Мир и душа

Нынешний день заканчивается относительно благополучно, слава тебе, Боже... Откуда следует? Да посмотрите на славноизвестного хозяина таверны "Серебряный олень"! Что, не понятно? Ну как же, уважаемый господин Йарин до сей поры не попытался вытянуть меня поперёк организма мокрым полотенцем и даже дважды накормил за работу. На его месте я бы такую работягу выставила за дверь без выходного пособия. Мало того, что молчит с утра до вечера — то ли дура от рождения, то ли глухонемая — так ещё и пользы особой не приносит, разве что с тряпкой управляться горазда.

Трактирную стойку отмыла любо-дорого посмотреть, полы отмывает начисто, воды не жалеет и руки запачкать не боится, матушку Анеи вон удержать смогла, когда старуха сознания лишилась да едва не снесла полголовы о каменную стенку амбара... Страшновата сия девка, что правда, то правда — полагаю, именно такие речи ведут посетители трактира, когда во все глаза таращатся на странную работницу. Сами они тут странные, рожи такие, что хочется кирпичом поприветствовать каждого третьего посетителя благословенной таверны, а каждого второго — одарить крестным знамением.

Я сижу на заднем крыльце, уронив голову ниже плеч и разглядываю распухшие красные ладони, сморщенные от воды и мои собственные косолапые ступни в стоптанных опорках. Уже почти месяц я работаю в заведении уважаемого господина Йарина, чтоб ему всю оставшуюся жизнь хорошо и легко дышалось... и до сих пор не могу понять того языка, на котором господа тутошние обитатели изволят беседовать. Ровно тридцать дней я таскаю по этой таверне тряпку! Десять дней ушло на то, чтобы объяснить работяге Марису, истопнику, грузчику и вообще "мальчику-за-всё" как именно я вижу поломойный инструмент, называемый на планете Земля шваброй. Даже изображённый на песке рисунок инструмента мало что добавил к моему мычанию, сопровождаемому почти неприличными жестами. Но на исходе десятого дня мне была явлена — благодарю тебя, Творец! — самая настоящая швабра, украшенная прекрасной резьбой по рукояти, просто офигеть.

Так что теперь я изображаю уборщицу в этом учреждении общепита за еду и кров. Кровом тут считается каморка два на два метра, зато там есть настоящая кровать с жёстким тюфяком и плащом господина Йарина — в качестве одеяла и огромный табурет, на котором можно спать, если свернуться калачиком. Хозяин называет меня Экрима, и я подозреваю, что это переводится со здешней мовы на русский язык как "эй ты, немая" или "эй, страшила". Сам Йарин очень похож на толстого Будду, впавшего в транс по поводу несовершенства этого мира. Он обычно сидит за стойкой, ухмыляясь собственным мыслям и с привычной плотоядно-отстранённой улыбкой подлинного Будды...

Рожа у господина Йарина выглядит совершенно осоловевшей от жары, но дураком будет тот, кто решит, что он ничего не замечает или плохо считает денежки за обслуживание. Ага, ждите-ждите! Одну из служанок он выгнал взашей, девчонка осмелилась зажать грошик из оплаты за фирменную похлёбку. Мамаша служаночки и в ногах валялась, и, должно быть, пыталась как-то ещё достучаться до сердца хозяина, но увы — номер не удался.

Двухразовое питание и кров достаётся мне немалой ценой — каждое ведро и без воды затянет на три-четыре килограмма, да водички в нём литров шесть будет, да побегай от колодца к таверне... это, считай метров двадцать, да оттащи ведро с грязной водой до сточной ямы — это ещё метров пятьдесят. А что делать?

Выдернуло меня из родного мира — ни с того, ни с сего, перекинуло в неведомую страну и здесь, в этой терра инкогнита, я получила отчего-то иное тело, кстати — женское. И вместе с телом обрела кучу проблем и главная состоит в том, что никто не торопился ознакомить меня с языком, обычаями, и этикетом страны неведомой.

Да, вот так оно и было — засыпаешь в собственной кровати после очередного похода с внучкой по киношкам, а просыпаешься в теле непонятной тётки, облачённой в старенькое платье и в странную обувку из кожи неведомой твари. А уж если прибавить к перечисленному, что очухалась я с обрывком верёвки на шее и лёжа под телегой... а ещё добавить, что вокруг орали, звенели железками и бегали бородатые мужики в кольчугах, хрипели кони и хриплые голоса выкрикивали странные команды на идиотском языке... Как меня там не пришибли, не знаю, но обмочилась я с перепугу сразу же! Смутно припоминаю как выползла из-под телеги, запуталась в каких-то тряпках, еле выдралась из окровавленной мешанины неведомого генезиса — то ли ошмётков порубленных тел, то ли просто крови, тряпья и жидкости с резким запахом... Попутно выдала на-гора не то обед, не то завтрак, думала желудок выскочит через горло, уползла далеко в какие-то кусты и вырубилась, не выдержав напряжения момента.

... На место побоища я набрела случайно через день после того, как очнулась под кустом... Зрелище растерзанных тел потрясало — дохлые лошади, художественно перемешанные с землёй и травой, человеческие останки, полчища трупных мух, странные животные-падальщики размером с куницу и такие же вертлявые. Меня колотило так, что руки-ноги толком не слушались, поэтому обходила я это милое местечко по периметру с большой осторожностью. Не хотелось идти в это месиво, но пришлось, поскольку окровавленная одежда на мне воняла и топорщилась колом, обувь же заскорузла, ломалась и натирала ноги до кровавых волдырей.

В этом перечне ужасов и странностей радовало только одно — тело мне досталось нестарое, худое, правда, но без шрамов, синяков и прочих отметин. Ноги подкачали — ступни заметно косолапили при ходьбе, но идти не мешали, кривизна в голенях тоже не особо напрягала — мне тут модельная карьера не светит. Артрита нет — и слава богу! Первые сутки я лежала пластом, задыхаясь от плача, ужаса потерь и выгоняла стресс дыхательной гимнастикой, а потом всё же обобрала первый мало-мальски подходящий женский труп, нашла странного вида чуни на ноги. И побрела прочь, мучаясь от болей в стёртых ногах и рези в желудке, а если добавить одышку от тахикардии и спазматические рыдания от невозможности понять происходящее, то можно представить, как именно выглядело моё лицо при встрече с первым живым человеком, нашим "мальчиком-за-всё", дай ему бог здоровья.

...Окончательным итогом происшедшего имеем нервный срыв, и посттравматическую потерю голоса. Онемела я, проще сказать. Таким образом, выучить язык не представляется возможным, поскольку я не могу и слова вымолвить, а уж о том, чтобы выяснить названия обыденных предметов даже мечтать не приходится.

Неведомые враги, напавшие на этот непонятный отряд-караван, не побеспокоились обобрать трупы на предмет дорогой добычи. Почему? Кстати, я ни одной побрякушки не тронула, побоялась. Мало ли что, вдруг это слишком заметные штуки, чтобы продать их в первой же лавке первому скупщику краденного. Нет уж, нам такого добра не надо. Жива осталась — и на том спасибо. Теперь надо думать о будущем, а для начала отмыться, постирать одежонку и увидеть себя со стороны. На кого я вообще похожа? И почему валялась под этой телегой с вервием на шее, в каком статусе я вообще нахожусь, и кто может меня спасти, убить, полонить, превратить в рабыню, распять, продать на органы?

— Экрима-а-а! — это жена Йарина орёт.

Зовут её госпожа Лира, а голосок проникает везде, как дяденька Рентген. Грешным делом, думаю, что даже в столице земли неведомой господа городские стражники приседают на задние копыта едва услышат сей трубный глас. Словом, за такой голос убивать надо, и я плетусь на зов, а попробуй не явиться — кудахтать будет часа два...

Слава богу за то, что я не понимаю сказанного, и к тому же слова вымолвить не в состоянии, иначе нашлась бы с ответом обязательно — а то я свой характер не знаю! И сколько бы я продержалась на нынешнем "рабочем месте" после сольного выступления? То-то и оно, дорогая Экрима, скорее всего, ты бы мгновенно потеряла этот самый "кров" и двухразовое питание. Собственная гордыня хороша, когда к этому есть предпосылки, а я пока никто и звать никак. Вот освоим язык и посмотрим, кто тут есть кто.

Вчера отыскала в куче кухонного мусора кусочек светло-жёлтого воска, а сегодня Марис выстрогал и выгладил дощечку размером двадцать на сорок сантимов, так что вот вам, девушка, школьная доска, а в роли писала выступит здоровенный гвоздь. Обучение начнём рано утром, пока хозяева спят, Марис всё равно поднимается раньше всех. Как и я. Он — по делам служебным, а я — помыться в старой лохани, спрятавшись в дальнем углу конюшни, пока господа работодатели изволят почивать.

Самое тяжёлое в этой жизни вовсе не работа, а отсутствие уединения. И ежемесячные дамские неприятности. И невозможность менять одежду по мере необходимости, у меня пока одна смена, если эту рвань можно назвать одеждой. Нижнего белья у меня тоже нет, как нет и гребня, шампуня, прокладок, мыла, сигарет и шлёпанцев.

... Мадам Лира размахивает руками, как мельница, и сейчас она явно возжаждала моих услуг, что тоже понятно — по ступеням невысокого крыльца поднимается юная барышня в дорожном костюмчике по здешней моде (суконная юбка, жилет поверх пары-тройки рубашек и колпак на волосах — для бережения волос от пыли, надо полагать), да ещё в сопровождении компаньонки и бодигарда. Бодигард грозно держит правую руку на рукояти неслабого меча, а за его спиной суетятся прочие слуги, утаскивая ясновельможное барахло в пристройку для грузов господ проезжающих. Понятно. Мухой бежим на задний двор за водой, затем "освежаем" комнаты для бла-а-родных господ. Я киваю мадам Лире, поняла, мол, и несусь вокруг немаленького строения к колодцу, вода, швабра и вперёд, на баррикады!

У самой двери на второй этаж, где располагаются "чистые" комнаты, меня перехватывает Муниса, вторая горничная. Она немолода, одинока и бездетна, а характер имеет столь нордический, что даже мадам Лира обходится с ней вежливо. Муниса почему-то прониклась ко мне расположением, и причина столь неоднозначного поведения мне пока неизвестна. Могу предположить, что ей поперёк организма встала моя худоба, или же её печалит жалкий вид кухонной замарашки.

Ну, точно, так и есть — она снова сует мне кусок пирога, я беру с благодарностью, двухразового питания при интенсивном физическом труде не хватает. Хорошая женщина, глаза у неё добрые, голос приятный. В отличие от наших работодателей к слугам рангом пониже относится, я бы сказала, с некоторым уважением. Именно этим Муниса выгодно отличается от первой горничной, редкостной твари с бельмастыми глазами навыкате и дебильным именем Перда.

Здесь таким, как я — слугам за всё — глаза положено держать опущенными, руки скромно сложенными на животе, длина юбки варьируется от щиколотки до самого пола, а выражение того, что здесь называют лицом — от почтительно-внимательного до покорного.

Своего лица я ещё не видела, вода в деревянном ведре мало что отражает — так, общий контур и наличие волос. Зеркал в таверне не водилось.

Много чего здесь не водилось.

Да и кто позволит мне днём бездельничать и разглядывать свою физиономию?

Комнаты для вновь прибывшей госпожи готовы. Их две — для собственно госпожи и компаньонки, а также для двух слуг, бодигарда и кучера. Охранник этой крошки вежливо придержал дверь для меня — я как раз выносила из комнаты слуг тяжёлое ведро, но вот кучер отличился. Вертлявый молодчик попытался подставить ножку неуклюжей тётке, то ли ему нравятся ползающие под ногами девки, то ли просто такая паскуда от природы, но фокус не удался. Резко скручиваюсь влево, локоть впечатывается в солнечное сплетение господина кучера — есть!

Бодигард хмыкнул и проворно исчез в комнате, а я стремительно удалилась в сторону кухни, оставив перхающего засранца на лестничной клетке. Как говорится, инициатива имеет инициатора.

Вот только теперь ухо придётся держать востро... Если этот ублюдок застрянет тут на денёк-другой, то мне явно мало не покажется и не говорите бедной Экриме, что она преувеличивает степень опасности. Сколько мадам попаданка успела понять, в этом мире жизнь таких, как я, стоит не дороже плевка, а то и дешевле. Значит, что? Помывки по утрам отменяем, по тёмным углам не прячемся, и вообще мелькаем только в пределах досягаемости хозяйских глаз.

О, опять гомонят во дворе! Здрасьте, гости дорогие, какая-то жирная морда пожаловала, да в повозке с крытым верхом, а уж перьев на кучерском головном уборе наверчено... мать моя женщина! Ни дать, ни взять падишах! Сам господин проезжающий — родной брат нашего хозяина — поперёк себя шире и важный, как стадо павлинов в брачный период, в данный момент вышагивает к крыльцу нашего мотеля. Так и хочется крикнуть, как в том турецком сериале про османскую империю: "Доро-о-огу-у-у! Султан Сулейман..." и далее по тексту.

Этот персонаж в почти средневековом наряде движется неспешно и важно, но моторика такова, что вдоль позвоночника пополз ледяной ручеёк предчувствия. Примерно так шлялся по обширному вольеру тот чёрный леопард из кинофильма про Африку, да и не толст этот дяденька, ошибочка вышла... Просторный камзол, аккуратная шапочка с небольшим пером на сивых волосах, заломленная по понятиям, совсем как у мальчиков из ВДВ, недешёвые сапоги, я уже в здешней амуниции кое-как разбираюсь. Дорогой гость не из военных и тем более не простой тутошний барончик из тех, кто сам пашет, сам боронит. Сей господин нечто иное, ранее мною не виденное. И, похоже, непростой дяденька нас посетил — то ли он главный боярин в этом болоте, то ли нечто похуже.

И тут же понимаю — эта жирная морда вовсе не хан Сулейман из сказки. Этот перец, как говаривал мой далёкий и непочтительный сын, посерьёзнее будет. То-то господин Йарин засуетившись, да и конюх завертелся, как чёрт в бане! Сама мадам Лира поспешно оправляет передничек, слуги выстроились мало не шпалерами, горняшки забегали, как посоленные! Биг-босс пожаловал? Господин барон? Или бери выше — сам хер-цог?

Ну их всех, лучше исчезнуть из пределов прямой видимости. Если понадоблюсь, позовут, а так-то лучше закопаться подальше и поглубже — от этого странного мужика таким веет... (запахом что ли?), лучше переждать его визит вдалеке. Не знаю, чем таким потянуло в мою сторону, но ощущается это нечто, как назойливое щупальце столетнего осьминога, зажавшего рыбёшку парой присосков...

К лешему такие контакты первой степени. Да и кухонную работу никто не отменял. Наша стряпуха Тарса меня не поймёт, если я тут проторчу более двух минут, уж сколько раз она меня под монастырь подводила — не счесть. И тогда двухразовое "питание" превращается в одноразовое или вовсе прекращает быть — за моими работодателями не заржавеет...

Так и есть, Тарса уже из юбки выпрыгивает! Хватаю коромысло, вытесанное всё тем же неугомонным Марисом, быстренько цепляю два ведра с помоями и протискиваюсь мимо двух кухонных мальчишек с корзинами битой птицы — сидят, чертенята, здешних кур ощипывают.

Фух, еле протиснулась! Мальчишки взглянули исподлобья, у меня с ними маленькая война за место под солнцем, повадились было мой хлеб из-под руки таскать! Выдала одному гадёнышу затрещину, второму сразу полегчало. Главное — одному рассказать (а в моём случае-показать), как именно он неправ, и тогда обоим вдруг станет понятно, что нет хуже греха, чем красть у своих. Крысята малолетние.