|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Часть пятая. Никакого бизнеса, господа, только личное
Глава 1. Гениальность генералов — миф или реальность?
Двухнедельной давности беседа с Несдиничем и его секретарём закончилась не очень-то приятной для меня лично, но вполне мирной договорённостью. А именно — я остаюсь в Новгороде под надзором филеров седьмого департамента и продолжаю заниматься восстановлением мастерской, стараясь поменьше "светиться" в ней самой и палате дядьки Мирона. Но сразу по окончании аврала безропотно возвращаюсь в Китеж, под охрану комендатуры. Уж не знаю, решил ли контр-адмирал продолжать ловлю на живца, или на его решение повлиял тот факт, что Гюрятиничи частично осведомлены о происходящем и могут начать задавать нежелательные вопросы, если я вдруг брошу всё и вернусь в парящий город, но... мы договорились.
А у меня прибавилось головной боли. После недолгого размышления я пришёл к выводу, что "географам" действительно не было смысла устраивать мне обломы с контрагентами. Это всё равно что палить из пушки по воробьям! Но из этого умозаключения следовало, что созданием проблемы с поставками нужных деталей и сырья для производства руководил кто-то другой. Может быть, это были всё те же пресловутые германцы? А что? Вполне возможно. Чем больше времени я проведу в Новгороде, улаживая проблемы с мастерскими, тем больше у них будет простора для действий. Чем не вариант?
Но были за эти две недели и хорошие новости. Сначала Владимир Игоревич смог решить вопрос с сорванными поставками, правда, пришлось заключать контракты с совсем другими поставщиками и по чуть более высоким ценам, зато была гарантия, что они не пойдут на попятную, как тот же Амбарцумов. А там и временный склад подоспел, так что спустя четыре дня после встречи с Несдиничем мастерские наконец смогли выйти на режим и теперь уверенно нагоняли отставание в производстве арт-приборов по уже заключённым договорам, благо те же Гюрятиничи согласились чуть сдвинуть сроки получения причитающейся им доли продукции.
Ну и последней по времени, но отнюдь не по значению, стала позавчерашняя новость — дядька Мирон наконец пришёл в себя. А на следующий день, то есть вчера, лечащий врач объявил, что "в состоянии пациента просматривается отчётливая положительная динамика". Это было, когда один из санитаров попытался подложить дядьке Мирону "утку", а тот, внезапно открыв глаза, послал бедолагу, да таким загибом, что опешивший санитар не сумел вовремя распознать в движениях пациента попытку встать. Нет, он быстро опомнился и уложил моего опекуна обратно в кровать, но при этом получил ещё один, ничуть не меньший "заряд бодрости". После чего убежал жаловаться на ожившего, по его собственному выражению, "комика" дежурному врачу.
Впрочем, нет. Была ещё одна новость, просто потерявшаяся на фоне возвращения в этот мир моего опекуна. Нам пришла оплата за последние три штурманских стола, установленных в июне на мониторах Ладожской флотилии. Приборы наконец прошли все испытания, и Адмиралтейство закрыло контракт. Тень финансовой дыры, все эти две недели трепавшая мне нервы, испарилась, как будто её и не было, и я смог облегчённо вздохнуть. Но это было уже после того, как я справился с радостью от известий из госпиталя. В общем, это были очень даже неплохие две недели. И плевать на Несдинича с его шпионскими играми и усиленно гадящими германцами. Первый вроде бы перестал доставать своими требованиями, а вторым теперь будет гораздо сложнее творить пакости, поскольку мастерские находились под круглосуточной охраной, у палаты дядьки Мирона постоянно дежурили два мордоворота, а мы с Хельгой выбирались из имения Гюрятиничей лишь для вылазок в госпиталь, на завод или чтобы потренироваться в управлении "Муреной", правда, пока только в режиме "селёдки", ха! Почти каламбур.
Нет, не то чтобы я опасался чьих-то любопытных глаз или не доверял Хельге и Ярику. Просто мне очень хотелось показать возможности моего дирижабля сразу обоим Завидичам. Тщеславие? Может быть. Но с другой стороны, я имею полное право гордиться результатом своих трудов, не так ли? Так почему бы и не похвастаться перед теми, кто может их оценить по достоинству? Перед самыми близкими людьми в этом мире... Эх, вот если бы ещё и Алёну удалось вытащить в такой демонстрационный полёт. Конечно, она вряд ли поймёт все тонкости решений, но... я просто соскучился по ней. А выбираться в гости получается крайне редко. Филеры Несдинича постоянно сидят на хвосте, да и германских агентов-"невидимок" не стоит сбрасывать со счетов. Вот и получается, что в беспокойстве о своей девушке я вынужден был сократить походы в гости к её семье до минимума. Да и эти походы пришлось маскировать так, что полчаса пешего хода от госпиталя до её дома превратились в два часа петляний по городу, чтобы отсечь возможных преследователей. В результате за прошедшие две недели я смог встретиться с Алёной лишь дважды. Это при том, что к тем же Осининым заглядывал четырежды! Вот где справедливость, а?
Хотя, если так подумать, где-то она всё-таки есть, особенно если самому приложить руки к вопросу её достижения. Так, после разговора со Светланой и Ириной, дружно возмутившимися историей, приключившейся с мастерскими, у опрометчиво отказавшихся от сотрудничества поставщиков вроде того же Амбарцумова, появились некоторые проблемы. А всего-то и нужно было двум красавицам негромко посокрушаться на очередном приёме о падении нравов в среде нынешнего купечества. Жаль, что неприятности этих купцов, принесли мне лишь моральное удовлетворение. Ни от кого исходила идея отказаться от контрактов, ни личности переговорщиков узнать так и не удалось. Да и возможности потрясти ушлых купчиков у меня не было, а одними уговорами многого не добьёшься. Но, может быть, у Гюрятинича и его людей получится разговорить моих бывших контрагентов? Не знаю. Пока результатов — ноль.
— Кирилл, объясни мне одну вещь, пожалуйста... — тихо попросил Владимир Игоревич, прервав тишину очередной нашей молчаливой прогулки по саду.
— Какую? — остановившись у полюбившегося мне искусственного пруда, я покосился на своего спутника. Уж больно странным тоном он произнёс эти слова.
— Почему, когда мы говорили о расследовании взрыва складов, уже неоднократно, заметь, ни ты, ни Хельга ни разу не упомянули о том, как она узнала о случившемся?
Я недоумённо посмотрел в абсолютно безмятежное лицо Гюрятинича.
— Разве? Я думал, сестрица рассказала... — вырвалось у меня.
— Понятно. А она, очевидно, думала, что ты мне об этом рассказал, — всё с тем же безмятежным выражением лица покивал Владимир Игоревич. М-м, не нравится мне это... спокойствие, да.
— А это так важно? — пожал я плечами.
— Может быть, — откликнулся мой собеседник, но, заметив искреннее непонимание, написанное на моём лице, пустился в рассуждения. — Видишь ли, здесь возможны два варианта. Первый — это так называемая "визитная карточка". Подобным образом поступали некоторые семьи, объявляя торговую войну своим недругам. Уничтожить склад будущего противника и передать ему, обязательно первыми, свои соболезнования по этому поводу. Этакое предупреждение об открытии боевых действий. Вариант второй, который я, как и Никанор, кстати, считаем менее реальным, это подделка твоих пресловутых германцев под ту же самую "визитную карточку".
— А почему этот вариант менее реален? — удивился я.
— Потому что мы оба попросту не верим в присутствие боевиков германской разведки в Новгороде, — как маленькому объяснил Гюрятинич.
— Но почему?!
— Кирилл, как ты думаешь, кто больше знает о Новгороде, полицмейстер с его вездесущими околоточными и их осведомителями или глава конфедеративного ведомства, занимающегося внешней разведкой, по всем законам не имеющий даже права вести какую-либо деятельность на территории Конфедерации?
— Думаю, полицмейстер.
— Так вот, полицмейстером Новгорода, чтобы ты знал, является мой младший брат Никанор Игоревич Гюрятинич, и он клятвенно меня заверил, что за последние полгода в городе и его окрестностях не происходило ничего необычного. Не было здесь никакой странной возни. Хотя если бы шла борьба агентур, какие-то моменты хоть краешком, да должны были всплыть. Намёки, нестыковки, слухи... хоть что-то. Но ничего не было. Понимаешь?
— Понимаю. Несдинич вешал нам с опекуном лапшу на уши, да? — тихо вздохнув, произнёс я.
— Ну, может быть, он и не врал, всё же декларируемый запрет на ведение оперативной работы на своей территории и отсутствие людей для такой работы — вещи разные. Равно как не будет отрицать и присутствие чужих агентов в Новгородской республике. Но краски он сгустил основательно. Одно дело собирающие информацию агенты, их полиция может и не заметить, не её профиль. Но пропустить группу подготовленных боевиков? Люди Никанора не могут позволить себе такого промаха. Эпоха бомбистов хоть и миновала, но свой след в подготовке полиции оставила, и поверь, ведомство не растеряло приобретённых в то смутное время ухваток. Да и "соловьи" накрепко приучены "петь" о любых подозрительных группах незнакомых людей, появляющихся в городе. Мера, конечно, направлена не против гипотетических боевых групп иностранных разведок, но и они будут выделяться на местном фоне, как "кит" на фоне "селёдок", так что незамеченными не останутся.
— Соловьи?
— Осведомители, — пояснил Владимир Игоревич. — Жители городского дна. Всё слышат, всё видят, всё замечают. Необходимая привычка, вырабатываемая условиями их жизни, питаемая мелкими поблажками городовых, чередуемыми с облавами... поверь, при таких условиях эти "агенты" всегда держат глаза и уши открытыми и обстоятельно докладывают людям моего брата обо всём увиденном или услышанном.
— Стоп. Но если Несдинич не имеет права действовать на территории Конфедерации, то дядька Мирон должен был об этом знать, разве нет?
Честно говоря, за этот хилый фактик я ухватился, как утопающий за соломинку.
— Откуда бы ему это знать, если запрет был введён восемь лет назад, фактически сразу после раздела разведывательного и контрразведывательного корпусов? В то время Мирон Куприянович вообще-то жил в хорошо знакомом тебе городе и знать не знал о том, что происходит в ведомстве Несдинича, — улыбнулся Гюрятинич. — Да и в газетах об этом не писали.
— Значит, вы не верите в "германскую" версию? — подытожил я.
— Скажем так, не считаю приоритетной, — поправил меня Владимир Игоревич. — Идея объявления "войны" кажется мне более правдоподобной. Попробуй припомнить, кому ты успел оттоптать мозоли. Может, какому-то новгородскому заводчику, специализирующемуся на выделке арт-приборов?
— Да нет, вроде бы ничего такого... Продукция нашей мастерской в большинстве своём вообще не имеет аналогов на рынке. Так что ничьей ниши мы не занимали, — пожал я плечами. — Да и объём нашего производства не так уж велик, чтобы считать мастерские Завидичей конкурентами другим артефактным производствам.
— Ну-ну... — Гюрятинич кивнул.
— А может, поступить проще? — предложил я. — Тряхнуть тех купцов, что отказались от контрактов с нами, и всё?
— Кирилл, мы не бандиты, чтобы заниматься подобным, — вздохнул Владимир Игоревич. — А уж Никанору, как новгородскому полицмейстеру, и вовсе не пристало пытать свидетелей. Он вообще-то на должность поставлен, чтобы покой людей охранять, а не страх на них наводить.
— Но ведь они наверняка что-то знают!
Это уже был крик души. Я и сам понимал, что давить на так подставивших меня купцов — не выход, но складывающаяся ситуация просто бесила!
— Угомонись, Кирилл, — усмехнулся Гюрятинич. — Трясти их, разумеется, нельзя. Пытать тоже. Но расспрашивать-то никто не мешает, верно? Особенно если действовать аккуратно.
— Я пробовал, — сник я. — Не вышло. И аккуратно... и вообще...
— О да, наслышан о твоем походе священной ярости, — уже чуть не в открытую смеялся мой собеседник. — Полгорода шепчется о Завидичах, восстанавливающих традиции ушедшей эпохи!
— Да ну... бред, — опешил я.
— Расспроси сестёр Осининых, — лукаво предложил он. — Большую часть слухов, если я не ошибаюсь, как раз они и запустили.
— Убью вертихвосток, — простонал я, представив, что именно могли наплести острые язычки богатых на фантазии Мишкиных кузин.
— Лучше скажи им "спасибо", — неожиданно посерьёзнев, посоветовал Гюрятинич. — Такая репутация дорогого стоит. Традиции в нашем кругу ценят, и мнение общества тут играет не последнюю роль. А уж для оскудевшей фамилии, только-только вынырнувшей из небытия...
— Может, мне им ещё и торт подарить? — нахмурился я. Опять начавшие вылезать изо всех щелей боярские заморочки не прибавили хорошего настроения.
— Тут я тебе не советник, — махнул рукой Гюрятинич и, помолчав, вернулся к прежней теме. — А об оттоптанных мозолях всё же подумай. Попробуй вспомнить, кому ты мог перейти дорогу.
И я вспомнил. Осинины... Вертихвостка... Зимний бал... Злопамятный братец. Долгих!
* * *
— У меня есть новости, — проговорил Владимир, даже не пытаясь упасть в кресло для посетителей, стоящее у торца стола в кабинете его младшего брата. Никанор терпеть не мог долгих бесед ни о чём во время работы, а потому кресла для гостей, чей статус позволял им сидеть в присутствии полицмейстера Новгорода, были сделаны так, что устроиться в них с удобством было просто невозможно, и это волшебным образом влияло на планы посетителей. Как-то так получалось, что, заходя в кабинет полицмейстера, располагающие всем временем Вселенной визитёры, планировавшие потратить толику этого богатства на полную намёков и экивоков беседу в лучших традициях света, уже через пять минут ёрзанья в тесном, жутко неудобном кресле, то и дело врезающимся непонятно откуда взявшимися острыми углами во все доступные части тела, резко сокращали время визита до минимально возможного и начинали говорить чётко, толково и исключительно по делу, что, разумеется, не могло не радовать вечно занятого хозяина кабинета.
Владимир Игоревич был прекрасно осведомлен об этой маленькой хитрости своего младшего брата, и предложенное им кресло просто проигнорировал, с удобством устроившись на широком подоконнике. Никанор печально вздохнул. Против семьи финт с креслом давно показал свою бессмысленность. Почему? Ну а кто ещё, кроме близких, может позволить себе такое нарушение этикета в присутствии целого генерала и главы столичной полиции? Правда, был ещё отец, тоже весьма близкий человек. Но в свои чрезвычайно редкие визиты Игорь Стоянович предпочитал занимать место хозяина кабинета, и тогда подоконник оккупировал уже сам Никанор, чтобы не затевать возни с заменой "поторапливающего" кресла на какое-то иное. Благо отец снисходительно относился к нарушениям этикета в "домашней" обстановке.
— Никанор, ты меня слушаешь? — окликнул брата Владимир. Тот кивнул.
— У тебя есть новости. И? — проговорил молодой генерал. Действительно молодой — двадцать семь лет всего. Карьера, достойная зависти... и кривотолков. Ну, не объяснишь же каждому, что Никанор Игоревич ещё в четырнадцать лет получил диплом бакалавра права, а по написанным им учебникам криминалистики уже пять лет как учатся будущие коллеги. Семья? Да, семья помогла. Но разве это не пошло на пользу делу? И лучше было бы, если бы в этом кабинете сидел какой-нибудь напыщенный самодур, отпрыск одной из "лучших фамилий", ни ухом ни рылом не понимающий в сложном деле поддержания порядка в городе и только и умеющий, что важно надувать щеки и изрекать банальности! Вот уж вряд ли.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
