Истории об Искусстве,
— поведанные Верховным магррибом Вечного города,
— известным в пределах Ойкумены под прозванием Безымянный,
— и записанные рукой смиренного служителя Творца,
— субминистратора Ордена Знания благочестивого Томаса
— во время пребывания оного в богомерзком Тарсесе -
— логове еретиков, ворожеев и демонопоклонников
— с посольством Его Величества Фихола Праведного,
— милостью Отца Небесного, короля Мерции и Валении.
Читатель, салам!
Сокол в небе беспомощен без крыльев. Человек на земле немощен без коня.
Все, что ни случается, имеет свою причину, как начало веревки влечет за собой конец ее. Взятый правильно путь через равнины Вселенной приводит скитальца к намеченной цели, а ошибки и беспечность завлекут его на солончак гибели.
Если человеку выпадает случай наблюдать чрезвычайное, как-то: извержение огнедышащей горы, погубившей цветущие селения, восстание угнетенного народа против всесильного владыки или вторжение в земли его Родины невиданного и необузданного народа — все это видевший должен поведать бумаге. А если он не обучен искусству нанизывать концом тростинки слова повести, то ему следует рассказать свои воспоминания опытному писцу, чтобы тот начертал сказанное на прочных листах в назидание внукам и правнукам.
Человек же, наблюдавший потрясающие события и умолчавший о них, похож на скупца, который, завернув плащом драгоценности, закапывает их в пустынном месте, когда холодная рука смерти уже касается его головы...
— Пролог
Девятый день месяца гойаг 6367 года от Основания Вечного города.
Ригенский рейд, борт дарзезского глибера "Бегущий по волнам".
— Мой господин, — почерневшее от непогоды, исхлестанное ветрами бесчисленных морей Бэлы лицо одноглазого Дауда-аль-Мунагира было мрачнее грозовых туч, затянувших небо над тонущим в грязи Ригеном. — Вот уже вторую декаду мы стоим и чего то ждем! Ибо местные амиры, мерзкие грязные дикари, да откусят им бродячие собаки все, что торчит, словно одержимые жайданами, вместо принятия решения день и ночь неустанно молятся разрисованным деревянным идолам. Между тем погода ухудшается с каждым часом. И я боюсь...
— Не слишком ли поздно ты начал бояться, презренный сын грязной свиньи и трусливого шакала? — услышав обманчиво спокойный голос высокочтимого Норонго-эль-Эрейро, некогда безжалостного предводителя ловцов удачи по прозвищу "Каменное сердце", а ныне — первого из девяти купцов-соправителей дарзезской республики, не страшащийся ни пиратов, ни океанских чудовищ габудан в ужасе пал ниц.
— Не ты ли, старый лжец и развратник, каких-то три месяца назад клялся собственным достоинством, между нами говоря, даже более ничтожным, чем его владелец, будто "Бегущий по волнам" — необычайно стремителен, прочен и легок в управлении. А экипаж корабля — опытен, храбр и готов к любым испытаниям. И что, наконец, именно на твоем пенителе морей находятся лучшие в Искусстве Воды и Воздуха маджнуны, каких только можно нанять на территориях, подвластных Жемчужине Юга!
Я поверил услышанному. И поручил столь важное и ответственное задание именно тебе! А сейчас, когда выполнено менее половины работы, неожиданно слышу, якобы самая обычная буря способна помешать искуснейшему, по его словам, габудан-паше Бэлы провести глибер из одного порта в другой. Похоже, я сделал неправильный выбор. Однако, любую ошибку можно исправить!
Относительно же бесконечных жалоб на никогда не моющихся полуночных дикарей, их костлявых волосатых женщин, холод и безделье я скажу так: волею Справедливейшего, местные власти щедро оплачивают вынужденный простой "Бегущего по волнам". А судовладельцы, имеющие разрешение на торговлю с далеким Гаридозом, получают колоссальную прибыль с каждого рейса. Часть которой, между нами говоря, более чем солидная, оседает в твоих бездонных карманах... Или ты считаешь себя умнее других? Так знай же: несмотря на разделяющее нас расстояние, мне известно ВСЕ. И если я до сих пор не повелел посадить тебя на кол за ложь и воровство, то лишь потому, что ты — не более, чем мое послушное орудие в этих отдаленных краях. А мой корабль будет стоять там, где нужно мне, и ждать разрешения на выход столько, сколько я пожелаю! Тебе понятна моя воля?
— Да, повелитель. — почтительно ответил габудан. — Твой верный и преданный слуга осознал собственную глупость, и нижайше молит о прощении. Ибо мудрость моего господина — велика, как Самоцветные горы. В то время как разум его покорного раба ничтожен и жалок, подобно...
Но тут аль-Мунагир поперхнулся от ужаса, ибо лицо высокочтимого Норонго-эль-Эрейро, мудрого и справедливого жаградара Вечного города, исчезло из амулета связи. И тщетно одноглазый Дауд вертел и тряс отполированное до блеска серебрянное зеркало. Наконец, убедившись что разгневанный хозяин не желает более выслушивать оправдания столь же нетерпеливого, сколь и жадного, да, впридачу, еще и глупого работника, трясущийся от пережитого страха и унижения габудан выпрямился, сорвал с пояса тяжелый бич из кожи морского дракона, и, тяжело ступая, вышел на палубу "Бегущего по волнам". Дабы выместить ярость на первом же встреченном матросе.
То же время, столица дарзезской республики
дворец Меджлиза.
Если на погрязших в дикости, невежестве и религиозном фанатизме странах Северо-Запада Бэлы едва начинался вечер, то здесь, в Жемчужине Юга, месте, где день и ночь творили шедевры лучшие из ремесленников этого мира, в сердце могущественного государства, в пределах которого неустанно совершенствовали владение Даром величайшие из постигших Искусство, стояла глубокая ночь. Время, когда все, кроме астрологов и влюбленных, крепко спят. И видят удивительные сны.
Но работавший в одном из бесчисленных помещений величественнейшего из дворцов Вселенной последнюю тысячу лет практически не интересовался движением небесных источников Силы: только слабый подстраивается под обстоятельства, сильный — подчиняет их своей воле, а мудрый — обращает себе на пользу то, что есть. Столь же мало привлекали его внимание и созданные Дарующим Жизнь на усладу, равно как и на погибель могучих мужей прекрасные девы: любая из красавиц Бэлы сочла бы за великую честь хотя бы раз доставить наслаждение правителю древнего Дарзеза. Не говоря уже о том, чтобы стать наложницей повелевающего могущественным Вечным городом или родить ему сына...
В настоящий момент стоящий во главе республики думал совсем о другом: скрытые от постороннего взора тайные механизмы Власти провернулись в очередной раз, разрывая старые связи между державами (и немедленно создавая новые взамен исчезнувших). И теперь лучшие мужи Жемчужины Юга, собирая информацию изо всех доступных источников, день и ночь размышляли над важнейшей государственной задачей: как им следует поступить, дабы неизбежные при изменении баланса сил расходы понес кто-то другой. А величайшее из государств данного мира — получило от свершившихся перемен исключительно прибыль и дальнейшее упрочнение влияния на прочие страны и народы Бэлы...
— Итак, спустя какую-то жалкую пару сотен лет с момента объявления нам войны на истребление, полудюжины с треском провалившихся Походов Веры и прочих нелепых телодвижений, полуночные дикари, наконец-то, поняли, что любые их усилия по нашему уничтожению для стороннего наблюдателя выглядят не более, чем попыткой кучки безумцев вычерпать ложками безбрежный Океан (присутствуй в комнате сторонний наблюдатель, ему бы показалось, будто произносящий сии исполненные скуки и равнодушия слова разговаривает с воображаемым собеседником). И, во имя сбережения жизней собственных подданных, их так называемым амирам следует с нами дружить, или, по меньшей мере, торговать, но уж точно не враждовать. Я смотрю, отношения налаживаются прямо на глазах. Лет примерно через пятьсот, мы, очень может быть и соглашение о торговле заключим.
— Повелитель опять слушал мольбы свиноподобных купцов? — темнота в углу залы зашевелилась, и превратилась в размытый бесформенный сгусток с багрово-красными точками вместо глаз. Полупрозрачная тень, состоящая, казалось, из квинтэссенции Тьмы, медленно выплыла на середину помещения. — День и ночь мечтающих об исключительном праве на беспошлинную куплю-продажу с далекими странами для себя, любимого. Как минимум, на пару веков. Дабы целых двести лет он один, единственный и неповторимый, имел право выменивать на стеклянные бусы и снадобья, увеличивающие мужскую силу, у замотанных в вонючие шкуры голозадых дикарей золото, жемчуг и драгоценные камни. А также меха и рыбий зуб... Ах да, я совсем забыл про могучих выносливых рабов и пышнотелых беловолосых наложниц с глазами цвета весеннего неба!
— Какой цинизм! — хозяин существа сделал вид, что удивлен услышанным. — А ведь буквально прошлой ночью, кое-кто из присутствующих здесь, но не я, многословно восхвалял собравшихся на центральной площади Жемчужины Юга этих самых лопающихся от жира торгашей, именуя их, почему-то, не иначе как достойнейшими гражданами Великого Дарзеза! Особенно мне понравилось про Отцов Державы, чьи славные деяния неизменно крепят государственную мощь.
— Могущество республики, — незамедлительно отозвался сгусток темноты, — Прирастает, единственно лишь, мудростью и неустанными трудами моего господина. Милостиво даровавшего подданным своим множество льгот и привилегий. Роль же ничтожных смертных, волею слепого случая получивших возможность наслаждаться дарованным им счастьем быть верными и преданными слугами моего хозяина — не более, чем неустанно копить деньги, имущество и рабов. На случай, если те вдруг потребуются Владыке.
— Повелитель Вечного города... — говоривший сделал вид, будто примеряется к помпезному званию. И, с напускным сожалением, произнес: — Не звучит, верный фамилиар.
— Что в имени, Господин? — вкрадчиво прошелестела тьма. — Да, мой хозяин не имеет громкого титула, зато он обладает знаниями и разумом, достойными богов. Ибо просчитывает последствия принимаемых решений не просто на десятилетия, но на века вперед. И я знаю, Владыка уже придумал, как заставить надменных, но глупых предводителей северных дикарей преклонить колени даже не перед наместником могущественного Дарзеза, но перед последним голодранцем Жемчужины Юга...
— Глава первая
— В которой благочестивый субминистратор Ордена Знания начинает свое путешествие в далекий Тарсес — богомерзкое логово язычников, ворожеев и демонопоклонников
— ...aeterna memoria. — в очередной раз под раскаты органа пропел хор, не словами молитвы, но всем сердцем благодаря Отца Небесного за сохранение любимых детей Его в ночи и прося у Него благословения в наступающем, чтимом каждым Истинно Верующим дне поминовения Святых и Усопших, по светскому календарю именуемому первым листопада 8227 года от Сотворения Ойкумены.
Всенощная служба в величественном кафедральном соборе Семи Воплощений Создателя, горделиво возвышающемся над прекрасным городом Ригеном, близилась к концу. Одновременно с первыми проблесками зари, последние отголоски церковного гимна, возносящего хвалу любви и милосердию Его, затихли под сводами грандиозного храма, созданного единственно лишь во имя увековечения в памяти людской аватар божества, сотворившего сей дивный мир исключительно во имя счастья любимых детей. И столь благочестивы и мудры были звучащие в Доме Творца слова псалма, что души смертных, возносящих молитвы Ему, преисполнились любовью, добротой и состраданием к ближнему своему. И каждый из присутствующих, начиная с зажиточного купца или благородного рыцаря, чей особняк или величественный замок ломились от богатств, и, заканчивая последним ригенским бедняком или нищим паломником, отправившимся в духовную столицу Святой Земли с самого края Ойкумены, щедрой рукой пересыпал в ящик для пожертвований содержимое кошеля.
Дабы иерархи Церкви Создателя, процветающей под мудрым руководством нынешнего первослужителя ригенского, пресветлого Модеста, имели возможность и далее возводить прекрасные храмы, где пастыри Его денно и нощно славили бы вместе с прихожанами Истинное Божество. Равно как и монастыри, и богословские академии, чьи стены ежегодно будут покидать новые проповедники Слова Всеблагого и Милосердного. Неустанно приближающие заветный день, когда несомый миссионерами матери-церкви свет единственно правильной веры озарит Путь к Трону Его мириадам смертных. Проникнув в каждый дом, от мрачных боргов утопающего в вечных снегах Нордхейма на далеком Севере, до скрипучих повозок южных кочевников, странствующих среди раскаленных пустынь и редких оазисов загадочного полуденного Хакума. Поселив в сердцах мириадов людей (а также нелюдей) мир, любовь и согласие...
Пожертвовав одним из первых на благое дело в соответствии с церковным уставом и устремлениями души все имеющиеся при себе наличные деньги, и вознеся отдельную молитву ипостаси Мудреца, благочестивый клирик именем Томас, восемнадцатилетний выпускник Ригенской духовной Академии и самый молодой из субминистраторов Ордена Знания с момента его основания, замер неподалеку от выхода из кафедрального собора Семи Воплощений Создателя — прекраснейшего из храмов во Вселенной. Но (в очередной раз) восхищаясь величественным зданием, столь прекрасным, что каждый, увидевший его, немедленно соглашался с утверждением, будто не талант и мастерство архитектора, но воля самого Отца Небесного руководила зодчими, смиренный служитель Его одновременно не переставал высматривать в толпе Истинно Верующих будущего командира и соратника. Того, с кем ему предстояло выполнить во имя матери-церкви великое дело, равного которому не совершал доселе ни один из избравших смыслом жизни служение Творцу.
Однако, почувствовав, что впадает в гордыню, сиречь — первый из смертных грехов, непоправимо губящих человеческую душу, юноша незамедлительно изгнал из головы неподобающие мысли. Заставив себя не думать о том, как упрочнится Дело Его, когда данное ему поручение будет выполнено наилучшим образом.
Его Сиятельство Александро-дель-Сантано дер Валенто графа Мерридо благочестивый клирик опознал по гербу, вышитому на одеждах. К тайной радости субминистратора, оный нобиль оказался ревностным последователем Всеблагого и Милосердного и щедрым прихожанином: без колебаний высыпал содержимое туго набитого (отнюдь не медью!) кошелька в прорезь ящика для пожертвований, омыл руки в святой воде и, лишь получив благословение от храмового служки, направился к выходу. Пройдя на расстоянии вытянутой руки от смиренного Томаса.
— Благородный рыцарь! — обратился к доблестному графу отринувший мирские соблазны. — Не затруднит ли Вас уделить не мне, но пославшему меня, несколько мгновений своего драгоценного времени?
Оглянувшись, будущий предводитель и соратник благочестивого клирика увидел с нетерпением ждущего ответа безусого юношу в стоптанных сандалиях и потрепанной сутане, украшенной новеньким значком выпускника Академии и символом Знания.
