полновластной хозяйкой родного Эпира, она вновь вспомнила о сыне, быстро простив нанесенную ей обиду.

А в тоже время, совершенно в другом месте о той же проблеме спорили совершенно другие люди, сидя в богатом походном шатре.

— Твое поведение вызывает много недовольства, Бес! — упрекал Спитамен невозмутимо сидящего на походном троне персидских царей новому Артаксерксу четвертому, что властной рукой сжимал царский посох власти. — По твоему приказу наши люди отходят перед македонцами, не смея напасть на них и защитить свою землю. Многие из них отказываются выполнять этот приказ и мне становиться все труднее и труднее командовать ими. Боюсь, что в один день они поднимут бунт и будут в чем-то правы.

В словах вождя согдийцев было много правды, но услышав их, бес никак не отреагировал. Его лицо по-прежнему было невозмутимым.

— Если среди воинов назревает бунт, его следует немедленно и беспощадно подавлять. Не мне тебя учить, как это делать, Спитамен. Ты это и без меня хорошо знаешь сам. Но в твоей речи я слышу скрытый намек на мою трусость и бездарность на посту персидского владыки. Если я в твоих глазах трус скажи мне открыто Спитамен, а не шепчись за моей спиной по углам. Вы тоже сомневаетесь во мне?

Бес обвел взглядом сидящих рядом с ним сатрапов, Оксиарта, Датарфена и Катана.

Под испепеляющим взором перса они поспешили отвести глаза, не спеша вместе с тем что-либо сказать в его поддержку. Столь явная трусость сатрапов вызвала кривую усмешку на лице царя, и он успокоился.

— Скажи мне Спитамен, как ты намерен победить грозную македонскую пехоту и конницу, о чей железный хребет уже обломали зубы войска покойного Дария. Конечно, ты рыцарь чести думаешь только о победе в открытом бою, совершенно не заботясь о том, что будет дальше. Тебе лишь бы победить, а там будь, что будет, и при этом полностью забываешь о той цене, которую придется заплатить за уничтожение македонца и его войска. Ты считаешь, у нас мало врагов, которые тут же вцепятся мне в горло, после того как весь цвет моего войска падет под ударами копий и мечей врага.

Спитамен угрюмо молчал, но было видно, об этом он не желал думать. Смелый и отважный человек, он был, слаб в политических тонкостях и не желал забивать ими свою голову. Глядя на него, Бес ясно видел покойного Мегабиза, одолеть которого он сумел с помощью своей хитрости и женского коварства. Порой перс жалел о содеянном поступке, но весь его опыт говорил о невозможности союза между царедворцем и смелым командиром. Вот и сейчас, Бес использовал Спитамена в темную и уже видел исходящую от него владыке угрозу.

— Что же ты, предлагаешь? — с нажимом спросил воитель — обратиться за помощью к магам и дэвам в борьбе с Александром? Этому самое время после Гавгамел.

— Ты молод и дерзок Спитамен, но очень смел и горяч и потому я прощаю тебя. Нет, у меня нет магов, чьи джины и дэвы смели бы македонские рати в царство Оримана. Но у меня есть голова, на плечах которой я очень дорожу.

Истребление македонцев в открытом бою как ты этого хочешь, очень дорого обойдется нашему войску. Гораздо проще поставить их в сложные условия, которые значительно обескровят врага, а уж затем, в решающей битве можно будет полностью уничтожить македонцев. Самое лучшее для всего этого, — заманить Александра за Окс в пустыню и там, уничтожить его и его войско. В погоне за мной он перейдет реку, и вот здесь, его будет ждать наш главный сюрприз. Я уже договорился с вождями скифов и массагетов, послав им щедрые золотые дары. Они приведут свою легкую конницу, и будут ждать моего сигнала к началу войны. Македонцы уже привыкли за долгое время похода, к отсутствию сопротивления перед ними со стороны местных жителей и будут жестоко наказаны за это. Выждав момент, когда Александр отойдет от реки и основательно будет отрезан от своих тылов, мы атакуем македонца с двух сторон. Но это будут только быстрые набеги без затяжных боев с отходами и новыми нападениями. Тяжелая македонская конница хороша в битве и совершенно непригодна для длительной погони в песках пустыни. Их кони не приспособлены к нашему климату, и быстро выдохнуться. Если ее постоянно атаковать стремительными наскоками нашей и скифской кавалерии, гетеры будут непременно разбиты. После этого, уничтожить железнобокую фалангу уже не составит большого труда, и выставить всем на обозрение голову страшного Александра. Вот тогда мы одержим свою победу с малыми потерями и не позволим в последующем разным хищникам: Египту, Ионии или Индии воспользоваться нашими временными затруднениями. Вот почему я спокойно отступил к Оксу, где македонцы наконец-то расплатятся за все, то горе, что нам причинили.

— Значит, ты хочешь впустить врага в мою Согдиану!?— гневно воскликнул сатрап.

— Да — не менее грозно и непреклонно подтвердил Бес. — Горцы Бактрии никогда не смогут победить Александра, даже нанося урон его войску быстрыми набегами из-за скал. Македонцы надолго застрянут в Бактрии, но только для того, что бы полностью вырезать ее население. А в Согдиане все создано для быстрой победы с помощью кочевников.

— Но мой народ ...

— Хватит Спитамен. Это в первую очередь мои подданные и я думаю за всех них. Не думай, что я с легким сердцем оставляю свою Бактрию. Моя боль ничуть не меньше твоей, но я иду на это. Пусть македонец перейдет Окс и подойдет к Мараканду и тогда земля загорится под его нечестивыми ногами. Тогда наши конники и массагеты своими непрерывными ударами не дадут ему спать по ночам. Кроме этого мои верные люди поднимут восстание в Бактрии и тогда я честно сказать, не позавидую Александру.

— Ты все гениально придумал царь, воистину боги помогают тебе в нашем общем деле — льстиво заговорил, Катан глядя на Артаксеркса преданными глазами. Датарферн и Оксиарт закивали головами и лишь один Спитамен, сидел, насупившись, переваривая все им услышанное. Лихой боец продолжал желать честного сражения, и был не согласен со столь непонятной на его взгляд стратегией.

— Не грусти Спитамен, — сочувственно произнес сидевший рядом Оксиарт, — никуда не денется твоя слава и македонец будет повержен именно твоей рукой.

Сатрап вяло улыбнулся Оксиарту в ответ, ему по-прежнему не по душе был этот план, и он не скрывал это.

— Твой план хорош господин, но можно ли до конца быть уверенным в кочевниках — спросил осторожный Датарферн.

— Они хорошо понимают звон золотых монет, которые смогут надолго обеспечат нам их верность, — снисходительно объяснил Бес,— кроме скифов Скилура и массагетов Артаксая, я нанял саков даев из низовьев Окса. Они ненавидят друг друга, но готовы сражаться вместе за ту добычу, что привезут македонские повозки в Согдиану.

— А что Хорезм? — продолжал допытываться сатрап, — будут ли их силы принимать участие в борьбе с македонцами.

Бес недовольно дернул щекой: — хорезмийцы как всегда держат нейтралитет и присоединяются в последний момент. Эти торгаши не любят воевать и всегда предпочитают сильного. Они не нужны на сейчас, а что будет, потом знают только одни боги.

Бес прекратил разговор и властно откинулся на спинку своего трона. Мгновенно уловив это, сатрапы смиренно склонили головы в ожидании приказа царя.

— Повелеваю своим войскам продолжить отступление к Оксу и быть готовыми к нападению, а македонцев в любой момент. Всех сомневающихся воинов следует успокоить, а смутьянов и паникеров удавит без жалости и скидки на положение.

Надеюсь, что в наших войсках таких будет очень мало, и с ними не будет жаль расстаться. Спитамен хмуро прикусил свою губу, потупив взор в роскошные ковры, покрывавшие пол царского шатра.

Артаксеркс величественно махнул рукой, давая понять об окончании своей аудиенции.

Сатрапы почтительно встали со своих мест и быстро миновали почетную стражу, застывшую у входа с церемониальными жезлами в руках.

Бес негромко хлопнул три раза в ладоши, и задний занавес шатра раздвинулся, пропустив вперед высокую статную женщину, одетую в дорогую персидскую одежду. Мелодично позванивая ножными браслетами, плавной и вместе с тем величавой походкой, подошла она к трону царя и непринужденно села в одно из кресел стоящих рядом с ним. Кокетливо непринужденно она поправила свои тщательно завитые волосы и внимательно посмотрела Бесу в глаза.

Это была новая жена Ахеменида, персидская царица Статира, с недавних пор самый близкий к нему соратник. Сидя за портьерой, она все прекрасно слышала, и даже наблюдал за происходящим разговором, через потайную щель, искусно сделанную мастерами своего дела. От ее женского взгляда не укрылась негодующая реакция Спитамена на речь ее мужа по поводу продолжения отступления.

— Я не доверяю Спитамену. Он явно не в восторге от твоего плана и при первой же возможности постарается его изменить.

Бес хищно улыбнулся Статире. Его радовало, что он так удачно подобрал себе главную жену, которая не только понимала его с полуслова, но даже и мыслила в одном с ним направление.

— Мне он тоже не сильно симпатичен дорогая, но сейчас я вынужден считаться с реалиями жизни, в которых согдиец занимает прочное место. Пока Александр как следует, не увяз в расставленную мою западню трогать Спитамена смерти подобно. Ведь за ним стоят согдийские всадники и часть знати, которая закрывает глаза на его побочное происхождение.

Говоря это, царь наклонился вперед и непроизвольно вдохнул запах источаемый женщиной. От ее волос покрытых ажурной жемчужной диадемой, исходило едва уловимый и вместе с тем ощутимо будоражащий аромат духов. В глазах персиянки заиграл лукавый манящий огонек, который моментально получивший отклик в душе у царя.

Статира не только научилась понимать своего нового мужа с полу взгляда, но и хорошо научилась использовать женские чары в нужных для нее целях. Вдохнув еще раз зазывный аромат полной грудью, перс покинул трон и решительно подошел к царице. Его рука коснулась шеи женщины и медленно поползла, вверх наслаждаясь мягкостью ее кожи. Статира улыбнулась в ответ, открыв соблазнительную полоску белых зубов.

— Спитамен враг тебе господин, — чуть слышно ворковала искусительница, все больше и больше заводя Беса, — это коварная змея, которую ты пригрел на своей груди.

— Знаю — торопливо бросил царь, принявшись быстро шарить по одеянию женщины, стремясь найти на ней особую кисточку. Статира притворно прижала руки к груди, чем только еще больше распыляла Беса.

— Повелитель — хрипло произнесла она, имитируя на своем лице испуг и стеснение.

— Я так хочу — властно бросил царь и, преодолев слабое сопротивление искусительницы, овладел кисточкой, и быстро дернул. Платье, столь плотно облегавшее царицу, мягко соскользнуло с ее стана и упало к ногам, открыв мужчине соблазнительное розовое тело.

— Заклинаю тебя Бес, опасайся его — страстно произнесла Статира и, завораживая царя прелестью своего обнаженного тела, грациозно встала с кресла во весь свой не малый рост. Не желая сдерживать себя, Бес моментально подхватил ее на руки и поспешно устремился к спальной ложе, предусмотрительно отгороженное слугами от остального помещения шатра красивыми ширмами.

— Он очень опасен — томно шептала женщина в ухо мужа, ласково обнимая голову правителя.

— Не беспокойся радость моя. Как только македонец перейдет Окс, я отправлю Спитамена с набегом на его лагерь, откуда согдийцу не суждено вернуться — говорил Бес, торопливо сбрасывая с себя ненужную в этот момент одежду.

— Как ты умен, господин мой, — льстила царица, подставляясь под его энергичные ласки и поцелуи всем телом, — ты истинный царь, а не жалкая тряпка подобно Дарию.

Услышав подобное сравнение, Бес довольно запыхтел и перевернул Статиру на живот, дабы предаться незапланированному моменту любви и счастья, которое столь ловко ему устроила коварная женщина.

— Не волнуйся, он недолго будет нам помехой — уверенно заявил перс, радостно и торопливо, вступая в свои законные владения.

— О да, ты прав — мурлыкала Статира, ненавидящая согдийца всей душой за его дружбу с её покойным мужем Мегабизом.

Над раскинутым вблизи деревьев персидским лагерем светило яркое солнце, дарующее всему живому силу и наслаждение. Сновали люди, перемещались лошади и верблюды, щебетали птицы, и ветер приносил прохладу с берегов широкого Окса.

Скоро, очень скоро снимутся с этой стоянке войска и уйдут на север готовить смертельную ловушку молодому македонцу, который неуклонно двигается вперед, причудливо совмещая в себе жажду открытий новых земель, и стремление отомстить человеку, на руках которого было много царской крови.

Глава II. Тайный союз родственных душ под покровом ночи.

Покинув горные ущелья и долины, македонцы с огромным облегчением устремились к песчаной равнине, на которой зеленым ковром раскинулись рощи и поля северных бактрийцев. С огромным интересом познавали пришельцы красоту и прелести неведомой им страны, о существовании которой они имели самые смутные представления. Основными источниками информации в основном были персы, но и они зачастую не могли в полной мере удовлетворить любопытство молодого царя.

Птоломей не сумел перехватить быстро отступающего нового персидского царя и в очередной раз принес своему царю неутешительное известие. Македонские конные разведчики постоянно находили следы кострищ на месте оставленного персами лагеря, но самих персов уже след простыл. Бес вновь отступил на север, упорно втягивая своего неукротимого преследователя в безводную пустыню.

Теперь следы отступающего войска прерывались на берегу широкой реки спустившейся с гор, и своими обильными водами перегородившей дорогу Александру и его солдатам.

Едва царю донесли о реке, как он моментально затребовал к себе географов и приказал определить свое местоположение. Так как рядом с ними не было персов, которые могли бы дать хоть какое-то определение, то в ход пошли сплошные домыслы, основанные на различных изученных ранее ими географических и прочих трактатов.

Ученые мужи принялись яростно спорить, желая криком и энергичным потрясанием кулаков отстоять свою правильную и единственно верную точку зрения. Одни из них называли реку Танаисом, другие упорно доказывали, что это, несомненно, Аракс, третьи, их было всего два человека, стояли за Окс.

Александр долго слушал эту заумную ученую перебранку и в конец, потеряв терпение, грозно потребовал, что бы географы определились в их нынешнем местоположении.

Ученые послушно замолчали на мгновение, что бы затем вновь приняться за прерванное занятие. Монарх уже собирался прогнать их прочь со своих глаз, как неожиданно в этом действии появилось новое лицо.

— Это река Окс, великий государь. Один из основных водных потоков Бактрии и Согдианы — послышался голос человека, полностью уверенный в своей правоте.

Все спорщики разом притихли и повернули головы к говорившему человеку. Им оказался мемфиский жрец бога Тота Нефтех, длительное время уже сопровождавший македонское войско с разрешения самого царя.

За все время похода, египтянин быстро зарекомендовал себя довольно знающим и толковым человеком. Что не на словах, а на деле доказал окружающим и в первую очередь царю, грамотность своих познаний, чем он откровенно не кичился и всегда охотно ими делился, естественно за приличное вознаграждение со стороны обратившихся за помощью к нему людей.

Благодаря познаниям в медицине Нефтех успешно врачевал своих богатых клиентов к зависти и огорчению македонских войсковых лекарей. Многие из жрецов и ученых побаивались египтянина, зная об его таинственном гадании Александру, в ночь перед битвой при Гавгамелах.

Тогда его слова полностью сбылись, за что жрец и был щедро награжден царем, а также прочно закрепился в царском окружении среди ученых лиц. Притертый за годы похода коллектив жрецов и мудрецов науки не горел желанием принимать египтянина в свои тесные ряды. Страстно надеясь, что Нефтех непременно где-нибудь ошибется и у них будет возможность изгнать его из своего научного окружения.

Жрец все это понимал и платил своим "собратьям" той же монетой, стараясь, всякий раз выказать Александру их невежество или ошибочность их суждений. Больше всего ученая братия яростно ненавидела египтянина в тот момент, когда Нефтех кротко улыбался своим оппонентам и говорил свою коронную фразу: — Ну, если вы этого не знаете тогда о чем с вами можно говорить.

Оппоненты много раз пытались перепроверить его знания и всегда оказывались битыми. Знания, полученные Нефтехом в мемфисской школе жрецов, пока не давали осечек. В общем, он был мягким и добрым человеком, с ужасным характером непризнанного гения.

Лагерные сплетники поговаривали о его дружбе с секретарем Эвменом, делая при этом презрительные лица, подчеркивая тем самым, что чужеземца, всегда тянет к чужеземцу. Именно этот момент не позволял Нефтеху при всех его талантах выдвинуться вперед, как он того по праву заслуживал. Поэтому египтянин и стремился использовать любой случай, что бы вновь оказаться полезным царю Александру, благодаря милости которого намеревался сделать себе карьеру.

— Ты полностью уверен в сказанном тобою жрец? — с сомнением спросил Александр, немного уязвленный тем фактом, что бывший жрец знает больше чем его географы. Македонец неплохо относился к Нефтеху, однако никогда не подозревал у него столь хорошее познание в географии. Обрадованные откровенным сомнением своего повелителя в словах Нефтеха, географы яростно и обиженно загалдели.

— На твоем лице читается сомнения господин, откуда мемфиский жрец знает эту реку, на которой он никогда не бывал здесь ранее. И ты был бы прав, не будь я жрецом бога мудрости Тота, в потайных храмовых архивах которого есть описание многих далеких страны. И пусть это звучит как сказка, но многие бактрийцы посещали мою страну. На больших приемах и малых встречах, жрецы Тота всегда беседовали с прибывшими иноземцами. Затем специально обученные люди, составляли подробнейшее описание стран чужеземцев, занося полученные сведения на папирусы храмового архива.

Это, несомненно, Окс воды которого уже много лет изменив свое первоначальное направление, несут в себе золотой песок, вымытый из недр этой страны.

От столь важной новости глаза у многих македонцев загорелись азартом, но были сразу, остужены разочаровывающим продолжением, которое последовало затем из уст египтянина.

— Это золото попадается в основном в горах и крайне редко здесь на равнине, — произнес Нефтех и алчный азарт наживы в глазах македонцев моментально погас, за исключением Александра. Его по-прежнему больше всего интересовало познание мира, монарх потребовал: — говори дальше. Я тебя слушаю.

Нефтех радостно улыбнулся, всем своим видом показывая, как он высоко ценит интерес царя к своим словам и продолжил свою неторопливую речь.

— Ранее русло Окса пролегало совсем в другой стороне, и его воды вливались в Гирканское море, которое ты государь уже видел и даже приказал стратегу Патроклу исследовать его. Но вот уже много столетий после страшного землетрясения Окс изменил направление своих вод, устремив их в пустыню, где теперь обитают кочевые племена скифов и массагетов. Там он впадает в огромный пресный водоем вблизи дельты, которого расположен Хорезм. Его жители славны своими купеческими подвигами во всей округе.

Александр с огромным вниманием и интересом впитывал в себя эту информацию к большому недовольству географов.

— Государь! — гневно воскликнул один из них, — этот наглый варвар морочит тебе голову своими баснями, правдивость которых для нас очень сомнительна. Наличие огромного озера в пустыне это — научная невозможность. Солнце высушит его, несмотря на подпитку его Оксом.

Ученые мужи одобрительно загудели, энергично качая своими головами в знак согласия, со словами коллеги. Сбитый с толку, царь требовательно посмотрел на жреца, но тот только презрительно усмехнулся как человек, доподлинно знающий истинное положение вещей.

— Если моим словам здесь нет веры, тогда позовите Нафрасеба, который скачет сюда и спросите его об этом.

Столь бесстрашное поведение египтянина сильно поколебало уверенность географов, но они продолжали оставаться на своем мнении. Александр недовольный столь затянувшимся спором уже был готов разогнать всех, как заметил группу персидских всадников приближающихся к ним по дороге.

— Нафрасеб, Нафрасеб — обрадовано заговорили географы, предвкушая скорый позор наглой египетской выскочки. Царь повелительно махнул всадникам рукой, и персы покорно подскакали к своему новому владыке.

— Скажи Нафрасеб, что это за река и куда текут его воды? — вопросил монарх.

Перс внимательно оглядел текущие воды и уверенно произнес: — Это Окс государь и он несет свои воды во владения хорезмийцев, где впадает в огромное пресное озеро.

Вздох разочарования вырвался их груди собравшихся ученых мужей, несносный выскочка обошел их. Александр скептически глянул на ученую братию, которая с этого дня значительно потеряла свой вес в его глазах.

— Нефтех, я приглашаю тебя зайти вечером в мою палатку для беседы — громко произнес полководец, специально не смотря в сторону опозоренных географов. Бритоголовый выскочка с достоинством поклонился, сегодня он явно не упустит шанс отличиться в глазах великого завоевателя.

Македонские воины долго не задержались на берегу Окса. Уже на следующий день они начали скорую переправу через реку, демонстрируя азиатам свое умение форсировать водные преграды, часто встречающиеся на их победоносном пути. Всадники на приученных к этому лошадях смело устремились в водную пучину и быстро, одна ала за другой, преодолели воды Окса. Вначале шли легковооруженные конные лучники, затем конные сариссофоры и союзная конница. Царь во главе со своими катафрактами гетайрами переправлялся через реку последним.

Вслед за этим в воду ринулись пехотинцы, каждый из которых имел с собой надувной козий мех, помогавший его владельцу свободно плыть по реке. Все тяжелое вооружение было погружено на разборные плоты, которые усиленно сновали вдоль берегов подобно утку ткацкого станка.

Солнце еще не клонилось к закату, когда основные силы македонского войска уже твердо стояли на земле Согдианы. Столь быстрое форсирование водной преграды, без долгой разведки удобных бродов и в большом количестве воинов, произвело на согдийцев сильное впечатление, и никто из них не посмел оказать какого-либо сопротивления македонцам.

Однако вскоре царь ощутил, что не все так спокойно в этой знойной сатрапии. Через два дня после переправы спящий македонский лагерь был атакован дерзким набегом Спитамена. Согдиец давно выжидал своего момента и, получив добро у Беса, стремительно напал на порядком обленившихся македонцев. Убаюканные полным отсутствием сопротивления, часовые плохо несли свою службу, за что и жестоко поплатились.

Обвязав копыта своих коней тряпками, согдийцы подошли как можно ближе к передовым постам и быстрым броском прорвали цепь стражников, не дав им возможность поднять тревогу. Темным вихрем они пронеслись от постов до самого лагеря македонского царя, ворвавшись в который принялись рубить и крошить всех, до кого дотягивались их мечи и копья.

Появление врага, внутренняя стража заметила только когда, они находились в самом лагере и потому их тревожные крики слились в одно с криком боли и отчаяния тех, кто гиб под ударами нападавших.

Используя эффект полного замешательства и неожиданности, Спитамен смело рвался в центр лагеря, стремясь достичь царскую палатку и уничтожить Александра. Для этого у него были все основания, кроме одного, македонского царя в ней не было. В эту ночь Мойры хранили Александра, и он допоздна засиделся с Эвменом, обсуждая с секретарем различные дела в своей огромной империи.

Поэтому напрасно пробивались храбрые согдийцы сквозь частокол копий царской стражи, с легкостью отдавая свои жизни, тараня лошадьми эту колючую крепость. Порубив в кровавую кашу последних защитников царского шатра и ворвавшись внутрь, Спитамен обнаружил только испуганных слуг, которых тут же убил под горячую руку.

Александра в шатре не оказалось и теперь следовало как можно скорее покинуть, этот смертельно опасный улей, который уже начал усилено просыпаться. Проклиная Оримана, сыгравшего над ним злую шутку, Спитамен опрокинул горящие светильники на ковры шатра и дал приказ уходить. Развернув коней, согдийцы разделились на несколько отрядов, которые стали прорываться из лагеря пользуясь возникшей суматохой.

Македонцы очень быстро сумели отойти от шока, и теперь сами пытались атаковать неизвестного неприятеля. Поэтому согдийцы устремились в противоположную сторону, справедливо полагая, что прежний путь для них теперь закрыт.

Застигнутый нападением в скромной палатке Эвмена, Александр, вместе с её хозяином, сразу выскочил наружу, едва только до их ушей долетели крики часовых. Вместе с царем находилось всего пять телохранителей, но это не остановило македонца, который едва уяснив суть происходившего смело, ринулся в бой. Подхватив стоявший у палатки чей-то щит и обнажив клинок, Александр громким голосом стал сзывать к себе солдат.

Этого оказалось достаточным, чтобы за короткий промежуток образовался сильный отряд, который устремился к центру лагеря, откуда доносились звуки яростной схватки. Когда вспыхнул шатер, Александр уже был вблизи него и громко крича от ярости, обрушился на отступающих согдийцев.

По воле Мойр, Спитамен все-таки встретился с македонским царем, когда его отряд прорывался к спасительной темноте. Встреча была скоротечной и сложилась не в пользу согдов. Ободренные присутствием любимого ими полководца, македонцы горя жаждой мести, самоотверженно ударили по врагу сначала копьями, а затем и мечами устроив целый завал на пути скачущих врагов. Всадники оказались прочно зажатыми в лабиринте палаток македонского лагеря.

Возникшая заминка оказалась для многих из них роковой. Потеряв скорость и маневр, согдийцы стали легкой добычей ревущих от ярости македонцев. Мало кому из нападавших удалось вырваться из этой смертельной ловушки. В числе тех немногих счастливчиков был и Спитамен, прикрываемый двумя телохранителями и персом Фертесом, сумевший вовремя развернуть в бок коней и укрыться в спасительной темноте.

Фертес был верный слуга Беса, которого царь приставил к согдийскому сатрапу перед набегом с тайным заданием. Воспользовавшись подходящим моментом, он решил исполнить волю своего хозяина. Уходя от погони в тесноте палаток, перс грубо толкнул своей лошадью одного из воинов Спитамена, отчего тот вылетел из седла и ударился головой о землю. Не останавливаясь, Фертес ударил своим мечом в бок второго телохранителя, сильно ранив его подлым ударом. Шум схватки привлек внимание Спитамена и тем самым спас ему жизнь. Вовремя поняв намерение перса, согдийский предводитель попытался развернуть коня, подставляя тем самым своего товарища под саблю Фертеса. Просвистев мимо Спитамена, клинок поразил лошадь, и та рухнула, завалившись на бок. Сзади послышались крику догонявших македонцев, и перс решил ретироваться, посчитав, что упавшего Спитамена добьют и без него. Мгновение и коварный слуга умчался прочь, оставив согдийца лежавшим на земле.

Горячий нрав и молодость свершили чудо. Хотя тело лошади сильно придавила ногу воина, но согдиец смог быстро вылезти из-под упавшего коня и вступить в бой с одним гоплитом вырвавшегося далеко вперед от основной массы преследователей.

Схватка была яростной и короткой, и вскоре македонец был повержен согдийцем, выигравший, таким образом, у смерти несколько минут жизни. Спитамен прекрасно понимал, что со своей хромотой он обречен на скорую смерть от мечей преследователей, но собирался достойно встретить свой конец. Однако судьба сулила ему иное.

Неожиданно полог ближайшей палатки распахнулся, и чья-то женская рука быстро поманила согдийца внутрь. Поколебавшись секунду, Спитамен стремительно, насколько это позволяло его состояние, юркнул внутрь и полого тут же закрылся.

— Сюда — прошептал голос, и тонкая рука, ухватив воина за запястье, повлекла его вглубь шатра. Прихрамывая на ушибленную ногу, сатрап покорно шел за своей спасительницей, которая спрятала его за горой покрывал и женской одеждой сваленной в самом дальнем углу палатки.

Снаружи между тем уже был слышен крик македонцев нашедших убитого гоплита, и старавшихся обнаружить след беглеца.

— Сюда, сюда, он не мог далеко уйти! — кричали разгоряченные кровью и смертью солдаты.

Полог палатки властно откинулся, и в проеме возникли несколько человек с факелами и оружием. Спитамен притаился в своем укрытии, готовый выпрыгнуть на врага в любой момент.

— Отвечай женщина, куда убежал убийца наших солдат!?— грозно рявкнул простат потрясая перед хозяйкой шатра окровавленным мечом, однако он напрасно пытался напугать её своим грозным видом.

Сидевшая посреди ковра на мягкой подушке женщина презрительно фыркнула в сторону македонца и громко произнесла:

— Здесь никого нет простат, а тот, кого ты ищешь, бежал в сторону выхода из лагеря. Беги, если ты поспеешь, то наверняка сможешь его догнать.

— А ты не врешь!? Думаю, нам стоит обыскать твои покои дерзкая женщина! — пророкотал начальник стражи, обозленный тем независимым тоном, которым ему ответила обитательница шатра.

— Что ж попробуй, — с откровенным пренебрежением произнесла женщина, — но только боюсь этим утром быть тебе битым храбрый простат, ибо это палатка царского стратега Мелеагра, а я его любимая наложница фиванка Антигона.

Гнев клокотал в груди македонца, но рискнуть ворошить палатку стратега он не стал. Осветив еще раз факелом помещение, он процедил извинение и опустил полог. Было слышно, как простат дал команду, и македонцы возобновили поиск Спитамена в других местах.

— Выходи, — спокойно произнесла танцовщица, не поворачивая головы в сторону притаившегося согдийца. — Скоро они успокоятся, и ты сможешь покинуть лагерь.

Спитамен с интересом стал разглядывать при слабом огне свою спасительницу.

— Почему ты спасла меня?

— Потому что ты враг моих врагов, а значит — мой друг. Я ненавижу македонцев, и готова помочь всякому кто сражается с ними.

Спитамен с интересом посмотрел на богатое убранство палатки, которое было явно из персидских трофеев. Антигона почувствовала его взгляд:

— Я пленница стратега Мелеагра с прошлого года, когда пал Персиполь и погиб мой славный господин сатрапа Мегабиз.

— Ты знала сатрапа Мегабиза?

— Да и даже слишком хорошо, ибо каждое упоминание о нем режет мне сердце и душу.

— Я тоже знал этого достойного человека и даже был дружен с ним.

Фиванка скользнула взглядом по лицу Спитамена, и тот ощутил силу его пламенности.

— Уйдем вместе, — предложил согдиец, — я сумею вывести тебя из этого осиного гнезда.

— Нет, — покачала головой танцовщица, — находясь здесь, я смогу больше нанести вреда македонцам, чем с тобой на свободе и, кроме того, я поклялась убить Александра, разорителя моего родного города.

— Да ты права, здесь от тебя гораздо больше пользы. Давай поможем друг другу. Македонец, несомненно, придет к Мараканду там, на улочке горшечников живет Хадизат, моя старая кормилица. Покажи ей этот перстень и передай все важное, что узнаешь о планах Александра. Скоро начнется восстание, и я обязательно напою кровью его голову, как это сделали массагеты с головой Кира.

Перстень быстро исчез в складках одежды Антигоны, и она согласно кивнула головой.

— Но у меня есть свое условие, без которого мне нет смысла оказывать тебе помощь.

— Говори, я на все согласен, клянусь Ахумураздой и его священным огнем — твердо пообещал сатрап.

— Тогда тебе придется найти жену Беса Статиру и жестоко наказать её. Это подлая тварь виновна в гибели моего господина и голос его пролитой крови постоянно взывает во мне к мести за него.

— Может, что-либо еще, — вкрадчиво спросил Спитамен и ожегся от испепеляющего взгляда фиванки, — хорошо, я обещаю тебе голову этой самоназванной царицы.

— Нет не голову, ты сделаешь — и Антигона тихо прошептала на ухо желание своей мести.

Согдиец содрогнулся, но твердо пообещал выполнить, все как того пожелала танцовщица.

— Запомни Спитамен свою клятву — твердо произнесла Антигона, пристально глядя в глаза сатрапа.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— У меня хорошее зрение и память сатрап, и я прекрасно помню тот день, когда вы вдвоем с моим господином Мегабизом, покидали его дом, в Сузах идя на битву под Гавгамелами.

А теперь прощай, македонцы ушли и скоро взойдет солнце и придет хозяин шатра Мелеагр.

— Прощай — произнес согдиец и змеей тихо выскользнул наружу. Ушибленная нога уже отошла, и Спитамен двигался, совершено свободно. Крадучись он добрался до прохода и обернулся назад посмотреть на Антигону, но танцовщица уже ушла, закрыв полог своей палатки. Усмехнувшись, Спитамен развернулся и тихо заскользил по лагерю врага навстречу своей свободе.

Глава III. Богиня Фортуна и ее железное колесо.

В большом шатре персидского царя Артаксеркса Беса было собранно большое количество согдийских воинов. Ожидающие торжественного выхода царя люди, приглушенными голосами обсуждали последние новости о неудачном набеге на врага и гибель при этом славного воителя Спитамена.

Он сам стремился к этому, не слушая просьб царя о несвоевременности набега — уверенно заявляли сторонники Беса. В ответ согдийцы только хмурили брови и пылко доказывали правильность поступка храброго Спитамена, которому не повезло при возвращении.

Все знали со слов чудом спасшегося Фертеса, что при отступлении у воителя пала лошадь, и гнавшиеся македонцы подняли его на копья, прежде чем перс смог оказать ему помощь. При этом согдийцы выказывали полное презрение к спасшемуся бегством персу, говоря, что настоящий воин, несомненно, погиб вместе с их сатрапом.

Прозвеневший золотой гонг прервал эти разговоры, извещая о выходе великого персидского царя. Присутствующие склонили головы в знак почтения, когда внутренние пологи шатра распахнулись, и появился Бес. Лицо царя был полно скорби от понесенной им потери, одного из самых способных его военачальников.

— Великое горе постигло нас — громко возвестил перс, окидывая собравшихся своим пронзительным пытливым взглядом.

— Во время ночного набега на Александра, пал наш самый лучший из полководцев, согдийский сатрап Спитамен. Эту новость принес наш верный слуга Фертес вместе с ним отступавший и видевший все своими глазами.

— Ты лжешь негодяй! — прервал речь царя чей-то гневный голос из-за спин собравшихся.

Поперхнувшись на полуслове, Бес с негодованием и испугом вытаращил глаза стремясь разглядеть нахала, столь бесцеремонно сорвавшего всю заранее подготовленную скорбную речь. Испуганные люди моментально отшатнулись в сторону от обличителя, открывая высокую фигуру, чье лицо не позволяла разглядеть походная накидка. Он стоял, не выказывая ни малейшего страха, но при этом не торопился, продолжил свою обличительную речь.

Ахеменид быстро справился с волнением, и уже было, открыл рот, что бы отдать приказ страже схватить негодяя, как человек сбросил накидку и все узнали говорившего.

— Спитамен! — радостно воскликнули согдийцы, приветствуя воскрешение из мертвых своего вождя.

— Спитамен!? — испуганно произнес Бес, скосивший свой взгляд на Фертеса.

— Да это тот, кого твой верный раб бросил на растерзание македонским псам, но по воле богов, вернувшийся сюда, дабы сотворить праведный суд.

— Спитамен энергичным шагом подошел к царскому трону и гневным взглядом посмотрел на обвиняемых вельмож. Фертес в испуге согнулся под оком согдийца, а Бес отпрянул и вжался в спинку трона. Подобной реакцией оба полностью выдали себя с головой и теперь уже от них отшатнулись собравшиеся в шатре люди.

— Взять их — приказал согдиец, и тут же множество рук стащили последнего Артаксеркса с царского трона и, заломив руки, связали царя и его подручного. Напрасно Бес пытался гневно протестовать, участь его была решена. Колесо судьбы повернулось в другую сторону, окончательно сбросив его пропасть забвения.

Столь смелое решение своего вождя согдийцы приветствовали громкими криками и потрясанием оружия. Особо рьяные принялись избивать царскую стражу, грубо вырвав у них их жезлы и сбив на землю пышные шлемы.

— Смерть предателю! — провозгласил Спитамен и, обнажив свой меч, одним ударом отсек голову Фертесу. Это действие вызвало еще большие крики ликования и торжества согдийцев.

Хитрый Спитамен отплатил персу его же монетой, скрыв до поры свое возвращение из македонского лагеря. Используя приглашение своего врага, сатрап через доверенных лиц привел в лагерь царя большое количество своих воинов, не вызывая подозрения со стороны Беса. Теперь же захватив инициативу в свои руки, он не позволил бактрийцам освободить арестованного царя, жестоко подавив любое выступление в его защиту.

Не желая излишнего кровопролития, Спитамен быстро покинул лагерь, увозя с собой сникшего пленника и яростно извивающуюся всем телом царицу Статиру. Ее захватили в задней половине шатра и, сломив её отчаянное сопротивление, повалили на ковер и опутав прочной веревкой закатали в него.

Возвращение своего предводителя с богатой добычей, согдийцы встретили бурным ликованием. Посмотреть на свергнутого царя и царицу сбежалась масса народу, которая, взяв их в кольцо, гневно кричала, улюлюкала и всячески поносила. Поиздеваться над былыми владыками, было для черни огромным наслаждением, от которого никто не мог отказаться.

Насладившись беспомощностью своих жертв и распалив свою смелость, согдийцы, по приказу Спитамена, сорвали с Беса и Статиры их царские одеяния и обрушили голых владык в зловонную грязную лужу под радостный гогот собравшихся. Копошение в грязи царских особ доставило особый восторг наблюдавших за этим воинов.

Под громкий хохот, они ударом ноги сталкивали обратно в грязную лужу, пытавшихся встать на ноги пленников. Каждое падение вызывало бурю восторгов и язвительных выкриков в адрес теперь уже бывших правителей. Особенно досталось Статире, чьи прелести в грязных выражениях обсуждали истязатели.

Спитамен смеялся вместе со всеми, давая своим людям вволю натешиться над некогда грозным противником, который в одночасье превратился в жалкую, безвольную куклу. Потакая толпе, вождь вместе с тем зорко следил, за тем, что бы она ни перешла допустимую грань, за которой царила полная анархия с ее дикими нравами. Вовремя заметив опасный момент, когда воины уже были готовы убить Беса и начать общее насилие над женщиной, вождь громким криком остановил их.

— Я не удостоюсь сомнительной чести пролить гнилую кровь, пусть даже и царскую. Оставим это дело благородным царям, что приходятся друг другу дальней родней, — язвительно произнес Спитамен. — Поэтому я отправлю тебя Бес под охраной к Александру, и который и решит твою судьбу.

Столь мудрое решение согды встретили гулом продолжительного одобрения, хотя многие из них, желали сами поучаствовать в процессе наказания.

— В цепи его — приказал их вождь и вскоре закованный в железо голого покрытого грязью Беса, под усиленным конным конвоем отправили на юг для передачи македонцам.

Оставшуюся в их власти царицу, двое воинов подхватили под руки и по знаку Спитамена потащили к его палатке. Под улюлюканье и глумливые шутки прошла Статира этот путь позора. Раззадоренные происходящим, окружившие свою жертву мужчины, при этом смачно хлопали персиянку по всем округлым местам ее стройного тела, постоянно останавливали конвой, что бы пощупать интимные места царицы и тут же давали свои весомые комментарии и рекомендации по их использованию.

Возле палатки сатрапа под хохот толпы, слуги вбили большой кол с железной цепью, которая венчалась внушительным кожаным ошейником. Набросив его на шею Статиры, согды затянули его так, что несчастная едва могла дышать, и обессилено рухнула на землю, выставив свое измученное тело на дальнейшее поругание толпы.

От активных действий к этому, заведенных мужиков остановила страшная грязь и запах, исходившие от тела женщины, а так же тот факт, что на глазах у всех она обмочилась. Это разом сбило у многих желание и за это, в Статиру полетели комья грязи, камни и гневные крики проклятий собравшихся.

Так подобно собаке, под палящим солнцем, пленница просидела весь день, стоически снося все, что судьба столь щедро обрушила на ее плечи за один день. Только к вечеру, когда лагерь угомонился, Запира жена Спитамена осмелилась напоить несчастную, очистить и омыть ее тело от грязи и прочих нечистот, надела на нее простую дерюгу, что бы пленница, не замерзла ночью.

Сама по происхождению из знатного персидского рода, Запира проявила участие к царице и смогла уговорить Спитамена, поместить Статиру в одну из палаток прислуги. Согдиец милостиво согласился, но каждую ночь царицу неизменно сажали на цепь.

Что бы пленница, не строила особых иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы, ее часто навещал кто-нибудь из знатных согдийцев, желающих насладиться прелестями любви плененной персиянки.

Это дело свершалось в палатке. Выгнав лишних и не снимая цепи, очередной согдиец творил с женщиной все, что хотел, предварительно забив ее рот плотным кожаным кляпом, что бы Статира не кусалась и не пугала криками жителей соседних палаток. Это развлечение очень понравилось воинам и вскоре Спитамен, стал награждать своих нукеров, возможностью переспать с персидской царевной.

Статиру исправно кормили и поили, тщательно ухаживали за ее телом и лицом, но неизменно держали в палатке совершенно нагой, оставив в качестве одежды только цепь. Столь непонятное поведение Спитамена удивляло многих, но вождь только загадочно усмехался и предлагал провести ночь любви за хорошие деньги. А вскоре дела пошли столь стремительно, что про пленницу забыли.

Судьба Беса была иной. Выполняя приказ сатрапа, пленника доставили его к перекрестку дорог располагавшегося в одном дне пути от македонского авангарда. Установив наскоро сколоченный крест, согдийцы крепко приковали к нему голого Беса и удалились, оставив рядом письмо Спитамена к Александру. В нем согдиец извещал македонского владыку о выдачи преступника и предлагал покинуть Согдиану, так как у Александра уже не было причин к нахождению в его стране.

Македонский лагерь встретил весть о поимке коварного Беса таксиархом Птоломеем громкими криками радости. Наконец-то свершилось долгожданное событие, которое позволит с честью завершить долгую войну и вернуться домой с награбленной добычей.

Сначала сражались с Дарием, потом его ловили, затем его наследника и убийцу Беса, и вот, наконец, поймали. Теперь уже ничто не стоит на пути македонцев к родным краям. Правда смущает, что Беса нашли скованного на обочине дороги, но это видно дикие азиатские нравы, когда один господин предает другого в угоду собственных интересов.

Как славно придумал Александр, что приказал выставить напоказ голого наследника Ахеменида у дороги, по которой промаршировало все македонское войско. Скоро будет суд над преступником, а затем домой.

Поздравить своего царя со столь важным успехом, пришли все стратеги, и вельможи царской свиты. Огромный шатер был полон гостей, которые наперебой восхваляли македонского владыку и выражали надежды на скорое возвращение домой.

Александр выказывал ответную радость, но был сдержан в оценках скорого возвращения, постоянно выказывая удивление письмом Спитамена и его не прибытием в македонский лагерь, для установления дружеских отношений.

Из всех приближенных только один Гефестион знал полное содержание письма согдийца к царю, доведенное до ушей остальных в кратком изложении. Спитамен настойчиво требовал покинуть его страну в течение месяца, в противном случае македонцы будут считаться врагами со всеми вытекающими последствиями.

Александр негодовал, зачитывая своему другу и любовнику это послание, но Гефестион прекрасно видел, что царь лукавит и не собирается просто так оставить Согдиану. Заложенное в детстве Аристотелем любопытство к новыми землями и желание их завоевать толкало царя на продолжение войны в угоду личных желаний и амбиций.

И так царь решил занять Согдиану, надеясь просто присоединить ее подобно остальным персидским сатрапиям, ограничившись малой кровью. Правда, на его пути могло встать воинское собрание, которое по-прежнему оставалось высшим органом в македонской иерархии, но Александр справедливо полагал, что своим авторитетом он справиться с этой задачей.

На следующий день, он открыто собрал воинов и командиров и объявил о поимке Беса. Дождавшись, когда смолкнут радостные крики македонцев, Александр, продолжал:

— Я хорошо знаю, как все вы рветесь домой к своим очагам и близким. Меня тоже ждет там родная мать, которую я не видел больше пяти лет. Но сейчас, я прошу вас не терять голову от близкого окончания войны и немного подождать.

Всего чуть больше месяца. Именно столько нужно мне, что бы свершить законный суд над убийцей Дария Бесом и заключить мир с согдийцами, чей сатрап Спитамен, почему-то не желают прибыть в мой лагерь. После свершения суда над убийцей, я намерен отдать приказ к возращению в Македонию, клянусь своим отцом Зевсом — Амоном.

Гул разочарования к огорчению царя был гораздо громче и продолжительнее чем он того хотел и надеялся. Что больше всего огорчило полководца, так это явное разочарование его известием открыто читалось на лицах его стратегов Кена, Мелеагра и Клита.

Старые боевые товарищи не посмели, открыто присоединиться к простому солдатскому недовольству, но они не выражали радость по поводу вынужденной задержки.

Среди тех, кто открыто выразил свою полную готовность поддержать царские планы, были Птоломей, Пердикка, Неарх, Кратер, Каран и Эвмен. Они своими криками подали яркий пример многим воинам, которые постепенно заглушили гул недовольства воинского собрания македонян.

Демонстрируя лучшие навыки ораторского искусства, Александр сделал вид, что не заметил негативную реакцию зала и плавно перешел к раздаче наград наиболее отличившихся в боевых действиях воинов. Вид золота и царская похвальба моментально сбили намечавшийся раскол в рядах македонцев, и они послушно внимали своему вождю и божественному кумиру.

После завершения собрания кардиец Эвмен пригласил в свою палатку стратега Пердикку и гадателя Нефтеха явно желающих обсудить услышанные новости наедине.

Главным повествователем этого трио был молодой Пердикка, у которого были важные вести к своим подельщикам.

— Ты был абсолютно прав Нефтех, когда утверждал, что только Гефестион сможет полностью пролить свет на замыслы царя. Фалерское вино прекрасно развязало ему язык во время нашей беседы. Вдобавок у него обнаружились ко мне теплые чувства, которые в любой момент были готовы, перерасти в тесную близость.

— И ты? — восторженно спросил Эвмен, явно подначивая соратника.

— В следующий раз открывать его душу будешь ты, у вас греков это лучше получается.

— Я иониец, — с сожалением констатировал секретарь, — и гордый македонец не сойдет даже до дружеской беседы со мной.

— Не отвлекайтесь, — призвал их Нефтех, — что сказал царский друг в отношении завершения похода.

— Ты, верно, угадал мой бритоголовый гадатель. Царь не собирается уходить из Согдианы, а только ждет и ищет повода остаться здесь на более длительный срок. Спитамен дал ему срок до месяца, после чего Александр попадет в разряд врагов согдийского сатрапа.

— Значит слова о завершении похода лукавство — с сожалением констатировал Эвмен.

— Чему ты огорчаешься. Если царь задержится здесь дольше месяца, значит, будет хорошая заваруха, которая выгодна всем нам. Многие из стратегов уже тяготятся войною, а значит, будут отодвинуты в сторону — радостно вещал Пердикка.

— Говорил ли Гефестион о новых планах царя, что-либо конкретно — вернул стратега с небес на землю Нефтех.

— Нет, царь будет ждать месяц, и попытается занять всю Согдиану, используя для этого любой случай.

— Мне кажется на этот раз у него более опасный соперник, чем Дарий или Бес. Спитамен храбр, энергичен и будет упорно драться за свой край. Боюсь, нас здесь будет ждать не очень покорное население как в Вавилонии, Персии и даже Гиркании — высказал свое мнение Эвмен. — Неужели согдиец так глуп, что надеяться, что наш повелитель испугается его?

— Не знаю — протянул Пердикка — все это странно, но я верю в военный гений нашего царя.

— Очень жаль, что Гефестион не раскрылся тебе до конца — с сожалением молвил египтянин.

— Нет, он действительно больше ничего не знает о планах царя, — энергично возразил ему стратег, — я его прекрасно знаю, и если бы он, что-то знал, то непременно похвастался бы об этом.

— Что смущает тебя Нефтех? — спросил Эвмен, который прекрасно знал въедливый характер своего друга.

— Честно говоря, сам еще толком не могу понять, но одно меня сильно беспокоит.

Два собеседника самым внимательным образом, посмотрели на говорившего, ибо за все время их тайного союза интуиция еще ни разу не подводила египтянина.

— Меня сильно насторожила негативная реакция солдат на просьбу царя о задержки мира на месяц.

— Ну и что — презрительно фыркнул Пердикка, но развить свою мысль ему не дал Эвмен, властно махнув рукой прося выслушать до конца жреца.

— За время похода я и раньше слышал этот гул, — признался Нефтех, — но сегодня он был особенно злым и недовольным. И хотя Александр своим авторитетом смог его подавить, но он не уничтожил его полностью, а только загнал внутрь.

— Причем же здесь царские планы на будущее? — простодушно спросил Пердикка, совершено, не опасаясь прослыть невеждой в глазах своих собеседников. Это право ему давало его македонское происхождение вопреки чужеродному происхождению своих друзей.

— Если Александр ограничиться Согдианой, то этот гул не страшен, но если он затем решит завоевать, что-нибудь еще, боюсь, будет большой бунт, который он не сможет умерить даже своим авторитетом.

Оба слушателя задумались, и каждый в душе был вынужден признать правоту жреца, который так точно сумел рассмотреть давнее противоречие между царем и его армией.

Первые звонки этого процесса были на лицо еще в Экботане, когда, насытившись золотом и покончив с Дарием войско, желало завершения войны. Тогда царю помог заговор Филоты, который отвлек македонцев от их забот и пламенная речь царя в отношении Беса. Ученик Аристотеля красиво описал воинам этого страшного цареубийцу и коварную опасность, постоянно весящая над их головами. К тому же в Экботаны прибытие новых отряды еще не получивших своего куска пирога, чьи громкие крики сыграли не малую роль в продолжение похода.

— Что же делать? — спросил стратег страстно не желавший окончания войны.

— Я могу предложить только один вариант, который вам может показаться невозможным. Нужно полностью заменить, уставших от войны ветеранов на солдат нового набора.

— Твое предложение действительно нереально, — зло буркнул стратег, — придумай что-нибудь другое.

— А, по-моему, Нефтех прав, — поддержал жреца Эвмен, чьи глаза радостно заблестели от озарившей его идеи. — Для этого нужно поменять только часть воинов особенно злых и недовольных продолжением похода.

— Но как это сделать? Вовремя подгадать появление нового подкрепления к возможному бунту?

— Все это в руках Эвмена, — уверенно сказал Нефтех, — ведь через твою канцелярию проходят царские запросы на подкрепления. Если заранее послать их, а затем попридержать, то, думаю, можно будет их вовремя привести к решающему моменту.

— Ты гений египтянин, — радостно изрек Пердикка, — я всегда верил в твои замечательные мозги.

— Я польщен твоей оценкой моих скромных возможностей стратег, но теперь надо решить, кого следует заменить Эвмену.

— На сариссофоров Мелеагра не стоит рассчитывать, — мрачно изрек Пердикка, — они больше всех были недовольны речью Александра.

— Их как раз труднее всего заменить, царь не согласиться на быструю ротацию своего основного ядра пехоты.

— Еще очень ненадежны гоплиты Кена, нутром чую их желание вернуться домой — резал правду стратег.

— Прошагай с их и у тебя появиться неудержимое желание вернуться домой, — встал на защиту гоплитов секретарь. — Воины Кена тоже нужны Александру.

— Тогда что мы можем сделать? — спросил Нефтех, старательно вычерчивая на куске папируса замысловатые каракули.

— Думаю, следует уговорить царя отпустить всю союзную конницу в особенности фессалийцев, это первые крикуны — предложил Эвмен.

— И кого им взамен?

— Новых македонских катафрактов и конных лучников, возможно этолийцев.

— А почему вы обходите вниманием местных конных? — внес свою лепту египтянин.

— Персов? Это невозможно. Хоть царь и склонен видеть в них своих полноценных подданных македонцы пока не готовы признать их право быть вместе с ними. К тому же они еще не достаточно надежны в моем понимании — бросил Пердикка.

— Но почему обязательно персов, можно найти и других, скифов, например, — не унимался египтянин, — они прекрасные всадники и всегда высоко ценились персами.

— И как ты себе это представляешь? — недовольно хмыкнул стратег.

— За звонкую монету, которую платил им Дарий, и за обладание которой они проявят свою любовь к Александру.

— Оставим скифов на время как запасной вариант, кто еще?

— Несомненно, стоит заменить лучников и пращников в этом у меня не будет особой проблемы, — заверил Эвмен, — у них наибольшие потери и царь постоянно требует подкреплений.

— А пельтеки?

— С ними тоже не будет особых проблем. Их потери позволяют провести ротацию без особых усилий не вызывая при этом подозрения.

— Остались гетайры и мореходы Неарха — подвел итог жрец, заканчивая вычерчивание своих фигур.

— Неарх однозначно, поддержит Александра. Он еще не исполнил все свои замыслы, с которым начинал наш поход. С гетайрами же сложнее они тоже недовольны походом, хотя по-прежнему остаются самыми близкими к Александру войсками. Что бы отвернуться от него, нужны очень сильные аргументы кроме усталости.

В палатке повисла тишина, в которой каждый из союзников подсчитывал приведенный расклад.

— На бумаге все выглядит хорошо, — подвел итог своих художественных стараний жрец, — но жизнь часто все поворачивает иначе.

— Если я получу царских щитоносцев, то смогу полностью удержать их на стороне царя — заверил македонец.

— Твоя заветная мечта прекрасна, — вздохнул Эвмен, — однако на твоем пути к ней стоят Птоломей, Гефестион, Кратер и сам царь. Кроме этого не забывай своего вечного соперника Эригния. Я, конечно, постараюсь предложить царю твою кандидатуру, но не могу гарантировать, что он прислушается к моим словам.

При упоминании об Эригнии кулаки Пердикки непроизвольно сжались, так выходило наружу их вечное соперничество, в котором Пердикка всегда отставал на полкорпуса.

— Однако одного Пердикки все же будет маловато, — произнес Нефтех, продолжая рассматривающий свой папирус, — для полноты уверенности в победе нужен еще один стратег.

— Кого ты предлагаешь включить в наш союз Кратера, Птоломея?

— Тебя Эвмен. Ты давно перерос свою канцелярию и твое истинное место на поле битвы.

— А он прав, мой дорогой друг. Из тебя получиться неплохой стратег, — подтвердил Пердикка, — у нашего жреческого друга явно острый глаз.

— Я польщен столь громкой оценкой своих способностей, но на первом месте должен идти Пердикка.

— Однако если в нужный момент ты будешь временно командовать частью войска, это будет хороший вариант — настаивал стратег.

— Господа, я конечно сугубо штатский человек, мало смыслящий в воинском деле, но продолжаю настаивать, что наемная скифская кавалерия имеет ряд преимуществ, от которых грех отказываться — продолжал гнуть свое египтянин.

— Ну и зануда же ты — хмыкнул Пердикка, но дальше высказываться не рискнул, так как инстинктивно ощущал большую правоту в речах своего союзника.

— Я постараюсь переговорить с Александром на эту тему — заверил Эвмен, которому идея Нефтеха постепенно стала нравиться.

— Как знаете, вам виднее — милостиво бросил македонец, не желавший до конца признавать правоту жреца.

— Ну, вот и решили, — подытожил Эвмен, — не знаю как вы, а мне поход в Согдиану очень не нравиться.

— Нравиться, не нравиться, надо воевать — ответил македонец всем сердцем желавший выбиться в число основных царских стратегов. Египтянин молчал, одаривая вместе с тем всех присутствующих загадочной улыбкой.

— Ты бы погадал что ли — произнес Пердикка.

— Звезды благоволят к нам, а все остальное в наших руках.

Так закончился этот тайный совет трех триумвираторов, решивших совершить небольшой заговор в политической жизни огромного царства. Полностью положившись на интуицию и прозорливость мемфиского жреца, они стали терпеливо ждать момента, с помощью которого намеривались продвинуться в круг близких помощников царя и укрепить на него свое влияние.

Так зачастую люди строят свои планы, совершенно не подозревая о том, что все запланированное может рухнуть в один момент и тогда в страшной спешке приходиться творить другое, которое может тоже рухнуть, дабы открыть путь третьему доселе неизвестному и таящемуся до поры до времени в кармане судьбы серой мышкой.

Глава IV. Слабый женский фактор с тяжелыми последствиями.

Солнечный луч, лениво проникший сквозь дыру протершейся материи походной палатки македонца Мелеагра, разбудил Антигону. Нежащаяся под покрывалом танцовщица после бурной ночи любви, нехотя разлепила глаза, и тут же прикрыла их изящной ладошкой, защищая от ослепительного азиатского солнца.

Некогда пленница, а теперь любимая наложница командира сариссофоров, Антигона сильно изменилась за прошедшее время. Теперь мало кто смог бы с первого раза угадать в этой красивой и статной молодой львице ту худенькую танцовщицу, которая некогда вызвала бешеную ревность со стороны знатной персиянки Статиры.

За небольшой период своей и без того короткой жизни, фиванка окончательно сформировала свое внутреннее кредо, которое сводилось к страстному желанию отомстить разорителям своего родного города. Оказавшись среди тех, кто некогда разрушил ее счастливое далекое детство, Антигона только и думала об отмщении, и это чувство не давало ей покоя ни ночью, ни днем.

Со свойственным для молодости максимализмом, фиванка хотело истребить все македонское войско во главе с македонским царем, деспотом свободолюбивой Эллады. Его она ненавидела больше всех и в некоторые периоды своего гнева была готова броситься на Александра с голыми руками.

Однако судьба упорно не дарила ей такого шанса, а потом когда разум взял вверх над чувствами, и бурная жажда мести уступила место более трезвому расчету, продолжая подогревать его изнутри истерзанной души. Этому в немалой степени способствовала та жизненная школа, через которую пришлось пройти рыжеволосой красавице за свою короткую жизнь.

Разделяя постель с одним из главных стратегов Александра, фиванка подобно губке впитывала в себя все, что могла только услышать для воплощения своего плана мести.

Умело, используя свою красоту и ловко играя роль простушки, Антигона научилась выводить своего хозяина на нужный ей разговор и вытягивать из него такие сведения, которым бы, несомненно, позавидовал бы лучший персидский шпион.

Танцовщица стала прекрасно разбираться в тайных нюансах внутреннего положения македонского войска и в особенности по поводу разногласий части македонской знати со своим царем. Именно этот фактор по глубокому убеждению фиванки должен был стать могильщиком александровых планов и замыслов, в купе со всем войском во главе с царем.

Только для воплощения в жизнь своих мечтаний она спасла Спитамена, справедливо считая его самым опасным человеком для Александра, из числа всех оставшихся в живых персидских сатрапов. Действуя по принципу "враг моего врага — мой друг", привлеченная шумом схватки фиванка, укрыла согдийца в своем шатре, обрекая на смерть в будущем много жизней македонских гоплитов. Кроме этого в душе Антигоны горело страстное желание посчитаться с Статирой за своего ребенка, которого она потеряла накануне падения Суз.

Месяц, отпущенный Александру согдийцем, еще не подошел к концу, но неудержимый Потрясатель Вселенной, верный своим принципам мирового господства и желанию поскорее познать азиатскую часть Ойкумену, уже двигался к Мараканду. Накануне днем в стенах дворца правителя города состоялся важный разговор между Спитаменом и Оксиартом. Последний был очень недоволен решением сатрапа, оставить столицу провинции без защиты и отступить в пустыню.

— Я с удивлением гляжу на тебя Спитамен и совершенно не узнаю того смелого человека, который совсем недавно бурно протестовал против трусости Беса, а теперь идет его же путем. Чем тебя опоили в македонском лагере? — гневно вопрошал согдийский вельможа своего друга.

— Никто не опаивал меня, все это глупые сплетни. Просто я понял всю правоту плана Беса и теперь собираюсь его воплотить в жизнь. Пойми, — доверительно говорил сатрап,

— во время набега, я воочию испытал силу македонцев и должен был там праву погибнуть, если бы не воля богов. Перс как никто другой нашел слабость царя Александра, и было бы большой глупостью не использовать этот шанс.

— Но как, же Согдиана и жители Мараканда?

— Идет война Оксиарт и в ней часто приходиться жертвовать малым, что бы сохранить целое. Да жертвы будут, но они полностью искупятся разгромом и даже гибелью ненавистных македонцев и их царя. Сейчас мы отступим, но клянусь небом, это будет наше последнее отступление.

Спитамен решительно вознес руки в немом призыве к богам столь страстно, что Оксиарт не мог не поверить ему, хотя крайне не одобрял продолжение отступления.

Спитамену было легко покидать Мараканд. Он не имел многочисленной родни в сатрапии, которая всегда стремилась диктовать или, по крайней мере, навязать свою волю любому человеку, получившему шанс вступить на престол власти. Сейчас они глухо роптали и требовали от Оксиарта повлиять на сатрапа и сохранить в целостности и сохранности свои владения.

Словно читая мысли своего собеседника, Спитамен посоветовал местной знати затаиться на время и тем самым хоть частично избежать ужасов чужого разграбления.

— Пусть полижут зад македонцу, — со смехом сказал герой, — это для них привычное занятие, пока мы не свернем ему шею.

Хмурая улыбка выползла на губах Оксиарта. "Шути пока ты у власти и за тобой море копий и мечей готовых идти за тобой на край света. И как я не позавидую тебе, если задуманное тобой пойдет вкривь".

А Спитамен, тем временем, уже посещал своего помощника во все свои тайны.

— Сатибарзан готов начать восстание в Бактрах со дня на день, ждет только удобного случая убить Эригния и обезглавить македонское войско. Сам Александр надолго застрянет в Мараканде. Мы запрем его здесь и или, лишив подвоза продовольствия, возьмем измором либо, раздергав основные силы, уничтожим по частям в сражении. Зная македонца, я стою за второй вариант. Он не из тех, кто будет отсиживаться за стенами крепости. Это против его правил.

— Мудрые слова, — согласился Оксиарт. — Я тоже склонен ко второму, но и первым не стоить пренебрегать.

— Если сын Амона решит отсидеться в крепости, то мы будем тревожить его спокойствие своими набегами на его фуражиров, и ждать в засаде выхода части отрядов направленных на нашу поимку.

— Как же ты будешь узнавать об их выходе? — удивился Оксиарт

— С помощью хрустального шара — загадочно улыбнулся Спитамен.

Мараканд предстал перед Александром в полной красе своих дворцов, садов и храмов, обрамленных двойной защитой зубчатых стен. Над воротной башней гордо развивался штандарт покойного Дария, который как бы символизировал приверженность жителей умершему правителю.

— Как долго до них доходят новости — иронично хмыкнул македонец и приказал начать подготовку к штурму. Конная разведка македонцев уже доложила царю, что была обстреляна со стен, при попытке приблизиться к воротам.

Столица Согдианы, конечно, не могла равняться по силе и крепости своих укреплений с Тиром и Газой, доставивших Александру большие трудности при осаде, но вместе с тем, в умелых руках могла доставить много хлопот тому, кто бы посмел ее штурмовать. Поэтому царь приказал отнестись к этому делу с максимальной осторожностью и рвением.

Право штурма города царь разделил между Птоломеем, Кратером и Кеном, чьи отряды гоплитов выдвигались к заранее выбранным целям атаки. Держа в руках штурмовые лестницы и создав из щитов подобие панциря черепахи, македонцы смело бросились вперед. Желая подзадорить воинов, царь пообещал талант золота тому, кто первым ворвется на крепостную стену и обратит врага в бегство.

Бежавших гоплитов надежно прикрывали от стрел согдов критские лучники, которые с момента начала атаки принялись пускать свои стрелы по стоявшим на стенах воинам противника. Все делалось по основным правилам греческого военного искусства.

Массированный огонь на узком участке стены, который выкашивал ее защитников или заставлял их спрятаться за острыми зубцами. Под громкие воинственные крики, гоплиты без особых потерь достигли подножья стен, и крепко уперев в землю свои штурмовые лестницы, стали на них взбираться.

Конечно, сверху на них падал камни, копья и стрелы, конечно, некоторые гоплиты срывались вниз сбитые ими или по другим причинам, в одном месте согдийцы даже смогли обрушить лестницу, облепленную воинами подобно грозди винограда, но все это не могло остановить азарт атаки македонских воинов.

Выученные до автоматизма, они лезли и лезли вперед, не обращая никакого внимания на все трудности полностью поглощенные только одной целью, взять стену. Вот первые гоплиты уже пересекли гребень стены и вступили в схватку с защитниками города. Вот македонские отряды заняли свои участки стен и двинулись навстречу друг друга, что бы вместе вскрыть городские ворота и впустить основные силы.

Мастерский удар штурмующих групп увенчался успехом, и медленно скрипя, оббитые железом створки ворот распахнулись вширь, впуская в себя вражескую силу.

Казалось, город уже взят, но именно в этот момент македонцы столкнулись с азиатской хитростью постройки крепостей. Ворвавшиеся внутрь воины оказались зажатыми в малом проеме крепостных стен и из-за сковавшей их атакующие ряды тесноты, не могли действовать с былой легкостью. И тут на македонских воинов посыпался град стрел и камней, который нанес им гораздо больший урон, чем они понесли при штурме стен.

Хуже всего случилось то, что за короткий промежуток времени были ранены два из трех командиров штурмовых отрядов. Одна из стрел насквозь пробила бедро Кратеру, а метко пущенный из пращи камень основательно разбил нос Птоломею. Оглушенный сильнейшей болью и заливаясь кровью, таксиарх буквально рухнул на камни мостовой, и только самоотверженность солдат, прикрывших командира своими щитами спасла его от добивания.

Удар был сильным, внезапным, но македонцы быстро нашли способ защиты от стрел и камней согдов, подняв над головой свои прочные щиты, но они, же полностью исключали возможность продолжения штурма.

Разгоряченный боем Александр буквально визжал от бешенства, видя как, беспомощно толпятся его солдаты перед второй стеной, но сделать ничего не мог.

Положение исправил Пердикка, к которому звезды явно благоволили в этот день. Не дожидаясь пока неистовый Александр вновь лично полезет демонстрировать чудеса собственной храбрости, он предпринял не вполне обычную атаку. Воспользовавшись тем, что согды полностью увлеклись попытками истребления застрявших перед стеной македонцев, он самовольно принял командование частью птоломеевых гоплитов, приказав им отойти к только, что взятым стенам.

Используя особенность постройки вражеской крепости в типично азиатском стиле, когда в ряде месте стены почти что соприкасались друг с другом, стратег решил обратить эту особенность против согдов. Выбрав наиболее подходящее место, Пердикка приказал перебросить длинные штурмовые лестницы с одной стены на другую и по ним начать новый штурм.

Молодые и горящие азартом боя и жаждой крови воины, большинство которых выросло в горной части Македонии, смело пошли на новый приступ. Ловко балансируя по перекладинам, они без особого труда преодолели коварное пространство и вступили в бой.

Согды не предполагали возможность подобной угрозы, и попросту просмотрели тот момент, когда своими стрелами и копьями, могли свободно перебить всех атакующих. Когда же опасность была оценена в полной мере, было уже поздно. Идущий во главе воинов военачальник Пердикка, первым ворвался на стену и начал резню.

И тут македонцы уже отвели свои души, принявшись безжалостно избивать защитников стен, вооруженных в основном метательным оружием. В приступах ярости, гоплиты сбрасывали стрелков и метателей дротиков со стен, вымещая, таким образом, на них свою злобу за неудачу предыдущей атаки.

Участь города была решена, и вскоре вторые ворота были открыты и спасенные от истребления воины хлынули внутрь Мараканда. Спасаясь от их осатанелых от крови преследователей, согды подозрительно быстро отступили внутрь города и вскоре покинули Мараканд через другие ворота. В пылу боя македонцы не придали этому особое значение, посчитав это примитивной трусостью дикарей азиатов. Однако вскоре им пришлось изменить свое мнение.

Оставив врагу столицу, Спитамен искусстно отступил в пески, сохраняя при этом свои силы. Храбрый полководец был очень рад такому повороту дела. Двигаясь со всем своим воинством вглубь степи, совершено не подозревая о страшной опасности, которая уже вила свои черные сети вокруг него.

Отважный и смелый воин совершенно позабыл о Статире, посчитав, что полностью обезопасился от ее жала, заключив персиянку под стражу совсем позабыв очень маленькую, но важную деталь. Его униженная и оскорбленная пленница свободно общалась с Запирой тоже знатной персиянкой. Загнанная в угол и прекрасно видящая свой скорый бесславный конец, Статира энергично стремилась посеять черные зерна измены в душе женщины. Царица, верно, угадала ее усталость от постоянных перемен в жизни мужа и постаралась максимально убедить ее в виновности Спитамена во всем с ней происходящем. Медленно и умело плела персиянка свои сети, прекрасно понимая, что может не увидеть результат своей работы воочию. Но даже это не останавливало ее от задуманной ею мести.

Чувство ощущения возможной ежедневной смерти резко обострили способности изворотливого ума персиянки, и ее ненавязчивые беседы с Запирой подводили женщину к нужному для Статиры выводу.

А в это время, в ужасно далеком от Согдиане Эпире бушевали другие страсти.

Расположившись в Додоне, царица Олимпиада усиленно залечивала душевные раны, полученные ею благодаря умелым интригам Антипатра. Разгромив спартанского царя Агисса, регент, используя выгодный политический момент, представ перед царем в роли спасителя отечества, стал энергично жаловаться на его мать , чьи неумелые действия, сильно мешают ему навести порядок и спокойствие как в Македонии, так и Греции.

Несмотря на свою сильную любовь к матери, Александр Македонский был практичным человеком и во имя обладания крепким и спокойным тылом решил выбрать наименьшее зло. Вместе с поздравлением Антипатру, в Пеллу полетело послание, в котором царь просил мать взять бразды правления в Эпире в связи со смертью своего дяди Александра эпирота.

Так сын отплатил темной неблагодарностью, по мнению царицы за все ее деяния в этом мире. Испытав сильный шок от публичного унижения перед Антипатром в момент оглашения царского вердикта, Олимпиада довольно быстро отошла от горечи испытания, которому ее вновь подвергла жизнь. И хотя царице было крайне неприятно вновь возвращаться в провинциальный Эпир из которого она с радостью выпорхнула, выйдя за македонца Филиппа, Олимпиада совершила это для сохранения своего царского реноме.

Первым делом она отстранила от власти свою родную дочь Клеопатру, предъявив на эпирский трон свои более весомые права. И хотя в этот момент у царицы Клеопатры уже имелся прямой наследник Неоптолем, никто не посмел перечить матери великого царя, по чьему желанию Олимпиада взяла власть в свои крепкие руки.

Полноценная власть даже в таком малом эллинском захолустье как Эпир, быстро оказала целебнейшее воздействие на ее израненную душу шипами жизненных невзгод. К тому же Олимпиада сохранила статус матери царя со всеми вытекающими отсюда обильными материальными благами.

Возвращение в былую обитель предков не бедной беглянкой, а богатой матроной, которая может позволить себе многое, давало царице определенную уверенность в своем завтрашнем дне.

Единственное, что по прежнему продолжало бередить ее душу, являлось постоянное воспоминание об ее неудачной борьбе с Антипатром. Это смертельное противостояние царицы Олимпиады с регентом Македонии уходило своими корнями глубоко в прошлое.

Когда юная эпиротка впервые появилась в македонской столице, она еще не совсем представляла себе ту роль, которую сыграет этот угрюмый друг царя Филиппа в ее жизни. Быстро лишившись иллюзий относительно своего места в жизни любимого человека, царица перенесла неприязнь к войне постоянно лишавшей ее семейного счастья, а в особенности на Антипатра который постоянно был возле царя.

При этом царица не выказывала слепой ярости, а только тихо негодовала, смиренно снося все выходки своего воинственного супруга, когда в короткий период мира он находился дома. Кризис произошел через несколько лет после рождения Александра, когда, вернувшись с очередной войны, царь позволил себе невозможное в понятии менады и вполне пристойную вещь в понятии лихого македонского воина.

Несмотря на культурную эллинскую лакировку, полученную Филиппом во времена его пребывания в Фивах, внутри него постоянно сидел буйный варвар, проявление, на свет которого способствовало большое количество выпитого вина.

В тот год Антипатр спас царя, прикрыв его от брошенного в жаркой схватке, вражеского копья. Тогда македонский владыка прилюдно назвал Антипатра своим кровным братом. Поход закончился удачно и, вернувшись в Пеллу, македонцы решили закрепить процесс братания большим пиром. Во время него Филипп вновь публично превозносил своего друга. Они поменялись щитами, мечами и кинжалами, постоянно перемежая процесс обмена обильными клятвами. Антипатр по своему обыкновению пил мало, зато Филипп не упускал возможности пригубить хмельную чашу.

Трагедия случилась после окончания пира, когда один кровный брат повел другого в его опочивальню. Филипп и Олимпиада уже тогда жили каждый своей жизнью, полностью позабыв о былых чувствах. Эпирота уже пережила несколько личных трагедий, но продолжала быть верной своему мужу, при этом полностью переключившись на воспитание сына.

Когда Антипатр водружал своего подвыпившего повелителя на кровать, от взгляда царя не ускользнул откровенно мужской взгляд, брошенный другом на оголенное плечо Олимпиады лежавшей в постели в ожидании своего супруга. Веселье и хмель ударили в голову царю, и он предложил своему кровному брату поменяться местами в постелях.

Олимпиада покрылась пятнами гнева от услышанного оскорбления, сочтя все за грубый солдатский юмор, но женщина жестоко ошиблась.

Не горя особым желанием но, желая унизить свою постоянную конкурентку за влияние на царскую душу, стратег согласился. Гнев и несогласие жены только раззадорили Филиппа, а отчаянное сопротивление только подхлестнуло к более активным действиям. Прочно ухватив густые волосы Олимпиады, царь сильным рывком опрокинул ее на спину и быстрым движением сорвал с нее покрывало. Филипп постоянно помнил, что воспитанная в строгости и простоте школы менад, эпиротка никогда ничего не одевала, ложась спать.

Антипатру открылось красивое тело молодой женщины ничуть не подурневшее от двух родов, которое она перенесла. Крепкие груди величественно выступали вперед, а упругий плоский живот заманчиво мерцал украшенный вставленным в пупок аметистовым амулетом. По стойкому убеждению македонцев, этот камень прекрасно защищал от различного сглаза женских прелестей.

Как истинная европейка, женщина пыталась инстинктивно прикрыть свои прелести ладонями, но Филипп, перестав удерживать голову царицы, моментально развел в стороны обе руки жертвы своей прихоти. Не желая покоряться, Олимпиада продолжала энергично елозить телом по постели, надеясь удачно нанести удар насильнику своими крепкими ногами и этим самым попытаться спасти свою честь. Однако Антипатр был бывалым воином, и на его счету уже было насилие над женщинами во взятых македонцами городах. Ловко уклонившись от направленного в его живот удара ногой, он поймал выброшенную вперед ступню и, приблизившись к Олимпиаде, нанес ей резкий и точный удар под диафрагму.

Острая боль мгновенно скрутила царицу, она разом лишилась сил, не могла дышать, и слезы непроизвольно покатились из ее глаз. Когда силы вернулись к ней, то мужское достоинство Антипатра уже активно трудилось внутри её тела, а мерзкий насильник уверенно держал в своих железных руках ее ослабевшие ноги.

Гнев и ярость вернулись к царице, она вновь принялась отчаянно сопротивляться и этим все больше и больше распыляла своего насильника. Антипатр грамотно использовал свою силу, подавляя напор Олимпиады, и едва она ослабевала вновь, провоцировал ее всплеск ослаблением своей хватки. Такая игра продолжалось некоторое время и во время своей очередной попытки освободиться, Олимпиада с ужасом осознала, что завелась и помимо своей воли испытывает наслаждение от соития. Тело женщины впервые в жизни предало свою хозяйку и стало жить своей собственной жизнью.

Однако самое гадкое было впереди. Уловив изменения, творившиеся в теле поверженной им женщины, Антипатр незамедлительно удвоил свой бурный натиск. И тело Олимпиады вновь, помимо её воли откликнулось на творимое над ней насилие. Раз за разом Антипатр заставлял испытывать Олимпиаду, помимо ее воли громко стонать от наслаждения, выгибаться всем телом и биться в руках державшего её Филиппа.

Древняя школа менад давала о себе знать своей прилежной воспитаннице. Сотворив насилие, Антипатр случайно попал в самую чувствительную точку тела македонской царицы, было полностью покорно власти навалившегося на неё стратега. Когда все кончилось, обесчещенная Олимпиада сжалась в комочек, и залилась горькими слезами униженного и оскорбленного человека.

С этого дня Антипатр стал первым врагом царицы, и началась, их смертельна схватка.

Олимпиада все душой стремилась получить в свои руки реальную власть, что бы раздавить ненавистного ей человека, и каждый раз он одерживал над ней вверх всячески лишая царицу этой власти.

Впервые Антипатр нанес удар по эпиротке, когда с благословения Филиппа уличил ее в прелюбодеянии. Конечно, у царицы были воздыхатели и кое-кто мял ее постель в отсутствия Филиппа, но царю сильно полюбилась племянница Аталла юная Клеопатра, которая соглашалась быть только царевной, и государь в спешке прибег к помощи друга, дабы получить развод.

Антипатр все разыграл как по нотам. Был найден юный человек, которого царский друг через нужных людей подвел к царице. Через верную челядь в питье царицы было добавлено сонное зелье, усыпившее эпиротку в час испытаний. В условленное время Гермоген проник в спальню Олимпиады и, найдя ее сладко спящую во сне, приступил к активному действию. Истосковавшееся по ласкам тело вновь предало свою хозяйку, и она включилась в игру, воспринимая действительность как продолжение сна.

Дав юнцу глубже увязнуть в ласках, Филипп терпеливо ждал под дверью спальни и только после того как, судя по звукам дело было свершено, он ворвался вместе с Антипатром и двумя слугами в спальню царицы.

Пробуждение несчастной Олимпиады было ужасным. От громкого властного крика сон полностью покинул ее затуманенный зельем разум, и она к своему стыду обнаружила сидящего на себе юношу, из груди которого торчало острие меча, и горячая кровь обильной струей заливала ее живот, ноги и грудь.

Филипп вырвал свой меч из спины глупого Гермогена и, швырнув на пол убитого юношу, имитировал желание убить и Олимпиаду. Антипатр и слуги бросились между ними и быстро смогли унять жаждавшего крови царя. Разыграв вторую часть спектакля, Филипп объявил о разводе, и гордо покинул комнату, не дав жене оправдаться в присутствии свидетелей. Только много месяцев спустя, размышляя на досуге, царица поняла, как ловко была обманута мужем и его кровным братом.

Тогда же напуганная случившимся Олимпиада ничего не посмела сказать в свою защиту, и Филипп преспокойно развелся с ней, не опасаясь эксцессов со стороны этой мужественной и решительной женщины. Эпиротка лишилась своего титула и была вынуждена наблюдать свадьбу со стороны.

Второй раз Антипатр подрезал крылья Олимпиаде в момент ее триумфального возвращения, когда неизвестно откуда появились порочащие царицу слухи об ее связи с царским убийцей Павсанием. Здесь было все: и обольщение царицей тайно прибывшего к ней обесчещенного Аталлом юноши с подробным пересказом интимных моментов. И черные быстрые кони якобы купленные Олимпиадой, которые ждавшие убийцу вблизи места покушения и до которых он не успел добежать.

Многочисленные очевидцы рассказывали, как видели собственными глазами, что эпиротка ночью возлагала на свежую могилу Павсания терновые венки и зажигала поминальный огонь.

Все это породило бурю гнева в душах простых македонцев боготворивших своего царя реформатора. Потом, правда, все улеглось за недоказательностью приписываемых царице действий, но перед походом Александр не смог передать верховную власть, в стране своей матери утвердив на посту регента Антипатра. Долгожданная власть, вновь выскользнула из рук царственной мстительницы, оставив ей только надежды на будущий реванш.

Долгие месяцы Олимпиада надеялась, что сумеет переломить эту временную неудачу своей жизни. Она приложила максимум усилий для этого, но ненавистному Антипатру вновь повезло.

Его военные успехи против Спарты полностью перевесили гору писем, которые мать отправила своему сыну. На волне побед он сумел убедить Александра в необходимости удалении вдовствующей царицы в Эпир для наведения там порядка, после внезапной гибели Александра эпирота. Выслушав доводы Антипатра, монарх согласился с ним и приказал Олимпиаде покинуть Македонию, с целью укрепления западных границ его царства.

Так регент, сумел, полностью обезопасив себя от смертельной угрозы со стороны жаждущей крови Олимпиады. Очередной этап борьбы этого многолетнего марафона двух титанов этого мира, вновь закончился полным фиаско всех планов вдовствующей царицы. Естественно, это сильно подкосило душевные силы эпиротки, хотя она постоянно демонстрировала на людях свое полное самообладание.

Все эти горькие воспоминания недавнего прошлого, уже который раз прокручивала в своем мозгу правительница Олимпиада, находясь во дворце правителя Эпира, и возлегая в мраморной ванне наполненной специальным настоем который приготовила верная ей Ланика. После случая, когда однажды пьяный супруг грубо сравнил ее с толстой коровой, превознося при этом красоту своих юных танцовщиц, царица дала себя клятву доказать ему, что она ничуть не хуже смазливых глупышек. С этой минуты она полностью занялась собой, стремясь всеми доступными средствами сохранить и даже приумножить свою природную красоту. Чего все это стоило, не знает никто, за исключением верной Ланики, но своего женщина добилась.

Сейчас лежа в воде, она с удовольствием разглядывала свое красивое и статное тело, которому можно было, смело дать только тридцать лет и не годом больше. На фигуру бывшей менады с большим вожделением смотрели многие мужчины из ее дворцового окружения. И ощущения этих флюидов, давало царице поистине неисчерпаемые силы в ее постоянной борьбе за власть в этой жизни.

За это многие из завистников называли ее колдуньей, беззастенчиво приписывая Олимпиаде множество различных грехов, типа участие в тайных менадских шабашах позволяющих ей сохранять свою былую красоту.

Мягкая финикийская губка ласково гладила ее кожу в руках верной служанки, единственного человека, кому царица полностью доверяла из всего своего окружения. Плавно совершая омовение царского тела Ланика, шаловливо поглаживала упругую грудь своей повелительницы, тем самым, ненавязчиво приглашая к любовной игре.

Ощутив приятное набухание, Олимпиада кокетливо смежила веки, и догадливая служанка моментально запрыгнула к ней в воду. После своего очередного унизительного провала, эпиротка стоически ненавидела мужчин и теперь полностью предавалась не традиционным ласкам любви. Гибкие и нежные руки Ланики быстро возбудили царскую плоть, она затрепетала, ответила на призыв и вскоре Олимпиада уже блаженно постанывала, сжимая бедрами и руки, бедра и руки своей партнерши.

Однако опытная служанка почувствовала некоторую незавершенность их процесса.

— И все же сегодня ты явно напряжена повелительница, — проникновенно промурлыкала Ланика, — как бы ты не хотела думать о мужчине, но иногда он тебя все — таки нужен.

От её слов кровь прихлынула к лицу царицы, однако она не захотела возражать подруге.

— Сегодня ночью я приведу к тебе царица хорошего молодого жеребца, и ты останешься, им довольна — продолжала неугомонная Ланика.

Глаза Олимпиады широко раскрылись, губы шевельнулись, собираясь отвергнуть сказанное предложение, но хитрая служанка быстро возложила обе свои руки на грудь царицы и энергично нажала на крупные соски. Непроизвольный вздох страсти сорвался с женских губ, выдавая с головой внутренне состояние царицы. Довольная сделанным ею эффектом служанка поспешила закрепить успех и, опережая руки Олимпиады, принялась энергично ласкать лоно своими умелыми пальцами.

— Поверь, госпожа, так действительно будет только лучше, ведь я же знаю толк в этом деле — заботливо проговорила служанка.

И как бы демонстрируя праведность своих слов, Ланика умело вызвала оргазм у царицы, вновь заставив стонать хотевшую отказаться от ее предложения женщину.

— Все будет хорошо — нежно мурлыкала служанка, настойчиво играя царски телом, и преданная страждущим телом, Олимпиада позволила себя уговорить.

Ланика моментально считала это с ее лица и, не прекращая игры коснувшись губами щеки подруги, доверительно произнесла.

— Я буду рядом за занавесом — заговорщицки подбодрила служанка свою повелительницу, тем самым, исключая любую неожиданность. Оценив преданность своей подруги, Олимпиада страстно поцеловала говорившую, долгим поцелуем. Но когда та довольная сделанным неспешно откинулась назад, то получила неожиданный ответ: — уж лучше будь вместе с нами.

Ланика была права, от проведенной встречи царица действительно получила огромное удовольствие. При этом присутствующая служанка активно ласкала Олимпиаду, доставляя ей массу удовольствия. О подобном расслаблении менада знала давно и вот рискнула опробовать в практике. Подруга с интересом наблюдала, как к царице вновь возвращалась былая уверенность в себе, отступала депрессия, появлялся интерес к жизни.

Но вместе с тем, Ланика интуитивно чувствовала, что душу правительницы, продолжает точить разрушительный червь тоски. И подтверждение этого, она видела в том, как по прошествию времени, азарт эпиротки постепенно угасал и появлялся лишь после очередного вливания от молодого партнера. Да Олимпиада была активна со своим любовником, охотно притворяла в жизнь различные изыски любви, но никак не могла преодолеть свой внутренний надлом.

Подобное состояние партнерши очень не нравилось Ланике, и она длительное время ломала голову над этой задачей, прекрасно понимая, что в таком состоянии правительница быстро может скатиться на самое жизненное дно, что совершенно ее не устраивало. И изворотливый женский ум нашел приемлемый выход. Связь правительницы с подобранным Ланикой молодым человеком длилась около трех месяцев, после чего служанка решила организовать своеобразную замену.

В этот вечер все шло, так как задумала хитромудрая женщина. Для полной гарантии своего успеха, она незаметно добавила несколько капель возбуждающего зелья в ужин царицы. Вскоре по блеску глаз и легкому трепету крыльев носа, Ланика определила, что партнерша жаждет принять своего любовника этой ночью.

Начиная разыгрывать Олимпиаду, Ланика пристроилась со стороны спины сидящей на ложе партнерши, и все свои усилия целиком обратила на грудь. Царица томно постанывала, впивалась ногтями в ласкающие ее руки и уже с трепетом ожидала включения в игру молодого человека. Неожиданно Ланика опрокинула разомлевшую подругу на себя, продолжая уверенно играть с прелестями царицы. В тот же момент, по заранее достигнутой договоренности, эпирот приблизился к женщине, согнул ее ноги в коленях, и начал свою кропотливую работу.

Любовная игра шла прекрасно и женщина ни о чем не подозревала, пока служанка сильным рывком не завела ее руки высоко за головой и больно сдавила, надежно связав их куском материи. От этого действия тело женщины суетливо дернулось и напряглось, но любовник воспринял это как продолжение игры и только усилил свой напор, сильно надавив на колени и буквально припечатав царицу в постель. Олимпиада хотела крикнуть, но хитрая служанка, оставив в покои ее прелести, играючи зажала своей твердой рукой подбородок царицы, от чего изо рта неслось только неразборчивое мычание.

Одновременно, удерживая прочно связанные руки своей жертвы, Ланика не позволяла ей подняться с постели, полностью повторяя сценарий действия, разыгравшийся много лет назад, между Олимпиадой и Антипатром. Как и тогда, царица пыталась сопротивляться, но только раззадорила этим своего насильника поневоле, уже полностью вошедшего в раж соития. И как в ту роковую ночь тело так же предало свою хозяйку, и вновь Олимпиада ненавидела своего истязателя и одновременно блаженствовала.

Ланика зорко следила за всем, что проходило. Изрядно поднаторев в подобных играх плоти, она тонко почувствовала наступления кульминации сближения. И дождавшись самого последнего момента, ловко вложила в правую руку царицы тонкий стилет, который до этого прятала в своем рукаве. Распластанная на ложе и энергично охаживаемая любовником Олимпиада, моментально преобразилась. Намертво сжав неожиданно появившееся оружие, она резко выгнула свое гибкое тело вперед и, приподнявшись с кровати, громко крича, она одним махом всадила узкий стилет в шею мужчины.

Позабыв обо всем на свете, она вновь ударила стилетом, отчетливо видя перед собой не молодого человека, приведенного на заклание хитрой Ланикой, а того самого Антипатра, когда-то совершившего насилие над молодой женщиной в спальне Филиппа. Растоптанная и обесчещенная тогда, теперь она неудержимо рассчитывалась за все с ней сотворенное этим ненавистным ей человеком. Острым клинком стилета она мстила за всю клевету и мерзость, вылитую на нее когда-то Антипатром, за все разрушенные им планы на женское счастье и то, что превратил в мстительную фурию, наполнив душу всепожирающим чувством мести. Нанося свои удары, царица неистово пыталась одержать хотя бы виртуальную победу в давнем споре, где еще ни разу не выигрывала с момента начала этой смертельной схватки.

Острое лезвие с первого удара пробила сонную артерию, от чего из раны моментально хлынул мощный фонтан крови, обильно заливая царицу, которая неистово продолжала наносить свои молниеносные удары. Переполненный неудержимой страстью, молодой эпирот не мог прекратить своих действий и, получив удар, смог только еще крепче сжать ноги своей убийцы. От столь сильного напора, Олимпиада не смогла удержать своего шаткого равновесия и стремительно рухнула на кровать, по техническим причинам не имея возможности выползти из-под своего партнера. Получив главенствующее положение эпирот, стал медленно наклоняться над ней, продолжая обильно заливать царицу своей кровью. Вложив все свои силы в удары, обессиленная Олимпиада только слабо ерзала под тяжестью мужского тела не в силах защитить себя.

Не желаю допустить какого-либо вреда своей госпоже, Ланика быстро наклонилась над поверженной подругой и уперевшись руками в плечи юноши, резким толчком отбросила его прочь от своей повелительницы. Смертельно раненый эпирот моментально рухнул на пол и вскоре затих у ног Олимпиады, которая распрямилась подобно сжатой до отказа пружины и уже стояла на ногах. При этом она продолжающей сжимать орудие убийства в руках, сверля лежавшего на полу мужчину своим страшным взглядом полного лютой ненависти и радости мщения.

Опомнившись, царица отшвырнула клинок и, переступив через тело, подошла к Ланике.

— Благодарю тебя — с надрывом произнесла она и, заключив ее в свои объятья, громко и горестно разрыдалась ничуть, не желая сдерживать свои эмоции. Рыдала и Ланика, нежно поглаживая свою госпожу, переполненная гордостью от своего поступка. Потом была ванна, где женщины купались, смывая друг с друга кровь, пот и прочие остатки присутствия мужчины, радостно щебетали и даже оценивали последнюю близость Олимпиады.

А на утро, эпирскому двору состоялось явление уверенной в себе правительнице, у которой вновь была главная цель жизни и твердые намерения достичь ее. Решительно отбросила она прочь весь тот тяжкий груз старых ошибок и невзгод, что так сильно давил на царские плечи все это время. С гордо поднятой головой и сведенными бровями, села она на трон и занялась государственными делами, одним своим видом давая понять придворным, теперь все будет по-новому.

Получив сведения о том, что ранее разбитые спартанцы теперь стараются натравить воинственных этолийцев напасть на Македонию, благо у Антипатра мало войск, царица тут же отдала приказ главному стратегу выдвинуть к границам Этолии войско и в случаи необходимости перейти границу. Стратег попытался высказать свое мнение, но наткнулся на такой повелительный взгляд, что поспешил исполнить данное ему приказание. Кроме этого, правительница определила вдовствующей царице Клеопатре скромный пансион содержания и место вблизи себя. От этого по дворцу моментально разнесся слух о невероятном преображении отставной царице, так преобразившейся за один день.

Вот так произошла метаморфоза с временно выброшенной из большой политики женщины, одной из самых ярких личностей той необычной эпохи. Царица Олимпиада действительно была неординарным явлением эллинского мира сумевшая подняться на небывалую для женщин высоту власти и активно влиять на всю политическую жизнь Македонии и соседних с ней стран. Даже знаменитая жена Перикла Аспазия не могла соперничать с эпироткой по силе ее власти. На многие столетия после нее, никто из женщин мира не достигал той полноты власти, к которой пробилась простая эпирская царевна и только великая Феодора смогла превзойти ее по своим деяниям и силе.

Глава V. Гнев согдийцев и ответ Александра.

Как быстро и слаженно вспыхнуло народное восстание против македонцев подготовленное умелыми руками знати Бактрии и Согдианы. Уж что-то что, а подложить свинью центрально власти в виде народных волнений азиатское окраины бывшей персидской державы всегда умели. У поднаторевших в интригах сатрапов, всегда найдется объективная причина для недовольства управляемого ими населения. Сегодня эта причина была в виде македонских солдат и самого Александра, с которым местные правители не желали делить власть.

Полностью воплощая в жизнь план последнего Ахеменида, бактрийцы и согды дружно ударили в спину македонцам, которые по своей наивности поверили в полное покорение этой азиатской провинций.

Все выступления против чужеземцев были тщательно спланированы и подготовлены, однако во многих местах они не достигли тех целей, на которые рассчитывали их организаторы. И главная причина этих неудач заключалась в стихийности выступлений согдийцев против врага из-за чего, заговорщики чаще примыкали к восстанию, а не возглавляли его.

Где-то согдийцы брали вверх над захватчиками и охваченные радостью одержанной победы выставляли на стенах города насаженные на колья отрубленные головы воинов македонского царя. В других случаях, не выдержав натиска толпы, македонцы успевали укрыться в городской цитадели, и восставшие брали захватчиков в осаду, надеясь измором сломить их сопротивление.

Хуже всего было в Бактрах, где македонцев не удалось застать врасплох, и всему виной был базар. Именно там зародилось первое столкновение, когда из-за отказа продать македонцам хлеб возникла драка, плавно переросшая в стихийное побоище.

Многие из заговорщиков посчитали базарную драку за начало планируемого выступления, о дате переноса которого их не успели известить и со всей страстью обрушились на македонские патрули или отдельные отряды, находившиеся в городе.

Поэтому действия восставших носили разрозненный характер и не привели к планируемому успеху.

Конечно, македонцы не смогли полностью вырезать всех бунтовщиков на базарной площади, часть которых удалось скрыться в узких городских улочках, но во всех остальных местах победа была за чужаками. Гоплиты и сариссофоры, яростно орудуя своими мечами и копьями на центральной площади, положили огромное количество тех горожан, что посмели высказать, свое недовольство властью их божественного царя — Александра.

Выстроившись ровными, непреодолимыми для разбушевавшейся толпы рядами, они сумели быстро вколотить в головы бактрийцев эту новую суровую истину. В этом им помогали стрелки и пельтеки укрывшиеся за их спинами, и щедро поливая людей своим смертельным градом, расплачиваясь, таким образом, за свой страх и унижение.

Вовремя выведенная из конюшни кавалерия, окончательно довершила разгром восставших, безжалостно рубя всех тех, кто не успел убежать от их копий и клинков. Благоразумно отказавшись преследовать бактрийцев в кварталах с узкими улицами.

Когда в город прибыл Сатибарзан, который по замыслу был должен возглавить восстание в Бактрах, все уже было кончено. Командовавший македонскими войсками стратег Эригний проявил все свои лучшие боевые качества и взял город под свой полный контроль.

Едва только с базара прибыли первые вести о стычке с местным населением, он моментально объявил тревогу и поднял на ноги всех, кто только находился в этот момент в его подчинении. Эригний лично повел войско на площадь и когда толпы разрозненные группки взбудораженных горожан вышли на улицу, там их уже ждали македонские солдаты во все оружие. Умело и грамотно, противодействуя взбудораженной толпе, громя её не числом, а умением.

Продолжая преследовать деморализованных бунтовщиков, гоплиты и всадники Эригния пробились к воротам города, за обладанием которыми уже начались жаркие схватки. Стражники грамотно отражали натиск своего разношерстного врага, но без подкрепления долго не смогли бы выстоять. Конная атака с тыла была для защитников городских ворот, как нельзя вовремя.

Конечно те разрозненные отряды фуражиров, отправленные ранее Эригнием, можно было смело записывать в боевые потери, но это были мелочи по проигрышу в столице. Наведя железной рукой порядок в стенах города, македонский стратег смело вывел в поле всю свою конницу и большую часть пехоты, справедливо пологая, что победу следует искать и по ту сторону городских стен.

Железным кулаком прошелся стратег по близь лежащим селениям и заставил их население, обливаясь слезами и кровью признать власть Александра Двурогого. С теми, кто не пожелал это совершить, разговор был короток, и их дома моментально запылали вместе с владельцами, заботливо закрытых в своих домах, жестокими иноземцами. Столь крутые меры давали довольно кратковременный эффект. Породив в сердцах бактрийцев злость и недовольство великим царем, но вместе с ним вселив в их души страх перед захватчиками. В сложившейся ситуации Эригний только этого и добивался, стремясь иметь относительно спокойный тыл перед основной схваткой.

Когда же проспавший начало выступления Сатибарзан смог собрать и привести к Бактрам свое основное войско, то перед городом его ждала не кучка деморализованных воинов, а полностью уверенных в себе и своем вожде, большое количество македонских гоплитов. Все они жаждали реванша за подлое предательство и гнусное убийство своих боевых товарищей местными азиатами. Эригний всячески поддерживал этот настрой, обещая воинам уничтожить каждого азиата, кто пролил благородную кровь македонских солдат.

Все решилось в одной быстрой и яростной битве между противниками. Продолжая считать Эригния простодушным человеком, Сатибарзан решил одним махом обезглавить вражеское войско, пригласив стратега для переговоров перед строем солдат. Перс заранее подготовил ударную группу всадников, которая мирно стояла поодаль, демонстрируя всем свою миролюбивость. Главный удар должен был нанести сам Сатибарзан, поразив или ранив Эригния своим акинаком во время разговора, выбрав для этого подходящий момент.

Однако македонец продемонстрировал персам, что он тоже может быть коварным человеком, если его зажимают в угол. Прекрасно распознав готовящуюся западню, стратег подготовил все войско к внезапной атаке, так же создал ударную группу кавалеристов и явился на встречу с главой восставших без меча, который он демонстративно бросил на землю, оставшись с одним маленьким круглым щитом.

Со стороны, македонец выглядел полным глупцом, но Эригний смог быстро доказать обратное. Едва подъехав к переговорщику Сатибарзану и успев обменяться приветствиями, македонец нанес молниеносный удара железным краем своего щита прямо под челюсть счастливо улыбающемуся персу. Конечно, удар был из разряда подлых и полностью не соответствовал тому кодексу рыцарей, которым так гордились все персидские вельможи, служившие в кавалерии. Но с волками жить — по-волчьи выть, тем более идет война.

От сильного удара у перса сломалась челюсть и была временно передавлена сонная артерия, из-за чего Сатибарзан кулем рухнул к ногам коварного македонца, так и не успев воплотить в жизнь свой замечательный план. Свершив задуманное, Эригний развернул коня и устремился обратно, предварительно закрепив на своей спине, столь эффектное оружие. Навстречу ему уже скакали верные кавалеристы, в руках одного из которых, находился брошенный на землю меч стратега.

Катафракты прикрыли своего командира, защитив его от копий и мечей ударной группы бактрийцев, дав, таким образом, ему прийти в себя и вновь обрушиться на растерянного врага всеми своими силами. Схватка была скоротечна, азиаты не выдержали сильного и слаженного конного удара и побежали.

Так и не пришедшего в себя Сатибарзана добил лично Эригний, ловко и умело отделив одним ударом голову от туловища своего обманутого противника. Надев на острие пики кровавый трофей, стратег смело помчался на врага, внося сильное смятение и деморализацию в его ряды своим столь ужасным символом.

Лицезрев падение своего предводителя и увидев как жестоко расправились с его останками, бактрийцы в конец потеряли мужество и волю к сопротивлению. С громким криком отчаяние сломали они строй и обратились в бегство, навсегда похоронив мечту о независимой Бактрии.

В Согдиане дело обстояло с точностью наоборот. Отдав врагу столицу края, Спитамен поднял к открытому неповиновению все окраины и жестко пресекал любую попытку македонцев запастись продовольствием и фуражом. Быстрые и подвижные отряды восставших подобно осам нападали на любой македонский отряд, и если не истребляли его полностью, то совершенно не давали противнику ни горсти пшеницы, ни пучка соломы.

Лишенные подвоза нужного количества провианта, запертые в стенах города, Покорители Ойкумены, подобно прожорливой саранче истребляли запасы съестного, убыстряя этим приближение черного дня непобедимой армии.

Александр одним из первых понял угрожающую ему опасность и незамедлительно предпринял энергичные меры. Для наведения порядка в отдельно взятой сатрапии и одновременно для сокращения лишних ртов, полководец выставил из Мараканда большую часть своей армии. Разбив пехотинцев и кавалерию на равные части, царь поручил командование ими Кену, Кратеру, Гефестиону и Пердикке. Последний заменил раненого при штурме Мараканд Птоломея, столь удачно проявив свою смекалку, на которую обратил внимание Александр. Вместе с царем в крепости остался Мелеагр и конные гейтеры под руководством верного его друга Клита.

Подобно голодным львам, бросились гоплиты на восставшие села и города, мечом и огнем приводя их к верности великому царю, и при этом добывая себе пропитание.

Спитамен не смог блокировать столь большое количество македонцев, одновременно наступавших в разных направлениях. Столкнувшись с движущимся врагом, кавалерийские заслоны согдов отступили после первой стычки, спеша известить своего вождя о коренном изменении всей обстановки.

Сатрап сам попытался напасть на колону воинов под руководством Пердикки, но был встречен щетиной копий, о которых разбился весь лихой натиск согдийских конников. Обменявшись с противником залпами из луков, Спитамен поспешил отойти, дабы свести к минимуму возможные потери от нападения на стального македонского ежа.

Оторвавшись от врага и получая известия от остальных своих отрядов, согдиец лишний раз убедился в правильности замыслов Беса, стремившегося заманить своего противника в раскаленные пески, где он будет легкой добычей для степняков. Однако для того, что бы согдиец окончательно принял замысел предавшего его человека, потребовалось определенное время.

За этот отрезок прозрения, македонские отряды полностью прошлись по цветущей сатрапии, систематически превращая ее цветущие сады и зеленые поля в груду разоренной земли. Города и селения предавались истреблению при малейшем подозрении в поддержке Спитамена, а уж при наличии явного сопротивления репрессивная машина, работала на полную мощь. Жители восставших селений жестоко наказывались. Если город особо упорствовал в своем сопротивлении, он полностью разрушался и вырезался. Если в пощаженном селении убивали македонцев, то победители брали заложников в десяти кратном размере и публично казнили. При этом македонцы строго соблюдали половинную пропорцию между богатыми и бедными, не делая особого исключения в пользу первых.

Конечно при покорении взбунтовавшейся страны, приветствовался тайный сговор с правящей верхушкой для приведения к покорности низов, но в случаи предательства, а такие случаи были, македонцы рубили головы и вешали попавших к ним в руки правителей без всякого сожаления.

Вскоре политика умиротворения Александра принесла свои плоды. Крупные очаги восстания были полностью уничтожены или приведены к покорности. Оставшиеся в живых согдийские вельможи отправились в Мараканд. Там упав на колени, они стали молить грозного потрясателя Вселенной, даровать им мир и спокойствие. Македонец изъявил на это свою милость. Казалось, мир и спокойствие наступило в Согдиане, но это была только видимость. Неуловимый вождь Спитамен продолжал досаждать врагу. Правя страной ночью, уступая днем, бразды правления Александру.

Великий воин, естественно, не мог снести подобное положение вещей, которое грозило ему новым стихийным восстанием и затяжной длительной войной с неизвестным исходом. Поэтому, не дожидаясь пока его силы вернуться в Мараканд, Александр отправил своего близкого друга Карана на поимку Спитамена. Под его руку были отданы все греческие наемники и часть пехотинцев Мелеагра, что сильно заболел во время вынужденной стоянки в Мараканде.

Тихо и незаметно двигалась по улицам дневного Мараканда рыжеволосая красавица Антигона, отпросившаяся у своего хозяина для похода на базар. Она уже познакомилась с Хадизат, тайной связной Спитамена и даже передала через нее ряд ценных сведений о том, что происходит в стане македонского царя. Так с опозданием в один день, согдиец был полностью в курсе основных событий всего, что происходило за стенами дворца правителя Мараканда.

Раздосадованный очередной дерзкой вылазкой Спитамена, царь хотел сам отправиться в погоню за неуловимым сатрапом, но тревожное положение в Согдиане не позволили македонцу бросить все дела и пуститься в погоню за своим противником.

Против подобного шага резко выступал Эвмен, Мелеагр и выздоравливающий после ранения таксиарх Птоломей. Военачальники в один голос заявили о недопустимости подобного мальчишества в соль ответственный момент лично заняться поимкой "ястреба пустыни". Александр прислушался к этому мнению и отправил на поиски Спитамена Карана, пообещав стратегу хорошую награду за голову вождя согдов.

Приказ был отдан утром, а уже через два часа Антигона спешила свершить свое черное дело. Сегодня у нее был прекрасный предлог для подобной отлучки. У стратега Мелеагра развилась лихорадка, и обычное лечение македонских врачей ему не сильно помогало. Хитрая фиванка пообещала достать местное средство от этого опасного заболевания у местной знахарки и, используя удачный момент, поспешила к старухе.

Хадизат действительно была местной знахаркой умевшей прекрасно лечить различные заболевания. Очутившись в ее жилище, Антигона уверенно кивнула согдийке головой и поспешила пройти в соседнюю комнату, дабы избежать лишних ушей при важном разговоре.

Пройдя хорошую школу жизни среди азиатов, танцовщица свободно носила местные платья и, прикрыв лицо темной фатой, была мало отличима от жителей сатрапии.

— У меня важные новости, Хадизат, — шепотом произнесла девушка, едва старуха приблизилась к ней вплотную, — их нужно будет доставить сатрапу Спитамену как можно быстрее.

Старуха с пониманием кивнула головой и приготовилась запоминать то, что ей сейчас скажут.

— Сегодня вечером, царь отправит на поимку Спитамена восемьсот конных и три тысячи пехотинцев под командованием Карана. Это смелый человек, но плохой полководец. Так сказал Мелеагр. У Карана плохие отношения с Менедемом командиром греческих наемников. Они постоянно ссорятся из-за главенства, пусть Спитамен учтет это. Солдаты будут искать его на севере около Политемета.

Хадизат вновь кивнула головой, в знак того, что все запомнила. Она была от рождения немногословным человеком, а тайная служба Спитамену приучила ее больше слушать и как можно меньше говорить.

— Македонец беситься от каждого нового набега сатрапа, но не может покинуть Мараканд, ожидая подхода свежих сил. Он очень боится нового восстания и постоянно требует к себе Эригния из Бактрии, надеясь, что тот сможет привести к покорности и Согдиану.

— Я все передам вождю, — смиренно произнесла Хадизат, — можешь не сомневаться, эта весть вовремя дойдет до него.

— Напомни ему так же о нашем давнем уговоре. Я очень долго жду, когда он исполнит свое слово.

— Не беспокойся дорогая, Спитамен всегда выполнял все, что обещал людям.

— Тогда дай мне средство от лихорадки. У моего хозяина начался сильный её приступ и я обещала добыть ему хорошее лекарство.

— Да, этому македонцу еще рано умирать — согласилась знахарка и вскоре разыскала среди своих снадобий, белый порошок.

— Раствори это все в воде и давай по два раза день: в обед и вечером по одному глотку. Через два дня лихорадка спадет, а через пять полностью отпустит его.

Мешочек с порошком исчез в широком рукаве Антигоны, и вновь прикрыв лицо тканью, она выскользнула из дома тайного агента вождя повстанцев.

Судьба войска под предводительством Карана была трагична. Зная о том, где противник собирается его искать, Спитамен сам напал на врага и после короткого боя отступил, позволив воинам Карана повиснуть у себя на хвосте. Македонцы радостно преследовали противника, посчитав притворное бегство за свою победу.

Вождь согдийцев не стремился разубеждать своего преследователя, продолжая планомерно выводить его к берегам Политемета, где македонцев ждал неприятный сюрприз. Едва македонцы приблизились к реке, как на них обрушились шестьсот скифских всадников, которых в свое время нанял еще Бес.

На свежих лошадях, они осыпали врагов стрелами и стремительно исчезали прочь, прежде чем измотанные долгим переходом македонские всадники успевали им ответить. Войско Карана не знало ни минуты покоя, от постоянно атакующего их врага. Среди македонцев и греческих наемников было много раненых и убитых, число которых неуклонно возрастало с каждой новой атакой.

Посовещавшись, Каран и Менедем, решили перейти реку, что бы укрыться от стрел врага под защитой леса. Туда не могла проникнуть вражеская конница и там, от пехотинцев было бы больше пользы.

Как только кавалеристы получили приказ, они сразу ринулись к реке, стремясь как можно скорее оторваться от противника, положив между собой и им водный рубеж. При этом македонцы совершенно не желали думать о греческой пехоте, легко мысленно оставляя их без прикрытия. Менедем принялся проклинать македонцев, но ничего не мог сделать, ибо острые скифские стрелы были более весомым аргументом, чем его громкие проклятья.

Оставшись беззащитными с флангов и тыла, наемники также бросились вброд через реку, торопясь встать под защиту конницы и при этом сломали свой строй. Этим промахом моментально воспользовался Спитамен. Он моментально обрушил всю силу согдийских всадников на отступающего врага. Тесня пехотинцев Менедема с тыла и с флангов, согды попросту сбрасывали гоплитов в воду, где из них многие гибли, оказавшись на глубоком месте.

Одновременно с этим, на переправившуюся конницу Карана ударили ранее отступавшие за реку всадники Спитамена и скифов, стараясь отсечь их от переправляющейся пехоты и от спасительной для них рощи.

Менедем, стремясь, спаси положение, приказал своим воинам укрыться на небольшом островке посреди реки, самоотверженно прикрывая их отход, сражаясь с согдами в приречных зарослях. Подобно раненому секачу, грек яростно крушил всех, до кого только могло дотянуться его тяжелое копье. Ни один согдиец пал в этом бою от руки Менедема пока меткая стрела не пробила ему горло и сразила отважного воина.

Гибель командира послужила своеобразным сигналом для гоплитов, которые в беспорядке разом устремились на остров. Напрасно помощник Менедема Андромах, пытался навести среди беглецов хоть какой-то порядок. Потерявшие от страха голову воины, не слушая командира, спешили к островку, стремились найти там спасение, однако их надежды быстро растаяли.

Когда наемники полностью заполнили остров, стоя на нем плечом к плечу, подошедшие к ним на пролет стрелы согды и скифы принялись хладнокровно расстреливать их из луков. Большая часть гоплитов вместе с Андромахом погибли от стрел противника, тех же, кто сложил оружие согды взяли в плен, но участь их была печальной.

По требованию вождя Скилура Спитамен отдал наемников скифам. Все пленники, как требовал того скифский обычай были принесены в жертву своему богу войны Папаю. Воткнув на одном из прибрежных холмов большой меч, олицетворение своего грозного бога, скифы принялись подводить к его подножью одного за другим пленных. Стоявший там жрец быстрым выверенным движением перерезали горло жертве, после чего кровь заливала подножье холма.

Всего из войска Карана уцелела ничтожно малая часть, которая сумела покинуть поле боя, прорвавшись через вражеские ряды. Это, правда, больше напоминало больше бегство, в результате которого стратег Каран пал под стрелами и клинками азиатов, трусливо оставленный своими воинами. Но великий царь приказал считать это подвигом, что и было записано в походном дневнике войска секретарем Эвменом.

Гнев Александра, получивший известие через два дня, был страшен. В порыве ярости, царь приказал казнить каждого десятого из взятых ранее, а сейчас находившихся в Мараканде заложников из числа знатных согдов, ибо из всего войска спаслось всего сорок конных и ни одного пехотинца. Таких серьезных потерь македонская армия нигде еще не несла за все время своего похода.

Невзирая на протесты стратегов, царь сам лично выступил из столицы на поимку ненавистного Спитамена, но того уже и след простыл. Ободренный победой вождь согдийцев, умело растворился в просторах пустыни, что бы вновь ударить по македонцам в другом месте.

Следствием этой победы стали новые волнения в уже казавшихся замиренных селениях и малых городах Согдианы. Эти стихийные восстания вновь показали македонцам, что борьба далеко не закончена и поэтому возвращение в Мараканд полков Кена, Кратера, Гефестиона и Пердикки было временно отложено.

Лучшим известием в это время стали новости о скором прибытии усмирителя Бактрии Эригния, который сумел добиться полного замирения. Этому способствовало не только полководческий талант стратега, но и отсутствие среди бактрийцев яркой личности подобно Спитамену. Александр с нетерпением ждал своего старого товарища, готовясь отправить его войско на поимку Спитамена.

Сам же вождь согдов в это время праздновал победу над врагом в одном из селений на границе Согдианы и земель массагетов. Используя постоянное передвижение, Спитамен оставался неуловимым человеком для своих преследователей. Имея множество сочувствующих селений, Спитамен готовился к длительной борьбе, конец которой послужила бы смерть грозного двурогого захватчика.

Слушая хвалебные слова в свой адрес, и поднимая праздничную чашу, Спитамен не отдыхал душой, а строил все новые и новые планы своей борьбы.

— Сегодня мы славно оторвали хвост македонской змее, но еще не наступили на ее горло и не отсекли ядовитую голову — вещал опоенный успехом Оксиарт. Ему вторили Датарферн и другие.

— Славно мы всыпали в этот раз македонцам, говорят, они столько не теряли со времен Гавгамел и Исы. Теперь будут седеть испуганно за стенами Мараканда, помирая со страху как трусливые крысы.

Это сравнение вызвало бурю хохота и восторга. Спитамен соглашался с подобными оценками своих товарищей, но неожиданно вспомнил о Хадизат, что передала напоминание фиванки о выполнении данного ей обещания. Властным взмахом руки он подозвал к себе преданного слугу Гобрия, и что-то шепнул ему на ухо. Кривая улыбка осветила его хищное лицо, и слуга поспешил скрыться.

Когда Статира увидела счастливое лицо своего охранника, она инстинктивно поняла, что участь ее решена. Об этом она догадывалась и раньше, но все надеялась на какое-нибудь чудо. Царица радовалась каждому новому дню своей жизни, прекрасно понимая о своей обреченности.

Ворвавшийся в палатку Гобрия и двое подручных действовали решительно и скоро. Отпихнув, прочь служанку и оттеснив в сторону вставшую около Статиры Зарину, палачи моментально скрутили слабые женщине руки и стянули их грубой веревкой. Персиянка отчаянно сопротивлялась, но силы были не равны, и вскоре она очутилась перед главным шатром согдийского вождя. Не имея на себе ни лоскутка одежды, с растрепанными волосами, последняя персидская царица представляла собой жалкое зрелище в глазах собравшихся воинственных мужчин.

— Статира, пришла пора рассчитаться за все твои дела, высокородная персиянка, — громко произнес Спитамен, — я прекрасно знаю, как ты науськивала на меня своего Беса и что ты предала своего мужа моего друга благородного Мегабиза. Твои прекрасные ручки по локоть в крови. Ты влезла в опасное мужское дело, а за это надо платить.

Уловив кивок головы, Гобрия опрокинул свою жертву на спину, в то время как его подручные широко развели женщине ноги. Только сейчас поняла Статира, какая судьба ей уготована и от страха она неистово забилась в руках палачей и закричала звериным криком.

Все это только вызвало громкий хохот, улюлюканье и сальные шутки.

— Гляди царица, ты точно не пробовала такой штуки, — ерничали зрители, — какой он крепкий и большой, — вторили остряки, но большинство собравшихся мужчин, только гоготали от азарта происходящего.

К Статире волокли огромный, начищенный до блеска бронзовый кол. Его хищное острое жало неотвратимо приближалось к трепещущему телу, готовясь жадно вонзиться в него. Мужчины с трудом удерживали неистово бьющуюся в их руках царицу и для усмирения Статиры, Гобрия был вынужден ударить ее камнем по затылку. Потерявшая сознание женщина обмякла и только после этого, палачи смогли спокойно продолжить ритуал казни. Толчок, и острие, войдя в задний проход, легко и неудержимо устремилось дальше, мягко разрывая ткани и внутренности своей жертвы.

Все глубже и глубже входил бронзовое жало в прекрасное тело Статиры, и остановилось только когда специальная перекладина, уперлась в промежность. Теперь оно застыло под самым сердцем, но не двигалось, обрекая тем самым свою жертву на длительные мучения. Под хохот толпы, бесчувственную женщину подтащили к специально приготовленному месту и воткнули шест в землю. Поддерживаемая перекладиной, царица полностью сидела на колу, бессильно свесив с него свои длинные, залиты кровью ноги.

Персиянка очнулась от боли и, осознав свое положение громко и отчаянно, закричала. Взрыв хохота и нового глумления был ей ответом. Собравшиеся скифы и согды с интересом смотрели на ее мучения и непроизвольные попытки соскочить с орудия пытки.

И вдруг, произошли разительные перемены, Статира прекратила свои неуклюжие метания на колу и посмотрела на людей. От ее холодного и презрительного, полного клокочущей ненависти взгляда у многих воинов мороз пошел по коже, и они поспешили отвернуть свои глаза. Ибо на них смотрела не жалкая, насмерть испуганная женщина, а богиня смерти готовящая объявить собравшимся свою суровую волю.

— Спитамен, — громко и внятно вещала умирающая царица, — жестокий дикарь, прими от меня мой прощальный подарок. С этого дня, удача отвернется от тебя и ни одно сражение не закончиться твоей полной победой. Зависть и предательство будут постоянно идти за твоей спиной и не пройдет и года как твоею головою будет куплен мир.

Как завороженные смотрели воины на эту своеобразную птицу Феникс пророчащую их дальнейшую судьбу. Каждое слово давалось Статире с огромным трудом, но она упорно вещала свои предсказания на голову мучителей.

— Все здесь стоящие погибнете от македонского оружия, а селение обратиться в пепел. Спасутся лишь те, кто склонит свою голову перед двурогим Искандером и предаст своего господина.

Этого стоящий сзади Гобрия не смог вынести подобных слов и, схватив палицу, одним ударом раздробил Статире затылок. Персиянка дернулась и затихла, успев проклясть своих палачей.

— Глупец, — гневно воскликнул Спитамен, — именно этого она и добивалась своими речами. Ты подарил ей легкую смерть, лишив меня радости наблюдать, как бы она умирала в течение нескольких дней.

— Но она вещала страшные вещи повелитель и я ...

— Глупец, — еще яростней взревел вождь, — теперь все будут придавать значения ее речам, которые от боли и ярости вещала эта персидская ведьма. Тупая голова, я не боюсь ее проклятий, ибо я выше их и меня защищает сам Ахамуразда.

Крик ужаса был ему ответом, так как в этот момент глаза Статиры открылись и губы шевельнулись. Прошло мгновение, и взор окончательно потух, но этого было достаточно, что бы смутить стоявших рядом воинов. Напрасно Спитамен произносил потом праведные речи и продолжил празднование своего успеха. Многие из согдов запомнили предсмертные слова персиянки, и именно с этого дня в сердцах многих появилось сомнение, и в них закрался страз за свое будущее.

Тело Статиры провисело на колу больше недели, и было похоронено только после многочисленных просьб Зарины. Примерно в это же время в Бактрах по приказу Александра был казнен Бес. Перед смертью его подвергли бичеванию, затем удушили и тело распяли на позорном кресте, выставив его на всеобщее обозрение.

Так закончили свою жизнь последний царь и царица, некогда грозного и могучего персидского царства.

Глава VI. Битва на Яксарте.

Гибель Карана сильно подхлестнула Александра, и едва только Эригний прибыл в Мараканд, полководец поспешил выступить в поход против Спитамена. По данным разведки вождь согдов укрылся у массагетов возле Яксарта, туда и вел свои победоносные войска македонский царь. Забрав почти все войско у Эригния, и оставив старого товарища вместе с Мелеагром в Мараканде, Александр быстрыми переходами двигался на восток, одновременно призывая под свои знамена отряды остальных стратегов.

Вместе с ним в поход отправился и египтянин Нефтех, присутствие, которого царь посчитал обязательным в виду его полного разочарования в своих царских географах. Выслушав их очередные диспуты и логичные аргументы египтянина о месте расположения Кавказа и Танаиса, Александр прогнал ученых прочь и, уединившись с Нефтехом, имел длительную и плодотворную беседу о местной географии. Жрец с удовольствием поведал все что знал, старательно при этом делая вид некоторой недосказанности.

Разведчики не обманули повелителя, Спитамен действительно двигался к реке, планомерно заманивая македонцев в пустыню. От Антигоны он вовремя узнал о выходе Александра и легко позволил обнаружить себя. Теперь монарх двигался точно по желанию согда, сгорая от нетерпения расплатиться с ним.

Спитамен уже успел стянуть к реке свои силы и силы своих союзников массагетов. Со дня на день должны были подойти скифы, и тогда враг получит заслуженное возмездие. Удачно опробовав свою тактику на Каране, согдиец надеялся на повторную удачу. Его войны в полной мере оценили полную беспомощность грозной македонской фаланги под постоянным натиском легкой кавалерии скифов в сочетании с ударами тяжелых согдийских всадников.

На пути Александра оказался небольшой город, честь основания которого географы приписывали великому царю Киру. Но, только взглянув на всю его величину, царь моментально согласился с Нефтехом, сказавшего, что великий персидский царь построил бы большой город.

Местные жители заперли ворота и встретили македонских солдат стрелами и камнями. Александр приказал с ходу атаковать город, имевший невысокие глинобитные стены. Приставив к ним прочные штурмовые лестницы, пехотинцы пошли на приступ, а пращники, стрелки из лука и пельтеки принялись обстреливать крепостные стены, сбивая с них защитников самоназванного Кирополя.

Кроме них во вражеских воинов методично метали стрелы и камни метательные машины, которые монарх предусмотрительно взял с собой, несмотря на возражение некоторых македонцев.

Изрядно проредив ряды защитников города, метатели прекратили свою работу, боясь задеть собственных воинов поднявшихся на стены города, где завязалась отчаянная схватка между нападавшими и защитниками. Никто не хотел уступать, согды защищали свои очаги, македонцев вдохновлял их кумир, расположившийся за их плечами. Один только вид любимого полководца толкал в бой его солдат желавших отличиться перед ним и разделить вместе его славу.

Не дожидаясь перелома борьбы на стенах, особый отряд принялся таранить запертые ворота под прикрытием щитоносной черепахи, надежно прикрывавшей солдат от камней и стрел противника летящих к ним на головы. Штурмующие стены отряды несли потери от яростного сопротивления согдов и, тогда, Александр приказал объявить солдатам, что он полностью отдает непокорный город в их руки.

Известие окрылило таранный отряд и вскоре, под удвоенным напором створки ворот разошлись и рухнули на столпившихся за ними защитников города. Стройными рядами врывались македонцы, в обреченный Кирополь, сметая все на своем пути. Пытавшихся покинуть его, встречала кавалерия, которая безжалостно изрубила всю толпу людей, выбежавших из других городских ворот.

Все мужское население, захваченное в городе, было, предано мечу, а уцелевших от резни и насилия женщин, солдаты оставили себе для развлечения. Город в назидание другим по приказу Александра был полностью разрушен.

Так двигался к Яксарту великий полководец, на берегах которого его уже ожидал Спитамен. Его арьергард точно вывел македонцев к нужному месту реки. Однако вместо того, чтобы переправиться через реку, Александр не стал торопиться с переправой. Потеряв несколько дней, он встал лагерем, терпеливо дожидаясь подхода отрядов Пердикки, Кена, Кратера и Гефестиона.

Внимательно осмотрев реку, полководец решил повторить форсирование реки, как ранее переправлялся через Окс. Македонские пехотинцы стали стаскивать с себя доспехи и раздувать пустые козьи меха, специально привезенные с собой в обозе. Вместе с ними устремились легковооруженные кавалеристы, и тут их ожидал неприятный сюрприз. Казавшийся пустынным до этого момента противоположный берег, моментально наполнился вражескими всадниками, которые принялись расстреливать переправляющихся воинов.

Весомым преимуществом в этой схватке у вражеских всадников заключалось не во внезапном их появлении, а в удобном расположении их лучников. Они могли спокойно расстреливать переправлявшихся на их берег македонцев сами, при этом находясь вне зоны обстрела стрелков противника.

Положение плывущих на бурдюках солдат было очень опасным, так как было достаточно одного попадания в мех, как воин моментально начинал тонуть увлекаемый сильным течением реки. На глазах у царя, его войска несло потери, не имея возможности дать достойный отпор. Бросившихся на выручку кавалеристов, массагеты встретили градом стрел, от попадания которых многие лошади стали заворачивать, обратно боясь утонуть в водной стихии.

Однако недаром македонцы верили в воинский гений своего горячо любимого царя. Вопреки всем ожиданиям Александр не стал приостанавливать переправу, а продолжал гнать в воду все новые и новые отряды воинов.

Одновременно к самому берегу реки македонцы подкатили метательные машины, из которых с визгом и завыванием за реку понеслись камни, стрелы и копья. Вид такого диковинного оружия и дальность, на которую они стреляли, потрясло сынов степей. Благодаря тому, что они стояли довольно плотной группой, стремясь создать плотный фронт стрел на отдельных участках переправы, массагеты понесли ощутимый урон от первых залпов. Одно удачно пущенное копье или стрела наносили моментально больше урона, чем при обычной дуэли лучников.

Ошеломленные столь быстрой и массовой смертью своих воинов, степняки моментально отошли вглубь берега, чем не преминули, воспользоваться македонцы. Когда вражеские лучники вновь собрались для атаки, многие гоплиты уже пересекли водную преграду и, построив строй, смело атаковали кочевников при поддержке конницы.

Легкая кавалерия массагетов не выдержала этого удара и отступила, освобождая место для согдийских всадников. Бой разгорелся с новой силой, и неизвестно как бы сложилась его судьба, но, правильно оценив момент, Александр сам повел в атаку своих гейтеров. Тяжелая конница медленно переправлялась через Яксарт, но под прикрытием метательных машин, она сумела преодолеть его без особых потерь.

Едва их кони почувствовали под своими копытами твердое дно, как всадники устремлялись в битву, не особо заботясь о своем боевом построении. Столкнувшись к катафрактами, согдийцы не смогли выдержать их удара и, отказавшись от первичного плана сбросить врага в воды реки, поспешили отступить от берегов Яксарта.

В этом сражении Спитамен храбро дрался против македонцев. Не один из его противников, в этот день нашел свою смерть на белом песке могучей реки. Гортанным криком подбадривал вождь бьющихся рядом с ним воинов, но победа, никак не шла к нему в руки.

Македонцы смогли полностью переправиться через реку и постепенно оттеснили согдов и их союзников от вод Яксарта. Однако это не сильно расстроило сатрапа, у него был еще один козырь в рукаве и сражение продолжалось. По знаку вождя, конные согды прекратили бой и спешно отошли прочь. Александр моментально отреагировал на это и приказал разворачивать фалангу и выстраивать конницу. Противник не мешал этому, и вскоре облачившись в свои доспехи, распевая боевую песню, македонские гоплиты уже наступали на врага.

Александр по-прежнему придерживался своего излюбленного построения с фалангой сариссофоров в центре и сильным конным правым флангом. Слева расположилась легкая конница, надежно прикрывающая свой фланг от ударов неприятеля. Ободренные своей успешной переправой, воины рвались в бой, стремясь расплатиться с противником за погибших при переправе товарищей. Отбивая шаг и неся свои смертельные сарисы, выкрикивая в адрес врагов обидные слова, македонцы решительно сближались с противником.

Казалось, что вот-вот начнется привычная для них схватка, но неожиданно все изменилось. Противник ударил с двух сторон широкой конной лавой, обрушив ее на оба фланга, полностью разрушив атакующие планы Александра. Начался яростный встречный бой к началу, которого македонцы не успели взять хороший разгон для удара. Одновременно фалангу начали обстреливать конные лучники, которые, демонстрируя свое искусство, стреляли прямо на ходу, затрудняя этим прицеливание противнику.

Македонцы все больше и больше втягивались в схватку, когда кочевники разом начали отступать и обратились в бегство. Ничто не могло удержать распаленных боем всадников, которые, громко крича, бросились в погоню за врагом. В один момент фаланга лишилась своего прикрытия с флангов, ибо конница уже унеслась далеко вперед. Спитамен искусстно используя, ложное бегство уводил македонскую кавалерию в сторону от их пехоты, на которую вновь напали конные стрелки. Теперь пехотинцы были в их полной власти. Они несли потери, пытаясь, сохранив строй сблизиться со своими мучителями.

Тем временем, скифы прекратили свой отход и, развернув коней, с удвоенной силой атаковали врага. Одновременно с ними остановились и согдийцы, обрушившись на утомленных преследованием катафрактов, а массагеты на легкую кавалерию Александра.

И тут царь понял весь коварный замысел врага. Разделив конницу на части, Спитамен связал тяжелых кавалеристов боем, предоставив скифским стрелкам спокойно расстреливать катафрактов из своих луков. Македонцы храбро сражались с врагом, но при таком раскладе битвы долго они не смогли бы продержаться.

Ах, как корил себя Александр за столь поспешную и недальновидную оценку своего противника. Уверовав в привычный победный шаблон, полководец просчитался и теперь должен был заплатить за свою ошибку высокую цену, даже возможно и головой. Царь невольно вспомнил Кира, который много лет назад, примерно здесь же потерпел свое главное поражение. С отчаянной силой Александр бросился на врага, стремясь переломить ход битвы, и одновременно страстно желая в душе чуда. И оно свершилось. Свершилось вопреки очевидному превосходству противника и благодаря преданным воинам.

Стоявший в тылу Эвмен так же подобно царю проглядел замысел степняков и ужаснулся, когда понял всю его сущность. Привыкшие к обычной битве воины резерва бестолково толкались в тылу, с опаской поглядывая на командиров, а те в свою очередь искали взглядом стратегов. Так уходило драгоценное время, но ничего не менялось, пока командование в свои руки не взял царский секретарь, Эвмен.

Именно он отдал приказ к выступлению, лично возглавив агриан — щитоносцев, лучников и греческую пехоту. Ведомые Эвменом они смело атаковали согдов яростно бьющихся с македонскими катафрактами. Подобно маленькому камню они упали на чаши весов и принесли победу своему царю.

Не выдержав близкого боя со щитоносцами надежно прикрытых пехотой и лучниками, конное войско согдийцев обратились в настоящее бегство, уступая реальной силе. Не поддавшись искусу атаковать отступающего противника, Александр поспешил на помощь легкой кавалерии яростно сражавшейся с массагетами, где ему сопутствовал успех.

Оказавшись зажатыми с двух сторон, степняки продолжали храбро сражаться но, потеряв своего вождя Сартака, поспешили оставить поле боя. И вот тут когда македонец поверил в победу, и когда уже вся конная масса царской кавалерии ринулась на массагетов, что бы полностью добить этого опасного врага, с царем произошло несчастье.

Один из саков презрев смерть, смело бросился на покорителя Ойкумены, когда все остальные его соплеменники спасались бегством.

Храбрецам часто везет, и неизвестному воину тоже улыбнулось счастье. В невероятной сутолоке яростной схватки его стрелы нашли Александра, и одна из них поразила монарха в бедро, а вторая поранила шею. Македонец зашатался и получил в голову сильный удар камнем неизвестно откуда прилетевшего. Испугавшись бросившегося на него кочевника, Буцефал шарахнулся в сторону и, не удержавшись в седле, царь упал на землю.

Подобно коршуну кинулся степняк, желая добить своей острой саблей ненавистного ему человека, но со всего маху наткнулся на копье Клита, которое верный друг выставил вперед, прекрасно спасая жизнь своего повелителя.

Все это случилось в течение одной минуты, но падение царя сыграло роковую роль в преследовании кочевников. Видя ранение, а затем падение своего кумира, многие кавалеристы поспешили ему на помощь, от чего сбили свои ряды, замешкались и упустили врага. И хотя в дальнейшем они продолжили преследовать отступающего врага, Спитамен и массагеты сумели ускользнуть.

Потери македонцев в этом сражении были очень значительны. Всего они не досчитали около двухсот человек, и более тысячи из них было ранено. Ранение самого царя сильно скрашивало их радость от победы, за которую многие благодарили Эвмена.

Не желая попусту тратить свое время, Александр приказал начать строительство новой Александрии, которую назвали Дальней. Сам монарх едва ему позволяли раны, постоянно выезжал из своего лагеря для осмотра строительства и проверки качества новых построек. Его уверенный вид быстро прогонял меланхолию в сердцах многих воинов, твердо веривших в скорое окончание похода. Этому способствовал и сам Александр, время от времени дававший туманные намеки на скорое окончание войны после разгрома Спитамена. Понесшие столь ощутимые потери, ветераны яростно сжимали в руках свое оружие и торжественно обещали принести голову мятежника для быстрого выздоровления своего кумира.

Казалось можно праздновать победу, но новая беда обрушилась на всенародного кумира и его войско. Словно по велению чужих богов, в лагере неожиданно вспыхнула эпидемия неизвестной болезни, жертвой которой стали многие войны, в том числе и сам Александр. Болезнь заключалась в урчании живота, сильных болях, спазмах и обильном и зловонном поносе. Сильных потерь в рядах македонцев не было, но ранее непобедимое войско разом потеряло свою боеспособность.

Вслед за этим, на македонцев как из рога изобилия хлынули новые вести далеко неприятные по своему содержанию. Сильно испортилась погода, задул противный нудный ветер, пригнавший в македонский лагерь кучу мелкого колючего песка. Строящуюся Александрию Дальнюю начали постоянно обстреливать мелкие группы конных скифов. На своих быстрых лошадях они приближались к строителям города и, выпустив прицельно тучу стрел, отходили при первой же опасности.

Неутомимый Спитамен быстро оправился от понесенных потерь и, пользуясь тем, что Александр застрял на Яксарте, смело атаковал Мараканд вместе со скифами. Узнав об этом, умиротворенная Согдиана вновь восстала к огромному гневу Александра.

Едва царь получил эти сведения он, следуя горячности натуры своей души, захотел сам покарать непокорных согдийцев, но особенность состояния его здоровья не позволили монарху свершить задуманное.

Александр отчаянно бранил своих докторов, требуя поставить его на ноги, но все усилия эскулапов были тщетны. Слушая гневные речи своего царственного пациента, они скромно опускали глаза и тихо радовались в душе, когда пламенная речь монарха резко прерывалась из-за мерзкого бурчания в его кишечнике. Царь забывал обо всем, включая свое божественное происхождение, и со всех ног бежал в тихий угол своего шатра, дабы облегчить свое измученное тело и истомленную душу.

Сколько бы так продолжалось, неизвестно и очень может быть, что великий завоеватель отдал бы богу душу на самом дальнем рубеже своих завоеваний и этим самым бы завершил свой нескончаемый поход. Однако на счастье Александра и к огорчению докторов, Эвмен привел к больному жреца Нефтеха, у которого по его же словам имелись скромные познания в медицине.

Эскулапы дружно встретили в штыки человека, которого весь ученый мир лагеря открыто ненавидел. Помня как в один день, рухнула слава придворных географов и геометров, врачи интуитивно почувствовали в бритоголовом египтянине опасного конкурента.

Они не зря опасались, ибо едва египтянин закончил свой осмотр больного, как он разразился громкой бранью в отношении докторов, в которой слова "бездельники и дармоеды" были самыми простыми и ласковыми.

— За что государь платит вам деньги?! — гневно вопрошал жрец лекарей, — ведь это банальная дизентерия известная даже Гиппократу, ничего не говоря о египтянах.

— Ты пользуешься сложным положением и обвиняешь нас в не компетенции, выставляя неправильный диагноз болезни царя, — с гордостью отвечали египтянину врачи. — Если ты так уверен в своих знаниях и способностях попробуй же излечи царя!

— Вылечи меня Нефтех — потребовал Александр, ухватившись за брошенную египтянином соломинку надежды.

— Будь, уверен государь, я поставлю тебя на ноги в кратчайший срок — пообещал жрец, и гордо вскинув свою умную голову, презрительно не глядя на докторов, торжественно покинул палатку монарха. В тот же день он сварил отвратительного запаха белый кисель, который представил царю как верное средство от поноса.

Александр с сомнением поднес его к губам, опасаясь возможного отравления, но честный взгляд жреца и очередной спазм кишечника моментально прекратили колебания, и владыка опорожнил врачебную посуду.

Вскоре ему действительно стало легче, боли отпустили, и изнурительная противная температура отпустила потрясателя Вселенной и завоевателя Ойкумены.

С того дня Нефтех стал частым гостем царского шатра, гордо проходя мимо грозной стражи и косо поглядывая на стоявших поодаль врачей. Кисель делал свое дело, и вскоре уже многие страждущие отправили свои стопы к хитрому египтянину, начавшему активно пополнять свой кошель благодарными подношениями. Но это были лишь приятные мелочи жизни.

Жрец внимательнейшим образом следил за состоянием царя, которого болезнь медленно и нехотя отпускала из своих когтей. Хотя понос стал гораздо реже, тело больного изводила малая температура, от которой Александр страдал больше всего. И в этом случаи лучшим лекарством для него оказалась беседа, за которой герой забывал о своем недуге и отдыхал душой. Египтянин оказался на редкость хорошим и знающим собеседником. Благодаря своему образованию, он мог говорить на любую тему, отвлекая тем самым царя от грустных дум. В один из таких приемов, Александр сам вспомнил об их знакомстве перед Гавгамелами и попросил Нефтеха повторно погадать на его весах судьбы.

— Ты действительно хочешь этого государь? — спросил удивленный жрец и получил утвердительный кивок головы.

— Твой дар довольно верно предсказал мне победу в решающей битве с Дарием. Теперь я хочу узнать, что скажешь ты мне про Спитамена.

Желание монарха было исполнено, и вскоре Нефтех предстал со своим таинственным артефактом перед царем.

Поздним вечером, в царском шатре ярко горели светильники, отбрасывающие фантастические тени на стены. Египтянин бережно развернул свой белый сверток и извлек свою черную таинственную шкатулку. Щелкнул замок, и на свет появились платиновые весы судьбы, призванные дать ответ на важный вопрос.

Нефтех проворно собрал их и установил на подставку. Маленькие чашечки игриво заколебались вверх вниз, готовясь к своей ответственной работе. Жрец незаметно извлек из сандаловой коробочки особые благовония и бросил две щепотки в пламя светильников стоящих по его бокам.

Брошенное моментально сгорело, давая явственное облако испарений, которое вдохнул в свои легкие Нефтех. Александр заворожено смотрел, как на его глазах меняется лик сидевшего рядом с ним жреца. За какое-то мгновение вместо знакомого собеседника перед ним предстал человек, которому подвластны страшные силы.

Медленно раскрылись сомкнутые до этого веки, и властный голос спросил:

— Что хочет знать от великих Мойр царь македонский Александр?

На мгновение покоритель Ойкумены смешался, но уже через секунду произнес:

— Как скоро закончиться моя война со Спитаменом?

Задавая свой вопрос Александр, не сомневался в своей победе, но длительность его борьбы с повстанцами, их неистребимое желание вновь и вновь поднимать восстание и собственная болезнь, породили в пламенной душе тени сомнения и неуверенности.

— Да будет так — пророкотал голос из недр тела египтянина, колыхнулось пламя и у царя почему-то застучало сердце.

— О Мойры, великие богини судеб богов и людей, изъявите мне, простому вопрошателю ответ об исходе борьбы царя македонского Александра и согдийца Спитамена.

Легким движением руки, жрец выхватил из ларца древнюю золотую монету, покрытую затейливой вязью.

— Нарекаю тебя царем македонским Александром, — возвестил властный голос, и символическая гирька легла в одну из чаш весов. Взмах повторился, и на свет появилась другая гирька, столь же необычная как первая.

— Нарекаю тебя согдийским сатрапом Спитаменом — известил пророк, опуская ее во вторую чашечку. Щелкнул стопор, и весы закачались, решая судьбу вверенных им людей.

Македонец с легким замиранием сердца следил за всем происходившим. Если при первом гадании все творимое жрецом царя только развлекало, ибо он был полностью уверен в своей победе над Дарием и появившийся гадатель только укрепил воинственный настрой царя, то теперь подсознание души богочеловека просто жаждало получить подтверждения правильности своих поступков.

Чашечки недолго испытывали царские нервы своими колебаниями. Жребий Спитамена рухнул, вниз предвещая поражение и гибель согдийского вождя. Едва движение весов остановилось, как бритоголовый пророк возвел к небу руки и торжественно произнес:

— Да будет так!

Царь покрылся легкой испариной от результатов гадания, ожидая дальнейшего толкования воли Мойр, помня первое гадание. И оно последовало.

Нефтех красиво откинул свою бритую голову, сузил свои глаза и хорошо поставленным голосом, негромко, но ясно слышно, принялся вещать. Слушая звуки жреческого голоса Александр, неожиданно поймал себя на мысли, что безотчетно верит ему.

— Труден и очень опасен для тебя этот поход, сын Зевса. Много людей не желает его продолжение и потому так долог путь к его окончанию. Он станет значительно короче, если ты оторвешь от Спитамена его друзей и товарищей. Один без них он не сможет долго противиться тебе, а вместе затянет поход на многие годы. Только в этом видят великие Мойры задержку в исполнении твоих планов. Милость и любовь к этому народу поможет сыну Зевса счастливо закончить этот поход. И хотя нить твоей жизни по-прежнему крепка, остерегайся лживости новых подданных, противников твоих новых деяний, а так же гнева Диониса.

Нефтех умолк и черты лица его вновь стали прежними. По щекам гадателя бежали мелкие струйки пота, глаза потухли, и вообще египтянин выглядел как челочек занимавшийся долгим тяжелым физическим трудом.

— Я жду твоих толкований, жрец — проговорил царь, от чего Нефтех в глубине души усмехнулся. Владыка явно изменился. Ранее он сам прекрасно давал толкования услышанному, то теперь Александр стал осторожен и ждет их от него. Что ж, он их получит, ведь недаром Нефтех и Эвмен обсуждали возможность гадания, тщательно обдумывая всевозможные варианты.

— Я не стратег, но даже мне понятно, что только с массагетами и скифами силен Спитамен. Лишившись, их он немедленно будет загнан в угол и погибнет.

— Массагеты неподкупны — возразил македонец.

— Зато очень любят золото скифы и с легкостью переходят на службу к более щедрому хозяину.

— Я не знал этого, — с интересом молвил монарх, — думал, что все кочевники заодно.

— Чем скорее ты перестанешь видеть в скифах варваров и дикарей, тем скорее ты поймешь нужную тебе сущность господин.

— А опасности?

— Тут все ясно и ничего не требует уточнений.

— Но причем тут бог Дионис?

— Возможно, бог все еще гневается на тебя за разрушение твоими солдатами, его храма в родных Фивах. А возможно ревнует к твоей громкой славе покорителя Ойкумены. Ничто человеческое не чуждо даже богам олимпийцам. Ведь только он из всех героев смог совершить свой известный поход на Восток и достичь Индии. К тому же, Дионис подобно тебе рожден смертной женщиной и возможно опасается, что ты сможешь сравняться с ним по славе и громкости дел, и даже превзойти.

— Да так оно и будет, клянусь Зевсом, — громко воскликнул царь, — из Азии я пойду в Индию и покорю ее, доказав, что я не чуть не хуже сына Смелы.

Лежавший вытянул вперед руку и, сжав кулак, энергично потряс им, но тут же опомнился и произнес: — но это государственная тайна Нефтех и разглашение ее карается смертью.

— Можешь на меня положиться государь, она умрет вместе со мной — клятвенно заверил его лекарь, прижав руку к сердцу.

— А пока вылечи меня побыстрее, что бы я смог развязать себе руки для выполнения своей клятвы — потребовал монарх.

— Я приложу к этому все свои скромные силы, государь.

Нефтех быстро собрал свой артефакт и медленно стал отходить к выходу, когда больной произнес: — эти весы очень страшная вещь, а в твоих руках они ужасная штука.

Услышав это, египтянин остановился на мгновение, а затем сказал.

— Но пользуюсь я ими очень редко, ведь за каждый сеанс с великими Мойрами я плачу частью своей души.

— Да за все надо платить, — как эхо повторил Александр, — иди я прикажу расплатиться.

Пока царь поправлял свое здоровье на берегу Яксарта, неутомимый Спитамен атаковал Мараканд. В какой-то мере это была плохо спланированная авантюра, но именно половина военных действий по своей сути представляют собой авантюры.

Войско Спитамена попытались застать македонцев врасплох, совершив лихой и дерзкий налет на городские ворота, но стражники не подкачали, на деле доказав, что являются лучшими воинами в Азии. Дозорные на башнях вовремя заметили опасность, подняли тревогу и караульные захлопнули главные ворота города, буквально перед самым носом нападавших.

Возле других ворот Мараканда ситуация была несколько иной. Дозорные тоже вовремя заметили приближающегося врага, но в проеме ворот возникла толчея. Атакующие скифы могли ворваться в крепость на плечах людей и тогда начальник караула Гегелох, бывалый и опытный воин решился на отчаянный шаг. Обнажив мечи, стража принялась избивать людей, тесня их, прочь от ворот. Столь жестоким способом караульщики сумели обратить толпу в бегство, дав возможность стражникам закрыть ворота, но сами пали под ударами степняков.

Потерпев неудачу и не имея возможность взять Мараканд штурмом, Спитамен приказал блокировать крепость, справедливо пологая, что за стенами города есть много сочувствующих ему людей, и нужно ждать момента для удачного момента, чтобы ударить по врагу с двух сторон.

Командовавший македонцами стратег Эригний прекрасно понимал подобное развитие дел и под страхом смертной казни, запретил горожанам подходить к воротам и подниматься на стены города. Кроме этого по городу постоянно двигались патрули и каждую ночь, стратег выделял специальные отряды на случай внезапного выступления согдийцев.

Так в напряженном ожидании прошло пять дней. Ни Спитамен, ни его тайные сторонники не рискнули напасть на македонский гарнизон. У осажденных македонцев чуть-чуть отлегло на сердце, как вдруг, страшная весть обрушилась на их головы. Внезапно скончался бесстрашный стратег Эригний.

Всегда крепкий и здоровый, он заболел совершенно неожиданно, жалуясь на сильную лихорадку, сильный жар и потливость. Доктора делали все, что могли, но стратег буквально сгорел за два неполных дня.

Его смерть подкосила македонских воинов, лишила уверенности в благополучный исход борьбы со Спитаменом, к огромной радости Антигоны, которая собственноручно отравила Эригния.

Сделано это было с помощью сложного яда, что фиванка получила у знахарки Хадизат. Правда танцовщица хотела с его помощью устранить самого Александра, но того не было в Мараканде и стремясь ускорить падение крепости, фиванка лишила македонцев главной опоры их обороны — стратега Эригния.

Воспользовавшись его визитом к больному Мелеагру, Антигона очаровала стратега своим видом и, улучшив момент, подлила в его чашу яд из каменного флакончика. Сделано это было столь ловко, что Эригний ничего не заметил, выпил поданное ему вино, и в тоже день заболел неизлечимой формой лихорадки.

Отравительница все верно рассчитала. Смерть смелого и всеми любимого стратега вызвала уныние в рядах македонских воинов, которые почувствовали себя брошенными царем Александром на произвол судьбы. В один момент они заговорили о бессмысленности столь затянувшегося похода с его многочисленными невзгодами и опасностями. Еще не окрепший от болезни стратег Мелеагр не мог в полной мере руководить гарнизоном, и положение стремительно ухудшалось.

Получив известие о шатаниях среди воинов гарнизона, Спитамен приказал своим сторонника напасть на стражу и попытаться захватить ворота, приведя к стенам города отряды скифских всадников. Исполняя приказ вождя, согдийцы послушно выступили против македонцев и на стенах города и возле ворот завязалась ожесточенная схватка. Неизвестно чем бы все это закончилось, но боги были милостивы к царю Александру и его воинам. Восставшие не успели захватить ворота и впустить воинов Спитамена в город, когда с тыла согдов атаковал подошедший на помощь осажденному городу стратег Кен.

Железный воитель, моментально развернул фалангу из походного положения в боевое положение, выдвинул вперед стрелков и пельтеков и смело ударил по Спитамену. Согды храбро сражались, но Мелеагр доказал, что тоже не зря считался стратегом Александра. Видя сложившееся положение, он пошел на оправданный риск, открыл ворота и вывел войска на врага. Судьба сражения была полностью решена, и согды поспешили отойти в пустыню под прикрытие скифов.

Неудача под Маракандом дорого обошлась Спитамену. И это исчислялось не только количеством убитых и раненых его воинов, или тем золотом, которое отошло скифам за их поддержку.

Вождь восставших согдийцев вновь потерпел неудачу и, в сердцах многих воинов поселилась уверенность в правдивости проклятия колдуньи персиянки брошенного ее Спитамену перед своей ужасной смертью.

Глава VII. Исполнение предсказания.

Снадобье Нефтеха помогало. Уже через неделю после его применения, Александр почувствовал себя значительно лучше, рези прекратились, и мерзкое бурчание в кишечнике больше не отвлекал великого царя от важных дел. Многие из придворных посчитали, что монарх непременно станет рваться в бой, но к их удивлению правитель четко прислушивался к словам новоявленного медика, который не отпускал македонца на великие свершения.

Египтянин полностью убедил царя, что для полного выздоровления надо чуть — чуть подождать и одна неделя бездействия не сыграет особой роли в высокой политике.

К тому же в лагерь пришли радостные вести от Кена из Мараканда о полном разгроме повстанцев, но Спитамен вновь ушел.

Александр радовался этому известию как ребенок и поспешил послать благодарность стратегу, сумевшему спасти столицу Согдианы от врага. Другая радостная весть заключалась в возвращение Пердикки, который твердой рукой навел порядок и спокойствие на востоке страны. Правда, при этом этот район сильно обезлюдел и поредел селами, но приказ царя был полностью выполнен. Молодой стратег с честью рапортовал об этом Александру, за что был им обласкан.

Получая радостные известия и щедрой рукой, раздавая подарки, царь не забыл и о египтянине и в один из свободных от дел час, вызвал его к себе.

— Нефтех, ты говорил, что хорошо знаешь этих массагетов и скифов, поведай мне о них подробнее — попросил Александр бывшего жреца бога Тота.

Царь уже не лежал на больничном ложе, а сидел в кресле и с интересом разглядывал карту Согдианы, составленную ему географами.

— Я не говорил, что хорошо знаю их государь, ибо хорошо знать их может только тот, кто долгие годы проживший с ними, а я к подобным людям никак не отношусь. Я много читал о них в наших потаенных храмовых отчетах и могу только пересказать чужие наблюдения и замечания — уклончиво ответил ему Нефтех.

— Ты истинный сын своей касты, говоришь осторожно и при этом полностью снимаешь с себя ответственность за сказанное, -усмехнулся полководец. — Скажи, как долго могут сражаться со мной массагеты. Я разбил их в сражении, а они снова и снова нападают на моих воинов как будто, и не было для них поражения. Неужели они и впрямь непобедимы воины?

— Нет, государь, таких людей, о которых ты говоришь, нет в природе. Я несведущ в военном деле, но могу сказать тебе одно, они ведут так себя, пока ты позволяешь им делать это. Стоит тебе только надавить на их слабое место, как они будут вынуждены заняться обороной, а не нападением.

— Я знаю это и без тебя мой дорогой бритый стратег, но где находиться это самое слабое место. Вот вопрос.

— Естественно, там, где и у всякого племени находятся их тылы. У массагетов это стойбища и пастбища, без которых воин степей просто не могут существовать.

— Хороший ответ, но на моей карте неотмеченные столь важные для войны с массагетами места. А я не могу просто так гонять свои войска по этому песчаному морю взад и вперед просто так на удачу. У тебя случайно нет таких важных сведений, жрец? — полушутя спросил Александр.

Нефтех выдержал царский взгляд и произнес:— конечно, нет повелитель, но я знаю человека, который их уж наверняка знает.

— Кто это? — резко спросил царь, отбросив шутливый тон.

— Скифский царь Скилур. Уж он наверняка точно знает все тайны своих беспокойных соседей.

— Почему беспокойных?

— Между скифами и массагетами давно идет кровная вражда, хотя оба племени принадлежат одному предку. Они воюют за воду и пастбища, за право взимать пошлину с купцов и чужестранцев прибывших к ним. В общем, за место под солнцем. Скилур и Амальрик, вождь массагетов давние враги и сейчас их объединяет золото Спитамена и твое присутствие на границе их земель.

— И ты предлагаешь нанять одного из врагов, что бы его руками убрать другого — уточнил царь.

— Совершенно верно. Хитрый Спитамен специально затащил тебя в пустыню и дал здесь бой вместе со степняками. Теперь ты потенциальная угроза их жизни и драться с тобой они будут насмерть. В этом случаи ты надолго застрянешь в этих землях, так как непобедимая фаланга здесь совершенно бесполезна, а тяжелая конница не может в полной мере противостоять быстрым налетом противника. Конные стрелки, будут не в силах полностью переиграть противника, хорошо знающего эту местность.

— А говоришь, что совершенно не понимаешь в военном деле. Смотри, как складно ты разложил всю силу моего войска и дал ему оценку.

— Ты преувеличиваешь мои скромные способности, государь. Я только пытаюсь постичь то, в чем ты столь прекрасно разбираешься.

— Продолжай — повелел монарх, которому все больше и больше нравился этот разговор.

— Собственно продолжать и нечего. Тебе нужен местный помощник, и им лучше сделать Скилура, для которого звон золота решает почти все.

— А вождь массагетов?

— С Амальриком сложней. Звон благородного металла ему тоже приятен, но все массагеты помешаны на чести, и тебе придется очень трудно уговаривать этого вождя встать на свою сторону.

— Да Нефтех, я лишний раз убеждаюсь в твоей светлой голове — подытожил царь. — Сегодня же пошлю посольство к скифам с предложением заключения перемирия и союза.

— Ты поистине мудр государь, ибо ловишь все налету и столь же быстро претворяешь в жизнь задуманное — польстил царю египтянин.

— Хорошо, что еще можешь сказать о массагетах?

— Они храбры до безумия, но вместе с ним и глупы как дети. Особенно их подводит питье вина, к которому они очень охотливы, но которого крайне мало в их землях. Вспомни, как ловко великий царь Кир разом лишил массагетов половины их войска. Создав ложный лагерь с большим запасом вина, он позволил степнякам напасть на него и перебить воинов, а затем, дождавшись, когда враги перепьются, безприпятственно перебил всех спящих.

— Помню, помню, об этом писал Геродот, высмеивая нравы варваров этого края — подтвердил царь.

— Думаю, что твой город беспокоит только часть массагетов, ведь их много полегло в битве, а численность детей степи ограниченна.

— Спасибо Нефтех, — после короткого раздумья произнес царь, — надеюсь, что ты понимаешь, всю секретность этого разговора и будешь молчать. А пока прими от меня скромный дар за все, что ты для меня сделал.

Монарх хлопнул в ладоши, и слуги быстренько внесли огромное золотое блюдо, доверху наполненное золотыми монетами с профилем Александра.

— Здесь ровно два таланта не считая блюда, — скромно произнес грозный властелин, — не отказывай мне, как это ты сделал при Гавгамелах. Я не приму отказ от близкого мне человека.

Жрец, молча, преклонил свои колени, чем вызвал дополнительный восторг в душе у Александра.

— Ступай же благородный Нефтех. Я рад бы поговорить с тобой больше, но дела государства ждут меня. Однако я не прощаюсь с тобой, ибо чувствую, что еще не раз обращусь к тебе за помощью.

Растроганный египтянин поспешил покинуть шатер, что бы поскорее известить Эвмена о своей удаче.

Александр не любил откладывать любые дела в долгий ящик, поэтому в этот же день в срочном порядке, из захваченных в плен скифов был освобожден молодой воин, близкий родственник царя Скилура. После короткой аудиенции у македонского монарха, он был отправлен к своему вождю с предложением встречи для получения остальных пленных и заключения мирного союза.

Воину по приказу Александра дали коня и богатые подарки для Скилура. Царь не мелочился, видя огромную для себя выгоду в случаи удачного завершения дела. Обдумав все сказанное египтянином, полководец развил и дополнил некоторые аспекты обсуждаемой темы. Скифы были идеальным орудием, с помощью которого македонец смог бы разрешить здешнюю проблему со Спитаменом, а также удобным союзником для индийского похода, планами которого уже бредил Александр.

Осторожные напоминание Нефтеха о величии Диониса с его походом в далекую Индию, стали тем краеугольным камнем обоснования, на который нанизались все сумбурные грезы и мечтания великого полководца. Теперь у него было важное обоснование продолжения похода перед лицом своих солдат, до этого обещав им возвращение домой.

Интуиция не подвела македонца, и уже вскоре к нему в лагерь пожаловало скифское посольство. Его, правда, возглавлял Артоксай, сын царя Скилура, так как хитрый скиф не полностью доверял услышанному от пленного, но и не хотел упустить возможную выгоду от намечаемых переговоров. Александр с помпой принял своего нового союзника, в клинках и конях которого очень нуждался. Скифу показали все, что он хотел и в первую очередь страшные баллисты и катапульты, нанесшие степнякам большой урок в битве у реки.

Артоксай остался очень доволен возможностью вблизи осмотреть эту страшную смерть, но ничуть не повлияло на решимость торговаться при заключении договора.

Скиф подобно истинному финикийцу или хасиду торговался за каждую монету, которую получат его соплеменники за царскую службу. Александр не жалел денег, но старался не выходить за рамки обыденных цен на наемников, дабы не разжигать волчий аппетит у детей степи. В конце концов, стороны пришли к общему знаменателю и остались довольны проведенной сделкой. Артоксай обещал в скором времени привести около двух тысяч всадников для общего нападения на становища массагетов. Вместе с ними должна была участвовать легкая македонская конница.

Скиф был поражен тем приемом и пиром данный царем в его честь, но больше всего, его обрадовало, то количество золота, которое Александр выдал ему в качестве аванса за предполагаемую работу.

Артоксай умчался с твердым обещанием вернуться как можно скорее, а монарх решил заняться самими массагетами. Продолжая эксплуатировать идеи Нефтеха, полководец решил одним ударом надолго нейтрализовать своего настырного противника, который с неослабиваемым упорством продолжал мешать построению Александрии Дальней.

Конечно, полностью копировать легенду Геродота, царь не пожелал. Слишком долго и хлопотно было строить ложный лагерь с огромными запасами вина, но кое-что в подобном роде Александр сотворил.

Воспользовавшись тем, что массагеты стали все нахальнее и наглее, царь велел организовать большой фуражирный отряд почти вся поклажа, которого составляло вино. Имитируя, что македонцы заблудились в пустыне, двигаясь к строителям города, монарх позволил массагетам полностью перебить охрану и спокойно угнать караван, вместе с кровавыми скальпами несчастных македонцев на сбруе степных коней.

Этот день был самым радостным днем для молодых воинов так удачно проведших это нападение. Все наперебой поздравляли их, не ведая, что этот день является и последним для многих собравшихся здесь воинов. Все бурдюки с вином были предварительно накачены сонным порошком любезно сделанным вездесущим Нефтехом. После часа гуляния многих массагетов потянуло в сон, который для них оказался последним.

Коварный египтянин сотворил особое снотворное, чей состав во много раз угнетал дыхание человека и несчастный умирал во сне. Тех, кого дьявольский коктейль не мог сгубить, впадали в сильный ступор, не имея ни малейшей возможности пошевелить рукой или ногой. Тайные знания жреца бога Тота торжествовали над доверчивыми степняками, уверенной рукой ведя их к могиле.

Расплата не заставила себя ждать. Конная разведка македонцев выследила движение противника, выждала заранее определенное египтянином время и под покровом ночи смело атаковала противника.

Сопротивление врагу смогли оказать только часовые и те немногие воины, на долю которых не досталось зловредного зелья. Македонцы безжалостно рубили всех, кто только попадался в их руки. Яростно свистели мечи, отделяя лихими ударами головы от туловищ, спящих или опьяненных массагетов. Никто из врагов македонского царя не ушел от кровавой расправы в эту ночь. Когда на следующее утро к становищу приблизилась новая смена, перед их глазами открылась ужасная картина.

Перед ними из земли торчало несколько кольев, чьи верхушки украшали, свеже отрубленные головы. Внутри круга, в разных позах лежали тела их товарищей, порубленные мечами и поколотые копьями. У многих из погибших воинов отсутствовали скальпы, что говорило о быстрой преемственности македонцами местных обычаев. Нападавшие не взяли ничего из того что принадлежало убитым. Даже бурдюки с вином были оставлены македонцами, что было расценено массагетами как торопливость, естественная при обычном быстром налете.

За эту ошибку многим пришлось поплатиться жизнью или здоровьем, когда бурдюки вместе с телами погибших были доставлены к поселению, и вино было выпито при прощании с павшими воинами.

Однако беда никогда не приходит одна. Едва только массагеты оправились от одного подлого удара, как на них обрушился новый удар и теперь более сильный и гораздо опаснее. Вступившие в сговор с Александром скифы, предательски привели македонцев к основному стойбищу массагетов, указав самый краткий путь в бескрайних степях. При этом скифы шли впереди и полностью вырезали часовых, стражу и даже любого человека, способного предупредить степняков о надвигающейся опасности.

Открыв дорогу македонской конницы, скифы вместе с ними ударили по находившимся на стойбище людям. Время удара было выбрано очень верно. В селении не оставалось много воинов, ибо все силы, массагеты бросили на город македонцев с целью отомстить за погибших бойцов. Обуянный жаждой мести, Амальрик сам повел свое воинство, дав торжественную клятву уничтожить коварного македонца, как некогда его предки разгромили Кира.

В успехе набега были уверены все. Нынешний враг сам привязал себя к одному месту, и нет ни какого смысла рыскать по пустыне в поисках македонцев. Все было просто и понятно, но на это раз история сулила массагетам другой жребий. Да враг был занят строительством города, на который степняки обрушили град огненных стрел. Но едва только массагеты приблизились, что бы добить врага, как в свою очередь попали под жесткий обстрел из метательных машин.

Это Неарх, сухопутный моряк, командовал боевыми машинами, надежно укрыв их от глаз нападавших. Хитрый критянин, заранее расставил свои орудия и, выверив дальность стрельбы, отметил их специальными вешками. И едва только массагеты входили в сектора обстрела, как тут же подвергались атаке невидимого противника.

Стрелы, копья и огромные камни, наносили большой ущерб кочевникам своими попаданиями. Впервые встретившись со стрельбой с закрытых позиций, степняки оказались в шоке, совершенно не понимая, откуда на них, падает смерть.

Атакующие всадники замешкались, сгрудившись в одном месте, что привело к новым еще большим для них потерям. И только после этого, интуиция подсказала им быстрое отступление, что и было незамедлительно сделано.

Во время последнего обстрела погиб Альмарик, которого выпущенное македонцами копье буквально насадило на свое острие, предварительно напрочь снеся голову его лошади и выйдя из спины массагетского вождя.

Гибель вождя и массовая смерть воинов, быстро остудили горячие головы наступавших и погнали их прочь. Увидев это, Александр двинул в бой своих катафрактов. Они ударил по степнякам двух сторон, и крепко зажав их, принялись избивать массагетов, мстя им за гибель своих боевых товарищей.

Каково же было горе и разочарование уцелевших в этой битве воинов массагетов, когда они вернулись к своим родным очагам. Тут их встретили только черные пепелища, окровавленные груды мертвых тел и рассказы чудом спасшихся людей о зверства македонцев и скифов, отличившихся в этом налете.

Дальше все события нарастали как снежный ком. Враг не ушел из степи, а принялся нападать на уцелевшие от разгрома селения и стойбища массагетов. И везде македонцам помогали скифы, честно отрабатывая полученное золото. Конечно, враг не мог уничтожить весь народ, но его напористость и решимость, а также кровавое истребление всех массагетов, заставило уцелевших в спешном порядке откочевать вглубь степей.

Естественно, их исход привел к большому скоплению народа на небольшом участке земли. Моментально начались трения при распределении воды и хлеба среди людей и сена для скота. Массагеты мужественно выдержали месяц такого испытания в надежде, что враг отступит, и они вновь смогут вернуться к своим насиженным местам. Но все было напрасно, македонцы терпеливо ждали кочевников, методично охотясь на разведчиков, убивая их. От этих новостей ропот стал громче и шире, и вот в этот сложный момент, к беженцам прибыли македонские послы с предложением мира и согласия.

Выяснилось, что двум народам нечего делить. Александр готов отступить и даже заплатить за нанесенный ущерб звонкой монетой и заключить почетный мирный договор с храбрыми племенами. Царь даже готов нанять часть воинов для своих дальних походов и щедро заплатить вперед. Взамен македонец требовал только одного, разорвать отношение со Спитаменом и никогда больше не поддерживать его. Александр был очень настойчив в этом вопросе и был готов ждать вплоть до новой весны.

Упоминание об этом сильно подкосило степняков и после небольшого племенного собрания, они согласились заключить мир на предложенных царем условиях.

Массагетские послы смиренно прибыли к монарху в лагерь, где были тепло встречены лично Александром. Переговоры длились два дня и массагеты поклялись в вечной дружбе македонцу и признали себя его союзниками. Отныне Спитамен лишался поддержки степи, и никто из кочевников не должен был ему помогать.

После всех долгих торжественных приемов и грозных клятв степняков на оружие, Александр наконец-то смог оставить свою новую Александрию, где был размещен надежный гарнизон, состоящий из ветеранов, и поспешил в Мараканд, для полного умиротворения Согдианы.

Измена кочевников крепко ударила по всем планам Спитамена. Восставший вождь лишился постоянной подпитки людских ресурсов в виде легкой степной кавалерии. Это было вдвойне опасно для него, в виду усталости населения Согдианы от боевых действий. Уничтожение большого количества простого народа, разорение селений и городов, сильно ударило по все согдам. Они по-прежнему не любили македонцев, но тяжкие раны сатрапии, нанесенные столь длительно и кровавой войной, заставляли задуматься о мире, как единственном выходе из сложившейся ситуации.

Спитамен вновь напал на македонских фуражиров и полностью вырезал весь отряд, но едва только воины принялись делить добычу, как появился Кен. Этот неутомимый стратег, получивший у своих солдат прозвище железный, за несгибаемое мужество и стойкость, занимался только одной задачей — поимкой Спитамена.

Новая битва разгорелась с необычайной силой. Согды не желали уступать свою добычу, а македонцев подстегивал гнев мести, будоражащий их наглядным видом убитых ранее товарищей. И вновь судьба отвернулась от вождя восставших. Кен ловко обманул своего противника, создав видимость атаки в одном месте, а ударив совершенно в другом. Опасаясь быть зажатыми с двух сторон, согды отступили и подверглись длительному преследованию.

Спитамена выручили массагеты, которые не признали заключенного старейшинами союза и были объявленными изгоями. Видя всю бедственность положения, они храбро атаковали македонцев, завязался встречный бой, который позволил согдам скрыться.

Беглецов приютило одно из согдийских селений, где сейчас располагалась семья вождя. Зарина с тревогой всматривалась в приближающихся становищу конных. Уже по их количеству и отсутствию добычи, персиянка определила, что Спитамен вновь потерпел поражение.

Подскакав к коновязи, вождь бросил поводья слугам и, не взглянув на жену, вошел в свой шатер. Вслед за ним, один за другим последовали все остальные участники сражения.

Зарина проследовала на свою половину и, прижавшись ухом к двери, стала подслушивать разговор мужчин.

Все было очень плохо. Македонец Кен вновь одолел согдов и нанес им жестокое поражение. Очередная неудача положила начало раскола в рядах восставших. Во главе раскольников встал Оксиарт, которому явно наскучила такая кочевая жизнь. Из Мараканда и прочих малых городов, от его родни и знакомых к нему приходило множество известий о том, что македонец щедро милует сложивших оружие. Их хотя при этом Александр берет заложников, все они находятся в его свите и относятся к ним с должным уважением. Эти вести каплей за каплей точили мужество согдийца, и теперь свершили свое дело. Очередной проигрыш македонцам сильно подорвал уверенность многих в успехе общего дела, и теперь Оксиарт поднял вопрос о дальнейшей судьбе всей кампании.

Попытка обсуждения мира с Александром встретила резкий отпор со стороны Спитамена. Сатрап гневно упрекал своих товарищей в минутной слабости и малодушии охватившие их сердца от полученного поражения. Спитамен был столь яростен и убедителен в своей речи, что никто не посмел потребовать продолжения разговора и начался вечерний пир.

Люди замолчали, однако, в сердцах многих присутствующих зародился огонь недоверия к своему вождю. Вновь и вновь согды вспоминали казненную Статиру и ее проклятья, которые неизменно сбывались.

Понимал это и сам Спитамен, но его гордость не позволяла вождю даже думать о том, что бы идти на мировую с Александром. Военные неудачи не сломили его, сатрап был по-прежнему полон энергии и желания, разгромить македонцев. Сильно подрывало его надежды прервавшаяся связь с Антигоной, которая точно сообщала все новости из Мараканда. Причина тому была банальная смерть Хадизат, которую соседи однажды утром обнаружили мертвой в своем дому. Так был разорван тайный союз согдийского сатрапа и фиванской танцовщицей, давший столь могучие последствия для македонской державы.

— Спитамен, — обратилась к мужу Зарина, — что хорошего ты мне скажешь?

Согд поднял усталый взгляд на свою жену, которая покорно кочевала все это время со своим мужем из одного места к другому.

— Ах, Зарина, право не время сейчас с твоими разговорами. Мы вновь разбиты Кеном и мне сейчас не до тебя.

— А когда тебе было до меня — гневно воскликнула женщина, вложив в голос все боль и тоску от ее нынешнего положения. Кровь ударила в лицо согду и он, вскочив на ноги, грубо схватил жену за волосы.

— Что осмелела!? Так я тебе напомню твое место, — железная ладонь нанесла смачную пощечину Зарине, — помни кто ты такая. Помни судьбу ведьмы Статиры.

— Помню — затравлено бросила женщина и тут же пожалела о сказанном.

Спитамен без замаха нанес сильный удар в лицо говорившей женщины. Кровь хлынула из носа и губ Зарины, которая безвольной куклой болталась в руках Спитамена. Осознав сделанное им горе, сатрап брезгливо бросил жену на пол и вышел из комнаты.

Так согдийский вождь породил свою смерть, которая отныне следовала за ним попятам. Избитая и униженная персиянка полностью осознала свое безрадостное положение и пришла к мысли, что только смерть ненавистного теперь Спитамена сможет разорвать это опасный бесконечный бег по пустыне.

Развязка этой малой трагедии наступила через два месяца. Вышедший из своего очередного укрытия Спитамен, в который раз попытался напасть на македонцев, и вновь неудача сопутствовала ему. Теперь на его пути встал Кратер, который возвращался с севера после полного умиротворения одного из городов. Спитамену повезло, что у македонцев было мало конницы, и они только отбили его атаку с большими потерями для нападавших.

Спитамен собирался вновь атаковать, но теперь в картину боя вмешались скифы. Купленные македонским золотом, они поспешили на помощь царскому стратегу, напав на согдов с тыла. Завязался кровавый бой, в котором македонцы сами атаковали с тыла и смогли зажать отряд Спитамена с двух сторон. Многие воины спаслись бегством, но очень многие сложили свою голову в этой стычке. Хуже всего было то, что теперь в погоню за Спитаменом шли скифы, от которых было трудно скрыться в степных просторах.

Ими двигала жажда получить огромную награду, которую объявил Александр за голову строптивого сатрапа. С опозданием в один день, шли конные разведчики по следам восставшего вождя, не намериваясь отступать. Во время метаний и пряток, Спитамен узнал, что Оксиарт покинул его со своими воинами, так как Александр осадил его родовое место, расположенное на неприступной горе.

Столь подлое предательство не сломило согда, и он вновь устремился в пески, надеясь сбить со своего следа скифских ищеек. Однако проклятье Статиры преследовало его по пятам. Скифы смогли сократить свое отставание из-за усталости лошадей преследуемого вождя и ночью ворвались в деревню, где постоянно укрывался Спитамен.

Схватка была недолгой. Согды мужественно защищали своего предводителя, что позволило ему выскочить из дома и скрыться в ночи. Пользуясь суматохой, он пробрался на задний двор и зарылся в сено. Никто не видел его за исключением Зарины. Глаза измученной женщины пылали огнем мести, когда подбежавшие к ней скифы стали требовать выдать Спитамена. Яростным жестом, в который вложила всю свою ненависть к мужу, тукнула женщина в последнее укрытие грозного вождя пытавшегося выиграть у судьбы еще немного жизни.

Скифы моментально поняли, в чем дело и принялись метать в сено свои короткие крепкие дротики и копья. И в это момент Спитамен окончательно выдал себя, попытавшись выбраться наружу. Короткое копье с чавканьем вошло в его незащищенную грудь, и опрокинула согда на спину. Ослепленный блеском обещанной награды к нему бросился молодой скиф, который одним ударом своего акинака пронзил сердце Спитамена, а затем топором отрубил его голову.

Так грубо и просто, закончил свою жизнь это яркий и непримиримый человек своего времени, который рьяно ненавидел своих врагов, готовый сражаться за свою страну до последнего вздоха. Умер проклятый Статирой и преданный своей женой.

Александр щедро заплатил скифам награду, когда Скилур привез в холщовом мешке, уже начавшую разлагаться голову согдийского сатрапа, так многого навредившего монарху за последнее время. Прилюдно взвесив подарок, царь выплатил подателю ее полный вес золотом, а так же добавил сверх того целый талант, в знак своего особого расположения к Скилуру.

Растроганный вождь прилюдно признал монарха своим самым главным союзником и торжественно пообещал привести под знамена Александра свою лучшую конницу. Человеку, замыслившему свой очередной поход в неизведанные страны, это было очень приятно слышать и лестно слышать. Скифы на деле доказали царю свои грозные воинские качества и поэтому Александр был очень рад подобному развитию событий.

Теперь его единственным противником оставался Оксиарт, чью вотчину македонские войска во главе с Пердиккой блокировали плотным кольцом. Следуя своему постоянному правилу, царь самолично прибыл к осаждаемой горе, что бы побыстрее ликвидировать последнюю занозу в согдийском деле.

Соратник Спитамена засел на юге Согдианы, который издавна славился своими труднодоступными горными районами. Не успев прорваться в блокированную врагом крепость, согдиец начал кружить кругами в ожидания удобного случая совершить прорыв.

Но все было напрасно. Командующий осадой Пердикка не дал ни малейшего шанса Оксиарту сделать, что-либо. Обескураженный тщетностью своих усилий, вельможа решил дождаться зимы в надежде, что у македонцев кончится продовольствие, и они отступят. Возможно, так бы и случилось, и Пердикка бы не отважился штурмовать узкий горный проход, надежно перекрытый каменной стеной, обрекая тем самым штурмующую сторону на огромные потери с сомнительными шансами на успех. Из-за горной местности македонцы не могли подвести сюда осадные и метательные орудия, под прикрытием которых можно было идти на штурм этой твердыни. По мнению мастеров, наиболее возможным вариантом являлось сооружение огромной высокой платформы, с которой баллисты и катапульты смогли метать в согдов свой смертоносный груз, но Пердикка разом забраковал эту идею как слишком дорогостоящую.

Прибытие Александра полностью похоронило планы Оксиарта. Внимательно осмотрев крепость и ее окрестности, полководец вынужден был признать невозможность штурма цитадели без массовой гибели солдат. И одновременно опытный глаз военачальника сумел найти слабость обороны, которая давала ключ к победе.

Находясь в полной уверенности в неприступности своей позиции, согды полностью сосредоточили все внимание на главных воротах, полностью позабыв обо всем остальном.

Выросший в горной стране, Александр моментально разглядел в хаотичном нагромождение скал, возможную тропу, по которой можно было ударить в тыл осажденным. План этот был очень дерзким по своему замыслу, но только при наличии столь же дерзких исполнителей. Желая удостовериться еще раз, только с одним проводником, царь лично облазил все каменистые подступы к намечаемой дороге к победе и остался доволен. В тот же день по его приказу были отобраны молодые, и крепкие юноши родом из Верхней Македонии.

— Воины, — обратился к ним полководец, — хитрый враг засел в этих горах и не желает сдаваться. Можно долго ждать пока у него закончиться провиант или изменник откроет на ворота, но это очень долго. Сами боги усыпили бдительность согдов и указывают нам дорогу в его тыл со стороны пропасти. Враг считает себя в полной безопасности, и даже не удосужился, выставил там караула. Я сам был у подножья скалы и уверяю вас, что подняться там можно.

Все стоящие рядом с царем воины моментально устремили свои взгляды, пытаясь разглядеть предлагаемый им путь.

— Мне нужно триста человек, — продолжал Александр, — первому кто сумеет взойти на скалу будет выплачена награда в десять талантов, еще девяти по девять талантов каждому, поднявшемуся на скалу. Тот кто взойдет на неё последним получит триста дариков.

Слова монарха были встречены гулом одобрения, и в смельчаках не было отбоя. Царь сам отбирал добровольцев, придирчиво осматривая каждого из них. Этой же ночью, вооружившись короткими копьями и мечами, взяв продовольствия на два дня, а так же захватив крепкие веревки и железные клинья, скалолазы выступили в поход. Свое восхождение они начали во второй половине ночной стражи. Подъем был настолько тяжел, что тридцать два человека сорвались в пропасть. Согласно договоренности они падали молча, что бы ни привлечь к себе внимание согдов. Остальные воины сумели достичь вершины и закрепились на ней. Когда солнце только озарило небо своими лучами, македонцы напали на караул у ворот крепости. Убаюканные крепостью своих стен, многие согды сладко спали на своих постах, когда на них обрушились македонские клинки.

Одновременно другой штурмовой отряд во главе с Пердиккой бросился штурмовать ворота. Удача сопутствовала храбрецам, которые за кроткий период смогли перебить основную стражу и открыть ворота до прибытия подкрепления. Мощной рекой вливались македонцы в горную крепость, дабы сотворить свой суд над восставшими.

Сгорая о нетерпения, Александр был в первых рядах штурмующих, под постоянным прикрытием телохранителя Леоната. Используя страх и растерянность противника, царь

вместе с воинами напал на согдов, стремясь опрокинуть их. Короткая и яростная схватка выявила преимущество нападавших и согды дрогнув, побежали кто куда. Увлеченный погоней и подавая пример солдатам, Александр ворвался в жилые помещения. Схватка мгновенно разделилась на множество мелких сражений и боев. Македонцы гибли, но согдов гибло гораздо больше, ибо они чувствовали свою обреченность и руки уже отказывались повиноваться своим хозяевам.

Отражая удары врага, и нанося свои, монарх продвигался навстречу судьбе. Откинув дверной полог, он ворвался в просторную комнату оказавшейся купальней для высоких гостей крепости. Посреди огромного чана с водой стояла выскочившая из воды молоденькая девушка в своей первозданной красоте. От появления грозного воина она замерла, полностью парализованная страхом. Увиденная красота поразила Александра. У девушки было все, что только мог желать молодой мужчина, истомленный долгим воздержанием. Но главное было не это. У стоявшей перед царем девушки были великолепные волосы цвета спелой ржи, который так обожал македонец. Огромные голубые глаза, раскрытые на пол лица и обрамленные густыми черными бровями были прекрасны. Прошли секунды, и наконец-то осознав свое положение, азиатка поспешила прикрыть руками лицо, справедливо пологая, что все женские прелести одинаковы, а вот лица у них разные.

Что пережил завоеватель в эту минуты, не узнает никто, но в следующий момент он быстро набросил на тело девушки свой алый плащ и, подхватив на руки, поспешил покинуть помещение. Выйдя наружу, он поспешил передать свою ношу Леонату, с приказом срочно доставить ее в лагерь. Многих македонцев поступок царя удивил, но привыкшие подчиняться ему во всем они продолжили схватку.

Прошло около двух часов, и сопротивление в крепости было полностью подавлено, началась расправа. Александр жестоко разделался с попавшими к нему в плен повстанцами. Командиры и вожди восстания были немедленно распяты на крестах, а солдаты проданы в рабство.

Вскоре выяснилось, что захваченная царем девушка является, родною дочерью самому Оксиарту и зовут ее Роксаной. Об этом поведала престарелая нянька, которая смело, явилась в македонский лагерь вслед за своей воспитанницей. Девушке было всего пятнадцать лет, но она уже распустилась в своей красоте подобно раннему полевому цветку.

Столь необычное поведение грозного завоевателя в отношении плененной красавицы объяснялось простым, но вместе с тем тайным фактом. Роксана была до удивительности похожа на самую первую любовь, которая надолго поселилась в юношеском сердце наследника македонского престола. Благодаря стараниям матери, рабыня, покорившая Александра была спешно продана, дабы не было позора для благородного рода Аргидов.

От этих грубых действий у царевича на сердце, навсегда остался глубокий рубец и вот теперь по воле богов он вновь встретил ту, о которой так долго помнил и тихо страдал.

Получив столь необычный подарок судьбы, Александр не желал вновь расстаться с девушкой, прекрасно осознавая, что она только похожа на тот далекий идеал.

Роксану поселили в отдельной палатке, под строгой охраной личной стражи царя, запретив туда доступ кому — либо. С девушкой обращались с изысканной вежливостью и тактом. Ветераны только крякали и вздыхали, глядя на новую причуду любимого царя, но ничего не смели сделать, хотя, по их мнению, государь уже давно был должен использовать девку по прямому назначению, и выгнать из лагеря, дав несколько дариков на память.

Узнав, что его дочь в плену и с ней обращаются по царски, Оксиарт после раздумья прибыл к Александру с повинной и богатыми дарами. Македонец ласково принял его, простив согду его былые прегрешения, и разрешил свидание с дочерью. Роксана была очень рада встречи с отцом, заверив, что честь ее не пострадала и царь только навещает ее, проводя все вечера в интересных беседах. При этом девушка скромно умалчивала о своем первом жизненном опыте, который преподал ей Александр в первую ночь их знакомства.

Растроганный столь неожиданной честью, Оксиарт поклялся великой клятвой верности своему новому владыке, прекрасно понимая, во что для него может вылиться столь неожиданный интерес царя к Роксане. И он не ошибся, ибо на следующий день Александр объявил о своем решении сочетаться со своей пленницей официальным браком.

Эта новость вызвала массу комментариев, но монарх не обращал на них никакого внимания. Азиатский поход подходил к концу, с падением знаменитой " Согдийской скалы" и полной капитуляцией последне значимого вождя восстания Оксиарта, мир наконец-то пришел на истерзанную войной землю этой азиатской страны. Добившись долгожданного усмирения этой свободолюбивой страны. Теперь Александр наконец-то смог отдать приказ войскам о долгожданном отходе из столь негостеприимной страны. С огромным облегчением в душе македонские полки начали покидать Согдиану, уходя на юг, к своим зимним квартирам в спокойных Бактрах. Не до конца доверяя своим новым приближенным и опасаясь возможно новых восстаний, Александр оставил некоторую часть сил в Мараканде, под командованием молодого Диофанта, которому была передана вся власть над побежденной страной.

Глава VIII. Как трудно быть царем.

За время нахождения в Мараканде, Антигона не тратила время попусту подобно другим наложницам македонских стратегов. Удобно устроившись в теплом месте, они только и делали, что выжимали у своих хозяев различные платья, побрякушки и деньги, совершенно не желая думать, что в один прекрасный день их места займут другие более красивые или молодые девицы.

Фиванка было не такая. Все свое свободное время, она усиленно танцевала в шатре своего господина, доставляя истинное удовольствие Мелеагру и его гостям. Имея от природы все данными необходимыми для танцовщицы, Антигона прекрасно их использовала. При среднем росте, девушка обладала стройными крепкими ногами, которые плавно переходили в упругие ягодицы и тонкую девичью талию.

Занимаясь танцами с малых лет, фиванка в совершенстве владела каждым мускулом своего обаятельного тела, которые неизменно подчеркивали красоту сложения фигуры в различных танцевальных движениях. Надевая короткую юбку с широкими разрезами по бокам и полуоткрытую тунику на свою высокую грудь, она смело выставляла на всеобщее обозрение, отдельные участки своего загорелого тела, предоставляя возможность буйной мужской фантазии дорисовать все пикантно скрытое под платьем в своем воображении. Всю эту красоту и обаяние дополняли густые рыжие волосы, коротко обстриженные и добавлявшие свой особый колорит во всем образе.

Демонстрируя свое искусство, Антигона неизменно, грациозно и изящно двигаясь перед зрителями, подобно индийскому факиру, завораживала их магией своего танца. Мелеагр и его гости, перед которыми выступала девушка, всегда приходили в полный восторг от увиденного зрелища, и часто просили хозяина разрешить Антигоне станцевать для них в других местах.

Так умело, используя свои природные способности и одновременно оставаясь в тени, фиванка начала медленно, но уверенно вползать в среду македонской элиты. Внимательно слушая все разговоры и задавая "наивные" женские вопросы раззадоренным зрителям, танцовщица постепенно научилась ловко манипулировать мнением мужчин и даже иногда направлять их в нужное для себя русло.

Конечно, это было крайне редко, и решаемые вопросы были очень ничтожны, но движимая чувством мести, Антигона упорно продолжала свою работу. Вскоре она убедилась, что может заронить в душу воинов сомнения, и тогда ее действия приобрели определенную цель. Фиванка давно уловила желание многих воинов поскорее закончить затянувшийся поход на край света и поэтому, Антигона всячески жалела македонцев и неизменно спрашивала об окончании войны.

Естественно, Мелеагр и его гости называли фиванке массу различных причин задержки их долгожданного возвращения в Македонию, но мстительница прекрасно видела, что её слова тревожат большую рану их души, которая рано или поздно должна прорваться.

Однако первыми жертвами козней Антигоны оказались не утомленные войной стратеги, а молодые македонцы, состоящие у них в качестве пажей. Высокородные выходцы из горной части Македонии были отправлены родителями в армию своего царя, в надежде ухватить свою долю победного пирога. Идя в услужение быстро разбогатевшим командирам, они быстрее своих хозяев научились пользоваться всеми благами завоеванного богатства.

Так продолжалось около двух лет, за которые молодые пажи постепенно затмевали своих господ в утонченности вкуса и потребностям. Наслаждаясь прелестями и изысками персидского царства, пажи активно воплощали свои фантазии, благо финансы их хозяев это позволяли. Отправляясь в азиатский поход, они надеялись, что Бактрия и Согдиана будут чуть хуже Вавилонии и Персии, но жестоко просчитались. Азия встретила в штыки пришлых завоевателей и вместо комфорта городов, они вместе со своими хозяевами познали прелести походного быта, который растянулся на неопределенное время.

Привыкшие жить в комфорте и достатке, капризные юнцы как никто другой в македонской армии страстно желали своего скорейшего возвращения к столь милому их сердцу бытовому комфорту и прочим прелестям блага завоеванной цивилизации. На пути возвращения молодых людей стоял царь с его бесконечным походом и совершенно непонятными для них целями в жизни.

Танцевальные способности наложницы Мелеагра, хоть немного, но скрашивали их невыносимое существование в полевых условиях на этой затянувшейся на неопределенно долгий срок восточной войне.

Успех танцовщицы в среде пажей был обусловлен в немалой мере, ее умение раздувать мужские похоти посредством танцев. Поэтому, наглядевшись на красивое женское тело и разогрев душу вином, юнцы пускались в рассуждения и споры о своем положении в жизни. Хитрая Антигона умело подливала масло в огонь, присаживаясь на ложе то одного, то другого пажа и заливисто смеясь, позволяла юношам фривольно трогать свое тело. При этом фиванка ненавязчиво переводила направление бесед в нужное ей русло. Ей, прошедшей тяжелую жизненную школу было легко это сделать, с этими самоуверенными и в тоже время крайне глупыми щенками.

Насколько была удивлена Антигона, когда после очередного выступления услышала от юноши по имени Димн, о необходимости смещения Александра с царского трона вплоть до его физического устранения в случае необходимости. То, о чем боялись подумать взрослые и на чтобы никогда не решились бы стратеги, легко и просто решалось в молодых наивных умах.

Сделав столь шокирующее открытие, фиванка поспешила свести к минимуму свое дальнейшее общение с молодыми пажами. Она считала подобный заговор крайне несерьезным и предпочла быть в стороне в случаи его раскрытия.

А тем временем ничего не подозревавший Александр готовил свою свадьбу с Роксаной. Сказать, что македонский монарх просто потерял голову от внезапной любви, было бы погрешить против истины. Он был уже не тот молодой юноша, в чье сердце внезапно пришла долгожданная любовь. Нет, Роксана была только удачливым напоминанием о той любви и счастливым приобретением судьбы, от которого царь при всем своем желании не смог бы потерять голову. Все было гораздо проще и одновременно сложнее.

Александр действительно увлекся своей красавицей, но кроме этого он смотрел далеко вперед. Судьба милостиво предоставила ему хороший шанс, которым было грех не воспользоваться. Македонский царь решил жениться на Роксане, убив тем самым двух зайцев. Во-первых, этим браком он надежно привязывал к себе всю знать Согдианы, становясь для них близким родственником, а во-вторых, наглядно демонстрировал персам и всем остальным своим новым подданным, что считает их равными себе и на деле демонстрирует свое желание слияние всех них в единый народ своей империи. Поэтому и решился македонский властитель, на официальный брак, соединяя приятное с полезным.

И вновь решение царя раскололо македонское войска на два лагеря. На тех, кто соглашался с действиями царя и на тех, кто не понимал его. Для последних, в число которых входила вся родовитая верхнемакедонская знать, чудачество Александра если и не заходило слишком далеко, то последствие этого шага не имело никакого правового последствия. Азиатку, пусть даже внешне похожую на них они никогда не собирались признавать своей полноправной царицей.

Поэтому они только глухо ворчали в своих шатрах и более ничего не предпринимали. Гораздо важнее было для них знать дальнейшие царские планы, ибо уже примеряли на себя роли больших и малых властителей необъятной империи, созданной в столь короткий срок.

Бракосочетание царь приказал устроить в Бактрах, как бы лишний раз, показывая, что поход еще не совсем закончился, категорически отказываясь подождать и отметить событие в Экботанах, Сузы или, каком — либо другом крупном городе его необъятной империи. Почти все, сочли это за простое любовное нетерпение, и лишь только тайный триумвират понимал истинные причины такого странного и нелогичного поведения, своего государя. Ориентируясь по мелочам, они как нельзя лучше представляли себе всю огромную картину грядущего будущего и даже стремились сыграть в некоторое опережение тайных замыслов Александра.

Используя свое положение царского секретаря, Эвмен энергично приводил в действие тайный план замены не совсем надежных частей войска, благо этому сопутствовал наступивший мир, который позволял проводить ротацию солдат находящихся на зимних квартирах. При этом секретарь соблюдал строжайшую осторожность, что бы не вызвать своими действиями подозрение у кого-нибудь из стратегов.

Бракосочетание царя с Роксаной было обставлено с огромной помпой. Руководил этой церемонией главный жрец войска Арисандр. Пройдя со своим царем от Геллеспонта, он наравне с солдатами в полной мере испытал все его трудности и невзгоды. Именно ему доверил Александр провести соединение своего брачного союза.

В назначенный срок, к палатке невесты явились открытые носилки, в которые под торжественные крики войска села красавица Роксана. Одетая в тончайшее белое одеяние обильно расшитое золотыми нитями, с прикрытым вуалью лицом, она медленно и торжественно поплыла по воздуху к своему жениху через весь город, поддерживаемая крепкими руками его друзей.

Александр ждал ее во дворце правителя, построенного по приказу самого Беса во времена его правления. Едва прибыла невеста, как царь немедленно вышел ей навстречу, также одетый в белые одеяния со скипетром власти в руке. Под громкие приветственные крики двинулись они к главной площади города, где их уже ждал жрец Арисандр. Впереди носилок парадным шагом двигалась непобедимая македонская фаланга, чьи сарисы украшали белые и красные ленты в знак мира и любви двух сердец. За ними ехали гетайры в красивом убранстве с золотыми верками на головах. Замыкали шествия щитоносцы, пельтеки и лучники, которых царь самостоятельно собрал в небольшие свадебные отряды со всего войска.

Когда невеста в окружении солдат прибыла на площадь и покинула носилки, Александр взял её за руку и торжественно подвел к ступеням алтаря, где их ждал главный жрец. Вознеся к небу руки, Арисандр совершил тожественный обряд над молодоженами, одев под хоровое пение на их головы золотые венки, а на шеи ритуальные брачные цепи.

Торжество по поводу свадьбы длилось ровно три дня, во время которых царь щедрой рукой награждал всех своих товарищей, гостей и солдат. Однако последовавшие вскоре за этим события сильно омрачили свадебное торжество и виной тому были пажи. Эти самоуверенные юнцы неожиданно проникли в самые главные царские замыслы о продолжении похода.

Сделать это смог Гермолай, который в последнее время сблизился с Гефестионом. Разделив с ним постель, юноша сумел выпытать у подвыпившего страстолюбца тайну царских замыслов. Разомлевший от любви, стратег пылко пообещал Гермолаю составить дальнейшую протекцию при продолжении великого похода. Узнав правду, пажи пришли в ужас от этих новостей и постановили немедленно умертвить Александра.

Сходясь в главном, молодые головы расходились во мнениях, где и когда это сделать. Одни предлагали напасть на царя в его спальне и убить вместе с ним и Роксану, дабы снять позор с венца македонских цариц. Другие предлагали совершить свою месть в бане, удачно вспоминая исторический пример с убийством Агамемнона. Третьи вообще видели свою месть только на охоте и нигде либо в другом месте, так как именно на охоте некоторые из пажей были оскорблены всесильным царем.

Но чем больше они спорили, тем больше становилось между ними разногласий, и самое главное заключалось в том, кто именно убьет Александра. Молодым пажам хотелось непременно лично убить знаменитого воителя и тем самым войти в историю как освободитель Эллады и Македонии от тирании Аргида. Никто не хотел уступать этой чести другому и оттого их мучитель продолжал спокойно жить, строить планы и забавляться с молодой женой.

Пажи собирались на совещание каждый день, но к единому мнению так и не пришли. Наконец самый дальновидный из них Димн, предложил бросить жребий, а перед этим поклясться в оказании помощи избранному судьбой. Им оказался Портисилай, и убийство должно было произойти в спальне царя через день, когда наступала очередь Портисилай дежурить пажом возле дверей спальни царской четы.

Казалось, все вопросы были решены, но великие богини Мойры вытянули иной жребий молодым заговорщиков. Молодой Гермолай, выпоротый по приказу царя не был согласен с решением своих товарищей. И хотя он произнес клятву верности, гнев и горечь продолжали сжигать душу молодого македонца от полученного оскорбления. Все чаще и чаще в его душу приходила мысль о Герострате, в одиночку совершившего огромное дело и насека обессмертившего свое имя. Поэтому на следующий день, когда он нес караул в царских покоях, он решил самостоятельно опередить своих товарищей в свершении священной миссии.

В этот день царь пировал в кругу своих преданных друзей стратегов, решив за чашей вина, прощупать их настроение на продолжение похода в неизведанную, но прекрасную и заманчивую Индию. Друзья мирно пировали, уютно устроившись на праздничных ложах, и неторопливо оценивали свойства прекрасного вина, доставленного Александру с берегов Кипра. В их числе не было только стратега Клита, который все задерживался, несмотря на приглашение царя.

— Пойдите и приведите ко мне моего молочного брата Клита — приказал царь слугам, слегка разгоряченный выпитым вином и приятной беседой с гетайрами. Пажи моментально бросились выполнять волю монарха и вскоре вернулись с известием, что Клит занят, он готовиться совершить жертвоприношение Дионису.

— Пусть немедленно идет ко мне, — в гневе закричал Александр, — я ничуть не менее велик, чем Дионис, который может спокойно подождать свою жертву.

Друзья с осуждением закивали головой, не следует так открыто оскорблять великого бога, но Александр под воздействием вина был неумолим.

— Иди или я прикажу казнить тебя! — обрушился он на пажа с угрозами в реальности, которых никто ничуть не сомневался.

Испуганный мальчик поспешил вернуться к Клиту и, упав на колени, горячо молили стратега поскорее прийти к царю, ибо в противном случае ему грозит смерть. Не желая допустить подобного греха, Клит прервал свои приготовления к жертвоприношению и поспешил на зов своего молочного брата.

Гермолай тем временем прислуживал пирующим и от всего того, что происходило у него на глазах, решимость совершить задуманное крепло с каждой минутой. Все яростнее трепетали тонкие крылья его носа, все пронзительнее становился его горячий взгляд от вида царя, который с такой легкостью грозит своим пажам смертью.

Он уже давно приметил короткое боевое копье, украшавшее стену зала и к которому он уже несколько раз подходил, прислуживая пирующим стратегам. Оно было не сильно прикреплено к стене, и сорвать его можно было в одно мгновение.

Явление Клита совпало с последним моментом приготовления Гермолая войти в историю цареубийцей великого Александра.

— А наконец-то ты пришел мой милый Клит, — произнес Александр, медленно вставая с ложа и подхватив со столика приготовленную для друга чашу с вином, — сегодня у меня кипрское которое, по мнению этих пьяниц ничуть не хуже хиоского.

Хмельно улыбаясь, он протянул стратегу чашу, когда Гермолай решительно сорвал со стены копье и метнул его в Александра. Будь его действия чуть медленнее, и спокойнее никто бы из подвыпившей компании не сумел даже заподозрить скверное в его действиях. И Александр был бы, несомненно, убит, так как на нем в этот момент была одна лишь простая рубашка. Однако поспешное движение пажа краем глаза заметил Клит, который был самым трезвым из всех находившихся в комнате людей.

Моментально оценив ситуацию и поняв, что не сможет дотянуться до сбесившегося пажа, он принял единственно правильное решение в этом случаи. Оттолкнувшись ногами, Клит пружинисто прыгнул, вперед закрывая собой Александра от летящего копья.

Он прекрасно понимал, что смертельно рискует, но все равно закрыл своим телом дорогого ему человека.

Пущенное умелой рукой, копье пробило шею Клита и застряло в его теле. Александр моментально протрезвел и, издав звериный рев, метнул в Гермолая винную чашу, которую до этого протягивал Клиту. Бросок был точен, навыки не покинули великого царя даже в пьяно виде. Кувыркаясь и расплескивая вино, чаша попала точно в лоб заговорщику пажу, и схватясь за голову он рухнул на пол.

Первым к нему бросился стратег Пердикка, который набросился на лежавшего Гермолая и принялся яростно вязать ему руки своим роскошным поясом. Тотчас к нему подбежали другие участники пира желавшие принять участие в пленении заговорщика. Не замечая ничего, царь бросился к лежавшему на полу Клиту, из горла, которого неслись клокочущие звуки.

— Лекаря!! — истошно закричал Покоритель Ойкумены и рухнул на колени перед своим молочным братом.

— Подожди Клит, я сейчас помогу — лопотал Александр, пытаясь остановить кровотечение из раны стратега. Разорвав в клочья свою рубашку, он прижимал к ней лоскуты, которые моментально промокали алой кровью, что неудержимо сочилась из раны сквозь пальцы монарха.

— Сейчас, сейчас Клит, я помогу — говорил царь, но кровь продолжала толчками покидать крепкое тело героя, унося из него могучую силу. Клит пытался, что-то сказать, однако из раненого горла доносились лишь хрипы и клокотание.

— Клит не покидай меня, — молил Александр, отчаянно пытаясь зажать пальцами смертельную рану, — скажи, что ни будь.

Но стратег только шевелил губами и взор его быстро тускнел. Царь приник ухом к его губам и сумел разобрать только одно: — Ланика.

Когда испуганный срочным вызовом лекарь прибыл к царю, все было кончено. Эскулапа вытолкали в шею, едва он вошел в зал, так, как в это время начался энергичный допрос захваченного Гермолая.

Отстранив всех, Кратер и Пердикка принялись с пристрастием выбивать из юнца признание, орудуя охотничьим шомполом в поисках правды. Изнеженный Гермолай сдал всех с кем только говорил о заговоре против царя и этого было достаточно. Тут же за названными лицами были посланы воины и захватили всех кроме Димна и Портисилая, которые опередили стражников, успев ударить себя мечами.

Врачи ничего не моли сделать, и два основных вдохновителя заговора были доставлены к царю уже мертвыми. Спешно был создан следственный комитет из близких к Александру командиров, которые с огромным рвением принялись допрашивать арестованных пажей. Весь македонский лагерь был подобно растревоженному улью, все с тревогой и страхом наблюдали за зданием, где расположился комитет, и откуда постоянно выскакивали стражники с приказом доставить к ним все новых подозреваемых людей.

Глава комитета был Гефестион, который быстро отошел от шока и уже в полную силу разворачивал карательную машину так хорошо знакомую ему по делу Филоты.

Стратег сам лично пытал запирающихся юнцов, в особенности Гермолая, так нагло обманувшего его нежные чувства Гефестиона. Три раза на день, он лично докладывал царю о результатах следствия, который разрывался между двумя чувствами, горечью от утраты Клита и яростно жаждой мщения в отношения пажей.

Многие в войске чувствовали себя неуютно в эти дни, услышав из уст царя заявление, что за спинами юнцов явно стояли взрослые заговорщики. Вся македонская знать с опаской косилась, друг на друга из-за опасения, что кто-то может обвинить их в слишком близком знакомстве с юнцами и принести их в жертву жаждущему крови Александру. И все с облегчением вздохнули, когда узнали, что этой жертвой стал историк Калисфен племянник Аристотеля. Именно его имя назвали сломленные пытками пажи, когда их повторно подвергли истязаниям, желая получить быстрый ответ на царский вопрос.

Этот ответ поразил Александра своей неожиданностью, но не желавшие дальнейшего расследования стратеги дружно стояли за правдивость полученных данных от арестованных. Калисфен был греком, чужим в придворной среде и благодаря своему неуживчивому характеру имел массу недоброжелателей в македонской среде. Эта фигура устраивала всех, кроме царя, но под давлением свиты он должен был согласиться принять эту жертву, и Калисфена арестовали.

Отдавая приказ Александр, прекрасно понимал, что навечно разрушает все былое между собой и Аристотелем, но ничего поделать не мог, так на него сильно давили гетайры во главе с Гефестионом. Да и поразмыслив, как следует, царь пришел к мнению, что уже вырос из тех пеленок, в которые облек его великий философ перед началом похода. Теперь пора уже самому определять свои приоритеты в жизни и демонстрировать людям, что он действительно сын Зевса.

Одновременно проводя расследование, Александр устраивал пышные похороны человеку, трижды спасшему ему жизнь. Монарх истинно скорбел о потери, но больше всего его поразили слова Арисандра пришедшего утешить его после гибели Клита.

— Мужайся царь, и крепись перед испытаниями, которые послала тебе судьба, но которых ты мог счастливо избежать, если бы не гневил богов своим поведением.

Стрелянный жизнью воробей, Арисандр стремился, как и всякий жрец извлечь свою выгоду из случившегося умело, манипулируя фактами.

— Да, Александр, я отчетливо вижу руку богов в заговоре и смерти Клита. Вспомни, как ты надменно поносил великого бога Диониса на своем пиру и смеялся над словами друзей предостерегающих тебя от святотатства. Как гневно приказал Клиту явиться к себе, бесцеремонно прервав его жертвоприношение богу, заявив, что он подождет. Разгневанный бог не замедлил, покарать тебя смертью твоего самого преданного друга и тем самым лишний раз, показав свою власть над человеческой судьбой. Бог еще не успокоился за разгром своего храма в Фивах, а ты вновь выказываешь свою непочтительность к нему.

Александр молчал, слушая монолог жреца, стараясь определить степень правдивости услышанного. Ободренный этим жрец постарался развить успех.

— Смири свою гордыню хоть ты и сын Зевса, но еще не бог подобно Дионису и всем остальным — и тут Арисандр наступил на больное место полководца.

— Я сын Зевса и это признал верховный жрец Амона — твердо бросил царь и по рождению ничуть не ниже Диониса. И то, что я не бог ты тоже ошибаешься Арисандр. Все цари Вавилона, Ассирии, Египта и Персии почитались своими народами как живые боги и почему же мне не быть им в глазах моих новых подданных?

— Государь, оскорбительную хулу несут твои уста. Ты эллин и не пристало тебе слушать сказки бродячего египетского гадальщика, который развлекает твой слух и взор различными побасенками и фокусами.

— Я выслушал тебя Арисандр, — холодно объявил монарх, — и сам решу с кем быть и о чем говорить. И ты не прав, унижая Нефтеха саном гадальщика, он жрец подобно тебе и пользуется моим покровительством.

— Очень рад, что мой государь щедро дает всем место у своего очага, но Нефтех египтянин, чужак и он не может равняться с нами эллинами, более высокими по своей культуре народом.

— А его знания и умение ему пришло из тьмы? Египтянин гораздо больше знает и умеет, чем все мои ученые вместе взятые. Он это не раз доказывал в деле, особенно вылечив меня от недуга, против которого был бессильны все мои врачи, видя спасение в молитвах за мое здоровье.

— Негоже по одному случаю худо судить о тех, кто верой и правдой служит тебе с самого начала.

— Что ты еще хотел сказать Арисандр — царь, переменил тему беседы.

— Я думаю, что надо поскорее возвратиться домой и во всех крупных городах твоего царства установить новые храмы, посвященные Дионису и ...

— Ты предлагаешь вернуться домой, сейчас? — свистящим голосом прервал жреца Александр, подавшись вперед к Арисандру всем своим телом.

— Да государь и чем, скорее тем лучше. Воины ждут возвращения домой, которое ты обещал.

— Старик, молись бессмертным богам, что бы твоего имени, не было в списках тайных заговорщиков, которых пажи, несомненно, назовут следствию.

Рука монарха скользнула к гонгу, и по комнате поплыл протяжный звук: — Гефестиона ко мне, — бросил царь пришедшему на зов воину и вскоре его приказ был исполнен. В комнату вошел Гефестион встревоженный внезапным вызовом к владыке

— Я недоволен твоим сыском Гефестион. Ты выявил не всех подстрекателей по этому делу. Один Калисфен не мог провести такую работу в одиночку и сбить с толку так много пажей. Прикажи подвергнуть их пытке третий раз и будь повнимателен.

Холодный пот пробил Арисандра, услышавший сей грозный царский вердикт.

— Ведь это дети — робко пискнул его голос и замолчал под тяжестью царского взгляда.

— Тебе их жаль? — спросил Александр и не получив ответа произнес — иди и молись моему отцу Зевсу, что бы следователи лучше отделили правду от выдумок.

Раздавленный страхом жрец поспешил покинуть царя, дабы не навлечь на себя прямое подозрение в участие заговора.

Исполняя приказ царя, пажей вновь пытали, и многие не выдержав эти пытки, скончались на руках у палача. Всего по делу пажей было арестовано пятьдесят человек, и все были переданы на суд стратегам. Желая, успокоить своих воинов, Александр каждый день появлялся в лагере, и все македонцы встречали его радостными криками и осыпали проклятиями заговорщиков.

— Что ты думаешь по этому поводу Нефтех? — спрашивал жреца Эвмен, когда тайный триумвират собрался у него в палатке. — Все ликуют при виде живого царя, полностью позабыв об окончании срока похода.

— Думаю, Александр будет последним глупцом, если не использует этот шанс в свою пользу. Войско лишний раз выказывает ему свою любовь обожание, стратеги трясутся, не желая, что бы их, не внесли в список заговорщиков, как это было с Филотой.

— Значит, все наши усилия были напрасны, и мы зря проводили свою операцию, тайно меняя войска? — недовольно буркнул Пердикка.

— Ну почему же напрасно. Благодаря Эвмену, сейчас в войске гораздо меньше тех, кто будет требовать окончания похода. Просто царь наверняка не заметит нашей скромной помощи в этом деле, полностью приписав успех себе. Но даже при таком раскладе мы в выигрыше, поход будет продолжен, а ведь это самое главное для нас.

— Ты всегда умеешь утешить Нефтех — сказал довольный Пердикка.

— К тому же я глубоко убежден, что ситуация обязательно повториться, войско действительно устало и его надо полностью менять.

— Сейчас это невозможно.

— Вот для того и нужно будет иметь в нужный момент свежие войска, которые еще не получили своей доли добычи. Твои усилия Эвмен не прошло даром, наградив бесценным опытом заменять солдат и вовремя приводить новых.

Египтянин был прав, благодаря незаметным усилиям кардийца македонское войско поменялось в своем численном составе, приняв в свои ряды множество новобранцев с далекой родины. Пехотинцы, стрелки, конники все они прибыли сейчас в царское войско благодаря Эвмену, который некоторое время придерживал их на дальних подступах не бросая в пекло войны.

Похороны Клита и казнь заговорщиков прошла в один день. Все солдаты искренне оплакивали погибшего воина и утвердили казнь заговорщикам. Многих побили камнями, а самых рьяных распяли на крестах. В честь Клита царь устроил поминальные игры и щедро одарил подарками победителей. А через два дня, как и предсказывал египтянин, Александр вновь собрал своих солдат на военный совет. Одетый в боевые доспехи с красным плащом царь обратился к солдатам с речью.

И вновь ученик Аристотеля блеснул искусством ораторства. Обращаясь к воинам и командирам, царь полностью перечислял все свершения своего доблестного воинства, достойно сравнивая каждого из стоящих перед ним воинов с героями великого прошлого Эллады. Каждый из солдат был равен или даже превосходил именитых героев по своим подвигам и достоинствам. Умело, играя на чувстве долга к своему царю, Александр не сомневался, что они пойдут за ним в огонь и в воду, заставляя людей кричать о единстве македонского монарха с его войском.

Почувствовав кураж Александр, спрашивал, обидел ли он кого-нибудь при раздаче добычи или наделения наградами и получал отрицательный ответ с новыми заверениями в верности солдат своему царю. Все как один ветераны и молодежи подтверждали доброту своего монарха, и никто из них не был обижен за все время своей службы.

И тогда монарх поведал, что совсем близко от Бактр есть сказочная страна Индия с несметными сокровищами по сравнению, с которыми меркнет вся добыча взятая ими у персов. Множество правителей востока, включая легендарную Семирамиду, грозного Кира и даже могучего Дария не смогли завоевать даже части этой страны, уходя битыми за пределы Индии. Лишь Геракл и Дионис, славные сыны Зевса сумели достичь этой страны и взять огромную добычу. Боги благоволят македонцам, ибо их тоже ведет сын Зевса, и теперь настало время совершить свой великий поход, который закончиться на берегу великого Океана. Александр обещал честно поделить всю добычу и даже добавить сверху.

И в этот момент крики войска разделились. Громче всех кричало молодое пополнение, распаленное пламенной речью Александра, ветераны же кричали вразнобой. Многие из них ворчали о прежнем царском обещании и об оставленной далеко Македонии, но никто из них не посмел громко выкрикнуть своему любимому царю эти обвинения.

Стратеги и командиры кричали реже. Неожиданное изменение войсковых планов застало их врасплох, и они не были готовы выказать открытое неповиновение. Привыкшие много лет четко повиноваться своему военачальнику в выполнение его приказов, они смолчали. К тому же еще мало кто отошел от чувства страха раскрытого заговора против царя и от явной возможности получить ярлык заговорщика со всеми немедленными вытекающими отсюда последствиями. Лишь только Мелеагр и Кен понимающе переглянулись друг, другу понимая полную бесполезность открытого сопротивления царю. За день до этого стратеги обсуждали свершившееся судилище заговорщиков.

Имя Мелеагра часто упоминалось в показаниях пажей как человека, у которого они собирались, но Кен ловко сумел отвести подозрение от своего единомышленника, заверив судей, что Мелеагр лишь невольно скрашивал серый быт длительной походной жизни, позволяя людям любоваться красотой танцев его танцовщицы.

Главный судья тайного трибунала Гефестион недовольно бурчал о каких-то подозрительных связях, но неожиданно танцовщицу защитил Пердикка. Стратег сам неоднократно любовался плясками Антигоны и остался, очень доволен увиденным зрелищем. Теперь, для скорого возвращения на родину, недовольным македонцам основался лишь путь скрытого саботажа, что и собирались они сделать в предстоящем походе.

Александр радостно принял согласие своего войска выступить против индийских царей и торжественно поклялся на царском мече в верности македонским войнам и всему остальному войску.

Солдаты дружно отвечал своему герою, стуча копьями о землю и звеня мечами о свои щиты. Ободренный их ответом, в знак радости монарх, величественно выбросив вперед руку с зажатым в ней жезлом власти в сторону востока. Царь и армия были едины и ничто, не могло разъединить их. Так, по крайней мере, казалось собравшимся на поле людям.

А впереди была Индия.