Нет, холодного лезвия у своего горла я не ощутил, как и бодрящего пинка по рёбрам. Но что-то всё же было не так. Из мира сновидений меня выдернуло отчётливое чувство тревоги. И пока я моргал, прогоняя остатки сна и попутно привыкая к предрассветному сумраку, это чувство только усиливалось.

Наконец сознание прояснилось достаточно, чтобы вычленить из шелеста листвы, мычания и блеяния скотины, добродушного фырканья лошадок, сопения и храпа спящих, чьего-то хрипловатого кашля и прочих шорохов ночного лагеря тот самый шум, что заставил меня проснуться — тихий звук крадущихся шагов. Кто-то тайком пробирался через нашу стоянку буквально в паре шагов от приютившей меня телеги. Собственно только эта близость ночных нарушителей (свои красться не будут!) и позволила мне их услышать. Пройди они хоть на десяток футов дальше и я, скорее всего, мирно спал бы себе дальше... до поры до времени. Кстати!

Я осторожно, чтобы не приведи господь не выдать себя шорохом и не привлечь к себе ненужного внимания, покосился на привалившегося к тележному колесу и склонившему голову на грудь Йенсу. Судя по мерному дыханию, засранец крепко спал, досматривая очередной сон. А ведь я всерьёз считал этого мелкого поганца нормальным солдатом. Ну почти. Вот даже доверил ему беречь мой драгоценный покой и строго настрого велел разбудить в полночь, чтобы произвести смену караулов.

Слегка повернув голову, я бросил взгляд на ночной небосклон. На западе ещё вовсю светят звёзды, но восток уже заметно посерел — скоро рассвет. А значит все расставленные с вечера посты уже наверняка дрыхнут, так и не дождавшись смены. Вывод? Хватит валяться!

Пока эти мысли, громко топоча, проносились в моей многострадальной голове, пальцы уже привычно ощупывали замок заботливо прикрытого на ночь рогожкой мушкета. Таинственные лазутчики тем временем, всё так же крадучись, подобрались к границе лагеря, до спасительных кустов им оставалось буквально с десяток шагов — привыкшие к темноте глаза довольно ясно различали три светлых силуэта на фоне чернеющей стены окружающего леса.

Зажав между пальцев два запасных патрона я осторожно "прикурил" фитиль от тлеющего огрызка некогда длинного шнура специально закреплённого на вилке мушкета всё ещё мирно спящего Йенса и тихо положил ствол на борт телеги, ловя в прицел спину среднего из пытающихся улизнуть ночных визитёров. В последний момент, повинуясь какому-то наитию, чуть довернул мушкет и выстрелил в последнего из беглецов, целясь в середину размытого силуэта. Расчёт был на то, что ранение в области живота не только смертельно, но и весьма болезненно. В то же время лёгкие остаются целыми, а значит подстреленный таким образом супостат может вволю поорать, перед тем как двинет кони. Ну а предсмертные вопли — самое то, чтобы поднять тревогу в спящем лагере и заодно натолкнуть на нужные мысли пока ещё живых товарищей подстреленного. Нехитрый план сработал даже лучше, чем предполагалось.

Тот в кого я целился, вскрикнув неожиданно тонким голосом, рухнул на месте и судорожно забился, скуля и подвывая. Самый дальний силуэт при звуке выстрела, пригнувшись, припустил вперёд, даже не оглядываясь, практически мгновенно скрывшись в тревожно зашуршавших зарослях лещины. В принципе — ожидаемо. Зато третий незнакомец повёл себя необычно. Дернувшись было вслед за вторым, он почти тут же развернулся и поспешил к раненному камраду, подхватил его на руки и лишь после этого ломанулся в сулящие безопасность лесные дебри.

Всё это я наблюдал как бы со стороны. Тело действовало словно само по себе и пока глаза с некоторым удивлением следили за странными манёврами незадачливых лазутчиков, руки отточенными движениями перезаряжали мушкет. Вторая пуля настигла сердобольного беглеца буквально в шаге от спасения — парень вместе со своей скорбной ношей рухнул прямо в кусты, ноги так и остались торчать наружу. На сей раз прицел был взят заметно выше — тяжелая пуля, способная на такой дистанции пробить рейтарскую кирасу, с лёгкостью сокрушила человеческие ребра, превратив легкие в кровавую кашу. У подстреленного не осталось сил даже на то, чтобы заползти в заросли поглубже. Как говорится, ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным.

Губы сами собой искривились в самодовольной ухмылке, а руки уже старательно орудовали шомполом, забивая в ствол последний приготовленный патрон. Оттолкнув в сторону вскочившего и ошалело крутящего головой Фишера, я запрыгнул на жалобно скрипнувшую телегу, пару раз переступил, балансируя на столь неустойчивом постаменте в поисках надёжной опоры и, выдохнув, вновь поднял мушкет.

В лагере стремительно поднималась суета. Разбуженные выстрелами солдаты вскакивали, судорожно хватали оружие и заполошно оглядывались по сторонам. Со всех концов бивака летели встревоженные вопросы и испуганные возгласы, а вокруг возвышалась тёмная стена ночного леса в которой растворился третий беглец...

Я молча повёл стволом над линией горизонта. На ночёвку мы расположились всё на том же лесистом мысу, с трёх сторон окружённом излучиной неширокой, но довольно стремительной (и очень холодной!) реки. Если беглец не собирался уходить по воде, то путь его лежал на восток. Выход с мыса был не так уж широк. Ближе к реке были топкие низины, густо поросшие лозой — быстро бежать там не получится, а мне почему-то кажется, что улизнувший лазутчик сейчас больше всего на свете мечтает оказаться как можно дальше от нас. И как можно быстрее! Следовательно, скорее всего, он предпочтёт улепётывать по тропе, проложенной через подлесок примерно посередине между стиснувшими наш мысок с обоих сторон речными заводями. Кстати, примерно туда он и направлялся, когда я видел его в последний раз...

Нюанс тут в том, что у основания нашего мыска есть заметный бугорок с живописной цветочной лужайкой — именно там мы и разворачивались цепью перед захватом крестьянского табора. Не бог весть какой холмик, но и лес тут — не вековые сосны. Всё больше невысокий орешник, да кривоватые ивы, вперемешку с кустами. По идее, если подняться чуть выше, например на телегу залезть, можно будет видеть стоящего на том курганчике человека поверх деревьев... Ну может не всего человека — вершину-то холма я сейчас не вижу, но выше пояса... или может хоть голова мелькнёт?

Что-то тёмное возникло на фоне светлеющего восточного неба и я, чуть поведя стволом, плавно нажал на спусковой крючок.

Глава 28

Громыхнувший выстрел на миг перекрыл шум растревоженного лагеря. Неясный силуэт на холме исчез, словно его и не было. Может упал, сражённый пулей, а может просто пригнулся или благополучно перевалил вершину холма и несётся себе по лесу, не чуя под собой ног от страха. Откровенно говоря, шансов на попадание было исчезающе мало. Уверен, что ни один стрелок в нашей роте не взялся бы с одного выстрела поразить цель на таком расстоянии даже белым днём и с упора. А уж в потёмках, балансируя на качающейся телеге, да стреляя навскидку по бегущей как грешник от покаяния мишени... Что-то тёмное и нехорошее внутри меня беспокойно шевельнулось, издав глумливый смешок. Я опустил мушкет и молча покачал головой. Все эти рассуждения звучали чертовски логично и правильно, но где-то в глубине души я знал, что не промахнулся.

— Alarm!*

Проснувшийся Фишер решил таки вспомнить о своих обязанностях часового, но малость не угадал с моментом. Вынырнувший из темноты Отто тут же влепил орущему как оглашённый Йенсу затрещину, от которой тот улетел куда-то за телегу и мигом взял командование в свои руки.

— Занять оборону! Пленных под охрану! Стрелять по команде!

После чего, повернувшись ко мне, уже значительно тише уточнил:

— Андре! Какого дьявола тут творится?!

— Всё в порядке, командир.

Я, перехватив мушкет поудобней, спрыгиваю с телеги назад на грешную землю.

— Трое каких-то хмырей тайком пробирались из лагеря к лесу. Двое лежат в кустах на краю поляны. Третий должен быть на вершине холма.

Отто бросает недоверчивый взгляд в сторону означенной вершины, скрытой за кронами деревьев и неопределённо качает головой, дескать не мешало бы проверить... Через пяток минут, когда паника сходит на нет и еще не до конца проснувшиеся, но уже чрезвычайно злые солдаты пинками и ударами прикладов снова сгоняют в кучу мечущихся крестьян, мы с Шульцем и ещё полудюжиной бойцов решаемся на вылазку.

Первые два трупа находятся ровно там, где и предполагалось — в кустах на опушке. Торчащие из зарослей ноги принадлежат молодому парню в рубахе из домотканого небелёного полотна и с кровоподтёком на пол лица. Судя по столь характерным приметам — один из захваченных нами накануне хуторян. Ну оно так и предполагалось, в принципе. Зато когда из кустов вытащили второе тело, я не удержавшись присвистнул:

— Надо же — знакомые всё лица!

— Узнаёшь?

— Ещё бы! Благодаря ей, я заработал целый гольдгульден не далее как прошлым вечером.

Отто, мазнув по трупу равнодушным взглядом, небрежно уточняет:

— Та самая?

— Угу.

— Тогда где тот идиот, что её купил?

Труп Йохана с перерезанным горлом обнаружился ещё через пяток минут — прямо там, где он расположился на ночёвку. Глотку ему, судя по всему, перерезали во сне его же собственным тесаком. Окровавленный клинок был найден у пристреленного мной беглеца, в котором после непродолжительного разбирательства кто-то из новобранцев признал того самого оглашённого, что вчера словно последний дурак с голыми руками бросился на Йохана, когда тот пытался схватить бежавшую девку. Йохан тогда не слабо приложил его прикладом по башке, но девку в итоге поймал уже я. А вот стукнутый паренёк, судя по всему, так и не угомонился...

Заметно помрачневший фельдфебель, выяснив всё это, отправил Хорста с несколькими доморощенными следопытами прочёсывать окрестности в поисках третьего беглеца. Побег — побегом, а вот оставлять безнаказанным убийство камрада уже никак нельзя. Правда команда ищеек вернулась почти сразу. Рыжий, озадаченно почёсывая затылок, с минуту переводил задумчивый взгляд с меня на закрывающие вершину холма деревья и обратно. Затем как-то неопределённо протянул:

— Зря тот парень так далеко бежал — помер уставшим, только и всего.

— Мёртв?

Отто недоверчиво вскидывает левую бровь. Унтер утвердительно кивает:

— Мертвее не бывает. Пуля прям между лопаток попала, в аккурат на шесть пальцев ниже шеи. Ума не приложу как он это делает.

Хорст, беспокойно косясь на меня, беспомощно разводит руками.

— Руку, вершащую правосудие, направляет сам господь.

Шульц, рубанув ладонью воздух, на корню пресекает любые намёки на чертовщину.

— Кто это был, опознали?

— А то как же!

Рыжий расплывается в самодовольной ухмылке.

— Сынок старосты которого ты собирался повесить, если нам не выплатят штраф.

Мы с фельдфебелем синхронно фыркаем — неудивительно что парень решился на побег.

Собственно, на этом весь инцидент можно было считать завершённым. Порядок успешно восстановлен. Со старосты за смерть очередного солдата стрясли последние 6 талеров и несколько мешков зерна, которые он поначалу выторговал "на чёрный день". Йенс, щеголявший опухшим ухом, загадочно светившим в лучах восхода насыщенным рубиновым цветом, оказался лишён жалованья за три месяца — чтоб не спал на посту. Учитывая, что жалованья мы все не получали уже полгода, наказание, можно сказать, чисто символическое. Правда к штрафу прилагалось ещё обещание повесить на осине, если подобное небрежение к службе повторится. А к таким обещаниям нашего фельдфебеля стоило относиться максимально серьёзно, о чём я и намекнул Фишеру, добавив для верности ещё пару тумаков от себя. После этого оставалось только похоронить убитых и можно было трогаться в путь — вдогонку за ушедшим вперёд полком.

Отто, задумчиво глядя на размеренно закидываемую влажной землёй могилу незадачливого новобранца, безразлично уронил:

— А ведь не выкупи он эту чёртову девку, мог бы остаться жив...

Про то, что сама девка, да и двое крестьянских парней, тоже могли бы выжить, фельдфебель даже не упомянул. Зато об этом подумал я. Как и о том, что продать девку нагловатому новобранцу было вообще-то моей идеей. Хотя к чему теперь об этом вспоминать? Не я ли собирался набить этому самому новобранцу морду за слишком длинный язык? Теперь вот не придётся. Ещё и гольдгульден на память останется — сплошная выгода, как ни посмотри...

Я философски пожимаю плечами:

— У каждого своя воля, у каждого своя доля. Парень сам выбрал свою судьбу...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Тревога (нем.)

Глава 29

Нам же выбирать особо не приходилось. Следовало догонять ушедший вперёд полк, чем мы и занялись, едва закидав неглубокую могилу. К счастью, особо далеко камрады уйти не успели. Оберст-лейтенанту по-прежнему нездоровилось, так что, поругавшись предварительно с нашим гауптманом, он остановил полк на днёвку. В результате уже под вечер мы застали всю нашу роту бездельничающей в Брокдорфе, откуда она по нашим расчётам должна была выступить ещё утром. Тут же обнаружился и хмурый после очередной ссоры с фон Гольдаккером герр Юлиус, которому Отто сходу поведал прямо-таки эпическую историю о нашем героическом рейде.

В на диво гладком и обстоятельном докладе фельдфебеля сообщалось, что мы наткнулись на брошенное селение. Дальнейшие поиски позволили выйти на след крупной банды разбойников и дезертиров, опустошивших отведённый нам для фуражировки хутор. Причём, не удовлетворившись банальным грабежом, злостные разбойники устроили там натуральную засаду, перебив шестерых солдат из роты фон Витта. Наш взвод, без сомнения, ожидала столь же печальная участь, но умелые действия передового дозора под непосредственным командованием унтер-офицера Хорста Нидермайера позволили своевременно обнаружить подготовленную противником ловушку. После чего наш доблестный взвод решительно атаковал и наголову разгромил разбойников в их лесном лагере, отбив столь необходимые роте и всему полку запасы провианта. Что характерно — без потерь и при весьма умеренном расходе боеприпасов.

К сожалению, преследование разбегавшихся бандитов, сбор провианта и формирование обоза потребовали некоторого времени, потому выступить на соединение с главными силами до темноты не получилось. Пришлось заночевать близ освобождённого хутора на открытом биваке, чем недобитые дезертиры попытались воспользоваться — уже под утро предприняв внезапную атаку на мирно спящий лагерь. Вражеским лазутчикам удалось скрытно подобраться к лагерю и зарезать часового. К счастью, гефрайтер Моравец, проявив завидную бдительность, выдающуюся выдержку и впечатляющую выучку, не только своевременно обнаружил врага и поднял тревогу, но и лично уничтожил троих разведчиков, сорвав тем самым коварные планы врага...

Я, слушая сию фантастическую повесть о бесстрашных фуражирах в изложении Шульца, прилагал недюжинные усилия, чтобы сохранить постное выражение лица, а под конец, когда речь зашла за меня, даже сумел придать своей роже некий налёт одухотворённой целеустремлённости, по слухам, присущий истинным героям. Сам Отто, не говоря за гауптмана, сохранял просто убийственную серьёзность без каких-либо видимых усилий, но тут явно сказывался немалый опыт в делах подобного рода. Впрочем, изрядную долю серьёзности моменту наверняка придали 6 серебряных талеров, составлявшие шестую часть нашей добычи, аккуратно перекочевавшие из широкой фельдфебельской ладони в глубокий карман гауптмана. После этого никаких уточняющих вопросов не последовало, надо сказать, вполне ожидаемо, и наш славный рейд официально можно было считать законченным.