С одной стороны великие географические открытия и стремительное завоевание Нового света безмерно расширили границы существующего мира, запертого доселе в тесном углу Евразийского континента. Изыскания Коперника, Джордано Бруно, Галилео Галилея и множества других учёных заложили основы классической научной мысли, дав мощный толчок к познанию существующего мироустройства. Успехи в науке и технике, вкупе с прокладкой новых торговых путей, привели к невиданному росту экономики. Нахлынувшие богатства способствовали расцвету искусств...

На другой чаше весов лежали реформация и пришедшие с нею религиозные войны. Различные ереси случались и до того — катары во французском Лангедоке и чешские гуситы — лишь наиболее яркие из них. Но всё же до сих пор это были не более чем локальные вспышки, более или менее успешно купировавшиеся католической церковью. Протестантизм, начало которого традиционно связывают с именем Лютера, расколол надвое всю Европу — от края до края.

Во Франции кровавое противостояние гугенотов* и католиков растянулось на полвека и закончилось падением правящей королевской династии. В Нидерландах — разорвало страну надвое и привело к тяжелой затяжной войне за независимость. В Англии, Шотландии и многих других державах католики и протестанты сплошь и рядом ополчались друг на друга, решая вопросы веры с оружием в руках. Но наиболее сложная ситуация возникла в Германии, входившей в ту пору в состав Священной Римской империи германской нации. Аугсбургский религиозный мир 1555 года, даровав местным князьям право самим определять веру своих подданных*, на время пригасил пламя непримиримой вражды, но не разрешил, да и не мог разрешить всех накопившихся противоречий.

Мирские владыки всячески стремились увеличить свои богатства и влияние за счёт католической церкви и различные протестантские течения, возникавшие тут и там, как грибы после дождя, играли им в этом на руку. Поборники же католицизма и в особенности недавно созданный орден иезуитов всемерно препятствовали подобным намерениям. Конфликт интересов вызревал, словно гигантский нарыв, переполненный гноем и кровью. Прорыв этого гнойника был лишь вопросом времени.

Наступающий семнадцатый век должен был дать ответы на все неразрешённые вопросы: кому владеть недавно открытыми заморскими колониями, кому властвовать на торговых путях, кто будет диктовать свою волю в обновлённой Европе и, главное, какая религия будет царить в умах миллионов дворян, бюргеров и крестьян Старого света? Расставить все точки над i могла только война. И она началась тёплым ясным днём 23 мая 1618 года с восстания чешских сословий. Первая война Нового времени, в которой предстояло схлестнуться всем странам и народам континента, чтобы, наконец, разорвать тугой узел непримиримых противоречий, опутавших многострадальную старушку Европу.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Закрепившееся во Франции название протестантов

* Принцип был сформулирован предельно просто: Cuius regio, eius religio (лат.) — чья страна, того и вера

Глава 1

Лето. Тепло. По небу неторопливо плывут редкие облачка. Воздух напоен ароматами свежего сена. Легкий ветерок с берегов Балтики ласкает кожу и игриво перебирает порядком отросшие волосы. Мимо, тихо цокая копытами, неспешно влечёт повозку смирная крестьянская лошадка. Судя по характерному поскрипыванию плохо смазанных осей, это возвращается толстый Петер на своей колымаге. На дальней околице затеяли перекличку петухи, а с выпаса за селом протяжно мычит недоеная корова. Мир, покой, благодать... Даже и не скажешь, что вокруг уже второй десяток лет бушует война.

— Моравец! Эй, Моравец!

Открыв правый глаз и приподнявшись на локте, осторожно кошусь на источник шума — может, послышалось спросонья? Не, не показалось. Щуплый паренёк из последнего пополнения в порядком потрёпанной одежонке и стоптанных башмаках, приставив козырьком руку ко лбу, бдительно осматривает окрестности. Блин, придётся идти, всё равно ведь не отстанет. Махнув рукой, чтобы привлечь его внимание, со вздохом поднимаюсь, напяливаю на голову шляпу и, одёрнув куртку, бреду к жизнерадостно скалящемуся посланцу.

— Чего разорался?

Новобранец, самодовольно улыбаясь, машет рукой себе за спину:

— Начальство тебя вызывает!

— Ну, вызывает и вызывает. Тебе-то что за радость?

Я как бы ненароком делаю шаг вперёд, ощутимо нависая над худосочным вестником, отчего его весёлость как-то резко увядает.

— Так это... Я ж того...

— Пасть захлопни, чучело.

Ишь, лыбится оно. Думает, небось, что раз начальство вызывает, то ничего хорошего мне не светит. А вот хрен ты угадало, недоразумение щербатое!

С такими мыслями я, благовоспитанно сняв головной убор, чинно вошёл в светлую горницу, где меня уже ждали.

— Всей честной компании здравствовать и радоваться!

— И тебе не хворать, Андре. Проходи, чего как не родной? Садись, только тебя ждём...

Под разноголосый хор приветствий я, кинув шляпу на лавку, проследовал к столу, влившись в дружные ряды нашей весёлой компании.

Во главе, как и положено командиру, с гордым видом восседает на табурете лейтенант — Александр Арцишевский. Отпрыск обедневшего шляхетского рода, вынужденный покинуть родную Полонию из-за конфликта с более удачливым соседом, пользующимся покровительством местного магната. По правую руку от него бездумно крутит пуговицу щегольского мундира, мечтательно глядя в окно, штатный ротный борзописец Франсуа Галланд. Или Франц, как предпочитают говорить местные. Парень не обижается, хотя Франсуа всё же правильнее — француз как-никак. Напротив него, вальяжно развалившись, попирает задницей лавку Отто Шульц по прозвищу Кувалда — здоровенный бугай со светлыми волосами и недобрым взглядом серо-стальных глаз, впервые увидевший свет на берегах Рейна. У нас в роте этот белобрысый мордоворот небезуспешно исполняет обязанности фельдфебеля*. Ну и ваш покорный слуга — Андре Моравец — божьей милостью гефрайтер* мушкетёров его императорского величества кайзера Фердинанда Второго. Отличная компашка, что и говорить! Хотя так было не всегда...

Моя военная эпопея началась около полутора лет назад. В ту пору я как раз валялся в придорожной канаве — голый, с разбитой башкой и без сознания. Отличный старт многообещающей карьеры! Проходящие мимо солдаты, убедившись, что взять с меня уже нечего, хотели было двинуться дальше, но тут в дело вмешалась Эльза — вторая и, безусловно, лучшая половина ротного фельдфебеля. Уважаемая кампфрау*, обозревая окрестности с облучка проезжающей повозки, соизволила заинтересоваться происходящим на обочине оживлением. Уж не знаю, чем я так ей глянулся (в дальнейшем на все подобные вопросы она предпочитала отшучиваться), но в итоге меня всё же извлекли из канавы и запихали под парусиновый тент обозной фуры. Так, не приходя в сознание, я и выступил в свой первый военный поход.

Рота тогда направлялась на зимние квартиры после кровавой и безуспешной осады Штральзунда. Участие в двух неудачных штурмах стоило жизни почти всем унтерам и большей части опытных солдат, оттрубивших к тому времени уже не одну кампанию. Вдобавок ко всему какой-то не в меру прыткий шотландец проткнул шпагой бедро гауптману*, лейтенанта буквально разорвало в клочья залпом картечи, а писарь, пользуясь временным безвластием, исчез в неизвестном направлении, прихватив на память кое-что из ротного движимого имущества. Словом, подразделение отчаянно нуждалось в пополнении и бесхозный, хоть и порядком ушибленный, парень был признан полезным приобретением.

Добрейшая фрау Эльза взяла личное шефство над болезным и буквально за пару недель умудрилась поставить меня на ноги. Утраченная память, правда, так и не вернулась, но это мало кого волновало. Отто, из-за отсутствия офицеров, фактически руливший тогда всем ротным хозяйством, перемолвившись как-то буквально парой фраз "за жизнь", по одному ему ведомым признакам заключил, что у меня типично моравский выговор. Так я обзавёлся собственным прозвищем, а после того, как меня под ним внесли в ротные списки — ещё и фамилией. С именем вопрос разрешился ещё проще, поскольку дело происходило в день святого Андрея Первозванного. И быть бы мне имперским пикинёром, благо стать позволяла достаточно уверенно управляться с громоздким восемнадцатифутовым копьём, но в дело опять вмешался случай.

Как-то раз, когда способность соображать уже вернулась, но при ходьбе ещё ощутимо покачивало, я, валяясь в обозной повозке, от нечего делать взялся изучать лежавший там же сломанный мушкетон* с кремнёвым замком. И доизучался до того, что в итоге смог его починить. Правда не сразу, а через три дня и с помощью подвернувшегося под руку кузнеца. Зато потом Отто, освидетельствовав результаты моих трудов, притащил ещё четыре фитильных мушкета разной степени исправности и даже редкостный колесцовый пистолет. Вот так я и сменил специализацию, попав после окончательного выздоровления в ряды стрелков.

В ту пору как раз наступил новый, 1629-й год. Война, уже добрый десяток лет бушевавшая на землях Священной Римской империи германской нации, наконец-то, пошла на убыль. Войска кайзера и Католической лиги после нескольких лет упорных боёв в пух и прах разнесли армии Евангелической унии. 12 мая в вольном городе Любек был подписан мир с датчанами. Казалось, ещё немного и на истерзанных войной германских землях, наконец-то, воцарится мир. Несмотря на это, главнокомандующий имперскими войсками генералиссимус Альбрехт фон Валленштайн, не спешил вкладывать меч в ножны и распускать свои победоносные полки. Напротив — армия активно пополнялась.

Не избежала общей участи и наша славная компания. Арцишевский, едва появившись в роте, занял вакантную должность младшего офицера. Любознательный студент Франц, получив звание фенриха*, возглавил ротную канцелярию. Ну а я, проявив изрядное рвение и сноровку в овладении искусством стрельбы из мушкета, был произведён в гефрайтеры. После же того, как зарекомендовал себя самым метким стрелком во всей роте, утвердился в роли инструктора, обучая вновь завербованных рекрутов премудростям обращения с огнестрельным оружием.

Однако, несмотря на воинственные приготовления, в целом жизнь наша протекала вполне мирно и даже беззаботно, чего никак нельзя было сказать о жизни окружавших нас бюргеров и бауэров. Солдат кайзера не зря прозвали "валленштайновой саранчой". Даже не воюя, доблестные защитники империи и католической веры, буквально объедали целые области, имевшие несчастье стать местами их расквартирования. Лично нам достался Мекленбург, правителем которого с недавних пор стал сам генералиссимус фон Валленштайн, так что обгладывать окрестное население совсем уж до костей всё же не позволялось, но на жизнь, а порой и на веселье, хватало вполне. Даже чума, вспыхнувшая во время злополучной осады Штральзунда, обошла наши квартиры стороной. Но везение не может быть вечным и, судя по хмурым физиономиям собравшихся за столом камрадов, суровые времена уже не за горами...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Feldwebel (нем.) — старшее унтер-офицерское звание

* Gefreiter (нем.) — старший солдат, привлекаемый к наиболее ответственным заданиям и потому освобождённый от ряда хозяйственных работ

* Kampfrau (нем.) — женщина, следующая за армией, чаще всего, но не обязательно, родственница кого-то из военнослужащих

* Hauptmann (нем.) — ротный командир в пехоте, капитан

* Mousqueton (фр.) — короткий мушкет с расширяющимся стволом, дробовик

* Fahnrich (нем.) — кандидат в офицеры, прапорщик

Глава 2

Первые же слова Арцишевского, произнесённые им после взаимных приветствий собравшихся, подтвердили мои худшие опасения.

— Готовьтесь к маршу, господа.

Последнее слово лейтенант произносит после едва заметной паузы. Хоть год пребывания в рядах наёмников и поубавил запас панской спеси, всё же подобное уважительное обращение даётся гоноровому шляхтичу лишь ценой изрядных усилий. Ещё бы! Ведь за одним столом с ним сидит натуральное быдло, которое даже не замечает ясновельможных душевных терзаний. Ну, почти.

— Меняем квартиры или?..

Я не заканчиваю фразу, но лейтенант всё понимает правильно.

— Или. Генералиссимус перенёс свою ставку в Мемминген и созывает наиболее надёжные полки.

— Это вообще где?

Вопрос Отто звучит настолько равнодушно, насколько это вообще возможно — фельдфебелю явно плевать куда идти и он не считает нужным это скрывать. Арцишевский раздражённо пожимает плечами:

— Не знаю. Где-то на юге, вроде бы рядом с Регенсбургом.

— В Баварии что ле?

— Наверное. Бывал там?

— Неа.

— Мда...

Лейтенант неопределённо хмыкает.

— Что-то не так, командир?

Арцишевский несколько секунд нервно барабанит пальцами по столу, словно размышляя, отвечать мне или нет, затем всё же решает снизойти и нехотя цедит:

— Мне не нравится то, что происходит. Целые полки снимают с побережья и отправляют к чертям собачьим — не только нас. Весь корпус Альдрингера. А шведы только этого и ждут...

Теперь уже настаёт мой черёд хмыкать.

— И что за печаль, если они высадятся, когда нас здесь не будет? Не знаю, кто как, а я так только рад буду, если наша встреча с ними состоится как можно позже. Ещё лучше будет, если разберутся вообще без нас, потому что последнее пополнение, которое чуть не полроты составляет, alles kaputt gemacht*. Эти Schweinehunde* записались в армию, чтобы жрать каждый день за счёт казны и щупать крестьянских девок, не боясь получить в рыло. Погибать за кайзера и честь полка они не собираются. Так что едва запахнет жареным, большинство попросту разбежится.

— Пусть так, но ведь в иных полках хватает Alter Kampfer*.

— У Арнима их тоже было немало. Пожалуй, побольше чем у нас...

Лейтенант недовольно поджимает губы — я бесцеремонно наступил на его любимую мозоль. Хоть обстоятельства и заставили гордого шляхтича покинуть родину, радеть о её благополучии он не перестал. Год назад, вступая в ряды имперской армии, Арцишевский страстно мечтал очутиться в составе корпуса генерала Арнима, что как раз направлялся в Польшу. Ржечь Посполитая в ту пору переживала не лучшие времена, терпя одно поражение за другим в тяжёлой войне со шведами, и наш славный кайзер, которому потомки викингов тоже попили немало крови, отправил на помощь королю Сигизмунду 15000 отборных солдат под началом одного и лучших генералов Райха.

Наш лейтенант в число счастливчиков не попал, отчего страшно переживал. Тем не менее, был абсолютно уверен сам и неустанно уверял остальных, что теперь-то ненавистным северным захватчикам придётся несладко. Реальность оказалась несколько сложнее. Может шведы и были не в восторге от появления у поляков нескольких полков закалённых в битвах ландскнехтов, но на результате очередного раунда противостояния это сказалось слабо. Большая часть немецких подкреплений, во главе с самим Гансом Георгом фон Арнимом осталась на балтийском побережье, охраняя Гданьск и прочие польские города от возможного вторжения с моря, где безраздельно господствовал шведский флот. Эти отделались сравнительно дёшево, жестоко пострадав лишь от зимних холодов да хронической бескормицы, ибо снабжение в польском войске было организовано из рук вон плохо. Те же 6000, что вместе с коронным войском гетмана Конецпольского всё же попытались выбить суровых скандинавских завоевателей из оккупированной ими Ливонии закончили и вовсе печально...

123 ... 222324

↓ Содержание ↓