Алтарь Святовита

Борисов Алексей Николаевич

На правах рукописи (С)

Севастополь, 2014-2015гг

'Алтарь Святовита'

(роман)

Военно-историческая фантастика, альтернативная история

Глава 1. Самолва.

В первых числах июня одна тысяча двести сорок первого года, после длительного и изнурительного пути швабские переселенцы вышли к деревне Изменка. Двадцать семей, с детьми, нехитрым скарбом, уместившимся на двух дюжинах повозок, шестью коровами и умирающим монахом остановились на берегу озера. Впереди, на восход, в полуверсте был отчётливо виден соседний берег.

― Господин, господин Берлихинген, он зовёт Вас! — прокричал мальчишка лет восьми, подбежав к всаднику на пегом коне.

Некогда серебристо-серый, выгоревший до самого бледного оттенка, покрытый пылью дорожный плащ закрывал наездника с головы до пят. И когда он обернулся на голос, то вокруг него образовалось крохотное, еле видное облачко, а из-под капюшона блеснул шёлковый шарф, намотанный на нижнюю часть лица. Не говоря ни слова, он развернул коня и направил его в середину колонны. Возле телеги, к тыльной части которой был приделан метровый шест с закреплённым наверху распятием, всадник остановился, спрыгнул с лошади и склонился над лежащим в возке человеком.

― Здесь, Воинот. Похороните меня здесь, ― прошептал монах уже синеющими узкими губами.

― Держитесь, святой отец, ― попытался подбодрить умирающего старика рыцарь, ― осталось совсем недолго. Два перехода и мы уже дома.

― Я уже дома. Помнишь, как в Палестине, мы с тобой... ― договорить монах не успел.

― Помню, тогда мне не было и двадцати, а ты уже разменял четвёртый десяток, и как нёс меня двое суток до колодца. Я всё помню, Гец.

Рыцарь провёл ладонью по лицу умершего друга, закрывая ему глаза, снял свой шарф и перевязал челюсть усопшему.

― Привал! Всем мужчинам копать могилу. Вон на том холме. И, проводника ко мне, живо!

Геца накрыли белым полотном, положили в неглубоко вырытую яму и аккуратно присыпали землёй. Воинот снял с телеги шест с распятием и воткнул в могильный холмик, после чего шёпотом попрощался с другом.

― Ты всю жизнь старался принести людям добро, нёс слово Божье, так, как ты его понимал, помогал обездоленным, учил детей и наставлял взрослых, спи спокойно. Я о тебе никогда не забуду.

Возки переселенцев двинулись дальше, к берегу, где их уже ждали предупреждённые проводником паромщики. Одинокая могилка проповедника простоит много лет, земля осядет, шест с распятием упадёт, а спустя несколько веков, место станет проклятым. Обезумевшие правнуки поставят на захронении из чёрного мрамора памятник убийцам. В цвет парадных мундиров, которые нелюди надевали после уничтожения ни в чём не повинных людей, напрочь позабыв заповеди Божьи. Те самые, что нёс людям швабский монах Гец .

* * *

После путешествия в Моравию задерживаться в прошлом я не стал. Средневековых приключений хватило с головой, и в Берестье наши пути разошлись на три стороны. Свиртил с Милкой отправились в Смоленск, планируя по пути заглянуть в родную деревню. Гюнтер с Нюрой и остальным отрядом двинулись по направлению на Псков, а затем в Самолву. Я же остался на месте, подготовить оборудование для рудокопов. Дело это нехитрое, особого труда не составило, и вскоре я плескался в пока ещё тёплых водах Чёрного моря. И надо же было такому случиться, что на ниве подводных путешествий, Полина познакомилась с девушками из Питера. Девицы оказались кладоискательницами, имевшими за спиной не только исторический факультет, а ещё водолазную школу и восемь экспедиций с приличным временем работы под водой. Вот тут-то и заинтересовала меня пятая комната, про которую я прочёл в письме, но открывать побоялся. В конце концов, наслушавшись рассказов о подводном мире, всеми правдами и неправдами я раздобыл на три дня водолазное снаряжение. Не набор для дайвинга, а самое настоящее. Упросил мичмана, который ещё обучал меня на заре военной карьеры, провести пару занятий, дабы восполнить пробелы в технике погружения да подстраховать с регенерирующими патронами. Закрепив подводный фонарь на специальном креплении, и зажав в руке прикреплённый к якорю буёк с тросом, я вскоре оказался в комнате перехода. Проверив ещё раз ИДАшку, ввел дату с номером пятой комнаты.

'За что ж мне такое наказание? ― пронеслось в голове, ― хорошо, что спасательный круг с собой не прихватил'.

Оставалось только ругаться. Дверь плавно открылась, а вместо потока воды, меня осветило солнце. Водичка всё же была, но чуть ниже, в семи метрах от двери, где площадка скальной породы круто ныряла вниз. Представьте спортсмена, готовящегося к бегу на восемьсот метров, который уже вышел на дорожку, размялся, а ему заявляют, что произошла ошибка, и он участвует не в беге, а в заплыве. Пришлось возвращаться, отвозить оборудование и в более подходящей одежде совершить вылазку.

В конечном итоге неудачно начавшегося вояжа я оказался на вершине скалистого выступа и стал осматриваться, запустив камеру. Дверь перехода оказалась на острове, в довольно живописном месте расположенном недалеко от Большой земли, берег которой простирался на юго-востоке, приблизительно в полутора-двух верстах. И если смотреть на восход, то песчаниковая скала с порталом разместилась на западной оконечности. Рядом с ней рос густой лес, за ним простиралась низина и снова скалы. Фотография с шарика дала общие очертания, теперь же предстояло определить координаты. Как говорят современные яхтсмены, нет ничего страшного, если не умеешь пользоваться спутниковым навигационным оборудованием или оно отказало, узнать о местоположении можно и у штурмана, проходящего рядом судна. К сожалению, то, что может сработать у причалов Монако, в большинстве случаев приведёт к печальному исходу. Естесственно ни судов, ни лодочек, ни даже плотов с потерпевшими кораблекрушение поблизости не оказалось. Но в загашнике знаний ещё теплились полученные в детской морской флотилии навыки. Старый, проверенный столетиями секстан и часы должны были помочь. С горем пополам я снял данные. Широту и долготу определил уже дома, не обращая внимания на секунды. Пятьдесят восьмой градус северной широты и двадцать седьмой восточной долготы говорил о том, что пятая комната перехода находится на Чудском озере. А остров в виде ползущей гусеницы ― однозначно Городец. Правда, на современной карте была группа островов, но озеро умудряется каждое столетие отвоевать у суши целый метр, а может и больше, так что, всё может быть.

Дальше я задумался о благоустройстве выхода из портала. Единственная сложность, которая немного огорчила меня, состояла в том, что вести какие-либо серьёзные строительные работы в данном районе, не стесав шестиметровую макушку песчаника, оказалось невозможно. Только если использовать местный ландшафт, выложить стену из камня или кирпича по краю площадки, закрывая вход, и нарастить её, создавая подобие башни. До самого вечера я размечал территорию, исследовал спуск к озеру, обнаружил источник с ключевой водой, ровное плато в двести квадратных метров и удобную бухту, где можно было поставить причал. Но всё это находилось на восточной части, за лесом. Словно сама природа советовала ― здесь жить нельзя. Вечером, сидя у себя дома, я перенёс на бумагу подробную карту острова. Попробовал смоделировать крепостную стену, опоясывающую западную часть, и даже сделал несколько набросков строений. Путного ничего не вышло. Покрутив листок, я отложил его в сторону.

'Зачем? ― задумался я, ― в нескольких километрах зять Пахома Ильича строит замок. К дьяволу всю эту фортификацию. Башенки с несколькими комнатами хватит с головой. Надо только цемента натаскать да инкерманского камня привезти'.

Сказано-сделано. Настоящее живое дело способно увлечь, да так, что май месяц в средневековье пролетел незаметно. Площадку возле портала я огородил стальной решёткой, составленной из труб и муфтных соединений. Они перпендикулярно соединялись с другими, забитыми на высоте четырёх метров в скалу. Таким образом, и портал был защищён, и строительные леса поставлены. Всего выходило два этажа, и полукруг из камней должен был сравняться с макушкой песчаника, плавно переходя в куполообразную крышу. Работа не сложная, но выполнять подобное в одиночку не посоветую, слишком трудоёмко. Высверливая отверстия, я обратил внимание, что скала, в которую вмонтирована комната, совсем не однородна. Середина состояла из кварцита, а вокруг него, словно конфету облили шоколадом — песчаник. Каким образом удалось сделать подобную заливку строителям комнаты перехода ― осталось неразрешимой загадкой. Впрочем, это могло быть и естественным образованием, но я не стратиграф, чтобы утвердительно ответить на этот вопрос, так что ещё одной тайной стало больше.

Наконец-то, третьего июня, я завершил второй этаж башни, ставший жилой комнатой и здание обрело некие черты первоночальной задумки. Со стороны это выглядело как высокая, едва выступающая над скошенной верхушкой скалы, сложенная из белого камня семиметрового диаметра труба, обволакивающая западную часть монолита. Восточная и северная часть скалы оставалась практически отвесной, а пологий спуск с юга стал сносной дорогой. По ней можно было забраться на вершину скалы либо, обойдя и двигаясь по краю, достичь дверей башни. Оставалось соорудить крышу, но за короткий срок одному уже было не справиться. Брезентовый тент, натянутый на каркасе, стал лишь временным решением вопроса, закрыть который планировалось до конца лета. А вот, с чьей помощью, придётся решать по месту. Для этого надо было навестить Гюнтера и Нюру. Молодожёны по моим подсчётам, уже достигли своей вотчины, либо гдё-то на подходе.

Спустив надувную лодку с парусом на воду и загрузив в неё провизию, я обогнул остров с юга и направился к населённому пункту в несколько домиков, именуемым Самолва. Попутный ветерок благоприятствовал путешествию, а приподнятый наветренный шверц блестел как акулий плавник. Озёрная гладь отдавала зеленоватым оттенком водорослей, переливаясь мелкой рябью. Проплывающие стайки рыб серебрились своими спинками, обгоняли меня, резко меняли направление, иногда возвращались обратно, либо вообще отворачивали в сторону, скрываясь из вида. Лодка проходила как раз по тому месту, которое в зимнее время называют сиговицей. Уникальное природное явление. Когда вода замерзает, лёд здесь не такой как везде, а очень тонкий, а местами и вовсе рыхлый. Незамерзающие подводные ключи не дают ему схватиться, а в тёплое время тут иногда появляются воздушные пузыри. Так что хлопок над озером для меня не стал неожиданностью. Тем более что совпал он с куплетом, который я сначала тихо, а потом всё громче стал напевать.

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные,

Острогрудые челны.

Больше слов из песни я не помнил, да и появившаяся на траверзе правого борта колыхающийся своими кисточками островок тростника, заставлял сосредоточиться. В незнакомом месте всегда надо проявлять разумную осторожность. Я не призываю бояться всего и вся, ибо грань между страхом и осмотрительностью весьма тонка. Главное, до паранойи не скатиться. Тот, кто воображает всевозможные сценарии, как ни странно, оказывается их участником, причём в самой худшей роли. Но и пассивным наблюдателем тоже оставаться не стоит. А посему, в моём случае достаточно прислушаться к собственной интуиции, она же подсказывала держаться подальше. До берега рукой подать и, небольшой крюк с потерей четверти часа не сыграет ни какой роли: хорошо, когда никуда не торопишься. Вскоре стала видна конечная цель моего путешествия ― устье речки Самолва. Где-то здесь, если верить карте, должна располагаться деревня, а перед ней ― причал с рыбацкими лодками. Вот и он. В пять аршин длины помост, наложенный на вбитые в дно почерневшие от времени брёвна выглядел хоть и скромно, но основательно. Спустив парус и пришвартовавшись почти у песчаной косы, я накинул петлю швартового конца на выступающее из помоста бревно в виде клыка моржа. Всё, теперь посмотреть, не торчит ли что-нибудь острое из воды и на берег. Трёхцветный флаг с двумя медведями вяло хлопнул и повис на короткой мачте, а я стал внимательно осматриваться. Ведь по инструментам труда и предметам быта легко можно составить представление о населяющих данную местность людях. Снятых недавно на камеру лодок поблизости не оказалось, но причал от этого не стал менее привлекательным. В этих местах даже самое последнее бревно имело узор: то рыбка, то птица, а то и вовсе загадочный зверь, на диплодока похожий. Откуда здесь о динозаврах знают? Не иначе, правду говорят, что людская фантазия без границ. Закончив любоваться резьбой, я перевёл взгляд на появившегося из-под развешанных сетей низкорослого, рыжеватого окраса пса с куцым хвостом, то ли недавно дремавшего под тенью рыбацкого инвентаря, то ли охранявшего его.

― Шарик! Барбос! ― обратился к единственному встречающему живому существу. ― Как там тебя, хочешь сахарку?

Пёсик уселся на землю, почесал лапой за ухом и занялся своим туалетом, не обращая на меня никакого внимания. Все мои приготовления на случай внезапной встречи с охраной деревни пошли рыжему псу под хвост. Кругом ни души. Вытащив походный рюкзак, я вынул из бокового кармана упаковку с двумя кусочками сахара.

― Ясно, ― пробурчал под нос, ― контакта не получилось.

Кусочек сахара полетел в сторону четвероного охранника, докатившись практически до его задней лапы. Пёсик подскочил, понюхал угощенье и моментально съел, после чего попробовал повилять обрубленным хвостом. Вышло очень мило, но как только я сделал шаг вперёд, раздался громкий собачий лай. Почти что одновременно, из-за холмика с двумя сосенками прозвучал детский голос:

― Купец приплыл! Кличьте Захар Захарыча!

Оказывается, дозорная служба велась. Малец просто спрятался и наблюдал за одинокой лодочкой, а как увидел меня во весь рост с большим мешком без копья или лука, решил, что причалил коробейник.

'Купец, так купец, ― решил я, ― будем ждать представителя администрации селения'. Он же, толи от важности занимаемой должности, то ли по какой-то ещё причине ― задерживался. У причала пришлось простоять минут двадцать. За это время Барбос слопал ещё три кусочка сахара, проникся доверием и уже тёрся возле моих ног, посматривая на карман, откуда доставались лакомства, но сделать шага не давал.

Захар Захарыч появился как чёрт из табакерки, внезапно, и скорым шагом направился в мою сторону. Пришелец из будущего, так можно было описать жителя Самолвы, судя по одежде. Хорошо мне знакомые юфтевые полусапоги блестели от жира. В них были заправлены тёмно-синие брюки, с намотанными поверх обмотками. Такого же цвета рубаха на выпуск, перепоясанная ремнём с жёлтой бляхой. На ремне, с левой стороны болтался нож в ножнах, а с правой ― сумка на кнопке. Голову покрывал берет. Добавить гюйс ― и от бородатого матроса не отличить, причём, судя по походке ― неуклюжего. Тем не менее, эта манера переваливать с ноги на ногу как медведь, ничуть не портило его, а даже наоборот, прибавляло некоторого колорита. Обветренное, немного изрезанное морщинами лицо, на котором не наблюдалось признаков добродетели, и глаза, немного прищуренные, густо-кобальтовые, смотрящие зорко и пронзительно.