Архканцлер империи. Начало (авторская редакция)

Архканцлер империи. Начало

ПО ПОВОДУ БУМАЖНЫХ КНИГ. Армада послала автора лесом, как они умеют, поэтому ни 2, ни 3, ни, тем более, 4 роман, который сейчас пишется, в бумаге не выйдет, тексты доступны только в электронном виде

На Целлюлозе (полная версия, бесплатно):

https://zelluloza.ru/books/4722-Arhkancler_imperii_Nachalo-Shepelskiy_Evgeniy/

На Либстейшен:

Архканцлер империи. Начало

"...Империи рушатся, потому что гниют изнутри, а правители, на чьем счету нет никаких конкретных преступлений, приводят свой народ к катастрофе всем, что они не удосужились сделать"

С. Паркинсон, "Законы Паркинсона", пер. М. Загота

Пролог

Я иду по улицам Норатора, по узкому живому коридору. На мне тесный мундир, украшенный фальшивыми орденами, которые сияют в свете факелов и ламп ярче, чем настоящие. Я — будущий архканцлер империи Санкструм, хотя от архканцлера только оболочка, а внутри — совершенно другой человек. Я обманщик, хотя к обману меня принудили. Я приветствую толпу, кланяюсь, расточаю улыбки, повожу рукой, делая вид, что страшно счастлив видеть всех горожан. А вот они — искренне счастливы видеть меня. Но среди улыбчивых лиц и возбужденно блестящих глаз я время от времени ощущаю на себе колкие ненавистные взгляды. Мои враги вынуждены охранять меня, иначе они не могут — я сделал так, что толпа просто растерзает всех глав Коронного совета, если с моей головы упадет хотя бы один волосок. О, эта сила убеждения, помноженная на знания попаданца из двадцать первого века мира Земли!

Шутейник идет рядом, на поясе — два коротких меча. В отличие от меня, он напялил под одежду кольчугу. И, в отличие от меня, он знает Норатор как свои пять пальцев. Он — мой навигатор в лабиринте улиц средневекового города.

Мы движемся к Храму Ашара, где под хрустальной полусферой лежит мандат архканцлера на имя Арана Торнхелла, на мое новое имя.

Сегодня — последние сутки, чтобы его получить.

И сегодня — лунное затмение.

Два герольда — безработных, нанятых за гроши музыканта — время от времени трубят в надраенные фанфары, извещая горожан о том, что я иду. Толпа молча смыкается за мной, я слышу шорохи, какие производят тысячи подметок. Люди и хогги идут за мной к Храму Ашара.

Архканцлер — высочайшее звание империи Санкструм. Почти безграничная власть.

— Направо, мастер Волк. Пойдемте по Сенной... Потом по Скотской вниз... Так-то она Радостная, но по ней гоняют животинок на базар, понимаете, вот и прозвали в народе...

Шутейник бормочет быстро, нервно, сердце его, наверняка, как и мое — пляшет от возбуждения и страха.

Шутейник это хогг, местный гаер, певец и фигляр, готовый положить за меня жизнь. А вот других товарищей нет рядом... Лес Костей, будь он проклят!

В кармане мундира лежит обломок мертвожизни, странный артефакт, который я держу при себе, не зная, куда его применить. Иногда я притрагиваюсь к нему, и меня обжигает холодом.

Впереди вырастает громада Храма Ашара: двузубая башня-звонница и огромный фасад из красноватого камня, украшенный тройным рядом мраморных скульптур.

Площадь у храма занята теми, кого я лично пригласил. Все они тут, все! Даже те, кто был вне города — все равно успел прибыть. Они смотрят на меня с ненавистью, с ярой злобой, кто-то пытается выдавливать улыбки. И они ничего не могут поделать со мной, потому что я связал им руки — фигурально говоря, разумеется. Они хотели бы накинуться на меня и разорвать, но не могут. Я связал им руки. Как я это сделал? О, очень просто, сейчас объясню... Но погодите. Сперва я возьму мандат и стану архканцлером.

1.

Сначала, как водится, пришла головная боль. Я хоть и не женщина, но боль оказалась настолько пронзительной, что я даже слегка застонал. Вот так: "уууу", а не "ой-ой-ой оооххх, о-о-о-о", после чего добавил несколько крепких выражений, которые характеризовали мое состояние с позиций низменно-телесных.

Где я? Что я? Зачем я?

Я это — или не я?

Хм. Ну, положим, я осознаю себя — значит...

Я привстал, моргая налитыми веками. С трудом навел резкость. Голова разламывалась надвое, будто угостили монтировкой, вдобавок тошнило. Так бывало раньше только с похмелья, да и то — раза три за всю мою жизнь. Я не любитель закладывать за воротник с далеко идущими последствиями. Потребляю алкоголь я только для расслабления, в крайне умеренных дозах. И вчера я точно не пил.

Хм, а что же было вчера?

Не помню.

А где я сейчас?

Не знаю.

Жив ли я вообще?

Не уверен.

Однако во рту — явный привкус давно выпитого алкоголя, смешанного с какими-то химикалиями. Вот так-так. Значит, я все-таки обнимался с зеленым змием... Вкушал не обычную водку, виски, или коньяк, поскольку послевкусие, или, вернее, дурновкусие этих напитков известны мне слишком хорошо. Не-е-ет, тут что-то другое. Может, коктейль? В ночной клуб меня вчера, что ли, занесло? Так ведь не ходок я по таким местам, повзрослел, давно уже не интересно...

Я постарался оглядеться, тяжело поворачивая голову. Выражаясь языком полицейского протокола: "Труп потерпевшего больного пребывал в помещении, смотрел мутными глазами и невнятно ругался на весь мир". Я не под открытым небом и не в канаве, это радует. Помещение оформлено в коричнево-красные, темные, насыщенные тона, с тяжелой основательной мебелью у стен и серебряного цвета люстрой, в которую почему-то вместо лампочек воткнуты оплывшие свечи (потухшие).

Рекогносцировка отняла много сил, и я свалился на подушки.

Рядом нетерпеливо кашлянули, и я снова привстал на локте. Выдержал тошноту, боль, головокружение, еще раз помянул разные низменные вещи, и отыскал взглядом человека — невзрачного старикашку в серой аскетичной хламиде. Он стоял у кровати, руки скрещены, и взирал на меня глубоко запавшими, страшными, колючими глазами. Поверх рук до самого живота (наверняка впалого) свешивалась белоснежная заостренная борода "Саруман-стайл". Горбатый нос в синюшных прожилках нацелился на меня, как хищный клюв.

— Очнулся наконец, — сказал старик неприветливым каркающим тенорком и произвел руками пассы, которые показались мне достаточно зловещими. Кисти его рук напоминали вороньи лапы — такие же сухие, с крепкими заостренными когтями желтого цвета. — Долго же ты... спал.

— Угу, — буркнул я, невольно сгибая ноги. Обычно я спокоен как слон, работа приучила, да и темперамент такой, нордический, но ситуация, скажем так, слегка... удивляла. — Как-то мне не очень хорошо, дедуля.

— Не беспокойся, через малое время ты уже сможешь ходить.

— Ну спасибо. А на скрипке играть буду?

Дед не оценил юмора.

— Тебя не для музыки сюда призвали.

Сюда? Куда — сюда?

Я уселся на кровати и начал неторопливо разминать шею. Похитили меня, что ли? Опоили водкой с клофелином, теперь будут требовать выкуп? Человек я, конечно, состоятельный, но все же не из тех, у кого в загашнике миллионы. Долларов, естественно. Хотя по нынешним кризисным временам деньги у меня, конечно, есть, и деньги немалые.

Но старик не похож на главаря шайки. Скорее, на какого-нибудь проповедника-сектанта. Во, точно — секта. Расплодилось их сейчас мама не горюй, и каждой нужны деньги прихожан. Собственно, для чего еще организуют секты, как не для того, чтобы качать финансы из доверчивых граждан? Ну а если окрутить человека не получится, всегда можно закодировать, обратить, превратить в зомби. Методы-то давным-давно отработаны.

Хм, так может, и меня, того, хотят обратить? Старикашка больно стремный...

И при этом я не могу вспомнить, что делал вчера. Весело, ничего не скажешь.

Я дождался, пока головокружение и тошнота немного уймутся, и, превозмогая головную боль, спустил ноги с кровати, задев при этом круглый столик с остатками трапезы в глиняных простецких тарелках. Под ногой оказалась пустая бутылка, и я осторожно закатил ее под кровать. О, да бутылка не одна — во-он, в углу, еще две: пузатые, из темного стекла, и, что характерно, без этикеток.

Хм-м... Я, по-видимому, участвовал в вечеринке, и употреблял в неумеренных дозах какое-то загадочное спиртное.

Сюрприз: я абсолютно гол.

— Не торопись, — произнес старик весьма, надо признать, нетерпеливо. — Верь словам моим. Скоро силы вернутся к тебе и ты сможешь ходить нормально.

Ну спасибо. А на скрипке, это самое... А, ну да: не для этого меня сюда призвали.

Я нашарил пятнисто-серую простынь, вид которой мог ужаснуть санстанцию, и, кое-как прикрыв чресла, встал. Пошатывало меня изрядно, но силы, кажется, действительно возвращались. По крайней мере, свое состояние я уже мог описать, не прибегая к рискованным выражениям.

— Перенос разумов всегда отзывается болью, — сказал старик и закашлял хрипато, со свистом.

Чего-чего?

Нет, меня, точно, занесло в секту. Перенос разумов, слияние духов, атмосфер и запахов, и так далее, и тому подобное, а затем клиент готов, начинаем качать бабки.

Дощатый пол холодил ноги, откуда-то сбоку тянуло прохладой. Я оглянулся и приметил приоткрытое окно, узкое, в частых железных переплетах. Ретро, надо признать, весьма аутентичное. Не припоминаю такого оформления комнат в наших гостиницах, разве что где-то в Европе, в Чехии там, скажем, или в Польше.

Тем временем старик кашлял уже в клочок багряно-красной ткани. О, нет, погодите — ткань была обычная, серая, просто здорово пропиталась кровью. Туберкулез в последней стадии, или кое-что похуже. Хотя финальная стадия рака вряд ли может быть хуже последней стадии туберкулеза.

Я дождался, пока он откашляется и спрячет обагренный платок, и спросил:

— Где я?

— В Санкструме.

— Глубоко занырнул. Санкс... как вы сказали?

В меня воткнулись глаза-колючки:

— Ты в другом мире, человек. Я Белек, маг первого круга, один из Спасителей Санкструма, тот, кто перенес сюда твой разум. Верь мне и слушай меня. Я помогу.

С сумасшедшими главное не спорить, поэтому я выговорил:

— Хм-м... да. Без вопросов. Ну... да.

Белек нетерпеливо поддернул рукава хламиды. Кисти рук — жутко худые, были оплетены синими выпуклыми венами, покрыты старческими пятнами.

— Ты помнишь, как тебя зовут?

— Андрей.

Замечательно, я не забыл свое имя. Меня зовут Андрей. Фамилия красивая — Вершинин. Я был рожден, чтобы покорять вершины, и за тридцать четыре года покорил их множество. И ни разу не сорвался. Нет, я не альпинист, мои вершины находятся в сфере бизнеса, многие из них исключительно высоки и покрыты опасным льдом, случаются и лавины и камнепады. Когда такое происходит — зовут меня, и я разбираюсь с опасным льдом, лавинами и камнепадами так, как умею; я забираюсь на вершину и устраиваю чистку. После того как я поработаю, вершина становится улыбчивой и приветливой для своих владельцев, и блестит и сияет, словно ее позолотили.

Старик кивнул.

— Так звали тебя раньше. Теперь ты — герцог Аран Торнхелл. И так будет до скончания твоего века. Перенос совершился, и пути назад нет. Пойми это и прими.

— Да ладно, — сказал я. — Все понимаю, без вопросов.

Старик ответил мимолетной улыбкой и просто отошел в сторону.

За его спиной находилось напольное зеркало в овальной раме.

Из него на меня взглянул человек с недобрым взглядом. С очень недобрым. Был он похож одновременно на Ивана Грозного в молодости и на Ведьмака, как его изображают в игре. Орлиный нос, резкие складки у тонкогубого рта, который давно разучился улыбаться. Высокий лоб без морщин. Светлые волосы длинными космами, по местной моде, очевидно, обрамляют впалые щеки и спускаются до ключиц.

Какая отвратительная рожа. Лет сорок ее владельцу. Ну да, сорок, а может, чуть меньше.

Человек был сухощав, но не слишком худ, кость плотная, достаточно тяжелая. А еще — абсолютно наг. Ну, если исключить простынь, которую прижимал к чреслам. С грудью, густо поросшей светлыми бараньими кудряшками.

Не сразу, но я понял, что смотрю на свое отражение.

Только вот загвоздка — из зеркала на меня взирал чужой человек.

Белек сказал сухо и без всякого торжества:

— Теперь он — это ты. Навсегда.

2.

Я разрешил себе ужаснуться только частичкой разума. Дело в том, что я умею адаптироваться к обстоятельствам практически любой сложности быстро и так же быстро принимаю решения. Иначе не смог бы продержаться на своей работе больше десяти лет. Я умею говорить и договариваться со всеми. Даже с инопланетянами. А еще у меня талант резать по живому — без жалости и наркоза, после чего реанимировать пациента разрядом дефибриллятора, похлопать по щеке и отправить в плавание, указав верное направление ласковым пинком. Это — суть моей профессии.

Сейчас я велел себе не выскакивать за дверь, дергая тяжелую ручку из позеленевшего металла, не кричать, не бить тщедушного старика в торец, не хватать его за шиворот с воплем: "Что здесь происходит?"

Нет, пока — никаких радикальных шагов.

Я спокойно решил осмотреться, приняв слова деда за рабочую версию. Я — в новом теле? Ладно. По крайней мере, тип, в которого поместили мою душу, выглядит не совсем пропащим. Даже если новые обстоятельства — галлюцинация, я буду следовать логике этой галлюцинации. И так же логично и без страха приму явление людей в белых халатах.

Если они появятся.

Но что-то подсказывало — не появятся.

Новое тело.

Новая жизнь.

Новый мир.

Вот — данность.

Я вдохнул полной грудью. Воздух был наполнен целой гаммой странных ароматов. Я вдохнул и — принял этот мир. Принял сразу — целиком и полностью.

После чего начал осмотр.

В изножье кровати — груда одежды, набросана хаотично, так обычно бросают люди после пьянки или... когда стремятся поскорей освободиться от оков цивилизации в порыве страсти. Что-то подсказало — тут была женщина. Женщина — всегда лучшая наживка, чтобы поймать мужчину.

Да, точно: убегая, она забыла узкий, шитый серебром поясок к платью. Вон, блестит под кроватью. Вряд ли это деталь одежды самого Торнхелла.

Итак, меня — ну, или бывшего носителя моего нового тела — завлекли сюда женскими чарами, затем опоили вином с каким-то снотворным. После чего вот этот туберкулезно кашляющий Белек устроил душе герцога Арана Торнхелла экстрерминатус. Надо чуть позже спросить — каким образом.

Так... Так-так... У кровати с другой стороны на замшевых сапогах лежит шпага в кожаных облупленных ножнах. Оружие Торнхелла. Осмелюсь предположить: меня занесло в средневековье. Плохо это. В средневековье были скверные зубные врачи. Ну а сам Торнхелл, если судить по шпаге, звезд с неба не хватает. Перебивается с хлеба на квас, как достопамятный капитан Алатристе. Из всего богатства — только честь и та штука, что в штанах.

Интересно, могу ли я вспомнить что-либо о прошлом бытие Торнхелла? Нет, ничего не вспоминается. Я помню себя, Андрюху Вершинина, помню родину, работу, помню Надю, помню Таню и Алену... Всех бывших и нынешних. Помню другана Макса, с которым мы на пару устраивали стритрейсинг по ночным улицам. Обычные воспоминания о прошлой жизни.