Кш 2. Небесный артефактор. Часть 5. Никакого бизнеса, господа, только личное...

Часть пятая. Никакого бизнеса, господа, только личное

Глава 1. Гениальность генералов — миф или реальность?

Двухнедельной давности беседа с Несдиничем и его секретарём закончилась не очень-то приятной для меня лично, но вполне мирной договорённостью. А именно — я остаюсь в Новгороде под надзором филеров седьмого департамента и продолжаю заниматься восстановлением мастерской, стараясь поменьше "светиться" в ней самой и палате дядьки Мирона. Но сразу по окончании аврала безропотно возвращаюсь в Китеж, под охрану комендатуры. Уж не знаю, решил ли контр-адмирал продолжать ловлю на живца, или на его решение повлиял тот факт, что Гюрятиничи частично осведомлены о происходящем и могут начать задавать нежелательные вопросы, если я вдруг брошу всё и вернусь в парящий город, но... мы договорились.

А у меня прибавилось головной боли. После недолгого размышления я пришёл к выводу, что "географам" действительно не было смысла устраивать мне обломы с контрагентами. Это всё равно что палить из пушки по воробьям! Но из этого умозаключения следовало, что созданием проблемы с поставками нужных деталей и сырья для производства руководил кто-то другой. Может быть, это были всё те же пресловутые германцы? А что? Вполне возможно. Чем больше времени я проведу в Новгороде, улаживая проблемы с мастерскими, тем больше у них будет простора для действий. Чем не вариант?

Но были за эти две недели и хорошие новости. Сначала Владимир Игоревич смог решить вопрос с сорванными поставками, правда, пришлось заключать контракты с совсем другими поставщиками и по чуть более высоким ценам, зато была гарантия, что они не пойдут на попятную, как тот же Амбарцумов. А там и временный склад подоспел, так что спустя четыре дня после встречи с Несдиничем мастерские наконец смогли выйти на режим и теперь уверенно нагоняли отставание в производстве арт-приборов по уже заключённым договорам, благо те же Гюрятиничи согласились чуть сдвинуть сроки получения причитающейся им доли продукции.

Ну и последней по времени, но отнюдь не по значению, стала позавчерашняя новость — дядька Мирон наконец пришёл в себя. А на следующий день, то есть вчера, лечащий врач объявил, что "в состоянии пациента просматривается отчётливая положительная динамика". Это было, когда один из санитаров попытался подложить дядьке Мирону "утку", а тот, внезапно открыв глаза, послал бедолагу, да таким загибом, что опешивший санитар не сумел вовремя распознать в движениях пациента попытку встать. Нет, он быстро опомнился и уложил моего опекуна обратно в кровать, но при этом получил ещё один, ничуть не меньший "заряд бодрости". После чего убежал жаловаться на ожившего, по его собственному выражению, "комика" дежурному врачу.

Впрочем, нет. Была ещё одна новость, просто потерявшаяся на фоне возвращения в этот мир моего опекуна. Нам пришла оплата за последние три штурманских стола, установленных в июне на мониторах Ладожской флотилии. Приборы наконец прошли все испытания, и Адмиралтейство закрыло контракт. Тень финансовой дыры, все эти две недели трепавшая мне нервы, испарилась, как будто её и не было, и я смог облегчённо вздохнуть. Но это было уже после того, как я справился с радостью от известий из госпиталя. В общем, это были очень даже неплохие две недели. И плевать на Несдинича с его шпионскими играми и усиленно гадящими германцами. Первый вроде бы перестал доставать своими требованиями, а вторым теперь будет гораздо сложнее творить пакости, поскольку мастерские находились под круглосуточной охраной, у палаты дядьки Мирона постоянно дежурили два мордоворота, а мы с Хельгой выбирались из имения Гюрятиничей лишь для вылазок в госпиталь, на завод или чтобы потренироваться в управлении "Муреной", правда, пока только в режиме "селёдки", ха! Почти каламбур.

Нет, не то чтобы я опасался чьих-то любопытных глаз или не доверял Хельге и Ярику. Просто мне очень хотелось показать возможности моего дирижабля сразу обоим Завидичам. Тщеславие? Может быть. Но с другой стороны, я имею полное право гордиться результатом своих трудов, не так ли? Так почему бы и не похвастаться перед теми, кто может их оценить по достоинству? Перед самыми близкими людьми в этом мире... Эх, вот если бы ещё и Алёну удалось вытащить в такой демонстрационный полёт. Конечно, она вряд ли поймёт все тонкости решений, но... я просто соскучился по ней. А выбираться в гости получается крайне редко. Филеры Несдинича постоянно сидят на хвосте, да и германских агентов-"невидимок" не стоит сбрасывать со счетов. Вот и получается, что в беспокойстве о своей девушке я вынужден был сократить походы в гости к её семье до минимума. Да и эти походы пришлось маскировать так, что полчаса пешего хода от госпиталя до её дома превратились в два часа петляний по городу, чтобы отсечь возможных преследователей. В результате за прошедшие две недели я смог встретиться с Алёной лишь дважды. Это при том, что к тем же Осининым заглядывал четырежды! Вот где справедливость, а?

Хотя, если так подумать, где-то она всё-таки есть, особенно если самому приложить руки к вопросу её достижения. Так, после разговора со Светланой и Ириной, дружно возмутившимися историей, приключившейся с мастерскими, у опрометчиво отказавшихся от сотрудничества поставщиков вроде того же Амбарцумова, появились некоторые проблемы. А всего-то и нужно было двум красавицам негромко посокрушаться на очередном приёме о падении нравов в среде нынешнего купечества. Жаль, что неприятности этих купцов, принесли мне лишь моральное удовлетворение. Ни от кого исходила идея отказаться от контрактов, ни личности переговорщиков узнать так и не удалось. Да и возможности потрясти ушлых купчиков у меня не было, а одними уговорами многого не добьёшься. Но, может быть, у Гюрятинича и его людей получится разговорить моих бывших контрагентов? Не знаю. Пока результатов — ноль.

— Кирилл, объясни мне одну вещь, пожалуйста... — тихо попросил Владимир Игоревич, прервав тишину очередной нашей молчаливой прогулки по саду.

— Какую? — остановившись у полюбившегося мне искусственного пруда, я покосился на своего спутника. Уж больно странным тоном он произнёс эти слова.

— Почему, когда мы говорили о расследовании взрыва складов, уже неоднократно, заметь, ни ты, ни Хельга ни разу не упомянули о том, как она узнала о случившемся?

Я недоумённо посмотрел в абсолютно безмятежное лицо Гюрятинича.

— Разве? Я думал, сестрица рассказала... — вырвалось у меня.

— Понятно. А она, очевидно, думала, что ты мне об этом рассказал, — всё с тем же безмятежным выражением лица покивал Владимир Игоревич. М-м, не нравится мне это... спокойствие, да.

— А это так важно? — пожал я плечами.

— Может быть, — откликнулся мой собеседник, но, заметив искреннее непонимание, написанное на моём лице, пустился в рассуждения. — Видишь ли, здесь возможны два варианта. Первый — это так называемая "визитная карточка". Подобным образом поступали некоторые семьи, объявляя торговую войну своим недругам. Уничтожить склад будущего противника и передать ему, обязательно первыми, свои соболезнования по этому поводу. Этакое предупреждение об открытии боевых действий. Вариант второй, который я, как и Никанор, кстати, считаем менее реальным, это подделка твоих пресловутых германцев под ту же самую "визитную карточку".

— А почему этот вариант менее реален? — удивился я.

— Потому что мы оба попросту не верим в присутствие боевиков германской разведки в Новгороде, — как маленькому объяснил Гюрятинич.

— Но почему?!

— Кирилл, как ты думаешь, кто больше знает о Новгороде, полицмейстер с его вездесущими околоточными и их осведомителями или глава конфедеративного ведомства, занимающегося внешней разведкой, по всем законам не имеющий даже права вести какую-либо деятельность на территории Конфедерации?

— Думаю, полицмейстер.

— Так вот, полицмейстером Новгорода, чтобы ты знал, является мой младший брат Никанор Игоревич Гюрятинич, и он клятвенно меня заверил, что за последние полгода в городе и его окрестностях не происходило ничего необычного. Не было здесь никакой странной возни. Хотя если бы шла борьба агентур, какие-то моменты хоть краешком, да должны были всплыть. Намёки, нестыковки, слухи... хоть что-то. Но ничего не было. Понимаешь?

— Понимаю. Несдинич вешал нам с опекуном лапшу на уши, да? — тихо вздохнув, произнёс я.

— Ну, может быть, он и не врал, всё же декларируемый запрет на ведение оперативной работы на своей территории и отсутствие людей для такой работы — вещи разные. Равно как не будет отрицать и присутствие чужих агентов в Новгородской республике. Но краски он сгустил основательно. Одно дело собирающие информацию агенты, их полиция может и не заметить, не её профиль. Но пропустить группу подготовленных боевиков? Люди Никанора не могут позволить себе такого промаха. Эпоха бомбистов хоть и миновала, но свой след в подготовке полиции оставила, и поверь, ведомство не растеряло приобретённых в то смутное время ухваток. Да и "соловьи" накрепко приучены "петь" о любых подозрительных группах незнакомых людей, появляющихся в городе. Мера, конечно, направлена не против гипотетических боевых групп иностранных разведок, но и они будут выделяться на местном фоне, как "кит" на фоне "селёдок", так что незамеченными не останутся.

— Соловьи?

— Осведомители, — пояснил Владимир Игоревич. — Жители городского дна. Всё слышат, всё видят, всё замечают. Необходимая привычка, вырабатываемая условиями их жизни, питаемая мелкими поблажками городовых, чередуемыми с облавами... поверь, при таких условиях эти "агенты" всегда держат глаза и уши открытыми и обстоятельно докладывают людям моего брата обо всём увиденном или услышанном.

— Стоп. Но если Несдинич не имеет права действовать на территории Конфедерации, то дядька Мирон должен был об этом знать, разве нет?

Честно говоря, за этот хилый фактик я ухватился, как утопающий за соломинку.

— Откуда бы ему это знать, если запрет был введён восемь лет назад, фактически сразу после раздела разведывательного и контрразведывательного корпусов? В то время Мирон Куприянович вообще-то жил в хорошо знакомом тебе городе и знать не знал о том, что происходит в ведомстве Несдинича, — улыбнулся Гюрятинич. — Да и в газетах об этом не писали.

— Значит, вы не верите в "германскую" версию? — подытожил я.

— Скажем так, не считаю приоритетной, — поправил меня Владимир Игоревич. — Идея объявления "войны" кажется мне более правдоподобной. Попробуй припомнить, кому ты успел оттоптать мозоли. Может, какому-то новгородскому заводчику, специализирующемуся на выделке арт-приборов?

— Да нет, вроде бы ничего такого... Продукция нашей мастерской в большинстве своём вообще не имеет аналогов на рынке. Так что ничьей ниши мы не занимали, — пожал я плечами. — Да и объём нашего производства не так уж велик, чтобы считать мастерские Завидичей конкурентами другим артефактным производствам.

— Ну-ну... — Гюрятинич кивнул.

— А может, поступить проще? — предложил я. — Тряхнуть тех купцов, что отказались от контрактов с нами, и всё?

— Кирилл, мы не бандиты, чтобы заниматься подобным, — вздохнул Владимир Игоревич. — А уж Никанору, как новгородскому полицмейстеру, и вовсе не пристало пытать свидетелей. Он вообще-то на должность поставлен, чтобы покой людей охранять, а не страх на них наводить.

— Но ведь они наверняка что-то знают!

Это уже был крик души. Я и сам понимал, что давить на так подставивших меня купцов — не выход, но складывающаяся ситуация просто бесила!

— Угомонись, Кирилл, — усмехнулся Гюрятинич. — Трясти их, разумеется, нельзя. Пытать тоже. Но расспрашивать-то никто не мешает, верно? Особенно если действовать аккуратно.

— Я пробовал, — сник я. — Не вышло. И аккуратно... и вообще...

— О да, наслышан о твоем походе священной ярости, — уже чуть не в открытую смеялся мой собеседник. — Полгорода шепчется о Завидичах, восстанавливающих традиции ушедшей эпохи!

— Да ну... бред, — опешил я.

— Расспроси сестёр Осининых, — лукаво предложил он. — Большую часть слухов, если я не ошибаюсь, как раз они и запустили.

— Убью вертихвосток, — простонал я, представив, что именно могли наплести острые язычки богатых на фантазии Мишкиных кузин.

— Лучше скажи им "спасибо", — неожиданно посерьёзнев, посоветовал Гюрятинич. — Такая репутация дорогого стоит. Традиции в нашем кругу ценят, и мнение общества тут играет не последнюю роль. А уж для оскудевшей фамилии, только-только вынырнувшей из небытия...

— Может, мне им ещё и торт подарить? — нахмурился я. Опять начавшие вылезать изо всех щелей боярские заморочки не прибавили хорошего настроения.

— Тут я тебе не советник, — махнул рукой Гюрятинич и, помолчав, вернулся к прежней теме. — А об оттоптанных мозолях всё же подумай. Попробуй вспомнить, кому ты мог перейти дорогу.

И я вспомнил. Осинины... Вертихвостка... Зимний бал... Злопамятный братец. Долгих!

* * *

— У меня есть новости, — проговорил Владимир, даже не пытаясь упасть в кресло для посетителей, стоящее у торца стола в кабинете его младшего брата. Никанор терпеть не мог долгих бесед ни о чём во время работы, а потому кресла для гостей, чей статус позволял им сидеть в присутствии полицмейстера Новгорода, были сделаны так, что устроиться в них с удобством было просто невозможно, и это волшебным образом влияло на планы посетителей. Как-то так получалось, что, заходя в кабинет полицмейстера, располагающие всем временем Вселенной визитёры, планировавшие потратить толику этого богатства на полную намёков и экивоков беседу в лучших традициях света, уже через пять минут ёрзанья в тесном, жутко неудобном кресле, то и дело врезающимся непонятно откуда взявшимися острыми углами во все доступные части тела, резко сокращали время визита до минимально возможного и начинали говорить чётко, толково и исключительно по делу, что, разумеется, не могло не радовать вечно занятого хозяина кабинета.

Владимир Игоревич был прекрасно осведомлен об этой маленькой хитрости своего младшего брата, и предложенное им кресло просто проигнорировал, с удобством устроившись на широком подоконнике. Никанор печально вздохнул. Против семьи финт с креслом давно показал свою бессмысленность. Почему? Ну а кто ещё, кроме близких, может позволить себе такое нарушение этикета в присутствии целого генерала и главы столичной полиции? Правда, был ещё отец, тоже весьма близкий человек. Но в свои чрезвычайно редкие визиты Игорь Стоянович предпочитал занимать место хозяина кабинета, и тогда подоконник оккупировал уже сам Никанор, чтобы не затевать возни с заменой "поторапливающего" кресла на какое-то иное. Благо отец снисходительно относился к нарушениям этикета в "домашней" обстановке.

— Никанор, ты меня слушаешь? — окликнул брата Владимир. Тот кивнул.

— У тебя есть новости. И? — проговорил молодой генерал. Действительно молодой — двадцать семь лет всего. Карьера, достойная зависти... и кривотолков. Ну, не объяснишь же каждому, что Никанор Игоревич ещё в четырнадцать лет получил диплом бакалавра права, а по написанным им учебникам криминалистики уже пять лет как учатся будущие коллеги. Семья? Да, семья помогла. Но разве это не пошло на пользу делу? И лучше было бы, если бы в этом кабинете сидел какой-нибудь напыщенный самодур, отпрыск одной из "лучших фамилий", ни ухом ни рылом не понимающий в сложном деле поддержания порядка в городе и только и умеющий, что важно надувать щеки и изрекать банальности! Вот уж вряд ли.

Владимир взглянул на вновь ушедшего в себя брата и, вздохнув, заговорил, ни на секунду не сомневаясь, что младший прекрасно его слышит и понимает. Просто, как и все гении, Никанор эксцентричен. К этому нужно привыкнуть либо просто прекратить общение и забыть о существовании некоего Никанора Игоревича. Владимир привык.

Стоило капитану "Феникса" умолкнуть, как его брат ожил. Издав что-то среднее между шипеньем и фырканьем, полицмейстер крутанул рукой в неопределённом жесте и весело взглянул на брата.

— А я ведь сразу предлагал позволить мне переговорить с Завидичами, — обвиняюще ткнув указательным пальцем в грудь Владимира, произнёс Никанор. Старший брат только покаянно вздохнул и развёл руками. Генерал удовлетворённо покивал. — Вот-вот. Сколько раз тебе батя говорил, чтобы ты слушался моих советов, а ты...

— И ты туда же! Мне отец уже плешь проел по этому поводу, — скис Владимир.

— Ладно. Значит, Долгих, да? Всё же я оказался прав. — По губам полицмейстера скользнула довольная улыбка, и он вновь ушёл в себя, но не прошло и минуты, как Никанор встрепенулся. — Проверим. Фамилии купцов, отказавшихся работать с Завидичами, ты принёс?

— Конечно, — листок почтовой бумаги скользнул на стол генерала. Тот улыбнулся.

— Вот и славненько, есть у меня пара человек, что без мыла в... душу влезут. Их и отправлю в гости к фигурантам. Чую, их выбрык — выходка из той же серии, что и подрыв склада. Кстати, надо будет поторопить следователя, что-то он затянул с дознанием по этому делу. М-да... Ладно. Будут ещё новости — заходи. И передай отцу, что в воскресенье я буду к обеду, — проговорил Никанор, поднимая трубку телефона. Владимир испустил долгий вздох, возвёл очи горе и, покачав головой, направился к выходу. Ох, уж эта эксцентричность гениев... Удивительно, как Никанор, при его наплевательском отношении даже к минимально обязательным правилам хорошего тона, ещё ни разу не нарвался из-за своей грубости на дуэль? Впрочем, и слава богу. Вполне достаточно того, что он с периодичностью раз в полгода нарывается на поединки из-за своей любвеобильности. Гений... жениться ему надо. Хм... а что? Подобрать невесту, красивую, на дурнушку брат и не взглянет, а опыт увиливания от венца у него огромный. Умную, дурочки ему интересны только в, так сказать, горизонтальном положении. И непременно сильную, чтобы держала гения в ежовых рукавицах. И сестрица будет рада — перестанет переживать за Никки. Хорошая идея, надо обдумать.

* * *

Как всё просто, оказывается. И германцы ни при чём. Я взвесил на ладони прочитанный отчёт полиции, полчаса назад принесённый Владимиром, не поленившимся разыскать меня на берегу полюбившегося пруда в имении его семьи, где я устроился, чтобы отдохнуть и немного поиграть с Ветром. Хорошо хоть сегодня воскресный день и у меня выдалось свободное время. А то в последние три недели было не так много возможностей, чтобы вволю побездельничать. Всё время отнимала мастерская, за делами в которой мне приходилось приглядывать почти постоянно. А тут ещё иски к бывшим поставщикам... И как только дядька Мирон управлялся со всем этим хозяйством в одиночку? Я-то уже начал подумывать о временном найме хотя бы пары помощников! А что делать? Врачи обещают выписать опекуна не раньше, чем через две-три недели, точнее, перевести на домашнее излечение, которое должно продлиться, по самым оптимистичным прогнозам, не менее месяца. А до тех пор мягкий постельный режим, короткие прогулки и минимум нагрузок. Какое уж тут управление мастерской!

Но Долгих! Какая всё же мразь, а... Ну, узнал ты, что твой недруг завёл собственное дело, ну хочешь ты ему пакость сделать, людей-то зачем калечить? Причём здесь мастера? Сволочь злопамятная!

Ладно, допустим, захотелось тебе зрелища, ну так взорвал бы ночью всю мастерскую разом... Уж всяко на зарево пожара народу бы полюбоваться набежало немеряно. Благо рядом аж два села расположены. Урод. Мог бы и затеей с поставщиками ограничиться, шантаж, конечно, дело грязное, но уж точно лучше, чем взрыв складов посреди рабочего дня. И ведь саму мастерскую не тронул! Вроде как разрешил ещё потрепыхаться, или удовольствие растягивает... Сжав пальцами кожаную папку с медными уголками, в которой и хранился отчёт, составленный людьми младшего брата Владимира Игоревича, я поднялся на ноги и, не оглядываясь по сторонам, отправился в сторону дома. Обед скоро, не опоздать бы.

Пока шагал по причудливо петляющим тропинкам сада, который, по-хорошему, стоило бы называть парком, успел немного успокоиться, и в голове начали крутиться мысли о противодействии семье Долгих. Рассчитывать на активную помощь тех же Гюрятиничей в этой ситуации не приходится. По крайней мере, на данном этапе. Собственно, Владимир сам эту мысль и высказал, когда передавал отчёт. Дескать, ничего не поделаешь, патриарх сказал своё веское слово. А на деле решил посмотреть, как будущие родственники собираются выкручиваться. Вот если совсем придавит, тогда, конечно, Гюрятиничи помогут... Но не раньше. И ведь даже базу под это дело подвёл, старый хрыч. Возвращение исчезнувшей было семьи требует железных доказательств её силы и притязаний, а следовательно, и права занимать место среди Золотых поясов, видите ли. Тьфу!

Нет, надо с дядькой Мироном посоветоваться, пока есть время и чёртов Андрей не придумал ещё какую-нибудь гадость. А то, что этот придурок не успокоился, я знаю точно. Не тот человек. Ведь полгода прождал, прежде чем ударить... тварь злопамятная. Вот и подумаем с опекуном, с какой стороны ждать следующей атаки, а заодно придумаем, как ответить. Вообще кое-какие идеи у меня уже имеются, но... поговорить с опекуном всё равно будет не лишним.

За размышлениями я и не заметил, как добрался до дома, и опомнился, лишь когда с балкона над огромным "французским" окном в сад меня окликнула Хельга.

— Кирилл! Где тебя носит? Обед уже через четверть часа, а ты до сих пор не переоделся!

— Я не ты, чтобы переодеться, мне хватит и пяти минут, — огрызнулся я. Сестрица закатила глаза, но спорить не стала. Только фыркнула и, зашуршав юбками, исчезла из виду. И чего она нервничает? Ну обед, ну официальный... подумаешь! Из незнакомых лиц на нём должен быть разве что тот самый полицмейстер, по совместительству младший брат Владимира Никанор Игоревич Гюрятинич. Остальных обещанных гостей и я, и Хельга с тётушкой Еленой уже знаем. Успели познакомиться за те три недели, что мы живём в поместье Гюрятиничей. Их, собственно, и ожидается совсем немного, да и гостями называть собирающихся на обед людей было бы несколько неверно. Всё же все они, так или иначе, принадлежат семье, владеющей этим поместьем и, соответственно, в той или иной мере могут считаться его хозяевами.

Хех, главное, чтобы отец семейства почтенный Игорь Стоянович не услышал моих рассуждений. По его мнению, он и есть единственный и полновластный хозяин всего имущества Гюрятиничей. Потому и слуги, во главе с дворецким Марком, величают всех без исключения членов семьи, живущих своим домом, гостями. И только сыновья и дочь Игоря Стояновича именуются ими "молодыми хозяевами". Но лишь потому, что не имеют собственного жилья в Новгороде или его окрестностях. А съёмное... оно съёмное и есть.

Кстати, дочка у здешнего "повелителя всего и вся" очень хороша! До Алёны красотой, может, и не дотягивает, но объективно... м-м, симпатичная, с Осиниными поспорить может, да. И поболтать с ней можно, не обо всём, конечно, но о многом. Она рунику понимает! Жаль только, что этот огромный плюс перевешивается ещё большим минусом. Елизавета Игоревна, очаровательная девушка осьмнадцати лет, к величайшему сожалению, спелась с Хельгой, и мои победы в наших обычных пикировках стали не таким частым событием, как хотелось бы. Хоть Свету с Ирой на подмогу вызывай! И, честно говоря, единственным препятствием для этого шага является моя интуиция, которая буквально вопит, что результатом такого действия станет очередное удвоение численности моего противника. Оно мне надо?

Обед, как я и предполагал, не оказался чем-то выдающимся. Разве что поданными блюдами, за что следует благодарить повара... Ну и знакомством с полицмейстером, разумеется. Никанор Игоревич оказался чуть располневшей копией капитана "Феникса", к тому же откровенно плюющей на всю чопорность света. Уже через пять минут после знакомства он легко перешёл на "ты", причём так естественно, что когда Хельга заметила его фамильярность, морщить носик было уже поздно, поскольку к тому моменту она уже сама обращалась к сидящему напротив неё младшему брату Владимира без всякого почтения и чинопочитания.

По окончании трапезы мы разошлись кто куда. Я и сам собирался пойти в сад, поваляться на траве, но был остановлен нашим новым знакомцем.

— Кирилл, не мог бы ты уделить мне несколько минут? — спросил Никанор Игоревич.

— Конечно, — кивнул я.

Молодой генерал махнул рукой, молча приглашая следовать за ним, и мы направились к выходу из столовой. Миновав длинный и широкий коридор, свернули в холл и, поднявшись по парадной лестнице, оказались перед апартаментами младшего брата Хельгиного жениха.

— У меня в гостиной немного не прибрано, не обращай внимания, — пропуская меня в гостиную, произнёс Никанор. Я кивнул... и замер прямо на пороге. В комнате, которую хозяин назвал гостиной, стены на всю свою четырёхметровую высоту оказались заставлены книжными шкафами. По-моему, книг здесь было даже больше, чем в расположенной на первом этаже библиотеке. И если бы они были только в шкафах... но нет, книги были везде. Они стопками громоздились на подоконниках, развернутые и заложенные многочисленными закладками, устилали два массивных стола и оккупировали диван. А в центре комнаты возвышалась целая пирамида из книг, явно ожидающая, пока хозяин соизволит её разобрать.

— Всё никак не выберу время, чтобы заняться этими развалами, — посетовал Никанор. — Идём, Кирилл. Документы у меня в кабинете.

Документы? Какие документы?

Я пошёл следом за Гюрятиничем, устремившимся к узкой лестнице, ведущей на опоясывающий комнату балкон. Обогнув террикон из книг и остановившись прямо под лестничным маршем, Никанор потянул на себя один из шкафов. Тот неожиданно легко отошёл в сторону, оказавшись весьма оригинальной дверью.

Домашний кабинет полицмейстера не произвёл на меня такого впечатления, как его гостиная, хотя книг здесь тоже было немало. А вот протянутая генералом папка, очень похожая на ту, что не так давно вручил мне Владимир, заинтересовала.

— Отец, конечно, будет против, и братец не одобрил бы такого нарушения его слова, но здесь нет ничего, чего ты не смог бы узнать, расспросив сведущих людей, например, своих соклубников. Так что будем считать, я просто сэкономил твое время, — произнёс Никанор.

— Что это? — спросил я, взвесив в руках этот своеобразный подарок. Тяжёленькая папка.

— Краткое досье на Долгих, — усмехнулся Никанор. — И не благодари. Терпеть этого не могу...

Хо-хо! Не благодарить, да? И правильно, за такой подарок одним "спасибо" не отделаться!

Глава 2. Тени прошлого

Досье, отданное мне Никанором Игоревичем, легло ещё одним камнем в фундамент знаний о противнике. Считая папку с информацией по расследованию, переданную мне Владимиром Гюрятиничем за час до беседы с его братом, у меня теперь есть целых два камня... Хорош фундамент, конечно, ну да уж какой есть. Хотя я зря придираюсь. Информации и в одной папке, и в другой оказалось немало. И если бумаги с итогами расследования позволяли разобраться с методами действия Долгих, то досье на семью, включавшее в себя известные широкому кругу деловые связи рода, информацию о его владениях и предприятиях, и такую совсем неожиданную для меня вещь, как описание характеров основных "персонажей", стало настоящим подарком. Хотя о ветрености младшей сестры Андрея, как и о его собственной вспыльчивости и нечистоплотности, я знал и так... но ведь не сексом единым живёт та же Леночка, верно?

Впрочем, информация о складах семьи Долгих и прочей инфраструктуре их производств была мне куда интереснее. Честно говоря, по прочтении известных списков имущества этой семьи у меня возникло огромное искушение выбрать безлунную ночку, подогнать "Мурену" да жахнуть по тем же складам главным калибром. Но этот порыв я подавил. Не без усилий, правда. И вообще у меня опекун имеется. Вот у кого голова должна болеть из-за этой дурацкой войны. И не потому, что я не хочу разгребать последствия собственной несдержанности, вины за которую всё равно не чувствую. А потому что Мирон Куприянович — глава рода, и подобные вопросы относятся именно к его компетенции, а подопечному, который даже членом семьи по закону не является, в вмешиваться в эти дела, по крайней мере, без спросу, совсем нежелательно. А этот самый глава рода пока категорически "против" любых "военных действий". "Не время", видите ли!

В этот момент, словно в насмешку, часы пробили четыре раза, и я встрепенулся. Чёрт! Я же к Алёне собирался сегодня съездить!

Поднявшись с кресла, я выбрался из-за широкого стола с немалой кипой документов на нём и, заперев папки с копиями материалов по семейке Долгих в сейф, с наслаждением потянулся... до хруста. М-да, восемь часов работы с документами, без перерыва, это было сильно! В жизни столько времени с бумагами не возился, даже во время учёбы... ни там, ни здесь. Хотя-а... нет, в лавке Края в Меллинге с отчётами и ведомостями я тоже работал не так много. Ох, хорошо!

Размявшись, я поправил "сбрую" с кобурой и, надев пиджак, вышел из конторы. Заперев дверь и кивком попрощавшись с приказчиком, занятым разговором с посетителем, я вышел на улицу и, оседлав купленный специально для поездок в мастерские велосипед, покатил по дороге в город, стараясь не обращать внимания на скользящий метрах в двухстах от меня мобиль. Привычное дело. После разговора с Несдиничем его филеры перестали изображать невидимок, а я, в свою очередь, перестал сбрасывать их с хвоста. Ну, почти перестал. Выдавать им место жительства Алёны я всё же не собирался. То, что известно контр-адмиралу, совершенно не обязательно знать его подчинённым, не так ли? А потому, перед тем как заехать в гости к своей девушке, я обязательно наведывался в гости к Осининым и через полчаса-час уходил от них через чёрный ход. Девушки были в курсе "войны" с Долгих, и их симпатии были на моей стороне. Так что Света с Ирой с большим удовольствием поддерживали игру в шпионов и помогали мне сбежать от наблюдателей. Правда, из-за пресловутых правил приличия задерживаться в их доме до полуночи я не мог. А потому приходилось сворачивать свидания с Алёной часов в десять и снова мчаться к особняку Осининых, чтобы изобразить добропорядочного гостя, не желающего компрометировать хозяек слишком поздним уходом из их дома. Перестраховка? Может быть, но мне так спокойнее. Да и дядька Мирон одобрил эти меры предосторожности. От кого я скрываюсь на самом деле? Да я и сам толком не разобрался. От Долгих, от германцев... ну и от людей Несдинича, выходит, но это уже следствие.

Светлана с Ириной приняли меня с уже привычной теплотой и, получив купленный в знакомой кондитерской пакет со сладостями, потащили чаевничать. Бедные мои уши. Впрочем, всё оказалось не так страшно. За чаем сёстры старательно обходили темы великосветских сплетен, а я не пытался завести разговор о рунах, так что больше получаса мы болтали ни о чём, пока я не решился на вопрос из тех, что никак не мог заставить себя задать дядьке Мирону или Хельге. Правда, сестрица, как мне кажется, и не смогла бы ответить, просто по незнанию.

— Ира, Света, а что вы знаете о падении Завидичей? — спросил я, отставив в сторону чашку с чаем. Девушки переглянулись, и лица их посерьёзнели.

— Кирилл... — протянула Ирина, переглянувшись с сестрой. — Не подумай, что мы не хотим ответить, но... а почему ты не хочешь спросить об этом у Мирона Куприяновича?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Может быть, потому что не хочу ему напоминать о прошлом? Он ведь и словом не обмолвился о своём роде, так что даже о принадлежности Завидичей к Поясам я узнал лишь недавно, причём от чужих людей. Пока чужих.

— Гюрятиничи сказали, — задумчиво кивнула Ирина. Я уже говорил, что сёстры умницы?

— Мы можем рассказать не так уж много, Кирилл, — пригубив чай, проговорила Света. — Не потому что это тайна, вовсе нет. Просто большая часть истории произошла задолго до нашего рождения... около тридцати лет назад...

— Сестрёнка, по-моему, нужно начать сначала, — заметила Ира и, покосившись на тарелочку с до сих пор не попробованным пирожным, вздохнула. — Итак. Сто Золотых поясов, Господа Новгородская... и прочая, прочая, прочая. Кто это такие, тебе объяснять не надо?

— Сто самых именитых фамилий Новгорода, составляющие Большую Палату, высший законодательный орган республики.

— В принципе, верно, — кивнула Светлана. — Но кроме того, это ещё и самые мощные магнаты республики. Торговые дома, заводы и землевладения. Естественно, всё это подразумевает союзы, партнёрства... и давнюю вражду между домами. Есть роды сильные, есть слабые, есть проводящие свою политику, как те же Гюрятиничи, например, а есть и те, что следуют в кильватере сильнейших, не имея собственных политических амбиций. Чаще всего это семьи из младших Поясов. Например, Гревские всегда поддерживали Борецких. Завидичи, будучи родом из старших Поясов, входили в союз с Гюрятиничами и опирались на Горских и Осининых, как младших партнёров... не вассалов, учти, — после небольшой паузы уточнила Света и продолжила свой ликбез. — Изначально и Завидичи, и Гюрятиничи занимались морской торговлей, как и Горские, как и мы. Но кроме того, у обеих старших фамилий были собственные верфи, тогда как наши семьи специализировались на производстве приборов. Фактически девяносто процентов всех морских судов, построенных Новгородской республикой до воздухоплавательного бума, вышли с верфей, принадлежавших этому союзу. Потом семьи переквалифицировались на воздушную торговлю и соответственно строительство дирижаблей. Так к корабельным верфям добавились воздушные. У нас, то есть у Горских и Осининых, не было достаточно финансовых возможностей, но наши инженеры были лучшими, так что партнёрство не распалось. Наоборот, стало ещё теснее, и спустя пару десятков лет после начала производства "китов" зашла речь о равноправном союзе, как у Завидичей с Гюрятиничами.

— Пока не случилась катастрофа, — подхватила Ирина, заметив, что сестра тянется к чашке с чаем. В горле пересохло, должно быть.

— Какая? — Часы пробили шесть вечера, но я не обратил на это никакого внимания. Уж больно интересные вещи рассказывали сёстры.

— Тридцать лет назад Завидичи спустили со стапелей новый дирижабль. Первый в мире двадцатитысячник, названный "Левиафаном". Он успешно прошёл все испытания и в скором времени должен был стать самым большим в мире пассажирским лайнером. В первый демонстрационный рейс на нём отправилась вся семья Завидичей и фактически весь инженерный состав верфей с отличившимися во время постройки этого монстра заводскими мастерами. Лайнер набрал крейсерскую высоту... а через час Псковский порт сообщил о поступившем на их телеграф сигнале бедствия. "Левиафан" рухнул в полусотне километров от Пскова с высоты восемь миль. Выживших не было.

— Следствие пришло к выводу, что дирижабль разрушился ещё в воздухе, попав в силовой шторм, а "кит" оказался слишком неповоротлив, чтобы от него уйти, — договорила вместо сестры Светлана. — От семьи Завидичей в живых остался только двенадцатилетний Мирон, отсутствовавший на "Левиафане" из-за своей учёбы в лицее. А наш род и семья Горских потеряли большую часть своих представителей. Вассалов-то у нас было немного, и большинство инженеров, отправившихся в полёт на "Левиафане", так или иначе приходилась нам родней. Вот такая печальная история, закончившаяся развалом одной из самых мощных и старых партий в Большой Палате.

— А имущество Завидичей? — спросил я.

— Что-то растащили бывшие вассалы, что-то прилипло к рукам Поясов... Единственное, что смогли сделать Гюрятиничи, — это организовать для Мирона небольшой траст, вложив в него средства от продажи совместных с Завидичами владений, — ответила Ирина. — А из недвижимости ему достался лишь родовой удел в Водской пятине.

— Да и то только потому, что это вотчина, и лишить её может лишь полный состав Большой Палаты, — закончила за сестру Светлана. Девушки замолчали, но ненадолго.

— Кирилл, ты бы поберёгся, а? — тихо проговорила Ирина. Я изумлённо взглянул на подругу.

— Прости?

— Мирон Куприянович во время учёбы сдружился с Матвеем Несдиничем. Их род, кстати, тоже сошёл со сцены чуть позже Завидичей. С той лишь разницей, что все они остались живы. Просто закрылись в своих поместьях и до сих пор не особо жалуют Новгород своими визитами, — вздохнув, вновь заговорила Ира. — Более того, мы полагаем, что именно Матвей Савватеевич потянул Мирона на военную службу, тем самым выводя из-под возможного удара со стороны Золотых поясов, которым Армия и Флот Конфедерации не подчиняются вообще. И с успехом пресекают любые попытки знати вмешиваться в их дела.

— Из-под какого удара? — удивился я. Сёстры замялись.

— Возможного. Была история... — медленно проговорила Света, вздохнула и, словно решившись на что-то, произнесла уже куда более уверенным тоном. — По окончании военного училища Воротынского в Твери, Мирон явился в наш дом и просил у отца руки его младшей сестры. Несмотря на то, что дед перед смертью всячески настаивал на том, чтобы наша семья даже не вспоминала о партнёрстве с Завидичами, отец, став главой рода, пошёл навстречу Мирону и чувствам своей сестры. Через год брак был заключён, а ещё через несколько месяцев молодые покинули Новгород, отправившись к месту службы Завидича.

— И у нашей семьи начались проблемы, — продолжила Ира. — Сначала мелкие и незначительные, но они становились крупнее и крупнее. Род стал терять влияние и средства.

— Потом умерла мама, — тихо заметила Света. — А за ней ушёл и отец.

— И если бы не помощь дяди Ивана, маминого брата, назначенные нам опекуны давно растащили бы всё имущество Осининых, так же как имущество Завидичей, — дополнила Ира.

— М-м, а при чём здесь... — встрял было я, но Света меня оборвала.

— Спустя восемь лет после заключения брака Мирон ненадолго появился в Новгороде. Без жены, но с маленькой дочкой. Дядька Иван рассказывал. Так вот, Мирон появился... и исчез. Чтобы вернуться спустя ещё десять лет, но уже не только с дочерью, как оказалось, последние несколько лет учившейся в Новгороде инкогнито, но и с подопечным, который никак не может быть его сыном, но носит ту же фамилию.

— И всё-таки я не очень понимаю... — вновь не удалось мне договорить.

— Супругу Мирона похитили и продали в рабство, — резко проговорила Ирина. — К тому моменту, когда Завидич с Несдиничем сумели отыскать её следы, наша тётя уже была мертва.

— А... что опекун?

— Как рассказывал дядька Иван, Мирон нарушил приказ начальства и вместе с друзьями поднял свой полк в ружье, — сверкнула глазами Света. — Против полутора тысяч штурмовиков поддержанных линкором "Слава", Кипр ничего не смог сделать. Линкор уничтожил всё, что было способно летать или плавать, а штурмовики поочередно зачистили все три работорговых "города": Акротири, Декелию и Темблос. Там, говорят, до сих пор никто не селится.

— Вот только вернуть тётю эта бойня не помогла, — закончила Ирина.

— Однако... — протянул я. Вот и открылась причина, по которой Хельга так яростно ненавидит работорговцев. Но Осинины правы, подобные происшествия не бывают спонтанными. Ну, пусть даже "Левиафан" действительно попал в силовой шторм, а не столкнулся в воздухе с каким-нибудь пиратом, но всё остальное... Кажется, кто-то решил воспользоваться удачной ситуацией и уничтожить, как выразились сёстры Осинины, самую старую и мощную партию в Большой Палате. Да и происходящее с семьёй Завидичей сейчас, в свете сказанного, приобретает совсем другой вид. Политика! Я аж скривился. Ненавижу политику. Вздохнув, задавил гнев и... замер.

— Девушки, милые, красивые, а скажите мне, пожалуйста... Ведь Долгих тоже из младших Поясов, а значит, они тоже ходят под кем-то из старых фамилий. Так?

— Нет. Раньше так и было, но с тех пор, как Несдиничи затворились в своих поместьях и отошли от политики, у Долгих нет покровителя в Новгороде, — кивнула Ира.

Твою ж дивизию, с притопом да прихлопом... через три клюза вперехлёст!

А вот об этом в документах Гюрятиничей не было ни слова. Я в тихом шоке. Как можно было пропустить такую информацию?! Сочли, что она не важна или устарела? Ха, этот номер мог бы пройти с кем-то другим, но я-то помню, что такое договора, заключаемые между родами. Пусть это память о той жизни, но не думаю, что в плане отношений между боярскими родами здешние традиции настолько отличаются, что нельзя провести параллели. Нехорошо. Совсем нехорошо. Мне казалось, что Гюрятиничи, как лица заинтересованные в нашей семье, будут более открыты.

Впрочем, вполне возможно, что я сейчас сам себя накручиваю. В конце концов, чего я хотел? Чтобы мне выложили всю информацию от и до? Так не дорос еще. Да и документы, подготовленные Гюрятиничами, были отданы мне не для того, чтобы потешить любопытство, а с целью передачи сведений дядьке Мирону. Он-то в курсе всей этой кухни и наверняка увидит, откуда в этом деле ноги растут. Но сама картинка, конечно... м-да!

И чего я, дурак, раньше не поговорил об этих родовых заморочках с опекуном? Хотя... будь я на его месте, и сам бы не захотел вспоминать такую историю. И Хельгу я не расспрашивал об её матери, решив, что это личное. Выходит, зря? Или нет? Чёрт! Как ни поверни, в любом случае оказываюсь в неудобном положении. Дурак, что не расспросил, и дурак, что не интересовался прошлым своего опекуна и названной сестры. Зная то, что я знаю сейчас, может быть, и по-другому отнёсся бы к происходящему. А... к дьяволу всё!

Но с дядькой Мироном нужно переговорить, закрыть пробелы, так сказать. Хм... может быть, отправиться прямо сейчас, пока ещё госпиталь открыт для посещений?

Я глянул на часы, вспомнил об Алёне, которую обещал встретить после работы... и отказался от идеи немедленно мчаться к опекуну. Сначала нужно успокоиться, да и слово держать надо. Вот прогуляюсь с Алёной, приведу мысли и чувства в порядок, а там видно будет. В конце концов, ничего сверхсрочного здесь нет. Сведения из папок давно уже переданы мною дядьке Мирону, так что он в курсе дела, а расспросить его я могу и завтра. Решено.

На то, чтобы исправить настроение загрустивших сестёр Осининых, времени ушло не так много. Всё же обе девушки, несмотря на различие их характеров, отличаются редкой жизнерадостностью и долго хандрить попросту не умеют, по-моему. Так что через полчаса я покинул их общество и, в очередной раз воспользовавшись выходом в сад соседнего владения, принадлежащего семье вассалов Осининых, незамеченным выбрался на улицу.

Вернувшись в кондитерскую, я повинился перед Алёной за долгое отсутствие, был великодушно ею прощён... и отправлен за столик рядом со стойкой, чтобы не отвлекал от работы и в то же время находился под присмотром. Я упьюсь сегодня чаем. Хотя-а... из этих рук я готов принять хоть яд.

Очевидно, в связи с подступающей всё ближе осенью жители окрестных домов старались проводить побольше времени в прогулках, ничем иным такой наплыв посетителей кондитерской в этот вечер я объяснить не могу. В результате закрыть лавку Алёне удалось только в десятом часу вечера, когда на улице уже начало темнеть. И то с большим трудом. Одну парочку, залипшую за угловым столиком и, кажется, совершенно потерявшуюся в какой-то своей розовой вселенной, пришлось дважды уведомлять о закрытии заведения, пока те не вернулись в реальность и, тяжело вздохнув, не покинули кондитерскую, оставив нас с Алёной наедине.

А через час мы выбрались на улицу и, оседлав наши велосипеды, медленно покатили по тускло освещённым улицам Новгорода.

Добравшись до дома, Алёна закатила своего двухколесного "коня" в небольшую сараюшку на заднем дворе, а я остался у крыльца. Прислонился к стене дома и бездумно смотрел в перемигивающееся звёздами тёмное небо.

Рядом прошуршало платье, и горячие губы прижались к моим губам.

— Извини, домой не приглашаю, — тихо прошептала девушка, разорвав поцелуй и, повозившись в кольце моих рук, добавила с ноткой вины: — Батюшка завтра уходит в рейс, дома дым коромыслом.

— Понимаю, — улыбнулся я. — Рундук один, весь дом в него не запихнешь, но попытаться стоит, да?

— Точно, — хихикнула Алёнка.

Я было отлип от стены, но почувствовав движение, девушка ещё крепче вцепилась в меня.

— Солнышко, отпусти, — попросил я и скорее почувствовал, чем увидел, как она помотала головой. Но почти тут же вздохнула.

— Пора, да?

— До полуночи всего ничего осталось. Мне Хельга дома такую трёпку задаст за позднее возвращение...

— Ну, ты ведь и так уже опоздал. Полчаса туда, полчаса сюда, какая разница? — пробормотала Алёна, крепче сжимая объятия.

— Она же волнуется, — попытался я объяснить.

— Я тоже волнуюсь. Но она-то хоть знает, где ты, что ты. А я? Ты так редко приходишь... всё время какие-то дела. Да ещё и взрыв тот! Ты хоть представляешь, как я за тебя переживаю?! Я же люблю тебя, дурак!

— Ох... — И вот что тут скажешь? Как объяснить ей, как убедить, что со мной ничего не случится, если я сам в это не особо верю?!

Но постарался... убедить. Уж не знаю, получилось или нет, но Алёна вроде бы немного успокоилась, попутно стряхнув с меня обещание чаще появляться в кондитерской или у неё дома. Обещал, конечно... тем более что это не то слово, которого я не хотел бы сдержать.

Поцелуй. Долгий, нежный...

— Пожалуйста, береги себя, — шёпот в спину, как тёплый ветер.

Обернувшись, кивнул.

— Обязательно. До завтра, милая.

— До завтра.

Весело тренькнул звонок, еле слышно зашуршали по мостовой шины, и велосипед покатил вперёд, набирая скорость. Поворот, ещё один, ветер хлещет в лицо и подымается за спиной невидимыми крыльями, взметая над дорогой пыль и пока ещё редкие опавшие листья. И в их шорохе тают все проблемы и неприятности, забывается мерзавец Долгих и вечно что-то недоговаривающий Несдинич, отходят куда-то на задний план проблемы в мастерской и воспоминания о просящей кирпича физиономии Литвинова. Душа поёт, а губы сами собой складываются в мечтательную улыбку. Я влюбился? Ну да, давно и прочно! А что может быть приятнее, чем знание, что твои чувства взаимны? Что тебя любят и ждут? Ничего!

Разогнавшийся до сумасшедшей скорости, велосипед выносит на знакомую улицу и я, бросив взгляд в сторону тёмной громады госпиталя, скрывающейся за редкой полосой высаженных вдоль ограды невысоких деревьев, притормаживаю. Автоматически отмечаю окно палаты дядьки Мирона и, заметив горящий в нём свет, окончательно останавливаю своего железного "коня".

Настроение у меня просто замечательное, Воздух вокруг то и дело приходится утихомиривать, чтоб не пустился смерчем танцевать по улице. А потому решение приходит моментально и без рассуждений. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

Поздно, не пустят? Можно подумать, я в двери ломиться буду, людей пугать... Мне и окно сойдёт, тем более что дядька Мирон ещё не спит. И даже не придётся взбираться по стене, вон рядом как раз дуб возвышается. Помню этого гиганта. Один из швартовых "Мурены" как раз к нему и крепил. Хороший дуб, раскидистый, кряжистый... старый.

Никакой охраны на воротах не было и в помине, впрочем, здесь вообще охрана в присутственных местах штука редкая. Разве что некоторые купцы держат в своих конторах одного-двух молодчиков, да и то лишь в тех случаях, если часто приходится иметь дело с наличными расчётами на немалые суммы. Ради сотни гривен серьёзные люди на грабеж не пойдут, а шантрапу и пара охранников отогнать сможет. По крайней мере, так здесь считается.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от "лишних" мыслей, я спрятал велосипед в кустах, чтобы обходящий территорию ночной сторож не заметил, и, убедившись, что рядом никого нет, скользнул к тому самому старику-дубу. И как его ещё не спилили? Ведь того и гляди ветвями крышу пропорет!

Хотя мне же лучше. Палата дядьки Мирона расположена на верхнем этаже, так что добраться до окна будет проще всего именно с крыши.

Кошкой взметнувшись вверх по стволу, словно по трапу, я перебрался на глухо грохнувшую под ногами черепичную крышу и, добравшись до водосточной трубы, отправился в обратный путь. Вот и выступ. Ухватиться за кирпич под отливом окна, переступить. Ещё раз... и ещё... и ещё. Стоп. Вот и нужное окно. Как там, дядька Мирон ещё не отключился? Нет, вон, за столом сидит. Читает, что ли? Ну, надеюсь, сильно ругать меня за поздний визит он не станет. Тем более что я ведь по делу, а не просто так, верно?

В имение Гюрятиничей я вернулся только в начале третьего часа ночи, в полном раздрае. Но ломать голову над услышанным в госпитале и пытаться что-то сходу придумывать не стал. Уж очень уставшим был.

Прокравшись мимо комнаты Хельги, я добрался наконец до своей кровати и, кое-как раздевшись, рухнул на мягкую постель. Честно говоря, думал, что буду ещё долго ворочаться с боку на бок, прокручивая в голове услышанное, но нет, стоило голове коснуться подушки — и я вырубился.

А утром, получив заслуженную головомойку от Хельги за позднее возвращение, я вяло перекусил и, отложив визит в мастерскую на следующий день, отправился в эллинг при имении Гюрятиничей, где до сих пор гостевала "Мурена". Ярик же получил мой велосипед и отправился на работу с наказом сообщить Казанцеву о том, что нынче старшина артели за хозяина. У меня же другие планы.

Всё утро я обдумывал полученную информацию, старательно душа ярость и злость, и в конце концов пришёл к довольно неприятному решению, у которого, при всех очевидных минусах, был один гигантский положительный момент: если затея удастся, я махом решу все свои проблемы.

Эллинг встретил меня тишиной и темнотой. Включив цепочку фонарей по периметру, я взглянул на покоящийся в центре зала дирижабль, слишком маленький для такого огромного помещения, и... я бы улыбнулся, но вчерашний вечер принёс слишком много информации, части которой я бы вовсе не хотел знать. Так что вместо широкой ухмылки моему детищу досталась лишь её тень да лёгкое похлопывание ладонью по стальному борту.

Первым делом я отправился на техническую палубу и, включив питание дирижабля, приступил к работе, вооружившись специально собранным ещё в Китеже дефектоскопом. Откатив механизм подачи и сняв фальшпанели, прикрывающие ячейки с боеприпасом, я принялся тщательно проверять все имеющиеся торпеды на предмет каких-либо изъянов. Нет, когда дядька Мирон поставил эти "колбаски", я их сразу проверил "на отказ", но одно дело, если торпеда не взорвётся от столкновения с целью и лишь от срабатывания таймера разлетится на мелкие кусочки с оплавленными до полной нечитаемости рунными цепями, засеяв обломками такую площадь, что собрать их и определить происхождение будет почти невозможно. И совсем другое, если использованная в качестве взрывного устройства торпеда не сработает и останется лежать, дожидаясь специалистов, которые обязательно заинтересуются таким "подарком".

Именно поэтому сейчас я ползал от одной торпеды к другой, сжимая в руках сложное устройство с кучей лимбов и дергающимися словно в припадке стрелками на самопальных указателях. Настолько полного обследования я пока не проводил, и на то, чтобы разобраться с результатами, пришлось потратить немало времени. Закончил я с этой муторной работой лишь к обеду, и то потому что за несколько часов приноровился к неудобному инструменту и запомнил большую часть эталонных чисел, так что теперь у меня не было необходимости поминутно заглядывать в написанную от руки книжицу, чтобы свериться с указанными в ней значениями.

Перекусив запасами с камбуза, я хмыкнул, вспоминая устроенную нам Яриком трапезу... неужели это было почти месяц назад? Немного отдохнув и побродив по дирижаблю, я наконец решил заняться самой сложной частью сегодняшней затеи — детальным обследованием "Мурены".

Сделав ещё один круг по помещениям дирижабля, я распахнул все внутренние люки и двери, включая шлюзы, ведущие в трюм и купол, и, убедившись, что в "Мурене" остались задраены лишь внешние двери и люки, потопал в свою каюту.

Устроившись на довольно просторной "шкиперской" койке, я прикрыл глаза и Ветром скользнул прочь из каюты. Наверное, со стороны свистящие в щелях и меж переборками, гудящие в вентиляции и завывающие в трубопроводах потоки ветра казались чем-то жутким, но мне было не до того. Я старательно искал в "Мурене" то, чего в ней быть не должно. Не предусмотрено конструкцией. Благо, устройство дирижабля я знаю лучше кого бы то ни было.

Не скажу, что я ничего не отыскал, но, к моему удивлению, находок было гораздо меньше, чем я рассчитывал. И среди них, кстати, ни одной "летальной". Может быть, дядька Мирон прав и Несдинич не такая уж сволочь? Хм... даже с сарказмом эта фраза звучит жутко наивно. Особенно учитывая ту беседу в госпитале... Арргх!

Глава 3. Падая в небо

Я думал, с окончанием аврала отдохну, но куда там. Из-за подготовки моего "проекта спасения" пришлось затягивать приведение дел в порядок, да ещё и так, чтобы не возбуждать подозрений у окружающих. Хорошо ещё, что вопрос подбора железа взяли на себя Осинины. Правда, о целях, для которых мне понадобилась их помощь, девушки ни сном ни духом. Хватит, я и так уже слишком много и слишком многим наговорил. Как вспомню, так хочется башку свою тупую о стену расколотить.

Кстати, Ирина со Светланой не особо и интересовались, зачем мне понадобился выпрошенный у них хлам, удовлетворившись объяснением, что я планирую сделать из него мишень для "Мурены". Зато как мне пришлось крутиться, выясняя вопросы прошлого у соклубников, стараясь делать это так, чтобы не вызвать ненужных подозрений... И сколько всего интересного вылезло в результате этих расспросов, бр-р. Впрочем, нашлись у меня дела и почище, чем перетряхивание чужого старого и грязного белья. А именно — тайный сбор денег на проект, вот это было действительно трудно. Нет, я вывернулся, конечно, хотя пришлось изрядно покорпеть над бухгалтерией мастерской. Вот когда я поблагодарил многие часы, проведённые за конторкой в лавке некоего Края Бронова. Результатом сбора стало увеличение личного капитала до трёх тысяч гривен наличными и появление в моём распоряжении небольшого бархатного мешочка с мелкими прозрачными камешками, мелкими, да, но "чистой воды". Правда, при этом мой счёт в Первом Новгородском похудел до каких-то несчастных двадцати шести гривен, а взятые с него деньги частью ушли взносом на счёт мастерской для покрытия снятых с него сумм, а частью ухнули на тот же проект. Собственно, покоящиеся во внутреннем кармане пиджака камни ожидала та же участь. Но не сейчас. Позже.

Я мысленно отвесил поклон опекуну за то, что тот, придя в сознание, не додумался отобрать у меня свою печать. Впрочем, в этом случае я бы не только не смог проводить операции по своему счету в банке, но и заниматься делами мастерской. Те же контракты, подписанные с новыми поставщиками, без печати Завидича стали бы просто филькиной грамотой.

Ну а итог моей подготовки был вполне ожидаем. Судя по всему, контр-адмиралу надоело питаться одними "завтраками", и в одно удивительно тёплое для конца сентября воскресенье в имение Гюрятиничей прикатил мобиль с уже знакомым мне наглым инженер-лейтенантом. Правда, в этот раз сей представитель седьмого департамента был куда как вежлив. Уж не знаю, повлияло ли на него внушение начальства или сыграл роль тот факт, что заявился он не абы куда, а в поместье старого и до сих пор не растерявшего могущества рода. Как бы то ни было, надолго этот визит не затянулся. Лейтенант чуть ли не с порога объявил, что является лишь курьером, и, передав три письма, два из которых были адресованы мне и Хельге, слинял. Письмо, адресованное хозяину дома, Марк тут же унёс в кабинет старшего Гюрятинича, ну а мы не стали терять время и сразу вскрыли "свои" конверты. Абсолютно идентичные, словно под копирку написанные сухие послания и два персональных билета на бот, с недельной открытой датой...

Я покрутил в руках письмо с билетом и, пожав плечами, бросил их в корзину для бумаг.

— Кирилл? — Хельга перевела непонимающий взгляд с меня на корзину и обратно.

— Зачем нужен пакетбот, если есть собственный дирижабль? — объяснил я.

Дочка Завидича еле заметно улыбнулась... и второй конверт вместе со всем содержимым отправился в корзину.

— Когда отправляемся? — проводив взглядом своё письмо, спросила Хельга.

— Ну, нам же дали неделю? Вот в следующее воскресенье и полетим, — ответил я. — Пусть твой отец ещё немного отдохнет. Здоровее будет, да и нам меньше беспокойства.

— Это точно, — согласилась моя собеседница. — С каждым днём удерживать его подальше от мастерской становится всё сложнее.

Мы переглянулись и одновременно вздохнули. Вопреки ожиданиям врачей, состояние Завидича позволило перевести его на домашнее лечение ещё в конце августа. Но гостевать у Гюрятиничей опекун наотрез отказался: невместно, дескать. Нашёл время вспоминать о родовой гордости. Но нет, упёрся рогом, и нам пришлось снимать для него номер в одном из новгородских отелей. Точнее, поначалу мы думали, что в номере будет жить только он. Но опекун быстро и доходчиво объяснил, насколько мы ошибаемся, так что в отель мы переехали всей компанией. А визиты Хельги к своему жениху тут же были непонятно с чего ограничены.

Точнее, отныне в имение Гюрятиничей или в гости к капитану "Феникса" Хельга могла отправиться лишь с сопровождением. И тут выбор был невелик. Либо тётушка Елена, которая как-то незаметно переехала в наши апартаменты в отеле, либо я. Учитывая мою занятость и нежелание пассии опекуна покидать больного, частота встреч Хельги с Владимиром значительно сократилась, а агрессивность дочери Завидича, как следствие, весьма повысилась. Впрочем, опекун от неё не отставал. Мужику явно надоело валяться без дела в постели, и раздражение больного теперь могла унять разве что тётушка Елена... отчего-то грустная и молчаливая в последнее время. Я же старался и вовсе пореже попадаться на глаза и Хельге, и опекуну, и пропадал в мастерской, на "Мурене", у Осининых или у Алёны. Что угодно, лишь бы не оставаться меж двух огней в этом чёртовом отеле. Полегче стало, только когда опекун освоился с тростью и стал покидать номер на своих "троих". Собственно, именно в один из таких визитов в имение Гюрятиничей, куда я, по установленному Завидичем порядку, сопровождал Хельгу, нам и доставили письма Несдинича. Ну да, куда ж мы без присмотра... Тьфу!

Новость о скором отъезде заставила меня форсировать приготовления. Так что следующие три дня я проводил на поле за городом, куда добирался, старательно отсекая любых наблюдателей. Здесь готовился мой макет. Сколько исписанной рунами фанеры ушло на приведение его в божеский вид — это что-то. Но самое противное было в том, что работу над этой "игрушкой" я не мог доверить никому. Вообще! Пришлось самому обшивать поверхности тканью и обработанной фанерой. Та ещё работенка. Хорошо, что к моменту получения приказа, а ничем иным письма Несдинича я считать не могу, большая часть работ с макетом была завершена. Как чуял, что скоро у контр-адмирала кончится терпение и он вновь законопатит нас в Китеж.

Ну а по вечерам я возвращался в Новгород и отправлялся к Алёне. Я же обещал приходить чаще... вот и держал слово. Это были славные вечера. Спокойные и очень приятные. Рядом с этой девушкой я отдыхал душой, и грызшие меня почти всё последнее время боль и злость отступали под её взглядом. Как бы я хотел, чтобы этих вечеров было больше... Но увы.

Неделя пронеслась, словно один день. И вот субботним вечером мы с Хельгой, одинаково сердитые и нервные, разбрелись по своим комнатам в отеле, начисто проигнорировав заказанный опекуном ужин. Заточение в Китеже было не по душе ни мне, ни моей названной сестрице. Но если Хельга честно заявила отцу, что идёт собирать чемоданы, чтобы не возиться с ними утром, то я... я просто собирался сбежать из отеля, чтобы провести этот вечер с Алёной. Кто знает, когда мы теперь с ней увидимся?

Впрочем, была ещё одна причина. Именно на сегодняшнюю ночь я запланировал свою операцию. Ту самую, что по моим расчётам должна гарантированно решить все мои текущие проблемы. Но это будет позже, а пока... Я чуть приоткрыл огромную створку окна и, вдохнув холодный осенний воздух, напоенный терпким запахом преющей листвы с острыми нотками дыма от горящих в садах костров, решительно кивнув, принялся готовиться к выходу. Первой заняла своё место портупея с пистолетом, следом, горизонтально на поясе за спиной, удобно и не менее привычно разместились ножны с внушительным ножом. Вместо ставшего почти привычным пиджака от "тройки" поверх жилета лег бушлат. Вместо шляпы — подаренная Ветровым, кажется, чуть ли не сто лет назад фуражка с разлапистым "крабом". На ноги тяжёлые ботинки с грубой рифлёной подошвой, в руку — давно подготовленный выуженный из-под кровати саквояж. Готов. Стоп. Штурманские ночные очки!

Пошарив по карманам бушлата, отыскал пропажу, и массивные "консервы" заняли своё законное место поверх "краба". Надевать их, как положено, сейчас было неудобно. Хоть освещение в городе и не дотягивает до залитых светом ночных трасс того мира, но и имеющегося достаточно, чтобы засветить "картинку". Впрочем, их время ещё придёт. Позже.

Окно моей комнаты выходит во двор отеля. Второй этаж, высота небольшая. Внизу виднеются ещё не убранные, но давно пустующие из-за налетающего с Волхова холодного ветра столики, разбросанные по небольшому саду, засыпанные облетающей с невысоких деревьев листвой. Пусто. Обвёл взглядом стену левого крыла дома... свет горит, но вроде бы в окнах никто не маячит. А что подо мной? Отсветов нет, ну и замечательно, значит, на первом этаже свет не горит и заморачиваться с промышленным альпинизмом не придётся. Но сначала... Ветер тугой волной разошёлся в стороны... Наблюдателей нет. Ожидаемо. После услышанного в госпитале я был почти уверен в их отсутствии... правда, уходя к Алёне или для подготовки своего проекта, по-прежнему старательно путал следы. На всякий случай. Прыжок!

Под подошвой тихо хрустнула щебенка, и я, выпрямившись, тут же метнулся в ближайшую тень. В конце концов, если наблюдателей нет на улице, это не значит, что их нет в самом отеле. Правильно? Вот от таких вуайеристов я и постарался скрыться. Паранойя? Пусть так. Но лучше быть живым параноиком, чем беззаботным трупом.

Добравшись до тёмного угла на стыке центральной части и левого крыла отеля, я активировал часть рунных цепей на теле и взлетел вверх по стене, прямиком на крышу. Сориентировавшись по возвышающейся у реки громаде Детинца и мерцающему в лунном свете золотому шлему центральной главы Софийского собора, я определился с нужным направлением и припустил по крышам. Так быстрее, да и не придётся распугивать своим скоростным забегом ещё довольно часто встречающийся на улицах народ. Хотя время уже одиннадцатый час вечера. Ночь, можно сказать.

Оказавшись у дома Алёны, я чуть подумал и, вместо того чтобы спуститься на крыльцо, добрался до её окна. Спустившись с крыши на словно специально сделанный уступ, заглянул в освещённую комнату и невольно улыбнулся. Тихонько постучав по раме, замер... Вот сидевшая перед трюмо девушка обернулась на звук, а вот она уже стоит у окна и с силой дергает шпингалеты. Едва окно открылось, я перевалился через подоконник и тут же сграбастал Алёну в объятия. Поцелуй, жадный, требовательный... Боже, как я по ней соскучился! И как жаль, что мне придётся так скоро уйти... Руки, скользящие по плечам и груди, жаркое дыхание... и разлетающаяся во все стороны одежда. Услышат? Нас? А руны, нанесённые мною на стены, во время одного из визитов, для чего?

В какой-то момент мы так увлеклись, что не заметили, как оказались обнажёнными. Алёна, словно опомнившись, вдруг отпрянула, попытавшись укрыться подхваченным с постели покрывалом, но то почему-то не поддалось, а я... я застыл в ошеломлении. Видел я обнажённых женщин, не раз и не два, но та, что стояла передо мной сейчас, не сводя с меня испуганного, но какого-то мерцающего взгляда... это было совершенство! Богиня! Я влюблённый дурак? И что? Зато сейчас я самый счастливый человек на свете.

Словно заворожённый, я сделал маленький шаг вперёд, ещё один, а в следующий миг Алёна подалась мне навстречу, и я еле успел воздействовать на девушку единственной известной мне условно целительской воздушной техникой, которой когда-то в шутку меня научил один из дружинников Громовых, но ведь пригодилось же! Алёна вздрогнула... и всё смешалось в каком-то сумасшедшем калейдоскопе.

Это был, наверное, самый сладкий вечер в моей жизни. Жаль, что он так быстро закончился. Часы на столе в углу комнаты тихо отыграли три часа ночи, и я принялся высвобождаться из объятий Алёны. Она тут же открыла глаза. Поцелуй, и кольцо рук неохотно размыкается. Поднявшись с кровати, я начинаю одеваться, одновременно собирая разбросанную по всей комнате одежду, а Алёна лежит, оперев голову на сложенную в локте руку и внимательно наблюдает за моими сборами. Но когда я уже был готов надеть бушлат, она выскользнула из постели и, вмиг оказавшись рядом, уже совершенно не стесняясь своей наготы, схватила за лацканы жилета. Шепот, тихий, почти неслышный, губы к губам, глаза в глаза. Мне кажется, мы могли бы обойтись совсем без слов. Просто взглядами...

— Обещаешь?

— Да.

— Я буду ждать. Как договорились.

— Я приду.

— А если...

— Никому не верь. Даже если могилу покажут и скажут, что моя. Всё равно не верь. Я приду.

— Скорее.

Хлопнуло окно, и холодный ветер ударил в голову не хуже алкоголя. Сорвав прощальный поцелуй, я перемахнул через подоконник и, спрыгнув наземь, побежал. Не оборачиваясь. Потому что если оглянусь и увижу Её в окне, то плюну на всё и никуда уже не уйду. А потому — сжать зубы и бежать. Вперёд, быстро. Чем быстрее я уйду, тем быстрее вернусь, а значит... ещё быстрее!

Вот и эллинг, у входа в который мечется из стороны в сторону мелкая фигурка. Значит, посыльный всё же выполнил обещание и доставил письмо по адресу вовремя. Не зря гривну потратил! Воздух? Чисто. Подлетаю к слоняющемуся у ворот пареньку и хлопаю его по плечу.

— Ну что, Ярослав, полетаем?

Тот подпрыгивает от испуга, но узнав меня, улыбается. Вот же энтузиаст! Понятия не имеет, зачем я поднял его среди ночи, но глаза уже горят...

Поднявшийся над землей дирижабль плавно скользит на малой высоте, чёрной, почти невидимой в ночи тенью. Звук работающих на малой мощности маршевых нагнетателей отдаётся почти незаметной вибрацией корпуса. Собственно, сам "голос машин" внутри практически не слышен, а снаружи... Ну, с проблемой рёва нагнетателей местные справляются так же, как с любой другой. Руны, довольно остроумно вписанные в саму систему нагнетания, "глушат" звук, так что оглохнуть, услышав работающий двигатель, можно лишь находясь позади сопла, да и то не дальше десяти-пятнадцати метров.

— Шкипер, а куда мы всё-таки летим? — в третий раз за полчаса поинтересовался Ярослав, удобно устроившийся за штурманским столом в полутёмной, освещённой лишь подсветкой приборов рубке.

— Вот сюда, — я небрежно ткнул в точку на карте.

— Хм-м, но здесь же ничего нет, — удивлённо протянул Ярик, довольно ловко масштабировав сияющее зеленоватыми отсветами изображение до максимально возможного приближения. Ну да, там ничего нет. Просто лесная поляна, где я разместил "подарок" Осининых, мой макет.

— Кое-что есть, — улыбнулся я.

— И что же? — в очередной раз полюбопытствовал мой единственный подчинённый.

— Увидишь, — отмахнулся я и, заметив показания вендиректа, вернулся к "штурвалу". Скорректировав курс сносимой сменившимся ветром "Мурены", чуть прибавил ход... и ещё через четверть часа дирижабль вышел на точку.

— Так, Ярослав. Начинаем высотную швартовку, — произнёс я.

— Что-то случилось? — тут же заволновался он.

— Нет, просто посадить "Мурену" на землю здесь не получится, а причальных мачт как-то не наблюдается, — пояснил я. — Поэтому закрепимся, находясь на минимальной высоте. В данном случае — на тридцати метрах. Займи место за пультом.

Ярослав с готовностью переместился в указанное кресло.

— Теперь так. Я держу дирижабль на месте, подрабатывая вспомогачами. Твоя задача... Посмотри на левую приборную доску. Видишь блок под названием "якорная группа"?

— Так точно, — звонко ответил мой помощник, во все глаза разглядывая четыре циферблата с верньерами под ними.

— Замечательно. Сейчас с помощью рукояток управления выставляешь стрелки приборов на значение в пятнадцать градусов ОТ борта и фиксируешь их положение, нажав на верньеры, как на кнопки. Это понятно?

— Сделал, шкипер! — почти тут же откликнулся Ярик. Шустрый. Я на миг отвлёкся от управления и бросил взгляд на "свою" приборную доску. Есть. Всё правильно. Чёрные вычурные стрелки дрогнули и замерли именно так, как требовалось.

— Вот так, — я довольно кивнул. — Теперь посмотри, под блоком циферблатов имеются четыре закрытых красными колпачками тумблера. Видишь? Ага, они самые. Откинь колпачки и, по моему сигналу, одновременно, Ярик, обязательно одновременно, переключишь все четыре тумблера в нижнее положение. Готов?

— Да. — Кивка Ярослава я не видел, был занят работой со вспомогачами, выставляя "Мурену" в нужную позицию, зато почуял Ветром. — Мм-м, шкипер, а что будет?

— Ох, — я вздохнул, но пояснил. — Циферблаты показывают угол отклонения якорных пушек от вертикали. Так что как только ты перекинешь тумблеры, они выстрелят. Якоря уйдут в землю и зафиксируют дирижабль на месте. И нам можно будет не беспокоиться о том, что "Мурена" вдруг решит полетать с каким-нибудь южным ветерком. Понятно?

— Да. Извини, что отвлёк, — отозвался Ярик и проговорил серьёзным тоном: — Я готов, шкипер!

— Отлично. Тогда... Пуск!

Дирижабль дрогнул, и стометровые лини с цилиндрами якорей рванули к земле.

— Красные лампы зажглись, — подал голос мой помощник.

— Это значит, якоря ушли на заданную глубину и развернулись, зафиксировав тем самым "Мурену" над нужной нам точкой, — ответил я, сбрасывая мощность вспомогачей до нуля.

— И зачем мы сюда прилетели? — поинтересовался Ярослав, пытаясь рассмотреть хоть что-то за тёмным стеклом обзора. Безрезультатно, разумеется. А штурманских очков у него нет.

— Сейчас поймёшь. Идём, — я окинул взглядом приборную доску и, убедившись, что ничего не забыл, повёл Ярослава к выходу.

Оказавшись на мостках, идущих вдоль внешнего борта гондолы, я указал ему на закреплённые у ограждения тросы.

— Помнишь, ты спрашивал, для чего они здесь?

— Ага, — кивнул Ярик.

— Взгляни вниз, — я ткнул пальцем в сторону земли.

Мой помощник бросил взгляд за ограждение и удивлённо присвистнул.

— Твоя задача — спуститься вниз и закрепить тросы на куполе. Каждый трос отмечен своим цветом. Места крепления тоже имеют такие отметки. Смотри, не перепутай.

— Сделаю, шкипер, — кивнул Ярослав... и работа закипела.

Спустя полчаса поднявшийся по сброшенному веревочному трапу Ярик сообщил об окончании такелажных работ. Горды-ый, довольны-ый... куда деваться!

— Отлично. Теперь я спущу "Мурену" прямо на купол. Твоя задача — выбрать слабину линей и застопорить удерживающие их лебедки. Ясно? Только будь осторожен, обшивка купола — одно название. Провалиться внутрь — раз плюнуть.

Ярослав бешено закивал, и мы разошлись по местам. Я занял пост у пульта, а мой помощник у одной из четырёх специально для этой цели приваренных мною к корпусу дирижабля ручных лебедок. Поехали. Якорные пушки медленно выбрали необходимую длину линей и прижали "Мурену" к куполу лежащего на земле макета чуть ли не вплотную. Выйдя на открытое крыло мостика, я глянул вниз и невольно хмыкнул. Ювелирная работа. Днище "Мурены" зависло в метре от поверхности. Обернулся, нашёл взглядом застывшего у одной из лебедок Ярослава.

— Готово. Начинай!

Защёлкал стопор, отсчитывая метры тросов, чуть слышно заскрипела рукоять ворота... Пошло дело. Я бросил взгляд на часы. Идём по графику, это хорошо. Значит, на месте будем вовремя.

Проблем с лебедками не возникло, так что скоро мой помощник влетел на мостик, чумазый и пропахший солидолом, как и положено "маслопупу". Я невольно улыбнулся.

— Что теперь? — рухнув в штурманское кресло, спросил Ярослав.

— Теперь взлетаем и... пойдём в гости к одному умнику. Будем объяснять, что взрывать чужие склады — нехорошо!

— Э-э... как?! — ошеломлённо проговорил Ярик.

— Очень просто, — пожал я плечами. — Кое-кто помог мне выяснить личность виновника взрыва, и я решил не оставлять эту наглость без ответа.

— Шкипер... я... — Ярослав замялся.

— Кхм, понимаю. Не хочешь участвовать, да? — вздохнул я. — Ничего, по пути будет пара деревень, я могу высадить тебя в одной из них. В принципе, дальше я справлюсь и сам.

— Нет-нет, я не отказываюсь! — замахал руками Ярик, чем немало меня порадовал. — Просто... а в чём смысл? Ну вот прилетим мы на место с этой штукой под брюхом, и?!

— О, увидишь! — я широко улыбнулся. — Раскрывать сейчас всю затею я не хочу. Это будет неинтересно. Потерпи до начала действа, а?

— Хорошо. Я потерплю, — нехотя проговорил Ярослав. Вот любопытный какой, а?

— Тогда летим?

— Летим, — уверенно кивнул он.

Я довольно ухмыльнулся и, шагнув к шкиперскому креслу, потёр ладони в предвкушении. Наконец-то!

Повинуясь команде с пульта, якоря свернули лопасти, и до нас донёсся звук заработавших пушечных лебёдок. Одна за другой погасли контрольные лампы, и Ярослав тут же продублировал их показания голосом.

— Шкипер, якоря выбраны, — серьёзным тоном проговорил он.

— Поднимаемся, — кивнул я, перекидывая несколько тумблеров подряд. Корпус "Мурены" дрогнул и пополз вверх, а за стеклом обзора, под удивлённый вздох Ярика, начала расти стальная стена. Минута, и дирижабль, повинуясь моим приказам, рванул ввысь, словно отпущенный воздушный шарик, наполненный гелием. Загудели на технической палубе насосы, коротко рявкнула сирена, моргнули красным плафоны освещения, и темнота на мостике сменилась ярким освещением.

Я обернулся и взглянул на Ярослава. Парень застыл в кресле у пульта, в ступоре глядя на серо-стальную стену, закрывшую обзор.

— Это что... как?

— Вот так. Я перевёл "Мурену" в боевой режим. Гордись, ты первый, кто это видит! — Усмехнулся я и, шагнув к штурманскому столу, принялся колдовать над картой. Отметка цели, курс, расстояние... Я поманил пальцем Ярика, и тот, словно заворожённый, подошёл к месту штурмана. — Так, матрос. Ставлю задачу.

Парень встрепенулся и уставился на меня серьёзным взглядом, правда, нет-нет да и скашивая его в сторону наглухо закрытого обзора.

— Слушаю, — выдавил он.

Я ткнул пальцем в карту.

— Когда окажемся в этой точке, сообщишь. Затем меняешь масштаб с путевого на частный. Вот до этой точки. Когда окажемся здесь, скажешь мне. Сделаем остановку для последних приготовлений, тогда же сменишь масштаб на плановый. Всё ясно?

— Да, — заторможенно кивнул мой помощник, явно офигевающий от происходящего. Ну наконец-то, хоть что-то смогло перешибить его любопытство! — Шкипер... Кирилл... а как это?

Ярослав ткнул пальцем в сторону закрытого сталью обзора.

— Маленькие рунные хитрости, — я расплылся в довольной улыбке.

* * *

Такого Ярослав не ожидал. Нет, когда сонный посыльный из какого-то отеля в два часа ночи принёс ему на дом записку от Кирилла, прямо в снятую месяц назад комнату в одном из домов на окраине Словенского конца, он сразу понял, что впереди его ждёт приключение, и ни секунды не раздумывал. Оделся поудобнее, схватил подаренный Кириллом велосипед и помчался к эллингу... Потом был недолгий полёт куда-то к северу от города, возня с разбитым остовом какого-то каботажника с непонятно чем... и зачем залатанными дырами в обшивке... Это было странно, но ожидаемо. В конце концов, не все приключения начинаются с чего-то феерического, правильно?

Но когда гондола "Мурены" вдруг втянулась в купол, Ярослав опешил по-настоящему! Ведь всем известно, что дирижабли так не могут! А здесь... и приборы работают как ни в чём не бывало, только двигатели... нет вибрации от нагнетателей, а паровых машин на "Мурене" Ярик точно не видел! Так как же этот дирижабль летит?! И если гондола в куполе, то за счёт чего питаются приборы?!

А тут ещё Кирилл. Смотрит с улыбкой и смеётся над его недоумением. Точно смеётся! И объяснять ничего не хочет. А штурманский стол?! Да не бывает таких столов, уж это-то Ярослав точно знает! Вопросы, одни вопросы вокруг и никаких ответов. Жуть, как интересно!

Ярослав бросил взгляд на медленно "ползущий" по карте овал "Мурены" и спохватился. Кирилл же просил напомнить!

— Отметка "раз", шкипер!

— Принял! — откликнулся тот, медленно сдвигая назад сгруппированные парами рычаги. Очевидно, замедлил ход этих самых неизвестных машин. Яр тряхнул головой, откладывая этот вопрос на будущее, и переключил масштаб карты. Картинка на миг расплылась, словно разъезжаясь в стороны, но тут же сфокусировалась. Скорость "движения" марки дирижабля по центру карты довольно сильно замедлилась. Точно, сбросили ход.

— Так, Ярослав, внимание, — вдруг заговорил Кирилл. — Я сейчас включу одну штуку... если вдруг заболит голова или уши заложит, скажи. Хорошо?

— Понял. — На всякий случай Ярик покрепче вцепился в подлокотники кресла, а в следующую секунду перед глазами словно рябь прошла, но почти тут же всё успокоилось.

— Ты как?

Почувствовав обеспокоенный взгляд Кирилла, Яр встряхнулся

— Вроде неплохо. Кхм, а что это было? — прислушавшись к ощущениям и не обнаружив каких-то отклонений в самочувствии, протянул Ярослав.

— Экспериментальная система маскировки. У одного изобретателя выменял, — неопределённо откликнулся Кирилл и, заметив недоумённый взгляд Ярика, пояснил: — Теперь нас даже в бинокль не разглядеть. Только макет под брюхом "Мурены".

Ярослав поперхнулся. Вот это... номер!

Глава 4. Правда на правду

При взгляде на ошарашенную физиономию Ярослава меня так и тянуло расхохотаться. Ну уж очень потешно выглядел мой помощник. Но сдержался. Хлопнул его по плечу и, кивнув на карту, вернулся в своё кресло. Поправка курса, взгляд на указатель виндиректа и... малым ходом вперёд. До складов знатного оружейного барона Андрея Долгих осталось немного, и подходить туда лучше аккуратно, что называется, "на мягких лапах".

— Шкипер, я правильно понимаю, что ты хочешь сбросить остов дирижабля на дом того, кто взрыв устроил? — неожиданно спросил Яр. Что ж, можно и поболтать, раз уж ему молча не сидится. Да и то, рассмотреть-то происходящее ему всё равно не удастся, с задраенным-то обзором! И какой тогда интерес?

— Почти, — кивнул я, не переставая отслеживать курс. — Только не на дом, а на склады. У него, знаешь ли, имеются огромные склады, буквально набитые боеприпасами.

— Оружейные склады?! — придушенно охнул Ярик. Я оглянулся, но вместо ожидаемого испуга увидел на его лице лишь возбуждение и нетерпение. Ого, похоже, в помощниках у меня натуральный адреналиновый маньяк... Впрочем, лицо Ярослава быстро сменило выражение, и парень печально вздохнул. — Эх... а толку. Ну упадет ему на склад пара десятков тонн железа. И что? Растащат, завалы разберут. Вот если взорва-ать...

— Не пара десятков тонн, а ровным счётом двадцать две тонны. Из них девятнадцать с половиной железа, а две с половиной — тол с хитрым детонатором, — поправил я и, вздохнув, покачал головой. — Знал бы ты, в какую сумму мне эта взрывчатка встала!

— Хитрым — это как? — поинтересовался Яр, после того как переварил новость о том, что у нас под брюхом болтается две с лишним тонны взрывчатки.

— Я к детонатору телеграфный передатчик присобачил, — пояснил я, ухмыляясь. — Один сигнал — и вышибные заряды отрубят тросы, а через четыре секунды грохнет основной заряд тола.

— А... мы? — тихо спросил Ярослав. — Мы же уйти не успеем!

— Пф! В куполе нам даже в десяток раз более мощный взрыв нипочем. Хотя, конечно, риск есть, — проговорил я. — Небольшой. Но как только я активирую заряд, "Мурена" рванёт вверх, а у нас знаешь какая скороподъёмность? Ого-го! Ни один дирижабль такой похвастаться не может!

— Поня-атно, — протянул Ярик и тут же встрепенулся: — Шкипер, вторая метка!

— Ого. Быстро мы. Внимание, торможу. — Повинуясь приказу, дирижабль сбросил ход и лёг в дрейф. Проверив приборы, я кивнул и, повернувшись к Ярославу, развёл руками. — Так, матрос... Я на техническую палубу, а ты, будь добр, не суйся к управлению. Не хотелось бы по возвращении обнаружить, что мы уже где-то над Балтикой плывём. Хорошо?

— Хм... я не буду трогать приборы, — кивнул Яр и, помявшись, добавил: — А ты скоро?

— Через четверть часа вернусь. Нужно кое-что проверить и подключить, — отмахнулся я, двинувшись к выходу с мостика. Перешагнул комингс и, не закрывая двери, свернул к скобтрапу.

Торпеды... зарядить аппараты можно даже быстрее, чем за пятнадцать минут, благо заряжающий автомат довольно шустрый механизм. Рычаг ушёл вниз, и три поданные в ячейки торпеды малого калибра скользнули в приёмные лотки. Лязг замков. Первый, второй, третий. На пульте ярко загорелись зелёным контрольные лампы. Замечательно. Теперь противоположный борт, та же процедура. Есть. А вот с торпедами основного калибра будет немного сложнее. Разблокировать подвесные ящики. Готово. Вытянуть из-под них тележки и, сдвинув фальшпанель подволока, закрепить перед крышками подвесок. Рычаг вниз. Готово. Шумно закрутились ролики, и по рельсам, проложенным над подволоком, покатились тележки с тяжёлыми торпедами. Очередной лязг замков. И две больших зелёных лампы на пульте показывают, что оба аппарата, роль которых исполняют маршевые нагнетатели, заряжены.

Вовремя. Едва я закончил подготовку торпедных аппаратов, как Ветер принёс ожидаемую весть. Правда, не очень-то приятную, но... увы, ожидаемую. Обратно на мостик я шёл куда быстрее и бесшумнее. А потому ничего удивительного в том, что Ярослав не заметил моего возвращения, не было.

— Не получается? — спросил я, наблюдая, как мой помощник пытается включить телеграф. Ярик вздрогнул и медленно обернулся, чтобы уткнуться взглядом в дуло целящегося ему в лоб пистолета. Паренёк дёрнулся, но тут же замер. — И не получится. Я же говорил, что приёмо-передатчик для бомбы использовал. Так что извини, телеграф не работает. Ну-ну... ты не спеши. Аккуратненько, без резких движений, достаёшь свой "пугач" — и на пол его. Только не торопись, а то я испугаюсь, выстрелю еще. Оно тебе надо?

Вру, конечно, и телеграф в полном порядке, просто выключен и на замок заперт. Но малокалиберный "Бебе", оказавшийся в руке Ярослава, точно такой же, как у Хельги, разве что куда более обшарпанный, тихо брякнул об пол.

— Ножкой его в мою сторону толкни, — попросил я. Ярик смерил меня странным взглядом, но просьбу выполнил, и через пару секунд "Бебе" уже покоился в моём кармане.

Вот ведь неугомонный! Удар в голову остановил кинувшегося на меня мальчишку и опрокинул его прямо на рифлёный стальной пол мостика. Не ему со мной в скорости тягаться.

— Очнулся? — Я похлопал привязанного к штурманскому креслу Ярика по щекам. Тот проморгался, сфокусировался на мне и... зло засопел. Ну чисто обиженный ребенок. — Очнулся. Замечательно. Поговорим?

— Хм. — Ярослав попытался гордо отвернуться, но скривился от боли. Ну да, бил-то я всерьёз.

— Да ты не крути головой-то, отвалится. — Я выложил прямо на стекло штурманского стола все найденные при обыске Ярослава вещи и, чуть отодвинув в сторону получившуюся горку всякой всячины, вновь глянул на своего визави. — Знаешь, я терпеть не могу таких людей, как ты. Вот разведчиков, агентов всяких, понять могу. Они делают неблагодарную работу, за которую никогда не получат признания, но действуют против чужих государств, во благо своей страны. Их нельзя не уважать. А вот такие шпиончики, как ты, работающие на частных лиц, подглядывающие, подслушивающие ради чьих-то шкурных интересов, меня бесят.

— Да что ты понимаешь! — Ух, как глаза-то засверкали. Ну-ну, пой! Эх, не хочет. Язык прикусил.

— Понимаю. А вот ты совсем не понимаешь. Тетка Елена ведь тебе не родня, я прав?

— И? — процедил сквозь зубы Ярик.

— Что "и"? Ты не видел, как она на тебя смотрела там, у Гюрятиничей, в первый вечер? — Я склонил голову к плечу. Либо действительно не видел, либо не понял. — А я обратил внимание. Она боялась. Не за тебя... тебя боялась! Собственно, именно тогда я и начал подозревать... нехорошее. Ну не может единственный близкий человек так смотреть на родного и любимого племянника. Да и со своими многочисленными талантами ты переборщил. "Золотой лист" у тебя, может быть, и настоящий, но вот руны... знать-то ты их знаешь, да не те связки, которым стали бы учить в заводской гимназии. Там практика прежде всего, не вольных же птиц готовят, а у тебя чистая теория, мастеровому в упор не нужная. Ну и навыки телеграфиста, откуда бы? И зачем они будущему заводскому? В общем, сгорел ты ярким пламенем на своём же перфекционизме и желании показать себя нужным. С чем тебя и поздравляю. Мне только одно интересно — зачем Долгих тебя мне подсунул? Какой в этом толк? Не дурак же, должен понимать, что разборками с ним не я, а опекун мой заниматься будет. Или он это просто на всякий случай озаботился?

И тут глаза Ярика сверкнули. М-да, шпион-любитель, понимаешь. На лице всё написано.

— Сто-оп. Так, Андрейка здесь ни при чём, получается... — протянул я, стягивая к себе Ветер, окружая им собеседника и напрягая все свои невеликие возможности в эмпатии. — А кто ж тебя ко мне приставил? Не скажешь? А если спросить?

Ярослав фыркнул. Ну-ну.

— Ладно, попробуем простым перечислением. Кульчичи? Нет. Борецкие? Холодно. Гревские? Мимо. Горские? Да, мне тоже смешно. Осинины? И здесь промазал. Несдинич... Ну вот, видишь, как всё просто, оказывается? — улыбнулся я застывшему с совершенно кривой гримасой Ярославу.

— Развяжи меня, — деревянным голосом не попросил, почти потребовал Ярослав. Я только бровь приподнял в недоумении.

— С чего бы это?

— Контр-адмирал своего человека тебе не простит. А он — сила. Слышишь? Лучше развяжи и отпусти. Обещаю, я замолвлю за тебя слово перед ним. Против Несдинича никакие Долгих не попрут. Ну, отработаешь, само собой. Так ведь деньги — не жизнь, их и потерять не жалко, — со всё возрастающей уверенностью проговорил Ярослав. Чувствуя, как меня накрывает, я аж рассмеялся. Зло, резко.

— Своего человека... вон оно как. Ты ему не "свой человек", Ярик. И вообще не человек. Винтик плохо обработанный. Мальчишка, в шпионов играющий! Не больше. "Свой человек", большая шишка! Урод! — В горле клокотало, а холодная ярость вдруг обернулась обжигающей злобой, меня понесло. — Как же вы меня бесите, уверенные в своём праве силы, мрази. Кто ты без Несдинича? Недоросль бессмысленный, ничего не умеющий, ничего не значащий, зато при адмирале, о, при главе "географов" ты "свой человек". Любого загнобишь, любому судьбу сломаешь! С-сучёныш!

От этого дикого крика Ярослав вжался в кресло, а из меня словно стержень вынули. Проорался, сбросил пар... Отодвинулся от бледного мальчишки, окинул его взглядом и, потерев ладонями лицо, до красноты, до боли, тяжело вздохнул.

— Сколько я вас, уродов видел... — проговорил я тихо. — Интересно, а тётку Елену ты сознательно до полусмерти запугал?

Глаза отошедшего от моего ора парня зло сверкнули. О да, сознательно. Сестрицы мои там так же на Гдовицкого глядели, когда тот их отчитывал за очередной мой залёт в медбокс. Я потом записи смотрел, так что таких вот жгуче-злых презрительных взглядов навидался по самое не хочу. Жалко тётушку. Дать этому волю — он же её затравит. Как меня когда-то затравили такие же... любители права силы.

— И зачем? Что она тебе сделала?

— Не по куску рот раззявила, — буркнул Ярослав. — В Завидичи намылилась.

И вот из-за этого? Только поэтому он довёл хорошую женщину до дрожи?! Что ж, там я сделать ничего не успел, ну так здесь исправлюсь. Пусть уж лучше тётушка Елена слезу по этому монстру пустит, чем он ей жизнь сломает. Не имею права? И что? Сказано же: "И какой мерой вы меряете, такой и вам отмеряно будет". Вот пусть и жрёт полной ложкой. Очевидно, что-то такое проскользнуло в моём взгляде, потому что Ярослав вдруг забился в путах... и неожиданно прыгнул на меня, целя маленьким ножом в горло. Сбить руку, уйти вниз, и... кулак вошёл точно под плавающее ребро, опрокидывая противника на пол. Вот ведь, и как я пропустил эту железку?!

Отбросив в сторону мыском ботинка дешевый перочинный ножик из дрянного железа, я вздёрнул хрипящего Ярослава за шкирку и, "пробежав" по его телу Воздухом, скривился. Не жилец. Селезёнку я ему точно порвал. Что ж, счастлив твой бог, Ярик-гнида, хоть и с болью, да без долгого ожидания на тот свет уйдёшь.

Я хотел было сжечь урода, но... передумал и, глянув на тяжело дышащего шпиона, кивнул сам себе. Подхватив Ярослава, потащил его в кают-компанию и, без всякой бережности бросив тело на стол, расстегнул рубаху. Приложил руки к груди и, сосредоточившись, активировал рунные цепи. Глаза шпиона распахнулись, изо рта вырвался хрип, на крик его сил не хватило. Больно, да... когда неподходящие рунные цепи выжигают Эфиром в теле, это адски больно.

* * *

Охрана оружейного склада Долгих всполошилась, когда из темноты вдруг на малой высоте выплыл дирижабль. Вроде бы обычный каботажник, но... в зоне, закрытой для любых полётов, не появлялись даже корабли Воздушного Флота Русской конфедерации. Во избежание случайностей.

Старшина успел подать сигнал тревоги и увести людей в капонир к орудиям. Вовремя. Едва захлопнулась тяжёлая дверь, в здание первого склада, забитого под завязку патронами и снарядами, влетело чёрное веретено, и ночь вдруг превратилась в яркий день! Треск рвущихся патронов перекрыло гулкое баханье зарядов, грохот нарастал... к нему присоединилось громкое стаккато двух автоматических пушек, бьющих по дирижаблю прямой наводкой. Со стороны атакующего, без единой вспышки (!) прилетело ещё шесть тёмных веретён, устроивших на территории складов настоящий огненный ад. Глаза укрывшихся в капонире охранников полезли на лоб, когда дирижабль клюнул носом и направился к земле. Обшивка странного каботажника пылала, освещая алыми отблесками зияющие пробоины в гондоле, а мостик щерился проломом аккурат в обзоре, за которым было ясно видно бушующее пламя. Пушки, словно в истерике, забили чаще, на износ, на расплав ствола! Щурясь от жара, проникающего даже в защищённый рунами капонир, старшина охраны ещё успел заметить, как тень падающего дирижабля, стонущего всеми бимсами и шпангоутами так, что этот звук, казалось, перекрыл грохот разрывов, накрыла склады, и в огненном облаке каботажник рухнул вниз. Чудовищный взрыв сотряс землю, раскидав по полу капонира спасшихся охранников, и огненная метель с рёвом рванула в небо, поглотив склады и дирижабль.

* * *

Похороны получились скромными и мокрыми. С самого утра небо заволокло тучами. Водяная взвесь повисла в воздухе, и шквалистые порывы ветра то и дело хлестали дождевыми зарядами по обелискам старого кладбища. Людей на церемонии было немного. Мой бывший опекун с печальной тётушкой Еленой и дочерью, сопровождаемой капитаном "Феникса", стоящий за их спинами Ветров, Алёна со старшим братом чуть в стороне, а между Трефиловыми и Завидичами расположился лейтенант Брин и сёстры Осинины. Светлана с Ириной хлюпали носами, Хельга внимательно слушала что-то бормочущего церковника, а Алёна, бледная, осунувшаяся, смотрела невидящим взглядом прямо перед собой, не реагируя ни на что.

А вот это... интересно. На гравийной дорожке невдалеке от "моей" могилы остановился неприметный синий "Моран-V". И если бы не качественный бинокль, чёрта с два я рассмотрел бы в его салоне Андрея и Елену Долгих. Сестра осталась в машине, а вот сам Долгих вылез наружу и, вооружившись поданным водителем небольшим венком, решительно зашагал к могиле. Мобиль чуть слышно фыркнул и покатил прочь, обгоняя немногочисленных пешеходов.

Жаль, я слишком далеко от места, не слышу, что именно Андрей говорит Завидичам. С другой стороны, на такую удачу я не рассчитывал...

Дождавшись, пока церемония закончится и вся процессия двинется прочь от могилы, я старательно поправил дождевик и двинулся следом, держась на расстоянии, но стараясь не выпускать из виду отделившегося от общей толпы и уверенно шагавшего к выходу Долгих.

Искушение было очень велико, и я не устоял. Андрей уже был у ожидавшего его перед въездом на кладбище мобиля и протянул руку к дверной ручке, и тут, какая наглость, его толкнул проходивший мимо паренек в бесформенном дождевике и натянутом на глаза капюшоне. Долгих поморщился от неожиданно сильного и болезненного удара, пришедшегося точно по затылку, но обматерить наглеца не успел. Людская волна уже унесла его куда-то в сторону. Я проводил взглядом уезжающий мобиль и еле задавил скривившую губы злорадную улыбку. Четверть часа. Ровно столько есть у бывшего кавалергарда до обширного кровоизлияния в мозг. Правильно говорил там наш тренер: нет такой техники, которую нельзя было бы повторить с помощью рун. Добро пожаловать на собственные похороны, Андрей.

* * *

— Твой вывод, Никанор? — Игорь Стоянович Гюрятинич повернулся к младшему сыну, мазнув взглядом по сидящему рядом хмурому Завидичу и его заплаканной дочери, жмущейся к жениху словно в поиске защиты.

— Вывод... У меня две версии, — молодой генерал с явным недовольством перевёл взгляд с недоеденного десерта на отца и, фыркнув, бросил ложечку на тарелку. — Первая: юный Кирилл поторопился и был наказан за непредусмотрительность. Вторая — самоубийство, но... это вряд ли.

— То есть? — не понял глава семьи.

— Влюблённый может покончить с жизнью только в трёх случаях, — с видом знатока принялся отвечать Никанор. Впрочем, уж кто-кто, а он и был знатоком. И даже тот факт, что погиб его знакомец, пусть и знали они друг друга совсем недолго, никак не повлиял на замашки полицмейстера. Всё та же самоуверенность и самодовольство с полным презрением к умственным способностям окружающих. — Итак. Случай первый. Несчастного отвергли. Первая любовь, знаете ли, самое жестокое чувство. Вскроет вены или бросится под поезд, как вариант. Первый, на мой взгляд, предпочтительнее. Аккуратнее и чище.

— Никанор! — рыкнул отец. Тот хмыкнул.

— Вы просто не представляете, на что похоже тело после падения под поезд, иначе бы поняли, — проговорил генерал, но, заметив недобрые взгляды слушателей, вернулся к начатому объяснению. — Так вот, на отвергнутого любовника Кирилл никак не был похож. Случай второй. Измена. Тут чаще всего не обходится без смертей как минимум двух участников любовного треугольника. И по этому параметру у нас есть соответствие. Вместе с Кириллом погиб некий Ярослав. Если предположить, что дама сердца Кирилла отдала предпочтение мастеровому, то...

— А спросить у самой "дамы сердца" нельзя? — резко спросила сестра генерала.

Тот только руками развел.

— Лиззи, милая. Даже я, при всей своей гениальности, не смогу определить, кого именно из двух мужчин оплакивает женщина. А верить на слово? Вам?! Уволь, сестрица, — с вежливой улыбкой ответил полицмейстер. Елизавета возвела очи горе. Иногда братец бывает просто невыносим! Никанор же выдержал паузу и, убедившись, что никто не стремится вновь его перебить, решил всё же заканчивать лекцию.

— И третье. Невозможность быть рядом с предметом страсти, по независящим от самого влюблённого причинам. В общем-то, по всем трём вариантам — это не случай Кирилла. Он любил и был любим, Ярослава мать Алёны Трефиловой по фотографии не опознала. Точнее, сообщила, что ни разу не видела этого молодого человека. Ну а невозможность быть рядом с любимой мы отмели, поскольку никаких препятствий их отношениям не было.

— Никки, если вариант самоубийства влюблённого юноши ты отмел, то зачем нужно было всё это рассказывать? — хмуро спросила Елизавета, искоса поглядывая на замершую в объятиях Владимира Хельгу. Судя по стеклянному взгляду девушки, она просто не слышала рассуждений Никанора. Но... может быть, это и хорошо? Братец совершенно не умеет щадить чужие чувства.

— Я просто описывал ход одной из ветвей расследования, — фыркнул генерал. Вот-вот, именно об этом Елизавета и думала. Он, видите ли, делился своей мудростью, и плевать на то, как это могут воспринять близкие погибшего юноши.

— То есть это было не самоубийство? — проскрипел Игорь Стоянович.

— Именно. Мы отработали все возможные версии, и могу сообщить совершенно точно: атака "Мурены" складов Долгих не была попыткой самоубийства, — кивнул Никанор. — Скорее всего, Кирилл просто не рассчитал возможностей своего дирижабля и не учел наличия на складах скорострельных орудий "Брюно". В последнем нет ничего удивительного, эти пушки были установлены хозяевами складов всего месяц назад, без всяких разрешений и согласований, тайно. Прежде для защиты этих складов Долгих хватало стрелкового оружия. Но в какой-то момент новому главе рода показалось, что одного запрета на полёты дирижаблей в десятимильной зоне от складов ему мало. Не зря казалось, как мы теперь понимаем. И никакие тренировки с обстрелом мишеней Кириллу не помогли. Да и не могли, мишень ведь отстреливаться не умеет. Конечно, по размётанным на пяток километров вокруг оплавленным остаткам дирижабля определить, что именно привело к его падению, невозможно, но основываясь на показаниях охранников, переживших огненный шторм в чудом уцелевшем капонире, мы смогли восстановить ход событий и пришли к выводу, что в атаку "Мурена" шла со снижением, что, по словам флотских специалистов, было вполне оправдано, если учесть отсутствие у Кирилла сведений о недавно установленной на складах артиллерии. Один из первых снарядов, как сообщил старшина охранников, попал в рубку и, очевидно, повредил системы управления судна, что и стало причиной его падения. Ну а в центре взрыва сотен тонн боеприпасов не уцелеть даже "китовому" куполу.

— Как же всё неудачно сложилось, — пробормотал Завидич, поднявшись с кресла, и, сделав шаг к высокому окну, уставился в его проем невидящим взглядом. Мирон Куприянович задумчиво, будто сам не понимая, что делает, нашарил в кармане кисет и принялся набивать трубку. Завозилась в кольце рук жениха Хельга, и в воцарившейся в гостиной тишине стал отчётливо слышен барабанный стук пальцев главы семьи Гюрятиничей по подлокотнику кресла.

Обведя взглядом присутствующих, Никанор качнул головой и, решительно поднявшись с дивана, направился к выходу. Но не доходя до дверей заметил разъярённый взгляд сестры и, тяжело вздохнув, резко свернул в сторону Мирона.

— Господин Завидич, я прошу прощения, если мои речи показались вам бессердечными. Ничего не могу поделать. Профессиональная привычка. Прошу меня извинить, если обидел.

— Ничего страшного, Никанор Игоревич. Я понимаю и обиды не держу, — кивнул тот, по-прежнему не отводя взгляда от окна. Генерал на миг замялся.

— Мирон Куприянович, насколько я помню, вы опознали тело по... рунам. Если не секрет, что это было? Наши артефакторы голову сломали, пытаясь разобраться в уцелевших на нём обрывках рунных цепей.

— Кирилл был экспериментатором, Никанор Игоревич. Экспериментатором и настоящим гением руники, — мазнув взглядом по генералу, невыразительным тоном проговорил Завидич и резко выдохнул дым прямо в лицо собеседнику. — Так что, боюсь, этой тайны мы уже не узнаем.

— Жаль. Перспективный был юноша, — не обратив ровным счётом никакого внимания на невежливый жест собеседника, покачал головой Никанор.

— Да. Перспективный. Был. — Завидич резко отвернулся, и генерал, поняв, что с ним не желают разговаривать, вышел из комнаты. А Мирон стоял у окна и вспоминал последний разговор со старым другом. Люди Несдинича носом землю рыли, но тоже ничего не нашли. Удивительно ещё, как от тела Кирилла вообще хоть что-то осталось! Специалисты седьмого департамента, правда, объяснили, что причиной тому рунные цепи на теле. Если бы не они, Кирилла бы в пыль разнесло, как это случилось с его помощником. Но Завидичу не давал покоя другой факт. Почему подопечный не поднял гондолу во время атаки? Не сообразил? Понадеялся на отсутствие артиллерии? Впрочем, что уж теперь? Сделанного не воротишь. Остается только гадать. Эх, Кирилл... это ж надо было такую глупость сотворить!

Но имение Гюрятиничей было не единственным местом, где сегодня вспоминали подопечного Мирона Завидича.

— Значит, уходит в монастырь, да? — побарабанив пальцами по столешнице, Несдинич вздохнул. — Молодежь! Всё или ничего. Ну, погиб твой ухажер, так чего себя-то заживо хоронить?

На этот вопрос присутствующие в кабинете не ответили. Зачем, если и так понятно, что начальство философствовать изволит.

— Ещё что-то? — контр-адмирал отвлёкся от размышлений и перевёл взгляд на докладчика. Тот покачал головой. — Ясно. Чёрт с ней, с этой девчонкой. Желает постриг принять, так туда дуре и дорога. Да и снимайте уже с неё наблюдение. Толку-то от него... Да, вот что! По мастерской Завидичей... подумайте, кого можно им впихнуть взамен погибшего агента. Оставлять этот заводик без присмотра не следует. Иначе Гюрятиничи туда с ногами влезут. Исполняйте.

Подчинённый отвесил "кавалергардский" поклон и бесшумно исчез из кабинета, хозяин которого, дождавшись, пока за посетителем закроется дверь, повернулся ко второму "гостю".

— Что у нас по проекту "Стекло"? — Несдинич взглянул на Брина.

— Пока пусто. Сам агрегат мы повторили без проблем, ничего сложного в нём нет. И даже процессы, необходимые для создания нужного... материала мы смогли распознать и понять. Но чего-то не хватает.

— Электрический импульс? — спросил контр-адмирал.

— Пробовали самые разные варианты, результат нулевой. Рунные цепи Хельги познаково разобрали. Не подходят. И я боюсь, что секрет не только в этом. Нам не хватает чего-то еще. Но чего именно? Подключили химиков и физиков, пытаемся подойти к решению вопроса с другой стороны, но и они пока только руками разводят. Их руника здесь тоже бессильна.

— Чёртов мальчишка, — скрипнул зубами Несдинич. — И тут подгадил.

— Ваше превосходительство?

— Свободны, лейтенант. Продолжайте работу, — отмахнулся контр-адмирал, и Брин, коротко кивнув, покинул кабинет.

— Фома Ильич, зайди, — спустя добрых полчаса, оторвавшись от чтения бумаг, проговорил Несдинич в трубку телефона. Почти тут же дверная ручка провернулась, и в кабинет вошёл бессменный секретарь главы Седьмого департамента. Контр-адмирал окинул старого друга долгим взглядом и, кивнув, указал Литвинову на стул для посетителей. — Значит, так, Фома Ильич. Поскольку наш объект сгинул и вести его больше не нужно, все материалы по его разработкам уходят арт-инженерам "Форпоста" для изучения. Подбери толкового курьера, и я тебя очень прошу, обойдись без участия Гюрятиничей, будь любезен.

— Собираешься и дальше держать их на расстоянии, Матвей Савватеевич? — прищурился секретарь. Несдинич усмехнулся.

— Рано нам пока о союзе объявлять. Такая "свадьба" — дело долгое, спешки не терпящее. И так вон какую бучу среди Поясов подняли. Сначала Завидичи, невесть откуда вынырнувшие, резко в силу входить начали. О Гюрятиничах да младших партнерах вспомнили. Потом эта неудачная заварушка с Долгих, гибель Кирилла... а две недели назад и Андрей, года не побыв главой рода, на тот свет отправился от апоплексического удара. Нет, надо дать обществу успокоиться. Утихнут пересуды — начнём работать. А там, глядишь, и Борецких на свою сторону перетянем, а это уже два десятка фамилий в союзниках. Там и настоящим делом займёмся.

— Думаешь, этого хватит, чтобы Палату переговорить? — покачав головой, произнёс Литвинов.

— Нет, конечно. Но кто сказал, что я на этом остановлюсь? — Ощерился контр-адмирал. — Фома, мы уже сколько раз об этом говорили?! Страну объединять надо, иначе сожрут. Рейх наглеет, силу набирает, франкобритты косо смотрят, а у нас даже в Новгороде всяк на себя одеяло тащит! Наведём порядок здесь — глядишь, германцы и поумерят аппетиты, временно, конечно, но именно время нам и нужно. А там и за остальных можно будет взяться.

— Всё-всё. Оседлал любимого конька... — пробурчал Фома, забирая со стола папку с документами. Несдинич фыркнул и махнул рукой. А друг и рад. Документы в руки — и за дверь.

Глава 5. По делам и награда

К Алёне я пришёл вечером того же дня, когда меня "провожали в последний путь". Рисковать не стал, дождался ночи и просочился в дом Трефиловых через сад, предварительно убедившись, что за ним никто не наблюдает. Бесшумно поднялся по лестнице на второй этаж и тихо поскрёбся в запертую дверь, из-под которой пробивалась узкая полоска света. Не спит, значит, должна услышать. Вот послышались шлепки босых ног по полу, дверь приоткрылась... а в следующий миг какая-то чудовищная сила втянула меня в комнату. Замок на двери щёлкнул словно сам собой, и я обнаружил себя стоящим посреди комнаты, обнимающим вздрагивающие плечи Алёны, с силой вжимающейся в меня всем телом. Прислушался и... почувствовал себя последним негодяем.

— Пришёл, пришёл, пришёл... — тихий исступлённый шепот, словно ножом по сердцу. Ну вот что мне мешало раньше подать о себе весточку?! Идиот, придурок...

Не зная что сказать и как оправдаться за долгое отсутствие, я просто принялся гладить девушку. По волосам, по плечам, по спине. Наконец стальная хватка обнявших меня рук начала ослабевать. Алёна подняла заплаканное лицо и... В себя мы пришли лишь часа через два, лежа в разворошенной постели.

— Пришёл... — промурлыкала Алёна, и на этот раз в её голосе не было и намёка на боль. Только удовлетворение и радость.

— Я же обещал.

— Да... А ещё обещал рассказать, зачем затеял всё это, — ноготки Алёны впились мне в грудь и поползли вниз.

— М-м... раз обещал, значит, расскажу, — согласился я и, схватив пискнувшую девушку, затащил её на себя. — Попозже.

В результате разговор состоялся только утром, за завтраком, после того как Алёна проводила матушку на работу в кондитерскую. Свой рассказ я начал с жизни в Венде. Поведал, как сошёлся с Краем Броновым и выживал на китовом кладбище, как торговал скрученными со старых дирижаблей деталями и находками в матросских и офицерских тайниках. Как вытаскивали Края из гарнизона Меллинга, и как оказался в Новгороде под его опекой. Рассказал и о находке некоего прибора в одном из старых "китов", но без подробностей. Ни к чему они. А вот рассказывать о наших приключениях в первом моём рейсе пришлось детально. Алёна слушала, словно маленькая девочка сказку. Что ж, история вышла действительно интересной. Постепенно повествование дошло до событий начала этого года, драки на балу, моих изобретений и визита бандитов

— Мне бы сразу сообразить, что ворвавшиеся в дом молодчики не имеют никакого отношения к германцам, — повинился я. Алёна недоумённо приподняла бровь.

— Почему?

— Потому что у германцев не могло быть детектора, способного обнаружить уведённый мною из Меллинга артефакт. В принципе не могло! Они ведь этот прибор в глаза не видели. Даже Гросс, захвативший его в Италии, не успел открыть ящики и рассмотреть их содержимое. И как, скажи на милость, как они могли сделать детектор, не имея достаточно подробного описания прибора, который требуется обнаружить?

— Ну так, может быть, у них были чертежи?

— Тогда на кой им сдался сам прибор? — фыркнул я. — Могли бы и собственный собрать.

— Логично, — согласилась Алёна. — Но если это были не германцы, то кто?

— Тот, кто старательно запугивал меня ими, — вздохнул я. — Вот как раз у людей Несдинича было достаточно времени, чтобы исследовать переданный мною артефакт. И им создать такой детектор — раз плюнуть.

— Но зачем ему это? — не поняла Алёна.

— Мои разработки... опекун, а впоследствии и лейтенант Брин, арт-инженер седьмого департамента, на полном серьёзе именовали меня гением руники. Я не хвастаю... — быстро добавил я, заметив скептическое выражение лица моей девушки. — Это их собственные слова. Я не стеснялся объяснять свои идеи Завидичам, да и с лейтенантом делился кое-какими разработками. Понимаешь, серьёзных арт-инженеров не так уж много, а свободных ещё меньше. Большая часть специалистов работает либо на государство, либо на влиятельных людей и организации. Я знаю только двух очень толковых частных арт-инженеров, избежавших подобной участи. Один из них — отец того самого лейтенанта Брина, так что можешь представить, чего ему стоила эта свобода. А второй — совершенно сумасшедший параноидальный тип, прячущийся от всего мира в Высокой Фиоренце.

— Тебя решили посадить на цепь, — констатировала Алёна, сообразив, к чему я клоню. Умница.

— Именно, — кивнул я. — Точнее, приучить к цепи. Сначала попытались законопатить в Китежград, организовав перевод в Воздушные классы. Я отвертелся. Тогда-то в наш дом и нагрянули молодчики, якобы подосланные германцами. Которые, как я узнал гораздо позже, оставили любые попытки лезть в дело, едва прибор попал на стол исследователям Русской конфедерации. Очевидно, решили, что выкрасть результаты исследований будет проще и дешевле. Ну а поскольку долго "прятать" меня от происков жуткого капитана Гросса было невозможно, в ход пошёл козырь под названием "Андрей Долгих", весьма удачно подставившийся под мой удар на Зимнем балу в Ладожском университете и усугубивший противостояние уже в Китеже, напав на меня и сестёр Осининых после празднования дня Ангела Миши Горского. В общем-то, манипулируя двумя этими угрозами, германцами и Долгих, Несдинич вполне мог добиться того, что в конце концов я сам стал бы затворником и держался за даруемую им защиту, забросив все свои мечты о полётах. Ни на секунду не сомневаюсь, что взрыв в мастерских в первую очередь был направлен на "Мурену". Только подрывники Андрея не учли, что эллинг защищён моими рунескриптами. А склады были взорваны за компанию и чтобы не выбиваться из традиций "родовой вражды".

— И всё это ради твоих познаний в артефакторике? — проговорила Алёна. Я пожал плечами и, воспользовавшись тем, что, спускаясь к завтраку, не стал надевать рубашку, активировал рунные цепи. По рукам, груди и спине поползли светящиеся строчки знаков. Девушка изумлённо ойкнула.

— Нанеси такое роте штурмовиков — и они без проблем возьмут любую столицу, — прокомментировал я. — И я был полным идиотом, раскрыв этот секрет Хельге и опекуну.

— А мне не боишься открывать подобное? — тихо спросила Алёна. Я замер...

— Ну, кому-то же нужно доверять? А если не тебе, то... кому? — вздохнул я.

— Спасибо, — расцвела девушка, а я смущённо хмыкнул. Надеюсь, я в ней не ошибся... Алёна чмокнула меня в щеку и, подлив в чашку киселя, ткнула кулачком в бок. — Кирилл, а почему ты изменил мнение об опекуне?

— Заметно, да? — грустно улыбнулся я. Девушка кивнула. — Понимаешь, я ведь им верил. Верил, что могу стать частью маленькой семьи Завидичей. Называть взбалмошную Хельгу сестрой, а Мирона дядькой. У меня не было от них секретов, да, собственно, поначалу всё к тому и шло. Завидич первое время после нашего приезда в Новгород действительно беспокоился за меня и был благодарен за помощь в Меллинге. Хельга, хоть поначалу и повела себя, как дура, после истории в Высокой Фиоренце стала относиться ко мне как к младшему брату. У неё, конечно, были свои заскоки, но это было даже забавно, и я до сих пор вспоминаю наши перепалки. Всё изменилось после демонстрации моих умений и кое-каких изобретений. Но узнал я об этом гораздо позже.

Тот чёртов разговор в госпитале, свидетелем которому я стал одним поздним тёплым вечером. Хотел пробраться к дядьке Мирону в неурочный час, а в результате... Я вспомнил своё сидение под окном палаты, и меня передёрнуло.

— С Осиниными удачно вышло, — проговорил знакомый голос, обладателя которого я не видел. Произнесённая фамилия всколыхнула любопытство, и я, вместо того чтобы поприветствовать дядьку Мирона и забраться на подоконник, застыл у карниза, затаив дыхание.

— Не говори "гоп", Фома, — проворчал Завидич, и я еле сдержал изумлённый вздох. Литвинов в гостях у дядьки Мирона?! Мир сошёл с ума! — Хоть, паренёк и свёл с ними знакомство, на восстановление старого союза пока рассчитывать не приходится.

— Ну-ну... организовать ещё пару таких встреч в подворотне, как зимой в Китеже с Долгих, — и они станут лучшими друзьями. А там можно и документы подписывать, — с насмешкой произнёс Фома Ильич, вгоняя меня в шок. С трудом задавив поднимающуюся волну эмоций, я прислушался к ведущемуся за окном диалогу.

— Не лезь со своими советами, куда не просят. Или Матвей тебе живо укорот сделает. Веришь? — буркнул Завидич. — Да и этот ваш Долгих... Кто его на этот идиотский вызов подбил, а?

— Матвей посоветовал. Кто же знал, что вы вместо пакетбота решите на "Мурене" полетать? — ответил Фома Ильич, явно не впечатлённый угрозой собеседника. — Мог бы и сообщить об изменении планов.

— Времени не было, — огрызнулся дядька Мирон и вздохнул. — Фома, я бы на твоем месте задумался, что станет с Долгих, если он ещё раз встретится с Кириллом. В первый раз дело обошлось одним сотрясением мозга, во второй науськанные им курсанты три месяца валялись в госпитале с переломами, а сам Андрей и вовсе еле восстановился после... ну ты понял. А теперь вспомни судьбу тех молодчиков, что Несдинич отправил для обыска в нашем доме. Уверен, что Долгих переживёт ещё одну встречу с Кириллом, особенно после взрыва и моего ранения?

— А ты своего щенка на привязи держи, чтобы не смел хвост на именитых поднимать, тля безродная, — внезапно похолодевшим тоном проговорил Литвинов.

— Хех... как ты себе это представляешь? У парня вообще нет пиетета перед именитыми и чинами. Да и недоросль он. Пусть пока покуролесит... Вот откажется от опекунства, присягу роду возьму — тогда другое дело. Можно будет и хвост придавить, и гордость пообломать. А пока — рано, — откликнулся Завидич, и мои внутренности словно обдало холодом.

— И чего вы с ним носитесь, словно дурак с писаной торбой? — вздохнул Литвинов, сбавив тон.

— Не, неправда твоя, — усмехнулся Завидич. — Как с курицей, несущей золотые яйца. Ты же видел рунные цепи на руках Хельги?

— О да. Исследователи до сих пор поверить не могут. Всё про совместимость с органикой лопочут. Интересная затея, конечно. Да только в принципах никто до сих пор разобраться не может. Брин говорил, что помимо светящейся при активации части рун, там ещё и невидимая имеется, та самая, что отвечает за совместимость. Значит, это твой подопечный сделал, да?

— Он самый. И алмазный проект тоже его рук дело. Ты представляешь, какое это преимущество для нас? — проговорил Завидич. Мои пальцы до хруста сжали камень карниза. В глазах потемнело, а когда я пришёл в себя, понял, что по щекам катится холодная и мокрая мерзость. И больно. Очень больно в груди, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Хм. Слышал от Брина, да не поверил. Зря, выходит? А ведь там тоже что-то не ладится. Никак исследователи результат получить не могут, — задумчиво протянул Литвинов и, дождавшись подтверждающего кивка Завидича, проговорил. — М-да, тогда понятно, почему вы вокруг мальчишки такие танцы с бубнами устроили. Если он эти секреты отдаст, считай, свободу свою выкупит сразу.

— "Выкупит"?! Чтобы вы его тут же в исследовательском отделе закрыли? — фыркнул Завидич. — Вот уж вряд ли. У меня на Кирилла большие планы, знаешь ли. И из рода я его не отпущу. Он нам ещё и Осининых приведёт. Только действовать надо аккуратнее, а не как тогда... с Воздушными классами, помнишь? Секретность, конечно, дело хорошее, но когда правая рука не знает, что делает левая, это уже перебор!

— Так там вроде бы Горский с сынком подгадили, нет?

— Ты на Ивана бочку не кати. Это была чистой воды случайность! — прорычал Завидич. — О том, кто и для чего придумал финт с переводом Кирилла, ни он, ни я не знали до самого провала этой затеи. А всё ваши секреты!

— Так ему доверяешь? — усмехнулся Литвинов.

— Да, — отрезал Мирон. — Иван всегда меня поддержит, это тебе не Ветров.

— Ладно-ладно, не кипятись, — проворчал его собеседник. Помолчал... — Слушай, а может быть, убрать ту девку, к которой Кирилл шастает? Подвести вместо неё кого-нибудь... из наших, а? Всё проще будет его в узде держать.

— Не вздумайте! — взвился Завидич. — Чёрта с два вы его тогда в Китеже удержите! У парня и без того не жизнь, а мрак сплошной! Хочешь, чтобы он совсем умом тронулся? Вспомни, сколько нашему доктору пришлось помучиться, чтобы его в порядок привести после Меллинга? То-то... Нет уж, и так перебор получается. Надо потихоньку ослаблять давление и крепче привязывать его к Китежу делами и интересами. Контракты для мастерской, база для "Мурены", друзья... Сошлись же они с Мишкой. Заметь, без всяких принуждений и этих ваших интриг идиотских... можно какую-нибудь подружку из местных ему подвести. Но это не сейчас, позже, когда перебесится и к своей Алёне остынет. Да... не подумали. Надо было, конечно, этим делом раньше озаботиться...

— Тьфу, да кто знал, что он у тебя такой скорый? Ты же и сам, небось, ещё не думал о невесте для своего будущего вассала! Вот и мы ничего такого до следующего года не планировали, — фыркнул Литвинов. Его собеседник тяжело вздохнул.

— Это Ветрову, сволочи, спасибо сказать надо. Позаботился о психологическом комфорте на "Фениксе", называется, — пояснил он и неожиданно хлопнул ладонями по коленям. — Ладно. Оставим Кирилла. Что у нас по Борецким? Есть подвижки?

Больше я не выдержал и, отпустив карниз, спрыгнул наземь. Слушать это... это дальше сил не было. На заплетающихся ногах, кое-как добрался до велосипеда, попытался его оседлать, но понял, что не могу удержать равновесия и, схватившись за руль, как за спасательный круг, поплёлся пешком, мало соображая, куда и зачем. Отпустило меня уже за пределами города... И именно тогда в голову пришла мысль о том, как можно обрубить все "концы". Хотя кому я вру? О самоубийстве я думал. Уж очень придавило меня это... предательство. Там родственнички и то честнее себя вели. Но удержался. Запихнул разочарование поглубже, вспомнил вот про это счастье, что сейчас рядом сидит, положив руки мне на плечи, сжал зубы и... Ну, что получилось, то получилось. Не жалею.

Алёна слушала рассказ о разговоре, перевернувший все мои представления о людях, которых я считал самыми близкими в этом мире, молча. Только один раз она дёрнулась, услышав о планах заделавшегося свахой Литвинова, но лишь упрямо вздёрнула подбородок, больше ничем не выдав своих эмоций. И только когда я умолк, она пошевелилась. Ласково провела рукой по моим взлохмаченным волосам и, коснувшись губами щеки, неожиданно сморщилась.

— Колешься. Бриться пора... — Может, и пора, да самостоятельно я до сих пор не брился. Со здешними брадобреями такой необходимости просто не возникало. Я сконфуженно развёл руками, признаваясь в своём неумении, на что Алёна только хмыкнула.

— Зато я умею. Матушка научила, — сообщила она, к моему изумлению.

— А тебе-то это зачем? — спросил я.

— У батюшки после "хорошего" вечера наутро обычно руки дрожат, — с улыбкой пояснила Алёна. — Вот чтобы не рисковать, она его в такие дни и бреет. Говорит, лучше похмельный муж, чем мёртвый. Ну и меня научила... на всякий случай. Так как, идём в ванную?

— Ага, — кивнул я. — Будем считать это репетицией.

На этих словах Алёна катастрофически покраснела, но ничего не сказала. Просто поднялась со стула и потянула меня в ванную. Впрочем, приступить к эксперименту сразу нам не удалось. Сначала мы решили принять душ, и вот тут-то и выяснилось, что в супружеской жизни, оказывается, есть много моментов помимо бритья, которые стоит порепетировать.

Идею с "уходом в монастырь" предложила Алёна. Точнее, узнав, что я намерен убраться из Новгорода во избежание ненужных встреч со всякими родовитыми, на полном серьёзе заявила, что чем ждать моих редких да тайных визитов, ей проще в монастырь уйти. И жизнь, дескать, там спокойнее, и искусов меньше, да к тому же "всяких болванов мужского пола в женских монастырях не привечают". Критику я принял, осознал и раскаялся. Но предложение уйти со мной на "Мурене" в долгое путешествие Алёне пришлось чуть ли не клещами добывать. Сюр полный! Я бы и сам рад схватить её в охапку и никуда не отпускать, а тут адвокатом дьявола пришлось работать.

— И как ты собираешься объяснить своё решение маме?

— Договоримся. Мама умная и добрая.

Ну, наверное... надеюсь. Хотелось бы, чтобы потенциальная тёща оказалась именно такой.

— А что скажет папа, вернувшись из рейса и обнаружив полное отсутствие наличия в доме любимой дочки?

— Вот уж папа должен понять! Сам в своё время маму из родного дома умыкнул!

Я бы и согласился с таким рассуждением, с огромной радостью... Да только воровал папа маму, а у него украдут дочку. Как-то меня сомнение берёт, что аналогия здесь уместна и Григорий Алексеевич обрадуется подобному продолжению семейной традиции.

— Ладно, допустим, с твоими родителями мы придём к устраивающему обе стороны решению, — вздохнул я. — Но как отреагируют на твое исчезновение соседи и друзья? Им не покажется странным столь скорый отъезд?

— А им какое дело? — изумилась девушка.

— Да не о них речь. Сообщат в полицию, Гюрятиничи прознают, а там и до остальных дойдёт... начнутся всякие подозрения и размышления. Оно нам надо?

Вот тут-то Алёна и предложила уже серьёзный вариант с "уходом в монастырь". Он и не удивит никого, после моих похорон-то... и на расспросы о местонахождении обители, где решила принять постриг Алёна, всех доброхотов можно посылать лесом. Дескать, не желает девочка никого видеть и о прошлой жизни вспоминать.

— И чего это ты так радостно улыбаешься, а? — настороженно спросила Алёна, увидев моё отражение в зеркале трюмо, у которого она приводила себя в порядок перед уже скорым возвращением матери из кондитерской. А я и не заметил, как день прошёл.

— Так отчего же мне не радоваться? Любимую уговорил от родителей сбежать, — честно ответил я.

— Ты уговорил?! Ну наглец! — аж подпрыгнула на пуфике Алёна, моментально разворачиваясь ко мне лицом. Кажется, сейчас меня будут бить! Улыбнувшись как можно довольнее, отпрыгнул к двери и... задал стрекача. Рывок, поворот, лестница... Прыжок!

Стоя в холле внизу, поднял голову и залюбовался перегнувшейся через перила и целящей в меня подушкой полуобнажённой красавицей... Так засмотрелся, что даже от влетевшего в голову "снаряда" увернуться не сумел. А там и сама Алёна по лестнице сбежала.

— Куда же ты босиком, по каменному полу-то! — сунув подушку уже собравшейся меня поколотить девушке, я подхватил её на руки и... застыл, услышав характерный хлопок входной двери. По спине ощутимо продрал мороз, и я медленно, очень медленно обернулся, как был, с Алёной на руках. — Кажется, это становится традицией.

— Какие нынче резвые мертвяки пошли, — с расстановкой произнесла Марфа Васильевна, окинув взглядом нашу композицию. Честно говоря, покраснели мы с её дочкой одновременно. И было отчего. Если на девушке хоть халат накинут, то я-то убегал от неё вообще в одних трусах. А учитывая, что во время забега пояс халата где-то потерялся... и Алёна у меня на руках, м-м, картинка вышла довольно фривольной и, прямо скажем, весьма компрометирующей.

— Ну, слухи о моей смерти сильно преувеличены, — пробормотал я, пока Алёна пыталась изобразить невинность, прикрываясь многострадальной подушкой, из которой вот-вот перья полезут, с такой силой она её сдавила.

— Вижу, — кивнула мама Алёны. Чёрт, а с папой было как-то проще... или так только кажется, потому что в тот раз я был одет?

— А...

— Стоп, — Марфа Васильевна, очевидно поняв, что конструктивная беседа сейчас явно не сложится, подняла руку. — Поднялись наверх, оделись, спустились вниз, за ужином поговорим.

От тона приказа тело само собой развернулось на сто восемьдесят градусов, и ноги понесли на лестницу. Алёна попыталась спрыгнуть с моих рук, но я не отпустил, чем, кажется, заслужил пару очков в глазах её матери. Одевались мы быстро и молча. Уж не знаю, что там думала моя девушка, а я, пока приводил себя в должный вид, пришёл к выводу, что каким бы ни был результат грядущих переговоров, Алёну я не оставлю. Хоть выкраду, как в своё время её отец поступил с юной Марфой, родители которой в упор не желали видеть в любимом их дочери достойного зятя.

На кухню мы вошли, держась за руки... и не поднимая взгляда на грохочущую кастрюлями-сковородками Марфу Васильевну. Но, не почувствовав от неё явного негатива, я всё же взял себя в руки и принялся помогать со сборами ужина. А там и Алёна подключилась. Её матушка несколько секунд понаблюдала за нашим мельтешением и, чему-то усмехнувшись, взяла командование в свои руки. Дело заспорилось, и через полчаса мы уже сидели за столом и молча наворачивали разогретые Марфой Васильевной щи. И если честно, то молчали не столько от смущения, сколько от неожиданно напавшего дикого жора. По крайней мере, я точно.

Посмотрев, с какой скоростью я опустошаю свою тарелку, матушка Алёны покачала головой.

— Что же ты, дочка, молодца так заездила, а? Все соки из него выпила и не покормила. Не стыдно? Этак он у тебя и до свадьбы не доживёт. Не сотрётся, так с голоду помрёт, — пропела она, вгоняя нас с Алёной в краску.

— Да нам как-то не до того было, — промямлил я, тут же получив под столом ощутимый удар в голень. Больно!

— Эх, молодо-зелено, — покачала головой Марфа Васильевна, делая вид, что не заметила ни дёрнувшейся дочери, ни моего шипения. Улыбнулась чуть снисходительно и, взглянув на меня, кивнула. — Ладно. Сами разберётесь, да научитесь, а где не разберётесь, мы с отцом подскажем... от души, до полного вразумления да просветления... Ну, да об этом и позже поговорить можно будет, а пока рассказывай, зятёк, как тебя теперь звать-величать, да как ты до жизни такой дошёл.

И я рассказал. Без особых подробностей, но и без вранья. И кажется, теперь я знаю, откуда у Алёны её умение слушать. Марфа Васильевна не перебивала и не переспрашивала, позволяя мне вести рассказ так, как я сочту нужным, и лишь когда я умолк, она стала задавать вопросы, при этом ни словом, ни намёком не выдав желания разузнать то, о чём я специально умалчивал во время рассказа.

— Я не буду говорить, что ты сделал глупость, разыграв свою смерть, — тихо заговорила Марфа Васильевна. — Понимаю, что без знания всех подробностей дела правильно оценить этот шаг просто невозможно. И всё-таки мне кажется, что тебе следовало подождать один год и отказаться от опекунства Завидича. Не стали бы родовитые за тобой всю жизнь гоняться?

— Не стали бы, — согласился я. — Просто убили бы, как только поняли, что сотрудничать с ними я не собираюсь. Хотя бы для того, чтобы не достался другим, со всеми своими знаниями и разработками. А лавировать всю жизнь меж интересов именитых — не по мне. Это не жизнь, а сплошное бегство. То от одних, то от других. Об опасности, которой я подверг бы в этом случае близких, и вовсе можно промолчать. Ведь что может быть проще? Надавить угрозой жизни родным, и всё.

— Может быть... — кивнула мать Алёны. — И что ты теперь намерен делать?

— Жить, работать, — пожал я плечами. — Планирую заняться перевозками в Венде.

— Перевозками? У тебя есть ещё один дирижабль?

— Зачем "ещё один"? "Мурены" будет вполне достаточно, — ответил я.

— А как же... дирижабль, рухнувший на оружейные склады? — не поняла Марфа Васильевна.

— Это был макет, — признался я. — Слишком много сил я вложил в "Мурену", чтобы уничтожить её собственными руками.

— Понятно. А почему именно в Венде, а не в Конфедерации? На Новгороде-то она не заканчивается... — спросила мать Алёны.

— Фронтир. Там проще легализоваться. Да и лишних вопросов никто задавать не будет. Только деньги плати.

— У тебя там есть связи? — приподняла бровь Марфа Васильевна.

— Хорошие знакомые, — поправил я. — И они уже подготовили нужные документы на новое имя. Правда, возраст пришлось немного изменить: всё-таки пятнадцать лет для шкипера собственной яхты — это слишком вызывающе.

— Понятно, — мать Алёны покивала. — Значит, тебя можно поздравить с совершеннолетием?

— Не совсем. В следующем году будет восемнадцать, — ответил я и вздохнул. — Жаль только, что придётся отказаться от пилотского знака.

— Почему? — удивилась Алёна.

— Имя, дочка. У твоего... кавалера теперь другое имя, забыла? — ответила ей мать и перевела взгляд на меня. — Вот, кстати, и как тебя теперь звать-величать, а?

— Рихард Бюлов, — развёл я руками.

— Белов? Не слишком... явно? — поинтересовалась Марфа Васильевна. — Всё же провести параллели с Риком Черновым будет несложно. Может, лучше было бы взять девичью фамилию твоей матери?

— Бюлов. Не Белов, — поправил я её и, почесав кончик носа, вздохнул. — Думаете, фамилия Бельский сделала бы меня незаметнее?

— Ох, — мама Алёны покачала головой. — Ты, случаем, не родственник тверским Бельским?

— Не знаю. Мама сиротой была, так что сведений о родичах с её стороны у меня нет.

— Понятно. Но тут ты прав, как бы оно ни было, затеряться с такой фамилией будет непросто, — медленно проговорила женщина, и её лицо исказилось в хищной усмешке. — Ладно! О делах прошлых мы поговорили, а теперь поведай-ка мне, соколик, самое главное...

— Что именно? — напрягся я.

— Что? Дочку мою совратил? Совратил. Так будь добр, прими ответственность, — хлопнула по столу ладонью Марфа Васильевна.

Началось... Впрочем, а могло ли быть иначе?

* * *

История, рассказанная мальч... кавалером дочери, поразила Марфу Трефилову больше, чем само появление недавно похороненного Кирилла в её доме. Правда, застав парочку в неглиже, она была готова рвать и метать, но, как обычно, подавив первый порыв, решила сначала разобраться в происходящем — и не пожалела. Рассказ Кирилла затмил произведённое в начале встречи впечатление, и Марфа была вынуждена признать, что история любит повторения. Её дочери достался такой же неугомонный и шебутной кавалер, как в своё время и ей самой. И глядя на то, как прижимаются друг к другу Алёна и Кирилл, Марфа лишь ещё раз убедилась, что разлучить этих двоих будет так же сложно, как и её самое с Гришкой. Родители однажды попытались... и чем это закончилось? А ведь с бывшего Завидича станется повторить тот трюк, что когда-то проделал Григорий. Выкрадет любимую из отчего дома... и ищи ветра в поле! Ну уж нет. Традиции, конечно, дело хорошее, но здоровье дороже. Раз эти двое хотят быть вместе, пусть будут. Но под присмотром!

Уцепившись за промелькнувшую мысль, Марфа довольно улыбнулась и перевела взгляд на жениха дочери. Тот еле слышно хмыкнул и, вздёрнув подбородок, крепче прижал к себе Алёну.

— Григорий говорил, что для управления "Муреной" нужно, как минимум, два-три человека. Это правда? — спросила Марфа, явно сбив с толку Ки... Рихарда. Тот на миг замер и осторожно кивнул. Судя по задумчивому взгляду, юноша пытался понять причину такой резкой смены темы.

— Но у тебя этих людей нет? — уточнила она. Ещё один кивок и недоумённый взгляд стали ей ответом. Марфа улыбнулась и решила объясниться. — Ясно. Зная упрямство своей дочери, могу предположить, что уговорить её забыть про тебя не выйдет. Но и оставить единственную дочку без присмотра я не могу.

— Ты хочешь отправиться с нами? — изобразила дурочку Алёна, но тут же осеклась под недовольным взглядом матери.

— Нет уж. Но у меня есть сыновья-лоботрясы, сменившие уже третий дирижабль. А у Рика есть необходимость в экипаже, которому он мог бы доверять.

— О-о... А что скажет папа? — протянула Алёна. А вот Рихард напрягся.

— Папу я возьму на себя, — улыбнулась женщина и обратилась к жениху дочери: — Как тебе такая идея?

— Обсуждаемо. Особенно если это будет действительно мой экипаж, — особо надавив на последние слова, проговорил тот, и Марфа понимающе кивнула. Ну, вылитый Гриша в молодости!

ЭПИЛОГ

Капитан "Осы" нервничал. И вроде бы причин для этого нет, дирижабль в порядке, команда довольна взятым накануне большим призом, десятой части которого хватит, чтобы отремонтировать немногочисленные полученные в последнем бою повреждения, а вот поди ж ты. Грызет что-то капера. Уже третий час не даёт покоя какое-то странное беспокойство.

— Капитан, каботажник на восемь часов! — голос наблюдателя заставил Отто встряхнуться.

— Эй, на дальномере. Расстояние до цели? — рявкнул капитан.

— Восемьдесят шесть миль, капитан. Пятисотка в грузе, скорость семьдесят... Они меняют курс, капитан!

Может, это оно? Отто на миг замер, поглаживая нарукавную нашивку с перекрещенными синими палашами, и невидяще уставился в стекло обзора, за которым простиралось небо с плывущими в вышине облаками и скользящими по далекой земле тенями от них. Нет, ерунда. Удирают же.

— Машинное, полный ход! — отдал приказ капитан, чувствуя, как в душе поднимается азарт. Как всегда во время погони за очередным "купцом".

Дирижабль прибавил ход и, поправив курс, кинулся вдогонку за улепётывающим противником. Гражданское судно? Пф! А что же оно тогда от честного капера удирает? Не-эт, шалишь!

Бой вышел коротким, но яростным. "Купец" отстреливался зло, до последнего снаряда, не жалея ни стволов, ни канониров. Но куда обычной "селёдке" против заточенной для боя "акулы"?

Удачный выстрел разнёс котлы в машинном отделении "купца", и тот мгновенно потерял большую часть манёвренности. Попытку жертвы уйти вниз и прижаться к земле Отто пресёк мгновенно и жёстко. Зашёл в лоб к почти обездвиженному "купцу" и, сократив до минимума расстояние между дирижаблями, всадил два снаряда точно в рубку. Заработали якорные пушки, связывая два дирижабля стальными тросами, и абордажная команда в тяжёлых, бронированных "шкурах" заскользила по ним к "купцу".

Отто довольно улыбнулся, глядя, как его люди вламываются в изрешечённую снарядами гондолу дирижабля. Отсюда не слышно, но сейчас на палубах "купца" грохочут пистолеты, и дробовики сметают противника, словно метлой. Пятнадцать минут, максимум полчаса — и можно будет начинать сбор трофеев.

Капитан вздохнул. Жаль, что взять весь груз они не смогут. Просто не хватит места... Придётся отобрать лучшее, а "селёдку" отвести к морю и затопить. Тащить её с собой всё равно не выйдет. Проще сразу же признаться в пиратстве. А этого Отто себе позволить не может, за репутацией, пусть и не самой доброй, нужно следить. После той бойни в Меллинге на "Синих палашей" и так стали в Венде коситься... Конечно, по сравнению с благорасположением Рейха это не так уж важно, но... зачем усугублять?

Вот абордажники потянулись в обратный путь. Отто мысленно пересчитал возвращающихся матросов и довольно кивнул. Двадцать два. Обошлись без потерь. Замечательно. Теперь можно и грузом заняться. Противник? А кому нужны такие свидетели?

Капитан "Осы" только сделал шаг в сторону от обзора, как дирижабль тяжело содрогнулся, а в следующий миг по палубам прокатился грохот взрыва. Да такой, словно, рванула крюйт-камера!

Поднявшись на ноги, мотая головой в попытках избавиться от пронзительного и противного звона в ушах, Отто замахал рукой, разгоняя непонятно откуда взявшийся дым, и, закашлявшись, огляделся по сторонам. Офицеры, сброшенные на пол взбрыкнувшим дирижаблем, поднимались на ноги, что-то кричали... рядом с капитаном раздался чей-то стон. Обернувшись, Отто рассмотрел сквозь густеющий дым привалившегося спиной к перископу матроса-наблюдателя с широкой раной на лбу и залитым кровью лицом. Красные разводы на корпусе перископа... Что, чёрт возьми, произошло?!

Покачнувшись, Отто шагнул к судовому телефону.

— Доложиться по местам! — рёв ошарашенного капитана разнёсся по палубам.

— Машинный зал — порядок! Наблюдаем задымление со стороны техпалуб, — отозвался голос Деда.

— Первая техническая — порядок! Дым со второй. Вижу огонь! — тут же включился арт-инженер.

— Вторая! Вторая! Доложитесь! Чёрт! Боевая! — Отто зашарил взглядом по рубке и, ткнув пальцем в рулевого, кивнул ему, указав на выход. — Проверь вторую техническую и боевую. Бегом!

Матрос, не говоря ни слова, сорвался с места. Но едва он перешагнул комингс, как по гондоле опять врезали гигантским молотом. Из дверного проема плеснуло огнем, и пылающее тело рулевого, пролетев через всю рубку, влепилось в обзор. К мгновенно усилившемуся кислому запаху взрывчатки и дыму добавилась вонь спалённых волос и горелого мяса. А ещё через секунду рубка просто перестала существовать. Тёмное веретено, вломившееся со стороны левого крыла, озарило пространство мощной вспышкой, и мостик словно корова языком слизнула.

В паре кабельтовых от сцепившихся в небе мертвых дирижаблей медленно, словно нехотя, соткался из воздуха небольшой корабль. Небольшой даже по сравнению с этими каботажниками.

Выстрел якорной пушки связал невидимку с "акулой", и в сторону покалеченного торпедами дирижабля с изображением перекрещенных синих палашей на куполе, по протянувшейся струне стального троса скользнули три громоздкие фигуры в тяжёлых "шкурах", почти таких же, в каких ещё недавно щеголяли абордажники "Осы".

Оказавшись в переходах "акулы", атакующие взяли наизготовку оружие и медленно почти наощупь двинулись по задымлённой галерее "Осы". Впереди метнулась всполошённая тень, и короткая злая очередь с грохотом вспорола воздух. Тень задёргалась от многочисленных попаданий и рухнула наземь, заливая переборки и пол своей кровью. Из-за спины одного из "гостей" раздался звук выстрела. Идущий замыкающим третий боец вздрогнул, но не упал, как того можно было ожидать. Дробь с искрами отскочила от тяжёлой брони, и боец, моментально развернувшись, рухнул на колено. В переходе прогрохотала ещё одна очередь, сметая напавшего со спины противника.

— Осторожнее, Слав! — прогудел идущий первым боец, в свою очередь встречая грудью пальбу сгрудившихся у начала галереи абордажников "акулы". Тяжёлый ствол в его руках задрожал, выплёвывая в сторону противника сплошной поток свинца. Длинная лента с патронами, с лязгом выползающая из короба на спине бойца, потянулась в приёмное гнездо пулемета, чтобы уже опустевшей вернуться в тот же короб.

Полтора часа потребовалось трём неуязвимым бойцам, чтобы обойти горящую "акулу" и уничтожить остатки её экипажа. Справившись с этой задачей, двое из них отправились в трюм заниматься переброской трофеев на свой дирижабль, а третий задержался, чтобы обшарить капитанскую каюту и сейф.

Глянув на затейливую дверь железного ящика, "украшенную" добрым десятком лимбов и рукояток, боец фыркнул и, покачав головой, сдёрнул с пояса какой-то инструмент, больше всего похожий на жезл, кончик которого тут же вспыхнул ровным алым светом. Правда, стоило бойцу прикоснуться этим жезлом к боковой стенке сейфа, как тот отозвался россыпью искр, и тут же свечение из алого стало белоснежным. Кончик жезла легко, словно нож в масло, вошёл в железную стенку сейфа, оставляя за собой сияющую тусклым красным светом полосу. Удар тяжёлой перчатки выбил очерченный резаком квадрат внутрь ящика, и боец, тихо выматерившись, тут же принялся вытаскивать раскалённую железку, пока она не сожгла лежащие внутри бумаги. Успел.

— С ними точно всё будет в порядке? — стоящая на мостике "Мурены" девушка не сводила взгляда с "акулы", в недрах которой исчезли трое её братьев.

— Точно, — кивнул стоящий рядом молодой человек и, похлопав себя по тяжёлому доспеху "шкуры", успокаивающе добавил: — Ты же знаешь, этот костюм только снарядом пробить можно. Успокойся, Алён.

— Я спокойна, — буркнула она, не сводя взгляда с обзора.

— Вижу, — насмешливо хмыкнул её собеседник и, не удержавшись, схватил девушку в охапку и прижал её к груди. — Поверь, солнышко. В этой броне с ними без тяжёлого вооружения не справиться. Зря я, что ли, столько времени убил на её создание?

— Я верю, Рик, — вздохнула Алёна, поудобнее устраиваясь в кольце рук любимого. — Просто нервничаю.

— Всё будет хорошо, — тихо проговорил юноша, поглаживая девушку по растрепавшимся волосам и, заметив, как опускается аппарель "акулы", улыбнулся. — Вот видишь! Теперь можно и на дирижабль купца наведаться. Может, там остался кто-то живой.

— Точно! — Алёна встрепенулась и, вывернувшись из объятий, устремилась прочь с мостика собирать медикаменты и готовиться к выходу.

31